По Святой Земле

Источник

Содержание

Вступление

IIIIIIІVVVIVIIVIIIIXXXIXIIXIIIXIVXVXVIХѴIIXVIIIXIX

Заключение. Отъезд из Иерусалима и впечатления, вынесенные из путешествия в Св. Землю

 

 

Вступление

Предпринимая далекое путешествие в Старый Иерусалим, я желал бы сохранить для себя и для близких моих впечатления от новых мест. А поэтому не взыщите, если я буду описывать свои чувствования, возбуждённые во мне в минуты досуга, безделья морского, тоски или раздумья, или под влиянием впечатлений от окружающего мира.

He предложу я исторических воспоминаний о посещённых мною местностях, потому что об них я говорил уже в другом месте.

I

От Одессы до Царьграда

Одесса – Разлука с землею – Пароход «Корнилов» – Его капитан Ф. Д. Герасимов – Пассажиры 8-го класса – Сарты – Русские евреи – Молитва мусульман на палубе – Смирение сартов – Смесь племен и наций – 1-й обед по проходе Большого Фонтана – Морская болезнь – Буюкдере

Мая 28-го 1888 года стали съезжаться на Карантинную пристань Одессы все путешественники в Царьград, Александрию и Иерусалим. А в это время уже нагружали пароход всяким товаром, кладью и живностью: отправляли в Царьград русских кур и быков. С последними была большая возня. He всякий из них, по свойственному им упрямству шел по общечеловеческой лестнице на пароход; иной много и долго упирался, как ни ломали и ни крутили ему сзади его хвост, как бы его собственный рожон. Тогда непокорливых без дальних слов подхватывали на особый широкий, в аршин, подбрюшник и, захвативши крюком этот подбрюшник, на толстых верёвках вздымали быка, неожиданно для него самого, и в изумлении висящего на воздухе перетаскивали на пароход подъемной паровой машиной, известной под именем «лебедки». Таких «лебедок» на пароходе «Корнилов» имеется три. Затем вола спускали или только на палубу, или прямо на дно парохода, в так называемый трюм, где ночью и днем помещаются, в другом отделении, люди – 3-го класса пассажиры со всеми своими пожитками.

В 4 часа начал путь прямо до Александрии пароход «Корнилов», один из лучших пароходов Русского общества пароходства и торговли, способный, говорят, совершить и плавание по океану. Он имеет 280 футов длины. В нем редкая на пароходах, по высоте потолка, общая зала. Имеются в 1 классе семь кают, тоже высоких и просторных, и для дам, и для мужчин; пол на нем мозаичный1. Чистота на пароходе безупречная. Капитан этого парохода – давно служащий в Обществе, Феодор Дмитриевич Герасимов, человек ученый, благосердый, добрый к бедным и неимущим, интересный собеседник, всегда готовый всякому услужить и быть полезным. Вокруг его служащие с ним помощники, подобные ему. Русскому человеку совершать дальнее путешествие на русском пароходе, среди русских начальствующих и притом доступных по характеру, весьма, весьма отрадно. Даже и без знания иностранных языков, плывя целую неделю, и даже 11 дней в море в такой обстановке, не чувствуешь, что ты не в России.

Приближалось время оставить землю – одесские берега и всех родных. Человеку, как мне, никогда в море не пускавшемуся, тяжело было расстаться с землею, особенно вдали от близких родных, в этот день находившихся в С.-Петербурге н Финляндии. И серое небо, и холодненький ветерок северо-восточный, и недобрая молва о Черном море, и дальность плавания до Александрии и Яффы, и одиночество, и вообще неприятные, говорят, припадки морской болезни – все, все это тоской наполнило мою душу еще вблизи провожавших меня родных и знакомых, но уже сошедших с парохода и стоявших на берегу в последние минуты лицезрения. Пароход стал отодвигаться от берега дальше и дальше. Думы на сердце все тягостнее и тягостнее.

Все уже я теперь оставил на земле. Судьбу свою поручал я малой ладье в безбрежных морях, бушующих и волнующихся. Только одна надежда на Бога! И Господь ведает, вернусь ли назад и благополучно ли вернусь? He поглотят ли меня грешного и недостойного сей привременной жизни волны морские, и не буду ли я добычей акулам? И исполню ли я поручение, на меня возложенное? Достигну ли я той цели, к какой стремлюсь? Святой град Иерусалим со всеми святынями, при множестве человеческих немощей на земле неизбежных, воздействует ли на мой удрученный дух, иногда горе стремящийся, и воздействует ли надолго, ободрительно и успокоительно? Или на Святой Земле немощи людские сокрушат дух мой и ослабят во мне веру? Господи! даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего! Господи, прости им, не ведят бо что творят! Я сам грешнее всех в мире; но сила Божия и в моей немощи, и при моих тяжких пороках, совершается и проявляется чрез меня недостойного на людях смиренных и верующих. Там, в Петрограде, семья моя одинокая, которая не раз затруднится в моем издательском деле, и нет ей советника. Там же братия моя, сослуживцы: редкий по услужливости о. настоятель, протоиерей Вознесенской церкви Иван Антонович Соболев, добрые ко мне о. Павел Павлович Виноградов и о. Александр Алексеевич Черенский. Они несут, между прочим, и мою службу и труд, по братски отпустивши меня с миром в дальнюю страну и молясь о сущих в мори далече. Там остались мои литературные, недоконченные труды, которых ждет знающая мое слово читающая публика. И взгрустнулось мне не на шутку на всем протяжении от Одессы, в виду ее, до тех пор, пока эти мои скучные мысли по проходе Большого Фонтана не прерваны были приглашением нас к обеденному столу, который на пароходе бывает всегда в пять часов. Нас обедало в каютах первого класса только трое: капитан, я и мой спутник до Иерусалима, гвардии поручик Николай Николаевич Максимовский. Обед на этом пароходе состоял из следующих кушаний: сначала закуски, как оказалось впоследствии, из нескольких сортов: свежая зернистая икра, язык, сардины и проч. А самый обед, напр. 3-го июня 1888 г., был следующий: борщ малороссийский, ростбиф с гарниром, артишоки по-гречески, жаркое куры, салат зеленый, желе мараскино. Вино – непременно русское, введенное г. Чихачевым. Десерт: абрикосы, вишни, апельсины, сыр. Чашка кофе2.

Кстати сказать, во все время рейса лица, с полным продовольствием едущие, обыкновенно в течении дня имеют готовый чай или кофе с разнородными печениями в 8 часов утра и в 8 часов вечера; завтрак в 11 часов, состоящий из закусок трех сортов: двух питательных рыбных или мясных блюд и двух или трех сортов десерта, а обед всегда в 5 часов. Обед и завтрак – сытный, обильный, вкусный и в русском тоне и духе. Кто не страдает морской болезнью, тот, на полном продовольствии парохода, при отличном морском воздухе, как нигде на материке, не принимая никаких целительных ванн, несомненно поправится, окрепнет, хотя бы был и чахоточный. Будь только духом добр и не горд, а общество людей найдешь; пища располагает к сонливости и лени. Старайся быть довольным и блажен будешь.

После обеда, пока море не давало себя чувствовать, мы пошли осматривать спутников, и в каютах 2-го класса, и особенно в люке и на палубе. Особенное наше внимание остановили: во 1-х, евреи, выселявшиеся из Одессы при участии жандармов и не пожелавшие принять русское подданство. Их ехало много семейств, людей молодых, полных сил и охоты заработать средства к жизни без воинской повинности. Они все едут в Палестину. Им, говорят, Ротшильд выдал в пособие на подъем большую сумму денег и потом, по водворении их в Палестине, по шести рублей металлических на семью. В Яффе и около Яффы, и вообще до самого Иерусалима, евреи скупают участки земли: одни из них возделывают виноградники; другие устраивают и там польско-еврейские корчмы и кабачки, и спаивают иногда русских богомольцев к соблазну иноверцев, к позору православия. Этот класс спутников – не особенно приятный и, как везде, отличается назойливостью в приобретении удобств путевых. Так, какой-нибудь Шмуль или Мошка, со своей семьей, с еврейской книгой в руках из-под пола, из трюма взбирается на палубу; 1-го класса, занимает, с запахом чеснока скамейку со своими чадами и там сидит подолгу, пока его без церемонии не прогонит должностное лицо.

Гораздо приятнее общество ехавших с нами мусульман-богомольцев, отправлявшихся в Мекку и Медину, татар и сартов из Бухары и из Забайкалья. Народ этот замечательно тихий, почтительный; благопокорливый и вдобавок радушный на угощения. По словам капитана Ф. Д. Герасимова, сарты, и вообще мусульмане, во все путешествия всегда одинаково скромны и тихи, и никогда не решатся без позволения войти на палубу 1-го класса, когда у них билет 3-го класса. Кроме того, по словам г. капитана, эти сарты, когда обедают, при проходе капитана всегда приглашают его принять участие в пище вместе с ними. Эти же люди, при восходе и заходе солнца на палубе, не смотря ни на кого, совершают свою молитву.

Русские на пароходе, ехавшие в Иерусалим, все держали себя во всем прилично, за исключением одного тамбовского богомольца, разругавшегося со всеми русскими.

С 28 на 29-е ночь прошла спокойно. А за время ночи и моего сна уже началась качка на Черном море, расстроившая многих пассажиров и наделившая их так называемою морскою болезнью. Эта болезнь, нежданная, нежеланная, но для многих неизбежная спутница, заявляет о своем посещении пассажиру сначала каким-то тоскливым до тошноты чувством, дурным вкусом во рту, ошеломлением головы, переменою в лице, желтоватостью его, неспособностью не только твердо стоять, но и двигаться, хотя бы в искривлённых формах. Наконец, полный ее приступ разрешается сильной, продолжительною рвотою; хотя бы и нечем было рвать, но вас все-таки позывает на рвоту. Принимаются разные меры для удаления этой неприятной гостьи. Угощаются и коньяком, и лимоном, и разнообразием впечатлений, и свежестью воздуха на палубе. Но лучше всего, нам думается, в самом начале качки, когда еще вкус во рту не начинает портиться, лечь на кровать и лежать навзничь спиною много и долго, раздевшись просторно, и так заснуть. Но при этом иметь в каюте свежий воздух сквозь окно, если буря не очень хлещет в него. Проснетесь, а к тому времени и волнение кончится. Так было и 29 мая с пассажирами «Корнилова» на Чёрном море. День пасмурный, ветер северо-восточный; Черное море некрасиво, а тут еще показались птицы бурунчаки, предвещающие суровость ветра и волнения. И вот 29-е число, воскресенье, прошло в томлении духа и в тошноте тела у весьма многих пассажиров, так что на палубе и народу было весьма мало. Весьма многие даже лежа страдали морского болезнью. A другие и не вполне поддавшиеся ей, но чувствовавшие тошноту и томление в голове, не были ни к чему расположены в течение целого дня. Только к вечеру, когда уже Черное море проехали и приближались к Босфору и к маякам, волнение утихло, лица освежели, люди вышли на воздух, подышать и полюбоваться беспредельным морем, игрою дельфинов, ночью ныряющих с фосфорическим светом. Пассажиры с нетерпением ожидали берегов Босфора. Пароход шел необыкновенно быстро и пришёл в Босфор на обычную стоянку к 12 часам ночи с 29-го на 30-е.

С трепетом и радостью и особым любопытством все мы в глубокую темную ночь ожидали спуска якоря среди дивных гор Босфора. Нас ночью встретили с горных батарей четырьмя выстрелами. Утром простояли мы без движения на якоре до 5 часов. Утром в 5 часов на одну из подъехавших шлюпок была сдана русская почта: на нее же сел и я, направляясь к летнему помещению посольства в Буюкдере. Это местечко находится на правом Европейском берегу Босфора и есть одно из лучших пригородных мест по обилию леса и садов. А дачи русского посольства своим пространством и, особенно своими рощами и террасами, превосходят все летние помещения всех посольств, даже и английского, имеющего в соседнем загородном участке Терания тоже собственный дворец с рощею. Кстати сказать, фотографы Константинополя, немцы, печатая виды столицы и ее окрестностей, и отпечатав дачу английского посольства, подписывают ее; а прекрасный лес нашего посольства и его дом, хотя и отпечатывают, но только названия русской местности в Буюкдере не подписывают. И в этом выражается знамение времени и отношение даже цареградского фотографа к нашему положению на Востоке.

30-е мая до 4-х часов я провел в Буюкдере у досточтимого, радушного о. архимандрита Арсения. У него завтракал и обедал. С ним гуляли по весьма интересным восьми постепенно возвышающимся террасам, покрытым разнообразными деревьями: платанами, кипарисами, фигами. Достаточно под тенью этих дерев по террасам прогуляться, чтобы иметь наружное для здоровья движение. И возвышенность места, и обилие леса, и влияние чистого воздуха с Босфора – все это благоприятствует здоровью человека.

От Буюкдере до Царьграда 20 верст – час езды на пароходах Общества Шаркет, каждый час снующих по 7 пристаням до Царьграда, принимающих и отпускающих пассажиров. И на пространстве этих 20 вёрст до Царьграда идут все дома и дачников, и постоянных жильцов. В самом Буюкдере и в соседнем участке Терание ходят летом 4-х местные дилижансы в одну лошадь. Есть и изящные коляски с парою хороших лошадей и приличным кучером.

В 4 часа мы отправились из Буюкдере в Царьград – во-истину по наружности царь городов не только Византийских, но и всего Востока, пo обилию построек, особенно мечетей и дворцов, разнообразных и изящных. Но нужно сказать, что лучше бы издалека посмотреть этот город и полюбоваться его местоположением, чем въезжать в него, сойти с парохода на худой длинный мост, обонять дурной воздух, видеть грязь, тесноту, обилие собак, лень курящего от безделья восточного, горделивого человека и беззаботность веселящегося на своем празднике Байрам мусульманина.

II

Царьград – Рамазан-Байрам –Св. София – Мечети Ахмета и Джамие – Русский посольский дворец – Русская больница и Пантелеймоновское подворье

Мы причалили в 5.30 часов вечера к первому мосту Золотого Рога – этого чудного залива, имеющего на себе два моста и покрытого по берегу домами, а у берега кораблями. Мост деревянный, с досками на нём пляшущими; проход и проезд по нему всегда оплачивается как пешеходом, так и проезжим. Пешеход платит за один, а проезжий за два конца. Цена высока за переход по давно устроенному и плохому мосту, который конечно давно уже и с барышом оплачен сбором с проходящих жителей города с миллионным народонаселением. На самом мосту уже чувствуется удушливый запах, a пo проходе чрез него в тесную улицу среди толкущегося народа и легковых извозчиков положительно можно задохнуться. Тут много тесных лавок с разнородным товаром и всякого рода промышленностью, с сапогами и булками, с провизией, зеленью и мануфактурным товаром. Как красив по виду город снаружи, так он невзрачен и неудобен по воздуху внутри. Теснота, грязь, духота, кривые улицы, едва проходимые переулки, темные пассажи с лавками, множество пыли при палящих лучах солнца, недостаток в каждом квартале экипажей, извозчиков, верховых лошадей или ослят – все это делает долгое пребывание в Царьграде крайне неудобным. Нельзя, конечно, отвергать, что и там есть несколько улиц, довольно широких, вроде нашей Гороховой; но все они непременно кривые, гористые и короткие. Есть только несколько порядочных площадей у мечетей, обелиска и сераскериата – т. е. военного министерства, да вблизи русской больницы.

30 мая, в день Исаакия Преподобного, я с о. архимандритом Арсением посетил только величественный русский посольский дворец, устроенный по утверждённому Государем Императором Николаем Павловичем плану. А известно, что все постройки, как дворцов, так и храмов, и других казённых учреждений, разрешённые по личном рассмотрении великого Государя нашего Николая I, отличаются основательностью, прочностью, простором, вкусом, хозяйственными удобствами, величием и красотою. Таков и дворец русского посла в Царьграде.

Потом осмотрели мы русскую больницу, устроенную н обеспеченную бывшим мудрым, предусмотрительным и твердым в убеждениях посланником нашим в Константинополе, графом Николаем Павловичем Игнатьевым. Эта больница, pyccкий уголок в Константинополе, не имея какого-либо официального характера, веет на посетителя благодатною простотой, христианским милосердием ко всем славянам, страждущим и обременённым, больным и голодным. Она содержится в замечательном порядке, поддерживаемом сестрами милосердия из Покровской общины В. К. Александры Петровны, при главном наблюдении старшей сестры Александры Петровны Ведерниковой. Там есть весьма хорошая, довольно просторная церковь, которую охотно посещают братья славяне, особенно болгары, во множестве живущие вблизи, и черногорцы. О. архимандрит Арсений рассказывал мне, что 15-го мая сего года, в день коронации, он служил соборне обедню в этой церкви; народом была церковь полна. И за обедней, и на молебне, когда только на ектеньях вспоминалось имя Государя Императора, то болгары вслух почти по всей церкви, ограждая себя крестным знамением, говорили: «Спаси Его Господи». Да, народ-то болгарский признателен Царю русскому, но он придавлен и ослеплён, а когда-то воссияет ему свет истинный? В больнице имеется полное хозяйство, огород, сад, курятник и птичник для нужд больных; думают завести также коров для молока больным. Есть и ванны, и душ, и хорошая баня. Помещения для больных высокие, но кажется вентиляции маловато. По крайней мере, мы чувствовали духоту в коридорах. При нас было в больнице 28 человек больных: греков, русских, черногорцев, болгар и сербов, иноков, мирян, воинов и паломников. Да, это учреждение великое, благодетельное. Весьма желательно было бы, если бы вблизи этой больницы отыскалось местечко для русской и всеславянской школы. Там могли бы обучать грамоте или сестры милосердия, или воспитанницы Покровской же общины из тамошней гимназии. Еще очень жаль, что над таким благотворным учреждением нет на улице надписи. А она была бы не лишняя – не для лицемеря и тщеславия, а ради самого дела и к чести тружеников и тружениц. Нам думается, не дурно было бы, если бы на нескольких языках при входе в русскую больницу был помещён где-либо на доске текст из Св. Евангелия Матфея: «болен Я был, и вы посетили Меня», а именно: на славянском, русском, греческом, турецком и французском.

Утомлёнными мы приехали на ночлег в радушное Пантелеймоновское подворье – пятиэтажное здание, отлично устроенное недалеко от пристани и агентства Общества пароходства и торговли, но в улице тесной и душной. Что наша Киевская лавра со своим радушием и сытным столом для всех и каждого из православных, то и Пантелеймоновское подворье. Братия этого подворья и двух других Афонских – Андреевского и Ильинского – только одни с недавнего времени получили право встречать на пароходах Русского Общества пароходства и торговли русских паломников. А в недавнее время были самозванцы обольстители, из Афонских скитов, вроде некоего Иллариона и Иоанникия, доселе проживающих и промышляющих в Царьграде с подобными им. Эти люди вторгались на пароходы в среду богомольцев, завлекали их в свои притоны, обирали под разными благочестивыми предлогами, вроде вечного поминовения или в виде священных будто бы вещей, продаваемых по высокой цене. Они-то и пускали простодушных по миру умирать с голоду или кормиться Христовым именем в стране Агарянской.

Кстати сказать, пароход «Корнилов» 21-го мая провез в Одессу до 500 богомольцев Иерусалимских. В числе их было человек до 50 таких, у которых уже не оказалось хлеба на дорогу, а не только что чаю, еще в Александрии. И эти жалкие богомольцы, только благодаря сочувствию лиц, служащих на пароходе «Корнилов», и других пассажиров, на собранные суммы получили возможность доехать до святой Руси с хлебом, чаем и с сахаром. Им куплено было много хлеба, который каждодневно на пароходе раздавался большими партиями (по полу-хлебу), а также поили их чаем с сахаром. Про этих же 500 человек рассказывали, что они, вследствие столкновения парохода «Царь» с Английским пароходом, жили в Александрии целую неделю, и русский консул не поинтересовался навестить их и вникнуть в их положение, и только агент Русского Общества пароходства и торговли побудил его к посещению русских.

По поводу этих богомольцев, бедствующих, голодающих, нищенствующих и в Палестине, и на обратном пути, в России следовало бы принять меры предупредительные:

– во 1-х, не выдавать паломнической книжки и заграничного билета тому, кто, кроме суммы на книжку и паспорт, не имеет при нынешнем курсе в своем распоряжении еще рублей двухсот;

– во 2-х, предупреждать должно покупающих паломнические книжки, чтобы они в Палестине и по дороге не старались закупать разные священные и не священные, хотя и мелкие вещи;

– в 3-х, чтобы не жертвовали по каждому приглашению Иерусалимского или Палестинского инока на помин души, особенно на вечное поминовение, обыкновенно в св. Граде очень дорогое (за каждое имя требуют no червонцу). В русских, особенно бедных, церквах за пять – за семь рублей, т. е. за тот же червонец, уже, несомненно, не одно, а много имен в поминании будут поминаться целый год. Где же греку в Иерусалиме, не знающему по-русски, вечно поименно поминать завещанные имена? Простосердечные души думают, что в Св. Иерусалиме, в устах тамошних священнослужащих греков, и молитва сильнее, и спасение поминаемой души благоуспешнее, обеспеченнее. О, святая простота! Нет, русская душа, в Св. Земле смотри в оба, внемли себе; в Св. Граде Иерусалиме с благоразумием и экономией расходуй деньги.3

На Пантелеймоновском подворье, после радушного чаепития и ужина, переночевав с 30-го на 31-е, утром мы выслушали литургию, на которой за причастным стихом певчие умиленно воспевали пасхальное пение: «да воскреснет Бог».

Затем главною заботою нашею было до 4 часов дня осмотреть хоть несколько достопримечательных зданий. Мы так и сделали. В 9 часов, в открытой коляске, при большом зное, отправились мы в главную часть города, где дворцы и Софийская мечеть и другие памятники древности. Вход в мечеть Святой Софии или, по исковерканному турками произношению греческого названия, Айя-Софии, допускается за особую плату, смотря по посетителям. С нас двоих, с меня и о. архимандрита, при третьем проводнике с Пантелеймоновского подворья, с которого ничего не берут, взяли за вход два меджидие (большая серебряная монета ценностью в 2 руб.) в пользу муллы, да еще сторожам по случаю их 3-х дневного праздника байрама, от 31 мая до 2-го июня (когда султан в мечети сам закалывает барана), поневоле пришлось дать усиленный бакшиш (2 четвертака – чирика), равный ныне нашему бумажному рублю.

Святая София кругом загромождена постройками и минаретами, т. е. высокими, неширокими башнями-столбами, и укреплена в стенах так называемыми контрфорсами, т.е. каменными откосными пристройками, подпирающими и поддерживающими стены самой Софии. Вступивши в это святилище, теперь открытое, обширное, с высоким, широким, светлым куполом, поражаешься и умиляешься, скорбишь о погибших защитниках Софии и не удивляешься, если наши предки, послы Владимира, чувствовали себя здесь как бы на небе, при полном торжественном патриаршем богослужении, при украшавших храм золоте и мозаике, при сладкогласном пении, далеко не похожем на нынешнее греческое. И мне невольно пришло в голову, что если бы хоть на одну службу перевезти сюда иконостас, да пригласить нашего архиерея с хором невских или чудовских певчих, – какое было бы дивное богослужение, при сильном резонансе под сводами Св. Софии, на открытой, обширной солее. И отчего это наши архитекторы не· взяли Св. Софию в образец для плана петербургскому храму Св. Исаакия? Ведь ухитрились же сами магометане в Царьграде почти все крупные мечети устроить по плану Св. Софии, особенно тоже весьма обширную и открытую мечеть Ахмета, почти рядом стоящую.4 А какой вид, какая идея в основе! Свет в храм сходит только сверху купола, имеющего 32 окна. Так истинный свет нисходит уму нашему с небес, от Отца Светов. По сторонам храма на ценных и цельных колоннах обширные хоры для женщин. Жаль было расставаться с этим святилищем, в котором доселе еще сохраняются, скрываясь под мусульманской позолотой и окраской, мозаичные изображения Божией Матери, Спасителя, Херувимов и множество крестов. Ах, когда-то в Св. Софии раздастся священная песнь православных: «Да воскреснет Бог!» Любящему святую православную веру посетителю Царьграда стоит съездить в Царьград только за тем, чтобы насладиться святилищем Св. Софии. И ради ее одной следовало взять Константинополь из Сан-Стефано.

Осмотрели мы и обширную мечеть Ахмета, с прекрасным голубым изразцовым потолком-сводом, устроенную по примеру Айя-Софии. Здесь ради турецкого праздника привратники мечети опять взяли с нас лишнее. Но ведь ради праздника и в России извозчики и привратники, швейцары и слуги запрашивают или ожидают праздничного дара.

Гораздо интереснее была мечеть Джамия. Она образовалась из православной церкви в честь Св. Параскевы. И доселе в этой церкви-мечети на потолке в притворе сохраняются мозаика и по стенам храма фрески с священными христианскими изображениями, и притом прекрасной работы. Таковы на сводах при входе в храм икона Знамения Божией Матери, Рождества Христова на восточной стене, Введения во храм Пресвятой Девы, а на западной стене, над самыми дверьми, Избиение младенцев. По правую же и левую сторону входа в самый храм из паперти находятся сокрытые в плоском углублении над деревянными ставнями изображения Св. Апостола Павла и Св. Апостола Петра с ключами. Спасибо туркам-мусульманам, обыкновенно не любящим изображений, хоть за то, что они охраняют, а не истребляют, не стирают со стен и не замазывают дорогих нам священных икон и исторических изображений. Сторож этой мечети, в ней же угощавший нас сладким питьем ради мусульманского праздника, добродушно заявил нам, будто бы султан не велел стирать христианских изображений в убеждении, что рано или поздно христиане возьмут свои храмы обратно.

По краткости времени, я не нашел удобным осматривать другие святыни. A no пути видел только музей янычар, колонны, медную колонну трех змей, наполовину уже сломанную.... Видел Байрамское народное гулянье для детей, состоящее в качелях на площади близ мечети Ахмета. Все это напоминает нам, хотя в скромном размере, широкое, нараспашку, народное для всех возрастов гулянье у нас в С.-Петербурге, на Царицыном лугу.

После радушного угощения в Пантелеймоновском подворье, в 2 часа дня мы отправились насупротив стоявший в Босфоре пароход «Корнилов», который нас в 4 часа и увез из Константинополя по проливу, мимо лучшей части города – Стамбула, в Мраморное море, на правом берегу которого, верстах в 15–20 от Царьграда, виднелось небольшое селение Сан-Стефано, стоящее почти рядом со Стамбулом. Ничто не отделяет Сан-Стефано от столицы – ни горы, ни заливы, ни реки – так ровна и гладка туда дорога. Почти на конце этого селения нам показали двухэтажный, серый, каменный дол, где достойный нашего Царя представитель, граф Николай Павлович Игнатьев, заставил турка составить и подписать вечно славный и весьма выгодный договор, к сожалению, отменённый последующим трактатом берлинской конференции.

III

Дарданеллы – Путь по Архипелагу – Смирна – Митрополичий дом – Храм св. Фотинии – Митрополит Василий – Внутренность алтаря·– Богослужение – Священнослужители и богомольцы

Июня 1-го, в среду, мы прибыли в Дарданеллы. Отсюда дальнейшая дорога разделяется: одна дорога ведет на Смирну, а другая на Солунь и Афон, куда возят плохенькие турецкие пароходы. Кстати сказать, для богомольцев, возвращающихся из Иерусалима и желающих посетить Св. Гору, гораздо удобнее пересаживаться на эти пароходы в Дарданеллах, чем из Константинополя назад ехать снова мимо тех же Дарданелл. Из Иерусалима в Дарданеллы пароход приходит во вторник, а в Солунь пароход идет в среду, – ждать долго здесь, значит, не приходится. Между там цена за переезд от Дарданелл до Афона всего три рубля, тогда как от Константинополя до Афона или Солуня платят восемь рублей.

