Троицкие иконописцы и их отношение к Москве

Доклад, читанный на заседании Московского Археологического Общества в 1904 г.

Года два тому назад, собирая различные сведения о стенописи собора Троицкой лавры в XVII и XVIII вв., что требовалось в виду предполагавшейся реставрации собора, я сочла необходимым пересмотреть также дела Московского отделения архива минист. Императ. Двора, в надежде найти в столбцах Оружейной палаты хотя случайные и краткие сообщения о соборной росписи XVII в. При постоянных сношениях московских иконописцев с городовыми и монастырскими и совместных работах тех и других, я имела некоторое право рассчитывать на удачу в своих поисках; тем не менее, о работах московских или городовых иконописцев в Троицкой лавре, что только и могло иметь значение для моей практической цели, в делах архива нигде не упоминалось. Однако, труды мои не совсем пропали даром: просматривая описи и столбцы архива, я увидела, что они заключают в себе, в дополнение к материалам, изданным Забелиным, немало интересных данных по вопросу более общего характера, а именно: о взаимоотношении московских и троицких иконописцев, о деятельности последних в Москве, их имена; словом, могут представить собою главу из истории иконописания в Троицкой лавре.

Искусство нашей древней иконописи, как известно, не везде в одинаковом развитии процветало по всей обширной земле Русской, а сосредотачивалось в известных пунктах, составляя собою как бы привилегию некоторых монастырей, отдельных городов и целых областей. Каждый из этих пунктов имеет свои исторические права на монополию искусства. Ни в одном из них искусство не могло привиться случайно: нередко самые зачатки его и. уже непременно, дальнейшее развитие неразрывно связаны с общим историко-политическим областным ростом и вместе со степенью культурности населения, или же успехам искусства способствуют какие-либо исключительные благоприятные условия. Едва ли нужно приводить в доказательство такие общеизвестные примеры, как Новгород, Суздаль, Москва. История развития иконописи в этих центрах, как главнейших, сыгравших такую важную роль в истории искусства, прежде всего, подвергалась вниманию исследователей, вследствие чего нам более или менее известны причины сосредоточения художественной деятельности в данной местности – политическое значение в ряду других городов русских, известны имена славных мастеров, отмечены особенности письма. Но совершенно игнорируются многочисленные, идущие от них разветвления, т.е. города, области, монастыри, не заявившие о себе столь крупным фактом, как образование т. наз. «школ», но, тем не менее, славившиеся искусством своих иконописцев и сохранившие за собой эту почетную известность и после упадка древнейших художественных центров. Таковы, например, Ярославль, Ростов, Углич, Кострома, Нижний Новгород и пр. и пр., также все значительные монастыри, поморские города.

К какому, хотя приблизительно, времени можно отнести начало иконописания в них, что являлось способствующей тому причиной, в каком отношении названные местности стояли к своей художественной метрополии, представляли ли они собою только сколок с нее, или отличались своими особенностями и имели ли, в свою очередь, пропагандирующее для искусства значение в более или менее широком районе – вот что, на мой взгляд, далеко не лишне выяснить. К сожалению, заранее можно сказать, что материал не обещает быть особенно богатым и полным, ввиду небольшого числа икон с летописями или хотя с наименованиями писавших их мастеров, и незначительности документальных сведений.

Но в пределах возможного чрезвычайно интересно поставить первоначально эти вопросы, собрать дошедшие до нас соответствующие памятники, имена мастеров, проследить их деятельность. Путем таких частных исторических обзоров пополнится и общая картина развития иконописи на Руси. В настоящем своем докладе я хочу несколько коснуться иконописной деятельности монастырей в лице одного из крупнейших их представителей и, главным образом, дополнить сведения о троицких иконописцах, имеющиеся уже в трудах арх. Леонида и Забелина.

Почти с самого начала зарождения на Руси, иконопись, по своему строго православному характеру, сделалась одних из самых почтенных занятий среди монашествующих. И уже в киевский период, в XI в., первый русский изограф является нам в лице Киево-Печерского монаха, св. Алимпия. Далее встречаем такие крупные в этой области искусства имена, как: Андрей Рублев, св. Петр митрополит, славившийся Дионисий и целый ряд святителей: Симон, Варлаам, Макарий, Афанасий (XVI в.), митрополиты Московские, Вассиан, епископ Коломенский.

