Вопрос об иконопочитании на Западе во времена Карла Великого

В 787 году состоялся на востоке в вифинском городке Никея седьмой вселенский собор. Сюда собрались епископы византийской империи во главе с патриархом Тарасием. По приглашению императрицы¹, папа Адриан прислал легатами двух пресвитеров, Петра и Петра. Представителями от патриархов александрийского и антиохийского были патриаршие синкелы, пресвитеры Иоанн и Фома². В подписях под определениями собора значится не менее 307 св. отцов³. На соборе присутствовали и высшие сановники империи⁴.

Вопрос, для решения которого собрались отцы, был уже не новый. Более половины столетия волновал он восточную церковь. Почитатели икон подвергались жестоким преследованиям почти беспрерывно в продолжение пятидесяти лет (730–780). Церковь пережила и иконоборческий собор (754 г.), ложно объявленный седьмым вселенским. Была провозглашена торжественно грозная анафема на всех, которые «божественный образ вочеловечившегося Слова осмелятся изображать красками», и на того, кто «лики святых будет изображать вещественными красками на бездушных иконах, которые равно не приносят никакой пользы, ибо эта мысль лжива и произошла от дьявола»⁵. Но ни грозная анафема, ни жестокие преследования иконопочитателей со стороны византийских иконоборческих императоров и их помощников, правителей областей, не привели к желанным результатам. Того, что составляло предмет благоговейного почитания, унаследованного от предков, что вошло в плоть и кровь массы населения империи, нельзя было уничтожить строгими мерами преследований, весьма жестоких и решительно несправедливых по отношению к представителям иконопочитания. В результате получилось то, чего менее всего ожидали иконоборцы. Вместо похвал за мнимое очищение церкви от суеверий и идолослужения, иконоборцы всюду слышали порицания, анафему. Константинопольский патриарх оставался одиноким в своих иконоборческих стремлениях. «Смотрю я и вижу, говорит Тарасий пред народом в день своего назначения на патриаршую константинопольскую кафедру, основанная на камне – Христе, Боге нашем, церковь Его ныне рассекается и разрывается, и мы в одно время говорим так, в другое иначе, а наши восточные единоверцы еще иначе; с ними согласны и христиане западные; и мы отчуждены от них и каждый день анафематствуемся ими» (Деян. всел. соб. т. VII, 58 стр.). Тарасий, до сего государственный сановник, соглашается уступить просьбам императрицы и народа под условием созвания вселенского собора для решения вопроса об иконах. Согласие получено, и Тарасий был посвящен в сан патриарха на праздник Рождества Христова в 784 году. Чрез два года уже все было подготовлено к открытию собора. Действительно в 786 г. в Константинополь собрались отцы и готовы были уже начать соборные заседания. Вдруг в столице открылся бунт, поднятый по интригам некоторых иконоборческих епископов солдатами, сподвижниками Константина Копронима, пропитанными до мозга костей иконоборческими традициями. Волею неволею пришлось распустить до более благоприятного времени собор. Таковое представилось в 787 году. Войско было распущено по домам, и не представлялось уже более опасности со стороны ярых иконоборцев. Мирно открылись соборные заседания в Никее и благополучно были доведены до конца под председательством патриарха Тарасия.

Вопрос был рассмотрен всесторонне, и на основании Св. Писания, Свящ. Предания и рассудочных соображений отцы пришли к следующему определению: «Мы неприкосновенно сохраняем все церковные предания, утвержденные письменно или неписьменно. Одно из них заповедует делать живописные иконные изображения, так как это согласно с историей евангельской проповеди, служит подтверждением того, что Бог Слово истинно, а непризрачно вочеловечился, и служит на пользу нам… На таком основании мы, шествующие царским путем и следующие божественному учению святых отцов наших и преданию кафолической церкви, – ибо знаем, что в ней обитает Дух Святой, – со всяким тщанием и осмотрительностью определяем, чтобы святые и честные иконы предлагались (для поклонения) точно так же, как и изображение честного и животворящего креста, будут ли они сделаны из красок или (мозаических) плиточек или из какого-либо другого вещества», только бы сделаны были приличным образом, и будут ли находиться во святых церквях Божиих на священных сосудах и одеждах, на стенах и на дощечках, или в домах и при дорогах, а равно будут ли это иконы Господа и Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа, или непорочной Владычицы нашей святой Богородицы, или честных ангелов и всех святых и праведных мужей. Чем чаще при помощи икон они делаются предметом нашего созерцания, тем более взирающие на эти иконы возбуждаются к воспоминанию о самих первообразах, приобретают более любви к ним и получают более побуждений воздавать им лобызание, почитание и поклонение, но никак не то истинное служение, которое, по вере нашей, приличествует одному только божественному естеству. Они возбуждаются приносить иконам фимиам в честь их и освящать их, подобно тому, как делают это и в честь изображения честного и животворящего креста, святых ангелов и других священных приношений и как, по благочестивому стремлению делалось это обыкновенно и в древности, потому что честь, воздаваемая иконе, относится к ее первообразу и поклоняющийся иконе поклоняется ипостаси изображенного на ней» (Деян. всел. соб. 592–594 стр.). Соборное определение подписано было всеми отцами при единодушных возгласах: «все мы так веруем, все так думаем, все мы в этом согласны и подписались. Это вера апостольская; это вера православная» (Деян. всел. соб. т. VII, 610 стр.), и скреплено царскою печатью и подписью императрицы и наследника престола. Собор был объявлен седьмым вселенским. Акты или соборные деяния разосланы были по церквям. Таким образом, вопрос был решен и смуте умов на время положен был конец.

Но не долго вселенской церкви пришлось наслаждаться миром. Прежде чем на востоке явился второй ряд иконоборческих императоров, запад, по чисто посторонним побуждениям, в лице одной из поместных церквей – франкской высказался против соборного определения относительно иконопочитания. Это было время правления франкской монархии Карла Великого. Последний, как известно, явился реставратором школ и научного образования в государстве, которое в течение по крайней мере двух веков до Карла не видело у себя ученых людей и более или менее видных писателей (см. подробнее в диссертации: Восточная и западная школы во времена Карла Великого I главу). К концу VIII в. Карл Великий мог уже пожинать плоды своих трудов. И нужно сказать, сам Карл был высокого мнения о научном образовании своей страны. Епископы франкской монархии играют важную роль в общецерковных делах запада. Достаточно вспомнить о церковном суде над адопцианами, происходившем под непосредственным влиянием Карла и при участии исключительно епископов франкской церкви. Если Карл был высокого мнения об авторитете наличных сил национальной церкви, то понятно, насколько оскорбительно было для него игнорирование отцами седьмого вселенского собора представителей от франков. Общецерковный вопрос решается помимо авторитетных судей в этом деле, и решение объявляется обязательным и для тех, голос которых так несправедливо был устранен при решении. Карл мечтал быть самостоятельным во всех делах, и вдруг ему представляют готовое решение с титлом канонического, след. обязательного. Правда, были на соборе представители римской церкви, но в делах веры они для Карла не имеют обаятельного авторитета. В голове знаменитого короля франков образовались своеобразные понятия о значении папства в делах веры, далеко несогласные с общеустановившимися на западе воззрениями на этот предмет. Не римская церковь с ее папою во главе, а Свящ. Писание есть высший авторитет церкви. Но если бы вопрос был решен только папою, то в таком случае, возможно, было бы соглашение, некоторый компромисс. Карл искал дружбы с Римом. Но в том-то и беда, что папский голос был почти одиночным на соборе. Вопросы направлялись к решению патриархом Тарасием и решались греческими отцами почти всегда согласно с воззрениями на предмет последнего. Следовательно, единственными почти судьями в спорном вопросе были греки. Но имели ли они авторитетный голос в глазах Карла? К сожалению, Карл решил этот вопрос отрицательно. Византия в его время потеряла кредит в глазах франков. Карл сам мечтал о короне священной римской империи, которая формально принадлежала еще византийским императорам. Последние были слабы. Это хорошо знали франки. Но что всего важнее, так это соперничество в культурном отношении. В период иконоборцев образованность и искусства Византии клонились к упадку. У франков была в то время эпоха возрождения наук. Мы сказали уже, что Карл был высокого мнения о научных силах своей нации. Греки в его глазах не имели возможности конкурировать с образованными франками. Насколько был справедлив подобный взгляд, это другой вопрос, но что в данное время он установился у франков, на это указывает почти каждая глава Libri Carolini, о которой речь ниже. Политическое и культурное соперничество сами по себе уже не могли вести к взаимному расположению между греками и франками. Чтобы ни говорили о сношениях последних с первыми, сколько бы ни насчитали их, руководясь заметками византийских историков, все же на основании их невозможно вывести заключения о мирном дружелюбном настроении франков по отношению к грекам. В свою очередь греки платили франкам тою же нерасположенностью и недружелюбием. Τὸν Θρᾴγκον φίλου ἔχεις, γείτονα οὐκ ἔχεις, говорили обыкновенно греки на счет франков⁶. Отсюда является совершенно понятным то явление, что франкская церковь во главе с Карлом должна была критически отнестись к определению седьмого вселенского собора. Греки, ненавистные для франков, не были настолько авторитетными, чтобы голосу их повиновались представители франкской церкви без всяких возражений. Отцы седьмого вселенского собора, по взгляду франков, незаконно присвоили себе роль учителей, не подготовившись к этому надлежащим образом. Им недостает именно того, что требуется от учителей – образования. Непросвещенные, необразованные взялись учить тому, чего сами не понимают и не знают. Так мыслили франки, оскорбленные греками за их неприглашение первых на собор. Но недостаточно было не признать только обязательным для себя определения второго никейского собора. Нужно было еще показать основания, на которых созидается оппозиция. Требовалось рассмотреть и оценить все те подходы, которыми мотивировалось соборное определение. Это мы и находим в книге известной под именем «Libri Carolini IV»⁷.

