Источник

Главы об умной молитве прп. Паисия Величковского

Предисловие

Дошел слух до меня последнего, что некоторые из монашеского звания2** дерзают хулить Божественную, приснопамятную и боготворную Иисусову, умом в сердце священнодействуемую молитву, назидая таковое свое языкоболие на песце суемудрия, без всякого свидетельства. Вооружает их, дерзаю сказать, на это враг, чтобы их языками, как своим орудием, опорочить это пренепорочное и Божественное дело и слепотою их разума помрачить это мысленное солнце. Поэтому, оплакав такое зломудрие этих заблуждающих от чрева и глаголющих лжу (Пс. 57, 4) и опасаясь, чтобы кто-нибудь из не утвержденных в разуме, слыша такие их баснословия, не впал в подобный им ров злохуления и смертно не согрешил пред Богом, похулив учение премногих богоносных отцов наших, свидетельствующих и учащих о сей Божественной молитве из просвещения Божественной благодати, к тому же и не терпя более слышать хульные речи на это пренепорочное делание и, вдобавок, убеждаемый просьбою ревнителей этого душеспасительного делания, решился я, хотя это и превышает немощный мой ум и слабые силы, призвав на помощь сладчайшего моего Иисуса, без Которого никто не может что-нибудь делать, в опровержение лжеименного разума пустоумных и на утверждение богоизбранного стада о имени Христовом собравшихся в нашей обители братий, написать мало нечто о Божественной умной молитве выписками из учения святых отцов для твердого, непоколебимого и несомненного о ней удостоверения.

Будучи прах и пепел, преклоняю мысленные колена сердца моего пред неприступным величеством Твоей Божественной славы, и молю Тебя, всесладчайший мой Иисусе, единородный Сыне и Слове Божий, Сияние славы и Образ Ипостаси Отчей! Просвети помраченный мой ум и помысл и даруй Твою благодать окаянной душе моей, чтобы этот труд мой послужил во славу пресвятого Твоего имени и в пользу тем, кои хотят, чрез умное и священное делание молитвы, умно прилепляться Тебе, Богу нашему, и Тебя, бесценного Бисера, непрестанно носить в душе своей и в сердце, и на исправление тех, которые по крайнему своему неведению дерзнули похулить это Божественное делание!

Глава 1. О том, что умная молитва есть делание древних святых отцов, и против хулителей этой священной и пренепорочной молитвы

Пусть будет известно, что это Божественное делание священной умной молитвы было непрестанным делом древних богоносных отцов наших и на многих местах пустынных и в общежительных монастырях как солнце просияло оно между монахами: в Синайской горе, в Египетском ските, в Нитрийской горе, в Иерусалиме и в монастырях, которые окрест Иерусалима, и, просто сказать, на всем Востоке, в Цареграде, на Афонской горе и на морских островах; а в последние времена, благодатию Христовою, и в Великой России. Этим умным вниманием священной молитвы многие из богоносных наших отцов, разжегшись серафимским пламенем любви к Богу и по Боге к ближнему, соделались строжайшими хранителями заповедей Божиих и, очистив свои души и сердца от всех пороков ветхого человека, удостоились быть избранными сосудами Св. Духа. Исполнившись Его различных Божественных даров, они явились по своей жизни светилами и огненными столпами для вселенной и, соделав бесчисленные чудеса, делом и словом привели неисчетное множество человеческих душ ко спасению. Из них-то многие, подвигшись тайным Божественным вдохновением, написали книги своих учений об этой Божественной умной молитве, по силе Божественных Писаний Ветхого и Нового Завета, исполненные премудрости Св. Духа. И это было по особенному промыслу Божию, чтобы как-нибудь в последние времена это Божественное дело не пришло в забвение. Из этих книг многие, Божиим грехов ради наших попущением, истреблены сарацынами, покорившими Греческое царство, некоторые же, по смотрению Божию, сохранились до наших времен.

На помянутое Божественное умное делание и хранение сердечного рая никогда никто из правоверующих не дерзнул произнести хулы, но всегда все относились к нему с великою честию и крайним благоговением, как к вещи, исполненной всякой духовной пользы. Но начальник злобы и супостат всякого благого дела – диавол, видя, что наиболее чрез это делание умной молитвы монашеский чин, избирая благую часть, сидит неотторжною любовию у ног Иисусовых, преуспевая в совершенство Его Божественных заповедей, и чрез то делается светом и просвещением миру, начал таять завистию и употреблять все свои козни, чтобы опорочить и похулить это душеспасительное дело и, если можно, совершенно истребить с лица земли. И то, как сказано выше, чрез сарацын, во всем ему подобных, истреблял книги, то в чистую и небесную этого делания пшеницу насевал свои душетленные плевелы, чтобы посредством безрассудных нанести на это спасительное дело хулу тем, что самочинники, касавшиеся этого делания, ради своего возношения, вместо пшеницы пожинали терние и вместо спасения находили погибель. И этим еще диавол не удовольствовался, но нашел в Итальянских странах Калабрийского змия, предтечу антихристова, гордостию во всем подобного диаволу, еретика Варлаама, и, поселившись в нем со всею своею силою, подвиг его хулить нашу православную веру, как об этом подробно пишется в Постной Триоди, в синаксаре второй Недели св. Великого поста. Между прочим дерзнул он различно, и языком и рукой, хулить и отвергать и священную умную молитву, как пишет об этом в своей священной книге, в главе 31, иже во святых отец наш Симеон, архиепископ Фессалонитский, которого и подлинные слова предлагаю здесь, говорящего так:

«Этот окаянный Варлаам многое хулил и писал и на священную молитву, и на Божественную, что на Фаворе (Мф. 17, 5), благодать и осияние. Не поняв, и даже не способный понять (да как и постигнуть это тому, кто умом осуетился и в мечтании мысли с гордым соединен?), что значат слова: «Непрестанно молитеся» (1Сол. 5, 18), ни того, что значат слова: «Помолюся духом, помолюся же и умом» (1Кор. 14, 15), также: «Воспевающе и поюще в сердцах ваших Господеви» (Кол. 3, 16), и что: «Посла Бог Духа Сына Своего (т. е. благодать) в сердца ваша, вопиюща: Авва Отче» (Гал. 4, 6), также: «Хощу пять словес умом моим глаголати, нежели тмы словес языком» (1Кор. 14, 19), – он отверг и умную молитву или, лучше, призывание Господне, которое есть и исповедание Петра, исповедавшего: «Ты еси Христос, Сын Бога живаго» (Мф. 16, 16), и предание самого Господа, говорящего во Евангелии: «Еже аще что просите от Отца во имя Мое, даст Вам» (Ин. 15, 16), также: «Именем Моим бесы ижденут» (Мк. 16, 17) и прочее. Ведь имя Его есть живот вечный: «Сия же, – говорит, – писана быша, да веруете, яко Иисус есть Христос Сын Божий, и да верующе живот имате во имя Его» (Ин. 20, 31), – и Духа Святого преподает призывание Христово: «Никто не может рещи Господа Иисуса, точию Духом Святым» (1Кор. 12, 3) – да и тысячекратно об этом сказано».

Что же успел своим начинанием началозлобный змей с сыном погибели, треклятым еретиком Варлаамом, которого, как я сказал, научил он на хуление против священной умной молитвы? Возмог ли его хулением помрачить свет этого умного делания и, как он надеялся, до конца истребить? Никак. Но болезнь его обратилась на главу его. В то время великий поборник и предстатель благочестия, пресветлый между святыми, отец наш Григорий, архиепископ Фессалонитский, Палама, который в совершенном послушании и непрестанном священном упражнении умной молитвы, как солнце, просиял на св. Афонской горе дарованиями Св. Духа, еще прежде возведения на архиерейский престол этой Церкви, в царствование Божественнейшего царя Андроника Палеолога, в царствующем граде, во именитом великом храме Премудрости Божией, на Соборе, собравшемся против вышепомянутого еретика Варлаама, исполнившись Духа Божия, облекшись в непреоборимую силу свыше, отверстые на Бога уста того заградил и в конец посрамил и все его хуления огнедухновенными словами и писаниями сжег и в пепел обратил. И всею Соборною Божиею Церковию этот Варлаам еретик с Акиндином и всеми своими единомышленниками трижды предан анафеме. Но и доныне тою же Церковию ежегодно в Неделю Православия, вместе с прочими еретиками, он проклинается так: «Варлааму, и Акиндину, и последователям, и преемникам их – анафема (трижды)».

Глядите здесь, други, дерзающие хулить умную молитву, и рассмотрите, кто был первый ее хулитель: не еретик ли Варлаам, трижды Церковию преданный анафеме и имеющий проклинаться во веки? Не приобщаетесь ли и вы вашим злохулением этому еретику и его единомышленникам? Ужели не трепещете душою вашею подпасть подобному им церковному проклятию и быть отчужденными от Бога? Восставая на священнейшее дело и соблазняя вашим злохулением души не утвержденных в разуме ближних ваших, ужели не ужасаетесь страшной за это в Евангелии Божией грозы? Разве не боитесь, по слову апостольскому: «Страшно есть впасти в руце Бога живаго» (Евр. 10, 31), подпасть за это, если не покаетесь, и временной, и вечной казни? Какую благовидную причину изобрели вы, чтобы похулить эту пренепорочную и блаженнейшую вещь? Совершенно недоумеваю. Призвание ли имени Иисусова, думается вам, неполезно? Но и спастись о ином ком нет возможности, токмо о имени Господа нашего Иисуса Христа. Ум ли человеческий, которым действуется молитва, порочен? Но это невозможно. Ведь Бог создал человека по образу Своему и по подобию; образ же Божий и подобие – это душа человека, которая, по созданию Божию, чиста и непорочна, значит, и ум, будучи начальнейшим душевным чувством, как и в теле зрение, также непорочен. Но не сердце ли, на. котором, как на жертвеннике, ум священнодействует Богу тайную жертву молитвы, заслуживает хулы? Никак. Будучи создание Божие, как и все человеческое тело, оно – прекрасно. Если же призывание Иисусово спасительно, а ум и сердце человека суть дело рук Божиих, то какой порок человеку воссылать из глубины сердца умом молитву к сладчайшему Иисусу и просить от Него милости? Или не потому ли вы хулите и отвергаете умную молитву, что вам думается, будто Бог не слышит тайной, в сердце совершаемой молитвы, но слышит только ту, которая произносится устами? Но это хула на Бога, ведь Бог сердцеведец и в точности знает все, самые тончайшие сердечные мысли, и даже будущие, и знает все как Бог и Всеведец. Да и Сам Он требует, как чистой и непорочной жертвы, именно такой тайной молитвы, воссылаемой из глубины сердца, заповедав: «Ты же, егда молишися, вниди в клеть твою и, затворив двери твоя, помолися Отцу твоему, Иже в тайне, и Отец твой, видяй в тайне, воздаст тебе яве» (Мф. 6, 6), – каковые слова Христовы уста, всемирное светило, вселенский учитель, св. Иоанн Златоуст, в Беседе 19 на Евангелие от Матфея, богоданного Св. Духа премудростию, относит не к той молитве, которая произносится одними только устами и языком, но к самой тайной, безгласной, из глубины сердца воссылаемой молитве, которую он учит совершать не действиями тела и не криком голоса, но усерднейшим произволением, со всякою тихостию, с сокрушением мыслей и внутренними слезами, с душевною болезнию и затворением мысленных дверей. И приводит в свидетельство об этой молитве из Божественного Писания боговидца Моисея, и св. Анну, и праведного Авеля, говоря так: «Но болезнуешь ли душой? Не можешь и не вопить, потому что молиться и просить так, как я сказал, свойственно очень болезнующему. И Моисей, болезнуя, так молился и болезнь его слышалась, почему и говорил к нему Бог: «Что вопиеши ко мне?» (Исх. 14, 15). И Анна, опять, исполнила все, что хотела, а глас ее не слышался, потому что вопияло ее сердце. Авель же не молча ли, и даже скончавшись, молился? И кровь его испускала глас, превосходнейший гласа трубы. Стени и ты так же, как и св. Моисей, не возбраняю. Раздери, как повелел пророк, сердце твое, а не ризы. Из глубины призови Бога: «Из глубины, – говорит, – воззвах к Тебе, Господи», – снизу, из сердца привлеки глас, сделай молитву твою таинством». И ниже: «Ведь не человекам молишься, но Богу вездесущему, слышащему прежде голоса и знающему мысли непроизнесенные, если так молишься, получишь великую мзду. «Отец твой, – говорит, – видяй в тайне, воздаст тебе яве». И ниже: «Так как Он невидим, то хочет, чтобы и молитва твоя была такою же».

Видите ли, друзья, что, по свидетельству непреоборимого столпа Православия, есть другая, кроме произносимой устами, тайная, невидимая, безгласная, из глубины сердца возносимая к Богу молитва, которую, как чистую жертву, приемлет Господь в воню благоухания духовного, радуется о ней и веселится, видя, что ум, который по преимуществу должно посвящать Богу, соединяется Ему молитвою. Зачем же на эту молитву, свидетельствуемую Христовыми устами, святым, говорю, Иоанном Златоустом, вооружаете хулою свой язык, хуля, злословя, ненавидя, ругаясь, отвергая и отвращаясь, как от какой вещи скверной, и, кратко сказать, не терпя и слышать? Ужас и. трепет объемлет меня по причине такого бессловесного вашего начинания.

Но и еще, изыскивая причины вашей хулы, спрашиваю вас: не потому ли хулите эту спасительнейшую молитву, что, может быть, случилось вам видеть или слышать, что кто-нибудь из делателей этой молитвы исступил ума, или принял какую-нибудь прелесть вместо истины, или потерпел какой-нибудь душевный вред, и потому возмнилось вам, будто умная молитва служит причиною такого вреда? Но нет, нет! На самом деле, это вовсе не так. Священная умная молитва, по силе писаний богоносных отцов, действуемая Божией благодатию, очищает человека от всех страстей, возбуждает к усерднейшему хранению заповедей Божиих и от всех стрел вражиих и прелестей хранит невредимым. Если же кто дерзнет действовать эту молитву самочинно, не по силе учения св. отцов, без вопрошения и совета опытных, и, будучи надменен, страстен и немощен, живет без послушания и повиновения и к тому же гоняется единственно за пустынножитием, которого, за свое самочиние, он и следа видеть не достоин, таковой, воистину, и я утверждаю, удобно впадает во все сети и прелести диавольские. Что же? Молитва ли эта причиною такой прелести? Никак. Если же вы за это порочите мысленную молитву, то пусть будет для вас порочен и нож, если бы случилось малому ребенку, играя, по причине неразумия, заколоть себя им. Также, по-вашему, нужно запретить и воинам употребление воинского меча, который они принимают против врагов, если бы случилось какому-нибудь безумному воину заколоть себя своим мечом. Но, как нож и меч не служат причиною ни одного порока, но только обличают безумие заклавших себя ими, так и меч духовный, священная, говорю, умная молитва неповинна ни одному пороку, но самочиние и гордость самочинников служат причиною бесовских прелестей и всякого душевного вреда.

Но к чему еще, как будто недоумевая доселе, спрашиваю у вас причины вашего злохуления на эту священную молитву? Знаю наверно, о други! Знаю самую существенную причину вашего языкоболия: 1) не по заповеди Божией, т. е. не с испытанием, ваше чтение Свящ. Писаний; 2) недоверие учению св. отцов наших, учащих о сей Божественной умной молитве богоданною себе (им) премудростию Духа, по силе Свящ. Писаний; 3) наконец ваше крайнее невежество: вы или, может быть, не видели и не слышали о ней никогда писаний богоносных отцов наших, или, если не это, то силы богомудрых их слов вы отнюдь не разумеете, – вот самая существенная причина такого вашего зломудрия.

Если бы вы со страхом Божиим и крепким вниманием и несомненною верою с трудолюбным испытанием и смиренномудрием прочитали отеческие книги, приличествующие наиболее к чтению одним монашествующим, содержащие в себе весь разум жительства Евангельского, – отеческие, говорю, книги, которые так же необходимы монахам для душевной пользы и исправления и для стяжания истинного, здравого, непрелестного и смиренномудрого разума, как для составления телесной жизни необходимо дыхание, если бы вы так читали эти книги, то никогда не попустил бы вам Бог впасть в такой ров злохуления. Более: чрез это делание Он разжег бы вас Своею Божественною благодатию в неизреченную Свою любовь, так что и вы с апостолом вопияли бы: «Кто ны разлучит от любве Божия» (Рим. 8, 35), в которую мы сподобились достигнуть мысленным деланием этой молитвы? И вы не только не хулили бы ее, но и душу свою усердствовали бы положить за нее, ощутив от этого умного внимания самым делом и опытом неизреченную душам своим пользу. А как вы книг преподобных отцов наших с несомненною верою не прочитываете, или, и читая, не доверяете, как это показывают плоды вашего хуления, или совсем пренебрегаете читать, то и впали вы в такое богопротивное мудрование, что, как бы никогда не слышавшие христианских писаний, вы хулите и отвергаете эту священную молитву, свидетельствуемую, по богомудрому объяснению св. отцов, всем Свящ. Писанием.

А чтобы избавиться вам и всем, сомневающимся о ней, от такого душевного вреда, не нахожу другого приличнейшего врачевства, кроме того, что постараюсь, сколько Господь мне Своею благодатию поспешит и поможет, указать, что богоносные отцы наши, просвещенные Божественною благодатию, утверждают здание душеполезного своего учения об этой всесвященной, умом в сердце тайнодействуемой молитве, на недвижимом камени Свящ. Писания. Вы же, увидев сами явно и ясно, при содействии тайно коснувшейся душам вашим благодати Божией, истину учения св. отцов и исцелившись от этого душевного вашего недуга, принесите Богу о вашем поползновении искреннейшее покаяние и сподобитесь Его Божественной милости и совершенного прощения вашего согрешения.

