В конце 20-х годов уже прошлого века советский историк Ю.В. Готье с сожалением заметил, что «биографии К.П. Победоносцева не только научной, но и какой бы то ни было, до сих пор нет». Между тем К.П. Победоносцев, который был «вдохновителем и руководителем русской государственной политики в течение всего царствования Александра III и первых лет царствования его преемника», по мнению Ю.В. Готье, «заслуживает полной и подробной биографии: которая была бы настоящим ученым исследованием»². Несмотря на оживление в 90-х годах научного и общественного интереса к мировоззрению К.П. Победоносцева ³, результатом которого стали многие блестящие исследования его творчества⁴, научная биография этого государственного деятеля спустя почти век после его смерти так и не была написана. И по сей день не утратили актуальности с горечью сказанные в письме к близкому другу С.А. Рачинскому слова К.П. Победоносцева: «Мое имя служит предметом пререкания и соблазна: Многие ли знают меня? И доброе и злое мне приписывается, и всякий оратор: произносит мое имя с тем, что ему нравится или не нравится»⁵.

Вскоре после смерти К.П. Победоносцева барон А.Э. Нольде советовал исследователям, принимающимся за его жизнеописание, «выждать еще, быть может, долгое время, пока история окажется в состоянии установить объективные точки зрения»⁶. Однако отсутствие объективности до сих пор составляет характерную особенность многих современных исследований о К.П. Победоносцеве. Как и сто лет назад за эмоциональными, но бессодержательными эпитетами – «кощей православия» (В.С. Соловьев), «кошмар русской жизни» (Н.А. Бердяев) и т.п. – исчезала верующая, думающая, преданная своему делу личность К.П. Победоносцева, так и в наши дни во многих интерпретациях его жизни и творчества он является подчас лишь поводом для обнаружения идеологических предпочтений их авторов, разворачивающих на фоне его идей свою критику или апологетику консерватизма. Тот факт, что К.П. Победоносцеву, чья деятельность принадлежит уже позапрошлому веку, не удалось стать безмолвным экспонатом музея исторических деятелей, свидетельствует о том, что его жизнь и идеи остаются предметом подлинно живого, жизненного, а не только отвлеченного научного интереса.

Однако биография исторического деятеля – предмет научного исследования, а не повод для выражения собственных идеологических симпатий. Потому едва ли будет оправданно предлагать здесь собственные оценки и состязаться в оригинальности интерпретации с другими исследователями, указывая историческую «роль», «место» и «значение» К.П. Победоносцева в государственной политике пореформенной России – просвещенный читатель настоящего издания способен составить об этом собственное мнение. Лучший способ избежать в данном случае субъективности, не совместимой со спецификой научного исследования, – предоставить возможность рассказать о себе самому К.П. Побе-доносцеву строками своих неизданных и по сей день писем, дневников и воспоминаний, многие из которых, написанные почти полтора века назад, находятся в состоянии, когда они могут уже не дождаться своей публикации и так и остаться неизвестными читателю.

Константин Петрович Победоносцев родился 21 мая 1827 г.⁷ в Москве в Хлебном переулке в семье профессора российской словесности Московского университета, магистра философии и словесных наук П.В. Победоносцева (1771–1843) и был младшим из одиннадцати его детей. Мать принадлежала к старинному дворянскому роду Левашовых. К.П. Победоносцев воспитывался в православной семье, где были живы глубокие традиции веры: его отец закончил Московскую духовную академию, дед – служил священником в церкви св. великомученика Георгия, находившейся на Варварке. Его детство прошло, по его собственному выражению, «под сенью Симеона Столпника»⁸, святого, в честь которого освящена приходская церковь семьи Победоносцевых. Впоследствии он с благодарностью будет вспоминать своих родителей, сумевших дать ему религиозное воспитание: «Как счастлив тот, у кого воспоминания детства и юности соединены с самыми возвышенными ощущениями, какие способны охватывать душу – с ощущениями и впечатлениями веры!»⁹.

После получения первоначального домашнего образования отец К.П. Победоносцева в 1841 г. определил своего сына в Императорское Училище правоведения в Петербурге. Его однокашниками были многие известные впоследствии государственные и общественные деятели: славянофил И.С. Аксаков, в газете которого «День» К.П. Победоносцев в 60-х годах будет регулярно помещать свои статьи, будущие министры юстиции Н.А. Манасеин и Д.Н. Набоков, в отставке которого в 1885 г. К.П. Победоносцев примет непосредственное участие, и др.

После окончания в мае 1846 г. Училища правоведения он был определен на службу в канцелярию 8-го (московского) департамента Правительствующего сената с чином титулярного советника. Благодаря своим знаниям и способностям продвигаясь по служебной лестнице в Сенате, К.П. Победоносцев в 1856 г. за усердие к службе получает орден св. Станислава 2-й степени, а в 1858 г. К.П. Победоносцев уже состоит в должности обер-секретаря Общего собрания московских департаментов Сената с чином статского советника.

В 1859 г. К.П. Победоносцев, который к тому времени уже приобрел известность как автор работ по гражданскому праву и процессу, был приглашен в «оскудевший профессорами-юристами»¹⁰ Московский университет для чтения лекций по гражданскому праву и судопроизводству¹¹, а в 1860 г. – избран профессором по кафедре гражданского права. Для К.П. Победоносцева, как он напишет впоследствии, университетское преподавание заключалось не только в сообщении студентам определенной суммы знаний, «умственное усвоение» которой сделает человека лишь «ходячим магазином сведений». Оно являлось для него прежде всего способом воспитания нравственного характера слушателя, средством развития самостоятельности и дисциплинированности его мышления. Профессор, полагал К.П. Победоносцев, не должен ограничивать свою деятельность лишь исполнением обязанности «прийти в известный час и прочесть лекцию кучке слушателей, собранных в аудитории», но обязан задумываться над тем, что «происходит в умах и душах его слушателей, и что прибавилось к их росту и развитию от речей его». Дело преподавателя, убежден К.П. Победоносцев, «следить: за развитием мысли и умением каждого слушателя», только тогда «дело самого преподавателя приобретает тем самым живой интерес и подлинно реальное значение, связывая его умственно и духовно с каждым из молодых людей, состоящих под его руководством»¹².

О лекциях К.П. Победоносцева с благодарностью вспоминает А.Ф. Кони: «:прекрасный курс гражданского судопроизводства, ясный, сжатый, точный и поучительный читал нам: Победоносцев. Его курс совпал с изданием Судебных уставов, и это отражалось на содержании его лекций. С живым сочувствием рисовал он пред нами особенности нового состязательного процесса, разъясняя «новшества» кассации, отдельной от апелляции, и благотворность права мировых судей руководиться не только писаным законом, но и народными обычаями. В особенности ставил он высоко начало гласности производства. Его не удовлетворял «канцелярский образ Фемиды, совершающей свое дело с повязкой на глазах». «Что прячется от света и скрывается в тайне, – говорил он нам на лекции о публичности производства, – в том, верно, есть неправда, – и если цель правосудия состоит в отражении правды: то оно не может опасаться света, и все его действия должны совершаться открыто, потому что: объявление правды под покровом канцелярской тайны не есть объявление:». Мы выносили из лекций Победоносцева ясное понимание задач и приемов истинного правосудия»¹³.

Преподавательская деятельность К.П. Победоносцева продолжалась с перерывами почти шесть лет, до 1865 г., когда он, с «прискорбием сердечным»¹⁴, вынужден был покинуть университет в связи с умножением служебных обязанностей в Сенате (в 1863 г. он был назначен обер-прокурором 8-го департамента Сената), а также необходимостью преподавать законоведение великим князьям.

Московский университет высоко оценил преподавательскую деятельность К.П. Победоносцева, о чем, в частности, свидетельствует постановление совета университета, в котором предписывалось «выразить К.П. Победоносцеву сожаление о том, что обстоятельства не дозволяют ему продолжать преподавание в университете, которое приносило так много пользы студентам»¹⁵. В декабре же 1865 г. за «пятилетнюю ученую службу в юридическом факультете: и многие ученые труды, свидетельствующие об обширных познаниях его в юридических науках»¹⁶, К.П. Победоносцев по представлению юридического факультета был избран почетным членом Московского университета. В своем благодарственном письме ректору университета С.И. Баршеву К.П. Победоносцев писал: «Старинная и близкая связь с самого рождения соединяет меня с Московским университетом, в котором отец мой в течение 35 лет занимал профессорскую кафедру, и потому, с тех пор как себя помню, окружен я был именами и событиями и преданиями университетской жизни. Связь эта еще укрепилась и стала для меня ощутительнее с тех пор, как я: призван был на служение Московскому университету в качестве преподавателя. Не дозволяя себе судить высоко о пользе, которую мечтал по мере сил и способностей принести университету своим преподаванием, я радуюсь, что усердие мое к сему делу не осталось незамеченным, о чем свидетельствует мне нынешнее лестное постановление университетское. Поистине вменяю себе в великую честь считаться сочленом университетского сословия и всеми мерами стараться буду, чтобы, сколь можно, почетное мое звание оправдалось на самом деле»¹⁷.

В ноябре 1861 г. молодой профессор Московского университета и обер-секретарь Общего собрания московских департаментов Сената К.П. Победоносцев был командирован «в распоряжение государственного секретаря для временных работ по устройству и преобразованию судебной части»¹⁸. К.П. Победоносцеву, таким образом, суждено было стать одним из «отцов» судебной реформы 1864 г. и попробовать свои силы на поприще преобразовательной государственной деятельности, которое, как он несколько позднее признавался Б.Н. Чичерину, было «так разрыто нечистыми животными, что трудно на нем работать, не замарав себя:»¹⁹.

Об этом периоде деятельности К.П. Победоносцева позволяют судить как многочисленные составленные им проекты глав и статей Судебных уставов, прежде всего – Устава гражданского судопроизводства, так и его собственные дневниковые записи, а также статьи, анонимно или под псевдонимом опубликованные им в периодических изданиях, атрибутировать которые удалось лишь в наши дни. Данные источники с очевидностью свидетельствуют о том, что уже в этот период мировоззрение К.П. Победоносцева приобретает отчетливые консервативные черты, отчасти – под влиянием идей немецкой исторической школы права, отчасти – вследствие близкого знакомства с правительственными приемами преобразований, о которых он позже, в 1882 г., в письме к С.А. Рачинскому напишет: «Удивительна наша политика преобразований. Либо дверь заперта и ключ брошен – никто и не думает толкаться в двери. Либо все запоры сняты и двери растворены настежь – входи, кто хочет!»²⁰.

К.П. Победоносцев тем не менее приветствовал правительственное начинание реформировать судебную систему: «В настоящее время, когда всеми более или менее ясно сознаются недостатки существующей у нас системы судопроизводства: добросовестный гражданин, горячо желающий водворения: правды в своем отечестве: не должен уклониться от современного вопроса об улучшении суда»²¹. Учреждение «правого суда», который, по его мнению, должен быть «совестью общественною», представляется ему необходимым прежде всего для того, чтобы «право было не одним только словом: закон не был только обманчивою фразой». «Только посредством суда, – убежден К.П. Победоносцев, – законная правда осуществляется, переходит в действие. Нет правого суда, нет и правды общественной»²².

Вместе с тем под влиянием идей основателя исторической школы права Ф.К. фон Савиньи К.П. Победоносцев критически относится к планам «восторженных наблюдателей иноземных учреждений» «пересадить на нашу почву уставы и формы суда, успешно действующие в соседнем государстве». Исходя из учения Ф.К. фон Савиньи о «народном духе», созидающем в истории своеобразные формы правовой культуры народа, К.П. Победоносцев полагает, что «у всех народов: формы суда и расправы состояли в тесной связи со всеми условиями политического и народного быта, с нравами и обычаями народными». Поэтому «учреждение, которое в одном краю действует с успехом, в другом оказывается несогласным с народными понятиями и нравами». Законодатель же, забывший об «исторических явлениях народной жизни», рискует «вместо закона: дать отвлеченное правило или мертвую форму»²³.

К.П. Победоносцев формулирует главный принцип правильной законодательной политики: «:закон должен истекать из потребностей действительной жизни, если имеет целью водворить посреди нее порядок и правду». Потому наибольшей критики, по его мнению, заслуживает «вредное направление педантов-доктринеров», которые «не заботясь об указаниях опыта и требованиях действительной жизни», обращают свое внимание только на «отвлеченную теорию судопроизводства»: «Ставя свою сухую и мертвую доктрину выше уроков истории и жизни, они не хотят справляться ни с условиями среды, которую надеются переделать по своему произволу, ни с людьми, которые посреди этих условий жили и действовали». «Духа жизни не слышно в их сложной системе», а потому «везде, где такое направление: оказывало влияние: на законодательство, законы являлись сухими сборниками правил и форм, отрешенных и от истории народа, и от условий действительной жизни»²⁴.

Консервативные приоритеты политического и правового мировоззрения К.П. Победоносцева и определили преимущественно оппозиционное его отношение к новым принципам и институтам судопроизводства и судоустройства, а также к людям, готовившим судебную реформу 1864 г., и учреждениям, в которых происходило обсуждение будущих Судебных уставов.

От первых занятий «в Комиссии о судебных уставах» у К.П. Победоносцева остаются «тяжкие впечатления». Он записывает в своем дневнике (1862 г.): «Вхожу in medias res Петербургского канцелярского формализма и либерализма. Отовсюду веет либерализмом и пошлостью. [:] Убеждаюсь, что не боги обжигают эти горшки и ужасаюсь всеобщего либерального легкомыслия»²⁵.

К.П. Победоносцев фиксирует в своем дневнике впечатления от заседаний Государственного совета, на которых происходило обсуждение проектов Судебных уставов. Очевидно, уже тогда у К.П. Победоносцева начинает формироваться резко отрицательное отношение к Государственному совету, что впоследствии, в 80-х годах, приведет его к мысли о необходимости упразднения данного учреждения как заключающего в себе потенциальную опасность превращения из законосовещательного в законодательный орган. Его дневники за 1862 г. изобилуют критическими замечаниями в адрес Государственного совета: «И тут – толпа без рассуждения. Толкуют без всякого толку. И вот – наши парламенты!»²⁶. «Тоска была невыносимая. Тоскливее, чем в общем собрании Сената. И это – наше законодательное собрание!»²⁷, – пишет К.П. Победоносцев по поводу очередного «вялого» заседания Государственного совета, члены которого «либеральничали до тошноты» и предлагали «невероятно уродливые меры».²⁸

Уже второе заседание Соединенных департаментов Государственного совета по делу о преобразовании судопроизводства, происходившее 2 мая 1862 г., не оставляет у К.П. Победоносцева никаких иллюзий в отношении профессиональных знаний его участников: «:Жалко подумать – каким скудным запасом сведений обладают самые деятельные из членов: одностороннее отношение к предмету, поверхностные взгляды: ни один вопрос глубоко не обсуждается. Так, напр.[имер], никто не умеет объяснить идею кассации и отличить ее от апелляции»²⁹. Сам же К.П. Победоносцев решительно выступал против введения в русский гражданский процесс института кассационного производства, поскольку это учреждение, «перенесенное из чужого мира», «в русском понятии явится каким-то фальшивым термином, ни для кого непонятным». В своих объяснениях, представленных на рассмотрение Комиссии, К.П. Победоносцев указывает, что «этот термин – кассация – создан искусственною теориею, и теория эта так нова для нас, что самим судьям и практикам может разъясниться только после долговременного опыта во всех своих тонкостях». Поэтому К.П. Победоносцев считал необходимым «устранить по крайней мере из законной терминологии слово кассация и кассационный суд» и «объяснить кратко и ясно в законе, когда дозволяется просить о пересмотре дела и когда о признании решения недействительным; и затем предоставить уже практике сенатской развить учение о кассации»³⁰.

Третье заседание 5 мая 1862 г. оставляет у К.П. Победоносцева еще более гнетущее впечатление: «Опять поразил меня недостаток общих сведений в членах: замечания б.[ольшей] ч.[астью] относились к мелочам, к дополнению редакции к.[аким]-н.[ибудь] малозначащим словом; вглубь никто не шел и важные предметы проглатывались: все имело вид личный и случайный. [:] А непрактичность так велика, что, напр.[имер], требовали безусловной личной явки всех к суду, требовали, чтобы всякое действие суда и распоряжение председателя происходило в присутствии сторон и пр.»³¹. Часто обедая у С. Зарудного, К.П. Победоносцев записывал впоследствии происходившие между ними разговоры: «Толковали – что за пустая история государств.[енной] реформы в России, и как тяжело толковать об азбуке, как о спорном вопросе. Дело это – жалкое дело»³². Характеризуя участников судебной реформы, в деятельности которых, по мнению К.П. Победоносцева, нет «ни малейшего признака разумного консерватизма», он пишет: «И все они теперь на том помешались, что «ставят себе памятники», принимая эти новые уставы. Как будто они разумеют что-нибудь»³³. Очередное заседание Комиссии заставляет К.П. Победоносцева с сожалением восклицать: «Бледность знаний и юрид.[ических] идей поразительная. Бедная Россия! И вот кто тебя преобразовывает!»³⁴. Таким образом, ближайшее знакомство с людьми, участвовавшими в подготовке судебной реформы, а также с правительственными приемами преобразований приводит К.П. Победоносцева к однозначному выводу: «В одном народе чуется сила мысли и действия. А наверху, в правительстве – страшно и подумать, что делается. Безумные и мальчишки нами правят – в их руках благо и честь России»³⁵.

Один из главных предметов критики К.П. Победоносцева в этот период составляла перспектива введения в России суда присяжных. В преддверии обсуждения данного вопроса в Комиссии К.П. Победоносцев помещает в прессе анонимные статьи, содержащие обстоятельную критику учреждения присяжных. К.П. Победоносцев предостерегает законодателя от догматического увлечения принципом участия народа в судопроизводстве, приводя в качестве печального примера Францию, где на учреждение присяжных «с самого начала привыкли смотреть как на учреждение политическое, как на ограждение свободы, которую так любит при всяком случае провозглашать и которою так мало пользуется Франция»³⁶. Он убежден, что «нельзя обещать успеха учреждению присяжных там, где политическое, социальное и нравственное состояние народа не представляет ему надежной основы: где вследствие исторических причин распространилось между гражданами равнодушие к интересам правды и закона, и смысл законный развит в самой слабой степени»³⁷.

Вопрос о введении суда присяжных обсуждался на шестом заседании Соединенных департаментов Государственного совета 16 мая 1862 г., по поводу которого К.П. Победоносцев записывает в своем дневнике: «К удивлению, все хором запели похвалу учреждению присяжных. [:] Я думаю – нет. Опытов этих было много, и мы видим, что там, где эти опыты не удались, суд прис.[яжных] б.[ыл] отменен. [:] Однако и Панин кончил тем, что в настоящее время я вижу в этом лучшее средство к улучшению судов наших. Смысл его слов был: пожалуй, попробуем. [:] Итак, вожаки решили – быть суду присяжных. [:] Грустно сказать – менее чем в 20 минут, почти без обсуждения, разрешен был этот важнейший вопрос. Никто не коснулся практической стороны его, практических его условий. Какое жалкое зрелище – а молодые наши чиновники в восторге! Но мне все это очень жалко показалось»³⁸.

К.П. Победоносцев был одним из немногих деятелей судебной реформы, кто настаивал на сохранении в русском законодательстве института судебной присяги, являющейся, по его мнению, «последним, крайним признаком достоверности» свидетельских показаний, данных «во имя Бога и вечности»³⁹. Аргументы, приводимые К.П. Победоносцевым в обоснование своего мнения, представляют интерес в связи с тем, что они демонстрируют столь характерное для консервативного правового мировоззрения требование нравственной обоснованности права, не исключая и такой его формы, как судебное решение, которое не должно основываться «на лживой правде человеческой»⁴⁰, но должно быть удостоверением «Божественной правды». Главный из предлагаемых К.П. Победоносцевым аргументов – соответствие присяги «психическим условиям природы человеческой»⁴¹, определяющим свойством которой является «чувство религиозное и сознание ответственности за неправду не перед слепым правосудием человеческим: но перед всевидящим судом Божиим». Свидетельство, данное под присягой, получает доказательную силу потому, что дается «во имя Бога, во имя священнейшего, высшего интереса вечной жизни и вечного правосудия»⁴².

Кроме того, присяга обосновывается К.П. Победоносцевым как традиционный институт русского законодательства, необходимо требуемый религиозным сознанием народа: «У нас ли в особенности, – пишет он, – позволительно законодателю придавать малую или второстепенную цену религиозному обряду присяги, у нас ли, где самое сильное, самое определенное чувство, связывающее народ, есть чувство религиозного единства, неразрывно слитое с сознанием единства национального?»⁴³. Поэтому судебное решение, основанное на бесприсяжных показаниях, «станет соблазном в глазах народа... в котором... вся сфера понятий держится на религиозном представлении, служащем... коренным источником и безусловным мерилом правды». В конечном счете «совесть верующего человека... откажется признать судебное решение, основанное на бесприсяжных показаниях, и не перестанет протестовать против его правильности, сколько бы ни входило оно в законную силу»⁴⁴.

К.П. Победоносцев пытается убедить членов Комиссии в том, что «такое нововведение: было бы в высшей степени разрушительно для правосудия, резко и насильственно противоречило бы правам народным, религиозному чувству народному и подорвало бы в самом корне доверие к: самой власти судебной», в то время как «в настоящую минуту важнейший интерес законодательства состоит в том, чтобы упрочить, утвердить всеобщее доверие к суду»⁴⁵.

Однако аргументы К.П. Победоносцева не были приняты Комиссией и 15 февраля 1863 г. К.П. Победоносцев записывает в своем дневнике: «:сегодня взволновало меня письмо Книрима. Переделали – должно быть, по милости Зарудного, – решение о присяге свидетелей. Составилось большинство – свидетелей допрашивать без присяги. Решение, достойное ребят, а не взрослых людей. Можно ли после этого работать с ними!»⁴⁶.