Названная книга явилась на свет вскоре после 794 года, т.е. после известного франкфуртского на Майне собора, имевшего своею специальною задачею рассмотрение многих церковных дел и между другими вопроса об иконах. Что Карл не был автором этой книги, это несомненно. Биограф его, Эйнгард, не слишком высокого мнения о богословском научном образовании Карла и в частности ничего не говорит в пользу Карла, как автора Lib. Carol. Не были Карловы книги вообще произведением одного лица. Достаточно указать на несколько крупнейших противоречий, чтобы отказаться от желания приписать книги хотя бы известному Алкуину. В первой главе третьей книги излагается исповедание веры с учением об исхождении Св. Духа от одного Отца, а в третьей главе той же книги уже порицается Тарасий за учение об исхождении Св. Духа от Отца только, а не и от Сына secundam verissimam sanctae fidei regulam. Невероятно, чтобы в голове одного автора могли совместиться столь видные противоречия, а подобных не мало в книгах, должны прибавить мы. Скорее всего можно предположить, что Libri Carolini представляют из себя труд коллективный. Это есть свод соборных рассуждений, изданных без надлежащей отделки с именем Карла. Без сомнения идеи, выраженные в книге, разделялись Карлом. В противном случае он не дозволил бы издание книги под своим именем и не стал бы из-за них вести полемику с папою. Как труд коллективный, книги не имеют единства. Руководящая идея сочинения трудно уловима. Взгляды автора⁸ на предмет неустойчивы и довольно сбивчивы. Он разбирает соборные акты и опровергает без порядка все, что заслуживало его внимания. Отсюда частые повторения одного и того же в разных местах и по разному поводу. В общем, каждая глава представляет более слов, чем мыслей. Тон сочинения резкий, неумеренный, часто обличительный.

Не имея в виду передавать содержание книги по главам, постараемся познакомиться с основными мыслями Lib. Carol., не придерживаясь порядка и размещения глав. Основной принцип, исходная точка зрения на предмет ясно выражается в следующих словах книги: «В церквах не должно господствовать суеверие нигде, но всюду христианское благоговение в духе и истине, и не римские церковные традиции, а слово Божие есть высший авторитет церкви. Писание учит: Господа Бога твоего бойся и Ему одному служи (Втор.6:13)». Отсюда автор делает вывод: итак один Бог должен быть почитаем, одному Ему должно покланяться, один Он должен быть прославляем (lib. II, с. 21, ed. Heumanni, 192 p.). Выходя из того положения, что Ветхий Завет настойчиво проповедует служение единому Богу и понимая эту заповедь слишком односторонне, автор Lib. Car. враждебно смотрит на иконопочитание, видя в нем прямое нарушение указанной заповеди. Автор не хочет понять, что служение и единому Богу не исключает собою поклонения иконам, но необходимо его предполагает. В иконах почитается тот же самый единый Бог, только наглядно представленный по необходимому требованию человеческой природы, постоянно стремящейся к осуществлению своих духовных образов в более и более совершенных формах, к каковым без сомнения принадлежит человеческая. Мыслить Божество вне всякой формы, абсолютно необъятным, человек не может. Да и слово Божие проповедует о Боге человекообразно, а потому уполномочивает людей изображать Бога в этой форме. Точно также и иконы святых вызываются тою же естественною потребностью наглядно представить образ дорогих существ, пред которыми человек благоговеет, преклоняется. Автор Lib. Carol. намеренно игнорирует внешнее обнаружение служения Богу, забывая о двойственности человеческой природы. У него по видимому все обосновывается на духе, которому вменяется в обязанность служение Богу. От последнего отделяется, как диаметрально противоположное, поклонение иконам. Поклонение Богу и иконам в сознании автора рисуется как два совершенно противоположных культа. Узаконение одного ведет за собой отрицание другого. Культ Богу не совместим с культом иконам (l. II, с. 21). Наш автор приводит множество свидетельств из Ветхого Завета, в которых заповедуется служение и почитание единого Бога в полной уверенности, что этим самым он докажет несостоятельность иконопочитания (l. III, с. 17).

Но ведь и отцы седьмого вселенского собора также опирались на Свящ. Писание и из него приводили места в пользу иконопочитания. Автору Lib. Carol. предстояло разобрать все эти свидетельства и высказать свое мнение по поводу их. Это он и делает. Написанное в послании папы Адриана и принятое единогласно отцами как доказательство в пользу иконопочитания: «сотворим человека по образу Нашему и по подобию» (Быт.1:26), по мнению автора нисколько не доказывает того, что хотят им доказать, потому что относится к внутреннему человеку. Образ и подобие Божие заключаются в разумной душе, в ее силах и добрых стремлениях. Как же на указанных словах Писания можно обосновать иконопочитание, спрашивает наш автор. Если иконы есть образ и подобие Божие, то Бог телесен. Кто же с этим согласится? (I, 7) Не может быть приводимо, как это делают отцы никейского собора, в пользу иконопочитания и то, что Иаков воздвиг столб Богу, почему Бог благословил его, обещая ему такие дары, которые выше всякого слова (Деян. всел. соб. VII, 232 стр.). На взгляд автора является делом величайшей глупости относить эти слова к иконопочитанию. Он усматривает в поступке патриарха желание запечатлеть каким-либо знаком память о случившемся с ним. Это одно. С другой стороны патриарх в пророческом духе предзнаменовал камнем, воздвигнутым им, будущего Искупителя. Отсюда большое различие между тем, что патриарх положил камень, как прообраз будущего, и тем, что живописец изображает на иконе в память о прошедшем. Первое исполнено по внушению Св. Духа, а второе – благодаря искусству. Иаков воздвигает столб, обнадеженный небесным обетованием, а живописец изображает икону потому, что не чувствует расположения заниматься чем-либо другим. Не приложимо к иконопочитанию и то, что поименованный патриарх целовал тунику Иосифа, ибо он действовал, как любящий родитель, объятый горем по случаю смерти нежно любимого сына. Как можно сравнить поступок его с поступком какого-либо суеверного иконопочитателя, который не только целует икону, но и «обожает!» – (l. I, с. 12). Известно, что на седьмом вселенском соборе, когда прочитаны были из книг Исход и Числа заповеди Бога Израилева о том, чтобы в скинии свидения устроены были золотое очистилище и человекообразные и крылатые херувимы, осеняющие кивот завета (Исх21:1, 17–22; Чис.7:88–89⁹), то Тарасий, возвысив голос, сказал: «если ветхий завет имел херувимов, осеняющих святилище, то и мы будем иметь иконы Господа Иисуса Христа, Богородицы и святых Его, осеняющих алтарь» (Деян. всел. соб. VII, 229–230 стр.). Для автора Lib. Carol. кажется безумием приравнивать иконы ковчегу завета Господня, как то делают отцы никейского собора¹⁰. Между ковчегом и иконами большое различие. Первый устроен по повелению Божию, последние по желанию художника, тот – святым мужем Моисеем, эти каким-либо живописцем; ковчег был носителем тайн, иконы – красок; первый производил чудеса и для будущего предзнаменовал нечто таинственное, последние не имеют ни того, ни другого. Если хотят, говорит автор, сравнивать иконы с ковчегом завета, то пусть отыщут такого художника-законодателя, каким был Моисей, чего конечно сделать не могут (I, 15 и II, 26). Ясно, что отцы, по взгляду автора Lib. Carol., не понимают в данном случае духа Писания. Да и вообще наш автор слишком часто укоряет отцов никейского собора в неправильном толковании Свящ. Писания, грубом понимании его, в намеренном искажении с наперед обдуманной тенденцией (Scripturas sacras vesana mente permutare affectant – I, 13). Вопреки отцам никейского собора, автор останавливает свое внимание на аллегории, как наилучшем способе толкования Писания, и в этом случае произвол его не знает границ. Он всюду старается поправлять «невежественных никейцев». Для примера достаточно указать на вышеприведенное место Писания из книг Исхода и Чисел. Автор считает делом безумия сравнивать иконы с херувимами. Несравнимость их будто бы очевидна уже из того, что Бог повелел устроить херувимов не с тем, чтобы им покланялись и не для воспоминания о каких-либо прошедших событиях, а как прообразы будущего. Кивот завета предизображал собою Христа Спасителя, в Котором одном мы имеем завет мира с Отцом. Находившиеся в нем две скрижали указывали на два завета; прозябший жезл Аарона служил прообразом царской и первосвященнической власти Спасителя; манна была символом небесного хлеба, о котором Сам И. Христос говорил: Аз есмь хлеб…; верхняя крышка означала милость Спасителя и благодать, которою спасаемся; два херувима – полноту истин обоих заветов, обращение их друг к другу – полное согласие заветов. Другой пример. Пресвитер Иоанн, легат восточных епископов, на соборе указывал на патриарха Иакова, который боролся с Богом. Иоанн видел в этом доказательство того, что изображение Бога в человеческом образе не противно христианству, когда сам Бог благоволил явиться на земле в образе человека. Автор Lib. Carol. обращает внимание на филологическое значение слова Израиль, что для Иоанна означало – «ум, видящий Бога» (Деян. всел. соб. VII, 232 стр.). Наш автор не хочет согласиться с таким толкованием. Оно кажется ему неупотребительным, а потому он порицает не только Иоанна, но и отцов, принявших такое толкование. Автор смотрит на факт борьбы Иакова с Богом только с одной таинственной прообразовательной точки зрения, игнорируя все другие. Факт борьбы Израиля с Богом имеет значение лишь как прообраз распятия и страданий, которым подвергли иудеи Иисуса Христа. Иаков есть собирательная личность, представитель всего иудейства. Победа его указывает на видимое торжество иудеев, а принятие благословения от того же незнакомца – на вступление некоторых из иудеев в церковь Христову (I, 11).