Глава 2. Откуда эта Божественная умная молитва имеет начало, и какие свидетельства богоносные отцы приводят о ней из Священного Писания

Прежде чем указать, откуда эта Божественная молитва имеет самое первое начало, нужно предложить к сведению следующее: пусть будет известно, что, по писанию святых и богоносных отцов наших, есть две умные молитвы: одна – новоначальных, принадлежащая деянию, а другая – совершенных, принадлежащая видению; та – начало, а эта – конец, потому что деяние есть восхождение видения. Должно же знать, что по св. Григорию Синаиту, первых видений – восемь, которые пересчитывая, он говорит так: «Говорим, что имеются восемь первых видений. Первое – видение Бога безвидного, безначального и несозданного, Причины всего, единой Троицы и пресущественного Божества. Второе – чина и устроения умных сил. Третье – устроения чувственных тварей. Четвертое – смотрительного снисхождения Слова. Пятое – всеобщего воскресения. Шестое – второго и страшного пришествия Христова. Седьмое – вечного мучения. Восьмое – Царствия Небесного, не имеющего конца». Предложив это, извещаю по мере худости моего немощного разума, в какой силе должно разуметь деяние и видение. Пусть будет известно (говорю к подобным мне препростым), что весь монашеский подвиг, которым, при помощи Божией, понуждался бы кто-нибудь на любовь к ближнему и Богу, на кротость, смирение и терпение и на все прочие Божии и святоотеческие заповеди, на совершенное душою и телом по Богу повиновение, на пост, бдение, слезы, поклоны и прочие утомления тела, на всеусердное совершение церковного и келейного правила, на умное тайное упражнение молитвы, на плач и размышление о смерти, – весь такой подвиг, пока еще ум управляется человеческим самовластием и произволением, с достоверностью называется деянием, но никак не видением. Если же таковой умный подвиг молитвы и назывался бы где в писании святых отцов зрением, то это по обыкновенному наречию, потому что ум, как душевное око, называется зрением.

Когда же кто Божией помощью и вышесказанным подвигом, а более всего глубочайшим смирением очистит душу свою и сердце от всякой скверны страстей душевных и телесных, тогда благодать Божия, общая всех мать, взяв ум, ею очищенный, как малое дитя за руку, возводит, как по ступеням, в вышесказанные духовные видения, открывая ему по мере его очищения неизреченные и непостижимые для ума Божественные тайны. И это воистину называется истинным духовным видением, которое и есть зрительная, или, по св. Исааку, чистая молитва, от которой – ужас и видение. Но войти в эти видения не может никто самовластно своим произвольным подвигом, если не посетит кого Бог и благодатию Своею введет в них. Если же кто без света благодати дерзнет восходить на такие видения, тот, по св. Григорию Синаиту, пусть знает, что он воображает мечтания, а не видения, мечтая и мечтаясь мечтательным духом (Григорий Синаит. Гл. 130). Таково рассуждение о деятельной и зрительной молитве. Но уже время показать, откуда Божественная умная молитва имеет свое начало.

Пусть будет известно, что, по неложному свидетельству богомудрого, преподобного и богоносного отца нашего Нила, постника Синайского, еще в раю Самим Богом дана первозданному человеку умная Божественная молитва, приличествующая совершенным. Св. Нил, научая молившихся усердно-мужественно хранить молитвенный плод, чтобы труд их не был напрасен, говорит так: «Помолившись как должно, ожидай того, чего не должно, и стань мужественно, храня плод свой. Ведь на это определен ты сначала: делать и хранить. Потому, сделав, не оставь труд нестрегомым, в противном случае ты не получил никакой пользы от молитвы» (Гл. 49).

Объясняя эти слова, российское светило, прп. Нил, пустынник Сорский, как солнце просиявший в великой России умным деланием молитвы, как это явствует из его богомудрой книги, говорит так: «Этот святой привел это из древности: чтобы делать и хранить, потому что Писание говорит, что Бог, сотворив Адама, поместил его в раю делать и хранить рай. И здесь св. Нил Синайский делом райским назвал молитву, а хранением – соблюдение от злых помыслов по молитве». Также и прп. Дорофей говорит, что первозданный человек, помещенный Богом в раю, пребывал в молитве... Из этих свидетельств явствует, что Бог, создав человека по образу Своему и по подобию, ввел его в рай сладости делать сады бессмертные, т. е. мысли Божественные, чистейшие, высочайшие и совершенные, по св. Григорию Богослову. И это есть не что иное, как только то, чтобы он, как чистый душою и сердцем, пребывал в зрительной, одним умом священнодействуемой, благодатной молитве, т. е. в сладчайшем видении Бога, и мужественно, как зеницу ока, хранил ее, как дело райское, чтобы она никогда в душе и сердце не умалялась. Велика поэтому слава священной и Божественной умной молитвы, которой край и верх, т. е. начало и совершенство, даны Богом человеку в раю, оттуда она имеет свое и начало.

Но несравненно большую стяжала она славу, когда более всех святых Святейшая, Честнейшая херувимов и Славнейшая без сравнения серафимов, Пресвятая Дева Богородица, пребывая во святая святых, умною молитвою взошла на крайнюю высоту боговидения и сподобилась быть пространным Селением Невместимого всею тварию ипостасно в Нее вместившегося Божия Слова и от Нее, человеческого ради спасения, безсеменно родившегося, как это свидетельствует непреоборимый столп Православия, иже во святых отец наш Григорий Палама, архиепископ Фессалонитский, в Слове на Введение во храм Пресвятой Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии. Он говорит, что Пресвятая Дева Богородица, пребывая во святая святых, и разумев совершенно из Свящ. Писания, читаемого каждую субботу, о погибели чрез преслушание человеческого рода, и исполнившись о нем крайнего сожаления, приняла умную к Богу молитву о скорейшем помиловании и спасении рода человеческого. Предлагаю здесь и самые слова этого св. Григория, достойные ангельского разума, немногие из многих: «Это Богоотроковица Дева слыша и видя, возымела жалость к общему с Ней человеческому роду и размышляла о том, как бы найти исцеление и врачевание, равносильное такому страданию. Вскоре Она решилась – обратиться всем умом к Богу – и восприняла о нас эту молитву, чтобы понудить Непонужденного и скорее привлечь Его к нам, чтобы Сам Он отстранил проклятие, остановил огонь, растлевающий пажить души, и, исцелив немощное, соединил с Собою Свое творение. Таким образом Благодатная Дева, усмотрев Себе приличнейшее и свойственнейшее во всяком естестве, полагала умную молитву как чудную и преславную и лучшую всякого слова. Изыскивая же, как бы художественно и свойственнее побеседовать к Богу, она приходила к Нему, саморукоположная или, лучше, богоизбранная Молитвенница». И ниже: «Не видя же ничего из проявленного людьми прежде Нее, что точно указывало бы на это, – простирается со тщанием крепко к молению, новотворит большее и совершеннейшее, и изобретает, и действует, и последующему за этим преподает деяние как высочайшее восхождение к видению, видение же столько большее пред вышесказанным, сколько истина выше мечтания. Но, собравшись все в себя и очистив ум, услышьте о величии таинства: я хочу сказать слово, пользующее все христоименитое собрание, наиболее же относящееся к отрекшимся мира. Вкусивший уже ради отречения что-нибудь из тех будущих благ, который и становится с ангелами, и стяжавает жительство на небесах, – этот да возжелает подражать, по силе своей, первой и единой от младенчества отрекшейся мира, ради мира, Приснодевственной Невесте». И ниже: «Ища же, что нужнее всего молитвенникам для собеседования, каковым бывает молитва, Дева находит священное безмолвие, – безмолвие ума, далекость мира, забвение дольнего и введение в высшие тайны, на лучшее преложение: это деяние, как поистине восхождение к видению поистине Сущего или, лучше сказать справедливее, к Боговидению, есть как бы краткое указание для души стяжавшего его (деяние) поистине. Всякая другая добродетель есть как врачевание, применительно к душевным недугам и вкоренившимся чрез уныние лукавым страстям, боговидение же есть плод здравствующей души, как некоторое конечное совершенство и образ богодеяний. И потому человек боготворится не словами или рассудительною умеренностью относительно видимого – все это земное, низкое, человеческое, – но пребыванием в безмолвии, потому что этим мы отрешаемся, и отходим от дольнего, и восходим к Богу. Претерпевая молитвами и молениями день и ночь в горнице безмолвного жительства, мы приближаемся как-то и приступаем к этому неприступному и блаженному Естеству. Претерпевающие таким образом, очистившие сердца священным безмолвием и срастворившиеся им неизреченно высшему чувства и ума Свету, в себе, как в зеркале, видят Бога. Итак, безмолвие есть скорое и сокращенное руководство, как успешнейшее и соединяющее с Богом, особенно для держащихся его во всем вполне. А Дева, которая от мягких, так сказать, ногтей пребывала в нем, что – Она? Она, как безмолвствовавшая превышеестественно с такого самого детского возраста, потому одна из всех и породила неискусомужно Богочеловека Слово». И ниже: «Поэтому и Пречистая, отрекаясь самого, так сказать, житейского пребывания и молвы, переселилась от людей и, избежав виновного жития, избрала жизнь никому не видимую и необщительную, пребывая в невходных. Здесь, разрешившись всякого вещественного союза, и оттрясши всякое общение и любовь ко всему, и превзойдя самое снисхождение к телу, Она собрала весь ум в одно с Ним сообращение, и пребывание, и внимание, и в непрестанную Божественную молитву. И ею быв Сама в Себе и устроившись превыше многообразного мятежа и помышлений и просто всякого вида и вещи, Она совершала новый и неизреченный путь на небо, который есть, скажу так, мысленное молчание. И, этому прилежа и внимая умом, прелетает все создания и твари, и гораздо лучше, нежели Моисей, зрит славу Божию, и назирает Божественную благодать, не подлежащую нисколько силе чувства, – это благорадостное и священное видение нескверных душ и умов, причастившись которому, Она, по Божественным песнопевцам, бывает светлый Облак живой, поистине, воды, и Заря мысленного дня, и огнеобразная Колесница Слова».

Из этих слов Божественного Григория Паламы имеющий ум может яснее солнца понять, что Пречистая Дева Богородица, пребывая во святая святых, умною молитвою взошла на крайнюю высоту боговидения и отречением для мира от мира, священным безмолвием ума, мысленным молчанием, собранием ума в непрестанную Божественную молитву и внимание и восхождением чрез деяние к Боговидению подала Сама Собою Божественному монашескому чину образец внимательного жительства по внутреннему человеку, чтобы монахи, отрекшиеся мира, взирая на Нее, усердно тщились, сколько по силе, Ее молитвами быть в вышесказанных монашеских трудах и потах Ее подражателями. И кто возможет по достоинству похвалить Божественную умную молитву, делательницею которой, в образ пользы и преуспеяния монахов, наставляемая руководством Св. Духа, как сказано, была Сама Божия Матерь?

Но в утверждение и несомненное удостоверение сомневающихся о ней, как бы о вещи несвидетельствованной и недостоверной, настоит уже время показать, какие свидетельства богоносные отцы, писавшие из просвещения Божественной благодати, приводят о ней из Свящ. Писания.

Непоколебимое основание Божественная умная молитва имеет в словах Господа нашего Иисуса Христа: «Ты же, егда молишися, вниди в клеть твою и, затворив двери твоя, помолися Отцу твоему, Иже в тайне, и Отец твой, видяй в тайне, воздаст тебе яве» (Мф. 6, 6). Эти слова, как уже сказано в гл. 1, всемирное светило, св. Иоанн Златоуст, богоданною премудростию объясняет относительно безгласной, тайной, из глубины сердца воссылаемой молитвы, приводя в свидетельство из Свящ. Писания боговидца Моисея, и св. Анну, матерь Самуила Пророка, и праведного Авеля и кровь его, вопиющую от земли, – что они в молитве своей, не испустив ни одного гласа, были услышаны Богом. Этот великий учитель вселенной, Христовы уста, св. Иоанн Златоуст и отдельно еще изложил, в трех Словах, учение об этой Божественной молитве, как пишет об этом неложный свидетель, блаженнейший Симеон, архиепископ Фессалонитский, в гл. 294 своей книги, которую вся Святая Соборная Восточная Церковь имеет в великом почитании как столп и утверждение истины.

Огненный же столп и огненные Духа Святого уста, церковное око, Василий, говорю, Великий, объясняя изречение Божественного Писания: «Благословлю Господа на всякое время, выну хвала Его во устех моих» (Пс. 33, 1), прекрасно научает о умных устах и умном действии, приводя свидетельства из Свящ. Писания, которого и самые слова, исполненные Божественной премудрости, представляю следующие: «Выну хвала Его во устех моих». Кажется, что пророк говорит невозможное: как может быть хваление Божие в устах человеческих всегда? Когда человек говорит об обыкновенных житейских вещах, тогда он не имеет в устах хвалы Божией, когда спит, молчит, конечно, да и когда ест и пьет, то как уста его могут возносить хвалу? На это отвечаем, что есть некоторые мысленные уста внутреннего человека, коими он питается, причащаясь Слова животного, которое есть Хлеб, сшедый с небесе (Ин. 6, 33). Об этих-то устах сказал пророк: «Уста моя отверзох и привлекох Духа» (Пс. 118, 131). К этому и Господь побуждает нас, чтобы мы эти уста имели пространными, для достаточного приятия истинной пищи, говоря: «Разшири уста твоя и исполню я» (Пс. 80, 11). Поэтому и однажды начертанная и утвердившаяся в разуме души мысль о Боге может именоваться хвалою Божией, всегда находящейся в душе. И, по апостольскому слову, тщательный может все творить во славу Божию, так что всякое дело, и всякое слово, и всякое действие умное, имеет значение хвалы. Аще бо яст праведный, аще ли пиет, аще ино что творит, – вся в славу Божию творит (1Кор. 10, 31). У такого и у спящего сердце бдит». Так говорит св. Василий. Из слов же его явствует, что и кроме телесных уст имеются умные уста, и есть умное действие, и хваление, бывающее всегда мысленно во внутреннем человеке.

Тезоименитый блаженству, египетское или, лучше сказать, всемирное солнце, просиявший неизреченными дарованиями Св. Духа, человек небесный, Великий, говорю, Макарий, в небесных своих словах об этой святой молитве говорит так: «Христианин должен всегда иметь память о Боге, потому что написано: «Возлюбиши Господа Бога твоего от всего сердца твоего» (Мф. 22, 37). Не только тогда он должен любить Господа, когда входит в молитвенный храм, но и ходя, и беседуя, и вкушая, и пия, пусть имеет память о Боге, и любовь, и желание, потому что Он говорит: «Идеже есть сокровище ваше, ту будет и сердце ваше» (Мф. 6, 21).

Преподобный и богоносный древний св. отец, Исайя Отшельник, о сокровенном поучении, т. е. Иисусовой молитве, совершаемой мыслию в сердце, приводит в свидетельство слова Божественного Писания: «Согреяся сердце мое во мне, и в поучении моем разгорится огнь» (Пс. 38, 4).

Прп. Симеон, свидетельствуемый в вышепомянутой книге блаженнейшего Симеона Фессалонитского, который среди царствующего града, как солнце, просиял умною молитвою в неизреченных дарованиях Святого Духа и поэтому всею Церковию наименован Новым Богословом, – этот в своем Слове о трех образах молитвы пишет о умной молитве и внимании так: «Святые отцы наши, слыша Господа, говорящего, что от сердца исходят помышления злая, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, татьбы, лжесвидетельства, хулы, и та суть сквернящая человека (Мф. 15, 19–20), и опять слыша, что Он научает очистить внутреннее сткляницы, да будет и внешнее чисто (Мф. 23, 26), оставили всякое другое дело и подвизались только в этом хранении сердца, зная наверно, что вместе с этим деланием они удобно приобретут и всякую другую добродетель. Без этого же делания невозможно приобрести и удержать ни одной добродетели». Эти слова преподобного ясно показывают, что вышесказанные слова Господа Божественные отцы положили себе свидетельством и основанием хранения сердца, т. е. мысленного призывания Иисуса. Этот преподобный приводит еще во свидетельство Божественной умной молитвы и другие изречения Свящ. Писания, говоря: «Об этом говорит и Екклезиаст: «Веселися, юноше, в юности твоей... и ходи в путех сердца твоего непорочен... и остави ярость от сердца твоего» (Еккл. 11, 9–10), и: «Аще дух владеющаго взыдет на тя, места твоего не остави» (Еккл. 10, 4), местом же называет он сердце, как и Господь сказал: «От сердца исходят помышления злая» (Мф. 15, 19). И опять: «Не возноситеся» (Лк. 12, 29), т. е. не расточайте ума вашего туда и сюда. И опять: «Тесная врата и прискорбный путь вводяй в живот» (Мф. 7, 14), также: «Блажени нищии духом» (Мф. 5, 3), т. е. не имеющие в себе ни одной мысли этого века». И ап. Петр говорит: «Трезвитеся, бодрствуйте, зане супостат ваш диавол, яко лев рыкая ходит, иский кого поглотити» (1Пет. 5, 8). И ап. Павел ясно пишет к ефесянам о сердечном хранении, говоря: «Несть наша брань к крови и плоти, но к началом и ко властем, и к миродержителем тмы века сего, к духовом злобы поднебесным» (Еф. 6, 12).

Прп. Исихий пресвитер, богослов и учитель Иерусалимской Церкви, друг и собеседник преподобного и богоносного отца нашего Евфимия Великого, написавший богомудро, из просвещения Божественной благодати, об этом священном мысленном призывании в сердце Иисуса, т. е. о умной молитве, книгу в двести глав, приводит об этом свидетельства Свящ. Писания следующие: «Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят» (Мф. 5, 8); «Внемли себе, да не будет слово тайно в сердце твоем беззакония» (Втор. 15, 9); «Во утрии предстану Ти, и узриши мя» (Пс. 5, 4); «Блажен, иже имет и разбиет младенцы твоя о камень» (Пс. 136, 9); «Во утрии избивах вся грешныя земли, еже потребити от града Господня вся делающия беззакония» (Пс. 100, 8); «Уготовися призывати Бога твоего, Израилю» (Амос. 4, 12). И Апостол: «Непрестанно молитеся» (1Сол. 5, 17), и Сам Господь говорит: «Иже будет во Мне, и Аз в нем, той сотворит плод мног: без Мене не можете творити ничесоже. Аще кто во мне не пребудет, извержется вон, якоже розга» (Ин. 15, 5–6), и: «От сердца исходят помышления злая, убийства, прелюбодеяния... суть сквернящая человека» (Мф. 15, 19), также: «Еже сотворити волю Твою, Боже мой, восхотех, и закон Твой посреде чрева моего» (Пс. 39, 9), и прочие, которые по множеству оставляю.

