Покаяние

Помощник, Покровитель мой!

Явился Он ко мне, и я от мук избавлен.

Он Бог мой, славно Он прославлен,

И вознесу Его я скорбною душой.

С чего начну свои оплакивать деянья,

Какое положу начало для рыданья

О грешном, пройденном пути?

Но, Милосердный, Ты меня прости!

Душа несчастна! Как и Ева,

Полна ты страха и стыда...

Зачем, зачем, коснувшись древа,

Вкусила грешного плода?

Адам достойно изгнан был из рая

За то, что заповедь одну не сохранил.

А я какую кару заслужил,

Твои веленья вечно нарушая?

От юности моей погрязнул я в страстях,

Богатство растерял, как жалкий расточитель...

Но не отринь меня, поверженного в прах,

Хоть при конце спаси меня, Спаситель!

А. Апухтин

На исповеди

В Иерихоне было большое скопление народа. Окруженный толпами людей, Христос проходил через город. Пользуясь случаем, некто Закхей, начальник мытарей,²¹ человек богатый, но грешный, искал возможности увидеть Иисуса и не знал, как это сделать. Подойти близко он не решался: считал себя недостойным. При одном воспоминании о прошлом густая краска стыда заливала лицо Закхея и у него мучительно щемило сердце. Место ли ему, грабителю народа, разорителю слабых и беззащитных, около Великого Учителя любви и правды? Нет, Закхей согласен скорее на все, чем стоять подле этого неимущего Праведника и видеть на себе взгляд Его чистых очей, которые, говорят, проникают в глубь души и читают сокровенное в сердце. А видеть неудержимо хочется! Закхей столько слыхал о благости и святости проходившего теперь через Иерихон Иисуса, что вся душа его рвалась к Нему. И в своей жизни, и в жизни других людей Закхей так мало видел правды, что дорого дал бы, чтобы взглянуть на Того, Кто Сам был Истина и истине учил других. Но Закхей мал ростом и не может за людьми издали видеть Иисуса. Тогда он побежал вперед, забрался на смоковницу у дороги и стал ждать, когда Иисус пойдет мимо. Одного желал Закхей: видеть Иисуса. И вдруг Господь, приблизившись, заметил Закхея и сказал ему:

– Закхей! Сойди скорее, ибо сегодня надобно Мне быть у тебя.

И все шедшие подле Христа переглянулись, а те, что остались сзади, говорили с негодованием:

– Вот опять Он пойдет к грешникам и мытарям!

А Закхей, не помня себя от радости, поспешил сойти, побежал распорядиться у себя в доме, чтобы принять Господа, и в слезах встретил Его на пороге дома, растроганный и радостный.

– Господи, – говорил он, – половину имения своего отдам нищим, и если кого обидел, то воздам ему вчетверо.

И Господь сказал ему:

– Ныне пришло спасение этому дому, потому что и Закхей – сын Авраамов, а Сын Человеческий пришел взыскать и спасти погибших.

Пробыв некоторое время в доме Закхея, Христос пошел по гористому трудному пути в Вифанию. Так вера во Христа привела Закхея к покаянию.

Спаситель притчу говорил:

Во храм молиться приходил

Нарядный, гордый фарисей

С спокойной важностью очей,

С кудрявой, длинной бородой,

В повязке шитой, дорогой.

И, ставши посреди других,

В молитвах говорил своих:

«Творец, благодарю Тебя,

Что непохож на прочих я!..

Я не таков, как мытарь сей,

Стоящий сзади у дверей,

В неделю пост держу два дня...

Творец, благодарю Тебя...»

* * *

Иегове помолиться тоже

Пришел мытарь и у дверей

Потупил взор своих очей.

Он в сокрушении стоит,

Себя ударив в грудь, твердит:

«Помилуй, Господи, меня!

Ведь грешник недостойный я!..»

Аминь, аминь, вещаю вам:

Кто горд, унижен будет он,

Смиренный будет вознесен.

В. Петрова

Мытарь и фарисей

Умирал отец. У его постели стоял сын – беспечный и легкомысленный юноша. Отец с юных лет пытался образумить его, но все было напрасно: ни советы, ни уговоры, ни просьбы не действовали на юношу. Сын пропадал дни и ночи и губил в кутежах

здоровье и способности. Отец с горя занемог и ждал скорой кончины.

– Мой бедный мальчик, – говорил он сыну, – не жизни жалко, жаль тебя! Один ты у меня. Так хотелось вложить в тебя все доброе, святое, воспитать в тебе усердного работника Богу и людям, и так тяжело сейчас видеть, что все мои мечты пошли прахом. Не корю я тебя, не требую клятв, что ты исправишься, прошу лишь об одном: обещай после моей смерти в течение недели на 2–3 часа в день приходить сюда, в эту комнату, где я теперь умираю.

Удивился сын такой просьбе, но, чтобы хоть чем-нибудь утешить отца, которому причинил столько горя, согласился.