К.П. Победоносцев также выступает против введения в русское законодательство принципа несменяемости судей, в котором он видел лишь очередное «отвлеченное» правило, несообразное с «экономией быта»: «Начало несменяемости судей иначе, как по приговору суда, за преступления, едва ли может быть применено к нашим обстоятельствам». В числе таких обстоятельств К.П. Победоносцев отмечает прежде всего недостаток людей, «удовлетворяющих вполне всем требованиям судейского звания», из-за чего «нередко приходится назначать на места людей, не вполне удовлетворяющих этим требованиям... которых способность и достоинство только еще предполагаются, а не достоверно известны». Очевидно, что «в таком положении сделать судью несменяемым значило бы отнять у правительства способ поправить ошибку в назначении судьи»⁴⁷.

К числу самых «важных вопросов судопроизводства и судоустройства», которые предстояло разрешить в процессе законодательной подготовки судебной реформы, К.П. Победоносцев относит в своем лекционном курсе для студентов Московского университета «вопрос об отделении суда от власти... административной»⁴⁸. Однако, констатируя необходимость разделения властей, К.П. Победоносцев подчеркивает относительность любого законодательного его оформления. Он полагает, что «только продолжительный опыт дает возможность уловить так часто колеблющиеся очертания границы, проводимой законом между этими двумя сопредельными... властями»⁴⁹. К.П. Победоносцев прежде всего обращает внимание на второй аспект принципа разделения двух властей – на необходимость независимости административной власти от судебной, которого не учитывал, по его мнению, проект Устава гражданского судопроизводства.

И вновь представленные К.П. Победоносцевым аргументы не были приняты Комиссией, и он в конце 1863 г., «видя, что не урезонишь людей», «с отвращением бежал из Петербурга в Москву»⁵⁰ и вернулся к текущей сенатской работе и преподаванию в университете.

Тем не менее деятельность К.П. Победоносцева по подготовке судебной реформы была высоко оценена правительством, и «за отлично-усердную службу: и в награду особых неутомимых и полезных трудов: по составлению проектов законоположений, касающихся преобразования судебной части» ему было назначено императором «особое прибавочное жалованье по две тысячи рублей серебром в год»⁵¹.

В этот же период, в первой половине 60-х годов, К.П. Победоносцев по приглашению графа С.Г. Строганова, которому тогда было поручено наблюдение за воспитанием царских детей, стал преподавать законоведение наследнику престола Николаю Александровичу и его брату великому князю Александру. К.П. Победоносцев сильно привязался к цесаревичу, которого летом 1863 г. он сопровождал в обязательном для наследника престола путешествии по России. О его теплом отношении к наследнику можно судить по его письму А.Ф. Тютчевой от 14 декабря 1864 г.: «Я своего в.[еликого] князя тоже люблю и все, что до него касается, меня трогает: в нем есть струны, которые могли бы зазвучать, есть цвет, который мог бы раскрыться: дай Бог только ему здоровья»⁵².

В качестве преподавателя великих князей К.П. Победоносцев, в изложении которого они знакомились с историей и особенностями системы государственного управления в Империи, несомненно, способен был оказывать серьезное влияние на формирование их политического мировоззрения. Видимо, он сознательно ставил перед собой такую цель, понимая, что будущее направление внутренней политики России определяется уже сейчас – на уроках с наследником престола. Составленные самим К.П. Победоносцевым конспекты его лекций по русскому государственному и гражданскому праву хранятся ныне в Государственном архиве РФ и представляют большой интерес с точки зрения того, какие идеи он считал необходимым сообщить своим воспитанникам⁵³.

К.П. Победоносцев старался разъяснить наследнику понятие о самодержавии как о власти, действующей прежде всего законно, противоположной беззаконию личного управления, господствовавшему в России до Петра. В допетровской Руси, полагает К.П. Победоносцев, «верховная власть: искала себе орудий для управления в частном хозяйстве государей и управляла Государством как обширною вотчиной, на праве вотчинном». Это вотчинное, или приказное управление «лежало на обществе тяжелым бременем, совмещая в себе все недостатки личного управления, то есть произвол, беспорядки, взяточничество и безнаказанность»⁵⁴. Петр же «верховной власти старался: придать характер государственный»⁵⁵: «Он желал утвердить в России идею правительства, которая прежде совершенно терялась в личной власти. От распоряжений начальственных требуется законность, и повиновение обращается не к лицу, а к закону»⁵⁶. К.П. Победоносцев не скрывал перед наследником своего критического отношения к царствованиям тех из его предков, во времена которых «личный элемент доверия получил перевес над государственным, и потому высшее управление, утратив характер государственного учрежденья, стало орудием и местом частных интриг»⁵⁷.

В обычае К.П. Победоносцева было обращаться к великим князьям в день их совершеннолетия со словом приветствия и напутствия. Так, в одном из таких писем к великому князю Сергею Александровичу (1857–1905) К.П. Победоносцев призывает его рассматривать свое положение как «долг» и «призвание», «возложенное Богом», и этот великий долг, «как бы ни казался он иногда тяжел», князь «не вправе снимать с себя», но должен постоянно помнить о том, что «со всяким словом и делом» его «связаны честь, достоинство и нравственная сила Императорского Дома». Он наставляет князя жить «своим умом и своим умением», и быть «независимым от чужой воли и чужого мнения»: «Выше всего правило – делать всякое дело: большое и малое, добросовестно и вправду, то есть делать его самому, своим трудом, своей мыслью, своим интересом, своею ревностью». К.П. Победоносцев обращает внимание великого князя на важность выбора людей, объясняя ему, что «к Вам подойдут именно те люди, каких Вы захотите привлечь к себе, и Вы увидите добро, если станете искать его, увидите: зло и низость, если Вам покажется удобнее быть с мелкими и податливыми людьми». В заключение своего письма К.П. Победоносцев пишет: «:если Ваша жизнь проникнута будет сознанием Вашего положения и Вашего долга, если она будет:одухотворена:любовью к России, – она сама по себе послужит к утверждению драгоценнейшего нашего и Вашего блага – духовного единения народного с Царским Домом. [:] Напротив того, если бы Вы, полюбив больше всего наслаждение в жизни, распустили себя в одних выгодах, почестях и сладостях Вашего звания и забыли бы о долге, жизнь Ваша: была бы: грехом перед Богом, преступлением перед Государем, горем и соблазном для любви народной»⁵⁸.

Ранняя смерть любимого воспитанника К.П. Победоносцева цесаревича Николая Александровича 12 апреля 1865 г. стала для него тяжелым потрясением. Болью утраты он делится с А.Ф. Тютчевой: «О, какое горе, Анна Федоровна! Какое горькое и страшное горе! Какая тоска! Какая тьма напала на душу – всю светлую неделю прожил в агонии, от одной телеграммы до другой, и все еще таилась надежда, а сегодня страшная весть все унесла, все разорила – нет нашего милого цесаревича и всякую минуту его, точно живого, видишь перед собою. Кого и что оплакиваю, не умею сказать. Его ли молодую жизнь, его ли погибшую силу и счастье только что распустившееся, – или милое, дорогое свое отечество – одного не умею отделить от другого: Всем горько: но мы, знавшие его, всего сильнее чувствуем, что значит для всех потеря нашего царевича: Я верю, я чувствую всей душой: что этот час – роковой час в судьбах России. На него была надежда, и в каждом из нас, знавших его, эта надежда оживала тем более, чем темнее становился горизонт, чем сильнее стали напирать темные силы, чем безотраднее казалась обстановка судеб наших. На него была надежда – мы в нем видели противодействие, в нем искали другого полюса: И эту надежду Бог взял у нас. Что с нами будет? Да будет Его святая воля»⁵⁹.

Служебная карьера К.П. Победоносцева после 1865 г. сложилась так, что ему пришлось окончательно расстаться с Москвой и университетом и переехать в Петербург. После завершения работ по подготовке Судебных уставов К.П. Победоносцев, в ноябре 1863 г. назначенный обер-прокурором 8-го департамента Сената, продолжает свою службу в этом уже реформированном учреждении, с 1868 г. присутствуя в качестве сенатора в Гражданском кассационном департаменте. С августа 1865 и в продолжение 1866–1867 годов он преподает законоведение новому наследнику престола, его супруге, великой княгине Марии Феодоровне, и его брату великому князю Владимиру Александровичу.

Петербургская жизнь К.П. Победоносцеву не полюбилась. Вырванный из привычного для него московского круга общения К.П. Победоносцев находит отраду в переписке со своими московскими друзьями. В письме своему «приятелю» Б.Н. Чичерину от 15 октября 1868 г. К.П. Победоносцев признается: «:здешняя жизнь мне не по душе – все так измельчало на здешнем большом рынке:»⁶⁰. «В Москву я рвусь мыслью, потому что там, в прошедшем, лежит мой досуг, моя свобода, и мир Хлебного переулка»⁶¹, – вновь признается он Б.Н. Чичерину. И даже спустя продолжительное время К.П. Победоносцев так и не смог привыкнуть к Петербургу, характеризуя его в письме к С.А. Рачинскому от 30 июня 1882 г. как «бедлам и центр разврата на всю Россию»: «В нем: концентрируются дурные соки отовсюду, ибо он – центр»⁶².

Именно к этому времени, к середине 60-х годов, у К.П. Победоносцева формируется критическое отношение к царствованию Александра II, о чем свидетельствуют его письма к сестрам Тютчевым. Он пишет А.Ф. Тютчевой 14 декабря 1864 г.: «А нам здесь – не поверите, как надоели преобразования, как мы в них изверились, как хотелось на чем-нибудь остановиться, чтобы знать, наконец, какое колесо у нас вертится и на каком месте какой работник стоит. [:] И как часто на всем этом рынке проектов, во всем этом шуме дешевых и неглубоких восторгов вспоминаешь слова Иоанна «идолы у язычников – сребро и злато, дело рук человеческих. Очи имут и не видят, уши имут и не слышат, ноги имут и не ходят, язык имут и не говорят. Подобны им все, кто надеется на них и покланяется им.» На этом рынке идольском кто встанет, кто появится крепкий, чтоб разбить кумира и провозгласить Бога истинного? У всякого идола – свои жрецы, которые и его и себя вместе с ним защищают»⁶³. «:Все что я вижу, что совершается вокруг, гнетет душу. Вокруг совершается такой процесс разложения, что иной раз страх нападает на душу и хочется сказать: довольно. Что еще придется видеть, пережить и испытать в этом безумном, бессмысленном, пошлом мятеже человеческом»⁶⁴, – с горечью пишет К.П. Победоносцев Е.Ф. Тютчевой 18 октября 1866 г.

К концу 60-х годов относится его сближение с новым наследником престола Александром Александровичем. «Уроки мои продолжаются, – пишет он А.Ф. Тютчевой 21 марта 1867 г. – Решительно каждое утро езжу либо в Аничков, либо в Зимний к Владимиру. Признаюсь, что эти занятия немало утомляют меня, – утомляют неопределенностью круга, в котором надо действовать. Но чувствую, что надо делать дело, покуда меня оставляют. Отношениями своими к молодым я вообще доволен: оба они, по-видимому, доверяют мне, и я люблю их обоих. [:] Жаль, что нет около них: такого человека, кому бы они верили и кто мог бы людей приводить к ним и помогать им в приеме и в знакомстве с людьми»⁶⁵.

Таким человеком очень скоро стал К.П. Победоносцев. Почвой для возникновения доверительных отношений между К.П. Победоносцевым и наследником престола, очевидно, стала прежде всего общая для них обоих любовь к Церкви. Как пишет Ю.В. Готье, «Александр унаследовал от матери повышенное религиозное чувство, составляющее, по-видимому, отличительную черту Гессенского дома, чувство во всяком случае более сильное, чем у его отца и деда»⁶⁶. Кроме того, через К.П. Победоносцева Александр, которого Ю.В. Готье характеризует как «русского нутром человека»⁶⁷, имел общение с кружком московских славянофилов, к идеям которых цесаревич, возможно, под влиянием своего профессора законоведения, относился с большим сочувствием. Наконец, их сближало критическое отношение к правлению Александра II, политика которого не соответствовала воспитанным у наследника «не без влияния Победоносцева национально-славянофильским симпатиям»⁶⁸. Начавшаяся в 1864 г. связь Александра II с княжной Е.М. Долгору-ковой, поставившая в ложное положение императрицу, на сторону которой стал наследник и к которой был близок К.П. Победоносцев, только подогревала в цесаревиче и его учителе неприязненное отношение к царствующему монарху. Так, в письме к Е.Ф. Тютчевой 28 ноября 1880 г. К.П. Победоносцев негодует по поводу женитьбы императора на своей фаворитке, последовавшей спустя 2 месяца после смерти императрицы, и по поводу мер к юридическому оформлению положения новой княгини Юрьевской: «Воздух кишит сплетнями разного рода. Всех интересует вновь образовавшееся беззаконное состояние, которое стремятся произвести в законность. Творец этого положения, по-видимому, утратил уже способность сознавать всю его безнравственность, ложь и безобразие. Ему, вероятно, кажется легко свести в одном гнезде и законную свою семью и незаконную»⁶⁹.

Сближение К.П. Победоносцева с наследником вызвало недовольство в придворных кругах, о чем он сообщает в письме к А.Ф. Аксаковой 20 декабря 1868 г.: «Изредка вижу и наследника. Странно подумать, какое бремя ожидает эту молодую чету, которая покуда живет беззаботно. Хотелось бы для них сделать добро, но вы лучше многих знаете, как трудно сделать добро в этой сфере. Исполняю свой долг в той мере, в какой могу, но и это скромное мое занятие давно уже сделало меня человеком подозрительным в глазах сильных мира сего. Не знаю, с какого времени: надо мной тяготеет неопределенное, но незаслуженное подозрение. Не имею сомнения в том, что государь смотрит на меня подозрительно, с заднею мыслью: Я попал в число тех, кому положено мешать и загораживать всячески дорогу»⁷⁰.

Однако несмотря на свои предположения в 1872 г. тайный советник и сенатор Гражданского кассационного департамента Сената К.П. Победоносцев назначается членом Государственного совета. С назначением на эту должность К.П. Победоносцев, как он впоследствии напишет Николаю II, «получил возможность высказывать вслух всем свои мнения по государственным вопросам, – мнения, коих никогда ни от кого не скрывал», вследствие чего и «приобрел: репутацию упорного консерватора – в противодействии новым направлениям и веяниям государственных либералов»⁷¹.

Его переписка изобилует критическими ремарками по поводу «фабрикации законов в Государственном Совете»⁷². В декабре 1877 г. он пишет Е.Ф. Тютчевой: «:у нас, как нарочно, ежедневные заседания, длинные, преисполненные бессмысленных рассуждений о разных проектах, не имеющих смысла, и эти рассуждения до того мелки и ничтожны, что тоска томит душу. Берут одно слово, одну фразу, – и об ней говорят, говорят, говорят, но никто не хочет идти к центру, разобрать основную идею, поставить вопрос во всю ширь и глубь его: одна цель – отделаться от дела: и нет того безобразия и того безумия, с которым не мирились бы, лишь бы только не возбуждать вопроса, не понести умственного труда, который – увы! слишком многим не по силам»⁷³.

Характеризуя в письмах к Е.Ф. Тютчевой членов Государственного совета, К.П. Победоносцев пишет, что они «продают правду жизни и твердые ее начала – на... пошлейшие аргументы либеральных начал, и всякий раз оглядываются – не сочла бы нас Европа за варваров!». «Что угодно готовы разрушить, от чего угодно отказаться, что угодно принять, лишь бы блестели лоском Европейской биржи!»⁷⁴, – негодует К.П. Победоносцев. Он пишет Е.Ф. Тютчевой о том, «как тяжко» «сидеть между людьми, отрешившимися от преданий, потерявших смысл государственный, желающими только сбросить с себя бремя ответственности, пустить – куда-то – в свободное пространство – в так называемое общество важнейшие функции государственной власти»: «Все эти тенденции расслабленного эгоизма прикрываются и оправдываются фразами, формулами истасканного либерализма»⁷⁵.

К.П. Победоносцев часто подробно описывает Е.Ф. Тютчевой содержание заседаний Государственного совета, на которых ему «приходится бороться без успеха с помрачением ума и с либеральными юродствами, которыми все заражены у нас, и наверху потеряно верное чутье»⁷⁶. Один из первых таких отчетов посвящен обсуждению военной реформы 1874 г. Хотя в официальных журналах Общего Собрания Государственного совета можно познакомиться с мнением К.П. Победоносцева по данному вопросу, однако доверительный характер его письма расскажет нам гораздо более, чем его мнение, зафиксированное официальной бумагой. «Вся история нового положения о военной повинности, – пишет он Е.Ф. Тютчевой в феврале1874 г., – дутая история. Выдумана она не для потребности, а для забавы, на похвальбу. Первый выдумал Валуев. Главная прелесть дела состояла в том, чтоб не отстать от Европы, и произвести полное уравнение сословий в главной повинности. Весело казалось, что дворянина возьмут в солдаты так же, как крестьянина. [:] Армию нашу коверкают – из-за чего? Из-за отвлеченного принципа уравнения сословий. Принцип этот, по моему убеждению, в корне фальшивый, и у нас более чем где-либо. Но он повсюду в моде, стало быть и у нас. Высказать все это прямо нельзя было. Нас не спрашивали, нужно ли и можно ли вводить такое преобразование. Вопрос этот решили без нас; а нам оставили рассуждать лишь об организации, т. е. под каким соусом подать состряпанное кушанье. Я решился высказаться против принципа уравнения сословий в этом деле, показать: что в таком великом деле, как армия нельзя выезжать на принципе уравнения. Вот главная цель моя – положительного успеху я не предвидел, но знал, что то же слово почти у всех вертится на душе, но никто не смеет или не умеет его высказать. Никто не ожидал, что я буду говорить это. От того речь моя точно обухом поразила и Вел.[икого] Князя, и Милютина. Они даже не нашлись возразить мне, особливо ввиду почти общего сочувствия. Но за всем тем любопытно, что никто меня не поддержал (хотя многие благодарили) и сами благодарившие уговаривали, почти умоляли не делать разногласия. Любопытно, что Государь, когда ему передавали слова мои, вскакивал от сочувствия и говорил: да это мои слова! Это мои мысли! Да неужели этого нет в положении? А через две недели он утвердил это положение»⁷⁷.

Свое мнение о неэффективности рассмотрения дел в Государственном совете К.П. Победоносцев настойчиво выражал в письмах будущему императору Александру III. Так, в 1876 г. он пишет цесаревичу: «Не поверите, какая тоска нападает иной раз, когда чувствуешь все ничтожество дел, которыми мы заняты в Государственном Совете. Одно положение вносится за другим, и... одно несовершеннее... другого, потому что составляются они очень часто не людьми дела, а чиновниками, которые готовы написать какой угодно закон для России, лишь бы он был новый. Мы разбираем все это и толкуем с важностью о правиле, в которое никто не верит, и знаем заранее, что все эти правила ни к чему не послужат или послужат только к новой путанице и новым издержкам казны или к новому отягощению народа»⁷⁸.

Очевидно, критическое отношение К.П. Победоносцева к Государственному совету было обусловлено тем, что он видел в нем подобие европейского парламента. Государственный секретарь А.А. Половцов цитирует на страницах своего дневника письмо К.П. Победоносцева, где он указывает на то, что, по его мнению, «люди критически относятся к процессу фабрикации законов в Государственном совете, коего конструкция очень несовершенна», более того, подобна той, которая существует «на Западе в законодательных собраниях»⁷⁹. На основании мемуарных источников можно сделать вывод о том, что в 80-х годах упразднение Государственного совета входило в планы К.П. Победоносцева. Так, А.Ф. Кони вспоминает, что К.П. Победоносцев считал Государственный Совет учреждением, «которое надо бы на замок запереть, и ключ бросить в воду»⁸⁰.

Основой политического мировоззрения К.П. Победоносцева было убеждение в том, что «всякая конституция, на представительстве основанная, есть ложь». «Рано или поздно, – пишет он О.А. Новиковой в декабре 1881 г., – в этом убедятся все Европ.[ейские] народы, не исключая и Британцев. У них держится порядок: вопреки форме правительства, сделками с нею, и силою характера народного и исторического смысла. Но и у них она уже изнашивается»⁸¹. В конце 70-х годов, когда последовала череда покушений на Александра II, для К.П. Победоносцева становятся очевидными первые симптомы разложения монархии. Его письма к друзьям в этот период полны тревожных предчувствий. В сентябре 1877 г. он пишет Е.Ф. Тютчевой: «:теперь невольно навертывается на мысль у всех во всей России – какая страшная вещь самовластие: Расшатывается вера в источную власть царскую – против этого ничего не сделаешь, – и тут-то душа спрашивает с ужасом: а за тем что станет делать с собою Россия!»⁸². «:Что может быть безотраднее чувства презрения к правящей власти, и это чувство растет и углубляется, и власть погружается все более и более в тину беззакония. Еще печальнее думать, что чувство это распространяется, что скоро оно станет такою же пошлостью и ложью в общем представлении, как и все остальное: Вижу, как начинает колебаться и бледнеть та вера в разум и призвание власти, которая у нас служит единственною опорою власти, и что тогда с нами будет»⁸³, – с тревогой пишет он к Е.Ф. Тютчевой в 1879 г. Отношение подданных к власти, по мнению К.П. Победоносцева, изменилось бы только тогда, когда «со стороны власти сказалась бы им другая, господствующая сила приказания, неуклонной воли и прещения». «Увы! Эта-то сила, в которой состоит все нравственное значение власти, – она-то и не сказывается. И люди остаются вследствие того подлыми, копошатся в болоте и служат идолам, которых сами себе изобрели и поставили»⁸⁴. Внутриполитическая ситуация в России давала повод К.П. Победоносцеву сравнивать ее с ситуацией во Франции накануне революции 1789 г.: «Я читаю теперь Revolution Tainéa⁸⁵, и читаю с содроганием и ужасом. Несколько лет тому назад – такие книги читались просто с любопытством как рассказ о чем-то чуждом и странном, а теперь поневоле делаешь болезненное сближение. Боже мой! Кого и чему научила история?»⁸⁶. В этой связи К.П. Победоносцев предвидит ситуацию, когда от русского народа «вскоре: потребуются: тяжкие жертвы»⁸⁷.