Божественный и богоносный отец наш Иоанн Лествичник приводит об этой священной молитве и истинном безмолвии ума свидетельство Божественного Писания, говоря: «Великий великой и совершенной молитвы делатель сказал: «Хощу пять словес умом моим глаголати...» (1Кор. 14, 19)», и опять: «Готово сердце мое, Боже, готово сердце мое» (Пс. 56, 8), также: «Аз сплю, а сердце мое бдит» (Песн. 5, 2), также: «Воззвах всем сердцем моим» (Пс. 118, 145), т. е. телом и душою, и проч.

Божественный отец наш Филофей, игумен обители Купины Пресвятая Богородицы, что на Синае, составивший о мысленном хранении сердца малую книжицу глав – бесценных маргаритов Божественной премудрости, преисполненных неизреченной небесной сладости Святого Духа, – полагает в непоколебимое основание своих слов изречения Свящ. Писания: «Воутрия избивах вся грешныя земли» (Пс. 100, 8); «Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк. 17, 21); «Уподобися Царствие Небесное зерну горушичну», и бисеру, и квасу; «Без Мене не можете творити ничесоже» (Ин. 15, 5); «Всяцем хранением блюди твое сердце» (Притч. 4, 23); «Очисти внутреннее сткляницы... да будет и внешнее... чисто» (Мф. 23, 26); «Несть наша брань к крови и плоти, но к началом и ко властем и к миродержителем тмы века сего, к духовом злобы поднебесным» (Еф. 6, 12); «Трезвитеся, бодрствуйте, зане супостат ваш диавол, яко лев рыкая ходит, иский кого поглотити. Емуже противитеся тверди верою» (1Пет. 5, 8–9); «Соуслаждаюся закону Божию по внутреннему человеку: вижду же ин закон противу воюющ закону ума моего, и пленяющ мя» (Рим. 7, 22–23) и прочее.

Божественный отец наш Диадох, епископ Фотикийский, свидетельствованный в книге вышепомянутого святителя Христова Симеона Фессалонитского, полагает своим словом, исполненным духовной премудрости, коих в Божественной его книге находится сто глав, о умной Иисусовой, в сердце священнодействуемой молитве, следующее основание из Божественного Писания: «Никтоже может рещи Господа Иисуса, точию Духом Святым» (1Кор. 12, 3); и из Евангельской притчи о купце, ищущем добрый бисер, приводит следующими словами: «Это – многоценный бисер, который может приобрести тот, кто продаст имение свое и о обретении его будет иметь неизглаголанную радость и прочее».

Преподобный отец наш Никифор Постник, свидетельствуемый в той же книге вышепомянутого свт. Симеона, в слове своем о хранении сердца, преисполненном духовной пользы, уподобляет это Божественное мысленное в сердце делание молитвы сокровищу, сокровенному на селе, и называет светильником горящим, приводя изречения Свящ. Писания: «Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк. 17, 21), «Несть наша брань к крови и плоти» (Еф. 6, 12), также, чтобы делать и хранить (Быт. 2, 15) и прочее.

Блаженный и богоносный отец наш Григорий Синаит, который деланием этой Божественной молитвы взошел в крайнее боговидение и, как солнце, просиял дарованиями Св. Духа в св. Афонской горе и на прочих местах, составивший «Троичны», поемые всякую неделю после Троичного канона в Святой Соборной Восточной Церкви по всей вселенной, также и канон Животворящему Кресту, обнявший писания всех духоносных отцов, составил книгу, исполненную всякой духовной пользы, в которой более всех прочих святых в тонкости учит об этой Божественной умом в сердце священнодействуемой молитве и приводит в подтверждение своих слов из Свящ. Писания следующее: «Помяни Господа Бога твоего выну»; «В заутрии сей семя твое, и в вечер да не оставляет рука твоя» (Еккл. 11); «Аще молюся языком (т. е. устами) дух мой молится (т. е. глас мой; знай, что уста и язык, и дух, и глас – одно и то же), а ум мой без плода есть. Помолюся духом, помолюся же и умом...» (1Кор. 14, 14–15) «Хощу пять словес умом моим...» (1Кор. 14, 19), – приводя в свидетеля и Лествичника, относящего эти слова к молитве. Также: «Царствие небесное нудится и нуждницы восхищают е» (Мф. 11, 12), «Никтоже может рещи Господа Иисуса, точию Духом Святым» (1Кор. 12, 3) и проч.

Апостольским стопам последователь, непреоборимый столп православной веры, огненным Духа мечом и истиною православных догматов уничтоживший на Флорентийском Соборе, как паутинные сети, духоборные ереси латинян, Марк, говорю, всесвященнейший, премудрейший и словеснейший, митрополит Ефесский, в начале толкования церковного последования, пишет о Божественной Иисусовой молитве, совершаемой тайно умом в сердце, употребляя свидетельства Божественного Писания, которого и самые богомудрые слова предлагаю следующие: «Следовало бы, по повелевающей заповеди, непрестанно молиться и духом и истиною возносить поклонение Богу, но прилежание о помыслах житейских и узы попечений о теле отводит многих и отстраняет от Царствия Божия, находящегося внутри нас, как возвещает слово Божие, и препятствует пребывать при умном жертвеннике и приносить от себя духовные и словесные жертвы Богу, по Божественному апостолу, говорящему, что мы храм Бога, живущего в нас, и Дух Его Божественный живет в нас. И нет ничего удивительного, если это обыкновенно так бывает со многими, живущими по плоти, когда видим, что некоторые из монахов, отрекшихся мирских вещей, по причине мысленной брани от предприятия страстей и восстающего от того большого мятежа, помрачающего словесную часть души, еще не могут достигнуть чистой молитвы, хотя и сильно этого желают. Усладительны чистая в сердце и непрестанная память Иисуса и бывающее от нее неизреченное просвещение».

Преподобный отец наш российский, св. Нил Сорский, составивший свою книгу о мысленном хранении сердца из учения богоносных отцов, а в особенности из Григория Синаита, употребляет из Свящ. Писания свидетельства такие: «От сердца исходят помышления злая... Сия суть сквернящая человека» (Мф. 15, 19); «Очисти, внутреннее сткляницы» (Мф. 23, 26); «Духом и истиною достоит кланятися Отцу» (Ин. 4, 24); «Аще молюся языком...»; «Хощу пять словес умом моим глаголати, нежели тмы словес языком» (1Кор. 14, 19), и проч.

Российское светило, святитель Христов Димитрий, митрополит Ростовский, духовным мечом слова уничтоживший, как паутинные сети, заблуждения раскольников и их богопротивный, растленный, и Свящ. Писанию противный разум, написавший многие учения на пользу св. Церкви, исполненные премудрости св. Духа, и составивший слово о внутреннем мысленном делании молитвы, преисполненное духовной пользы, употребляет из Свящ. Писания свидетельства следующие: «Ты же, егда молишися, вниди в клеть твою...» (Мф. 6, 6); «Тебе рече сердце мое: Господа взыщу: взыска Тебе лице мое, лица Твоего, Господи, взыщу»; также: «Царствие Божие внутрь вас есть»; также: «Всякою молитвою и молением молящеся на всяко время духом»; «Аще молюся языком, дух мой молится, а ум мой без плода есть»; «Помолюся духом, помолюся же и умом; воспою духом, воспою же и умом» и прочее. Эти слова он, согласно со св. Иоанном Лествичником, Григорием Синаитом и Нилом Сорским, разумеет о умной молитве.

Да и самый Устав Церковный, печатанный в царствующем великом граде Москве, предлагая церковное законоположение о поклонах и молитве, приводит и об этой Божественной молитве изречения Свящ. Писания следующие: «Дух есть Бог; и иже кланяется Ему, духом и истиною достоит кланятися» (Ин. 4, 24); «Аще молюся языком, дух мой молится, а ум мой без плода есть. Что убо есть? Помолюся духом, помолюся и умом, воспою духом, воспою же и умом» (1Кор. 14, 14–15). И опять: «Хощу, – говорит, – в церкви пять словес умом моим глаголати, нежели тмы словес языком» (1Кор. 14, 19). И приводит в свидетельство св. отцов: св. Иоанна Лествичника, св. Григория Синаита и св. Антиоха, – и отчасти их Божественные учения об этой умной молитве, и наконец говорит: «И этим здесь мы заканчиваем слово о священной и приснопамятной умной молитве». А затем уже говорит и о святой, всем общей молитве, совершаемой по церковному чиноположению.

Вот благодатию Божией показано, что богоносные отцы, умудренные просвещением Св. Духа, основание своего учения о мысленном священнодействии молитвы, тайно совершаемой во внутреннем человеке, полагают на недвижимом камени Божественного Писания Нового и Ветхого Заветов, заимствуя оттуда, как из неисчерпаемого источника, так много свидетельств.

Кто же из правоверующих христиан, видя это, мог бы хоть мало усомниться в этой Божественной вещи? Разве только повинующиеся духу нечувствия, которые слышат и видят, а понять и узнать не хотят. Но те, кои имеют страх Божий и здравый разум, видя такие свидетельства стольких свидетелей, единодушно признают, что это Божественное дело, преимущественно пред всеми монашескими подвигами, свойственнее и приличнее ангельскому монашескому чину. Об этом делании вышепомянутые и многие другие Божественные отцы наши в своих писаниях предлагают многие достослышанные, паче меда и сота сладчайшие, исполненные духовной премудрости слова, научая внутреннему, мысленному против мысленных врагов подвигу: как должно обращать на них этот духовный меч и пламенное непобедимое оружие имени Иисусова, охраняющее сердечные врата, т. е. как должно эту Божественную Иисусову молитву священнодействовать умом в сердце.

Об этом священнодействии сей священной молитвы, особенно же о самых ее начатках, и о том, как опытом должно новоначальным обучаться ей, я последнейший, по силе моего немощного ума, при помощи Божией должен хоть что-нибудь немного написать из учения св. отцов. И, во-первых, нужно изъявить о том, что эта Божественная молитва есть духовное художество, потом – какое для занятия ею, по учению св. отцов, требуется предуготовление.

Глава 3. О том, что эта священная умная молитва есть духовное художество

Да будет известно, что Божественные отцы наши называют это священное мысленное делание молитвы художеством, св. Иоанн Лествичник в Слове 27 о безмолвии, уча о таинстве этой умной молитвы, говорит: «Если ты основательно изучил это художество, то не можешь не знать, что говорю. Сидя на высоте, наблюдай, если только умеешь, и тогда увидишь, как, когда, и откуда, и сколько, и какие тати приходят, чтобы войти и украсть твои грозды. Страж этот, утомившись, встает и молится, потом опять садится и мужественно принимается за прежнее делание».

Св. Исихий, пресвитер Иерусалимский, об этой священной молитве говорит: «Трезвение есть духовное художество, совершенно, с помощию Божией, избавлющее человека от страстных помыслов и слов и лукавых дел».

Св. Никифор Постник, уча о ней, говорит: «Придите и объявлю вам художество или, лучше, науку вечного, лучше же, – небесного жительства, вводящую делателя своего без труда и безопасно в пристанище бесстрастия».

Художеством же св. отцы, как показано, называют эту святую молитву, думаю, потому, что, как художеству человек не может научиться сам собою без искусного художника, так и этому мысленному деланию молитвы без искусного наставника навыкнуть невозможно. Но дело это, по св. Никифору и многим или даже и всем, приходит от учения, редкие же без учения, болезненностью делания и теплотою веры, прияли его от Бога. Церковное правило по уставу и священным церковным книгам, которое православные христиане, мирские и монахи, должны ежедневно, как дань, приносить Небесному Царю, может всякий грамотный устно читать и совершать без всякого учения. А умом в сердце приносить Богу таинственную жертву молитвы, т. к. это духовное художество, без научения, как выше указано, невозможно.

Будучи же духовным художеством, оно составляет и непрестанное делание монахов, чтобы не только отречением от мира и яже в мире, переменою имени при пострижении, особенностью одежды, безбрачием, девством, чистотою, самопроизвольною нищетою, отдельностью пищи и места жительства, но и самым мысленным и духовным по внутреннему человеку вниманием и молитвою, монахи имели отменное и превосходнейшее пред мирскими людьми делание.

Глава 4. Какое нужно предуготовление тому, кто желает проходить это Божественное делание

Насколько больше всякого другого монашеского подвига эта Божественная молитва, которая, по св. отцам, есть верх всех исправлений, источник добродетелей, тончайшее и невидимое во глубине сердца делание ума, настолько и тончайшие, невидимые, едва постижимые для человеческого ума, распростираются на нее невидимым врагом нашего спасения сети многообразных его прелестей и мечтаний. Поэтому усердствующий обучаться этому Божественному деланию должен, по св. Симеону Новому Богослову, предать себя душою и телом в послушание, согласное с Свящ. Писанием, т. е. предать себя в полное отсечение своей воли и своего рассуждения человеку, боящемуся Бога, усердному хранителю Его Божественных заповедей и не неопытному в этом мысленном подвиге, могущему, по писанию св. отцов, показать повинующемуся незаблудный путь ко спасению, – путь умного делания молитвы, тайно совершаемой умом в сердце. Это необходимо для того, чтобы истинным послушанием в разуме он мог соделаться свободным от всех молв, и попечений, и пристрастий этого мира и тела. Как же и не быть свободным тому, кто всякое попечение о душе своей и теле возложил на Бога и, по Боге, на своего отца. Смирением же, рождающимся от послушания, по свидетельству св. Иоанна Лествичника и многих св. отцов, возможет он избежать всех прелестей и сетей диавольских и тихо, безмолвно, без всякого вреда, постоянно упражняться в этом мысленном деле, с великим душевным преуспеянием.

Если же бы кто предал себя и в послушание, но не нашел бы в отце своем самым делом и опытом искусного наставника этой Божественной умной молитвы (в нынешнее время – увы! достойно многого плача и рыдания – совсем исчезают опытные наставники этого делания), то не должен он поэтому приходить в отчаяние. Но, пребывая в истинном послушании по заповедям Божиим (а не самочинно и особенно самовольно, без послушания, чему обыкновенно последует прелесть), возложив всю надежду на Бога, вместе с отцом своим пусть, вместо истинного наставника, верою и любовию повинуется учению преподобных отец наших, изложивших до тонкости учение об этом Божественном делании из просвещения Божественной благодати и отсюда пусть заимствует наставления об этой молитве. И, во всяком случае, благодать Божия, молитвами св. отцов, поспешит и вразумит, как, без всякого сомнения, научиться этому Божественному делу.

Глава 5. О том, что такое эта священная Иисусова молитва по качеству своему и действию

Положив твердым и непоколебимым основанием этой Божественной молитвы такое предуготовление, т. е. блаженное послушание, время уже показать из учения св. отцов, что такое эта священная молитва по качеству своему и действию. И это для того, чтобы желающий обучаться ее духовному деланию видел, к какому великому и неизреченному преуспеянию во всяких добродетелях возводит она подвижника, и этим поощрялся бы в желании с большим усердием и Божественною ревностью прилепиться священному деланию этой мысленной молитвы.

Св. Иоанн Лествичник в Слове 28 о молитве, в начале, говорит: «Молитва по качеству своему есть общение и соединение человека с Богом, а по действию – утверждение мира, примирение с Богом, матерь и опять дщерь слез, очищение грехов, мост, проводящий чрез искушения, стена против скорбей, уничтожение браней, ангельское дело, пища всех бесплотных, будущее веселие, беспредельное делание, источник добродетелей, причина дарований, невидимое преуспеяние, пища души, просвещение ума, секира на отчаяние, доказательство надежды, прекращение печали, богатство монахов, сокровище безмолвников, уменьшение раздражительности, зерцало преуспеяния, показание меры, обнаружение состояния, указание будущего, назнаменование славы. Молитва для истинно молящегося есть судилище, суд и престол Господень, еще прежде будущего Суда».

Св. Григорий Синаит в гл. 113 говорит: «Молитва в новоначальных есть как огонь веселия, издаваемый сердцем, в совершенных же – как действуемый свет, благоухающий». Или опять: «Молитва есть проповедание апостолов, действие веры или, лучше, непосредственная вера, уповаемых извещение, действуемая любовь, ангельское движение, сила бесплотных, дело и веселие их, благовествование Бога, извещение сердца, надежда спасения, знамение освящения, образование святости, познание Божие, явление крещения, очищение купели, Духа Святого обручение, Иисусово радование, веселие души, милость Божия, знамение примирения, Христова печать, луч мысленного солнца, денница сердец, утверждение христианства, примирения Божия явление, благодать Божия, премудрость Божия или, лучше, начало самопремудрости, явление Божие, дело иноков, жительство безмолвников, причина безмолвия, знамение жительства ангельского».

Блж. Макарий Великий говорит: «Глава всякого благого тщания и верх всех исправлений есть то, чтобы претерпевать в молитве, которою мы можем приобрести, чрез испрошение у Бога, и все прочие добродетели. Молитвою достойные приобщаются святости Божией, и духовного действия, и соединения ума с Господом неизреченною любовию. Кто всегда понуждает себя претерпевать в молитве, тот духовною любовию возгорается в Божественное усердие и в пламенное желание к Богу и приемлет, в известной мере, благодать духовного освятительного совершенства» (Беседа 40. Гл. 2).