Умер отец. После похорон пришел сын в эту комнату. Пусто, нет никого. Не слышит он больше докучных ворчаний. Полная свобода: живи, как хочется! И вспомнились вдруг сыну слова отца, его печальные глаза, голос, разбитый скорбью... «А любил ведь меня отец, – подумал юноша, – действительно хотел, чтобы из меня вышел честный и добрый христианин! Рано он овдовел и всю свою любовь отдал мне. Как он нежно ласкал меня всегда! Как сердечно, с любовью говорил мне о Боге, о правде, о доброй жизни, как радовался каждому редкому моему доброму делу, разумному слову, а чем я отплатил ему?!» Проходили минута за минутой, а в памяти сына всплывали одна за другой картины его греховной жизни. Какая грязь! Какой стыд и позор! Хотелось забыть, думать, что этого не было. Прошли уже обещанные часы, а сын все сидел, низко опустив голову на руки. На глазах блестели слезы... В этот день он не пошел к своим привычным порочным друзьям.

На второй и третий день он снова заходил в отцовскую комнату. Все яснее с каждым разом вспоминался ему светлый образ отца, живее чувствовалась горечь его укоров и противнее становилась прежняя жизнь. Не задумывался ранее над этим несчастный юноша, никогда не заглядывал к себе в душу и был спокоен. Теперь вгляделся в себя внимательно, и страшно стало: он ли это – тот самый чистый мальчик, каким был в детстве? Что сталось с ним? Огрубел, одичал, опустился... Надо выбираться из греховной тины, пока всего не затянуло. Отец знал, что делал, когда просил сына в течение недели 2–3 часа проводить в уединении. Сын за это время словно отрезвел после долгого хмеля. Одумался, принялся за работу и круто повернул на добрую дорогу.

Знает, что делает, и мать наша – Православная Церковь, когда призывает нас к говению и покаянию. «Подумай, человек, о себе, – как бы с любовью говорит она. – Дай отчет в своих мыслях, чувствах и делах. Посмотри, не сбился ли ты с доброго пути... Покайся, исповедуй грехи свои перед Богом и духовным отцом!..»

К престольному празднику в монастырь на богомолье шли две деревенские женщины. Одна из них в молодости, давно уже, совершила злое дело и с тех пор более двадцати лет не могла его забыть, постоянно мучилась совестью, каялась на исповеди, часто и подолгу плакала в одиночку. И теперь она шла и всю дорогу сокрушалась:

– Грешница я! Достойна ли я скверными устами целовать честную икону милостивого Спаса? Как меня еще мать-земля носит? Как меня праведный Господь не покарает?

Спутница ее была женщиной строгой жизни и потому чувствовала себя лучше подруги.

– А мне так не страшно, – говорила она. – Я иду с легким сердцем. Конечно, и я тоже не праведница, но ведь что за грехи у меня? Мелочь одна, и помнить-то не стоит. Твое дело, милая, иное. Я понимаю, что тебе должно быть жутко.

Пришли богомолки в обитель, помолились в храме, попали, наконец, и к старцу-затворнику. Расспросил он их обо всем, а потом и говорит:

– Ты, первая, поди в поле и принеси сюда самый большой, какой только можешь, камень. Другая же – набери полный фартук маленьких камней и также принеси их ко мне.

Женщины исполнили приказание старца. Когда они принесли ему камни, он и говорит им:

– Хорошо, а теперь отнесите эти камни назад и положите их на то место, откуда взяли.

Первая, с тяжелым камнем, понесла, а вторая в смущении замялась.

– Ты что? – спросил старец.

– Ах, отче, ты велишь мне отнести камни туда, откуда я взяла?

– Ну да! Присыпь те места, с которых взяда камни.

– Я не могу.

– Почему?

– Их очень много. Я не помню всех мест, откуда их взяла.

– Знай же тогда, – сказал старец, – твоя подруга когда-то сделала большой грех и постоянно помнит его, кается в нем, омывает слезами. Она знает, где осталась яма от ее камня. Ты же со своими мелкими, как думаешь, грехами не знаешь даже кому, где и когда причинила зло. Ты даже не помнишь их, а потому не имеешь возможности закрыть их, загладить. Они у тебя и остаются на душе, как эти камни в фартуке. Грязь – всегда грязь, целая ли лужа или одна капля.

И поняла женщина, что ей с ее маленькими слабостями и грехами не меньше подруги надо думать о чистоте души и церковном покаянии.

Сокрушение о своих грехах, желание исправить греховную жизнь, вера в Христа и надежда на Его милосердие открывают двери рая для кающегося. Выслушайте следующее повествование о видении преподобного Нифонта, и оно многое объяснит вам.

Однажды преподобный Нифонт увидел во сне двух Ангелов, которые несли душу человека на Небо. Это заметили злые духи и спросили Ангелов: «Почему вы эту душу не отдаете нам? Ведь она наша». Ангелы сказали: «А чем вы докажете, что она ваша?» «Да она, – отвечали бесы, – до смерти только одно зло делала, и нет греха, которого бы она не сотворила. Она была порабощена страстями и без покаяния разлучилась с телом, а кто умер рабом греха, тот наш».

