Об отношениях римской церкви к другим христианским церквам и всему человеческому роду. Часть 2

По свидетельству Истории, в Восточных и Западных Церквах, – в самом Риме первоначально избирались и по Церковному чиноположению посвящались Епископы одним и тем же образом. В первые времена Христианства, доколе Христиане сияли святостью жизни, как светила в мире, избрание кандидата на упразднившееся Епископское место происходило в церкви, или в народном собрании, открыто, так что в избрании Епископа, принимали участие не только все областные Епископы, но и весь клир и даже народ: «на Епископство», говорит св. Киприан, «возводятся избранные с общего согласия всей паствы и по определению Епископов как тех, которые присутствуют при избрании, так и тех, которые присылают от себя грамоты со своим согласием на избрание. Ибо в присутствии народа могут открыться и преступления порочных людей, и заслуги добрых. Таким образом, только то избрание может быть совершенно справедливо, которое происходить с общего голоса и суждения всех»¹. Из этого явно, что участие народа в избрании Епископа состояло только в свидетельстве об образе жизни и достоинств избираемого лица; а в этом отношении заслуживало уважение всех верующих особенно то, что, по завещанию Апостола, требовалось, чтобы избираемый в Епископы имел доброе свидетельство даже от внешних, т. е. от язычников, состоявшись вне Церкви. Но это правило по обстоятельствам изменялось, когда напр., в известной Церкви большая часть народа была увлечена в какую-либо ересь или раскол, и потому предстояла опасность, что в Епископы может быть избран еретик. в таком случае, православные Епископы, не требуя согласия народа, сами собою поставляли Епископа для известной страны. Именно так поставлялись Епископы, когда превозмогала Арианская ересь и во время раскола Донатистов. Подобно сему поступали при постановлении кого-либо в Епископы новообращённой в Христианство, отдалённой страны².

Когда Христианство было принято Римскими Императорами, в Церковь вкрались мирские виды и, при избрании Епископов, иногда возникал» споры народа, разделявшегося на партии. Для прекращения таких споров, и даже происходивших, особенно в Риме, кровавых столкновений, оказалось необходимым, при нерешительных избраниях, посредничество Государей. Так в 367 году, когда народ избирал в Римские Епископы двух, Урзакия и Дамаза, и одни из клира и народа были на стороне первого, a другие желали второго, Император Валентиниан не только утвердил в звании Епископа Дамаса, но и приказал отнять церковь, занятую противною партией³. В 419 году, когда одни желали иметь Римским Епископом Бонифатия, a другие Евлавия, Император Гонорий приказал дело решить Собору, созванному в Равенне, и изгнав Евлавия, утвердил в Епископском звании Бонифатия⁴, а Король Одоакр даже издал было закон, которым воспрещалось поставлять Епископом такого кандидата, коего избрание не утверждено Королём. И хотя Остроготский Король Одоакр уничтожил, этот закон, однако по смерти Иоанна I, сам собою избрал Феликса Ⅲ, не смотря на прекословие клира и народа⁵.

По разрушении в Италии Остроготского царства, восстановлен древний обычай избрания в Римские Епископы; но надменность Папы Вигилия заставила Императора Иустиниана вмешаться в церковные дела и самому утверждать кандидатов в Епископы. С сего времени избрание их и утверждение постоянно происходило с соизволения Константинопольского двора. По сему-то Григорий Великий, по избрании его в Римского Епископа, решился писать к Императору Маврикию, который был в дружеских к нему отношениях, заклиная Императора, не утверждать его в звании Римского Епископа; и вместе с тем отправил письма такого же содержания к Патриарху Константинопольскому и разным придворным лицам. Но Префект Римский Герман, перехватив письма, убедил Императора утвердить избрание Григория⁶. Точно также, т. е. с общего согласия клира и народа, были избираемы Римские Епископы и с того времени, когда Карл Великий, победив Короля Дезидерия, освободил Италию от ига Лонгобардов: хотя от сего правила иногда, конечно, уклонялись, по превозмогающим козням вельможей и политическим смятениям. Вообще же избранные не были посвящаемы в Папы, доколе не последовало на то соизволения Императора; в противном случае, избрание не имело никакой силы. Во время общественных смятений, Папы поставлялись и без Императорского утверждения. Так во время смут в Италии, без посредства со стороны Императора, посвящены в Папы Лев Ⅳ и Адриан Ⅱ. Это продолжалось до времён Оттона I, в царствование коего было постановлено избирать Папу по Церковным правилам и посвящать в присутствии Императорских посланников. Впрочем, вскоре после сего Оттон, изгнав Иоанна Ⅻ, не только произвольно поставил Папою Льва Ⅻ, но даже заставил Римлян поклясться, что они никогда не станут избирать и посвящать в Папы без Императорского соизволения. Уже Николай II, опасаясь превозмогающей силы Немецких Императоров, соборным определением, состоявшимся в Риме 1059 года, постановил впредь избирать Папу посредством частной баллотировки Кардиналов Римской Церкви, клиру же и народу только покоряться такому избранию, без участия в нем, оказывая, впрочем, во всем ином всякое уважение будущим Императорам и Королям. Не смотря на то, ещё Григорий Гильдебранд, по избрании его в Папы, просил Генриха Ⅳ, которого впоследствии низверг с престола, не утверждать его избрания, угрожая действовать после совершенно по своим видам⁷.

На Востоке Императоры не только утверждали избрание Патриархов, но нередко сами, не требуя мнения клира и народа, вызывали на Патриаршество тех, коих признавали заслуживающими Патриаршего достоинства. Так напр., были возведены на Патриарший Константинопольский престол св. Иоанн Златоуст и, оказавшийся впоследствии еретиком, Несторий. Вообще Восточные Церкви, твёрдо веруя изречению Духа Св., что якоже устремление воды, так сердце Царево в руце Божие⁸, постоянно признавали назначение, или утверждаемое Царями избрание своих Иерархов решительным и как бы Божественным. Посему и после покорения Восточных Патриаршеств Магометанами, утверждение избираемого на Константинопольское Патриаршество предоставляется Константинопольскою Церковью Султанам. Но как на Востоке Пастыри Церкви исполняют должность судей и начальников гражданских, и эту вековую и спасительную должность утвердили за Пастырями вера и дух народный, дабы, по завещанию Апостола, не судиться у нечестивых иноплеменников: то Константинопольские Патриархи с утверждением их Султанами в своём звании, вносят в казнохранилище Порты большие суммы, искупая таким образом дозволение исповедовать православную Веру, совершать Богослужение, творить суд и расправу в своей пастве, и, как представителям православных, ходатайствовать за православный народ в нужных случаях пред Султанским престолом. Таким образом верные, при содействии своих Епископов, а в особенности Патриархов, имеют средство во взаимных сношениях своих избегать участия неверных, будучи отечески судимы н примиряемы посредством Епископских, а особенно Патриарших увещаний и определений, которые почти без исключения бывают столь беспристрастны и справедливы, что часто сами Магометане предоставляют свои дела решению Епископов Константинопольского Патриаршества. И хотя Восточное духовенство первоначально приняло на себя это бремя единственно из любви к православному народу, а не в видах властолюбия, не из желания господствовать над народом; при всем том, к отягчению скорби православных, бывают и честолюбцы, приобретающие Патриаршее достоинство посредством взноса до-крайности больших сумм. Это происходит от того, что под игом неверных все пути возвышения заграждены; православные не могут отличиться ни на военном поприще, ни в судебных палатах, так как все высшие должности исправляют Магометане, и честолюбцы из Христиан решаются искать возвышения над своею братией в духовном звании. Впрочем нормальное избрание Восточных Патриархов совершается Собором Епископов, в коем большинство голосов решает выбор. По избрании (если Русская Церковь есть верный отпечаток Восточных), избранный в Патриархи, хотя бы был Епископом, снова получает Епископскую хиротонию для осенения сугубою благодатью Духа Св., так как круг деятельности Патриарха по делам Церкви гораздо обширнее и многотруднее Епископской. Из этого очевидно, что избрание Епископа и утверждение в Епископском достоинстве в Восточных Церквах существенно одно и тоже, или такое же, какое было в древних православных Церквах. А как далеко уклонилась в этом отношении от духа и обычаев первых времён Христианства Церковь Латинская, мы легко усмотрим, обратив внимание на Образ избрания, посвящения в Епископа и венчания на царство Римского Папы.

По кончине какого-либо Папы, немедленно собираются Кардиналы для совещания, как действовать в полицейском и обрядовом отношении, доколе будет продолжаться так называемый конклав. Вместе с тем, читают буллы Александра Ⅲ, Григория Х, Климентов V и Ⅵ, и Иулия Ⅱ, преимущественно же Пия Ⅳ (1567 г.), Григория ⅩⅤ (1621 г.), Урбана Ⅷ и Климента Ⅻ, изданные ими на случай избрания Папы. По прочтении булл, Кардиналы дают присягу, что будут поступать по ним. Кардинал-казначей, приказав Министру обрядов сломать так называемое рыбачье кольцо и печати умершего Папы, избирает двух духовных сановников, из коих один должен сказать надгробное слово на похвалу скончавшегося Папы, а другой – об избрании нового Папы. На втором заседании Кардиналов, государственные чиновники Папской области изъявляют пред Кардиналами свою скорбь о кончине Папы, а Кардиналы объявляют им о предстоящем избрании Папы.

На третьем, четвёртом и пятом заседании, избирают для конклава двух врачей, хирурга, двух фельдшеров для бритья Кардинальских бород и другую подобную прислугу. На шестом заседании, младший из Кардиналов вынимает жребий относительно назначения покоев, в коих должен происходить конклав; избирают обрядовых чиновников и прислугу для содержания в чистоте покоев и других потребностей. На седьмом заседании каждому Кардиналу, сверх двух должностных – духовного и светского – прислужников, дают ещё по одному служителю. На восьмом заседании, два избранные для сего Кардинала составляют список всех сторонних лиц, необходимых в составе конклава. В продолжении девятого и десятого заседаний избираются три Кардинала, коим поручается главный надзор над запором конклава и внутреннее его интересы.

Десятого дня по кончине Папы Кардиналы собираются в церкви св. Петра, в которой Кардинал-декан совершает обедню о ниспослании благодати Божией для выбора Папы; а предназначенный для сего другой Кардинал говорит слово, которым старается побудить Кардиналов избрать на Папство знаменитого и достойного мужа. После обедни Кардиналы, в сопровождении Швейцарской и дворянской гвардии и Папских певчих, поющих «Царю небесный», шествуют в здания, назначенные для конклава.

Пришедши на место, избранное для конклава, Кардиналы идут в домовую церковь (каплицу), в которой совещаются о способе подавания ими голосов, или балов. При сем снова читаются буллы относительно избрания Папы и присягают следовать изложенным в них постановлениям. О чем делает им увещание и Кардинал-декан.

Того же дня вечером, как только сторонние лица удалятся из конклава, тотчас каменщики закладывают кирпичом все входы и наружные окна, оставляя для входа в конклав одни только ворота, которые имеют внутренние и наружные замки отличного один от другого устройства. Ключ от внутреннего замка даётся управителю конклава, a от внешнего хранится у главного чиновника обрядов. В упомянутых воротах имеется одно окно, а в ближайшей к воротам стене сделаны четыре круглых отверстия, в коих устроены вертящиеся колеса, посредством коих имеют быть доставляемы яства и другие предметы, в которых Кардиналы могут иметь нужду. Вблизи тех ворот есть ещё небольшая калитка, в которую пропускают государственных посланников и верховных чиновников Папской области, также выходят из конклава больные Кардиналы. Сверх всех внутренних и наружных застенок и запоров есть ещё большие ворота с большим висячим замком, от коего ключ хранится у главного чиновника обрядов, а пред зданием конклава устрояется для караула будка.

В конклаве, по заключении его, кроме Кардиналов и их прислуги, остаются два лекаря, хирург, аптекарь, два фельдшера, четыре чиновника обрядов, секретарь Кардинальского Собора, нисколько монахов в качестве духовников, плотник, столяр и каменщик. Все сии лица, при вступлении в конклав, дают присягу хранить тайну.

Первого же вечера, по заключении конклава, Кардинал-декан и Кардинал-казначей обходят кругом конклав, с тем, чтобы удостовериться, все ли исполнено сообразно с постановлениями, а снаружи конклава поставляется для стражи Швейцарская гвардия, которая становится у всех входов, ведущих в конклав.

Собрание балов, решающих избрание Папы, составляет главное занятие и единственную цель собрания Кардиналов в конклаве. В первый день, по его заключении, избираются те Кардиналы, к которым имеют обращаться посланники и главные чиновники Папской области. Во второй день Кардинал-декан совершает обедню, на которой все Кардиналы приобщаются св. тайн, а на третий уже день начинаются заседания Кардиналов, имеющие целью собственно избрание Папы, которое совершается в следующем порядке. Один из обрядовых чиновников ежедневно в 6 часов утра и в 2 часа по полудни обходить весь конклав с колокольчиком, возглашая: «в часовню Господню», ad capellam Domini! За сим один из ближайших прислужников каждого Кардинала несёт чернильницу в домовую церковь, назначенную для собирания балов. В начале каждого заседания, определённый для сего Иеромонах Августинского ордена служит шёпотом обедню, или поёт какой-либо псалом. После сего остаются одни Кардиналы, a прочие лица удаляются. В 9 часов вечера один из обрядовых чиновников снова обходит конклав с звонком, возглашая: «в келлию Господню», ad cellam Domini, – для означения, что каждый должен оставаться в своём покое.

Избрание Папы, смотря по обстоятельствам, происходить трояким способом. Первый способ в том, что баллотируют, подходя к известному месту, что именуется доступом: accessus; второй способ третейский, или полюбовный; третьим способом признается внушение свыше, или вдохновение, inspiratio, или молитва, oratio. Редко прибегают к последнему способу избрания, по которому кто-либо как бы нечаянно кем-нибудь из собрания провозглашается и все признают его Папою. Третейский способ избрания (compromissio) состоит в том, что Кардиналы отделяют из среды своей несколько набожных, учёных, сочленов, которые по совещании именуют того, кого признают они достойным Папского сана, a все прочие Кардиналы подтверждают такое избрание в Папы наречённого третейским избранием. По первому способу, именуемому доступом (accessus), баллотировка избираемого происходить секретно. Этот способ подробно изложен в булле Григория ⅩⅤ, и поскольку предоставляет избирающему полную свободу и смелость; то избрание в Папы по сему способу доселе в употреблении и производится в следующем порядке.

Посреди домовой церкви поставляется длинный стол, н а концах коего кладутся подносы с карточками без всякой надписи. На столе ставятся посредине две чаши, в которые влагаются карточки с надписанием; малый ларчик или коробочка, со скважиной на верху, запертая замком, и кошелёк, в который младший из Кардиналов бросает шары, на коих начертаны имена всех Кардиналов. Из этого кошелька вынимают девять шаров, как бы жребиев, коими избирается три Кардинала для осмотра вышеупомянутых карточек (scrutator), три для поверки тех карточек (revisor), а три Кардинала для того, чтобы отбирать и приносить в собранию карточки от тех Кардиналов, которые по болезни остаются в кельях. Но такие карточки собственноручно влагаются больными Кардиналами в коробочку; посылаемым за ними дозволяется только по просьбе и поручению больных Кардиналов писать на карточках имя избираемого ими. Самое, избрание происходит следующим образом:

Старший Кардинал подходит к столу, берёт с подноса карточку, пишет на ней имя избираемого им, припечатывает её, подходит к алтарю, поднимает вверх в двух пальцах и произносит в слух присягу: «клянусь Христом Господом, который будет судить меня, что я избираю того, коего по Бозе признаю долженствующим быть избранным, и что сию самую карточку положу в чашу.» (Testor Christum Dominum, qui me judicaturus est, me eligere, quem secundum Deum judico eligi debere et quod idem in accessu præstabo). За тем присягнувший полагает свою карточку на одном из подносов, поставленных на столе, и наконец влагает в чашу. Подобно сему по старшинству поступают и другие Кардиналы. Если в числе баллотирующих есть больной, который по болезни не может подойти к алтарю; то один из назначенных для сего Кардиналов несёт к больному чашу или ларчик с тем, чтобы больной сам опустил в него свою карточку. Когда все балы собраны в чашу; тогда, несколько раз потрясши её, ставят на стол, а один из Кардиналов, перечисляя карточки, влагает их в другую чашу. Равным – образом поступают с баллами находящимися в ларчике. Если число баллов не соответствует числу Кардиналов; то все карточки немедленно сжигаются, и снова начинается баллотировка. Если же количество карточек соответствует числу Кардиналов, то объявление голосов происходит следующим способом. Первый из Кардиналов, назначенный для осмотра карточек, развёртывает постепенно каждую из них до того места, где написано имя избираемого, и произнесши оное, передаёт карточку другому осматривающему, который, прочитав имя вслух, передаёт, третьему осмотрщику. Между тем каждый из баллотирующих Кардиналов отмечает число баллов на поставленном пред ним листе бумаги, на коем написаны имена всех Кардиналов. В тоже время один из Кардиналов, осматривавших карточки, нанизывает их на шёлковую нить в том месте, где написано «избираю» (eligo) и в таком виде влагает в чашу. Три Кардинала, назначенные для поверки баллов, удостоверяются в их не подложности, рассматривая карточки, все ли соблюдено при начертании и при печатании их, как предписано. Напр., по перечислении баллов, тот Кардинал, который имеет их две трети, провозглашается Папою. Если ни один из Кардиналов не имеет требуемого большинства голосов, то собираются для баллотировки после полудня; но тогда избирающий должен подавать голос на другое лицо; а если который остаётся при своём мнении; то пишет на карточке: «никого не избираю» (nemini accedo). А когда избирает другого, то пишет: «избираю такого-то» (accedoad). Однако же после-полуденные баллы сверяются с вложенными в чашу поутру, чтобы удостовериться, не подавал ли уже баллотирующий голоса на одно и тоже лицо во время ранней баллотировки, и в сомнительном случае обращают внимание на девиз, прописываемый каждым избирателем на карточке, каковой девиз обыкновенно состоит в каком-либо изречении из свящ. Писания. Если по окончании после-полуденной баллотировки также ни один Кардинал не получил двух третей баллов; то на другой день вновь бывает баллотировка; a прежние карточки сжигаются.

Карточки, на коих Кардиналы прописывают свой голос относительно лица, избираемого в Папы, приготовлены особенным образом. Каждая из таких карточек должна быть в 6 дюймов ширины и в 5 дюймов длины. На всякой из тех карточек проведено восемь линий, между коими оставлено восемь порожних мест. Между первою и второю линией избирающий пишет: я NN Кардинал (ego NN Cardinalis), и пригибает эту надпись к последующему второму порожнему месту, закрывая четвертую и пятую линию; на краях третьего промежутка начертаны два крестика, между коими избирающий прилагает печать своего герба на мягком воске. На четвёртом промежутке, между четвертой и пятой линией, пишется имя того Кардинала, на избрание коего избирающий подаёт свой голос, в такой Форме: «Избираю верховным Первосвященником всечестного Господина моего, Господина Кардинала NN». (Eligo in summum Pontificem reverendissimum Dominum meum, Dominum Cardinalem NN). За тем карточка свёртывается далее до шестой линии, между коею и пятою оставляется пустое место; между шестою и седьмою линией снова прилагается в средине печать, a в промежутке между седьмою и восьмою линией избирающий прописывает какое-либо изречение из свящ. Писания. Последний промежуток с краю оставляется порожним, а карточка припечатывается сверху с таким искусством, что при осмотре карточек можно только видеть избираемого и изречение свящ. Писания. Такие же употребляются карточки и с такими же предосторожностями свёртываются по их надписании во время после-полуденной баллотировки, с тем различием, что избирающий вместо глагола «избираю» (eligo), пишет: «пристаю к Кардиналу NN, и могу пристать, как явствует, из моего балла и ниже-прописанного». (accedo ad Cardinalem NN, et possum accedore, ut patet ex voto et ex subscripto). Последнее предостережение прописывается для удостоверения в девизе, что избирающий избирает в Папы лицо отличное от того, на которое давал голос во время утренней баллотировки. Остающийся при прежнем своём мнении пишет на карточке: «ни к кому не пристаю» (accedo nemini). Свиток карточки снова так искусно припечатывается, что кроме избираемого не возможно по ней узнать имени избирающего Кардинала, тем более, что обратная сторона карточки расписана красками, чтобы с этой стороны не возможно было прочесть имени и прозвания избирателя.

Между тем, так как в конклаве нет достаточной для всех Кардиналов кухни; то постановлено, чтоб им доставляемы были блюда из их жилища. С сей целью ежедневно, в 12 часов, домашняя прислуга Кардиналов проходит улицы. Впереди идут два комнатных служителя, из коих каждый держит деревянную палку, или шест, на коем изображён герб Кардинала. Если этот Кардинал произведён в Кардинальское достоинство скончавшимся Папою; то шесты слуг его выкрашены фиолетовой краской, а шесты слуг старейших Кардиналов бывают зелёные. За комнатной прислугой идёт гардеробмейстер с серебряной тростью, и если Кардинал первого разряда, то гардеробмейстер держит трость наклонённою вниз; если второго разряда, то держит её прямо вверх. За гардеробмейстером следуют попарно несколько рейтаров, за которыми едет верхом правитель дома и чашник; за ними идут лакеи, несущие блюда и напитки в корзинах фиолетовых и зелёных, на двух окрашенных жезлах. Наконец за ними влечётся употребляемая Кардиналом во время торжественных выездов карета, окружённая лакеями, хотя в это время никто не сидит в ней, а только иногда везут в ней яства. Таких карет более сорока, одна за другою, тянутся в сопровождении прислуги. Когда этот поезд остановится возле колеса, посредством коего доставляются Кардиналам блюда: тогда управители Кардинальских домов поочерёдно произносят имена своих Кардиналов, а один из прислуги того Кардинала, запертый с ним в конклаве, берёт блюда и относит их для осмотра. Прелат, состоящий в должности осмотрщика, просматривает все блюда, чтобы удостовериться: нет ли в них каких-либо писем, из опасения: не имеют ли Кардиналы с кем-либо во время конклава письменных сношений. Для сей цели требуется, чтобы вся посуда, в которой доставляются напитки, состояла из чистого стекла, и не была чем-либо оплетена или закрыта. Когда все съестное и напитки перейдут в конклав, тогда один из прислужников (cursor) и главный чиновник обрядов затворяют двери за сказанным колесом и прилагают к ним печати своих гербов.

Для провозглашения кого-либо Папою требуется, как сказано, в пользу избираемого две трети голосов. По удостоверении в потребном количестве баллов, тотчас один из Кардиналов громко произносит имя избранного, a сидевшие вместе с ним Кардиналы отступают от него, означая тем, что их равенство с ним прекратилось. Вслед за тем младший Кардинал-диакон звонит в колокольчик, по звону коего чиновник обрядов с секретарями Кардинальского собрания приходят в церковь конклава, а Кардинал-декан и первый Диакон-Кардинал с чиновником обрядов подходят к избранному, спрашивая его: принимает ли он на себя достоинство Паны? «Acceptas ne delectionem de te, canonice factam, in summum Pontifiсem»? Отрицания не бывает. Избранный в тоже мгновение, преклонив колена, молится несколько минут о ниспослании ему Св. Духа; за тем вставь, отвечает, что он согласен на избрание и на будущее время усвояет себе имя такое-то. После сего главный чиновник обрядов составляет об избрании Папы акт, и, прочитав его громко, предлагает секретарю конклава я двум меньшим чиновникам обрядов подписать этот акт.

В след за тем Кардиналы-диаконы подводят избранного к алтарю, пред коим он снова совершаешь краткую молитву; отсюда ведут его в ризницу, в которой он садится на приготовленном кресле. Здесь служители его, при содействии чиновника обрядов, снимают с него Кардинальскую одежду и одевают в Папскую. Между тем в церкви конклава приготовляется для него кресло на носилках (sedia gestatoria). Как только Папа сядет на нем, немедленно Кардиналы подходят к нему поодиночке и воздают ему первое поклонение, состоящее в целовании и двукратном обнимании его. После сего подходит к Папе Кардинал-камергер и возлагаешь на его персть кольцо рыбака, которое Папа вручает главному чиновнику обрядов, с тем, чтобы он заказал вырезать на камне имя нового Папы. Первый из диаконов-Кардиналов, предшествуемый, с разрешения Папы, чиновником обрядов, торжественно несущим Папский крест, открываешь ход в сопровождении хора Папских певчих, которые поют: «се великий Священник»! (Ессе Sacerdos magnus), а Кардинал-диакон объявляет народу о избрании нового Папы провозглашая: «Возвещаю вам радость великую: «мы имеем святейшего Папу, достопочтеннейшего «Господина N, который восприял себе имя N» (Anliuncio vobis gaudium magnum; Papam habemus, eniinenlissimum ac reverendissimum Dominum N, qui sibi nomen N imposuit).

Быстро распространяется это известие в городе; многочисленные толпы народа всех сословий спешат к конклаву с радостными восклицаниями. В тоже время, в крепости св. Архангела Михаила стреляют из пушек, начинается по всем колокольням трезвон; а Швейцарская гвардия на сообщённое ей известие отвечает громким ура!

Между тем в конклаве Папа принимает от Римского Губернатора жезл его и снова вручает ему, для означения верховного своего над Римом владычества. После сего Губернатор, с находящимися в конклаве лицами, допускается к целованию Папских туфлей. Когда же всё приуготовится для торжественного Богослужения, тогда Папа с Кардиналами, деканом, вицедеканом и казначеем, отправляется в открытой коляске в Ватикан, и, надев на себя Папские отличия, входит в Сикстинскую придельную церковь, где, после краткой молитвы, восходит на церковный престол (mensa) и садится по средине его. Тогда Кардиналы воздают ему вторичное поклонение, целуют его туфли, перчатки на руках и обнимают его. Тотчас после сего, начинается род крестного хода, коему предшествует ротный аудитор с крестом; певчие поют: «Се великий Священник (Ессе Sacerdos magnus)!» и все идут в церковь св. Петра. За крестом следуют по чинам Кардиналы, т. е. Деканы, Пресвитеры, Епископы, чиновники, именуемые хранителями (сопservatores) Папской области, Римский Губернатор с Сенатом и трое Кардиналов-диаконов. Ход сопровождают офицеры Панской гвардии и начальники линейного войска, а в хвосте этого хода аудитор Папской камеры, управитель Папского дворца, Патриархи, Архиепископы, Епископы и так называемые Апостольские Протонотарии.

По вшествии крестного хода в церковь св. Петра, Папу несут к одному из церковных престолов, где Папа, сошедши с носилок, читает краткую молитву, а крест относит в придел, именуемый Папским (altare della confessione di S. Petri). Boстав от молитвы, Папа принимает от Кардинала-диакона митру и возлагает на главу свою, после чего относят его к другому церковному престолу, пред коим он читает молитву в митре на главе, а но окончании молитвы восходить на церковный престол (mensa), и садится посредине его на красной подушке. Тогда Кардинал-декан и Папские певчие поют гимн: Тебе Бога хвалим. Во время сего пения, сидящие по чинам Кардиналы воздают Папе третье, вышеописанное, поклонение. После сего Кардинал-декан поёт антифон и читает молитву про Папу, который между тем, сшедши с престола, даёт собравшемуся во множестве народу благословение, признаваемое Латинистами Апостольским. По окончании сего обряда и колокольного пиона, снимают с Папы знаки его отличия, Папа удаляется в ризницу, а отсюда со всею свитою, в предшествии двадцати двух пылающих факелов, сопровождаемый восклицаниями народа, и салютуемый пушечными выстрелами, идёт в прежнее своё жилище.

В этот день конклав остаётся отверстым, и Кардиналы разъезжаются по своим дворцам; вечером дворцы дипломатического корпуса, Римских Князей и Перов, также все публичны» здания и частные дома освещаются блистательной иллюминацией; а в течение трёх последующих дней Князья Римской области, Римские дворяне и иностранцы допускаются к Папе целовать его туфли

В день своей коронации Папа идёт в церковь св. Петра, предшествуемый тайным стряпчим своей консистории, одним почётным чиновником и значительным числом прелатов. За ними идут ротный аудитор, несущий Папский крест, Кардиналы в красных шляпах, чиновники, именуемые оберегателями (conservatores) Папской области, Римский Губернатор с Сенаторами и три Кардинала-диакона, а Папу несут на носилках комнатные его служители в красной ливрее, в сопровождении Генералов, Полковников дворянской гвардии, Командиров строевого войска, Коменданта ворот св. Архангела, и весь народ проходит так называемою лестницею Константина в церковь св. Петра. Под воротами сей церкви приготовляется для Папы трон с балдахином, a возле трона ставят кресла для Кардиналов. Здесь Папа сходит с носилок и возводится Кардиналами-диаконами на приготовленный трон. В тоже время хор певчих поёт: Ты еси Петр, и на сем камеии созижду Церковь Мою и проч., а один из Кардиналов, по знаку, данному чиновником обрядов, идёт на правую сторону Папы и с открытою головою говорит на Латинском языке проповедь. Но предварительно, приложившись к туфлям и перчатке Папской, просит Папу дозволить собору и духовенству церкви св. Петра, также певчим своим приложиться к его туфлям.

По окончании сего обряда, весь народ, в предшествии чиновника обрядов, подвигается к церкви св. Петра. Кардиналы по чинам идут пред Папою с крестом, а Папу при громких восклицаниях народных, вносят на носилках во внутренность церкви, в которой он сперва идёт к алтарю, именуемому приделом св. Тайн, и молится там пред престолом на коленях. Отсюда несут его в предел, именуемый Климентовым, в котором снова читает он краткую молитву; наконец относят его на главный трон, устроенный против большого престола. По сторонам трона садятся иностранные посланники, Князья Римской области, а Кардиналы в своих порфирах, титулярные Патриархи, Архиепископы и Епископы прикладываются к Папским туфлям. За тем ротный аудитор подходит с крестом к подножию Папского престола, а Кардинал-диакон, сняв с Папы митру, говорит: буди имя Господне благословенно! (sit nomen Domini benedictum); вместе с тем Кардиналы облачаются для предстоящего Богослужения в ризы белого цвета. Папа, встав с трона, начинает петь гимн, именуемый терция (tertia), который оканчивается хором певчих и сослужащих. Между тем Папа читает псалмы и приготовляется к служении литургии; при сем один из титулярных Патриархов держит пред ним служебник, а другой – зажжённую свечу. Ротный аудитор, действующий во время Богослужения в качестве субдиакона, приносить Папе новые туфли, а Папа, прочитавши молитву, снимает одежду, в которой вошёл в церковь, умывает руки и облачается во все Папские одежды.

По облачении Папы, совершается внутри крестный ход, коему предшествует Кардинал-диакон, a место его у Папского трона занимают другие Кардиналы. Первый ассистент, или Кардинал-диакон начинает шествие пением: с миром изыдем (procedamus in расе). Папу несут на носилках с балдахином. Шествие останавливается у так называемого предела исповеди. В это время церемонимейстер, преклоняя пред Папой троекратно колена, зажигает пред ним костриковатый льняной клубок, привязанный к серебряному жезлу, и поёт громко: «Отче Святый! так проходит слава мира сего!» (Pater sancte! sic transit gloria mundi)!

После крестного хода, по принесении Папы в так называемую пресвитерию, Папа преклоняет колена на ступенях алтаря, именуемого Апостольским, принимает от субдиакона поручу, снова садится на трон и надевает митру. По прочтении Кардиналами положенных молитв, снова сходит Папа с трона и приближается к престолу, возле коего, поцеловав поднесённый ему омофор, надевает его. По новейшей Форме, Папский омофор мало чем шире двух дюймов; на нем имеются три креста, а на них три бриллиантовые астры, или розеты. Кардинал-диакон, поднесши Папе омофор, при возложении его на Папу, возглашает: «приими омофор, священную полноту первосвященнического достоинства, в честь всемогущего Бога, преславной Девы Марии Матери Его, св. Апостолов Петра и Павла и Святых Римской Церкви». (Accipe pallium, sanctam plenitudinem pontificialis officii, ad honorem omnipotentis Dei, glorissimae Virginis Mariæ et Sanctorum Apostolorum Petri et Pauli et Sanctorum Romanæ Ecclesiæ). За тем Папа, поцеловав и окадив престол, снова садится на свой трон. В это время опять подходят к нему один за другим, но чинам, Кардиналы; преклонив колена, целуют Папские туфли, воздвигаются и целуют перчатку Папы; Патриархи же, Архиепископы и Епископы целуют туфли и колено его, Аббаты и духовенство церкви св. Петра прикладываются только к Папским туфлям. По совершении такого поклонения. Папа сходить с трона, восходить на ступени алтаря и начинаешь литургию (missa), на которой между прочим субдиаконы поют дневное чтение Апостола, а два сослужащие Кардинала чтению Евангелия на Латинском и Греческом языке. Под конец обедни, пред причастием, Папа снова садится на трон, а один из субдиаконов приносить ему св. Тайны; Папа, вставши, причащается освящённою облаткой и пьёт из чаши освящённое вино посредством дудочки. За сим Римский Сенатор подносить блюдо, над коим Папа умывает руки; Кардиналы, Архиепископы, Епископы окружают его, на ногах. а прочее сослужащее духовенство, стоя на коленах. По умытии рук, Папа снова приближается к престолу, оканчивает, обедню и благословляет народ. По окончании обедни, Кардинал-архидиакон, от имени собора св. Петра, подносить Папе, в виде награды за служение обедни, двадцать пять Иулианских монет.

Коронация Папы совершается на балконе церкви св. Петра. По совершении установленного для сей цели народного шествия, подобного предыдущим, принёсшие Папу на носилках, выносят его на балкон, где Папа, дав благословение народу, стоящему на площади перед церковью, садится на трон, который так устроен, что виден всему народу. Между тем, Пресвитеры и певчие поют антифон: «венец златый на главе его» и проч. (corona aurea super capite ejus, etc). Кардинал-декан читает молитву: «Всемогущий, вечный Боже, достоинство священства, и проч.», (Omnipotens, sempiterne Deus, dignitas sacerdotalis etc). По окончании молитвы, один из Кардиналов снимает с Папы Епископскую митру, на место коей Кардинал-декан возлагает на него Папскую корону, именуемую тиарою¹⁰ говоря притом: «Приими кидарь, украшенный тремя венцами и ведай, что ты отец Государей и Царей, правитель мира на земле, наместник Спасителя нашего Иисуса Христа, коему честь и слава во веки веков». (Accipe thiaram, tribus coronis orniftam, et scias, te esse patrem Principum et regura, rectorem orb is in terra, vicarium Salvatoris nostri, Jesu Christi, cui est honor et gloria in secula scculorum). В след за тем Папа, прочитав по книге молитву, встаёт на троне и даёт благословение народу. Его салютуют с крепости пушечными выстрелами, а разнородные войска, стоящие на площади между народом, из ручного оружия. Вместе с тем воздух потрясается грохотом барабанов, трубными звуками, повсеместным в городе колокольным звоном и восклицаниями парода, коему два Кардинала возвещают совершенное отпущение грехов. Папа ещё однажды встаёт и даёт благословение народу, после чего относят его в ризницу, где он разоблачается. При сем Кардинал-диакон от имени всех Кардиналов поздравляет Папу с коронацией, все разъезжаются по домам, а вечером того же дня бывает великолепная иллюминация.

Для полноты обрядов, сопровождающих постановление Папы, требуется торжественное шествие его в церковь св. Иоанна Латеранского, воздвигнутую на горе Целии (Celio). Церковь сию Латинцы считают, как бы главной церковью всего Латинского Христианства, так что все прочие церкви, по их мнению, суть не более, как дщери Латеранской. В этой церкви венчались в древности Римские (Западные) Императоры; вблизи её построен дворец, в главной зале коего некогда совершались Римские Соборы. Поэтому каждый Папа, после своей коронации, считает долгом своим посетить церковь и дворец Латеранский. Большей частью бывает, что Папу несут в эту церковь на носилках, сопровождая его шествием Кардиналов, чиновников и всего духовенства, подобным выше-описанным. Случается впрочем, что Папа совершает это шествие, восседая на серой лошади, которую, начиная с улицы св. Петра, ведут под уздцы сперва какой-нибудь чиновник местного Княжеского рода (del solio), потом чиновники, именуемые сберегателями Папской области (conservatores) и один её Сенатор. За Папами едут верхами Кардиналы и другие лица высшего духовенства попарно, a целое шествие заключается множеством Папских, Кардинальских и других чиновников и господь карет, колясок и поездов, в сопровождении Папского войска.

Это блистательное шествие, начинаясь от дворца св. Петра, проходит до моста св. Архангела Михаила, а оттуда разными улицами доходит до Капитолия. Здесь бывают устроены триумфальные ворота, от коих Римский Сенатор вручает Папе ключи; вместе с тем, держа в руках жезл из слоновой кости, говорит Папе приветственную речь и даёт присягу на верность службы. Отсюда Папа едет, так называемым коровьим полем (campo vaccino), через триумфальные ворота до Колизея, где старший из Римских Жидовских Раввинов подносит Папе Моисеево Пятикнижие и просит Папу о благопризрении на Евреев. Во время этого шествия все улицы, а преимущественно Жидовская, украшены цветами и коврами, на коих в честь Папы бывают вышиты различные поздравительные надписи на Еврейском и Латинском языке. По прибытии к Латеранской церкви, Папа сходит с носилок, или с лошади, a Кардинал-диакон подносить ему для целования крест. По облачении в священные одежды, Папа восходит на трон, устроенный пред притвором Латеранской церкви, a певчие и Латеранское духовенство подходят для целования Папских туфлей. За тем Кардинал-архидиакон говорит приветственную речь и вручает Папе два ключа, один золотой, а другой серебряный. В тоже время Кардиналы облачаются во все свои священный одежды, а Папа, сошедши с трона, идёт к главным дверям Латеранской залы, при которой Архидиакон подносить ему кропило и св. воду. Папа, окропив вокруг стоящих, снова восходит на трон, на коем несут его к главному алтарю, а один из духовных Латеранской церкви, несёт над Папой большой зонтик. Помолившись пред престолом, Папа садится на трон, приемлет обычное поклонение Кардиналов и благословляет народ. Отсюда несут Папу в соборную (concilii) залу Латеранского дворца, в которой все Кардиналы и знаменитейшие духовные лица получают из рук Папы золотые и серебряные медали, выбитые в память его коронации, с погрудным его изображением. После сего Папа ещё однажды благословляет народ из окон дворца, приказав казначею разбросить между народом крошечную монету с своим гербом; а казначей, бросая её, говорит: «расточи, даде убогим, правда его пребывает». (Dispersit, dedit pauperibus, justitia ejus manet.) Тем и оканчивается торжество коронации нового Папы.

При размышлении об избрании, возведении па Папское достоинство и коронации Папы, особенно обращает на себя внимание поемое во время коронации Папы церемонимейстером изречение: «Отче святый! так проходит слава мира сего!» Хотя, кажется, при этом обряде приличнее было бы возгласить слово Апостольское: все еже в мире, похоть плотская, и похоть очес, и гордость житейская, несть от Отца, но от мира сего есть!¹¹ Нельзя не удивляться ещё, что Латинская Церковь более доверяет простым мирским лицам, нежели Кардиналам, первейшим своим сановникам; потому что по заключении конклава довольствуется присягою лекарей, аптекаря, хирурга, фельдшеров на хранение тайны, а от Кардиналов, кроме двукратной их присяги до составления конклава, во все продолжение его, до выбора нового Папы, ежедневно, поутру и после полудня, требуется присяга при подавании баллов на выбор Папы. Как это согласит с учением о святости Церкви, если первые сановники Западной Церкви в таком у неё подозрении, что не доверяют их совестливости?

Окружив Папу самым блистательным мирским величием, Римская Церковь, или сами Папы, более ещё озаботились об учреждении своего управления над частными народными Церквами, сообразно с измечтанным понятием о том, будто Римский Епископ есть верховный судия и решитель вопросов относительно догматов веры и церковного благочиния. И действительно заслуживает внимания:

Образ управления Папского Римской и подчинёнными Папам частными народными Церквами.

Прежде чем рассмотрим образ Папского управления подчинёнными Римской кафедре народными Церквами, для соображения: в какой мере это управление сходствует с духом управления первенствующею Апостольскою Церковью, a после Апостолов – вселенскою, до разделения её на Восточную и Западную; полезно иметь в виду: каким образом управлялась Церковь Христова со времени основания своего до нововведений Западной Церкви в этом отношении?

По свидетельству книги Деяний Апостольских, первенствующая Апостольская Церковь, до рассеяния Апостолов в мире для проповеди Евангелия, управлялась и решала важнейшие дела свои Собором Апостолов и старцев, или старейшин своих¹².

Оставив, по общему согласно, предстоятелем Иepусалимской Церкви брата Господня по плоти, Апостола Иакова¹³ каждый из Апостолов устремился в ту страну света, на которую указал ему Дух Св.¹⁴ В каждой стране, по обращении её жителей ко Христу, Апостолы избраннейшим из своих учеников излагали Христианское учение во всей полноте¹⁵, и из числа таких Христиан одних поставляли местными Епископами, других Пресвитерами и Диаконами; вместе с тем учреждали, по своему усмотрении, церковное благочиние, и вводили новые, сообразные с духом Христианства, обычаи, противоположные обычаям языческим. Поступая, таким образом, с равною властью во всякой стране мира, Апостолы, как Боговдохновенные, не требовали ни от кого из своих собратий одобрения действий и утверждения своих учреждений: рассеянные в мире, они не могли иметь никаких сношений с другими Апостолами. Но для последовавших за их кончиною времён, Апостолы, как свидетельствует Церковная история, постановили 33-м правилом, Епископу областного города каждого народа считаться первым Епископом той же области, признавать его как бы главою, и ничего важного, подверженного какому-нибудь недоумению, не делать без ведома и рассуждения первого Епископа. К действиям, требующим совместного рассуждения Епископов, относилось определение догматов веры, учреждение благочиния, избрание и постановление для Церкви Епископов и суд над ними. Но и первый областной Епископ не мог решить ничего такого своею властью без общего согласия и раз суждения всех подведомственных ему Епископов. Такими, т. е. главными Епископами известнейших в первые времена Христианских областей, по свидетельству св. Писания, ещё при жизни Апостолов были Тимофей в Ефесе, Тит на острове Крите. Впоследствии, применительно к разделению Римской Империи на префектуры и по обстоятельствам Церкви, обычай возвысил Епископов Римского, Александрийского и Антиохийского над другими областными Епископами и образовались так называемые Патриаршества. Но вселенская Церковь в лице представителей своих на 1-м Никейском Соборе сочла необходимостью и приличием образовать ещё Константинопольское Патриаршество и почтить честью высшего председательства Иерусалимского Епископа¹⁶, a последовавшие за тем вселенские Соборы, второй¹⁷, третий и четвёртый¹⁸, не только предпочли Константинопольского Патриарха Александрийскому, но и сравнили честью и старейшеством с Римскими Епископом. За всем тем оставались некоторые частные Церкви самостоятельными, неподчинёнными ни одному Патриаршему престолу. Такими считались Кипрская и Кесарийская Церкви, также основанные вне пределов Римской Империи, как то: в Персии, Абиссинии. Были случаи, в которых и Патриархи и Епископы знаменитейших Церквей принимали деятельное участие в управлении Церквами неподведомственными им и не состоящими в их округе. Так, Грузинская Церковь, по положению древних Соборов, была в подчинении Антиохийского Патриарха¹⁹; но в смутные времена Грузии и тех Патриаршеств старались поддерживать в ней православное вероисповедание, безразлично, как Антиохийские, так и Константинопольские Патриархи. Кроме того, сами Патриархи, усматривая, что по тесным обстоятельствам, не могут с должным вниманием управлять состоявшей в их ведении Церковью какого-либо отдалённого народа, провозглашали такую Церковь самостоятельной, ничего за сие от неё не требуя, кроме общения мира и любви и единения веры. Так Грузинская Церковь с своё время провозглашена была самостоятельною, под управлением Католикоса; Константинопольские Патриархи признали самостоятельной Русскую Церковь, сперва под управлением Патриархов, потом Св. Синода, а в наши времена Елладскую, или Греческую Церковь, без всякого притязания на всегдашнюю подчинённость тех Церквей, – хотя могли провозглашать с основательностью, что как в северных странах проповедал Апостол Андрей, а в Греции Апостолы Пётр и Павел с своими сотрудниками, коих они, Патриархи, законные преемники, и как те страны озарены Христианским учением и утверждены в православии трудами и попечительностью их предшественников, то и должны завсегда пребывать в подчинении Константинопольскому Патриаршему престолу.

Епархии, подчинённые главному в каком-либо народе Епископу, Патриарху, Митрополиту или Синоду, с древнейших времён управлялись Епископами, которые со своей стороны содержали при себе для совещания в нужном случае опытных священнослужителей; а в залог единения со всеми Епископами страны и послушания управляющему всею областною Церковью лицу или сословию, при посвящении в Епископы, посвящаемый в слух Епископов и Церкви излагал главные догматы Христианского вероучения и давал обет послушания законной своей Власти. Вообще же в первые времена и в смутные обстоятельства Церкви, все Епископы, особенно главных Церквей, считали своим долгом принимать деятельное участие в событиях целой вселенской Церкви и в поддержании православного её вероучения. С сей целью, подражая Апостолам, писали послания к Церквам, неподлежащим их управлению. Так в древности назидали своими посланиями различные, неуправляемые ими, Церкви: Игнатий Богоносец, Дионисий Коринфский²⁰; обличали и старались вразумить собратий, присвояющих себе незаконную власть, как усматривается в послании Кесарийского Епископа Фирмилиана к св. Киприану Карфагенскому о властолюбии Римского Епископа Стефана, также Ириноя, Епископа Лионского к Виктору, Римскому Епископу²¹. При появлении в какой-нибудь области какой-либо ереси, Епископы главных городов сами собою созывали других Епископов для составления Собора, и осудив соборно еретиков, по закону общения, доводили о том своими грамотами до сведения Епископов других Церквей, особенно знаменитейших, как поступил Антиохийский Собор, осудив Павла Самосатского и его ересь²². Впоследствии, когда какая-либо ересь потрясала многие Церкви, для осуждения её, созывали властью Христианских Государей, по ходатайству православных Епископов, вселенские Соборы; а ревностнейшие Епископы, отдалённые и ближайшие к Патриаршеству, или округу, в котором какая-либо ересь произвела смятение и неустройство, прилагали деятельное попечение о поддержании в такой области православного вероучения и устройстве волнуемой Церкви. Такую ревностную заботливость о поддержании православия и об устройстве Церквей показал Василий Великий во время свирепствования Арианской ереси в Антиохийской Церкви и в Армении²³; а во время Унии, колебавшей Западные Русские Церкви, старались своими грамотами укреплять Русский народ в православии, кроме Константинопольских, Иерусалимские и Александрийские Патриархи²⁴.

Для внутреннего же своего управления и устройства благочиния, частные Церкви, имея постоянно в своём внимании слово Божие, правила частных и вселенских древних Соборов, усвояли себе ещё правила, относящиеся к церковному благочинно, постановленные какими-либо Епископами знаменитых Церквей, прославившимися святостью жизни, напр. правила святых Феофана и Кирилла Александринских Епископов, и с любовью принимали канонические о церковном благочинии грамоты, как напр. святых Дионисия и Петра Александрийских, Григория Нисского и Неокессарийского, Афанасия Великого к Аммупу монаху и Руфиниану, также о праздниках, Василия Великого четыре послания к Амфилохию Епископу Икопийскому, к Диодору Епископу Тирскому, к Григорию правителю, к подчинёнными ему Епископам, и. т. д.

Управление Западною Церковью, после многих преобразований, в настоящее-время сосредоточивается под верховным управлением Папы в четырёх конгрегациях (собраниях), которые Латинскими Богословами считаются четырьмя точками опоры, поддерживающими, по их мнению, целый мир Христианский. Главная конгрегация, именуемая обыкновенно Римскою консисторией, имеет своим предметом управление Епископами и монашескими орденами; вторая конгрегация священного суда (sancti officii), более известная под именем инквизиции; третья конгрегация о распространении веры (de propaganda fide), и четвертая – обрядовая, которая наблюдает и учреждает обряды для общественного Богослужения²⁵.

Частнейшие Церкви, подчинённые Папе, управляются Патриархами, Примасами, Архиепископами и Епископами, так, что Епископы всегда состоят в подчинении у Архиепископов, a те и другие – у Примасов или Патриархов26. Впрочем, некоторые из Патриархов имеют в своём управлении не только округов, состоящих из многих Епархий, но и ни одной Епархии, а живут или в чужих Епархиях, или в Риме, для поддержания пустыми своими титлами величия Папы во время торжественных его выходов. Действительные Патриархи, Примасы, Архиепископы, Епископы суть послушные орудия Римской курии. Для удержания их в своём послушании, Папы предоставили самим себе утверждать избрание их своими буллами в звании Архиепископа Примаса, Патриарха и препровождать к ним омофоры; хотя в древности избрание Патриарха зависело от Епископов Патриаршего округа, а утверждение в звании Патриарха – от Государей, и хотя омофор с первых времён Христианства был неотъемлемым отличием каждого Епископа от Пресвитеров. Не полагаясь однако на верность послушания утверждаемых своими буллами в звании Патриарха, Примаса, Архиепископа и Епископа, Папы связывают ещё их совесть требованием от них присяги в полном подчинении Папскому престолу и Папам.

Но утверждение в исчисленных званиях избираемых лиц очевидно доказывает, что Папа вовсе неественно управляет вселенской Церковью, при посредстве не только его конгрегации, а даже нунциев и легатов от Папского ребра. Ибо во-первых, в критических обстоятельствах Церкви, как было напр. во время Французской революции, и тогда, когда Наполеон содержал Папу в Фонтенебло, многие Епархии во многих местах, за смертью Епископов, оставались без них по десяти и более лет, конечно не без вреда для пасомых в духовном отношении. И во-вторых, с какою совестью Папа, находясь, по Русской поговорке, за тридевять земель, в ином государстве решается утверждать избранных в Епископы и проч., когда он многих не видел в лицо, как они его? Между тем, часто случается, что Папы, для показания своей власти, или по другим побуждениям, не утверждают лиц, избранных в Епископское звание местными высшими Латинскими сановниками, с согласия местных светских правительств, – которые везде ничего не хотят более, как благоустройства своих государств, мира и благоденствия народного, водворению коих во всяком народе ничто столько не содействует, как проповедание Евангельских истин в их беспримерной чистоте и силе. На каком же основании Папы часто отвергают лица избранные местными высшими Латинскими сановниками, с согласия местных правительств? Очевидно, доверяя своим тайным агентам. Но Папские агенты могут быть, и действительно большею частью бывают или из духовного звания, честолюбцы и корыстолюбцы, которые, сгорая желанием получить сан Епископский, для своих целей чернят честь людей, достойных уважения во всех отношениях; или – из звания светского, почти всегда такие люди, которые, расстроив своё состояние развратом и непомерною роскошью, жаждут политических переворотов, в том предположении, что общественные потрясения либо сокроют их от общего позора, либо откроют им случай к обогащению. Не менее удивительно и то, что Папские грамоты и буллы, которыми утверждаются к посвящению избранные в сан Епископа и проч., не достаются даром. Во Франции, напр. Епископ платит за такую буллу 3,333 франка, 33 сантима, a Архиепископ 5,000 франков²⁷. Удивительно, потому что Спаситель сказал: туне приясте, туне дадите²⁸, а Апостол Петр Симону, желавшему приобрести дар Духа Св. за деньги, отвечал: сребро твое да будет с тобою в погибель²⁹.