«Времена – сами видите какие грустные, – пишет К.П. Победоносцев издателю «Московских ведомостей» М.Н. Каткову в декабре 1879 г. – Совершаются явления, которым прежде ни за что бы не поверил. Власть уже становится на Руси игрушкою, которую хотят передавать друг другу в руки жалкие и пошлые честолюбцы посредством интриги, ничем не пренебрегающей. Нет уже твердого центра, из которого всякая власть прямо исходила бы и на котором прямо бы держалась»⁸⁸.

К.П. Победоносцев возлагает вину за происходящее и могущее произойти в будущем прежде всего на Александра II: «А это 25-летие роковое, и человек его – человек роковой: для несчастной России, – пишет К.П. Победоносцев Е.Ф. Тютчевой в феврале 1880 г. – Бог с ним, Бог рассудит, виноват ли он или нет, только в руках у него рассыпалась и опозорилась власть, врученная ему Богом, и царство его, может быть, и не по вине его, стало царством лжи и мамоны, а не правды!»⁸⁹. Узнав о конституционных планах правительства, в январе 1881 г. К.П. Победоносцев вновь передает свои тяжелые предчувствия Е.Ф. Тютчевой: «Нас тянет – это роковое царствование – тянет роковым падением в какую-то бездну»⁹⁰. Главный упрек, который К.П. Победоносцев адресовал Александру II, – отсутствие у него государственной воли: «О самом владыке и говорить нечего, – пишет он Е.Ф. Тютчевой в январе 1879 г., – он жалкий и несчастный человек, и нет ему возвращения вспять. Бог поразил его: у него нет силы встать и управлять своими движениями, хотя и воображает себя живым и действующим и властным. Явно, что воля в нем исчезла: он не хочет слышать, не хочет видеть, не хочет действовать. Он хочет только бессмысленно волею чрева»⁹¹. «роковое 25-летие», по мнению К.П. Победоносцева, «измочалило всех наших людей и превратило в евнухов и идиотов». «Ни в ком: не видно разума и воли: все похожи на обезьян, нарядившихся в чужое платье»⁹², – пишет он М.Н. Каткову уже в апреле 1881 г.

Свои предчувствия близкого падения монархии и свое видение причин, приведших к «расслаблению» государственной власти, К.П. По-бедоносцев считал своим долгом сообщить наследнику, с воцарением которого он связывал надежды на изменение политического курса: «А у нас так все сложилось, – пишет он цесаревичу в октябре 1876 г., – что мы все с вами заодно и все инстинктивно чувствуем, что вся земля без вас пропадает, как и вы пропадаете без земли»⁹³.

Следствием «слабости» и «безволия» Александра II, по мнению К.П. Победоносцева, стала его отстраненность от дел государственного управления, что создало опасность развития узурпаторских тенденций правительства, располагающего реальной, фактической властью: «...На-род глубоко убежден, – сообщает он в 1879 г. цесаревичу, – что правительство состоит из изменников, которые держат слабого царя в своей власти»⁹⁴. Характеризуя «патентованные» приемы управления, получившие распространение в царствование Александра II, К.П. Победоносцев пишет цесаревичу: «Вся забота направлена была к преобразованиям на новых началах, к изданию новых регламентов и положений: Все уверяли друг друга и старались уверить высшую власть, что все пойдет отлично, лишь бы принято было такое-то правило, издано такое-то положение, – и все под этим предлогом избавляли себя от заботы смотреть, надзирать и править»⁹⁵. А потому «правительства нет, как оно должно быть, с твердой волей, с ясным понятием о том, чего оно хочет, с решимостью защищать основные начала управления, с готовностью действовать всюду, где нужно»⁹⁶. Все привыкли жить так, «как будто величие их власти им принадлежит, а дело их идет само по себе»: «и горько слышать пустые и громкие их речи, когда знаешь жалкие дела их»⁹⁷.

Опасность отстранения монарха от непосредственного управления, по мнению К.П. Победоносцева, состоит в том, что она может быть возведена в политический принцип имеющим реальную власть правительством и нравственно распущенным вследствие отсутствия власти обществом: «проповедники свободы и парламентаризма» только того и ждут, что «все само собою сложится без власти, лишь бы власть отступила»⁹⁸. «Придет, может быть, пора, – предупреждает К.П. Победоносцев своего воспитанника, – когда льстивые люди... что любят убаюкивать монархов... станут уверять вас, что стоит лишь дать русскому государству... конституцию на западный манер, – и все пойдет гладко и разумно, и власть может совсем успокоиться. Это ложь, и не дай Боже, истинному русскому человеку дожить до того дня, когда ложь эта может осуществиться»⁹⁹.

В конечном счете, народ, который «не видит и не чувствует твердого правительства, не видит единства власти, воли и направления», утрачивает постепенно «то, что для народа всего дороже, т. е. веру в правительство», что, по мнению К.П. Победоносцева и «составляет коренную причину общего смущения и недовольства», могущего спровоцировать в ближайшем будущем революционные потрясения¹⁰⁰. В 1879 г. К.П. Победоносцев предупреждает будущего императора: «Может прийти минута, когда народ, в отчаянии, не узнавая правительства, в душе от него отречется и поколеблется признать своею ту власть, которая, вопреки писанию, без ума меч носит. Это будет минута ужасная, и не дай Бог нам дожить до нее»¹⁰¹.

«Расслабление» государственной власти, возникающие вследствие этого политические амбиции правительства, стремящегося «убаюкать» монарха, и утрата народом доверия к власти могут, по мнению К.П. Победоносцева, привести к тому, что «не успеем оглянуться, как возникнет в русской земле и в русском управлении новая лесть, горше всех прежних, явится какой-нибудь бессмысленный парламент на конечную гибель России и на радость друзьям нашим англичанам, немцам, французам и особенно полякам». «Что-то роковое толкает нас в эту бездну со всех сторон, и – увы! – как видно, и со стороны правительства, которое поистине не знает, что делает»¹⁰², – пишет он цесаревичу в 1879 г. При этом, по мнению К.П. Победоносцева, «лучше уже революция русская и безобразная смута, нежели конституция»: «Первую еще можно побороть вскоре и водворить порядок в земле; последняя есть яд для всего организма, разъедающий его постоянною ложью, которой русская душа не принимает»¹⁰³.

Объяснив цесаревичу на примере царствования его отца механизм разложения государственной власти, К.П. Победоносцев на протяжении 70-х годов преподает ему в своих письмах уроки того, каким должно быть самодержавное правление в России. Он стремится сообщить цесаревичу, человеку, как и он, глубоко религиозному, представление о власти как о священном служении, посвященном Богу. Так, в 1876 г. он пишет будущему императору: «О, какое великое бремя власть и как счастлив, кого миновал этот тяжкий жребий»¹⁰⁴. В 1879 г. К.П. Победоносцев снова напоминает наследнику о том, что «быть государственным человеком», значит «не утешаться своим величием... а приносить себя в жертву тому делу, которому служишь»¹⁰⁵.

Это «бремя» правления обязывает монарха к постоянному личному проявлению своей власти в сфере государственного управления, о чем К.П. Победоносцев напоминает цесаревичу: «Нет, нигде, а особливо у нас в России, ничто само собою не делается, без правящей руки, без надзирающего глаза, без хозяина»¹⁰⁶. В связи с этим К.П. Победоносцев убеждает наследника: «Не верьте, когда кто станет говорить вам, что все пойдет само собою в государстве, и что на том или другом положении или законе вы можете успокоиться. Это неправда»¹⁰⁷. В 1878 г., раздосадованный исходом судебного процесса по делу террористки В. Засулич, К.П. Победоносцев вновь убеждает будущего императора: «Дело не идет само собою, порядок сам собою не установляется, хаос сам по себе не превращается в гармонию. Должны быть люди с твердой волей, с сознанием, чего хотят и к чему идут, с постоянством распоряжения и деятельности. Напрасно успокаивать и обманывать себя... вот примем ту или иную меру, и все придет в порядок. Надобно совсем, извнутри, проснуться и встать, и править рулем и работать всеми веслами и днем и ночью, чтобы провесть судно сквозь мрак и бурю»¹⁰⁸.

К.П. Победоносцев считал утопичной попытку увести монарха от нравственной ответственности перед подданными за результаты своей политики, укрыв его за воздвигнутыми для этого учреждениями. В представлении К.П. Победоносцева, только незыблемость политического значения монархического принципа, обеспечиваемая личным действием верховной власти в сфере управления, способна поднять нравственный авторитет власти монарха в глазах народа, и сохранить между ними отношения взаимного нравственного доверия, которые он считал главным условием жизнеспособности монархии. «Мое глубокое убежденье, – пишет он цесаревичу в 1877 г., – что у нас в России всего более дорожить надо нравственным доверием народа, верою его в правительство. [:] Народ приходит в уныние и тоску, когда не чувствует правящей силы, – Боже мой, как это важно! У нас, в России, нет другой движущей силы, кроме единства народа с правительством в нравственном сознании»¹⁰⁹.

Однако К.П. Победоносцев убежден в том, что только та власть «творит чудеса и чувствуя себя в единстве с народом, сильна великою силой», которая «сознает свою силу и знает, чего хочет, и разумеет, куда вести и как править». «Вся тайна русского порядка и преуспеяния – наверху, в лице верховной власти, – пишет он цесаревичу в 1876 г. – Не думайте, чтобы подчиненные вам власти себя ограничили и поставили на дело, если вы себя не ограничите и не поставите на дело. Где вы себя распустите, там распустится и вся земля. Ваш труд всех подвинет на дело, ваше послабление и роскошь зальет всю землю послаблением и роскошью, – вот что значит тот союз с землею, в котором вы родились и та власть, которая вам суждена от Бога»¹¹⁰. Вновь и вновь убеждает К.П. Победоносцев цесаревича: «У нас в России все только людьми можно сделать, и всякое дело надобно держать, не опуская ни на минуту: как только опустишь его в той мысли, что оно идет само собою, так дело разоряется, и люди расходятся и опускаются»¹¹¹.

В феврале 1880 г., после очередного покушения на жизнь Александра II, К.П. Победоносцев в письме к Е.Ф. Тютчевой, предвидя близкую возможность вследствие трагических событий смены царствования, выражает свою тревогу по поводу того, что преподанные им цесаревичу уроки государственного управления, возможно, не будут им усвоены: «Боже мой! Как он будет править? Он не видел, как правят мужи силы и разума. Правление отца его, которое он видит, есть отсутствие разума, силы и воли»¹¹².

В апреле 1880 г. К.П. Победоносцев назначается обер-прокурором Святейшего Синода, должность которого он будет исполнять на протяжении 25 лет, до 19 октября 1905 г. По поводу своего высокого назначения он пишет Е.Ф. Тютчевой: «О, подлинно страшное дело власть, и те, кто желают ее, не ведают, что глаголют. Я всегда смотрел на нее как на бедствие, зная, что во власти надо потерять свободу и быть всем слугою. Поддерживают меня вера в святость призвания и надежда на живые силы»¹¹³.

В первые месяцы 1881 г. недовольство К.П. Победоносцева правительственной политикой достигает критической точки. «Правительство отказывается от всякой борьбы за основные начала. Напротив того – всякое явление действительной жизни, хотя бы самое безобразное, выставляется существующим фактом, с которым надобно считаться, который остается регулировать»¹¹⁴, – пишет он Е.Ф. Тютчевой в январе 1881 г. «А с этой точки зрения нет ничего невозможного, ничего отрицаемого – со всем можно в известной форме примириться»¹¹⁵. Тем самым, считает К.П. Победоносцев, правительство «поднимает и распускает силы, с коими трудно будет справляться». «Рецепт всей нынешней государственной деятельности», по его мнению, состоит в том, чтобы «не углубляться в коренные начала и уклоняться от борьбы: когда оказывается противное движение, считаться с ним и стараться его урегулировать»: «Поднялись студенты – дадим им свободу и самоуправление. Волнуется земство – дадим ему свободу и устройство. Безумствует печать: что делать! Освободим ее»¹¹⁶. «Тот же [прием. – Е.Т.] – с Конституцией Российской. Доживем по грехам нашим и до этого»¹¹⁷. «О горе наше! – пишет К.П. Победоносцев Е.Ф. Тютчевой. – На эту точку поставлена ныне столь склонная к лени и равнодушию верховная власть и та точка, на коей была всегда в России опора здравым началам правды народной и блага народного – сдвинута с места. И кажется наступает уже время, когда поборники крепких и здравых начал правды и жизни народной оказываются – противниками правительства. Боюсь, что таковым вскоре окажусь и я»¹¹⁸.

В первые дни после гибели Александра II К.П. Победоносцев употребляет все свое влияние на нового императора для того, чтобы не допустить конституционного пути развития России, которое предусматривалось проектом министра внутренних дел М.Т. Лорис-Меликова. К.П. Победоносцев не раз в первые недели царствования своего воспитанника напоминает Александру III о том, что «судьбы России на земле – в руках вашего величества»¹¹⁹, а потому «новую политику надобно заявить немедленно и решительно»: «Надобно покончить разом, именно теперь, все разговоры о свободе печати, о своеволии сходок, о представительном собрании. Все это ложь пустых и дряблых людей, и ее надобно отбросить ради правды народной и блага народного»¹²⁰.

Однако письма К.П. Победоносцева к Е.Ф. Тютчевой за март 1881 г. полны опасениями того, что у восшедшего на престол его воспитанника «воли не будет»¹²¹. Зная о планах М.Т. Лорис-Меликова «облагодетельствовать Россию конституцией или началом ее посредством вызова депутатов со всей России»¹²², которые уже обсуждались при покойном императоре на трех совещаниях, К.П. Победоносцев опасается того, что и при новом государе «по этой стезе пойдут»: «Никто не хочет вступить в борьбу, – пишет он Е.Ф. Тютчевой 3 марта. – Власть изветрилась, измочалилась; все стали не мужчины, «а сердцем хладные скопцы». Станут твердить, как уже твердят сегодня газеты: надо устроить громоотвод для личной безопасности и безответственности власти. Для власти, ослабевшей нравственно. Это дьявольское слово соблазна. Надо быть мужем силы и истины, чтоб не послушать его»¹²³.

Весь март 1881 г. К.П. Победоносцев проводит в тревоге. 28 марта он пишет С.А. Рачинскому: «:не спрашивайте меня, что у нас. Душа моя болит невыразимо, и я готов сказать слова Ионы малодушного: лучше ми есть умрети, нежели жити. Но Бог знает, кого взять, кого оставить здесь. У нас здесь смешение языков, туманом окутаны головы, воля развратилась, много слов и мало дел. Спросите меня, что же будет. – Не знаю. Я поистине несчастлив. Отовсюду за меня хватаются – но что я могу? [:] Сила одинокого пловца не вынесет. Я старовер – и русский человек. Я вижу ясно путь и истину, и ни разу не молчал, ни разу не укрывал своей мысли. За то я прослыл зловещим пророком. А теперь – мое призвание обличать ложь и сумасшествие, – за что многие меня возненавидели и погубили бы, когда бы могли. [:] Здесь все покланяются идолам – свободе печати, всяких гарантий, вольностей и обманчивых форм. А храм Бога живого стоит в запустении»¹²⁴.

Ситуация разрешилась только 29 апреля, когда К.П. Победоносцев убедил императора, «не совещаясь с министрами»¹²⁵, издать подготовленный им Манифест, в котором торжественно заявлялось о намерении «утверждать и охранять для блага народного от всяких на нее поползновений» «силу и истину Самодержавной власти»¹²⁶. 29 апреля К.П. Победоносцев сообщает Е.Ф. Тютчевой: «:все, одни с восторгом, другие с ужасом, ждали манифеста о конституции. Вся Россия в смятении. Необходимо было прекратить все толки твердым словом. Имя мое в ушах всей здешней интеллигенции с проклятиями, с пеною у рта: «отверзоша на мя уста своя""¹²⁷. Комментируя издание Манифеста и последовавшую вслед за ним отставку либерально настроенных министров, К.П. Победоносцев заявляет Б. Н. Чичерину в мае 1881 г.: «:Манифест был необходим: в противном случае люди, обезумевшие от прикосновения к власти, вскоре привели бы нас к гибели. Радоваться надобно, что нет уже ни Л. Меликова, ни Абазы. Последний совсем потерял голову и уже не мог бы возвратиться к рассудку»¹²⁸.

Однако и в мае 1881 г. политическая ситуация, связанная с тем, что нет еще «явственных знаков той политики, которая возвещена в манифесте»¹²⁹, дает К.П. Победоносцеву поводы для беспокойства. Он пишет С.А. Рачинскому: «Жизнь, которую веду я теперь, как часовой на посту своем: Не знаю, когда и чем кончится то напряженное состояние, в котором мы живем – увы! до сих пор еще! Подлинно судьбы наши в руках Божиих»¹³⁰.

Очередную опасность для самодержавной власти К.П. Победоносцев увидел в проекте созыва Земского собора, представленного новым министром внутренних дел Н.П. Игнатьевым, в назначении которого на эту должность вместо М.Т. Лорис-Меликова он принял самое непосредственное участие. К.П. Победоносцев пишет С.А. Рачинскому 18 июня 1882 г.: «Не советуясь ни с кем из дельных и серьезных людей, он, сговорясь с фантазером Аксаковым, изготовил проект Высочайшего Манифеста на 6 мая и тайно поднес его Государю. Объявлялось о созыве весною Земского Собора от всех сословий и со всей России, из Польши, Финляндии и пр. тысячи в полторы. Этому-то сброду предлагалось отдать на обсуждение устройство губернского и уездного управления, и сделать это учреждение постоянным. Акт написан фразами, напоминающими передовые статьи Руси. К счастью, дело не удалось». По настоянию К.П. Победоносцева Н.П. Игнатьев был отправлен в отставку, и по его же рекомендации новым министром внутренних дел был назначен граф Д.А. Толстой. «Вы опасаетесь Гр. Толстого, – пишет он С.А. Ра-чинскому в том же письме. – Но где такое имя, которое вы бы назвали? Нет такого имени. О Гр. Толстом можно по крайней мере сказать: что он был тверд в мнении и решителен в мерах. Кто бы он ни был, он едва ли скопец – а у нас все скопцы!»¹³¹.

В первые годы царствования Александра III К.П. Победоносцев заявляет о настоятельной необходимости пересмотра Судебных уставов. Двадцатилетнее функционирование новой судебной системы убедило К.П. Победоносцева в том, что общество оказалось не готовым к разумному восприятию дарованных ему свобод. Реформированный суд в России стал, по мнению К.П. Победоносцева, заложником господствовавших в обществе либеральных тенденций, что, в частности, с особенной силой проявилось во время судебного процесса над В. Засулич. В этом деле судебная власть «из малодушной боязни оскорбить будто бы общественное мнение, из желания пощеголять перед интеллигенцией, – пожалуй, перед Европой, – уважением к суду присяжных» предала тем самым «интерес государственный, соединенный с этим делом». Процесс над В. Засулич, по мнению К.П. Победоносцева, показал, что реформированный суд, будучи отделен от государства, «правду существенную и вечную», носительницей которой является верховная самодержавная власть, заменяет «соблюдением форм, в которых полагает свободу и равенство, и боится в чем-нибудь переступить эту формальную правду»¹³².

Именно недоверием К.П. Победоносцева к нравственному состоянию общества, деградировавшему вследствие правления Александра II, следует объяснять его намерение пересмотреть Судебные уставы. Так, в письме к А.Ф. Кони в 1879 г. К.П. Победоносцев высказывает сомнения в эффективности функционирования в русском обществе новой судебной системы: «Где рынок, и еще наш российский рынок со всеми торговцами и торговками, бабами, с пьяными и кабаками, – там трудно искать истины и гармонии. А к несчастью, новый суд наш стоит именно на таком рынке»¹³³. Особенное негодование К.П. Победоносцева вызывает суд присяжных, о котором он высказывает свое мнение в письме к А.Ф. Кони от 24 октября 1879 г.: «:учреждение присяжных в России, взятое со всею обстановкою – экономическою, политическою, бытовою и пр., есть одно из самых фальшивых учреждений, которые когда-либо введены были в Русской земле рукою от немецкого мастера. От того как бы нарисовалась идеальная его красота и польза, в действительности оно приносит величайший вред и умножает чрез меру ту повальную ложь, которой, как пеленками, обвито все наше официальное учреждение»¹³⁴.

В 1885 г. К.П. Победоносцев представляет императору единоличный доклад «О необходимости судебных реформ», который и стал правительственной программой корректировки Судебных уставов 1864 г. В докладе К.П. Победоносцев в частности заявляет о необходимости «пресечь деморализацию, которую распространяет в обществе публичность всех судебных заседаний, возведенная в абсолютный догмат поборниками отвлеченных начал судебной реформы». Он настаивает на «решительных мерах к обузданию» произвола адвокатов, которые, «эксплуатируя своих клиентов в видах личной наживы: терроризируют: судей и обвинителей и свидетелей, возбуждая публику искусственными приемами, действующими на нервы». К.П. Победоносцев считает необходимым изъять из ведения присяжных «один за другим разряды уголовных дел», так как присяжные, «случайно набираемые: из слабых и зависимых людей в обществе, предоставлены случайному воздействию на них всяких случайных влияний»¹³⁵ и т.д.