Стоглав официально признает авторитет духовенства в этом деле, поручая митрополиту, архиепископам и епископам высший надзор за иконописцами и их работами «по всем градом и весем и по монастырем» и «великое попечение и брежение иметь, чтобы гораздые иконник и их ученики писали с древних образцов, а от самомышления бы своими догадками Божества не описывали». Но, как можно заметить, иконописцами состоят люди, занимающие привилегированное среди духовенства положение, как по своему образованию, так и по благоприятным материальным условиям; и само собой разумеется, что не могло быть и речи о каких-либо занятиях искусством в остальной массе бедствующего, совершенно невежественного духовенства древней Руси. По той же причине иконопись могла процветать и в монастырях, лишь богатых и славных по своему значению. Но вообще в монастырях она могла возникать только случайно, вызываемая обнаружившимися потребностями на иконописные работы или появлением талантливого мастера в стенах монастыря. В Киево-Печерской лавре, благодаря стечению благоприятных обстоятельств, работе греков и таланту их ученика, явился известный мастер, преп. Алимпий и затем его товарищ Григорий. Но далее мастерство не пошло, заглушенное частыми бедствиями Киева. Точно также и в других монастырях посвящают свою деятельность иконописи один-два человека: в Симонове – Игнатий Златый¹, в Пошехонье и Вологде – сам игумен Адриан², в четырех переяславских монастырях – по одному человеку³, в костромском Алексеевском на Шульге – три⁴ и т.д. Понятно, что при такой неширокой и довольно случайной деятельности в монастырях не могло быть каких-либо особенностей письма, которые принято относить к так называемой «монастырской школе», и вся, может быть, разница монастырских произведений от таковых же, созданных в миру, заключается в большей устойчивости иконописных традиций, схематичности и стройности фигур.

Ни один монастырь не выдвинул целой группы иконописцев, подобно Троицкой лавре. Ее исключительное положение, ставившее обитель в постоянное и непосредственное общение с государями московскими и высшим боярством древней Руси, почитание ее со стороны всего народа и необыкновенное богатство вызвали в ней и поддерживали усиленные иконописные работы.

Начало иконописания в Троицкой лавре несомненно было положено в первые годы существования монастыря. Вопрос о происхождении знаменитого иконописца Андрея Рублева из школы Троицкой обители или какой-либо другой, во всяком случае, следует отнести к числу спорных; полагают, что Троицкий каменный собор первоначально был подписан Рублевым. Весьма вероятно, что иконописание в лавре стало утверждаться именно после работ Рублева, который мог научить своему искусству некоторых из монахов, подобно тому, как в киевском Печерском монастыре греки передали свое дело преп. Алимпию. Но некоторые из исследователей полагают, что иконописание существовало в Троицком монастыре еще ранее Рублева, указывая на св. Феодора, архиеп. Ростовского и племянника преп. Сергия, писавшего многие иконы и образ своего св. родственника⁵.

Так или иначе, но в XV веке, сейчас же после Рублева, мы встречаем прямые и неоспоримые доказательства о занятии троицких монахов иконописанием: это – в записи монастырских актах и на вещах, которые называют следующих мастеров: Ивашка-иконник (1430 г.), Василий-христешник (1430 г.), Степан-иконник (1450 г.), инок Абросим (1456 г.), сюда же можно причислить митроп. Симона, бывшего троицкого игумена⁶. Далее, в XV же веке, в рукописях есть заставки и различные записи, касающиеся технической стороны дела⁷. К этому времени значение монастыря преп. Сергия настолько уже возросло и настолько участились богомольные походы к чуд. Сергию царей московских и вельмож, что должен был требоваться изрядный запас икон для поднесения и благословения. Можно с уверенностью сказать, что первые троицкие иконописцы не составляли какой-нибудь правильной организации, т.е. иконописной мастерской, а работали каждый самостоятельно в тиши своих келий. В чем состояли их работы и какова была их цель, может отчасти разъяснить нам свидетельство о иконописце другой нашей древней лавры, о преп. Алимпии, который, «работаше бо, елико же довольно бысть всем, игумену и братии, писаше иконы» и в «церкви, где видевше обетшавшия иконы, тыя к нему принесут и сии обновив, поставляше на своих местах»⁸.

Подобно тому и во всяком другом монастыре, а также и в Троицком, монахи-иконописцы, конечно, прежде всего, обязаны были снабжать братию и монастырские церкви достаточным количеством икон и реставрировать старые; в данном случае, повторяем, усиливалась их деятельность, благодаря частым посещениям богомольцев.