Дарданеллы – город небольшой, весь из каменных построек, раскинут на Азиатском берегу моря и имеет всего, по нашему счету, сорок девять домов. Миновав его, мы проехали и голые горы знаменитой Трои на Азиатском берегу, и Митилену, и Лесбос, родину древней греческой поэтессы Сафо. Вообще путешествие по Архипелагу, среди постоянно сопровождающих и охраняющих пароход островов, можно было назвать весьма приятным. Так как путь наш лежал в сторону от прямого Александрийского пути, в тот угол Средиземного моря, где лежит многолюдная Смирна, то нам пришлось проезжать мимо двух весьма интересных высоких гор, стоящих рядом и на мореходных картах называемых «Два брата», а ближе к Смирне мы видели три высоких пика, возвышающихся вдоль залива и называемых «Тремя сёстрами».

В Смирну мы приехали уже после заката солнца, быстро скрывшегося, как бы утонувшего в море, и бросили якорь у самой набережной города. Смирна – город обширный, с населением более 250 тысяч человек. Раскинутый на берегу залива, под защитою высоких гор, он занимает прекрасное местоположение. Торговля в нем широкая. Народонаселение по преимуществу турки и греки. Так как было уже темно, то я не решился идти на шумную набережную, перерезанную линией конно-железной дороги, по которой конка ходит далеко за полночь. В открытых лавках и кофейнях долго виднелся свет. На пароход к нам доносился громкий говор гулявших. Где-то в саду слышны были звуки музыки. Но мне, накануне Вознесения Господня и притом в часы привычного богослужения, было невыносимо скучно. Поэтому, помолясь в своей каюте пред св. иконами Богоматери «Утоли моя печали» и св. мученика Иоанна Воина, и пропевши несколько стихир и тропарь Вознесению, я поскорее лег спать, надеясь завтра встать пораньше и идти к заутрени и обедне в митрополичью церковь, что мне и удалось выполнить. Всенощных бдений в Смирне не бывает.

Следующий день, 2 июня, был день праздника Вознесения Господня. Скучно, друзья мои, проводить приходскому священнику день своего храмового праздника вдали от храма и прихожан. He раз и не два, особенно в часы богослужения, вспоминались мне и братия мои сослуживцы, и торжественное богослужение нашего храма, и родная семья, оставшаяся без главы, и дорогие мои прихожане, всегда оказывающие мне свое сочувствие и, надеюсь, не оставившие меня особенно в этот праздничный день без своего молитвенного воспоминания.

Рано встал я поутру в этот день. Еще с вечера мы сговорились с иеродиаконом Синайского монастыря Порфирием Константиновичем Логофетис – утром 2-го июня в 7 часов идти к утрени в соборную церковь Смирны, где имел служить митрополит Василий, бывший ректор Халкийского училища, где учился при нем и о. Порфирий (кстати сказать, митрополит Василий считается одним из лучших, образованнейших и воздержных святителей Цареградского патриархата). К нам присоединились ещё шесть человек наших спутников, так что всего собралась компания в восемь человек. Разными улицами и переулками мы пришли к плотной каменной стене, вроде наших монастырских стен, и ровно в 8 часов утра вошли в ворота церковной ограды, со всех сторон обстроенной домами, принадлежащими митрополии. При входе, у ворот, под навесом, продаются восковые церковные жёлтые свечи; рядом помещается, в нижнем этаже митрополичьего 2-х этажного дома, обращённого фасадом внутрь двора на церковь, книжная лавка с греческими богослужебными и другими нравственно-религиозного содержания книгами. Далее идет лавочка со святыми иконами для продажи. Иконное писание невысокой кисти. Наконец, рядом с парадным входом в митрополичьи покои, в нижнем этаже помещается лавка с одеждою, рубашками и чепчиками, нужными при крещении младенцев; но нет тут в продаже крестиков, которых не возлагают в Греции при крещении оглашенных. В этой же лавке выставляются рукодельные труды воспитанниц митрополичьего женского училища, содержимого в митрополичьем доме на средства приходского благотворительного общества. Ученицы приготовляют эти работы для лотерейного розыгрыша с благотворительною целью. Мы хотели купить одну вещь, но нам ее не продали, потому что лотереи еще не было.

По входе в мощёную широким крупным камнем ограду, направо от ворот, рядом с самою стеною стоит храм в честь святой Фотинии (память от 20 мая) Самарянины, беседовавшей со Христом у колодца (Ин.4:7). Храм этот едва ли не единственный во всей православной Греции в честь этой святой. В него ведут входы с двух сторон, с южной и северной. Так как в день нашего посещения стояла чудная тёплая погода, то обе двери были отворены настежь.

При входе в храм, у средней южной двери с наружной стороны, стоял, по издавна существующему здесь обычаю, священник, облаченный в епитрахиль, с крестом в левой руке и кропилом в правой, кропя святою водою входящих в храм. Мы приложились ко кресту и вошли внутрь церкви. Храм св. Фотинии по архитектуре весьма хорош; во всю длину его идут небольшие колонны, на которых сзади устроены хоры для женщин, закрытые металлической частою решеткой – обычай Востока. Во время службы там стояли все гречанки, и только наши русские богомолки стояли в толпе мужчин. Последних, несмотря на великий праздник, в церкви было не особенно много; трое из них стояли в фесках. Да и из пришедших в церковь многие поспешили уйти тотчас после того, как кончилось Евангелие, так что к концу обедни и для слушания проповеди митрополита осталось всего несколько человек... Но продолжу описание самого храма. У первой правой колонны возвышается на несколько ступеней митрополичья кафедра с откидным сиденьем. На левой стороне, у второй колонны, на большой высоте (на уровне хор) стоит кафедра для чтения диаконом св. Евангелия, а против архиерейской кафедры, у первой колонны слева, есть небольшое возвышение для произнесения чтецом Апостольского Чтения.

Мы вошли в храм тогда, когда на обоих клиросах певчие пели попеременно стихиры, пред великим славословием. Пение греческих певцов – далеко не сладкогласное и весьма странное – какое-то крикливое и гугнивое. Осмотревши бегло внутренность церкви, мы прошли южными вратами в алтарь.

Перед главным престолом стоял сам владыка митрополит Василий, пожилой человек лет 45; его облачали для служения между плотною доскообразною завесою царских врат, отодвигающеюся на блоках в сторону, и престолом. В алтаре, кроме митрополита и служивших с ним трех священников и двух диаконов, было немало и мирян. Облачение на священнослужителях было не из богатых.

Главный престол храма имеет в длину два аршина, a в ширину три аршина с лишком; одет он был шелковою синею одеждою, а накрыт шелковой красной пеленою, довольно ветхою. На нем лежали и три служебника, и очки, и их футляр, и носовой белый полотняный платок митрополита. На престоле же лежали узенький, с камнями, крест, шести вершков в длину, употребляемый, как оказалось, для преподания мира народу при возгласе владыки. Св. Евангелие лежало корешком направо, а не налево, как у нас. Были на престоле и четыре трисвечника с горящими желтыми свечами. А дикирий и трикирий всю обедню находились в руках диаконов, которые с ними произносили и ектении. Они представляли из себя металлические палочки с двумя и тремя вместилищами для свечей, расположенных между собою крестообразно и перевязанных белою тесьмою. За престолом, на горнем месте, устроено вроде каменного кресла с ручками, на оконечностях которых висело всю обедню как бы на показ молящимся белое полотенце, служившее при умовении митрополита.

Литургия началась тотчас после великого славословия, без часов. Проскомидия совершалась на темном жертвеннике, стоявшем налево от престола, в занавешенном углублении стены. Ризы на служивших священниках были старинного покроя, без вырезки спереди. Такой покрой я видел и в греческих церквах, и в Иерусалиме. Еще особенность: по окончании возгласа священник здесь не делает поклона митрополиту, как это принято у нас. Митрополит в начале литургии стоял посреди церкви на небольшом возвышении в одну ступень; там же стояло его кресло, которое потом после малого входа тотчас же просунули в царские врата вслед за митрополитом. Это кресло поставлено было направо от царских врат, и на нем митрополит сидел лицом к северу во время чтения Апостола; Апостол читал какой-то мальчик, лет 13, на вышеописанном месте, а не против царских врат, как делается у нас на Руси. Литургия шла скоро, обычным священническим порядком; только во время малого входа было провозглашено многолетие митрополиту Василию, «Владыке всей Малой Азии..».

Пение «Господи помилуй» на ектении было едва слышно. Диакон читал все ектении торопливо, без всякого выражения, и также едва слышно, но священники говорили возгласы громко. «Святый Боже» и херувимскую пели весьма дурно, cимвол же веры и «Отче наш» вовсе не пели, а читал служащий диакон. Возглас «Победную песнь» говорил один из священников, а остальные возгласы после символа веры говорил сам владыка. После приобщения, митрополит вкусил вина и воды отдельно, из двух стеклянных стаканов. Еще особенность: лишь только был совершен великий вход и произнесены слова «всех вас, православных христиан, да помянет Господь Бог во царствии Своем», все завесы около престола были задернуты, так что из мирян с этой минуты во все время освящения св. даров никто не видел престола, – это нам урок. Еще особенность: когда освящены были принесённые св. дары, митрополит из медных маленьких тазов начал раздавать богомольцам антидор: стоявшим в алтаре сам, а стоявшим в церкви чрез священника. В конце литургии владыка, с жезлом в руке, взошел на свое епископское место, стоявшее под сенью у правой колонны, и стал говорить проповедь на тему о завещании, какое нам оставил Вознесшийся Христос. Говорил он минут 15, плавно, красиво, хотя и не особенно витиевато. Жаль, что слушателей было мало, так как весь народ уже ушел из церкви.

Какое впечатление произвели на меня молящиеся? – быть может, спросят читатели? – Достойное сожаления. Стояли они невнимательно, что и немудрено, при небрежно совершаемом богослужении. Видно было, что паства не приучена к сознательному участию в богослужении и не понимает смысла божественной литургии, так обидно оставляемой многими почти в самом начале. После обедни никто не заказал ни одного молебна, несмотря на великий праздник.

До чего небрежно относятся греки к святыне, видно из следующего примера: я спросил, где икона св. Фотинии: Алтарный слуга поднял ее мне с полу, где она стояла у правого престола, полузавешенная висевшим около верхним платьем. Я приложился, и он опять поставил ее на пол; a между тем на окне ей было бы самое приличное место. Спрашивал я еще, нет ли в городе где-либо придела или храма в честь св. мученика Поликарпа, еп. Смирнского. Оказалось – нет. Вообще в Смирне на 250 тысяч жителей, среди которых много греков, всего три церкви.

ІV

Визит к митрополиту Смирнскому – Мысли русского в греческом храме – Синайское и Иерусалимское подворья – Вечер Вознесеньева дня – 3 июня – Магометане и евреи – Остановка у берегов Хиоса – Александрия

По окончании литургии митрополит, в сопровождении келейников, отправился домой в облачении, с посохом в руке, но без омофора и митры, которую заменила черная греческая камилавка. Вслед за ним пошел и я в митрополичий дом.

Дом этот – двухэтажный, светлый, напоминает помещение Петербургского викария, что в Невской Лавре, рядом с Духовскою церковью. Внутреннее убранство его очень скромное. Удивило меня то, что ни в приёмной, ни в столовой я не увидел ни одной иконы.

О. Порфирий отрекомендовал меня митрополиту. Владыка Василий говорит только по-гречески, знает несколько фраз французских и немецких, и даже русское слово: «с Богом», сказанное мне на прощанье. В своей беседе он вспомнил о бывших на Руси в нынешнем столетии епископах из греков – Никифоре Феотоки в Астрахани, и Евгении Булгарисе; рассуждали мы также о девятисотлетнем юбилее крещения Руси. К сожалению, благодаря этому визиту, я потерял время осмотреть другие две Смирнские церкви, особенно храм св. Георгия, изящно разукрашенный снаружи.

При храме св. Фотинии гораздо лучше самого храма белая, мраморная, с прозрачными мраморными вырезками, колокольня. Самый же храм внутри хотя и имеет много икон, но они не моются, не держатся в чистоте. Лучшая икона – это плащаница из России, вероятно кем-нибудь пожертвованная. Да и св. сосуды, вероятно, русского происхождения.

Стоя в этом храме в день Вознесения Господня, под влиянием немелодичных звуков певчих и несосредоточенного служения иеромонахов, а также и самого Владыки, всю почти обедню подпевавшего певчим: «Кирие елейсон» и «Парасху Кирие», я невольно скорбел душою, вспоминая, как проводят этот великий праздник у нас в Петербурге, в Вознесенской церкви. Как там у нас чинно, благоговейно, какой порядок во всем! Какое сладкогласие в пении! Какое благоговение молящихся! Какое благолепие и светлость в храме, и радость в сердцах присутствующих! В этот праздник тысячи богомольцев наполняют наш Вознесенский храм и не уходят из него до окончания богослужения и без молебна Спасителю, Божией Матери и св. мученику Иоанну Воину. Припомнилась мне и праздничная проповедь в Вознесенской церкви. Какая радость и честь русскому православному, что он хранит благоговение к богослужению, имеет пастырей и учительных, и благозвучных, и благоприличных, дающих в самом священнодействии назидание верующим! Да, только повидавши разные богослужения в других, хотя и православных, но иностранных церквах, вполне оценишь сладость, довольство, радость от своего родного богослужения, и пения, и благоговения. Теперь нужно бы было в Восточные патриархаты посылать правителями и благочинными иерархов, поживших в России, изучивших здесь строгость правил устава церковного и способных ввести эти добрые порядки в своих греческих церквах. Теперь наступает время, когда не Русская Церковь должна учиться у Греческой, а наоборот, – Греческая должна поучиться у нас, позаимствоваться и наукою, и церковным благоустройством, и благочинием. «Всем время и время всякой вещи под небесами», – сказал Премудрый. Русской церкви суждено еще расти и расти, а Греческой молитися.

На обратном пути из храма и митрополичьего дома к набережной мы прошли насквозь коридор Синайского православного подворья, а ранее того, ещё на пути в храм, шли подворьем патриархии Иерусалимской, имеющей здесь своего представителя, старца иеромонаха, бывшего в церкви св. Фотинии в день Вознесения Господня. На дворе обоих этих подворий растут, вдоль каменной ограды, трехсаженной вышины олеандры, покрытые сплошь цветами. Видно, что и между православными Смирнскими греками прежде были благочестивые люди, своими жертвами обеспечивавшие содержание дальних монастырей Синайской горы и града Иерусалима.

Вечер великого праздника Вознесения мы провели на пароходе, в дружеской беседе. В кают-компании 1 класса нам удалось устроить хоровое духовное пение под аккомпанемент пианино, на котором играла наша спутница, г-жа П., дочь одного Петербургского протоиерея. Пели: «Коль славен», «Боже Царя храни», «Спаси Господи люди Твоя», «Хвалите имя Господне», «Достойно есть», «Под твою милость» и пр. Собравшийся на палубе народ с большим удовольствием слушал наше пение и громко выражал своё одобрение певцам.

3-го июня весь день стояла страшная жара: в каюте 1-го класса было 21», а на солнце не менее 30«; под холщовым навесом на палубе жар был не так ощутителен. В этот день мы оставили Архипелаг и вышли в Средиземное море, где, пользуясь попутным ветром, «Корнилов» распустил свои паруса. День этот (пятница) был праздничным для ехавших на пароходе магометан, которые во все время плавания ежедневно, по пяти раз, на глазах у всех, совершали обычную молитву на своих коврах, с полутонным произношением своих молитв. Вечером же этого дня, около 8 часов вечера, начался еврейский шабаш, и пассажиры-евреи столпились, ради света, на лестнице, ведущей снизу на палубу. Все они – и мужчины, и женщины, и дети лет 10–11, открыли свои молитвенные книжки и начали по ним читать на разные голоса, – то тихо, то громко, то нараспев, по временам лишь дружно возглашая: «аллилуйя!» Отрадно было видеть такое молитвенное рвение. Да, татарин и еврей не стесняются публично соблюдать свои обряды, только христиане находят неуместным в часы молитвы высказывать свое исповедание открыто чтением молитв и даже пением. Впрочем, в полумраке ночном, при общей тишине, и в этот день на палубе 1-го класса было несколькими православными любителями пропето: «Свете Тихий», великое славословие, «Богородице Дево», «Спаси Господи», «Под Твою милость» и «Помощник и Покровитель». В числе певцов, между прочим, были: один священник, один псаломщик, один профессор Казанской Духовной Академии и еще насколько знающих пение и с голосом православных.

Следующей, после Смирны, станцией был остров Хиос, куда «Корнилов» пришёл в тот же день 3 июня. В Хиосе мы, однако, к берегу не приставали, а останавливалась вдали, ради товара и пассажиров. Пассажиров и сдали, и приняли, при сильном волнении, но привезённый на двух барках товар не был принят, несмотря на усердные просьбы хозяина. Причиною непринятия было, как говорили, то обстоятельство, что Хиосцы часто отдают свой товар на пароходы не по весу, a по числу мест, и в накладных адресату пишут больше весу в товаре, чем сколько последний весит на самом деле. Пароходное начальство, чтобы не задерживать пароход, часто принимает товар у них, не вешая, и вследствие этого часто платится за недостающий по весу товар. Вообще жители Хиоса – народ предприимчивый; многие из них миллионерами живут в разных городах Европы. Отличительную особенность промысла Хиосцев составляют производство и продажа варенья с примесью особенной пахучей смолы с какого-то дерева и продажа самой смолы этой, ценящейся довольно дорого. Она употребляется для жевания, ради очищения рта и зубов. Гречанки обязаны здоровьем зубов и чистотой их именно, говорят, этой смоле, которую они жуют постоянно.

От Хиоса до Александрии мы проплыли благополучно, при небольшой лишь качке, и 4-го июня, в субботу, ровно через неделю после отъезда из Одессы, кинули якорь в Александрийском рейде, к общему удовольствию всех.

V

Александрия – Лоцман – Прогулка по Александрии – Утреня в патриаршем храме – В обители св. Саввы – Патриарх Софроний – Посещение Коптской церкви – Мысли русского об отношении к храмам современных греков – Пароход «Лазарев» – Вторая поездка по Александрии

За несколько верст до берега, когда вся Александрия, с её белыми зданиями, раскинувшимися на далёкое пространство, была видна с парохода, к «Корниливу» подъехала лодка, из которой поднялся на палубу лоцман – араб. Выпив у колеса чашку кофе, он повел пароход наш ближе к берегу. Помощь лоцмана для судов, подходящих к Александрии, положительно необходима, так как приходится идти среди подводных камней. Правда, по бокам фарватера здесь часто расставлены бакены, но, говорят, иногда эти бакены ветром и волнами сдвигаются со своих мест, и тогда опасность неминуема. К тому же, пригласит ли пароход арабского лоцмана или не пригласит, – все равно 40 франков придется заплатить в кассу лоцманов. А в случае неудачного прохода без лоцмана ответственность падает на капитана, при арабском же лоцмане отвечает он со своим начальством.

Кстати об этой плате и вообще о денежных сношениях: хотя Египет и есть вассальное государство, подвластное Турции, но в Александрии турецкие деньги почти совсем не принимаются, даже и серебряные меджидие. Их нужно разменять на египетские. Но египетскими запасаться много не нужно, – в Порт Саиде и дальнейших египетских городах ценятся больше всего деньги французские или итальянские, и даже русские червонцы, а в иных лавках Александрии принимаются прямо русские бумажки.

Когда «Корнилов», остановившись недалеко от берега, кинул якорь в Александрийской гавани, мы пошли на берег, чтобы познакомиться с городом. После варварского разгрома его англичанами, последний принял вполне европейский вид: дома с европейской архитектурой, улицы прямые, довольно просторные, вроде нашей Большой Садовой в Петербурге, а бульвар с памятником благодетеля Египта, Магомета-Али, по своей ширине напоминает наш Конногвардейский бульвар. Шаг за шагом, мы обходили пешком немало места. Между прочим, видели здешние лавки и магазины; они расположены правильно, по роду товаров, и здесь не встречается, как в Константинополе, дикого соседства, напр., лавки драгоценностей с сапожной мастерскою или с грязной лавчонкой, где продается кукуруза. Цены на товары умеренные, хотя торговцы и любят запрашивать вдвое, особенно греки, иногда плоховато говорящие по-русски. Видели мы также индийские магазины с прекрасными вышитыми золотом подушками (в 40 франков) с птицею посредине; проходили мимо патриаршего собора, величественного снаружи. В этот собор я положил идти к заутрене на другой день, в воскресенье. Вдоволь находившись, мы наконец вернулись на пароход в 9 ч. вечера, вчетвером, в коляске парою, нанятой всего за франк. Путеводителем нашим был переводчик-араб, мало понимавший по-русски и по-французски, но зато и взявший с нас за свои услуги всего один франк.

На следующий день 5 июня, рано утром, в 7-м часу, я отправился на берег к утрене в патриарший собор. Храм достоин своего имени, он устроен наподобие Петропавловской Лютеранской кирки в Петербурге и имеет снаружи, по углам крыши, четыре четырехугольных башни. За оградою храма – чистый мощеный двор, вдоль стен окруженный деревьями и цветами. Все двери храма были растворены, и через них слышалось внутри пение греческих певцов, но не такое странное, как в Смирне. Здесь голоса приятные и в певчих не заметно чрез меру напряжённого вытягивания нот, как это было у трех мальчиков, певших пред престолом Смирнского храма.

Вошедши внутрь церкви, я беглым взором окинул ее внутренность и по всем стенам, как и в Смирне, заметил здесь седалища, устроенные и около колонн. Главный храм посвящен Благовещению Пресв. Девы, а боковой придел его – св. Афанасию Александрийскому (св. Кириллу посвящена в Александрии Коптская церковь, мною тоже осмотренная). Служба совершалась в правом приделе, где имела совершиться и литургия; когда я пришёл, утреня шла уже в средине. Народу, как и в Смирне, было очень мало, хотя греков в Александрии очень много.

Поставив к местным иконам насколько свечей, – кстати сказать, весьма плохой выделки, – я вошел в обширный, величественный двухпрестольный алтарь, в который ведут, кроме царских, только северные двери. Здесь меня встретил один грек, говоривший по-русски, и просил присесть в алтаре. От него я узнал, между прочим, что патриарх не служит сегодня, а будет за службою в церкви монастыря св. Саввы.

Узнав это, я тотчас отправился в патриаршую обитель св. Саввы, находящуюся невдалеке от собора Благовещения и служащую местопребыванием патриарха. В здешней церкви я узнал от церковного слуги, что патриарх скоро придет. И действительно, перед самым чтением утреннего Евангелия, в храм явился старец-патриарх, с деревянным посохом в руке. Вошедши в храм во время пения стихиры, он до конца ее молился посреди церкви и, обращаясь к народу на юг, запад, север и восток, благословлял предстоящих одною рукою, а в другой держал жезл. Затем, при звуках многолетия, он взошел на свой трон, стоящий у первой колонны за правым клиросом.

После того священник прочел евангелие на престоле и, держа его своими руками на груди, вышел и стал посреди церкви. Патриарх первый сошел со своего места, поклонился св. Евангелию и облобызал его, а в это время священник лобызал руку владыки. Вслед за другими подошел и я к Евангелию, а затем под благословение патриарха, старца бодрого, с умным лицом, сохранившего, несмотря на свои 90 лет, звучный и приятный голос.

При выходе из церкви я был настигнут двумя русскими поклонницами, проживавшими здесь ужe несколько дней в ожидании парохода в Бар-град, куда они направлялись поклониться гробнице Св. Николая Чудотворца. Расставшись с ними, на возвратном пути, я зашел и в Коптскую церковь, из которой раздавалось громогласное, и притом довольно стройное и не гугнивое пение. Здесь храм очень хорош; народу в нем было больше, чем в соборе православном. Службу совершало какое-то духовное лицо в митре и в светлых ризах. По прочтении Евангелия, к царским дверям вышли на солею 12 мальчиков в стихарях и, став по 6 в ряд, друг против друга, запели священные песни приятно, чинно. В конце службы был сбор по церкви на три тарелки. Вслед за тарелками пошёл высокий старец араб нищий со своим кошельком для сбора, и ему добрые люди не отказывали в посильном вкладе. Когда я вышел из Коптской церкви, был уже 9-й час утра, и солнце начало припекать по-африкански, почему я поспешил на пароход и нашел его опустелым: оказалось, спутники мои уже съехали с «Корнилова» на пароход «Лазарев». Опустел «Корнилов».

Одинокий, уселся я в каюте 1-го класса и задумался о пустоте храмов греческих, о холодности и небрежности к богослужению в современных греках. Где причина? У нас, в России, если где служат митрополит или архиерей, туда и не в большой праздник стремится народ во множестве, хотя бы владыка и проповеди не говорил. А в Смирне служит в храме митрополит и проповедует, – и народу мало. Опять, – у нас, если в какой церкви служит известный проповедник, даже священник, народу и по воскресным дням собирается с разных приходов множество – до тысячи и более. А у греков сам митрополит проповедует, а слушателей нет. В воскресенье и в патриаршей церкви, в присутствии самого патриарха, было всего человек шестьдесят, не более.

Как отрадно мне было 22 мая на пути из Москвы в Курск в воскресенье видеть по дорогам и по полям матерей с детьми малыми, девиц, мужчин, из разных сел возвращавшихся домой после обедни. Припоминалось мне это усердие русских и тогда, когда я стоял в греческих церквах, и теперь, когда я был в тиши каюты. Благословленна ты, дорогая моя, Русь святая! Много есть веры в чадах твоих! Велико общение пасомых с пастырями! Сильно еще завещание предков у потомков: «Бога бояться, Царя почитать и пастырей слушаться!» И пока храм Божий, его дивное, благодатно действующее на сердца богослужение, будет любимо русскими православными, пока пастыри будут жить одною христианскою жизнью с пасомыми, будут радеть о них, сострадать им и сорадоваться, – до тех пор полны народом будут русские храмы, могуча пред Богом будет русская молитва, сильна будет Русь святая, и никакое заморское поветрие, никакая тщетная лесть не ослабит ни православной веры, ни русского народа. «Се что добро или что красно, но еже жити братияи вкупь" (Пс.132:1).

Нам думается, что охлаждение к храму и богослужению у греков происходит именно от того, что пошатнулись отношения пастыря к пастве; что нет заботы у вождей религиозных вести паству свою к источнику света и пасти ее на пажити Христовой. Известно, что в настоящее время религиозно-научное образование в высших греческих школах стоит весьма невысоко. Даже высшее богословское училище в Халки дает образование своим воспитанникам при окончании курса такое, какое у нас имеют ученики 2-го класса семинарии. Далее, в литературе греческой почти нет доселе народных книжек нравоназидательных; нет дешевых для народа книжек, объясняющих, например, богослужение, утреню, вечерню и литургию. И народ даже развитой, стоя в церкви, не понимает, что и зачем совершается. Знаю, есть у них Симеон Солунский, объяснивший богослужение, но книга его многотомна и не для простого народа.

Еще: кажется мне, нужно бы привлечь греческий народ – и мужчин, и женщин – к личному участию в богослужении чрез общее пение хотя некоторых молитв литургии и всенощной, например, на первый раз на всенощной: «Свете тихий», «Воскресение Христово видевше», «Взбранной Воеводе»; на литургии: «Святый Боже», просительную ектению, «Достойно есть» и пр. A то, право, больно видеть такое неблагоговейное стояние многих лиц в храме, какое, например, я видел в праздник Вознесения Господня в Смирне.

В таких думах незаметно провел я время до обеда. После обеда я простился с гостеприимным «Корниловым» и перешел на стоявший тут же рядом пароход Р. Общ. Пар. и Торг. «Лазарев». Пароход этот был меньше «Корнилова»; но помещение 1-го класса, пожалуй, еще удобнее. Капитан «Лазарева», Павел Сергеевич, – знаток многих языков, человек известный и уважаемый всеми за свою веру, доброту, доступность, любезность, предупредительность и морскую опытность. Мне он дал лучшую каюту с одной мягкою кроватью и тремя подушками. Чай, завтрак и обеды здесь, как и на «Корнилове», отличные. Говорили мне, что доже иностранцы приходили нарочно на пароходы Руск. Общ. Пар. и Торг. пообедать, как обедают каждодневно пассажиры 1-го класса. Только прислуга 1-го класса в лице слуги – еврейчика Николая не так предупредительна, как на пароходе «Корнилов» Осип и Петр.