Приведенные примеры указывают на внешнее сходство между названными предметами и иконами. Автор укоряет поэтому никейцев в грубости, невежестве, незнании и непонимании духа Писания. Те же упреки делаются отцам даже и тогда, когда они имели в виду внутреннее сродство, дух, внутреннюю идею. «Тщетна, говорит автор Lib. Carol., надежда тех, которые возлагают свое спасение на иконы, говоря: народ израильский, взирая на медного змея, освобождался от постигавшего его бедствия (Исх XXI, 8 и 9). Неужели, взирая на лик Христа Господа нашего и святых и почитая их, мы будем сомневаться в спасении?» (Деян. всел. соб. 6:137). Змий имел таинственное значение (Ин.3:14). Надежда же тех, которые возлагают свое спасение на иконы, укоряется ап. Павлом, который говорит: «надежда, когда видит, не есть надежда: ибо если кто видит, то чего ему и надеяться» (Рим.8:24). Медный змей вывешен был не для того, чтобы ему покланялись. Это был прообраз И. Христа. Взирая на него, израильтяне получали исцеление от ран. Действительно, возлагая надежду нашего спасения на Иисуса Христа, мы спасаемся от вечной гибели. Но иконы то при чем же тут? Спрашивает автор. Когда евреи стали обожать змея и совершать служения на высотах, царь Езекия счел это суеверием, идолослужением и принял меры к уничтожению. Иконопочитание также есть суеверие. Его нужно уничтожать, а не распространять (l. I, с. 18).

Рассмотрев вышеуказанные и другие свидетельства Ветхого Завета, приведенные отцами никейского собора в пользу иконопочитания, автор Lib. Carol. делает тот вывод, что ветхозаветное писание самым ясным и решительным образом запрещает поклонение иконам. Этот вывод основывается на том, что последнее нигде не узаконяется (III, 28), или – что оно стоит в прямом противоречии заповеди о поклонении и служении одному только Богу.

Новый завет, по мнению автора Lib. Carol., всем своим содержанием противоречит иконопочитанию. Последнее не установлено ни словом, ни делом Самого Иисуса Христа. Ничего по этому поводу не завещали и апостолы. «Ни один из апостолов ни словом ни делом, как они болтают, не заповедовал иконопочитания». Автор останавливается на выдающихся событиях из жизни апостолов и отмечает тот факт, что сами они не желали никому поклоняться и не искали, чтобы им воздавали поклонение. Далее, автор просматривает апостольские послания, отмечает у ап. Павла перечень дел, непозволительных христианину и не находит среди их запрещения относительно иконопочитания; но с другой стороны между отмеченными добродетелями не встречает заповеди чтить и поклоняться иконам (II, 25). Апостолы заповедовали христианам возлюбить братство, делать добро и избегать зла, а не почитать иконы. Иисус Христос не говорил: не соблазняйте единую от икон сих, но – от малых; или не сказал: ради икон Отец послал Сына Своего в мир, а – ради людей, благоволил назваться Отцом не икон, а людей. Иисус Христос на вечери преподал ученикам хлеб и вино, а не иконы. Апостол Павел заповедовал испытывать себя и тако от хлеба есть и от чаши пить, и не упомянул ничего об иконах (II, 27). Примеров подобной странной аргументации можно находить у автора не мало. Вообще у автора всюду ясно проглядывает одна цель: констатировать для своих читателей за несомненный тот факт, что иконопочитание лишено исторической почвы, внутренней связи с Основателем христианства и его ближайшими продолжателями. Мало этого, – он хочет доказать, что вся христианская древность противна иконопочитанию, что оно есть позднейший вредный нарост в христианской церкви, произвольное нововведение никейцев.

Критический разбор святоотеческих мест и изречений, на которых также основывались отцы никейского собора, носит на себе у автора Lib. Carol. тот же дух и характер и отличается теми же свойствами и особенностями, какие мы видели в его разборе мест и изречений Св. Писания. Глубокая таинственность, крайний, не знающий границ, аллегоризм, не подчиняющийся никаким правилам, – вот особенности автора в понимании им святоотеческих творений. Часто, указав на известное место из какого-либо святого отца, наш автор осыпает ругательствами отцов никейских, упрекает их в невежестве, в грубом, чувственном понимании святоотеческих произведений. Приведем несколько примеров. Папа Адриан в своем послании к Ирине относительно иконопочитания приводит в пользу последнего следующее место из творений блаженного Августина: «что такое образ Божий, как не лицо Божие, которым знаменован народ Божий?» (Деян. всел. соб. VII, 138 стр.). Автор Lib. Carol. думает, что блаженный Августин сказал это не о рукотворенных иконах. Бог невидим, след. бестелесен и, значит, неизображаем. Что же такое лицо Божие, которым ознаменован народ Божий? На основании Амвросия и Августина, автор считает лучшим отнести это к Иисусу Христу (II, 16). На свидетельство из творений Афанасия Великого, которое в послании того же Адриана приводится в таком виде: «поскольку написанный на дереве лик сделался невидимым от внешних нечистот, то надобно было опять прийти Тому, Чей это лик, чтобы на том же веществе можно было возобновить изображение; ибо ради изображенного лика и самое вещество, на котором он написан, не бросается, но восстановляется на нем лик» (Деян. всел. соб. VII, 141 стр.), автор смотрит, как на неотносящееся к делу и ровно ничего не доказывающее (II, 14), а в свидетельстве из Амвросия отмечает искажение (ibid. 15). В словах, взятых у Кирилла Александрийского: «вера изображает Слово, которое есть образ Божий, а также и то, как принесена Им искупительная жертва Богу за нашу жизнь, как Оно облеклось подобно нам плотию и соделалось человеком» (Деян. всел. соб. VII, 140) наш автор усматривает недостаток смысла, происшедший или от непонимания толкования, или от ошибки переписчика (ibid. 20). На никейском соборе в пользу иконопочитания между другими свидетельствами приведено было изречение св. Иоанна Златоуста: «я полюбил и залитую воском картину, полную благочестия, потому что я видел на иконе ангела, поражающего полчища варваров» (Деян. всел. соб. VII, 234). Иоанн, представитель восточных патриархов, добавил: «кто этот ангел, если не тот, о котором написано (4Цар.19:35), что ангел Господень в одну ночь убил 185,000 ассириян, вооружившихся против Иерусалима». Автор Lib. Carol. не удивляется тому, что иконопочитатели злоупотребляют словами столь знаменитых отцов, как Иоанн Златоуст, когда они готовы точно таким же образом обращаться и с Писанием. Но он сомневается, чтобы поименованный святой отец допустил такую неточность в выражении. Наш автор готов скорее предположить подлог со стороны отцов никейских. Но пусть Иоанн Златоуст допустил такое выражение. В нем нет по смыслу указаний на иконопочитание. Тут все нужно понимать аллегорически (III, 20). На 82-е правило шестого вселенского собора, которое никейские отцы приводили в доказательство иконопочитания (Деян. всел. соб. VII, 266 стр.), автор с иронией замечает: «кто будет настолько глуп, чтобы видеть в нем свидетельство в пользу иконопочитания»! (II, 18).

Круг святоотеческих творений, которым доверяет автор Lib. Carol., слишком ограничен. Классическое место в этом отношении представляет 17-я глава второй книги. Автор высказывает свой взгляд на авторитет святоотеческих творений. Поводом к этому послужило свидетельство в пользу иконопочитания Григория Нисского (Деян. всел. соб. VII, 235), приведенное отцами никейского собора. Упомянув о совете апостола не всякому духу веровать, он заявляет, что жизнь и учение Григория нам не известны, а потому мы не имеем права порицать или одобрять его свидетельства, не можем доверять ему. Автор признает непререкаемый авторитет только за отцами западной латинской церкви, а из восточных только за теми, труды которых переведены на латинский язык¹¹.

В пользу своих иконоборческих воззрений автор Lib. Carol. приводит, как положительное доказательство, письмо св. Григория I, папы римского к Серену, еп. марсельскому. Папа, по словам автора, хотя не запрещает ставить иконы в храмах для напоминания о подвижниках благочестия, но не для поклонения им (II, 23¹²).