Св. Исихий, пресвитер Иерусалимский, говорит: «Светородным, и молниеродным, и светоиспускательным, и огненосным пусть прилично и тезоименно называется хранение ума. Превосходит оно, сказать поистине, все бесчисленное множество телесных добродетелей. Итак, эту добродетель должно называть самыми честными наименованиями по причине рождающегося от нее светозарного света. Возлюбив ее, грешные, непотребные, мерзкие, неразумные, несмысленные и неправедные могут соделаться праведными, благопотребными, чистыми, святыми и разумными о Христе Иисусе. И не только это, но и зреть Божественные таинства, и богословствовать. И, став зрительными, переплывают к этому чистейшему и бесконечному Свету, и касаются Его неизреченными прикосновениями, и с Ним живут и пребывают. Так как они вкусили, «яко благ Господь» (Пс. 33, 2), то и исполняется явно в таких первоангелах это Божественное Давидское слово: «Обаче праведнии исповедятся имени Твоему, и вселятся правии с лицем Твоим» (Пс. 139, 14). Воистину, одни эти истинно призывают и исповедаются Богу и с Ним любят беседовать всегда, любя Его» (Гл. 171).

Св. Симеон, архиепископ Фессалонитский, об этой священной молитве говорит: «Эта Божественная молитва, это призывание нашего Спасителя: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя», – есть и молитва, и моление, и исповедание веры, и подательница Св. Духа, и дарователь Божественных даров, и очищение сердца, и изгнание бесов, и вселение Иисус-Христово, и источник духовных мыслей и Божественных помышлений, и избавление от грехов, и врачевание душ и телес, и податель Божественного просвещения, и источник милости Божией, и дарователь смиренным откровений Божественных тайн, и самое спасение, потому что есть ношение спасительного имени нашего Бога. Это-то самое и есть наречение на нас имени Иисуса Христа, Сына Божия» (Гл. 296).

Точно так и прочие богоносные отцы, пиша об этой священной молитве, своим, исполненным Божией премудрости, учением, изъявляют о ее действии, о происходящей от нее неизреченной пользе и о преуспеянии чрез нее в Божественных дарованиях Св. Духа.

Кто же, видя, что эта священнейшая молитва приводит подвижника к такому небесному сокровищу различных добродетелей, не разжется ревностью Божией ко всегдашнему деланию молитвы, чтобы ею постоянно содержать в душе и сердце всесладчайшего Иисуса, поминая в себе непрестанно Его вседражайшее имя, и этим распаляться к неизреченной Его любви? Разве только тот, кто, прилежа к житейским помыслам, связался узою телесных попечений, отводящих многих и отстраняющих от Царствия Божия, находящегося внутри нас. Тот только разве не возусердствует коснуться мысленного делания мысленной молитвы, кто самым делом и опытом не вкусил душевною гортанью неизреченной Божественной сладости этого полезнейшего делания и не знает, сколько эта вещь имеет внутри себя сокровенную духовную пользу. А желающие быть любовью соединенными со сладчайшим Иисусом, оплевав все красоты этого мира, все наслаждения и самый телесный покой, ничего другого не захотят иметь в этой жизни, как только постоянно упражняться в райском делании сей молитвы.

Глава 6. О том, как должно в начале обучаться действованию умом в сердце этой Божественной молитвы

В древние времена это всесвятое делание умной молитвы воссиявало на многих местах, где только имели пребывание св. отцы. Потому тогда и учителей этому духовному деланию было много. По этой причине и св. отцы наши, пиша о нем, изъявляли только происходящую от него неизреченную духовную пользу, не имея, как я думаю, нужды писать о самом опыте этого делания, приличествующем новоначальным. Если же где несколько и писали об этом, то и это только для знающих опыт этого делания очень ясно, а для не знающих вовсе непонятно. Некоторые же из них, когда увидели, что истинные и непрелестные наставники этого делания начали совсем умаляться, и опасаясь, чтобы не утратилось истинное учение о начале этой мысленной молитвы, написали и самое начало, и опыт, как должно обучаться новоначальным, и входить умом в страны сердечные, и там истинно и непрелестно действовать умом молитву. Этих-то отцов самое Божественное учение об этом предмете нужно представить на среду.

Св. Симеон Новый Богослов о начале этого делания говорит так: «Истинное и непрелестное внимание и молитва состоит в том, чтобы во время молитвы ум хранил сердце, и пребывал бы постоянно внутри его, и оттуда, т. е. из глубины сердца, воссылал молитвы к Богу. И когда внутри сердца вкусит, яко благ Господь, и усладится, то не будет уже исходить из места сердечного. И вместе с апостолом скажет и он: «Добро есть нам зде быти» (Мф. 17, 4). И, осматривая непрестанно сердечные места, он изобретает некоторый способ прогонять все всеваемые там вражеские помыслы». И ниже еще яснее говорит он об этом так: «[Сев в безмолвной келье и наедине в каком-либо одном углу, постарайся сделать то, что я тебе скажу: закрой дверь, и собери ум свой от всего суетного; затем, упершись брадой своей в грудь, двигай чувственное око со умом. Удержи тогда и стремление носового дыхания, чтобы дышать не часто, и внутри исследуй мысленно утробу, дабы обрести место сердца, где пребывают обычно все душевные силы; и сначала ты найдёшь мрак и непроницаемую толщу. Но, постоянно подвизаясь в деле этом нощно и денно, ты обретёшь – о чудо! – непрестанную радость. Ибо,] едва только ум найдет место сердечное, немедленно видит то, чего никогда не видал: видит он среди сердца воздух и себя всего светлым и полным рассуждения. И с тех пор, откуда бы ни показался помысл, прежде, нежели он войдет и изобразится, немедленно прогоняет его и уничтожает призыванием Иисуса Христа. Отселе ум, получив памятозлобие к бесам, двигает против них естественный гнев, гонит и низлагает мысленных супостатов. Прочему же научишься с помощью Божией посредством блюдения ума, держа в сердце Иисуса» (Слово о трех образах молитвы).

Прп. Никифор Постник, научая еще яснее о входе умом в сердце, говорит: «Прежде всего пусть будет жительство твое безмолвно, беспопечительно и со всеми мирно. Потом, войдя в клеть твою, затворись и, сев в каком-нибудь углу, сделай, что я тебе скажу. Знаешь, что дыхание, которым дышим, есть этот воздух, выдыхаем же его ничем иным, как только сердцем. Оно-то причина жизни и теплоты тела. Привлекает же сердце воздух, чтобы посредством дыхания выпустить вон свою теплоту и доставить себе прохладу. Причина этого действия или, лучше сказать, служитель есть легкое, которое будучи создано Создателем редким, как насос какой, удобно вводит и выводит окружающее, т. е. воздух. Таким образом, сердце, привлекая посредством воздуха холод и выпуская теплоту, совершает непрестанно то отправление, ради которого оно устроено к составлению жизни. Ты же, сев и собрав ум свой, понудь его войти в сердце вместе с дыханием. Когда же он войдет туда, то последующее за сим будет уже не невесело и не нерадостно». И ниже: «Поэтому, брат, приучи ум не скоро выходить оттуда, потому что сначала он очень скучает от внутреннего затвора и тесноты. Когда же приобыкнет, то уже не терпит скитаться вне, потому что Царствие Небесное находится внутри нас, его-то когда рассматриваем там и взыскуем чистою молитвою, то все внешнее делается мерзким и ненавистным. Если сразу, как сказано, войдешь умом в сердечное место, которое я показал тебе, то воздай благодарение Богу, и прославь, и взыграй, и держись этого делания постоянно, и оно научит тебя тому, чего ты не знаешь. Надо же знать тебе и то, что ум, пребывая там, должен не молчащим или праздным стоять, но эти слова: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя!» – иметь непрестанным делом и поучением, и никогда от этого не переставать. Это, содержа ум не высящимся, сохраняет его неуловимым и неприступным для прилогов вражиих и возводит его повседневно в любовь и желание Божественное. Если же, потрудившись, брат, много, не возможешь войти в страны сердца, как мы тебе повелели, то сделай, что скажу тебе, и при помощи Божией найдешь искомое. Известно тебе, что словесность каждого человека находится в персях: здесь, внутри персей, и при молчании уст мы говорим, и рассуждаем, и произносим молитвы и псалмы и проч. Этой-то словесности, отняв от нее всякий помысл (можешь это, если захочешь), дай говорить: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя», – и понудься это, вместо всякой другой мысли, постоянно взывать внутри. Когда же ты это подержишь некоторое время, то этим отверзется тебе и сердечный вход, как мы тебе написали, без всякого сомнения, как мы и сами узнали из опыта. И придет к тебе, с многовожделенным и сладким вниманием, и весь лик добродетелей: любовь, радость, мир и проч.».

Божественный Григорий Синаит, уча также, как должно умом действовать в сердце спасительнейшее призывание Господа, говорит: «Сидя с утра на седалище в одну четверть, низведи ум от владычественного в сердце и держи его в нем. И, преклонившись с трудом и ощущая сильную боль в груди и плечах и вые, непрестанно зови умно или душевно: «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя!» Потом, если, быть может, ради тесноты и болезненности и от частого призывания она сделается тебе несладостна (что бывает не от однообразности снеди Триименного, часто ядомой, ибо ядущии Мя, сказано, еще взалчут – Сир. 24, 23), то, переменив ум в другую половину, говори: «Сыне Божий, помилуй мя!» И, многократно произнося эту половину, не должен ты по лености часто переменять их, потому что деревья, часто пересаждаемые, не вкореняются. Удерживай же и дыхание легкого, чтобы тебе не дерзостно дышать, ибо движение воздуха, происходящее от сердца, развевает мысль и помрачает ум и, возвращая его оттуда, или предает пленником забвению, или заставляет вместо одного поучаться другому, и оказывается он нечувствительно в том, в чем не должно. Если же увидишь нечистоты лукавых духов, т. е. помыслы, возникающие или изображающиеся в уме твоем, то не ужасайся, но если и добрые разумения о некоторых вещах являются тебе, не внимай им: удерживая же по возможности дыхание, и ум заключая в сердце, и действуя постоянно и часто призыванием Господа Иисуса, ты скоро сокрушишь и истребишь их, уязвляя невидимо Божественным именем, как говорит и Лествичник: «Иисусовым именем бей ратников, потому что нет оружия, более крепкого, ни не небе ни на земле».

И опять этот же святой, уча о безмолвии и молитве, как должен в нем сидеть, говорит: «Иногда должно сидеть на стульце, ради труда, иногда и на постеле немного до времени, для отрады. В терпении же должно быть твое сиденье, ради сказавшего, что в молитве должно терпеть (Лк. 18, 1), и не скоро вставать, малодушествуя по причине трудности болезни, и умного взывания, и частой напряженности ума. Так вещает и пророк: «Болезни объяша мя аки раждающия» (Иер. 8, 21). Итак, поникши долу и ум собирая в сердце, если отверзлось тебе твое сердце, призывай в помощь Господа Иисуса. Боля же раменами, часто болезнуя головой, терпи то усиленно и ревностно, взыскуя в сердце Господа: «Нудящимся принадлежит Царство Небесное, и нуждницы восхищают е» (Мф. 11, 12). И еще, как должно произносить молитву, говорит: «Отцы сказали так: иной говорит: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя!» – все, иной же половину: «Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя!» – и это удобнее, по причине немощи еще ума и младенчества. Не может же никто сам собою, без Духа, тайно именовать Господа Иисуса – чисто и совершенно, точию Духом Святым (2Кор. 12, 3), но, как немотствующий младенец, совершить ее членами еще не может. Не должен же он по лености часто переменять призывания имен, но редко – для удержания. Опять: иные учат произносить ее устами, другие же – умом, а я допускаю и то и другое. Иногда ум изнемогает, соскучившись говорить, иногда же – уста. Поэтому должно молиться обоими: и устами, и умом, – однако безмолвно и несмущенно должно взывать, чтобы голос, смущая чувство и внимание ума, не препятствовал, пока ум, обыкнув в деле, преуспеет и примет от Духа силу крепко и всячески молиться. Тогда уже не нуждается он говорить устами и даже не может, будучи в состоянии творить делание и совершенно одним умом».

Итак, вот вышепомянутые св. отцы, как показано, представляют очень ясное учение и опыт обучения умному деланию для новоначальных. А от этого учения можно уразуметь и учение прочих святых об этом делании, изложенное более прикровенно.

Инок. Вот Вы ознакомились с писаниями об умной молитве тех старцев-подвижников, которые своими сочинениями, переводами святоотеческой письменности и личным влиянием содействовали широкому и глубокому возрождению в Православной Церкви во 2-й половине XVIII и в XIX в. внимания к духовной жизни, к изучению святоотеческой духовно-подвижнической литературы, к умному деланию и к старчеству как живому, опытному и непосредственному руководительству в подвиге умного делания и молитвы.

Теперь прошу Вас высказать те вопросы или те недоумения, какие явились у Вас при чтении этих писаний и на которые Вы хотели бы получить от меня ответ или разъяснение. Насколько сумею, постараюсь Вам дать их.

Иерей. Прежде всего я хочу сказать, что писания старцев Василия и Паисия написаны очень просто, понятно и живо, излились, действительно, из их личного, пережитого опыта и искреннего, глубокого и горячего убеждения сердца, так что они глубоко захватывают и волнуют сердце внимающего им и читаются или слушаются с большим и неослабевающим интересом. Таково общее впечатление от писаний этих великих старцев. Несомненно, они писали свои сочинения уже в пожилом возрасте, а между тем от них веет юношескою свежестью и горячностью, и в некоторых местах они даже не лишены меткого, хотя и скромного, острословия.

Однако сам предмет их писаний настолько значителен, возвышенен, серьезен, важен, что не все может быть ясно выражено нашим земным, человеческим языком; в некоторых местах (там, где говорится, например, о видениях или о высоких духовных переживаниях и созерцаниях Пресвятой Девы) недостаточен, быть может, и ангельский язык. Этим объясняются те трудности и недоумения, которые вызывает у недостаточно подготовленного слушателя или читателя чтение или слушание тех или иных особенно глубоких и возвышенных мест в писаниях старцев. Но и помимо этих исключительно трудных мест у неопытного читателя возникают вопросы или сомнения, требующие ответа и разъяснения. Например, мне, как мирскому священнику, хотелось бы услышать от Вас разъяснение, все ли православные христиане, по учению старцев Василия и Паисия, могут заниматься Иисусовой молитвой, или только те, которые уже очистили свое сердце от страстей?

Инок. На этот вопрос у старцев имеется совершенно ясный и определенный ответ, которого Вы не могли не заметить, если внимательно знакомились с их писаниями. По учению старцев, основанному на святоотеческом предании, именно молитва Иисусова и помогает очищению сердца от страстей, а потому необходима не только бесстрастным, но и тем, кто еще не освободился от страстей. Предисловие старца Василия к книге св. Григория Синаита как раз этими словами и начинается: «Многие, – пишет он, – не зная опытно умного делания, погрешают против здравого разума, думая, что умное делание принадлежит одним бесстрастным и святым мужам...» И в другом месте, приведя слова апостола: «Хочу пять слов глаголати умом моим, нежели тьму языком», – старец продолжает: «Следует сначала этими пятичисленными словами очищать ум и сердце, говоря непрестанно во глубине сердечной: «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя», – и таким образом восходить на разумное пение (т. е. на сознательное пение и чтение псалмов и канонов). Потому что всякий новоначальный и страстный может сию молитву (т. е. Иисусову) разумно, в блюдении сердца, действовать, пения же никак, прежде чем не предочистится умною молитвою».

«Поэтому, – пишет дальше старец, – св. Григорий Синаит, всех святых жития, и, писания, и искусство духовное более всех живущим в нем Св. Духом до тонкости испытав и рассудив, установляет все старание иметь о молитве (т. е. о молитве внутренней). Также и св. Симеон, Солунский архиепископ, имея тот же дар и Дух, заповедует и советует архиереям, священникам, монахам и всем мирским во всякое время и час произносить и дышать сию священную молитву, ибо нет, говорит он с апостолом, крепчайшего оружия ни на небе, ни на земле, больше имени Иисуса Христа».

В предисловии на книгу Филофея Синайского старец Василий снова говорит, что «делательная умная молитва подобает страстным».

В предисловии на книгу блж. Исихия, на первой же его странице, старец Василий, объясняя различную практику св. отцов с «приходящими к монашеству», т. е. с новоначальными, пишет, что одни из отцов, принимая во внимание немощи приходящих, «назначают им вместе с деланием заповедей Христовых продолжительное псалмопение, каноны и тропари..., другие же, изучив тончайший опыт духовного разума, не хотят, чтобы начальные довольствовались одним только внешним обучением, но, заповедуя им вместе с исполнением заповедей Христовых умеренное пение, т. е. полунощницу, утреню, часы, вечерню и повечерие, установляют вместо продолжительного псалмопения и канонов делание умной молитвы, прибавляя к этому, что если посетит их Св. Дух действием сердечной молитвы, то несомненно оставлять тогда указанное внешнее правило, ибо восполняет его внутренняя молитва...» Так поступающих отцов св. Григорий Синаит называет «отчасти, но не вполне преподающими умное делание». Но есть еще и третьи отцы, которые, «руководствуясь многим опытом и исследованием житий и писаний всех святых и в особенности же действием и премудростию Св. Животворящего Духа, устанавливают новоначальным общее, а не частное обучение или делание умной молитвы, называя ее укрощением страстей в делании заповедей Христовых...»