Устроившись на новом месте в 4-м часу, с переводчиком – драгоманом Ахметом-Мустафою, мы поехали с парохода «Лазарев» к настоятелю Синайского подворья о. Порфирию, в Hotel de la Poste, устроенный англичанами в кредит на земле Синайского монастыря. От о. Порфирия в хорошей коляске парою, нанятой за 7 франков, мы отправились вторично обозревать Александрию и ездили по городу до 10 ч. вечера. Особенно долго провели мы в саду Хедива, расположенном за городом по искусственному каналу, текущему из Нила. Сад этот открыт для публики по вторникам и воскресеньям, когда бывает и музыка; содержится он, впрочем, не особенно чисто и плохо поддерживается. Гораздо лучше, интереснее и по растительности богаче соседний сад Александрийского грека Антониадеса – миллионера, русского подданного. В нем соединены растения всех южных стран. Там есть древние, языческих времен, катакомбы на пространстве четырех, пяти саженей; спуск в них сажени три глубиною; дно катакомб покрыто водою.

VI

Порт-Саид – Св. Земля – Яффа – Спуск на берег – На улицах Яффы – Георгиевский монастырь – Рyccкий приют – Яффское кладбище – Английские и французские благотворительные учреждения – Французская школа – Приют о. Антонина – Г. Устимов и его музей – Визит к Иерусалимскому консулу Д. И. Бухарову – Базар в Яффе

Простившись с Александрией, мы двинулись далее к берегам Св. Земли. Следующая остановка была в Порт-Саиде, куда «Лазарев» прибыл в 4 ч. утра 7 июня. В 8 часов мы вчетвером переехали на лодке, нанятой за франк, на берег и принялись осматривать город, делая в то же время необходимые покупки.

Порт-Саид стоит на песчаном берегу, лишенном пресной воды, которую жителям приходится покупать за деньги. Улицы расположены прямолинейно. Население города – в большинстве итальянцы и греки-колонисты, также арабы; турок мало. Православные греки имеют здесь две церкви. Положение города близ Суэцкого канала дает ему весьма важное значение, и развило в нем значительную торговлю. На память о Порт-Саиде мы купили на рынке следующие вещи: шелковый индийский веер с рисунками зa 1 франк, пять кистей красных кораллов – также за франк, и несколько недурных альбомов с видами Александрии, Иерусалима, всего света и Суэцкого канала, которые здесь весьма дешевы.

Вдоволь находившись по улицам Порт-Саида, мы вернулись на пароход. Снова застучала машина, завертелся винт, вздымая клокочущие волны, и «Лазарев» опять стал рассекать носом воды Средиземного моря. Но этот переезд был уже последним: на другой же день, 8 числа, рано утром, словно выплыла из глубины моря полоска земли. Это была уже цель нашего путешествия, священная Палестина, трижды святое место земной жизни Господа нашего Иисуса Христа. Привет тебе, Земля обетованная!

Heсмотря на раннюю пору (было около 5 часов утра), пассажиры «Лазарева» все были уже на ногах и, наскучив 10-дневным плаванием, торопились собирать свои пожитки.

Всем хотелось поскорее перебраться на берег, в Яффу, город по местоположению красивый и по древней исторической судьбе достопамятный, как место, откуда пророк Иона задумал отправиться на корабле в противную Божию велению сторону, и как место пребывания Апостола Петра и воскрешения Тавифы.

Подошедши ближе к берегу, пароход наш остановился и в урочный час стал ожидать вице-консула. Вот от берега отчалила большая лодка с русским флагом. Подъезжает добрый, доступный, услужливый наш вице-консул, русский по происхождению, Владимир Николаевич Тимофеев. Море было в этот день не бурно, а мы все, несмотря па долгое путешествие, чувствовали себя крепкими и бодрыми. Поэтому спуск с парохода и путь до берега для нас не был тревожен. В. Н. Тимофеев принял все меры, чтобы его землякам было хорошо и удобно даже на Турецкой таможне: на ней наши вещи не осматривали. С таможни могучие арабы, нагрузивши на себя и сундуки, и тюфяки, и узелки, как добрые верблюды, понесли вещи наши, кто в греческое подворье, кто в так называемый русский приют, большую часть года занимаемый многочисленной семьей нашего драгомана в Иерусалиме Шейх-Ашири. В этот приют направился и я, с трудом пробираясь вслед за носильщиками по набережной, невообразимо узкой, мусорной, заваленной и товарами, и камнями для строящейся тут новой таможни. Еще хуже пошло дело, когда мы, прошедши набережную, двинулись по улице. Что это была за улица! Никогда в жизни не представлял я себе подобной: представьте себе начинающуюся от набережной узкую, в сажень ширины, каменную лестницу в несколько ступеней. Потом по такой же лестнице, обставленной домами, тянущимися искривленной линией, ведут вас разными извилинами все выше и выше, более чем по двумстам ступеням разной ширины, – это и будет Яффская улица. Эту улицу по ширине и извилинам очень хорошо может напомнить нам вход на колокольню Исаакиевского собора. Только лестницы Исаакиевского собора прочны, правильны, ступени ровные, отличные, а в Яффе ступени трудны для ходьбы, ломаны, неправильны. На этих ступенях круглый день стоит сутолока: здесь видишь и верблюдов, стоящих на стойле рядом с хозяином, и мельницу с ослом, ворочающим камень, и грязного еврея с такою же грязною семьёй, и араба, торгующего съестными припасами и свежими плодами, и нашего мужичка-паломника. Да, не очень-то приятное впечатление получили мы на первых шагах по первой улице Яффской. А тут еще солнце стало палить невыносимо. Одни из моих спутников остановились в греческом Георгиевском монастыре, занимающем завидное местоположение, но пользующемся незавидною славою по удобствам для богомольцев. С его террасы открывается превосходный вид на море; здания, особенно монастырский храм, устроены очень прочно и довольно благолепно, но о своих кормильцах, русских паломниках, братия обители прилагают весьма малое попечение. Мне с некоторыми другими богомольцами В. Н. Тимофеев приготовил помещение в русском приюте, который в верхнем этаже имеет только четыре номера; из них на несколько летних месяцев один, как сказано выше, занимается Иерусалимским драгоманом, к стеснению богомольцев. Нам была отведена комната очень хорошая, светлая, с чистыми кроватями и постельным бельем и с кисейным пологом. Здесь все к услугам богомольцев: и самовар, и кушанье, какое угодно вам заказать из подходящей провизии и недорогое.

С террасы русского приюта открывается вид на взморье и на расположенное по берегу греческое кладбище, где ранним утром мы увидели Яффских православных женщин, одетых в белые покрывала и ходивших по кладбищу вслед за священником. Заинтересовавшись этим зрелищем, мы пошли посмотреть кладбище и церковь. Кладбище обсажено вместо изгороди кактусами, вышиной в полторы сажени, которых ствол по толщине равняется восьми – десяти вершкам в окружности. Церковь небольшая, но содержится прилично, хотя иконостас и стены требовали бы обновления и освежения красками. По выходе с кладбища, на пути в город, мы заметили в самой ограде несколько лачужек, кое-как прикрытых со всех сторон от жгучих лучей солнца. Оказывается, что здесь имеют постоянное жительство бедняки православного прихода в Яффе, так как у православных там нет бедным более удобного помещения – ни богадельни, ни детского приюта. He то мы видим у иноверцев Яффских: почти рядом, только через дорогу, на пути в город устроены англичанами и французами прекрасные и обширные благотворительные учреждения. Чистота, благоговение в храме, обеспеченность, содержания призреваемых, прекрасное обращение заведующих в этих учреждениях не оставляют желать ничего лучшего.

Кстати сказать, почти рядом с русским приютом находится школа, так называемая школа четырех братьев французов, которые и отдают ей все свое время, не жалея труда на обучение и просвещение детей всякого происхождения. Детские голоса учащихся доносились из этой школы в наш русский приют; потому-то мы и узнали про существование этой школы с тремя классами. Мы ее посетили и удивились прекрасному чистописанию и даже не по летам искусному рисованию детей. Отрадно видеть в учителях-братьях всецелую преданность долгу, ими на себя добровольно принятому.

Чтобы провести получше все жаркое время дня до вечера, когда предположен был наш отъезд в Иерусалим, мы поехали в четырехместной коляске за город, версты за две, на землю о. архимандрита Антонина, где расположены отличный фруктовый сад и двухэтажный дом, поместительный, светлый, сухой, назначенный для приема паломников. Это место почитается местом воскрешения Тавифы; там, в конце сада, есть древние замечательные пещеры, вход в которые охраняется колючим кактусом. В саду, в сентябре месяце 1888 г., в присутствии Их Императорских Высочеств, Великих Князей Сергия и Павла Александровичей и Великой Княгини Елизаветы Федоровны, положено основание храма в честь Апостолов Петра и Павла. Заведует как домом, так и садом арабская семья. (Кстати, неужели не могли бы найти русских служащих для этого дома и сада? Но всему свое время). Осмотревши сад, в обилии орошаемый водою, мы отправились посмотреть на соседний сад и особенно на хозяина его, русского по фамилии, но не по душе и не по вере, богача барина Полтавской или Харьковской губернии, г. Устимова, и на его маленький музей, которым хозяин увлечен и который любит показывать посетителям. Прежде всего, сам по себе замечателен этот господин Устимов: он, говорят, принял протестантство и землю свою в Яффе, дивно плодоносную, покрыл на свой счет протестантскими благотворительными учреждениями, которые охотно и поддерживает. С переменою веры он стал ни то, ни се: ни русский барин, ни протестантский барон. Музей его мал и не имеет ценных вещей. При объяснении предметов музея самим хозяином, мы заметили в объяснениях его, кроме недостатка плавности в речи, – еще особенную его любовь к древностям мира языческого и вообще нехристианского. Вид с террасы дома г. Устимова на море и на окрестности очаровательный. Сад его совмещает в себе растительность самую разнородную и редкую. Но он не велик, да и планировка сада и размещение деревьев и других растений неинтересны. Его нельзя и сравнивать с упомянутым нами садом Антониадеса в Александрии.

На обратном пути к русскому приюту мы сочли долгом сделать визит приехавшему дня на два в Яффу русскому консулу в Иерусалиме Дмитрию Николаевичу Бухарову, который с первого раза произвел на нас доброе впечатление своею приветливостью, предупредительностью насчет помещения в Иерусалиме, открытостью убеждений и добротой. И впоследствии, в течении месячного нашего пребывания в Иерусалиме, нам ни разу не приходилось разубеждаться в этом взгляде на добрейшего Дмитрия Николаевича Бухарова. Я очень, очень рад, что, благодаря личному знакомству, мог вполне убедиться в прекрасных душевных качествах этого превосходного человека, вопреки неприятным слухам, которые мне иногда приходилось слышать о нем в столице. Возвращаясь домой после визита к консулу, мы проехали Яффским базаром. Базар этот находится на небольшой площади, вроде площади у Обуховского моста в Петербурге. На нем продаются преимущественно разные фрукты, зелень и провизия в жалких лавчонках, каких ныне у нас в столице уже нет, но прежде были на Сенной, или какие устраиваются в наших селах в сельские храмовые праздники. К сожалению, знаменитых Яффских апельсинов нам в июне месяце не удалось ни попробовать, ни видеть в садах Яффских, мимо которых мы проезжали на пути к дому о. Антонина и по пути к Иерусалиму.

VII

Отъезд из Яффы – Путевые впечатления – Горняя – Колоние – Пред Иерусалимом – Общий вид Св. Града – На русских постройках – Визит к о. архимандриту Антонину – Посещение блаженнейшего патриарха Никодима

Июня 8, вечером, часов в шесть, мы простились с Яффой и тронулись по дороге к Св. Граду. Шестьдесят верст до Иерусалима ехали мы 12 часов на тройке, в четырехместном фургоне, крытом холстом, с холщовыми по бокам занавесками. Это путешествие просто было мучение – и от духоты, и от скверной езды, и от темноты ночной, на позволявшей осмотреть новые места, и от тесноты помещения в фургоне, и от продолжительных остановок для отдыха лошадям, но не людям. Мы останавливались у так называемых кофейных домов, где лошадей кормили впроголодь, по жидовски, и поили, а путники угощались кофе, или своею запасною провизией. Ho что всего тягостнее на этих станциях, кроме станции Колоние, – это то, что на них негде было ни присесть, ни прилечь. У нас на Руси при отдыхе и остановке можно выйти из возка, летом прогуляться по зеленой траве, присесть под зеленым деревом и напиться свежей воды или умыться у ближайшего источника.

Здесь же нет ничего подобного. Подвозят вас к кофейне, похожей скорее на кузницу. Ворота отворены настежь. Здесь вы находите всего одну большую комнату, где вместе и живут хозяева, и останавливаются проезжие: и паломники, и турки, и арабы, и солдаты военного караула, разъезжающие верхом по своему пятиверстному участку, на которые разделен весь путь от Яффы до Иерусалима. Хотелось бы полежать хоть часок где-нибудь, или присесть с удобством, a места нет: всюду пыль известковая, камень голый; ни травы, ни лесу, никакой тени. Правда для удобства предлагают путнику циновку из кофейни, но на этой циновке и днюют и ночуют сами хозяева и другие гости, и поэтому от нее как раз получишь спутниц в дорогу до самого Иерусалима и на всю Иерусалимскую жизнь, так что долго будешь помнить эту циновку...

Не доезжая до Иерусалима верст десяти, при спуске с горы направо, вдалеке видишь разбросанные там и сям в беспорядке беленькие каменные домики; маленькая церковь, построенная в русском духе и плане, возвышается среди них. Чувствуется, что там есть что-то родное нам. И действительно, эта группа домиков есть Горний град Иудов, известный по встрече Пресвятой Девы Марии с праведною Елизаветою, там жившею и приветствовавшею Марию, как Богородицу: «Откуда мне сие, да прииде Мати Господа Моего ко мне?» (Лк.1:43). В недавнее время гора, на которой раскинута Горняя, приобретена на частные пожертвования о. архимандритом Антонином. И ныне она, по его позволению и избранию достойных подвижниц, застраивается отдельными кельями. Каждая келья-домик окружается маслинами и виноградниками, составляющими пожизненную собственность устроившей домик старицы, а среди их зелени устраивается цистерна, в которую на весь год собирается дождевая вода в дождливые месяцы (от ноября до февраля). Последняя станция пред Иерусалимом, по Яффской дороге, находится в местечке Колоние. Здесь существует благоустроенный приют для путников. Обыкновенно здесь происходит встреча путешественников их родными и знакомыми из Иерусалима; здесь же бывают и проводы отъезжающих из Св. Града.

Когда мы выехали из Колоние, было отличное утро. Душа стремилась скорее, скорее добраться до Св. Града, да и тело просило отдыха. Чем ближе к Иерусалиму, тем труднее становился путь по высотам, несмотря на хорошо устроенную архитектором Франгиа дорогу. На этом трудном восхождении к земному Иерусалиму видится указание на то, что и к Горнему, Небесному Иерусалиму нужно подниматься приближаться с большими трудами. «Многими скорбями», сказано в Писании, «подобает внити в Царствие Божие» (Деян.14:22), и Спаситель сказал: «Царствие Небесное нудится», с трудом приобретается, силою берется и только постоянно терпеливо подвизающиеся достигают его (Мф.11:12).

Скоро наконец и Иерусалим. Мертво кругом и безжизненно за четверть часа пути от Св. Града. Каменные горы, террасами возвышающиеся вокруг, дышат жаром. Голые и обнаженные, они не покрыты никакою растительностью. Вот дорога начинает подниматься на одну из этих гор, лепясь по краю крутизны. Долгий подъем не раздражает любопытства от близости к городу, а еще более утомляет чувство, и без того ослабленное и притупленное двенадцатичасовым путем от Яффы. Но вот мы наконец на вершине горы: вдали развертывается панорама Св. Града. Первое, что останавливает внимание путника – Елеонская гора с высокою на ней башнею-колокольнею при русской церкви Вознесения.

Затем видишь высокую, с широким куполом, Омарову мечеть, а невдалеке от нее стесненно стоящий Храм Воскресения с Гробом Господним. Бледен серокаменный Град Святый, как бледно, маложизненно ныне православие в нем.

Подъезжаем ближе к Св. Граду. Раньше всех выдаются по своему обширному пространству русские постройки и среди них пятиглавый храм Св. Троицы. Купола на нем, к изумлению зрителя, окрашены, с разрешения Палестинской Комиссии, такою краской, какою не окрашен ни один храм в Иерусалиме и никогда не окрашивают у нас в России, – именно, черною. С какою мыслью сделано это? – Неизвестно. He с тою ли, что православие во Св. Граде находится в печальном положении? Или не с тою ли, что на русских постройках невесело живется: мало довольства, мало удобства, мало дружбы, мало согласия, мира, единства среди своих, а много борьбы, интриг, зависти и лжи? Или, наконец, не с тою ли мыслью, что деятельность самой Комиссии сходит со сцены с печалью и нарождается новое Общество с новыми силами и любовью к православию и к православным туземцам Палестины, и ко всем единоверным, прибывающим на поклонение Гробу Господню? Желательно, чтобы поскорее черный цвет куполов был заменен другим, хоть общепринятым цветом зеленым – символом надежды на лучшее.

Въехали мы на русские постройки. Место обширное, более 7 десятин. Здания расположены хорошо. Дом духовной миссии с церковью внутри его очень поместителен и хорошо приспособлен для богомольцев из духовного звания и других привилегированных сословий. Только прислуга, собственно на духовной половине, из рук вон плоха. Единственный служитель, отставной солдат Матвей Иванов, как нарочно, в день приезда гостей, как и на каждой неделе в четверг, – уходил на Елеонскую гору подпевать своим дрянным голосом на клиросе, так что мне самому три недели пришлось наблюдать за приезжими. Среди последних были и архимандриты, и игумены, и священники, как русские, так и славянские. На дворянской половине, где прислуга лучше, все номера бывают заняты: там, кроме того, в комнатах есть хоть какая-нибудь мебель для странников, а на духовной – нет и скромной мебели; ну да за нею богомолец не гонится, – дай только хоть угол дальнему пришельцу. Но и его-то иногда вовремя не дают. Так было с нами: приехали, а комнаты для духовенства оказались заперты, – Матвей ключи взял с собой на Елеон, хотя и знал, что богомольцы приезжие в этот день будут. И вот: и болгарские архимандриты, и петербургский иерей – уполномоченный Православного Палестинского Общества, и игумены, и другие духовные лица стоят в коридоре, ждут, скоро ли вернется с Елеона служитель, который там распевает и никого не пленяет мелодией своей. Жаловаться некому: о. архимандрита Антонина иной раз не бывает в Иерусалиме, – он уезжает по делам службы в Горнюю или в другие места, а драгоман его всегда с ним. Вот и хозяйничает коридорный. Еще спасибо добродушному регенту Александру Петровичу Попову, – он в своей квартире впредь до прихода коридорного даст приют приезжим из духовных.

Наконец, благодаря предупредительности консула Д. Н. Бухарова, нам отвели лучшую комнату в два окна, на дворянской половине. Комната обращена на север, не так жгуча, чиста безукоризненно, свободна совершенно от разных насекомых, обыкновенно живущих в помещениях подобного рода. В ней мы прожили целый месяц спокойно. Приставленная коридорная прислуга, в виде двух пожилых почтенных инокинь и коридорного Реди, т. е. черногорца Родиона, – отличная: честная, предупредительная. С удовольствием вспоминаешь о таком уходе на чужой стороне. Уезжаешь, бывало, на Иордан, в Хеврон или в Горнюю, и отдаешь ключ Пелагее Осиповне или Марье Васильевне. Возвращаешься домой – все прибрано, все цело, все вымыто. Этих личностей нельзя и сравнивать с прежними надзирательницами в женском странноприимном доме, Марьею и Екатериною Николаевнами, доселе не благословляемыми послужницами покойного консула, печальной памяти г. К.

Первый визит мой, тотчас по приезде, был, за отсутствием консула, к о. архимандриту Антонину, давно мне известному по слухам, глубокочтимому русскому деятелю в Палестине. Приветливо встретил меня старец, радушно согласился ознакомить меня со святынями Св. Града и представить патриарху в тот же день, т. е. 8 июня. Немедленно послал он узнать, можно ли сегодня представиться патриарху. Получен был утвердительный ответ.

Так как ко Гробу Господню духовные обыкновенно ходят в камилавках, то и я надел черную камилавку о. архимандрита, с которою и не расставался во все посещения святых храмов Иерусалимских. В три часа мы с о. архимандритом Антонином были уже в патриархии. Входим в зал. В переднем углу и на передней стене по общему там обыкновению икон нет, а прямо против дверей висит портрет Султана, на который невзначай русские богомольцы, не рассмотревши, по русскому обычаю при входе и молятся, чем потом, рассмотревши, бывают весьма смущены, или же сами над собою смеются. Икона у святителей греческих помещается назади, над дверью. У патриарха же есть, в обширном коридоре 2-го этажа, целая образная, а также и при входе в зал направо теплится лампадка пред образами. Говорят, он здесь выслушивает дневные богослужения келейно.

Передний угол зала занят высокими креслами, которые над другими креслами и стульями возвышаются почти на аршин; патриарх в беседе с другими сидит обыкновенно в них, как на троне, яко власть имеющий, а остальные размещаются вокруг него, около стен и посреди зала, где стоят два мягких дивана, – один круглый, а другой двойной продолговатый; на нем, спиною друг к другу, и сидят гости, слушая разговоры, которые в торжественных посещениях по праздникам и после патриаршего служения бывают не особенно продолжительны.

Посидевши минут двадцать у блаженнейшего патриарха Никодима, заверявшего в своей дружбе с о. Антонином, я получил себе письменное дозволение на священнодействие в Палестине и приглашение 12 июня служить с патриархом обедню у Гроба Господня в Троицын день. Поблагодаривши блаженного патриарха, мы отправились на поклонение Гробу Господню и другим святыням, окружающим его. От патриархии до Гроба Господня ходьбы всего минут пять.

VIII

Пред храмом Воскресения – Турецкий караул – Камень Помазания – Внутри храма Воскресения – Часовня Гроба Господня – Гроб Господень – Придел Ангела – Голгофа – Приделы храма Воскресения – Русское место близ храма Воскресения – Развалины на германском месте

He буду изображать, да и трудно изъяснить то невыразимое чувство, какое охватывает паломника пред вступлением во всемирное святилище для лобзания Господня Гроба. К нему мчатся сердца верующих за тысячи верст; сюда предпринимают тяжелые путешествия, невзирая на труды и лишения; здесь думают найти и успокоение сокрушенному и обремененному грехами духу; здесь лучше, чем где-либо, проникаются люди благодарным сознанием великой искупительной жертвы Спасителя мира. В этом трепете и благоговении приближались и мы, молча, по каменному помосту или, вернее, по маленькой 8-саженной площадке ко храму Воскресения.

И наружный вид храма, и внутреннее расположение его мне было более или менее знакомо по книгам. И напрасно мы, русские, издалека представляем тамошнее благолепие по нашим величественным и благолепно украшенным храмам, где есть мощи святые или чудотворные иконы. У нас в таких храмах и блеск золота, и изящество в священных изображениях, и чистота, и благозвучие в пении, и частые молебны пред святынею. Здесь, в великом Иерусалимском храме, не встретите ничего подобного, зримого в русских святилищах. Входишь в храм, – налево, в углублении довольно сомнительной чистоты давно лежащие тюфяки полутора саженной ширины с подушками. На них лежат и сидят в разных восточных позах караульные турецкие воины, постоянные стражи Голгофы и Гроба Господня, поставленные для наблюдения над тишиною и миром среди христиан разных вероисповеданий; в их руках находятся и ключи от храма Воскресения. Направо, у самой двери, греется таган с угольками. На обратном пути из храма мы спросили, зачем этот таган? Получили русский ответ из турецких уст сторожа: «да для кофе». Тяжело это первое впечатление.

Вошедши в самый храм и сделавши несколько шагов, паломники земно покланяются камню Помазания и лобызают его. Направо от него, на высоте восемнадцати ступенек, расположена священная Голгофа, а налево паломник идет ко Гробу Господню, оставляя по правую руку южную стену храма, и в западной части последнего видит пещеру святейшего Гроба Господня; она устроена под сводами храма в виде мраморной часовни, окруженной 18-ю четырехугольными высокими колонами. Красивые и изящные колоны эти, к сожалению, держатся грязновато. В стенах храма с южной, северной и западной сторон расположены кельи для монашествующих разных вероисповеданий; эти кельи, по-видимому, редко белятся и чистятся даже снаружи, на виду часовни Гроба Господня, а какова чистота в них должна быть внутри, когда там каждую ночь перебывает многое множество гостей, и когда эти кельи не имеют притока свежего с улицы воздуха. Можно себе представить ужасные их условия для дыхания...

Еще несколько шагов – и мы пред Гробом Господним. В него входят и спиною выходят люди разных исповеданий: и православные греки, русские и арабы, и армяне, и копты чернотелые, и католики, и протестанты разных наций. Какое дивное умилительное зрелище! Христос пролил кровь Свою за грехи всего мира. И весь почти мир, в лице своих представителей, усердных поклонников, приходит исповедать пред Гробом Его свою веру в бесценную Жертву, принесенную на Голгофе и положенную на каменном ложе в гробнице Иосифа.

Тесна усыпальница Господня. Вход в нее требует согбенного положения посетителя. He видно в ней дикого природного камня усыпальницы, – все покрыто мрамором. Ее длина почти три аршина (2 ар. 14 верш.), а ширина почти такая же (2 ар. 11 верш.). Внутренность ее наполовину занята каменным погребальным ложем, на котором и почивало Пречистое Тело Спасителя нашего, так что для поклонения Живоносному Гробу остается места не более как четверым богомольцам и притом со стеснением. Ложе покрыто мраморными досками и сверху, и с лицевой стороны. Оно имеет 2 ар. 10,5 вер. длины и 1 арш. 5 вер. ширины и 14,5 вер. вышины. Пред ним на стене три священных, не особенно изящных, изображения Воскресения Господня, из коих одно принадлежит православным, другое католикам, третье армянам. Сверху с потолка спускаются 43 драгоценные лампады, принадлежащие разным вероисповеданиям: 13 православным, 13 латинянам, 13 армянам и 4 коптам.

Нo, прежде чем проникнуть в пещеру Гроба Господня, необходимо пройти через пристроенный к ней придел Ангела. Придел этот несколько более просторен: он имеет 4 арш. 15 верш. ширины и 4 ар. 1 верш. длины. Стены выложены белым мрамором с резьбою не древнего рисунка. В правой и левой стене находятся два небольших, но совсем круглых оконца, в которые в великую субботу раздают верующим свечи со священным огнем, а в другие часы богослужения кладут диаконы книгу Апостол и полотенце. Посреди придела имеется в каменном столбе часть камня, отваленного от двери Гроба Ангелом при Воскресении Господнем. Этот столбик служит во время литургии престолом.

Вышедши из часовни Гроба Господня, мы с о. архимандритом Антонином пошли прямо назад, мимо камня Помазания на Голгофу и здесь поклонились месту Распятия Христова и стояния у Креста. Минуты размышления и молитвы грешной души на этом святейшем месте неописуемы. Каждый по своему душевному состоянию перечувствует здесь, сколько и что может.

На Голгофе ныне находятся два придела: православный налево и латинский5 направо: отделяются они только двумя небольшими столбами. Наш православный левый придел устроен на месте водружения Креста Господня. Самое то место, где Христос испустил дух на кресте, ныне находится под престолом; на полу под престолом верующие и прикладываются к нему, а направо, вне престола, состоящего из четырех каменных столбиков и мраморной плиты, есть узкое продолговатое отверстие, прикрытое отодвигающееся серебряною доской в виде аршинной полуторадюймовой линейки, – это отверстие указывает расселину скалы, треснувшей на Голгофе при смерти Христа Спасителя. Налево от православного престола Голгофского дверь ведет вниз, прямо в алтарь храма Воскресения.

По общепринятому порядку, чаще до посещения, а иногда, как сделали мы, после посещения пещеры Гроба Господня, новые небывалые поклонники обходят кругом приделы храма Воскресения. Каждому из этих приделов усвоено какое-либо воспоминание о том или другом событии страстного дня Великой пятницы. Так, в храме Воскресения есть придел бичевания Господа, Пресвятой Богородицы, Темницы Христовой, мученика Логина сотника, разделения риз Господних, придел Св. Равноапостольной царицы Елены, придел обретения Креста, придел возложения тернового венца.