О том, насколько сложно будет осуществить пересмотр Судебных уставов, К.П. Победоносцева еще в 1884 г. предупреждал министр народного просвещения И.Д. Делянов: «Что-то будет, когда настоящий или будущий министр юстиции явится в государственном совете с проектом изменения судебных уставов? Нет мук ада, которых не сочтут его достойным»¹³⁶. Действительно, столкнувшись в Государственном совете с препятствиями к осуществлению своего намерения, К.П. Победоносцев сетует в письме к Т.И. Филиппову: «Бог наказал наших государственных людей, дав им куриную душу и наслав на них куриную слепоту. Что за трусливое стадо и ведет оное – отроча малое и юродивое – Д.Н. Набоков»¹³⁷. В 1885 г. К.П. Победоносцев добивается отставки с поста министра юстиции своего однокашника по Училищу правоведения, после чего инициирует частичный пересмотр Судебных уставов.

Приведенный сюжет с очевидностью свидетельствует о том, что К.П. Победоносцев, будучи обер-прокурором Синода, вследствие своих близких и доверительных отношений с Александром III способен был оказывать влияние на многие другие области государственной жизни, не находившиеся непосредственно в его ведении. По оценке историка А.А. Кизеветтера, К.П. Победоносцеву удалось стать «центральной фигурой в правящих кругах эпохи контрреформ»: «Его личность, властная, боевая, воинствующая представляла собой тот узел, в котором сходились все нити государственной политики в царствование Александра III. На посту обер-прокурора Синода он хотел и сумел стать фактически главою правительства, твердо и цепко сжимающим в своей руке руль государственного корабля»¹³⁸. Однако, как справедливо замечает А.И. Пешков, «было бы преувеличением приписывать К.П. Победоносцеву ту роль в системе государственного управления, которая никогда ему не принадлежала: его влияние было значительным, но не всегда определяющим»¹³⁹. Сам К.П. Победоносцев писал об этом впоследствии в письме к П.А. Тверскому от 19 февраля 1900 г.: «С давнего времени люди и европейские да и русские, не знающие, чем и как движутся наши административные пружины, воображают, что все, что ни происходит в России от правительства, движется волею или прихотью какого-нибудь одного, кто в ту или другую минуту считается влиятельною силою, так сказать «первым по фараоне» лицом. И вот, к несчастью, утвердилось всюду фантастическое представление о том, что я – такое лицо, и сделали меня козлом отпущения за все, чем те или другие недовольны в России: [:] Такую тяготу общественного мнения приходится выносить – нельзя опровергать ее, да никто и не поверит, так укоренилась уже иллюзия неведения, невежества и предрассудка»¹⁴⁰.

Политика Александра III, хорошо усвоившего уроки государственного управления, преподанные ему К.П. Победоносцевым, удовлетворила чаяния и надежды его учителя. После смерти Александра III К.П. Победоносцев 6 апреля 1895 г. произнес в Императорском русском историческом обществе речь в память своего воспитанника, которую, по словам поэта А.А. Голенищева-Кутузова «следовало бы постоянно держать перед глазами и в памяти всем русским (в особенности государственным) людям»¹⁴¹. «Что бы ни случилось, – говорил К.П. Победоносцев на заседании общества в присутствии нового императора, – все знали и были уверены, на что, в важных случаях государственной жизни, даст Он отрицательный и на что положительный ответ из Своей русской души. Все знали, что не уступит Он русского, историей завещанного, интереса ни на польской, ни на иных окраинах инородческого элемента, что глубоко хранит Он в душе Своей одну с народом веру и любовь к Церкви Православной: наконец, что заодно с народом верует Он в непоколебимое значение власти Самодержавной в России, и не допустит для нее, в призраке свободы, гибельного смешения языков и мнений»¹⁴².

На протяжении всей своей жизни К.П. Победоносцев ведет начатую еще в царствование Александра II борьбу с «идолом» свободы прессы, которая, как он полагал, в нравственно дезорганизованном русском обществе, утратившем культуру мысли, обернется «свободой всяческого делания» и «всяческой речи».¹⁴³ Вот как описывает он итоги заседания у П.А. Валуева в письме к Е.Ф. Тютчевой от 26 января 1881 г.: «Все, как один человек, решают – освободить печать вполне, предоставив суду разбирать жалобы на нее со стороны правительства. Можно ли придумать еще что безумное в России? Опять власть, причисляя себя к гнилой интеллигенции, забывает или отвергает главное свое призвание – охранять: многомиллионный народ от яда и соблазна. Я остался: один при том мнении, что по крайней мере суд д.[олжен] б.[ыть] не публичною ареной, а закрытой. И в этом все против меня протестовали»¹⁴⁴.

Свое отношение к очередному «призраку» свободы К.П. Победоносцев высказывает в письме к Е.Ф. Тютчевой от 8 февраля 1882 г.: «Я считаю это понятие (свободу печати. – Е.Т.) пустою и вредною мечтою, которая противоречит русскому здравому смыслу и принадлежит к области многих формальных свобод, заимствованных нашими либералами из чужой жизни и чужой истории. [:] Итак, если бы от меня исходило направление, я: советовал бы правительству взяться за дело печати властною рукою: тогда не осталось бы места многим нынешним изданиям, положительно развращающим народ в целой России. В этом смысле ни одна газета: не была бы свободна от предостережений»¹⁴⁵.

К.П. Победоносцев характеризует газеты как «сущие язвы нашего времени»¹⁴⁶, которыми «завладел сам «отец лжи""¹⁴⁷. В письме к С.А. Рачинскому в феврале 1898 г. К.П. Победоносцев негодует: «Все газеты в руках промышленников, в большинстве – евреев, и промышляют невежественным либерализмом, сплетнею и скандалом. Поистине я не знаю ни одной редакции разумной и культурной»¹⁴⁸. Периодические издания либерального направления он называет «лавочками», которые «утвердились под фирмою журналов и которые с нахальством величают себя Русскою прессой, присваивая себе самодержавие в так называемом общественном мнении»¹⁴⁹. Наблюдения за производимыми либеральными журналами манипуляциями с общественным мнением приводят К.П. Победоносцева к однозначному выводу: «Общественное мнение повсюду, а тем более в России, я считаю обманчивою мечтою, и вижу на опыте целой жизни, как при помощи его не разъясняется, а извращается истина»¹⁵⁰. Уже в царствование Николая II К.П. Победоносцев пишет С.Ю. Витте 25 декабря 1904 г. по поводу его проекта «освобождения» печати: «Я ужаснулся, прочитав вечером Ваше предложение о печати, и не мог заснуть. Разве Вы не видите, что наша печать – не что иное, как гнусный сброд без культуры, без убеждения, без чести и орудие нравственного разврата в руках врагов всякого порядка? И Вы предлагаете снести разом все предупредительные меры, оставив лишь призрак какой-то кары, бездейственной и бесплодной, дающей только повод к возбуждению новой смуты. Ведь эта печать разнесет яд во все углы до последней деревни и наконец развратит душу народную»¹⁵¹.

К.П. Победоносцев регулярно помещает, как правило, под псевдонимом свои публикации и переводы «разумных статей»¹⁵² иностранных журналов в различные органы консервативной прессы, прежде всего в издаваемый Ф.М. Достоевским «Гражданин» и «Московские ведомости» М.Н. Каткова. Последний всегда согласовывал с К.П. Победоносцевым редакции наиболее важных статей, касающихся вопросов правительственной политики. Хранящиеся в архивах письма К.П. Победоносцева главным редакторам этих изданий позволяют судить о методах его негласного влияния на прессу. Так, в письме редактору «Московских ведомостей» от 21 ноября 1891 г. С.А. Петровскому, пришедшему на смену М.Н. Каткову, он фактически приказывает: «Послушайте совет: может быть очень плохо, если не послушаете. Берегитесь статей о голоде. Помолчите и о Финляндии, помолчите даже о патриархах и греках – это предмет тоже деликатный:»¹⁵³.

В начале царствования Николая II К.П. Победоносцев, видя, что «все противоправительственные, лжелиберальные элементы оживились новою надеждою» на конституцию¹⁵⁴, пишет новому редактору «Московских ведомостей» Л.А. Тихомирову 6 февраля 1895 г.: «Полезны были бы теперь сжатые и ясные указания на действие парламентского правления в Европе, на то сплетение лжи и обмана всякого рода, которым проникнуты выборы представителей: Механика выборов в наших земствах тоже требовала бы фактического разъяснения»¹⁵⁵. К.П. Победоносцев советует ему переводить статьи из иностранной прессы, за которой он на протяжении всей своей жизни внимательно следил: «Относительно системы парламентских выборов и их производства в последнее время не мало статей в иностранных журналах (за коими никто не следит у нас). Только у нас имеющие очи не видят и имеющие уши не слышат и интеллигенция продолжает поклоняться фетишу конституции и кричать: велика Артемида Эфесская!»¹⁵⁶. В октябре 1896 г. К.П. Победоносцев вновь напоминает Л. А. Тихомирову: «Наша молодежь к несчастью питается одной русскою дребеденью, и потому гоняясь за призраком правды, воображает, что там, где парламент, не может быть ни негодных министров, ни взяточничества и фаворитства, а у нас-де только есть: Следовало бы разрушить это впечатление живыми примерами произвола, насилия, хищения и подкупа повсюду. Следовало бы показать, чего стоит обсуждение дел и законов в парламенте: и что вся сила уходит в ответы на запросы и речи политических и социальных агитаторов»¹⁵⁷.

Несмотря на то что в 1894 г. на трон вступил еще один воспитанник К.П. Победоносцева, которому он преподавал законоведение в продолжение 1885–1888 годов, перемена царствования вновь вызывает у него тревогу за политическое будущее России, удерживать которую в рамках традиционной государственной формы становится все сложнее. В начале января 1895 г. он пишет С.А. Рачинскому: «Не могу равнодушно думать об этой путанице мыслей, представлений и пожеланий в наших выборных собраниях, с закваской той беспардонной интеллигенции, которая ныне всюду господствует: Та же закваска – увы! и в нашей печати, творящей так назыв.[аемое] общественное мнение. Прискорбно – но надо было ожидать, какая поднялась у этих господ смута и с какими похотями, по поводу перемены царствования. Пробуют грунт, составляют адресы с намеками на конституцию! Тверское собрание составило пошлый и наглый адрес. Это возбуждает опасения – найдется ли сознательная сила, которая сказала бы теперь разумное – quos ego!»¹⁵⁸.

В роли такой «сознательной силы», как и в 1881 г., вновь выступил К.П. Победоносцев, составив для Николая II речь, произнесенную императором 17 января 1895 г., в которой, в частности «мечтания» земских собраний «об участии представителей земства в делах внутреннего управления» квалифицировались как «бессмысленные» и заявлялось о намерении «охранять начало Самодержавия так же твердо и неуклонно», как охранял его Александр III¹⁵⁹. Однако речь эта уже не могла внести желаемого успокоения в общество и 18 января К.П. Победоносцев пишет С.А. Рачинскому: «:какой поднялся всюду в земствах болтливый говор: И опять безумные, несмысленные похоти, – какой-то конституции»¹⁶⁰. В письме к Л.А. Тихомирову от 6 февраля 1895 г. К.П. Победоносцев обращает его внимание на то, «как встречена речь Государя иностранною, даже либеральною, печатью», и негодует, что «наше поистине бессмысленное стадо интеллигенции и чиновничества занимается попугайством в протестах против этой речи»¹⁶¹.

Опасаясь того, что Николай II уступит общественному мнению, К.П. Победоносцев наставляет своего бывшего воспитанника в письме от 7 февраля 1895 г.: «Едва кончилось царствование усопшего государя, как те же люди и прежние их сподвижники проснулись и готовились возобновить ту же агитацию. Тотчас же пущена была смута во всех концах России. [:] По поводу: речи поднялся: глухой ропот в среде чиновничества и интеллигенции. К прискорбию, он слышится между высокопоставленными лицами, облеченными властью. Вот почему теперь более, чем когда-либо, необходима твердость воли верховной во всех исходящих от нее распоряжениях»¹⁶².

Однако уже по истечении первых двух лет царствования Николая II для К.П. Победоносцева становится очевидным, что «в верхних слоях утрачивается русское чувство и исторический смысл»¹⁶³. Правительство, пишет он С.А. Рачинскому 8 ноября 1896 г., утратило «всякую энергию разумной власти при сохранении призрака власти»: «В правительственной власти нет ни ясной мысли, ни твердого решения – глаз смотрит по сторонам и успокаивается на временном компромиссе. В законодательстве происходит путаница понятий и предрассудков невообразимая, с совершенным отсутствием и чутья, и ясного, жизненного понятия о России и о народе. [:] Во всем этом – и вверху и внизу – поразительное отсутствие культуры и какая-то бесшабашность мысли и слова: при отсутствии ясного сознания о том, чего хотеть и куда идти»¹⁶⁴. В январе 1899 г. К.П. Победоносцев в письме славянофилу Д.Ф. Самарину негодует на то, «в каком состоянии разложения у нас ныне мысль государственная – и сколь распространено равнодушия к охранению самых основ Госуд.[арственного] порядка»¹⁶⁵.

В политике Николая II К.П. Победоносцев с горечью обнаруживает те же правительственные приемы, которые так возмущали обер-прокурора в царствование его деда: «Особливо поражает меня бездеятельность власти и властей, – пишет он С.А. Рачинскому 6 февраля 1900 г. – Едва нужно на что-нибудь решиться, никто не решается – надо собрать совещание, составить и подписать протокол: Наконец – не знаешь, куда деваться от законодательства и законов»¹⁶⁶.

Уже в 1900 г. К.П. Победоносцев отчетливо понимает неизбежность в ближайшем будущем революционных потрясений в России. Своими тревожными предчувствиями он делится со своим другом С.А. Рачинским в письме от 19 июля: «До чего доживут – общество и правительство. Удивительно думать, как и те, и другие помешались на служении идолу свободы. Ужасаются анархии и анархистов – но говорят – что же делать – свобода! И на мысль не приходит, что это не борьба идеи с идеей, а борьба с эпидемией, с заразой, которая охватывает тысячи и миллионы душ, распространяемая тою же непререкаемою свободой – свободой всяческого делания, всяческой речи, и особливо свободой печати: И дух захватывает, когда думаешь о несчастной России»¹⁶⁷. В декабре 1904 г. К.П. Победоносцев пишет издателю «Русского архива» П.И. Бартеневу, с которым он сотрудничал на протяжении долгих лет: «Бог отнял у людей разум. В 1881 г. можно было надеяться – теперь ни в ком нет опоры»¹⁶⁸. «Я чувствую, – пишет К.П. Победоносцев С. Ю. Витте 25 декабря 1904 г., – что обезумевшая толпа несет меня с собою в бездну, которую я вижу перед собой, и спасения нет»¹⁶⁹.

К.П. Победоносцев постепенно отходит от активного участия в заседаниях Государственного совета, о чем свидетельствует его письмо С.А. Рачинскому от 15 мая 1900 г.: «До чего неистово разгулялся ныне рассвирепевший бес законодательства! На столах лежат пуды печатного материала, заседания идут утром и вечером, говорятся длиннейшие и пустейшие речи ораторами, прошедшими развратную школу Кассац.[ионных] Д-[епартаменто]-в Сената. Это несносно. Я езжу туда редко, лишь по тем делам и вопросам, которые до меня касаются»¹⁷⁰. К.П. Победоносцев признается своему другу: «:а я – и теперь уже для своего дела чувствую иногда такое ослабление сил, что спрашиваю себя: надолго ли еще их хватит! Были мне в роде того намеки и свыше – но я не могу пожертвовать собою, когда уверен, что жертва будет бесплодная, и когда чувствую, что в той борьбе, ожесточенной и злобной, какая предстояла бы, не найду крепкого разумения и крепкой опоры:»¹⁷¹.

Однако до своей отставки с поста обер-прокурора Св. Синода К.П. Победоносцеву суждено было сразиться с еще одним «идолом» свободы – с принципом свободы вероисповедания, под предлогом которого в январе 1905 г. в Комитете министров был также возбужден вопрос о замене существующего синодального управления церковью соборным.

Еще в 1881 г. К.П. Победоносцев писал Е.Ф. Тютчевой о том, что «все настояния наших идеалистов о провозглашении того, что они называют свободою в деле вероисповедания», приведут к тому, что «враги наши отхватят у нас массами русских людей и сделают их немцами, католиками, магометанами и проч., и мы потеряем их навсегда для церкви и для отечества». «Какова наша церковь – это показывала нам история и покажет еще: церковь наша – одно с народом – не лучше его и не хуже. В этом ее великое качество. Но государство обязано понять его и обязано защитить ее»¹⁷².

Опасность провозглашения «отвлеченного» принципа свободы вероисповедания К.П. Победоносцев видел в том, что проповедь отделения церкви от государства, «попав в невежественную толпу, да и в интеллигенцию, становится отрицанием государства и анархией»¹⁷³, чего, «к сожалению: не понимает наша полуобразованная «интеллигенция""¹⁷⁴.

Требования восстановления патриаршества и соборного управления церковью, выдвигаемых либеральной интеллигенцией и некоторыми церковными иерархами, стремящимися таким образом утвердить за собою, по мнению К.П. Победоносцева, «свободу самовластия», раздавались еще в начале 80-х годов. Главное препятствие для осуществления этих требований К.П. Победоносцев уже тогда видел в неблагополучном духовном состоянии русского общества, которое могло привести к тому, что «соборное управление церковью посредством иерархов и священников» превратится в те же «выборы земские и крестьянские, из коих мечтают составить представительное собрание для России»¹⁷⁵. В феврале 1882 г. по поводу статей органа славянофильской прессы «Руси» в защиту патриаршего управления церковью К.П. Победоносцев пишет Е.Ф. Тютчевой: «Статьи в Руси о патриаршестве: я читал. Статьи разумно написаны в конструкции плана – но что же из этого? План все-таки держится на воздухе и предполагает какое-то идеальное состояние общества, отодвинутое мыслию на несколько веков назад – и притом в состояние воображаемое. Не угодно ли вам выбрать архиерея – целою губернией? Посмотрите, что выйдет? А люди пишут все это так, как будто настанет золотой век, если введут новое учреждение. И оно будет новое, хотя они и называют его старым. Люди забывают, куда мы ушли из 14-го столетия, из 15-го, из 16-го и 17-го: забывают, что значила в то время духовная власть – это был – и в общем сознании – единственный и главный элемент цивилизации и авторитет. Не угодно ли восстановить тогдашнее нравственное отношение светской власти к духовной. Не угодно ли восстановить миросозерцание самой тогдашней духовной власти. Ведь с этого времени что произошло! Назову одну Французскую революцию, которая перевернула все головы, и в том числе головы тех самых писателей, которые предлагают свой план!»¹⁷⁶. По этому же поводу К.П. Победоносцев пишет архиепископу Харьковскому Амвросию в апреле 1882 г.: «Какой сон они видели в глубине веков в соборном управлении! Попробовали они хоть на неделю это самоуправление, коего зерно видят в съездах! Закаялись бы просить»¹⁷⁷.

Прежние опасения К.П. Победоносцева о том, что соборное управление церковью в современном ему обществе превратится в подобие народного представительства, подтвердились в 1905 г., когда «все газеты революционного направления ухватились за эту мысль о Соборе, почуяв в ней новый источник смуты»¹⁷⁸. К.П. Победоносцев пишет в марте Николаю II о том, что попытки внести «радикальные преобразования: в наше православное церковное управление» грозят «гибелью и для церкви, и для государства в России»¹⁷⁹. Поэтому, считает К.П. Победоносцев, «возбуждение этого вопроса крайне неблаговременно в такую пору, когда по всему государству происходит смута»¹⁸⁰. В итоге обер-прокурор добился того, что в марте 1905 г. по Высочайшему повелению вопрос о преобразованиях в церкви был изъят из обсуждения Комитета министров и передан на рассмотрение Синода. Эта была последняя одержанная К.П. Победоносцевым победа.

Политическая деятельность К.П. Победоносцева завершилась его отставкой с постов обер-прокурора Св. Синода и члена Кабинета Министров на второй день после подписания Николаем II Манифеста 17 октября 1905 г., хотя он вплоть до своей смерти и продолжал оставаться членом Государственного совета и сенатором.

О деятельности К.П. Победоносцева на посту обер-прокурора Св. Синода свидетельствует испытавший на себе его власть митрополит Волынский Антоний (Храповицкий), который, по его собственному признанию, «часто навлекал на себя: неудовольствие» К.П. Победоносцева из-за различия во взглядах на принципиальные вопросы церковной политики. Однако в ответ на «наглые выходки газет» митрополит счел своим долгом исполнить «требование своего сердца» и высказать К.П. Победоносцеву «свое высокое уважение и благодарность»: «Я чтил в вас христианина, чтил патриота, чтил ученого, чтил труженика. Я сознавал всегда, что просвещение народа в единении с церковью, начатое в 1884 году, исключительно благодаря вам и вами усиленно поддерживавшееся до последнего дня вашей службы, есть дело великое, святое, вечное, тем более возвышающее вашу заслугу церкви, престолу и отечеству, что в этом деле вы были нравственно почти одиноки. [:] Вы подняли над: Россией свет Божественной Библии, распространили слово Божие: на всех наречиях православных племен России: Вы убедили лучшего из покойных царей наших приказать строить православные храмы в православном их архитектурном благолепии, а не в безобразном виде еретических капищ: Вы умели ценить снедающую ревность о Боге под мужицкими зипунами, под бешметами учителей из крещеных инородцев. Вы отыскивали ревнителей веры и Церкви и не стыдились учиться у смиренных тружеников провинции – Рачинского и Ильминского – в то время, когда царь России имел вас своим главным советником, а Европа знала вас как просвещеннейшего профессора и общественного деятеля... Вы не только служили, вы подвизались добрым подвигом. Вы не были, однако, сухим фанатиком государственной или церковной идеи: вы были человеком сердца доброго и снисходящего, как и все три государя, которым вы служили. Люди бедные, или скорбящие духом, люди споткнувшиеся находили сердечный отклик в вашем сердце. Вы не отступали перед страхами человеческими, но часто отступали перед слезами. Быть может, даже иногда погрешали против принципа, подчиняясь жалости, но не погрешали этим против Господа Иисуса Христа: Форма и буква закона не были для вас высшим доводом: горячая и убежденная просьба склоняла вас на изъятие во имя милосердия. Особенно ценно в вас было то, что вы верили в человеческое раскаяние и исправление: в 1883 году вы простили одного раскаявшегося семинариста-революционера, а в 1898 году он был епископом, и таких случаев было много за время вашей службы»¹⁸¹.

