Дональд Ферберн (протестант)

Источник

Глава 1. Введение. На подступах к изучению христианского богословия

Как правило, западные учебники по систематическому богословию начинаются с вопроса об авторитете: обладает ли Библия авторитетом сама по себе или же он зависит от каких-то земных или человеческих факторов, которые дополняют либо даже замещают его своим собственным авторитетом? Верующие евангельского толка без колебаний признают уникальный (а порой исключительный) авторитет самой Библии. Для них Писание – это первостепенный, а возможно, и единственный источник христианского учения. Между тем, сколь бы важным ни был вопрос авторитета Библии, Отцы церкви не окажут нам существенной помощи по части библиологии. Посему, если мы желаем заниматься богословием с помощью Отцов церкви, нам следует начинать не с учения о Писании, а с вопроса о разрыве, который непроизвольно возник между тем, чему мы учим, и тем, как мы живем. В этой вступительной главе я хотел бы кратко объяснить, почему в ранней церкви не придавали особого значения вопросу библейского авторитета, и затем обратиться к обсуждению упомянутого разрыва, который волновал Отцов церкви куда больше, нежели вопрос авторитета.

Отцы церкви и авторитет Библии

В эпоху Отцов церкви практически не возникал вопрос о библейском авторитете. Страницы патристических творений усеяны библейскими цитатами, и в них нет ни малейшего намека на то, что Отцы церкви сомневались в истинности Библии. Их больше интересовало истолкование Библии, а не то, следует ли ей доверять; их волновало, что Писание означает, а не вопрос его авторитета. Отцы церкви без колебаний принимали то, что Библия достоверна и авторитетна, и если судить по частоте библейских цитат в их творениях и тому, с каким благоговением они к ним относились, мы должны заключить, что Писание представляло для них уникальнейший авторитет.4 В большинстве случаев они не видели необходимости в том, чтобы делать прямые заявления о своей вере в истинность или авторитетность Библии.

Разумеется, мы живем в другое время, отличающееся от эпохи Отцов церкви. Сейчас нормой считается не вера, а скептицизм, и поэтому, когда дело касается нашей веры, то вопросы авторитета начинают играть ключевую роль. В то же самое время нам следует понять, что под (как нам может показаться) столь наивной убежденностью Отцов церкви в истинности Писания кроется нечто важное. Воспринимая авторитет Библии как данность, мы проявляем больше смирения перед Богом, чем в том случае, когда пытаемся доказать ее уникальность и достоверность. В каком-то смысле наше стремление убедить людей в надежности Писания выглядит, как попытка расположить их к себе и заверить в том, что у нас есть достаточно веские аргументы для того, чтобы заставить их относиться к Библии серьезно. Читая же Библию безо всяких предварительных рассуждений о том, достойна ли она подобного почитания, мы, напротив, демонстрируем еще большее уважение к ней. Многие современные богословы говорят, что мы можем доверять Библии потому, что ее достоверность можно доказать. В противоположность этому, Отцы церкви воспринимали надежность Библии как нечто само собой разумеющееся, поскольку она была дана от Бога, и они настолько свято и искренне верили в это, что вопрос уникальности Писания очень редко затрагивался. Уникальность Писания была для них самоочевидным фактом, от которого они отталкивались при заучивании, исследовании, цитировании и использовании Библии в своих трудах. Поэтому Отцы церкви нам мало чем помогут в обсуждении вопроса об авторитете Писания, но зато мы сможем научиться у них тому, как на деле нужно подчиняться Слову Божьему. Следуя примеру Отцов церкви, я рассматриваю Библию как главный источник истины, обладающий уникальным и наивысшим авторитетом во всех вопросах, связанных с Богом. Возможно, читатель этой книги уже разделяет такое отношение к Библии, но если это не так, я хотел бы попросить его о том, чтобы он позволил себе допустить, что Библия может быть достоверной и потому достойной того, чтобы к ней относились серьезно. Вместо дискуссии, касающейся учения о Писании, я хотел бы начать эту книгу с обсуждения христианского богословия, а точнее с проблемы, которую мы, хоть и непроизвольно, но зачастую создаем для себя в современном христианстве.