По осмотре этих приделов мы пошли на русское место, находящееся рядом с алтарем храма Воскресения, с восточной стороны. Этим местом владеем мы не без воли Промысла, и оно хранит несомненную и великую древность: судные ворота в городской древней стене, прилегающие к Голгофе, чрез которые Господь наш Иисус Христос, осужденный, вышел за город на спасительное распятие, на вольную смерть. На этом месте ныне воздвигается здание с разнородными, еще не вполне публике постижимыми священными целями. Сюда-то и нужно будет со временем посылать пожертвования ради Гроба Господня; здесь будет совершаться каждодневное богослужение и возноситься бескровная Жертва о спасении верующих, и отсюда же каждодневно служащий может приходить ко Гробу Господню и молиться о всех православных, особенно по нарочитым поминаниям и поручениям.

С русского места о. Антонин повел меня посмотреть огромные развалины на обширной площади, невдалеке от храма Воскресения, принадлежащие ныне протестантам, как дар Султана Германскому Императору Вильгельму I. Таких огромных развалин нет более в Иерусалиме. И какое назначение имели те громадные здания, от которых уцелели только эти исполинские руины? – Доселе еще это не вполне уяснено. Германское правительство до настоящего времени ничего не предпринимает с этим местом, между тем его нужно бы было давно устроить для разных церковных потребностей страны и пришельцев, тем более, что это место находится почти в центре города. В этот, первый по приезде и чрезвычайно жаркий день, я был страшно утомлён, но все-таки не замедлил сделать визит уполномоченной от Православного Палестинского Общества графине Ο. Е. Путитиной, Д. Д. Смышляеву и другим.

IX

Поездка на Елеонскую гору – Храм Вознесения – Русская колокольня – Латинский женский монастырь – Пещеры препод. Пелагеи и пророков – Гефсиманский сад и русский храм в нем – Древне-еврейская стена – Русские деятели в Палестине – Троицын и Духов день в Иерусалиме

Впервые мне пришлось сесть на осленка – это преполезное, трудолюбивое, выносливое животное Палестины6. Утром предположено было осмотреть гору Елеонскую. Из Консульских ворот мы проехали на гору Елеонскую вдоль по северной стене Иерусалима мимо Дамасских ворот. Впоследствии я дошел пешком до самой вершины Елеонской горы, до Антониновского храма Вознесения, в сорок минут от этих же Консульских ворот, причем мы насчитали три тысячи триста двадцать шесть шагов.

Прежде всего нас интересовала русская местность, приобретённая о. Антонином. По трудной, не широкой, каменистой, как бы забросанной разными каменьями, дороге на Елеоне, среди каменной сплошной ограды, мы взобрались до ограды нашего Вознесенского храма, который окружен постройками для странников и подвижниц. Здесь имеются прекрасные цистерны с хорошею водою, нужною и для людей, и для орошения ново насаждённых кипарисов и маслин. Идя по ограде, мы видели прекрасно устраиваемое о. архимандритом шоссе вплоть до храма. Здесь увидели впервые с заступом труженика о. Парфения, иеромонаха нашей духовной миссии. Ему наша Елеонская местность обязана насаждением всякой растительности: кипарисовых и масличных дерев, и других мелких кустарников и цветов. На Елеон он бегает по два раза в день и до позднего вечера там трудится; тут же мы видели поденщиков и поденщиц из русских, роющих землю и носящих ее в небольших корзинах.

Храм Вознесения, как известно, устроен на месте древнего храма, времен, говорят царицы Елены. Последний отрыт под мусором. Найденный здесь мозаический пол сделан очень искусно, хорошо сохранился и строго оберегается. Площадь древнего храма шире нашего храма; но отрытая теперь, она ничем не занимается; на ней видны ещё старинные колонны. Во вновь созданном храме чистота безупречная, света много, иконописание хорошее. И вообще следует заметить, чти в русских храмах Иерусалима душа проникается подобающим благоговением и находит себе истинную отраду.

Новосозданный храм освящён 7-го июня 1886 г. К сожалению, в нем не дозволяется служить больше одного раза в неделю. Служение это совершается только по четвергам в память Вознесения Господня. Да и этот один раз в неделю разрешено было служить сегодня нам русским только с условием начинать службу по окончании обедни в Гефсимании, т. е. после того, как русские богомольцы утром отстоят обедню в Гефсимании, подадут там записки о здравии и упокоении, а деньги оставят в греческой церкви, после чего они уже могут участвовать в русском богослужении на Елеонской горе.

Около храма Вознесения, к северу от него, на расстоянии саженей 15-ти, стоит на самой вершине горы высочайшая башня-колокольня в четыре яруса; вход на эту колокольню имеет двести девятнадцать ступеней. Она приветствует вас еще далеко до приезда вашего в Иерусалим. А с нее чудные виды во все стороны. Даже еще с нижнего крыльца видны Мертвое море, направление реки Иордана, впадающего в это море, деревья, окаймляющие Иордан, и все это представляется с такою отчётливостью, что как будто бы и море, и Иордан находятся от вас в расстоянии каких-нибудь двух верст, а между тем до них от Иерусалима будет верст сорок – пятьдесят. Так чист, прозрачен воздух, так ясно солнце.

При нас колокольня Елеонского храма еще не имела металлической крыши и замечательной высоты шпица7. Ηо и без того она великое украшение Елеона; на эту-то колокольню и притащили усердные русские люди в триста пудов колокол из Яффы за 60 вёрст до Иерусалима. Такое усердие со стороны наших братий и умение бороться с неодолимыми, по-видимому, трудностями удивило и до сих пор еще удивляет многих, особенно иноверцев.

Здесь, на этой священной горе, посреди насаженных русскими руками о. Парфения кипарисов, чувствуешь себя как бы на родине. И как отрадно русскому сердцу, каждый раз при посещении горы сей, видеть русское радушие, русское хлебосольство, благодаря о. архимандриту Антонину и о. иеромонаху Парфению.

В сопровождении о. Парфения я осматривал всю гору: и он указал мне рядом с русской землёй на участок земли, который за недорогую цену, кажется за две тысячи рублей, продается осторожно, секретно, только русским. Этот участок, если он будет вскоре приобретен8, сократит путь от русской церкви Вознесения к женскому латинскому монастырю, основанному тоже на Елеонской горе в 1869 г. французской княгиней де ля Тур д’Оверн. Монастырь этот замечателен, между прочим, тем, что в память 33-х летней жизни Христа Спасителя на земле кругом северной, западной и южной, вдоль крытой галереи, написана молитва «Отче наш» на 3-х языках. Между прочим, молитва Господня изображена и на славянском, и русском языках; но она так искажена, что стыдно становится читать: вместо: «хлеб наш, насущный», написано например: хлев наш. Непростительна подобная небрежность со стороны писавших, когда так легко можно было срисовать, скопировать с печатных книг правильный текст этой священной общехристианской молитвы. Были мы и на предполагаемом месте Вознесения Господня, огражденном каменною стеною, как бы стеною древнего храма; здесь ныне, за плату туркам, в день Вознесения Господня христианам дозволяется служить под открытом небом.

Затем мы были в пещере спасавшейся на Елеоне преподобной Пелагеи. Поползали в пещерах пророков. Эти пещеры имеют низкий вход, нужно ползком туда пробраться, но внутри просторно. Пещеры эти приобретены о. Антонином, но вследствие усиливающегося ныне влияния прибывающих в Иерусалим евреев, они, как и для них дорогая святыня, оспариваются, отчего укрепление их за русскими замедляется.

После осмотра пещеры мы спустились к отстроенному уже и отделанному внутри русскому храму, воздвигнутому над Гефсиманским садом, принадлежащим католикам. Храм этот устроен на царские щедроты Русского Августейшего дома в память покойной благочестивейшей Государыни Императрицы Марии Александровны, всегда питавшей особое благоговение к святым местам Иерусалима, но не получившей возможности поклониться св. Граду.

Ее желание и завещание выполнили ее благоговейные сыновья Их Императорские Высочества Государи Великие Князья Сергий и Павел Александровичи, в мае 1881 года в первый раз посетившие св. град Иерусалим. Местность храма великолепна. Рядом почти с Гефсиманским садом, только чрез дорогу, находится и пещера Богоматери. С террасы паперти вид на весь Иерусалим с окрестностями до Вифлеема и горы пророка Самуила превосходный. Внутри церковь имеет 25 арш. ширины, а длины 28 аршин, вышины под куполом 28арш. Икона в самом иконостасе в нижнем ярусе художественной работы.

Ha площади, облегающей храм, еще не засаженной и не застроенной, Бог даст, будут рассажены деревья, a по углам, быть может. воздвигнутся и благотворительные учреждения для православных, как русских, так и арабов или сирийцев, нам единоверных. И тогда гора Елеон от вершины до низу будет украшена благолепными русскими зданиями и будет свидетельницею исполнения русскими двух главных заповедей в Законе Божьем – «любви к Богу и к ближнему».

Спустившись из ограды церковной, мы зашли налево в сад Гефсиманский. Он очень небольшого размера; по нашему наблюдению занимает половину садика, находящегося у Чернышева моста против Театральной улицы в С.-Петербурге, обнесен невысокою каменною стеною; принадлежит латинянам. Содержится очень чисто; имеет 8 древних маслин, будто бы сохранившихся от времен молившегося среди них Спасителя; в нем имеется маленькая часовня и рассажено много разных цветов.

Порядочно утомленный от посещений и впечатлений, и от сильного жара, я вернулся домой около часу дня. А в 41/2 часа была вечерня пред родительскою Троицкою субботою.

Храм русской духовной миссии, за исключением черной краски на крыше, своим величественным внешним устройством, внутренним благолепием и чистотой, и довольно благозвучным пением производит освежающее впечатление на русского, пришедшего издалека.

После вечерни, в 51/2 часов, в ту же пятницу, я с кавасом архимандрита осматривал в еврейской части остаток древнейшей стены времен Соломона, с огромными в ней камнями в три с лишком арш. длины, поднятыми на высоту двух-трех саженей. Эта стена есть место плача евреев по пятницам. Здесь, в еврейской части города, улицы тесные, не шире сажени, грязь и духота невообразимые и едва выносимые. У стены же плача мы нашли евреев разного возраста, человек до пятидесяти, читавших Библию, или разговаривавших совершенно спокойно; но видели также двоих скорбящих, упершихся лбом в стену с книгою пророков в руке; наконец заметили и очень унылых, задумчиво читавших пророческие слова о Мессии. Долго в этом обществе, в тесном помещении, оставаться было нельзя. И мы с кавасом и другими русскими богомольцами и богомолками, в числе которых были учителя русских гимназий и прогимназий и одна учительница городского в СПБ. училища (Ф. Иван. Пославская), прошли на Сион. Там осмотрели, конечно не даром, дом, где по преданию, совершена была Тайная Вечеря. Осматривали на Сионе и русское кладбище с прекрасным надгробным памятником на могиле приснопамятного богомольцам консула в Иерусалиме В. Ф. Кожевникова. Кладбище просторное, оградою не обнесено, как бы следовало и как водится у нас в России.

С кладбища мы возвратились к Яффским воротам чрез Армянскую часть города. Были в Армянском Патриаршем храме; посетили армянскую школу, типографию и музей, и вернулись домой часов в семь с половиною.

11 июня в 12 часов дня сделала мне визит желающая быть деятельницей в Палестине, графиня Ольга Евеимиевна Путятина, благороднейшая женщина, но весьма болезненная. В 1-м часу после обеда посетил меня Тульский крестьянин, бывший в военной службе ветеринар, Михаил Федорович Индюшкин.

После войны 1875 г. он с артелью в 60 человек пошел по Славянским странам, по Греции, Италии к Малой Азии распространять священные иконы, картины и портреты Государя Императора н всего Царского Дома. Индюшкин, ничего не пьющий, не курящий, изучил практически и арабский, и турецкий, и греческий, и итальянский языки; он рассказал, что больше всего покупают раскрашенные портреты Государя Императора, всюду и в Сирии, и Месопотамии, так что торговля священными образами и иконами составляет десятую часть торгового оборота. Портреты эти он получает из Москвы по 45 рублей за тысячу экземпляров. Он отлично знает настроение разных племён и народов, их любовь к Русскому народу; знает он это и от турок, особенно бывших в плену в России и разнесших добрую молву, и от арабов Сирии, Ливана, Месопотамии и Палестины: известно ему также и печальное влияние греков в Палестине, нелюбовь к ним арабов, и он заверяет, что от греческого влияния избавиться легко, особенно в патриархии Антиохийской.

С ним же я от 2-х до половины 4 часа до всенощной. осмотрел приюты и трущобы наших черничек – старушек и молодушек, а также приюты, имеющие название Греческих мужских монастырей, с одним монахом арендатором и его несколькими прислужниками.

Далее я посетил монастыри: Дмитровский, Феодоровский, св. Николая, Георгиевский, Михайловский, св. Харлампия, монастырь св. Иоанна Предтечи, и видел на пути новый, обширный, прекрасный французский монастырь, богато обставленный и имеющий в составе братии людей ученых по разным отраслям. Видел их мельницу, обширную типографию, столярную, где все работает братия этого общежительного монастыря. Да, это лучший монастырь в Иерусалиме!

В 31/2 часа отдал визит графине О.Е. Путятиной, в 4 часа всенощное бдение с о. Антонином во главе, за которым и я служил.

Здесь накануне Троицына дня, благодаря образованному и энергичному регенту русского Троицкого собора в Иерусалиме Александра Петровича Попова, кончившего курс в С.-Петербургской Духовной Академии, я был обрадован находкой подлинных рукописных нотных книг известного инока Московского Симановского монастыря Виктора, скончавшегося в Черниговской губернии. Крайне желательно, чтобы эта редкая рукопись сохранилась в целости и в пределах России в каком-либо музее или библиотеке.

12-го июня, в Троицын день, в 7 часов утра я служил литургию с блаженнейшим патриархом Никодимом у Гроба Господня. Выход его блаженства из патриархии по улице Христианской был торжественный; пред ним шли четыре каваса с металлическими звучащими по каменному помосту булавами, потом 24 монаха и семь архиереев. По пути, и в храме во время каждения, патриарх очень зорко оглядывал всех. Во время восшествия в храм и шествия по нему, раздались необычные колокольные звуки в самом алтаре. Оказалось, что за иконостасом вверху в алтаре устроена звонница со многими, небольшими, но для храма пронзительными колоколами. Звон этот раздается во время особых церемоний или священнодействий.

Архиереи, сопровождавшее патриарха в храм, были: 80-ти летний из простецов, митрополит Петры Аравийской, и еще средних лет шесть человек, подобных ему по образованию, но служили с патриархом митрополит Анфим и епископ Григорий, остальные же архиереи стояли только и молились в алтаре до конца обедни. Служившие владыки стояли рядом со священниками и при этом без митр. Митру имел только один патриарх.

Читали апостол и евангелие, а также молитвы вечерние после обедни по-гречески, по-славянски и по-арабски. Мне дано было право сказать два возгласа: «яко Твоя держава» и по Отче Наш: «яко Твоё есть царство».

Кончилась обедня в 11-м часу. Затем все богомольцы пошли к Патриарху, где угощали их вареньем с водою, вином и кофе. По окончании угощения гости должны были расходиться по знаку: «кум-кум». Этот кум-кум состоял в том, что после кофе тотчас же из узкогорлого металлического сосуда послушники покропили на руки гостя несколько капель какой-то влаги. И всякий гость тотчас после этого вставал, принимал благословение у патриарха и уходил.

Посетителей в церкви в такой великий праздник и при редком богослужении патриаршем было очень немного, и то по преимуществу русские; поразительно отсутствие православных туземцев и греков. В такие праздники у нас на Руси не только церкви полны богомольцев, но и ограды покрываются пестрою толпою молящихся, между которыми постоянно видим и детей; в Иерусалимских же храмах мы детей почти совсем не видели.

После визита патриарху был сделан мною визит Александре Дмитриевне Богдановой, – русской помещице, 18 лет живущей здесь, отдавшей все грекам и устроившей себе помещение на Иерихоне. Затем я сделал визиты архитектору нового нашего странноприимного дома, устраиваемого Палестинским Обществом, и умному, благородному православному греку Франгиа, устроившему хорошую шоссейную дорогу от Яффы до Иерусалима и от Иерусалима до Хеврона. Познакомился также с русскою уроженкой из Москвы, давно живущею в Иерусалиме, почтенною супругою доселе добрым именем вспоминаемого доктора медицины на Русских постройках Κ. А. Мазараки, где и имел всегда радушный приём. Харлампий Васильевич Мазараки замечательно честный, правдивый человек, не любящий пересуждать других.

В 4 часа в Троицын же день на Сионе9, за городом к югу, на кладбище у русских отправлялась вечерня. Здесь до вечерни, у восточной каменной ограды, при ломаном, ничем не накрытом и назначенном под иконы столе, хотя никакой иконы, ни креста на нем не было, два греческих иеромонаха без епитрахилей собирали поминания с русских поклонниц, конечно не даром, и читали их.

Затем на вечерню приехал епископ Епифаний, единственный в Иерусалиме после патриарха архипастырь, получивший хотя скромное богословское образование, говорящий и по-русски. Он был встречен своим духовенством. Человек шесть иеромонахов, облачившись в ризу и епитрахиль, встретили Епифания у угла городской стены и оттуда по всему кладбищу с пением сопровождали его до означенного столика, стоявшего у стены под обширной старой холщовой, во множестве мест покрытой заплатами палаткой, после чего удалились в самом начале вечерни.

Началась вечерня. Я был преосвященным Епифанием приглашён к прочтению 2-й молитвы по-русски. На вечерню прибыли из нашей русской миссии и певчие; они пропели ектеньи, стихиры на «Господа воззвах», и должны были спешить в русскую церковь, к своей вечерне. Βо время богослужения, другие греческие монахи рассеялись по кладбищу, с кадилами, в епитрахилях, и совершали панихиды для желающих. Не любят греки-монахи, когда русский священник бесплатно поминает вслух, вместе с ними, имена своих родных умерших. «Довольно, отец», говорят они.

В этот же день я сделал визит регенту А. П. Попову.

13 июня, в Духов день, в 7 часу утра, я служил с о. архимандритом Антонином обедню в русском Троицком соборе. Нас было пятеро: о. Вениамин, я, о. Парфений и из Енисейской губернии заштатный священник о. Василий, в тот же день после 6 месячной жизни уезжавший в свой родной край, с желанием или вступить на службу снова, или опять вернутся в св. Град. На обедне был и преосвященный Никифор, митрополит Петры Аравийской. После обедни отпет был молебен для отправляющихся домой русских.

По окончании службы мы пошли к о. архимандриту, где встретили бывшего при миссии доктора медицины Мазараки с женою Елизаветой Алексеевной, и Александру Дмитриевну Богданову, пензенскую помещицу, 70 лет от роду. Эта почтенная старушка, с 24 лет овдовела после несчастного супружества и долго искала успокоения своей страждущей душе, странствуя по русским монастырям, пока наконец не нашла то, что искала, в пределах Палестины, в стенах св. града Иерусалима. Поселилась она в Никольском мужском монастыре; вблизи патриархии, отдав сюда все свои капиталы. Она же устроила близ Иерихона на пути к Иордану дачу для себя, в которой дает радушный прием и странникам русским.

В этот же день я сделал визит нашему консулу Д. И. Бухарову, который так любезно принял нас в Яффе.

X

Путь в Хеврон к дубу Мамврийскому – Ильинский монастырь – Развалины старинного здания – Пруды Соломона – Город Хеврон

По причине двух праздников в честь св. Троицы и, в частности, во славу Духа Святого, путешествие к дубу Мамврийскому, обыкновенно на праздничной иконе св. Троицы изображаемому, принято предпринимать на второй день, т. е. в Духов день тотчас после обедни в русской миссии. У дуба Мамврийского·обыкновенно в этот день совершается всенощное бдение. Поэтому поклонники обыкновенно отправляются туда рано утром, в Духов день, или даже раньше, и проживают там до обедни у дуба, которая естественно совершается не ранее как на третий день.

Мы наняли для себя крытый четырехместный фургон, запряженный в тройку лошадей, с запасным пятым местом рядом с кучером. За путь в Хеврон с ночлегом и обратно, с обязательством заехать в Вифлеем· на 1,5 часа, мы заплатили 40 франков – цена высокая! Hо ввиду жарких часов и неблизкого пути, не пожалели мы об этой сумме. Слава Богу, что Он сподобил нас в Троицын и Духов день быть и в Иерусалиме, и у дуба Мамврийского, у которого богослужение бывает только раз в год и именно в этот день.

Oт Иерусалима до Хеврона мы ехали 5 часов от второго часа пополудни до половины седьмого.

Дорога, так называемая Вифлеемская, благоустроена до самого Хеврона, говорят при нынешнем губернаторе Реуфе-паше, человеке умном, от природы добром, справедливом10, образованном, миролюбивом и деятельном. Говорят, ни один еще губернатор в Иерусалиме так долго не управлял, как Реуф-паша, которого имя, кстати сказать, я 14-го числа встретил на одной из поминальных записок за божественной литургией у дуба Мамврийского.

Дорога шоссейная, удобная для устройства, потому что щебенка приготовляется тут же, от окружающих ее скал. Эта щебенка насыпается на дорогу не тачками или лопатой, как у нас в России, а маленькими корзинками. Самая же дорога идет сколько возможно по отлогим ребрам скалистых гор, спуск с которых облегчается искусно приделанным у экипажей тормозом.

Усевшись в свой четырёхместный фургон, мы пустились в путь. Запряжённая в него тройка состояла из кляч, таких же сухих, как Иерусалимские евреи; на козлах кучером и проводником был еврей, говорящий и по-немецки, грубый и, по обыкновению, яко Иуда сребролюбивый.

Езда на этих тройках, и без того медленная, довольно часто задерживались еще то водопоем, то табакокурением кучера и его товарища, тоже кучера, на каруцце ехавшего сзади. Эта ленивая езда, с длинным хлыстиком, постоянно хлопавшим громко по воздуху, невольно переносила нашу мысль в родные края, где на тройке при шоссированной дороге лошадки несли бы путника легко, весело, по крайней мере 10 верст в час.

Мы спустились oт русских построек, оставив влево Яффские ворота, вдоль городской стены. При спуске, еще не проехавши всю стену, не доезжая до Сионского кладбища, направо, в глубоком, довольно длинном овраге мы увидели по всему почти оврагу разостланную кругообразно по каменной площади солому. На этих соломенных толстых кругах ходят кругообразно вчетвером волы и топчут солому с зерном. Они так привычны к своему делу, что спокойно выдавливают своими ногами зерно, не раздавливая его. Здесь-то впервые мы увидели вола молотящего и вспомнили Еврейскую заповедь: «не заградиши устен вола молотяща», т. е. рабочий скот, трудящийся для тебя, пои и корми досыта. А тут же рядом с молотящими волями и осликами веют ворох уже намолоченного зерна; рядом все убирают солому и навьючивают ею ослика, который под громадным возом соломы вовсе почти не виден на пути. Только четыре тоненькие нежные ножки с изящными копытцами, как бы четыре движущиеся навстречу нам палки, виднеются издалека. Чудное это животное ослик! Трудолюбив, в пище неприхотлив, ловок на пути, осторожно пробирается по камням и каменным лестницам со ступенями и широкими, и узкими, или по краю глубокого оврага.

За Иерусалимом по дороге к Вифлеему встречается на самой дороге налево православный Ильинский монастырь, замечательный разве только тем, что здесь имеется хороший сад с виноградником и маслинами, от которых на деньги, жертвуемые из России, покупается масло ко Гробу Господню, да ещё тем, что в нем простодушным поклонникам и особенно поклонницам предлагают купить маленькое масличное деревцо, своими руками посадить в саду монастыря и тем увековечить свое имя и молитву о себе пред Гробом Господним. При этом жертвователей утешают тем, что когда вырастет большое масличное дерево, то масло из ягод его монастырем, в память купившего и посадившего деревцо, будет отсылаться на неугасимую лампаду ко Гробу Господню или в Гефсиманскую пещеру Богоматери. Люди верят и деньги дают. С приходом новой партии богомольцев делается то же предложение и производится та же посадка. В настоящее время игуменствует в монастыре о. Софроний. Далее на горе, налево же, виден у самой дороги в Европейском вкусе устроенный большой дом. Это, говорят, больница, устроенная австрийцами для своих поклонниц и арабов. Дом хорош.

Приближаясь к Вифлеему, направо, невдалеке виден на горе мужской католический монастырь. Для кого он устроен? Дело совести иноков. Говорят, что монахов этого монастыря никогда поклонники не видят, как будто бы стены монастыря хранят в себе мертвецов. Такою таинственностью, такою замкнутостью окружают жизнь свою католические подвижники.

Около Вифлеема по скалистым горам видны сады. Хевронская дорога имеет ветвь налево в гору, – это дорога в Вифлеем, но содержится она не так тщательно и удобно, как путь в Хеврон.

Пред этим разветвлением направо, на склоне горы, стоит небольшое каменное здание – это, говорят, гробница Рахили, жены патриарха Иакова. Сюда часто ездят евреи.

Мы оставили Вифлеем влево и спешили попасть засветло в Хеврон, чтобы повидать место усыпальницы Авраама и Сарры и, пройдя пешком от шоссе до дуба Мамврийского 30 минут, после малого отдохновения, совершили всенощное бдение для собравшихся сюда с разных концов России поклонников, и в виду предстоявшего мне на другой день служения литургии.

Направо от Вифлеема, в 20 минутах ходьбы, на горе имеется селение Бетджам, но о нем речь впереди.

За Вифлеемом, налево по дороге, виднеются четыре непокрытые обширные каменные стены без окон. Рядом, в четырех почти саженях от продолговатой стены, имеется пруд Соломонов, за ним налево ниже саженях в пяти – другой, за другим третий. Близ первого пруда имеется ключевая вода, которою утоляют жажду и люди, и животные; во втором пруде ныне нет воды, а в прошлом году в нем можно было купаться, и утомлённые путники действительно купались; в третьем пруде и ныне в одной стороне есть вода. Из этих прудов, как известно, при Соломоне были проведены каменные каналы или трубы, чтобы снабжать водою цистерны Иерусалима; собственно из этих прудов вода шла к храму Соломона, а получалась из так называемого «запечатлённого колодезя», находящегося ближе к дороге. И теперь из этих прудов, говорят, наполняются водою цистерны на площади Мориа в Иерусалиме близ мечети Омара. И мы действительно сами видели, что бедные магометане свободно брали себе воду из цистерны мечети. Самые пруды представляют из себя среди крутых скал глубокие выложенные нарочно каменными стенами вместилища, ныне, говорят, купленные англичанами, но остающиеся без всякого улучшения или применения к потребностям края и нуждам богомольцев. A между тем, как почётно было бы для англичан устроить здесь, хоть при одном пруде, цистерну собственно для питья людям, тем более, что сделать это нетрудно!

Ослики же и верблюды довольствуются и наружной водой.

Но что представляет собою вышеупомянутое обширное и высокое здание в роде крепости без крыши? Дверь в него железная, невысокая; живет здесь турок с семьёй, овцами и козами, и за 5 коп. с персоны пропускает посмотреть внутри стен свое жилье. Вошли и мы втроём: я, профессор Казанской дух. акад. Η. Ф. Красносельцев и Н. Н. Максимовский. Внутри развалины жилья. Налево от входа вдоль стены сохранились полукруглые углубления, в которых лежат и стоят глиняные ульи, содержащие пчел. Двор обширный, похожий на большой огород; по нему ходят козы; вся левая сторона засеяна луком, имеющим только по одной головке, не так как у нас в России. Посреди лука мы прошли к противоположной стене, в которой имеются каменные помещения для жилья турка и особые хлева для его скота. Вот и все; но что это за постройка, никто объяснить нам не мог. Говорят, будто бы это была казарма для сторожей, охранявших пруды и трубы, проводившие воду в Иерусалим.

Путь к Хеврону по удобной дороге печален своими окрестностями. Камень на камне, скала над скалой; растительности никакой, ничего живого; не слышно не только пения, но даже и звука птицы. При виде такого запустения как-то затрудняешься представить, что это та самая земля, которая некогда текла молоком и медом, избыточествовала водою, лугами, лесом, цветами и плодами.