В конце декабря 1906 г. К.П. Победоносцев пишет редактору «Русского архива» П.А. Бартеневу: «Голова отказывается работать, и душа устала. [:] Последнюю свою работу: я закончил, и на днях, думаю, выйдет уже из Синодальной типографии цельная книга всего Нового Завета, который и есть мое завещание Русскому читателю»¹⁸².

10 марта 1907 г. К.П. Победоносцев умер на восьмидесятом году жизни в Санкт-Петербурге в казенном доме обер-прокурора на Литейном проспекте, и был похоронен, согласно его завещанию, у церкви во имя Введения во храм Пресвятой Богородицы, находившейся в Свято-Владимирской церковно-учительской женской школе, созданной его трудами и трудами его жены Е.А. Энгельгардт. Могила К.П. Победоносцева, как и похороненной рядом с ним в 1932 г. его супруги, была найдена на заброшенной территории одного из зданий, принадлежащих ныне С.-Петербургской городской больнице N 21, и восстановлена только в конце 90-х годов.

Е.В. ТИМОШИНА,

кандидат юридических наук,

старший преподаватель кафедры

теории и истории государства и права

юридического факультета Санкт-Петербургского

государственного университета

©Е.В. Тимошина, 2002

Консервативные особенности цивилистической концепции К.П. Победоносцева (Е.В. Тимошина)

Предлагаемый читателю «Курс гражданского права» К.П. Победоносцева, почетного члена университетов Московского, С.-Петербургс-кого, Казанского и св. Владимира в Киеве, представляет собой уникальное в дореволюционной юридической литературе сочинение, выдержавшее несколько переизданий. Первая часть «Курса» – «Вотчинные права», вышедшая впервые в 1868 г., имела четыре переиздания (1873, 1883, 1892, 1896), вторая часть – «Права семейственные, наследственные и завещательные», увидевшая свет в 1871 г., впоследствии переиздавалась трижды (1875, 1889, 1896), третья часть «Курса» – «Договоры и обязательства», впервые опубликованная в 1880 г., выдержала два переиздания (1890, 1896). Рецензенты, в частности Г.Ф. Шершеневич, отмечали частоту переизданий «Курса» как «необычное» для русской юридической литературы явление, в которой «редкое сочинение дождется второго издания»¹⁸³. По свидетельству современников, все издания «Курса» быстро расходились в продаже и становились библиографическими редкостями, поскольку «курс К.П. Победоносцева: сделался настольною книгой для всякого русского юриста, будь он теоретик или практик, начинающий изучение гражданского права студент или умудренный опытом законовед»¹⁸⁴.

Столь частая повторяемость изданий «Курса», по мнению Г.Ф. Шер-шеневича, может быть объяснена, в частности, его огромным влиянием на судебную практику того времени. По свидетельству ученого, влияние «Курса» «обнаруживалось не только на судьях и адвокатах, но и на практике высшей судебной инстанции» – на решениях Гражданского отделения Кассационных департаментов Правительствующего Сената, в которых можно было «заметить отражение взглядов г. Победоносцева, не редко излагаемых его собственными словами»¹⁸⁵.

«Курс гражданского права» К.П. Победоносцева стал вторым после лекций Д.И. Мейера «капитальным» (как выражались многие рецензенты) сочинением, имевшим целью систематическое изложение действовавшего русского гражданского права. Однако курс Д.И. Мейера был написан в то время, когда для зарождающейся науки русского гражданского права было характерно, по мнению известного цивилиста И. Оршанского, «сильное подчинение: иностранной юриспруденции и римскому праву, привычка: прилагать к вопросам русского права обыкновенные приемы европейской юриспруденции, без серьезного исследования особенностей нашего правового быта». Поэтому лекции Д.И. Мейера, поместившего «в готовые чужие рамки материал русского права», отличаются «большой ясностью и логичностью изложения», которой, однако, как отмечал И. Оршанский, «приносится в жертву самобытность отечественного права, стирающаяся за общими схемами римского права». К.П. Победоносцев, напротив, демонстрирует в своем «Курсе» «недоверие к простому пересаживанию иностранных теорий», как, впрочем, и к «чисто историческим работам по отечественному праву без практических результатов для права действующего». Сравнивая произведения двух авторов, рецензенты отмечали «великое преимущество» «Курса» К.П. Победоносцева перед сочинением Д.И. Мейера в плане «развития самостоятельной догматической доктрины русского права и стремления к изучению особенностей нашего правового строя». В своем «Курсе» К.П. Победоносцев предпринял опыт исторической разработки многих институтов русского гражданского права с целью объяснить их значение в современном ему юридическом быте России, и здесь, как отмечал И. Оршанский, из-за отсутствия монографических исследований ему «на каждом шагу приходилось обрабатывать почти девственную почву¹⁸⁶. Поэтому «Курс» К.П. Победоносцева можно считать первым опытом систематизации русского гражданского права в его национально-исторических особенностях.

Основу «Курса» составили лекции К.П. Победоносцева по гражданскому праву, которые он в начале 60-х годов читал в Московском университете. К этому же времени относятся первые его публикации в периодических изданиях по истории различных институтов русского гражданского права (права собственности, опеки, завещания, залога и др.), опыт изучения которых также был использован К.П. Победоносцевым при написании «Курса».

Уже тогда К.П. Победоносцев заявил о себе как о последователе консервативной по своим выводам немецкой исторической школы права, которая, по мнению Б.Н. Чичерина, «не только указала на потребность исследования положительных учреждений вместо отвлеченных начал, но и сама проложила к тому путь, представив замечательнейшие образцы ученой работы»¹⁸⁷. Со времен основателя исторического направления в правоведении Ф.К. фон Савиньи в юридической науке получает права гражданства исторический метод, пришедший на смену дедуктивному методу естественно-правовой школы. Именно исторический способ исследования правовых институтов и стал методологическим фундаментом как историко-юридических работ К.П. Победоносцева, так и его «Курса гражданского права».

Для К.П. Победоносцева очевидно, что своеобразие исторически сложившихся традиционных институтов русского гражданского права не поддается унифицирующему действию рассудочного анализа, а потому наиболее адекватным способом их исследования должно стать историческое описание. «Исторический метод, – полагает К.П. Победоносцев, – давно уже признан необходимым условием при изучении права»¹⁸⁸. Используя историзм как метод научного исследования, он отвергает научную ценность изучения права на основании так называемых общих начал, которым придается «безусловное значение»¹⁸⁹. С его точки зрения, юридическая наука не может «довольствоваться одним... систематическим перечислением разнообразных положений Свода [Законов]», но прежде всего должна исследовать «идею, выраженную в каждом положении и... историческое ее развитие». Главная цель юридического исследования, по мнению К.П. Победоносцева, состоит в том, чтобы, проследив историческое развитие учреждения «до положения впервые сознанного и высказанного законодательством... получить ясное понятие о том, из каких потребностей общественной жизни оно возникло, какая идея в нем выразилась... сохранился ли в нем первоначальный дух его и в чем изменился сообразно новым потребностям жизни»¹⁹⁰. Такова, в представлении К.П. Победоносцева, идеальная модель исторического метода исследования права, которое отнюдь не является археологическим коллекционированием мертвых правовых форм. «Дело историка», по его мнению, состоит в том, чтобы исследовать, «насколько форма соответствовала содержанию в ту или другую эпоху своего развития», «когда обозначилась и пришла в сознание идея», и указать на потребность «отменить... или заменить новой» старую правовую форму¹⁹¹.

Изучению истории русского права способствует его «казуистическое... происхождение», которое К.П. Победоносцев весьма характерно рассматривает как «бесценное достоинство». Без этого, по мнению ученого, не только «историческое исследование о какой бы то ни было части гражданского права представляется... невозможным», но и «судебная практика потеряла бы путеводную нить, необходимую... для правильного разумения законов»¹⁹².

В связи с этим исторический метод изучения положительного права, полагает К.П. Победоносцев, «более чем где-нибудь, необходим у нас в России» не только «для юриста-теоретика», но и «для юриста практического». Это связано прежде всего с непрерывностью правовой традиции: в России в отличие, например, от Франции не разорвана «историческая связь между учреждениями старого порядка и новыми уставами гражданской жизни». Соответственно, у нас «ни одного почти учреждения... невозможно оторвать от почвы исторической; на этой только почве и возможно отыскать смысл и объяснение каждому явлению гражданского права, потому что каждое глубоко пустило корни в историю»¹⁹³. Именно поэтому «у нас, более чем где-нибудь, практическая разработка юридического вопроса тесно связана с историческим его исследованием»¹⁹⁴.

Очевидно, К.П. Победоносцев сам проделал тот «продолжительный и тягостный»¹⁹⁵ путь, которым он впоследствии советовал идти начинающему юристу. Он настоятельно советует «всякому, кто хочет заниматься русским правом серьезно», приняться за последовательное изучение, «начиная с первого тома», Полного собрания законов, которое дорого тем, что в нем «каждое явление юридическое: представляется в связи со всею обстановкою быта, со всеми данными историческими и в совокупности с ними объясняется». Однако «в полном собрании законов необходимо самому пробивать себе дорогу», не полагаясь на несовершенные алфавитные указатели¹⁹⁶. Этот труд, сколь бы он ни был тяжел, полагает К.П. Победоносцев, вознаградит будущих правоведов «сторицею – твердым знанием, не оторванным от родной почвы, и зрелостью мысли, воспитанной наблюдением над действительными событиями и историческим их движением»¹⁹⁷. Как «отрешенное от жизни, следовательно, от истины», характеризует К.П. Победоносцев знание, приобретенное «из источников иноземных», вследствие которого будущие юристы «незаметно воспринимают: понятия, возникшие посреди истории чужого народа, усваивают начала и формы, на чужой почве образовавшиеся и связанные с экономией такого быта, который далеко отстоит от нашего». Закономерным следствием такого образования становится «ложное понятие о потребностях нашего юридического быта и о средствах к их удовлетворению»¹⁹⁸.

Отличительной особенностью историко-юридических исследований К.П. Победоносцева было отмечавшееся всеми рецензентами исключительное знание Полного собрания законов и дореформенной судебной практики, не только опубликованной, но и хранящейся в сенатских архивах, к которой он, работая в Сенате, имел доступ. Благодаря этой предварительной работе «Курс» К.П. Победоносцева, как подчеркивал Г.Ф. Шершеневич, «отличается необыкновенным богатством материала». Он представляет собой не только «полную сводку» действовавшего гражданского законодательства, отличавшегося тогда чрезвычайной разбросанностью, которая была «способна затруднить даже самого добросовестного исследователя»¹⁹⁹, но и обычного права, народных воззрений на тот или иной институт гражданского права, а также судебной практики. Рецензенты единодушно отмечали, что К.П. Победоносцев благодаря использованию исторического метода «впервые обратил внимание науки на многие постановления, обходившиеся до сих пор учеными ввиду несоответствия их с западными образцами»²⁰⁰, и остановился «на таких явлениях, которые до него вовсе не были вовлечены в область цивилистических исследований»²⁰¹. Поэтому, как писали «С.-Пе-тербургские ведомости», «в отношении к материалу науки курс не оставляет желать ничего лучшего»²⁰².

Однако рецензенты отмечали как «слабую сторону этого замечательного произведения»²⁰³ отсутствие строгой системы, в которую укладывалось бы богатство и разнообразие привлеченного К.П. Победоносцевым материала. Действительно, в «Курсе» отсутствует необходимая, казалось бы, общая часть, которая была обещана К.П. Победоносцевым в предисловии к первому изданию и которая должна была составить последний, четвертый, том его «Курса гражданского права». Объясняя такую необычную последовательность изложения системы гражданского права, в которой особенная часть предшествует общей, К.П. Победоносцев указывает на то, что «совершающиеся ныне: в России и еще не вполне завершенные преобразования во многом касаются предметов, входящих в состав общей части», поэтому «удобнее будет отложить окончательную ее отделку до позднейшего времени»²⁰⁴. Однако обещанная К.П. Победоносцевым общая часть так и не была им написана, хотя он нередко ссылается на нее в своем изложении, и к последнему изданию «Курса» 1896 г. он присоединил лишь «Указатели и приложения», призванные облегчить читателю поиск необходимой ему в «Курсе» информации.

Рецензенты ставили в упрек К.П. Победоносцеву то, что отсутствие общей части прежде всего затрудняет выяснение его взгляда на предмет и границы гражданского права, вызывая вопрос о том, включает ли он в предмет гражданско-правового регулирования личные неимущественные отношения²⁰⁵. Поводом для таких вопросов, очевидно, послужили, во-первых, неоднократно повторяемое К.П. Победоносцевым заявление, что «содержание всякого гражданского права, по существу его – хозяйственное; цель его – экономическая»²⁰⁶, а во-вторых, отказ признать исключительно юридическую природу семейных отношений, которые ему представляются «в сущности своей естественными, нравственными»²⁰⁷. Кроме того, по мнению рецензентов, неудобство отсутствия общей части сказывается и в том, что, например, общее учение об условиях частично излагается в наследственном праве (II, § 53), частично – в обязательственном (III, § 2); учение о дееспособности несовершеннолетних также изложено в различных частях «Курса»; в вещном праве рассматриваются почти исключительно «поземельные отношения» и т.д.

Однако необходимо учитывать, что «Курс» К.П. Победоносцева явился первым опытом обобщения чрезвычайно несистематизированного русского законодательства, которое и после кодификации М.М. Сперанского в 30-х годах не отличалось логической стройностью, поскольку правовые институты и регулирующие их юридические положения, как отмечал К.П. Победоносцев в своих исследованиях, возникали исторически, в соответствии «с потребностями своего времени»²⁰⁸, а не были произведением отвлеченной теории гражданского права. Сам К.П. Победоносцев указывает в другом своем произведении, что русское гражданское право вследствие исторических особенностей своего возникновения «скудно общими руководственными правилами: страдает недостатками системы: много содержит в себе противоречий и неясностей, нередко поставляющих судебную практику в неразрешимые затруднения», неизбежные из-за отсутствия «цельного и систематического законодательства по гражданскому праву»²⁰⁹. Вместе с тем необходимо отметить, что К.П. Победоносцев выделяет общую часть в рамках каждого тома своего «Курса». Так, изложение «вотчинных прав», предваряет общее учение о вещах, праве собственности и способах ее приобретения, «правам семейственным, наследственным и завещательным» предпосланы рассуждения об «общих свойствах семейственных отношений» и «общих началах» наследственного и завещательного права, в третьем томе выделены общая и особенная части «учения о договорах и обязательствах».

Многие рецензенты отмечали также «слабость юридической конструкции, неразрывно связанной с системою гражданского права». В «Курсе» К.П. Победоносцева, полагает Г.Ф. Шершеневич, напрасно было бы искать «точного юридического различия вещного и обязательственного права, определения сущности наследства, договора вообще и отдельных видов, в частности». Отсутствие строгих юридических определений, по его мнению, объясняется «практическим направлением г. Победоносцева», который «более практик, чем систематик»²¹⁰. Другой рецензент также обоснованно обращает внимание на то, что «способом разъяснения» основных понятий гражданского права К.П. Победоносцев «избирает не систематическую конструкцию понятий, а различные образы, уподобления и описания»²¹¹.

Справедливо указанные рецензентами особенности «Курса» К.П. По-бедоносцева – отсутствие масштабных обобщений, строгих логических дефиниций и излишнего теоретизирования, – могут быть объяснены свойствами консервативного типа мышления К.П. Победоносцева, более склонного к историческому описанию правовых институтов, нежели к систематическому развитию правовой теории. С точки зрения К.П. По-бедоносцева логически систематизированное правовое знание в форме научной теории не может претендовать на адекватную интерпретацию юридической реальности, а также на право ее рационального преобразования. С этим связано также и присутствующее в «Курсе» неприятие в качестве источника права правовой доктрины, являющейся всего лишь субъективным произведением индивидуального разума. В иерархии источников права К.П. Победоносцев отдает очевидное предпочтение правовому обычаю, представляющему собой произведение коллективного разума народа, запечатлевшего в его положениях свой исторический опыт.

К числу формальных особенностей «Курса», в которых проявились свойства консервативного стиля мышления К.П. Победоносцева, помимо уже указанного отсутствия строгой логической системы гражданского права и четкого определения и разграничения юридических понятий, следует отнести и языковую стилистику «Курса». Уже современники отмечали, что «склад его речи старинный»²¹², тем более архаичным может он показаться современному читателю. К.П. Победоносцев был убежден, что «ясность, определительность и чистота русской речи, качество, необходимое для юриста, правая рука, без которой обойтись ему невозможно»²¹³. «Курс» К.П. Победоносцева представляет собой определенный этап в разработке русской юридической терминологии, формирование которой происходило во второй половине XIX в. «Известно, – пишет в связи с этим К.П. Победоносцев, – какие затруднения представляет русская терминология юридическому писателю: для многих понятий невозможно и подыскать русские термины, соответствующие иностранным». Так, привычное нам сегодня слово «правовой», окончательно вытеснившее слово «юридический», в конце 60-х годов, когда вышла первая часть «Курса», только входило в употребление и представлялось К.П. Победоносцеву «безобразным». Для К.П. Победоносцева характерно стремление по возможности русифицировать иноязычные юридические и философские термины. Так, вместо слова «субъект» он часто употребляет «владетель, держатель», вместо «объективный» – «внешний», вместо «виндицировать» – «добывать», вместо «индивидуальный» – «особенный» и т.д. При этом сам К.П. Победоносцев признается, что «в этих заменах по местам встречаются затруднения». Однако такие термины, как «объект», «сукцессия», «ауктор», «факт», по его мнению, несомненно, следует заменять русскими синонимами – «предмет», «преемство», «передатчик», «событие», «явление»²¹⁴.

Своеобразие используемой автором терминологии, обратившее на себя внимание критиков, требует некоторых пояснений для современного читателя. Уже тогда К.П. Победоносцев предполагал недоумение читателя по поводу названия первого тома – «Вотчинные права», в то время как для описываемой им системы гражданских прав гораздо более подошло бы слово «вещный», уже появившееся в юридической терминологии того времени. Термин же «вотчинные права» по своему историческому смыслу обозначал исключительно право собственности на недвижимое имущество. Однако К.П. Победоносцев поясняет, что он сознательно отказался от использования термина «вещный», поскольку он представлялся ему «весьма нерусским по своей конструкции», поэтому и назвал соответствующие права «чистым и выразительным русским словом: вотчинные». Он оговаривает, что некоторые из отдельных предметов, составляющих содержание первого тома «Курса», например, право залога, авторское право, «не совершенно подходят под принимаемое доныне в словесной и письменной речи значение русского слова: вотчинный, вотчинное право». Однако К.П. Победоносцев выражает надежду, что, возможно, «со временем и согласятся употреблять это слово в том обширном значении», в каком его использовал сам автор, обозначивший им все виды вещных прав²¹⁵.

Консервативные особенности правового мировоззрения К.П. Победоносцева нашли свое выражение не только в использовании им исторического метода исследования вместо дедуктивного, в особом способе построения системы курса, сравнительно-описательной манере изложения материала и несколько архаичной стилистике, но и в самом содержании «Курса», при решении актуальных для того времени проблем гражданского права.

Многие рецензенты ставили в упрек К.П. Победоносцеву неспособность «"идти с веком», т. е. правильно понимать совершающийся: поворот к лучшему в практике новых судов, проявляющийся в стремлении усваивать себе более рациональные правовые начала, чем те, которые преобладали в старой практике»²¹⁶. Действительно, К.П. Победоносцев отказался послушно идти «в ногу со временем», в частности, в поднятом либеральной печатью вопросе о необходимости секуляризации институтов семейного права, в целях достижения которой предполагалось изъятие из церковной юрисдикции семейно-брачных дел, а также установление обязательной гражданской формы заключения брака и последовательное проведение принципа свободы развода супругов.

В «Курсе» К.П. Победоносцев развивает христианское представление о браке как о «таинстве», подчеркивая недостаточность юридического определения природы брачного союза. Как и всякое соглашение двух воль брак можно рассматривать как договор, но «этою идеей договора далеко не исчерпывается содержание брачного союза»²¹⁷. Отличие брака от «всех прочих договорных союзов» состоит в том, что он есть «великая тайна глубочайшего и полнейшего духовного и телесного соединения»²¹⁸. Поэтому, подчеркивая, что обязательная гражданская форма заключения брака на Западе возникла вследствие «издавна существующего там раздвоения между церковью и государством», К.П. Победоносцев убежден, что в России, «где масса народная принадлежит к единому вероисповеданию, глубоко слившемуся с национальностью, где народ и не слыхивал о политической борьбе между церковью и государством: там нельзя придумать ничего лучше и соответственнее святости брака и практическим потребностям быта народного, как существующая церковная форма»²¹⁹ заключения брачного союза. Он полагает, что признать брак гражданским договором «невозможно, не отрекаясь от церкви, к которой мы себя причисляем, не соблазняя и не нарушая всенародного верования в авторитет вселенского соборного учения»²²⁰.