За XVI в. производство в монастыре значительно возрастает: нам известны 10 имен иконописцев из монахов и служек, 4 – олифленников, какой-то Андрей-искусник, Леонид-златописец (1541) и Илия-резец (1571). Кроме того, являются различные мастера: крестечники, ложечники, ковшечники, посошники, токари, серебренники⁹. В XVII-ом же веке дело настолько разрастается, что монастырь выделяет в ближайшие свои села всех мастеров, хотя и в монастырских стенах монахи в свою очередь не прекращают прежних работ. От начала XVII в. дошло 8 имен иконописцев и судописцев из монахов и служек.

В 1623–24 гг. «всякие мастеровые люди» живут уже в подмонастырном селе Клементьеве «нетяглыми слободами, а дают им из монастыря денежное жалованье и отсыпной хлеб, а они на монастырь делают всякое изделие». Их насчитывается восемь дворов, в них 12 человек, 2 двора сусальников, 10 дворов судописцев, в них 12 же человек. В 1641году в отдельной иконной слободе – иконописцев 15 дворов, сусальиников 3 двора, книгописцев 2 двора, да в разных слободах 14 дворов судописцев, между ними «двор вдова Феклица Сидоровская жена»; да в самом монастыре в 1641-м же году было: 3 иконника, книгописец и судописец. Наконец, в 1678 г. в слободах иконников уже 24 двора, людей в них 50 человек с детьми, судописцев 9 дворов – 27 человек, сусальников 5 дворов – 12 человек, олифленников 1 двор¹⁰.

С самого начала живописных работ в Москве, прекращенных «московскою разрухою» и возобновившихся лишь в царствование Алексея Михайловича, мы видим участвующими в них и троицких иконописцев.

Троицкая мастерская представляет собою как бы филиальное отделение Оружейной палаты и беспрерывно исполняет Государю различные «верховные скорые дела». В этом отношении она существенно отличается от всех городовых иконописцев, которые призывались только в экстренных случаях, при недостатке в рабочих руках, в остальное же время не имели сношений с Москвою; Сергиева же лавра, не ограничиваясь частой посылкой своих мастеров в Москву, ежегодно исполняла и у себя царские заказы по изготовлению мелких вещей.

Сведения о работах лаврских иконописцев в Москве имеем в делах Оружейной палаты с 1659 г. В этом году предполагалась роспись Архангельского собора и вызывались городовые иконописцы: костромские, переяславские, ярославские и, между прочим, троицкие. В царской грамоте к монастырским властям упоминается, чтобы в Москве выслали иконописцев «добрых и тех, которые были наперед иго у Патриарших дел, да сусального дела мастеров, которые были ныне в Москве у нашего дела в Оружейном приказе и отпущены были на время в Троицкий монастырь»¹¹. В ответной грамоте властей упоминается, что «у в. г. дел наперед сего были еще живописного дела ученики и травщики». Все эти слова позволяют заключать, что троицкие мастера далеко не первые вызывались в Москву и что, помимо царской работы, они работали еще и на патриарха. По этому указу были высланы 5 человек иконописцев, во главе которых, по-видимому, стоял некто Федот Самойлов, 5 травщиков и 2 сусальника, скоро, впрочем, отпущенные с заказной работы обратно в монастырь¹². Но уже в следующем месяце потребованы были все остававшиеся в монастыре остальные иконописцы, про которых сообщил один из прибывших в Москву мастеров. В своей сказке он назвал еще 13 человек, так что монастырь всего имел в это время 18 иконников, не считая учеников и травщиков. Эти пять первоначально присланных иконников живут на Москве и в следующем 1660 г. (относительно второй партии нет сведений); вместе с другими городовыми товарищами они теперь «починивают стенное письмо в Успенском соборе», так как работы в Архангельском отсрочены. В 1661 году требуются все, сколько есть в монастыре, травщики. В 1662 году опять требуются из монастыря все иконники и травщики, сколько есть, даже запасное, изготовленное в монастыре, листовое серебро и золото, по цене, обошедшейся монастырю. В этот раз иконописцы (17 человек) и травщики (6 человек) работают на Троицком Богоявленском подворье, расписывают придел Федора Стратилата. Но, помимо этого главного дела, они заняты еще и многими другими второстепенными. Сами они так говорят о своих трудах: «Взяты мы, холопи твои к твоему в.г. делу на Троицкой Богоявленской монастырь в предел Федора Стратилата к стенному письму, да нас же, холопий твоих, в Ружейный приказ, в набережныя хоромы к твоему в.г. делу к иконному письму и к чертежам и к древкам емлют по вся годы, и мы, холопи твои, в том одолжали великим долгом»¹³. Далее встречаем сведения о более или менее продолжительном пребывании троицких иконников в Москве почти через каждые два-три года. В 1664 году, в течение 4-х месяцев, работают в Оружейной палате четверо троицких травщиков, пишут «знаменныя древки», пасхальные яйца по золоту разными красками и стулья крашеные и «иные дела»; между прочим, одних древок было написано, по приблизительному подсчету, 80 или более. Особенно усиленно работают они два месяца перед Пасхой, работают даже в праздничные и воскресные дни. Труд их был оценен, и за излишние праздничные дни выдан корм, «для того чтобы они писали древка и яйца и иные дела беспрестанно, чтобы поспеть к Светлому Христову Воскресению и чинили (?) яйца писаныя и сроку поспели»¹⁴. Почему снова оказалась надобность в помощи посторонних мастеров, указывают некоторые дела, относящиеся к этому году: роспись икон в двух церквах: Государыниной, мученицы Екатерины, и у Государя на сенях, мученицы Евдокии¹⁵. Кроме того, кормовые иконописцы «писали и золотили около дверей Успенского большого собору»¹⁶; в перечень их входят: московские, новгородские, Нижнего Новгорода, ростовские, ярославские, костромские, вологодские, галицкие, кинешемские и т.д. и «Троицкого монастыря Андрей Моховиков».