По всей дороге к Хеврону налево встречается один только источник воды, у которого все останавливаются и пьют, и который застроен большим каменным зданием; из него-то источник и струится. Он называется Кладезем Клятвенным. При подъеме к нему, рядом с каменным зданием на горе мы увидели целые сотни черных бурдюков из бараньих кож, наполненных водою, для продажи на месте или для развозки.

Около 7 часов вечера мы приближались к городу Хеврону.

Собственно Хеврон лежит на горе налево от пути к дубу и к Марине11. Мы подъехали к водопойному месту, где Хевронские жители поили своих ослов и верблюдов. За этим, обложенным каменною стеною, водохранилищем, направо по узкой улице повели нас к длиной лестнице, на которой позволили пройти пять-шесть ступеней и налево, в каменной стене, сквозь два тёмные отверстия взглянуть в темноте на гробницы Авраама и Сарры, строго турками оберегаемые и недоступные христианам. Как туда, так и обратно, нас всюду сопровождали дети и взрослые Хевронцы, до бессовестности одолевавшие нас требованием бакшиша. Но так как денег на всех не наберёшься, то две из спутниц наших получили по порядочному удару камнем: одна, старушка Ульяна Алексеевна, в спину, другая, – молодая девица Екатерина Петровна, в бок. Странно, что энергичный, умный губернатор Иерусалимский не может отвратить это зло и успокоить Европейцев.

XI

Русские постройки у дуба Мамврийского – Литургия и произнесённое на ней слово – Осмотр приобретённой о. Антонином земли – Возвращение в Иерусалим

Многие богомольцы, направляясь к дубу Мамврийскому, идут не вплоть до Хеврона, а избирают путь более прямой, хотя не всегда безопасный, – посреди гор. Пастухи турки иногда обирают одиночных и бедных обижают. Мы отправились туда пешком. Пройдя 30 минут среди огородов и виноградных садов, окруженных каменными оградами, мы вступили в постепенно возвышавшуюся ложбину, на которой вправо находится точило для выжатия винограда. Далее идет виноградник о. Антонина; а на высокой горе направо стоит двухэтажный каменный дом, хорошо устроенный на возвышении, с обширной каменной террасой, под которой посредине находится цистерна с водою, снабжающая путников; внизу же террасы расположен подвальный этаж для кухни и хозяйственных принадлежностей.

Вступили мы в ограду имения о. Антонина чрез каменную калитку, от которой и прошли 270 шагов до дуба. И видим: направо при дороге высится священный дуб, развесистый, подпертый в одной ветви, как бы уставший по старости лет жить на земле. Действительно, он возбуждает к себе почтение и наводит на многие благоговейные воспоминания. Стоит он здесь один одинешенек, и нет ему подобного по виду и толщине во всей Хевронской окрестности. С первого раза видно, что он живет целые тысячелетия, и как было бы желательно сохранить его или увековечить занимаемое им место! Дуб Мамврийский стоит на покатости горы; для уравнения же площади на случай богослужения сделана насыпь, обложенная камнем, который оказывается небезвредным для дуба, потому что сильно давит далеко его корни и от того вредит приливу соков к нему. Насыпь эта представляет очень просторную террасу, как бы алтарь, где на особом каждый раз для богослужения приносимом столе под ветвями дуба и совершается литургия. Дуб во всяком случае, строго охраняется. Мы видели здесь ночевавших поклонников и женщин, собиравших камушки на память. Заметим также, что он опоясан тесёмочками и шнурками богомольцев на память об его толщине. Окружность его по низу ствола имеет 12 аршин. Некоторые ветви отпилены, другие засыхают; во многих местах по стволу и ветвям, находятся высохшие большие дупла; они заполнены глиною, в ограждение от дальнейшего разрушения дерева. Вокруг этого почтенного старца в русской местности высажено до пяти сот других дубков, и все они растут исправно; есть даже один отпрыск старца, находящийся саженях в шести от ствола его.

Поклонившись дубу праотца Авраама, мы стали подниматься на террасу дома по широким каменным уступам. Сделавши 240 шагов, мы вошли в странноприимный дом. Здесь, на большой красивой террасе, мы заметили своего земляка, объёмистого и коренастого, – это медный аршинный самовар ведер в пять, стоящий у отверстия цистерны. Стоит он и пыхтит на террасе, поджидая своих родичей, чтобы угостить их по-русски чайком. Действительно, самовар и чай утомлённому ездой и ходьбой – истинное наслаждение. Все мы разместились во 2-м этаже по двум чистым, хорошо убранным комнатам. И в каждую комнату дан был отдельный самовар; а простолюдины в нижнем этаже пробавлялись кипятком из большого самовара.

В 8 часов вечера началось всенощное бдение в одной из нижних зал, довольно обширной, отведенной для мужчин богомольцев. Во время всенощного бдения пели богомольцы, особенно богомолки чернички, хорошо знающие и устав, и напев. Во время всенощного бдения по 6-ой песни читали акафист Животворящей Троице. Богослужение шло около трех часов. Β·конце одиннадцатого все разошлись по своим местам12 для сна до 5 часов утра, когда должна была начаться литургия на открытом воздухе под дубом.

He забыть мне никогда этого раннего утра на террасе второго этажа. Вид с террасы и вообще со всей горы, покрытой зеленью виноградников, дубков и кипарисов на облегающие горы, совершенно равные по высоте и также покрытые зеленью, столь редкою в Палестине в июне месяце, производит умилительное действие на душу и ласкает зрение. И не раз вспоминалось имя о. Антонина, избравшего это место и упрочившего на нем русское имя. Луна светила полным светом, дожидаясь восхода солнца; она скрылась только тогда, когда явилось солнце. А солнце там не так лениво встает, как у нас в России: там оно сразу почти все показывается и начинает сильно палить.

Вот в эти-то минуты, при встрече и расставании солнца с луною, мы уже стояли под дубом Мамврийским и совершали проскомидию среди усердного народа, пришедшего сюда помолиться и святых тайн на открытом месте приобщиться.

Для совершения литургии здесь имеются св. антиминс и особый по древней практике камень в размере антиминса, подкладываемый под него на широком столе. На одной половине этого стола, прилично накрытого, ставятся два фонаря и все священные сосуды для совершения проскомидии. У самого дуба пред столом уставляются по бокам две хоругви с плохими изображениями, требующие замены лучшими. А посреди дуба, при его толстых разветвлениях, в защите от ветра, ставится св. икона Троицы и лампадка. На престоле были также, конечно, св. крест и Евангелие.

Богослужение совершалось мною при участии русского иеродиакона Терентия, досточтимого, смиренного и услужливого путеводителя. Во время Херувимской песни было совершено обхождение вокруг дуба. Совершение Божественной литургии на открытом воздухе, при жгучих лучах солнца, в 6–7 часу утра представляло собою картину, достойную кисти художника. Присоедините к сему, что это – то самое место, где, быть может, праотец Авраам принимал трех странников, где Сам Господь в простом шатре принимал пищу у Авраама, а теперь Сам здесь без всякого шатра дает Себя в снедь верным. Да будет благословенно имя Господа, благоволившего мне священнодействовать именно здесь и в единственный в году день для совершения Божественной литургии. Во время литургии причащалось человек пятнадцать; между ними несколько арабских православных семейств, в которых темнолицые арабки женщины все были покрыты белыми покрывалами.

В конце литургии было мною сказано следующее слово на текст:

«Кто Бог Велий яко Бог наш, Ты еси Бог творяй чудеса».

«В храмах Иерусалимских мы третьего дня слышали пение этих священных, торжественных слов. И здесь они нам пришли па память в такие торжественные минуты, нами переживаемые.

Кто бы из вас мог подумать несколько месяцев тому назад, что мы будем ходить и стоять у того древа, где Господь беседовал с Авраамом, принял его пищу, дал ему отрадное обещание о сыне? Теперь мы стоим с вами под дубом Мамврийским. Пред нами вся окрестность; горы кругом, как бы охраняющие эту местность, эти благорастворённые вертограды – виноградники. Пред нами чудная долина с виноградными ветвями. И вся эта местность остаётся без изменения на пространстве 4–5 тысяч лет.

Перенеситесь же, добрые спутники и труженицы, перенеситесь мыслью к тем далёким временам, когда жил праведный патриарх Авраам.

Вот он, в защите от палящих лучей солнца, сидит под тенью ветвистого дуба вместе со своею женою. Вдруг видит: поднимаются к нему три путника, изнурённые от жаркого солнца. Добрый хозяин земли и дома не мог опустить случая явить гостеприимство, не желая лишить себя радости сделать добро и получить полезное от свежих людей. Вот он, старец, торопится к ним, побежал к ним на встречу и поклонился до земли и сказал: «Владыко, если я обрёл благоволение пред Тобою, не пройди мимо раба Твоего. Вам принесут немного воды и омоют ноги ваши; вы отдохните под сим деревом. А я принесу хлеба, и вы подкрепите сердца ваши: потом пойдите в путь свой.» Путники остановились. Авраам с женою угостили их, чем Бог послал (Быт.18:1–10). Здесь же во время стола Господь престарелому Аврааму обещал даровать сына, которого в будущем году в это время жена его Сарра старица будет носить на руках своих. Вот и вся кратко предложенная история, увековечившая память этого почтенного дуба и привлекающая сюда усердие русских богомольцев. Как она проста и умилительна!

И мы теперь стоим под тенью этого дуба: быть может совершается священнодействие Святой Литургии на месте трапезы Аврамовой, предложенной трем странникам. Какое дивное сочетание воспоминаний! Какая милость Божия к нам! Какая радость духу нашему! Думали ли все мы быть здесь и молиться в те дни, в которые Церковь вспоминает гостеприимство Авраама и прославляет милосердное явление Бога Аврааму в виде трех странников? Дивны дела Божия!

Кто Бог Велий яко Бог наш, Ты еси Бог творяй чудеса.

Да, Велик Бог земли Русской. Он един Истинный, Всемогущий, Чудотворный. Он явил Свою дивную силу и здесь, под дубом Мамврийским, обещав от бесплодной Сарры даровать Аврааму сына – родоначальника великого потомства, покрывшего всю землю Палестинскую, бывшего грозою Фараонов. Он же здесь явил чудо милости Своей и к нам Русским, благословивши нашему великому деятелю и знатоку Палестины о. архимандриту Антонину на память потомству пробрести место дубравы Мамврийской раньше всех других соревнующих нам иноверцев. Чудо милости Божией и к нам лично – здесь присутствующим в том, что мы из разных концов России сегодня удостоились стоять и молиться на той горе, которая была посещена Господом и была жилищем Авраама, Исаака н Иакова, пасших свои стада по долинам и горам близ Хеврона.

Еще более отрадное чувство испытывают те и русские, и нерусские, которые удостоились приобщиться здесь святых, пречистых, божественных, бессмертных Таин, и именно здесь, где Сам Господь имел трапезу от Авраама. И жаль, что мало людей приобщилось здесь Св. Тайн.

Но, добрые слушатели, что мы воздадим Господеви за все то, что мы от Него получили и получаем? Иные из нас Чашу спасения приняли, и все мы имя Господне в молитвах призвали. Да позволено мне будет обратить ваше внимание на некоторые черты наших отношений к сему священному месту.

Вы видите здесь некоторое убожество в священной обстановке, напр. хоругви и даже самый стол. Что стоит каждому из нас, или из родных пожертвовать лепту на это недорогое церковное украшение, – и хоругви будут веселить дух наш. Далее, за гостеприимство, оказываемое здесь, отплатить тем же, то есть будем по мере сил и сами жертвовать, и другим напоминать о пожертвованиях на развитие и укрепление русской недвижимой собственности, приобретённой и приобретаемой о. Антонином и Православным Палестинским Обществом. Здесь ни одна копейка не пропадет. Все идёт на пользу России, к честя ее и во спасение добрых русских сердец и для успокоения и утешения русских паломников, то есть богомольцев, прибывших в этот далёкий священный край с великими жертвами и личными имущественными.

Научимся из примера Авраама быть радушными к странникам и пришельцам, к нуждам других. Чаша студеной воды, поданная жаждущему, не будет забыта на праведном суде. Под видом странников, говорит Св. Писание, иные прияли ангелов. А оказавший милостыню бедняку творит милостыню Господу, дает Ему в заем. На месте жительства праведного Авраама проникнемся его духом, его верою, смирением и добротой и Господь будет с нами. Аминь».

После богослужения и отдыха во время жарких часов, от 10 до 2, мы в третьем часу пошли осматривать всю землю, в разное время приобретённую о. архимандритом Антонином. О. Антонин обыкновенно любит или принужден бывает всякую пядь земли приобретать тайком, осторожно от всех и даже своих. И уже когда он купит и судебным порядком утвердит землю, тогда о приобретённой недвижимости и сообщает лицам русским к сведению и соображению. Так и на этой местности, у дуба, о. Антонином в разное время приобретены и приобретаются участки земли по горе от разных частных владельцев, иногда и за бесценок; и здесь мы видели, что на горе, на западном ее склоне, невдалеке от устроенной о. Антонином двухъярусной башни, приобретена местность с тремя пещерами, рядом расположенными. Догадываться можно, что одна из этих пещер для живых, другая для усыпальницы покойников, а третья для скота. В усыпальнице имеются три ложа; но для костей умерших, по их окончательном истлении в этой усыпальнице, в каменной горе выдолблено помещение в кубический аршин над одним ложем. Около этих пещер мы видели и те камни, которые заслоняют вход в пещеру, и каковой был привален к гробнице Господа нашего и запечатан. Этот камень имеет в ширину около аршина и в длину почти столько же. Он обделан наподобие наших деревянных больших четырёхугольных втулок в большие бочки. Нелегко его приставлять ко входу в пещеру, – он очень тяжёл.

Здесь же на горе устроена башня, в которой подвизалась русская старица Марина, лет двадцать ведшая отшельническую жизнь в пределах Иудеи.

Вид с этой башни на Средиземное море роскошный. Да, кстати сказать, Средиземное море видно даже и из окон 2-го этажа странноприимного дома. Чудная эта местность! Спасибо о. Антонину за его хлопоты и труды по развитию и упрочению русского имени близ Хеврона. Остается желать, чтобы здесь служащими и стерегущими в доме были русские; некоторые и жили здесь действительно ради подвигов и нравственного воздействия, в роде покойной «матушки», благочестной старушки Екатерины. Смирение и благотворительность укрощает даже изуверных магометан Хевронских и вызывает в них добрую память о русских.

Забыли мы сказать, что в пятнадцати саженях к западу от дуба имеется прекрасный колодезь воды среди виноградника. К нему, по условию при покупке о. Антонином земли, да и в память Аврамова гостеприимства, дан свободный доступ всем соседям.

Вкусивши доброй трапезы и прекрасного вина из русского сада радушного хозяина о. архимандрита Антонина, сопровождавшего нас всюду, мы отправились вечерком часов в пять в обратный путь, и прибыли домой часа в два пополуночи 15-го числа.

В часы отдыха мы из библиотеки тамошней, устроенной о. Антонином, прочитали путешествие к дубу игумена Даниила. Он говорил об обильных лесах, напр. у кладезя Клятвенного на пути от Вифлеема к Хеврону, а теперь там лишь голые скалы.

XII

Поездка на Иордан – Дорога к Иордану – Путь по горам – Умные ослики – Отдых у хана – Иерихон – Странноприимный дом – Долина Иордана – Иордан – Молебен и купание – Берега священной реки·–Обитель Предтечи –Усадьба Богдановой –·Возвращение в Иерусалим – Подъем на Елеон – Вифания

Отдохнув от поездки к Хеврону, мы на другой день, 16 июня, собрались на Иордан. Неохотно отпускал нас туда наш добрый консул Димитрий Николаевич Бухаров – он опасался за нас, страшась солнечных ударов, столь частых в Палестине в такую жару, особенно в раскаленных зноем ущельях гор и в долине Иорданской, но потом все-таки согласился уступить желанию многих. Для безопасности он дал нам своего каваса и проводника из бедуинов, кочующих в пустыне Иорданской.

В шесть часов вечера нас тронулось в путь человек восемнадцать, кто на чем: на лошадях, осликах, мулах. Последние по силе своей и спокойному ходу удобнее всех остальных, но лицам, желающим с Иордана заехать и на Мёртвое море, и в другие места, удобнее по скорости хода иметь коня, как более быстроногого.

До Иордана нужно ехать часов восемь. Путь очень утомительный: хотя мы выехали вечером, но удушливый жар в горах утомил нас очень скоро, особенно при недостатке отдыха и воды для питья из цистерн на расстоянии целых шести часов пути13. Особенно задерживали путь наши спутницы, никогда на ослах не ездившие, и при том решившиеся ехать на неудобных дамских седлах, которые постоянно сползали, и в течении всего пути требовали поддержки со стороны провожавших арабов; к тому же наши спутницы всю почти дорогу вскрикивали и визжали, отставали от других и требовали остановок всего каравана. Самая дорога еще более усиливала общее утомление: приходилось по целым часам то взбираться на высокие горы, то спускаться с них по крутым каменным как бы лестницам, с разбитыми всячески ступеньками разной ширины и высоты. По этим ступенькам в ночное, тёмное время только здешние привычные ослики и умеют безопасно проходить, не спотыкаясь. И путник великую ошибку сделает, если вздумает править осликом: умное животное само знает лучше всадника, где и как удобнее и безопаснее пробраться среди камней, словно из решета выброшенных на землю. Ещё замечательная особенность здешних осликов: на пути к Иерихону, невдалеке от монастыря Хозевитов, по Иорданской дороге, сходятся три хребта гор, и дорога идет вдоль пропасти страшной глубины. Ослик ни за что не пойдет вдали от края этой пропасти, посередине дороги: нет, он против вашего желания и усилий провезет вас непременно по самой окраине обрыва. К счастью дорога эта не длинна, но я никогда не забуду ее: освещённая кротким сиянием луны, окруженная со всех сторон таинственно безмолвными горами и зияющими пропастями, она достойна быть изображенною кистью великого художника.

Во время подобных переходов по горам, при лунном сиянии, среди глубокой тишины и общей дремоты природы, душа моя полна была разнородных чувств, и от глубины их я дерзал иногда нарушать таинственное безмолвие библейской пустыни пением церковной песни «Спаси Господи люди Твоя». Ко мне приставали другие голоса, и тогда оживлялись дремлющие и утомлённые. Невольно вспоминалась при этом далекая родина, святая Русь, и там мирно спящие родные…

И вот наконец чрез шесть часов утомительного пути, мы добрались до хана, т.е. до дома, на месте которого, по преданию, была гостиница, принявшая доброго евангельского самарянина с путником – евреем, избитым на пути к Иерихону. В самый хан мы не вошли, а лишь ненадолго остановились у его ворот, слезли со своих животных, порасправили кости, растянувшись на земле, и немножко перекусили, потчуя друг друга пищей и питьем. He более получаса пробыли мы здесь, потом опять на ослятах поплелись к Иерихону, до которого нужно было, говорили, ехать еще около двух часов. А ехать-то уже поднадоело, – иные даже раскаивались в том, что поехали, и не без оснований…

Наконец мы в Иерихоне или Рихе. И как же мы обрадовались здешнему русскому странноприимному дому, составляющему красу всей Рихи! Нынешний Иерихон – это небольшое селение, в значительной мере русское: там ведь кроме Антониновского странноприимного дома, имеется еще дом и земля Православного Палестинского Общества, подаренные обществу о. иеромонахом Иоасафом, вытесненным оттуда со своей земли Греческою патриархией. Есть там в Рихе и дача огречившейся русской, А. Д. Богдановой, отдавшейся вместе с дачею в распоряжение Иерусалимской патриархии.

В двухэтажном Антониновском странноприимном доме нижний этаж назначается для простых богомольцев, а верхний, разделенный на комнаты со всеми удобствами и с чистыми кроватями, – отведен для публики избранной. Дом стоит на конце селения и приятно первым приветствует странника; при нем прекрасный виноградный сад с пальмами и другими роскошными растениями. Даже иностранцы, несмотря на то что в Рихе имеются две гостиницы, предпочитают останавливаться в русском доме. Для нас здесь уже были приготовлены самовары, и, напившись чаю, мы легли на три часа спать с тем, чтобы в 5–6 часов выехать на Иордан и поспеть туда к 8 часу, пока до палящих лучей солнца. Но нам не спалось, несмотря на всю усталость. Жар, зной был ночью такой, что кажется не только платье и белье в тягость, а даже тело носить тяжело. Промучившись на кровати часа три, мы наконец встали, напились чаю и скоро двинулись в 6-м часу к Иордану, к заветной цели нашего путешествия, так редко предпринимаемого в июне. На пути мы проходили мимо довольно благоустроенного и приспособленного для богомольцев Иоанно-Предтеченского монастыря. Мы в него не заходили, а наперед послали попросить оттуда на берег Иордана доставить священную чашу, ризницу и свечи для молебствия. Все было принесено во время.

Миновав Предтеченскую обитель, мы спустились в долину священной реки, безжизненную в июне, a в другое время, говорят, богатую зеленью; но и будучи лишенной зелени, Иорданская долина, обрамлённая кругом горами, представляет прекрасную картину. Мы двигаемся по этой долине, и вот наконец, вдали виднеется кустарник, окаймляющий берега Иордана, издалека похожий на поросли нашего орешника. При виде священной реки путник невольно переносится мыслью ко временам Предтечи Иоанна, оглашавшего эти самые берега проповедью о покаянии. Невольно рисуется в уме устремление народа и Иерусалимской знати к великому пророку. И вот среди этой толпы народной представляется божественное лицо Иисуса Христа, Мессии, Спасителя, тихо, незаметно подходящего к Предтече и смиренно просящего от него крещения. Иоанн в смущении; Иоанн возражает; сам просит благословения от Искупителя мира и наконец уступает просьбе. И вот Иорданские воды освящаются; Иордан возвращает струи, «Владыку зря крещаема"…

Приближаясь к берегу Иордана, утоптанному ногами многочисленных паломников, мы предполагали, что там, на излюбленном, увековеченном преданием месте крещения, имеется какой-либо памятник от лет древних: или часовня, или каменный столб, или, наконец, какой-либо помост каменный с лестницей для удобства купающихся в воде. Ничего подобного нет – река и берега реки остаются доныне во всей своей безыскусственной простоте; нет даже маленького каменного столбика для постановки на молебне водосвятной чаши, креста и евангелия. Приходится пользоваться одним кривым деревом, и па пне его класть священные предметы. Как-то тягостно чувствовать такую обстановку. Ширина реки Иордана в месте служения молебна и купания равняется приблизительно двойной ширине Фонтанки у Аничкова моста.

Отслужил я молебен. Радостно пропели мы, и не раз, «Во Иордане крещающуся Тебе, Господи». Слезы невольно брызнули при этом у некоторых богомольцев. Затем окропили себя водою и приступили к погружению грешных тел своих в водах Иорданских; для чего разделились на две партии по полу: мужчины отошли в загиб Иордана вверх по реке налево, а дамы остались купаться здесь. Никогда нам не приходилось видеть такой красновато-глинистой воды, какую в этот день катил Иордан. В Волхове вода красновата; но цвет воды Иорданской в этом отношении просто поразителен: это смущало многих, и иные купающиеся не решились пить ее. Погрузившиеся в воды Иордана в белых, новых чистых рубашках выходили уже не в чисто белых, а в красновато-глинистых одеждах, которые, скоро высохши, такими и отвозимы были в Иерусалим. Один почтенный странник, человек вполне благоговейный, на обратном пути, при разговоре о такой воде Иордана, вспомнил воды своей милой Волги и говорит: «отчего это Христос не крестился в нашей Волжской воде, чистой, вечно свежей?»

В воду Иордана спускалась мы по глинистому берегу, и в ней провели не менее получасу. Один из купавшихся переплыл Иордан на тот берег, а на обратном пути, нырнув, узнал глубину Иордана в этом месте, посредине. Мы же все, скромные пловцы, держались берега и тоже ныряли на неглубокое дно, чтобы достать и привезти в Россию камушки из Иордана. Наконец, после получасового развлечения в теплейшей воде Иордана, мы стали чувствовать прямолинейные удары солнечных лучей, – был уже 9-й час утра, и солнце стояло высоко. Все поспешили вон из реки, чтобы скорее добраться под крышу Иоанно-Предтеченского монастыря, отстоящего от Иордана на полчаса пути. Но вот одно из неудобств: из Иордана с чистыми ногами выйти нельзя, – всегда они в глине, камней же на берегу нигде не положено; травы, чтобы ноги обтереть, тоже нет. Приходилось разостлать плед по всему берегу вплоть до самой воды и уж по нему, как по ковру, выйти на берег и наскоро одеться. И отчего, думается нам, не устроить бы каменных ступенек для входа в реку и выхода? Недорого бы стоило, а благодарность от поклонников большая.

В 10-м часу утра мы были уже в Иоанно-Предтеченском монастыре, устроенном благоразумно, практично и благотворно на перепутье к Иерихону от Иордана. Монастырь окружен голой пустыней, – вокруг него нет ни жилья, ни растительности. Высокие, крутые, песчаные горы с голыми ложбинами и долинами только и составляют соседство с этим мужским монастырём. В обители Предтечи мы по причине ужасного жара провели целых шесть часов и все-таки не знали, где и как себя спасти от палящих лучей солнца. Делали сквозной ток воздуха; но от этого солнце только сильнее жгло, закрывали ставни, – душно. В одном только месте 2-го этажа путник может кое-как спастись от страшного жара, – это в промежутке между монастырскою стеною и алтарём. Забравшись сюда, мы отпивались здесь чаем и задали немало хлопот трудолюбивым и гостеприимным старцам. В конце нашего пребывания, по обыкновению, нам предложили две книги: одну для записи на помин души, а другую памятную книгу, в которой сохраняются собственноручные подписи посетителей монастыря. В этих подписях на память большинство только означает время своего посещения, имя, отчество и фамилию. Изредка только попадаются записанными или впечатления путника, или благожелание как монастырю, так и всему паломничеству, или Святой Земле.

В 4-м часу выехали мы к Иерихону, а в 7-м вечера, на закате солнца, были уже в этом городе. Пользуясь малым светлым временем, я успел посетить в Иерихоне домик или лучше маленькую усадьбу нашей соотечественницы А. Д. Богдановой, о которой я уже упоминал. Самой Богдановой дома не было, – она уехала в монастырь Георгия Хозевита, но при этой усадьбе всегда живут две полумонашенки, как бы послушницы, родом из Казанской губернии, очень радушно принявшие нас. В этой усадьбе есть особая комната и для патриарха Иерусалимского. В саду роскошная растительность, не уступающая растениям сада Антониадеса в Александрии. Очень жалею, что по недостатку времени, а особенно по ложному уверению о дальности, я не мог посетить земли с постройками, подаренной в Иерихоне Православному Палестинскому Обществу о. Иоасафом. А этот клочок земли, говорят, интереснее усадьбы А. Д. Богдановой.

В 12 часов ночи, после пятичасового отдыха в Иерихоне и укрепления себя пищей и чаем, мы двинулись к Иерусалиму, в надежде до жаркого утреннего времени, т. е. до 8 часов добраться до Св. Града. Кавас нас оставил еще в Иерихоне и уехал с тремя из наших путников показывать Мёртвое море, монастырь Георгия Хозевита и Сорокадневную гору. А мы по старой памяти, на заре, в сопровождавши одних погонщиков, торопились в Иерусалим.

Первое, что мы на обратном пути, подъезжая к Иерусалиму увидали – это Антониновскую башню-колокольню на Елеоне, которая как-то радостно приветствует утомлённого русского путника. Ободрившись в виду скорого отдыха, мы стали живее подниматься на Елеон, чтобы спуститься с него к Иерусалиму. Тут на пути мы, между прочим, видели источник воды, постоянно струящейся, которую, однако, запрещено пить людям и даже животным вследствие множества мельчайших пиявок, водящихся в этой воде, которые, попавши в желудок, могут причинять сильные болезненные припадки и даже смерть.