Переходя к разбору рассудочных доказательств в пользу иконопочитания автор Lib. Carol. свой отрицательный взгляд на иконы обосновывает главным образом на том, что в последних видит исключительно материальный продукт. Иконы лишены святости. Это мертвая материя. Автор вооружается «против тех, которые называют иконы святыми и освященными, а поставляют их при пути, в жилищах, местах часто оскверненных». Для него в этом случае непримиримое противоречие. Святых вещей нельзя поставлять на местах оскверненных, нечистых, потому что в противном случае самые вещи профанируются, делаются нечистыми (l. IV, с. 26). Как естественное произведение рук человеческих иконы вполне зависят от художника. На них вполне отображается талант последнего. Они бывают то более изящны, то менее, то носят отпечаток древности, то блестят новизной. Спрашивается, какие из них более святы? Какие достойны поклонения в большей степени? Известно, что отцы седьмого вселенского собора в своем определении о почитании икон предъявили требование, чтобы иконы «сделаны были приличным образом». Это требование дает повод автору Lib. Carol. смеяться над иконопочитателями. С точки зрения последних он различает художественно написанные иконы и нехудожественно. Те, которые поклоняются последним, очевидно вводятся в заблуждение. Отсюда святость икон обусловливается степенью совершенства живописи. Нехудожественные иконы совсем лишены святости. Автор удивляется такой логике. Для него равно заблуждаются и поклоняющиеся художественно написанным иконам и наоборот, так как те и другие воздают приличествующее одному Богу поклонение бесчувственным предметам (l. IV, с. 27). Не говоря уже о том, что между оригиналом и изображением не может быть полного соответствия, иконы легко могут стать предметом злоупотребления со стороны художника, средством к осмеянию и поруганию религиозного чувства христиан. Что может поручиться за то, что художник, написав образ языческого божества и снабдив его подписью имени христианского святого, не заставит таким образом поклоняться идолу? Предположим, что нужно почитать и поклоняться иконе Богородицы. Но откуда узнаешь, что это ее образ, если икона не будет снабжена надлежащей подписью. Может быть это есть изображение какой либо другой женщины не только из числа ветхозаветных праведниц, но даже и из языческой мифологии. Отсутствие подписи ставит христианина в крайнее недоумение. Далее, есть обыкновение изображать Богородицу путешествующую на осляти в Египет. Как отделить почитание Девы от почитания ослицы? Не представляется ли опасность, лобызая лик Богородицы, облобызать вместе и животное? Одно из двух предстоит избрать, или почитать оба изображения, или отвергнуть то и другое, потому что по существу между ними нет различия (IV, 21). Такие и им подобные соображения заставили автора Lib. Carol. отрицать определение отцов второго никейского собора, узаконивающее почитание икон на том излюбленном основании, что оно принадлежит только одному Богу и перенесение его на нечто тварное есть безумие.

Нерасположение свое к иконам наш автор простирает гораздо далее. Он считает излишним делом оказывать им какой бы ни было вид почести, даже той, например, какую мы оказываем людям. Автор высокого мнения о достоинстве людей, как созданных по образу и подобию Божию. Он не против поклонения человеку, как существу разумному, наделенному особенными дарами (hominem adorare salutionis gratia, qui tot meritorum praerogativis pollet), но вооружается против поклонения иконам, которые всего этого лишены. Лучше преклониться пред человеком humilitatis gratia, чем пред иконою, изделием художника (l. II, с. 24). Далее, наш автор вооружается против никейских отцов за то, что они уподобляли иконы некоторым священным предметам. «Безрассудно и глупо приравнивать иконы телу и крови Господа, как читается в их написанном пустословии». Господь сказал: истинные поклонники будут поклоняться Отцу в духе и истине. Удивляемся мы, говорит автор, что они не только хотят иконы, в которых нет ни духа, ни истины, adorare, но и даже сравнить с телом и кровью Господа. Таинство евхаристии совершается в воспоминание страданий Господа и в память нашего спасения, рукою священника с призыванием имени Божия. Иконы лишены и руковозложения и освящения от служителя алтаря, и воздвигаются всяким, кто окажется опытным в приготовлении красок и в искусстве живописи. Какое же здесь сходство? Если бы оно было, то без сомнения на него указали бы прежде, чем это сделали иконопочитатели. Мельхиседек, царь Салима, принес как символ тела и крови Господа хлеб и вино, а не иконы. Моисей заповедовал израильтянам перед выходом их из Египта съесть агнца, а кровию его намазать двери и окна, но не предложил икон. Иисус Христос на тайной вечери подал ученикам хлеб и вино, а не иконы. Это и понятно, если между ними нет ничего общего (II, 27). Пресвитер Иоанн, легат восточных патриархов, заявил собору, что «иконы имеют одинаковое значение с честным крестом» (Деян. всел. соб. VII, 265 стр.). Автор Lib. Carol. находит весьма большое различие между крестом и иконами. Честным крестом, а не иконами побежден древний враг, говорит он; этим оружием, а не красками сражен диавол, чрез него, а не чрез иконы разрушены врата ада и искуплен род человеческий. На кресте висел наш Искупитель. Крест был орудием позорной казни рабов, а теперь сделался знаменем нашего Царя. Это есть оружие, которым мы сражаемся против исконного врага нашего спасения. Недаром апостол ничего выше не ставит креста, и Иисус Христос рекомендует каждому взять крест свой и идти в след Его. Ясно какое различие между крестом и иконами (II, 28). «Неразумно Тарасий старается уподобить иконы свящ. сосудам» (Деян. всел. соб. VII, 265 стр.). Тот, говорит автор, кто заблуждается в важном, необходимо должен заблуждаться и в маловажном. Неудивительно, что Тарасий и собор, на котором он председательствовал, сравнивают иконы с священными сосудами, если они сравнивали их и с ковчегом завета и со всем, что в нем и около него, с крестом и с телом и кровью Спасителя. В ветхом завете сосуды имели такое же значение, как и тельцы и львы в храме. Они были символами грядущих событий. В новом завете сосуды необходимая вещь при совершении таинства. В них, а не на иконах приносится бескровная жертва. Правда, на сосудах бывают иногда изображения, но не для поклонения им, а для украшения (ibid. 29). Для нашего автора кажется еще более неразумным сравнивать иконы с Евангелием и вообще с священными книгами (Деян. всел. соб. VII, 265 стр.). Он исторически следит за тем, что для научения людей употреблялись письмена и книги, а не иконы. Моисей и ветхозаветные пророки писали книги, а не занимались иконописанием. Апостолы также писали, а не изображали красками богооткровенных истин. Священные книги являются источником удовлетворения не только всех потребностей сердца, но и ума (Est inim thesaurus nullo bono carens, sed omnibus bonis redundans). Отсюда автор делает вывод о сравнительном превосходстве писаний пред иконами (ibid. 30). Особенно наш автор осыпает ругательствами пресвитера Иоанна, легата восточных, который на соборе заявил: «живописцы не противоречат Писанию, а напротив, что говорит Писание, то и они представляют, так что они бывают согласны с написанным» (Деян. всел. соб. VII, 245 стр.). если бы, заявляет наш автор, собрать в одно все сумасбродства пресвитера Иоанна, то недостаточно было бы нескольких томов. Но мы, продолжает он, исследуем кратко, каким образом живописцы не противоречат Писанию, каким образом они доказывают то, что говорит последнее. Хотя не ясно, о каких писаниях идет речь, однако нужно полагать, что разумеются священные книги, которые действительно часто называются Scripturae. Но посмотри, живописцы часто пишут то, что не существует, не существовало и не может существовать. Этого мало – они изображают иногда то, что даже неученые и простые люди называют falsissima. Неужели это не противоречит Писанию? Автор приводит множество примеров уродливой и причудливой живописи, всюду ставя вопрос, не противоречит ли это Писанию? (III, 23). Отсюда никаким образом и живопись нельзя назвать занятием благочестивым, как это делают отцы никейского собора. Всякая вещь и всякое искусство может быть благочестиво и неблагочестиво, смотря по тому, какое из нее делается употребление (ibid. 22). «Нельзя уподоблять иконы останкам святых, мучеников и исповедников, как они стараются сделать это на своем соборе, потому что реликвии бывают или от тела, или от того, что в теле, или от того, что около тела какого либо святого, иконы же не были ни в теле, ни около тела тех, которые изображаются». Автор утверждает, что иконы никаким образом не могут быть приравниваемы к священным вещам и в частности к останкам святых. Чтить тела и реликвии последних есть долг христианина, потому что они суть останки людей облагодатствованных, имеющих воскреснуть и созерцать лицом к лицу Бога. Древние патриархи: Авраам, Исаак, Иаков и Иосиф и др. озабочены были погребением своих тел в земле обетования, в могиле первосозданного. «Вот какими примерами доказывается, восклицает автор, что праху святых надлежит воздавать поклонение?». Но чем доказать необходимость поклонения иконам? Узаконение последнего свидетельствует о безрассудстве и глупости законодателей (III, 24).