Опасность подхода к брачному союзу исключительно как к одному из видов гражданско-правовых договоров, по мнению К.П. Победоносцева, заключается в том, что, как и любой договор, он может быть свободно расторгнут по взаимному согласию сторон, что К.П. Победоносцев считает недопустимым.

Настаивая на сохранении церковной формы заключения брака и недопущении последовательного проведения в законодательстве принципа свободы развода, К.П. Победоносцев выступает защитником патриархальной структуры традиционного общества, подчеркивая в «Курсе», что «семья есть первая опора всякого социального устройства» и «главная опора порядка и благосостояния в государстве»²²¹. Поэтому его принципиальная позиция в данном вопросе определяется не только его религиозным мировоззрением, но и тем, что «с вопросом о браке неразрывно связаны самые существенные интересы государства и что государство ослабляет само себя тем более, чем дальше развязывает узы брачного союза и ослабляет в нем первоначальную духовную его идею». Для государства, убежден К.П. Победоносцев, «важно, чтобы в нем охранялась высокая идея цельности и неразрывности: семьи – нравственного и культурного питомника граждан». Стремление же последователей коммунистических и либерально-индивидуалистических теорий к провозглашению в законодательстве принципов свободы брака, по его мнению, приведет не только к разрушению патриархальной структуры общества, но и «в силу неотразимой логики» к отрицанию государства, Бога и религии²²².

Понимая необходимость сохранения семьи «в ее нравственной связи и хозяйственной целости»²²³, К.П. Победоносцев обосновывает в «Курсе» необходимость сохранения крупной земельной собственности, для чего нужны правительственные меры, направленные к недопущению начавшегося после отмены крепостного права процесса раздробления родовых имений. «Поземельное владение считалось всегда самым лучшим обеспечением гражданского порядка», поскольку всегда было связано «с сословным или общественным значением человека», поэтому владельцы недвижимости всегда составляли «охранительную, консервативную партию в обществе»²²⁴. Он считает также настоятельно необходимым законодательный запрет на свободное обращение крестьянских общинных земель, которое может привести к образованию сельского пролетариата, а следовательно, к «истощению» крестьянского сословия, также составляющего «главную охранительную силу в государстве». Вопрос об общине, ставший чрезвычайно актуальным в связи с отменой крепостного права, К.П. Победоносцев относит к числу таких «государственных вопросов», которые «опасно решать исключительно на основании отвлеченных начал экономической свободы»: «Земля, – пишет он, – такой товар, который опасно бросить на вольный рынок, подобно всякому иному товару. С землею у нас, больше чем где-либо – связана вся будущность земледельческого сословия, а в России оно имеет такую важность, какой нигде не имеет». Поэтому в условиях, когда 15/16 всего населения составляют сельские жители, «объявить для них: землю вольным товаром – значило бы: оставить их без всяких средств к удержанию земли, к поддержанию хозяйства, к обеспечению от нищеты и голода»²²⁵.

Консервативные особенности цивилистической концепции нашли также свое выражение в неоднократно заявляемом в «Курсе» убеждении К.П. Победоносцева в том, что эффективность действия гражданско-правовых норм зависит от их соответствия нравственным предписаниям, содержащимся в десяти божественных заповедях. По справедливому замечанию рецензента, «в г. Победоносцеве вмещаются так сказать две персоны»: «Он прежде всего историк-юрист, одаренный верным чутьем при оценке явлений прошедшего, но он порою бывает и богослов»²²⁶. По мнению К.П. Победоносцева, гражданский закон ни в коем случае не должен признавать «нравственное начало бессильным и призрачным, и строить свои определения исключительно на мотивах материального интереса». Это значило бы «отрицать в законе тот самый элемент, который «составляет высшее оправдание и коренную сущность всякого закона, то есть правду нравственную, духовную». Без сомнения, полагает К.П. Победоносцев, «закон не должен оставлять без внимания материальные условия среды и понятия, в ней господствующие: но жертвовать этим понятиям – высшею целью закона, и нравственною его нормой: значило бы унизить самый закон и отнять у него главную его силу»²²⁷.

Он отвергает любые попытки соглашения гражданского закона с наличным уровнем общественной нравственности, которая иногда может «дойти: до крайнего упадка», проявлением которого для него были, в частности, требования принизить высокий христианский идеал брака. Однако К.П. Победоносцев полагает безусловно необходимым, «чтобы начало правды стояло высоко, в виду всех, не подвергаясь колебанию и сомнению: чтобы в виду его не забывалась и не засыпала совесть в общественном и в частном сознании: чтобы преступник закона в самом преступлении своем не лишился возможности чувствовать, что он совершает неправду». Если же спустить «высокое знамя правды с закона», «совесть лишится своего твердого мерила, не будет в законе того жала, которое призвано будить ее», и таким образом, «грязь и нагота станут являться на вид без стыда и без сознания»²²⁸.

Нравственному значению закона, по мнению К.П. Победоносцева, «принадлежит преимущественная сила» и в отношениях, возникающих из гражданско-правовых договоров и построенных на принципе взаимного материального интереса. В частности, К.П. Победоносцев выступает против требуемой «доктринерами науки» во имя «отвлеченного начала мнимой экономической свободы» снятия ограничений при определении процентов по договору займа. Главным аргументом в пользу своего убеждения он считает то, что «нравственное мнение... возмущается против заемной сделки», поэтому закон, ограничивающий размер процентов, не «выходит за пределы своего призвания», поскольку «не отступает от нравственного сознания»²²⁹. Тем самым он служит охранению «высших интересов, соединяемых в государственном и народном сознании с понятием о законе», которое состоит в том, что закон не должен «давать своей санкции таким требованиям, которые под видом права скрывают в себе насилие и угнетение»²³⁰. Если же беззаконие ростовщиков узаконить «под лживым знаменем экономической свободы», то «чудовищная сделка, не смевшая явиться перед лицом закона, явится в виде законного права и повлечет за собою разорительные взыскания, которые будут производиться уже не самовластною рукою притеснителя, но во имя закона и правительства». Поэтому, полагает К.П. Победоносцев, «мнимая свобода» взимания процентов по договору займа «останется лишь в воображении законодателей», но «вносимая словом закона, послужит: лишь к узаконению рабства»²³¹.

В заключение необходимо отметить, что в своем «Курсе гражданского права» К.П. Победоносцев часто выступает охранителем многих традиционных институтов русского гражданского права. Демонстрируя научную верность исторической школе права, он считает глубоко ошибочной «поспешную» их критику «на основании односторонних впечатлений или: так называемых «общих начал"», которым придается «безусловное значение». Каждый из институтов гражданского права необходимо исследовать «в связи со всею бытовою обстановкой и общественною организацией, посреди коей возник он». «Постановлять решительный приговор о негодности его и осуждать его на отмену» можно только ответив на вопрос: «действительно ли условия быта нашего, начала нашей общественной организации и требования государственной идеи: изменились настолько, что осуждаемое нами правило представляется уже излишним и вредным»? В противном случае, «не поставив: и не разрешив этого вопроса, мы рискуем ввести в жизнь правило, ей не соответствующее, вынуть из механизма общественного снасть, приходившуюся ко всему его строю»²³².

Как заметил один из рецензентов «Курса» К.П. Победоносцева, В. Спасович, «можно бы написать целую книгу по поводу этого сочинения, следя шаг за шагом за мнениями и выводами автора»²³³. Мы сочли необходимым остановиться лишь на некоторых основных чертах консервативного правосознания К.П. Победоносцева, которые определили своеобразие его цивилистической концепции и нашли свое выражение в каждом из трех томов его обширного «Курса». Таким образом мы надеялись продемонстрировать необычайную целостность мировоззрения К.П. Победоносцева, рассматривающего даже частные вопросы гражданского права в полном согласии с «коренными и заветными идеями веры и разума»²³⁴. Вслед за современником К.П. Победоносцева, нам хотелось бы выразить надежду на то, что если при чтении «Курса гражданского права» «выводы автора покажутся слишком исключительными и односторонними, то: читатели отнесутся к таким: воззрениям автора с подобающим уважением и отдадут справедливость той искренности и тому прямодушию, с какими такие воззрения высказываются»²³⁵.

Е.В. ТИМОШИНА,

кандидат юридических наук,

старший преподаватель кафедры

теории и истории государства и права

юридического факультета Санкт-Петербургского

государственного университета

«…Курс [гражданского права] г.[осподина] Победоносцева представляет собою капитальное произведение русской юридической литературы» (Г.Ф. Шершеневич)

Г.Ф. Шершеневич. Наука гражданского права в России. Казань, 1893. С. 86–102.

(Извлечение)

На помощь практике первым явился г. Победоносцев, бывший преподаватель гражданского права в московском университете. После нескольких статей по государственному и гражданскому праву, помещенных в Архиве Калачова (Некоторые вопросы, возникающие по духовным завещаниям, 1859, NN 1 и 2), в журнале Министерства Юстиции (Имение родовое и благоприобретенное, 1861, N 4, Юридические заметки и вопросы по наследственному и завещательному праву, об опеках, 1864, N 11, Однодворческие земли и Начало специального межевания в России, 1863, N 1), в Русском Вестнике (Вещный кредит и закладное право, 1861, N 6), в Юридическом Вестнике (О чресполосном владении, 1867–1868, N 3), Победоносцев предложил русскому обществу «Курс гражданского права», составленный по лекциям, которые он читал в московском университете. Первый том этого обширного сочинения (по крайней мере для русской литературы, привыкшей к работам небольшого объема, обыкновенно однотомным) появился в 1868 году, следовательно как раз поспел к началу деятельности новых судебных учреждений, второй том – в 1871, а третий только в 1880. Первый том, содержащий вотчинные права, выдержал четыре издания 1868, 1876, 1883, 1892, второй том, заключающий в себе учение о семейном и наследственном праве, появился вторым изданием в 1875, а третьим в 1891, третий том, посвященный обязательственному праву, был издан вторично в 1890 году.

Такая частая повторяемость изданий, столь необычная в русской литературе, в которой редкое сочинение дождется второго издания, лучше всего свидетельствует о значении книги для практики. Действительно курс г. Победоносцева стал необходимым руководством для каж-дого юриста, имеющего отношение к гражданским делам, стал принадлежностью самой скромной юридической библиотеки. Влияние его обнаруживалось не только на судьях и адвокатах, но и на практике высшей судебной инстанции. Во многих решениях гражданского кассационного департамента, преимущественно семидесятых годов, можно заметить отражение взглядов г. Победоносцева, нередко излагаемых его собственными словами. Сочинение г. Победоносцева стало рядом с курсом Мейера в научном отношении, но в практическом отношении оно стало впереди. При всех теоретических достоинствах курса Мейера, которые во многом ставят его выше курса г. Победоносцева, он представляет собою произведение западной науки, преимущественно римского права, он не касается тех юридических отношений, которые составляют особенность русского быта и потому должны были особенно интересовать судебную практику. Между тем г. Победоносцев, понимая потребности последней, считал своею обязанностью останавливаться с большею подробностью на вопросах, «имеющих в эту минуту особливое значение для нашего законодательства и для нашей практики» (пред. к I т. изд. 1868). Поземельные правоотношения складываются оригинально в каждой стране и г. Победоносцев обращает особенное, даже чрезмерное, внимание на поземельное право, стараясь помочь практике в разрешении массы вопросов этого рода, поднявшихся с открытием новых учреждений. Сравнивая курсы Победоносцева и Мейера, талантливый юрист Оршанский говорит следующее. «На обоих этих трудах ясно отразилось различие в общем характере двух эпох в истории нашего правоведения, к которым они относятся. Курс Мейера составлялся в то время, когда благодаря прежнему судоустройству, полному отсутствию свободы печати и другим общественным условиям, теория права шла совершенно врознь с практикой, самостоятельная наука действующего русского права не существовала и в зародыше и немногие труды по русскому праву не выходили из заколдованного круга допетровского права. Отсюда сильное подчинение теории русского гражданского права иностранной юриспруденции и римскому праву, привычка теоретиков прилагать к вопросам русского права обыкновенные приемы европейской юриспруденции, без серьезного исследования нашего правового быта. Труд г. Победоносцева относится к периоду сближения между теорией и практикой на русской почве, развития самостоятельной догматической доктрины русского права и стремления к изучению особенностей нашего правового строя. Отсюда недоверие к простому пересаживанию иностранных теорий, с одной стороны, и равнодушное отношение к чисто историческим работам по отечественному праву без практических результатов для права действующего – с другой стороны»²³⁶.

В лице г. Победоносцева мы видим совершенно особый тип юриста, не подходящий к большинству русских ученых. Не поддаваясь влиянию западной науки, не связанный выводами предшествовавших русских ученых, г. Победоносцев отличается полною самостоятельностью взглядов на исторические и догматические вопросы русского права. Спокойный и тонкий анализ, бесстрастное изложение²³⁷, упорный консерватизм в вопросах de lege ferenda – таковы отличительные черты г. Победоносцева, как ученого. По складу юридического мышления можно заметить некоторое сходство между г. Победоносцевым и Неволиным, с тою лишь разницею, что последний систематик, тогда как первый – практик в лучшем значении этого слова. Если все сочинение не отличается систематичностью, если в изложении не соблюдены научные требования последовательности, зато в решении отдельных спорных вопросов г. Победоносцев не имеет себе равных. Читателю дается не только самое решение, но перед его глазами восстает весь логический процесс, посредством которого автор пришел к данному выводу. Мы не преувеличим, если сравним г. Победоносцева с римским юристом. Как и последний, г. Победоносцев опасается обобщений, избегает определений, предпочитая описание фактов, но зато поражает логичностью рассуждений, когда дело касается толкования действующего законодательства. Следить за автором в его заключениях и таким путем приобретать способность к самостоятельным юридическим решениям – такова главная польза, которую можно получить при чтении. Если курс Мейера врезает в память читателя систему гражданского права, что имеет несомненное громадное значение для юриста, то курс Победоносцева приучает к цивилистическому мышлению и с этой стороны он является лучшею школой для догматика. Ценности его догматических заключений в области семейного права мешает в значительной степени то обстоятельство, что в его лице, как выразился г. Спасович, «вмещаются две персоны: он прежде всего историк-юрист, одаренный верным чутьем при оценке явлений прошедшего, но он порою бывает и богослов»²³⁸. Теологическая точка зрения нередко сталкивается с юридической и отсюда получается непоследовательность. Поэтому семейственное право составляет одну из слабых частей курса Победоносцева, тогда как наиболее выдающимися местами является изложение о родовых имуществах, выделе и приданом (I, стр. 51–102), об укреплении прав на недвижимое имущество (I, стр. 238–275), об отношении вещного права к межевому (I, 671–718), о наследовании по закону (II, стр. 236–444)²³⁹.

В изложении гражданского права г. Победоносцев прибегает к сравнительному приему, догматическому изъяснению русского права предпосылает исторический очерк развития института, обращается к экономическому объяснению постановлений права, возбуждает вопросы de lege ferenda.

«В изложении главной моей целью было способствовать полнейшему, по возможности, разъяснению понятий о главных предметах гражданского права. С этой целью выбрал я сравнительную методу изложения и старался прежде всего в начале каждой статьи указывать на основную идею учреждения, потом переходил к объяснению учреждения, в отличительных его чертах, по римскому, французскому и германскому праву. Затем уже, приготовив в уме слушателя или читателя по возможности полный и закругленный образ учреждения, приступал я к изложению его по русскому закону, с предварительным очерком его происхождения и исторического развития на нашей почве» (пред. к I т.). Действительно, автор впервые знакомит русское общество с важнейшими постановлениями французского, итальянского, английского и германских законодательств, предоставляя полную возможность читателю «судить в чем русский закон учреждения соответствует или не соответствует его общему типу, как он выразился в истории, в экономии и в праве западной Европы» (пред. к т. I). Но все-таки главная цель этого сравнительного приема остается все-таки мало достигнутою в курсе г. Победоносцева. Автор избегает общих определений, конструкций, а потому «идея учреждения» ускользает от внимания читателя, оставляя ему лишь интересное сопоставление русского и западных законодательств. Такое сравнение не выясняет сущности института, а только выдвигает вопросы законодательной политики, указывая, в чем русское законодательство отстает от западных.

Значительно выше стоит исторический прием г. Победоносцева, который обнаруживает основательное знание и глубокое понимание истории русского гражданского права. Автор, видимо, проникся духом прошедшего и выясняет многие черты прошлого, ускользнувшие от внимания историков права. Особенно выдается выяснение истории укрепления прав на имущество.

Автор придает большое значение политической экономии для цивилиста. «Тесная связь предметов гражданского, особливо вотчинного, права с экономией, делает невозможным, в наше время, изучение первого, без изучения последней» (т. I, стр. 744). Однако познания автора в области политической экономии не отличаются основательностью и открывают лишь возможность ссылаться на экономические законы, как препятствующие законодательной реформе.

Высшее достоинство труда г. Победоносцева заключается в догматике. Однако автор не остается на этой, свойственной ему, почве, а переходит, к сожалению, в область законодательной политики. Эта сторона его сочинения представляется наиболее слабой, потому что автор по всем вопросам крепко придерживается существующего порядка и отрицает всякую полезность каких бы то ни было изменений в гражданском законодательстве. Единственный случай, когда г. Победоносцев отнесся критически к действующему праву в смысле признания нецелесообразности его постановлений и необходимости отмены их – это по вопросу о выкупе родовых имуществ (II, стр. 437). Кроме того, в последнее время, автор поднял вопрос о неделимости и неотчуждаемости мелких участков, которому он придает настолько важное значение, что помещает статью о семейных участках, напечатанную впервые в Русском Вестнике, дважды в своем курсе (I, стр. 728–737, II стр. 346–359). Введение вопросов de lege ferenda положительно портит то приятное впечатление, которое производят рассуждения автора de lege lata. Автор высказывает решительное «нет» на все предложения отмены постановлений, явно потерявших всякое значение для современной жизни в глазах всех и даже самого г. Победоносцева. Главным основанием отрицания выставляется соображение о неподготовленности нашего экономического быта, – «позволительно еще усомниться, своевременна ли была бы ныне, и насколько соответствовала бы нынешнему экономическому состоянию наших владений такая перестройка закона», – вот основное и часто единственное возражение автора. Такое отрицательное отношение г. Победоносцев высказывет по вопросам: об отмене различия между родовыми и благоприобретенными имуществами (I, стр. 63), о дополнении законов о давности (I, стр. 180), о введении у нас (а не на западе) гражданской формы брака (II, стр. 62), о допущении более широких оснований к разводу (II, стр. 88), о секуляризации церковного суда по делам брачным (II, стр. 102), об обязательном народном обучении (II, стр. 161 и 175), об уничтожении закона, требующего крещения в православии ребенка, рожденного в смешанном браке, в котором один из супругов принадлежит к православной вере (II, стр. 169), о введении налога с наследства (II, стр. 411), о введении указной части для ближайших наследников (II, стр. 479), об отмене паспортной системы (III, стр. 400). По поводу рассуждений г. Победоносцева de lege ferenda один из его критиков замечает: «В этих взглядах он является защитником statù quo, идеал его: патриархальный строй семьи и абсолютно вотчинные начала имущественных отношений. Это одна из темных сторон его капитального труда, а потому-то нельзя не выразить удовольствия, что взглядам автора de lege ferenda отведено в курсе весьма незначительное место»²⁴⁰.

«Ясность, определительность и чистота русской речи, – говорит г. Победоносцев, – качество необходимое для юриста, правая рука, без которой обойтись ему невозможно» (т. I, стр. 746). Против этого несом-ненного правила грешит больше всего сам г. Победоносцев. Слог его не может быть назван литературно-русским, склад его речи старинный, а между тем он пишет для современников. «В некоторых местах книги читатель заметит желание заменить, по возможности, русскими словами иные юридические и философские термины. Я позволял себе писать иногда (!) вместо слова субъект – владетель, держатель; вместо объективный – внешний, вместо виндицировать – добывать, вместо индивидуальный – особенный» (т. I, изд. 1868, предисл.). Нельзя не присоединиться к этому стремлению автора ввести русскую терминологию, нельзя не одобрить замены слов в роде сукцессия, ауктор, словами преемство, передатчик, но, во-первых, необходимо строго держаться раз избранных выражений, а, во-вторых, не переходить границы, за которыми начинается отрицание иностранных слов, уже приучивших к себе наше ухо. Между тем г. Победоносцев не соблюдает строгой терминологии, напр. употребляет слово владение в смысле права собственности, prossessio, detentio и пользования. К чему отвергать столь употребительные слова, как объект, факт, которые получили право гражданства в русской речи, и заменять их непременно словами предмет, событие, явление. В этом стремлении к чисто русской терминологии г. Победоносцев устраняет слово «вещный» и подставляет вместо него слово «вотчинный».

Если первое слово представляется автору «весьма не русским по своей конструкции» (предисл. к I т. изд 1868), то второе слово в придаваемом ему значении не соответствует историческому смыслу, потому что а) приложимо только к недвижимому имуществу и b) обнимает только право собственности. Самое понятие о вотчинном праве у г. Победоносцева не отличается ясностью и точностью. С одной стороны, «наследство (право наследования?) в совокупности своей причисляется к правам вотчинным» (I стр. 7), с другой – «к благоприобретенному имению причисляется не только право собственности, вотчинное право, но и всякое право вообще, как вещное, так личное» (I, стр. 81).