Доктрина и христианская жизнь в протестантской церкви

Одна из серьезных проблем в современном христианстве состоит в том, что люди неосознанно вбивают клин между богословием и практикой. В своем нынешнем состоянии евангельское богословие четко изложено, обстоятельно аргументировано и имеет логическую и систематическую структуру, однако люди в наших церквах (среди которых немало церковных руководителей) не всегда видят и понимают связь богословия с жизнью христианской церкви. Мы полагаем, что богословие – это то, во что нужно верить, а христианская жизнь – это наши поступки. Зачастую мы не проясняем людям, а порой и сами не понимаем близкую связь, которая существует между богословием и жизнью церкви.

Это заявление может показаться несколько голословным, однако, независимо от того, соглашаемся мы с ним или нет, подумайте о следующем. Что для нас считается сущностью христианской веры? Что мы слышим еженедельно в проповедях, на занятиях в воскресной школе и в группах по изучению Библии? Мы часто говорим, что Иисус – это главная тема наших выступлений, однако если бы мы проанализировали все проповеди за год, то удивились бы, узнав, что об Иисусе говорим гораздо реже, чем на другие темы. Проповедники, учителя и руководители библейских групп скорее направляют внимание своих слушателей на другие вопросы: как следует поступать и как Бог помогает в этом; нуждаемся ли в мы в прощении, какова роль церкви; некоторые же поглощены размышлениями о событиях последнего времени, предшествующих концу света. Безусловно, это немаловажные вопросы, но я убежден, что они должны занимать второстепенное, а не центральное место. Существует огромная разница между тем, что мы называем сущностью христианской веры, и тем, что человек слышит в церкви каждую неделю. Поэтому, даже если человек посещал церковь каждое воскресенье на протяжении всей своей жизни, существует большая вероятность, что он так и не получил ясного представления о том, в чем заключается сущность христианства. Возможно, вы знакомы со многими доктринами или положениями веры, основанными на Библии. Вероятно, вам также хорошо известно, какой должна быть христианская жизнь. Но приходилось ли вам слышать четко и ясно, как жизнь и учение совмещаются друг с другом? Слышали ли вы понятное объяснение того, что находится в центре нашей веры и что объединяет наши верования и повседневную жизнь? Если вы относите себя к числу современных евангельских христиан, то велика вероятность того, что вам не доводилось слышать ответов на эти вопросы.

Какова же причина этого непроизвольного разрыва между учением и христианской жизнью? Чтобы разобраться в этом вопросе нам следует поговорить о следующих двух словах: доктрина и доктрины. Слово «доктрина» происходит от латинского слова, означающего «учение». Следовательно, христианская доктрина – это учение о важных для верующих людей вопросах. Доктрины представляют собой отдельные учения по тем или иным конкретным вопросам. Одна из причин существующего разрыва между доктриной и христианской жизнью заключается в том, что для современных евангельских верующих доктрины, как правило, представляют собой некие концепции, учения, точные понятия (иногда именуемые «пропозициями»), которые мы неосознанно рассматриваем как главные объекты нашей веры. Отсюда мы зачастую слышим такие вопросы: «Верите ли вы в учение об оправдании верой?» Это вполне понятный вопрос, но в нем не содержится того, что на самом деле выражает его суть. Задавая его, мы подразумеваем, что правильный ответ на него будет «да», в то время как на самом деле мы должны сказать «нет». Это будет правильный ответ ввиду того, что христиане верят не в учение об оправдании как таковое, а в Бога, который оправдывает нас через веру. Лишь он, и только он – настоящий объект нашей веры, надежды и послушания. Доктрины представляют собой некие утверждения о Боге; не они должны быть объектом нашей веры. Иначе говоря, наша вера в истинность учения об оправдании верой становится следствием нашего доверия к оправдавшему нас Богу.

Возможно, кто-то пожелает упрекнуть меня в излишнем педантизме. Однако я убежден, что одной из причин нашего отношения к богословию или доктрине как к чему-то не столь важному для христианской жизни, состоит в том, что в богословских дискуссиях мы сосредотачиваемся скорее на самих доктринах, чем на Боге, к которому эти доктрины должны нас подводить. Богословы неумышленно создали такое впечатление, будто главное в христианстве – доктрины или понятия о Боге. Как следствие, студенты богословских программ и простые верующие подменяют Бога вероучительными доктринами о нем. Некоторые христиане, которые чувствуют, что здесь что-то не так и догадываются, что христианство – это нечто большее, чем изучение определенных постулатов о Боге, начинают искать чего-то помимо доктрин, так как последние не дают им ответов на вопросы, с которыми они сталкиваются в повседневной христианской жизни.