На Востоке омофор всегда считался в числе облачений, отличающих Епископа от Пресвитера: а как на Епископа, когда совершала он Богослужение, взирали как на образ Христа Спасителя, то омофору, который был соткан из овечьей шерсти, давали таинственное значение овцы, в ознаменование того, что Иисус Христос восприял на рамо своё естество человеческое и, как отысканную своими подвигами заблудшую овцу, принёс к Отцу небесному³⁰. На Западе, как свидетельствует История, омофор, в первый раз отправлен был Григорием Великим в Англию Епископу Августину, который вместе с тем наименован был Английским Архиепископом, как бы в дар за успешные его действия в обращении ко Христу Саксонцев, покоривших своим оружием главную часть Англии³¹. Впоследствии, по свидетельству Истории, Папа послал омофор Ванифатию, прозванному Апостолом Германии, также за успешное обращение Германцев. Латинские Богословы дают омофору значение полноты благодати священства. Из такого значения омофора, если оно относится к носящему его, следует, что Папа, дав кому-либо омофор, ничем уже не выше того, кто получает от него омофор.

Но самое обязательное средство удерживать в подчинённости Папе Патриархов его, Примасов, Архиепископов, Епископов, даже монахов, состоит в присяге, которая, отнюдь не похожа на простой обет иноков Восточной Церкви пребывать в послушании Настоятелю и старшей о Христе братии, а почти во всем сходна с присягами, по которым подданные клянутся в верности своим Государям. Казалось бы, что те, которые именуют себя наместниками Иисуса Христа должны помнить изречение его: не кленитеся всяко… буди же вам еже ей, ей, еже ни, ни³², тем более, что присяга требуется от единоверных, которые не обязаны изречением её подавать пример, побуждающий к присяге на верность Папе иноверцев, как бывает в государствах, состоящих из подданных не одного вероисповедания. С другой стороны, если Папы и их подчинённые уверены, что всякий Папа есть наместник Христов: то последователи их без всякой присяги пребывали бы им верными по силе одного в том убеждения. Не смотря на то, после Бонифатия, именуемого Германским Апостолом, который первый, сколько по Истории известно, дал присягу Папе, Папы никого уже из Архиепископов не жаловали омофорами, не утверждали их в сем звании, доколе не принесена была присяга на верность Папам. И хотя некоторые Архиепископы отказывались от присяги, требуемой Папами, представляя, что это нововведение, неизвестное Христианской древности; но Папы устояли на своём. Так, когда один Польский Архиепископ, отрицаясь от присяги, на верность Папе, писал к Пасхалису II, что государственные чины Польши удивляются такому требованию, как неслыханной странности; Пасхалис отвечал ему, что если Спаситель, будучи сердцеведцем, требовал от Апостола Петра присяги троекратным вопросом: любиши ли мя? то тем паче он, Пасхалис, имеет нужду в присяге своих подданных, чтобы мог на них положиться³³. Польский Архиепископ легко мог возразить, что вопросов Спасителя, предложенных Апостолу Петру, нельзя считать требованием присяги; что те вопросы, как разумели Отцы Церкви, были обличением самонадеянности Петра, по которой он, впав в малодушие, троекратно отвергся Христа; что в самых ответах Петровых заключается единственно такой смысл: «хотя, по немощи человеческой природы, отрёкся я от Тебя, Господи; но не преставал любить и люблю Тебя»; что Спаситель вопрошал Петра, в присутствии Апостолов именно с тем, чтобы они были свидетелями покаяния и восстановления Петра в звании Апостольском. Но Польский Архиепископ, вероятно сообразив силу Папской, власти и земную выгоду Архиепископства, дал присягу на верность Пасхалису II.

Кроме такой присяги с одиннадцатого века, требовалось ещё от Епископов Латинского вероисповедания, чтобы они титуловались в издаваемых ими от своего имени грамотах: «Божией и Апостольского престола милостью, Епископ N». Такой титул на суде здравого смысла не мог не казаться дерзким; ибо, сознавая, что удостоение Епископского достоинства зависит единственно от милости Божией, полагать милость какого-нибудь, хотя бы то Апостольского, престола, в уровень с Божеской милостью, дерзко.

Но особенного заслуживает внимания смысл присяги, требуемой Папами от их Примасов, Архиепископов, Епископов и проч. Вот перевод этой присяги³⁴: «Я избранный Церкви N. от сего дня и впредь буду верным и послушным блаженному Петру Апостолу и св. Римской Церкви и Государю нашему, Господину Папе N и его преемникам, канонически поставляемым (intrautibus). Не стану совещаться, соглашаться или действовать с намерением лишить их жизни, или члена, или о том, чтобы схватить их (captione) коварным образом, или насильственно возложить на них кем либо, каким-нибудь образом руки, или причинить им какую-либо обиду, под каким бы то ни было коварным предлогом (colore). Никакого намерения их, которое они мне доверят сами собой, или через нунциев своих, сознавая, что сие послужит к их вреду, никому не открою. Буду вспомоществовать им, не оставляя своего сана, к удержанию и защищения Римского Папства н регалий св. Петра против всякого человека. С легатом Апостольского престола, встречая и провожая его, буду поступать почтительно и вспомоществовать ему в нуждах. Буду стараться защищать, приумножать и распространять права, почести, преимущества и авторитет св. Римской Церкви, Государя нашего Папы и преемника его. Не буду участвовать ни в намерении, ни в действии, ни в совещании, замышляющем против Государя нашего, или против той же Римской Церкви, что-нибудь неблагоприятное, или против лиц, прав, чести, состояния и власти их предосудительное. A если узнаю, что о чем-либо таковом какие-нибудь люди совещаются, или что-либо затевают, буду препятствовать тому по возможности, и сколько возмогу, поспешнее дам о том знать тому же Государю нашему, или кому-либо другому, через кого может это дойти до его сведения. Правила св. Отцов, определения, постановления, ограничения (reservationes), предостережения и указы Апостольские буду соблюдать всеми силами и других заставлю соблюдать. Еретиков, схизматиков и противящихся тому же Государю нашему или вышесказанным преемникам его, сколько могу, буду гнать и преследовать (pro posse persequar et impugnabo). Приглашаемый на Собор, приду, если не буду задержан каноническим препятствием. Апостольские пороги через каждое трёхлетие лично сам собою буду посещать и Государю нашему и вышеозначенным его преемникам дам, отчёт но всем, относящемся к моей пастырской должности, во всех предметах, относящихся к состоянию моей Церкви, касательно благочиния (disciplina) клира и народа, и наконец во всем, каким бы то ни было образом относящемся ко спасению вверенных мне душ; и взаимно Апостольские повеления со смирением приму, и сколько возможно тщательнее исполню. Если же буду задержан, законным препятствием; то все вышесказанное исполню посредством достоверного посланника, получившего на сие особенное полномочие и избранного, из среды состоящих при моей кафедре (capituli). людей, или состоящего в церковном сане, или через заслужившего лично доверие (personatum); а если таких людей у меня не достанет, через иного какого-либо мирского Пресвитера или Иеромонаха, примерной правоты и верности, о вышесказанных предметах вполне наставленного. О таковом же препятствии постараюсь донесть, с законными доказательствами. Кардиналу-докладчику (proponentem), члену конгрегации св. Собора Римской Церкви, через вышесказанного посланника. Имений, определённых на издержки моего стола, не буду ни продавать, ни дарить, ни присвоять себе в виде наследственного (non infeudabo), ни заменять на другое каким бы то ни было образом, хотя бы то с согласия моего капитула, без ведома Римского Первосвященника. А если решусь на уступку оного кому-либо другому, то соглашаюсь подвергнуться наказанию, определённому в изданном на сей предмет постановлении. так да поможет мне Бог и сие святое Евангелие.

Очевидно, что эта присяга, как справедливо замечает известный писатель наш, Андрей Николаевич Муравьев, отзывается всеми ужасами средних веков³⁵. Принимающий Епископский, высший сан священства, клянётся, что не будет человекоубийцей, тогда как, по правилам Собора, даже бийца, т.е. тот, кто просто наносит удар, не может быть Священником. Какова святость тон Церкви, в которой избранные в сан Епископский подозреваются в возможности решиться на причинение насилий, да ещё Первосвященнику своему! Если же кандидаты на Епископство подозреваются в возможности соперничая с их стороны таких преступлений, то почему не подозревать, что они могут быть и клятвопреступниками? Что же после сего будет значить присяга? По силе рассматриваемой присяги, Епископ со своими клевретами ни о чем столько не должен заботиться, как о приумножении силы, богатства и могущества Римской Церкви. Значит, с той только целью он должен заботиться о своей пастве, чтобы извлечь из неё средства для пользы Римской Церкви? Но, при такой заботливости об ней, Епископ не в состоянии будет уже питать к отечеству своему ту любовь, которой высокий пример представил в своём лице Спаситель. Да и к чему столько забот о внешнем могуществе Римской Церкви, если Папы действительно наместники Иисуса Христа, который алкал и жаждал и не имел на земле даже столько места для спокойного преклонения главы своей, сколько занимает гнездо птички?

Встреча и содержание легатов и нунциев Папских были несносным бременем для Латинских Епископов. Распространив на основании лживых Исидоровых декреталии власть свою на отдалённейшие, частные Церкви, Папы сами приметили, что одному человеку невозможно управлять вселенскою Церковью; в следствие сего вынуждены были употреблять в участие власти своей подчинённых. Итак, с Ⅸ века стали они весьма часто наряжать в разные государства и области своих легатов. Легаты были двух родов: Епископы или Аббаты той области, в которой требовалось решить какие-нибудь важные дела, и Кардиналы, посылаемые из Рима. Областные легаты были назначаемы или частным повелением Папы, или пользовались правом легатов по преимуществу, усвоенному какому-либо месту. Последние именовались легатами природными (legati nati), а первые легатами от ребра Папы (legati a latere). Легатам, именуемым природными, прискорбно было, что Папы, попирая их привилегии, других поставлял легатами; но Папы с большим доверием полагались на лица, ими избираемые, нежели на тех, которые не были лично им известны, и посему они не могли доверять им; хотя для народов сноснее были легаты природные, известные им, как более способные к исследованию и решению дел, в стране, известной им по рождению, нежели чужеземные, незнающие ни обычаев, ни обстоятельств местных. Кроме того, так как легаты от ребра Папы отправлялись в назначенный им путь не на своём, и не на Папском содержании, а между тем, для большей важности, брали с собою большую свиту, для подъёма коей требовалось множество лошадей и прислуги, и так как великолепное по всяком месте угощение и содержание их со всею свитою производилось на счёт Епископов и Аббатов: то бывали случаи, что монастыри для получения денег на угощение и содержите легатов вынуждены были продавать священные церковные сосуды и утварь. Посему Ⅲ Латеранским Собором постановлено было, чтобы легаты, посылаемые от Папского ребра, требовали в провинциях на свой подъем не более 25 лошадей. Но это постановление не принесло никакой пользы. Легаты от Папского ребра нашли способы наживаться не только подарками местных Государей, но даже тяжущихся сторон, так что назначение в легаты для Кардиналов было тоже, что золотые рудники, из которых они извлекали огромное богатство³⁶. Наконец всеобщие жалобы на легатов от Папского ребра заставили самих Пап сознаться, что их легаты тягостны для частных Церквей и народов. Папа Александр Ⅳ, в окружной грамоте к Архиепископам Галлии, писал, что Кардиналы собирали святотатским дерзновением большие и непомерные суммы, и с этою целью не только на лица, но даже на целые Епархии налагали запрещения, отлучения и так называемые интердикты³⁷. Для ограждения Франции от грабительства легатов, посылаемых от Папского ребра, Французский Король Людовик Св. вынужден был обнародовать прагматическое постановление; a впоследствии Государи стали ограничивать и самовластие Пап договорами под названием конкордатов. Таким образом один из источников Кардинальского обогащения иссяк. Но Папство снова возносит главу, и кто может ручаться, что вскоре не повторятся начертанные в Истории старинные способы обогащения Папских легатов?

В той же присяге наречённый Епископ Латинский даёт клятвенное обещание являться, кроме самых важных препятствий, через каждое трёхлетие, в Рим, для представления отчёта во всем, относящемся к пастырской его должности и о всех обстоятельствах его Епархии, а в случае законного к тому препятствия, – давать такой отчёт и доносить обо всём посредством самых верных людей. Такую клятву (т.е. являться в Рим через каждое трёхлетие) дают только Патриархи, Примасы, Архиепископы и Епископы, состоящие в Италии на близких к ней островах, как-то: Сардинские, Сицилийские, Корсиканские и в ближайших странах Греции; обитающие же в других странах мира долженствовали являться в Рим, смотря по отдалённости от Рима, по прошествии продолжительнейшего времени. Так Германские, Гальские, Испанские, Бельгийские, Польские, Английские, Ирландские и Шотландские давали клятву являться в Рим по истечении четырёх лет. A обитавшие в отдалённейших странах Европы, как-то в Норвегии, Швеции и т. д., на Северных берегах Африки и на островах Северного и Западного Океана, обтекающего Европу и Африку, также из дальнейших стран Африки и прибрежных Восточных стран её, обязывались быть в Риме по прошествии пяти лет. Наконец, Азийские Епископы и вновь открытых стран, Восточных, Западных, Южных и Северных, давали клятву являться в Рим через каждые десять лет³⁸. Такое распределение времён для личного представления Папе Латинских Иерархов, обитающих в различных странах мира, есть новое доказательство естественной невозможности управлять одному лицу вселенскою Церковью; ибо известно, что исключая Восточных Азийских Церквей, другие чем отдалённее, тем новее, т.е. народы, составляющее те Церкви, обращены в Христианство в ближайшие к нам времена, следовательно требуют большей попечительности для утверждения их в вере и для духовного руководства; но это превосходит силы одного человека.

Самое обязательство являться в Рим Латинским Иерархам, по силе рассматриваемой присяги, с одной стороны, для них крайне тягостно и убыточно. Чего, напр. стоит каждое путешествие в Рим и содержание в нем, смотря по обстоятельствами иногда продолжительное? Если же принять ещё во внимание, что и по случаю прибытия к Папе всякого нового посольства от какого-либо Европейского Государя, после визитов, делаемых посланником Кардиналам, вдруг к тому же посланнику явится многочисленная прислуга каждого Кардинала за денежными посулами, которые Кардиналами засчитываются в счёт жалованья своим прислужникам: то к прибывшим в Рим для сдачи отчётов Иерархам Кардинальские слуги приходили, конечно, с большим дерзновением, нежели к государственным посланникам. Не без того, чтобы и Кардиналы не ожидали от прибывающих в Рим каких-либо подарков, по крайней мере в роде редкости из дальней страны. Какие сверх того требовались поклоны, какое унижение при представлении в Папскую консисторию, не говоря уже о злоупотреблениях, которые в Римской курии, по свидетельству Истории, часто водились, а по рассказам путешественников и теперь водятся. С другой стороны, из смысла рассматриваемой присяги очевидно, что Латинские Иерархи всех стран суть не иное что, как Папские Фискалы, долженствующие постоянно помышлять о пользах н распространении силы, власти н преимуществ местной Римской Церкви и Пап её³⁹. Из сего само собою следует, что на правительства, коим свыше вверено управление народами и устроение их благоденствия, Промысл возлагает священный долг иметь в постоянному самом бдительном внимании сношения Латинских Иерархов и их клевретов с Римом, чтобы такие сношения не принесли горьких последствий для управляемых ими царств и народов.

По смыслу рассматриваемой присяги, наречённый Латинский Епископ, должен клясться ещё, что он будет всеусильно гнать и преследовать схизматиков, еретиков и всех не состоящих в подчинении Папе. Схизматиками Латинцы, как известно, честят православных. Замечательно, что этого пункта присяги нарекаемый в Латинского Епископа из вежливости не произносит теперь в тех странах, в коих не господствует Латинское вероисповедание, как напр. в Пруссии. Но дух присяги и самая присяга вполне известны избираемым в Епископа; потому что приведённая нами присяжная формула печатается во всяком чиновнике Архиерейского Латинского Богослужения. Следовательно, если не устами, то в духе Латинские Епископы произносят и этот пункт Архиерейской своей присяги. Если же, по заповеди Апостола, Христиане должны веровать не всякому духу, но испытав от Бога ли он⁴⁰; то для убеждения, каков дух присяги, требующей гнать и преследовать схизматиков и еретиков и всех не покоряющихся Папе, достаточно привести следующее повествование св. Евангелиста Луки: «когда приближалось время взятия Иисуса Христа от мира, Спаситель послал вестников пред лицом своим, и они пошли и пришли в селение Самарянское, чтобы приготовить, где остановиться Ему. Но там не приняли Его, ибо видели, что Он шёл в Иерусалим. Видя это, ученики его, Иаков и Иоанн, сказали: Господи! хочешь ли, мы скажем, чтобы огонь сошёл с небеси, и истребил их, как сделал и Илия? Но Он, обратившись к ним, воспретил им, и сказал: не знаете, какого вы духа. Ибо Сын человеческий пришёл не погублять души человеческие, а спасать их»⁴¹. Соображая это место св. Евангелиста со смыслом присяги нарекаемых в Латинского Епископа, для всякого очевидно, что дух его Антихристов⁴². Посему-то и св. Апостолы завещали истинным последователям Иисуса Христа «не судить внешних» (a ведь те, коих Латинцы называют схизматиками, еретиками и проч., по отношению к Латинцам суть внешние для них), потому что «посторонних судит Бог»⁴³. Кроме того Апостолы внушали Христианам: «если можно, и сколько зависит от вас, со всеми людьми живите в мире»: Но гонений и преследований нельзя признать условиями и признаками мира. Таким же образом и св. Отцы Церкви, напр. св. Сальвиан, писатель Римской Церкви VIII века, внушая Христианам любовь даже в отношении к еретикам, говорит: «в нашем мнении они еретики, но не в своём убеждении, ибо они считают себя православными (catholicos), до того, что нас самих называют еретиками. Таким образом, что они для нас, то мы для них. Истина у нас; но они думают, что она у них. Следовательно, хотя они заблуждаются; но с добрым намерением; не из ненависти, а из Люблин к Богу, полагая, что они почитают и любят «Господа»⁴⁴.

Нельзя ещё не заметить, что требование ненавидеть тех, коих Латинцы считают схизматиками и еретиками, довольно необдуманно; потому что Латинцы, имея полную волю гнать в преследовать ненавидимых ими в тех государствах, в которых Латинское вероисповедание господствует, могли бы, по праву естественного возмездия, вооружить против себя народы, в которых оно не господствует. Известно, что в следствии искусного устройства Латинской Иерархии, Епископы её ненависть к тем, кого признают они схизматиками и еретиками, по силе своей присяги, переливают в приближённых к себе Пресвитеров и Патеров, a сии в мирян, особенно же в мирянок. Но, как нет почти государства, которое бы состояло из граждан одного Латинского вероисповедания: то дух, изложенный в рассматриваемой присяге, не может не быть в государствах источником внутренней государственной и внешней международной вражды. Для сего ли приходил в мир Спаситель? Этого ли требуют мудрые правительства? И можно ли правительствам в тех государствах, в которых не господствует Латинское вероисповедание, полагаться на верность и усердие таких подданных, которые, по своему вероисповеданию, считают обязанностью ненавидеть всякого, кто не подчиняется Папе?

Наконец, наречённый в Латинского Епископа клянётся не отчуждать, никому не продавать, и не усвоять себе церковного достояния, определённого для его стола. Странная присяга в устах того, кто должен проповедовать: не пецытеся, глаголюще, что ямы, или что пиемы, или чим одеждемся? всех бо сих язы́цы ищут: весть бо Отец ваш небесный, яко требуете сих всех!⁴⁵ Если же побуждением к этой присяге бывают злоупотребления: то не менее странно, что Латинские Иерархи дерзают отчуждать или присвоить себе церковным имения и обременять свою совесть святотатством.

В вознаграждёние за такую подчинённость Латинских Иерархов Папскому престолу, Папы постоянно во все времена спорили с Государями не только при малейшем со стороны их требовании каких-либо доходов с церковных имений для общей государственной пользы, но даже – отчётности в расходах. Один из таких примеров был в Сардинском Королевстве, в коем первый Министр, признавший необходимым привести в известность доходы с церковных имений и требовать отчётности в их расходах, местным Архиепископом отлучён от Церкви, а при кончине жизни лишён утешения веры и даже Христианского погребения; и Папа не счёл своею обязанностью вразумить Архиепископа, но своими действиями одобрил его поступок, отказываясь удовлетворить справедливым требованиям Сардинского правительства. А казалось бы, если доходы с церковных имений не употребляются во зло; то почему бы не показать местному правительству, на какой предмет вообще и в частности они расходуются? Пусть бы об этом знал и целый мир: Латинским Иерархам от того не было бы никакой беды; напротив, такая гласность принесла бы ещё народам много назидания, ибо показывала бы им, что церковные имения употребляются Иерархами на дела Богоугодные: притом чиноначалие Церкви через то представило бы в лице своём прекрасный пример заповеданного самим Богом повиновения предержащим властям, от нарушения коего многие Папы страдали, да и нынешний Пий Ⅸ не мало был озабочен.

Водясь духом противления правительствам, Папы никогда не довольствовались защищением прав своего духовенства, определяемых законами государств, но всегда восставали против самих законов, если, по требованию их, правительства наказывали Священников, впадавших в уголовный преступления. Например Павел V, за подобные правительственные меры Венеции, поразил, анафемою целую Венецианскую республику. Вообще дух мстительности за самые законные ограничения духовного сана в Латинской Иерархии столь силен, что один частный, Бергемский, Собор постановил, правилом: «поскольку даров Св. Духа седмь, то оскорбивший кого-либо из клира, смотря по достоинству церковной степени оскорбленного, седмерицею да вознаградит за причиненную обиду или за оскорбление».⁴⁶ По учению Латинских Богословов нанесение удара, или причинение обиды кому бы то ни было из клира Латинской Церкви, считается святотатством, от коего разрешить виновного, по удостоверению Ксёндзов, Папы предоставили самим себе. За причинение тяжкой обиды высшему какому-либо духовному сановнику виновный, по канонам Латинской Церкви, немедленно подвергается отлучению от Церкви. Даже обида, причинённая и мирянину – в том предположении, что он клирик, считается святотатством.⁴⁷ Как все это далеко от изречения Спасителя: аще тя кто ударить в десную твою ланиту, обрати ему и другую!⁴⁸

А дабы возвысить дух Латинской Иерархии в ней самой и в лице народов, Епископы, со времени возвышения Папства, при постановлении избранных лиц в сан Священника, кроме рукоположения, помазуют их священным миром в знак того, что их звание соответствует Царскому достоинству. Притом, Латинское духовенство, несмотря на то, что в древности оно носило облачения совершенно сходные с облачениями Восточных Иерархов, – в чем можно удостовериться из гравированных изображений, помещавшихся в изданиях творений Григория В., Льва В., Амвросия Медиоланского и иных древних Латинских Иерархов, и что доказывает доселе хранящийся в Папской ризнице богатейший Архиерейский, шитый во Флоренции для Папы Льва X, саккос⁴⁹, – мало по малу присвоило себе облачения Западных Императоров и Королей, что усматривается из сравнения Священнических и Царских облачений на портретах и статуях Императоров и Королей средних веков. Вообще Папы в своих Епископах и духовенстве до того старались поселить дух превознесения, что по чиновнику Латинского Архиерейского Богослужения, Епископ при посвящении кого-либо в причётника, т.е. на первую степень церковного Богослужения, предложив, посвящаемому вопрос, – «чего он хочет?» и получив ответ: «служить Богу!» присовокупляет: «служить Богу, значит царствовать!»⁵⁰ Конечно, это изречение в возвышенном, таинственном смысле можно понимать так, что господствовать над своими страстями и вожделениями – тоже, что царствовать над ними. Но в этом ли смысле понимают сказанное лица, посвящаемые в причётники Латинской Церкви? Услышав такое изречение и поняв его в буквальном значении, как оно произносится Епископом, не возмечтает ли причётник о мнимой важности своего сана, и не поставит ли себя в своём воображении в уровень с каким-нибудь Королём? С другой стороны, в противоположность возвышенно своего духовенства, Латинская иерархия придумала самые унизительные обряды при миропомазании и венчании на царство Королей. Вот как начинается обряд коронования их, по чиновнику Латинского Архиерейского Богослужения!

«Перед миропомазанием Короля, берут его под руки два Епископа и приводят к Митрополиту, коему Король низко кланяется. За тем, один из Епископов, сняв с себя митру, говорит Митрополиту громко: «Всечестный Отец! Св. Матерь, Католическая Церковь, просит вас, чтобы вы возвели предстоящего, изрядного воина в Царское достоинство!» Митрополит спрашивает: «знаете ли вы, что он будет полезен и достоин сего звания?» Епископ отвечает: «и знаем, и верим, что он достоин и полезен для Церкви Божией и для управления сим королевством!» За тем Митрополит, сказав: «благодарение Богу!», читает Королю по книге, речь, в роде наставления.⁵¹

Постаравшись внушить Латинскому духовенству дух превознесения над мирянами, Папы особенно озаботились придумать:

Средства к удержанию в подчинении Латинской Церкви царств и народов Латинского вероисповедания.

Главное средство к удержанию народов и царств в подчинении Папству есть то, что Папы присвоили себе права, принадлежавшие сначала Христианства всем вообще и каждой в частности народной Церкви. Таково, преимущественно, право канонизации, или причисления вновь прославившихся святостью жизни к лику Святых, также право признания благодатно проявленными чудотворных икон.

В древности это делалось так, как в Восточных Церквах делается и доселе. Высшая Иерархия каждой народной Церкви, в следствие прошения парода, бывшего свидетелем Богоугодной жизни известных лиц, и чудес, проистекавших от их мощей, гробов и икон, после неоднократного строжайшего исследования и поверки свидетельских показаний о провозглашаемых чудесах новоявленных угодников, причисляла их к лику Святых собственною своею властью, а иконы объявляла чудотворными. Наш Святейший Синод, как всякому известно, с такою осмотрительною осторожностью, с таким строгим требованием неоспоримых доказательств святости жизни и чудес, причисляет угодников Божиих к лику Святых, что хотя в России много есть усопших рабов Божиих, известных в народе святостью своей жизни, нетлением мощей и истекающими из них в продолжение многих десятилетий чудотворениями, каковы напр. Святитель Иоасаф Горленко, в Белгороде Курской губернии, и Иоанн Глушицкий, в Чернигове; но они о сию пору не причислены к лику Святых. Равным образом, хотя в России есть бесчисленное множество святых икон, именуемых от народа явленными, потому что народ испытывает благодатную, истекающую от них силу, однако Святейший Синод удерживается ещё провозгласить их чудотворными.

На Западе поводом, по которому Папы усвоили самим себе право канонизации Святых, был дошедший до Александра Ⅲ слух, неизвестно, справедливый или ложный, будто монахи одного монастыря провозгласили святым какого-то пьяницу. По сему случаю, Александр Ⅲ в 1170 году писал в тот монастырь: «Мы слышали, что некоторые из вас, прельщённые диавольским коварством, некоего человека, убитого во время бражничества и пьянства, по обычаю неверных, чтут, как святого, несмотря на то, что об умерщвлённым им пьянстве Церковь едва дозволяет молиться; ибо Апостол говорит, что пьяницы царствия Божия не наследят. Не продолжайте чтить его, хотя бы через него и чудеса совершались; ибо хотя бы и чудеса через кого совершались, – без авторитета Римской Церкви, вам не следует признавать его святым».⁵² В новейшие времена, канонизация подведена в Риме на взгляд под самые искусные юридические Формы. Во время рассуждения о том, причесть ли кого-либо к лику Святых, или нет, между прочим, являются и адвокаты, из которых один говорит в пользу канонизуемого лица, превознося его до небес, а другой утверждает, что это лицо не заслуживает канонизации. За такую дерзость последнего юриста называют дьяволом. Вообще причтение к лику Святых какого-либо лица на Западе стоит очень много тому обществу, или государству, которое просит канонизации: утверждают, что за усвоение кому-либо имени Святого необходимо, кроме задобрения Кардиналов, поднести ещё необыкновенно дорогие подарки Папе. А в знак признания чудотворною какой-либо иконы, Папа посылает от себя венец в виде короны, для пригвождения его над головою лика, изображённого на иконе.

Вторым средством Римской Церкви к удержанию народов в подчинении своей власти можно почесть допущенное в ней изменение древнего церковного благочиния (disciplina).

В первенствующей Церкви чада её, как светила в мире, сияли посреди идолопоклоннических народов такою святостью жизни, что язычники изумлялись, как могли Христиане чуждаться их увеселений и забав, их излишества в пище и питии, и всякого рода распутства. Не смотря на всеобщее преследование исповедующих имя Христово, не было тогда примера, чтобы правительства наказывали какого-либо Христианина за воровство, убийство, участие в мятеже, или за другие беззакония. Только в одной, не утвердившейся ещё в Христианстве, Коринфской Церкви появился явно-грешник, которого Апостол Павел, по дошедшим до него сведениям, отлучил было от Церкви; но вскоре снова принял его в общение, достоверно узнав о его раскаянии и сердечном сокрушении. С усилившимся распространением Христианства начали и между Христианами появляться люди, подвергавшиеся тяжким грехопадениям, даже отрицавшиеся Иисуса Христа во время гонений за веру. Пастыри Церкви, ужаснувшись при появлении таких изменников Христианства, с одной стороны, для устрашения непоползнувшихся ещё в отвратительные грехопадения, с другой – для обуздания согрешающих, и, в случае раскаяния, для большего удостоверения в искренности их покаяния, положили принимать их в полное общение с св. Церковью и допускать к причастно св. Таин, после благодушного перенесения ими церковного наказания, или епитимии, которая, смотря по тяжести грехопадения, продолжалась от пяти до девяти и более лет, даже иногда, возлагалась на целую жизнь. Однако, постановив такие правила и, в тоже время, снисходя к слабости человеческой природы, св. Отцы, побуждаемые человеколюбием и милосердием, сами как бы искали предлогов к сокращению продолжительной, требуемой их правилами, епитимии. По такому побуждению, они сперва сокращали её, внимая ходатайству Исповедников, которые во времена гонения на Христиан, подвергшись тяжким мучениям, остались в живых; a вместе с тем, для Епископов и Пресвитеров поставили правилом обращать внимание не столько на продолжительность, сколько на искренность покаяния, состоящих под запрещением⁵³; рассматривать качество греха и готовность согрешившего к обращению, и так употреблять приличное недугу к уврачеванию, дабы, не соблюдая меры в том и другом, не утратить спасения⁵⁴. Точно таким духом и доселе руководствуются Восточные Церкви, прилагая отеческое попечение к направленно кающегося на путь спасения. За тайные грехи, соображая тягость грехов с раскаянием исповедующихся, духовные отцы назначают епитимии тайные, более или менее продолжительные, и никому не открывают тайны исповеди, потому что иначе духовник был бы не духовным врачом, а предателем; за грехи же, сделавшиеся явными, по сведениям, дошедшим до высшей Иерархии, в каждой Епархии возлагаются епитимии, определённые правилами св. Отцов и, смотря по степени искренности покаяния, сокращаются. – На Западе, чин покаяния, установленный Отцами Церкви, был ещё в седьмом веке доведён до пренебрежения и ослабел. Его восстановил было, на основании Соборных постановлений, Греческий монах Феодор Тарсийский, обнародовав книгу под названием: «Покаянник», и за это получил Кантербюрийское Епископство⁵⁵. В этой книге указано было духовникам, как разделять грехи по их тяжести, гласности или тайне, по их свойству, по обстоятельствам согрешения, по намерению раскаивающегося и по следствиям грехопадений. Но с образованием Папства, – когда ревностные его последователи распространили в народах веру, будто Рим есть столица Христианства и источника всех даров Духа Святого, будто один Папа может разрешать грешника от всех грехов, без всякого различия, – все, сознававшие себя великими грешниками, пренебрегая советами местных своих духовников, но желая проходить епитимий, установленных правилами св. Отцов, устремились за отпущением грехов в Рим. Таковое суеверное убеждение крайне оскорбило Епископов, ревновавших о благочестии своих Епархий; и потому Западные Епископы усиливались обуздать суеверие соборными постановленьями. Так Собор Селингунстадский, что близ Майнца, в 1022 г., постановил: «поскольку многие толиким обольщаются безумием, что, совершив какое-либо уголовное преступление, не хотят принимать епитимии от своих Священников, полагая всю надежду свою на то, что когда они пойдут в Рим, Апостольский Епископ (Папа) простит им все грехи их, то изволися св. Собору, чтобы такое разрешение не приносило им никакой пользы; но чтобы они, по качеству прегрешения, исполнили епитимию, возложенную на них Священниками, и тогда бы уже, если захотят идти в Рим, отправлялись туда, получив предварительно соизволение на сие своего Епископа и письмо к Апостольскому Епископу, с прописанием обстоятельств кающегося»⁵⁶.

Но усилия Епископов к удержанию пасомых ими в пределах древнего благочиния были тщетны. Раскаивающиеся в грехах своих неудержимо стремились в Рим, в надежде на полное их отпущение. Такое стремление народов особенно усилилось в начале четырнадцатого века, когда Бонифатий Ⅷ к обрядам открытого Богослужения присовокупил юбилейный год, провозгласив, что все истинно кающиеся, исповедав грехи свои, за посещение церкви св. Апостолов, получат самое полное отпущение грехов своих без всякой епитимии. По постановлению Бонифатия Ⅷ, юбилейный год имел повторяться через каждое столетие. Но как стечение в Рим пилигримов для получения отпущения грехов было столь велико, что в течение первого юбилейного года ежемесячно считалось их 200,000 человек, щедрые приношения их чрезвычайно обогащали Папское казнохранилище, а издержки пилигримов на своё содержание в Риме весьма были прибыльны для Римских граждан: то преемники Бонифатия не только присовокупили новые обряды для празднования юбилея, но и стали сокращать срок его. Так Климент Ⅵ в 1350 году определил праздновать юбилей, по примеру ветхозаветного, по истечении 50 лет; Урбан Ⅵ положил провозглашать юбилей чрез каждые 33 года, потому что Иисус Христос столько лет пробыл на земле. Не довольствуясь таким постановлением, Сикст Ⅳ сократил срок юбилея на 25 лет; а начиная с Сикста V до Пия Ⅶ, каждый Папа при восшествии своём на престол провозглашал юбилей ради благополучного своего воцарения⁵⁷.

Это неизвестное древности учреждение Римской Церкви не имеет никакого основания ни в свящ. Писании, ни в предании Церкви. Ибо ветхозаветный юбилей имел целью единственно благоустройство Еврейского государства в гражданском отношении, а духовный благодатный юбилей начался с Рождества Христова и непрерывно будет продолжаться в Церкви Христовой до скончания мира, пока не совершится судьба рода человеческого. Все это время есть лето Господне приятно, которое открыто провозвестил Спаситель, относя к своему лицу пророчество Исаии Пророка: Дух Господень на Мне; ибо Он помазал Меня, благовествовать нищим (сознающим себя, с болезнью сердца, грешниками, не имеющими сил делать добро) и послал Меня исцелять сокрушенных сердцем (о своём окаянстве), проповедать плененным (в греховное рабство) освобождение и слепым (относительно истинного Богопознания) прозрение; отпустить измученных (греховным порабощением) на свободу (чад Божиих), проповедовать лето Господне благоприятное⁵⁸. В следствии сего, доколе будет существовать на земле благодатное царство, или Церковь Христова; дотоле во всякое время каждый грешник, искренно сокрушающийся о своей греховности, приносящий искренно покаяние и притекающий к таинствам св. Церкви, на всяком месте будет получать полное отпущение грехов и освобождение от положенной правилами св. Отец епитимии, которая есть не что иное, как средство к удостоверению в истинном сокрушении кающегося и побуждение к принесению плодов покаяния.

Провозглашаемые Папами юбилеи везде сопровождаются большей частью драматическими представлениями Латинских Монахов и Ксёндзов, в тех странах, где господствует Латинское вероисповедание, по рассказам очевидцев, Монахи и Ксёндзы, назначенные для провозглашения юбилея в каком-либо городе или селе, приблизившись к нему, устрояют из своей толпы род крестного хода, впереди коего несут крест с резным изображением распятого Спасителя. По вшествии крестного хода в костёл, тотчас один из прибывших миссионеров говорит проповедь об учреждении Папою юбилея; за тем начинается различного рода Богослужение и произносятся миссионерами поучения о покаянии, по целым дням, в храме, на улицах, их перекрёстках и площадях; между тем, собравшиеся толпы народа исповедаются и приобщаются, что продолжается в каждом городе не менее двух седмиц, в продолжение коих совершаются ещё драматические религиозные представления и крестные ходы, представляющие, напр., несение Спасителем креста на Голгофу. Иногда для большого впечатления в народе содержания какого-либо поучения, оно составляется в виде разговора, который твёрдо изучают наизусть два Ксёндза, из коих один в своё время начинает проповедь, а другой, переодевшись в мужицкое платье, и вмешавшись в толпу народа, начинает возражать против предлагаемого в поучении предложения. Для этой цели придуманы самые резкие ответы на возражения, которые легко простые люди могут удержать в памяти. Если в городе есть Епископ, то иногда, как скоро после юбилейной исповеди исповедавшиеся подойдут к св. причастно, а Ксёндз сойдёт к ним по ступеням алтаря с дарами, Епископ, облачённый в священные свои одежды, и сопровождаемый своим клиром, одетым в праздничные облачения, внезапно выходит из боковых дверей ризницы, повергается к ногам Ксёндза, готового причащать народ, и просит его не причащать приступающих к причастью. «Не причащай их», говорит Епископ, «они недостойны этого! они хульники, тати, прелюбодеи, бийцы, пьяницы, разбойники! они самоосуждённые, обречённые собственной совестью на вечные мучения!» и проч. Само собой разумеется, что подобные представления производит в простом, народе сильный, так называемый, эффект; но в тоже время людям, хотя мало знакомым с театральными представлениями, такой образ проповедания слова Божия кажется нелепым, несообразным с духом Христианства.

Не довольствуясь учреждением юбилеев, как бы для истребления самых следов древнего церковного благочиния, Папы торговали ещё продажею разрешения от грехов и епитимий, по особенным своим обстоятельствам, под названием индульгенций. Слишком известна из Истории, бывшая при Льве X в Германии, продажу индульгенций, послужившая Мартину Лютеру предлогом к так называемой реформации. Кроме того Папы определяют индульгенции ради праздников каких-либо Святых, иногда частные для кого-либо, напр., для отправляющегося на войну с Турками; также для так называемых братских союзов, или обществ. Такими обществами были – установленное Домиником под названием общества чёток (róžańca), коего члены дают обет в течение седмицы искренно прочитать целую псалтирь, сложенную в честь Богоматери; братство Пресвятой Девы из горы Кармила (de monte Carmello), или общество парамона (scapularii); братство пресвятого сердца Иисусова⁵⁹; и проч. Есть ещё множество индульгенций в виде особенных привилегий, за посещение каких-либо монастырей, даже за то, что кто-нибудь будет молиться пред привилегированным по индульгенции алтарём, или церковным престолом, а не пред другим, коих, как известно, много бывает в каждом Латинском храме⁶⁰.

Бесспорно, что посещение святых мест, прославившихся чудесами, истекающими от мощей угодников Божиих и святых икон, просиявших благодатными дарами, весьма много содействует душевному умилению и исправлению сердца, если сопровождается размышлением, – напр., о подвигах Святых, благоугодивших Богу самоотвержением, заживо бывших мёртвыми для мира ради душевного спасения; также – о милосердии Божием, избирающем в орудие благодатных исцелений прославленные иконы. Но кто из людей в состоянии определить: в какой мере посещения святых мест содействуют исправлению человека и его покаянию? Не менее того, непонятно: почему за произнесение именно такой-то, а не другой молитвы даётся Папами полное отпущение грехов и освобождение от епитимии? Вот, например, молитва, за произнесение коей Пий VI в 1821 году Апреля 10 дня, а Лев Ⅻ в 1825 году Сентября 17 дня, определили полное отпущение грехов и освобождение от всякой епитимии; «Се я, о всеблагий и сладчайший Иисусе! повергаюсь на колени пред лицем Твоим и с величайшею горячностию духа умоляю и заклинаю Тебя, чтобы Ты вкоренил в сердце моем живейшия ощущения веры, надежды и любви, также истинное покаяние о грехах моих и благоволил навсегда сообщить сердцу моему всеискреннее, крепкое желание исправления. Облагодетельствуй Твоею благодатию меня, размышляющего с величайшим сокрушением, с глубочайшею белезнию души моей о Твоих пяти язвах, и погружающегося в них своею мыслию, Всеблагий Иисусе, имея пред очами то, что имел уже в устах своих, Царь Пророк Давид, когда говорил о Тебе: ископаша руци мои и нозе мои, исчетоша вся кости моя!» Григорий ⅫⅠ объявил, что Священники освобождаются от всякой епитимии на 50 лет, если перед совершением обедни, произносят с сокрушением духа, следующую молитву, «я желаю принесть в жертву св. литургию и совершить освящение тела и крови Господа нашего Иисуса Христа, по обряду св. Римской Церкви, во славу всемогущего Бога и всей торжествующей (на небеси) Церкви, к пользе моей и всей воинствующей Церкви, за всех, которые поручили себя моим вообще и в частности молитвам и за благоденствие св. Римской Церкви. Аминь.» «Веселие мира, исправление жизни, долговременность истинного покаяния, благодать и утешение Св. Духа, неослабное упражнение в добрых делах, да дарует нам всемогущий, милосердый Господь. Аминь⁶¹."

Можно бы спросить: почему именно с сими молитвами Папы соединили столь щедрое прощение грехов и всякой епитимии, когда есть тысячи других молитв по содержанию превосходнее, а по изложению гораздо пламеннее⁶²?

Но не довольствуясь прощением епитимий живущим, Папы снимают их и с усопших, в том предположении, что усопшие, не исполнившие требуемой епитимии в жизни, несут её в чистилище: так как епитимия, по учению Латинских Богословов, есть не столько средство к побуждению грешника покаяться и исправиться, сколько наказание за грехи его⁶³. Между тем древняя Церковь под именем епитимии разумела собственно долг кающегося, который требуется от него Церковью вместе с сердечным сокрушением, и полагала, что по смерти нет покаяния, ибо души усопших, как выражается св. Феофилакт Болгарский, лишены своих сил и как бы связаны. Какой же усопший подлежит епитимии? Очевидно, что право Пап снимать епитимии с усопших придумано и усвоено им Латинскими Богословами единственно для возвеличения их в глазах подчинённых им народов, как будто бы, то есть, власть Папы простирается и на преисподнюю. Как ещё не учат Латинские Богословы, что Папа не может простить за одним разом епитимии всем усопшим и освободить их из чистилища! Если души усопших действительно, как уверяют писатели Римской Церкви, претерпевают в чистилище самые страшные мучения: то почему бы всех их не освободить из чистилища за одним разом? «Потому,» отвечают, «что Иисусу Христу угодно, чтобы всегда содержалось в чистилище несколько душ⁶⁴."

Всего более достойно внимания основание, на коем Латинские Богословы утверждают своё учение о юбилее и индульгенциях. В основание сего учения они полагают догмат, вовсе неизвестный в Церкви в течение первых восьми веков Христианства. Именно они предполагают, что Церковь обладает духовным сокровищем, состоящим из заслуг не только Христовых, но также Богородицы и всех Святых; что Папа такими заслугами восполняет епитимию кающихся и состоящих в чистилище, которую им следовало исполнить. Многие Святые, говорят они, совершили больше добрых дел, и больше претерпели страданий, нежели сколько следовало им, чтобы получить прощение временного за их грехи наказания. Это, прибавляют Латинисты, видно из примера пренепорочной и преблагословенной Матери Божией, св. Пророка и Предтечи Господня Иоанна Крестителя, освящённого ещё в утробе матерней, из подвигов св. Апостолов, также бесчисленных Мучеников, Исповедников и других угодников Божиих. Значит, такую мысль Папистов можно выразить другими следующими словами: Пренепорочная Матерь не долженствовала быть по жизни такой, какой была; св. Иоанну Крестителю и св. Апостолам не нужно было совершать столько подвигов, сколько они совершили их; св. Мученики излишне стояли за Христа до уз и до крови; Исповедники без нужды претерпели страдания; св. Девственники и все благоугодившие Богу своею жизнью слишком горячей любовью пылали к Богу. Но что может быть нелепее этого представления? Приснодевственная Матерь Господа нашего была именно такой Матерью, какой только чистейшая мысль может представить себе в воображении Матерь Божию; иначе Она не соответствовала бы величию и святости вочеловечившегося от Неё Слова Божия. Кроме того, если бы заслуги Святых могли усваиваться кающимися, то тем самым количество их заслуг постепенно уменьшалось бы, и Святые на страшном судилище Христовом не получили бы заслуженного ими воздаяния; но св. Апостол утверждает, что всем явитися нам подобает пред судищем Христовым, да приимет кийждо, яже с телом содела, или блага, или зла⁶⁵. Если человек, по заповеди Божией, должен любить Бога всем сердцем своим и всею душою своею и всем разумением своим⁶⁶, следовательно, каждый день и во всякое мгновение жизни обязан делать добро полною мерою данных ему сил: то он не может сделать ничего излишнего против данного ему урока, не может сделать ничего такого, что мог бы обратить в заслугу сверх обязанности, в искупление не только своих, но и чужих грехов. Если, с другой стороны, по учению слова Божия, никто ничего не может дать Богу, что как бы налагало на Бога обязанность воздать дающему⁶⁷, так что и величайшие из св. угодников Божиих сознавались: аще речем, яко греха не имамы, себе прельщаем, и истины несть в нас⁶⁸: то воображать излишние заслуги Святых Божиих, – такие заслуги, которыми можно было бы восполнить епитимию кающихся, нет ни малейшего основания. Иное дело утверждать, согласно с общим учением Церкви, что Святые, будучи на высших степенях приближения к Богу, вспомоществуют нам своими молитвами и испрашивают помилование Божие, как живущим, так и усопшим; а иное утверждать, что заслуги Святых Папа имеет власть вменять вместо епитимии кающимся и усопшим⁶⁹. Пусть бы даже Святые имели заслуги и добродетели сверхдолжные; и тогда – по какому праву и на каком основании мог бы кто-либо из смертных распоряжаться их заслугами? Что же касается до бесконечных заслуг Христа Господа нашего: то всеискренно кающемуся они, по вере его, вменяются самим Иисусом Христом; служители же Церкви, по данной им благодати от самого Господа, только разрешают кающегося от исповедуемых им грехов, в таинстве покаяния.

Впрочем, сами Латинские Богословы учат, что ни юбилеи, ни индульгенции не приносят никакой пользы кающемуся, не разрешают от грехов, если он не следует наставлениям и советам духовного отца, и не старается искренно и в точности исполнять епитимию, возложенную на него духовником. Но если духовный отец, как в Латинских, так и в Восточных Церквах, не должен никому открывать тайны исповеди; если посему неизбежно возлагать на исповедующегося епитимии тайные, даже такие, которых исполнение не обличало бы кающегося перед его ближними в тайных его грехах: то что после сего юбилеи и индульгенции? Ничто! – Не смотря однако на сознание самих Латинских Богословов в ничтожности юбилеев и индульгенций, народы Латинского вероисповедания везде, даже в Риме, составили себе об этих мерах прощения грехов странное, чисто фантастическое понятие, будто посредством их кающиеся приобретают полное отпущение епитимий, сколь бы тяжки ни были грехи их; а духовные руководители не очень заботятся разуверить народы в этом заблуждении, которое вкоренилось веками, тем более, что в Римской Церкви и явно-грешники не подвергаются открытой епитимии, требуемой правилами святых Отцов!

Многих привязывает к Римской Церкви и провозглашаемая её Папами власть разрешать (dispensare) брачные союзы в самых ближайших степенях родства. Св. Церковь в основание своих правил относительно тех степеней родства, в которых родственный лица не могут заключать между собою брачных союзов, положила закон, данный Богом через Моисея. Притом, ревнуя о высшей чистоте браков против той, какая дозволялась законами ветхозаветными, она решительно запрещает браки в кровном родстве неограниченно, а в линиях боковых до четвертой степени включительно. Поэтому некоторые Константинопольские Патриархи и Греческие Императоры запрещали брачные союзы даже до восьмой степени. Но Римские Епископы, с возвышением Папства, присвоили себе право разрешать брачные союзы не только в четвертой, но даже в третьей и второй степени кровного родства. Так, но учению Латинских канонистов, основанному на постановлениях Папских булл, два родные брата, даже без всякого разрешения, могут жениться на двух родных сёстрах, отец и сын на матери и её дочери. Папы разрешают также мужу, по смерти его жены, жениться на родной её сестре, или по кончине супруги – взять в супружество её брата жену, оставшуюся вдовою.⁷⁰

Оправдывая такое нарушение Божеских законов, Латинские Богословы усиливаются доказать, будто Папы, разрешая подобные браки, не нарушают закона, а только объясняют смысл его, в качестве верховных судей, и определяют его применение к известным случаями⁷¹. С таким же безотчётным самовластием, Папы даже разрешают вступление в брак с женою родного брата, по его кончине, хотя бы он оставил по себе детей. А это своеволие в разрешении браков явно противно Божественным законам, изложенным в св. Писании, – тем противнее, что последний вид брака, именовавшийся в ветхом Завете ужичеством, Моисей дозволил только по жестокосердию Еврейского народа, как вкоренившийся в нем от времени обычай. Притом, по праву ужичества, как известно, брать мог взять за себя жену родного своего брата только в таком случае, когда последний умер, не оставив по себе потомства, и с тем условием, чтобы первый сын от нового брака именовался именем скончавшегося брата и считался его сыном. Не смотря однако на величественное титло Наместника Христова и Петрова преемника, коим Папы превозносятся, бесчисленные примеры доказывают, что благословение Папское не сопровождается благословением Божиим; что брачные союзы в близких степенях родства, воспрещённые законом Божиим, но разрешаемые Папою, почти никогда не бывают мирными, но часто сопровождаются расстройством домашних обстоятельств, неисцельными недугами супругов, взаимною непримиримою ненавистно их, и т. д.

К общественному Богослужению в Латинские монастыри и костёлы привлекает ещё игра на органах и других музыкальных инструментах, позорищные действия Ксёндзов и произвол в положении тела приходящих в Латинские храмы.

Употребление музыкальных орудий при Латинском Богослужении началось в некоторых Итальянских церквах ещё в VII веке, при Папе Виталие. Последователи Латинского вероисповедания напрасно распространяюсь между народом поверье, будто св. мученица Кикилия, или, по Латинскому произношению, Цецилия, была изобретательницею органа. Как в Четьи-минеи Славянской, так и в жизнеописаниях её на других языках ни слова не сказано, изобрела ли св. Кикилия орган, а только говорится, что она любила музыку и упражнялась в игре на музыкальных инструментах. Органы изобретены в Греческой империи и привезены в Италию, как орудия забавы, подвижные. Первоначально, они, как всякое новое изобретение, не были столь искусно устроены и доведены до такого совершенства, до какого довели их Немецкие мастера в ⅪⅤ столетии. С постоянным усовершенствованием органов, Латинское духовенство постепенно распространяло их на Западе. Самыми огромными из них считаются находящиеся в Римской церкви св. Петра, имеющие сто тонов, или голосов, с 3270 дудками. Бесспорно, что величественные аккорды хорошего органа, как и вообще искусная игра на многих в совокупности инструментах, действуя на слух, производят и в душе необыкновенные ощущения радости, печали, торжественности, мужества и т. д. Но ощущения, производимый в душе игрою на музыкальных инструментах, всегда неопределённы и неясны: орган не в состоянии произвести тех ощущений, какие возбуждают стройные голоса певческих хоров. Случается, например, что иной искусник усиливается своею игрою выразить бурю, сражение, утро, и т. д.; но если бы он не сказал предварительно слушателям, что́ такое хочет выразить, то никто не отгадал бы, что он выражает: – бурю ли, сражение, или утро, и т. п. Несносно слушать нестройные голоса поющих; но стократ несноснее терзает слух игра на дурных музыкальных инструментах, в особенности на расстроенном органе. Между тем, не Богослужение ли Латинское, совершаемое на языке мёртвом, имеет крайнюю нужду в том, чтобы сопровождалось оно игрою на музыкальных орудиях для привлечения в храмы народа, который не понимает Латинского языка? В противном случае, храмы Римского вероисповедания давно бы опустели. Посему-то, в знатнейших городах Европы Латинское духовенство допускает такую несообразность, что актёры, накануне распевавшие в театре оперные арии, на другой день поют в костёлах гимны; что одни и те же музыканты, которые играют в театрах, играют и в костёлах, и притом одни и те же так называемые дуэты, увертюры, даже иногда, особенно при выходе из костёлов, играют вальсы, мазурки, марши н т. п.; что в иностранных городах, по уверению путешественников, привратники обыкновенно спрашивают приходящих в Латинские храмы, зачем они пришли: молиться, или слушать музыку, и в последнем случае отводят посетителей в такое место, в котором лучше слушать музыку.