Курс г. Победоносцева отличается необыкновенным богатством материала, содержащегося в нем. Автор не ограничился теми нормами, которые заключает в себе т. Х, ч. I, но обратился ко всему Своду и всюду отыскивал частноправовые постановления. В этом отношении курс г. Победоносцева представляет полную сводку законодательного материала по гражданскому праву. Принимая во внимание отсутствие в то время сборников, подобных сборнику Гожева и Цветкова мы должны признать в авторе необыкновенное знакомство с русским законодательством, отличающимся своею разбросанностью, которая способна затруднить самого добросовестного исследователя. Г. Победоносцев впервые обратил внимание науки на многие постановления, обходившиеся до сих пор учеными ввиду несоответствия их с западными образцами. Автор остановился на крестьянском землевладении, на общине, на вопросе о межевании, на различных формах поземельной собственности, образовавшихся чисто исторически, на основаниях и доказательствах вотчинного права и др. Мало того, автор не ограничивается законодательным материалом и обращается к обычному праву, раскрывает народные воззрения на тот или другой институт (напр. на брак), указывает уклонение практики от постановлений положительного законодательства. Поэтому нельзя не согласиться, что «в отношении к материалу науки, курс не оставляет желать ничего лучшего»²⁴¹.

Но эта масса нового материала, самобытность автора, несколько пренебрежительное отношение к науке, отразились на системе курса, которая составляет наиболее слабую сторону в этом замечательном произведении. «По самой сущности задачи, – говорит Оршанский, – труд г. Победоносцева не может не страдать существенными недостатками, так как автору на каждом шагу приходилось обрабатывать почти девственную почву» или, как он выражается, несколько резко, в другом месте «область сведений, захватываемых изложением автора, велика и обильна, а порядка в ней нет»²⁴². Курс г. Победоносцева состоит из трех томов, из которых первый содержит в себе вещное право (вотчинные права), второй том – семейственное и наследственное право, третий – обязательственное. В предисловии к первому изданию первого тома автор обещал еще четвертый том, который должен был «составить так называемую общую часть гражданского права, т.е. учение о лицах, юридических отношениях и об общих свойствах и категориях вещей». Но такая общая часть не явилась до сих пор, хотя автор нередко ссылается на нее в своем изложении (I, стр. 30, 104, 152, II, стр. 163) и есть основание думать, что она и вовсе не появится. А между тем неудобство отсутствия общей части сказалось в самом начале изложения и неоднократно обнаруживалось далее в течение курса. Так «по связи статьи о вещах или о предметах гражданского обладания со статьей о правах вотчинных» автор решился выделить учение об объекте из общей части и поместить ее в начале первого тома (предисл. к из. 1868). Вследствие отсутствия общей части автор излагает учение об условии частью в наследственном праве (II, стр. 453), частью – в обязательственном (III, стр. 8). Той же причиною объясняется, что учение о дееспособности несовершеннолетних лиц рассеяно по различным отделам курса, в опеке, в наследственном праве, обязательствах. Отсутствием систематичности объясняется чрезвычайная недостаточность изложения обязательственного права, составляющего самую слабую часть сочинения, между тем, как обязательственное право более всего требует системы. «Предметы торгового права так тесно соприкасаются и переплетаются с предметами и понятиями гражданского права, что весьма трудно, говоря об одном, не касаться в то же время и другого; а нередко и необходимо бывает, для полного разъяснения понятия об учреждении гражданского права, рассматривать его в связи с теми формами, какое приняло то же учреждение в сфере торговых отношений» (т. III, стр. 323). После этого, мы могли бы ожидать, что автор даст нам совместное изложение гражданского и торгового права. Между тем в вещном праве автор, имея в виду почти исключительно поземельные отношения, совершенно оставляет без внимания те изменения, которые были произведены торговым правом в абсолютных правах, да и в обязательственном праве автор в высшей степени поверхностно относится к торговым сделкам, векселю, комиссионному, страховому договору.

Отсутствие общей части затрудняет выяснение взгляда г. Победоносцева на гражданское право и его границы. Содержание курса дает основание предположить, что автор понимает гражданское право так, как оно обыкновенно понимается в германских учебниках, в курсе имеется вещное, обязательственное, наследственное и семейственное право, следовательно автор включает в круг частноправовых отношений и чисто личные. Но, с другой стороны, мы встречаем у г. Победоносцева места, способные внушить читателю мысль, что автор считает гражданским правом только имущественные отношения. «Содержание всякого гражданского права, по существу его – хозяйственное, цель его – экономическая» (т. I, стр. 108, т. III, стр. 185); на обязательства г. Победоносцев смотрит так же, как на имущественные отношения (т. III, стр. 3, 6, 19).

Мы уже указывали, что главное достоинство курса г. Победоносцева заключается в решении отдельных вопросов, что г. Победоносцев более практик, чем систематик. В связи с этим находится непременно и слабость юридической конструкции, неразрывно связанной с системою гражданского права. Мы напрасно искали бы точного юридического различия вещного и обязательственного права, определения сущности наследства, договора вообще и отдельных видов в частности. Вводя в свой курс учения о русской общине, автор не делает попытки выяснить ее юридической природы, ограничиваясь лишь не обоснованным замечанием, что «владение» (?) общины не есть владение лица идеального, юридического» (I, стр. 532), а вместо того вдается в рассуждения об экономическом и государственном значении общины. Нельзя же считать научным установлением отличия вещного права от обязательного, когда автор предлагает следующие рассуждения. «У меня есть деньги. Покуда они в моей собственности, я могу сказать, не ошибаясь: мои деньги, моя тысяча рублей; но как скоро я дал их взаймы, я не имею уже права сказать: мои деньги, в строгом смысле. Теперь мое требование, мое заемное письмо, а деньги перешли во власть моего должника и сделались его вещью» (т. I, стр. 4). Известно, как затруднительно для практики отличие договора покупки от запродажи и поставки, личного найма от подряда, заказа, доверенности. Между тем г. Победоносцев не делает ни малейшей попытки определения границ между ними. Главное достоинство особенной части обязательного права, как и особенной части уголовного права, заключается в установлении точных признаков каждого из договоров и преступлений – этого-то мы и не видим в курсе г. Победоносцева. В гражданском праве весьма важным является понятие об имуществе. Между тем г. Победоносцев дает такое определение: «внешние блага – суть так называемые имущества (bona, facultates), составляющие, по отношению к личности человека, внешнюю ее принадлежность, внешнее ее дополнение или ее имущество» (т. I, стр. 1). Нельзя считать правильной конструкцию конкурса: «с объявления несостоятельности все его (должника) имущество по закону считается не его принадлежностью, а принадлежностью кредиторов, т.е. массы» (т. I, стр. 221), между тем г. Победоносцеву известно, что тот же закон предоставляет остаток по удостоверении кредиторов должнику, «как его собственность». Не установив понятия об индоссаменте, г. Победоносцев говорит следующее: «надписатели ответствуют векселедержателю в платеже совокупно, так же, как и сам векселедержатель, хотя бы даже самый вексель признан был недействительным, ибо, независимо от сего (?), при передаче он предполагался и полагался в счет, как действительная ценность» (III, стр. 245). Трудно понять, в чем тут заключается основание ответственности надписателей и почему существует различие в передаче векселя и заемного письма? Так же неправильна конструкция акции: «владелец (?) такого акта есть не кредитор компании, не кредитор напр. общества железной дороги, но соучастник в собственности» (т. III, стр. 250). Что это за собственность, когда сам автор утверждает, что в акционерном товариществе нет общей собственности? Г. Победоносцев относит куплю-продажу не к договорам, а к способам приобретения собственности, потому что «по идее нашего закона продажа есть действие, коим одна сторона передает другой вещь за определенную цену» (т. I, стр. 314, т. III, стр. 324). Но подобную идею можно найти в купле-продаже недвижимого имущества, там, где необходима купчая крепость. Применимы ли эти соображения к купле-продаже движимости, составляет ли она также действие, а не обязательственное отношение? Если нет, – то г. Победоносцеву следовало отделить изложение купли-продажи недвижимости и движимости, первую поместить в способах приобретения собственности, а вторую – в договорах. Если да, – то зачем г. Победоносцев отыскивает момент перехода права собственности при покупке движимости (т. I, стр. 689–690)? Это уже явная непоследовательность. К случаям beneficium competentiae, встречающимся в русском праве, автор относит неприкосновенность рукописей, составляющих литературную собственность должника (т. III, стр. 223)?

Слабость юридической конструкции обусловливается практическим направлением г. Победоносцева. Тем более странно встречать в курсе такого знатока русского законодательства прямые ошибки в понимании законов. Так автор утверждает, будто для прекращения права въезда в казенные леса положено выделить владельцам в собственность участки по размеру писцовой пашенной дачи их по 20 четвертей на 100 (I, стр. 469), когда как дело идет о 20 десятинах на 100 четвертей; будто требование родителей о заключении в тюрьму их детей удовлетворяется непосредственно правительственной властью без судебного приговора (т. II, стр. 171, в изд. 1891 г.); будто все отставные чиновники лишены права на ходатайство по чужим делам (т. III, стр. 35); будто закон требует, чтобы переводный вексель был непременно написан в нескольких образцах (т. III, стр. 54), будто в нашем законодательстве не встречается слово «солидарность» (т. III, стр. 101), тогда как в Уставе о векселях приведено даже римское выражение in solidium; будто запрещение писать векселя на предъявителя все равно что запрещение давать вексельные бланки (т. III, стр. 224), будто со взысканием по векселям соединяется в настоящее время личное задержание (т. III, стр. 344). Встречаются у автора пробелы в знании иностранного права, так приводится совершенно неправильное толкование итальянского закона об авторском праве (т. I, стр. 644), обнаруживается незнакомство с английским законом 1882 года, установившим имущественную раздельность между супругами (т. II, стр. 125 и 449), с французским законом 1885 года, открывшим свободу для сделок на разность (т. III, стр. 568). Автор говорит что «римское выражение re contrahitur obligatio ныне уже не имеет важности, потому что все нынешние контракты консенсуальные, т.е. основанные на взаимном соглашении» (т. III, стр. 108), как будто реальные договоры в римском праве не были основаны на взаимном соглашении.

Если автор хотел прийти на помощь новой судебной практике, а таково действительно было его намерение, то он должен был иметь в виду прежде всего новые судебные уставы, и уже, как дополнение, приводить постановления, касающиеся старых учреждений. Между тем г. Победоносцев в большинстве случаев (т. I, стр. 167, 184, 274, 601, 662, т. II, стр. 142, 505, т. III, стр. 408 и др.) имеет в виду старый порядок, а новый приводит в дополнение. Это обстоятельство обусловливается, вероятно, тем, что лекции были составлены при действии старых учреждений, но такой порядок изложения должен бы быть изменен при печатании сочинения, потому что затрудняет пользование книгой. Нельзя также не упрекнуть автора за упущение в последних изданиях некоторых новых русских законов, так напр. говоря о варрантах он не упоминает вовсе положения о товарных складах 1889 года, как будто его и не существовало.

К достоинствам сочинения г. Победоносцева следует отнести указание с его стороны, довольно подробное, иностранной литературы. Русское общество во время первого издания курса не имело возможности найти литературные указания вследствие отсутствия еще юридических журналов. Но в последующих изданиях г. Победоносцев перестал следить за западной литературой, ссылается на старые издания, давно измененные несколькими новыми, упускает новые сочинения, имеющие более или менее важное значение для теории гражданского права, так что пользование литературными указаниями по последним изданиям г. Победоносцева совершенно невозможно.

Появление курса г. Победоносцева, совпавшего с запросом общества на подобные сочинения, не могло не быть замечено в русской литературе. Первым отозвался Лешков в Юридическом Вестнике. «Не позволительно молчать при появлении в русской юридической литературе сочинений подобных лежащей перед нами в двух томах первой части курса гражданского права, составленного столько известным юристом-литератором и практиком К.П. Победоносцевым. Всеми ощущаемая в наше время живая потребность в руководствах, для уяснения юридических начал, установлений, понятий, должна возбудить у специалистов живой интерес к книге и живое участие в деле разъяснения юридических истин, посредством критики на эту книгу, ее разбора и анализа» (1868, кн. III, стр. 51). Впрочем критика самого Лешкова не могла иметь большого значения потому что он был весьма слабый цивилист, что можно видеть напр. из совета его г. Победоносцеву заменить название «вещь», как понятие физическое, юридическим термином «имущество», а вещное право называть имущественным (Ю.В. 1868, кн. III, стр. 53). Если не считать краткой заметки г. Малышева в Судебном Вестнике за 1868, N 68, рецензия Лешкова оставалась почти единичной до 1871 года, когда выступил с критикой г. Спасович в Журнале Гражданского и Торгового Права, так что он мог сказать, что «сочинение, не одинаково разработанное во всех своих частях, весьма богатое по содержанию, не дождалось еще критической оценки в литературе нашей, хотя и заняло место в ряду самых необходимых книг для всякого из наших цивилистов» (1871, кн. I, стр. 134). В том же журнале выступил с критикой, не менее основательной, Оршанский (1876, кн. II). Краткая, но верная оценка курса сделана в С.-Петербургских Ведомостях (1876, N 75). Не соглашаясь с автором в отдельных вопросах, все критики признавали, что курс г. Победоносцева представляет собою капитальное произведение русской юридической литературы. Рецензии последнего времени, встречающееся в общих журналах, не имеют никакого научного значения.

Курс гражданского права

Издание Курса Гражданского Права выходило до сих пор отдельными томами, из коих первый выпущен в 1892 г. четвертым, второй в 1889 г. третьим, и третий в 1890 г. вторым изданием. Этот порядок сопряжен был с затруднениями для публики, не всегда имевшей возможность приобретать целое сочинение, когда некоторые тома не находились уже в продаже. Вследствие того все три тома Курса выпускаются ныне совокупно в цельном издании, с присоединением к ним четвертого тома, содержащего в себе приложения и алфавитные указатели ко всему Курсу.

В изложении этого сочинения главной целью издателя было способствовать полнейшему, по возможности, разъяснению понятий о главных предметах гражданского права. С этой целью выбрана сравнительная метода изложения: в начале каждой статьи указывается основная идея учреждения, потом объясняется учреждение, в отличительных его чертах, по римскому, французскому и германскому праву. Затем уже, когда в уме читателя готов по возможности полный и закругленный образ учреждения, излагается оно по русскому закону, с предварительным очерком его происхождения и исторического развития на нашей почве. Таким образом, читателю возможно, в потребных случаях, судить, в чем русский закон учреждения соответствует или не соответствует общему его типу, как он выразился в истории, в экономии и в праве Западной Европы. Относительно действующего русского законодательства, имелось в виду представить читателю изложение, по возможности полное. В наших законах, особливо по вотчинному праву, много встречается частных и местных постановлений, рассеянных по разным томам Свода Законов, состоявшихся в разное время и по различным, нередко случайным и временным побуждениям. Где бывало затруднительно свести к общему началу дробные особенности таких постановлений, там желательно было по крайней мере совокуплять ссылки и указания на них в примечаниях к тексту. Знающему наши законы известно, как иногда затруднительно бывает приурочить некоторые из отдельных указов и постановлений к своему месту, в строгой системе гражданского права; по этой причине трудно было избежать в иных местах повторений, а иногда и намеренно допускались повторения, когда они могли послужить к лучшему разъяснению предмета. Пространнее излагаются те предметы, которые имеют наиболее практического значения для нашего законодательства и для нашей экономии и практики; притом надлежало уяснять по возможности те общие начала и понятия права, которые должны служить руководством для мыслящего юриста и которые, как кажется, не всегда с достаточной ясностью понимаются у нас на судебной практике. Юридическое образование повсюду служит достоянием одних специалистов; но у нас, и между юристами, а тем более между практическими юристами, юридические сведения распространены весьма неровно. Немногие счастливы тем, что успели пройти ровную и строго последовательную школу юридических знаний и опыта; в академическом преподавании права, преподаватели отличаются таким разнообразием приемов и методов, – сведения, добываемые на практике и из чтения, приобретаются так неровно и так случайно, что не редкость у нас встретить людей, соединяющих с богатым знанием подробностей и частностей недостаток элементарных сведений и понятий, составляющих, так сказать, азбуку гражданского права. Книга эта предназначалась не для одних только зрелых знанием и опытом читателей, но и для учеников в юридической науке. От того некоторые страницы, писанные ввиду разъяснения понятий у начинающих и незнающих, покажутся, может быть, излишними сильному знанием и опытом читателю.

* * *

Письма к С.А. Рачинскому // Отдел рукописей Российской национальной библиотеки (далее – ОР РНБ). Ф. 631 (С.А. Рачинский). 1895. Май-июнь. Л. 112 об.

Готье Ю.В. К.П. Победоносцев и наследник Александр Александрович (1865–1881) // К.П. Победоносцев: pro et contra. СПб., 1996. С. 451.

Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что в 90-х годах впервые после диссертации С.Л. Эвенчик (1969) были защищены четыре диссертации, в которых освещались различные аспекты мировоззрения К.П. Победоносцева: Жировов В.И. Политические взгляды и государственная деятельность К.П. Победоносцева в 80–90-е годы. XIX века: Дисс. … канд. ист. наук. Воронеж, 1993; Иванников И.А. Проблема государственного устройства в русской политико-правовой мысли (М.А. Бакунин, К.Д. Кавелин, К.П. Победоносцев): Автореф. канд. дисс. Ростов-н/Д., 1995; Пешков А.И. К.П. Победоносцев как идеолог русского православия: Дисс. … канд. филос. наук. СПб., 1993; Тимошина Е.В. Политико-правовые взгляды К.П. Победоносцева: Дисс. … канд. юрид. наук. СПб., 1998.

⁴

См., напр.: Зубов А.Б. Политико-правовые воззрения К.П. Победоносцева и их интерпретация зарубежными исследователями русской мысли // Русская политическая мысль второй половины XIX в.: Сб. обзоров / Отв. ред. Н.Н. Разумович. М., 1989. С. 158–208; Пешков А.И. К.П. Победоносцев как идеолог русского православия: Дис. ... канд. филос. наук. СПб., 1993.

⁵

Письма к С.А. Рачинскому // ОР РНБ. Ф. 631 (С.А. Рачинский). 1884. Сентябрь-декабрь. Л. 170.

⁶

Нольде А.Э. Обзор научной юридической деятельности К.П. Победоносцева: Некролог // Журнал Министерства народного просвещения. СПб., 1907. Часть X. Август. С. 84.

⁷

Все даты приводятся по юлианскому календарю (“старому стилю”).

⁸

Письма к С.А. Рачинскому // ОР РНБ. Ф. 631 (С.А. Рачинский). 1893. Март-апрель. Л. 43.

⁹

Победоносцев К.П. Праздники Господни // Победоносцев К.П. Соч. СПб., 1996. С. 221–222.

¹⁰

Письма Победоносцева к Александру III / С предисл. М.Н. Покровского: В 2 т. М.: Новая Москва, 1925–1926. Т. 2. М., 1926. С. 330.

¹¹

Литографированный экземпляр его лекционного курса хранится ныне в Российской национальной библиотеке: Гражданское судопроизводство: Лекции проф. Победоносцева, читанные в Московском университете (литографированная рукопись). [М., 1863]. 534 с.

¹²

К.П. [Победоносцев К.П.] Об университетском преподавании // Московские ведомости. 1899. № 173. С. 1.

¹³

Кони А.Ф. Из лет юности и старости // Кони А.Ф. Собр. соч.: В 8 т. Т. 7. М., 1969. С. 99–100.

¹⁴

Нольде А.Э. Обзор научной юридической деятельности К.П. Победоносцева: Некролог. С. 85–86.

¹⁵

Там же. С. 86.

¹⁶

Там же.

¹⁷

Нольде А.Э. Обзор научной юридической деятельности К.П. Победоносцева: Некролог. С. 87.

¹⁸

Там же. С. 86.

¹⁹

Победоносцев К.П. Письма Б.Н. Чичерину (1864–1903) // Отдел рукописей Российской государственной библиотеки (далее – ОР РГБ). Ф. 334 (Чичерины). К. 4. Ед. хр. 4. Л. 6 об.

²⁰

Письма к С.А. Рачинскому // ОР РНБ. Ф. 631 (С.А. Рачинский). 1882. Август-декабрь. Л. 142.

²¹

Победоносцев К.П. О реформах в гражданском судопроизводстве // Русский вестник. 1859. Т. 21. Июнь. Кн. 2. С. 545.

²²

Там же. С. 542, 543.

²³

Там же. С. 546, 547.

²⁴

Победоносцев К.П. О реформах в гражданском судопроизводстве // Русский вестник. 1859. Т. 21. Июнь. Кн. 2. С. 548, 549.

²⁵

Дневники К.П. Победоносцева (1846–1893) // Российский государственный исторический архив (далее – РГИА). Ф. 1574 (К.П. Победоносцев). Оп. 1. Ед. хр. 2 б. Л. 7.

²⁶

Дневники К.П. Победоносцева (1862–1866) // Там же. Ед. хр. 1. Л. 7.

²⁷

Там же. Л. 20 об.

²⁸

Там же. Л. 17.

²⁹

Дневники К.П. Победоносцева (1862–1866). Л. 12.

³⁰

Победоносцев К.П. Предварительные замечания о плане и о главных основаниях Устава о судоустройстве // Материалы по судебной реформе в России 1864 года. Т. 17: Соображения разных лиц о преобразовании судебной части (1861–1862). [СПб., 1862]. С. 25.

³¹

Дневники К.П. Победоносцева (1862–1866). Л. 12 об.

³²

Там же. Л. 5 об.

³³

Дневники К.П. Победоносцева (1862–1866). Л. 20 об.

³⁴

Там же. Л. 41 об.

³⁵

Там же. Л. 45.

³⁶

[Победоносцев К.П.] Современная летопись, Москва, 8-го ноября // Современная летопись. М., 1861. № 45. С. 9.

³⁷

Там же. С. 8.

³⁸

Дневники К.П. Победоносцева (1862–1866). Л. 14–14 об.

³⁹

Победоносцев К.П. Письмо В.В. Григорьеву // ОР РНБ. Ф. 608 (И.В. Помяловский). Оп. 1. Ед. хр. 2532. Л. 4 об.

⁴⁰

Записка о гражданском судопроизводстве (Составлена К. Победоносцевым в декабре 1861 года) // Материалы по судебной реформе в России 1864 года. Т. 26: Замечания о развитии основных положений преобразования судебной части. Ч. 6 (1861–1863). СПб., 1863. С. 30.