При подъеме же направо, мы видели стоящую на горе деревню Лазарие, древнюю Вифанию. Она состоит из немногих каменных невзрачных домиков, в восточном вкусе. Гробница Лазаря во власти католиков и содержится не особенно опрятно. К тому же возникает сомнение, действительно ли на этом месте была Вифания и пещера Лазаря умершего. Быть может, да это и вероятнее, что местность древней Вифании ныне застроена монастырем, воздвигнутым нынешним архимандритом Ильинской обители на пути к Вифлеему.

Наконец перемученные, усталые, мы к несказанной своей радости вернулись домой в начале 8 часа утра. Это путешествие, совершенное в июне месяце, под страшным зноем, было самым трудным из всех, нами в течение этого месяца предпринятых. А мы были 2 раза у дуба Мамврийского, 2 раза в Вифлееме, 2 раза в Горней, так что в течение месяца Господь сподобил меня совершать Св. Литургию раз пятнадцать.

XIII

Литургия у Гроба Господня – Поездки в Вифлеем – Вифлеемский храм Рождества Христова – Визит к преосв. Спиридону – Отъезд русских богомольцев – О. Терентий – Несколько слов о русских поклонниках, долго проживающих в Св. Граде – Отправление одной из них под конвоем – Недостаток в воде

В час ночи 19-го июня служил я литургию у Гроба Господня в присутствии консула Д. Н. Бухарова. который и провел нас в запертый с вечера храм прямо к обедне. Подобное отверстие врат храма в полночь требует особого распоряжения и дозволения турецкого начальства и сопряжено с расходами. Служило нас двое: я и какой-то греческий священник. Пели женщины, русские поклонницы, иногда подолгу там, в Иерусалиме проживающие, и нужно сказать, – пели отлично.

В воскресенье же 19-го июня, в 11 час. ночи, я отправился в Вифлеем втроем с ο. Ф. Добротворским, священником Сергачского уезда, Нижегородской губернии, и Д. В. Небольсиным из Киева, в фургоне за 10 франков туда и обратно. В Вифлеем прибыли нарочно около 12 час. ночи с кавасом консула Николаем, чтобы не заходя в келью, полную постоянных мелких жильцов, прямо отстоять утреню. Нам отперли двери и все-таки впустили в комнату, которая оказалась довольно чистою. Через час мы пошли к заутрени и отстояли ее, причем сами с ο. Ф. Добротворским читали вслух шестопсалмие и кафизмы и пели ирмосы. После утрени опять час отдыха. В 3-м часу утра началась обедня. Служили ее на месте Рождества Христова в вертепе, – я, о. Добротворский и священник-араб. За службою присутствовали два митрополита: Петры Аравийской Никифор и Вифлеема Спиридон, человек очень богатый, вследствие полученного им от дяди, умершего патриарха, наследства. Пели опять русские певицы, накануне пришедшие в Вифлеем. Женщины эти имеют обычай и по дороге или петь стихиры, или читать акафист.

В Вифлеемском храме беспрерывно целые сутки стоит караульный солдат-турок с ружьем. Странно и неприятно видеть такую стражу на границе двух приделов в храме – православного и католического, но это, к сожалению, оказывается необходимым, вследствие сильной вражды между православными греками и католиками. Вифлеемский храм и до сих пор сохраняет вид базилики времён Царя Константина Великого. Он обширен, имеет в длину до 30 сажень, в ширину 14 сажень, и поддерживается 40 колоннами по 10 в ряду; алтарь занимает 5 саж. длины и столько же ширины. Спуск в вертеп no 13 крутым ступеням. На месте Рождества Христова в полу укреплена серебряная большая звезда, к которой прикладываются верующие. А над звездою устроен престол, где и совершается литургия, но только греками да армянами; католики же могут совершать литургию только на месте яслей, тут же в вертепе.

С левой стороны храма, в католическом приделе, внизу, на двадцать ступеней под храмом, показывают пещеру блаженного Иеронима, здесь подвизавшегося и составлявшего здесь перевод Библии на латинский язык. В этой пещере имеется до пяти комнат, помещающихся в разных направлениях, – все в один этаж. Здесь устроены два алтаря; в разных углах и коридорах пещеры теплятся лампадки, производящие большое впечатление на посетителя. Вообще католики – мастера обставлять религиозные места для более сильного воздействия на душу посетителя: в храме царствует мёртвая тишина, освящение эффектно, монашествующие обнаруживают полное бескорыстие при посетителях, ни во время богослужения, ни вне его их совсем невидно. Так было, например, в Елеонском монастыре «Отче наш» и на пути к Вифлеему; ни монахинь в первом, ни монахов во втором никто из нас не видел.

После совершения божественной литургии мы были приглашены к митрополиту Спиридону. Тут же был и преосвященный Никифор. Подали нам тотчас воду (нерон) и варенье (глико), что натощак не совсем удобно, а потом неизбежную чашку кофе. После разговора с преосвященным Спиридоном, который говорит по-русски довольно ясно, мы были приглашены пить чай в свою злосчастную блошистую опочивальню. Напившись чаю, мы отправились в селение, лежащее к югу от Вифлеема, к так называемому полю пастырей. Путь туда трудный, гористый, крутой, каменистый, а потому, пройдя одну крутую гору и увидев сполна все селение с двумя храмами, православным и католическим, мы ограничились этим и возвратились в Вифлеем, где посетили лавки с христианскими святынями, перламутровыми образками и крестиками; потом, простившись с преосв. Спиридоном, поехали обратно в Иерусалим. На пути я думал зайти пешком в каменное селение Бетджала, чтобы осмотреть здешнюю русскую школу, но это не удалось, потону что кучер араб не согласился ждать нас на Хевронской дороге, пока мы дойдем до Бетджалы и обратно. Селение это лежит на запад от Вифлеема, в 20 минутах пути от него.

На следующий день, 20 июня, в понедельник, часов с 2-х пополудни, поплелись со своими котомочками и сундучками наши поклонники и поклонницы за стену русских построек14, чтобы заблаговременно сдать и укрепить на верблюдах свои пожитки, к 4 часам вечера взобраться за 1 руб. 50 коп на верблюда и ехать таким образом вплоть до самого Яффского берега. Многие предпочитают такое путешествие на верблюдах езде в фургонах и на каруцах не из-за экономии в 50 коп (за фургон платится по 2 р. с каждого из 5 человек до Яффы), а потому, что фургон не подъезжает к пристани, вследствие чего приходится платить еще носильщикам.

Я пошел полюбопытствовать на эти проводы наших богомольцев, возвращающихся в Россию, и увидел несколько интересных сцен. Вот, например, старушка богомолка лет 70 еще с 3 часов высоко взобралась на верблюда, и дожидается часа отъезда. Среди груды котомок, чемоданов и сундуков она сидит, как иногда сидит человек на возу с сеном. Несмотря на неудобное положение, она рассчитывает на хребте верблюда, мерно колыхающегося на ходу, спокойно проспать всю ночь, как в колыбели. Далее вижу четырёх женщин, одетых в черные одежды, ухаживающих за пятою, одетою в ситцевое коричневое платье и плачущую. Подхожу и узнаю, что эта поклонница, довольно молодая еще, на прощанье хлебнула малую толику и теперь не может с собою совладать, почему и не решается, ехать или не ехать ей в свою родную Самарскую губернию, хотя вещи ее уже уложены на верблюде. Вот далее стоит пожилая уже женщина с сундучком на плече, перевязанным спереди, и думает идти пешком вместе с караваном до самой Яффы, надеясь на свои силы. Едва упросили ее положить сундук на верблюда с платою за пуд тяжести и с тем, чтобы сама она шла пешком. Попадались тут и такие, которые поджидали фургон, как экипаж более удобный; на нем путешественники могут вдвое скорее доехать до Яффы, в прохладное ночное время. Среди провожающих, по обыкновению, виднелось и добродушное лицо о. Терентия, иеродиакона и прекрасного проводника по святым местам как Иерусалима, так и всей Палестины. Он, зная отчасти арабский язык, улаживает недоумения между поводчиками арабами, хозяевами верблюдов, и богомольцами. Надобно сказать, что арабы, живущие по преимуществу русскими поклонниками и работами на русских постройках Палестинского Общества, – народ не особенно простой. Чтобы обращаться с ними, нужна осторожность и по временам смелость отражать их придирки.

Ho вот наступает минута отъезда. Последние из богомолок садятся на верблюдов. Нагруженные кладью и людьми животные начинают подниматься с колен... Среди общей суматохи и беспорядка вдруг раздается благозвучная песнь, распеваемая пятью звонкоголосыми певицами в чёрненьких платьицах и платках. Они все держат одну книжку. Подхожу и вижу заглавие стихов: «Прощанье с Иерусалимом». Печатаны они в Царьграде. Стихи эти хоть не совсем складны, но по напеву жалобны; выражают они скорбь разлуки со Св. Градом, естественную в душе честного богомольца. С последними словами песни воссевшие на верблюдов странники, перекрестясь Богу на Св. Гроб и на свой русский храм, двинулись от русского приюта на заколыхавшихся животных...

В тоске и зависти стояла, смотря вслед удалявшемуся каравану, группа русских богомолок, горевавших о том, что им не суждено еще уехать домой. Отчего? Да оттого, что они в простоте сердечной в первые дни своего пребывания в Иерусалиме, начавши с посещения патриархии и по примеру других записывая свои имена на вечное поминовение, не жалея своих жертв по греческим церквам и монастырям. А теперь и приходится им чуть не умирать с голоду и протягивать руку за милостынею в храме Воскресения и у Гроба Господня. Иные же из паломниц иногда без всякой разумной цели долго заживаются в Иерусалиме, подражая состоятельным поклонницам, как будто долговременное проживание без дела, хождение из церкви в церковь, – где служат большею частью по-гречески, – составляет особую заслугу, высший подвиг и доставит высшую награду. В этом случае весьма, по нашему мнению, разумно поступают католические монастыри в Иерусалиме: у них поклонник в Иерусалиме не имеет права жить более 15 дней; по истечении же этого срока его побуждают отправиться восвояси.

Действительно, 14 дней совершенно достаточно для посещения святых мест Иудеи, т. е. Иерусалима, Вифлеема, Горней и даже Иордана и Хеврона. Во все эти места, кроме Иордана, сообщение очень удобное, по шоссейным дорогам, неутомительное – всего час, два или три пути. Если до дуба Мамврийского или до Хеврона и шесть часов езды, все-таки дорога хорошая и на ней попадаются источники прекрасной воды.

По таким дорогам легко в короткое время посетить все св. места окрест Иерусалима. Зачем же проживать здесь долго, как это делают многие русские поклонницы? Конечно, это дело их совести, но для постороннего глаза оно не всегда представляется безупречным.

21 числа во вторник, в 4 часа утра, отошел второй большой караван наших богомольцев, почти при такой же обстановке, как и описанная. Только в этот день турецкий заптиэ (жандарм) отвозил под конвоем до Яффы одну молодую девицу Владимирской губернии, четыре года здесь проживавшую в разных местах без душевной пользы для себя и к соблазну других15. Тяжело видеть такие проводы арестованной и сопровождаемой полицией русской поклонницы. Богомольцев сегодня выехало больше, отчасти ввиду большой близости ко времени прибытия парохода, а отчасти и потому, что многие долго здесь зажились, между тем на Русском починке предчувствуется недостаток воды. Очень жаль, что хотя еще зимою предвидели здесь этот недостаток, однако из русских же цистерн с водою две были даже проданы за 15 меджидие, т. е. за 30 рублей. А что значат эти 30 рублей для русского консульства, когда впоследствии придётся, быть может, платить по 15 коп за бутылку воды?

XIV

Поездка в Бейтджалу – Бейтджала – Русский дом и школа – Урок в школе – Учительница школы г-жа Селиванова – Бейтджальский священник – Бейтджальский храм – Возвращение домой

В 6 часов утра, 22-го июня, я на арабском сером коне, за 1 р. 50 коп в оба конца, выехал по Вифлеемской дороге, один без провожатого, в Бейтджалу. Солнце только что еще показалось на горизонте. Дул сильный, холодноватый ветер, так что мне, бывшему в летнем подряснике, пришлось еще окутаться пледом. В Бейтджалу ведут две дороги: одна из Иерусалима, конечно неколесная, идет мимо гроба Рахили, при разветвлении дороги на Хеврон и на Вифлеем; а другая идет из Вифлеема, длиннее первой версты на полторы. Мы проехали и тою, и другою. Вифлеемская дорога, по нашему мнению менее удобна, чем идущая мимо гроба Рахили, – она круче, каменистее и труднее для животного и всадника, принуждённых двигаться по уступам гор. Дорога от гроба Рахили, напротив, идет по более отлогому месту и прямее ведет в Бейтджалу; кроме того она менее пыльная.

Бейтджала, сероватое каменное селение, лежит на горе, противоположной Вифлеему, в двадцати минутах от него. Перебравшись через долину, отделяющую это селение от града Давидова, я спросил первого встречного: «Где Москов дом»? Слышу ответ и указание по-русски: «Сюда вверх». Взбираюсь по тесным уступам и тесным переулкам и встречаю деревянную дверь у калитки с крестом. Оказалось после, что это двор патриархии и школа, которую я и посетил в последние часы моего пребывания в Бейтджале. Миновав греческое подворье, католический костел и только что отстроенную протестантскую кирку, я увидел на самой высоте горы возвышающийся над всей Бейтджалой русский дом. Русская школа при нем построена среди зелёного и многоплодного сада, окружённого каменною стеною. Над входом в школу тройная надпись, по-гречески, по-славянски и по-русски, гласит: «Дом Ефрафов». Такое название носил в древности сам Вифлеем, и оно имеет одно с Вифлеемом значение плодородия. (Мих.5:26, Руф.6:1,2, 1Цар.17:12).

Когда я приближался к зданию школы, прозвонил звонок. Это означало время детям, из которых иные уже бегали по саду, собираться в школу. Представившись достойной всякого уважения учительнице и начальнице школы, Аделаиде Олимпиевне Селивановой, и познакомившись с ее сотрудницей, переведённой сюда из Бейрутской английской школы, я вошел в класс.

Детей здесь было уже около тридцати человек. При входе нашем все они стали пред иконою Спасителя на молитву. Одна из учениц стала читать молитвы и по-арабски, и по-русски. Когда она читала молитву по-русски, остальные дети каждое выражение ее переводили и произносили по-арабски. Затем они пели «Преблагий Господи» по-русски и по-арабски молитву «Отче наш».

После молитвы учительница прочитала по-арабски евангелие о послании Апостолов на проповедь, которое затем подробнее им растолковала. Объяснивши евангелие, преподавательница стала спрашивать детей повторить изъясненное по вопросам. На ее вопросы все дети сначала сообща отвечали с усердием, а потом, по моей просьбе, были спрошены некоторые ученицы отдельно. Их ответы показали, что они выслушали евангелие и объяснение весьма внимательно, пожалуй внимательнее, чем как иногда у нас в гимназиях оно выслушивается учениками на утренней молитве. Стены класса были украшены картинами из Священной Истории Нового Завета, изд. Сидорского. Я подводил детей к ним, спрашивая их объяснение, и получал отчетливые ответы. Заставлял также их называть, по-русски содержание картины с закрытой мною подписью под нею, и опять-таки слышал верные ответы, хотя напр. слово «Вознесение» иным трудновато было произносить. На русской карте Палестины я заставлял указывать Яффу, Назарет, Иерусалим, Вифлеем, Хеврон, Иерихон и Бейтджалу. Первые два города были найдены нескоро, а прочие удачнее. Тогда я нарисовал на доске немую карту Палестины с обозначением морей, реки Иордана, главных городов Св. Земли и границ четырех ее частей, рекомендовав рисовать такую карту на каждом уроке Закона Божия. Дети скоро запомнили намеченное мною положение городов... В эту самую минуту четыре каких-то иностранца просили позволения осмотреть школу. Мне, русскому, отрадно было видеть приветливость А. О. Селивановой и умение ее на английском и французском языках занять посетителей и заинтересовать их. Между тем я продолжил еще немного свой урок, после чего дети ради иностранцев пропели по-арабски привет гостям, очень музыкально составленный. Потом пропели по-русски «Спаси Господи люди Твоя». Гости просидели в школе минут двадцать. Жаль, что для посетителей здесь нет книги, где бы они записывали свои имена на память о посещении.

После ухода гостей я принялся за исправление пения славянских церковных песнопений: разделил голоса, – причём нашлись голоса очень хорошие, – устроил хор и показал правильные напевы песнопений: «Отче наш», «Благодарим Тебе Создателю» и «Боже Царя храни». Научил я также детей петь: «Аминь», «Господи помилуй», «Тебе Господи», «Подай Господи» и «Святый Боже». Импровизированный хор держал себя очень хорошо.

Состав школы очень разнообразен: в ней есть дети от 4 до 14 лет. Видел я здесь девочку четырех лет по пятому, ростом с аршин, которая твердо, понаслышке выучивши от старших, читала «Отче наш». Видел и 12-летнюю девочку из зажиточного дома, уже повенчанную, или вернее запроданную за известную плату от родителей жениха невесту, которая охотою занимается в школе и умно отвечает, а осенью, вероятно, оставит школу и будет повенчана.

Дети, как малые, так и большие, все ходят босиком; в школе сидят и на скамьях, и на циновках... На циновку к ним подсел и я, слушая «Отче наш» от 4-летней девочки. В классы дети ходят неаккуратно, потому что иные из них нужны утром в доме в помощь матери (мужчины, особенно мужья, здесь отличаются бездельем); иные же уходят рано утром за водою на час пути от Бейтджалы. И, однако, при таком утомлении, они все-таки торопятся в школу. Так и при мне пришли в школу четыре девочки после такого трудного утреннего водоношения. Они безропотно исполняют это дело, так как знают, что женщине Бейтджальской суждено в жизни вести самые тяжелые работы, тогда как мужчины бездельничают, и ни один мужчина не принесёт воды домой. Вообще Бейтджальцы отличаются леностью: вместо того, чтобы за пять верст каждодневно посылать девочек за водою, они могли бы прекрасно устроить у себя при доме цистерны из готовой скалы каменной, на которой живут. По крайней мере, это могли бы сделать богачи пoселяне. Но и они, жадные до денег и до наживы, не желая расстаться с деньгами, не совестятся мучить своих семейных, жен и дочерей, носкою воды. Только в европейских учреждениях и имеются цистерны.

Утренние уроки в школе кончились к 12 часам, а в 2 часа в другой комнате начался урок арифметики и русского языка. Урок арифметики вела учительница арабка. Умножение и деление делала девочка арабскими цифрами, непохожими на наши общепринятые арабские цифры. Задачу на классной доске делала она очень бойко. Другие ее подруги ту же задачу решали на грифельных досках. В это же время малые дети списывали с книги на грифельную доску, учась чистописанию.

На уроке русского языка дети старшего возраста читали из краткой Священной Истории протоиерея Д. Соколова о Ное. Читали, разбирая слова и объясняя их смысл. Ни одного слова из прочитанного г-жа Селиванова не оставляла без объяснения и перевода их собственным языком. Малые дети тоже разбирали по-русски. Занятия с ними по русскому языку начаты были г-жей Селивановой лишь с ноября месяца, так как только к этому времени она после многих просьб освободилась, избавилась от прежней неудобной и неспособной учительницы, малограмотной, но много дравшейся в школе арабки (которая, кстати сказать, по сердоболию заведовавшего школою получила место учительницы в Бет-Сауле – тоже на содержании Православного Палестинского Общества). Лучшие плоды усвоения русского языка арабкам при преподавании г-жей Селивановой мы видели на двух взрослых девицах – учительницах этой же школы: упомянутой Марии, переселившейся из Бейрута и надзирательнице за малолетними детьми, уроженке Бейтджальской. Я их просил прочитать из Евангелия от Матфея о Нагорной Проповеди, и они бойко разбирали русские слова, тотчас же переводя их по-арабски и разъясняя смысл по-русски. А эти девицы начали учиться только с января этого года. Вообще г-жа Селиванова, живя в Бейтджале, является в собственном смысле подвижницею и страдалицею... Она поселилась далеко от родины, в среде невежества умственного и грубости нравственной, охраняемая в самом доме сторожем ненадежным, жителем Бейтджалы, и имея помощницу грубую и бездарную. Незнакомая с языком арабским и благоразумно вовремя узнавши, что за люди окружают ее, она постаралась отделаться от них обоих и окружить себя другими людьми. Но чрез это она вооружила против себя прежнего уволенного сторожа и его родню из Бейтджальских поселян. К сожалению, она не нашла себе ни указателя, ни покровителя в русских лицах, которым ее из С.-Петербурга рекомендовали и которые обязаны были бы поддержать в Иерусалиме всякую нравственную просвещённую силу, отдавшую себя на служение великому делу России и Православной Церкви среди арабского единоверного народа. Но она и доселе не имеет этого утешения. Прогнанный от службы сторож теперь с мая месяца каждый день по нескольку раз показывается в школе и даже на кухне ее, будучи, как бы на зло, допущен до каменных работ во дворе школы, хотя о недопущении его на эти работы она и просила драгомана, Якова Халеби. Но последний, обещавшись исполнить желание г-жи Селивановой, как бы на зло ей, отдал работу изгнанному сторожу. Еще случай, характеризующий положение этой труженицы. В школе нужно было однажды починить самовар. Г-жа Селиванова просит Халеби, чтобы слесарь-еврей с русских построек починил его. Халеби отказал. Обращается она к Уполномоченному Палестинского Общества, имеющему в своем распоряжении 30 самоваров. Тот обещал прислать, но забыл исполнить обещанное. Селиванова должна была целую неделю готовить кипяток для чая себе и детям школы в маленькой кастрюле.

По окончании уроков мы втроём, я и две учительницы, пошли познакомиться с бытом местного православного многосемейного священника-араба, которого дочь учится школе. Этот священник, о. Исакий, отличается строгою жизнью и не прочь удалиться в уединение. Идем к его жилищу. Оказывается, он со своею семьёй живет в селении, но не в доме, а в горной пещере, совершенно темной, так как свет проникает в его жилище только через дверь; вход в пещеру по семи каменным ступеням; она имеет в ширину две сажени и в длину две с половиной; по трем стенам ее стоят бедные постели, а 4-я, направо от входа, вся увешана бумажными священными изображениями и св. иконами. О. Исаакия и его жены дома мы не застали. Жена его, по моему приглашению, пришла в школу, одетая по Бетджальски, т. е. в крашенном сарафане-рубашке без пояса, с белой холстиной на голове, с серебряными монетками на груди и голове и босиком. По поручению некоторых добрых прихожан Вознесенской церкви, я передал ей для семьи посильную лепту, для нее совершенно неожиданную. He остались без помощи и другие два священника–араба, давно не подучающие из патриархии и того ничтожного жалованья, какое им полагается ежемесячно. По-моему личному наблюдению, если из России нужна помощь в Святую Землю, то не монахам, окружающим Гроб Господень, не нуждающийся в украшениях, а именно бедному арабскому населению и арабскому белому духовенству Св. Земли. И я считаю себя счастливым, что мог вверенную мне сумму распределить лично истинной бедности.

Осмотрел я в Бейтджале и приходский храм во имя Рождества Богородицы. Храм недавно устроен и освящен покойным патриархом Кириллом. Он поместителен, высок, благоукрашен и не говорит о бедности прихожан. В нем, как и во всех церквах Св. Земли, кругом по стенам устроены седалища. Наверху позади хоры для женщин или, вернее, для подрастающих девиц невест, которые тут и молятся. Здесь есть такой обычай: девочки до 10–11 лет молятся внизу, с другими замужними женщинами, а потом, подросши, пока не выйдут замуж, все время стоят во время богослужения на хорах.

Оставил я Бейтджалу в 4 часа и по-прежнему приехал домой, в русский странноприимный дом, в 5 час и 10 минут. По дороге я ехал галопом, потому что арабские верховые лошади не приучены ехать рысью, а идут шагом или вскачь.

XV

Поездка в Горнюю – Дорога – Русское место в Горней – История его собирания – Загадочная смерть прежнего владельца – Русские обитательницы Горней – Башня – Подвижница Павла – Странноприимный дом – Всенощное бдение

Июня 23 в 2 часа 20 минут, мы с о. иеродиаконом Виссарионом на двух мулах, заплатили мы за них пo 60 коп. с каждого в один конец, отправились в Горнюю, чтобы отслужить в тот же день всенощную, а на следующий день – обедню. 24-го июня Горняя празднует великий праздник в честь рождества св. Пророка и Крестителя Господня Иоанна, в ней родившегося.

Мы прибыли к цели своего путешествия после почти полуторачасового пути пo отвратительной дороге: в Горнюю ведут три дороги и одна другой хуже. Камень на камне, горы и уступы, кривизны и каменные ступени попадаются на каждом шагу. Только привычный осел иди мул может спокойно идти и везти ездока по такой дороге. Говорят, впрочем, что скоро, очень скоро устроят сюда колесную дорогу, вплоть до самого русского храма в Горней. Устройство это обойдется в тысячи две рублей, а между тем средств-то у о. архимандрита Антонина маловато...

Селение Горняя славно по своим священным воспоминаниям: это место, где жили праведные Захария и Елизавета, родители Предтечи. Сюда приходила к ним из Назарета Божия Матерь, как к родным Своим, разделить с ними время и особенно поведать единственной ближайшей Своей родственнице, Елизавете, дивную тайну о благовестии Архангела Гавриила. Родина Предтечи называется Горнею, потому что относительно Назарета она действительно лежит выше.

Русское место в Горней занимает всю северную сторону обширной высокой горы и, говорят, представляет площадь в три квадратных версты. Приобретена эта местность не сразу, а постепенно, исподволь, чтобы не привлекать жадного взора католиков и других недружелюбных глаз. В первый раз часть этой местности, с двумя большими домами и 650 масличными деревьями, приобретена в 1871 году, после посещения ее бывшим нашим министром путей сообщения П. П. Мельниковым. Сознав, насколько желательно было бы иметь священное место рождества Предтечи в русских руках, П. П. через три месяца по возвращении своем в Петербург составил необходимый капитал для покупки. В то время земля эта и дома принадлежали католику, драгоману французского консульства Карно, который, однако, по некоторым обстоятельствам не захотел продать ее своим францисканам, жившим уже в селении Горней, а согласился тайком продать нам, русским, даже за меньшую сумму. Однако потворство «схизматикам» но прошло даром доброму владельцу: вскоре после того, как покупка состоялась, г. Карно был найден в постели мертвым, с явными признаками насилия. Да будет усопшему от нас, русских, вечная и благодарная память!

Вся эта покупка совершилась по мысли о. архимандрита Антонина, при осторожном и мудром его участии. После того о. архимандритом приобретено уже много других участков в Горней, и все рядом друг с другом, отчего и образовалась наконец в русском владении обширная нагорная площадь.

В настоящее время русская Горняя уже издалека привлекает к себе путника своими многочисленными беленькими домиками, которые, словно гнезда ласточек, лепятся на горных уступах, окружённые зеленью винограда, маслин и кипарисов. Среди этих домиков скромно стоит, под зеленою крышею, русский храм, собирающий под свою сень зашедших сюда из России подвижниц, с большим терпением своими руками возделывающих для своих потребностей маленькие садики, разбитые вокруг их жилищ. Плоды этих садиков и составляют единственное почти пропитание тружениц; хлеб покупают.

На самой вершине горы, по склонам которой раскинулось русское место, красуется каменная, недостроенная еще русская башня, как бы маяк, указывающий путнику место покоя и отдохновения. Вместе с тем, она служит как бы памятником русской силы и господства в Палестине. Она господствует над всеми высотами, и с нее видно даже Средиземное море. Как было бы отрадно слышать именно на этой башне звон большого колокола, который разносился бы по всем окрестным высотам гор и был бы слышен далеко за Иерусалимом и Вифлеемом.

Интересно возникновение разных келий в Горней. Первою, поселившеюся здесь подвижницею, была Павла, которая одиноко приютилась в одной готовой пещере величиною в 2,5 аршина квадратных и в 2 аршина высоты. В этой пещере сначала жили пчелы. Жила она здесь и лето, и зиму, терпела и холод, и голод, и все переносила ради излюбленного ею уединения. Но стала часто посещать ее пo ночам и пугать эту отшельницу гиена. Тогда отец архимандрит Антонин благословил ее устроить себе особый каменный домик. Павла устроила его, и под ним цистерну, то есть каменную яму для дождевой воды, которою обыкновенно круглый год и довольствуются здесь, за неимением источников с постоянно струящеюся водою. Вслед за Павлою поселились и другие отшельницы, и в настоящее время в Горней уже 12 каменных домиков-келий.