В средние века, народы Латинского вероисповедания стекались в Латинские храмы преимущественно из любопытства смотреть религиозные мистерии, учреждавшиеся в знаменитейшие праздники. В день Благовещения, напр., избирали девицу, которая представляла собою Богоматерь, и юношу – для представления Архангела Гавриила. Кроме того, для чувственного эффекта были учреждаемы самые странные праздники и обряды. Таков во Франции был праздник в честь осла, на котором Пресвятая Дева с Богомладенцем, сопровождаемая св. Обручником Иосифом, спасалась в Египет. Воспоминание этого события праздновалось на другой день Рождества Христова и сопровождалось таким обрядом: прихожане, смотря по усердию, приносили в костёл множество овса, а Ксёндз, по окончании торжественной обедни, становился посредине костёла и, освятив овёс, вместо отпуста, который в Латинской Церкви состоит в громком пении слов: ite, missa est (ступайте, обедня отошла), начинал ржать ослиным голосом. Тогда каждый из прихожан высыпал на Ксёндза принесённый овёс, стараясь как-бы засыпать его овсом; но это было не легко, потому что Ксёндз каждый раз подпрыгивал и становился на высыпанный овёс, с тем, чтобы прихожане больше высыпали овса⁷². Памятником этого праздника осталась в Латинских служебниках молитва, надписанная: на благословение овса (benedictio аѵеnæ)⁷³. Впрочем, в Самогитии и Мазовии сельские прихожане о сию пору приносят в костёлы овёс, и рассыпают его по костёлу в обилии, а по окончании обедни, когда Ксёндз совершает внутри костёла крестный ход, бросают в него овсом⁷⁴. Такому обряду Латинцы дают теперь таинственное значение, утверждая, будто овёс бросают прихожане в Ксёндза в память побиения первомученика Стефана камнями.

Для обращения народного внимания на какую-либо статую, Латинские Ксёндзы наряжали статую разноцветными, большею частью парчовыми одеждами. Монахи так называемого Тринитарского ордена, дающие обет искупления пленных, и доныне в каждом храме своих монастырей поставляют на горнем месте статую Спасителя в виде узника, которую пред всякой пятницей наряжают в парчовую одежду другого цвета, а на голову статуи возлагают парики в такой постепенности, что, возложив на неё парик сперва с короткими волосами, потом пред каждою пятницею надевают на голову статуи парик с длиннейшими волосами. А между тем в народе под рукою поддерживают мнение своими рассказами, будто волосы на статуе растут чудесным образом. Если же в каком-либо Тринитарском костёле не имеется нескольких париков для переменного наряда статуи, то в народе распускают молву, будто и на этой статуе росли прежде волосы; но одна большая барыня, и притом великая грешница, упросила монахов для какой-то цели остричь и дать ей волосы со статуи, и с тех пор они перестали расти на ней. В истине сказанного каждый легко может удостовериться в тех местах, где ещё есть монастыри Тринитарского ордена.

Латинисты даже во время общественного Богослужения, для произведения в зрителях какого-либо особенного впечатления, устраивают позорищные обряды. Так, по удостоверению путешественников, в Вифлееме, в праздник Рождества Христова, монахи Францисканского ордена пеленают восковую куклу, изображающую Богомладенца⁷⁵; в одном из Виленских костёлов в тотже день устраивают люльку с куклою, представляющею также Богомладенца; и приходящие на молитву, по внушению Ксёндзов, качают её с особенным благоговением, во отпущение грехов. В Иерусалиме, в страстную пятницу снимают с престола резное изображение Спасителя, обёртывают его как будто плащаницею, и погребают⁷⁶. Кроме таких и подобных им обрядов, в Латинских храмах употребляются и такие обряды, коих значение и определить нет возможности. Например, в день поминовения усопших, Латинисты устраивают великолепный катафалк, обставленный множеством поддельных свеч, или на подобие их крашеных деревянных палок. На возвышенности этого катафалка поставляют пустой гроб так высоко, что он, по своему положению, бывает несравненно выше алтаря, или церковного престола, на коем совершается литургия. Такое превознесение человеческой суеты сообразно ли с духом Евангельским? Такая выставка гроба, символа человеческого тления и ничтожества, кстати ли перед престолом Всевышнего? Как противоположно сему, как поучительно и сообразно с духом Апостольским обыкновение Восточных Церквей полагать на столе, во время поминовения усопших, блюдо варёной пшеницы или рису, напоминающих учение Апостола, что человеческие тела, сеемые смертью в недра земные, подобно пшеничным зёрнам, хотя истлеют, но в определённое Богом время прозябнут⁷⁷, воскреснут с душами своими и явятся на суд Того, Кто воздаст каждому по делам его! Но Латинское духовенство имеет в виду не то, чтобы Богослужебные его обряды были поучительны, а то, чтобы они производили на зрителей эффект, хотя бы он не имел никакого значения. От этого происходят, что, входя в каждый костёл, даже в тех местах, где нет способов к поддержанию его, внутри костёла вы усматриваете алтарь, или престол, по видимому, украшенный множеством свечей из белого воску, тогда-как это деревянные, выкрашенные белой краской, палки, к которым редко прикрепляются малые свечи. Таково и все, что в Латинских храмах кажется золотом, драгоценными камнями: в существе дела, это почти всегда и везде мишура, обман и обольщение взора.

Восторженную преданность Латинской Церкви производят в мирянах Латинского вероисповедания особенно молитвенные и катехизические книги, самые разнообразные по содержанию, изложению и форме издания, и распускаемые Ксёндзами в бесчисленном множестве, с неутомимой ревностью. Следя за духом своих последователей и всесильно стараясь предотвратить от них не только какое-либо учение, но даже мысль противную какому-либо догмату Латинской Церкви, духовенство её, через издание религиозных книг, с одной стороны, сообщает умам пищу, вполне соответствующую целям Папизма, с другой, так сказать, налёту поражает стрелами своей диалектики всякое сочинение, направленное против Латинского вероисповедания, и даже всякую мысль, несообразную с его учением. И Патерам Латинской Церкви должно отдать полную справедливость в искусстве приспособления молитвенных и катехизических книжечек ко всякому понятию: книжки те изложены большею частью ясно и заключают в себе самые пламенные молитвы и множество духовных стихотворений. Впрочем, легко заметить, что сочинители таких книжечек, стараясь преимущественно действовать на религиозное чувство последователей Латинского вероисповедания, часто впадают в тривиальность. Доказательством сего может служить следующий гимн Богоматери, состоящий в общем народном употреблении у Латинян, в Западных Русских губерниях:

«Кто хочет служить Деве Марин и быть Её особенным любимцем; тот должен приветствовать Её с благоговением (т. е. произносить в честь её молитву: Богородице Дево) и совершать благочестно коронку (т. е. повторять на чётках определённое число известных молитв), которой Дева научила раба своего, одного пустынножителя, говоря: кто Меня таким образом приветствует, тот обрящет благодать у Сына Моего!»

«Слыша сие святой Бернардин, проникнутый горячей любовью к той Деве, ещё будучи школьником, всегда приходил к её иконе и приносил коронку. Так пылали его внутренности, таким сильным огнём горели к Ней любовно, что он говаривал своей тётеньке, хвалясь Пресвятою Девою следующим образом: Знаю я одну прекрасную Деву, которой красота превосходит, кажется, человеческое понятие; не мог бы я ни есть, ни пить в тот день, в который не посетил бы Её» и проч⁷⁸.

Кроме сего, привыкшему к образцовым молитвам древних Отцов, Иоанна Златоустого, Василия В., Иоанна Дамаскина и других, некоторые молитвы, помещаемые в молитвенниках, издаваемых для народного употребления Латинским духовенством, не могут не казаться странными, по их Форме. Такова, напр., следующая молитва:

«Десять тысяч раз да благословляют Тебя, Пресвятая Дево Мария, великая Матерь Сына Божия, все святые Ангелы, Архангелы, Силы, Господства, Престолы, Херувимы и Серафимы.

Двадцать тысяч раз да благословляют Тебя, Пресвятая Дево Мария, великая Матерь Сына Божия, все Патриархи и Пророки.

Тридцать тысяч раз да благословляют Тебя, Пресвятая Дево Мария, великая Матерь Сына Божия, все Апостолы, Евангелисты, и проч⁷⁹."

К составлению и изданию подобных книжечек Латинское духовенство побуждается неподвижным постановлением Римской Церкви, не совершать общественного Богослужения ни на каком другом языке, кроме Латинского. Побуждением к такому запрещению Латинисты доселе выставляют те самые предлоги, по которым Григорий VII воспретил, совершать Богослужение на Славянском языке, домогавшемуся того, Богемскому Князю Братиславу, и писал к нему так: «Поскольку твое благородие требовало, чтобы мы позволили совершать у вас Богослужение на Славянском языке; то знай, что никак нельзя удовлетворить сему прошению. Ибо, и по отношению к упражняющимся в чтении св. Писания, Всемогущему Богу, конечно не без причины, угодно было, чтобы оно в некоторых местах оставалось сокровенным, дабы, в случае совершенной ясности его для всякого, не потеряло уважения к себе и не подвергалось пренебрежению, или, дурно-понятое людьми посредственного ума, не ввело их в заблуждение. И сему не служит оправданием то, что некоторые благочестивые люди с терпением переносили все, чего требовал народ, или оставляли что-либо неисправленным: потому что первенствующая Церковь (мирянам) потворствовала во многом, что впоследствии, с утверждением Христианства и возрастом веры, св. Отцами, по глубоком соображении, исправлено. Посему, авторитетом блаженного Петра, запрещаем, да не будет того, что от ваших безрассудно требуется и повелеваем тебе всеми силами противиться сей суетной дерзости⁸⁰."

Но в общественном Богослужении, как Восточной, так и Западной Церкви, ничего нет такого, о чем бы каждый Христианин не должен был иметь ясного понятия. Богослужение едва ли заслуживает наименования общественного, если оно не понятно, или сообщается на языке невразумительном для собравшегося народа, который посему не в состоянии столько участвовать в Богослужении своими размышлениями и молитвенными воздыханиями, чтобы, по выражению Апостола, едиными устами славил Бога и Отца Господа нашего Иисуса Христа⁸¹. Но Папы о том не заботились, хотя были примеры, что даже самые Ксёндзы не только не понимали Латинского языка, но едва умели читать по-латыни. Посему в 1260 году, на частном Соборе в Кёльне, постановлено было правилом: «не поставлять никого в духовный сан, кто не может читать по-Латыни;» а в новейшие времена ревностнейшие Патеры начали по временам издавать некоторые вечерние и заутренние молитвы и песнопения общественного Латинского Богослужения с переводом на языки народные.⁸²

С большой вероятностью можно заключить, что Папы запрещали совершать общественное Богослужение на народных языках из видов единовластительства во вселенной, подобно известным завоевателям, мечтавшим покорить под власть свою все народы и повсеместно ввести в употребление один язык, одни и те же законы, одинаковые весы и меру. Между тем, мечтая о своём единовластительстве, Папы не могли не встречаться с мыслью, что их желанию решительно противно чрезвычайное разнообразие языков и наречий, племён и народов, рассеянных во вселенной. Потому они всеусильно старались повсюду вводить изучение Латинского языка, и подавлять всякую народность, особенно же возделывание и совершенствование местных наречий. Таково стремление их было в продолжение всех средних веков. Но мало успели действовавшие тогда монашеские ордена навязать свою Латынь Славянским народам, которые, ощутив из перевода св. Писания и Богослужебных книг Восточной Церкви силу н красоту Славянского, понятного для них наречия, прежде всех Европейских народов стали обрабатывать природные свои языки, так что в Славянских странах, особенно в Богемии, процвела было народная литература, прежде чем в других странах Европы, и только в тридцатилетнюю войну подавлена действием инквизиции, которая тщательно собирала книги на Богемском языке и сжигала их на площадях.

Во времена преследования Гусситов в Богемии, многие из них перешли в Польшу. Приверженность их к народному языку и обращение с жителями Польши вскоре произвели то, что Славянское образование начало распространяться и между Поляками.

По этой причине процвела тогда Краковская академия, и учёные, тщательно обрабатывая язык народный, возвысили его до такой степени, что в XVI веке Польша имела уже отлично просвещённых мужей и образцовых писателей на своём наречии. Но на Польшу вскоре возымело влияние Западное преобразование наук и вместе с тем проникли в неё волновавшие Европу толки преобразователей религиозных. Тогда Польша наполнилась последователями Протестантского и даже Социнианского учения⁸³. На востоке же её, в Литве, и соединившихся с ней Русских областях, и во время разгрома России Татарами, все ещё господствовало православное вероисповедание. Таково в отношении к просвещению было положение Польши, когда в конце XVI столетия проникли в неё Иезуиты. Со свойственным себе искусством, они тотчас успели привлечь на свою сторону лучших воспитанников Краковской академии, как-то: Иакова Вуйка, Петра Скаргу, Станислава Гродзинскаго, Венедикта Гербета, Мартина Уяздовского, Семена Высоцкого, Мартина Смиглецкого, Адриана Юнга, Иуста Раба⁸⁴, и т. д., а вместе с тем овладели сердцем и мыслями Короля Сигизмунда Ⅲ, и устремились дружно покорять Папе последователей Реформатского и Протестантского, преимущественно же Православного вероучения. Примечая, что в случае состязания с Русскими Князьями и дворянами, которые знакомы были с истинным красноречием Отцов Церкви (коих творения, давно переведённые на Славянский язык, были читаемы в дворянских домах), нельзя сделать никакого успеха при помощи одной Латыни и софизмов, Иезуиты указали новым своим клевретам на творения св. Отцов. Иезуит Петр Скарга, усвоивший себе искусство высокого красноречия, и возведённый в звание придворного при Сигизмунде проповедника, преимущественно действовал к обольщению православных, и с сей целью завёл переписку с знаменитым поборником православия, Константином Князем Острожским. Другие Иезуиты, особенно Бирковский, целью своих состязаний имели вероучение Протестантов и Реформаторов. Но как Польский язык был тогда в цветущем состоянии, то и Иезуиты сами принуждены были писать чистым Польским языком. Для попрания же православия, придумана была Уния, воздвигнуты жестокие на православных гонения, употреблены всевозможные против них козни. При всем том, православие в Русском народе было непоколебимо, пока Русские дворяне не увлеклись анархией Польской аристократии. Под этим обаянием девицы знаменитейших Русских домов, получая образование при дворе Польских Королей, волей или неволей, стали совращаться в Латинское вероисповедание; a Русские дворяне, опьянев от Польского своеволия, преобразились в Поляков. Вместе с тем Иезуиты, доведши Краковскую академию до крайнего упадка, а училища других вероисповеданий до уничтожения, в целой Польше овладели образованием юношества. Тогда, поставив для себя главною целью парализовать вкус Поляков к народной литературе, и уверить аристократические и дворянские сословия, что Латинский язык есть источник всякой премудрости, что без Латыни нет спасения, ревностно принялись искажать Польский язык насильственным сочетанием с ним Латинских слов и изречений, несравненно с большим искусством, нежели некоторые Русские журналисты искажают богатое Русское слово примесью чужеземных терминов. Образуя Польское юношество по своим видам, Иезуиты достигли желаемой цели, достигли до того, что в Польше сперва отцы не понимали языка детей; а потом, когда старые Поляки перешли в вечность, поработили своему влиянию все Польские сословия, так что целый народ образовался в смиренного послушника, который для Иезуитов и других монашеских Латинских орденов ревностно строил громадные монастыри и костёлы. В награду за столь усердную преданность Поляков, Иезуиты издавали в назидание их книги, под различными, самыми странными названиями, напр. «Пистолет против смертного греха», «Колесница к блаженной вечности, с дышлом доброго намерения», и нередко потешали народ с церковной кафедры пустыми, даже смехотворными проповедями⁸⁵.

О духе и глумливом тоне их проповедей узнал и Пётр Великий, и повелел Святейшему Синоду предписать повсеместно, чтобы молодые проповедники не только не подражали, но даже и не читали легкомысленных казнодейщиков, каковы вообще Польские бывают⁸⁶. Впрочем, со времён Петра Великого, Польские проповедники, избрав для себя образцом Французских проповедников, образовали свой вкус по сочинениям Бурдалу и Массильона. Но произведения их, по этому самому, как подражательные опыты, гораздо ниже образцов своих.

Что касается до общественного Богослужения, совершаемого в Латинских храмах, то оно потому разве может называться общественным, что совершается при народном собрании: это Богослужение для народа в сущности едва-ли полезно; ибо совершается на языке мёртвом, так что народ не может участвовать духом и сердцем своим в Латинском Богослужении, особенно в вечернем и утреннем. Ревностнейшие Патеры Латинской Церкви, сами сознают это и, желая по крайней мере знающих грамоту сделать участниками в своём Богослужении, начали теперь не только объяснения обрядов, совершаемых при их литургии, но и самую литургию и даже некоторые из вечерних и утренних молитв и песнопений издавать в переводе на языке народном. Однако народ все-таки не понимает символического значения обрядов, особенно сопровождающих вечернее и утреннее Латинское Богослужение; a умеющие читать по произволу занимаются чтением различных по своим книжечкам молитвословий, не имеющих никакого отношения к общественному Богослужению. Впрочем, Латинская Церковь и не требует от приходящих в её храмы на молитву никакого единообразия, подобного тому какое установлено в Восточных Церквах. Только во время служения мессы, или обедни, народ в Латинских храмах, по звону колокольчиков, преклоняет голову или повергается на колени; а при совершении Богослужения другого рода, молящиеся, по произволу, или сидят на скамьях, в каком угодно положении, или стоят то на коленях, то на ногах, или лежат на земле, простёрши руки крестом. В иностранных государствах за дозволение занимать в костёлах какое-либо место, особенно почётнейшее, последователи Латинского вероисповедания платят условленную цену; и тогда иные сами для себя, а другим слуги, приносят в храмы стулья, для сиденья; при выходе они выносят их на головах. Что сказали бы о таких обычаях послы Великого Князя Равноапостольного Владимира, испытывавшие разные Богослужения, когда им показалось неприличным даже скромное сидение в храмах современных им последователей Латинского вероисповедания! Как напротив умилительно видеть в храмах Восточной Церкви собрание народа, внимательно следящего и взором, и мыслью, и сердцем, совершаемые предстоятелями верующих, священнодействия! Как назидательно то, что в храмах нашей Церкви все присутствующие при Богослужении, не смотря на различие пола, возраста, звания, заслуг и достоинств в гражданском обществе, одинаково и равночестно предстоят всеобщему Владыке и Господу, свидетельствуя самым положением тела, что они веруют и молятся Тому, Кто каждому воздаст в день праведного своего воздаяния, не по чинам и значению внешнего его состояния, а потому, кто как жил, и живя в теле, делал доброе или худое! Но Латинская Церковь особенно заботится о том, как-бы руководимые ею народы не приобрёли истинного понятия о вероучении и благочинии Восточных Церквей, преимущественно же Русской. С этою целью, кроме злословия и лжей, внушаемых Ксёндзами последователям их тайно, на духу, и разглашаемых некоторыми досужими журналистами в их фельетонах касательно вероучения и обрядов православной Церкви, самые лучшие писатели Латинского вероисповедания, мужи многопросвещённые и образованные, не стыдятся сообщать своим последователям до крайности лживые понятия о Восточных Церквах, и выставлять их в мрачном, искажённом виде, всеусильно стараясь в этом отношении подавлять истину неправдою и злословием. Посему не бесполезно обратить внимание на:

Клеветы и злословие писателей Латинской Церкви, провозглашаемые ими на счёт Восточных православных Церквей.

О Восточных православных Церквах, состоящих под игом Турецкого правительства, писатели Латинской Церкви постоянно твердят одно, – что они покрыты мраком крайнего невежества; что в тех Церквах господствует всеобщее запустение – внутреннее и наружное; что в них нет ни просвещённых и образованных Пастырей, ни подвижников веры и благочестия. A чтобы более скрыть от своих последователей истинное понятие о православных Восточных Церквах, Латинские писатели умышленно смешивают их с существующими ещё на Востоке остатками древних еретических обществ, и утверждают: «Под именем Греческой, или Восточной Церкви, именуются общества Христиан, рассеянных в Азии, Африке и Европе, усвоившие себе (addicti) обряды, употребляемые Греческой Церковью в открытом Богослужении. От сего происходит, что целая эта Церковь, где бы она ни была рассеяна, обыкновенно именуется Греческой. Из Греков, или Восточных Христиан, одни именуются Униатамн, другие Неунитами. Униаты во всех догматах Христианской веры соглашаются с Католической [Латинской] Церковью и подчинены Римскому Первосвященнику. Неуннты или принимают Ефесский и Халкидонский Соборы, или отвергают их. Отвергающие суть Несториане, или Халдеи, также Евтихиане, или Монофизиты, Яковиты и Копты. Принимающие означенные Соборы именуются Мелхитами, для различия от Несториан и Монофизитов, и называют сами себя Кафоликами и Апостольскими, и состоят в единении с четырьмя Патриархами, Константинопольским, Александрийским, Антиохийским и Иерусалимским, к коим недавно присоединился Патриарх Русский, между тем как прежде Русские были подчинены Патриархату Константинопольскому. С упразднением в России Патриаршества в 1709 году, важнейшие дела представляются на решение Святейшего Синода, который собирается в Москве»⁸⁷.

Но православные Церкви, состоящие в Турецком порабощении, не смотря на то, что на Востоке нет ни академий, ни университетов, ни училищ, равностепенных семинариям и гимназиям, во все времена, по сознанию самих разномыслящих, имели, хотя и немногих, истинно и глубоко просвещённых Пастырей и писателей. В наши времена быстрое издание пяти сочинений, в которых основательно и дельно опровергнуты Пастырями Восточной Церкви софизмы, анахронизмы, и нелепости, наполнявшие изданное Папою Пием Ⅸ в виде брошюры приглашение Восточных Христиан подчиниться Папскому престолу, очевидно доказывает, что Восточные Церкви и теперь имеют Пастырей истинно учёных. Да и кому неизвестен напр. учёнейший Икономидос и другие, при всем том, что вовремя восстания Греков, многие Греческие учёные погибли? Чему, как не ревностной образованности Пастырей Восточных Церквей приписать и то, что, хотя Римская пропаганда ежегодно высылает множество своих эмиссаров для совращения Восточных Христиан в Латинство, православные пребывают непоколебимо преданными вероисповеданию своих отцов? В Афонской же горе, на Синае, в Палестинской обители Саввы освящённого и в других монастырях на Востоке, по удостоверению наших просвещённых путешественников, есть такие подвижники, какими в IV веке славилась Фиваида и Палестина.

Впрочем, только крайнее невежество, если не ненависть и злоба, может именовать все, существующие на Востоке, общества Греческой Церковью. Ибо в тех православных Церквах общественное Богослужение и чтение слова Божия совершается на том языке, который понимает народ, исповедующий православие, как-то: в Греции – па Греческом, в Палестине – на Арабском, в Сирии – на Сирском, в Грузии – на Грузинском, в Валахии и Молдавии – на Волошском, в Болгарии, Сербин и Иллирии – на Славянском. Только в Церквах, подчинённых Папе, где бы они не были (кроме Маронитских и других Униатских обществ), совершается Богослужение на одном Латинском языке; и посему те Церкви можно и следует называть Латинскими. Восточным же православным Церквам, всем в совокупности, приличествует собственно название единой, святой, вселенской и Апостольской Церкви; потому что все они тесно связаны между собою единством первобытного, Христианского вероучения. Притом ложно, будто на Востоке и еретические общества, не приемлющие постановлений Халкидонского и Ефесского Соборов, совершают Богослужение по Греческим обрядам. Каждое из тех обществ (Несториане, Яковиты, Копты и другие), имеет собственные обряды. Равным образом, и то сказание есть нелепая выдумка, будто православные Церкви, принимающие постановления не только Халкидонского и Ефесского, но и прочих вселенских Соборов, именуются Мелхитами. Кто, искренно преданный истине, когда и почему так наименовал их⁸⁸? Столь же ложно сказано, как всякому известно, будто Всероссийский Святейший Синод имеет пребывание в Москве.

Учёный Иезуит Перроне уверяет, будто «Греческая и Русская Церковь не состоят в единстве веры⁸⁹. Собственно, так называемая Греческая, хотя кроме св. Писания, по силе её исповедания, следует и преданию; однако, как первое, так и последнее объясняет частным своим суждением (spiritu). От сего происходит, что она верует только в то, во что ей угодно верить, а не в то, чему учит св. Писание и предание, как это усматривается из членов веры о происхождении Св. Духа, о чистилище, о первенстве Римского Епископа, и из прочих подобных догматов тоже; должно разуметь о Церкви Греко-Российской. Но, так как обе эти Церкви не имеют Богом установленной верховной главы; то, по необходимости, не могут иметь и авторитета непогрешительности, а посему лишены формального единства веры. Вселенский Константинопольский Патриарх носит только одно название, в котором не заключается ничего существенного; a Санкт-Петербургский Синод есть оправдательное орудие Царского авторитета и зависит от его мановения»⁹⁰.

Размышляя о таком удостоверении Перроне, можно от всего сердца пожелать Латинским Церквам, чтобы они, если не со вселенской православной Церковью, то, по меньшей мере, сами с собою были в таком же единении веры, в каком, по завещанию Апостола, единении духа и союзе мира, состоят одна с другой все Восточные Церкви, коих Пастыри и пасомые, взаимно посещая отдалённейшие страны мира, обитаемые православными племенами и народами, руководствуются одним и тем же духом веры и любви, приобщаются от одной и той же трапезы Господней и освящаются одними и теми же таинствами. Да и почему Пастырям Восточных Церквей, состоящих в Азии, Африке и Европе, не быть в единении, в союзе мира и взаимной любви между собою? Исповедуемые ими догматы веры одни и те же; в изложении вероучения изустно и письменно между Восточными Пастырями Церкви несравненно более единомыслия и согласия, нежели между Ультрамонтанистами, или писателями местной Римской Церкви и Латинскими Богословами Венскими, Галликанскими, Баварскими и другими. Вместе с тем, у Пастырей всех Восточных Церквей одни и те же интересы, намерения, цели, желания – руководствовать пасомых ими к совершению Святых, к приобретению блаженной вечности! Может ли произвести больше единения какой-нибудь Государь в своём царстве? Нужен ли ещё какой-нибудь общий земной Правитель для Восточных Церквей, когда из самого общения в союзе мира и любви очевидно, что ими управляет небесный Пастыреначальник, истинная глава Церкви, Господь и Бог Наш Иисус Христос, а не такая глава, коей мнимая власть, производимая из Божественного установления, основывается единственно на лживых софизмах? Если Латинские Богословы желают видеть вещественное доказательство единения Восточных Церквей, то в них нет недостатка. Напр., на одной из оконечностей Назарета построена православная Церковь ещё Царём Алексеем Михайловичем; на Синайской горе, сестрой Петра I, Екатериной Алексеевной пожертвована для мощей св. Екатерины серебряная позлащённая рака. В Патриархиях Александрийской и Антиохийской, в монастырях св. Илии Пророка, на Ливанских горах и в других местах, богатые для иконостасов иконы пожертвованы блаженной памяти Графиней А. А. Орловой-Чесменской. А сколько подобных пожертвований, также Царских, даров и вкладов в Константинополе, в монастырях Афонской горы и других местах? Исповедуя одни и те же догматы веры, Восточные Церкви в истолковании св. Писания всегда руководствуются неложным преданием первенствующей Церкви, и слово Божие, по правилу вселенского Собора, не иначе изъясняют, как истолковали оное великим согла<…> св. Отцы: догмат о вечном происхождении Св. Духа исповедуют собственными словами Иисуса Христа и второго вселенского Собора. Если же под именем чистилища разумеют они молитвы Церкви об усопших; то учение Восточных Церквей об этом столь основательно, что сами писатели Латинской Церкви в состязаниях с Протестантами подтверждают им свой догмат. Что же касается до догматов нелепых, неизвестных первенствующей Христианской Церкви, как напр., о первенстве Римского Епископа в смысле Латинских Богословов, то Восточные Церкви решительно отвергают их, как противные слову Божию и несомненному преданию. Константинопольским Патриархам, во свидетельство благотворного их участия в делах вселенской Церкви, усвоено вселенскими Соборами почётное наименование вселенских. Посему это имя в лице Константинопольского Патриарха заключает в себе более существенного значения, нежели даваемые Римскими Епископами некоторым Государям Латинского вероисповедания названия: Апостольских, Христианнейших, Католических, и т. п. Русские Государи, со времени просвещения России св. крещением, не предписывали догматов веры св. Российской Церкви. Она содержит, блюдёт и проповедует их в той беспримесной чистоте, в какой приняла их изначала от Константинопольской Церкви, вместе с св. крещением. Члены Св. Всероссийского Синода и все Пастыри Российской Церкви оказывают Помазанникам Божиим, Царям своим и защитникам веры, точно такое повиновение со всеподданнейшим уважением, какое заповедано Иисусом Христом и Его Апостолами, и притом тем искреннее и охотнее, что не связываются посторонней, состоящей за тридевять земель, измечтанной властью, не понимающей ни нужд, ни местных обстоятельств Российской Церкви.

Но, так-как взор Латинских Богословов особенно поражается величием России, а с ней вместе и Российской Церкви; то они употребляют, напряжённейшие усилия, отечественную нашу Церковь выставить перед своими последователями в ложном, превратном виде и помрачить её славу. Более всего в этом случае беспокоит их то, что истина нашего учения запечатлена явным покровительством Божиим и бесчисленными чудесами, о чём засвидетельствовали сами Папы, когда при учреждении Унии в ⅩⅥ столетии не запрещали Иерархам Западных Русских областей признавать Святыми прославившихся в России святостью жизни (хотя многие из них и не слышали, есть ли на свете Папы), а только требовали подчинения Папскому своему владычеству. Посему, сочинители Латинских Богословий всемерно стараются уверить своих учеников и исследователей, будто:

«Во времена озарения проповедью Христианского учения и просвещения России св. крещением, Константинопольская Церковь была в единении с Латинской, и будто Русские, сделавшись Христианами, были Католиками (т. е. Латинистами). Но, так как проповедники веры, вызываемые; в Россию из Константинополя, образуя в России новые Церкви, подчиняли их Константинопольскому Патриарху; то и произошло, что с отпадением Константинопольского Патриарха от единства с Римскою Церковью, и многие из Русских увлеклись тем же расколом⁹¹. Впрочем, это отступление не было всеобщим; ибо ещё во время Флорентинского Собора в России столько же было Латинистов, сколько схизматиков. Только уже в половине ⅩⅤ века какой-то Киевский Архиепископ Фотий распространил раскол в целом Русском народе⁹²."

Такую басню Латинские писатели придумали в качестве ответа на весьма естественный вопрос своих последователей: от чего Русская Церковь, не бывшая никогда подчинённою Папам, прославилась многими подвигами веры н благодатными, сверхестественными дарованиями? И эту басню повторяют они все, начиная с Барония, до наших времён, уверяя, будто Россия просветилась св. крещением во время Патриарха Игнатия, а не Фотия, его преемника, который, по их мнению, первый, из видов честолюбия, посеял семена разделения Церквей и отторгся от подчинённости Папам.

Но если Латинские писатели, говоря о просвещении России Христианским учением, разумеют крещение Русских Князей Оскольда н Дира, после того, как они поражены были у стен Константинополя; то сии органы Папской истины должны бы, по меньшей мере, сперва опровергнуть свидетельство ближайших ко времени крещения России Греческих историков, Куропалаты, Зонара, Кедрина, удостоверяющих, что принятие Русскими Князьями Оскольдом и Диром св. крещения последовало при преемнике Игнатия, Патриархе Фотии. Сам Фотий в окружном послании, коим извещал Патриархов Александрийского, Антиохийского и Иерусалимского о нововведениях Римской Церкви, относить обращение Болгарии и России ко времени своего Патриаршества. Впрочем, время крещения Оскольда и Дира с некоторыми их спутниками, спасшимися от потопления, нельзя ещё считать временем просвещения всей России Христианскою верою; следовательно, тем менее можно оправдать то сказание Латинистов, будто Российская Церковь была когда-нибудь в соединении с Римскою и принимала её нововведения. Не следовало бы Церковным Латинским историкам пренебрегать свидетельством нашего отечественного летописца, преподобного Нестора, с продолжателями его летописи, которой правдивость единогласно признана Европейскими учёными. А в летописи Нестора и его продолжателей нет и намёка о том, чтобы Русская Церковь когда-либо была в соединении с Римской. Да и Польские историки Латинского вероисповедания открыто свидетельствуют, что Россия просветилась св. крещением при Великом Князе Владимире после разделения уже Церквей на Восточную и Западную. Это определённо говорят: Длугош⁹³, Мартин Бельский⁹⁴, Кромер⁹⁵, Стрыйковский⁹⁶, Прилуский⁹⁷.

Непререкаемое свидетельство о том, что Русская Церковь никогда не была в единении с Римской, достоверная История представляет и в других событиях. Так все, самые ранние, покушения Пап подчинить своему управлению Русскую Церковь остались безуспешными. Из числа Папских послов, отправленных в Россию во времена Великого Князя Владимира, – Брюно был убит, не доехавши до России, a Бонифатия убили Русские, без сомнения, потому что он проповедовал противное вере, принятой ими от Греков; Рейнбрейна же Владимир держал в темнице до его смерти. В ХII веке, Митрополит Иоанн отправил к Папе ответное послание, коим советовал ему, для примирения Церквей, отвергнуть явившиеся в Римской Церкви нововведения⁹⁸. Впоследствии, внук Владимира Изяслав, был выгнан из Киева братом своим Святославом, в надежде на власть Римского Первосвященника посылал. своего сына к Папе Григорию Гильдебранду. Но хотя Григорий по сему случаю, отправив в 1075 году послов, писал с ними к Изялаву, будто согласно с обетами его сына, он поручил ему управление Русским государством; однако затеи Гильдебранда были безуспешны. По освобождении Галиции от Венгров и Поляков Великим Князем Романом Данииловичем, Папа Иннокентий IV, приглашал в 1027 году Романа покориться вместе с Галицкою Церковью Римскому Престолу. Но когда Папский легат уверял Романа, что Папа мечем св. Петра покорит Князю народы; то Роман, указывая на свой меч, отвечал: «Такой ли меч у Папы? Пока мой при мне, он даёт мне земли, – не имею нужды в другом.» По смерти Романа, призванный Галичанами на Царство Андрей Коломан Венгерский, приведши с собою множество разной сволочи, был коронован Латинским Архиепископом и в след за тем, изгнал было из Галиции православных Пастырей; но вскоре Мстислав Храбрый очистил Галицию от нашествия Латыни и Венгров. Галицкий Князь Даниил, в надежде, что при помощи Папы успеет свергнуть с России иго Монголов, сблизился было с Папою Иннокентием IV. Объявив в 1257 году Даниилу, что принимает его с царством под своё покровительство, Папа отправил к нему Доминиканцев и надеялся чрез них распространить в Галиции Латинство; также писал к сыну Князя Василька Иоанну Безземельному, называя его Королём. Вместе с тем, поручив Даниила тайному надзору Прусского Архиепископа, он, с одной стороны, в виде милости, дозволял Галицкой Церкви удержать все обряды Греческой, а с другой – настоятельно домогался, чтобы Даниил со всеми вельможами дал присягу на верность. Но этот Князь в 1249 году выслал Латинского Архиепископа с его клевретами из Галиции, и хотя Папа прислал Даниилу корону и скипетр, однако он оставил Папу, не получив от него ожидаемой помощи против Татар, которые, по меньшей мере, не допускали в восточные Русские области Папских миссионеров⁹⁹.

Ещё меньше успеха имело Папство на северо-западе России. Высланные Папою в Лифляндию Крестоносцы, в продолжении сорока лет, крестили бедных Ливов, Латышей и Чудь огнём и мечем, пока не подвергли их тяжкому игу своего рабства. в след за сим Папа высылал крестовые походы на Россию то из Лифляндии, то из Швеции. – В 1240 году, Шведский Король, по повелению Папы, взяв с собою Латинских Епископов, устремился на Россию с войском и хотел крестить Русских. Но Благоверный Князь Александр Невский, поразив Шведов на голову и поспешив для защиты Пскова и Изборска от Лифляндских меченосных апостолов, заставил их орден опасаться за собственное существование. Папа отправил к Александру легатов; но им отвечали: «мы знаем историю веры и Церкви с самого начала мира; к чему же нам новые учители?» Папа не унялся. Лифляндские Меченосцы постоянно вторгались в Русские пределы проливать кровь и грабить. Между тем в 1317 году Шведский Король Магнус сам вызвался подчинить Россию Папе. Став на пределах её с войском, он требовал, чтобы Новгородцы прислали ему сведущих людей для прения о вере, и за противление угрожал мечом. Ему отвечали: «мы приняли веру от Греков; а потому, если ты хочешь узнать, чья вера лучше, то пошли послов к Патриарху; а когда имеешь другое дело; то скажи его послам». Магнус, не оставляя своего желания окрестить Русских в Латинство, овладел Орешком и принялся крестить жителей по своему; но вскоре был разбит, а невольные его крестники обратились к вере отцов своих¹⁰⁰.

Не менее того подтверждает вся история Польши и Литвы, что Русская Церковь никогда не была в соединении с Римской. Историк Стрыйковский откровенно сознаётся, что всех Русских Княжон, выходивших в замужество за Польских Королей или Князей, Польские Ксёндзы перекрещивали по Римскому обряду, – что Русские Священники, принимавшие Латинство, были снова рукополагаемы, и подтверждаем своим повествованием сказания Русских летописей о Романе Князе Галицком, об Андрее Коломане Венгерском и о Данииле Князе Галицком¹⁰¹. По пресечении рода Князей Галицких, жители Чермной России и Литвы, в 1339 году, предали себя власти Польского Короля Казимира, взяв с него обещание не стеснять их совести в религиозном отношении. Но слово Казимира не заслуживало веры: на Волыни Латинцы преследовали православных, а Церкви их обращали в костёлы. в следствии сего, Князь Любарт, в 1350 году, изгнал из Волыни всех Латинцев, а во власти Казимира оставил только Львов. Не смотря на то, Казимир всячески убеждал Полоцкого Князя Константина Куриатовича, внука Гедиминова, принять Римскую веру; однако Куриатовичь, ради короны, не хотел изменить православной вере. По смерти Казимира, в западных Русских областях опять появились Римские Епископы; но они, вне Львова, были Пастыри без паствы. Не много также имела успеха и инквизиция, заведённая в 1380 году в Галиче: она имела силу мучить православных, но была бесплодна для совращения их в Латинство.

Между тем Князь Литовский, Ягайло, променяв православие на руку Ядвиги и Польскую корону, дал Польским Бискупам клятву заставить Литовско-русское Княжество принять Латинскую веру, и привилегией, данной в 1387 году на Виленское Бискупство, воспретил Русским вступать в брак с Латинянками, или выходить замуж за исповедующих Латинскую веру, если первые не станут соглашаться последовать Латинскому вероисповеданию. Вообще, изменив православию, Ягайло дышал таким фанатизмом, что умертвил двух вельмож, не согласившихся оставить свою веру. И только оружие Витовта (1388–1390 г.) и Свидригайла (в 1394 г.) не допускало фанатика свирепствовать неограниченно.

Около того времени влияние православной Церкви на западе России значительно ослабело, по случаю перенесения кафедры Всероссийского Митрополита сперва из Киева в Вильно, как столицу Литовского Княжества, потом в Северный Владимир, и наконец в Москву, в следствии сего, Литовские Князья, а потом Польские Короли, настоятельно требовали от Русских Епископов западных Епархий, чтобы они для своего управления избрали особого Митрополита. Вынужденные обстоятельствами, Епископы, по требованию Литовского Князя Витовта, действительно избрали в 1414 году в Митрополиты учёного Болгара Григория Симвлака; но Константинопольский Патриарх, не соглашаясь на посвящение его, для управления всеми Русскими Епархиями, прислал Фотия, которого, однако Витовт не признал и заставил Русских Епископов посвятить Григория. В то время на Западе происходил Констанский, или Костинский Собор, на коем Латинцы судили Иеронима Прагского между прочим и за то, что он, «быв на Руси, имел общение с Русскими, схизматиками, последователями Греческой секты, чрезвычайно уклонившимися от Христианской веры и заблуждающими; что он, Иероним, в Витебске шёл с крестным ходом из кафедральной Русской церкви для почётной встречи Витольда, брата Короля Польского; что он, Иероним, целовал в том соборе мощи и иконы, и пред лицом четырёх или пяти тысяч человек обоего пола открыто обратился в означенную Греческую секту, и доказывал, что вероисповедание Русских православное и совершенное; даже усиливался убедить упомянутого Князя оставаться в том вероисповедании, утверждая, что означенные схизматики добрые Христиане; что он, Иероним, часто бывал и в Пскове и лично в церкви, или в синагоге Русских, неверных народов, ходил в их церковь в то время, как они совершали мнимые свои таинства, и с коленопреклонением, открыто поклонялся тем таинствам¹⁰².» Хотя Латинская Церковь преимущественно вовремя Констанского Собора ничем не могла привлечь к себе православных, однако, Витовт, надеясь склонить Григория подчиниться Папе, требовал от этого Митрополита, чтобы он отправился на Констанский Собор. Григорий, не считая нужным противиться Витовту, а может быть ещё из любопытства, ездил на Собор. При всем том, пребывая твёрдым в православии, он не только убеждал Витовта обратиться к православию, но даже открыто обличал нововведения Римской Церкви, и утверждал напр. в слове о причащении, что «подобная Иудеем страждут, иже опресноки жертву приносяще¹⁰³». Но Григорий Симвлак не долго управлял западными Русскими Епархиями, и после скоро последовавшей кончины его, западные Епархии подчинились Фотию. Откуда же взяли писатели Латинской Церкви, будто отпадение от Рима в целом Русском народе произвёл Фотий? Не думают ли они, будто в Русской Церкви, в коей общественное Богослужение совершается на языке удобовразумительном, столь же легко вводить новости, сколь легко допущены они в Римской Церкви под покровом Латыни, непонятной для народа? Нет! в России даже правильное и законное исправление погрешностей, вкравшихся от невежества переписчиков и типографщиков в церковные книги, произвело раскол. Что могло быть законнее желания – некоторые слова в тех книгах заменить другими вразумительнейшими, ближайшими по своему значению к подлинным словам Греческих Богослужебных книг, переведённых в старину на Славянский язык и бывших в Церковном употреблении? Однако и тут не обошлось без волнений. Каким же образом Митрополит Фотий вдруг успел отторгнуть весь Русский народ от соединения с Римом, и притом так, что не осталось ни малейшего следа прежнего предполагаемого единения?

И во время Флорентинского Собора, ни в восточных, ни в западных; Епархиях Русской Церкви ни один Русский не был Папистом; напротив, всякий чуждался соединения с Римом. Правда, что по отбытии из Москвы в Константинополь Ионы Глезны, для рукоположения его в сан Митрополита, прибыл к нам вместо его Иллириец, Исидор, единомышленник Императора Иоанна Палеолога, – надеявшегося спасти свою Империю подчинением Восточной Церкви властолюбию Римских Пап, – и, не открывая Русским своего замысла, думал расположить к затеянной Палеологом Унии Русских Князей. Но Великий Князь Василий Васильевич, отвращаясь от Унии, пагубной для совести и бесполезной для России, с крайним прискорбием, и притом взяв предварительно с Исидора клятву не изменять древнему православию, отпустил его на Собор. Из Русских же собственно Епископов, один Авраамий, Епископ Суздальский, отправился с Исидором. По возвращении его в Москву, Великий Князь, слыша, что он во время Богослужения поминает Папу Римского, в самом храме обличил Исидора в измене православию и в клятвопреступлении, и тотчас заключив его, созвал Епископов для суждения об Унии. Российский Собор осудил определения Латинского соборища; а Исидор бежал. Таким образом, по свидетельству не только Русских, но и Польских историков, мнимая Флорентинская Уния во всех Русских Епархиях с презрением была отринута.

Перроне утверждает ещё, что «Русская Церковь обесчестила себя тройственным расколом. Во-первых, общим с Греками отступлением от Римского Папы; во-вторых отпадением от Константинопольского Патриарха, по каковому расколу Русская Церковь не состоит теперь в общении с Греческою; наконец, в-третьих, отпадением от Московского Патриарха, коего достоинство Пётр I уничтожил, и вместо его учредил Святейший Синод, под главенством Императора, который избирает его членов. ¹⁰⁴"

Из этого мнения Иезуита Перроне очевидно, что он или не знает Истории, или притворяется незнающими её. Церковь бесчестится только таким поведением Пастырей, какими были в Римской Церкви Папы: Иоанн Ⅻ¹⁰⁵, Александр VI, Лев X¹⁰⁶, и друг. Русская Церковь никогда не была в соединении с Римской; следственно никогда от неё и не отделялась. Никогда не отступала она и от Константинопольского Патриарха, тем более, что обязана ему, совместно с другими православными Патриархами, учреждением в России особого Патриаршества, а потом – совершенным согласием на учреждение у нас, по требованию обстоятельств, Святейшего Синода. Но управляемая Святейшим Синодом Русская Церковь всегда пребывала и доселе пребывает в единении веры со всеми Восточными православными Патриархами. По сему самому Синод, занимая место Патриарха, от всех православных Патриархов признается их братом. Во всех Церквах, равно как и в Римской, по кончине Патриарха, или Папы, до избрания нового, дела Церкви решаются собранием местных верховных Пастырей. В России, по огромному её пространству, вместо созывания, согласно с Апостольским правилом, ежегодно, временных частных Соборов, признано полезным учреждение постоянного частного Собора, или Синода, который и учреждён с общего согласия современных его учреждению Русских Иерархов и Восточных Патриархов. Государь Император иногда сам избирает, а иногда только утверждает избранных Святейшим Синодом членов, и при этом обыкновенно берутся во внимание Иерархические заслуги и святость жизни избираемых. Точно так бывало и в Римской Церкви, прежде чем измышлена была мечта о единовластительстве Папы: Римские Императоры тогда или сами избирали Иерархов на Патриаршие престолы, или утверждали их выбор; как напр. Император Аркадий, по собственному своему усмотрению, вызвал на Константинопольскую кафедру св. Иоанна Златоустого; а Император Маврикий утвердил в звании Римского Епископа, избранного Римскою Церковью, Григория. Члены Святейшего Синода и все Иерархи Русской Церкви, как верноподданные, признают Государя Императора покровителем и защитником православной Российской Церкви и чтут в нем Помазанника Божия, подобно тому, как Папа Лев III воздал почтение Карлу Великому, – и, благодарение Богу, влияние Русских Государей на Святейший Синод всегда благотворно для отечественной Церкви, тем более, что они не касаются догматов веры, принятых Россией от Константинопольского Патриаршего престола вместе со св. крещением.

Но Иезуит Перроне неистощим на клеветы. Вот ещё некоторые из них. «Храмы», говорит он, «от Католиков (Латинцев) насильно отняты и отданы не православным (т. е. православным¹⁰⁷) воздвигнуты новые академии и семинарии, с тем, чтобы в них клирики Католические (Латинские) учились не-Католическим наукам; приняты меры, чтобы праздные (Латинские) Епископские кафедры долго оставались без Пастырей; а новые в тех же областях учреждены схизматические (православные) Епископские кафедры, которые никогда не остаются праздными; Католические (Латинские) Епископы и прочие люди из клира приведены различными надеждами и приманками к отречению от истинной (Латинской) веры Христовой, а Латинским Священникам, переходящим к схизматикам (в Русскую Церковь) дозволено, что прежде было запрещено, жениться и заключать святотатственные браки. Оказавшиеся твёрдыми в прародительской (Латинской) вере, сосланы в ссылку; Католическим (Латинским) писателям, которые старались писать против злоумышлений, определены тягчайшие наказания. Напротив те писатели, которые бесстыдные книги свои наполнили сатирами, лжами, клеветами против Латинской религии, осыпаны наградами; и яд таких книг разлит повсеместно. Вот некоторые примеры: Стурдза, неизвестно кто он такой, за сочинение гнусной книжечки, которую назвал: Considérations sur la doctrine et l’esprit de l’Eglise ortodoxe, удостоился дворянства и получил в дар 20,000 рублей. Равным образом и Карамзин причислен к сословию Русских вельмож, обеспечен двадцатью поместьями и получил в дар огромную сумму в 500,000 рублей за творение, именуемое: «История Российского государства». Творение это, коего бессильный сочинитель с яростью нападает на Римскую Церковь, не только в качестве классического руководства принято в общественных училищах, но и на счёт казны переведено почти на все употребительные в настоящее время языки. Константин Икономидос за то, что в 1835 году, в Петербурге, писал на Латинскую Церковь сатиры, недавно предложен был кандидатом на Епископскую кафедру в новом Греческом Королевстве, где однако за наглое своё бесстыдство и клеветы вынужден был претерпеть в этом отказ от самого Греческого клира. Филарет настоящий Митрополит Московский, сочинил, по требованию Русского правительства, «Разговоры между испытующим и уверенным в православии Греко-Российской Церкви»: в сих разговорах он не пропустил ничего такого, что могло бы возбудить ненависть против Римской Церкви, которую он, потеряв всякий стыд, обвиняет в отступничестве, святотатстве и тиранстве. Книга эта в первый раз напечатана 1829 года и, по приказанию Императора, введена во все гимназии для употребления при изложении историческо-догматического катехизиса. «Пропускаю», говорить Перроне, «нечестивые козни, коими простые люди принуждаются отречься от Католической (Латинской) веры, a противящиеся тому наказываются жестоким родом казни, которую на Руси обыкновенно называют кнутом, от наказания коим многие лишаются жизни. Сии и многие, почти бесчисленные доказательства, всем известные, находятся в руках почти каждого, как то: указ от 10 Февраля 1832 года, также другой, вскорости за тем изданный, которым 1946 монастырей переданы ведомству Внутреннего Министерства, от: 10-го Февраля 1836 года; указ, коим учреждается новое Греко-схизматическое Епископство, от 12 Июня 1835 года; указ от 22 Апреля 1834 года и от 23 числа Ноября 1835 года относительно смешенных браков; и все это совершается в Русской Империи к ниспровержению Католической (Латинской) Церкви. Следствием сего было то, что более шести миллионов Католиков (Латинцев) в половине почти настоящего столетия отторгнуты от Церкви Католической (Латинской)¹⁰⁸».

