О произношении в церковном чтении

Чтение молитв и славословий, Евангелия и Апостольских посланий в церкви должно быть внятное, а для того неспешное, раздельное и с соблюдением ударений и препинаний; это так. Для того, чтобы такое чтение сверх того не оскорбляло слуха великороссиянина и малороссиянина, которым теперь часто приходится молиться в одном храме, выговор в нем должен быть славянский, т.е. каждая буква в слове должна быть произносима так, как она читается в славянском алфавите. И это так; иначе одному не понравится, если слово век будет произноситься вик; другому если слова: Господь, отец будут выговариваться: Господь атец. Все это так; требования разумные. Но можно ли еще, чтобы содержание чтения выражалось со всей естественностью обыкновенной речи и одушевляющих ее чувствований, чтобы и в церковном чтении наблюдалась такая же декламация, какая наблюдается во всяком другом публичном чтении.

Как ни разумно по-видимому и это требование; но оно не для каждого удобоисполнимо. Церковь не аудитория; возглашающий молитвы и славословия в церкви действует не от своего только лица, но от лица всего собрания. Он должен служить органом всех и каждого из предстоящих и молящихся. Но кому под силу быть таким органом, и в состоянии ли кто удовлетворить душенастроению тех, которые, может быть, стоят на высшей степени духовного просвещения, слова молитвы и славословия понимают глубже и возвышенней и, при слышании их, проникаются большим благоговением и умилением? ― Кто давал себе отчет во впечатлении, какое производила произвольная декламация молитв и славословий, тот согласится, что и в устах просвещенных предстоятелей общественного богослужения она была не совсем удовлетворительна. Все казалось, ― или предстоятель не выражал тех чувствований, какими дышат св. молитвы и славословия, или ― в случае удачной декламации ― возносил он собственную молитву и собственное славословие, а не молитву и славословие св. церкви, молился и славословил от своего только лица, а не от лица предстоящих, выражал собственное настроение духа, а не был органом всех молящихся с ним. Как же после этого позволить декламировать псалмы какому-нибудь причетнику, который часто не понимает даже смысла их; ― и однако в иных местах позволяют!

Гораздо труднее и неудобоисполнимее была бы эта декламация в чтении св. Евангелия. Здесь пришлось бы декламировать слова Сына Божия, а для этого входить в то расположение духа, в каком произнесено Им то или другое благовестие. Но возможно ли это для человека немощного и не дерзновенно ли с его стороны? В самом деле, как войти в то состояние духа, в каком был Сын Божий, когда, например, с сознанием своей вечности и равенства с Богом ― говорил: прежде даже Авраам не бысть, Аз есмь…Аз и Отец едино есма? Опять как произнесете слова Его на тайной вечери: приимите, ядите, сие есть тело Мое… Пийте от нее вси, сия есть кровь Моя, чтобы в вашем произношении отозвалось все настроение духа Его в те великие минуты? Или, какими изменениями голоса выразите следующие слова Его на той же вечери, слова, полные любви и утешения: чадца еще с вами мало есмь…Да не смущается сердце ваше, веруйте в Бога и в Мя веруйте…веруйте Мне, яко аз во Отце и Отец во мне? ― Вообще никакая интонация и никакая модуляция вашего голоса недостаточны к выражению того величия и кротости, той силы и любви, какими проникнуты слова учения и благовестия Христова.

Присовокупите к сему еще то обстоятельство, как иногда трудно определить подлинный тон в речах Спасителя. Так, в словах Его: горе вам книжницы и фарисеи, лицемеры и пр. одному слышатся гнев и негодование на книжников и фарисеев, другому только скорбь и сожаление о невежестве первых и испорченности последних. Равным образом в словах: не десять ли очистишася, да девять где и пр. один видит негодование Господа против девяти неблагодарных, другой сожаление о бесчувственном состоянии их, а иной только спокойное замечание Его направленное к вразумлению иудеев, которые признавали иноплеменников неспособными войти в царствие Божие. Каким же тоном станете произносить сии и подобные им слова Спасителя, и не подвергаетесь ли опасности, гоняясь за естественностью произношения извратить естественный тон их и навязать слушателю собственное понимание?

Есть такой прием церковного чтения, которым, с одной стороны, прикрывается личное понимание и чувство читающего, с другой ― дается полная свобода каждому из предстоящих понимать и чувствовать, как позволяет ему степень его просвещения и душенастроения, ― при котором внимаешь только словам чтения и не думаешь о лице и искусстве читающего. В чем же заключается этот прием? ― В общепринятом, почти монотонном напеве чтения, который слышится в церквах на всем пространстве России от Белого моря до Черного и от Балтийского до морей Восточных, который, за отменой носовых звуков и немногих трелей, тот же самый и в церквах православного востока.

Этот напев очень прост. При чтении им требуется только малое протяжение и усилие голоса на ударении главных слов в предложении и протяжение слов пред знаками препинания, меньшее или большее, смотря по важности этих знаков. Для большего выражения главного слова, предшествующие ему слова, или только слог его, предшествующие слогу с ударением, произносятся с понижением голоса на полтона, или только на четверть тона. Таким напевом читают псаломщики и дьяконы.

Для того, чтобы одно предложение оттенялось от другого более, допускается понижение голоса на полтона и на два тона еще в слоге, оканчивающем предыдущее предложение, и в словах, которыми начинается предложение последующее. При чем иногда главное слово в первом предложении, или, правильнее, слог его с ударением, произносится с повышением голоса на один тон. Такой напев чтения усвоен только священниками и употребляется ими в возглашениях, в торжественном чтении молитв, Евангелия и даже акафистов.

Представим примеры того и другого напева чтения, положив его на ноты с альтового ключа, принятого в обиходах¹.