По словам старца, возможно преуспеяние, «следуя и тому постановлению св. отцов, о котором сказано в начале, однако очень медленно и с трудом, вторым же удобнее и легче, а третьим скорее всего, ибо оно сопровождается отрадою и частым посещением Св. Духа, укрепляющим и удостоверяющим сердце, в особенности же при тщательнейшем усердии и доброй воле...» В предисловии к книге блж. Нила Сорского старец Василий приводит слова св. Исихия о том, что молитва Иисусова очищает ум и сердце от мысленных грехов: «Как невозможно жить нынешнею жизнью без пищи и пития, так невозможно без хранения ума достигнуть душе чего-либо духовного и Богу угодного или избавиться от мысленного греха, хотя бы кто страхом мук и принуждал себя не грешить», – и еще: «Помыслы, против воли нашей втеснившиеся, укрепившиеся и стоящие в сердце, может прогонять лишь молитва Иисусова из глубины сердца». Научая тому, что молитвою Иисусовою могут заниматься и новоначальные с целью очищения сердца от страстей, старец Василий строго осуждает тех, кто запрещает умное делание новоначальным. Они «не только не принимают того, что говорится или пишется о внутреннем внимании, в котором и есть искусство моления на злые помыслы, но и сопротивляются, и, выставляя себя учителями, говорят, что св. отцы не заповедали новоначальным умного делания, кроме одного псалмопения, тропарей и канонов, действуемых устами и языком. И несмотря на то, что они говорят и учат об этом неверно, все их слушают, потому что для такового их моления не требуется обучения или отречения от мирских похотей, но всякий, если только захочет, может так молиться, будет ли он монах или мирянин. Священное же умное делание, которое есть славное и богоугодное искусство из искусств и в котором нельзя иметь успеха без отречения от мира с его похотями и без долгого наставления и обучения, весьма поэтому оскудело среди монахов, – и неутихающая брань бывает у не знающих силы Свящ. Писания, в особенности же у не искусных в умном внимании ко внутреннему человеку».

Возражая тем, кто говорит «будто сначала нужно очистить телесные чувства, т. е. зрение, обоняние, вкушение, слово, осязание, чтобы не согрешал ими человек, и тогда только, хорошо очистившись, начинать умную молитву», старец Василий пишет: «Друзья! Никто не против очищения телесных чувств, но говорим о том, что если отделять очищение чувств от умного делания, то получится большое несогласие. Ты устанавливаешь расстояние и время, отделяя хранение внешних чувств от обучения умной молитве, и тем свидетельствуешь, что не знаешь порядка сердечного делания. Знающие же опыт умной молитвы не разделяют временем одно от другого, но устанавливают одновременное и совместное их обучение, погружая ум в час молитвы внутрь сердца, укрощают волнение чувств, не попуская уму восходить на них, а оттого, что ум не восходит на чувства телесные, они пребывают не занятыми вне, через это подают великое безмолвие уму и сердцу, и вместе с тем и сами блюдениям ума мало-помалу обучаются не востекать на плотские похоти. Да будет же известно и то, что нет недостатка ни времени, ни предмета для тех, кто любит спорить об этом. Ибо и еще остается им написанное Новым Богословом, что желающему обучаться умному деланию необходимо сначала сохранить свою совесть к Богу, людям и вещам. Я же верую, что в один час или минуту может человек примирить свою совесть с Богом, людьми и вещами, как и учит великий учитель (Новый Богослов), ибо жала, т. е. голоса совести, умное делание не уничтожает, и никому не полезно уклоняться от этого доброго обличителя. Вижу же и того великого грешника, который шел во святой храм окруженный бесами, а вышел из храма со святыми ангелами, радующимися его обращению. Ты же от крайнего зазрения совести устанавливаешь расстояние и время примирению ее с Богом и этим показываешь, что достижение бесстрастия бывает прежде обучения умному деланию или выше его. И отсюда у тебя выходит, что ты не только не начнешь когда-либо умного трезвения, но и от самих Святейших Тайн будешь уклоняться. Ибо никто, не примирившись прежде с Богом, не приступает к причащению. Не говорю же я это тебе, человек, о примирении совести от себя, но самое исповедание св. отцов предлагаю. Ибо они, насколько ближе приближались к Богу, настолько видели себя большими грешниками, и не будут ли, по твоему мнению, и сами святые не примиренными совестью с Богом? Но ты скажешь, что по причине смирения так говорили о себе святые. Прекрати хитросплетенную речь и покорись по крайней мере голосу святых правил: «Если кто скажет, что святые ради смирения и принимая вид грешных говорили «остави нам долги наша», – анафема да будет».

Иерей. Вы очень хорошо, просто и убедительно, отвечаете на мой вопрос, но как же, все-таки, некоторые наставники Иисусовой молитвы строго-настрого запрещают тем, кто еще не очистился от страстей, касаться сердца и искать сердечное место?

Инок. Если эти наставники говорят о необходимости предварительного очищения от страстей для прохождения Иисусовой молитвы, то, очевидно, они имеют в виду не делательную, трудовую, молитву новоначальных, а зрительную, или созерцательную, молитву совершенных, которая, по общему мнению отцов, действительно, невозможна без предварительного очищения от страстей, как об этом свидетельствует и великий старец Паисий Величковский, говоря: «Когда кто Божией помощью и вышесказанным подвигом (делательной молитвы), а более всего глубочайшим смирением очистит душу свою и сердце от всякой скверны страстей душевных и телесных, тогда благодать Божия, общая всех мать, взяв ум, ею очищенный, как малое дитя за руку, возводит, как по ступеням, в вышесказанные духовные, открывая ему по мере его очищения неизреченные и непостижимые для ума Божественные тайны. И это воистину называется истинным духовным видением, которое и есть зрительная, или, по св. Исааку, чистая молитва, от которой – ужас и видение. Но войти в эти видения не может никто самовластно своим произвольным подвигом, если не посетит кого Бог и благодатию Своею введет в них».

Если же охваченным страстями и запрещается касаться умного делания, то только в том случае, если они хотят оставаться в своем страстном устроении и не хотят бороться со своею страстью. О таковых старец Василий приводит слова св. Дорофея: «Представь себе пять состояний действующих по страсти: а) впадая в гнев и досаду, оставаться всегда злобствующим на оскорбившего; б) будучи опечаленным, помнить зло в течение многих дней; в) гневаться одну неделю; г) один только день помнить и д) враждуя, досаждая, смущая и смущаясь, в тот же час измениться. Вот сколько различных устроений, однако все они находятся под адом до тех пор, пока действует страсть, и таким не должно касаться умного делания, ибо они подобны человеку, который будучи ранен стрелою от врага своего, берет стрелу собственными руками и вонзает в свое сердце; о них сказал Богослов: «Делающий грех от диавола есть» (1Ин. 3, 8). О таковых и свт. Феофан пишет, что «даже сумасшествие от молитвы Иисусовой может произойти тогда, когда, творя сию молитву, не отстают от каких-либо грехов и привычек, кои осуждает совесть. При сем внутри происходит глубокий разлад, прогоняющий всякую мирность сердца... отсюда помутиться может голова и понятия прийти в запутанность и смятение» (Умное делание, § 372).

Человек, сознанием и сердцем сущий на стороне страстного, страстен весь и Богу противен. Человек, сущий на стороне бесстрастного, хотя в нем есть и борют его страсти, не противен Богу, ради нелюбления страстей и желания делать не по ним, а по воле Божией (Там же, § 249).

Тем же, кто сопротивляется страсти, борется с нею, не хочет действовать по ней, скорбит и подвизается, им во всяком случае можно и должно обучаться умному деланию, потому что они очищаются вседневного благодатию Христовою через умную молитву и ежечасное покаяние, и о них сказал тайновидец: «Аще речем, яко греха не имамы, себе прельщаем, и истины несть в нас. Аще исповедаем грехи наша, верен есть и праведен, да оставит нам грехи наша и очистит нас от всякия неправды» (1Ин. 1, 8–9).

Иерей. Позвольте предложить Вам еще следующий вопрос: если, как говорит старец Василий, и новоначальные делатели Иисусовой молитвы должны совершать свою молитву в глубине сердца, борясь там со своими страстями и помыслами, как это делают и преуспевшие в молитве, тогда и у тех и у других одинаково молитва их будет внутри-сердечною? Как же тогда понимать разделение Иисусовой молитвы на устную, умную и сердечную? Ведь у всех она оказывается одинаково внутри-сердечною.

Инок. Нужно различать разного рода сердечную молитву. Припомните слова свт. Феофана в одной из предыдущих наших бесед о свойствах истинной молитвы. Он говорит, что во всякой истинной нашей молитве должны участвовать и тело, и ум, и сердце. Только такая молитва и есть настоящая, полная молитва. Так называемая устная молитва, гласно или безгласно совершаемая, непременно должна совершаться при участии ума и сердца. Ум должен внимать словам молитвы, а сердце должно откликаться на нее своим чувством. Если устная молитва совершается без участия ума и сердца, то, по словам свт. Феофана, она даже и не есть молитва. У людей, еще не окрепших в молитве, бывает так, что уста произносят слова молитвы, а ум блуждает невесть где, внимание рассеяно, сердце остается холодным к словам молитвы. В том и состоит подвиг молитвы, чтобы приучить ум свой внимать словам молитвы неотходно, а сердце приучить откликаться на слова молитвы чувством. Таким образом, первоначальная молитва, в которой преобладает устная сторона, постепенно становится молитвою умной и умно-сердечной. И только тогда она и становится настоящей молитвой. Различие наименований: устная, умная, сердечная – определяется не тем, что каждый вид молитвы может существовать отдельно (такой молитвы и не бывает), а степенью участия ума и сердца в молитве. При малом их участии молитва бывает преимущественно устной, но все же она совершается в сердце. Когда внимание ума становится неотходным от слов молитвы, тогда молитва справедливо называется умной. Когда же сердце сливается своим чувством со словами молитвы, тогда молитва становится сердечной. И все это происходит в пределах делательной молитвы, т. е. совершаемой при усилиях самого молящегося. О высшей, зрительной, молитве мы сейчас не говорим. Из сказанного Вы можете видеть, что наименование молитвы устной, умной и сердечной имеет свое основание, хотя молитва (настоящая) должна всегда совершаться в сердце.

Иерей. Это ясно. В прежних наших беседах уже шла речь о внешних приемах низведения ума в сердце при совершении умной молитвы. Но т. к. у прп. Паисия, в Главах о молитве, говорится о пользовании этими приемами, то я хотел бы, имея в виду главным образом мирян, еще раз услышать от Вас разъяснение, насколько эти приемы относятся к самому существу молитвенного делания и насколько они обязательны для проходящих умную молитву.

Инок. Я могу только повторить вкратце сказанное раньше, опираясь на слова свт. Феофана и свв. Каллиста и Игнатия. Приемы эти к существу молитвенного делания не относятся. Они имеют вспомогательное значение, были рекомендованы в свое время монахам-безмолвникам, в особенности тем, которые затруднялись найти место сердца и склонны были смешивать область сердца с чревною областью. Свт. Феофан, признавая полезность той или другой внешней обстановки и внешних приемов для успешного прохождения молитвы, не считает обязательными для всех приемы, указанные афонитам, и предоставляет каждому делателю молитвы пользоваться в этом деле наиболее подходящими для него средствами. Подробнее об этом было уже сказано мною в своем месте, и, думаю, нет надобности повторять сказанное.

Иерей. Теперь я хотел бы, чтобы Вы подробнее разъяснили о молитве делательной и созерцательной и особенно о видениях, о которых упоминает прп. Паисий, ссылаясь на св. Григория Синаита.

Инок. О молитве делательной и созерцательной прп. Паисий пишет следующее: «Извещаю, по мере худости моего немощного разума, в какой силе должно разуметь деяние и видение. Пусть будет известно (говорю к подобным мне препростым), что весь монашеский подвиг, которым, при помощи Божией, понуждался бы кто-нибудь на любовь к ближнему и Богу, на кротость, смирение и терпение, и на все прочие Божии и святоотеческие заповеди, на совершенное душою и телом по Богу повиновение, на пост, бдение, слезы, поклоны и прочие утомления тела, на всеусердное совершение церковного и келейного правила, на умное тайное упражнение молитвы, на плач и размышление о смерти, – весь такой подвиг, пока еще ум управляется человеческим самовластием и произволением, с достоверностью называется деянием, но никак не видением. Если же таковой умный подвиг молитвы и назывался бы где в писаниях св. отцов зрением, то это по обыкновенному наречию, потому что ум, как душевное око, называется зрением. Когда же кто Божией помощью и вышесказанным подвигом, а более всего глубочайшим смирением очистит душу свою и сердце от всякой скверны страстей душевных и телесных, тогда благодать Божия, общая всех мать, взяв ум, ею очищенный, как малое дитя за руку, возводит, как по ступеням, в вышесказанные духовные видения, открывая ему по мере его очищения неизреченные и непостижимые для ума Божественные тайны. И это воистину называется истинным духовным видением, которое и есть зрительная, или, по св. Исааку, чистая молитва, от которой – ужас и видение. Но войти в эти видения не может никто самовластно своим произвольным подвигом, если не посетит кого Бог и благодатию Своею введет в них. Если же кто без света благодати дерзнет восходить на такие видения, тот, по св. Григорию Синаиту, пусть знает, что он воображает мечтания, а не видения, мечтая и мечтаясь мечтательным духом (Григорий Синаит. Гл. 130). Таково рассуждение о деятельной и зрительной молитве».

Вы видите, что прп. Паисий всю совокупность молитвы разделяет на две части: одна есть молитва новоначальных, принадлежащая деянию, другая есть молитва совершенных, принадлежащая видению. Деяние есть восход к видению. Старец подробно перечисляет все те делания, которые входят в содержание деяния и которые находятся в зависимости от человеческого самовластия и произволения. Сюда входит и умная молитва, т. е. делательная Иисусова молитва. Об участии человеческого произволения в молитве созерцательной прп. Паисий не говорит, ибо эта молитва совершается уже за пределами человеческого произволения.

Таким образом, весь труд делателя молитвы должен быть обращен на тщательное прохождение деятельного подвига, и этому труду он должен посвятить всю свою заботу. К молитве же созерцательной никто не должен стремиться самовольно. «Дерзкий и самонадеянный, – пишет старец Василий, – в гордости стремится достигнуть преждевременно зрительной молитвы... Такового сатана удобно опутывает своими сетями, как раба своего... И что нам стремиться к высокому преуспеянию в умной и священной молитве, которой, по слову св. Исаака, едва сподобляется один из тьмы? Довольно, довольно для нас, страстных и немощных, хотя след умного безмолвия познать, т. е. делательную умную молитву, при помощи которой прилоги вражии и злые помыслы прогонимы бывают от сердца и которая есть подлинное дело новоначальных и страстных монахов, каковым они востекают, аще Бог восхощет, в зрительную и духовную молитву. И не следует нам унывать о том, что немногие сподобляются зрительной молитвы, ибо нет неправды у Бога. Только да не ленимся идти путем, ведущим к этой священной молитве, т. е. делательною молитвою сопротивляться прилогам, страстям и злым помыслам. И таким образом скончавшимся нам на пути святых, удостоимся и жребия их, хотя бы здесь и не достигли совершенства, говорит св. Исаак и многие святые».

В другом своем предисловии старец Василий пишет: «Мы отнюдь не осудимся за зрительную молитву, если не удостоимся ее по немощи нашей, об умном же и сердечном хранении, каковым можно противостать диаволу и злым помыслам, побеждая их не своею силою, а страшным именем Христовым, должны будем воздать ответ Богу, ибо, нося Христа внутри себя по дару св. крещения, не умеем, вернее же сказать, не хотим научиться, как призывать Его на помощь в час брани... Многие из древних, а не только нынешние, умерли, не сподобившись при жизни зрительной молитвы, но это не должно вызывать сомнения, ибо нет места неправде у Бога, и Он во всяком случае за труды их, которыми они потрудились, идя истинным отеческим путем делательной молитвы, дает им в час смерти или по смерти, действие зрительной молитвы, с которой они, как пламень огненный, проходят воздушные мытарства, по словам св. Исихия. И получают они жребий свой с теми святыми, которые, по апостолу, не приявши здесь обетования, трудились всю жизнь свою во уповании».

Итак, молитва созерцательная не зависит от человеческого произволения, или, может быть, правильнее было бы сказать так: она зависит от человеческого произволения постольку, поскольку человек успевает усердием в делательной молитве очистить сердце свое от страстей. Но и при этом условии дарование созерцательной молитвы всецело зависит от усмотрения Божия. Давая некоторое указание на то, что такое созерцательная молитва, прп. Паисий пишет: «Когда кто Божиею помощию и вышесказанным подвигом, а более всего глубочайшим смирением, очистит душу свою и сердце от всякой скверны страстей душевных и телесных, тогда благодать Божия... взяв ум, ею очищенный, как малое дитя за руку, возводит, как по ступеням, в вышесказанные духовные видения, открывая ему по мере его очищения неизреченные и непостижимые для ума Божественные тайны».

О каких духовных видениях говорит старец? Прп. Паисий говорит о них словами св. Григория Синаита следующее: «Должно знать, что по св. Григорию Синаиту, первых видений – восемь, пересчитывая которые, он говорит так: «Говорим, что имеются восемь первых видений. Первое – видение Бога безвидного, безначального и несозданного, Причины всего, единой Троицы и пресущественного Божества. Второе – чина и устроения умных сил. Третье – устроения чувственных тварей. Четвертое – смотрительного снисхождения Слова. Пятое – всеобщего воскресения. Шестое – второго и страшного пришествия Христова. Седьмое – вечного мучения. Восьмое – Царствия Небесного, не имеющего конца». Было бы безумною дерзостью с нашей стороны, имея не очищенный от страстей ум, принимать на себя объяснение или истолкование видений, т. е. самовольно и недостойно входить в область зрительной молитвы, куда может ввести только Сам Бог тех, кто достиг чистоты сердца. Но мы можем сделать другое, для нас доступное, а именно – рассмотреть дарованные нам Богом способы познания вещей и выяснить, каким способом познания человек познает, когда то дано ему Богом, вещи мира невидимого, сокровенного, небесного. Это и есть тот предел, до которого мы можем дойти при нечистоте нашего ума и за который мы не можем перейти самовольно, не имея брачной одежды.

Итак, первый путь познания окружающих нас вещей – свидетельства наших внешних чувств: зрения, слуха, осязания и т. д. Этим путем мы познаем внешние формы окружающих нас предметов. Второй путь познания – рассудочные соображения и заключения нашего ума. Ум, пользуясь тем материалом, который предлагают ему чувства, строит на них здание познаний о мире. Таковы два способа познания, которыми мы обыкновенно пользуемся в нашей повседневной жизни и в наших научных выводах.