Не явно ли, что во всем этом сказании Иезуита нет ни одного истинного слова, – что одни его показания совершенно ложны, другие выставлены в превратном и до того искажённом виде, что не только Русский, даже всякий живущий в России иностранец, если бы захотел отправиться в западные губернии и расспросить сведущих жителей тех губерний, – легко мог бы убедиться, что клеветы, прописанные Иезуитом Перроне, выдуманы им единственно для удержания его читателей в ослеплении.

Каждому сведущему жителю западных областей России известно, что во всех странах, возвращённых Россией в течении восемнадцатого столетия, число монастырей не только отдельно Латинских или отдельно Русских, но и тех и других в совокупности, никогда не простиралось до 1946. Бывшие Унитские монастыри, как древнее достояние православной Церкви, отнятое у неё насилием Унии, по воссоединении Базилианских иноков со св. Церковью, подчинились управлению Святейшего Синода. Из тех же Латинских монастырей, которые действительно существовали во время веявшего с Запада безбожия, растлевавшего нравы, и проникавшего во все сословия, многие, особенно Иезуитские, по изгнании Иезуитов, до того опустели, что ещё бывшее Польское правительство обращало Латинские храмы в военные магазины и т. п. Кроме больших городов, каковы: Вильно, Каменец-Подольский и др., в монастырях, существовавших по местечкам и сёлам, часто не было более двух-трёх монахов, которые, обладая богатым, недвижимым имением, наданным в старину для поддержания монастырей, употребляли доходы с поместий безотчётно, по своему произволу, на прихоти и роскошь. Против таких злоупотреблений вопияли сами светские Латинцы, открыто удивляясь, что правительство не положит предела самоволию Латинских монахов, которые, проводя время в праздности и лени, никому не приносили никакой пользы, почти ежедневно занимались охотой, или предавались другим забавам, и не только не поддерживали монастырских зданий, но ещё будто нарочно своей небрежностью доводили их до крайней обветшалости, так что иногда самые храмы разрушались. При всем том, правительство, руководствуясь веротерпением, не обращало на это внимания, доколе, во время восстания Польши, многие Латинские монахи не стали волновать поселян против Русских войск, и во многих местах, взбунтовав бедных сельских жителей, – не водили их лично на убой, целыми толпами. В следствии таких действий Латинских монахов, Русское правительство потребовало от Латинского Митрополита и управлявшей в России Латинскими Церквями Коллегии, чтобы существующее в западных Русских областях Латинские монастыри устроены были сообразно с Латинскими, утверждёнными самим Папой, Церковными канонами, по которым монастыри, не заключающие в себе по меньшей мере двенадцати монахов, подлежат уничтожению. На таком основании, в следствии определения Латинской Коллегии, уничтожены преимущественно те Латинские монастыри, коих здания доведены были до последней обветшалости, другие же переданы в ведомство православного духовенства и перестроены на церкви, впрочем, в тех только местах, где кроме жителей православного вероисповедания, или вовсе не было, или было весьма мало Латинцев. И все это сделано без малейшего насилия, так что уничтожение и обращение тех монастырей в России отнюдь не похоже на уничтожение бесчисленных монастырей на Западе, во Франции напр., в Австрии, Испании и в самой Италии. Кроме того, у нас это было только весьма слабым возмездием за уничтожение многих знаменитых православных монастырей, насильно отнятых в своё время Иезуитами и Униатами. При всем том, и теперь немало Латинских монастырских строений и доселе стоит впусте, или в развалинах, единственно от того, что Латинское монашество, по духу времени, не умножается.

Во вновь воздвигнутых академиях и семинариях для юношей Латинского вероисповедания, избравших духовный сан преподаются уроки Латинского вероучения по книгам знаменитейших авторов, изданных в иностранных государствах, с одобрения не одной Латинской Цензуры, а многих; и эти уроки объясняются по произволу Латинских же Профессоров, в этом каждый легко может удостовериться, расспросив тех самых Профессоров и их воспитанников. Русское правительство хочет только, чтобы родившиеся в России, и получающие в ней воспитание имели понятие и об истории Российского государства. Справедливо, что по воссоединении Униатов с православной Церковью, учреждены новые Епископские кафедры; но это для того, чтобы не оставались овцы без Пастырей, и притом в тех странах, в коих до Унии были Архиереи православные. Если же упразднившиеся кафедры православных Епископов вскоре замещаются вновь рукоположенными Епископами; то это именно потому, что Русская православная Церковь не имеет нужды просить об утверждении избираемых ей на Епископские кафедры кого-либо за тридевять земель. С другой стороны, если в России Латинские Епископские кафедры, по кончине местных Епископов, долго остаются праздными; то единственно от того, что Папа, усвоив самому себе право утверждать избираемых в Епископа, и не зная лично людей, часто не верит одобрению их со стороны Латинской Коллегии и Митрополита, которые, избрав кандидатов на Епископство из среды известнейших духовных сановников Латинского вероисповедания, с согласия Русского правительства, вынуждены ещё просить Папу о дозволении рукоположить их; но он больше верит пасквилям каких-то тайных доносчиков, которые лучших духовных сановников Латинского вероисповедания изображают пред ним черными красками, о чем вообще говорят и сами Латинцы.

Латинские Ксёндзы (кроме весьма немногих) и Епископы в России не переходили ещё в недра православной Церкви; об этом никто не делал им и предложения. Возвратились на лоно своей матери Русской Церкви Униатские Епископы и Священники с народом, отторгнутым от ней насилием Польского правительства и Польской аристократии, настроенных Иезуитами, но возвратились, не имея в виду ни каких приманок и обещаний. Совершенная ложь и то, будто Латинским Ксёндзам, принимающим православие, дозволяется жениться и оставаться в священном сане. Желающие жениться Ксёндзы, перешедши в православие, женятся и переходят в светское состояние.

В России никого не заставляют насильно переменять веру, тем более никого не ссылают в ссылку за нежелание переменить веру. Все подданные Русского Царя, не только Христиане какого бы то ни было вероисповедания, но даже Магометане и язычники свободно исповедуют свою веру и совершают свои обряды.

Злонамеренных сочинений Русская Цензура не пропускает: тем и оканчивается преследование сочинителей. A сочинения различных вероисповеданий, издаваемые в защиту их, или с доброй нравственной целью, свободно пропускаются из иностранных государств в Россию и в ней печатаются на всех языках. При всем том, никто в России не чувствует ни малейшей нужды в сатирах и клеветах на Латинскую Церковь, тем более, что если бы кто захотел собрать свидетельства самих Латинских писателей, Барония, Наталиса (Ноэля) Александра и других, о жизни некоторых Пап, о спорах некоторых монашеских орденов, об инквизиции и политике Папского двора; то сбор таких свидетельств, не делающих чести Латинской Церкви, превзошёл бы все, что только может придумать своевольная поэзия.

Александр Стурдза происходит от древней Молдавской дворянской Фамилии, отлично служил в России по дипломатической части, и за это, а не за сочинение какого-нибудь рассуждения или книги, награждён Русским правительством; кроме того, он приобрёл славу благонамеренного религиозного писателя и переводчика духовных книг на Греческий, Немецкий и Французский языки. Но что касается до книги его Considérations sur la doctrine et l’esprit de l’Eglise Orthodoxe; то она есть плод юношеской ревности, к сожалению, незрелый. За эту книгу никто и не помышлял награждать Стурдзу. Карамзин не во многих местах своей Истории говорит о Папах, о Латинской Церкви, о Флорентинском Соборе и об Унии, и на основании столь непререкаемых исторических свидетельств, что если бы сам Перроне принялся писать Историю о тех же предметах и захотел быть беспристрастным; то, не отвергнув предварительно свидетельств, приводимых Карамзиным, не мог бы иначе описать те события. Необыкновенные награды, полученные Карамзиным, с одной стороны, проистекают от великодушных щедрот Государя Императора; с другой, – суть справедливое возмездие за огромный труд писателя. История Карамзина заслуживает того, чтобы снабжены ею были все учебные заведения в России, и справедливо считается книгою классическою, особенно по слогу, но по ней в училищах не преподают и нельзя преподавать Истории; переведена же она на Европейские языки не по вызову правительства, а по доброму произволу переводчиков. Если кто и получил за это награду, то получил единственно в силу покровительства, оказываемого мудрым правительством полезным трудам. Перроне, очевидно, не может быть доволен, что с умножением издания таких исторических книг, как История Карамзина, Иезуитские сочинения, издаваемые под названием Церковной Истории, во многих местах должны казаться чистым вымыслом.

Учёный Константин Икономидос, долго пользовавшийся Императорской Венской Библиотекой, для такой же цели приезжал и в Петербург, именно желал порыться в Императорской С. Петербургской Библиотеке. Как знаменитый Богослов Греческой Церкви, оратор, историк и филолог, он всем почестям предпочитал учёные занятия; но в России Икономидос не издал ни одного сочинения против Латинской Церкви и Пап её. – Очевидно также, что Перроне не читал рассуждения Московского Митрополита Филарета, под названием: «Разговоры между испытующим и уверенным о православии Греко-Российской Церкви»; в противном случае, не сказал бы такой пошлости, будто это сочинение написано с целью возбудить в читателях ненависть против Латинской Церкви. Оно изложено только в противоположность двум догматам той Церкви относительно учения её о происхождении Св. Духа и о единовластительстве Папы, и написано так, что на предлагаемые в том сочинении вопросы или неизбежно вытекает ответ неблагоприятный Латинцам, или приводится столь же не нравящееся им сознание или свидетельство какого-нибудь Западного писателя. Вообще, в этом сочинении так ясно представлено истинное учение об упомянутых предметах, что пред ним, как мрак пред светом солнечным, исчезают все Иезуитские софизмы. Наконец ложно и то, будто эту книгу, по приказанию Государя Императора, употребляют в гимназиях при изложении догматического катехизиса. Притом она в первый раз напечатана не 1829 г., а в 1815 году. Равным образом, на Руси никогда не слыхано, чтобы кого-нибудь наказывали за исповедуемую им веру, или чтобы кого-либо обращали в православие кнутом. Самое употребление кнута в России уничтожено; даже совратившимся от отеческой православной веры не положено высшего наказания, кроме отсылки их в какой-либо монастырь, для увещания и вразумления.

Что касается до постановления Русского правительства относительно смешанных браков с иноверными; то Иезуит Перроне неосновательно, даже в противность постановлению св. Апостолов¹⁰⁹, усиливается доказать, будто супружества Латинцев с не-Латинянами воспрещены естественным и Божественным законом. Если позволительно было Польским Королям, как видно из грамоты Короля Ягайлы, данной 1387 года Виленскому Епископу, и из так называемой грамоты Гродненской, данной 1413 года, воспрещать браки с православными, когда последние отрицались принять Латинскую веру, и Русских лишать права на всякое повышение чином, когда они не решались перейти в Латинство; то почему не позволительно Русскому правительству издавать подобные, но тысячу раз снисходительнее, законы для вручённых ему Промыслом Божиим народов к устроению их благосостояния? Если позволительно Государям Латинского вероисповедания, по совещании с местными своими Иерархами и с согласия Папы, учреждать в управляемых ими государствах новые Епископские кафедры, и открывать новые Епархии: то почему предосудительны такие же учреждения и постановления Русского правительства для душевной пользы народов, исповедующих православную веру? Наконец, если Иезуиту Перроне с братией приятно, когда кто-либо обращается в Латинство; он должен знать по собственному опыту, что столь же приятно и православным, когда народы обращаются в недра православной Церкви.

К чему же придумывать такие лжи, составлять такие клеветы на счёт Русского правительства, благотворного для всех управляемых им народов, какого бы они ни были вероисповедания, какие Иезуиту Перроне угодно было рассеять повсюду в пространном своём догматическом Богословии? – Очевидно, он хочет подавить истину неправдой, с той целью, чтобы руководимые Латинским духовенством народы не имели истинного понятия о Церквах Восточных. Но свойство истины таково, что свет её рано или поздно прогонит мрак лжи и злословия; а это, конечно, послужит во вред не Восточным Церквам, а Латинской. Ибо рано или поздно правдолюбивые Западные писатели внезапно могут открыть ложь и убедиться в истине. Тогда никакие козни, никакая сила не удержит правительства и народы Латинского вероисповедания в ограде Латинской Церкви, если только они, по своему обычаю, не впадут в другую крайность, не придут к той мысли, что и все прочее, чему учит Латинская Церковь, превратно и ложно.

Между тем, величие и торжественность таинственных священнодействий и обрядов, употребляемых при Богослужении и совершении таинств в Восточных Церквах, потрясая душу и сердце зрителя, невольно привлекает его к познанию истины и православного вероучения. Поэтому даже некоторые миссионеры, отправленные Римской пропагандой на Восток для совращения в Латинство православных, и получившие для сей цели особенное образование, быв поражены торжественностью обрядов православной Восточной Церкви, не смотря на крайнее убожество храмов, священных облачений и церковной утвари на Востоке, происходящее от порабощения Восточных Церквей неверными, ощущали неотразимое побуждение узнать от самих Пастырей Восточных Церквей, в чем состоит, и чем доказывается православное вероучение, и, убеждаясь в истине его, переходили в недра православной Церкви. Такие опыты внушили Папам мысль строжайше предписать подчинённому им духовенству¹¹⁰, чтобы оно ни о чем столько не заботилось, как об устранение мирян от посещения, хотя бы то из любопытства, православных церквей и о ревностнейшем, по рассказам самих Латинцев, внушении им, особенно на духу, отвращения от православного Богослужения, изрыгая при семь на православную Церковь и таинственные её священнодействия такие Богохульные изречения и сказки, какие Христианин, проникнутый духом Евангельской кротости, страшился бы произносить даже о языческих капищах и обрядах. Подобные действия Ксёндзов сколь далеки от духа Евангелия, легко убедиться из того, что Ап. Павел, проповедуя о Иисусе Христе в Афинском ареопаге, по множеству капищ и жертвенников в Афинах, назвал Афинян благочестивыми. Совершенно противоположно духу Римской Церкви поступают Русские Священники, когда на вопрос, предлагаемый им мирянами: «не грешно ли иногда заходить в иноверческие храмы?» отвечают: «Ступай куда хочешь, и удостоверишься, что в целом мире во всех вероисповеданиях нет Богослужения и обрядов святолепнее, торжественнее и достойнее величия Божия, как Богослужение и обряды православной, Восточной Церкви¹¹¹.» Но Латинское духовенство не имеет других лучших средств к удержанию в послушании своих последователей, кроме лжи, клевет и злословия на православную Церковь. Не смотря на то, оно превозносится самохвальством, и громко говорит, что Латинское вероисповедание объяло всю вселенную, что его миссионеры повсюду в мире проповедуют Христианское учение с чрезвычайным успехом. Посему следует обратить внимание на:

Образ распространения в мире Латинского вероисповедания.

Латинское вероисповедание в настоящие времена распространяется преимущественно посредством миссионеров. Но как Христианство началось не с Папством, то были, да и теперь есть в мире миссионеры и других Христианских вероисповеданий. Посему, для беспристрастного заключения о духе и цели современных религиозных миссий, необходимо иметь ввиду образ распространения Христианского вероучения до разделения Церквей.

По предначертанию и заповеди Спасителя, данной Апостолам пред вознесением Его на небо, откровенное Им вероучение, долженствовало быть распространяемо живым голосом Его проповедников. Шедше в мир весь, проповедите Евангелие всей твари¹¹²; научите вся языки, крестяще их во имя Отца и Сына и Св. Духа, учаще их блюсти вся, елика заповедах вам¹¹³, сказал Спаситель. Ибо как исполнение заповедей Христианского вероучения требует со стороны проповедников живого примера, до готовности их запечатлеть истину проповедуемого учения своею кровью и самою смертью: так принятие истин веры непременно требует живого слова, которое исходило бы из сердца, проникнутого их силою. Посему Апостол говорит: вера от слуха, слух же глаголом Божиим. Ибо как людям верить в Того, о коем не слыхали? и как услышат без проповедника¹¹⁴? В самом деле, если бы насаждение истинно Христианского вероучения в сердцах человеческих возможно было другими способами; напр. посредством одного распространения свящ. Писания на различных языках, то Господь Иисус Христос, в Немже суть вся сокровища премудрости и разума сокровенна¹¹⁵ прежде всего учредил бы Библейские общества, которые распространили бы Библию во всем мире, а не послал бы в мир Апостолов для проповеди Евангелия. Кроме сего, и опыты показали, что одно чтение священных книг не обращает человека к Христианству даже и тогда, когда он сознавал бы величественную простоту и силу слова Божия. Доказательством сего может служить язычник Лонгин, написавший уроки красноречия для Пальмирской Царицы Зиновии. Притом в руках людей нечестивых свящ. Писание может быть предметом кощунства, как это видно из примера языческих софистов, Цельса и Порфирия. в простом же народе, не имеющем правильного понятия о Христианском вероучении, внезапное распространение Библии произвело бы только брожение мыслей, народные волнения и разделение на бесчисленные секты, особенно, если толкование Библии, по началу Лютера, предоставлено было бы каждому частному читателю, что доказывают Протестанты и Реформаторы, разделившиеся в наше время на бесчисленные толки. Посему, учредители Библейских обществ, распространяя Библию во всех странах и на всех языках, либо не входят в дух данного Апостолам повеления, либо имеют в виду какую-то иную цель, тем более, что со времени учреждения Библейских обществ, распространители Библии, сколько известно, не могут указать ни на одно селение, которое обратилось бы к Христианству только чрез чтение свящ. Писания, и в котором бы каждый член (предположив возможность такого обращения) в состоянии был, по завещанию Апостолов, дать всякому требующему отчёт в своём уповании¹¹⁶ т. е. исповедать изустно те Христианские истины, на коих зиждется и утверждается Христианская надежда на вечную жизнь, и притом так, чтобы из отчёта читателей Библии видно было, что каждый из них, по завещанию Апостола, одно и тоже мудрствует, одним и тем же верует истинам¹¹⁷. Нет, чтение свящ. Писания, пока люди не приобрели предварительно общего понятия о главных, заключающихся в нем, истинах и вдаются в произвольное изъяснение слова Божия, решительно не может сообщить единообразного учения веры и деятельности, потому что догматы и правила Христианской жизни рассеяны во многих местах свящ. Писания. Библия изречена Св. Духом и приведена в один состав Церковью во времена, отдалённые от нас целыми тысячелетиями; каждая в частности книга, вошедшая в её состав, написана по особенному побуждению, при особенных обстоятельствах, и заключает в себе истины, изложенные особенным языком, к подлинному уразумению коего не могут содействовать те же, или подобные изречения и выражения современных некоторым книгам свящ. Писания языческих писателей, а напротив могут затемнить его разумение. Из всего этого очевидно, что только то распространение заключающегося в свящ. Писании вероучения спасительно для человеческого рода, которое сперва проповедуется живым словом и притом на основании преемственного его разумения, сохранённого преданием Учителей веры первых веков Христианства; ибо и мыслить нелепо, будто в настоящее время столько же и даже лучше можно понимать свящ. Писание каждому читателю, чем при первом его появлении. Все превратные истолкования свящ. Писания происходили и происходят именно от того, что истолкователи хотели уразуметь смысл его без пособия предания св. Церкви.

В истине сказанного легко можно убедиться, обратив внимание на образ проповеди св. Апостолов и их преемников, в течение первых веков Христианства. Божественные Апостолы, проповедуя Евангелие в странах, указанных им Духом Св., излагали истины его живым словом на том языке, которым преимущественно говорили местные жители. По обращении же ко Христу некоторого их числа, Апостолы преимущественно заботились углубить учение веры в уме и сердце способнейших учеников своих¹¹⁸, коих рукоположив потом в Епископы, вверяли им словесное стадо, как своим преемникам; и в тоже время учреждали Священнослужение на том наречии, которое на месте их проповеди было употребительнее, также устроили благочиние и обычаи, сообразные с Христианским вероучением. Устроив все это, они отправлялись для проповеди Евангелия, по указанию Духа Св., в другие страны мира, доколе наконец истины проповедуемого ими учения не запечатлели мученическою своею кончиной. Ибо таково свойство истинно-Христианского учения, что, не смотря на благотворность его для всего человеческого рода, оно во всех странах, в коих насаждалось, первоначально было орошено мученическою кровью проповедников. Так насаждены св. Апостолами Церкви в Сирии, в Палестине, в Малой Азии в Европейской Греции, в Египте, где, со времён Александра В., Греческий язык был в большом употреблении, подобно тому, как в Италии и на северных берегах Африки господствовал язык Латинский. И хотя Апостолы не только не могли проповедовать Евангелие по произволу, в той или другой стране, но иногда не были даже и допускаемы Духом Св. в такие страны, в которых, по Божественному предведению, Апостольская проповедь не принесла бы желанных плодов; однако несомненно, что благовестие их разнеслось по всей земле до пределов вселенной¹¹⁹, т. е. не осталось в мире ни одного народа, ни одного уголка земли, до которого бы не дошёл слух о новом вероучении, возникшем в Палестине, и проповедующем Иисуса Христа распятого, пришедшего в мир для спасения человеческого рода. По кончине Апостолов, Христианское учение было проповедуемо и распространяемо их преемниками точно таким же образом, как проповедовали его Апостолы, т. е. на том языке, коим говорил народ, долженствовавший принять благовестие. По обращении ко Христу немалого числа из того народа, проповедники учреждали на его языке общественное Богослужение, и наконец в залог вечного завета с Богом и в утверждение обратившихся ко Христу в Христианском вероучении, оставляли новоучреждённым Церквам в переводе на местный язык свящ. Писание, как неисчерпаемое сокровище, к поддержанию на будущие времена Христианской веры и деятельности. Таково происхождение сохранившихся до наших времён переводов свящ. Писания и Богослужения в древнейших Церквах, Сирской, Антиохийской, Арабской, древлеСирской, именуемой Несторианской (от того единственно, что с одной стороны представители сей Церкви не участвовали во вселенских Соборах. после Никейского, а с другой, – народ, составляющий упомянутую Церковь, обитая в нижне-Араратских горах, почти вовсе не имел сношений с другими народами). Таково же Богослужение и перевод свящ. Писания на языках Коптском и Готфском.

В те человеческие общества, которые не были ещё озарены светом Христианского учения, или в которых свет веры, возожжённой Апостолами, по обстоятельствам, погас, предстоятели близких к ним, главных Церквей старались внести Евангельскую истину посредством отправляемых нарочно проповедников. Иногда Промысл очевидным образом пролагал пути для проповеди Евангелия. Так во времена Константина Б., двое святых юношей, и ревнителей веры, Фрументий и Едесий, пленили в послушание веры Абиссинского Царя Эзона, именно по тому случаю, что сами попались в плен к Абиссинцам. Фрументий, рукоположенный потом св. Афанасием В. в Епископа для Абиссинии, основал свою кафедру в Азюме, и Абиссинскую Церковь утвердил своею деятельностью и благочестием. В последствии она была Церковью самостоятельной; но как с одной стороны преемники Фрументия не имели его ревности и духовное просвещение в ней от нерадения местных Пастырей угасало, а с другой в Абиссинию проникла Евтихианская ересь; то первобытный свет веры в этой стране почти совсем угас. Ныне там существует Церковь под названием Коптской и наводняется разномыслящими проповедниками Христианства. – Ревность св. Иоанна Златоустого в проповедании Евангелия простиралась за пределы Константинопольского Патриаршества, до отдалённейших стран. Он посылал одного Епископа для наставления Готфов, а другого для озарения светом веры кочующих Скифов; также некоторых святой жизни монахов отправлял в Финикию для обращения ко Христу тамошних идолопоклонников. Благотворное влияние его ревности ощутили также Палестина, Персия и многие другие страны¹²⁰.

С появлением ересей, волновавших Церковь, и еретики с своей стороны пытались укрепиться приумножением своих последователей. С этою целью, Арий успел привлечь на свою сторону придворных Константина В., сочинял песни для народного употребления, и ими повсеместно разливал яд своего заблуждения; а преемники Ария нашли способы внушить свои еретические мысли самым наследникам Императорского престола, которые, сделавшись Императорами, подобно языческим Государям, преследовали православное учение веры и православных Христиан. В VII и VIII веках с неимоверною ревностью и успехом проповедовали Евангелие и Несториане и, примешивая к нему свой образ мыслей, распространили Несторианство между народами, обитавшими у Каспийского моря, в Индии, Татарии и Китае¹²¹.

Образцовый пример совершенно Апостольского озарения Христианским вероучением идолопоклонников представляют в лице своём родные братья, Константин (в монашестве Кирилл), ученик и друг блаженного Фотия, и Мефодий. Они отправлены были Императором Михаилом и Патриархом Фотием, по просьбе Славяно-Паннонских Князей, Ростислава, Святополка и Котела, жаловавшихся пред Императором, что не имеют истинного учителя народу, хотя были уже у них Латинские Священники.

На пути в Моравию, Мефодий: успел обратить ко Христу Болгарского Царя Бориса, и, прибыв к Моравию, стал ревностно проповедовать Евангелие вместе с Константином. Для большего убеждения жителей в вере, они принялись обучать детей, и учредили Богослужение на Славянском языке, постепенно переводя на этот язык все Богослужебный Греческие книги. Но питомцы Рима, Немецкие Епископы, вступили на Константина и Мелодия с доносом к Папе Николаю. Николай вознегодовал на этих Апостольских мужей, потому что они, проповедуя Христа Спасителя, не провозглашают Папы главой Церкви, и потребовал их в Рим, куда они прибыли уже к преемнику Николая Адриану. В Риме, тамошнему духовенству показалось, что Константин и Мефодий признают Папское единовластительство над Церковью; потому что они выразили благоговение к месту Апостольских подвигов и принесли с собою в дар Римской Церкви мощи св. Климента, хотя с той же покорностью явились бы они и к какому-нибудь языческому Государю для защиты своей проповеди, если бы он или его клевреты поставляли ей препятствия. Смиренное поведение их в Риме рассеяло страх придворных Папы, опасавшихся потерять своё влияние на Болгарию. Адриан одобрил Богослужение на Славянском языке особым посланием. Константин, вскоре потом скончался в Риме, a Мефодий возвратился к Славянам, по просьбе Князя Котела посвящённый в Архиепископа Паннонского. Но ожесточение Немецких Епископов против Мефодия подвигло Императора Карломана и Князя Святополка сослать его в заточение. Папа Иоанн VIII в защиту его писал к Императору, возвратил ему власть, а на Бискупов возложил запрещение. Поскольку же и Моравские Славяне приметили, что Немецкие Епископы, подавляя Славянское Богослужение, искали только над ними власти; то, ко просьбе Моравцев, Мефодий был провозглашён и их Архиепископом. После сего козни Немецких Епископов снова усилились, и Папа Иоанн, опасаясь за свою власть над Моравией, запретил Славянское Богослужение и вызывал Мефодия в Рим; однако на Римском Соборе оправдал его и утвердил Архиепископом Моравии. Так боролся Мефодий до конца своей жизни с Немецкими Епископами и варварской Латынью. Наконец, успев обратить ко Христу Польского Князя Мечислава, совращённого впоследствии Немцами в Латинство, он преставился 6 ч. Апреля 885 года¹²². Хотя семена истинного благочестия, щедро посеянного Кириллом и Мефодием в юго-западных Славянских обществах, впоследствии заглушены варварством Латинского невежества, однако плоды Апостольской их мудрости, переведённые ими Богослужебный, священные и отеческие книги, при просвещении Россия св. крещением, быв усвоены Русскою Церковью, доставили сынам её не только здравую пищу, питающую их доселе во спасение, но и содействовали обогащению и разработке отечественного языка, – в чём Россия опередила целую Европу. С течением времени, внутреннее неустройство от междуусобиц Княжеских и Татарское порабощение, а в осмнадцатом столетии внезапное наводнение России Западною растлённой литературой подавили-было Русскую письменную словесность; но церковные книги и доселе остались неисчерпаемым источником богатства, силы и красоты Русского слова.

В новейшие времена, особенно с начала текущего столетия, необыкновенно пламенный дух ревности о обращении язычников, обитающих в Азии, Африке, Америке и Австралии, овладел не только Римской пропагандой, но и многочисленными Лютеранскими и Кальвинскими сектами, наполняющими Англию и Северные Американские Штаты. С сей целью, кроме напряжённейших усилий Римской пропаганды, в Лионе, в Вене и других местах составились особенные общества для приготовления миссионеров во все страны мира; а государства Латинского вероисповедания, для поддержания Латинских миссий, положили ежегодно жертвовать свыше двадцати миллионов франков¹²³. Библейские общества перевели свящ. Писание на сто тридцать девять языков и ежегодно рассылают Библии в миллионах экземпляров во все страны мира для раздачи каждому встречному. Вместе с тем общества сект Английских, Женевских и Северо-Американских отправляют своих Пасторов, котонизаторов и учителей, для заведения повсюду училищ в своём духе, особенно же в Английских колониях и в Азии¹²⁴. Так в 1824 году одни Английские Епископские общества выслали миссионеров в различные части света 419, а Методисты 623¹²⁵. И во всем этом ничего нет удивительного. Избыток народного населения, давно тягостного для Европейских народов в государствах Латинского вероисповедания, заставляет многих искать приюта в монастырях; а избыток монашествующих заставляет монашеские ордена высылать лишних монахов в миссии. По такому же побуждению и в Протестантских странах составляются общества с различными целями, и между прочим для обращения неверных, особенно диких племён, в Христианство.

Латинские писатели укоряют сектаторских миссионеров, что они имеют в виду только содействовать торговым оборотам своих соотечественников; что в противоположность Апостольскому образу распространения Христианского учения, сопровождавшегося неимоверными трудами, лишениями и мученическими подвигами, они берутся проповедовать в мире Евангелие, окружая себя Английским комфортом, и что посему все усилия сектаторских миссионеров к распространению Евангелия остаются бесплодными. Это укорение едва-ли не следует почесть справедливым, принимая во внимание, что Английские миссионеры, коим Русское правительство дозволило проживать в Иркутской губернии и близ Кавказа для обращения в Христианство язычников и Магометан, также в Варшаве для обращения Евреев, в несколько десятков лет почти никого не озарили светом Евангельского учения. Но сектаторские миссионеры напротив уверяют, что их труды были не совсем безуспешны в проповедании Евангелия даже между такими племенами диких, которые, по отзывам Латинцев, считались на последней ступени умственного и нравственного унижения, до коей может дойти род человеческий, как-то: в Африке и в Австралии¹²⁶; что успехи Латинской пропаганды обыкновенно бывают преувеличиваемы ею; что она не укоренила нигде между неверными народами главнейшая истин Евангелия, и вообще не может добросовестно хвалиться замечательными плодами своей проповеди, судя потому, что народы Латинского вероисповедания, и давно уже просвещённые Христианским учением, как то: Испанцы, Португальцы и самые Италийцы, погружены в суеверия, и едва имеют понятие о главных истинах Христианского вероучения, и т. д.

Мы не будем поставлять в сравнение действия сектаторских и Латинских миссий относительно к язычникам и Магометанам.

Взирая со стороны на усилия тех и других миссионеров, можно сказать с Апостолом: «каким бы образом они Христа ни проповедали, притворно или истинно, я и тому радуюсь!¹²⁷» Тем более, что тот же Апостол завещал: «Не судите (о проповедниках Евангелия) прежде времени, пока не придёт Господь, который осветит скрытое во мраке и обнаружит сердечные намерения, и тогда всякому похвала будет от Бога!¹²⁸» Но так-как, в настоящее время, Латинские и сектаторские миссионеры устремились особенно на Восток и всемерно стараются действовать на православных, не обращая, а совращая их с древнего пути, указанного им вселенскими Соборами; и так-как при этом Латинская пропаганда провозглашает не только вообще на Церкви Восточные, но ещё более и преимущественно на Русскую, самые дерзкие клеветы, всеусильно стараясь Русских путешественников по Европе увлекать в Латинство: то мы не можем не считать своим долгом предостеречь чад православия и не внушать им, чтобы они, по Апостолу, не всякому духу веровали, но испытывали духи, аще от Бога суть¹²⁹, – чтобы они, по заповеди Иисуса Христа, береглись лживых учителей, разузнавая их, как дерево, по плодам¹³⁰. Сектаторские миссии, разделённые между собою самыми противоположными мнениями относительно предметов веры, не опасны для православных, тем более, что их Богослужение, вялое, безжизненное, обнажённое, лишённое всякого благолепия, ни в ком из православных не в состоянии произвести сердечного убеждения в истине их проповеди. Если же на Востоке и были примеры, что некоторые из православных переходили в ту или другую Немецкую или Английскую секту; то до этого довели совратившихся, вероятно, либо крайние их обстоятельства, либо корыстолюбие. Несравненно опаснее для православных обращение с миссионерами Латинской пропаганды, потому что Латинские пропагандисты почти всегда действуют ухищрённо и идут к цели путями тайных козней. Притом им обыкновенно содействуют посланники и консулы Западных Европейских Государей, a в Италии, в Южной Германии и Франции – даже местные жители, от хозяина какой-нибудь квартиры до служанки. Посему, для ограждения чистой своей веры от влияния Латинских миссионеров полезно знать средства, действия и цель их.

Для приобретения истинного понятия о духе и цели Латинской пропаганды, нет надобности вполне изучать её историю. Для этого довольно обратить внимание на те страны мира, в коих она, по свидетельству своих историков, действовала с особенным успехом, преимущественно же на подвиги её в западных Русских областях, во время введения в них Унии: так-как действия Латинской пропаганды в тех областях, по сохранившимся ещё документам и свидетельствам современников, известнее, нежели в других странах мира.

В течении средних веков, Римская Церковь обращала Европейские народы не столько чрез своих миссионеров, сколько чрез Государей, и притом огнём и мечем. Когда после нашествия Гуннов, Готфов, Остроготов и Норманов в Европе образовались новые государства, Папы, употребляя в орудие своего влияния брачные союзы, подарки и льстивые послания, сперва успели обратить в Христианство Государей, а потом, пользуясь их оружием и силою, обращали уже целые народы. Привлёкши же к себе таким образом целые народные массы, они посредством народов стали управлять, по своим видам, на оборот, Государями и правительствами. Но так называемые Латинские миссии в настоящем их духе начались не ранее, как в начале тринадцатого столетия. Поэтому, самые писатели Латинской Церкви не смешивают их с усилиями Римской Церкви в обращении неверных народов в прежние времена, напр., с действием Григория В., просветившего св. крещением новых жителей Англии, то есть Саксонцев, которые потом подчинились Римскому престолу, и старинное народонаселение Английское н Ирландское, бывшее и прежде того Христианским.

Так М. Барон Генриен (М. le Baron Henrien), издавший «Историю Латинских миссий»¹³¹, составленную им из различных монастырских легенд и миссионерских записок, начинает ряд своих сказаний с 1214 года, когда происходили на Востоке битвы крестовых полчищ, и когда Восточные Церкви страдали от них под бременем несравненно тягчайшего угнетения, нежели от неверных. В упомянутом году, некоторые монахи Францисканского, Доминиканского и Тринитарского орденов распалились ревностно содействовать видам Папы посредством своей проповеди, и одни из них отправились в Палестину, другие в Александрию и Марокко. Но усилия этих монахов были бесплодны и окончились только мучительною смертью многих между ними. Немалое число Латинских монахов тогда же пытались проповедовать и в юго-восточной Европе, а иные проникали в Грузию, Армению, и даже в великую Татарию ещё до страшного нашествия Татар на Восточную Европу. С появлением Батые в её пределах, Иннокентий IV в 1247 году отправил к нему Доминиканцев с своею грамотою. Не известно, в каком тоне Папа писал Батыю; потому что Латинские историки умеют скрывать то, что в настоящее время казалось бы для всякого странностью. Но Батый, не получив ясного понятия о Папе, и вероятно предполагая, что имеет дело с каким-нибудь Калифом, отправил к Папе послов с грамотою, в которой между прочим прописал: «Мы посылаем, Папа, тебе это повеление и указ с тем, чтобы ты, если хочешь держаться на своей земле и наследии, немедленно явился лично к нам, которые владеем всею поверхностно земли»¹³². Папа принял Батыевых послов чрезвычайно почтительно, и, по обычаю Турецких Султанов, одарил их богатыми шубами. Затем, в следствие переговоров с послами, отправил с ними Доминиканца Лаврентия, родом из Португалии, в качестве своего легата, с полною властью действовать по своему усмотрению относительно всех схизматиков [православных] и еретических Церквей на Востоке, а в качестве посланника к самому Батыю – известного Плано-Карпини с другими Францисканцами. Достигнув улуса, в котором жил Батый, они не иначе допущены были к нему, как подвергшись языческому очищению, проходя чрез огонь, и, представ пред Батыем, воздали ему поклонение трёхкратным преклонением колен, такое, т, е., поклонение, какое Латинские Священники воздают самому Папе при соборном Богослужении. Батый отправил Плано-Карпини к Хану Октаю, но, по случаю его смерти, они завели переговоры с преемником его, Каюком (Kaiokk), коего мать была Несторианка, окружённая прислугой и Священниками Несторианскими, которые возле ставки Ханской матери постоянно совершали своё Богослужение. Переговоры происходили посредством переводчиков. Плодом этого посольства было только описание путешествия Плано-Карпини, наполненное баснословными рассказами о Северо-Восточных народах. Не более имели успеха и Францисканцы, отправленные Людовиком IX в Татарию к Хану Сартету, который также был окружён Несторианскими Священниками, и к преемнику его Мангу. Убедившись наконец, что с Восточными пародами не возможно иметь никаких сделок при посредстве одной Латыни, Папы завели в Риме и побудили завести в Вене, в Париже, Саламанке и Оксфорде училища для изучения Восточных языков; a Иннокентий IV в 1252 году придумал образовать из Домиканцев общество миссионеров и вскоре множество их выслал в Польшу, в Россию, в Славянские земли и другие страны; а для поощрения своих апостолов дозволил им носить красные Кардинальские шляпы и перчатки. Но в это время Провидение устремило на Запад полчища Монголов, и потому намерения Папы не имели желанных успехов¹³³.

В непродолжительном однако же времени, после страшного нашествия Монголов, в царстве их возникли раздоры и междоусобия. Хан Кубляй (Koublai), утвердившись в Китае и Индии, начал помышлять об избрании общей религии для покорённых им народов. В следствие сего, Папы обратили особенное внимание на Индию; но сношения их с Монгольскими Государями не имели особенного успеха, хотя они до такой степени ласкали их посланников, что на Лионском Соборе посадили нехристей, Татар, вместе с несчастным Константинопольским Патриархом и другими Греками, страдательными орудиями Императора Михаила Палеолога. Племянник Монгольского Хана Абаки, Аргун, тронутый угодливостью Латинян, изъявил, говорят, готовность принять Латинское вероисповедание, и повелел строить Латинские церкви и разорять мечети¹³⁴. Около того времени рассказы миссионеров о величии Европейских Государей, особенно Французского Короля Филиппа Красивого, склонили Хана вежливее обращаться с их посланниками, не требуя, чтобы они проходили сквозь очистительный огонь, когда представляются Ханскому престолу. Кроме этой уступки, действия Латинских миссий во владениях Ханов имели мало успехов; только в Армении усилия Францисканцев принесли скороспелые плоды, при содействии, как можно заключать, Армянских Государей, которые думали, что, побуждаемые Папой, Европейские правительства поддержат самобытность Армянского царства¹³⁵.

Постоянно стремясь к осуществлению своих видов, Папы учредили в Марокко Епископство для малого остатка бывшего в нем Христианства, a Папский легат и Францисканцы выкупали Христиан из плена. Но в 1291 году, Акрою овладел Египетский Султан Мелик Ошран, a вместе с тем умерщвлены все находившиеся в ней Латинские монахи и монахини¹³⁶. Потом в 1298 году началось слишком известное в Истории Латинское апостольство для обращения Евреев и Магометан в Испании. В тоже время высланы миссионеры на Восток и в северные страны Европы, а Доминиканцы проникли в Семигалию и Абиссинию. И надобно согласиться, что предприятия Пап, неохлаждаемые никакими обстоятельствами, и усилия высылаемых ими миссионеров по временам увенчивались желанным успехом, если только некоторые из них более проникнуты были духом Евангелия, нежели видами Папского двора. Так, в конце тринадцатого столетия, не смотря на то, что с прекращением крестовых походов, влияние Латинцев на Восток ослабело, Францисканец Иоанн де Монте-Корвино с своими сотрудниками, как уверяют, столь успешно распространял Христианство в самой средине Татарии, что в ней основались было не только Епископские, но и Архиепископская кафедра. Таким успехам де Монте-Корвино содействовало то, что он, собрав туземных мальчиков, завёл училище, в котором между прочим, учил Греческому и Латинскому языку и церковному пению, также перевёл (если не воспользовался переводом Несторианцев) на Татарский язык Новый Завет и Псалтирь, тогда-как в это время не были ещё переведены сии книги ни на один Европейский язык, кроме Славянского¹³⁷.

Итак Латинские миссии до четырнадцатого столетия действовали то безуспешно, то с некоторым успехом. Успехи их в известном тогда мире происходили большей частью от того, что во всей Азии и на севере Африки повсюду были рассеяны Христианские, отчасти первобытные, а большей частью еретические, особливо Несторианские и Евтихианские, общества, которые, быв угнетаемы фанатическим преследованием Магометан и язычников, одушевлялись надеждой, что Европейские Государи, которых силу и величие миссионеры усердно превозносили, освободят их от порабощения. Но как скоро эта надежда оказывалась несбыточною, те же Христианские общества опять обращались к прежним своим верованиям, особенно Армяне, между коими не иначе утвердилась Уния, подчинившая многих Армян Папе, как с основанием в Венеции монастыря во имя св. Лазаря и заведением при том монастыре типографии. Кроме сего, во времена крестовых походов, Латинцы успели ввести свою Унию на многих островах Архипелага, в Кипре, Родосе и Кандии, тем более, что многие из крестоносцев женились тогда на туземках и, поселившись в различных странах Востока, особенно в продолжение существования созданного крестоносцами Иерусалимского королевства, положили начало Христианских обществ Латинского вероисповедания в Азии и Африке. Для сих-то преимущественно общин Папы поставляли Епископов и Архиепископов, со властью легатов, постоянно, так-сказать, электризуя своих последователей отправлением на Восток новых миссий¹³⁸. Следовать за ходом их было бы крайне утомительно и скучно. Довольно обратить внимание на главные действия тех миссионеров.

Между тем как Папы устремляли все своё внимание на Восток, Французы около 1361 г. проникли и внесли Христианство в западную Эфиопию и Семигамбию, Испанцы открыли Канарийские острова, а Португальцы, в 1486 году, – новый путь в восточную Индию, кругом Африки, a вместе с тем проложили новый путь и Латинским миссионерам. Устремившись сим путём на Восток для торговых оборотов, Португальцы способствовали и распространению Христианства на берегах Африки и Азии, как напр. в царстве Конго, и тем удобнее, что хотя народы сих стран помрачены были большей частью идолопоклонством, однако на твёрдой земле, и на островах Африки, особенно Азии, были ещё некие останки древнего Христианства, напр. в царстве Конго, где идолопоклонники в общественных бедствиях призывали имя Иисуса. Португальцы основали здесь свои поселения, и с тех пор частью чрез смешение с природными жителями, a частью чрез действие миссионеров, обратили природных жителей в Христианскую веру: потому что Европейских искателей приключений постоянно сопровождали Латинские монахи, из коих некоторые достигши до Абиссинии, сообщили об ней новые понятия.

Когда Христофор Колумб открыл Америку, царствовавшие в Испании Фердинанд и Елисавета просили в 1493 году Папу Александра Ⅵ утвердить, и он утвердил за ними обладание теми странами, которыми они завладели, и которые впоследствии будут покорены ими, с тем, что Испанские Государи всегда будут послушны велениям Апостольским (d’obéir aux préceptes Apostoliques) т. e. Папским. При этом Александр избрал для Америки двенадцать миссионеров и Бенедиктинца Бернарда Бюйля Каталана (Bernard Bail, Catalan) наименовал начальником миссии и Папским Викарием в Америке. Миссия эта вместе с Хрнстофором Колумбом отправилась в Америку из Кадикса, в 1493 г. Но основанная при открытии Америки Колумбом на острове Гаити, колония уже не существовала: потому что природные жители земли, выведенные из терпения ужасными жестокостями Испанцев, частью выморили их голодом, не доставляя им жизненных припасов, частью истребили оружием: с другой стороны, между Колумбом и Бюйлем возникла вражда, окончившаяся тем, что Бюйль в 1494 г. возвратился в Испанию. С основанием колонии на Сен-Доминго, обращать местных жителей в Христианство принялись два Францисканца, но были изгнаны. Туземцам проповедовали монахи и других орденов; но из числа их только Доминиканцы старались ознакомиться с языком местных жителей. Между тем, в 1499 году, Колумб открытые им земли разделил на командорства (commanderie); но Королева Елисавета, желавшая оставить Американцев свободными, не одобрила нового относительно их постановления. Для управления Американцами, в 1500 г., отправлен был с Францисканцем Трассиерой, Франциск Бодавилля, который не только не оправдал ожидания Елисаветы, но ещё отторгая туземцев от их семейств, отправлял их почти без пищи в горы добывать золотую руду. Спустя шесть лет но открытии Америки, Португальцы под предводительством Васко де Гама, в первый раз в 1496 году явились на морях, омывающих восточную Индию. С того времени стали проникать туда и Папские миссионеры. Между тем, с поводу ужасного гонения в Испании и Португалии, воздвигнутого на Мавров, Египетский Султан Гори (Gauri), угрожая истреблением всех Христиан во всех своих владениях, отправлял к Папе Юлию Ⅱ грамоту в таких выражениях: «Великий Царь, Владыка Владык, благородный, превознесённый, мудрый, справедливый, победительный, Царь Царей, слава мира, глава Магометанской веры и исповедующих её, оживотворитель правосудия в сем мире, наследник царств, Царь Аравии, Персии и Турции, тень Бога на земле, творитель добрых дел всякого рода, другой в мире Александр, от коего многие проистекают блага, Царь тех, которые возседят па престолах и носят короны, раздаятель областей, земель и городов, гонитель мятежных и неверных еретиков, хранитель двух путей пилигримства, Первосвященник храмов святых в своём царстве и хранящих закон Магометов, раздаятель правосудия и милости, свет веры, отец победы и проч.» Превознося себя таким образом, Султан понимал, чего хочется Папам и его служителям, а посему в той же грамоте обращался к Папе в таких выражениях: «Тебе, Папа Римский, превосходный, духовный, боящийся Бога и творящий добро, великий в древней вере Христиан, рабов Иисусовых, Царь Царей Назарейских, хранитель и Владыка морей и земель морских, Отец Патриархов и Епископов, читатель Евангелия, мудрый в вере, различающей позволенные предметы от непозволенных, благосклонный к Царям и Государям, обладатель Римской империи,» и т. д. в следствие такой грамоты, Папа отправил Францисканца Моро для переговоров с Испанским и Португальским Королями. Не известно, что отвечал первый из них; последний же выразил в своём ответе скорбь о том, что он не мог причинить неверным (Маврам) более зла, но что надеется в будущем доставить им более причин к рыданиям. Султан, получив грозный ответ Португальского Короля, не решился на истребление всех Христиан в своей империи, а только выслал флотилию в Чермное море для противодействия Португальцам¹³⁹.

В 1505 году, Португальский Король Еммануил снарядил два вооружённых Флота, из коих один, состоявший из двадцати-одного корабля, отправил для покорения Африки и Индии с солдатами, Францисканцами и другими монахами, под предводительством Альманды, который пристал в Индии к Канакору. Здесь один из спутников Альманды, Францисканец Людовик, приняв вид поклонника гробу св. Апостола Фомы проник в средину страны, явился к местному Царю Корсине, и выставил пред ним в необыкновенных чертах могущество Португальцев. Царь, предполагая приобресть в них союзников, отправил к Альманде посла, и в следствии переговоров с ним не только дозволил Португальцам завести торговлю, но даже построить в стране своей крепость для покровительства торговле. Другой флот, под предводительством Тристана де Акуньи (d’Acugna) и Альфонса Альбукера, овладел возле Африки островом Сокоторою, коего природные жители, порабощённые Магометанами, были Хрпстиане, по удостоверению Латинцев, заражённые Яковитскою ересью. Тристан, изгнав Магометан, обратил одну мечеть в церковь, а Францисканец Антоний де Лиориер (de Laurier) принялся превращать жителей в Папистов; но, отправившись из Сокоторы в Гою, претерпел кораблекрушение и взят в плен жителями Камбая. Альфопс Альбукерек в 1510 году, завладев Гоей, также обратил одну мечеть в церковь и отделил землю для построения монастыря, в котором миссионеры завели училище¹⁴⁰.

В Америку, вместо Колумба, Фердинанд и Елисавета послали Николая Оландо, с которым Кардинал Ксименец отправил многих монахов, Оландо на острове Гаити, разделив местных жителей на общины, в каждой из них поставил одного Кацика, Алькала Испанского и Священника; сверх того заставил Испанцев жениться на Гаитянках, а Гаитян на Испанках. Папа же Юлий II учредил в провинции Ксерага (Xerahua) Архиепископство. Но от безграничного разврата и ненасытного корыстолюбия Испанцев все усилия миссионеров, по их удостоверению, обращались в ничто; а от беспрестанного угнетения, народонаселение Отагити уменьшилось до того, что Испанцы вынуждены были для добывания золотой руды перевести четырнадцать тысяч жителей с других островов. Между тем из Испании беспрерывно высылаемы были в Америку Доминиканцы и других орденов монахи; а Испанцы, постепенно овладев Кубой, Ямайкой и другими островами, проникли в Мексику и Южную Америку. Монахи с жаром обращали местных жителей в Латинство, а Испанцы всячески порабощали, угнетали и развращали их. Испанские Короли тщетно посылали указы, коими повелевалось с местными жителями обращаться кротко, человеколюбиво, снисходительно; тщетно низлагали n наказывали они злоупотреблявших своею властью в Америке. Ни законы, ни наказания не могли удержать Испанцев от разврата и бесчеловечного обращения с Американцами. Самое живое участие добрых людей в злосчастной судьбе Американцев нимало не облегчало их участи. Зверские поступки Испанцев предоставили только Истории повод воздать должную похвалу благосердым мужам, ревновавшим об облегчении судьбы жителей Америки. В этом отношении, нельзя не признать великими мужами знаменитого Кардинала Ксименеса, а особенно Варфоломея Лас-Казаса. Быв очевидным свидетелем: каким лишениям, мукам и страданиям были подвергаемы Американцы, проникнутый духом Евангелия, Лас-Казас употреблял всевозможные усилия к обузданию зверского бесчеловечия Испанцев. Впрочем ревность его не могла принести желанных плодов, потому что даже некоторые из Испанских Епископов не только потворствовали Испанцам, но ещё утверждали, что Американцы самою природою обречены порабощению и не заслуживают лучшей участи. Так дерзнул выразиться на Королевском совете в Барцелоне один Епископ. Слыша сие Лас-Казас, обратившись к Королю, возразил: «Превознесённый, могущественнейший Государь! я один из первых, приставших к странам нового мира, и много лет провёл в нем; я был свидетелем всего того, что там происходит, и то, что я видел, заставило меня возвратиться в Испанию: не потому чтобы я был лучше других Христиан, а потому что бедствия Индийцев возбудили во мне естественное сострадание.». За сим, говоря о природных свойствах Американцев, Лас-Казас свидетельствовал, что они весьма способны к принятию Христианской веры, что их нужно только наставить в доброй нравственности. При сем один Францисканец, прибывший из Америки с Лас-Казасом воскликнул: «Бог сказал Каину: кровь брата твоего Авеля от земли вопиет ко Мне! A здесь идёт дело не об одном человеке. И будет ли тот же Бог глух к воплям крови, восходящей на небо целым потоком (déluges) и наводняющей столь обширные области. Государь! заклинаю тебя достопокланяемыми язвами Спасителя и священными знаками (stigmates) на теле святого Отца моего Франциска, положить конец тиранству, которого продолжение может низвести на твой Царский венец бремя гнева Верховного Владыки и Царя земли!» Соревнуя Испанцам, и Португальцы для открытия новых стран устремились в Америку. Недовольный службой в Португалии, Португалец Магеллан предложил свои услуги Испании и покровительствуемый Кардиналом Ксименесом, устремившись с флотом на Юго-запад, в 1519 г. пристал к берегам Бразилии в бухте реки Рио-Жанейрской¹⁴¹, от которой впоследствии получил название и город, и отсюда плывя вдоль берегов, достиг Патагонии. Само собою разумеется, что Испанцев повсюду сопровождали монахи различных орденов, и принимались по-своему обращать местных жителей в Христианство. Между тем, овладев восточным берегом полуострова Юкатаны, открытого около 1521 года, Испанцы проникли в Мексику, где Францисканцы ц Доминиканцы тотчас начали своё апостольство и, между прочим, окрестили в г. Тобосне дочь Кацика, не смотря на то, что не знали ещё местного языка. Им усердно содействовал известный Испанец Кортец. Ревность миссионеров была столь пламенна, что Францисканец Мартин Валенский (de Valence), едва успев сойти в 1523 году на берег, тотчас начал убеждать Мексиканцев знаками и миною к принятию Христианской веры, и вскоре за тем, заняв обширнейшие строения в Мексике, завёл училища, из коих в каждом Францисканцы считали до восьми сот детей. Но ненасытное корыстолюбие, гордость и жестокости Испанцев подвигли Мексиканцев к восстанию. Их провозгласили мятежниками, a миссионеры, в жару ревности, разрушили Мексиканские капища, и основали свои монастыри. Для пособия Францисканцам, Карл V послал в 1526 году Доминиканцев, повелев, чтобы каждый флот, отправляющийся в Америку, брал монахов. Став твёрдой ногой в Америке, Испанцы завели там стаи собак, и с ними охотились на Мексиканцев; между тем-как миссионеры воспитываемых ими учеников из туземцев успели одушевить такою ненавистью к их единоземцам, не хотевшим принимать Христианства, что школьники, встретив в один вечер идольского жреца, умертвили его камнями. Это происшествие до того раздражило Мексиканцев, что один из них умертвил собственного сына, воспитывавшегося у монахов. Хотя История, из коей почерпаются сии сведения издана с целью прославить ревность и действия Латинских миссионеров в обращении неверных: но её не возможно читать без болезненного сердечного сокрушения об участи несчастных Американцев, с которыми повсюду обращались не только не лучше, чем в Мексике, по ещё хуже¹⁴².