В 1667 г. 10 человек вместе с опытным Вонифатием Кузьминым, участвовавшим и во всех предшествующих иконописных работах, пишут стенное письмо у Спаса «наверху, на сенях» и в самой Оружейной палате¹⁷. В 1670 г. Троицкая лавра служит царю своими иконописцами в течение целого года: в ноябре месяце высылаются с самопальным 6 человек иконописцев первой статьи, с тем же Вонифатием Кузьминым. По царскому указу требовалось 12, но, очевидно, монастырь не имел свободных людей¹⁸. В апреле опять берут двух иконописцев «первой статьи, самых лучших мастеров», которыми признаются Яков Григорьев, да Федот Самойлов; едут в Москву «наскоро, не задержав ни часа»¹⁹. И в том же апреле, еще ранее приказано властям прислать из Сергиева монастыря добрых мастеров, «которые знают к мелочному письму», Семена, Вонифатия Кузьминых, Федота Самойлова, Луку Афанасьева, в прибавку московским и городовым для письма икон в церкви Спаса на сенях. Но скоро, по-видимому, разрешается писать те же иконы у себя, в монастыре, над чем и трудятся иконники в течение целого лета, а взамен отпущенных мастеров, вызываются только два человека²⁰.

От 1679 г. есть запись о прогонных и жалованных деньгах иконописцам, судописцам и травщикам Сергиева монастыря, но неизвестно точно, для какой цели они призывались²¹. И наконец, в 1680 г. 10 лаврских иконописцев пишут в Успенском соборе стенное письмо «над алтарями да над западными и с левой стороны дверьми»²².

Существовала ли какая-либо очередь при вызове городовых иконописцев, и в числе их троицких, и во всех ли значительных работах участвовали последние? Несомненно, что очередь была и что троицкие иконописцы, как более знающие и многочисленные, вызывались чаще других мастеров из отдаленных городов.

Документы нам не сохранили более или менее определенных правил о призыве, но в одном из позднейших дел встречаем некоторые, хотя и незначительные сведения: «по указу в.г.ц. и в.к. Феодора Алексеевича всея в. и м. и б. Р. самодержца, ныне в Оружейной палате жалованных иконописцев 16 человек. А для великих ево государевых иконописных дел в прибавку емлютца иконописцы из городов, из Ярославля и с Костромы. Да к ним же иконником в прибавку вбираютца на Москве кормовых иконников московских и городовых человек по 15 и по 20 и болши»²³. Проследя дела Архива, мы действительно замечаем, что ярославские, костромские и затем троицкие иконники играют главную роль и участвуют во всех трудных и требующих наибольшего искусства делах. За один только 1666 г., когда расписывались стены в Архангельском соборе и производилась починка у западных дверей в Успенском, мы не видим в перечне работавших мастеров троицких. Но не следует забывать, что лаврские иконописцы исполняли различные государевы заказы как в Москве, так и у себя на дому, и могли быть заняты в это время каким-либо другим делом и по поручению той же Оружейной палаты.