Один из Ангелов ответил на это: «Так как вы всегда лжете, то мы вам не верим. Пусть будет призван Ангел-Хранитель этой души, ему и поверим, ибо он лжи не скажет». Ангел-Хранитель явился, и его тотчас же спросили: «Что, душа эта покаялась или во грехах оставила тело?» «Подлинно, человек этот был грешник, – отвечал Ангел-Хранитель, – но когда он стал болеть, тогда со слезами исповедовал Богу свои грехи и с воздетыми к Небу руками усердно просил Бога о помиловании, он желал начать добрую жизнь».

Тогда Ангелы удержали у себя душу. Но бесы не успокоились и снова возопили: «Уж если этот человек мог быть помилован, то, значит, спасется и весь мир, и мы напрасно только трудимся». «Да, – отвечали Ангелы, – все грешники, исповедующие грехи свои смиренно и со слезами, от Бога получат прощение, а которые умирают без покаяния, тем Бог – судья. Сокрушение о грехах, желание исправить свою жизнь и надежда на Бога открывают рай».

Бродил я далеко, в чужой стороне,

И страсти немолчно кипели.

Небесный Отец не забыл обо мне:

Следил Он за мной с колыбели.

Когда возмужал я, раздела просил,

Отец на раздел согласился:

Он часть из имения мне отделил,

С отцом я надолго простился.

С запасом здоровья, богатства и сил

Я мнил всюду счастие встретить,

Я то, и другое, и третье убил,

Но счастья не мог и заметить.

И встал, и пошел я из той стороны...

Вот видится кровля родная:

Воскресли вдруг в памяти детские сны

И юность моя золотая.

Отец, завидев издали

Меня в лохмотьях и пыли,

С немым раскаяньем в очах,

Отображавших стыд и страх,

Навстречу грешнику пошел

И за собой меня повел.

Вот старший брат, придя с полей,

Услышал пенье у дверей,

Беседу, чаш веселый звон...

Раба зовет, он удивлен:

«Скажи, пируют в честь чего?» –

«Сегодня брата твоего

Отец твой празднует приход».

Сердито старший прочь идет.

Ему Отец: «Сын мой!

Ведь ты всегда живешь со мной,

И все имение мое –

Рабы, стада и хлеб – твое.

Но надобно нам ликовать

И, веселяся, пировать

Затем, что брат «умерший» твой

Вновь ожил, в дом вернувшись свой».

В. Петрова

Возвращение блудного сына

В далекой Солуни безумной толпой

Часть черни на власти восстала

И зверски начальника стражи градской,

Любимца царя, растерзала.

Наместник солунский на суд не призвал

Виновных, но в тайном доносе

Про бунт и убийство в Милан написал,

Где с царственным домом своим пребывал

Державнейший царь Феодосий.

И яростным гневом монарх воспылал

И быстро в пылу исступленья

Дрожащей от гнева рукой начертал

Воинским властям повеленье:

Чтоб в город мятежный немедля послать

Трибуна с отборной дружиной,

Всех жителей именем царским созвать

И всех истребить до едина...

На стогнах²³ народ весь миланский стоял,

Был праздник великий Успенья,

И царь православный в сей день пожелал

Святое принять Причащенье.

И сам литургию был должен свершать

Епископ Миланский Амвросий,

И Тайных Небесных Даров благодать

В соборе от мужа святого принять

Сподобиться мнил Феодосий.

Вот царь богомольный, склонившись главой,

Обычаю Церкви послушный,

Подходит к Владыке с простертой рукой:

Да знаменьем крестным епископ святой

Его осенит благодушно.

Но в ужасе быстро пред ним отступил

Святитель и, взором сверкая:

«Отыди, о царь, ты от нас! – возгласил. –

Ты душу злодейством свою осквернил,

Как Ирод, невинных карая!..

Я властью, мне данной, вязать и решить

От Церкви тебя отлучаю,

Я вход тебе в храм возбраняю,

И денно и нощно молитву твори

И в мыслях своих и устами.

Покорностью царственный дух свой смири,

И грешное тело постом изнури,

И сердце очисти слезами».

Потупил царь взоры, поникнул челом,

И сжалося горестно сердце,

И ужас объял, как пред Страшным Судом,

Бесстрашную грудь самодержца.

Он сбросил порфиру, снял царский венец

И робкой смиренной стопою

Чрез шумные стогны в свой пышный дворец

Побрел с непокрытой главою.

И срок покаянья влачился, как век,

И девять прошло полнолуний

Со дня, как властитель во гневе изрек

Погибель мятежной Солуни.

С лицом, изнуренным суровым постом,

Босой и полуобнаженный,

Потупивши взоры свои со стыдом,

Как сын-расточитель в отеческий дом,

Шел грозный властитель вселенной

Принесть покаянье пред храмом святым,

Смиренья высокого полный.

И тайною силой Небесных Даров

Раб Божий монарх укрепился,

И Церкви Вселенской под отческий кров

Он в паству Христа возвратился.

Б. Алмазов