И к прискорбию, почти везде к самым безрассудным, зверским поступкам с Американцами, побуждала Испанцев ревность Латинских миссионеров. Для понятия об образе Латинского апостольства в Америке, довольно привести один пример. В Перу 1532 года, Царь Перуанского города Китти, Атагюальпа вздумал посмотреть Испанский лагерь. По сему случаю, монах Винкентий Вальверд вышел к нему на встречу с крестом в одной, и служебником (Breviaire) в другой руке, и начав проповедь от сотворения мира, кончил тем, что Бог избрал Апостола Петра своим на земле наместником, и власть его передал Папам, – что Папа Александр VI отдал в наследие Испанскому Королю все вновь открытые земли, и что посему Атагюальпа должен признать верховное над собою владычество Папы и Короля Испанского, а в противном случае – он, Атагюальпа, подвергнется ужасному мщению. Все это передал Атагюальпе переводчик: потому что ревностный монах не знал языка Инков. Атагюальпа, удивившись такому предложению, отвечал, что он наследственный Государь своего царства и не может понять, каким образом какой-нибудь иностранный Священник (Папа) может располагать тем, что ему не принадлежит; что он, Атагюальпа, как законный наследник своего царства, не может утвердить такого распоряжения и отнюдь не расположен отречься от религии, которую исповедовали его предки... что он желал бы знать: откуда Вальверд узнал о таких дивных вещах? – Монах отвечал: «из этой книги», показывая свой служебник. Атагюальпа взял книгу, перекинул в ней несколько листов, и, приложив к уху, отвечал: «то, что ты мне дал, бессловесно, и не говорит мне ничего!» Вместе с тем Атагюальпа бросил с презрением книгу на землю. Взбешённый монах, побежав к Испанцам, закричал: «к оружию, Христиане! уничижено слово Божие: отмстите за тайное преступление на этих неверных собаках!» Пизарр дал знак своему войску к нападению. Вдруг загремели пушки, посыпались выстрелы из ручного оружия, поскакала кавалерия, a пехота устремилась на Перуанцев с холодным оружием. Несчастные Американцы, изумлённые нечаянным нападением, в замешательстве от пушечных выстрелов и непреодолимого нападения кавалерии, побежали, не покушаясь защищаться. Пизарр, предводительствуя лучшим своим войском, устремился прямо на Атагюальпу; главнейшие из его свиты, Американцы окружив своего Государя, оградили его как бы щитом и, жертвуя собою для его спасения, подняли его на руки, и принесли в свой лагерь¹⁴³. Но злосчастный Атагюальпа взят был в плен, три месяца томился в узах, и, осуждённый на костёр, по ходатайству монаха Вальдера, который крестил его пред смертью, из милости повешен¹⁴⁴.

Так совершалось Латинское апостольство в Америке. Но Латинские историки, говоря об обращении Американцев в Христианство, то хвалятся необыкновенными успехами проповеди своих миссионеров, то противление ей со стороны Американцев приписывают жестокосердно и корыстолюбию одних Испанцев.

Действительно, обращение Американцев было легко, по их тихому, кроткому характеру, по их понятливости, природным способностям, а особенно, как уверяют Латинские летописцы, по религиозным, существовавшим у природных жителей Америки, обрядам, которые доказывали, что неизвестно кем и когда, но до открытия ещё Испанцами Америки, проповедано было в ней Христианское учение, коего следы остались в различных обрядовых действиях, похожих на Христианские таинства крещения, причащения и проч.¹⁴⁵. Об обращении же Испанцев с Американцами, Францисканец Марк Нисский (de Nices), бывший в Америке главным Инспектором монахов своего ордена, оставил исторический памятник такого содержания: «Мне известно,» говорит он, «что Перуанцы были благосклонными, хорошими союзниками и друзьями Христиан; охотно доставляли Испанцам в изобилии золото, серебро и драгоценные камни, оказывая им притом всякие услуги. Но я был свидетелем, что Испанцы, не проникнув ещё в Перу, без всякой побудительной причины, взяли у Атагюальпы золота более, чем на два миллиона империалов, и погубили сего Государя, не смотря на то, что он пришёл к ним безоружный. Кроме сего Испанцы, без малейшей причины, сожгли одного из первых Перуанских вельмож, а другого замучили, чтобы выведать от него, где Атагюальпа скрыл свои сокровища; сожгли также Правителя всех областей Перуанских, Казапангу, за то, что он не доставлял им столько золота, сколько ему велено, и не мог исполнить всех их требований. А однажды Испанцы, задержав большую толпу Американцев, наполнили ими три большие дома и сожгли их. Травя собаками Американцев, Испанцы допускали собак разрывать их в куски; сожгли без всякой нужды несчётное множество Перуанских городов и сел, и исторгая у Американок грудных младенцев, швыряли ими, будто камнями, сколько возможно на дальнейшее расстояние. Обещая Кацикам мир и безопасность, когда сии приходили к ним, Испанцы сожители их; вообще же совершили безчисленное множество других, самых ужасных насилий¹⁴⁶.». A монах Лас-Казас уверяет, что Испанцы принесли в жертву своему корыстолюбию не менее четырёх миллионов Американцев. Но Лас-Казас, за свою ревность по духу Евангелия, сделался жертвою Испанской инквизиции¹⁴⁷.

Из всего этого следует, что Американцы не имели никаких благоразумных побуждений к принятию Христианства, и что Латинские миссионеры гораздо благоразумнее поступили бы, если бы предварительно обратили свои усилия к озарению светом истинно Евангельского учения и соделанию истинными Христианами самих Испанцев. Если же, судя по овцам, не таковы, какими следовало, были и Пастыри их: то миссионеры, вероятно, желали чрез поверхностное обращение Американцев в Христианство сблизить их с Испанцами и чрез сообщество с последними заразить их гнуснейшими беззакониями.

Так Паписты водрузили крест в Америке. Постепенное население её Европейцами, из коих иные приезжали с своими семействами, a другие женились на Американках, образовало новое народонаселение, состоящее, как известно, из Европейцев, Креолов и Мулатов. Из потомков же природных жителей Америки, неистреблённых ещё муками и ужаснейшим порабощением, немногие исповедуют Христианскую веру, не смотря на то, что толпы монахов, высылаемых из Европы, не преставала проповедовать её; ибо дела убеждали сильнее слов: остававшиеся в Америке Европейцы жили и действовали не лучше своих предшественников. Посему, один из Американских Епископов, в 1541 году Мая 20 числа, писал к Карлу У: «Чрезвычайная трудность заставить Американцев предпочитать мир войне и привести их к познанию нашей св. религии, происходит от жестокого обращения с ними, которое они, готовые к покорности, претерпевают от Христиан, и которое сделало Американцев недоверчивыми, до того, что для них нет ничего в мире ужаснее и ненавистнее Христиан¹⁴⁸."

Между тем-как с таким успехом совершалось обращение Американцев в Христианство, явилось на позорище мира общество Иезуитов, коего устав утверждён Папою Павлом III, в 1540 году Сентября 27 дня. В самом названии их, мир тотчас мог приметить нечто необыкновенное, заносчивое: потому что, тогда-как на Востоке, посвятившие себя уединению и душеспасительным подвигам именовались просто монахами, а на Западе, – именем учредителей своих обществ: Бенедиктинцами, Францисканцами, Доминиканцами, и т. п., Иезуиты провозгласили себя обществом Иисуса Христа, а девизом своего ордена избрали изречение: «Иисуса имеем своим товарищем (Jesum habemus socium)¹⁴⁹.» Вскоре открылось, что это общество есть не иное что, как в миниатюре та же подвижная, изворотливая Римская Церковь, или (если принять в основание определения Иезуитского ордена, любимое Иезуитами, разделение видимой Церкви на душу и тело) – душа Римской Церкви. Иезуиты до такой степени усвоили себе дух и свойства её, что если бы уничтожение и восстановление Иезуитского ордена последовало в то время, когда в Германии господствовал мистицизм: то Немецкие Богословы применили бы к восстановлению того ордена следующее место свящ. Писания: Видех едину от глав его (зверя, вышедшего из моря), яко заколену в смерть, и язва смерти его исцеле. И чудися вся земля во след зверя, и поклонишася змию, иже даде область зверю. И поклонишася зверю, глаголюще: кто подобен зверю? и кто может ратоватися с ним¹⁵⁰? Иезуиты, обрекши себя всецело видам Пап и Римской курии, и не забывая притом своего общества, провозгласили главным обетом своим столь безусловное, слепое повиновение воле Пап, Римской курии и своего Генерала, что всякий Иезуит клялся считать себя не более, как орудием, или трупом, одушевлённым только приказаниями упомянутых властей. Как бы в награду за это, Иезуиты сочли ненужным поститься, подобно монахам других орденов, воздерживаться от вина, и петь утреню. Отселе произошла пословица: Jesuitӕ bonӕ vitӕ, carnem sumunt, bibunt vinum, et non cantant matutinum.

Но ещё до утверждения Иезуитского ордена, Португальский Король, Иоанн III, испросил у Игнатия Лойлы Франциска Ксаверия для миссии в восточной Индии, где Португальцы во многих местах имели уже свои осёдлости. Франциск Ксавиер отправился из Рима в 15–40 году Марта 10 дня, со властью Папского нунция и рекомендательными посланиями к Абиссинскому и другим Восточным Государям. в Лиссабоне, он сел на корабль, в 1541 году Апреля 7 дня, и наученный ли опытами Испанских миссионеров, коих действиям наиболее мешали Испанцы, или по собственным соображениям, Ксавиер тотчас принялся учить Катехизису матросов, коих на корабле было до тысячи, представляя им в своём лице пример строжайшего воздержания и такого смирения, что сам мыл для себя белье. Корабль, на котором он плыл, провёл зиму в Мелинде, и оттуда отправился в Сокотору. Здесь Франциск нашёл остатки искажённого Христианства, и в 1542 году поспешил в Гою, где уже был Епископом Иван Абульбекер, который, облобызав с благоговением послание (breve) Папы, обещал Ксавиеру свою помощь¹⁵¹. Усмотрев в здешних Португальцах надменных корыстолюбцев, преданных разврату, потерявших даже религиозное чувство, Ксавиер утро проводил в служении больным в госпитале и посещении колодников, а днём ходил по улицам с колокольчиком в руке, сзывая детей и рабов к слушанию преподаваемого им Катехизиса, чем, как уверяют, произвёл в городе исправление нравов. Из Гоя, взяв с собою одного Францисканца и двух клириков, говоривших Малабарским языком, Ксавиер поспешил в Индостан, а в Октябре месяце пристал к мысу Коморин. Здесь Ксавиер, как уверяют, чудесно разрешил от бремени одну женщину, мучившуюся родами, наставил её, не зная ещё местного языка, в истинах Христианского вероучения, и крестил. Местные жители, поражённые таким чудом, не замедлили также обратиться ко Христу. Но Ксавиер обратил особенное внимание на природных жителей страны, именовавшихся Парагвайцами. Они были уже Христиане, и производили своё начало от Апостола Фомы, хотя впрочем носили только имя Христиан. Парагвайцы занимались преимущественно рыболовством и были под игом Магометан. Ксавиер, обещав освободить их от порабощения, при посредстве Португальцев, обрадовал их этим обещанием и беспрепятственно крестил. Но в Декабре месяце 1543 года, он возвратился в Гою для приглашения к себе сотрудников, и прибыв снова в 1544 году к Парагвайцам, оставил с ними четырнадцать миссионеров, а сам отправился в Травенкор, где, не зная ещё местного языка, но восполняя весьма искусно этот недостаток движением рук, головы, очей и других мимических знаков, принялся крестить младенцев и больных; отсюда, проникнув в Конхину, в 1545 году, писал к Португальскому Королю, Иоанну III, чтобы он прислал в Индию другого Губернатора. Но Король вместо того бывшему в Гое Вицерою дал указ повсеместно истреблять идолов, не допускать народа совершать в честь их празднества, преследовать браминов, льготы, обещанные прежде всем местным жителям, предоставить только новообращённым в Христианство, а капища обратить в Христианские храмы¹⁵². Между тем, Ксавиер посетил остров Целебес и полуостров Малаку, а 1 числа Января 1546 года пристал к Молукскому архипелагу, откуда возвратившись в 1547 году в Малаку, нашёл здесь одного Японца из Суматры, бежавшего из отечества по случаю сделанного им смертоубийства. Огласив сего Японца, Ксавиер стал учиться у него Японскому языку, потом отплыл с ним в Конхину, где крестил Японца местный Епископ. Из Конхины Ксавиер отправился на остров Цейлан; но как здесь занимались уже проповедью Францисканцы, которые крестили местного Царя с женою, вельмож его и около 3000 народа: то Ксавиер снова прибыл в Гою; откуда, послав двух Иезуитов в Малаку для основания Иезуитского коллегиума, пристал с своим Японцем к Молукским островам, где, нашедши отправлявшуюся в Японию разбойническую, Китайскую джонку, отправился на ней, и в 1549 году Августа 15 дня вышел на берег Японии в Каго-Симе в царстве Сатсуме¹⁵³.

Доселе Ксавиер, быв уполномочен Португальским Королём действовать по своему усмотрению, подвизался успешно в Индостане и прилежащих к нему островах, где Португальцы, или собственно говоря, их торговля и оружие имели большое влияние. Везде, где народ или Государь не принимал Ксавиера и противились его видам, Португальцы тотчас порабощали или истребляли жителей, как это было напр. с Бадагайцами (Badagas) и Царём Жафнатамом. A покорявшиеся голосу Ксавиера вынуждены были допустить Португальцев поселиться между ими и потом бороться с ними¹⁵⁴.

Почти за триста лет до прибытия Ксавиера в Японию, скипетр её из слабых рук Императора, или Даири, перешёл в распоряжение главного Начальника дворцового управления, – главнокомандующего войсками, под именем Кубо, или Кубо-Сама. Захватив в свои руки власть, он не дерзнул овладеть короною, которую, по поверью Японцев, сами боги возложили на главу Даири: но, заключив Императора в великолепном дворце города Меако, и окружив почестями, Кубо предоставил ему только полную свободу распоряжаться многочисленными, религиозными обрядами; а сам, как действительный Государь, объявлял воину, заключал по своему усмотрению мир, предписывал законы, управлял государством, хотя и не именовался Царём. По примеру Кубо, и большая часть областных правителей, воздавая постоянно коленопреклонные почести священному сану Даири, из огромной Императорской порфиры выкроили для себя множество Княжеских мантий, больших и малых, и, не преставая признавать верховное владычество Даири, присвоили себе с потомством своим управление отдельными округами. Ксавиер нашёл в Японии три религии: первобытную, Сенто, или Сен-Сиу (Sinto ou Sin-Siou), по которой воздавалось поклонение невидимым божествам, управлявшим вселенною, Сиуто (Siouto) или учение Конфуция, которое введено в Японию в 284 году по P. X., и Буддизм, перешедший из Кореи в 522 году. Все сии верования до того были терпимы в Японии, что в капищах секты Сенто, признававшей божества невидимые, боготворимы были кумиры секты Буддийской, которая подразделялась ещё на восемь меньших сект. Кроме жрецов различных поверий были в Японии и пустынножители, именовавшиеся Яма-Бу (Yama Bous); a равнодушие к жизни в Японии до такой степени усилено, что самоубийство считается самым обыкновенным случаем, и дуэли всегда бывают смертельны: они состоят в том, что оскорбивший и оскорблённый друг другу распарывают брюхо и умирают вместе¹⁵⁵.

Предтечей, приуготовившим путь миссионерским действиям Ксавиера, был, по его наставлению, крещённый им Японец, который учил его Японскому языку, и назван Павлом св. веры (Paul de sainte foi). Явившись при дворе Даи-Mиo Сатсумы, или Геюмы, обитавшего в шести милях от Каго-Симы или Канго-Ксимы, крещённый Японец провозглашал ревность и добродетели Ксавиера. Но всего вероятнее то, что свидание с Императором доставило ему могущественное влияние его на Португальцев. Дао-Мио, или Геюмо, принял Ксавиера ласково, и дозволил ему обращать своих подданных в Христианство. Но когда Португальцы, оставив Сатсуму и Канго-Ксиму, начали приставать для торговых оборотов к Фирандо: то Дао-Мио запретил Ксавиеру проповедовать в своей области. Посему чрез год и он перешёл в Фирандо, ибо, не опасаясь более Португальцев, Дао-Мио ничего особенного не ожидал от Ксавиера¹⁵⁶. В Фирандо, Ксавиер хотя также благосклонно был принят Государем, однако, под конец 1550 года, отправился в город Миако. На пути в Амангуши, опасаясь употреблять Японские слова для означения высших предметов веры, чтобы Японцы не смешивали истинного Бога с своими божествами, равно и Святых с какими-нибудь бонзами, Ксавиер начал именовать Бога Португальским словом «Диус», а Святых – «санкти». Но это произвело на Японцев странное впечатление, потому что на Японском языке Диус значило лжец, а санкти – нечестивец. В Миако, Японский Папа, прозываемый Даири, не допустил до себя Ксавиера; и потому он на пятый день возвратился в Амангуши. Здесь получил он пригласительное письмо от одного Князя из Фумео, или Фуиаги. В этом письме Князь изъявлял желание, чтобы пребывание Ксавиера в его области столь же приятно было Богу Ксавиерову, сколь приятно Ему славословие, которым прославляют Бога Святые. Значит, на Японском языке были слова для означения Бога и Святых Его. Между тем, в пристани области Бунго соединилось несколько Португальских кораблей. Адмирал этой флотилии, желая, по своим политическим видам, содействовать целям Ксавиера, окружил его чрезвычайными почестями. В следствие сего, Ксавиер отправился к Князю, окружённый тридцатью богато одетыми Португальцами с златыми цепями на шее. В этой процессии участвовал и Адмирал, за коим следовало пять Португальцев с богатыми дарами, в числе коих был образ Пресвятой Девы и великолепный парасоль. Он шёл впереди всех с непокрытою головою и направлял путь в г. Бунго, а заключали шествие хорошо одетые солдаты и служители. Ксавиер в этой процессии облачен был в стихарь из Индийской кисеи, осыпанной драгоценными камнями, и имел на себе парчовую епитрахиль, щедро осыпанную бриллиантами. Вся эта свита сперва плыла на трёх шлюпках, коих края и скамьи покрыты были богатыми коврами, Персидскими и Китайскими, и в продолжение шествия музыканты играли на различных духовых инструментах и трубах. Но, хотя Ксавиер в г. Бунго отлично принят был Государем, однако его проповедь не только не имела здесь никаких успехов, а даже заставила Португальцев скорее убраться из Японии, и в 1551 году Ноября 20 числа, взять с собою Ксавиера, по истечении двух лет и четырёх месяцев пребывания его в разных местах Японского царства. Между тем в Парагвае, на границе королевства Нарсинги, произошло восстание местных жителей, возбуждённое браминами, которые часто были предметом насмешек, и насилия Португальцев, при чем умерщвлён был один Иезуит. Ксавиер, посетив Малаку, отправился сперва в Комин, а потом в Гою¹⁵⁷, и всеусильно старался отыскать случай проникнуть в Китай, в котором он сгорал желанием развернуть свои способности. Питая такое желание, сперва он замышлял явиться туда в качестве посланника от Португальского Короля; но Комендант Малакский, Альвареп Атайдский (d’Atayda) воспротивился затеям Ксавиера. Тщетно он ссылался на полномочие, данное ему Королём и на распоряжения Вицероя; тщетно угрожал Коменданту проклятием и наконец отлучил его от Церкви: Комендант смеялся над всеми его угрозами. Посему Ксавиер, воспользовавшись первым случаем, вырвался из Малаки и сел на корабль, отправлявшийся к группе островов Сотиап, или Самсу, лежащих против Кантона. Здесь он, едва изучив несколько Китайских слов, успел уже крестить, как уверяют, несколько Китайцев-островитян. Но Ксавиера во время пути схватила лихорадка, от которой он, в 1552 году Декабря 2, умер в виду Китая, завещав его Иезуитам, как обетованную для их видов землю1¹⁵⁸. Таким-образом миссионерские подвиги Ксавиера продолжались около десяти лет2¹⁵⁹. Принимая в соображение, что он ни в одной стране своего апостольства не пробыл ни одного полного трёхлетия, но беспрестанно метался с одного места на другое, не зная почти языка тех стран, в которых проповедовал, нельзя утверждать, что умирая, он мог сказать подобно Богодухновенному Апостолу Павлу, который, прощаясь с Ефесянами, говорил им: «помните, что я три года непрестанно со слезами поучал каждого из вас¹⁶⁰». По ближайшем рассмотрении подвигов Ксавиера, велелепно описанных Иезуитами, он действовал в видах политики Португальского Короля, а преимущественно своего ордена; следовательно, опять не мог говорить своим прозелитам подобно Апостолу: по Христе посольствуем, яко Богу молящу нами¹⁶¹. Частые переходы его с места на место, обличают в нем какую-то порывистую деятельность, по которой он нигде не ожидал, чтобы семена его проповеди глубоко пустили корни, и принесли плоды зрелые. Из всех его действий можно заключать, что он не столько подвизался с целью заслужить имя Апостола, которым провозгласили его Иезуиты, сколько для того, чтобы начертать, или представить в лице своём план для соответственной духу Иезуитского ордена деятельности, каковым планом Иезуиты, действительно, воспользовались.

По кончине Ксавиера, Иезуиты тотчас устремились в Японию; а как в ней Кубо, или светские Правители, не скоро успели прибрать в свои руки власть над всеми областями; ибо почти каждый из них усиливался овладеть Императорским престолом, от чего между областными правителями, производили междоусобия, и как Японцы, кроме жрецов, до того были равнодушны к господствовавшим в Японии верованиям, что без всякого размышления переходили от одного к другому: то Иезуиты, по единогласному свидетельству их соперников, Францисканцев и Доминиканцев, приставали то к тому, то к другому областному Японскому Государю, то к большему из них, то к меньшему, смотря по обстоятельствам. Сии Государи дорожили союзом с Иезуитами, в надежде на подкрепление своих видов, при их содействии, оружием Европейских Государей, сперва Португальских а потом Испанских. Это весьма много помогало Иезуитам привлекать к себе Японцев, и располагать к крещению не только простых из них, а даже вельмож и Государей. Впрочем, стараясь овладеть духом Японцев, и давать направление их междуусобиям, соответственно своим целям, Иезуиты нимало не ревновали о том, чтобы Японцы, именовавшиеся Христианами, совершенно отстали от языческих суеверий, и по большой части сквозь пальцы смотрели на то, что их прозелиты одинаково посещали Иезуитские храмы и идолопоклоннические капища. Они напрягали все усилия лишь к тому, чтобы посредством торговых оборотов и приношений в свои храмы, собрать как можно больше драгоценных, местных произведений, особенно денег, коих миллионы ежегодно высылали в Европу своему Генералу. Таким-образом, стремясь единственно к осуществлению своих целей, Иезуиты не только думали озарять Японцев светом истинно-Евангельского учения, но ещё с умыслом скрывали его от них, издав для народного употребления жизнеописание Спасителя нимало несогласное с самим Евангелием; даже долго не показывали Японцам крестов, не сообщали понятия о том, что Иисус Христос претерпел крестную смерть для спасения рода человеческого, и не требовали от Японцев поста по пятницам¹⁶². А дабы не иметь свидетелей такого апостольства, Иезуиты, в 1585 году Января 28 дня, испросили у Папы Григория XIII буллу, коею решительно воспрещалось монахам других орденов посылать своих миссионеров в Японию. Буллу эту поддержал своею властью и Филипп, Король Испанский.

Не смотря однако же на лёгкое обращение Японцев в Иезуитское Христианство, беспрестанные интриги Иезуитов, коими старались они обессилить областных Правителей Япония, сии Государи, выведенные из терпения и подстрекаемые бонзами, неоднократно воздвигали на них гонение. При всем том, число обращённых в Иезуитское Христианство беспрестанно возрастало; и Иезуиты, не довольствуясь своими успехами в Японии, вздумали ещё удивить ими Европу. С сею целью они заставили четырёх Принцев областных государств Японии отправиться в Рим, в сопровождении двух хорошо образованных Японцев, для изъявления совершенной преданности жителей Японии верховному владычеству Папы. Хотя сии Принцы не были посланы от Кубо, или Японского Императора, который один имел право отправлять подобные посольства; но Иезуиты и в Риме, и в целой Европе провозгласили, что приехавшие Принцы суть действительно уполномоченные на то представители целой Японии. Они сели на корабль, в 1582 году 20 ч. Февраля, с Иезуитом Нунго Родригицем, Ректором Иезуитского коллегиума в Гое, пристали к Лиссабону в 1584 году, Августа 10 дня; проезжая чрез Мадрит, отлично были приняты Филиппом II; и наконец прибыли в Рим в 1585 г. Марта 22 дня¹⁶³. По случаю их прибытия, в Рим собрались Государи, Князья и все Италианские аристократы. Для приёма Японских Принцев устроена была самая торжественная, беспримерная встреча; но как один из них на пути заболел, то Папе в торжественной аудиенции представлялись только три Принца, которые, представ пред Папы, тотчас поверглись к ногам его. При сем Иезуит Гаспар Гонзалец произнёс следующую речь: «Некогда, во время владычества Августа, Рим осчастливлен был подобным зрелищем, когда несколько Индийских народов, узнав из сказаний о великих его деяниях, искали с ним союза и отправили к нему послов. Тогда в Рим стеклись зрители из всех Италианских городов, чтобы увидеть этот новый народ, эти неизвестные дотоле Римлянам лица, покрой их одежды, цвет их (кожи), поступь и все удивительные их приёмы. Тогда смотрели на них с ненасытным любопытством, как на людей другого мира. Если же мы сравним Индийцев с посольством Японцев: то мы найдём сие последнее несравненно благороднейшим, блистательнейшим и возвышеннейшим. Страна Индийцев очень далёкая; но страна Японцев гораздо отдалённее: потому что для них потребно было три года, чтобы пасть к стопам Вашего Святейшества, и совершить семь тысяч лье пути, на море, и на суше, среди бесчисленных опасностей. Во времена Августа, слава Римской Империи пронеслась до Индии; но там не знали о силе оружия и не видели Римских знамён развивающимися. Индийцы искали дружбы с Римлянами; но не изъявляли им покорности. Они считали себя им равными, а не подчинёнными; они желали их союза, но не думали покориться их господству. То, что теперь мы видим, на этом великом театре вселенной, есть зрелище гораздо поразительнейшее: мы видим трёх юных Принцев Царской крови, простёршихся у ног Вашего Святейшества, не для того, чтобы требовать себе дружбы, как равным, но чтобы изъявить покорность подобно верноподданным: хотя они надеются, что Ваше Святейшество будете любить их как детей своих. Те, кои никогда, сколько мне известно, не преклонялись пред оружием чужестранцев, и кои никогда не принимали закона от своих врагов, водрузили ныне в своей стране победоносное знамение Иисуса Христа, которое Ваше Святейшество повелели занести туда, и признают себя побеждёнными несокрушимым оружием Римской Церкви, т. е. силою Христианской и Католической веры, полагая, что эта победа не менее для них выгодна, как и приятна для всей Церкви Иисуса Христа и славна для Вашего Святейшества, под руководством коего она одержана. Вера Христианская считала некогда великим для себя приобретением, когда, по мудрому распоряжению св. Григория Великого, увидела, что остров Англия, отделённый, как говорили тогда, от всего остального мира, принимает залог Иисуса Христа и покоряется Римской Церкви. Столько же ныне прискорбно для неё видеть (тот остров) отторгнутым, посредством раскола и ереси, от тела верных. Но вот, к её утешению, в счастливое правление другого Григория, она видит, что не один остров, a многие острова и многие царства и народы, отделённые от Рима целым миром, подчинились её законам, так что прошедшие наши потери, поистине чрезвычайно важные, по видимому вознаграждаются сими новыми завоеваниями, в той надежде, что мы имеем совершить значительнейшие. Это должно осушить слезы Церкви и превратить печаль её во всеобщую радость».

На эту речь отвечал прелата Антоний Бонадули от имени Папы в следующих выражениях: «Его Святейшество повелевает мне сказать вам, благороднейшие Господа (Кардиналы), что Франциск Царь Бугский, Протес, Царь Аримский и Бартоломей, Принц Омурский челобитствовали ему посредством мудрых и благочестивых Принцев, совершивших посольство от пределов Азии, для признания власти, которою Бог по своей благости облёк его (Папу): так-как существует одна только вера, одна вселенская Церковь, один верховный Начальник и Пастырь, коего власть простирается во все части света, где есть Христиане, и – этот единственный Пастырь и Начальник есть Епископ Римский, преемник св. Петра. Он объят радостью, усматривая, что они твёрдо веруют и ясно исповедуют сию истину со всеми другими членами, составляющими Католическую веру. Он воздаёт за сие бесконечную благодарность Божественной благодати, сотворившей сии чудеса, и радость, которую оттого ощущает, представляется ему тем основательнее, что она проистекает от одушевляющей его ревности ко славе Всемогущего и ко спасению душ, искупленных кровью воплощённого Слова. Для сего-то сей досточтимый Первосвященник и весь священный сонм Кардиналов с отеческою любовью принимают торжественное, представляемое вами пред Наместником Иисуса Христа, свидетельство о своей вере, о своём сыновнем благоговении и своей покорности. Его Святейшество пламенно желает и молит Бога, чтобы все те, кои царствуют в прочих странах света, подражали столь прекрасным примерам и проч. По окончании сей речи, Японские Принцы снова поверглись к ногам Папы и облобызали их. При этом, оставляя собрание, Папа приказал двум Японским Принцам Царской крови несть шлейф своего платья, и благоволил позволить им навсегда считаться его шлейфоносцами¹⁶⁴. Но Промысл показал, что произрастания Римской Церкви, насаждённые в Японии Иезуитами, не были вертоградом Отца небесного. Около того самого времени, когда Японские Принцы поверглись к ногам Папы, Японские Государи, в силу различных соображений, заключили, что Иезуиты, вместе с другими проповедниками Папства, суть не что иное, как политические эмиссары; тем более, что при слабом наследнике Нобунанги Иезуиты в такой были силе, что управляли уже целою Японией и раздавали Японцам значительнейшие должностные места, а на Японском архипелаге имели многочисленную флотилию, и, надеясь на свои силы, подвигли к восстанию всех окрещённых ими Японцев. Между тем Латинские Богословы разных монашествующих орденов, именующие обыкновенно неповинующихся Папе схизматиками, собравшись на Филиппинских островах, постановили: «что общий интерес Японии, по современным её обстоятельствам, требует, чтобы высланы были в Японию новые миссионеры; что положительный закон (Breve Григория XIII), воспрещающий миссионерам других монашеских орденов проповедовать Христианство в Японии, не имеет обязательной силы, когда такую обязанность возлагает на них закон естественный и Божественный; что другим бреве или грамотою Сикста V предоставлена Францисканцам полная свобода проповедовать Евангелие во всех Индиях, каковым наименованием обыкновенно означалось все, что состояло на востоке и на юге реки Инда¹⁶⁵. В следствие такого решения, отправились в Японию Францисканцы, а за ними монахи н других орденов. Благодаря такой ревности их, в Европе сделались известными апостольские действия Иезуитов в Японии, где, по их интригам, Христиане, подвергшиеся ужаснейшим гонениям, мукам и смертным казням, истреблены совершенно. Описание гонения на Христиан в Японии, помещённое в Истории Латинских миссий, исполнено самыми потрясающими, патетическими сценами. Одно только непонятно: каким образом Автор мог присутствовать в сокровеннейших углах домов, в коих происходили описанные им сцены, видел прощания одних Японцев с другими, слышал, как отцы и матери ободряли детей к перенесению мучений, и видя, и слыша все описанное, остался сам цел и невредим! Как бы то впрочем ни было; но Япония с тех пор заперта для Европейцев, и только одним Голландцам дозволено в Японии на самом тесном пространстве содержать купеческую контору. На вопрос нашего Головина, за что Христиане потреблены в Японии и запрещена их вера? Японцы отвечали: «Мы нимало не сомневаемся, а напротив очень знаем, что во всякой земле и во всякой вере есть люди добрые и злые; первые всегда имеют право на нашу любовь и почтение, какого бы вероисповедания они ни были, a последних мы ненавидим и презираем. Если Христианская вера строго запрещена нашими законами: то единственно потому что появление её в Японии произвело великие несчастия и междоусобную войну». И к стыду Папизма, Японцы правы: если принять в соображение, что в продолжение первых веков Христианства, Христиане хотя были малочисленное язычников, были гонимы и оканчивали жизнь в ужаснейших муках; но не производили мятежей и были покорны всем гражданским постановлениям и всякой власти.

Не смотря однако же на бедственные последствия своей проповеди, Иезуиты употребляли все средства, и ничем считали самую ложь для достижения своей цели. Так Иезуит Роберт де Нобили, заметив в Индостане, что Индиане, гнушаясь Европейцами, почитают браминов как порождение богов, употребил напряжённейшие усилия для изучения нравов религии и языка Мадрасского (Madaurensis) и составил подложную грамоту, начертав её древними Индийскими письменами, такого содержания, что Римские брамины гораздо древнее Индийских и что Иезуиты по прямой линии происходят от бога Брамы. А как брамины усомнились в подлинности такой грамоты: то Роберт де Нобили подтвердил лживый свой вымысл святотатственной, торжественной присягой, уверяя, что он точно происходит от бога Брамы, и тем побудил двенадцать браминов перейти в Иезуитское Христианство¹⁶⁶.

В Китайскую Империю Иезуиты проложили себе путь до истребления Христиан в Японии. Ещё в 1581 и 1582 годах, Иезуит Ружжиери (Ruggieri) с братией усиливался проникнуть в Китай. Но общество Иезуитское с особенной заботливостью постаралось прежде воспитать для сей цели в Риме Матвея Рикчи. Сообразив различные о Китае сведения, Иезуиты заключили, что в Китайскую Империю надобно послать людей сведущих в таких науках, которые там были в младенческом состоянии. Они избрали для Китая человека с отличными способностями, молодого Иезуита Рикчи, наняли главнейших учителей и при посредстве их изучили его Математике, Астрономии, Химии, Механике и даже часовому мастерству. Рикчи, не надеясь, подобно Франциску Ксавье, на пантомимное красноречие, учился прилежно, и оказал отличные успехи в тех науках которым его учили. Предположение Иезуитов оправдалось вполне. Посему впоследствии они постоянно посылали в Китай людей учёных, особенно опытных в Математике, которые по своим сведениям, находчивости и льстивой вежливости, вскоре приобрели в Китае такую известность, что, быв допущены к Императорскому двору, занимали первейшие государственные должности и заслужили необыкновенные почётные награды. По смерти Императора Ксюн-Ши, оставившего по себе несовершеннолетнего наследника, окружавшие его Князья воздвигли на Иезуитов гонение, из коих престарелый Ио. Адам-Шали был умерщвлён, a прочие изгнаны. Но в 1669 году, когда принял в свои руки правление Сам-Шам, Иезуиты снова прокрались в Китай, и успели вкрасться в доверие Императора, который, пригласив их ко двору, поручил им важнейшие государственные должности, предался их учению и руководству, а в 1692г. обнародовал указ, что Христианская религия не опасна для государства; сверх того, в 1700 г., в ограде своего дворца воздвиг для Иезуитов величественный храм.

Недолго однако же Иезуиты благоденствовали в Китае. Соперники их, Францисканцы и Капуцины, проникнув в Китай в семнадцатом столетии, и всмотревшись в образ Иезуитского проповедания, сообщили известие в Европу, что Иезуиты не без греха приобрели особенное уважение и почести в Китае, что они достигали этого различными интригами; что блеском роскошных одежд, пирушками, многочисленною прислугою, хождением по домам, унижали они звание духовного сана; что не столько помышляли о распространении Христианской веры, сколько занимались преподаванием Математики, обучением войска и предводительством его в мире и на войне; что Иезуиты низшего звания занимались торговлею, были разносчиками и упражнялись в различных ремёслах; что толкуя превратно древнее Китайское вероисповедание, уверили Императора и вельмож Китайских, будто Христианское вероисповедание мало чем и почти ничем не различается от Конфуциева учения, что наконец вовсе пренебрегли обязанностями и добродетелями, приличествующими духовным лицам. Были и между Иезуитами не одобрявшие смеси Христианских обрядов с Китайскими языческими: Иезуит Николай Лонгобард даже издал об этом книгу. Наконец спор об этом, долго тянувшийся между миссионерами, Доминиканцы в 1645 г. представили на решение Папы. Иннокентий X склонился на сторону Доминиканцев; но Александр VII в 1654 г. полагал, что можно удержать некоторые Китайские обряды. Доминиканцы возобновили свои жалобы в 1661 и 1664 годах пред Климентом X, но могуществом Иезуитов были подавлены. В 1684 г. спор этот возобновился с большим жаром в самом Китае; а в 1693 г. Доктор Сорбонской Академии Карл, Папский легат в Китае, донёс, что мнения Иезуитов решительно противны чистоте веры. Папа передал это дело на решение своей конгрегации. После многих заседаний, конгрегация решила не употреблять слов Тиен и Шинг-Ти, Небо, для означения истинного Бога, a заменить их выражением: Тиен-Шу, Господь небесный, запретить Христианам участвовать в праздниках, установленных в честь Конфуция, не выставлять в Христианских храмах таблиц с надписью: Кинг-Тит, чти Небо, и Христианам не носить дощечек с Китайским надписанием умерших предков. Для провозглашения такого решения в самом Китае, Климент XI отправил Карла, Фому Турнония, который достиг Китая в 1705 г. Иезуиты собирались встретить этого легата самым торжественным образом; но как скоро он в Нанкине провозгласил Папскую буллу, – тотчас отказавшись от повиновения Папскому велению, побудили Китайского Императора издать строгий указ, которым воспрещалось Европейцам превращать древние обычаи и государственные законы. Турноний от гнева Иезуитов спешил спастись бегством; но, по повелению Императора, руководствуемого Иезуитами, был задержан и, удручаемый различными притеснениями, четыре года томился в заключении. Не зная ещё о злосчастной участи Турнония, Климент XI предварительно утвердил действия его в Китае, а священная конгрегация отвергла апелляцию Иезуитов. Но как Иезуиты не уступали: то Папа, в Марте 1715 года, обнародовал буллу, которою, под угрозою низвержения (excommunicationis) требовал повиновения определению священной конгрегации и присяги на то от всех миссионеров, которые впредь будут высылаемы в Китай. Эта булла распространена была в Китае соперниками Иезуитов, прежде чем они об этом узнали. Епископ Пекинский приказал своему генеральному Викарию Касторану объявить её Иезуитам форменно; но за это, по их проискам, Император приказал бросить его в тюрьму, в которой он томился семнадцать месяцев. Негодуя на такие поступки Иезуитов, Папа отправил к Императору Китайскому легата, с просьбою согласиться на обнародование и приведение в исполнение его буллы. Легат Мозабарба, бывший в звании титулярного Александрийского Патриарха, в 1720 г. прибыл в Пекин, был благосклонно принят Императором, но не имел никакого успеха. Император отвечал, что к прекращению возникших споров наилучший способ запретить Европейцам распространять своё учение в Китае: a Иезуиты, подвергнув Папскую буллу критическому разбору, так как в ней между прочим было написано: (prӕceptum est de omnimoda et inviolata observationės, et cӕt.): «Заповедано о всевозможном и ненарушимом соблюдении определений,» привязались к слову: заповедано, из коего вывели такое заключение: «поскольку сам Папа называет свою буллу заповедью; то нет никакого обязательства повиноваться ей: потому что хотя Церковная заповедь достойна уважения; но она не то, что догмат, или член веры, которому нельзя уже прекословить.». Так поступали те, которые своего Папу равняют с Богом, а Восточных Христиан клеймят названием схизматиков, тогда-как Восточные Христиане не дерзают подвергать критическому разбору ни Синодальных, ни Патриарших постановлений; но исполняют их беспрекословно. Мазабарба возвратился в Рим уже при Иннокентии XIII, который, быв раздражён строптивостью Иезуитов, приказал их Генералу, вызвать всех Иезуитов из Китая, и впредь не принимать кандидатов в этот орден. Но последовавшая вскоре за сим смерть Иннокентия XIII дала другой оборот делу, так что Иезуиты, при преемнике его Венедикте XIII, по-прежнему остались на своих местах¹⁶⁷. Между тем взаимная вражда Латинских миссионеров в Китае взволновала и Китайские власти. Проповедники Иезуитов начали проповедовать против властей, против Императора и его наследника. В это время Китайский Император Шам-Ги, ученик Иезуитов, в 1722 году скончался, оставив престол, по проискам их, четвёртому своему сыну, Ионг-Чину, который казалось благоприятствовал Христианам. Но едва Ионг-Тшин взошёл на престол, как объявил себя противником миссионеров, и приказал всех их изгнать из своего государства. Пред изгнанием их, он сказал им следующее: «Ваши Европейцы хотели уничтожить наши законы и нарушить спокойствие наших подданных: мы должны были прекратить беспорядки. Что бы сказали вы: если бы я послал в ваши земли Мандаринов и Лам проповедовать наши законы? Вы хотите, чтобы Китайцы были Христианами: но что будет тогда с ними? Мы станем рабами ваших Царей¹⁶⁸. Христиане верят только вам; в смутное время они слушали бы только ваш голос. Я знаю, что теперь нет никакой опасности; но когда корабли будут приходить по тысячам и по десяткам тысяч, тогда могут произойти важные беспорядки¹⁶⁹."

Но воздвигнутое в Китае против Христиан гонение, не только не прекратило, а ещё усилило споры миссионеров. Иезуиты сперва ссылались на буллу Венедикта XIV, а соперники их на буллу Иннокентия XIII. Впоследствии оказалось, однако же, как доносил один Францисканец, что Иезуиты одинаково ценили ту и другую т. е. отнюдь необязательными¹⁷⁰. Между тем спокойствие в Китайской империи постепенно снова водворилось вместе с окончательным изгнанием из ней Латинских проповедников, что произошло около того времени, когда Иезуиты удалены были и из России. В Китае остались только Иезуиты престарелые, оказавшие особенные услуги Китайскому правительству, из коих последний похоронен Архимандритом Русской миссии в Пекине.

Из соображения действий Латинских миссионеров в Китайском государстве, очевидно усматривается, что одному человеку, какому-нибудь Папе, даже со всеми его конгрегациями, не возможно управлять вселенской Церковью.

Но верх искусства показали Иезуиты при обращении Американцев, скрывавшихся от жестокого притеснения Испанцев и Португальцев, в Парагвайской области. Проведав, что жители сей области кротки, и что на них производит чрезвычайное впечатление игра на музыкальных инструментах, Иезуиты, составив оркестр из скрипок, виолончели, флейты и гобоев, расположили музыкантов на большой лодке и отправились в Парагвай по реке Ла-Плате, протекающей по той области. Американцы, заслышав игру на инструментах, стекались к берегам реки, как будто птицы, заманиваемые свистком птицелова и попадающиеся в расставленную им сеть. Привлёкши к себе таким-образом Американцев, Иезуиты в 1586 году поселились в Парагвае, и, постепенно подчиняя себе местных жителей, разделили страну на двадцать девять округов, а округи на приходы, и в 1618 г. окончательно устроили это своё царство. Испросив у Испанского Короля дозволение населять Парагвай, и освободить свои поселения от всякой подати, они принялись крестить Американцев; построили города, крепости и села, а в них дома, по предварительно-начертанными планам, и почти везде великолепные храмы; предписали единообразную одежду особенной формы для мужчин и женщин; ввели некоторые строгие обычаи первобытных Христиан, как напр. открытое исповедание грехов, не только грешниками, но и грешницами; ввели многие искусства и ремесла, как то: живопись, скульптуру, золотарство, завели артиллерию, распределили время для молитвы и полевых работ, даже для танцев и различных забав, так что Американцы не в другое время и не иначе, как по звону колокола и в определённые часы, спешили при громе музыки, на молитву, на работу и танцы, и на военные экзерциции. Вместе с тем, опасаясь, чтобы Американцы не узнали другого образа жизни, кроме предписанного им, Иезуиты запретили Парагвайцам сообщение с племенами и народами, окружавшими Парагвайскую область, а для удержания Парагвайцев в своих пределах, купили множество Африканских невольников, и посредством их приводили в исполнение свои распоряжения. Для сей же цели Иезуиты строго наблюдали, чтобы никто сторонний, без особенного их дозволения, не смел проникнуть в Парагвайскую область. В управлении Парагвайцами Иезуиты действовали на них страхом наказаний, так что за малейшее нарушение учреждённого порядка они строго были наказываемы плетью. Кроме сего, в храмах были поставлены различные статуи Святых с таким внутри их механизмом, что в случае нужды привести Парагвайцев в страх и трепет, при собрании их в храмы, при поразительном звуке труб и искусственном громе, статуи страшно вращали глазами и грозили руками. Таким же образом возбуждали они в Парагвайцах страх и к диаволу, и чрез это пользовались столь великим уважением, что каждый житель Парагвая трепетал от одного взгляда какого-нибудь Иезуита. Не менее заботились Иезуиты и о том, чтобы Парагвайцы всегда имели здоровую и питательную пищу и довольно времени для отдохновения от трудов. Для обрабатывания полей, земли, были разделены между ними на участки, которые постоянно были хорошо обрабатываемы, а для лошадиных и овечьих стад, также для рабочего и домашнего скота, отделялись тучные пастбища. Плоды, собираемые из общественной, запашки и других трудов, по отделении из них некоторой части на содержание Парагвайцев, Иезуиты продавали в других странах. С сею целью, они нагружали Парагвайские продукты на свои корабли при устье реки Ла-Платы. Вообще, при первом взгляде на отличное устройство городов и сел в Парагвае, на превосходно возделанные поля и хорошо одетых Парагвайцев, иностранец мог заключать, что они были счастливейшим народом в мире. Но кто вникал в самую сущность Иезуитского управления, для того становилось очевидным, что Парагвайцы были народ, лишённый собственной воли и даже мысли, – что он приводим был в движение, как машина, по воле своих повелителей. Притом достойно замечания, что Парагвайцам Иезуиты сообщали самые поверхностный понятия о предметах Христианской веры, так что хотя все они умели на из уст молитву Господню, но Бога представляли себе не Отцом, а неумолимым Судьёй и карателем. Сами Парагвайцы чувствовали своё рабство, и многократно производили мятежное восстание против Иезуитов; но всегда были усмиряемы оружием и жестоко наказываемы. Быв так настроены, Парагвайцы, по удалении от них Иезуитов, сделались более дикими, нежели другие покорённые Европейцами Американские племена¹⁷¹.

Царствование Иезуитов в Парагвае исчезло по случаю заключения договора Испанским Королём Фердинандом Ⅵ с Португальским Королём Иоанном V, касательно учреждения постоянных пределов между их владениями в Америке. Это обстоятельство подало тем Государям случай глубже вникнуть в таинственные действия Парагвайских Иезуитов. Узнав о таком намерении Европейских Государей, Иезуиты употребляли все усилия к тому, чтобы отклонить предположенное Государями разграничение их земель, и наконец просили отложить это дело, по крайней мере, до собрания плодов в Парагвае. Но данную для сего отсрочку Иезуиты употребили на вооружение и обучение Парагвайцев военным движениям, отыскали для них между ими же титулярного Царя и устремили их под своим руководством против Испанских и Португальских полков. Начатая таким образом война с исходом 1754 года кончилась тем, что Испанский и Португальский Короли, после страшного кровопролития, согласились заключить с Парагвайцами мирный договор¹⁷². Такие затеи Иезуитов соображая с буллами Пап, предоставивших все, открытые Испанцами в Америке земли, Испанскому Королю, Иезуиты для прочности и законности своих приобретений, по учению их самих, должны были бы, по меньшей мере, испросить для своих видов дозволение какого-нибудь Папы на обладание Парагваем. Но верховное владычество Пап они провозглашают только тогда, когда им это угодно, и, по их соображениям, полезно для их ордена.