Но есть еще и третий путь познания, путь внутреннего зрения, открывающегося в нас благодатию Божиею и свойственного только людям, достигшим чистоты сердца, по слову Господа: «Чистии сердцем Бога узрят». Впрочем, по особому смотрению Божию, в целях промыслительных, это внутреннее зрение может открываться и у людей, еще не достигших чистоты сердца. Та область видений, или созерцаний, о которой говорит св. Григорий Синаит, познается именно этим третьим путем внутреннего зрения. Принимая это во внимание, мы не должны понимать упомянутые видения как некоторые внешне видимые явления, воспринимаемые нашими внешними чувствами: зрением, слухом, осязанием и т. д. Не должны также понимать их и как рассудочные заключения и соображения нашего ума об основных догматах нашей христианской веры. Мы должны понимать их как созерцания внутреннего зрения, не передаваемые на языке наших внешних чувств и наших логических формул.

Это созерцания того рода, какие зрел св. ап. Павел и о которых он писал коринфянам: «Знаю человека во Христе, который назад тому четырнадцать лет (в теле ли, не знаю, вне ли тела, не знаю – Бог знает) восхищен был до третьего неба. И знаю о таком человеке (только не знаю, в теле, или вне тела: Бог знает), что он был восхищен в рай и слышал неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать» (2Кор. 12, 2–4).

Если Вы примете во внимание все сказанное выше, то не сделаете ошибки в понимании характера тех видений, о которых говорит св. Григорий Синаит, не сочтете их ни за картины нашего воображения, ни за выводы рассуждающего ума и как раз остановитесь на том пределе, на котором и должен остановиться грешный человек перед неисследимой глубиной сокровенной небесной жизни, вход за завесу которой открывается только благодатию Божией. Но чтобы окончательно разъяснить Вам Ваш вопрос, приведу некоторые примеры, относящиеся к молитве созерцательной. Во-первых, вспомните то, что рассказывал прп. Максим Капсокаливит св. Григорию Синаиту о высших молитвенных состояниях и что нет надобности повторять. А затем выслушайте повесть о некотором юноше, рассказанную прп. Симеоном Новым Богословом в его Слове о вере.

«Был в Константинополе юноша лет двадцати, благообразный телом, но еще более душою и сердцем. Познакомился он с некоторым мужем святым, иноком одной из константинопольских обителей и, открыв ему все тайны сердца своего, сказал, что усердно хочет спастись и великое имеет желание оставить мир и сделаться иноком. Честнейший старец одобрил это намерение, преподал ему нужные наставления и дал прочитать книгу св. Марка Подвижника. Юноша принял эту книгу как из рук Божиих, в полной уверенности, что получит от нее великую себе пользу, и, пришедши домой, тотчас принялся читать ее с благоговейным вниманием, прочитал всю трижды и четырежды и после все еще не выпускал ее из рук. Он напитался из нее духовною пищею и все еще хотел питаться. Однако ж из всего, содержащегося в книге той, он избрал себе в руководство три только главы, которые и положил исполнять со всем вниманием, неопустительно. Первая: если желаешь исцеления душе твоей, всяким хранением храни совесть свою чисто, чтобы она ни в чем не обличала тебя, и, какие бы дела ни внушала она тебе делать, делай их не тяготясь, и получишь пользу. Вторая: ищущий и чающий получить действие Св. Духа прежде исполнения заповедей Божиих подобен купленому рабу, который просит у господина своего себе свободы в тот самый час, как тот еще только расплачивается за него. Третья: кто молится только устами, и не стяжал еще разума духовного, и не умеет молиться умно, тот подобен слепому, который вопиял: «Сыне Давидов, помилуй мя!» Кто же стяжал разум духовный и молится умно, тот подобен тому же слепцу, но уже исцеленному от слепоты, когда он, получив просвещение очей своих, увидел Господа и уже не именовал Его Сыном Давидовым, а исповедал Сыном Божиим и поклонился Ему, как подобало. Эти три главы по душе были юноше тому, и он принял извещение в сердце своем, что незаметно получит великую пользу, если будет внимать своей совести, что насладится дарами Духа Святого и получит силу от Него, если будет хранить заповеди, и что, по дару Духа Святого, сподобится того, что отверзутся очи его и он узрит Господа. Упование увидеть неизреченную красоту Господню уязвило сердце его любовью к ней, и он возымел великое желание узреть ее. И, однако ж, он ничего особенного не делал, а только всякий вечер, отходя ко сну, не прежде возлегал на одр, как совершив молитву и поклоны, как заповедал ему старец тот... Так прошло несколько времени. В один вечер, когда исполнял он старцево молитвенное правило, совесть сказала ему: сотвори и еще другую такую же молитву и поклоны, говоря: «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя!» – многократно, сколько можешь. Он охотно внял совести и усердно исполнил, что она внушила ему, веруя, что сам Бог говорил ему через совесть. С того времени он уже никогда не возлегал на одр свой прежде, чем не исполнит всего, о чем говорила ему совесть, что он может то исполнить. Это одно и мог он делать, ибо на нем лежало управление домом одного вельможи, и днем он не имел свободного для молитвы времени, только вечером всегда уже молился он столько, сколько заставляла его совесть. Мало-помалу начало согреваться сердце юноши, и очи источать слезы умиления, творил он частые коленопреклонения, воссылал молитвы и к Богоматери, с воздыханиями и болезнию сердечною. Помышляя, что предстоит пред Господом, он мысленно припадал к пречистым ногам Его и со слезами умиления умолял Его – умилосердиться над ним, как над слепым, и даровать свет умным очам его. День ото дня росла и светлела молитва его и, углубляясь, длилась иногда до полуночи. Неподвижно стоял он тогда, как столп какой, и очей своих не обращал туда и сюда, чтобы видеть что-нибудь, а стоял с великим страхом и трепетом, не дремля, не тяготясь, не унывая. В один вечер, когда молился он по обычаю, и в уме своем говорил мысленно: «Боже, милостив буди мне грешному!» – внезапно осенил его умный свет Божественный. Будучи пленен таким видением, юноша забыл себя и не понимал, на земле ли он или на воздухе; весь мир исчез пред ним, и сам он весь изменился, быв проникнут тем Божественным действием и исполнен слез и радости неизреченной, которая не отходила от него и тогда, когда он пришел в себя. Всю эту ночь не спал он, сон и на ум не приходил ему от сладости духовной, наполнявшей сердце его. После этого сладость умиления уже не отходила от сердца его и отгоняла от него всякий мирской и плотский помысл, он стал ко всем вещам бесчувствен до того, что сон и пища не приходили ему на ум, и он проводил в посте и бдениях многие дни. Дивно и достохвально, что двадцатилетний юноша, озабоченный делами житейскими и мирскими и, кроме них, ни о чем высшем не помышлявший, а только малое нечто слышавший от старца и те три слова усвоивший из душеспасительной книги, малым тем подвигом, который нес с искренней верой и упованием, в короткое время достиг такого совершенства духовного, что пленен был в видение умное, сподобился Божественного просвещения и вкусил сладости духовной, облегчившей ему весь последующий путь жизни! Так-то ни юность не вредит, когда она исполнена страха и вожделения Божественного, и жизнь среди мира в самом шумном городе не помешает нам творить заповеди Божии и преуспеть в жизни духовной, если только имеем усердие!»

Эта история о юноше, рассказанная прп. Симеоном, замечательна не только тем, что юноше было открыто зрение небесного мира, но и тем, что оно было открыто ему в столь юном возрасте и без длительного подвига, т. е. промыслительно, для облегчения, как сказано, последующего пути жизни!

Такие промыслительные случаи возможны и с другими. Одному делателю молитвы дано было в некоторый момент, для его духовного укрепления, с необыкновенною усладительностью пережить чувство живого присутствия Божия в мире на всяком месте. Это чувство наполняло душу его такою любовью ко всему сущему, что он, казалось, готов был целовать и самую землю.

Иерей. Простите, батюшка, мне хочется сказать, что и в произведениях наших светских писателей иногда проявляется то же удивительное чувство «прикосновения иным мирам», понимание языка природы, сладостное чувство любви ко всему сущему и желание упасть на землю, и целовать ее, и омыть ее слезами умиления и благодарности к Богу. Я вспоминаю и свои собственные переживания, когда я, будучи еще молодым человеком, любил странствовать пешком по святым местам. Идешь, бывало, в тихий жаркий полдень, одинокий, по необъятной равнине, покрытой поспевающей рожью, и в этой глубокой тишине и уединении вдруг почувствуешь всю таинственную глубину беспредельного мира. Жуткое чувство наполнит вдруг душу и вспоминаются слова патриарха Иакова: «Страшно место сие: несть сие, но дом Божий, и сия врата небесная» (Быт. 28, 17).

Инок. У каждого человека, созданного по образу и подобию Божию, существует естественное чувство и тяготение к Богу. Но это естественное тяготение надо отличать от благодатного прозрения в тайны жизни небесной. Я сейчас приведу Вам пример того, как можно, пребывая неисходно в своей келлии, зреть внутренними очами величие Божие. Вот слова об этом прп. Симеона Нового Богослова: «О, чудо! – восклицает он.– Какое слово сие изглаголет, ибо это страшно воистину и свыше всякого слова! Вижу свет, которого не имеет мир, и, сидя в келлии, вижу внутри себя Творца мира, и беседую с Ним, и люблю Его, и питаюсь единым боговидением, и, соединившись с Ним, превосхожу небеса. Где же тогда тело? – Не знаю, ибо Господь меня любит, и в Самого Себя приемлет, и на объятиях скрывает, и, будучи на небесах, в то же время и в моем сердце, и здесь и там виден мне. Владыка являет меня не только равным ангелам, но и преимуществующим пред ними, ибо не видимый для них и неприступный существом, мне виден бывает и с моим соединяется существом. Это есть то, о чем возвещает апостол: «Ихже око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку плотяно не взыдоша» (1Кор. 2, 9), – и, пребывая в этом, не только не хочешь выйти из келлии, но желал бы укрыться в глубине земли, дабы и там, вне всего мира, созерцать бессмертного Владыку и Создателя» (Еп. Иустин. Преподобный и багоносный отец наш Нил, подвижник Сорский... С. 39).

Согласно с Новым Богословом и св. Исаак говорит, что когда отымется у человека покрывало страстей от мысленных его очей и узрит он сию неизреченную славу, внезапно ум его возвышается до ужаса, и если бы Бог не положил предела в сей жизни такому состоянию – сколько в нем оставаться, то хотя бы допущено было продолжаться оному и во всю жизнь человека, никогда не захотел бы он выйти из сего дивного видения. Но так устроил Бог по Своей милости, чтобы на время умалялась благодать Его во святых, дабы могли они промышлять и о братии своей служением слова, поучающего благочестию... Вкусившие однажды, в мертвенном сем теле, бессмертной пищи и в маловременном мире сподобившиеся отчасти той радости, которая предуготовляется в небесном отечестве, уже не могут прилепляться красным мира сего или бояться чего-либо скорбного и лютого, но с апостолом дерзают восклицать: «Ничтоже возможет нас разлучити от любве Божия» (Рим. 8, 9).

И у св. Макария Египетского в Беседе 8 о совершенной молитве совершенных имеются подобные слова: «Иногда во весь день чем-нибудь занятый, на один час посвящает себя молитве – и внутренний его человек с великим услаждением восхищается в молитвенное состояние, в бесконечную глубину оного века, так что всецело устремляется туда парящий и восхищенный ум. На это время происходит в помыслах забвение о земном мудровании, потому что помыслы насыщены и пленены Божественным, небесным, беспредельным, непостижимым и чем-то чудным, чего человеческим устам изречь невозможно. В этот час человек молится и говорит: «О, если бы душа моя отошла вместе с молитвою!» Человеку надобно, так сказать, пройти двенадцать ступеней, и потом достигнуть совершенства. В иное время, действительно, достигает он этой меры и приходит в совершенство. И вот, благодать снова начинает действовать слабее, и человек нисходит на одну ступень и стоит уже на одиннадцатой. А иной, богатый благодатию, день и ночь стоит на высоте совершенства, будучи свободен и чист, всегда пленен и выспрен. И такой человек, которому показаны оные чудеса и который изведал их опытно, если бы так было с ним всегда, не мог бы уже принять на себя домостроительства Слова или иного какого бремени, не согласился бы ни слышать, ни позаботиться, по обыкновению, о себе и об утреннем дне, но только стал бы сидеть в одном углу, в восхищении и как бы в упоении. Посему-то совершенная мера не дана ему, чтобы мог он заниматься попечением о братии и служением Слову...» (Беседа 8. Гл. 4).

Все сказанное о созерцательной молитве Вы должны понимать только как некоторое предварительное понятие об этой молитве, отнюдь не выражающее самой сущности дела, доступной познанию лишь по особому действию Божественной благодати. Это есть, так сказать, лишь внешний осмотр того храма созерцательной молитвы, внутренность которого доступна лишь особым избранникам Божиим. Твердо и смиренно Вы должны хранить это сознание в своем сердце.

Иерей. Благодарю Вас, батюшка! Следующий вопрос, на который я хочу попросить Вашего разъяснения, есть вопрос о теплоте, которою сопровождается молитва. Вы уже говорили об этом, но мне хочется еще раз услышать важное и для меня и для других разъяснение различия между теплотой естественной, теплотой благодатной и теплотой, возбуждаемой диаволом.

Инок. Теплота чувства должна всегда сопровождать искреннюю и истинную сердечную молитву, и оно так и бывает у людей, молящихся с искренней верой и в простоте сердца. Но подвижники, действительно, различают разные виды теплоты, и среди них даже такую, которая исходит от диавола. Об этом следует знать делателю молитвы.

Различие между теплотой естественной и благодатной Вы можете уяснить себе из наставления свтт. Феофана и Игнатия, а также и из слов старца схимонаха Василия, из которых Вы узнаете и о теплоте бесовской. Свт. Феофан говорит о теплоте так: «Теплота настоящая – дар Божий. Но есть и натуральная теплота, плод собственных усилий и свободных настроений. Они отстоят друг от друга, как небо от земли. Какая у Вас теплота, это не видно. После откроется. «Мысли утомили, не дают установиться вниманием перед Богом». Это знак, что Ваша теплота не Божия, а своя. Первый плод Божией теплоты есть собрание мыслей воедино и устремление их к Богу неотходное. Тут бывает то же, что с кровоточивою (о которой повествует Евангелие). У той «ста ток крове», а тут останавливается ток помыслов». Итак, что же нужно? – «Держа свою натуральную теплоту, ни во что ее вменять, а только приготовлением некиим к Божией теплоте почитать, затем болезновать о скудости Божьего действия в сердце и в болезни молить Господа непрестанно».

Разъясняя возникновение в сердце благодатной молитвы, свт. Феофан продолжает: «Иисусова или другая какая краткая молитва – дело хорошее, если навязнет на языке. Позаботьтесь только при этом не в голове быть вниманием, а в сердце, и будьте так не во время только стояния на молитве, но и во всякое время. Потрудитесь образовать в сердце будто болячку какую... Труд постоянный скоро сделает это. Тут ничего нет особенного. Это натуральное дело (то, что болячка покажется). Но от этого собранность более будет. А главное то, что Господь, видя труд, дарует потом и свою благодатную молитву. Тогда пойдут в сердце свои порядки».

«Для того, чтобы ум держался на одном при употреблении краткой молитвы, надобно свести его вниманием в сердце, ибо оставаясь в голове, где происходит толкотня мыслей, он не успеет сосредоточиться в одном. Когда внимание сойдет в сердце, то привлечет туда в одну точку все силы души и тела. Это сосредоточение всей человеческой жизни в одно место тотчас отзывается там особым ощущением, – сие ощущение и есть начало будущей теплоты. Ощущение, сначала легкое, все увеличивается, крепнет, углубляется и из холодного, каково оно в начале, переходит в теплое чувство и держит на себе внимание. И происходит, таким образом, что сначала внимание держится в сердце напряжением воли; силою своею внимание порождает теплоту в сердце; теплота же сия затем держит внимание без особого его напряжения. Они затем друг друга поддерживают и должны пребывать неразлучно, ибо рассеяние внимания охлаждает теплоту, а умаление теплоты ослабляет внимание.

Отсюда закон духовной жизни: держи сердце в чувстве к Богу – всегда будешь в памяти Божией. Его выразил где-то Иоанн Лествичник. Теперь вопрос, духовная ли эта теплота? Нет, не духовная, а обыкновенная, кровяная. Но как держит внимание ума в сердце и через то способствует развитию там духовных, указанных прежде, движений, то она называется духовною, в том, однако же, случае, если не сопровождается сластию похотною, хотя бы легкою, но держит душу и тело в трезвенном настроении. Отсюда следует: как скоро теплота, сопровождающая молитву Иисусову, не сопровождается духовными чувствами, то ее не следует называть духовною, а просто теплотою кровяною, и она, будучи таковою, не худа, если не состоит со сластию похотною, хотя легкою, а если состоит, то худа и должна подлежать изгнанию. Эта неправость бывает тогда, когда теплота ходит ниже сердца. Вторая неправость та, когда, полюбив сию теплоту, ею все ограничивать, не заботясь о чувствах духовных, даже о памяти Божией, а лишь о том, чтобы была теплота; эта неправость возможна, хотя не у всех, и не всегда, но по временам. Нужно заметить сие и исправить, ибо в таком случае останется одна кровяная теплота, животная... Не должно сию теплоту почитать духовною или благодатною... Духовною можно назвать сию теплоту только тогда, когда она сопровождается духовными, молитвенными движениями... Кто без них называет ее духовною, тот допускает неправильность. Кто называет ее благодатною, еще более неправ... Благодатная теплота особая есть, и она собственно есть духовная. Она отрешена от плоти, и в теле не производит заметных изменений, и свидетельствуется тонким сладким чувством. По сим чувствам всякий легко может определить и различить теплоту... Это каждому следует сделать: стороннему тут нет дела и места» (Умное делание, §11).