Кроме вышеуказанных сравнений икон с различными священными предметами, прочитаны были на соборе некоторые дошедшие из древности рассказы о том, что от икон совершаются иногда чудеса, и это было доказательством для отцов, что иконы достойны чествования. Так приведено было повествование Афанасия Великого о чуде, бывшем в городе Берите от иконы Спасителя (Деян. всел. соб. VII, 250–256) и св. Софрония, иерусалимского патриарха, о чуде, совершенном от иконы Кира и Иоанна (ibid. 284 стр.). При чтении таких рассказов Тарасий, чтобы поставить вне всякого сомнения свидетельства о чудесах от икон, считает необходимым решить вопрос: «почему находящиеся у нас иконы не творят чудеса? На это мы ответим, рассуждал Тарасий, потому, как сказал апостол, что знамения даются тем, кои не веруют, а не тем, кои веруют» (ibid. 257 стр.). Впрочем нашлись на соборе и такие лица, которые сообщили собору о чудесах, совершившихся от икон и в их время. Так Константин, епископ Констанции кипрской, рассказал о чуде, совершенном от иконы Богородицы в Констанции (ibid. 303–305), от иконы ап. Петра в Китие и в Гавале от неназванной иконы. Автор не опровергает в данном случае исторической достоверности чудес, но требует тщательного исследования, не есть ли это дело злых духов, демонов. Ангел тьмы может объявлять себя ангелом света. Не только он сам, но и его последователи могут творить чудеса. Поэтому очень опасно, да и святые отцы, как Григорий и Августин, не рекомендуют просить знамений. Хотя и ложь может служить иногда во спасение, однако не хорошо пользоваться ею. Обольщение знамениями и чудесами, совершенными темной силой, может вести к погибели. Это одно. С другой стороны свящ. Писание не сообщает о чудесах, совершенных от икон. Наконец, можно ли воздавать поклонение всему тому, в чем проявилась сила Божья, или является Сам Бог? Терновый куст, горевший огнем и не сгоравший, в котором Бог благоволил явиться Моисею, должен ли сделаться предметом нашего поклонения? А гора законодательства? Каменный нож, которым производилось обрезание, никаким образом не должен стать предметом почитания и благоговейного поклонения, хотя через него совершалось дело, служившее символом завета Божия с народом израильским. А жезл Моисея, столько раз обращавшийся в змия, дерево, сделавшее горькую воду годною для питья, прозябший жезл Аарона – все это должно ли составлять объект нашего поклонения? (III, 25). Некоторым повествованиям о чудесах от икон автор Lib. Carol. не дает веры. Никаким авторитетом не может быть подтверждено и ни в каких подлинных книгах нельзя найти того, что они (т.е. отцы никейского собора) говорят, что будто через икону какого-то Полемона некто был избавлен от страсти прелюбодеяния. Они стараются приравнять это чуду, совершенному от одежды Спасителя, когда кровоточивая женщина, прикоснувшись к краям ее, получила исцеление (III, 21). В данном случае автор не полагается на историческую достоверность повествования, хотя оно заимствовано у Григория Богослова (Деян. всел. соб. VII, 238 стр.). Он относит рассказ к категории легендарных (III, 30) и порицает никейских отцов за то, что они пользуются апокрифами.

Не разобрав хорошо дела, автор Lib. Carol. осыпает ругательствами Феодора, епископа мирского, за то, что он дозволил себе рассказать о сновидении своего архидьякона, видевшего во сне неизвестного мужа, в котором он, по сличении с иконой Николая чудотворца, узнал последнего. Названный епископ рассказал о сновидении своего архидьякона, как об аналогичном с фактом, заимствованным из одного послания преподобного Нила (Деян. всел. соб. VII, 257–260). Нашему автору представилось, что отцы собора принимали подобные рассказы за основание для узаконения иконопочитания. И вот по этому случаю он иронически замечает, что отцы собора чего не могли утвердить авторитетом свящ. Писания и Предания, то стараются подкрепить сновидениями. Хотя конечно нельзя утверждать того, что сновидения никогда не были орудием божественного откровения, однако, верно и то, что темные духи бывают иногда причиной снов. Нужно исследовать какого достоинства сны архидьякона. На основании следующих умозаключений, автор делает вывод, что сны архидьякона были от духов злобы: если причиной снов бывают ангелы, то они открывают для людей нечто полезное и спасительное. Иконы полезны, если относительно их были откровения светлого ангела. Но если иконы полезны и спасительны, то полезны и спасительны и другие бесчувственные предметы. Поэтому и их нужно почитать. Но почитание последних вредно и неспасительно, а потому и почитание икон, как бесчувственных, неспасительно и вредно. Значит, сновидения архидьякона были не от светлых ангелов, а от духов злобы, ибо в данном случае сообщены откровения бесполезные и неспасительные. Архидьякон не последовал Писанию, которое внушает мысль испытывать духов – от Бога ли они. Для большей убедительности автор обращается к Моисею и приводит место, в котором дается наставление относительно того, как обращаться с пророками, заявляющими о своих сновидениях и откровениях. Не только свящ. Писание, но и языческие мудрецы советуют не доверять снам (III, 26).

Отцы никейского собора для разъяснения дела указывали на распространенный в Греции обычай чтить изображения и статуи императоров (Деян. всел. соб. VII, 238 стр.). Всякий своему делу мастер, замечает автор Lib. Carol. относительно этого. Кто желает чему либо поучиться, должен обратиться к специалисту, а эти, т.е. иконопочитатели, берут пример от вещи недостойной, обычая душевредного. Они подобны пьяным, которые бормочат то по варварски, то по латински, качаются туда и сюда. Иконопочитатели то хватаются за Писание, то обращаются к обыденным предметам, не зная, на чем остановиться. А между тем апостол языков говорит: подражатели бывайте мне, как я Христу. К чему же подражание императорам, которые сами злоупотребляют? Еврейские отроки не хотели покланяться императору и его изображению, за что и спасены чудом. Но пусть поклоняются изображению императоров. Как же изобразить Бога неописуемого, который не ищет себе поклонения в рукотворенных иконах, но в сердцах правых и чистой совести (III, 15)? Наш автор хорошо понимал, что никейскими отцами данный пример приведен для уяснения вопроса о возношении ума от иконы к первообразу. По этой причине он сряду же присоединяет главу «против тех, которые говорят, что почитание иконы относится к первообразу» (с. 16), хотя сам, как увидим ниже, в других случаях не отрицает возможности возношения ума от чувственного к сверхчувственному.

Отрицая поклонение иконам, автор Lib. Carol. отказывает им во всяких знаках почтения. Он положительно запрещает возжигать светильники перед иконами и воскурять фимиам. Многое, говорит автор о никейских отцах, собор хвалит, что достойно порицания и, наоборот, порицает то, что достойно похвалы. И в настоящем случае он заповедует не соблазняться тем, что перед иконами святых – возжигаются светильники и бывает курение фимиама, как будто не сам собор дал предмет соблазна, заповедав перед объектами, не имеющими глаз возжигать светильники и не имеющими органа обоняния – воскурять фимиам. Но может быть кто-нибудь скажет, продолжает автор, что и в наших храмах и горят светильники и воскуряется фимиам. Есть большое различие между освещением и воскурением в храме Бога всевидящего, Бога живого и перед иконами, лишенными чувств (IV, 3).

По местам наш автор делает критические замечания относительно некоторых отрывочных суждений, даже фраз, вносит свои поправки и считает долгом прочитывать наставления отцам никейского собора. Так ему не нравится то, что Василий, еп. анкирский, из числа обратившихся к иконопочитанию, на соборе в своем исповедании, после заявления о вере во Св. Троицу, прямо перешел к тому, что приемлет также и честные изображения (Деян. всел. соб. VII, 80 стр.). Автор упрекает Василия за то, что он в своем исповедании поместил столь неважный пункт, как поклонение иконам, оставив без внимания более существенные (III, 6). Еще большим нападкам со стороны нашего автора подвергается Феодосий, еп. амморийский, за то, что в своем исповедании умолчал даже о своей вере во Святую Троицу, прямо заявив, что он «исповедует и признает, и приемлет, лобзает и почитает иконы»… (Деян. всел. соб. VII, 84 и Lib. Carol. III, 7). Константина, еп. Констанции кипрской, наш автор готов назвать сумасшедшим за то, что он на соборе сказал, что «принимает и благоговейно приветствует святые и честные иконы, а думающих иначе отлучает от святой кафолической и апостольской церкви… и причисляет к одной участи с отрицающими домостроительство вочеловечения во плоти Христа» (Деян. всел. соб. VII, 220 и Lib. Carol. III, 17). К этой же категории безумных автор относит Евфимия, еп. сардского (III, 18), и по этому случаю изливает целую массу ругательств на всех отцов собора, восклицая: o demens episcoporum consensio! O insane praesulum praedicatio! Часто наш автор бывает придирчив. Он называет Агапия, епископа Кесарии каппадокийской, глупым за то, что он позволил себе выразиться – «в божественных писаниях наших», указывая очевидно на свящ. Писание, откуда он и заимствовал выражение (Деян. всел. соб. VII, 162 стр. и Lib. Carol. III, 19). Особенно нашему автору не нравится пресвитер Иоанн, легат восточных, за его «болтливость, лживость» (III, 20, 23; IV, 2) и диакон Епифаний, опровергавший на соборе деяния лжевселенского Копронимова собора 754 г. (IV, 15, 16, 17 и др.).