Условия, в которых жили и работали иконописцы Сергиевой лавры, были несколько отличны от условий для других городовых иконников и, можно сказать, были лучше. Перспектива быть вызванным в Москву вовсе не могла представиться заманчивой для городовых иконописцев, которые были принуждены бросать свои занятия, дома, семью и ехать на неопределенное время в Москву, часто не получая своевременно прогонных, жалованных денег и даже крова. Весьма часто встречаем мы в челобитных иконописцев исчисление всех их бедствий. Костромские из посадских жалуются в 1654 г., что их высылают в Москву «по вся годы» без подвод и без корму и в отсутствие их во дворах их «ставят стояльцев» и по возвращении их на Костроме, «выбирают их во многие государевы службы и тягло с них емлют большое с большим правежем и окладывают их в тягло против торговых людей, а не против их пожитков и промыслов»²⁴. В 1659 г. ярославские иконописцы заявляют, что они «стоят на гостине дворе, в телеге, а детца негде, без приюту»²⁵. Устюжане в 1669 г. просят установить очередь между городовыми иконниками и не брать их так часто из далекого Устюга, который отстоит от Москвы на 1000 верст «воднаго, самаго нужнаго пути».; «и при иных городах, говорят они, в дальних волокитах и в беспромыслицах нам холопем твоим чинятца многия убытки, и одожали неоплатными долгами… и в конец разорились; а женишки наши и детишки на Устюге бродят в миру и питаются Христовым именем»²⁶ и т.д.

Вот почему так часто бывали между иконописцами случаи укрывательств и побегов из Москвы, во избежание которых требовались особо строгие наказы воеводам и круговая порука.

Троицкие иконники были избавлены от многих неприятностей, которым неизбежно подвергались их товарищи, городовые иконописцы; во-первых, мы не встречали ни одной их челобитной, в которой бы они сетовали на свою бесприютность; очевидно, с этой стороны они были более обеспечены, так как Троицкий монастырь имел в Москве свое подворье, где и мог помещать своих мастеров; высылались они всегда на монастырских подводах; никаких обязательств, налагаемых круговою порукою, они не принимали на себя, так как за них ручались и отвечали монастырские власти, и, наконец. что самое главное, они, как слуги монастыря, были свободны от всяких служб и повинностей. Но, тем не менее, и для них не были выгодными путешествия в Москву, и между ними практиковались побеги. В 1659 г., через две недели после своего приезда, сбежали пять человек троицких травщиков, отданных в «приказ к шатерному делу»²⁷. В 1665 г. из Оружейной палаты убежал травщик же Савка²⁸ и в 1659-м же году ученики, присланные и отданные в ученье живописцу Станиславу Лопутцкому²⁹.

Небезынтересно проследить размеры окладов, получаемых троицкими иконописцами, чтобы составить понятие об оценке их мастерства в московской Оружейной палате, этой древней академии художеств. Оказывается, что размеры платы троицких иконников представляют более значительные, по сравнению с другими городовыми, колебания, что возможно только объяснить разнообразием и многосложностью их работ. Обычная заработная плата кормовых, судя по выписям с 1643 г., была в день: 1-й статье по гривне или 3 алт. 2 ден., 2-й – 2 алт. 5 ден.; меньшей – 2 алт. 2 ден.; да корм с сытного и кормового дворца. Сам Симон Ушаков получал поденного корму, сверх годового жалованья, 3 алт. 2 ден. на день, остальные жалованные иконописцы – по 2 алт³⁰. Денной же заработок троицких иконописцев нередко превышал нормальный уровень. При росписи в 1662 г. Богоявленского монастыря они получают: 1-я статья, к которой отнесены только 2 человека, по 10 алт., 2-я (8 человек) – по 9 алт., 3-я (8 человек) – по 7 алт., столько же травщики (6 человек) и каменщики (3 человека)³¹.