Мне следует сразу же оговориться, что такая ситуация сложилась непреднамеренно. Я ни в коем случае не виню христианских богословов или проповедников в том, что они умышленно пытаются что-либо скрыть от нас или вбить клин между тем, во что мы верим, и тем, как должны жить. Напротив, мы имеем дело с проблемой чего-то глубоко таинственного и труднообъяснимого. В повседневной жизни нам бывает сложно подобрать нужные фразы и выразить точными словами наши эмоциональные переживания, однако христиане, тем не менее, пытаются описывать эту таинственную суть христианства. К примеру, часто ли вам доводилось слышать, как люди говорят о личных взаимоотношениях со Христом? Довольно часто, не правда ли? Однако как часто вам удавалось слышать, чтобы кто-то объяснил значение этого выражения, что это означает на практике? Возможно, не часто, а может, и никогда. То же самое касается и таких слов, как благодать и слава.

Чем чаще христиане используют эти слова и выражения, тем менее понятен их смысл. Поэтому мы склонны создавать такое впечатление, что нам понятно все, о чем мы говорим, не задумываясь при этом, что это далеко не так.

В отличие от некоторых из нас, Отцы церкви знали, о чем они говорили, когда использовали те или иные слова и фразы, которые так часто употребляем и мы. Они обязаны были знать то, что говорили, так как на заре христианства им приходилось писать к людям, которые не слышали ничего подобного в своей жизни. Эти люди не стали бы кивать головой при первом же оригинальном словечке, они четко выражали свою позицию, задавали глубокие вопросы и вынуждали проповедников и учителей ранней церкви давать им исчерпывающие ответы. Когда я принялся изучать труды Отцов церкви, сопоставляя их учение с тем, что мне известно о Библии и христианстве, я начал постепенно осознавать, что у них было то, что мы в значительной степени забыли; в отличие от нас, они могли ясно выразить сущность христианской вести. Другими словами, они могли объяснить взаимосвязь между доктринами и христианской жизнью четче и убедительней, чем любой из нас. Посему они могут помочь нам решить проблему, которая, как мне кажется, возникла у современных евангельских верующих, а именно неумышленный разрыв между нашим объяснением доктрины и христианской жизнью.

Теозис как связующее звено между Богом и человеком

В ранней церкви проблема разрыва между доктриной и христианской жизнью решалась за счет того, что последняя воспринималась в непосредственной связи с Божественной жизнью. Отцов церкви не заботила последовательность в том, чтобы сначала говорить о Боге, потом о спасении и только после этого – о христианской жизни.

АФАНАСИЙ ОБ ОБОЖЕНИИ ЧЕЛОВЕКА (ОК. 315 Г.):

Как желающий узреть Бога, по самому естеству невидимого и вовсе не подлежащего зрению, познает и постигает Его из дел, так и тот, кто не усматривает Христа своим умом, пусть постигает Его из дел физических… и пусть… подивится тому, что посредством уничиженного нам явлено Божественное, через смерть на всех распростерлось бессмертие, и через воплощение Слова познаны как Божье о всех промышление, так и Сам Вождь и Зиждитель оного – само Божье Слово. Оно вочеловечилось, чтобы мы обожились; Оно явило Себя телесно, чтобы мы приобрели себе понятие о невидимом Отце (О воплощ. 54 [Thomson, 269]).5

Напротив, то, что они говорили о Боге, относилось и к спасению, и к христианской жизни. Мы могли бы даже сказать, что у них вообще не было отдельных доктрин (одна о Боге, другая о спасении и т. д.), а их учение о Боге и было их учением о спасении. Заметьте, как в приведенной выше цитате египетский богослов четвертого столетия, Афанасий, проводит прямую связь между воплощением Сына и нашим спасением. Однако если мы скажем, что Отцы церкви руководствовались одной доктриной, а не несколькими, то и это не будет до конца верным, так как они сосредотачивали свое внимание не столько на самой доктрине, сколько на Боге, к которому они приобщались, разделяя его жизнь. В их понимании, доктрина указывала за пределы самой себя – на Бога, к которому мы призваны приобщиться, разделив его Божественную жизнь.