Проехав селение Горнюю (по-арабски Эин-Карим16) и миновав храм, устроенный на месте рождения Иоанна Предтечи (этот храм был когда-то православным и потом почему то уступлен католикам), мы спустилась налево и потом начали подниматься по горе, на которой расположена русская странноприимница. С десять минут поднимались мы на эту гopy вдоль стены, отгораживающей от оврага и нашу, и католическую землю. Первая дверь в этой стене ведет в наш странноприимный дом, в церковь и в разные домики-келии, разбросанные по крутизнам горы; далее по дороге следует вторая дверь, в стене, вводящая прямо на небольшую каменную площадку пред католическим храмом, устроенным, по преданию католиков, на месте встречи Пресвятой Девы с праведною Елисаветою. Из-под основания этого храма струится светлый источник. Самый храм содержится в чистоте, имеет, по обычаю католиков, много алтарей, но особенно замечательного ничего не представляет.

Взобравшись далее по крутизне, мы подъехали на своих мулах к каменному двухэтажному дому. Над входною дверью этого дома вделана каменная доска с высеченными на вей следующими русскими именами (каждое из них на отдельной строчке): «Павел Пeтрович Мельников, В. А. Фон-Мек, Η. Г. Губонин, Н. И. Варшавский, H. М. Журавлев, Н. И. Путилов, A. В. Казаков, С. П. Елисеев, Д. М. Полежаев, А. Г. Гладин, ... Марк, C. С. Поляков, М. Г. Горбов, И. Д. Бусурин, Б. и С. Перовские.» Это имена русских благотворителей, своими средствами способствовавших покупке того участка земли, который, как сказано, прежде принадлежал г. Карно.

Дом назначен для приюта русских паломников и имеет два этажа. В каждом этаже по три светлых, чистых комнаты с ситцевыми диванами по стенам. Здесь посетителям предлагается самовар.

В пять часов вечера, немного отдохнув, мы начали всенощное бдение накануне дня рождения Св. Иоанна Предтечи. Служил всенощную я, а на литию и полиелей выходили еще два священника: упомянутый уже мною о. Иоанн Добротворский и местный приходский пастырь четырёх православных арабских семейств Горней. Священник этот – человек образованный и достойный всякого уважения. По-русски он говорит довольно чисто, а греческий язык знает в совершенстве. Его имя Георгий. Будучи многосемейным и не имея почти прихода, он только и поддерживается богослужением в русском храме.

Всенощное бдение продолжалось два с половиною часа. Пели 8 человек тамошних келейниц весьма приятно. Среди них выдавалась особенно одна старица с замечательно высоким и приятным голосом – сопрано. За этот, между прочим, голос ей, по ходатайству о. архимандрита Антонина, продолжен срок пребывания в Горней (она – монахиня одного из Московских монастырей).

XVI

Литургия в день рождества Предтечи – Слово на литургии – Праздничная трапеза – Еще о башне в Горней – Католический храм на месте рождества Предтечи – Обратный путь – Праздник Тихвинской иконы Богоматери

Июня 24, в день рождества святого славного Предтечи и Крестителя Господня Иоанна, совершать литургию в русском храме Горней приехал из Иерусалима сам о. архимандрит Антонин. Под предстоятельством его торжественно и чинно совершено было соборное богослужение при благозвучном, чисто русском пении отшельниц. За обеднею многие из богомольцев удостоились причаститься Святых Таин. По заамвонной молитве я вышел с проповедью и, по своему обыкновению, экспромтом, произнёс следующее слово на текст: Что убо будет отроча сіе? (Лк.2:16).

«Слова эти повторяли не раз многие родные и знакомые, приходившие к Захарии и Елизавете разделить радость их на восьмой день по рождении Иоанна Предтечи. «Что-то будет из этого ребёнка?» – говорили они, – потому что все, что ради его до его рождения и пo рождении совершилось, – все было чудесно, поразительно. И явление Ангела Захарии в храме, и немота его, и рождение Иоанна от заматерелой, и радость его еще в утробе матери, и небывалое в родстве имя Иоанна, единодушно обоими родителями назначенное, и отверстие уст Захарииных, и его пророческая вдохновенная речь о высоком назначении сына, как Пророка и Предтечи Господня, – все это родных и знакомых привело в изумление. И вот они и в доме у Захарии, и по разным селениям рассказами своими вызывали недоумение и вопрос: «Что-то будет из сего ребёнка?» Долго переходил он из уст в уста и долго оставался без ответа. А на Иоанне между тем, измлада, во все время детства и отрочества, «была рука Господня» (66 ст.). Он возрастал и укреплялся духом (Лк.2:80) от нежного ухода родителей благочестивых, богомольных и от благодати Божией, на нем пребывавшей. По смерти своих родителей он 12 лет, как «сын закона», уже могший определять себя к известным подвигам, как круглый сирота, решился удалиться в пустыню. И там, вдали от шума людского, от молвы и разговоров, он вознамерился с Божьею помощью воспитать и укрепить себя в борьбе и с врагом невидимым, и с влечениями своей плоти. Господь чрез такое самоотвержение приготовлял в Иоанне великого Пророка и вестника покаяния, которому и подчинялись немногие неиспорченные души. Он всем правду говорил, не обинуясь. За то большинство людей простых его очень любило, а не любили только жившие кривдой. Но своему убеждению и вере он не изменил и свое исповедание запечатлел кровью своею.

Святая Церковь, благоговея пред подвигами Предтечи, назначила ему праздновать в году пять и даже семь дней, посвятила ему дней больше, чем кому-либо из святых. И Сам Христос при жизни сказал о нем: еще не было в Ветхом Завете такого великого человека, как Иоанн Предтеча и Креститель. Св. Церковь в своих песнопениях не находит достойных слов для выражения его добродетели его подвигов. Они величают его и Пророком, и Апостолом, и Ангелом во плоти, и Мучеником, и Ходатаем т. е. посредником Ветхого и Нового Завета, и светильником, и Предтечей, и Крестителем. И он все эти звания и названия приобрёл своими деяниями.

Вот и мы, повинуясь зову матери нашей Церкви, собрались, как бы слетелись сюда с разных концов России, чтобы почтить память о рождении Св. Иоанна. И Господь нас сподобил молиться и священнодействовать на месте пребывания Захарии и Елизаветы, на месте обымания Св. Девы у Елизаветы и на одной из тех пустынных ныне гор, которая была свидетельницею и детских звуков Иоанна, и материнской любви Елизаветы, и благодарных песнопений Захарии, и слезной подвижнической молитвы великого дивного Пустынника, исходившего много пустынь в жизни своей до 30 летнего возраста до дня явления своего народу сначала на берегах Иордана, а потом в городах и селениях Палестины.

Пустынно, каменисто, дико, страшно ныне место сие! Ныне уже не то Горнее, родное Богоматери, куда Она спешила сообщить новость радостную о Себе Самой; нет и города здесь. Только недавно возникли, появились здесь беленькие домики с немногими жилицами. Среди них Божий храм.

И в виду этого чисто русского молодого учреждения, благоустроенного молитвами и мудростью издалека пришедшего Русского деятеля, невольно приходит сам собою вопрос: Что будет отроча сіе? Что-то будет со временем с этим детищем о. Антонина, с этим только что возникающим рассадником русских молитвенниц и подвижниц? Пребудет ли на нем Божие благословение? Или отвратит от него Господь Лице Свое? Что будет с этим молодым, неожиданным для нас, но радостным посёлком из Святой Руси? Если жилицы сей пустыни, занявшие и имеющие занять гору сию, ознаменованную священными стопами Крестителя Господня, пойдут в жизни своей по стезям Иоанна Предтечи, если они будут подвизаться в посте и молитве, в постоянном труде, взаимном уважении и послушании, то их жизнь будет Богу угодна. На сих высотах расширится обитель; воссияет благодать Божия и на горе сей».

«Благочестивые старицы-пустынницы обители сей, к вам мое краткое слово.

Вы здесь со своими белыми домиками по крутизнам скал разместились точно ласточки со своими гнездами. Иные из вас подобно канарейкам возносят хвалу Господу в храме сем, возбуждая молитву и в других. Все же вы подобны Аврааму и Сарре, оставили свою родную сторонку, своих родных и знакомых, распростились со своими приятными впечатлениями и, пожертвовав духовными дорогими узами, пришли сюда в землю неведомую; иные из вас даже и не думали здесь оставаться навсегда, но так возлюбили место сие, что уже и не жалеют о своих прежних излюбленных обителях, где они провели десятки лет. Так дивно место сие! Ужели же вы собрались сюда не по высокому чувству набожности? Думать хочется, что вы, подобно Предтече, желаете здесь последние дни свои посвятить Богу, направить стопы своя на путь мира и правды, жить молитвою, проводить время в пощении и труде. Вы слышали сегодня увещание Апостола (Рим.13:11–14): «да не будет в вас ни рвения, ни зависти, ни других студодеяний, то есть нехороших дел. Отложите дела тёмные; облекитесь во оружие света. Да пребудет среди вас постоянно мир, и тишина, и смирение, и тогда пребудет и над вами всегда Божия благодать. Особенно здесь, в Горнем, «горняя мудрствуйте, a не земная» (Кол.3:2). Аминь.»

После обедни была трапеза в доме о. архимандрита, в присутствии его. Стол был постный, очень полный и очень вкусный. После стола мы с регентшей старушкой в общее назидание попели св. песнопения: «Хвалите Имя Господне», «Коль славен», «Боже Царя храни» и «Многая лета» о. Антонину, великому деятелю земли Русской, в далекой, восточной, Азиатской, хитрой, мудреной стране.

После чая мы пошли на самую вершину горы, где красуется высокая башня, как бы предвозвещая величие русского делания и русских людей в Палестине.

Очень желательно, чтобы эта башня была соборною колокольнею будущего более обширного храма; звуки с этой колокольни расходились бы далеко и за Иерусалим, и за Вифлеем и приветствовали бы с приездом за 10 верст до Св. Града у Колоние путников русских (Горняя от последней станции, если ехать от Яффы, лежит направо в 2–3-х верстах пути. Это удобно тем более, что для Горней уже приобретён колокол, но хотят его повесить на теперешней маленькой церкви. Жаль!

Колокол занял бы один этаж башни, что касается других этажей, то в них уже желают поместиться для подвигов русские женщины, и во главе их давняя Палестинская подвижница, пустынница Марина, уже 18 лет трудящаяся во Св. Земле и особенно в хевронцах привлекшая к себе уважение и добрую память, нo по злобе врага удалённая от границ дуба Мамврийского.

Дай Бог, чтобы и вокруг этой одиноко стоящей на высоте башни поскорее собрались из России насельницы благочестия. Да будет русская женщина верующая, благотворительная, смиренная и образованная сеятельницею добра и истины среди арабов, турок и греков в Св. Земле. Женщина есть великая сила. Да привлекут и русские женщины Горней, подобно Самарянке, многих ко Христу навсегда. Да познается чрез них Христос, да крепнет православие и да прославляется и в горах, и в долинах Иудейских русское имя.

С отрадным чувством от испытанного и со скорбью о разлуке с сею священною местностью, мы оставили Горнюю в 3 с половиной часа пополудни 24-го июня.

На обратном пути мы заехали в деревню Горнюю, лежащую на горе, противоположной нашей обители. Здесь мы сначала посетили семью сослужившего нам в храме арабского священника о. Георгия, живущего в наёмном, темном и тесном помещении с 6-ю детьми, женою и слепым отцом 85-ти летним старцем, также священником. Затем в самой деревне мы посетили католический храм, где был дом рождения Св. Иоанна Предтечи.

Храм с колоннами, устроен совершенно в древнем православном византийском стиле; только ныне по всем стенам, кроме задней западной, имеет он много алтариков. Чистота и порядок в нем безупречные. И, главное, при посещении всех католических храмов нигде к нам за бакшишем (за деньгами) не протягивали рук и даже прямо отказывались принимать его, не то что у греков, где и о бакшише почти каждому напомнят, и о необходимости поставить свечку и даже записать на какое угодно временное или вечное поминовение имена ваши и ваших родных пo рублю или по три рубля за каждое имя.

В 5 с половиной часов мы были уже дома. Хотя дорога и дурная, однако путешествие с о. иеродиаконом Виссарионом среди разумных разговоров было неутомительное. Жалею, однако, что я не послушался совета о. Виссариона переночевать в Горней и осмотреть здешнюю местность, а также подробнее разузнать о здешних подвижницах. Вот в эту местность и нужна постоянная помощь от русских русским же бедным труженицам.

На следующий день, в праздник Тихвинской иконы Божией Матери, служил я обедню с о. архимандритом Антонином впятером. При этом вспомнился мне приходский мой праздник на Выборгской стороне, в Спасобочаринском храме, и добрые тамошние мои прихожане. В тот же день, около четырех часов, весь двор построек наполнился сотнями женщин в белых покрывалах. Они пришли к о. архимандриту за помощью, которая им подается каждый месяц в третье воскресенье из процентов с капитала, пожертвованного на этот предмет известною русскою благотворительницею, M. В. Киселевою, недавно скончавшеюся.

ХѴII

Поездка в Лавру св. Саввы Освященного – По берегу Кедронского потока – Прибытие в Лавру – Лаврские храмы – Странноприимница и отдых – Пещера св. Иоанна – Пещера св. Саввы – Иноческая жизнь в Лавре – Библиотека – Обед у игумена – Обратный путь – Лавра преп. Феодосия

Июня 27, рано утром мы, компанией в 12 человек, с кавасом, выехали в славнейшую из Палестинских обителей, Лавру св. Саввы Освященного. Вся компания была исключительно мужская, так как в обитель св. Саввы, по завету ее основателя, пускают только одних мужчин.

Пригреваемые только что взошедшим солнцем, мы спустились вдоль западной стены Иерусалима по Вифлеемской дороге в долину Иосафатову, мимо плотин Гинномских, оставшихся с правой стороны. Затем, обогнув южную стену Иерусалима и имея влево Сионскую Гору, подъехали к Кедронскому потоку, по берегу которого и должны были ехать до самой Лавры св. Саввы Освященного.

Путь этот в высшей степени разнообразен. Горы и долины сменяются одна другою. Время от времени по дороге попадаются древние цистерны, но увы! – совершенно безводные. Между тем, при быстром течении потока Кедронского, их легко можно было бы наполнять водою и из него, и с гор. А ныне из всех цистерн лишь в одной сохраняется вода, и то благодаря источнику, струящемуся из близ лежащей скалы. Таково нерадение нынешних обитателей некогда плодоносной Палестины. И вообще, здешний турецкий магометанский люд живет так беспечно, не заботясь о будущем, как будто бы он здесь на короткое время, а хозяевами будут другие люди. Поэтому-то как в самом Иерусалиме, так и в его окрестностях магометанин не рассаживает на своих землях ни деревьев, ни кустарников, столь полезных и своею тенью, и плодами, и материалом для топлива.

Мы ехали до монастыря три часа, посреди прекраснейшего ландшафта. Особенно величественный вид представляет пропасть вблизи самого монастыря. Эта пропасть поражает зрителя своею страшною глубиною и крутизною склонов. По одну сторону потока в стене скалы видны древние пещеры, ископанные трудами дивных христианских подвижников, недоступные даже и злым бедуинам пустыми. Другой берег потока, по которому ехали мы, также крут, но за полчаса езды до самой Лавры недавно, при патриархе Кирилле, улучшен для проезда богомольцев: дорога пo каменной скале расширена, и край пропасти на пространстве нескольких сот саженей огражден каменной стенкой в пол аршина и аршин высотою. А то нервным страшновато было бы подниматься в гopy в виду пропасти.

Такая дорога все в гору ведет до самого монастыря, стоящего лицевой стороной к потоку Кедронскому. А к нам, путникам, обитель среди скалистых гор стояла боком и по наружности не возбуждала особенных чувств, не то что наши монастыри, разукрашенные и издалека приветствующие путника своими раззолочёнными главами. Тем не менее, близость монастыря была с радостью приветствована нами – солнце уже начинало палить, и мы порядком устали. Впрочем, и поделом, – нам нужно было бы выехать раньше, и тогда уже в семь часов утра мы были бы в Лавре.

Приблизившись к обители св. Саввы, мы были встречены обычным колокольным звоном. Затем гостеприимно отворилась железная калитка в Лаврской стене, и мы, оставив своих ослов и лошадей, вошли в нее, однако не сразу попали в Лавру: мы должны были внутри стен пройти еще неширокую площадь и потом уже, опять чрез невысокую калитку, вступили в самую обитель, тесно застроенную церквами и кельями.

Прежде всего бросилась нам в глаза стоящая посреди небольшой каменной площадки маленькая церковь, вроде двухсаженной квадратной келии, во имя св. Саввы, с его ложем, на котором почивало тело святого, и где пребывали его мощи до взятия их крестоносцами в Венецию. Доселе сохраняется это каменное ложе, служащее вместо престола при совершении Божественной Литургии.

Направо от этого храмика, в углу, в обширной пещере, доселе имеющей верх из цельной скалы, устроена церковь во имя Святителя Николая Чудотворца. В этой церкви св. Савва, как уверяют, служил первую свою обедню и продолжал служить в ней постоянно. Все стены ее высечены из целой скалы, и только внутри немного обтесаны и оштукатурены. Среди икон ее есть некоторые с русскими надписями, – ясный знак усердия русских поклонников. Кроме этих икон, по стенам имеются и греческого письма картины, изображающие избиение всех монахов Саввина монастыря при персидском царе Хозрое. Около этих картин, за решетками, расположены в несколько рядов черепа замученных иноков и других лиц, думавших спастись в несокрушимой, неприступной твердыне обители.

Налево от входа, на этой же площадке, имеется третья церковь, более обширная, чем вышеописанная. Когда мы приехали, то в ней вместо обедни отправлялись хорошо произнесённые греческим старцем великопостные часы, с поклонами и чтением молитвы: «Господи и Владыко живота моего». Это, говорят, совершается здесь по уставу Саввы Освященного. А рядом с этим храмом налево имеется общая для старцев молельня во всю длину храма. Здесь они отправляют утреню, полунощницу, вечерню и повечерие. В этом храме по окончании часов отслужили и мы, русские поклонники, молебен св. Савве Освященному и приложились к св. черепам св. Ксенофонта и его детей Иоанна и Аркадия, в окрестной пустыне в скале подвизавшихся и здесь скончавшихся.

Прямо почти против входа в обитель, за стоящею посреди площадки церковью св. Саввы, возвышается двухэтажное помещение для поклонников. Нам было отведено зало во втором этаже. Это зало, по восточному обыкновению, было обставлено по трем стенам диванами с подушками. Сюда нам были поданы два самовара зараз, и родной напиток ослабил в нас жар от знойного дня.

После краткого отдыха нам показали во 2-м этаже одного здания пещеру, где подвизался и скончался св. Иоанн Дамаскин, известный песнотворец, поборник православия и обличитель ереси иконоборческой. Место, достойное особого благоговения. Затем в особом здании, во 2-м этаже, нам показали сначала пещеру с закоптевшим потолком, где, говорят, задушили враги православия при Хозрое скрывавшихся иноков, a в глубине этой пещеры указали небольшую пещеру и изображение св. Саввы Освященного со львом у ног его. Есть предание, что св. Савве эту пещеру уступила львица, здесь издавна жившая и по слову Святого оставившая навсегда свое жилище. Такова сила и власть праведного человека, истинного царя природы. Верующему все возможно.

Что касается помещения и жилья для Лаврских иноков, то нужно сказать, что они живут по кельям в пяти, разновременно и не по одному плану устроенных этажах большого корпуса. Пищу они получают каждую пятницу из Иерусалимской патриархии, пищу скудную и малопитательную. Виноградное вино они получают из-под Вифлеема, где у патриархии имеется немало земли и богатых виноградников.

В составе Лавры находятся преимущественно старцы, послужившие в разных обителях патриархии, и все почти они простецы. Старцев в обители 58 человек. В числе их есть и два русских, давно здесь трудящихся,

Прежде в монастыре св. Саввы находилась замечательная библиотека со старыми рукописями и книгами, но в нынешнем году она вся перевезена в Иерусалим, в патриаршую библиотеку, где желающие и могут, с разрешения патриарха, свободно пользоваться всякими рукописями и книгами, как греческими, так и славянскими, и грузинскими.

По осмотре обители, о. архимандрит – игумен ее из болгар, пригласил нас к столу, после братской трапезы. За столом каждому из нас подали сначала по порционной миске с рисовым супом, затем закуску из зелени, маслин и помидоров; потом радушный хозяин предложил нам Лаврского собственного сотового меду на чайных блюдечках. Немногие из нас, однако, приняли предложенную трапезу, между прочим, потому что явились к столу, утомлённые от пути и от жара.

После обеда, напившись чаю, мы собрались в 3 часа в обратную дорогу. На этот раз мы решились избрать иной путь, несколько более длинный, чем Кедровский, но тоже весьма интересный и сам по себе, и по находящейся около него разрушенной Лавре преподобного Феодосия, в которой спасала свою душу наша преподобная Евфросиния, княжна Полоцкая, здесь же и скончавшаяся, но потом перевезенная в Киев, для пребывания там до страшного Божия Суда. Две особенно горы на этом пути были и восхитительны, и страшны. Первая гора начинается прямо от Саввина монастыря, по ее крутым склонам, перерезанными глубокими оврагами, мы поднимались ровно сорок пять минут. Крутизна другой горы заставила нас слезть с лошадей и даже с осторожных осликов, и вести их под повод; пробирались мы по ее крутизне минут пятнадцать.

В Лавре преподобного Феодосия мы имели отдохновение и братское угощение от нашего пустынного вождя, о. иеромонаха Вениамина, члена миссии, кстати сказать, уже купившего себе келии в разных Греческих монастырях и в обители Преподобного Саввы. Лавра преподобного Феодосия находится почти на полпути от Саввина монастыря как к Иерусалиму, так и Вифлеему. Она представляет из себя громадные обширные развалины. На этом месте, говорят, имели отдохновение и волхвы на обратном своем пути на родину. В ней, по преданию, было шесть церквей в мужском монастыре, а рядом стоял женский, в котором и спасала свою душу преподобная наша Евфросиния. Нигде нет во всей окрестности такого обилия цистерн, и притом с таким трудом и искусством пробитых в твердейшей скале, как в Лавре Преподобного Феодосия. Невольно удивляешься терпению здешних подвижников. Уже по этим цистернам видно, что здесь вода заготовлялась для большого числа постоянно живших и посетителей. И предание говорит действительно, что не только самая местность Лавры была покрыта монастырскими зданиями, но и другие горы и овраги давали приют подвижникам. А долина среди гор была местом однократного в неделю свидания и обмена мыслей между окрестными пустынножителями. Все же отшельники пещерные выходили из своих уединенных мест раз в неделю для исповеди и приобщения Св. Таин в Лавре преподобного Феодосия. И теперь эта Лавра своими обширными развалинами на горе и мудреными сводами и пещерами говорит о прежнем величии и славе своей, и возбуждает глубокую скорбь в православной душе.

За три четверти часа пути до Иерусалима мы, дотоле в разброде ехавшие по горам, откосам и долинам, собрались вместе и дружно ехали вплоть до Иерусалима по ложбине Кедронской, по пути удобному и любопытному пещерами и боковыми крутизнами с пещерами, жилыми и нежилыми, и садами масличными близ Иерусалима. Прибыли мы в Иерусалим уже на закате солнца, в семь с поливною часов, во мраке.

XVIII

Петров день – Прогулка вокруг стен Иерусалима – Всенощная накануне дня преп. Сергия – Торжественная литургия – Прием у патриарха – Вторая поездка к Дубу Мамврийскому –Литургия под Дубом – Источник Авраама – Осмотр больницы и странноприимницы – Поездка на патриаршую дачу – Вторичная поездка в Горнюю

Июня 29, в Петров день, мы служили в Троицком соборе вшестером: о. архимандрит Антонин, о. Вениамин, я, о. Гавриил Сретенский, о. Парфений и о. Иоанн Добротворский. Я говорил проповедь из текста: «Вы есть свет мира». Вечером, от 5 до 7 часов, обходили вокруг стены Иерусалима, в компании с В. Н. Хитрово и его супругою, Ф. Н. фон-дер Флит, M. А. Черкасовой, ее помощницей по школе – арабкой, говорящей и по-французски, с двумя ученицами Бейрутской школы и г. Кезмой, учителем мужской школы в Назарете, содержимой Православным Палестинским обществом.

3-го июля я, во время причастного, снова говорил в Троицком Соборе проповедь из воскресного собрания на слова: «светильник телу есть око». Мысль развивал о чистоте совести и нечистоте ее, а также о светочах общественных, их добром и вредном на общество влиянии.

4-го июля, ради дня преподобного Сергия, с вечера было всенощное бдение в Троицком соборе, а 5-го в 6 часов утра торжественная литургия с патриархом Никодимом во главе в храме Воскресения. Служили, кроме самого патриарха, два архиерея, Епифаний и Кирилл, и еще 14 священнослужителей в числе коих были: о. архимандрит Антонин, среди архимандритов первенствовавший, я и о. Гавриил Сретенский.

При патриаршем Богослужении архиереи стоят по сторонам рядом со священниками и митры не надевают, a на главе имеют свои греческие клобуки.

Проповедь по-русски говорил вслед за причастным проповедник или иерокирикс иерусалимской патриархии, архимандрит Герасим Яред, бывший любимым учениками ректором семинарий Псковской и Рижской. После обедни был молебен; потом русские богомольцы, бывшие в храме во множестве, потянулись за патриархом к нему в дом, отстоящий от храма на семь минут медленной ходьбы. Здесь, в патриархии, когда все расселись по местам (патриарх по обыкновению восседал в углу на своем высоком кресле), подали глико, то есть варенье с водою, потом по рюмке ликёру, затем по чашке кофе и наконец «кум-кум». «Кум-кум» (буквально – вставай, уходя вон!) – это брызганье в руки гостям ароматной влаги из узкогорлого кувшина. На приеме был здесь и наш консул. Д. Н. Бухаров, со своею свитою, кавасами и арабами.

Из патриархии мы пошли прямо (хотя не все вместе) к консулу поздравить его с Августейшим Именинником. A иные поплелись от консула даже к г. Смышляеву. В 12 часов для рабочих был приготовлен на Палестинской постройке обед, русским же богомольцам простым не было никакого угощения.

В 4 часа того же дня мы поехали на 6 каруцах вторично в Хеврон и к Дубу, чтобы на другой день, 6 июля, там служить обедню и праздновать день рождения В. Н. Хитрово, много содействовавшего устройству Православного Палестинского Общества и улучшению положения русских паломников в Палестине.

В компании поехали: В. Н. и С. Д. Хитрово, О. Н. фон-дер- Флит, о. архимандрит Антонин, я, о. Гавриил Сретенский, с сестрою своею Д. Г., о. иеродиакон Виссарион, О. Тимон фотограф, Д. Д. Смышляев, Франгия, архитектор с женою Смарагдою, Я. Е. Халеби, учительницы M. С. Савельева и М. А. Черкасова с тремя своими Бейрутскими спутницами, А. Г. Кезма. учитель Назаретский, – всего 20 человек с кавасом и двумя поварами.

Ехали на жидовских клячах восемь часов. Приехали в 12 часов, а на следующий день, в 7 ч., была назначена обедня под открытом небом у Дуба. Опять мне Господь сподобил совершить литургию и благодарственный молебен о здравии В. Н. Хитрово. До обедни я осматривал Источник Авраама, находящийся в русском владении к западу от Дуба, в 15 саженях от него. Этот обильный источник воды по уговору при покупке земли, остается общедоступным для всех хозяев, имеющих вокруг русской земли свои виноградники. После обедни, под палящими лучами солнца, мы отправились обратно в Иерусалим.