Такая высокая, сравнительно с обычной, плата может быть объяснена бывшою тогда дороговизною на хлеб, а также многими разнообразными работами, с которыми мы уже имели случай познакомиться в челобитной лаврских мастеров. Предположение наше подтверждается и другой их челобитной, в которой они говорят, что живут у государева дела третью неделю: «пьем и едим, покупаючи с торгу дорогою ценою, и по твоему великаго государя указу велено нам давать поденный корм на день по 6 алт. 2 ден. человеку, и тем нам, государь, поденным кормом прокормитца нечем; вели, государь, нам прибавок учинить»³². Очевидно, что даже такая плата оказалась недостаточной, и необходимо было увеличить ее, а за многие государевы работы, введшие их «в великий долг», «за скудость», сверх кормовых, им было пожаловано по рублю на человека³³.

Подобные прибавки по рублю на человека встречаются нам и далее и вызываются всегда или высокой стоимостью хлеба, или являются наградой за усердное и скорое исполнение работ. Так, в 1660 г. новгородцы и псковичи, а вместе с ними и троицкие иконники получают в прибавку к корму по рублю, так как «хлеб и харч дорогой пред прежними годами вдвое и втрое и вчетверо на Москве»³⁴. В 1667 г. 10-ти иконописцам, писавшим у Спаса на сенях, выдано из Новой Чети по рублю же; в 1669 г. даже двое троицких токарей получают столько же да со дворца по ведру вина, а самопальному ведро вина «для того, точили они к великому государю три братины березовыя, да две чаши большия, а самопальный для того дела ездил в Троицкий монастырь»³⁵. Троицкие травщики по величине своего оклада приравниваются к так называемой 3-ей статье городовых иконописцев; одно из дел дает нам примерный перечень их поденного корма за разные годы; он равнялся 2 алт. «да из дворцов корм» (1659 г.), 7 алт. медными деньгами «да из дворцов же корм» (1662 г.), 2 алт., но без корму (1664 г.) и гривна³⁶. Как видим, вознаграждение, получаемое троицкими иконописцами и другими мастерами, далеко не было низким, что несомненно обуславливалось тем, что их искусство в глазах жалованных царских мастеров было незаурядным.

Нам остается еще познакомиться с работами, исполняемыми про царский обиход в самом монастыре, в его мастерских. Работы эти были двоякого рода: одни обычные, ежегодные, другие более редкие, случайные. К обычным можно отнести заготовление сусального листового серебра для Оружейной палаты и роспись деревянных точеных яиц ко дню Св. Пасхи. Выделка сусального серебра производится из плавленного серебра, выдаваемого мастерам по весу, или из так называемых «любских ефимков», которые даются, большей частью, в количестве 50-ти. Работа ведется или на Москве, или, чаще, мастера с серебром отпускаются к себе в монастырь, откуда сделанное серебро и пересылают частями в Оружейную палату; причем, если не было особо спешных работ, как, например, роспись одного из московских соборов, то переделка серебра могла затянуться на несколько лет. (1669–1676 гг.). Дела Архива сохранили нам и некоторые сведения о сравнительном количестве материала и вырабатываемых из него листов: на 100 листов шло 2 зол. с четью серебра и на 1000 – 22 зол. с полузолотником; монеты давали неодинаковое число листов, что, очевидно, объясняется разницею чеканки: из золотого получалось приблизительно 100, а из 10-ти золотых – 1000 листов; из 50-ти «любских ефимков» – 12 тысяч листового золота. За работу троицкие иконописцы получают «против московских сусальников» за 1000 листов 23 алт. 2 ден.; столько же дается московским – от 10-ти золотых и от одного золотого – 2 алт. 2 ден. За дрова и уголья, покупаемые самими троицкими мастерами, им иногда выдавалось «в приказ» рубля по два человеку, сверх обычной платы³⁷. Мы не имеем известий, сколько получали судописцы за раскрашивание к Пасхе деревянных точеных яиц, которые приказывалось расписывать «добрым мастерством, противо прежних образцов или лучше, по золоту цветными красками и травами, а в травах звери и птицы». Для заготовления этих яиц, вместе с ними, Оружейная палата высылала и потребное количество красок.

Более редким было письмо образов по заказу Оружейной палаты. В 1670 г. троицкие иконописцы – Нифонт и Семен Кузьмины с товарищами, писали в церковь Спаса Нерукотворенного шесть образов «самым добрым мелочным письмом»; образа писались по присланной росписи: «Распятие Господа нашего И. Хр. и прочие», на досках мерою аршин без чети в длину и 9 1/2 вер. шир. Работали мастера «с великим поспешением, днем и ночью», и золото, и краски даются «из монастырския казны, чтоб тому делу за тем мотчания не учинилось»³⁸.