Когда Отцы церкви говорили о подобном приобщении к Божественной жизни, они использовали греческое слово теозис, которое легко понять неправильно. Это слово происходит от слова theoSy что значит «Бог», и используется для описания того, как люди до определенной степени обоживаются. (Обратите внимание на то, как в приведенной выше цитате Афанасий использует выражение «чтобы мы обожились».) При этом следует иметь в виду, что в том значении, в котором использовали это слово Отцы церкви (в латыни эквивалентным словом было deificatio, что значит «обожествление» или «обожение»), оно не означало, что человек становится таким же божественным, как и сам Бог. Практически каждый из них был абсолютно убежден в том, что между Богом-создателем и сотворенным им миропорядком (включая человека), существует непреодолимая пропасть. Никто из начавших свое существование во времени не может стать вечным в том смысле, чтобы быть до появления времени. Никто из тварных существ не может стать бесконечным. Никто не может стать божественным, то есть четвертым лицом Троицы. Никто не может стать Божьим чадом в том смысле, в котором Иисус есть Божий Сын. Во всех этих вопросах церковь была непреклонна. Но если слово «обожение» не означало того, что мы преодолеваем границу между Творцом и творением, что же тогда церковь имела в виду? И как подобная концепция, заключающая в себе столь двусмысленное слово, может оказаться полезной для современных евангельских верующих в преодолении существующего разделения между доктриной и христианской жизнью?

В поиске ответов на эти вопросы нам понадобится углубиться в мир патристической мысли, чтобы объяснить, почему отношения между Отцом и Сыном внутри Троицы служат сердцем христианской веры. В представлении ранней церкви понятие теозиса как связующего звена между Богом и человеком подкреплялось множеством библейских отрывков, но среди них были два, на которые богословы ссылались чаще всего. Это Пс.81, 6–7 и 2Пет.1:3–4.6Первый из них звучит следующим образом: «Я сказал: вы – боги, и сыны Всевышнего – все вы. Но вы умрете, как человеки, и падете, как всякий из князей». Как правило, западные толкователи понимают выражение «боги» и «сыны Всевышнего» не как буквальное (или лишь отчасти буквальное) утверждение о том, что люди становятся тем или иным образом божественными, но как почетные именования царей и других правителей.7 Однако ранняя церковь единогласно учила, что эти выражения относятся к людям в целом и указывают на то, что они становятся Божьими сыновьями.

Следующий отрывок 2Пет.1:3–4 звучит так: «Как от Божественной силы Его даровано нам все потребное для жизни и благочестия, через познание Призвавшего нас славою и благостью, которыми дарованы нам великие и драгоценные обетования, дабы вы через них соделались причастниками Божеского естества, удалившись от господствующего в мире растления похотью». Обратите внимание, что приобщение к Божьему естеству связано здесь с преодолением тления и смертности. В продолжение этих слов Петр приводит список добродетелей, которых верующим необходимо достигать и которые следует развивать в себе: доброта, рассудительность, воздержание, терпение, благочестие, братолюбие и любовь (2Пет.1:5–7). На основании этого отрывка ранняя церковь учила, что теозис (или обожение) включало в себя преодоление нашей смертности и тления благодаря приобщению к Божьей бессмертности и постепенному возрастанию в благочестивых качествах, перечисленных Петром.

На основании этих и ряда других отрывков Отцы церкви усматривали различные стороны в учении о теозисе, или обожении. Бог позволяет нам приобщиться к его качествам (которые впоследствии западные богословы назовут «передаваемыми атрибутами Бога»), разделить его бессмертную жизнь (не в том смысле, что мы получаем силу жить вечно сами по себе, а в том смысле, что Бог, будучи сам бессмертным по природе, позволяет нам жить бесконечно) и делает нас своими сыновьями и дочерьми. Последнюю часть этого утверждения можно разделить на несколько подпунктов, объясняющих, что значит быть чадом Божьим. Сыновство, или усыновление (бесспорно, важное понятие в Новом Завете),8 может означать либо приобретаемое нами положение сыновей, либо отраженную на нас теплоту любви, которая имеет место между Отцом и Сыном.