Оканчивая обзор критических замечаний автора Lib. Carol. на деяния седьмого вселенского собора, мы должны сказать еще о его воззрениях на иконоборцев. Как увидим ниже, автор не согласен во всех пунктах с византийскими иконоборцами и не разделяет сполна их воззрений на предмет. Но тем не менее он, чтобы только не соглашаться с отцами никейскими, ставит их под свою защиту и полемизирует с отцами собора на этой почве. Известно, что отцы никейского собора предали анафеме иконоборцев. Строгий приговор по отношению к последним состоялся после тщательного разбора их ереси. Отцы находили, что иконоборцы своими воззрениями и деятельностью напоминали и даже повторяли многие из заблуждений и ересей прежних времен. Из библейских примеров отцам казалось, что они ближе всего стоят к Навуходоносору. Когда на соборе прочитан был отрывок из второго огласительного слова Кирилла Иерусалимского, в котором говорилось: «не слыхал ли кто, что Навуходоносор сокрушил херувимов? Не говорю, херувимов умосозерцаемых и небесных, но херувимов, которые были устроены в храме и осеняли очистилище, из среды которого глаголал Божий глас». Собор нашел, что иконоборцы действовали как Навуходоносор, а патриарх заявил, что «всякий извергающий из церкви и ниспровергающий что либо священное подлежит тому же наказанию» (Деян. всел. соб. VII, 382–383 стр.). Когда прочитано было послание Симеона столпника о каких-то самарянах, низвергших иконы, пресвитер Иоанн сказал: «всем очевидно, что самаряне хуже прочих еретиков и ересь их достойна отвержения, нечестива и далека от благодати. Отвергающие честные иконы, как видно из послания, гораздо даже хуже этих еретиков; но достаточно, если мы будем считать их наравне с самарянами» (ibid. 386 стр.). Далее, собор сравнивает иконоборцев с иудеями (Деян. всел. соб. VII, 391) и находит, что иконоборцы думают и поступают не только подобно всем иноверным, но они во всем сходны и со многими еретиками, какие в разные времена были в христианстве. Более всего у них сходства с манихеями и северианами (монофизитская секта) (Деян. всел. соб. VII, 397, 406–407 стр.). Прекрасно выясняют отцы никейского второго собора свои воззрения на иконоборцев в послании к императрице Ирине. «Появились мужи, имеющие вид благочестия, писали они, ибо они облечены священным саном, но отрицающие его значение, к которым вполне приложимо обвинение, произнесенное пророком против вавилонских священников, где говорится: изыде беззаконие из Вавилона от старец, судей (Дан.13:5). Вернее сказать, они, составив каиафский синедрион, явились изобретателями нечестивых догматов. Имея уста переполненные злословием и горечью, они задумали приобрести славу в делах злых и, обладая языком злоречивым и тростию (пером), готовою к его услугам, они вооружились против изречений, произнесенных Самим Богом, а царское священие, народ святой, лиц, облекшихся во Христа и спасенных благодатию Его от идольского заблуждения, обзывали идолопоклонниками… Они были в одно и то же время и ересиархами и иерархами; вместо мира народу возвещали раздор, а вместо пшеницы на пашнях церковных посевали плевелы; вино они мешали с водою и поили ближнего вредною смесью. Будучи на самом деле аравийскими волками, они выдавали себя за облеченных овечьею кожею и, искажая истину, прилеплялись ко лжи. В этом случае они, по выражению пророка Исаии (LIX, 5), яица аспидска разбиша…» (Деян. всел. соб. VII, 613–614 стр.). Вот что высказано было отцами седьмого вселенского собора относительно иконоборцев.

Мы уже сказали, что автор Lib. Carol. принимает под свое покровительство иконоборцев, хотя и не разделяет сполна их воззрений. На его взгляд отцы второго никейского собора являются нарушителями пятой заповеди закона Моисеева и завещаний апостола Павла относительно почтения к родителям и старшим. Автору нашему кажется, что чем более иконопочитатели приводят примеров еретиков и отвергающих иконы, тем более бесчестят своих родителей, так как полагают, что они были последователями их в каком-либо отношении (IV, 7). В противоположность иконопочитателям он описывает свои отношения к предкам, за которых франкская церковь не перестает молиться (II, 31).

Иконоборцев нельзя сравнивать с Навуходоносором. Писание нигде ничего не говорит ни о почитании икон, ни об иконоборчестве. Те и другие пред судом св. Писания находятся в одинаковом положении. Но кого же разумеют отцы собора, когда говорят, что презирающие иконы достойны такого же наказания, как и Навуходоносор. Не нас, говорит автор, которые имеем иконы для украшения храмов, а своих предков, крайних иконоборцев. Однако и эти последние не могут быть сравниваемы с Навуходоносором в степени виновности и соответствующего наказания. Есть большое различие между храмом и иконами. Подобное же различие между иконоборцами и разрушителями храмов. Пророк оплакивал не ниспровержение икон, а разрушение храма и города, грозил наказанием не иконоборцам, а разрушителям святыни (IV, 4). Нельзя ставить в параллель иконоборцев с самарянами. Последние, по мнению автора, были еретиками иудейства, поскольку они отделились от евреев и признавали только пять книг Моисея. Из числа их была и жена самарянка, которая имела случай беседовать с Иисусом Христом у колодца. Самарян можно назвать язычниками, хотя они и прикрывались иудейством. Большую милость оказывают им тем, что причисляют их к еретикам в христианстве и даже ставят выше отвергающих иконопочитание (ibid. 6). Между иудеями и иконоборцами не усматривается сходства. Последние допустили неразумный поступок, а иудеи по отношению ко Христу – злобный. Первые имели ревность не по разуму, а последние – притворную, когда являлись защитниками закона (I, 27). Наконец то, что отцы никейские сказали об иконоборцах, что они на церковной ниве вместо пшеницы засеяли плевелы, смешали вино с водою и ближнего научили превратному учению и т.д., то с точки зрения автора Lib. Carol. приложимо в сильной степени и даже более к иконопочитателям, которые вместо пшеницы, предлагаемой в священном Писании и отеческих произведениях, вздумали засевать плевелы на церковных полях, узаконяя иконопочитание. Они по истине волки в овчиих шкурах, носители заразительного яда, которым хотят напоить подведомый им народ (IV, 22).

Отцы никейского второго собора наименовали собор 787 г. вселенским. «Святой великий и вселенский собор, писали они, Божиею милостью и по повелению благочестивых и христолюбивых государей наших, Константина и матери его Ирины, второй созванный в славной метрополии никейской в области вифинской в святой церкви Божией, называемой софийской, следуя преданию кафолической церкви, определил…» (Деян. всел. соб. VII, 589 стр.). Автор Lib. Carol. находит нужным возражать против наименования собора вселенским. Вот какие признаки отмечает он, по которым собор не может быть назван таковым: вселенским называется все то, что признано всей церковью и утверждено всеми частными. Вселенским может быть названо и то, что хотя постановлено некоторыми, но не противоречит Писанию и Преданию. Новый никейский собор не имеет за собой ни того, ни другого, а потому не может быть назван вселенским (IV, 28). Отцы никейские не узнали мнения представителей всех церквей относительно иконопочитания. Они не пригласили легатов от франкской церкви, церкви, по мнению автора, слишком авторитетной. Значит, собор не может быть назван вселенским потому, что он не был составлен из представителей церкви вселенской (III, 11). Что определения никейского собора не согласны с свящ. Писанием и Преданием, это кажется автору доказанным. Одно уже то является подозрительным, что на соборе дозволила себе поучать женщина, т.е. императрица Ирина, и наш автор видит в этом неизвинительное отступление от канонов (III, 13). Председателем собора был человек, который занял кафедру патриарха, нарушив церковные правила (III, 2). Как мирянин, неученый, не понимающий ничего в делах духовных, он взялся учить других. Понятно, чего нужно было ожидать от него, – он только распространил суеверия в народе (I, 20). А что собор был собран в Никее, это не дает ему особенных преимуществ, и он ни в каком отношении не может быть сравниваем с никейским первым, вселенским собором, потому будто, что отступил от первого вселенского собора в самом символе. Второй никейский собор ввел в свой символ такой член, которого нет в никейском первом. Это иконопочитание. Если на первом были определены святые истины, касающиеся предметов веры, в последнем совсем недоказанный ни на основании Писания, ни Предания догмат, не только не святой и не полезный, но и прямо вредный. Первый никейский собор спас церковь от заблуждения, второй ввел ее в заблуждение. Первый признал в Боге Троичном равенство и единосущие Сына с Отцом, второй установил воздавать почитание, подобающее единому Богу, вещам бесчувственным. Да не говоря уже о другом, в самом числе отцов, собравшихся на собор, есть различие. На первом вселенском соборе их было 318, на последнем 306¹³. Автор придает громадное значение числовой разнице – 12. Это последнее число есть совершенное. Совершенства то и не достает, по мнению его, второму никейскому собору. Далее, никейцы в доказательство авторитетности ссылаются на тождество с первым вселенским собором места. Но какое же может быть в этом доказательство! Место может быть святым, или противоположного достоинства, смотря по деяниям, которые совершаются на нем. Святое место часто профанируется. Примеров тому множество как в ветхом, так и в новом завете и ближайшим образом во втором никейском соборе (IV, 13).