Одновременно с этим, Троицкой лавре сделан был другой заказ, не менее сложный и отнимавший у первого дела рабочие руки, а именно – велено было написать «в лицах» книгу «О душевном лекарстве», для каковой цели подъячий Большого дворца и привез две таких книги: «одна в лицах», для образца, а другая новая, и требовалось переписать в нее «лица самым добрым письмом». Вторая работа заняла всех лучших иконописцев, Вонифатия Козьмина с товарищами, так что монастырские власти были поставлены в необходимость заявить царю, что «у них икон писать некому и иконописцев, добрых мастеров, опрично Вонифатия Козьмина с товарищи, которые пишут книгу Душевного лекарства, никого нет»³⁹.

В следующем 1671 г. снова встречаемся с подобным же заказом: троицкие иконописцы пишут на «готовых хвойных кипарисовых досках» следующие иконы: «Спаса Нерукотворенного в лицах, Вседержителя в лицах, Хвалите Господа с небес, Всяко дыхание да хвалит Господа, Достойно есть на 4 части, Пятидесятные праздники», всего 12 икон. Другие иконы были розданы по городам, а часть писалась в Москве. Но работа эта не была признана удачною и затянулась с мая 1671 по 1673 гг.: именно троицкие иконописцы, выражаясь словами граматы. «государев указ поставили в оплошку» и написали образа Спасовы «в силах, а не в лицах», т.е. с изображениями небесных ангельских сил, взамен изображений из жития, что и повело за собой переписку 3-х образов (Спаса, Вседержителя и Достойно). По новому указу, предписывалось у Нерукотворенного Спаса написать «чудеса со Авгарем царем», у Вседержителя – притчи евангельские, сколько вместится «против Благовещенского Спасова образа, а в средине написать Спасов образ, на престоле сидящий, и у престола Богородицу и Предтечу, позади престола два архангела». Но и во второй раз были приняты только два образа, а потребовалось переписать вновь два же образа: Спаса и Вседержителя, так как, по осмотре в Москве, оказалось, что они написаны «средним письмом», вследствие чего в лавру посылаются уже ознамененные доски, а материалы приказано брать из монастырской казны, «для того, что те образы написаны сродним письмом». А относительно других, более сложных икон, власти монастыря прямо заявляют, что «иконописцы написали их на одной доске, а особо образ Всякое дыхание мастера без переводу написать не домыслятся, да и на одной из присланных досок не назнаменено, только подписано по местам – писать образ Спаса Вседержителя стоящий, а на полях евангельские притчи; и троицкие иконописцы без переводу назнаменить и написать того образа не домыслятся и переводы у себя не сказывают»⁴⁰.

Все это дело об иконах и переписки между Сергиевым монастырем и Москвою наводят на мысль, что лаврские иконники, если и считались искусными в писании образов, то более с технической стороны и по известному шаблону; в то же время они не были привычны к составлению более сложных композиций и не имели у себя богатого выбора переводов. Более успешная их деятельность в Москве несомненно зависела от опытного руководства Оружейной палаты. Работая совместно с ними, троицкие иконописцы обогащались переводами, заимствовали их технику и, в свою очередь, распространяя свои образа через посредство богомольцев по Руси, способствовали отчасти ознакомлению повсеместно с лучшими иконописными переводами XVII века. Вместе с тем, можно сделать и второй вывод: характерных типичных черт в произведениях так называемой монастырской иконописи быть не могло.

Список иконописцев и мастеров

Ананьин Якушко – токарь, точил братины и чаши вверх в 1669 г.

Андреев Артемий – травщик, выслан в Москву в 1659 г.

Артемьев Семен – травщик и судописец, писал в Богоявленском монастыре в 1662 г.

Афанасьев Лука – иконописец 2-й ст., писал в Богоявленском монастыре в 1662 г., выслан в Москву в 1670г.в церк. Спаса, в 1672 г. отвозит иконы, в 1660г. берет деньги, в 1659 г. выслан к Москве.

Афанасьев Богдан – каменщик, работает в 1662г. в Богоявленском монастыре

Васильев Никифор – иконописец 3-й ст., пишет в Богоявленском монастыре в 1662г., требуется в Москву в 1670 и 1689г.

Васильев Григорий – травщик, пишет в Богоявленском монастыре в 1662г.

Григорьев Яков – иконописец 2-й ст., пишет в Богоявленском монастыре в 1662г., у Спаса на сенях в 1667г., послан в Москву в 1670г., призывается в Москву в 1659г.