«Некоторые особые движения в теле и духе бывают от молитвы, но не у всех молитвенников одинаковы, а у одних такие, у других иные, следовательно, на них нечего останавливаться.

У иных совсем никаких особенностей не бывает, а идет молитва тихо, даже во всей силе. И это самый лучший и безопасный удел! Если же иногда бывают телесные движения или ощущения какие-либо при молитве и теплоте, не обращать на них внимания: они к существу дела не относятся и бывают разными у разных лиц. Все же внимание обратите на духовные действия и чувства: они будут проходить по душе и телу, как утренняя приятная прохлада».

Относительно внешних приемов, употребляемых при навыке молитве Иисусовой и связанных с бывающей при этом теплотой, свт. Феофан делает еще следующее замечание: «Во время навыка умной в сердце молитвы ко Господу, вместе с собиранием внимания в сердце, советуют несколько стеснять дыхание и сводить к груди напряжение мышц, считая это не существенною необходимостью, а приспособлением тела к умному деланию. И само по себе, по связи души с телом, умное напряжение должно воздействовать на сердце, а тем более при сказанном приспособлении. Оно показывается вскоре в крови, а от крови переходит на нервы. Раздражение, происходящее при этом, приятно, и неопытными, каковы почти все начинающие, может быть и бывает почитаемо следствием, необходимо следующим за действием благодати в сердце. Этого мнения довольно, чтобы не только не отклонять, но и усугублять сказанное раздражение. Тут ничего пока нет худого и опасного, кроме того неправого мнения, что «это есть действие благодати» (Еп. Феофан. Письма о духовной жизни. С. 161).

«Мокрое полотенце класть на грудь? Кто-то делает из ныне подвизающихся. И писал ко мне. Это не относится к делу молитвы, а к тем случаям, когда разгорается кровь сердца при искусственном делании молитвы, чтобы умалить жар крови. Этот жар не духовное явление, а кровяное, и происходит от неумеренного употребления искусственных приемов при молитве Иисусовой. Кроется при сем и то, что они искусственное делание Иисусовой молитвы почитают главным делом и кровяную теплоту сердца при сем настоящею духовною молитвою Иисусовою. Кто так думает, тот в прелести» (Еп. Феофан. Ответы иноку. С. 40).

Для бо́льшего уяснения понятия о теплоте сердечной – естественной и благодатной – приведем еще разъяснение свт. Игнатия Брянчанинова, который говорит почти то же, что и свт. Феофан: «Теплота, являющаяся от усиленного, вещественного подвига, также вещественна. Это – теплота плотская, кровяная, в области падшего естества. Неопытный подвижник, ощутив эту теплоту, непременно возомнит о ней нечто, найдет в ней приятность, услаждение, в чем начало самообольщения. Не только не должно думать чего-либо особенного об этой теплоте, но, напротив, должно принять особенные меры предосторожности при появлении ее. Предосторожность необходима по той причине, что эта теплота, как кровяная, не только переходит по разным местам груди», но, по словам свт. Игнатия, очень легко может распространяться и дальше и вызывать нездоровые, чувственные состояния... «Некоторые, пришедши в это состояние и не понимая совершающегося с ними, вдались в смущение, в уныние, в отчаяние, как это известно из опыта... Между тем, эта страшная прелесть есть не что иное, как прилив крови, происшедший от усиленного, невежественного употребления вещественных пособий. Этот прилив легко может уврачеваться в два-три дня прикладыванием к воспалившимся частям полотна, напитанного водою». (А еще лучше в данном случае при творении молитвы стать вниманием ума в гортани – и упомянутая неурядица прекратится.) «При опытном наставнике употребление вещественных пособий мало опасно, но при руководстве книгами оно очень опасно по удобности впадения, по неведению и неблагоразумию, в прелесть и другие роды душевного и телесного расстройства, как некоторые, увидев вредные последствия безрассудного подвига и имея о молитве Иисусовой и сопутствующих ей обстоятельствах лишь поверхностное и сбивчивое понятие, приписали эти последствия не неведению и безрассудству, но самой всесвятой молитве Иисусовой. Может ли что быть печальнее, бедственнее этой хулы, этой прелести?» (Еп. Игнатий. Сочинения. Т. 2. С. 295, 297).

Посмотрим теперь, что пишет о теплоте, бывающей при молитве, схимонах Василий. В предисловии к главам блж. Филофея Синайского старец говорит: «Необходимо распознавать умным чувством и теплоту в молитве: какая изливается в сердце от Бога, как миро благовонное, через св. крещение, и какая привзошла к нам от преступления прародителей, и какая возбуждается диаволом. Первая теплота только в самом сердце с молитвою начинается и в сердце же оканчивается с молитвою, подавая душе удостоверение и плоды духовные. Вторая же имеет начало и конец в почках, принося душе жесткость, студеность и смущение. Третья, возникая от смешения с похотным движением, распаляет сердце и члены блудным желанием, пленяя ум в скверные помыслы... что каждый тщательный делатель может скоро заметить и распознать. И хотя враг, говорит Григорий Синаит, внутрь чресл и покушается по своему желанию призрачно представлять духовное, вместо теплоты духовной наводя свое жжение, вместо веселия возбуждая радость бессмысленную и сласть мокротную, и побуждает принимать обольщение как действительную благодать, но время, опыт и чувство научают его распознавать».

В другом месте того же предисловия то же разъяснение старец делает иными словами: «Прежде всего, по словам св. патриарха Каллиста, приходит теплота от почек, как бы опоясывая их, и она кажется прелестью, но это не прелесть, а естественное действие, порождаемое свойством подвига. Если же кто-нибудь думает, что эта теплота от благодати, то это воистину прелесть. Но какова бы она ни была, подвизающийся должен не принимать ее, но отгонять. Приходит и другая теплота от сердца, и, если ум снисходит в блудные помыслы, это несомненная прелесть. Если же все тело от сердца растепливается, ум же чист и бесстрастен и как бы прилепился ко внутреннейшей глубине сердца, то это есть поистине действие благодати, а не прелести».

То же самое пишет старец Василий и в предисловии к книге св. Григория Синаита: «Полезно, думается, и о том знать делателю, что жжение или теплота исходит от чресл к сердцу иногда сама по себе, естественно, помимо помыслов блудных. И это не от прелести, а от естества, говорит св. Каллист Патриарх. Если же кто принимает и это за проявление благодати, а не естества, то это, несомненно, есть прелесть. Каково же все это есть, подвизающемуся не следует обращать внимания, но отвергать. Иногда же диавол, смешавши свое жжение с похотию нашею, вовлекает ум в блудные помыслы. И это есть несомненная прелесть. Если же все тело растепливается и ум остается чистым и бесстрастным и, как бы прилепленный, покрывается во глубине сердца, начиная и кончая молитву в сердце, – это есть несомненно от благодати, а не от прелести». И в предисловии к книге св. Исихия старец снова пишет: «Полезно знать делателям и о том, что если когда-нибудь теплота, поднявшись от чресл, сама по себе, без помыслов блудных, и дойдет до сердца, не должно ужасаться этому, ни малодушествовать, но только одним изволением и умом отвращаться от нее и, как непотребную, прогонять обратно. Но если кто примет ее или помыслит как благодатную – прельстится».

Все вышеизложенное, надеюсь, поможет Вам ясно различать бывающую при молитве теплоту: благодатную, естественную и приходящую от диавола.

Иерей. Теперь у меня остается еще один вопрос, на который я хотел бы получить от Вас особенно подробное и всестороннее разъяснение, именно вопрос о прелести, бывающей при неправильном прохождении умного делания и Иисусовой молитвы.

Этот вопрос меня особенно занимает потому, что я знаю немало людей, которые, будучи совершенно не знакомы ни с умным деланием, ни с Иисусовой молитвой, испытывают непонятный и безотчетный страх уже перед одними только этими словами, будучи уверены, что занятие умным деланием и Иисусовой молитвой заключает в себе величайшую опасность и неизбежно приводит к самым печальным последствиям, – люди, занимающиеся этим деланием, теряют будто бы правильное и здоровое религиозное устроение, запутываются в ложных, нездоровых, мечтательных религиозных ощущениях и переживаниях, от которых в конце концов совершенно повреждают рассудок. Чтобы разъяснить думающим так их заблуждение и рассеять их ложные и неосновательные страхи, я сам должен иметь об этом предмете, т. е. о бывающей при умном делании прелести, ясное понятие, – ясно сознавать, что такое прелесть, от чего она происходит, в какой мере ее бояться и как можно избежать ее?

Инок. Указанные Вами страхи и предубеждение против Иисусовой молитвы, имеющиеся у людей, которые, как Вы указали, совершенно не знакомы с этим деланием, настолько же неосновательны, как и имеющееся у некоторых предубеждение против чтения Библии. Библия есть слово Божие. Какую же опасность может заключать в, себе чтение слова Божия, о котором Господь Иисус Христос сказал: «Исследуйте Писания... они свидетельствуют о Мне?» (Ин. 5, 39). И ап. Павел: «Все Писание богодухновенно и полезно для научения, для обличения, для исправления, для наставления в праведности...» (2Тим. 3, 16). И не само ли Евангелие свидетельствует о силе и действенности Иисусовой молитвы? (Мф. 15, 22; 20, 30–31; молитва жены хананеянки и слепцов иерихонских).

Вражда против делания молитвы Иисусовой со стороны тех, кто не понимает ее сущности и смысла, существовала с давних пор. св. Григорий Синаит, учивший об умном делании, был встречен враждебно Афонскими иноками. Старцу Паисию Величковскому пришлось три раза письменно выступать против хулителей Иисусовой молитвы: один раз на Афоне и два раза в Молдавии. В приведенных нами «Главах об умной молитве» он подробно излагает свои доводы в защиту умного делания, и мне нет надобности повторять их. Нам следует остановить наше внимание на том, что говорят опытные наставники Иисусовой молитвы о прелести, чем они объясняют возникновение прелести и как можно сохранить себя в безопасности от нее? Но что же значит «впасть в прелесть»? Впасть в прелесть – это значит стать жертвою обмана или самообмана, имея при этом твердую уверенность, что находишься в истине, в то время как другие заблуждаются. Впасть в прелесть – это значит стать жертвою самообольщения и, будучи ослепленным гордостью, потерять даже способность сознать свое заблуждение. В этом и заключается особенный ужас прелести. Напрасно, однако, думают, что впадение в прелесть бывает только с людьми, проходящими умное делание. Мы увидим из дальнейшего, что она может быть и у тех, кто не занимается умным деланием, а ограничивается псалмопением, канонами и тропарями. Прелесть возможна даже и вне религиозной области, но эта сторона нас не касается. Итак, что же говорят о прелести наставники умного делания? Начнем со старца схимонаха Василия. В предисловии к книге блж. Исихия он пишет: «Евангельское благовествование говорит: «Господи, не доброе ли семя сеял еси?.. Откуду убо имать плевелы?» (Мф. 13, 27). Ибо, как невозможно не подкрадываться злу к добру, так и к этому священному умному деланию приплетается прелесть, подобно плющу к дереву. Имеет же она начало от мнения и самочиния, врачевство которым – смирение, исследование Свящ. Писания и совет духовный, а не уклонение от обучения умному деланию. Ибо св. Григорий Синаит говорит, что не должны мы бояться или сомневаться, призывая Бога, если же некоторые и совратились, повредившись в уме, то знай, что они пострадали это от самочиния и высокоумия. Самый же вид и дело прелести заключается, во-первых, во вражеском участии в похоти внутренних чресл и, во-вторых, в призраке в мечтании ума. Предостерегая от первого, он говорит: «Хотя враг и покушается внутри чресл, по своему желанию, показывать вид духовного, вместо теплоты духовной наводя свое жжение... и побуждает признавать свою прелесть как благодать действующую, но время, и опыт, и чувство обнаруживают его». Показывая же опасность второго, научает, говоря: «Ты же, когда безмолвствуешь, никогда не принимай, если что увидишь чувственно или умно, вне или внутри, хотя бы то был образ Христа, или ангела, или вид святого, или свет, или огонь.<...> Думают, что прелесть внешнему пению не примешивается, однако несомненно, что во всем, в пении ли или в молитве, одинаково прелесть имеет место по неискусству делателей, как сказал св. Иоанн Лествичник: «Испытаем, и рассмотрим, и измерим: какая сладость происходит в нас при псалмопении от блудного беса и какая от духовных слов и от заключающейся в них благодати и силы». И еще: «Поя и молясь, наблюдай приходящую сладость, чтобы она не была растворена с отравою». Смотри же, не одинаково ли касается прелесть поющих, как и обучающихся молитвою, но так как не знающие умного делания одну только имеют заботу – окончить песненное правило, о помыслах же злых и кипении похоти не заботятся, то по этой причине они и не сознают, когда похоть сама по себе кипит и когда возбуждается вражеским участием, и не знают, как его избежать.

Но, как говорит писание, голоса врагов слышат и принимают удары от них, но кто враги и почему они нападают, того не знают... Поняв из этого, что не умное делание бывает причиною прелести, но одно наше самочиние и высокоумие, не следует нам избегать его ибо оно не прелесть нам приносит, а наоборот, открывает умные очи к различению и познанию прелести, которую никто не может понять во веки, не обучившись этому священному умному деланию, хотя бы он был и превеликий постник и безмолвник». «Однако, – читаем мы в другом месте, – слыша о великом милосердии Божием к нам грешным, мы не должны самонадеянно и бесстрашно, без всякого смирения и посильного исполнения заповедей стремиться к этому умному священнодействию, но разумея, что дерзость и отчаяние бывают от врага, решительно избегать и того и другого, таким образом, тщательно изучая Свящ. Писание и советуясь с опытными, смиренно обучаться сему умному деланию».

В предисловии к книге св. Григория Синаита старец Василий пишет: «Кто в послушании, с вопрошением и смиренномудрием ищет Бога, никогда не потерпит вреда благодатию Христовою. Ибо кто право живет и непорочно жительствует и удаляется от самоугодия и высокоумия, тому весь бесовский полк, хотя бы и бесчисленные против него поднял искушения, не может повредить, как говорят отцы. Которые же самонадеянно и самовольно ходят, эти в прелесть впадают. <...> Не на возбранение умного делания, но предостерегая нас от прелести указывают нам св. отцы причины, по которым прелесть приходит. ...Св. Григорий Синаит, повелевая не бояться и не сомневаться обучающемуся в молитве, приводит две причины прелести: самочиние и высокоумие. И св. отцы, желая сохранить нас невредимыми от них, повелевают исследовать Свящ. Писание, научаясь от него, имея брат брата добрым советником, как говорит Петр Дамаскин. Если нельзя найти искусного делом и словом старца, по примеру св. отец, знающего хорошо отеческое писание, то, пребывая наедине, в безмолвии, всеми силами должно стараться иметь духовное наставление от учений и наставлений св. отец, вопрошая о всякой вещи и добродетели. Такую меру и порядок следует сохранять и нам, читая писания, а не уклоняться от их учения и наставления...

Если ты страшишься этого делания и обучения от одного благоговения и простоты сердца твоего, то и я еще больше вместе с тобою устрашаюсь, но не на основании пустых басен, по которым волка бояться – в лес не ходить. И Бога должно бояться, но не убегать и не отрекаться от Него по причине этого страха. Воистину, страха и трепета, сокрушения, и смирения, и многого испытания Свящ. Писания, и совета единодушных братий требует это делание, но не бегства и отказа и тем более не дерзости и самочиния. Ибо дерзкий, сказано, и самонадеянный, порываясь к тому, что выше его достоинства и устроения, в гордости стремится достигнуть преждевременно зрительной молитвы. И еще: если кто мечтает мнением достигнуть высокого, будучи охвачен сатанинским, а не истинным желанием, такового сатана удобно опутывает своими сетями, как раба своего».

Указав основные причины бывающей при умном делании прелести, каковыми является самочиние и высокоумие, а также и средства борьбы с ними: смиренное исследование Свящ. Писания, вопрошение опытнейших, советование с братьями, старец Василий указывает и некоторые частные причины, вытекающие из этих основных. Таковою является, между другими, неправильная установка внимания при совершении молитвы, от чего происходят и неправильные состояния в теле. В предисловии к книге блж. Филофея старец пишет: «Следует с самого начала обучать ум в час молитвы, чтобы он находился в верху сердца и зрел в глубину его, а не был бы на половине сбоку или на конце снизу. Причина же, по которой следует так поступать, такова: когда ум стоит сверху сердца и внутри его действует молитву, тогда, как царь, сидящий на высоте, взирает совершенно свободно на все пресмыкающиеся внизу злые помыслы и разбивает их о камень имени Христа, как вторых вавилонских младенцев. Притом же, будучи столь удален от чресл, может во всяком случае избежать похотного жжения, существующего в естестве нашем чрез преступление Адама. Если же кто начинает творить внимание в молитве на половине сердца от персей, то или от случающегося оскудения теплоты сердечной, или же по изнеможению ума и притуплению зрения под влиянием частого действия молитвы, или по причине воздвигнутой врагом брани, ум сам по себе ниспадает к чреслам и смешивается с похотною теплотою, хотя и невольно, по причине сближения с нею, при совершении молитвы на половине сердца. Некоторые же по наивной нерассудительности или, лучше сказать, не зная, что такое верх или середина сердца и что такое половина и конец его, начинают творить молитву снизу, на конце сердца, при чреслах, и, таким образом, касаясь умом частию сердца и частию чресл, по собственной вине вызывают прелесть, как обаятели змею, ибо невозможно избежать общения с врагом тем, кто таким образом держит внимание. Другие же, страдая окончательным неразумием и грубостию, не знают даже самого места сердечного, находящегося под левым сосцом и боком, но полагая его среди чрева, дерзают – увы, их прелести! – там совершать умом молитву. Научаясь из этих примеров, следует, как сказано, совершать умом внимание и молитву внутри сердца сверху от сосца, а не на половине от персей и тем более не снизу от чресл».