Мы закончили обзор критики автора Lib. Carol. на деяния седьмого вселенского собора. Критика эта с внешней стороны полна и обстоятельна. По-видимому, автором затронуто все, что приводилось отцами никейского собора в пользу иконопочитания. Но далеко не таковы внутренние достоинства критики. Первее всего отметим непонимание автором высокого учения отцов никейского собора. Ему кажется, что отцы заповедали воздавать такое же точно поклонение и служение иконам, какое приличествует единому Богу. Автор постоянно упрекает никейцев в том, что они завещали «обожать» иконы. Доказательство этого он видит в словах Константина, епископа Констанции кипрской, который заявил, как читает автор: suscipio et amplector honorabiliter sanctas et venerandas imagines secundum servitium adorationis, quod consubstantiali et vificatrici Trinitati emitto (принимаю и обнимаю с почтением святые и честные иконы по служебному поклонению, которое воздаю единосущной и животворящей Троице, III, 17). Прежде всего автор обзывает названного епископа сумасбродным и сумасшедшим. Писание заповедует поклонение и служение только единому Богу. Ярый иконопочитатель присоединяет к этому служение и поклонение иконам. То, что другие иконопочитатели старались замаскировать словами: «мы не обожаем иконы, как Бога, и не учреждаем культа им, но взирая на иконы, воздаем поклонение их первообразу», Константин раскрывает, выясняя настоящий смысл иконопочитания. Наш автор не доверяет отцам собора, кажется, единственно на основании вышеприведенных слов Константина. А между тем он и не замечает, что его подозрения по меньшей мере основаны на призраке. Текст, по которому читает автор Lib. Carol., искажен до неузнаваемости. Вот буквально, что заявил Константин: принимаю и благоговейно приветствую святые и честные иконы καὶ τὴν κατὰ λατρείαν προσκύνησιν μόνη τῇ ὑπερουσίῳ καὶ ζωαρχικῇ τριάδι ̔αναπέμπω т.е. служение же и поклонение воссылаю единой преестественной и живоначальной Троице» (Деян. всел. соб. VII, 220 стр.; ср. Karolinische Bücher bei Herzog. Real-Encyclopädie für prot. Theolog. und Kirche B. VII, 416, S.). Итак неправильный перевод слов епископа Констанции кипрской дал повод нашему автору приписать греческим отцам такие мнения и решения по вопросу об иконопочитании, которые по истине им и не грезились. Он обвиняет отцов никейского собора в том, что они отождествили и слили в одно служение, приличествующее единому Богу в Троице, с служением иконам, предписали воздавать поклонение иконам наравне с поклонением Богу. Вот основная точка зрения автора Lib. Carol., почва, с которой он выступает против отцов второго никейского, седьмого вселенского собора. Ясна для всякого ложность оснований, на которых желает обосноваться автор Lib. Carol. Он ведет борьбу ожесточенную, запальчивую против измышленного им самим и ложно приписанного никейским отцам положения, которое действительно является абсурдом в христианской догматике. Отсюда вся его полемика не имеет под собой реального основания. Наш автор поражает то, что создал сам в своем воображении, оспаривает то, чего никто не утверждал и незаслуженно осыпает ругательствами императрицу с наследником византийского престола, патриарха Тарасия и всех греческих отцов, принимавших участие в соборных заседаниях.

Критический аппарат, которым пользуется наш автор, заслуживает внимания. На его взгляд греческие отцы утвердили иконопочитание, во-первых, не имея положительных непререкаемых и безусловно твердых оснований, а, во-вторых, ложно извлекли основания из свящ. Писания и предания, не имея надлежащего умения пользоваться названными источниками. Что никейские отцы не имели оснований для определения догмата об иконопочитании ни в свящ. Писании, ни в предании, это для нашего автора ясно из того, что оба названные источника не предписывают определенно, в качестве прямой заповеди, почитания икон. Но если отцы никейские приводят основания из свящ. Писания и предания, то конечно, на взгляд нашего автора, только потому, что грубо, чувственно и ложно понимают их и произвольно комментируют в свою пользу. Мы видели уже, как автор Lib. Carol. по своему объясняет места свящ. Писания и предания, которые приводились отцами никейского собора. Теперь отметим только то, что с его точки зрения отцы никейского собора в своем понимании указанных источников обнаружили всю свою неученость, непонимание, грубость и пр. Наш автор не стесняется в ругательных терминах, которыми он так часто осыпает отцов никейского собора. Эпитеты: vesana mens, depravatrix et refragatrix intelligentia, hebes, demens, dementissimi, insanissimi, deliramentum, absurditas, vanissimae animae, sani sensus experts, superstitio, vana fides, vecordiae vanitas, vecordiae caligo, execrabilis error, nugarum agglomeration, insolentissima vanitas, inepta, inutilis, erronea, vanissima synodus и т.п. слишком часто повторяются автором Lib. Carol. по отношению к отцам собора, его деяниям и всем соборным рассуждениям.

Причина, почему автор Lib. Carol. находит возможным прилагать вышеуказанные бранные термины к отцам второго никейского собора, заключается не в том только, что они будто бы измыслили новый догмат, противоречащий духу христианства, но и в том, что этот догмат есть плод неразумия, невежества их. Они пользуются Писанием и преданием, но не понимают его духа, искажают его смысл, то по неразумию, невежеству (imperitia), то намеренно. Дело вот в чем: отцы собора пользовались общеустановившимися к их времени на востоке правилами экзегесиса, по которым аллегорически – мистическое направление древней александрийской школы слилось с историко-грамматической антиохийской (см. подробности в диссертации: Восточные и Западные школы во времена Карла Великого, гл. 7). Автор Lib. Carol., оставаясь верным методу объяснения Писания, господствовавшему на западе в его время, является решительным поборником аллегорического приема в экзегесисе. В глазах его последний есть самый надежный, почти единственный или по крайней мере по преимуществу приложимый к свящ. книгам метод. Писание духовно, и понимать его нужно не по букве. Предъявляя требование относительно исключительного господства в области экзегесиса аллегорического метода, автор Lib. Carol. находит, что отцы седьмого вселенского собора, не имевшие резона выполнять это требование, объясняют Писание грубо, чувственно, а отсюда ложно. Если ложны основания, то понятно неверен должен быть и вывод. Поэтому и догмат иконопочитания, обоснованный на неправильном толковании св. Писания и предания, является ложным, несообразным и несоответствующим духу и характеру названных источников. Стоя на почве аллегорического метода, наш автор всюду находит случай спорить с никейскими отцами по поводу приемов в понимании Писания, осыпать их незаслуженными укоризнами и самыми оскорбительными эпитетами. Он не хочет понять того, что никейцы пользуются лучшим и сравнительно более совершенным методом объяснения. Аллегория отжила свой век в области герменевтики вместе с лучшими представителями александрийской школы. Давно наступил уже период разочарования в аллегории и увлечения противоположной крайностью грубого рационализма, крайнего поклонения букве в лице антиохийцев (Феодор Мопсуетский). Теперь ясно обрисовались выгоды и невыгоды двух крайностей, а потому и был избран средний и без сомнения самый лучший метод экзегесиса, по которому два противоположных направления объединились в одно целое с потерею характеристических особенностей того и другого. Автор Lib. Carol. очевидно пользуется тем самым методом, который давно уже потерял свое господствующее и преобладающее в области экзегесиса значение. Между тем он не знает этой истины и готов горячо защищать так полюбившуюся ему аллегорию. Он считает себя правым и клеймит позорным именем глупых невежд всех, не желающих с ним согласиться. Это второе основание, на котором покоится столь задорная полемика нашего автора против отцов седьмого вселенского собора.

Но есть еще пункты, которые также играют немаловажную роль в качестве условий для ее ведения. Отцы седьмого вселенского собора пользовались преданием. Автор Lib. Carol. придает также важное значение этому источнику вероучения. Но тем не менее он находит возможным полемизировать с ними и на этой почве. Во-первых, он упрекает их в неправильном, грубом понимании древних отцов, прилагая и к объяснению творений последних свой излюбленный аллегорический метод. Во-вторых, полемика его в данном случае сводится еще к вопросу о количестве церковных авторитетов. Известно, что восток располагал богатым наследием богословской литературы восточных, а отчасти и западных отцов, а запад не имел возможности пользоваться большею частью целой половины этого наследия, половины без сомнения более ученой, капитальной, с которою не может стать в параллель западная богословская литература ни в количественном, ни в качественном отношении. Автор Lib. Carol. хорошо знает это. Но для него являются всерешающим авторитетом только западные отцы и из восточных те, труды которых переведены на латинский язык и которых жизнь и деяния хорошо известны западу. Остальной широкой области предания, которым располагали восточные отцы не дается никакой веры, многое относится к области легенд, иное считается невероятным и ложным. Такое отношение к преданию снова дает нашему автору материал для полемики. Он упрекает никейских отцов в легковерии, ненаучном пользовании памятниками старины, в неумении отличать подлинное от подложного, историю, как положительный факт, от легенды и проч. Таковы исходные пункты полемики автора Lib. Carol. с никейскими отцами.