Григорьев Григорий – иконописец 2-й ст., пишет в Богоявленском монастыре в 1662г. требуется в Москву в 1670г., высылается в 1680 г., требуется в 1659г.

Давыдов Григорий – иконописец 3-й ст., пишет в Богоявленском монастыре в 1662г., в 1667г. – у Спаса.

Денисов Федор – иконописец 2-й ст., пишет в Богоявленском монастыре в 1662г., в 1667г. – у Спаса, требуется в Москву в 1659г.

Ефремов Федор – иконописец 3-й ст., пишет в Богоявленском монастыре в 1662г., требуется в 1659г.

Ефремов Пахом – травщик, выслан в Москву в 1659г.

Иванов Петр – иконописец 2-й ст., пишет в Богоявленском монастыре в 1662г., требуется в 1670г., выслан в Москву в 1659г.

Иванов Дмитрий – иконописец 3-й ст., пишет в 1662г. в монастыре Богоявленском, в 1667г. – у Спаса, в 1670г. требуется в Москву, в 1659г.– тоже.

Иванов Прокофий – травщик, в 1662г. пишет в монастыре Богоявленском, в 1664г. пишет древки знаменные в Оружейную палату, в 1659г. выслан в Москву.

Иванов Артемий – иконописец, пишет у Спаса в 1662г., требуется в Москву в 1670г.

Игнатьев Филка – сусальник, в 1659г. отпущен с материалом в монастырь.

Кириллов Савва – травщик, пишет в 1662г. в Богоявленском монастыре, в 1664г. древки, в 1665г. бежит.

Кириллов Федор – травщик, пишет в 1662г. в монастыре Богоявленском, выслан в Москву в 1659г.

Кондратьев Федор – иконописец 2-й ст., пишет в Богоявленском монастыре в 1662г., требуется в 1670 и 1659гг.

Кузмин Вонифатий – иконописец 1-й ст., пишет в Богоявленском монастыре в 1662г., в 1670г.– иконы и «Душевное лекарство», в 1667г. у Спаса, требуется в Москву в 1670г. к мелочному письму Спаса и в 1659г.

Кузмин Семен – иконописец 2-й ст., работает в Богоявленском монастыре в 1670г иконы и «Душевное лекарство», требуется в Москву в 1670 же году, отвозит иконы в 1672г., выслан в Москву в 1659г., выслан к Спасу к мелочному письму в 1670г.

Кузмин Анисим – токарь, делал братины и чаши вверх к 1669г.

Мартьянов Иван – иконописец 3-й ст., призывается в Москву в 1659г., работает в Богоявленском монастыре в 1662г.

Моховиков Андрей – иконописец, работает в Москве в 1664г.

Никитин Василий – травщик, работает в 1662г. в Богоявленском монастыре, в 1664г. пишет древки, выслан в Москву в 1659г. и в том же году бежит.

Савельев Моисей – иконописец 3 ст., работает в Богоявленском монастыре в 1662г., требуется в 1659г.

Самойлов Федот – иконописец 2 ст., работает в Богоявленском монастыре в 1662г., у Спаса на сенях в 1667г., в 1670г. требуется 2 раза и послан в числе двух лучших, в том же году пишет у Спаса иконы мелочным письмом, в 1659г. выслан в Москву.

Сафоновы Никита и Ларка – сусальники, выделывают серебро в 1662г., первый еще привозит серебро в 1667г., второй привозит в 1671г.

Семенов Никон – иконописец, призывается в 1659г.

Степанов Тит – иконописец 3-й ст., работает в 1662г. в Богоявленском монастыре, в 1667г. у Спаса на сенях, призывается в 1659г.

Тихонов Михаил – иконописец, вызывается в 1670г. в Москву, выслан туда же в 1659г. (пишет у Спаса в 1669г.)

Третьяков Филимон – сусальник, выслан в 1659г. в Москву.

Филиппов Михаил – сусальник, привозит золото в 1670, 1671, 1666гг., выслан в Москву в 1659г.

Федоров Андрей – иконописец 3-й ст., пишет в Богоявленском монастыре в 1662г., в 1667г. в церкви Спаса, призывается в Москву в 1659г.

Феофилактов Иван – кормовой иконописец 1-й ст., писал с троицкими в Богоявленском монастыре в 1662г.

Л. Воронцова (Григорьева)