7 июля утром я завтракал у консула, потом с ним осматривал больницу, где передал старшей сестре на покупку швейной машины для шитья больничного белья два золотых наполеондора из данных мне в России денег для пожертвований в Палестине. Потом с Д. Н. Бухаровым я осматривал помещение для женщин-паломниц. Здесь был умерший младенец девочка. Здесь же от смотрительницы этого приюта. видевшей уже 9 консулов и не встретившей никого лучше Д. H., узнал я о долголетних здесь приживалках и о безденежье многих поклонниц. Она просила меня быть осмотрительным при выдаче паломнических книжек и требовать при выдаче их, чтобы была на лицо у паломника определённая сумма, достаточная для прожития в Палестине и на обратный путь, а также выражала желание, чтобы срок пребывания в Иерусалиме для паломников был укорочен примерно до трех месяцев, особенно для лиц молодых.

Вечером того же дня, на сером арабском коне, я ездил с Д. Н. Бухаровым на дачу к патриарху Никодиму, называемую «Катамониас» и отстоящую от Иерусалима в 10–15 минутах скорой верховой езды. Были мы там с час, а в 7 часов были уже в Иерусалиме. Патриарх был весьма любезен, угостил чаем, кофе и пивом, а на 9-е июля пригласил меня в патриархию.

8 июля, в пятницу, я, в компании из 14 человек, во второй раз ездил в Горнюю, где служил обедню. За обедней говорил проповедь на текст: «Во дни оны воставше Мариам иде в Горняя со тщанием».

9 июля, по приглашению патриарха, я должен был явиться к 7 часам утра к нему за какими-то поручениями к высокопреосвященному митрополиту Исидору. Явился я ровно к 7 часам утра в патриархию. Патриарх уже в 5 часов прибыл из «Катамониас» и сидел в своем кабинете. Поздоровавшись со мной, он прямо стал спрашивать меня, близок ли я к владыке Исидору и часто ли его вижу. Я сказал ему, что вижу высокопреосвященного очень редко... Тем не менее, его блаженство, узнав от кого-то, что я член консистории, поручил мне наедине просить у высокопреосвященного покровительства ему, патриарху, и православию в Палестине.

«Положение мое здесь самое худое, опасное», – сказал мне патриарх. – Как только я приехал сюда патриархом, здесь стали считать меня избранником России, русофилом. А за это я был в подозрении и немилости у греков и у турок. Кроме того, я окружен Святогробским братством, которое всюду мне противодействует и, собирая деньги от поклонников, ничего мне не дает, а расходует деньги безотчетно. И патриархия в нищете. Вот теперь, например, нужно закупить пшеницы для патриархии и ее монастырей на тринадцать тысяч рублей, а денег нет... После того патриарх распространился о Святогробском братстве, его происхождении и назначении. Оно образовано было в 17 веке блаженным патриархом Феофаном с мыслью в членах этого братства иметь постоянных проповедников в храме, благовестников в стране, спутников богомольцам, учителей пастве Палестинской и законоучителей детей – в противовес всяким поползновениям иноверия. «Но увы, говорил патриарх, – это братство из греков, быть может, только при патриархе Феофане выполняло первоначальное свое назначение. А после и доселе оно представляет из себя дружное скопище дармоедов, беспечно на чужой счет живущих, нисколько не заботящихся о пользе верующих и о благе Церкви православной». В составе этого братства живут семь архиереев в Иерусалиме, и все они лишь противодействуют патриарху, а сами по своей малограмотности (за исключением преосв. Епифания, хоть семинарское образование получившего) оказываются бессильны против врагов православия, и безответны на вопросы самих православных чад. Немудрено, что паства, овцы Православной Иерусалимской Церкви, не видя в пастырях ни света, ни любви, ищут назидания вне православия и десятками и сотнями уходят к тем общинам, которые учат добру и уму-разуму и делают им добро, врачуя больных, помогая бедным семействам и даже воспитывая детей на всем готовом.

Воистину с таким составом Синода и братства патриарху Никодиму делать нечего. Между тем Святогробское братство, в случае разлада с патриархом, всегда скоро сумеет отделаться от него. Поэтому-то блаж. патриарх выразил искреннее желание выйти в отставку и просить у Св. Синода позволения поселиться на покой в Киеве. Об этом он мне и поручил просить владык Исидора и Иоанникия.

При таких-то стеснениях обстоятельствах, блаж. патриарх видит величайшую опасность православию в Палестине собственно в скудости патриаршей казны, сравнительно с громадными средствами иноверной пропаганды. Действительно, я сам знаю, что в настоящее время действуют 15 хорошо организованных католических общин в одном Иерусалиме и его окрестностях. А в последние два месяца, май и июнь, пo словам патриарха, образовалось в пользу католичества из местных Иерусалимских арабок ещё две общины: одна называемая общиною Св. Иосифа, а другая община Св. Сердца. И эти туземки-женщины увлекают православных женщин-матерей и чад их. И не мудрено: «Враг посеет плевелы в пшеницу нам спящим».

Патриарх и говорил, что Православие от такого натиска все уменьшается и уменьшается, а может и совсем исчезнуть. «Чтобы бороться с врагами, – сказал он, – нужны особенно обильные средства. А где их взять? Я было думал, что Православное Палестинское Общество будет мне выдавать собираемые деньги для просвещения и упрочения православия во Св. Земле, а оно отвлекло жертвователей к себе, уменьшило наши доходы Св. Гроба и патриархии, завело свои школы, устраивает роскошные здания – и для кого? для простых поклонниц, у нас же денег нет…»

Возражать блаженнейшему я не хотел. А ясное дело, что прочность Православия в Палестине зависит не от средств патриаршей казны, не от сотен тысяч русских денег, уже перешедших в греческие руки, а от людей, от лиц с верою. Слово Господне не мимо идет о враге, сеющем зло при крепкой спячке стражей дома Божия.

Среди нашего разговора пришёл проститься и о. Гавриил Сретенский, причем разговор опять шел о бедности патриархии. После прихода о. Гавриила, лишь только патриарх записал наши имена и фамилии с мыслью чем-то нас на память наградить, как вошли два архиерея, один из которых был преосв. Епифаний. Оба владыки, сказавши патриарху при входе издалека: «Благослови владыко», сели от него через стол – и при нас не проявили никакого братского взаимообщения в роде лобзания или рукопожатия. Да, не чувствуется, что патриарх в Иерусалиме есть глава или отец, а все остальные чада его....

После прихода преосвященных, мы с о. Гавриилом нашли нужным раскланяться и принять от патриарха напутственное благословение. Но блаженнейший Никодим сказал, что он завтра увидится с нами в Гефсимании, за обедней в пещере Успения Божией Матери и в Гефсиманском русском храме. На прощанье мы ничего не преподнесли его блаженству, потому что нами уже сделаны были пожертвования в кружку Голгофскую, на Святогробское братство, Спиридону, митрополиту Вифлеемскому, а главным образом своим единокровным беднякам богомольцам, бедным детям арабским, обучаемым на русские деньги, бедным арабским священникам и в русскую больницу при духовной миссии.


XIX

Поездка в Гефсиманию – Литургия на Гробе Богоматери – Гефсиманская пещера – Гефсиманский сад – Русская церковь в Гефсимании н богослужение в ней – Отъезд из Иерусалима

Простившись с блаженнейшим Никодимом, мы пошли помолиться у Гроба Господня и у других святынь. его окружающих.

Великую милость явил нам, грешным, Господь Бог в том, что мы сподобились не раз поклониться Живоносному Гробу Христа Спасителя, могли видеть и обойти дороги, горы и долины, освящённые Божественными стопами Богочеловека. И при этом, среди жгучих июльских жаров, Бог сохранил наше здоровье, принял наше покаяние, дал лично уразуметь многое и удостоил нас послужить Божественную службу и у Гроба Господня дважды, и на Голгофе, и на Елеоне, и у Дуба дважды, и в Горней дважды, и в Гефсимании на Гробе Богоматери, и неоднократно в благолепном храме Св. Троицы на русских постройках. Самое лучшее и по благочинию, и по благозвучию в пении, и по осмысленности в священнодействиях было, конечно, русское богослужение. А богослужение в Греческих храмах, хотя и соборное, при участии многих русских иереев, всегда сопровождалось участием и лиц греческого духовенства, не особенно братолюбиво посматривавших на нас...

Десятое июля было последним днем пребывания нашего в Иерусалиме. В этот день, рано утром, в 6 часов, была назначена обедня на Гробе Богоматери в Гефсиманской пещере. Туда обещал быть сам патриарх, не для служения, а только для молитвы. Поэтому еще в 5 часов утра мы, с о. архимандритом Антонином во главе, всей колонией, кто на конях, кто на ослятах, кто пешеходом, отправились с русских построек в Гефсиманию и прибыли сюда заблаговременно. При этом пришлось заметить следующую небесполезную особенность в пути: лица, ехавшие на лошадях и ослах от Дамасских ворот вдоль стен Св. Града, нисколько не опередили лиц, шедших пешком, только не вдоль стен, а от Дамасских ворот через город к Гефсиманским воротам, у которых они нас и встретили. Значит на Елеонскую гору ближе всего идти чрез Дамасские и Гефсиманские ворота.

Патриарх прибыл в Гефсиманию ровно в 6 часов. Гефсиманская церковь была освещена довольно торжественно, и при ярком свете можно было заметить в ней удивительную копоть, какой нельзя найти даже в русской риге. Служили только одни мы, русские, а греческий архимандрит, в течении 3-х лет имеющий пещеру Богоматери на аренде за три тысячи рублей в год, вышел в епитрахили лишь прочитать на литургии евангелие по-гречески об исцелении отрока, сына сотникова. Пели русские певчие иное по-русски, иное по-гречески. И возгласы были и русские, и греческие. Крайне жаль, что не было проповеди, тем более, что весь храм был наполнен русскими богомольцами.

Погребальное ложе Богоматери, Ее усыпальница, помещается в обширной пещере, почтя посреди ее. Входы в нее увешаны старенькими парчовыми одеяниями. Ложе, где была положена по Успении Своем Пречистая Дева, – каменное, почти одинаковой длины со смертным ложем Спасителя. Позади Гроба Богоматери, в углублении обширной пещеры, на восточной стороне, стоит икона Богоматери русского письма, покрытая сребропозлащенною ризою, – вероятно даром русского сердца.

Налево от этой иконы, в углублении стены, устроен жертвенник, куда по левую сторону пещеры Богоматери подходят с просфорами и поминаньями. Конечно, ложе Богоматери составляет престол во время литургии. Умилительно стоять пред ним, а еще более священнодействовать на том месте, где возлежала Сама Царица Небесная, окруженная сонмом св. Апостолов.

В 8 часов утра, после литургии на Гробе Богоматери, все отправились в соседнюю русскую Гефсиманскую церковь для совершения молебна и литии по усопшей Царице Марии Александровне, приснопамятной благодетельнице русских паломников. Церковь эта находится несколько выше Гефсиманской пещеры Богоматери, в восьми минутах ходьбы по крутому склону горы Елеонской. По дороге нам пришлось проходить мимо принадлежащего католикам Гефсиманского сада, где молился Христос в последний раз пред Своими страданиями. Сад содержится очень чисто, заключает в себе дорожки и грядки с цветами и восемь старых масличных деревьев; кругом весь он огражден железною решёткой и строго оберегается лицами, нарочно для того приставленными, хотя в известные часы дня и открывается для всех желающих помолиться.

Прошедши вверх по дороге вдоль этого сада, мы повернули направо и мимо каменной стены, отделяющей нашу русскую землю, дошли до красивого по наружности храма, – это и есть русская церковь во имя св. равноапостольной Марии Магдалины. На террасе ее нас уже ожидали много собравшихся богомольцев. Патриарх также уже находился в храме, приехав на гнедом коне, красиво убранном золотыми позументами.

В храме еще накануне были вставлены в иконостас присланные к этому дню иконы кисти известного русского художника Верещагина. Эти иконы (Спасителя, Божией Матери, Александра Невского, Марии Магдалины и явления Ангела, благовествующего о воскресении Христа Марии Магдалине и др. мироносицам), написанные мастерской рукою, производят глубокое впечатление на богомольца и располагают его к усердной молитве. Напротив, другие образа храма, напр. иконы двунадесятых праздников, хотя и представляют копии с икон Исаакиевского храма, однако заставляют желать много лучшего.

Молебствие совершено было при закрытых царских вратах еще не освящённого храма. Предстоятельствовал о. архим. Антонин, в сослужении собора иереев и диаконов. Патриарх же Никодим все время богослужения стоял вместе с В. Н. Хитрово у правой, задней стены церкви.

После молебствия тотчас же была отслужена лития по усопшей благочестивейшей Императрице Марии Александровне.

Осмотревши приятный и приветливый храм, священнослужители спустились в нижний этаж, под террасу второго этажа. Здесь среди колонн находятся как бы три комнаты, очень удобные для временного помещения прибывающих священнослужителей, если это пространство между колоннами будет приспособлено для жилья подобно тому, как вся остальная нижняя часть храма находится уже под жильем, или под складами хозяйственных принадлежностей. Я слышал, впрочем, что западная половина этого пространства будет обращена в часовню.

Здесь для нас было приготовлено угощение: чай, Хевронское вино из Антониновского сада и фрукты. Во время стола фотограф-любитель о. Тимон снял с нас фотографию в двух видах. После угощения первым уехал патриарх. Затем разошлись и разъехались и мы все.

На пути я сделал два прощальных визита. Это было в 11 часов утра. А в 4 часа мы уже выехали в Яффу втроем с о. Гавриилом Сретенским и сестрою его.

Прощай, священный Иерусалим!

Заключение. Отъезд из Иерусалима и впечатления, вынесенные из путешествия в Св. Землю

Отъезд наш из Иерусалима последовал Июля 10-го 1888 года. И что же я вынес из этого паломнического путешествия, из этого богомолья?

Во-первых, я благодарю Бога, и за то, что Он сподобил меня поклониться Святому Гробу Господню, быть там, а также и в Вифлееме, служителем и совершителем Таин Божиих, и за то, что сподобил меня видеть, если не современные Христу улицы, то, по крайней мере, горы, холмы и площади, где Сам Христос ходил, учил, творил чудеса; – и за то, что сподобил меня перечувствовать многое, чего никогда не пришлось бы испытать в другое время. Ясли Вифлеема, Голгофа, Гроб Господень, и гора Вознесения производят на душу особое действие и никогда не забудутся при всей современной обстановке, не вполне удовлетворяющей потребностям души верующего. Это во-первых.

Во-вторых, так как каждое путешествие непременно развивает впечатлительного человека, заставляя сталкиваться с разными людьми в разных обстоятельствах, то и путешествие в Палестину по морям, горам и железным дорогам, мимо Царьграда, Александрии, Портсаида и в самой Палестине знакомило со многими личностями, бытом и жизненными условиями народов и с существующими у них церковными порядками.

В-третьих, знакомство с церковною жизнью заправляющих на востоке греков, в Турции, Африке и Палестине, и с отношением тамошних христиан к храму, богослужению и проповеди усилило во мне сожаление о тамошнем религиозном состоянии и любовь к русскому, доброму народу, усердному к богослужению, почтительному к пастырям и щедрому на нужды Св. Гроба Господня и вообще Святой Земли.

Лишь только стало известно некоторым мое предполагаемое путешествие и близкий отъезд во Св. Землю, как понесли ко мне свои лепты и рубли, даже десятки и сотни рублей добрые православные, знакомые и незнакомые, в полное мое распоряжение, на пользу Св. Земли. Между прочим, дали по сто рублей два лица вовсе не из богачей, а из самых скромных тружеников Т. С. и А. И. Ф. Иные, жертвуя во Св. Землю, знают только Гроб Господень; а за ним, за его стенами, не предполагают других более серьёзных нужд и тяжких лишений у православных туземцев. А потому, когда я рассказал им о бедности православных сирийцев, нищете их пастырей, скудости книг и икон в храмах, недостатке школ для православных детей, настоятельной потребности во врачебных пособиях, наконец о нуждах наших богомольцев и нашей русской больницы в русском Починке, то жертвователи охотно отдавали свои деньги, прося меня распорядиться по моему усмотрению.

Ах, какое чудное сердце у русского! Простолюдин жертвует десятки, сотни рублей во Св. Землю вообще и в частности на Гроб Господень. Но что нужно Гробу Господню? И кто будет выполнять поручение о вечном поминовении русских имен греческими устами у Гроба Господня, кто распорядится вещевыми жертвами в пользу его? У Гроба Господня нельзя православному без спора с иноверцами повесить ни лампадки, ни пелены, ни серебренного покрова, ни тем более ценной плащаницы, вроде недавно выставленной в С.-Петербургском Казанском Соборе.

Именно здесь, во Св. Земле, с особенным уважением вспоминаешь об усердии русских к богослужению и к чествованию праздничных и воскресных дней. Уже из вышеизложенного видно, как мало народа бывает в церквах, например, в Царьграде, Смирне, Александрии и в Иерусалиме, даже в такие дни, как великий праздник Вознесения Господня и Троицын день. А у нас какое множество! С какою любовью родители с детьми разных возрастов за несколько верст, иногда пешком, пробираются у нас в свою сельскую церковь, чтобы отстоять обедню, помолиться Богу! И нередко видишь, что наш сельский храм не вмещает в себе прихожан; так что они теснятся в ограде, у окошка, прислушиваясь к пению и чтению. А как полны молящимися в городах, особенно у нас в С.-Петербурге, храмы Божии, и как благоговейно, осмысленно стоят в них усердствующие! Сердце радуется и умиляется, когда смотришь на всю эту массу молящихся общему Отцу Небесному едиными устами и единым сердцем. В церковь у нас идет и стар, и млад, целыми семьями. А на Востоке этого не замечается. Там видишь, напротив, такое прискорбное явление, начиная от самого Константинополя: богомолец войдет в церковь во время богослужения поставить свечу, перелобызает несколько икон в иконостасе и на аналоях и уходит. Как будто бы он уже исполнил свой долг по отношению к храму, празднику и своей душе! А как безучастно относятся там, к проповеди, к сожалению довольно редкой! В Смирне, в великий праздник Вознесения Господня, вышел говорить проповедь, с посохом в руке, образованный ученый митрополит Василий. Говорил он хорошо, каждому понятно; говорил не заученное по тетрадке, а слушающих было мало. И из немногих стоявших половина вышла вон из церкви раньше проповеди. К несчастию, причина такого безучастия паствы к богослужению скрывается в безучастии самих пастырей к пастве. He видно в них забот о просвещении своих паств, об их религиозно-нравственных нуждах, о благоустройстве церквей и т. п. Даже при нас в 1888 г. закрыты были: единственная православная семинария в Крестном монастыре близ Иерусалима, большая школа в Назарете, школа в Бейтджале. Пастыри бегут от своих паств, оставляя их на произвол низших служителей, а сами покойно почивают в своих стенах, и волки расхищают стада их...

В Иерусалиме эти пастыри проживают в так называемом Святогробском братстве.

Что же такое Святогробское братство? Где оно? Что делает? Какая цель его? Святогробское братство, в нынешнем своем виде, есть община иноков, живущая при святом Гробе Господнем; состоит она из сотни чистокровных греков и не допускает в свою среду никакого другого инородного православного инока для совместного жительства. Только сириец архимандрит Герасим Яред, живший там недавно, был исключением из общего порядка, усвоенного этим братством. По началу своему оно имело заботиться о просвещении Св. Земли, о проповеди и распространении православия по Палестине. Но оно эту задачу, намеченную ему в 17 веке патриархом Феофаном, никогда не выполняло, а занялось собиранием Сокровищ на земле из России, устройством вечных поминовений и разрешительных обеден для простодушных. Когда же оно упрочилось, то присвоило себе великое влияние на избрание или изгнание патриарха. В составе нынешнего Святогробского братства находится налицо семь архиереев – это митрополиты и архиепископы, бросившие свои паствы и ничего другого не делающие, кроме редкого служения для русских особых заказных обеден, весьма выгодных для братства, так как за них берут не менее 25 рублей. Эти «разрешительные» обедни, заказываемые без основания и без особой пользы, оканчиваются тем, что простодушным заказчикам дается разрешение, словесное и печатное, на славянском, с грубыми ошибками, языке, не требуя предварительной исповеди. Но истинного радения о паствах у этих пастырей нет, и враги православия этому рады, с каждым месяцем все более и более совращая православных в иноверие, так что, кроме русских, пожалеть православных сирийцев и арабов некому.

Другое печальное явление в Св. Земле заключается в том, что среди русских богомольцев встречается немало нежелательного. Например: многие из наших богомольцев, в особенности женщины, слишком подолгу заживаются в Иерусалиме, и притом любят жить не в русских зданиях, a в так называемых греческих мужских монастырях и подворьях. Живут без нужды и без пользы. Иные из них навсегда отдаются здешним руководителям и сердцем, и нередко туго набитым карманом, и окончательно увязают в греколюбии; другие же, по увлечении, раздавши сначала свои средства на помин души в разных местах, доходят до того, что не с чем бывает выехать из Иерусалима. Не остаётся денег даже на хлеб, и вот является печальная необходимость впервые просить милостыни в Иерусалиме. И нам приходилось, таких встречать в первое посещение св. xрама Воскресения. Жалко их видеть, тягостно слышать, стеснительно было им принимать, а нам подавать посильное. А иные женщины заживаются там под предлогом дешевизны жизни и постоянно теплой погоды, на самом же деле из-за полной свободы вдалеке oт родных глаз. И число таких женщин с каждым годом увеличивается! Недавно скончавшийся в Стокгольме генеральный консул Дмитрий Николаевич Бухаров постоянно заботился об очищении от них Иерусалима. Между тем, что мы видим у Иерусалимских католиков?

Богомольцы и богомолки, приезжающие в Иерусалим, строго подчиняются установленным правилам, поклоняются святыням в Иерусалиме и окрестностях не более двух недель, а потом их сопровождают по другим местам Св. Земли, но в Иерусалим они уже не возвращаются. Полезно ли и красиво ли долгое пребывание русских в Иерусалиме, особенно при нищете, а иногда и пьянственном житии? Многих следовало бы вовсе не пускать в дальние края на богомолье, и разве нельзя молиться Богу в России, на родине поклоняться Святым угодникам и назидаться собственными, родными святынями?

Какое-же общее мое впечатление?

1) To, что в России гораздо лучше и удобнее для русского молиться Богу. Здесь все понятно, здесь и больше святынь; есть у нас и чудотворные иконы, великие знамения милости Божией, и священные места, и честные мощи святых, здесь подвизавшихся и поныне нетленно почивающих. Все святыни обставлены благолепно и все сподручны. Соловки, Валаам, Москва, Ростов, Тверь, Новгород, Вильна, Владимир, Ярославль, Киев и Почаев – вот где всегда можно получить религиозное назидание и утешение. Дальше Киева весьма и весьма многих можно бы и не пускать для поклонения. He без причины же русские святые угодники, земли Русской молитвенники, не устремлялись в Иерусалим; издревле и они, как мы, веровали, что Господь близ есть. Да, к тому же нужно сознаться, что и после Иерусалимских странствований люди что-то не исправляются и не делаются благочестивее, а многие только становятся хвастливее или говорливее. Любителям богомолья и святынь заморских, по внимательном изучении этих людей, следовало бы разрешать путешествия во Св. Землю с большою осмотрительностью и не дозволять заживаться там долее известного времени.

2) Полное доверие заслуживает Императорское Православное Палестинское Общество, и в этом отношении последовавшее 24 марта сего года упразднение Палестинской комиссии, с передачею дел ее в Палестинское Общество, нельзя не приветствовать от всей души.

3) Семидесятилетнему о. Антонину нужно приготовить достойного преемника и притом с предоставлением последнему больших прав и независимости от местной в Иерусалиме духовной власти, и в высшем, чем архимандрит, сане.

4) He лишне иметь нашим русским в Палестине два монастыря общежительные, мужской и женский, в видах укрепления православия среди туземцев и распространения оного среди заблуждающихся.

5) Если Россия не обратит усиленного и скорого внимания на несчастных забытых и гонимых православных сирийцев и арабов в Палестине, этих коренных жителей Св. Земли, тогда православие в Палестине погибнет и достояние Божие расхитится лжеучителями.

Заведывание Святым Гробом и другими священными местами в Св. Земле со стороны православных желательно общее; не только от греков, но и от русских нужно иметь равносильных представителей и деятелей, так как Россия есть главная питательница Святогробского братства и всех святых мест Палестины, и прямая наследница достояния Грузинской церкви, а Грузинские цари были до Греков в Палестине главными владельцами нынешних православных святынь. Непосредственное участие русских в благоустроении православия в Св. Земле и в достойном охранении ее святынь существенно необходимо.

Протоиерей Василий Михайловский

* * *

1

Жаль, что на пароходе, кажется, нет термометра для определения теплоты на солнце.

2

Уверяют, что нигде в морских плаваниях не кормят так хорошо, как на пароходах русских. И мы сами видели, что иностранцы с любовью приходили на русские пароходы Общества Пароходства с берега из городов, например, Смирны, Александрии, Порт Саида, Яффы, пообедать по-русски.

3

Нельзя скрыть того, что в Иерусалиме есть приживалки греческие из русских, которые свежего богомольца в Иерусалиме имеют охоту и ревность увлекать и наклонять к обильным пожертвованиям в пользу греческого духовенства и иерусалимских святынь, находящихся на аренде у разных греков же.

4

Даже в Каире есть мечеть Али, в ширину, высоту и длину точь в точь похожая на константинопольскую Айя-София.

5

Кстати сказать, католики не любят, чтобы во время их службы на Голгофе, хоть и на православной стороне, стояли православные и готовы даже удалить их с Голгофы. Так хотел латинский пономарь сделать и со мною, но ему это не удалось.

6

За осленка от 7 до 12 часов мы заплатили 80 коп. и погонщику 20 коп.

7

К приезду Е.И. В. Великого князя Сергея Александровича, а именно к 1 октября 1888 г., шпиц и крыша были уже на своих местах; они были изготовлены в Одессе.

8

Жаль будет, если этот участок с 18-ю долголетними плодоносными маслинами, за недостатком денег, будет упущен из рук русских.

9

Без проводника, с бр. П.С., я прошел на Сион по ошибке по улице прокаженных, которые здесь обязаны жить, не вторгаясь на другие улицы Иерусалима. Однако мы каждый день видели прокажённых, просящих милостыню за чертою города, – то за Яффскими ворами на пути к Вифлеему, то за Гефсиманскими. И эти нищие показывали свои руки с уже отвалившимися пальцами! Вообще они отличаются особенно назойливостью и неотступностью, и нужна палка или зонтик, чтобы отделаться от них.

10

В примере справедливости его можно привести следующий случай, бывший с нашей 60-летней поклонницей. Она шла пешком на Иордан и, будучи утомлена от пути, отстала от каравана. Здесь ее настигли три турка, избили несчастную, ограбили, нанесши всякие оскорбления, и бросили. С истинно христианским незлобием она готова была простить обидевших; но губернатор, после долгих поисков, нашел виновных и предал их смертной казни, в научение другим.

11

Имя Марины очень известно в этом крае. Это была подвижница, жившая на находящимся здесь Русском месте; впоследствии она была удалена по интригам арабки, занявшей в странноприимном Русском доме место надзирательницы по влиянию одного Иерусалимского араба. Хевронские арабы место у дуба зовут – к Марине.

12

После всенощного бдения раздавались куски сахара, и предлагалось богомольцам местное вино.

13

Великое благодеяние сделало бы ныне православное Палестинское общество всему краю, если бы на полпути к Хану устроило цистерну для воды и домик для отдыха.

14

По нашему мнению название русского места именем «русских построек» бесцветно и невыразительно. Так как наши дома для богомольцев на Мейдамской площади были первыми зданиями вне северо-западной стены в Иерусалиме, построек же других европейцев за стенами не было.

15

Сегодня же в консульстве обстригли длинные волосы и сняли ряску и подрясник с одного поклонника, который даже при патриаршем богослужении в Троицын день в стихаре читал за обедней по-русски Евангелие. Он оказался простым казаком.

16

Эин значит источник, и действительно на этой горе есть источник, ныне принадлежащий католикам.


Источник: По Святой Земле : путевыя заметки протоиерея Василья Михайловскаго. - Изд. 2-е. - С.-Петербург : Изд. протоиерея В. Михайловскаго, 1898. - 127 с.

Комментарии для сайта Cackle