Действуя таким образом по своей воле, то льстя и по-видимому повинуясь Государям и Папам, то восставая и производя мятежи против тех в других, Иезуиты ни о чем столько не старались, как о представлении обращённым ими в Христианство народам фантастического величия Папы, и об убеждении их в верховном владычестве Папского лица, которого отдалённые народы ни знать, ни видеть не могли. Почти такую же услугу Иезуиты оказали и в Абиссинии, куда Римские Первосвященники с давних времён посылали своих миссионеров. Нашествие их на эту страну особенно усилилось после того, как Португальцы открыли путь в восточную Индию, вокруг мыса Доброй Надежды. Впрочем попытки миссионеров долго оставались тщетными. Чтобы утешиться в своих неудачах, они Абиссинских Христиан, у коих Богослужение совершалось на древнем природном языке, именуемом Коптским, провозглашали еретиками, Евтихианами, и проч. А Абиссинцы в начале шестнадцатого столетия в религиозном отношении, верховным своим Пастырем признавали проживавшего в Александрии Епископа, под названием Коптского Патриарха. Неоднократно изгоняемые из Абиссинии, Иезуиты в 1624 году неизвестно какими представлениями, успели наконец убедить Абиссинского Царя Сегеда, чтобы он просил Папу прислать Абиссинской Церкви Патриарха. Для этой цели, посвящён был в Лиссабоне Иезуит Альфонс Мендец, который в том же году отправился в Абиссинию с двумя Епископами-Коадъюторами и восемью Иезуитами, из коих четыре, отправившиеся сухим путём, погибли. Во время прибытия титулярного Патриарха в Абиссинию, что́ случилось зимою, Абиссинский Государь, Мелек-Седек (Hegous), был на войне, однако объявил, что он принимаете Римское вероисповедание. Тогда Патриарх, быв не состоянии по причине зимнего времени продолжать путь, принялся с своими спутниками крестить местных жителей в Римскую веру. Для сей цели, ставили рядами мужчин и женщин, и крестили их по своему, окропляя водою и провозглашая, что такие-то будут носить имя Петра, a такие-то – Антония; одни женские толпы именовали Мариями, a другие Аннами. Местные Священники и монахи восстали было против такой Иезуитской ревности; но как Иезуиты на сей раз находились под покровительством Абиссинского Государя, то противодействие первых ограничилось пока ропотом, для усмирения коего наречённый Патриарх обещал оставить им их звание, если они будут с ним единомысленны.

Между тем Мелек-Седек, кончив удачно войну, возвратился в столицу и пригласил к себе упомянутого Патриарха. Патриарх, в священном своём облачении сев на богато убранную белую лошадь, которую под уздцы вели внуки Государя, направил свой путь к главному храму. В храме ожидал его Мелек-Седек, и отсюда повёл его в свой дворец. Здесь, среди многочисленного собрания государственных чинов, после речи, произнесённой Патриархом, Мелек-Седек, встав со своего места, и положив руку на Евангелие, произнёс следующую присягу: «Мы Султан Сегед, повелитель Ефиопии, веруем и исповедуем, что Иисус Христос поставил св. Петра начальником Апостолов и главою вселенской Церкви, и что Он даровал ему первенство во всей вселенной. ещё веруем и исповедуем, что Римский верховный Первосвященник, законно избранный, есть истинный «преемник св. Петра, и что он имеет туже власть, тоже самое достоинство, и тоже первенство в Церкви вселенской. Наконец обещаем, обязуемся и клянёмся в послушании и искренней верности нашему Святейшему Отцу и Государю Урбану VIII, по Божественному устроению Папе, и повергаем к ногам его, с совершенною покорностью, нас, наших наследников, и все наше государство! Тако да поможет нам Бог и сие святое Евангелие!»

Казалось бы, что если Абиссинцы с своим Государем были еретиками: то от Мелек-Седека вместо присяги надлежало требовать отречения от ереси, а не присяги на верность Папе; но у Латинцев, как известно, это главный и почти единственный догмат, коим они преимущественно дорожат. Однако Иезуиты торжествовали, и титулярный Патриарх начал разъезжать по Абиссинии и вводить свои порядки. Только это не долго продолжалось. Едва прошёл год после данной Сегедом присяги, как два Абиссинских монаха, проходя по областям из одной Церкви в другую и провозглашая, что Латинское вероисповедание лживо, побудили народ истребить Латинских миссионеров. Впрочем они, по обыкновенно, почти все бежали. Мятежники клялись не положить оружия, доколе будет в Абиссинии Латинское вероисповедание, а последователен его изгнать или истребить. Первое восстание было усмирено оружием. Но вскоре вспыхнуло другое в другой области, где вооружились горцы. Сегед приказал насильно заставить их принять Латинство: но мятежники, разбив высланный против них войска, просили восстановить древнее их Богослужение. Титулярный Патриарх Мендец, принуждённый согласиться на это, выправил по своему, древнюю литургию Коптов. Абиссинцы по видимому успокоились, а между тем Викарий Мендеца привёз из Рима: Папские буллы, коими провозглашался юбилей в Абиссинии. Открылся юбилей; но ненависть к пришельцам и их вероисповеданию таилась даже в высших сословиях народа, между Принцами крови и вельможами, не смотря на то, что из угождения Сегеду притворно они приняли Латинское вероисповедание. Составился заговор. Главой заговора был правитель Гоимской области, коего Иезуиты изображают самыми черными красками. Узнав о заговоре во всей подробности, Сегед, не смотря на противоречие Патриарха Мендеца, обнародовал указ, коим дозволял всем держаться древнего вероисповедания и обрядов. Но как Мендец и его проповедники оставались в Абиссинии: то Абиссинцы, как по всему видно, не верили искренности своего Государя, и один из правителей Абиссинии открыто произвёл восстание. В следствие сего, произошло кровопролитное сражение, на котором мятежники претерпели совершенное поражение. На другой день после сражения, Сегед выехал для обозрения поля побоища. Здесь окружавшие его офицеры сказали Сегеду: «Сии, которых ты видишь здесь убитыми, хотя достойны были смерти, однако они были твоими подданными. Это избиение их произвела введённая тобою новая вера. Но она произведёт ещё большее, ужаснейшее, кровопролитие, если об этом не размыслишь. Берегись думать, что война кончилась: это только начало больших несчастий. Народ повсеместно ропщет и требует веры Александрийской, которую получил от предков. Ты испытаешь, Государь, смелость и бешенство народной толпы; она не уважает ничего, даже Царей, в особенности когда дело идёт о вероисповедании. Что касается до нас: мы тебя не оставим; но мы одни к чему станем напрягать усилия против всех областей? Мы уже узнали с искренним прискорбием, что многие из начальников войска, и многие воины оставили твои знамёна; и если ты вперёд станешь слушать иностранных учителей, – примеру их последуют и другие. Пусть Римская вера самая святая; мы согласны, – хотя тебе, Государь известно, что очень умные люди сомневаются в этом. Но должно поступать в этом деле кротко, и ожидать пока умы лучше будут к тому приуготовлены. Не удержать же теперь преследования, значить стремиться к явной гибели, погубить себя и государство¹⁷³."

За эту умную речь, помещённую самими Иезуитами, вероятно ещё с ослаблением всей её силы, в Истории Латинских миссий, Иезуиты прозвали Абиссинских офицеров тайными схизматиками. Но Мелек-Седек послушался благоразумных советов, и титулярный Латинский Патриарх с Иезуитами, после тщетных усилий остаться в Абиссинии, был из неё изгнан.

Такие и подобные сведения о действиях Латинских миссий в различных странах мира сообщают сами историки и писатели Латинской Церкви. Сколько в их повествованиях неоспариваемой истины, трудно судить: потому что в старину никто из последователей других Христианских вероисповеданий не был очевидным свидетелем Латинского апостольства, а отечественные истории Японцев, Китайцев и других Восточных народов, по недавнему ознакомлению – и то немногих наших писателей – с некоторыми Азиатскими языками, для нас не доступны. Да и не известно, считали ли историки тех народов полезным и нужным вносить в отечественный летописи события, произведённые в их странах Латинскими миссиями. Но действия их при введении Унии в западные Русские области, подвергшиеся порабощению Польши, по соединенно с ней Литвы, известнее нам; потому что они начертаны в отечественной Истории мученической кровью православных, которых Латинская Иерархия обращала в Латинство или Унию, посредством Польского правительства, Иезуитов, помещиков и их прислуги, и самих Униатов. Посему достойны особенного внимания:

Действия и средства Латинской Иерархии в обращении в Латинство и в Унию жителей западных Русских областей.

Нет нужды доказывать здесь, что все юго-западные Русские области совместно с Галицией и Холмским округом, от Литвы до самой почти Варшавы¹⁷⁴, исстари были населены народом, говорившим одним языком, с малыми провинциальными изменениями; что, по соединении областей именуемых теперь Белоруссией, Малороссией, Подольской, Волынской и отчасти Минской губерниями с Литвой, господствующим в Литве был язык Русский; что на нём совершались все правительственные акты, договоры, дарственные записи и проч., и на нем составлен Судебник, известный под названием Литовского статута; что в означенных странах с тех времён, с коих история их получает несомненную достоверность, повсеместно господствовало православное вероисповедание; что кроме народа, все княжеские, владельческие и благородные дома сих стран исповедовали православную веру, коей они озарены были исперва Константинопольскими проповедниками, по отступлении уже Западной Церкви от Восточной. Истина сего кроме бесчисленных грамот и исторических документов, из коих многие, извлечённые из архивов, напечатаны в наше время, подтверждается как бы невольным сознанием многих Польских и Литовских историков.

Известно, что Латинская Иерархия со времени водворения своего в Польше враждовало против православия; что руководимые Латинскими Бискупами Польские Короли при всяком случае угнетали православных, особенно в Галиции и Холмской области. С воцарением же в Польше династии Ягеллонской, в следствие соединения с ней Литвы, гонения на православных как в самой Литве так и в союзных с ней областях, начали производиться систематически. Увлёкшись примером Короля Ягайлы, который принял Латинское крещение, и из Якова прозван Владиславом, тогда же дозволили перекрестить себя в Латинство четверо его родственников, Литовские Князья, а их примеру последовали и некоторые вельможи. Тщетно Полоцкий Князь Винолд провозглашал, что Ягайло, сделавшись отщепенцем от православия, не имеет уже права царствовать над православными народом¹⁷⁵. Ягайло, оправдывая свою измену вере жестокосердием, стал провозглашать православие схизмою, отщепенством, и вместе с тем обязался не только обратить в Латинство Литовцев, ещё непросвещённых крещением, но и подчинить Папе Русские Церкви. Отправившись для сей цели в Вильно в 1387 году, Ягайло объявил Латинское вероисповедание господствующим и в следствие сего, отняв у Русских гражданские права, повелел не допускать их ни к каким по службе должностям, принуждать к принятию Латинства насильно, даже приневоливать к тому телесными наказаниями супругов смешанного брака, а в память будущим родам дал такого же содержания грамоту Латинскому Виленскому Епископу¹⁷⁶. С этого времени начались страшные истязания и насилия, причиняемые тем, которых не могли, да и не думали убедить в истине веры, навязываемой. На Жмуди подобным же образом распространяли Латинство Меченосные рыцари и отправленные в Литву миссионеры. В 1413 году, по Городельскому акту постановлено должности раздавать только Латинцам и запрещены браки с православными. Князь Витовт, из мирских видов крестившийся три раза, православные церкви в актах обыкновенно называл синагогами¹⁷⁷. В 1427 году на конгресс Государей в Луцке, составившемся по настроению Папы, луч небесной истины, озаривший на время самих Поляков, заставил их торжественно объявить, что в святости догматов одна вера (Православная) не уступает другой (Латинской), что не своевременно помышлять о соединении Церквей: потому что в Польше народонаселение исповедующих православие гораздо многочисленнее Латинистов. В 1434 г. Владислав III уравнял было православных в правах с Латинцами; но в 1436 г., под председательством Доминиканца Николая из Ленчицы, учреждена инквизиция с правом отыскивать и казнить еретиков и схизматиков. Должно полагать, что действия её до того опротивели самым Полякам, что писатели Польской истории стыдились и намекать о том, что в Литве существовала инквизиция¹⁷⁸. Около сего времени начался так называемый Флорентийский Собор, в 1440 году, а в Польше изуверская ненависть была в таком разгаре, что по просьбе Королевича Казимира, отец его Ягайлович около 1480 г., запретил строить новые и починять ветхие православные церкви¹⁷⁹. Преемник Казимира IV, Александр воспитанник историка Длугоша, подстрекаемый Папой Александром VI, в противность брачному договору с Иоанном, Князем Московским, постоянно возмущал совесть супруги своей Елены, требуя от неё принять Латинство. Тогда в Польше православных вообще называли еретиками, а Папа буллой от 20 числа Июля 1501 г. уполномочил Виленского Епископа Войцеха Табора казнить еретиков смертью. В 1522 году Сигизмунд I принуждён был Сенатом дать обязательство не возводить православных на высшие места в Польше: хотя бы они были единственною опорою отечества, и тоже подтвердил на Виленском Сейме в 1529 г. за себя и своих преемников; а в 1543 г. обнародовал, будто грамота Владислава III, коей уравнивались права православных с Папистами, относится к одним Униатам, которые были ещё только в воображении Латинско-Польской Иерархии. Между тем в Польшу проник Лютеранизм с Кальвинизмом; новость их учения была столь увлекательна, что не только в Литве Князья и вельможи, совратившиеся из православия в Латинство, но и в самой Польше многие сделались последователями новых верований. В таких обстоятельствах, Сигизмунд Август привилегиями 1563 и 1565 годов даровал равные права Христианам всех вероисповеданий в Литве и Польше, и тем успел окончательно соединить их, тем более, что Литовские вельможи, разделённые вероисповеданиями, не имели уже политической причины противодействовать планам Польской короны¹⁸⁰.

Но Виленский Епископ, Валериан Протасевич, по совету Кардинала Гозия, в Литву, для противодействия новому учению сектаторов, вызвал Иезуитов, и в 1569 г. отдал в их распоряжение костёл. Настоятель этого костёла Испанец Ронзий всемерно тому противился; но обыкновенные действия Иезуитов превозмогли его усилия¹⁸¹. Иезуиты немедленно завели училище с своим способом учения и привлечения к себе учеников. Покровитель их, Григорий ХIII поручил им в 1575 г. своею буллою цензуру книг и так-называемую перечистку библиотек. В следствие сего, они стали грабить библиотеки, особенно те, которые принадлежали православным, и на улицах Вильны руками палача сожигали целые костры книг¹⁸². С тех пор начались беспримерные в прежние времена притеснения православных, особенно когда в 1587 году вступил на Польский престол ученик Иезуитов Сигизмунд Ⅲ, во все продолжение своего царствования помышлявший только о том, как бы угодить Иезуитам. Но в сословиях купеческих и мещанских по городам, и в сёлах, населённых Русским народом, православие держалось твёрдо: потому что тогда города были населены большей частью жителями православного вероисповедания; торговля и ремесла находились в их руках и были в цветущем состоянии¹⁸³; а при монастырях и церквах, не только в городах, но и в сёлах, дети купцов, мещан и сельских жителей, учились грамоте, занимались во время общественных Богослужений чтением и пением на клиросах; возрастные же читали творения Отцов Церкви, и таким образом утверждались в православии, как на непоколебимом камени: потому что Иерархия православной Церкви, со времени озарения России Христианством, постоянно питала сынов своих не столько изустным словом своих Пастырей, сколько живым словом Божиим и учением Отцов Церкви, Златоустаго, Василия Великаго, Григория Назианзина, Иоанна Дамаскина и многих других, исстари переведённых на вразумительный для народа язык Славянский. Вообще можно сказать, что Церковная литература Славянских народов процветала ещё до XV столетия, тогда-как в других странах не было никаких в этом отношении творений на языках природных. Особенно Русская Церковь была столь богата творениями Отцов Церкви, переведёнными на Славянский язык, что по свидетельству Польских историков и сознанию Иезуита Буйка, даже Польская Королева Ядвига читала свящ. Писание с толкованием Отцов Церкви и на Славянском языке¹⁸⁴. Чтение таких творений особенно было полезно и назидательно для Русского народа; потому что в них даже тёмные места, по причине буквальная их перевода, и удержания оборотов Греческого языка, побуждали читающих глубже вникать в смысл содержания, и глубоко напечатлевались в уме и сердце читателей. Если к сему присовокупить, что до изобретения книгопечатания, при церквах, а особенно в монастырях православные постоянно списывали Новый Завет, Богослужебные Церковные книги, и поучения Отцов Церкви, списывание же книг, особенно полууставом, помогало списывателям несравненно прочнее задерживать в памяти заключающиеся в них мысли и выражения, нежели заучивание их; если ещё принять во внимание, что и в одних Богослужебных книгах нашей Церкви изложено во всей полноте догматическое, деятельное, даже аскетическое Богословие: то понятно, от чего православные в городах, местечках и сёлах Русских, перенося с непоколебимым мужеством всякого рода насилия, страдания и муки, пребывали твёрдыми в православном вероучении. Высшие Русские сословия, Князья и вельможи, желая занимать государственные должности и для приуготовления к сему приглашая иноверческих наставников, либо путешествуя по Европе и вступая в родственные связи с домами Польских вельмож, с часу на час более отвыкали от православия, колебались всяким ветром нового учения, и ради славы мира сего, большею частью легкомысленно переходили из одного вероисповедания в другое¹⁸⁵, тогда-как среднее и низшее сословие Русского народа, утверждаясь чтением церковных книг в благочестии, на все потребном, хотя и не знали диалектических хитростей, – постигали нелепость чуждых православию софизмов.

Наконец Иезуиты, для окончательного потрясения православия в западных Русских областях, придумали так-называемую Унию. Известно, что ещё при учреждении Иезуитского ордена, Игнатий Лойла предписал ему действовать на религиозные убеждения народов чрез их политику. Посему первым намерением Иезуитов в отношении к России было истребить в ней православие чрез потрясение государственного её благосостояния. С этою целью они воспитали самозванца, известного под именем Гришки Отрепьева¹⁸⁶. План таких действий, по всей вероятности, предначертан для них известным Иезуитом Поссевином, который был легатом от Папского ребра при Иоанне Грозном, и до того старался проникнуть во все стихии Русского царства, что даже составил список тех творений Отцов Церкви, которые в его время вообще читались в Москве в переводе на Славянском языке: хотя, как видно из того же списка, Поссевин далеко не исчислил в нем всех отеческих творений, переводы коих хранились в многочисленных Русских монастырях. Для такой же цели и, вероятно, тоже по внушению Иезуитов, Польские и совращённые в Латинство Русские владельцы поместьев в Русских областях вступили в тесный союз с Евреями, которых коммерческие старинные привилегии окончательно подтвердил Король Иоанн. Евреям отдаваемы были в арендное содержание не только крестьяне православного вероисповедания, но даже и церкви их. Сами Иезуиты, занятые преимущественно сообразным с своими видами воспитанием юношества, не везде могли поспевать и руководствовать владельцев. Посему, для совращения православных, они вызвали на поприще монахов других орденов, которые, соревнуя успехах Иезуитов, с жаром принялись гнать, мучить и всячески притеснять православных дворян, мещан и поселян. Воздвигнутое таким образом гонение не давало православным никакого отдыха: оно редко прекращалось, и то на самое краткое время, и было тем жесточе, кровожаднее, что богатые владельцы были окружены многочисленною свитою и прислугою Латинского вероисповедания¹⁸⁷ коих души и сердца состояли в полной власти Латинских монахов и Ксёндзов, гонителей православия¹⁸⁸.

В 1595 году составилась так-называемая Уния. Не известно, думали ли некоторые Епископы Русских Церквей с их Митрополитом, что, подчинившись Папе, они облегчать рабскую судьбу своих пасомых, населявших Русские области; были ли обольщены обещанием заседания в Польском Сенате, чем льстили им Иезуиты; или наконец питали неудовольствие на Константинопольского Патриарха, из коих Иеремия лишил Митрополии двуженца, известного под названием Девочки: известно только, что Литовский шляхтич, ученик Иезуитов, Киевский Митрополит Михаил Рогоза, Полоцкий Архиепископ Герман, и Епископы Владимирский – Игнатий Поцей, Луцкий – Леонтий Пельчицкий, и Хелмский Дионисий Збируйский, после неоднократных между собою скрытных совещаний, решились подчиниться Папскому владычеству. Заговор свой об измене православию, как дело тьмы, они не только старались долго содержать в тайне от Русских владельцев, оставшиеся верными православию, и от народа, но даже, быв подозреваемы в замышляемой измене, прямо отрицались пред православными, призывая Бога во свидетели, что об этом вовсе не думают, что усматривается из писем Михаила Рогозы и Поцея к Киевскому воеводе Константину Константиновичу, Князю Острожскому¹⁸⁹. Когда замысл изменников об отпадении от православной Церкви созрел, Поцей и Терлецкий отправились в Рим для облобызания Папских туфлей, объявили Папе, что они подчиняются его владычеству, прочитали и подписали новое вероисповедание Латинской Церкви, составленное на основании определений Флорентийского Собора; но зная, что Русский парод не потерпит ни отнятия, ни прибавления какого-либо к его вероисповеданию, упросили Папу, чтобы им не прибавлять слов и Сына при чтении символа веры на Богослужениях¹⁹⁰. Папа и Иезуиты торжествовали; ибо достигли желаемого: а желали они того, что изобразили на выбитой в Риме по сему случаю медали, на которой Русские Епископы представлены поверженными к ногам Папы.

Как же должна была действовать Уния, по плану Иезуитов, и какие долженствовала она принесть плоды, легко усмотреть из следующего послания Виленской Иезуитской коллегии к ученику её, Митрополиту Рогозе¹⁹¹:

«Желаем, чтобы Ваше Преосвященство благоволили в советах и увещаниях наших усматривать не менее усердия к Вашему лицу, как и к общему благу Католической (Латинской) Церкви. Ибо, хотя охотно сознаемся, что от нас требует наша обязанность и звание, чтобы паче всего иметь в виду приумножение вселенской (Латинской) Церкви, состоящей под властью (posłuszeństwem) одного Пастыря; однако эта самая ревность к общему благу тем сильнее увлекает нас к благожеланию особе Вашего Преосвященства, чем большие видим в Вашем Преосвященстве заслуги и залоги вящего для той св. Церкви доброхотства. Великое от сего будет утешение для всех Католиков (Латинцев), когда, по поводу и мудрым примышлениям столь великого Пастыря увидят они благополучное исполнение издавна желаемого соединения. Притом не менее красив будет наряд (ozdoba) Вашего Преосвященства, когда, будучи в наших странах Восточной Церкви Примасом, Вы будете возседать в государственном Совете возле коронного Примаса. Только не возможно до этого достигнуть, доколе Ваше Преосвященство будете состоять хотя в малейшей зависимости и переписке с Патриархом, состоящим под властью языческой. Этим не только уважение (respekt) к религии, но и политика (ratio status) должны связывать руки Его Величеству и коронным чинам: доколе сей узел неразсечется. Почему коронные области, соблюдающия обряды Западной Церкви, могут быть хуже Московских, имеющих своего Патриарха? Ваше Преосвященство первую трудность (pierwszy lód) уже преодолели, и как вступая на высшее звание (в Русской Церкви), не домогались благословения Констаитинопольского Патриарха, подобно тамошним Грекам, которые опьянели под влиянием суеверия, обитая посреди бусурманов, вдали от средоточия истинного учения, так и в последующее время можете обойтись без него (Патриарха). Да не устрашают Ваше Преосвященство различные препоны и препятствия: большая часть их уже уничтожена, прочие могут быть устранены мудрыми советами и постоянным стремлением (pociągnieniem) к осуществлению предпринятых замыслов. Разве малое препятствие в священных наших намерениях устранено тем, что избрание Старших (вероятно Епископов и Архимандритов) и Митрополитов начинает ускользать из рук Русских дворян и обывателей, которые, как прежде чувствовали настойчивость нашу в обращении Русского народа, так и впоследствии могли бы чувствовать это; и потому надлежит опасаться, чтобы для прохождения должности, которую Вы исправляете, не представили они людей (subjekta), могущих испортить и разрушить основания начатого Вами доброго дела (roboty) и строения. Не без промышления Божия случилось, что они, не избрав Вашего Преосвященства на это достоинство, доселе не могли, однако, Вас с него столкнуть и низложить, и не знают, что с этим делать. Ибо Ваше Преосвященство имеете привилегию Его Королевского Величества, имеете в короне и Литве тайных покровителей, свойственников, и могущественных союзников, имеете и явно за собою всю Католическую (Латинскую) Церковь, которая, в случае нужды, будет поддерживать Вас. Кто же от Вашего Преосвященства станет отнимать кафедру, когда Вы, по примеру Западных Прелатов, приуготовите для себя Коадютора, в надежде и на случай преемства, для коего при дворе Его Королевского Величества готова будет привилегия, лишь бы он готов был идти проложенною Вами стезёй. Впрочем, не оглядывайтесь Ваше Преосвященство ни на своё духовенство, ни на пустые возстания бешеной черни. Что касается до духовенства, то его Вы сумеете удобно удержать в послушании следующим способом. Поставляйте Ваше Преосвященство на все праздные места незначительных людей, чтобы на случай не упрямились; замещайте должности простыми, убогими и такими, которые совершенно зависели бы от Вас самих. А если бы на высших духовных местах (prelaturach) нашлись упорные, тогда противных и непослушных Вам духовных низлагайте, под предлогом надобности в прилежных наставниках и порядочных Игуменах, на их же места возводить благопокорных (podufałych), определив, однако для себя оброки с каждого. А дабы они не разжирели, пересылайте подозрительных и переводите на другие места, смотря потому, как потребуют обстоятельства. Не мешает иных под видом почести истощать посылками и нарядами на своём содержании для исполнения важных, по-видимому, препоручений. В дорогу с собою берите более простых, Протопопову и благовременно при себе увлекайте их, приучая к подражанию Вашему образу мыслей. На Священников возлагайте подати для общего блага св. Церкви, преимущественно же наблюдайте, чтобы они без Вашего Преосвященства не составляли никаких собраний и сходбищ, а тех, которые решились бы нарушить строгое Ваше запрещение, сажайте в тюрьму. Что касается до светских лиц, а особенно черни: как Ваше Преосвященство о сию пору премудро с ними поступали, так и впоследствии, по возможности, будете беречься, чтобы они не имели ни малейшего поводу приметить Ваши замыслы и намерения. Поэтому если бы надлежало опасаться с ними борьбы, не советуем нападать на них открыто. Во время мира отличнейших из них привлекайте и одолжайте – то посредством своих орудий, то какою-нибудь услужливостью, то благоприятством. Обрядов (новых) вдруг не вводить; могут измениться постепенно. Состязаний и споров с Западною Церковью и сим подобных способов не оставлять, чтобы таким образом затереть следы своего предприятия: чем не только черни, но и самому дворянству можно пустить пыль в глаза. Для дворянских юношей учреждать особенные училища, лишь бы им не возбранено было посещение Католических костёлов и совершеннейшее образование в школах наших Отцов. Слово Уния да будет изгнано из употребления; не трудно придумать другое сноснее для ушей людских: те, которые обращаются возле слонов, берегутся носить платье красного цвета.»

«В частности, что касается до людей дворянского состояния, преимущественно внушать им и убеждать их, чтобы они не вступали в союз с еретиками, состоящими в короне и Литве, но напротив искренно помогали Католикам к искоренению их. От этой предосторожности, по нашему мнению, зависит столь много, что пока еретики не будут истреблены, до тех пор совершенного согласия и соединения Греческих Церквей с Католической Церковью в отечестве нашем ожидать невозможно. Ибо, как могут последователи Восточной Церкви совершенно обратиться и подчиниться послушанию Святого Отца (Папы), доколе будут в Польше те, которые, быв некогда членами Западной Церкви, отказались от послушания ему? Прочее, во-первых, возложим на Господа Бога, затем на бдительность Его Королевского Величества, в руках коего распределение на духовные места, и наконец на ревность коронных чинов, которые, имея в своих поместьях право распоряжаться по своей воле (jus patronatus), только одних Униатов допускать будут к исправлению Богослужения. И мы питаем себя благою надеждою, что и столь Боголюбивый и благочестивый Государь, и столь пламенно преданный Католическому Богопочтению государственный Совет, по его милости, начав частью в судах и сеймах притеснять отступников от св. Католической веры, так привлекут упорных в Русском народе схизматиков, что рады не рады, – они принуждены будут предаться в послушание Св. Отца. к чему мы, все монахи, не только молитвами, но и трудами в винограде Господнем, не престанем содействовать, и проч.

Очевидно, каких надлежало ожидать плодов от таких семян. И в самом деле, ученик Иезуитов с своими клевретами, Михаил Рогоза, если не превзошёл, то был достоин своих учителей. По воле Иезуитов и в следствие данного ими обещания Михаилу Рогозе, Сигизмунд III, руководимый Иезуитами, повелел не допускать православных строить и починять церкви, a Униаты тотчас насильно отняли у них монастыри и приходские церкви, прочие же храмы, особенно по городам, разоряли, запечатывали или обращали в кабаки; Священников хватали и мучили; народ, собиравшийся для молитвы в шалашах за городом, разгоняли. Сверх того иные монастыри и церкви просто были разграблены, а остававшиеся ещё в руках православных приходские церкви отданы Жидам в арендное содержание. В следствие сего, православный народ платил Евреям дань за дозволение крестить младенцев, за совершение браков и другие таинства; даже налагаема была пошлина на пасхальные хлебы и просфоры для служения литургии; целые села и местечки, в которых народ ревностно придерживался православия, отдаваемы были Евреям на откуп, с правом сечь, наказывать и даже вешать православных; a Русские дворяне, не смотря на заслуги, достоинства и способности их, лишены были права на производство в чины, за то только, что пребывали верными православию. Гонение простиралось даже на умерших: не дозволялось Священнику сопровождать мёртвых, а велено зарывать их просто, как падаль. В Варшаве варили православных в котлах, жгли медленным огнём на угольях, сжигали на кострах, терзали железными когтями, сажали на острые спицы. Такие же казни своевольно повторялись Поляками и в Малороссии. Вообще можно сказать, что в древности не принесено, может быть, столько кровавых жертв Молоху: сколько Поляки принесли жертв Папскому имени. Ибо прописанные меры Латинского апостольства в Русских областях были повсеместны, так что в книге «Историческое Известие об Унии», изданной Бантыш-Каменским, описана едва сотая доля мук, гонений, унижения и всех ужасов, претерплённых православными¹⁹².

И не могло быть иначе, потому что Ксёндзы, Латинские монахи, а преимущественно Иезуиты, раздувая повсеместно пламень гонения православных, сверх того преследовали их насмешками, издеванием, кощунством над святынею и обрядами, клеветами, сплетнями, злословием, многочисленными нелепыми памфлетами и брошюрами, придумывали самые унизительные для православных пословицы и поговорки, а особенно старались уверить всех и каждого из своих последователей в Польше, что величайшая заслуга пред Богом преследовать, гнать и мучить православных всевозможными способами¹⁹³. Вследствие сего, богатые и мелкие помещики, свита и прислуга их до последнего лакея и горничной, в союзе с Ксёндзами и Жидами, подвергнув особенно крестьян православного вероисповедания ужаснейшему рабству, целые века трудились, чтобы их довести, и наконец почти довели до скотского состояния. А в городах и местечках Русское купечество, избегая гонения, частью вынуждено было переселиться в другие страны, a частью перешло в состояние Польской шляхты, или мелких дворян. Между тем, по городам и местечкам, владельцы и Магнаты потом и кровью своих крестьян строили огромные монастыри и костёлы, – хотя города и местечки, лишенные деятельно занимавшегося торговлею Русского купечества, дошли наконец до того, что в них с Латинскими монахами и Ксёндзами оставались одни Евреи, которые, как бы только для одной прислуги, дозволили кое-каким мещанам Христианам жить в городских предместьях.

Среди столь лютого гонения на православных, подобно тому как в первобытные времена Христианства, поддерживали дух, укрепляли в вере, утешали Русский народ и благословляли его на страдания за Христа, своими пастырскими грамотами, Патриархи, Константинопольский, Александрийский и Антиохийский. Они высылали православным для подвижных церквей антиминсы, а для совершения, хотя скрытно, таинств и Христианских треб препровождали к ним по возможности монахов и Священников. Они подали мысль и правила к учреждению, в знаменитейших городах, так называемых «братств», в которые вступая, православные обязывались состоять между собою в теснейшем союзе любви и мира, защищать друг друга законным порядком, заводить типографии и Богадельни, а преимущественно стоять за православие до уз, до крови и до смерти¹⁹⁴. Укрепляемые таким образом в вере, православные более столетия противоборствовали соблазнам Латинства. В тоже время оставшиеся ещё верными православию некоторые Русские владельцы, Епископы, духовенство и городские жители постоянно представляли Польскому правительству жалобы, на насилия; доказывали, что Русские не рабы, не покорены Польским оружием, но произвольно соединились только с Литвой, а не с Польшей; ссылались на охранительные грамоты некоторых Польских Королей, и ничего больше не просили, как свободного исповедания веры Отцов своих. Но тщетно! жалобам православных, насильственно порабощённых Польским правительством, никто не внимал. Выведенные из терпения и сознавая, что Русские никогда не были покорены оружием Поляков, что гонение за православие воздвигнуто на них только в следствие соединения Литвы с Польшей, Русские, от коих Польское правительство даже не требовало присяги на верность себе, наконец, в защиту православия принялись за оружие. Но, по духу православного вероисповедания, благоговея к Царской власти, Русские торжественно провозгласили, что они взялись за оружие не против Короля, а против Польских Панов, и, одержав неоднократные решительные победы над Польскими войсками, повторяли одно и тоже, и домогались преимущественно свободы православного вероисповедания. Так, по свидетельству Польских историков, в 1649 г., после Збаражской битвы, предводитель Русских казаков Хмельницкий говорил Польскому Королю Яну Казимиру: «Не мало протекло времени, пресветлейший, всемилостивейший Государь, или, что тебе более прилично и сродно, благостнейший Отец народа, премилосердый Король Наш, не мало уже прошло лет с того времени, с коего, как тебе известно, обнаружились жестокосердые, большей частью скрытые, против нас Польских Господ замыслы. Они многоразличными насилиями нарушили все наши права и Запорожских козаков считали не воинами Вашего Величества, а своими рабами. Магометанским Муллам (справедливее Жидам) отдавали в распоряжение наши храмы; а когда мы просили свободно говорить на сейме, отвергали нас с презрением; и без ведома предшественника, брата Вашего Величества, Владислава IV, нестерпимые причиняли нам обиды, не говоря уже об ужасных налогах, убийствах, насиловании жен и дочерей наших. Прости, милосерднейший Государь, дерзновению, с коим я объясняюсь пред тобою. Не станем более оскорблять благосклонного твоего внимания изчислением побуждений, заставивших нас защищать жизнь нашу. Довольно сказать, что кто только из нас вздумал законным порядком жаловаться об обидах, такового в тоеже мгновение поражал меч Панов. Наконец терпение наше не выдержало продолжительности гонений. Мы вступили в союз с чуждым нам народом и в то время употребили его оружие против дворянства. Кто вменит нам в преступление то, что мы искали защиты нашей жизни и имения, для спасения коих и животные прибегают к последним средствам, и самое последнее творение, когда его обидят, защищается? Никогда однако мы не думали поднимать своё оружие против Вашего Величества, милостивейшего нашего Государя. Мы единственно старались отмстить тем, которые, угнетали козаков как рабов, и ненавидели их более аспида¹⁹⁵.

Но Поляки, даже заключая договоры с Русскими в западных областях России и давая торжественный обязательства не преследовать их, нарушали условия мира и снова угнетали Русский народ за его вероисповедание. Многие Польские Короли во всей силе сознавали опасное от таких насилий положение Польши, и предчувствовали, чего надлежало ожидать, если будет продолжаться гонение православных; но они не имели силы к обузданию Польских Фанатиков, беспрестанно подстрекаемых Иезуитами и другими Латинскими монахами. Тщетно и Русские Государи старались облегчить бедственную участь православных своих единоверцев и вразумить Польское правительство¹⁹⁶. Бессильные Польские Короли не могли удержать гонения, постоянно угнетавшего православных; ибо Папы всемерно старались не допускать в Польше свободного исповедания православной веры. Они писали к Польским Королям, что поскольку большая часть их подданных непоколебимо исповедует Католическую (Латинскую) веру: то для царствования Королей не безопасно, если возле скинии Господней (Латинской Церкви) будет стоять Дагон (православная Церковь); что лучше им, Королям, потерять царство земное и получить небесное, нежели оказать хотя малейшую уступку иноверцам¹⁹⁷. А своим Примасам в Полыне Папы настойчиво внушали употреблять на сеймах все усилия, чтобы диссиденты (разумеется, и православные) не испросили какого-нибудь постановления в защиту свободного исповедания веры и отправления Богослужения по своим обрядам¹⁹⁸. Казалось бы, если большая часть подданных Польских Королей действительно непоколебимо исповедовала Латинство: то для Латинства не могло быть ни малейшей опасности от свободного вероисповедания иноверцев и не настояло никакой нужды в преследовании их. Но выражения Пап для Королей были очень понятны: Короли знали, что если только они согласятся на какую-либо уступку иноверцам; то в анархической Польше Ксёндзы тотчас раздуют мятеж, составятся так называемые конфедерации, и своевольная шляхта тотчас низложит Короля, или по меньшей мере провозгласит его низложенным. Посему, как в других Европейских государствах, так и в Польше, Государи послушные Папам, или по меньшей мере желавшие снискать от Папских историков прозвание распространителей Латинского вероисповедания, сами для себя ковали цепи порабощения Папскому владычеству; а иначе они принуждены были бы оставить свой престол и отечество.

Такого же рода отеческое попечение издавна пламенно желали Папы распространить и на Россию, а преимущественно на Благочестивейших Царей наших и Церковь Русскую, как можно усмотреть это из инструкции Папы Иулия III, данной Германскому Императору Карлу V в 1551 году, по случаю сношения его с Московским Великим Князем Иоанном. Иулий писал, что не иначе признает Великого Князя Царём, как на следующих условиях:

«Bo-первых, Великий Князь Иоанн, которого верховный Первосвященник (Папа) имеет наименовать Царём, должен отправить к Его Святейшеству посланников, повелев им дать присягу на верность и послушание верховному Первосвященнику и св. Римской Церкви, и в первом году, а впоследствии через каждые пять лет, давать блаженному Петру» (он в этом имеет большую нужду!) «Царский дар верности и послушаиия. Тоже в первый год своего царствования, a впоследствии через каждые пять лет должен делать и всякий Московский Царь, кто бы он ни был, который будет коронован Примасом царства от имени Римского Первосвященника и вручит ему (Царь Примасу) сказанную присягу на верность и послушание Римской Церкви, a после коронации отправит в Рим посланников, как выше сказано. Также сколько раз по упразднении кафедры Римской Церкви, поставлен будет иной верховный Первосвященник, – Московский Царь, по обычаю других Христианских Государей, отправит с Царским даром своих посланников к верховному Первосвященнику с тем, чтобы дать присягу на послушание и верность. Также, чтобы Примас Московского царства избран был соблюдаемым доселе обыкновением, так впрочем, что он должен быть утверждён верховным Первосвященником и получить от него омофор»,¹⁹⁹ и проч.

Из соображения действий Латинской пропаганды усматривается, что привлекают в Латинство людей других вероисповеданий, не столько её миссионеры, сколько правительства Латинского вероисповедания и вообще все последователи его без различия состояния, звания, возраста и пола. Например, в смешанном браке супруга Латинского вероисповедания, под страхом отлучения от причастия, обязывается всеусильно действовать к привлечению мужа, а если есть дети, то и детей в Латинство. в противном случае Ксёндзы замучат бедную женщину схоластическими толками. Для сей цели она должна употребить все меры прельщения, ласк, угождения, или измучить мужа своими капризами, спазмами, придирками, ревностью и поселить в семействе ад. Если от смешанного супружества есть дети, матери должны усиливаться привлечь их в Латинство поблажками, сластями, или строгостью и страхом материнского проклятия. Всякий правитель, или начальник какого-нибудь ведомства, должен иметь подчинённых не другого, как Латинского вероисповедания, награждать их, возвышать, поощрять, а людям другого вероисповедания, самым способным отказывать в замещении праздных служебных мест, или не иначе принимать в службу, как под условием обращения их в Латинство. в обращении с иноверцами, особенно с православными, каждый последователь Латинского вероучения должен или употребить все меры к привлечению православных в Латинство, или питать в них отвращение до ненависти и презрения. Для увлечения в Латинство, то приглашают в костёлы, как бы из любопытства, то сообщают для чтения книжечки, в коих до небес превозносится величие и повсемственность Латинской Церкви, a другие вероисповедания, особенно православное, представляются в самом мрачном виде, то (чем чаще всего действуют) издеваются над костюмом православного духовенства, кощунствуют над обрядами Восточной Церкви, то клеветами и вымышленными сказками и анекдотами о духовных православного вероисповедания стараются поселить отвращение от них. Силою же убеждений редко, почти никогда не действуют. Что же касается до прислуги: то, если она не Латинского вероисповедания, Латинцы совращают её насильно, нимало не совестясь употреблять для сей цели самые строгие наказания²⁰⁰.

В наше время Латинская пропаганда преимущественно усиливается увлечь от отеческой веры православных, особенно Русские семейства, путешествующие по Европе для пользования тёплым климатом и целительными водами. По удостоверению путешествующих, в такие семейства тотчас усиливаются проникнуть Латинские Аббаты, заводят религиозные состязания, выставляют величие Папы, превозносят святость подвижников Римской Церкви, повсеместность в мире Папизма, особенно же действуют на Русских посредством тех домов, с коими они знакомятся. В этих домах не дают Русским отдыху, беспрерывно внушая неизбежную для душевного спасения необходимость веры в главенство Папы²⁰¹. Мерою апостольства Римской Церкви по отношению к православным надобно почитать и то, что тогда-как последователи всех вероисповеданий, признаваемые Латинской Церковью еретическими, имеют в Риме свои кладбища, одним православным, особенно Русским, Папское правительство ни за что не соглашается отвесть участок земли для кладбища. Вообще в Италии, везде, где умирают Русские, их не позволяют нести мимо костёлов, и везде, где позволено иметь Русским кладбища, на могилах их запрещено водружать крест. Преимущественно же преследуются в Италии те лица, которые чтением и размышлением убедившись в православии Восточной Церкви, из Протестантского или Реформатского вероисповедания перешли в её недра. Так по смерти Эдуарда Пикерлинга, который из Лютеранства обратился в православие и завещал большую сумму для сооружения в Венеции Греческой больницы, Латинисты не дозволили даже на гробовой доске его на Греческом кладбище написать, что он из Протестантов принял православное вероисповедание²⁰².

Кроме таких способов и убеждений к привлечению в Латинство, в Риме придумали ещё другие средства к превознесению своего вероучения. Там беспрестанно рукополагаются Примасы, Архиепископы и Епископы, будто бы для всех стран земного шара; а журналисты тотчас провозглашают о том во всеведение с своими прибавками. Между тем посвящённые Архиепископы и Епископы большей частью живут благополучно в Италии и других странах Европы, не имея никаких Епархий. Сколько раз провозглашали в Итальянских газетах, что вся Англия обратилась в Латинство и подчиняется Папской власти: а в Англии кроме некоторых аристократических семейств, коих члены большей частью рождаются и воспитываются в Италии и южной Франции, также кроме некоторых воспитанников Оксфордского университета, придерживающегося схоластической методы в преподавании Богословия, постоянно превозмогает все вероисповедания разделённый на многие секты Кальвинизм, – до того что, по удостоверению журналистов, Латинские Епископы и Пасторы оставляют Латинское вероучение. Сколько раз печатали в газетах, что целое Китайское государство принимает Латинское вероучение, и что Китайский Император требует от Папы как можно более миссионеров! Латинцы верят подобным возгласам, как несомненной истине, и торжествуют; a дело Латинской пропаганды, при всех напряжённейших её усилиях, в Китае почти вовсе не подвигается. Писатели Римской Церкви громко возвещают, что их вероисповедание охватило весь мир, что из народов, именующихся Христианскими, самое большое количество Христиан Латинского вероисповедания, и что следовательно, они Каѳолики – Христиане повсемственные, и их вероисповедание – исключительно истинное. На таком основании язычники могли бы утверждать тоже с большей справедливостью, потому что, к прискорбию, на земном шаре язычников гораздо ещё больше, нежели всех Христиан в совокупности. А если действительно народные массы последователей Латинизма количеством превосходят Христиан другого какого-либо вероисповедания: что же из этого следует? Церковь Христова, по цели и намерению Божественного своего Зиждителя, была Каѳолической, или вселенской, при самом своём основании, хотя далеко не обнимала собой вселенной? Она, по временным обстоятельствам, может быть и немногочисленной, каковой была во время Арианской ереси, и будет при скончании мира во времена Антихристова, однако при всем том и была и не престанет быть Каѳолическою. Приемля это в соображение, Пастыри Восточной православной Церкви не могут ли всякому глашатаю Римского Каѳоличества отвечать словами св. Григория Богослова: «Где суть убожеством нас поносящии и богатством своим кичащиися? Множеством людей Церковь определяющии и малую паству нашу презирающии? Божество измеряющии и людей на весы полагающии? Песок почитающии и светильников укоряющии? Простые камни собирающии и бисеры презирающии? Не ведят бо, яко песок обильнейший звезд, и простии камни множайшии прозрачных: толико сип оных чистейшии и честнейшии. Паки укоряеши, новая веро? Удержи мало прещение, да провещаем. Необидим, необчличим, не запретим, но увещаем; не уязвим, но уврачуем! Обида ли сие тебе мнится?»²⁰³

Если достоинство всякого дела ценится по цели и намерению, для коего оно совершается; то из напряжённейших усилий Римской пропаганды очевидно усматривается, что Латинские миссионеры проповедуют Иисуса Христа, не столько для прославления Его спасительного имени, не столько для обращения народов к Богу и для спасения душ человеческих, сколько для того, чтобы Государей, правительства и целые народы подчинить владычеству своего Папы. Поэтому миссионеры Римской пропаганды не могут сказать своим последователям подобно Апостолу, который говорил в своё время Коринѳянам: «Никтоже да хвалится в человецех: вся ваша суть: аще Павел, или Аполлос, или Кифа, или мир, или живот, или смерть, или настоящая, или будущая: вся ваша суть: вы же Христовы; Христос же Божий»²⁰⁴. Миссионеры Латинской пропаганды и словами, а ещё более своими действиями, внушают обращаемым в Латинское Христианство: «все ваше, ваши души и тела, ваше достояние и силы, все вообще, даже сам Христос, которого вам проповедуем, должны служить превознесению Папского имени!»

Какое же в сущности добро принесло народам распространяемое Римской пропагандой Латинское вероисповедание? В Америке оно произвело истребление первобытных, кротких её жителей; в Индостане, в Японии, в Китае, в Абиссинии – мятежи и кровопролитие; везде – интриги и вражду даже между народами единоплеменными! В Испании в последнее время тридцать лет господствовали мятежи и убийства, и не только не замечено, чтобы Латинское духовенство внушало народу подчинение и покорность законным властям; но ещё 3 Февраля 1852 года, один Францисканский монах дерзнул поразить кинжалом Испанскую Королеву²⁰⁵. Мало чем лучше влияние Латинства и в Португалии. Южная Америка, в которой Латинское вероисповедание фанатически господствует почти сорок лет, терзается междуусобиями. В тех странах, на островах Марианских и других, среди кровопролитий, народ помрачён самым чудовищным суеверием и утопает в разврате²⁰⁶. Впрочем, неизчисляя беспрестанных тревог и ужасов, которыми потрясаются те государства, можно бы спросить: в какой стране мира более совершается ужаснейших злодеяний, чем в Италии? В ней все виды отравления доведены до сатанинского искусства. По дорогам её господствуют грабежи и убийства; в самом Риме бандиты, посреди белого дня, с кинжалом в руке, нападают на прохожих и умерщвляют их почти не наказанно. Сам Папа, не доверяя своим подданным Латинского вероисповедания, окружён Швейцарцами, большей частью Протестантами. Известно также, что в Каире, Тунисе, Марокко, в Турции, наибольшее число ренегатов, по происхождению Итальянцы, а во Франции целые миллионы атеистов, коммунистов и социалистов. Размышляющему об этом невольно приходить на память анекдот, в исторической подлинности которого на Юге не сомневаются. В 18 столетии, Букарестский Паша, бывавшей от Турецкой Порты посланником при различных дворах Европейских Государей, вздумал однажды осматривать Валахию. Окруженный Татарами, он ехал своей дорогой и увидел вдали большую бричку, наполненную Доминиканцами и катившуюся ему навстречу. Паша, приказав задержать путешественников, стал спрашивать их: куда они едут и за чем? Доминиканцы отвечали, что едут в Турцию, проповедовать Христа Спасителя. – «Для какой цели?» возразил Паша. – Доминиканцы говорят: «чтобы посредством веры во Иисуса Христа неверные могли приобрести вечное блаженство! – «Хорошо, очень хорошо!» воскликнул Паша, «ах, как бы я рад наслаждаться этим блаженством! Но вот видите, я Азиатец, воспитан в неге, содержу в своём серале более сотни наложниц, и признаться не совсем чисто нажил своё богатство: оно досталось мне после удавленных мною, почти невинно, богатых купцов. Можно ли мне, не смотря на все это, по крайней мере не расставаясь с сералем, приобрести царство небесное?» – «О, нет!» возразили Доминиканцы, «надобно покаяться, распустить сераль, жить с одною женою, удовлетворить, по возможности, обиженных, неправедно нажитое раздать нищим!» – «А в ваших странах, из которых вы едете, нет уже чужеложников, любодеев, воров, разбойников, обманщиков?» спросил Паша. – «Ну! нет,» отвечали Доминиканцы, «нельзя сказать, чтобы у нас их не было!» – «Так вон же тотчас из наших стран!» закричал Паша; «потрудитесь прежде у себя вывесть злодеев; тогда приезжайте и к нам проповедовать своё вероисповедание!» и приказал Татарам прогнать Доминиканцев.

Распространяя всеми мерами пределы Латинской Церкви, Римская пропаганда вместе с тем распространяет и свои нововведения, неизвестные во вселенской Церкви, или, по меньшей мере, не бывшие общими в течении первых восьми веков Христианства. В сем отношении для Христиан, убеждённых в неизменном хранении Восточными Церквами первобытного учения и постановлений вселенской Церкви, прискорбно слышать и видеть:

Нововведения, возникшие в Римской Церкви, по отделении её от вселенской.

Кроме учения Римской Церкви о главенстве, или всемирном владычестве Папы над вселенской Церковью, также об индульгенциях, – учения очевидно вымышленного, не имеющего никакого основания, – в Римской Церкви, по отделении её от вселенской, появилось множество других нововведений, неизвестных в течении первых восьми веков Христианства и совершенно противных учению и духу первобытной Христианской Церкви. Для удостоверения в этой истине, нет надобности исчислять все такие нововведения. Соображая события на Западе, в продолжение средних веков, легко заметить по крайней мере происхождение новостей в Латинской Церкви. Римские Епископы, все свои усилия устремив к осуществлению замысла – подчинить своей власти Христианские Церкви и распространить повсюду своё владычество, требовали безусловной покорности себе от Епископов своего Патриаршества, и заботясь только об этом, сначала не видели, или притворялись, будто не видят их своеволия в изложении догматов веры и постановлений благочиния; a впоследствии, когда, от своеволия духовных, нововведения вошли в обычай, утвердили их своим авторитетом, ибо опасались, как-бы Епископы не воспротивились присвоенной Папами власти. Вот нововведения, более других обращающие на себя внимание Христиан Восточной Церкви.

1. Восточные Христиане прежде всего почитают новостью в Латинской Церкви учение её о происхождения Св. Духа.

Сущность учения первенствующей Христианской Церкви о предвечном исхождении Святого Духа состоит, как известно, в том, что слова Иисуса Христа заключают в себе положительное и самое определённое выражение истины в том месте св. Евангелия, где Он говорит: Егда же приидет Утешитель, Егоже Аз послю вам от Отца, Дух истины, иже от Отца исходит, той свидетельствует о Мне (Ин. 15:26).