Подобное же пишет старец Василий и в предисловии к книге св. Григория Синаита: «И еще опять удивления и ужаса достойно и то, как некоторые, знающие Писание, не испытуют его, другие же, и не зная и не вопрошая, дерзают своим разумом на сие умное внимание, и притом еще и говорят, будто вниманием стоять и молитву творить должно в желательной части: «То бо, – глаголют, – есть среда чрева и сердца». Это есть первая и самоизвольная прелесть. Не только молитвы и внимания не следует в этой части действовать, но и самую ту теплоту, которая приходит от похотной части на сердце в час молитвы, ни в каком случае не принимать. Средою же чрева, по св. Феофилакту, называется самое то сердце, и она не при пупе, ни посреди груди, но под левым сосцем имеет свое место...»

В предисловии же к книге блж. Исихия старец Василий с особенною строгостью говорит о тех делателях молитвы, которые свою собственную вину в своем неумелом делании возлагают не на себя, а на самую священную молитву. Повторив указанные выше наставления о месте внимания, старец Василий продолжает: «Если же кто-нибудь дерзнет творить внимание снизу сердца, такового ум, возлегши весь на чреслах и оттуда смотря в глубину сердца и совершая молитву, прелюбодействует в сердце своем, распаляя члены свои сладострастием, и добровольно впускает врага внутрь себя, что есть явная прелесть, которой многие в нынешнее время, по неведению, приобщившись и пострадавши от нее, отказались обучаться умному деланию, говоря: это дело одних бесстрастных! И таким образом сделались преткновением и себе и всем, желающим начать это умное внимание. Лучше было бы им, повесив камень на шею, утонуть, чем соблазнять себя и многих делателей, т. к. они не признались в своем неразумии и самочинной дерзости, но еще сделались учителями, говоря, что все, желающие обучаться умному вниманию, так же пострадают, – да не будет этого! Поэтому каждому должно сверху осенять умом сердце и, всегда смотря в глубину сердца, действовать молитву, ибо там есть, по писанию, среда сердца, а не сбоку от персей, и на ней покоясь, как царь на высоте престола, им может всегда удаляться от чресл и теплоту похотную прогонять обратно, в особенности же с высоты ее различать всех пресмыкающихся пред собою внизу и одних отвращаться, других изгонять, третьих же, как младенцев вавилонских, убивать о камень, который есть Христос».

Причиной высокоумия, также влекущей за собою прелесть, старец Василий почитает и не по силам, неразумно принимаемые подвижниками на себя труды чрезмерного поста и преждевременного отшельничества. В предисловии к книге св. Исихия он пишет об этом так: «Причина высокоумия заключается в безрассудном и безмерном посте, когда постящийся думает, что совершает добродетель, а не для целомудрия постится, как сказал св. Дорофей, к тому же дает повод и уединенная жизнь. И, опровергая первую причину, этот святой говорит: потому-то царским путем всегда и должен идти безмолвствующий, т. к. излишествующему во всем всегда легко сопутствует мнение, которому преемницей бывает прелесть. Отсекая же вторую причину, говорит: сильным и совершенным подобает единоборствовать с бесами и обнажать на них меч, т. е. слово Божие». «Желающий обучаться умному деланию, – говорит старец Василий в другом месте, – прежде всего пусть разумеет и исполняет сказанное св. Максимом: «Дай телу по силе его и весь труд твой на ум обрати». И еще: «Телесные добродетели приятны, если кто со смирением их проходит, без этого же суетен труд». И еще: «Не все старание имей о плоти, но противопоставь пределом ее силе воздержание и весь ум твой обрати на внутреннее, ибо телесное обучение мало полезно, внутреннее же внимание всегда полезно есть...» Исихий же святой сказал об этом: «Кто не имеет понятия о шествовании духовным путем, тот не заботится о страстных помыслах, ни об исправлении их, но все попечение и заботы имеет только о теле. Такой или объедается и бесчинствует, опечаливается, и гневается, и припоминает обиды, и, таким образом, помрачает ум, или, предаваясь безмерному воздержанию, смущает ум». И еще св. Диадох сказал: «Как обременяемое множеством яств тело делает ум каким-то боязливым и склонным ко злу, так ум, изнемогающий от многого воздержания, делает унылою и нелюбимою зрительную часть. Поэтому необходимо соразмерять питание с состоянием телесных сил: когда тело здорово – утеснять его, сколько потребно, а когда немоществует, питать его несколько. Ибо подвизающемуся не следует ослабевать телом, но, насколько нужно, быть способным к подвигам. И опять Лествичник: «Видел, говорит, враждебницу (утробу) эту успокоиваемой и подающей уму бодрость... Ибо нам нужно иметь тело здоровое, а не расслабленное, т. к. умное делание требует и телесной крепости. Поэтому необходимо всеми силами избегать и безмерного поста и невоздержания... Таково рассуждение мудрых!» Таково разъяснение старца Василия, основанное на святоотеческом учении, о прелести, ее причинах и о том, как предохранить себя от нее. Для более полного и всестороннего освещения вопроса, приведем еще слова свтт. Феофана и Игнатия о том же предмете.

Свт. Феофан пишет: «Спрашиваете, отчего бывает прелесть при делании молитвы Иисусовой? Бывает она не от нее, а от образа совершения ее, – именно того, который прописан в Добротолюбии. Тот образ надо проходить с наставником, знающим то дело, и на глазах его. А кто один возьмется за сие дело, по одному описанию его, тому не миновать прелести. Там описан только один внешний очерк дела, а что при этом добавляется старцем для восполнения внутреннего при сем строя, того не видно. Проходящий такое делание без руководителя присущего, естественно, и остается с одним внешним деланием: строго исполняет, что велено относительно положения тела, дыхания и смотрения в сердце. Как такого рода приемы естественно могут доводить до некоей степени сосредоточения внимания и теплоты, то он, не имея при себе верного определителя, который бы сказал ему, каково достоинство происходящего в нем изменения, приходит к мысли, что это и есть то, что он ищет, т. е. что его осенила благодать, тогда как ее тут еще нет, и начинает мнить, что имеет благодать, не имея ее. Это и есть прелесть, которая затем покривит и все последующее течение его внутренней жизни. Вот почему ныне у старцев видим, что они советуют совсем не браться за такие приемы по причине опасности от них. Сами по себе они не могут дать ничего благодатного, ибо благодать ничем внешним не вяжется, а нисходит только на внутренний строй. Внутренний достодолжный строй и без них привлечет действо благодати. Этот строй есть при молитве Иисусовой ходить в присутствии Божием, возгревать чувства благоговеинства и страха Божия, ни в чем себе не поблажать, всегда и во всем слушать свою совесть и блюсти ее незапятнанною и мирною и всю жизнь свою – и внутреннюю и внешнюю – предать в руки Божии. Из сих духовных стихий благодать Божия, в свое время пришедши, слив их воедино, возжигает огнь духовный в сердце, который и служит свидетелем присутствия благодати в сердце. Сим путем трудно попасть во мнение. Но и тут с руководителем лучше наличным, который бы видел лицо и слышал голос. Ибо сии два открывают, что внутри» (Умное делание, § 378).

И еще: «Творить молитву Иисусову, как все мы навыкаем делать, есть доброе дело. В монастырях это возлагается как долг. Стали бы разве возлагать, если бы это было опасно?! Опасно то художество, какое придумали и приладили к сей молитве. Оно оного ввергает в прелесть мечтательную, а иного, дивно сказать, – в постоянное похотное состояние. Его потому надо и отсоветовать и запрещать. А сладчайшее имя Господа в простоте сердца призывать всем надо внушать и всех к тому располагать» (Там же, § 365).

И еще: «Прелести нечего бояться... Она случается с возгордившимися... кои начинают думать, что как зашла теплота в сердце, то это уже и есть конец совершенства. А тут только начало, и то, может быть, непрочное. Ибо и теплота, и умирение сердца бывают и естественные – плод сосредоточенного внимания. А надо трудиться и трудиться, ждать и ждать, пока естественное заменено будет благодатным. Всяко, лучше всего, никогда не почитать себя достигшим чего-либо, а всегда видеть себя нищим, нагим, слепым и никуда не годным» (Там же, § 364).

Свт. Игнатий с большой суровостью обличает тех, кто запрещает совершать Иисусову молитву из опасения прелести. Он пишет: «Некоторые утверждают, что от упражнения Иисусовою молитвою всегда, или почти всегда, последует прелесть, и очень запрещают заниматься этою молитвою. В усвоении себе такой мысли и в таком запрещении заключается страшное богохульство, заключается достойная сожаления прелесть. Господь наш Иисус Христос есть единственный источник нашего спасения, единственное средство нашего спасения, человеческое имя Его заимствовало от Божества Его неограниченную, всесвятую силу спасать нас; как же эта сила, действующая во спасение, эта единственная сила, дарующая спасение, может извратиться и действовать в погибель? Это – чуждо смысла! Это – нелепость горестная, богохульная, душепагубная!.. Рассмотри все Свящ. Писание: увидишь, что в нем повсюду возвеличено и прославлено имя Господне, превознесена сила Его, спасительная для человека. Рассмотри писание отцов: увидишь, что все они, без исключения, советуют и заповедуют упражнение молитвою Иисусовою, называют ее орудием, которого нет крепче ни на небе, ни на земле, называют ее богоданным, неотъемлемым наследием, одним из окончательных и высших завещаний Богочеловека, утешением любвеобильным и сладчайшим, залогом достоверным. Наконец, обратись к законоположению Православной Восточной Церкви – увидишь, что она для всех неграмотных чад своих: и монахов и мирян – установила заменять псалмопение и молитвословие на келейном правиле, молитвою Иисусовою. Что же значит пред единогласным свидетельством Свящ. Писания и всех св. отцов, пред законоположением Вселенской Церкви о молитве Иисусовой противоречащее учение некоторых слепцов, прославленных и прославляемых подобными им слепцами» (Там же, § 371).

По словам свт. Игнатия, «для преуспеяния в молитве и для избежания прелести необходимо самоотвержение, научающее искать в молитве одного внимания. Тогда подвиг молитвенный упростится и облегчится, облегчатся и искушения, которые, однако, всегда сопутствуют подвигу. Если же кто преждевременно стремится к раскрытию в себе действий сердечной молитвы, «тому, – говорит прп. Нил Сорский, – согласно с прочими св. отцами, попускаются тяжкия, превыше сил, искушения от бесов». Такому стремлению служат основанием непонимаемые превозношения и высокоумие, представляющиеся усердием» (Там же, § 370).

По словам того же свт. Игнатия, «прелесть, понятная для многих в ее ясных последствиях, должна быть изучаема, постигаема в самом ее начале: в мысли ложной, служащей основанием всех заблуждений и бедственных душевных состояний. В ложной мысли ума уже существует все здание прелести, как в зерне существует то растение, которое должно произойти из него по насаждении его в землю» (Там же, § 374). Возвращаясь опять к свт. Феофану, отметим его слова, в которых он называет сокрушенный плач лучшим предохранением от прелести: «Великое орудие имеет на врагов тот, кто в молитве держит плач сокрушенный, чтобы не впасть в самомнение от радости, подаваемой молитвою. Хранящий эту радость-печаль, избегнет всякого вреда. Настоящая, не прелестная молитва та, в которой теплота, с молитвою Иисусовою, влагает огнь в землю сердца нашего и попаляет страсти, как терние. Она веселием и миром осеняет душу и приходит не от десныя или шуия страны, ни даже свыше, но прозябает в сердце, как источник воды от Животворящего Духа. Эту одну возлюби и возревнуй стяжать в сердце своем, храни ум всегда немечтательным. С нею не бойся ничего, ибо Тот, Кто сказал: «Дерзайте, аз есмь, не бойтеся!» (Мф. 14, 27) – Сам с нами. Кто, настроившись так, живет праведно и непорочно, чужд человекоугодия и высокомерия, тот устоит и не потерпит никакого вреда, хотя бы весь бесовский полк поднялся против него и повел на него бесчисленные искушения» (Там же, § 375).

Подобно свт. Феофану и свт. Игнатий не считает необходимым пользование внешними приемами для навыкновения молитве Иисусовой. Он пишет: «Читатель найдет в Добротолюбии, в Слове Симеона Нового Богослова о трех образах молитвы, в слове Никифора Монашествующего и в сочинении Ксанфопулов, наставление о художественном ввождении ума в сердце при пособии естественного дыхания, иначе, механизм, способствующий достижению умной молитвы. Это учение отцов затрудняло и затрудняет многих читателей... Советуем возлюбленным братиям не доискиваться открытия в себе этого механизма, если он не откроется сам собою. Многие, захотевшие узнать его опытом, повредили свои легкие и ничего не достигли. Сущность дела состоит в том, чтобы ум соединился с сердцем при молитве, а это совершает Божия благодать в свое время, определяемое Богом. Упомянутый механизм вполне заменяется неспешным произношением молитвы, кратким отдыхом после каждой молитвы, тихим и неспешным дыханием, заключением ума в слова молитвы. При посредстве этих пособий мы удобно можем достигнуть внимания в известной степени. Вниманию ума при молитве начинает весьма скоро сочувствовать сердце. Сочувствие сердца уму мало-помалу начнет переходить в соединение ума с сердцем, и механизм, предложенный отцами, явится сам собою. Все механические средства, имеющие вещественный характер, предложены отцами единственно как пособия к удобнейшему и скорейшему достижению внимания при молитве, а не как что-нибудь существенное. Существенная, необходимая принадлежность молитвы есть внимание. Без внимания нет молитвы. Пособия всегда остаются только пособиями...» (Там же, § 379). Привожу еще одно замечание свт. Игнатия на хулителей молитвы Иисусовой: «Получившим и усвоившим себе несчастное предубеждение против молитвы Иисусовой, нисколько не знакомым с нею из правильного и долговременного упражнения ею, было бы гораздо благоразумнее, гораздо безопаснее воздерживаться от суждения о ней, сознавать свое решительное неведение этого священного подвига, нежели принимать на себя обязанность проповеди против упражнения молитвою Иисусовою – провозглашать, что эта всесвятая молитва служит причиною бесовской прелести и душепогибели. В предостережение им нахожу необходимым сказать, что хуление молитвы именем Иисуса, приписание зловредного действия этому имени равновесны той хуле, которую произносили фарисеи на чудеса, совершаемые Господом... Невежественное, богохульное умствование против молитвы Иисусовой имеет весь характер умствования еретического» (Там же, § 382). Желающие более подробно узнать учение свт. Игнатия об Иисусовой молитве и о прелести могут найти его в полном собрании его сочинений (т. 1). Хотя свтт. Феофан и Игнатий не считают необходимыми те внешние приемы обучения Иисусовой молитве, о которых говорит в своих предисловиях на книги св. отцов старец схимонах Василий, но оба они с большою похвалою и одобрением отзываются о его писаниях и о писаниях прп. Паисия Величковского, рекомендуя руководствоваться их наставлениями при обучении молитве Иисусовой. Свт. Феофан пишет: «Вы читаете Добротолюбие – хорошо. В статьях Игнатия и Каллиста, Григория Синаита и Никифора не запутайтесь. Поищите, нет ли у кого жизни старца Паисия Нямецкого. Там помещены предисловия к некоторым статьям Добротолюбия, составленные старцем Василием. Сии статьи много разъясняют значение механизма в производстве молитвы Иисусовой. Они и Вам помогут понять все как следует...» (Умное делание, § 383).

Свт. Игнатий со своей стороны пишет следующее: «Все писания отцов греческих достойны глубокого уважения по обилию живущих в них и дышащих из них благодати и духовного разума, но сочинения российских отцов, по особенной ясности и простоте изложения, по большей близости к нам относительно времени, доступнее для нас, нежели писания греческих светильников. В особенности писания старца Василия можно и должно признать первою книгою, к которой в наше время желающему успешно заняться Иисусовою молитвою необходимо обратиться. Таково и назначение ее. Старец назвал свои писания предпутиями, предисловиями, или таким чтением, которое приготовляет к чтению греческих отцов» (Там же, § 384).

Этими отзывами двух известных епископов-подвижников и наставников Иисусовой молитвы мы и закончим нашу беседу о писаниях старцев – схимонаха Василия Поляномерульского и схиархимандрита прп. Паисия Величковского.

«Как можно одним ограждением внешних чувств хранить ум нерасхищенным, когда помыслы его сами собою растекаются и парят на вещи чувственные? Если не можно, то нужда настоит уму, в час молитвы, бежать внутрь сердца и стоять там глухим и немым для всех помыслов. Кто внешне только удаляется от зрения, слышания и глаголания, тот мало получает пользы. Затвори ум свой во внутренней клети сердца – и тогда насладишься покоем от злых помыслов и вкусишь радости духовной, приносимой умною молитвою и вниманием сердечным». Св. Исихий говорит: «Не может ум наш победить мечтание бесовское сам собою токмо, да и не надеется когда-либо сего. Посему блюдись, да не вознесешься, по примеру древнего Израиля, – и предан будешь и ты мысленным врагам. Тот, будучи избавлен Богом всяческих от египтян, помощником себе вздумал возыметь идола перстного. Под идолом перстным разумей немощный наш разум, который, пока молит Иисуса Христа против лукавых духов, удобно их отгоняет, а когда на себя бессмысленно понадеется, падает падением дивным и разбивается». (Еп. Феофан. Письма о духовной жизни. С. 184–188).

* * *

2

** Во времена старца Паисия особенным хулителем умной молитвы явился некоторый суеумный философ-монах, пребывавший в Мошенских горах в Молдавии. Против него в особенности и написан этот «Свиток», как назвал старец Паисий свою статью.


Источник: Что такое молитва Иисусова по преданию православной веры : беседы инока-старца с мирским иереем, вызванные «Сборником о молитве Иисусовой». – Сердоболь : Издание Валаамского монастыря, 1938. – 559, [1] с. : ил.; 23 см.

Комментарии для сайта Cackle