Познакомившись с критическими и полемическими приемами автора Lib. Carol., обращаемся к положительному его учению относительно спорного вопроса. К сожалению, эта сторона менее всего развита у нашего автора. Полемический задор как бы препятствовал ему надлежащим образом выяснить свои взгляды на предмет. Он только изредка и вскользь намечает положительные пункты своего учения, но оставляет их без надлежащего развития. Мы уже знаем, что автор Lib. Carol., опровергая определение отцов второго никейского собора, берет под свою защиту иконоборцев с их лже-вселенским собором 754 года. Но это далеко не значит, что он вполне разделяет воззрения их. Для него иконоборцы также неправы, хотя и в меньшей мере, чем их противники, т.е. иконопочитатели. Нашему автору хочется занять среднее положение между теми и другими. Он не является решительным врагом икон, какими были иконоборцы, но и не признает нужным и полезным для христиан иконопочитание. Еще с древних времен христианской церкви мало по малу входило в обычай украшать храмы иконами и стенною живописью. Само собой разумеется, что это должно было начаться не ранее третьего века. Но издавна существовал обычай различать иконы для молитвенного употребления от стенных живописных изображений, сюжет для которых заимствовался из свящ. истории ветхого и нового завета. Последний род живописи церковной явился, как кажется, ранее, чем первый. Преподобный Нил синайский в письме к Олимпиодору, сказав, что в алтаре должен быть изображен один крест и более ничего, говорит о самой церкви следующее: «святой же храм рукою лучшего живописца наполни сюду и сюду (ἔνθεν καὶ ἔνθεν – везде) историями ветхого и нового завета, дабы незнающие грамоте и не могущие читать божественных писаний посредством созерцания живописи познавали (μνήμην λαμβάνωσιν – припоминали) добропобедие неложно послуживших истинному Богу и возбуждались к соревнованию славным и присноблаженным подвигам, чрез которые вместо земли они приобрели небо (Gieseler Lerbuch d. Kirchengesch. l. 2 S. 284, 48 примеч.). Но уже во времена Нила явились иконы в храмах для поклонения, которые потом скоро получили широкое распространение. Иконоборческие императоры Византии, вооружившись против иконопочитания, стремились очистить церковь от того и другого рода церковной живописи, не признавая за нею ровно никакого значения для христиан. Автор Lib. Carol., разделяя воззрения иконоборцев на иконы для поклонения и лобзания, совершенно расходится с ними в своих воззрениях на значение стенной церковной живописи. Он собственно и не желает делать различие между тем и другим видом. Для него вся церковная живопись сводится к одному последнему виду, хотя и имеет значение не простого только украшения храмов. Наш автор совершенно неожиданно для него и вероятно несознательно повторяет воззрения на предмет Нила синайского. В данном случае он и не указывает на Нила, но желает опереться на авторитет Григория великого, папы римского. Григорий, как мы указали выше, в письме к Серену, епископу марсельскому, упрекает названного епископа за его решительное иконоборчество и рекомендует ему оставить иконы для целей педагогических, т.е. научения несведущих, простых людей священной и церковной истории, но не для поклонения им. Автор Lib. Carol. высказывается в пользу икон для целей педагогических и для простого украшения храмов. Конечно, росписанный храм производит гораздо лучшее впечатление на предстоящих, чем лишенный всяких украшений. Но для простых людей, массы, это имеет еще другой смысл. Взирая на живописные картины, они приводят себе на память, если когда-либо слышали, события библейской и церковной истории, или, если совсем не знают, получают повод спросить знающих и таким путем приходят к познанию религиозных истин (l. II, 13). Таким образом созерцание икон, служащих украшением храма, для простого верующего может иметь педагогический смысл и значение. Далее этого наш автор не мог возвыситься. Но и в данном случае он не является оригинальным в своих воззрениях. Не говоря уже о том, что он желает прикрыться авторитетом вышеуказанного отца, папы Григория I, наш автор сам того не замечая, пользуется доводами восточных иконопочитателей. Мысль о глубоком значении иконопочитания для развития и воспитания религиозного чувства развита иконопочитателями до совершенной ясности. По воззрениям папы Григория II иконы возбуждают в человеке чувство религиозного благоговения и умиления и исторгают слезы сокрушения (Деян. всел. соб. VII, 33). Они для необразованных заменяют книгу и в церквах могут служить прекрасным подспорьем при усвоении слова Божия и проповеди. «Кто чрез слух узнал дела, совершенные святыми, того это созерцание будет побуждать к припоминанию слышанного; кто не знает еще об них, того оно будет приготовлять к усердному слушанию о них и возбуждать в нем сильную любовь к ним и славословие Богу» (Деян. всел. соб. VII, 340). Если сравнить мысли восточных отцов и им сочувствующих западных о значении икон со взглядами автора Lib. Carol. на этот предмет, то окажется в их воззрениях некоторое сходство. Но если при этом восточные отцы приводили вышеуказанные мысли и пользовались таковыми соображениями для узаконения иконопочитания, поставив их как бы посылками для заключения, наш автор остановился на этих посылках, не сделав логического шага вперед. Он не сумел возвыситься до мысли о возношении ума и сердца к первообразу. Для восточных поклонение иконе переносится на лицо изображенное. «Иконы мы почитаем, говорят отцы второго никейского собора, и почтительно покланяемся им, а именно иконы Спасителя, Божией Матери и всех святых, чтобы при помощи живописных изображений можно было приходить к воспоминанию и напоминанию о первообразе и стать участниками некоего освящения» (Деян. всел. соб. VII, 357–358). Для автора Lib. Carol. является не только непонятным, но и невозможным освящение от икон, как предметов бесчувственных, самих в себе безразличных, не представляющих ничего, кроме того или другого соединения красок на доске. Далее, для него непонятно и это возношение ума и сердца, воспоминание о первообразах, вызывающее благоговейное почтение и стремление к подражанию. Если икона, как и всякая другая картина, может вести к познанию истории, прошлого, изображенного на ней в лицах, то это имеет смысл только по отношению к людям несведущим, простой массе. Люди образованные, знакомые и с историей христианства и другими религиозными истинами, конечно уже не нуждаются в вышеуказанных примитивных средствах для педагогических целей, а потому иконы для них совершенно бесполезны. Наш автор злобно смеется над слабою памятью греков, узаконивших иконопочитание для напоминания о Боге и его святых (l. II, 22). Итак, по воззрениям автора Lib. Carol., иконы служат украшением церквей и пособием для простого народа при изучении религиозных истин. Почитание их, выражаемое в форме поклонения, лобызания и воскурения пред ними фимиама, не только не полезно, но и решительно для христиан вредно, так как напоминает язычество и прямым путем ведет к суевериям.

Но отвергая в общем иконопочитание, автор Lib. Carol. становится на защиту почитания креста, этого знамения нашей победы над исконным врагом человечества. Кресту подобает воздавать и поклонение и всякое приличествующее чествование. Между ним и иконами автор усматривает неизмеримую бездну. Это нечто несравнимое между собою. Апостол Павел ничего выше не ставит креста Христова, и Сам Спаситель рекомендует каждому взять крест свой и идти в след Его. Но ни Иисус Христос, ни апостол, ни одним словом не упомянули об иконах. Однако, крест, как видимый знак, есть нечто вещественное и изображенный на доске представляет из себя, как и всякая икона, соединение материальных предметов т.е. дерева и красок. Почему же, если поклонение иконам есть в полном смысле поклонение чувственной материи лишенной жизни, чествование креста не представляет собою подобного же служения твари? Оставаясь последовательным себе, автор Lib. Carol. должен бы был отвергнуть и чествование креста. Однако он не осмелился поднять голос против столь дорогого для христиан видимого знака нашего спасения. Наш автор предпочел остаться нелогичным, чем довести оппозицию до конца. Отвергая иконы, он защищает крест и рекомендует его почитание. Теперь он находит возможным и возношение ума и сердца к первообразу, чего решительно не понимает по отношению к иконам. Впрочем, мысль автора слишком неясна, и мы не встречаем у него логических доказательств, которыми оправдывалось бы благоговейное чествование креста.

Вместе с почитанием креста автор Lib. Carol. считает необходимым для христианина почитание святых, их останков и всего, что стояло в том или другом отношении к святым. Святые суть люди особенным образом и в большей степени облагодатствованные сравнительно с другими членами христианской церкви. Святые были чистым сосудом, в котором обитал Дух Божий. Тела их получили особенное освящение, а равным образом и всякие останки или от того, что в теле или от того, что около тела. Все это освятилось от близкого прикосновения к святому и прониклось благодатью, носителем которой был тот или другой святой (l. III, 24). Следовательно, почитая святого, мы воздаем почтение благодати Божией, освятившей его. На этом основании наш автор упрекает восточных иконоборцев в неразумии. Известно, что последние приказывали выбрасывать из храмов всякие останки святых. Автор Lib. Carol. видит в иконоборцах людей, не понимающих той простой истины, что почитая святых и их реликвии, мы почитаем благодать Божию, освятившую их.

Таковы положительные воззрения автора Lib. Carol. на вопросы, вызванные соборными деяниями и постановлениями отцов второго никейского собора. Наш автор не считал нужным развивать их сполна, ясно и определенно. Все внимание его сосредоточивалось на спорном пункте по вопросу о почитании икон, а об остальном он упомянул вскользь, без надлежащей полноты и ясности.

Несмотря на то, что в Карловых книгах горячо отстаиваются умеренно иконоборческие воззрения, и эти последние представляют из себя, по-видимому, единогласные суждения представителей франкской церкви, однако иконоборчество не утвердилось в церквах галльских. При Людовике благочестивом, сыне и преемнике Карла Великого, не только иконы для благоговейного поклонения были во всеобщем употреблении в храмах королевства, но введены были впервые в употребление орга́ны, чего не знала церковь вселенская. Это явный знак, что франкское общество не разделяло иконоборческих воззрений своих представителей, и быть может эти последние только были послушным орудием государя, мечтавшего единолично управлять и церковью наравне со всеми другими государственными учреждениями королевства.