В смысле этого Христова изречения написана Латинская молитва, читаемая на часах Латинскими Патерами, и очевидно запечатлённая характером глубокой древности. Текст её таков: «Mentes nostras, quæsumus, Domine (Pater cœlestis), Paraclitus, qui a Te procedit, illuminet et inducat in omnem, sicut Tuus promisit Filius, yeritatem, т. e.: «Мысли наши, молим Тя, Господи (Отче небесный), якоже обетова Сын Твой, да просветит и наставит (нас) на всякую истину Утешитель (Дух Св.), иже от Тебе исходит²⁰⁷. Очевидно, что в этой молитве, которую Ксёндзы, по Латинскому служебнику, всякий раз читают пред своею литургией, невозможно прибавить Filioque без того, чтобы не вышел совершенно нелепый смысл, или чтобы не превратить вполне порядка слов.

Но в V или в Ⅵ веке Испанские Епископы стали первые прибавлять в символе веры, что Дух Св. исходит и от Сына. Это нововведение перешло потом во Францию. А так-как не все принимали его: то Карл Великий, желая иметь такое же значение на Западе, какое Византийские Императоры имели на Востоке, созвал Собор, на котором решено это прибавление употреблять повсеместно. За тем Карл отправил послов к Льву Ⅲ, чтобы и в Италии введена была такая же прибавка. Папа Лев Ⅲ, слушая от Аббатов Адаларда и Бернария изустное изложение нового мнения об исхождении Св. Духа, думал-было сначала устранить нововведение снисходительною кротостью. Из собеседования об этом Льва Ⅲ с упомянутыми посланниками Карла В., так-как оно описано Анастасием Библиотекарем, с вероятностью можно заключить, что посланники, излагая новый догмат, сперва доказывали исхождение Святого Духа от Бога Отца, а за тем посредством, так называемого в логике, наведения, прибавляли, что Дух Св. исходит и от Сына Божия. Посему Папа, слушая послов, на некоторые их изречения изъявлял согласие, говоря: «так и я верую и признаю (ita credo, ita sentio)». Но как-скоро из разговора с ними узнал, что в Испании и Франции учат, будто Дух Св. исходит и от Сына, и что слова и Сына внесены уже в символ веры Испанскими и некоторыми Галльскими Епископами, тотчас решительно воспретил это прибавление²⁰⁸.

Вот отрывок из собеседования Льва III с послами Карла В., изложенный Анастасием Библиотекарем самою тяжёлой Латынью, и посему предлагаемый почти в перифрастическом переводе. Когда послы стали доказывать, что прибавление слов и Сына внесено в символ веры правильно, Папа сказал: «это защищение вашего мнения, или лучше сказать, ваша увёртка, не к тому относится, и не то имеет в виду: ибо Отцы, разсуждая о сем предмете, не то определили, или постановили, чтобы это ваше учение кто хочет, принимал или не принимал, но чтобы никто не дерзал того делать.» «Но не ты ли», возразили Папе послы, «позволил тот же символ петь в церкви? Разве от нас вошёл в Италию обычай петь символ веры? Не отсюда ли этот обычай перешёл к нам, и мы доселе поем его? Папа отвечал: я позволил петь, но не позволил прибавлять, или убавлять, или изменять что-либо в символе веры, при пении его. И чтобы сказать нечто строже (ибо вы принуждаете меня к сему), доколе вы довольствовались примером, который преподаёт Римская Церковь, поя символ веры при совершении священного таинства, дотоле не было никакой нужды, ни нам об этом заботиться, ни заставлять заботиться других. Напрасно утверждаете, что вы с прибавлением поёте символ веры потому что слышали других прежде вас певших его таким образом в иных странах: это до нас не относится, ибо мы символа веры не поем, а читая учим ему. Но читая его, или уча ему, прибавлять, или вносить что-либо в тот символ мы не дерзаем». – «Следовательно», сказал один из послов, «Ваша Святыня определяет, как вижу, чтобы то, о чем идёт спор, уничтожить в сказанном символе, и тогда уже каждому свободно можно, пением или чтением, учить ему других или изучать его»! – «С своей стороны, мы без всякого сомнения, точно так определяем», отвечал Папа, «и всячески советуем, чтобы и вы со своей стороны согласились на это!²⁰⁹"

Лев Ⅲ, по совести, и не мог иначе поступить; ибо имел в виду, что со времени третьего вселенского Собора, коим воспрещено произносить, писать и слагать иную веру, т. е. символ веры, ни один из последующих вселенских Соборов, не внёс в тот символ своеобразных определений, хотя последующие Соборы составляли определения догматов относительно предметов веры, ещё не заключавшихся в символе Никео-Константинопольском, и оспариваемых еретиками. Так 3-й вселенский Собор не внёс в символ веры своего постановления о лице Иисуса Христа и Пресвятой Девы, против Нестория, отвергавшего личное единство двух естеств в Иисусе Христе; Халкидонский 4-й вселенский Собор не внёс в символ веры своего определения о двух естествах Спасителя, против Евтихия и Диоскора; Константинопольский второй, a вселенский 5-й, не внёс в символ своего изложения веры, против Ѳеодора Монсуетского, Ѳеодорита и заблуждений Оригена; третий Константинопольский, а вселенский 6-й, не вставил в символ веры своего постановления о двух волях во Иисусе Христе, против Моноѳелитов; и наконец 2-й Никейский, a вселенский 7-й, не внёс в символ веры своего постановления о почитании св. икон, против иконоборцев.

Произвольную свою вставку в символ веры Латинцы усиливались доказывать первоначально многими местами свящ. Писания, из коих иные и теперь приводят в виде доказательства своего учения, особенно же изречение Спасителя в Евангелии Иоанна 16, 14. 15. Он (Дух Св.) Мя (Иисуса Христа) прославит, яко от Моего приимет, и возвестит вам. Вся, елика имать Отец, Моя суть: сего ради рех, яко от Моего приимет. Но приводя это и другие места из свящ. Писания, Латинские Богословы крайне остерегаются открывать своим ученикам, каким образом приведённое и подобные места св. Писания изъясняются св. Отцами и Восточною Церковью, потому что правильным толкованием тех мест опровергается вся сила Латинских софизмов. Кроме того, между новейшими Латинскими Богословами, благодарение Богу, проявляются и сознающиеся в истине относительно учения о сем догмате веры. Так, не смотря на умствования старинных Латинских Богословов, что Дух Св. исходит от Отца и Сына, ибо по изречениям свящ. Писания обоими посылается, Стефан Вист, один из учёнейших Латинских Богословов, сознается, что под выражением посылается, по учению Отцов Церкви, должно разуметь видимое, или невидимое, действие Сына Божия и Духа Св. во времени²¹⁰, а не исхождение их ипостасей от вечности. Аббат Бартелеми де Бургард, глубоко проникший в дух слова Божия, решительно утверждает, что в нем нет ни одного места, из которого можно было бы доказать вечное исхождение Духа Св. и от Сына. Усиливаясь убедить Протестантов в истине Церковного предания, Бургард говорит²¹¹: «где Протестанты видели в свящ. Писании, что Дух Св. исходит от Отца и Сына, что (Пресвятая Дева) Мария и по рождении (Спасителя) пребывает Девою, что можно крестить младенцев, что не должно перекрещивать еретиков? Все сии различные предметы, относительно коих они (Протестанты) согласны с нами (Латиницами), доказываются исключительно преданием». Впрочем по всему видно, что учёному Аббату Бургарду и жаркому новейшему защитнику Папизма Иезуиту Перроне с братией не известны сочинения наших писателей о происхождении Св. Духа, напр. Зерникава, Ѳеофана Прокоповича и новейшие исследования Преосвященного Макария. в противном случае, Бургард не утверждал бы, будто учение Латинской Церкви о происхождении Св. Духа, утверждается на предании Церкви, а Иезуит Перроне не уверял бы, будто православное учение о сем догмате веры возникло у Маноѳелитов и не приводил бы в подтверждение своего мнения спорных, сомнительных и подложных мест из творений Отцов Церкви, и оба, Бургард и Перроне, сознались бы искренно, что учение Латинской Церкви о происхождении Св. Духа и от Сына не имеет твёрдого основания не только в свящ. Писании, но и в учении Отцов и церковном предании. Хотя некоторые весьма немногие, Западные Отцы Церкви излагали учение о сем догмате обоюдно, и иногда согласно с новейшим учением Латинцев; но это, по сознанию блаженного Августина в трактате о крещении младенцев, бывало только в тех случаях, когда Церковь ничего решительного не определила о сем предмете веры. Если же в основание догматического учения о столь великой тайне Божества, каково учение о вечном исхождении Св. Духа, полагать несомненное предание Церкви: то большинство решительных свидетельств Отцов Церкви о сем догмате веры находится на стороне учения православного и окончательно на все веки определяет его.

2. К нововведениям Римской Церкви относится учение её о Римском Епископе не только касательно неосновательного его притязания, будто он есть верховный Судия и решитель споров, имеющих предметом догматы веры и правила благочиния, но и в том отношении, будто он есть Наместник Иисуса Христа на земле, Отец и правитель всех Церквей, правительств и Государей, и с званием Епископа соединяет в своём лице звание светского Монарха²¹². в ⅩⅩVII Апостольском правиле ясно изображено: «повелеваем Епископа, или Пресвитера, или Диакона, бьющего верных согрешающих, или неверных обидевших, и чрез сие устрашати хотящего, извергати от священного чина. Ибо Господь отнюдь нас сему не учил, напротив того Сам, быв ударяем, не наносил ударов, укоряем, не укорял взаимно, страдая не угрожал». Кроме сего, Господь заповедал Апостолам, а в лице их всем преемникам их: Князи язык господствуют ими, и велицыи обладают ими: не тако же будет в вас: но иже хощет в вас вящший быти, да будет всем слуга²¹³. А на суде предть Пилатом, Иисус Христос решительно сказал, что царство Его не от мира сего, т. е., что царство, или Церковь Его, не имеет никакого сходства с земными царствами, и состоит не в преобладании над народами, а в духовном управлении последователями Евангельского учения. В следствие сего, в истинной Церкви Христовой кроме епитимий, которые состоят во временном отлучении согрешающих от св. причастия, и других подобных вразумлений, нет ни телесного наказания, ни смертной казни. Самое крайнее наказание, например, еретиков, или грубых, нераскаянных грешников, ограничивается совершенным отлучением их от общения со св. Церковью. Если же последних Церковь отсылает и к светскому суду, то отсылает в ожидании от них исправления, и, простирая к ним материнскую свою руку, всегда готова принять их снова в свои недра, если они обращаются к ней с раскаянием в своём заблуждении. Руководствуясь таким духом, Церковь Христова всегда признавала несомненно Апостольским правило, которым постановлено: «Епископ или Пресвитер, или Диакон, в воинском деле упражняющийся и хотящий удержати обое, т. е. Римское (военное) начальство и священническую должность, да будет извержен из священного чина». Кроме сего, девятым правилом Константинопольского Собора, Церковь определила: «Апостольское и Божественное правило подвергает извержению Священников, дерзающих бить верных согрешивших, или неверных, нанёсших обиду. Ухищряющиеся же угодить своему гневу, и превращающие Апостольские постановления, разумеют сие токмо о биющих своеручно: хотя оное правило ничего такого неназнаменует, и правый смысл так разумети не попускает. Ибо по истине было бы не разсудительно и весьма погрешительно, аще бы нанесший своеручным биением три, или четыре удара, подвергаем был извержению, а между тем, по данной свободе, бити посредством повеления, простерший истязания до жестокости и до смерти, оставался бы ненаказанным. Итак, поскольку оным правилом определяется наказание за биение вообще: то и мы согласно определяем. Подобает бо Священнику вразумляти неблагонравного наставлениями и увещаниями, иногда же и церковными епитимиями, а не устремлятися на тела человеческие с бичами и ударами. Аще же некие будут совершенно непокорливы и вразумлению чрез епитимию непослушны, таковых никто не возбраняет вразумляти преданием суду местных гражданских начальников». Туже мысль внушает пятое правило Антиохийского Собора, а седьмым правилом 4-го вселенского Собора, постановлено: «вчинённым единожды в клир и монахам не вступать ни в военную службу, ни в мирской чин: иначе дерзнувших на сие и не возвращающихся с раскаянием к тому, чтоб прежде избрали для Бога, предавать анафеме».

Но Римские Папы, как известно из Истории, в качестве Государей своей области, производили много кровопролитных, пагубных для Италии войн; некоторые из Римских Первосвященников даже лично предводительствовали войсками и ходили в военных доспехах. Кроме того в Риме и почти повсеместно в государствах Латинского вероисповедания они учреждали кровавые, поражающие ужасом самое воображение, судилища, известные под именем священных инквизиций; а в своей области утверждали, и доселе утверждают смертные приговоры на уголовных преступников. Сообразно ли все это с духом царства Христова и с правилами благочиния первобытной Церкви Спасителя? Подражая Папе и его действиям в Италии, тоже самое делали и Епископы других областей: они были вместе светскими Герцогами и Князьями, управляли министерствами, как напр. Ришелье, Мазарини, Ксименес и другие, и лично распоряжались движениями войск.

3. К нововведениям Римской Церкви по справедливости следует отнести исключительный образ крещения, посредством излияния на крещаемого воды, в древности употреблявшийся только в крайней нужде, в чрезвычайно редких случаях, единственно над такими больными, которых, по чрезвычайному расслаблении их, никак не возможно было погружать в воде. Между тем этот образ крещения в Римской Церкви теперь самый обыкновенный, даже исключительный. Правда, что в древности некоторые, весьма немногие, Епископы решались крестить больных посредством окропления их водою; но, по свидетельству Церковной Истории, крещаемые таким образом считались несовершенно крещёнными. Так, Римский Епископ Корнилий говорит: «рукоположение в Пресвитера еретика Новата совершилось вопреки желанию не только клира, но и многих мирян, именно потому, что облитого на кровати (т. е. крещённого посредством излияния на него воды), не следовало возводить ни на какую степень»²¹⁴. И сколько известно, один только св. Киприан утверждал, что таинство св. крещения не теряет своей силы, хотя бы оно было совершено посредством излияния воды или окропления ею крещаемого. в подтверждение своего мнения, св. Киприан ссылался на изречение Пророка Иезекииля, который от лица Божия прорёк: воскроплю на вы воду чисту, и очиститеся от всех нечистот ваших²¹⁵; хотя это изречение, как видно из связи речи, правильнее разуметь вообще о ниспослании Духа Св. на верующих. Но допуская, что и посредством излиянии воды на крещаемого совершается таинство св. крещения: ибо кто, человек, могий возбранити Бога Духа Св.²¹⁶ который посредством воды в крещении отраждает крещаемого в жизнь вечную? – надобно заметить однако, что ни правилами св. Апостолов, ни постановлениями вселенских и частных Соборов, не только не подтверждается, но даже не оговаривается образ крещения посредством излияния, или кропления водою крещаемого. Напротив, в 50 правиле св. Апостолов ясно изображено: «аще кто, Епископ или Пресвитер, совершить не три погружения единого тайнодействия, но единое погружение, даемое в смерть Господню, да будет извержен; 7 правилом второго и 95 правилом шестого вселенских Соборов постановлено не перекрещивать тех только еретиков, которые крещены в три погружения. Церковный писатель второго века Тертуллиан²¹⁷, св. Василий В. и многие другие Отцы Церкви решительно утверждают, что великое таинство св. крещения совершается тремя погружениями и равночисленным призыванием лиц Св. Троицы²¹⁸. Для совершения таинства св. крещения тремя погружениями постановлено было в древности повсеместно устроять при церквах крестильни, из коих иные о сию пору существуют, напр. в Медиолане, в церкви св. Амвросия, и в Севилье. По свидетельству Ѳомы Аквинатского, на Западе ещё в XIII столетии повсеместно совершали крещение посредством погружения в воде, а не чрез излияние её на крещаемого²¹⁹. Только своевольное изменение древних постановлений в Латинской Церкви было причиной того, что исключительный образ крещения посредством излияния воды на крещаемого вошёл на Западе во всеобщее употребление, как будто утверждённый правилами вселенских или частных Соборов, и совершается Латинскими Священниками так, что если бы в наше время воскресли первенствующее Христиане: то смотря на обряд крещения совершаемого на Западе, не узнали бы, какое теми Священниками совершается таинство?

4. В 866 году Восточные Христиане в первый раз узнали, что по новому учению Римской Церкви, священное миропомазание, совершаемое над крещаемыми Священником, считается недействительным. Это сделалось известным по случаю столкновения Константинопольских миссионеров в Болгарии с Римскими, высланными Папой Николаем I, для подчинения этой страны своему престолу. Латинские Епископы в то время дерзнули вторично миропомазывать Болгаров, миропомазанных Греческими Пресвитерами. Святейший Патриарх Фотий, извещая о сем православных Патриархов прочих Восточных Апостольских престолов, между прочим писал, что если Священнику нельзя знаменать крещаемых св. миром, то нельзя уже и крестить, и священнодействовать, и совершать высочайшую из тайн церковных, Евхаристию²²⁰. Действительно, упомянутый поступок Латинских Епископов и вообще постановление Римской Церкви относительно таинства миропомазания тем удивительнее, что Священники, совершая над крещаемыми миропомазание, суть только орудия Епископов, которые обыкновенно одни освящают миро для сего таинства; что хотя совершать это таинство, как и св. крещение, относилось собственно к Епископам, однако те же побуждения, по которым Епископы давали власть Пресвитерам совершать св. крещение, заставили дозволить им и миропомазывать крещаемых. Посему, ещё Папа Сильвестр, по свидетельству Гаранзы, постановил, чтобы Пресвитеры, тотчас после крещения младенцев, и миропомазывали их²²¹; и в Римской Церкви совершение миропомазания через Пресвитеров в IV веке было столь обыкновенно, что блаженный Иероним предлагал вопрос, в смысле общеизвестной тогда церковной практики: «кроме одной хиротонии, которую совершает Епископ, чего бы не совершил Пресвитер²²²?» В VI же веке Григорий В. предписывал Сардинским Епископам совершать миропомазание тотчас после крещения²²³. Бонифатий Могунтский, именуемый Германским Апостолом, постановил, чтобы Пресвитеры без священного мира, благословенного елея и спасительных даров Евхаристии никуда не отправлялись; но чтобы везде, куда ни потребуются для исправления своей должности, тотчас могли быть готовы совершить должное²²⁴. В XII веке на Парижском Соборе постановлено: «Священники да внушают родителям представлять детей к миропомазанию, и что таинство миропомазания должно принимать после крещения²²⁵.» Но с усилением на Западе Папизма, эти правила были пренебрегаемы и, наконец, дошло до того, что власть совершать миропомазание предоставлена одним Епископам. Впрочем несообразность такого постановления, или обыкновения, с потребности верующих, на Западе всегда была ощущаема. Посему с ⅩⅤ века, Папы своими буллами начали почти вообще дозволять совершать миропомазание сперва Францисканским монахам, а потом Иезуитам и другим миссионерам в странах неверных, и не престают давать такую власть до нашего времени. Имея это в виду, нельзя постигнуть: почему Латинские Епископы в Болгарии вновь миропомазывали миропомазанных Греческими Священниками, a Латинские Богословы доселе утверждают, будто право совершать миропомазание принадлежит одним Епископам, и будто один Папа может своими буллами облекать такой властью Пресвитеров только в странах неверных. Разве Папская булла имеет более значения, нежели благодать Божия, сообщаемая Пресвитеру через рукоположение для совершения таинств? Или такие случаи, по которым и Пресвитер может совершать таинство миропомазания, бывают только в странах неверных, а в странах, обитаемых верующими, нельзя предполагать их?

Но Латинские Епископы и Ксёндзы, как свидетельствуют Польские историки, дерзали даже перекрещивать Русских, не смотря на то, что в Русской Церкви св. крещение совершается сообразнее с правилами св. Апостолов и Соборов (т. е. тремя погружениями крещаемого в воде), нежели по новому Латинскому образу крещения.

При сем нельзя не заметить и того, что древний обряд пострижения власов крещаемого после крещения, в Латинской Церкви теперь уничтожен, а в древней Римской Церкви совершался даже с некоторою особенного рода торжественностью. Так, по свидетельству Барония, Константин Император в 681 году, по пострижении сыновей своих Юстиниана и Гераклия, препроводил их волосы к Папе Бонифатию, в знамение будто того, как толкует Бароний, что они признают его своим Отцом, и дают обет внимать его советам и увещаниям²²⁶. Замечательно ещё, что лучшие Латинские Богословы отдавали преимущество Форме крещения, употребляемой в православных Восточных Церквах, и выражаемой словами: «крещается рабъ Божий во имя Отца, и Сына, и Св. Духа,» пред Латинской, которая произносится: «я крещаю тебя N....», потому что формой крещения, употребляемой в православных Церквах, устраняется древнее заблуждение, по которому в начале Христианства, некоторые силу крещения приписывали крестившим их, говоря: аз есмь Павлов, аз же Аполлосов, азь же Кифин²²⁷.

5. Относительно таинства покаяния, кроме нового учения об индульгенциях, совершенно чуждого древней Христианской Церкви, Римская Церковь ещё ограничивает власть духовников разрешать кающихся от всех грехов, и притом не по той необходимости, по которой в Восточных Церквах Священники обязываются ставленными грамотами – о разрешении своего недоумения относительно вящих и неудоборазсудных вин, о тягчайших беззакониях исповедующегося, представлять, не именуя лица кающегося, на разрешение местного Епископа. Вместо сего в Римской -Церкви грехи разделены на роды и виды, так что обыкновенные Ксёндзы не имеют власти разрешать кающегося от всех грехов его, и в самой разрешительной молитве Ксендз говорит: «разрешаю тебя от тех только грехов, от коих имею власть разрешать» (in quantum possum). Такие грехи именуются, в Латинской Церкви предоставленными разрешению высшей власти: casus reservati²²⁸. в следствие сего случается, что кающийся, исповедав свои грехи пред обыкновенным Ксендзом, принуждён обращаться к другим духовникам, имеющим, по данной им Папою власти, право разрешать тягчайшие грехи, либо идти в какой-нибудь привилегированный Папскими индульгенциями монастырь, либо ожидать разрешения от какого-нибудь Примаса, Папского легата и даже самого Папы. Обиду напр., или оскорбление, причинённое светским лицом духовному, по удостоверению Ксёндзов, Папа предоставил разрешать самому себе. Иные из грешников обращаются в Рим к великому Пепитенциарию (духовнику), одарённому для сей цели от Папы длинным жезлом, коим он прикасается, или слегка ударяет кающегося, в знак разрешения его от грехов. Есть такие жезлы, с соединённой с ними Папскою благодатью разрешения от грехов, и в других местах, напр., в Кармелитском монастыре, в м. Бердичеве Киевской, и в Бельсницком костёле, Могилёвской губернии. Правила же вселенских и частных Соборов и св. Отцов относительно применения епитимии к душевному состоянию кающегося совершенно оставлены и не в употреблении даже в отношении к явно грешникам: но как бы в замену их введено множество различных частных упражнений в многообразных молитвах, под названием «корунок», «розарий», и под другими. Эти молитвы совершаются по обету ревностнейшими из простого народа Латинцами, а преимущественно Латинками, в честь Богоматери, в воспоминание крестных страданий Спасителя, в честь св. Доминика, Антония Падевского, и проч. Обязавшиеся обетом совершать такие молитвословия носят монашеский параман и употребляют чётки, по которым читают в определённом числе приёмов молитву Господню, Богородице Дево, и другие, предполагая, что таким упражнением чрезвычайно угождают Богу. Вместе с тем выведывание грехов кающегося доведено Латинскими схоластиками до столь искусственной утончённости, что духовник, изучивший схоластическую казуистику, или нравственное Богословие какого-нибудь старого Иезуита, смотря по своим видам, самый лёгкий грех может по произволу выставить в очах кающегося самым ужасным, и на оборот самые тяжкие грехи извинить, представить ничтожными, и уверить кающегося, что ему нечего предаваться излишнему сокрушению о своей греховности; равным образом в самые обыкновенный добродетели, даже склонности к ним, представить чрезвычайными заслугами пред Богом. Неисчерпаемый источник такого искусства для Латинских духовников заключается в схоластических казуистиках и нравственных Иезуитских старинных Богословиях, в коих всякие грехи и всевозможные виды их исчислены с ужасающею подробностью и о каждом приводятся мнения различных схоластиков, из числа коих иные один и тот же грех считали неважным, a другие самым тяжким.

6. Но ни одно таинство Христианской Церкви не подверглось таким изменениям, и в литургическом отношении, и в преподавании его мирянам, как изменено в Латинской Церкви совершение и преподавание таинства Божественной Евхаристии. В первые времена Христианства, Божественная литургия, как и теперь в православных Церквах, повсеместно совершалась на языке для местных жителей удобовразумительном. Вместо множества доказательств сей истины достаточно свидетельство Оригепа, который, в ответах на возражения Цельса, говорит: «Греки во время молитвы употребляют слова Греческие, Римляне Римские, – каждый молится и по силе прославляет Бога собственным языком, и Господь слышит всех молящихся на всех языках.» Тоже со всею очевидностью утверждает и Кассиодор²²⁹. Кроме того, в Западных Церквах были в употреблении многие литургии сходные с Восточными; именно: в Галлии Гальская, в Медиолане литургия св. Амвросия, в Испании Мозарабская²³⁰, или Готѳская, в Англии, так-называемая, Гибернская. Но превозмогающая сила Пап и их курии, потрясавшая даже престолы Государей мало по малу, подчинив себе разными способами те частные Церкви, насильно ввела в них теперешнюю Латинскую миссу. Некоторые из частных Церквей горячо защищали древнее своё Богослужение, преданное им от их Отцов. Рассказывают, что в Испанской области Кастилии, народ, узнав о требовании Папы заменить Мозарабскую литургию Латинскою массою, долго противился этому и, наконец, положил решить спор о предпочтении литургии сперва единоборством. Для сей цели избраны были два воина, из коих один должен был защищать оружием преимущество Римской, а другой – Мозарабской литургии: и последний на поединке поразил того, кто защищал литургию Римскую. За тем Испанцы решили испытать преимущество литургий огнём. в следствие сего свитки, из которых в одном написана была литургия Латинская, а в другом Moзарабская, брошены в пылающий огонь, – и оказалось, что Римский свиток превращён был в пепел, a Мозарабский уцелел²³¹. Не смотря однако на то, Римским насилием побеждено и самое чудо. С 1068 года, при Папе Александре II, Латинцы постепенно стали вводить в Испании Латинскую миссу, и наконец, по обстоятельному требованию Григория VII, она вошла во всеобщее употребление на Западе²³².

7. В одиннадцатом же веке узнали Восточные Церкви о новом постановлении Латинистов употреблять для таинства Евхаристии вместо квасного хлеба опресноки. Сведав об этом, Константинопольский Патриарх почёл долгом обличить такое нововведение, неизвестное дотоле не только на Востоке, но и на Западе. И действительно, кроме свидетельства Римских Пап, Мелхиада (314), Сириция²³³ (384) и Иннокентия I (416 г.)²³⁴, об употреблении для Евхаристии хлеба квасного, и св. Епифаний говорит, что в древности только еретики Евиониты совершали сие таинство на опресноках. Кардинал Бона утверждал в своё время, будто причиною такого нововведения в Римской Церкви было охлаждение Христиан в приношении для Евхаристии хлебов, по древнему обычаю²³⁵. На это нововведение первоначально жаловались сами Римляне; но с укоренением его впоследствии и забыли, какой хлеб употребляли их отцы при совершении литургии. Изменив употребление квасного хлеба, нововводители стали придумывать и новые образы совершения Евхаристии. Так, вместо того, чтобы употреблять один хлеб, на котором, по учению Апостола²³⁶ издревле совершаема была Евхаристия, Латинисты стали совершать её на тридцати крошечных опресноках, в память будто бы 30 динариев, за которые Иуда продал Иисуса Христа. И не смотря на несомненное предание всех Восточных Церквей, свидетельствовавшее об употреблении в таинстве Евхаристии квасного хлеба, не смотря также на удостоверение в этом всех Восточных Отцов Церкви и Соборов вселенских и частных, между постановлениями которых и помину нет об употреблении опресноков в Божественной литургии,–нововведение утвердилось. К обличению Латинцев в этом отношении довольно, кажется, и того замечания, что Толедский, следовательно, Западный Собор, бывший в 693 году, воспретив для таинства Евхаристии брать отломок хлеба (crustula), постановил употреблять целый хлеб²³⁷.

Но, привыкши упорно защищать всякое своё нововведение, писатели Латинской Церкви усиливаются доказывать, будто и Спаситель совершил тайну Евхаристии на опресноке, и что в следствие сего она и должна быть совершаема таким образом. С этою целью, отвергая неложное предание Церкви о сем догмате, они, подобно Лютеранам, думают основать своё нововведение на одном свящ. Писании. Но никакое толкование слова Божия не поможет Латинским Богословам защитить своё мнение о хлебе Евхаристическом. Два Евангелиста Матѳей (26,2. 17), и Марк (14, 1), решительно говорят, что Спаситель совершил тайную вечерю в великий четверток, за день до Иудейской пасхи, а Евангелист Иоанн (18, 26) свидетельствует, что Иудеи, приведши Иисуса Христа к Пилату, не вошли в преторию, из опасения оскверниться сообщением с язычником, и лишиться законного права есть пасху. Самый день крестных страданий Спасителя не считался праздником, потому что Иудеи тогда занимались обыкновенными работами, как это видно из повеления их Симону Киринейскому, возвращавшемуся с поля, нести крест Иисуса на Голгоѳу (Марк. 15, 2). Кроме сего, никто из Евангелистов, ни Матѳей, ни Марк, ни Лука, – свидетельствуя, что Спаситель совершил тайную вечерю в один из тех дней, в который жителями Иерусалима приготовлялись пасхальный агнец и опресноки, – не говорит, что Иисус Христос взял для сего опреснок, а напротив все единогласно утверждают, что Он употребил хлеб, очевидно квасной; потому что Евангелисты, назвав дни приготовления пасхального агнца опресночными, умели бы ввести в речь и название опреснока, если бы он действительно был употреблён на тайной вечери, тем более, что и один намёк о закваске рождал уже в учениках Христовых мысль о хлебе. Тоже подтверждает и Апостол Павел, которого сам Господь научил совершать таинство Евхаристии²³⁸.

8. Самая литургия, или по-Латине, мисса (missa) в Римской Церкви подверглась столь многим изменениям, что в ней осталось весьма мало древнего. Некоторые Латинские писатели утверждают, будто их литургия передана им Апостолом Петром. Но достоверно известно, что она многократно была изменяема и переделываема, пока наконец явилась в настоящем виде. Западная мисса в первый раз изложена в письме в V веке, a Мураторий решительно утверждает, что она собрана при Льве, или в то время, когда Римскою Церковью управляли Феликс и Геласий²³⁹; следовательно, позже литургии Василия В., изложенной им около половины IV века. Настоящий же состав Римской литургии сделан по определению Тридентинского Собора, в следствие и на основании слишком шатких схоластических мнений. в неё внесена та новость, что приложение опреснока и вина в тело и кровь Господню приписывается единственно словам Христовым: приимите, ядите... пиите от нея вси... тогда-как почти все древние Отцы Церкви утверждали, что освящение даров Евхаристии совершается благословением совершающего литургию с призванием на них Духа Св., дабы Он освятил и приложил хлеб в тело, а вино в кровь Господню. Равным образом из всех древних литургий, Восточных и Западных, очевидно, что призывайте Духа Св. на предложенные дары Евхаристии, в древности совершалось после упомянутых слов Иисуса Христа, как о сию-пору совершается в православных Восточных Церквах. Но в XIV веке явилось на Западе, а в XV утвердилось мнение схоластиков, будто освящение даров Евхаристии совершается единственно словами Иисуса Христа. Мнение это схоластики усиливались утвердить на основании некоторых худо понятых изречений св. Иоанна Златоустого, св. Амвросия и Тертуллиана. Мысль сих Отцов Церкви состоит единственно в том, что сам Иисус Христос в собственном смысле невидимо совершает литургию; приносит Себя на ней в жертву, как учредитель таинства и единственный Первосвященник, прошедший небеса с кровью своею. Мысль эта ясно выражена в молитве Восточной, православной литургии, читаемой во время пения Херувимской песни, сими словами: Ты бо еси припосян и приносимый, и приемляй и раздаваемый Христе Боже наш, и Тебе славу возсылаем. Из этого однако же не следует, что преложение даров совершается одними словами Спасителя; что совершающий Божественную литургию не есть полномочное орудие Иисуса Христа; что смысл молитв, читаемых священнослужителем на литургии (а из этих молитв очевидно, в какой момент, по древнему преданию, совершается таинственное преложение даров), теряет своё значение, тогда как сам Спаситель св. Апостолам и их преемникам Пастырям Церкви даровал власть совершать таинство Евхаристии, завещав им: сие творите в Мое воспоминание.

9. Самым же резким нововведением относительно таинства Евхаристии в Римской Церкви надобно по справедливости, почесть то, что Римская Церковь отказала мирянам в Божественной чаше Евхаристии. Эта новость проявлялась сперва исподволь, в следствие произвольных её уклонений от древних постановлений вселенской Церкви: ибо, по сознанию лучших Латинских писателей, приобщение тайн Христовых до ХIII века на Западе совершалось повсеместно всеми верующими под обоими видами: «Достоверно знаем, говорит Кардинал Бона, что «в древности и клир и народ, и мужи и жены, принимали св. таинства под обоими видами»²⁴⁰. В XIII же веке, без предварительного какого-либо определения Римской Церкви, некоторые Епископы и Священники стали своевольно приобщать мирян под одним видом опреснока. Это нововведение произошло в следствие различных недоумений, возникавших во времена предшествующие. Сперва Папе Григорию II показалось несообразным с сущностью таинства Евхаристии полагать на престоле и освящать за одним разом две или три чаши, как водилось у Римлян в случае великого числа причастников, когда между тем большого потира не имелось. С IX века, из опасения пролития крови из чаши, вошло в обычай приобщаться из неё посредством трубочки, или Камышевой тросточки; а под конец XI века, частицу освящённого опреснока обмакивали в чаше и таким образом приобщали мирян. Но Урбан II, в 1095 году, уничтожил этот обычай соборным определением, которым постановлено, чтобы никто иначе не приобщался, как отдельно принимая тело и кровь Господню. За тем Пасхалис Ⅱ писал к Аббату Клюнианскому, повелевая, чтобы, приобщаясь тела и крови Христовой, всякий соблюдал предание Господа, и от того, что Христос заповедал и творил, никто не отступал по человеческому новому постановлению. Не смотря однако на то, схоластики об этом предмете рассуждали по своему, так что наконец, в следствие их мудрования, нововведение усилилось до того, что на XIII заседании Констанского Собора постановлено приобщать мирян под одним видом опреснока. Между тем это постановление Собора свидетельствовало само против себя; ибо в нем сказано: «хотя в первенствующей Церкви это таинство (Евхаристии) принималось верующими под обоими видами, но для избежания некоторых опасностей и соблазнов, благоразсудно введён обычай совершающим (таинство) принимать (Евхаристию) под обоими видами, a мирским под одним видом²⁴¹». Бывший же за сим Базельский Собор, на XXX заседании своём, постановил дозволить Богемским и Моравским Славянам приобщаться св. тайн под обоими видами опреснока и вина. Впрочем постановление Констанского Собора во многие монастыри на Западе вводимо было с чрезвычайным затруднением и прислуживавшие при совершении литургии, по обычаю Римской Церкви, миряне приобщались под обоими видами. Размышляя о сем нововведении, не возможно не видеть, что оно совершенно противно даже постановлениям древней Римской Церкви. Папа Лев В. (в 440 году) утверждал, что приобщающиеся таинства Евхаристии только под видом хлеба, должны быть отлучены от общения Святых, а Папа Геласий писал в своё время: «дошло до нас, что некоторые (Манихеи), принимая тело Христово, не приобщаются Божественной крови; но таковые, или да приобщаются обоим таинствам, или всецело да отвергаются его: ибо без явного поругания святыни, нельзя допустить подобного деления одного и того же таинства»²⁴².

При всем том Латинские Богословы усиливаются доказать, будто причащение мирян таинству Евхаристии под одним видом опреснока законно; и в подтверждение своего мнения представляют преимущественно следующее:

а) «Нельзя», говорят, доказать, что причащение «Евхаристии под обоими видами безусловно необходимо.»

Как будто недостаточно того, что Спаситель сказал: приимите, ядите... пийте от нея вси. Можно бы Латинцев спросить: относится ли чаша благословения к сущности Евхаристии, или не относится? Если относится к сущности Евхаристии, то относится и к сущности приобщения; если нет, то и при совершении таинства она без нужды. Притом же, от кого вселенская Церковь научилась преподавать таинство Евхаристии мирянам под обоими видами, как не от Апостолов? И такому их постановлению даже Латинская Церковь следовала свыше двенадцати веков. Что же? не уже ли Апостолы и вся вселенская Церковь в продолжении толиких веков не знали, в чём состоит сущность приобщения си. тайн? Если знали, то чаша крови сколько относится к сущности таинства Евхаристии, столько же относится и к сущности приобщения.

b) Иоан. 6, 57. 58. 51. Спаситель сказал: Аще кто съест от хлеба сего жив будет во веки; ядый хлеб сей жив будет во веки. Хлеб, его же Аз дам, плоть Моя есть. Следовательно, приобщаясь одного тела Христова, можно, говорят, приобресть жизнь вечную. Это доказательство такого рода, как если бы кто из Деяний (7, U), где говорится, что Иосиф, бывший при Фараоне, пригласил семьдесят пять душ своего родства, – стал доказывать, что в Египет перешли только души Иосифовых родственников, a тела их остались в Палестине. Точно таким образом из Евангелия Иоанна 1, 14: и Слово плоть бысть, еретики Аполлинаристы доказывали, что Спаситель не имеет души человеческой; a Ариане из того, что Иисус Христос в Писании иногда именуется просто человеком, заключили, что Он – Сын Божий неединосущный Отцу небесному. Но известно, что как в свящ. Писании, так и в обыкновенной человеческой речи нередко частью целого означается целое. Притом Спаситель решительно сказал, Ин. 6:53: Аще не съесте плоти Сына человеческого, ни пиете крови Его, живота не имате в себе.

с) Деяний 2, Д2., говорится о всех верующих: бяху терпяще во учении Апостол и во общении и в преломлении хлеба и в молитвах. 20, 7. Собравшимся учеником преломити хлеб, Павел беседоваше к ним... 11. Возшед же (Апостол Павел) и преломь хлеб, и вкуш, довольно же беседовав даже до зари, и так изыде. Но если сии тексты относить не к вечерям любви, бывшим во время Апостолов, а к Евхаристии: то из них ближе всего следовало бы, что сами Апостолы совершали Евхаристию на одном хлебе, без благословения чаши Господней. Между тем, едва-ли кто-либо даже и из Латинских писателей дерзнёт утверждать, что священнослужитель может совершать таинство Евхаристии на одном хлебе.

d) Утверждают ещё Латинские Богословы, будто и Церковь Восточная в известные дни св. четыредесятницы совершает литургию преждеосвящённых даров под видом одного хлеба, и приобщает таким образом на ней и по частным домам опасно больных. Прежде чем приводить такое доказательство, Латинским писателям лучше бы справиться у своего археолога Гоара: тогда они убедились бы, что в Восточных Церквах Божественный хлеб Евхаристии, приготовляемый для литургии преждеосвящённых даров, равно-как и запасные дары для больных, предварительно напаяются кровью Господнею. Этот обычай восходит до такой глубокой древности, что необходимо признать его постановлением самих Апостолов. Иначе не возможно было бы решить, почему Отцы Церкви, в столь важном таинстве, как Евхаристия, не допускавшие никаких нововведений, не восстали против такого обычая, если он появился в Восточных Церквах после Апостолов.

Другие доказательства, представляемые Латинскими писателями в защиту этого нововведения, столь слабы, что падают сами собою. Таковы напр., опасность пролития крови, естественное отвращение многих от вина, и проч. Ибо, с одной стороны, св. Церковь на всякий случай постановила известные правила; с другой, и Латинская Церковь не знала таких причин более двенадцати веков.

10. К нововведениям Латинской Церкви касательно Божественной литургии относится ещё обыкновение совершать шёпотом несколько литургий в одном и том же храме, в одно и тоже время на нескольких престолах, неотделённых никакими преградами, подобно тому, как отделяются в Восточных Церквах придельные храмы, из коих каждый по сему составляет как бы отдельный храм, в коем только однажды в день на одном престоле совершается литургия, во образ того, что Иисус Христос вошёл единожды в вечное святилище с своею кровью²⁴³. В Латинской Церкви нововведение совершать литургию в одно и тоже время, в одном храме, на различных престолах, до того усилилось, что при самом посвящении избранного в Епископы, посвящающие его Архиепископ и посвящаемый, каждый порознь служит обедню на отдельном престоле²⁴⁴. Могут ли за тем последователи Латинизма говорить с Ап. Павлом: все мы от единого хлеба приобщаемся²⁴⁵? Кроме сего, в Христианской древности самые престолы в храмах, для возбуждения большого благоговения к таинству Евхаристии, отделялись не только решётками, в замену коих впоследствии стали устраивать в Восточных храмах иконостасы, но и завесами. Так св. Иоанн Златоуст, в толкование на послание к Ефесеям, говорит: «Егда узрим влекомы сугубые двери, тогда вознепщуем разводитися небеси свыше, и нисходити Ангелов.» Но теперь в Латинских костёлах алтари постоянно открыты для всякого зрителя.

А как, по воле Пап, в Латинской Церкви всякое Богослужение неизбежно должно совершаться на Латинском языке, отчего служение вечерни и заутрени, не смотря на всевозможное их сокращение, не имеет никакого отношения к мирянам и бесполезно для них: то в Латинских костёлах с раннего утра начинают Ксёндзы и продолжают до полудня служить миссы, или обедни, из коих только последняя совершается на распев при звуке органа и других музыкальных инструментов, a прочие читаются шёпотом. От этого в Латинской Церкви произошла особенного рода набожность слушать в один день как можно больше мисс. Так к числу чрезвычайных подвигов Польской Королевы Кунегуиды, супруги Болеслава Стыдливого, описатель её жития, Иезуит Петр Скарга относит и то, что она иногда в один день слушала тридцать мисс²⁴⁶. Между тем можно сказать, что последователи Латинского вероисповедания не слушают своей миссы, ибо хотя слышать некоторые слова, но, не зная Латинского языка, не понимают их, а только смотрят на свои миссы. И хотя для ознакомления мирян Латинского вероисповедания с достоинством и важностью миссы множество у них издано молитв, приспособленных к действиям миссы и для объяснения её обрядов, даже появились переводы самой миссы па новейшие языки, но обыкновенно последователи Латинского вероисповедания, умеющие читать, читают во время миссы молитвы под гул органов совершенно другого содержания, а простой народ только смотрит на действия своих Патеров и становится на колени по звуку колокольчиков, коих звоном даётся знак, когда совершаются важнейшие действия миссы. От этого происходить, что, если служат. миссы за одним разом на нескольких престолах: то в Латинских костёлах такое происходит неустройство, что стороннему трудно понять, что именно в них совершается. Но как бы в вознаграждёние мирян за то, что они принуждены слушать миссу на языке непонятном для них, все обряды и действия совершающего миссу определены Римским служебником с такою подробностью, что священнослужитель действует не столько по содержанию молитв и возбуждённым ими ощущениям, сколько по мелочным указаниям служебника (missale), всякий раз как автомата, то слагая и распростирая руки, то обращаясь к народу, или поднимая глаза к небу, то перенося служебник с одного угла престола на другой, или ставя его на средину, не смеет даже другими пальцами взять дискос, чашу, жертву, как только теми, коими указано в служебнике. Правда, ревнители Латинского вероисповедания во всем этом усматривают новое доказательство своего мнения, будто их Церковь вселенская, и превозносятся тем, что их Священники единообразно повсюду распростирают и слагают руки, возносят и опускают глаза, переносят с места на место свой служебник и обращаются к народу. «Вот как, – восклицает один из них, – все: и место, и молитва, и внешние знаки, составляют повсеместное в целом мире единство и направлены к одной цели»²⁴⁷. Но можно бы спросить таких ревнителей: не уже ли они не признают Католиками состоящих в Унии с Римскою Церковью некоторых Славян, Маронитов и других, вынужденных обстоятельствами признавать Папу главою вселенской Церкви? Не уже ли те Униаты не принадлежат к Римской Церкви, потому что совершают Богослужение на Славянском, Сирском и других языках, и употребляют при совершении своих литургий и других Богослуженых обрядов совершенно отличные от предписанных Римским служебником? Зачем же Латинские писатели, по случаю воссоединения в России Униатов, вопияли, что в ней столько-то миллионов Католиков перешло в схизму?

11. К нововведениям Римской Церкви касательно литургии можно отнести и то, что Латинские Патеры, из угождения людям богатым, с разрешения своего начальства, совершают миссы в частных домах, на обыкновенных, комнатных столах, тогда-как, по постановлению древней вселенской Церкви, литургия не должна быть совершаема даже в храме, неосвящённом предварительно по чиноположению. Св. Церковь издревле столь строго соблюдала сие постановление, что св. Афанасий Б., обвиняемый в нарушении этого постановления, должен был оправдываться пред Императором Констанцием, и говорил, что его в одном городе, собравшийся в день Пасхи народ, настоятельным своим требованием заставил совершить литургию в неосвящённом храме²⁴⁸.

12. В таинстве Священства Римской Церковью введена та новость, что при постановлении Священников, Епископ, между прочим, помазывает их елеем оглашенных²⁴⁹. Между тем Латинские Богословы сознаются, что Церковь их о сию пору ничего положительно не определила, в чем, состоит вещество и форма постановления во Священство, и не могут согласиться в мнениях о том: вещество, или видимое знамение Священства, составляет Епископское ли рукоположение, или вручение рукополагаемому священных сосудов, служащих к совершению таинства Евхаристии? Равным образом Латинские Богословы недоумевают: в чем состоит форма, то есть слова, коими сообщается посвящаемому благодать Священства?²⁵⁰ Это происходит очевидно от того, что, присовокупив новые, неизвестные древности, обряды, Папы хотели приписать им преимущество пред рукоположением; но впоследствии, усмотрев, что видимым знаком сообщения Священства древность признавала одно рукоположение, не знали, какое значение дать новым обрядам? А что в древности единственным видимым знаком сообщения благодати Священства было Епископское рукоположена – видно из 5 главы древних книг, приписываемых св. Дионисию Ареопагиту²⁵¹ из 9 правила Никейского 1-го вселенского Собора, из 9 правила Неокесарийского, из 10 и 17 правил Антиохийского, 10 Анкирского и 14 правила 7-го вселенского, также из 3 правила Карфагенского Соборов.

13. По отделении Западной Церкви от Восточной, на Востоке узнали ещё, что по учению Римской Церкви души усопших Христиан, не успевшие принести деятельного покаяния, вступают в огненное чистилище, где очищаются от грехов мучениями во огне, а души Святых отходят прямо к блаженству и получают полную награду небесную. На Флорентийском Соборе Латинские Богословы усиливались доказать, что в будущей жизни есть огонь, и временный, чистилищный, и вечный: а Греки утверждали, что по их мнению, временное наказание душ грешных состоит в том, что они на время отходят в место скорби и мрака, и наказываются лишением света Божественного, и освобождаются от сего мрака и скорби молитвами, приношением Церковью бескровной жертвы и милостынею, но не огнём; что до пришествия на суд Иисуса Христа и воскресения мертвых, как души нераскаянных грешников терпят мучение ещё неполное, так н души Святых не наслаждаются ещё полным блаженством²⁵².

Древняя вселенская Церковь касательно места, в котором находятся души раскаявшиеся при смерти, но не очистившиеся от грехов полным покаянием, не требовала от Христиан исповедания определённого. Она только постоянно молилась и внушала верующим молиться и давать милостыню о помиловании таких душ и причислении их к сонму праведных. О месте же, в которое отходят такие души мнения св. Отцов были различны. Так напр. св. Кирилл Александрийский²⁵³ св. Иоанн Златоуст²⁵⁴, Ефрем Сирин и некоторые другие полагали, что души верующих, о поминовении коих Церковь молится, – не выполнивших до смерти всех условий покаяния, задерживаются на воздухе, проходя различные мытарства, на коих истязуются и судятся за все роды грехов, содеянных ими, доколе, споспешеством Церкви, и верующих, оставшихся в живых, не перейдут в место блаженства. И в Богослужебных книгах православных Церквей по сию-пору читаются молитвы такого содержания; напр., в каноне, певаемом при разлучении души от тела. Мнение это утверждается на изречении Ап. Павла, который в послании к Ефесеям, 2, 2., именует духа тьмы князем власти воздушной²⁵⁵. Такого же мнения придерживались и некоторые Западные писатели. Так в древних Богослужебных книгах Латинской Церкви, в чине таинства Елеосвящения, священнодействующие, помазывая больного елеем, некогда читали следующую молитву св. Амвросия: «Помазую тебя освящённым елеем, во имя Отца, и Сына, и Св. Духа, да, подобно помазанному воину, приуготовленный на брань, возможеши победити власти воздушные.²⁵⁶» В требнике (sacramentarium), изданном в Венеции с утверждения Папы Льва X, читается молитва: «Помазую тебя священным елеем, да, ограждённый сим помазанием, возможеши мужественно стати противу различных полчищ, во имя Отца, и Сына, и Св. Духа²⁵⁷». В древнем кодексе Галитгария, жившего около 820 года, читается следующая молитва: «Помазую тебя освящённым елеем, да подобно воинам, приуготовленный на брань, возможеши победити воздушные полчища²⁵⁸».

Св. Василий В.²⁵⁹, св. Амвросий Медиоланский²⁶⁰, св. Андрей и Арефа Критские²⁶¹, и Феофилакт Болгарский, полагали, что души умерших, непринесших в жизни всецелого покаяния, нисходят во ад, и дотоле задерживаются в нем, доколе Бог нё простит им согрешений их, ради безкровной жертвы и моления св. Церкви, также ради молитв, милостыни и приношений в храмы верующих²⁶². Вообще же, все знаменитейшие Отцы Церкви полагали, что души праведных, умерших до пришествия Спасителя на землю, содержатся в аде. Учение их имеет основание в тех местах свящ. Писания, в коих говорится, что ветхозаветные Патриархи, умирая, сказывали о себе, что они нисходят во ад, как то: Быт. 37:35. 42, 38. Иова 7, 2. 14, 13. 17, 16. Исаии 14:13–15. Иезекииля 31, и 32, где ад представляется подземною, мрачною областию, в которую переселяются все души умерших. Таже мысль заключается в 1 послании Петровом 3, 18–21, где говорится, что Иисус Христос нисходил духом своим в темницу духов – проповедать духам, противившимся проповеди Ноя, во время строения ковчега, я в послании к Ефесеям 4:8–9., где Апостол пишет, что Иисус Христос, нисшедши в преисподнюю, или в дóльнейшие страны земли, пленил плен адовый. Вообще все Отцы Церкви согласно учили, что когда тело Иисуса Христа лежало во гробе, тогда Спаситель, нисшедши с душою своею во ад, извёл из него души праведных, ожидавших Его пришествия. Мнению о том, что души праведных до пришествия Христова нисходили во ад, а по пришествии Спасителя содержатся во аде и души людей не выполнивших всех условий покаяния, по-видимому, противоречит Евангельская притча, от Луки (Лук. 16:22–26), в которой говорится, что богач, будучи во аде и мучась в пламени, увидел вдали Авраама и Лазаря на лоне его, и что, по словам Авраама, утверждена великая пропасть между тем местом, где он находился с Лазарем, и тем, в котором мучился богач, и подобные ему, в пламени. Но эта притча имеет свою частную цель: Спаситель выражает ею то, что после смерти покаяние не возможно и бесполезно. Состояние умерших во аде ближе описывается в указанных выше местах Исайи и Иезекииля, где ад представляется в виде обширной области, в которую нисходят все вообще души умерших, и в которой, по изъяснению Афанасия Александрийского, одни из них утешаются ещё надеждою прощения грехов своих, a другие чувствуют уже, что они на веки отвержены милосердием Божиим. Это объяснение тем естественнее, что состояние душ во аде есть переходное, временное, сколько бы оно ни продолжалось; что в этом отношении ад есть место, подобное обыкновенным темницам, в которых, по обстоятельствам, содержатся узники и за малые вины, часто только по подозрению в каком-либо преступлении, и, уверенные в своей невинности, надеются оправдаться на суде, и получить свободу; содержатся и преступники важные, знающие, что по изведении их из узилища они неизбежно подвергнутся жесточайшему наказанию по законам. Притом, надобно заметить, что кроме указанного места у Евангелиста Луки, в котором некоторые Богословы под адом разумеют место бесконечного мучения, – вечное злосчастное состояние отверженных нигде в свящ. Писании не именуется адом, а называется огнём и пламенем²⁶³, тьмой кромешной²⁶⁴, геенною огненной, огнём неугасимым²⁶⁵, и другими названиями, означающими бесконечно мучительное, безотрадное состояние осуждённых. Если же принять в соображение, что упразднение смерти, о котором говорит Апостол, 1Кор. 15:26–54, – в откровении Иоанна Богослова 19,20, изображается ввержением смерти в озеро огненное; то и ад будет упразднён, ибо в том же месте говорится, что и он вместе с смертью будет ввержен в это озеро. Замечательно, что и Римляне, по Богослужебной своей книге (missale), молятся не об избавлении душ из чистилища, но об изведении их из ада и из озера, не имеющего воды: libera eos ex inferno et de lacu, non habente aquam²⁶⁶. Таким-образом древние Отцы Церкви, утверждали ли они, что души умерших, не выполнивших всех условий покаяния, проходят воздушные мытарства, или полагали, что они нисходят во ад, во всяком случае выражали одну и туже мысль, что состояние душ по смерти есть ещё не решительное, а переходное, не чистилище в смысле Римлян.