Эти различные стороны теозиса отнюдь не исключают друг друга, и многие ученые-патрологи говорят, что, помимо этого, понятие «обожения» у Отцов церкви включало в себя и нечто большее.9 В учении каждого Отца церкви выделялась какая-то одна сторона теозиса. Для кого-то, особенно в той части христианского мира, где говорили на латинском языке, понятие «обожения» стало обозначать приобретаемое нами положение Божьих детей. Писавшие об этом авторы были склонны подчеркивать такие стороны обожения, как вина и невиновность, считая главной особенностью спасения прощение грехов и перемену нашего положения в Божьих глазах. В конечном итоге это направление мысли стало преобладать в западной церкви, что отчасти объясняет, почему современные протестанты выделяют оправдание как праведное положение перед Богом. Для некоторых, особенно тех, кто жил в греческой части мира, обожение означало главным образом приобщение к божественным качествам, из-за чего писавшие на эту тему порой рисковали стереть грань между Богом и человеческими существами. Для иных же, как среди грекоговорящих, так и среди тех, кто говорил по-латински, понятие обожения подразумевало прежде всего сыновьи взаимоотношений: Христос является природным, единородным Сыном Бога, а христиане (одновременно и похожим, и отличным от него образом) становятся приемными сыновьями и дочерьми Бога, разделяя по благодати то общение, которое Сын по природе имеет со своим Отцом.

Божественная жизнь как жизнь Троицы

По мере того как я анализировал представление Отцов церкви о христианской жизни, я все более и более убеждался в том, что из этих трех направлений последнее представляет собой наиболее верный библейский взгляд на понятиетеозиса. Безусловно, нет ничего неправильного в том, когда мы говорим о спасении как о перемене нашего положения перед Богом и объясняем его с помощью категорий вины, прощения и оправдания. Верно также и то, что спасение (особенно у протестантов, называющих его процессом освящения) может рассматриваться как приобретение и развитие божественных качеств, хотя большинство евангельских верующих предпочитает описывать этот процесс библейским выражением «уподобление образу Христа» (см. Рим.8:29). Я же склонен считать, что ни первая, ни вторая стороны не отражают сути христианской веры. Поэтому я хотел бы предложить, чтобы мы рассматривали прощение и наше уподобление Христу как следствие нашего приобщения к Божьим отношениям, как результат того, что мы стали приемными сыновьями и дочерьми, дабы разделять общение природного Сына с Богом Отцом. Кроме того, я полагаю, что именно это понимание спасения и христианской жизни было наиболее распространенным в ранней церкви, а возможно, и представляло собой общий консенсус того времени.10 Мне представляется, что именно это направление может стать наиболее поучительным для современных евангельских христиан, а также помочь нам в том, чтобы положить конец разрыву между богословием и христианской жизнью, столь часто отравляющему наши церкви, колледжи и семинарии. Именно на это направление мысли в ранней церкви я хотел бы обратить особое внимание в данной книге.

Жизнь в Троице и христианская вера

Итак, именно отношения личностей Троицы между собой служат стержнем для всех остальных христианских истин в этой работе. Данная книга – это выражение моей убежденности (формировавшейся по мере того, как я читал Библию, следуя толкованию определенного направления в ранней церкви) в том, что вся христианская жизнь, а то и вся человеческая жизнь, напрямую связана с отношениями, которые разделяют между собой Отец, Сын и Святой Дух. В Писании это видно в отношениях Отца с Сыном. То, что многие (а может и большинство) в ранней церкви подразумевали под смущающим нас терминомтеозис было не что иное, как приобщение верующих к теплому общению, извечно существовавшему между лицами Троицы, общению, которое в Писании выражено через любовь Отца к своему Сыну. Поскольку данная концепция имеет столь важное и решающее значение, в то время как само слово, с помощью которого она описывается, можно легко истолковать превратно, я не планирую употреблять слова теозис или «обожение». Вместо этого я буду использовать такие фразы, как «приобщение к отношениям Отца и Сына», «участие в любви между лицами Троицы» и пр.

Если я прав в отношении того, что личное общение между лицами Троицы – это сердце христианства, то почему же реформаторы не сочли нужным обратить на них внимание в своем учении? На самом деле некоторые из них подчеркивали важность этой темы, тогда как другие воспринимали ее как нечто само собой разумеющееся, не нуждающееся в том, чтобы открыто отстаивать это.