Впрочем, некоторые Отцы Церкви говорили и об огненном очищении человеческих душ; но, как усматривается из связи их выражений об этом, под огненным очищением они разумели, или огонь временных скорбей и искушений, или огонь умственный, освещающий душу, или тот, от коего сгорит земля в последний день мира и который окончательно искусит дела каждого. Только св. Киприан, в 52 письме, св. Григорий Нисский, в слове о умерших в вере, и св. Григорий Назианзин, в 39 слове, допускают очистительный огонь по смерти; но ни из чего не видно, будто под очистительным огнём они разумели огонь чувственный²⁶⁷. Блаженный Августин в книге о граде Божием, упоминая об огне переходящей скорби, который, по мнению некоторых, сжигает по смерти все мирское простительное, заключает: «сего мнения не отвергаю: потому что оно может быть и истинно²⁶⁸!» Из этого очевидно, что древняя Церковь не проповедовала огненного чистилища в том смысле, в каком Латинские Богословы хотели навязать его Грекам на Флорентинском Соборе.

Впоследствии и Латинские Богословы, удержав название чистилища, стали разсуждать о сем предмете не согласно с Флорентийскими Богословами. Так напр., известный писатель Беллармин утверждал, что Церковь их не заставляет верить, будто в чистилище есть истинный огонь в собственном смысле, и такого же вида, как Наш стихийный огонь; что Церковь Римская не определила качества страданий в чистилище: состоит ли это мучение в огне, или только во мраке и скорби, или в ином мучении²⁶⁹. Вообще в настоящее время лучшие Богословы Латинской Церкви доказывают только следующие положения: 1., Есть чистилище, или лучше сказать, состояние, в котором души умерших, не очистившиеся покаянием, должны понести наказание за свои грехи. – 2., Души умерших, находящиеся в таком состоянии, облегчаются вспомоществованиями верующих, а бескровная жертва литургии есть такая жертва за усопших и за живых, которая приносит им особенную пользу²⁷⁰.

Что совершенное блаженство Святых и всех помилованных милосердием Божиим воспоследует со вторым пришествием Господа, истина эта столь ясно изложена в слове Божием, что не требует других доказательств. Для сей цели достаточно взглянуть на следующие места свящ. Писания: Даниила 12, 2. Мф. 25:34–46. 2Тим. 4:8. Апок. 21, 22. Подобно сему и состояние отверженных, как духов, так и душ нераскаянных грешников не есть ещё решительное, что очевидно усматривается из следующих мест: 2Петр. 2,7. Иуды 6, Апок. 22, 17. На этом основании св. Отцы Церкви: Иycтин Мученик²⁷¹, св. Амвросий Медиоланский²⁷², св. Григорий Двоеслов²⁷³, также блаженный Августин²⁷⁴ и другие, из новейших Папа Николай V, почти одними и теми же словами излагали ту мысль, что состояние душ, умерших до второго пришествия Спасителя, как праведных, так и нечестивых, есть состояние ожидания, по которому души праведных, наслаждаясь покоем, небесною отрадою и блаженным соединением со Христом, ожидают торжественного прославления своего вместе с телами своими, и неизреченных вечных радостей; а души нераскаянных грешников, чуждые всякого утешения и отрады, терзаясь совестью, и стеная об утраченном ими блаженстве, предощущают страшные мучения, ожидающе их вместе с телами их по суду Спасителя, в последний день мира. Современные Латинские Богословы, усиливаясь доказать учение своей Церкви, что души праведных наслаждаются уже полным блаженством, и убеждаясь в невозможности доказать это учение, увёртываются, по своему обыкновению, подразделением вечного блаженства праведных на частное и всецелое (particularis et totalis); и под первым разумеют настоящее состояние тех душ, а под вторым состояние, ожидающее их по воскресении из мёртвых и соединении с телами²⁷⁵.

14. Вообще, обращая внимание, как на новые догматы Римской Церкви, так на уставы благочиния и введённые ей обычаи, кажется, что Римская Церковь с особенною заботливостью старалась провести самую резкую черту своего отделения от древней Христианской Церкви почти во всех отношениях, напр.

а. По свидетельству св. Иустина Мученика и Тертулиана²⁷⁶, живших во втором и третьем веке, с первых времён Христианства свято хранилось предание, по которому во все воскресные дни, также со светлого дня Воскресения Христова до недели Пятидесятницы, общественное Богослужение совершалось без коленопреклонения, и 1-й вселенский Собор 20 правилом постановил, чтобы в эти дни, верующие приносили молитвы, стоя на ногах. «Потому», как учит Василий В., «что вся Пятидесятница есть напоминание воскресения, ожидаемого в будущем веке.²⁷⁷» Вопреки этому в храмах Римской Церкви молящиеся в эти времена если не сидят на скамьях и в креслах, то большею частью стоят на коленях.

b. Св. Лев Папа Римский, во втором слове о посте после Пятидесятницы, именуемом у нас Петровым, говорит: «Мы уверены, что Дух Св., сошедший в пятидесятый день по Пасхе в великом обилии, между прочим, внушил нам по окончании настоящего торжества, поститься, чтобы посредством воздержания научить нас добродетелям, так как пресыщение было началом греха. «Теперь же в Римской Церкви после Пятидесятницы не бывает поста, a вместо того, в противность древнему постановлению Церкви, постятся в понедельник, вторник и среду перед праздником Вознесения Господня, называя те дни крестовыми, тогда как, по свидетельству блаженного Августина, в древности, в эти дни не постились²⁷⁸.

c. В отношении Церковного благочиния Римская Церковь издревле не только не дорожила Апостольскими преданиями, но даже, отвергая постановления вселенских Соборов, вопреки им вводили обычаи противные. Доказательством этого может служить господствующее в Римской Церкви обыкновение поститься по субботам. Во свидетельство Апостольского предания, воспрещающего поститься по субботам, вселенская Церковь издревле принимала 64 Апостольское правило, в коем изображено: «Аще кто из клира усмотрен будет постящимся в день Господень (Dominica, Воскресение) или в субботу, кроме единые токмо (великия субботы): да будет извержен.» Что в этом правиле содержится истинно Апостольское предание, очевидно из всеобщего последования ему не только Восточных Церквей, но и некоторых Западных, напр. Африканской и Испанской, даже всех еретических обществ, отторгшихся на Востоке от вселенской Церкви, с четвёртого века по девятый. Писатель шестого века, Дионисий младший указанного правила не внёс в свой сборник Церковных правил и канонов, вероятно потому, что собственно в Римской Церкви, по свидетельству Сократа Схоластика ещё в четвёртом веке был уже обычай поститься в субботы, а в шестом он утвердился в Риме до того, что уже трудно было отменить его и указанием на Апостольское правило. С тех пор, до настоящего времени, Латинские Патеры защищают свой обычай поститься в субботу тем же сомнительным преданием, которым в своё время защищал его пред блаженным Августином какой-то мещанин, и защищал, как сознавались издатели творений блаженного Августина²⁷⁹, весьма глупо (stultissime). Тот мещанин утверждал, будто субботний пост учреждён св. Ап. Петром, по случаю состязания его с Симоном волхвом, будто состязание с ним происходило в субботу, и будто для посрамления Симона волхва, хвалившегося, что он вознесётся на воздух, Ап. Пётр повелел всем бывшим тогда в Риме верующим поститься. в опровержение такого довода, блаженный Августин писал к некоему Пресвитеру Казулину, что почти во всей вселенской Церкви, от востока до Запада, нет обычая поститься по субботам; что так как этот пост не имеет твёрдого основания в предании, то постящийся в субботу производит в Церкви претыкание и соблазн (offendiculum et scandalum); что предание, будто Ап. Пётр учредил субботний пост по случаю состязания с Симоном волхвом, сомнительно; что если бы кто стал утверждать, будто и другие Апостолы следовали этому обычаю, только верной ему осталась одна областная Римская Церковь, то можно было бы доказать с большей достоверностью, что Римская Церковь не сохранила о сем истинного Апостольского предания; что в этом отношении надобно без малейшего уклонения держаться повсеместного обычая Восточных Церквей, откуда началась проповедь Евангелия и где все церковные обычаи учреждены Апостолами совместно с Ап. Петром, что должно поститься только в одну великую субботу. Но как по времена блаженного Августина до Восточных Церквей едва-ли доходили слухи о субботнем посте Римлян, и спора об этом между Церквами не было; то соблюдение, или несоблюдение поста в субботу некоторые считали тогда, вероятно, предметом безразличным, – что подтверждает и блаженный Августин в послании к упомянутому Пресвитеру, указывая даже на авторитет св. Амвросия Медиоланского. Во время пребывания Августина в Медиолане, где тогда ещё не постились по субботам, мать его, следуя обычаю Римской Церкви, относительно сего предмета пришла в недоумение. Для разрешения её недоумения, Августин обратился к св, Амвросию, который отвечал: «Что могу я сказать об этом предмете, кроме того, что сам делаю!... когда я здесь (в Медиолане); то не пощусь в субботу, а когда бываю в Риме, пощусь. – Поступайте и вы таким образом²⁸⁰.» Но нет сомнения, что ни блаженный Августин, ни св. Амвросий не выразили бы такого безразличного понятия о субботнем посте, если бы в их время было узаконено не поститься в субботу, как это узаконено впоследствии 55 правилом 6-го вселенского Собора. Не смотря, однако на упомянутое, при разделении Церквей уже существовавшее, правило, Римская Церковь лучше хотела обобщить частный свой обычай, чем принять то, что постановит вселенский Собор. Движимый этим духом, Григорий VII на Римском Соборе, в 1078 году, предписал непременно воздерживаться по субботам от ядения мяса. Такое правило, вероятно, и на Западе сперва казалось странным, потому что не скоро вошло в частнейшие Церкви. Так во Франции, ещё в XIV веке по субботам поста не держали²⁸¹; а Испанская Церковь в этом отношении постоянно следовала древнему Апостольскому преданию, и никак не соглашалась подчиниться постановлению Григория VII, так что Папа Венедикт ХIV в 1715 г. принуждён был буллою (breve Apostolicum), на имя своего нунция в Испании, дозволить Испанцам есть по субботам мясо всякого рода животных (diebus sabbati, quascunque carnes animalium comedere)²⁸². Впрочем и новейшие Латинские Богословы, не смотря на постановление своей Церкви, полагают, что поститься по субботам есть предмет безразличный.

15. По отделении Римской Церкви от Восточной, верной хранительницы духа и преданий Апостольских, надлежало ожидать, как и случилось, что Римская Церковь, оставив обряды, установленные древности, как напр., освящение воды в день Богоявления, учредит новые обряды и праздники.

a. Новых обрядов в Западных Церквах бесчисленное множество. к числу их преимущественно относится посвящение искусственных золотых роз, которые Папа, опрыскав духами, рассылает подчинённым ему в церковном отношении Государям. Этот обряд учреждён Урбаном V, в 1365 году. Есть также в Римской Церкви обряд освящения восковых Фигур под названием «Агнца Божия,» учреждённый Урбаном VI, в 1389 г. Какое значение сих обрядов, – неизвестно.

b. Из числа праздников Римской Церкви, учреждённых ей по отделении от Восточной, знаменитейшим считается праздник Божьего тела, окончательно утверждённый Урбаном IV, в 1264 году, и Климентом V, в 1311 году, в память решительного торжества над еретиками, особенно Альбингенсами, которые, долго переходя из страны в страну, под различными названиями, и быв повсюду преследуемы, такому предавались изуверству, что расхищали и сжигали храмы, попирали св. иконы и даже св. дары. Одержанную над теми еретиками победу можно назвать полноq: потому что вождь, отправленный с войском для усмирения их, не пощадил ни пола, ни возраста, ни состояния, но истребил мечом всех²⁸³. Для праздника Божьего тела составлена особенная служба, состоящая преимущественно в том, что освящённая облатка (опреснок) кладётся между двух круглых стёклышек, утверждённых в средине плоского, великолепно устроенного сосуда, большей частью таким образом, что от центра его кругом идут лучи, как бы от солнца, Такие сосуды вообще бывают весьма искусной работы, серебряные позолоченные, а иногда золотые, осыпанные драгоценными камнями, и называются монстрациями. в них, в день Божьего тела, Ксёндзы обносят освящённую облатку, по стогнам больших городов, останавливаясь для совершения литии при четырёх как бы алтарях, нарочно для сего устроенных на восточной, западной, северной и южной странах главной площади города. Для большей торжественности, такие алтари украшаются коврами, занавесами и богатыми картинами, какие бы ни изображены были на них предметы; так что на сих алтарях случается видеть изображения и Цереры и Венеры, и других языческих божеств. Духовенство как бы не видит этого; потому что главная цель праздника есть произвести на зрителей сильный эффект, поразить их торжественностью, побудить верующих воздать поклонение высочайшей святыне. Поистине, достойно и праведно под таинственными видами хлеба и вина покланяться пречистому телу и животворящей крови Спасителя, ибо Иисус Христос обоженною человеческою своею природою, существенно присущею под видами святейшей Евхаристии, на сие умер и воскрес, да, по выражению Апостола, и мёртвыми и живыми обладает²⁸⁴. Следовательно, обоженным видам Евхаристии такое же подобает поклонение, как и Божеству его. Имея в виду это значение упомянутого праздника, можно сказать, что в Восточных Церквах он совершается при всяком служении Божественной литургии. Но если Римской Церковью воздаётся поклонение таинству Евхаристии только для торжественности и эффекта; то она забывает цель установления этого спасительного таинства и произвольно направляет его к цели низшей, внешней и может быть суетной. Вот что говорит об этом знаменитый Митрополит Киевский Пётр Могила. «Таинство Божественной Евхаристии учреждено Спасителем не для выставки и процессиональных с ним ходов, а для того, как изрёк сам Господь, да ядый Его плоть, и пияй Его кровь имать живот вечпый"²⁸⁵.

При сем нельзя не вспомнить, каким духом руководствовалась древняя вселенская Церковь относительно сего святейшего таинства. Виды Божественной Евхаристии она хранила в такой глубокой таинственности, что при совершении её, не допускала присутствовать не только неверных, но и оглашённых, и совершала Божественную литургию не иначе, как удостоверившись, что двери храма затворены, и что в нем присутствуют одни верующие²⁸⁶. По сему-то св. Епифаний, говоря о таинстве Евхаристии, в присутствии оглашённых, даже не произносил таинственных слов: сие есть тело Мое... сия есть кровь Моя... но употреблял следующий образ слововыражения: приимите, ядите, сие есть Мое то то, и то то!» τούτο μου έςί, το δε²⁸⁷, предоставляя понимать свою речь одним верным. Между тем во время ходов последователей Латинского вероисповедания, с освящённою облаткой, таинство Евхаристии подвергалось кощунству, посмеянию и явному неуважению неверных, которых в Европе прозябло много; а в западных Русских областях уничижалось явным отвращением Евреев. Даже были случаи, что в сосуд, в котором Латинские прелаты несли освящённую облатку, неверные бросали камнями, как случилось в праздник Божьего тела около 1565 года в Кракове, где ученики Краковской Академии, заражённые нечестивым учением Социна, открыто напали на Ксёндзов, совершавших крестный ход, и с изуверством кощунствовали над самым Евхаристическим видом²⁸⁸. Имея все это в виду, не возможно не убедиться в том, сколь Богомудренно учреждены уставы Восточных Церквей, в которых для крестных ходов употребляются только св. иконы и кресты.

16. К нововведениям Римской Церкви можно отнести и ту характеристическую её черту, что в Богослужебных её книгах вовсе нет молитв за Государей и за начальствующих, поставляемых Промыслом для устроения временного благоденствия народов. Посему в Латинских храмах и не приносят таких молений ни на вечернем, ни на заутреннем Богослужении, ни даже на литургии; между тем как первенствующие Христиане, последуя завещанию Ап. Павла – паче всего совершать молитвы, прошения и благодарения, за Царя и за всех начальствующих²⁸⁹, в молитвенных своих собраниях, по свидетельству Тертулиана, постоянно молились о своих Императорах, о здравии и благоденствии их, об Императорских Министрах, о мире и благосостоянии всего мира, несмотря на то, что многие из Государей были язычники, которые преследовали Христиан и за исповедание имени Христова подвергали их ужаснейшим истязаниям и мукам.

17. Вообще, сравнивая постановления и обычаи первенствующей Церкви и верной хранительницы их Восточной, с постановлениями и обычаями новейшей Римской Церкви, легко убедиться, что в последней многие древние постановления и обычаи или вовсе оставлены, или изменены самым странным образом, напр.

а. По свидетельству Папы Иннокентия Ⅲ, восседавшего на своей кафедре от 1198 до 1216 г., в древности, как и теперь в Восточных Церквах, Христиане для крестного знамения себя слагали три первые перста правой руки²⁹⁰; таким же перстосложением, по свидетельству Гильома Дюранда²⁹¹, которое приводит новейший Французский писатель в книге: l’Iconographie, крестились и на Западе уже в ⅫⅠ веке. Гильом Дюрандо в своё время утверждал, что относительно крестного знамения нет никакого различия между Греками и Латинянами, что те и другие совершают знамение креста тремя (первыми) перстами; что, по изъяснению Архиепископа Мистры, из слагаемых для крестного знамения перстов большой по своей силе означает вечного Отца, средний или длинный посвящён искупившему нас Иисусу Христу, а указательный перст знаменует Духа Св.; что Греки, изображая на себе знамение св. креста тремя перстами, низводят руку, начиная с чела, до персей, потом от правого плеча ведут её к левому; что в XIII веке Латинцы безразлично проводили руку при крестном знамении как от правого к левому, так и от левого к правому²⁹², очевидно потому что, по разделении Церквей, на Западе древние постановления и Христианские обычаи были в пренебрежении, которое наконец дошло до того, что каждый творил на себе крестное знамение, как хотел: кто одним перстом на одном челе, кто целою рукою, как Латинцы крестятся и теперь, а кто и вовсе не брал на себя труда креститься. Притом, по свидетельству св. Афанасия²⁹³, Тертулиана²⁹⁴, св. Иоанна Златоуста²⁹⁵, св. Кирилла Иерусалимского и других, не только древних, но и новейших²⁹⁶, православным Христианам постановлялось в обязанность ограждать себя крестным знамением во всех случаях. Св. Кирилл Иерусалимский учил так: «да изображаем рукою знамение креста на челе и на всем: на хлебе, который вкушаем, на чашах, из которых пьём; да изображаем его на входах и выходах, когда ложимся спать и встаём, когда находимся в пути и отдыхаем²⁹⁷.» Но на Западе Латинисты пренебрегли таким обычаем, и Иезуиты в своё время даже преследовали Русских насмешками²⁹⁸, за то, что они часто ограждали себя крестным знамением.

b. Самое положение храмов Латинской Церкви доказывает уклонение её от древнего Христианского обычая, или лучше сказать постановления²⁹⁹, которое признаваемо было неизменным правилом, как сознаются и новейшие Латинские Богословы³⁰⁰, и по которому храмы для общественного Христианского Богослужения всегда строились на восток. в настоящее время Латинский костёл признал ли бы Христианским храмом св. Кирилл Иерусалимский, который, по совершении крещения над оглашёнными, говорил им в своё время... «стоя лицом на запад, вы простирали руки и отрицались сатаны, как бы он там находился... Вы, говорю стояли лицом на запад; это потому что запад есть место появления тьмы, а сатана, будучи тьма, во тьме имеет свою державу. Итак, смотря на запад, вы отреклись сего мрачного начальника тьмы³⁰¹."

18. Вообще Латинская Церковь, хотя и величает себя вселенскою, чтобы подчинить владычеству Папы все частные Церкви и все народы, но из её действий и обычаев явствует, что она, совершенно отделившись от первобытной вселенской Церкви, есть самая частная. Очевидным, или наглядным доказательством сей истины может служить внутреннее украшение и иконное писание в Латинских храмах. Хотя каждый хороший Богослов Латинской Церкви, излагая учение о всесвятой Троице, о вочеловечении Иисуса Христа, о соединении в лице Его двух естеств, и о других Богословских предметах, вынужден бывает ссылаться на свидетельства древних Отцов Церкви, св. Афанасия В., св. Григория Назианзина, св. Иоанна Златистого, св. Василия Великого и других; но в храмах Латинской Церкви много ли можно найти изображений древних Отцов, прославившихся и святостью жизни, и духовным просвещением, и Христианским подвижничеством? в них иконы Святых, прославившихся в течении первых восьми веков Христианства, заменены изображениями Доминика с собакою, Бернарда, Франциска, Игнатия Лойолы, Антония Падевского, Иоанна Непомуцена, и т. п. А если где и можно увидеть изображение какого-либо древнего подвижника, или Святителя, напр. св. Николая: то они изображены в таких облачениях, которые тем угодникам Божиим и на мысль не приходили. Очевидно, что их представляют в таком виде с той целью, чтобы древние облачения их не обличали нововведений Латинской Церкви. Но какая же это вселенская Церковь, если мужей, благоугодивших Богу своею жизнью в течении первых веков Христианства, она опасается выставлять на вид своим последователям?

После стольких, большею частью, важных изменений, превращений и отступлений Западной Церкви от учения, уставов и обычаев древней вселенской, Латинисты ещё вопиют, будто бы Восточная Церковь отделилась от вселенской, и употребляют все усилия к омрачению чистоты её веры и благочиния злословием, хулами и клеветами, доказывая, что православные по одному безотчётному упорству не хотят соединения с Христианами Латинского вероисповедания. Но можно ли, по совести, утверждать такую ложь? Можно ли, не подавляя истины неправдою, уверять, будто Восточные Церкви отвергают единение с Римской, когда они ежедневно на всех молитвословиях молятся о соединении Церквей? Разве Пастыри Церквей Константинопольской, Елладской, Антиохийской, Александрийской, Иерусалимской, Русской, Молдавовлахийской, Грузинской, Сербской, Болгарской, имеют другие цели, другие интересы, кроме сохранения в первобытной чистоте православной веры и спасения верующих, вручённых их руководству промыслом прошедшего небеса, Пастыреначальника Иисуса Христа?

Справедливее можно утверждать, как свидетельствует и История, что Римская Церковь, ещё до совершенного отпадения от вселенской, не хотела искреннего соединения с православными Восточными Церквами. Так, не смотря на постановление шестого вселенского Собора, она не хотела воспретить в своих пределах субботнего поста, хотя этот пост во время упомянутого Собора не был ещё повсеместным в частных Церквах, принадлежащих Римскому Патриаршеству. А по закрытии, так называемого, Флорентийского Собора, на котором несчастные Греки, подавленные насилием и крайними нуждами, подписали акт мнимого соединения с Римскою Церковью, ни Папа Евгений Ⅳ, ни Кардиналы и его прислужники не хотели присутствовать при совершении Божественной литургии Греческими священнослужителями, по чину и обрядам, учреждённым святыми Отцами первых веков Христианства. Нет: Римская Церковь никогда не хотела истинно Христианского, братского, соединения с Восточными Церквами. Она только всегда употребляла всевозможные усилия к порабощению других Церквей Папам и его курии; а вопли её писателей, провозглашающих Восточные Церкви схизматическими, означают единственно то, что те Церкви политическое порабощение игу неверных предпочитают порабощению духовному относительно предметов веры и деятельности, – определениям Папы с его конгрегациями и курией. Восточные Церкви, внимая слову Божию и учению святых Отцов, не могут измечтанной, построенной на схоластических софизмах, Папской власти, признать установленной Богом; отрицаются новой Римской веры, исповедующей человека главою вселенской Церкви, и воздавать Папе почести, которые Господь и Спаситель рода человеческого стяжал крестными страданиями и своею кровью!

Предположив, однако, что все Христианские Церкви, все народы, беспрекословно признали бы Римского Епископа верховным своим Пастырем, решителем Богословских недоумений относительно предметов Христианской веры, определителем её догматов, постановлений и Христианского благочиния, – спрашивается: какие плоды принесло бы такое признание для частных Христианских Церквей, для Царей, правительств и народов? Тогда Папы снова рассылали бы своих нунциев и легатов на счёт частных Церквей по всем странам мира, как было в средние века; тогда Папские нунции и легаты совершали бы своё путешествие и содержались бы с многочисленною свитою, необходимою для показания важности своего значения, на счёт Архиереев, монастырей и храмов Божиих, a тем самым храмы Божии обнажали бы от всякого благолепия, и вместе с тем брали бы в разных местах под различными предлогами, посулы для обогащения своей родни, на устройство позолоченных карет и экипажей, на содержание своей конюшни и прислуги. Тогда снова повсеместно учредились бы десятины и другие под различными наименованиями подати, которые Папа собирал бы по своему произволу с народов, будто в залог верности их его престолу, а в собственном смысле для обогащения своего казнохранилища. Тогда Архиепископы и Епископы всех стран мира, обязавшись присягою быть верными Папе, были бы Папскими шпионами, принуждены были бы ежечасно доносить о замечательнейших происшествиях в своих Епархиях, хотя бы к явному вреду своего отечества, а в определённые времена являться лично в Рим, для повержения себя к ногам Папы, и, сдавая отчёт о своём управлении, проходить все мытарства Папских конгрегаций, Канцелярии и Консистории. Сколь унизительно было бы все это для Епископского звания, и чего бы это стоило Иерархам³⁰²? Между тем ябедники из низшего клира, если непостоянно, то хотя по временам переносили бы свои дела на суд Римской курии, и Папы, которым, по самой отдалённости какого-либо делопроизводства, невозможно было бы узнать несомненную истину, решали бы дела на удачу. Сколько вреда такие апелляции причиняли бы Епископам в их управлении Епархиями? А чего бы ещё надлежало ожидать со стороны Папских племянников, родни и любимцев? Очевидно, что при таком образе управления, для частных Церквей, a вместе с тем для вселенской не было бы ни малейшей пользы от подчинения Папской власти, – хотя бы из Рима проведены были телеграфические проволоки во все концы мира и такими телеграфами управляли вернейшие Папские агенты, потому что и вообразить не возможно, чтобы одному человеку с его Канцелярией, Консисторией и всеми конгрегациями достало времени для управления всеми происходящими в мире событиями. Правда, с некоторого времени деспотизм Папы и прихоти Римской курии Европейские Государи стали ограничивать конкордатами; но, читая новейших Латинских писателей, видишь, что Латинская Церковь напрягает теперь все усилия к восстановлению Папской власти во всей той силе, какою Папы обладали в течении средних веков. Римская пропаганда начинает уже приобретать важные успехи в суемудрой Филологической Германии и не менее того, в разделённой на бесчисленные секты Англии. Следовательно, если возьмём во внимание исторические уроки прошедших событий, то можем ожидать, что снова повторятся происшествия средних веков; и снова Папы станут по своему произволу разрешать народы от присяги законным Государям, заводить между царскими дворами свои интриги, вооружать для своих видов друг против друга Царей и народы, повсеместно учреждать духовную монополию³⁰³ и обогащать Рим на счёт других стран мира, с доходов Епархий, монастырей и храмов Божиих.

В частности, какую пользу принесло бы подчинение Папе напр. Российской Церкви? Большее ли озарение России светом Евангельской веры и улучшение Церковного её благочиния? Отнюдь нет. Российская Церковь только исказила бы древний символ веры, прибавила бы к своим догматам множество новых, неизвестных в течении первых восьми веков Христианства, схоластических верований, превратила бы чин своего Богослужения, свято соблюдаемый в Восточных Церквах свыше тысячи лет: А между тем, совестливейшие писатели Латинской Церкви и без того сознаются, что вероучение Восточных Церквей в сущности почти ничем не отличается от учения Латинской Церкви, кроме измечтанного ею догмата о верховном владычестве Папы и неосновательного учения об исхождении Духа Св. и от Сына. В России, благодарение Богу, повсеместно проповедуется учение Христианской веры и деятельности открыто, с полной свободой и в такой полноте, что нет ни одной душеспасительной истины ни в слове Божием, ни в предании Церковном, которой Пастыри нашей Церкви не провозглашали бы во всеуслышание! Мало того; со времени озарения России светом Христианского вероучения, Пастыри Русской Церкви всеусильно всегда старались о Христианском просвещении пасомых ими не столько от своего лица, сколько по точному смыслу учения Отцов Церкви, коих творения из начала переводили на Славянский язык для открытого чтения в Церквах и домашнего употребления верующими. От этого Церковная наша словесность, почти тотчас по просвещении России св. крещением, обогатилась многими переводами известнейших отеческих творений, которые списывались повсеместно, особенно по монастырям, a впоследствш были печатаемы.

В наше время, при С.-Петербургской Духовной Академии уже тридцать седьмой год издаётся журнал, под названием: «Христианское чтение», а при Киевской Академии почти двадцать лет выходит тоже журнал, под названием: «Воскресное чтение»; и ни одного номера обоих этих журналов не выходило без того, чтобы в нем не было помещено в чистом и верном переводе какого-нибудь слова, беседы, правил благочиния, толкования свящ. Писания, или хоть какого-нибудь послания, либо письма, из творений Отцов Церкви. При Московской же Духовной Академии слишком пятнадцать лет издаются «Творения Отцов Церкви», во всей их целости, и на современном Русском языке. Доныне изданы уже творения св. Григория Назианзина, Василия Великого, св. Афанасия Александрийского, Преподобных Ефрема Сирина, Иоанна Лествичника, и др. Кроме того сколько издано переводов Отеческих творений частными лицами: напр., толкования Иоанна Златоустого на Евангелиста Матвея, на послания св. Апостола Павла к Римлянам, к Коринфянам, Галатам, и т. п. При таком обилии Отеческих писаний на родном нашем языке, свет Христианского вероучения, постоянно и всюду разливается у нас ещё живым голосом наших Иерархов и других проповедников слова Божия. Монашеские обители и храмы Русской Церкви, благодарение Богу, сияют благолепием, Богослужение совершается в них по чину древних Апостольских Церквей, торжественно, святолепно, назидательно. А сколько в Русских городах повсюду, а особенно в столицах, Богоугодных заведений, больниц, домов призрения для престарелых, для вдов и нищих, для сирот, сколько многоразличных, можно сказать, бесчисленных учебных заведений для юношества всех состояний, и в каком все такие заведения порядке и устройстве! Подлинно, можно сказать, по Русской поговорке: милости просим посмотреть! Что же бы ко всему этому прибавили Паписты?

Что выиграли бывшие так называемые Униаты в западных Русских областях от подчинения Папе? В след за учреждением Унии, Русские Князья и владельцы, большей частью дворяне тех областей, державшиеся православного вероисповедания, приняли Латинское, а отчасти Протестантское и Реформатское, оставив Униатского Митрополита и Епископов с одними мещанами и поселянами, обращёнными в Унию насильно. Вместе с тем Латинское духовенство всемерно старалось отторгать и усвоять себе Униатские имения³⁰⁴.

До самого падения Польши, ни один из Униатских Митрополитов и Епископов не имел ни в Польском Сенате, ни на сейме соответственного сану своему кресла, обещанием коего Иезуиты обольстили Митрополита Рогозу и довели его тем до измены православию. Только на последнем сейме, пред самым разрушением Польского Королевства, дано было Поляками кресло Униатскому Митрополиту Льву Кишке, но и то ниже всех Епископов и прелатов Латинских, и притом по совету и настоянию Английского посланника. Между тем с самого учреждения Унии, Униаты повсеместно в Польше были унижаемы; а пред самым падением Польши, на последнем её сейме, который провозгласил Конституцию, получившую название Конституции 3 ч. Мая, Польское правительство, предположив отнять как от Латинского, так и от Униатского духовенства, все недвижимые имения, и содержать всех духовных на жалованье, определило Униатскому духовенству жалованье целою половиною меньше против Латинского. Именно Латинским Епископам положено было получать ежегодного содержания сто тысяч злотых Польских, a Униатским Епископам только пятьдесят тысяч тех же злотых. Притом Унию Поляки открыто называли холопскою верою и не скрывали, что она только служит мостом к переходу из православия в Латинство; a Латинские прелаты и Польские аристократы Униатских Епископов называли даже схизматиками.

Униатские Епископы тщетно усиливались заслужить благоволение Латинских, и из угождения Латинцам постепенно искажали устав древнего православного Богослужения странными нововведениями, чуждыми чистым его стихиям; тщетно изменяли свою литургию по схоластическим мудрованиям, в противность ясному смыслу литургии в Церквах православных; тщетно вносили новые обряды и прибавления в другие таинства кроме Евхаристии. Всеми такими действиями Униатское духовенство не снискало благоволения Латинского³⁰⁵. Замечательно однако, что, усиливаясь изгладить в Богослужебных Славянских книгах самые следы православного вероучения, Униаты при всех своих усилиях, никак не могли совершенно помрачить оное; потому что в молитвенных чтениях и песнопениях некоторых Богослужебных книг так ясно и связно изложены догматы православной веры, что, изменив в них или вставив другие слова, с одной стороны надлежало бы совершенно исказить смысл, с другой – возбудить ропот в простом народе, который привык к древним чтениям и песнопениям Церковным, и потому тотчас мог приметить подлог. Посему, вынужденные оставить такие места неприкосновенными, Униаты оговаривали их в предисловиях к книгам хитроспетенными софизмами. Так напр., в книге, именуемой «цветной Триодью», учение об исхождении Духа Св. от единого Отца небесного изложено с такою силою и так сжато, что Униаты не могли придумать, каким бы образом внести в Церковные стихиры и тропари заутреннего канона Латинское прибавление и Сына. Посему, печатая в своих типографиях «цветную Триодь», они оговорили православное учение об исхождении Духа предисловием такого содержания: «хотя Отцы Церкви писали, что Дух Святой от Отца исходит, но они веровали, что Дух Св. происходит и от Сына, потому что Дух Св. есть произведение любви, или самая взаимная любовь Отца и Сына.» Жалкий софизм, или лучше сказать, нечестивое пустословие! Ибо, если по изречению св. Иоанна Богослова, Бог любы есть³⁰⁶: то все существо Божие, Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Св., есть любовь. – Вместе с искажением древнего Богослужения и другими нововведениями, Униатские Епископы подали пример и к преобразование внутреннего устройства храмов, священных облачений, Богослужебных сосудов, и всего чиноположения Церковного, применительно к образцам Латинским.

В награду за такие услуги, Папы, вопреки определениям и правилам вселенских Соборов, отторгли от подчинения Епископам перешедших в Унию монахов. Униатские монахи из подражания Латинским, именующимся от учредителей их орденов, стали называться Базилианами, означая таким названием, будто они следуют чину, или уставу св. Василия Великого; учредили для своего управления Провинциалов; а Архимандритов, Игуменов и Строителей переименовали в Аббатов и Приоров, и, применив монашескую свою одежду к Иезуитской, от Иезуитов же (которые первоначально занимались их преобразованием) заимствовали и внутреннее устройство своих монастырей³⁰⁷. Судя по судьбе Базилианских или Униатских монастырей, хотя Иезуиты я не открыли Базилианам тайных коренных своих правил и способов, коими они привлекают в свой орден юношество, и усиливаются приумножением братии своего ордена; однако Базилиане, внимательно наблюдая внешние действия Иезуитов, научились искусно во многом подражать хитрой их изворотливости, так что пред падением Польши возвысились в ней над монашескими, бывшими в Польше, орденами и считались почётнее других. Путём к такому возвышению Базилиан было то, что когда, по уничтожении Иезуитов, Польское правительство, учредило Комиссию народных училищ, и постановило преобразовать старинные способы воспитания юношества, и для сего из существовавших в Польше монашеских орденов вызывало в Краковскую Академию молодых, способных послушников (новициев), чтобы приуготовить из них наставников по новой методе образования для низших училищ; – все Латинские монастыри в то время отказались от такого предложения, как от ереси, и одни Базилиане поспешили отправить в Краковскую Академию своих новициантов, которые, сделавшись впоследствии наставниками юношества, приобрёли особенную благосклонность Польского правительства и аристократии, тем более, что при своих монастырях повсеместно открывали школы на подобие гимназий и уездных училищ.

Но вместе с тем, в Базилианских монастырях истребились почти все следы происхождения их от Восточного монашества: потому особенно, что ещё Иезуиты присоветовали Базилианам принимать в свой орден и Латинцев, которые, считаясь Базилианами, были рукополагаемы в Иеромонахи Латинскими Епископами и отправляли Богослужение, особенно литургию, по-Латине, на облатке. От такой смеси Поляков с Русскими, изучение Славянского языка в Униатских монастырях было совсем брошено; многие Базилиане, даже Русские по происхождений, не умея читать по-Славянски, служили только обедни по тетрадкам, в коих литургия св. Иоанна Златоустого написана была Польскими буквами. Подражая таким Базилианам, многие из шляхты и мещан Латинского вероисповедания, поступив в белое Униатское духовенство, и также не умея читать по-Славянски, почти всегда служили литургии шёпотом по тетрадкам, написанным Польскими буквами. Вообще богатая Церковная Славянская словесность в Униатских монастырях повсеместно была забыта. По учреждении Унии, ревнуя, в противоположность православным Пастырям, учить простой народ на языке для него понятном, Униатские Епископы первоначально издавали проповеди и другие сочинения, большею частью ничтожные, на Белорусском, или лучше сказать на Польском языке, т. е. выражаясь Польскими словами, приспособленными к произношению и изменению слов в языке Русском, а потом Русский язык был совершенно брошен, – и как Базилиане, так и белые духовные Униаты стали произносить проповеди и сочинять кое-какие книги только на Польском языке. Но при всех усилиях сблизиться с последователями Латинского вероисповедания и угодить Латинской Церкви, духовенство последней постоянно давало чувствовать Униатскому, что Римская Церковь смотрит на него с презрением.

В таком положении была Уния ещё до присоединения западных губерний к России. Русское правительство, покровительствующее всем мирным, непроизводящим народных смут, вероисповеданиям, оказало отеческое своё покровительство и Униатскому. Вскоре ревнители Латинского вероисповедания поняли, что под скипетром державы, в которой господствует православное вероисповедание, Латинские Епископы и духовенство не долго будут давать чувствовать Униатским своё преимущество, поняли также и Униаты, что им нельзя составлять отдельной Церкви, и не соединиться с Русскою православною, от которой отторгли их козни Иезуитов и насилие Польской аристократии. Предугадывая такие последствия, в начале царствования Александра Ⅰ, Екс-Иезуит Шантырь, для совершенного преобразования Униатов в Латинцев, придумал заставить Униатских Священников совершать литургию на Латинском языке. А как большая часть их и читать по-Латине не умели: то Шантырь, для преодоления сего затруднения напечатал Латинские миссалы Польским правописанием. Но эта Иезуитская затея не увенчалась желанным успехом: по жалобе на такие козни Иезуитов Униатского Митрополита Лиссовского, такое преобразование Униатов строжайше воспрещено, как решительно противное буллам многих Пап, особенно Павла Ⅴ на имя Митрополита Иосифа Вениамина Рудского, и Конституции Урбана Ⅷ, начинающейся словами: ad conservandam pacem.... в следствие сего, принявшие Латинство Униатские Священники снова перешли в Унию.

Между тем Уния постепенно чахла, и приближалась к своему концу. Униатские Митрополиты, Епископы и Начальники богатейших монастырей помышляли только о накоплении большого количества денег для обогащения своей родни и выведения своих любимых родственников в сословие помещиков, на счёт доходов с Униатских Архиерейских монастырских имений. О образовании кандидатов для рукоположения в приходских Священников никто и не думал; Униатские Священники воспитывали детей своих, где им вздумалось; а Епископы рукополагали в Священников лиц из всякого сословия. Лучшие Униатские монастыри и церкви по городам были в таком состоянии, как будто бы их настоятели доживали последний день своего существования; a Униатские церкви по сельским приходам дошли до того, что многие из них и снаружи и внутри казались безобразнее хороших скотских сараев Вместе с тем Русский народ, исповедовавший так называемую Унию, под влиянием своих помещиков и Евреев, сделался столь равнодушным к вере, что считал за одно исповедовать какую бы то ни было веру, или не исповедовать никакой. При многих Униатских церквах не было ни дьячков, ни пономарей; от этого почти нигде не совершались ни вечерни, ни заутрени, a Униатские Священники, Бог весть как приуготовившись, или и не приуготовившись по Церковным постановлениям к Богослужению, почти повсеместно читали обедни шёпотом. Если же где-либо, по случаю храмового праздника, Священник хотел отслужить вечерню и заутреню или всенощное бдение и литургию, как будто бы по Церковному уставу, то принуждён был заблаговременно искать дьячка, сколько-нибудь знающего Церковный устав и пение. Униатские Священники иногда совершали обедни и в Латинских костёлах, особенно по случаю погребения какого-нибудь богатого владельца. в таких случаях Ксёндзы дозволяли Униатским Священникам служить на каком-нибудь пристенном алтаре в углу костёла, и только изредка, по недостатку Ксёндзов, дозволяли служить им на главном престоле. По такому же побуждение Настоятели костёлов принимали иногда Униатских Священников в помощники себе, в качестве викариев. Это были бессменные работники, которые за какую-нибудь сотню злотых Польских обязывались сплошь совершать Христианские в приходе требы и почти ежедневно служить обедню: потому что Настоятель, или, как зовут Поляки, Пробощъ, занятый обращением с помещиками, редко являлся в костёл. Бывали случаи, как напр., после похорон, или поминок какого-нибудь богатого владельца, что приглашали на заупокойный обед и Униатских Священников, но для них, как для отверженных, поставлялись столы где-нибудь в отдалённых комнатах, или в углу, с простою пищей и питьём; тогда как Латинские Ксёндзы и монахи пресыщались роскошною пищей и дорогими напитками за почётным столом с господами.

Такая жe честь Униатам и в других странах Европы; в таком же презрении они и на Востоке.

В Австрии (кроме Галиции, где большинство Униатского народонаселения, совращённого из православия в начале ⅩⅧ столетия, внушает правительству уважение к себе), и в других областях Ушаты терпимы только наравне с Протестантами. Как тем, так и другим, воспрещается совершать открытое Богослужение, а дозволено отправлять его как бы тайно, или частно, и притом в таких молитвенных домах, в которые не было бы хода с улицы; также запрещается при них строить колокольный звон для собрания своих единоверцев на Богослужение³⁰⁸. На Востоке Униаты равным образом ни сё, ни то; от них отвращаются и православные, как от отступников праотеческой веры; отвращаются и последователи Латинского вероисповедания, и держат их в Унии только страхом преследования, чрез Консулов Европейских Государей. В Тивериаде, напр., Арабы Христиане, совращённые из православия в Латинство в начале прошлого столетия, влачат жизнь в ужаснейшей нищете и презрении. На вопросы нашего путешественника, А. Н. Муравьева, предложенные мальчику, прислуживавшему при обедни, об Назаретской Униатской Церкви, мальчик отвечал, что он не знает и знать не должен другой Церкви, кроме своей католической³⁰⁹.

Такие плоды принесла Уния сынам своим! Таких же плодов надлежит ожидать от подчинения Папскому имени и всякой православной Церкви.

Но мы видели, что власть и верховное правительство над вселенскою Церковью, приписываемые Римскому Епископу Латинскими Богословами, вымышлены и не имеют никакого основания ни в слове Божием, ни в Церковном предании. Мы видели, что Латинская Церковь во многом отступила от вероучений вселенской Церкви первых восьми веков Христианства, и в своё учение веры, в благочиние и Богослужебные обряды допустила много нововведений, неизвестных Христианской древности и несогласных с духом её. Мы знаем, с противной стороны, что все православные Церкви, составляющие Церковь Восточную, связанные между собою союзом единства веры, мира и любви Христианской, неизменно проповедуют то самое учение, которое было изложено и утверждено вселенскими Соборами, и сохранялось вселенской Церковью в течении первых восьми веков Христианства. Знаем, что писатели Латинской Церкви, употребляя в течение целых веков напряжённейшие усилия, чтобы доказать противное, не в состоянии доказать даже того, что Восточная Церковь изменила в чем-либо древнее благочиние и Богослужебные обряды. Посему нет ни малейшего сомнения, что прошедший небеса Пастыреначальник, Господь Наш Иисус Христос, по своему неложному обетованию, благодатно присутствуете в Восточной Церкви совместно с Духом Святым, Сам управляет ею промыслом своим и, посредством её Пастырей, прямым и царским путём ведёт последователей Восточного вероисповедания к блаженному, вечному предназначению. Итак скажем с Ап. Петром: Господи! к кому идем? глаголы живота вечного имаши³¹⁰, –которые, в первобытной, безпримесной чистоте, проповедует св. Церковь Твоя всем сынам своим, так что каждый из них с полным дерзновением может сказать, подобно Апостолу Павлу: не стыжуся благовествованием Христовым: сила бо Божия есть во спасение всякому верующему³¹¹.

Между тем и естественная любовь к отечеству, любовь, освящённая примером Господа и Бога нашего Иисуса Христа, должна внушать каждому сыну России: какая с его стороны требуется осторожность в выборе книг для чтения, – потому особенно, что на Западе Европы враги Церкви и отечества нашего более тридцати лет распространяют бесчисленные лжи, нелепые вымыслы и гнусные клеветы на нашу св. Церковь и отечество, всеми родами сочинений, даже таких книг и книжонок, из заглавия коих, казалось бы, и предполагать невозможно злостного умысла сочинителей возбудить против России всеобщую ненависть в народах Европы³¹². Пользуясь превозмогающей в высших сословиях общностью одного из современных языков, враги России с напряжением всех сил стараются питать в своих последователях адскую против неё злобу, выставляя в искажённом виде историю нашей Церкви и отечества, не скрывая сатанинского своего желания потрясти благоденствие России, произвести в ней смуты и довести Русское государство до разрушения. Такими средствами, между прочим, возбуждена была недавно оконченная, кровопролитная война, когда блаженной памяти, незабвенный Государь Император Николай I открыто изъявил было желание облегчить горестную судьбу братии наших по вере, православных Христиан, страждущих на Востоке, под безмерно тягостным игом Исламизма. Перед началом этой войны Парижский Архиепископ повсеместно провозгласил во Франции, что «сия война предпринята не из видов политических, но есть война священная, – война не государства с государством, не народа с народом, но война исключительно религиозная»; что «все прочие поводы к ней, предъявленные кабинетами, в истинном понятии, суть не более, как предлоги;» что «истинный повод к этой войне, повод священный, приятный Богу, состоит в необходимости опровергнуть, подавить, сокрушить заблуждение Фотия. Такова явная цель этого нового крестового похода; то же было целью и всех прочих крестовых походов, хотя тогда н не сознавали её³¹³!» Чем же провинилась Россия перед Европой, что при содействии Константинопольской Церкви просветилась св. крещением около ста лет после кончины Фотия? Конечно, в России, как и везде, учёные уважают память его, по многим побуждениям. Но Россия всегда свято хранила учение веры и Церкви, как вселенское, а не как Фотиево. Ибо, со времени озарения Христианскою верою, она неизменно следовала чистому учению Евангелия, исповедовала догматы веры и соблюдала правила благочиния, изложенные на вселенских и поместных Соборах в течении первых веков Христианства. Посему никогда не была в соединении с Римскою Церковно, следовательно, никогда от неё и не отделялась. Да и не могло быть иначе, потому что Пастыри Русской Церкви с той поры, как Россия приняла Христианство, постоянно питали и теперь питают вверенные им народы учением, изложенным св. Отцами, проповедовали и проповедуют опое, утверждаясь на неложном предании первенствующей Христианской Церкви, в подлинном её смысле и разумении. От того-то, содержимое Русскою Церковью, учение веры, не производя в мире смут и волнений, явно покровительствуемое промыслом Божиим и ознаменованное бесчисленными чудесами, доселе сохранялось и неизменно сохраняется в России, с такой ревностью, что ни тяжкие обуревания и перевороты прежних времён, ни двухвековое Татарское рабство не сильны были истребить в России православного вероучения, и лишить её сего заветного сокровища, для сбережения коего в целости наши предки проливали на бранях кровь свою, мужественно переносили все роды гонений, с полным самоотвержением претерпевали расхищение своих имуществ и мученические страдания от врагов св. Церкви, особенно в западных областях России. Имея это в виду, кто из Русских не почтёт священным долгом приобрести основательное познание веры отцов своих, чтобы не увлекаться, подобно легкомысленным младенцам, всяким ветром обольстительного учения! A приобрев основательные понятия о высоких истинах православного вероучения, кто не скажет с Царём песнопевцем: поведаша мне законопреступницы глумления: но не яко закон Твой, Господи³¹⁴!

Нижеподписавшийся, на старости лет, при многотрудных занятиях, выкупая время бессонницами, составил изданные теперь записки, с тем, чтобы, по мере сил и возможности своей, доставить чадам православной Церкви противоядие против бесчисленных клевет, хитросплетений и козней, коими клевреты Латинской пропаганды усиливаются отравить мир и спокойствие единой истинной Церкви Христовой, и дабы в писателях сей Церкви, имеющих ещё свежие силы, живые способности, обильные сведения и средства, возбудить ревность к изданию книг для спасения православных, простых сердцем, от прелести Латинства.

Авдий Востоков

ЧАСТЬ II.

Глава XVIII. Древние виды избрания в Епископское звание

Глава XIX. Образ избрания, посвящения во Епископа и венчания на царство Римского Папы

Глава XX. Образ управления Папского Римскою и подчинёнными Папам частными, народными Церквами

Глава XXI. Средства их удержания в подчинении Латинской Церкви царств и народов Латинского вероисповедапия

Глава XXII. Клеветы и злословие писателей Латинской Церкви, провозглашаемые ими на счёт Восточных православных Церквей

Глава XXIII. Образ распространена в мире Латинского вероисповедания

Глава XXIV. Действия и средства Латинской Иерархии в обращении в Латинство и в Унию жителей западных Русских областей

Глава XXV. Нововведения, возникшие в Римской Церкви, по отделении её от вселенской