В конечном итоге их энергия была направлена не на то, в чем у них было согласие с другими, а на то, в чем они расходились с римо- католиками. Однако чем дольше мы принимаем нечто за самоочевидный факт, не требующий четкого обоснования, тем больше вероятность того, что мы его забудем. Боюсь, что в последнее время как раз эта ситуация и имела место в евангельских кругах. Мы настолько старательно пытались сохранить переданное нам наследие Реформации, что пренебрегли контекстом, в котором оно было выражено, едва не забыв все, что для них было знакомым и очевидным. Если же мы хотим заново открыть для себя все, что реформаторы принимали за самоочевидный факт, и, как следствие, понять собственные акценты в учении (такие, как оправдание одной верой) с точки зрения жизни в Троице (как необходимого контекста, в котором эти акценты обретают свое значение), то нам следует выйти за рамки Реформации к временам, задолго предшествовавшим ей. Мы должны обратиться к эпохе Отцов церкви, чтобы напомнить себе о сущности христианской веры, которую сами реформаторы помнили и рассматривали в качестве отправной точки для своего богословия.

Заключение

В настоящей главе я показал, что ранней церкви удалось объединить доктрины (во мн. ч.) и доктрину (в ед. ч.), богословие и жизнь лучше, чем это получается у нас. Отцам церкви удалось это благодаря тому, что их объединяющей богословской темой было то, что решало проблему разрыва между Богом (как главным центром нашего учения) и верующими (как носителями христианской жизни). Правильно понятая идея теозиса дает возможность для объединения Божьей жизни и человеческой. Наша христианская жизнь задумана как некое участие в жизни Бога, и поэтому все, что мы говорим о Боге, будет непосредственным образом отражаться в нашей христианской жизни. Далее я говорил, что в ранней церкви было распространено такое представление отеозисе, согласно которому наше приобщение к божественной жизни рассматривалось главным образом как разделение имеющихся между Отцом и Сыном отношений. Это богословское направление не было единственным в ранней церкви, и я не хотел бы создавать такое впечатление, будто бы Отцы церкви были едины в своем понимании христианства. Тем не менее, это направление было распространенным в патристике и, даже если я ошибаюсь относительно согласия у Отцов по этому вопросу, оно было достаточно приметным, чтобы заслужить сегодня наше внимание.

Согласно этому направлению в патристике, приобщение к божественной жизни означает прежде всего участие в жизни Троицы, участие в тех отношениях, которые извечно были исключительным достоянием Отца, Сына и Святого Духа. Подобное понимание дает возможность начать изучение христианского богословия с вопроса не менее важного, чем вопрос библейского авторитета. Именно к этому пониманию я и намерен обратиться в нашем поиске сущности христианской веры с помощью Отцов церкви

* * *

4

См., напр., Афанасиевы Слова на ариан, в которых он исчерпывающим образом, стих за стихом, опровергает библейское толкование Ария. См. также прямое заявление Августина об уникальном авторитете Писания в трактате О крещении против донатистов кн. 2.4 [NPNF, т. 4, 427].

5

Перевод с англ., адаптированный по русскому изданию: Афанасий Великий [ПЦП, т. 1, 259–60]. – Прим. перев.

6

Здесь и далее – Синодальный перевод [2005], если нет оговорки. – Прим. перев.

7

Заметьте, что в переводе Новой международной версии слово «gods» взято в кавычки, это означает, что редакторы понимали его не буквально.

9

Одно из наиболее обширных исследований на эту тему можно найти в Norman Russell, The Doctrine of Deification in the Greek Patristic Tradition (Oxford: Oxford University Press, 2004). Рассел рассматривает ряд сторон теозиса, не говоря при этом (как это делаю я), что Отцов церкви следует разделять в зависимости от того, какую сторону теозиса они подчеркивали чаще всего.

10

Более полная дискуссия об этих трех направлениях в ранней церкви изложена в Donald Fairbairn, “Patristic Soteriology: Three Trajectories,” Journal of the Evangelical Theological Society 50, no. 2 (2007): 289–310.


Источник: Ферберн Д. Ф43 Жизнь в Троице. Введение в богословие с Отцами церкви / пер. с англ. В. Литвиненко – Черкассы: Коллоквиум, 201

Комментарии для сайта Cackle