⁴¹

Разногласия, последовавшие в Гражданском отделении Комиссии при обсуждении проекта второй книги Устава гражданского судопроизводства. О присяге тяжущегося (ст. 304). Возражение Победоносцева // Там же. Т. 46: Работы Гражданского отделения Комиссии по проекту Устава гражданского судопроизводства. Ч. 1. кн. 1–5 (30 ноября 1862 – 24 октября 1863). [СПб., 1864]. С. 77.

⁴²

Там же. С. 78.

⁴³

Записка о гражданском судопроизводстве… С. 29.

⁴⁴

Победоносцев К.П. Письмо В.В. Григорьеву. Л. 4, 4 об.

⁴⁵

Записка о гражданском судопроизводстве… С. 29, 30.

⁴⁶

Дневники К.П. Победоносцева (1862–1866). Л. 36 об.

⁴⁷

Победоносцев К.П. Предварительные замечания о плане и о главных основаниях Устава о судоустройстве... С. 22.

⁴⁸

Гражданское судопроизводство: Лекции проф. Победоносцева… С. 15.

⁴⁹

Победоносцев К.П. Передовые статьи о судебной реформе // Победоносцев К.П. Соч. С. 55.

⁵⁰

К.П. Победоносцев и его корреспонденты: Письма и записки / С предисл. М.Н. Покровского. Т. 1: В 2 полутомах. М.-Пг.: Государственное издательство, 1923. Полутом 2-й: Письма 1884–1894 гг. С. 485–486.

⁵¹

Цит. по: Пешков А.И. “Кто разоряет – мал во Царствии Христовом…” // Победоносцев К.П. Соч. С. 5.

⁵²

Победоносцев К.П. Письма к А.Ф. Аксаковой (ур. Тютчевой) (1864) // ОР РГБ. Ф. 230 (К.П. Победоносцев). К. 5273. Ед. хр. 2. Л. 12 об.

⁵³

Победоносцев К.П. 1) Лекции по Русскому государственному праву, читанные Цесаревичу Николаю Александровичу и Вел. Князю Александру Александровичу [после 1864 г.] // Государственный архив РФ (далее – ГА РФ). Ф. 728 (Коллекция документов рукописного отделения библиотеки Зимнего Дворца). Оп. 1. Кн. 6. Ед. хр. 3132. Ч. 15. 82 л.; 2) Лекции по гражданскому праву, читанные в 1862 г. Цесаревичу Николаю Александровичу // Там же. Ед. хр. 2725. 206 л.

⁵⁴

Победоносцев К.П. Лекции по Русскому государственному праву… Л. 38 об.

⁵⁵

Там же. Л. 5.

⁵⁶

Победоносцев К.П. Лекции по Русскому государственному праву… Л. 39.

⁵⁷

Там же. Л. 40.

⁵⁸

Победоносцев К.П. Приветствие старого воспитателя великому князю в день его совершеннолетия // Победоносцев К.П. Соч. С. 116–122.

⁵⁹

Цит. по: Готье Ю.В. К.П. Победоносцев и наследник Александр Александрович (1865–1881). С. 456.

⁶⁰

Победоносцев К.П. Письма Б.Н. Чичерину (1864–1903). Л. 7.

⁶¹

Там же. Л. 21 об.

⁶²

Письма к С.А. Рачинскому // ОР РНБ. Ф. 631 (С.А. Рачинский). 1882. Январь-июль. Л. 167.

⁶³

Победоносцев К.П. Письма к А.Ф. Аксаковой (ур. Тютчевой) (1864). Л. 12 об.

⁶⁴

Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1866) // ОР РГБ. Ф. 230 (К.П. Победоносцев). К. 4408. Ед. хр. 1. Л. 6.

⁶⁵

Цит. по: Готье Ю.В. К.П. Победоносцев и наследник Александр Александрович (1865–1881). С. 457.

⁶⁶

Там же. С. 461.

⁶⁷

Там же.

⁶⁸

Там же. С. 465.

⁶⁹

Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1880) // ОР РГБ. Ф. 230. К. 4409. Ед. хр. 2. Л. 84 об.–85.

⁷⁰

Цит. по: Готье Ю.В. К.П. Победоносцев и наследник Александр Александрович (1865–1881). С. 462.

⁷¹

Письма Победоносцева к Александру III. Т. 2. С. 331.

⁷²

Дневник государственного секретаря А.А. Половцова / Под ред. П.А. Зайончковского: В 2 т. Т. 1. М., 1966. С. 390.

⁷³

Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1877) // ОР РГБ. Ф. 230 (К.П. Победоносцев). К. 4408. Ед. хр. 12. Л. 66 об.

⁷⁴

Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой. (1878) // ОР РГБ. Ф. 230 (К.П. Победоносцев). К. 4408. Ед. хр. 13. Л. 68–68 об.

⁷⁵

Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1880). Л. 79 об.–80.

⁷⁶

Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1874) // ОР РГБ. Ф. 230 (К.П. Победоносцев). К. 4408. Ед. хр. 9. Л. 14.

⁷⁷

Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1874). Л. 9–10.

⁷⁸

Письма Победоносцева к Александру III. Т. 1. М., 1925. С. 53.

⁷⁹

Дневник государственного секретаря А.А. Половцова / Под ред. П.А. Зайончковского. Т. 1. С. 390.

⁸⁰

Цит. по: Зайончковский П.А. Российское самодержавие в конце XIX столетия. М., 1970. С. 100.

⁸¹

Победоносцев К.П. Письма к О.А. Новиковой (1878–1882) // ОР РГБ. Ф. 126 (Киреевы). К. 8479. Ед. хр. 6. Л. 5–5 об.

⁸²

Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1877). Л. 48.

⁸³

Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1879) // ОР РГБ. Ф. 230 (К.П. Победоносцев). К. 4409. Ед. хр. 1. Л. 69–69 об.

⁸⁴

Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1881) // Там же. К. 4410. Ед. хр. 1. Л. 135 об.

⁸⁵

К.П. Победоносцев имеет в виду книгу И. Тэна “История французской революции” (рус. пер.: Ч. 1–6. Харьков, 1906–1913.).

⁸⁶

Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1878). Л. 24 об.

⁸⁷

Там же. Л. 4 об.

⁸⁸

Победоносцев К.П. Письма М.Н. Каткову (1862–1887) // ОР РГБ. Ф. 120 (М.Н. Катков). К. 9. Ед. хр. 47. Л. 19 об.

⁸⁹

Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1880). Л. 11 об.

⁹⁰

Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1881). Л. 1.

⁹¹

Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1879). Л. 3.

⁹²

Победоносцев К.П. Письма М.Н. Каткову (1862–1887). Л. 32 об.

⁹³

Письма Победоносцева к Александру III. Т. 1. С. 53.

⁹⁴

Там же. С. 249.

⁹⁵

Там же. С. 52–53.

⁹⁶

Там же. С. 117.

⁹⁷

Там же. С. 207.

⁹⁸

Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1881). Л. 135.

⁹⁹

Письма Победоносцева к Александру III. Т. 1. С. 54.

¹⁰⁰

Там же. С. 267.

¹⁰¹

Там же. С. 194.

¹⁰²

Там же. С. 208.

¹⁰³

Там же. С. 249.

¹⁰⁴

Письма Победоносцева к Александру III. Т. 1. С. 53.

¹⁰⁵

Там же. С. 207.

¹⁰⁶

Там же. С. 52.

¹⁰⁷

Там же. С. 54.

¹⁰⁸

Там же. С. 120–121.

¹⁰⁹

Письма Победоносцева к Александру III. Т. 1. С. 67.

¹¹⁰

Там же. С. 53.

¹¹¹

Там же. С. 207.

¹¹²

Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1880). Л. 12.

¹¹³

Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1880). Л. 31.

¹¹⁴

Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1881). Л. 14.

¹¹⁵

Там же. Л. 2 об.

¹¹⁶

Там же. Л. 2–2 об.

¹¹⁷

Там же. Л. 9.

¹¹⁸

Там же. Л. 2 об.

¹¹⁹

Письма Победоносцева к Александру III. Т. 1. С. 318.

¹²⁰

Там же. С. 317.

¹²¹

Первые недели царствования Императора Александра Третьего: Письма К.П. Победоносцева из Петербурга в Москву к Е.Ф. Тютчевой // Русский архив. 1907. Кн. 2. Вып. 5. С. 89.

¹²²

Там же. С. 93.

¹²³

Там же. С. 90–91.

¹²⁴

Письма к С.А. Рачинскому // ОР РНБ. Ф. 631 (С.А. Рачинский). 1881. Январь-август. Л. 62–62 об.

¹²⁵

Первые недели царствования Императора Александра Третьего… С. 100.

¹²⁶

Высочайший Манифест // Московские ведомости. 1881. № 120. С. 1.

¹²⁷

Первые недели царствования Императора Александра Третьего… С. 99, 100.

¹²⁸

Победоносцев К.П. Письма Б.Н. Чичерину (1864–1903). Л. 30.

¹²⁹

Письма Победоносцева к Александру III. Т. 1. С. 338.

¹³⁰

Письма к С.А. Рачинскому // ОР РНБ. Ф. 631 (С.А. Рачинский). 1881. Январь-август. Л. 104–104 об.

¹³¹

Письма к С.А. Рачинскому // ОР РНБ. Ф. 631 (С.А. Рачинский). 1882. Январь-июль. Л. 145 об.–146.

¹³²

Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1878). Л. 68.

¹³³

Письма К.П. Победоносцева А.Ф. Кони (1876–1900) // ГА РФ. Ф. 654 (А.Ф. Кони). Оп. 1. Ед. хр. 2892. Л. 17.

¹³⁴

Там же. Л. 18 об.–19.

¹³⁵

Победоносцев К.П. Доклад о необходимости судебных реформ (1885) // ОР РГБ. Ф. 230 (К.П. Победоносцев). К. 4394. Ед. хр. 3. Л. 3–5.

¹³⁶

К.П. Победоносцев и его корреспонденты. Т. 1. Полутом 2-й. С. 462.

¹³⁷

Победоносцев К.П. Письма Т.И. Филиппову (1879–1896) // ГА РФ. Ф. 1099 (Т.И. Филиппов). Оп. 1. Ед. хр. 2414. Л. 92–92 об.

¹³⁸

Кизеветтер А.А. Победоносцев // На чужой стороне. 1924. № 4. С. 258.

¹³⁹

Пешков А.И. “Кто разоряет – мал во Царствии Христовом…”. С. 6–7.

¹⁴⁰

Тверской П.А. Из деловой переписки с К.П. Победоносцевым (1900–1904) // Вестник Европы. 1907. Кн. 12. С. 654.

¹⁴¹

К.П. Победоносцев и его корреспонденты. Т. 1. Полутом 2-й. С. 999.

¹⁴²

Победоносцев К.П. Государь Император Александр Александрович: Речь о нем К.П. Победоносцева в заседании Императорского Русского исторического общества 6 апреля 1895 года // Победоносцев К.П. Соч. С. 167–168.

¹⁴³

Письма к С.А. Рачинскому // ОР РНБ. Ф. 631 (С.А. Рачинский). 1900. Июль-август. Л. 2.

¹⁴⁴

Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1881). Л. 14 об.

¹⁴⁵

Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1882) // ОР РГБ. Ф. 230 (К.П. Победоносцев). К. 4410. Ед. хр. 2. Л. 17.

¹⁴⁶

Письма к С.А. Рачинскому // ОР РНБ. Ф. 631 (С.А. Рачинский). 1881. Январь-август. Л. 5.

¹⁴⁷

Там же. Л. 124.

¹⁴⁸

Письма к С.А. Рачинскому // Там же. 1898. Январь-февраль. Б.л.

¹⁴⁹

Победоносцев К.П. Письма М.Н. Каткову (1862–1887). Л. 19 об.

¹⁵⁰

Письма разных лиц к П.И. Бартеневу (1887) // Российский государственный архив литературы и искусства (далее – РГАЛИ). Ф. 46 (П.И. Бартенев). Оп. 1. Ед. хр. 579. Л. 265 об.

¹⁵¹

Цит. по: Тальберг Н.Д. Победоносцев: Очерки истории императорской России. М., 2000. С. 123–124.

¹⁵²

Победоносцев К.П. Письма М.Н. Каткову (1862–1887). Л. 73.

¹⁵³

Победоносцев К.П. Письма С.А. Петровскому (1890–1896) // ОР РГБ. Ф. 224 (С.А. Петровский). Оп. 2. Ед. хр. 24. Л. 47 об.

¹⁵⁴

Письма Победоносцева к Александру III. Т. 2. С. 334.

¹⁵⁵

Победоносцев К.П. Письма к Л.А. Тихомирову (1890–1906) // ГА РФ. Ф. 634 (Л.А. Тихомиров). Оп. 1. Ед. хр. 113. Л. 48–48 об.

¹⁵⁶

Победоносцев К.П. Письма к Л.А. Тихомирову (1890–1906). Л. 50–50 об.

¹⁵⁷

Там же. Л. 73, 77 об.–78.

¹⁵⁸

Письма к С.А. Рачинскому // ОР РНБ. Ф. 631 (С.А. Рачинский). 1895. Январь-февраль. Л. 29.

¹⁵⁹

Слово русского самодержца // Московские ведомости. 1895. № 18. С. 1.

¹⁶⁰

Письма к С.А. Рачинскому // ОР РНБ. Ф. 631 (С.А. Рачинский). 1895. Январь-февраль. Л. 68 об.

¹⁶¹

Победоносцев К.П. Письма к Л.А. Тихомирову (1890–1906). Л. 47 об.–48.

¹⁶²

Письма Победоносцева к Александру III. Т. 2. С. 305.

¹⁶³

Письма к С.А. Рачинскому // ОР РНБ. Ф. 631 (С.А. Рачинский). 1897. Ноябрь-декабрь. Л. 106 об.

¹⁶⁴

Письма к С.А. Рачинскому // Там же. 1896. Ноябрь-декабрь. Л. 44–44 об.

¹⁶⁵

Победоносцев К.П. Письма к Д.Ф. Самарину (1878–1899) // ОР РГБ. Ф. 265 (Самарины). К. 198. Ед. хр. 21. Л. 49–50.

¹⁶⁶

Письма к С.А. Рачинскому // ОР РНБ. Ф. 631 (С.А. Рачинский). 1900. Январь-февраль. Л. 132 об.

¹⁶⁷

Письма к С.А. Рачинскому // Там же. Июль-август. Л. 2.

¹⁶⁸

Письма разных лиц к П.И. Бартеневу (1904) // РГАЛИ. Ф. 46 (П.И. Бартенев). Оп. 1. Ед. хр. 596. Л. 394.

¹⁶⁹

Цит. по: Тальберг Н.Д. Победоносцев: Очерки истории императорской России. С. 123–124.

¹⁷⁰

Письма к С.А. Рачинскому // ОР РНБ. Ф. 631 (С.А. Рачинский). 1900. Май-июнь. Л. 1 об.

¹⁷¹

Письма к С.А. Рачинскому // Там же. 1896. Ноябрь-декабрь. Л. 84 об.

¹⁷²

Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1881). Л. 140.

¹⁷³

Письма к С.А. Рачинскому // ОР РНБ. Ф. 631 (С.А. Рачинский). 1901. Сентябрь-октябрь. Л. 166.

¹⁷⁴

Из писем К.П. Победоносцева к Николаю II (1898–1905) / Публ. М.Н. Курова // Религии мира. История и современность. Ежегодник. М., 1983. С. 179.

¹⁷⁵

Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1881). Л. 75–75 об.

¹⁷⁶

Победоносцев К.П. Письма к Е.Ф. Тютчевой (1882). Л. 18 об.

¹⁷⁷

Победоносцев К.П. Письма к Амвросию, архиепископу Харьковскому (1882) // ОР РГБ. Ф. 230 (К.П. Победоносцев). К. 9804. Ед. хр. 5.

¹⁷⁸

Из писем К.П. Победоносцева к Николаю II (1898–1905). С. 186.

¹⁷⁹

Там же. С. 184.

¹⁸⁰

Из писем К.П. Победоносцева к Николаю II (1898–1905). С. 185.

¹⁸¹

Цит. по: Глинский Б.Б. Константин Петрович Победоносцев: Материалы для биографии // К.П. Победоносцев: pro et contra. С. 405–406.

¹⁸²

П.Б. [Бартенев П.А.] К.П. Победоносцев: Его Некролог с выдержками из его дневника // Русский архив. 1907. № 4. С. 635. К.П. Победоносцев имеет в виду свою последнюю книгу: Новый Завет Господа нашего Иисуса Христа в новом русском переводе К.П. Победоносцева: Опыт к усовершенствованию перевода на русский язык священных книг Нового Завета. СПб: Синодальная типография, 1906.

¹⁸³

Шершеневич Г.Ф. Наука гражданского права в России. Казань, 1893. С. 86–87.

¹⁸⁴

Хроника русской юридической литературы за 1889 г. // Юридическая летопись. 1890. Февраль. С. 133.

¹⁸⁵

Шершеневич Г.Ф. Наука гражданского права в России. С. 87.

¹⁸⁶

Оршанский И. [Рецензия]: Курс гражданского права. Сочинение К. Победоносцева. Часть вторая: Права семейственные, наследственные и завещательные. Второе издание с переменами и дополнениями. СПб., 1875 // Журнал гражданского и уголовного права. СПб., 1876. Кн. 1. Февраль. С. 259–260.

¹⁸⁷

Чичерин Б.Н. История политических учений: В 5 ч. М., 1869–1902. Ч. 4. М., 1877. С. 439.

¹⁸⁸

Победоносцев К.П. Критика на сочинение М. М. Михайлова о русском гражданском судопроизводстве до издания Свода Законов 1832 г. // Архив исторических и практических сведений, относящихся до России, изд. Н. Калачовым. СПб., 1859. Кн. 1. С. 1.

¹⁸⁹

Победоносцев К.П. Курс гражданского права: В 3 т. Т. 1. СПб., 1896. С. 65.

¹⁹⁰

Победоносцев К.П. Критика на сочинение М.М. Михайлова о русском гражданском судопроизводстве до издания Свода Законов 1832 г. С. 1–2.

¹⁹¹

Там же. С. 4–5.

¹⁹²

Там же. С. 6.

¹⁹³

Там же. С. 1.

¹⁹⁴

Там же. С. 11.

¹⁹⁵

Победоносцев К.П. Указатели и приложения к “Курсу гражданского права”. СПб., 1896. С. 89.

¹⁹⁶

Победоносцев К.П. Указатели и приложения к “Курсу гражданского права”. С. 87–88.

¹⁹⁷

К.П. [Победоносцев К.П.] По поводу статьи о замещении мест священно‑ и церковно-служительских // День: Еженедельная газета, издаваемая Ив. Аксаковым. М., 1864. № 22. С. 7–9.

¹⁹⁸

Победоносцев К.П. Указатели и приложения к “Курсу гражданского права”. С. 87–88.

¹⁹⁹

Шершеневич Г.Ф. Наука гражданского права в России. С. 93.

²⁰⁰

Шершеневич Г.Ф. Наука гражданского права в России. С. 93.

²⁰¹

Нольде А. Э. Обзор научной юридической деятельности К.П. Победоносцева: Некролог // Журнал Министерства народного просвещения. СПб., 1907. Часть X. Август. С. 107.

²⁰²

Санкт-Петербургские ведомости. 1876. № 75. С. 8.

²⁰³

Шершеневич Г.Ф. Наука гражданского права в России. С. 93.

²⁰⁴

Победоносцев К.П. Курс гражданского права. Т. 1. СПб., 1868. С. I–II.

²⁰⁵

Шершеневич Г.Ф. Наука гражданского права в России. С. 95.

²⁰⁶

Победоносцев К.П. Курс гражданского права. Т. 1. СПб., 1896. С. 109.

²⁰⁷

Победоносцев К.П. Курс гражданского права. Т. 2. СПб., 1896. С. 5.

²⁰⁸

Победоносцев К.П. Приобретение собственности и поземельные книги // Русский вестник: Журнал литературный и политический, изд. М. Катковым. М., 1860. Т. 28. Июль. кн. 2. С. 210.

²⁰⁹

Победоносцев К.П. Судебное руководство: Сборник правил, положений и примеров, извлеченных из теории и практики гражданского судопроизводства с полным указателем к судебным и распорядительным решениям по сему предмету кассационных департаментов Сената. СПб., 1872. С. II.

²¹⁰

Шершеневич Г.Ф. Наука гражданского права в России. С. 95, 97.

²¹¹

Кр. М. [Рецензия]: Курс гражданского права. Часть 1: Вотчинные права. 1868; Ч. II: Права семейственные, наследственные и завещательные. 1871. Соч. К. Победоносцева // Судебный вестник: Газета юридическая и политическая. СПб., 1871. № 4. С. 1.

²¹²

Шершеневич Г.Ф. Наука гражданского права в России. С. 92.

²¹³

Победоносцев К.П. Указатели и приложения к “Курсу гражданского права”. С. 88.

²¹⁴

Победоносцев К.П. Курс гражданского права. Т. 1. СПб., 1868. С. V.

²¹⁵

Победоносцев К.П. Курс гражданского права. Т. 1. СПб., 1868. С. V–VI.

²¹⁶

Оршанский И. [Рецензия]: Курс гражданского права. Сочинение К. Победоносцева… С. 280.

²¹⁷

Победоносцев К.П. Курс гражданского права. Т. 2. С. 13.

²¹⁸

Там же. С. 14.

²¹⁹

Победоносцев К.П. Курс гражданского права. Т. 2. С. 69–70.

²²⁰

Там же. С. 82.

²²¹

Там же. Т. 1. СПб., 1896. С. 731.

²²²

Там же. Т. 2. С. 95–96.

²²³

Там же. Т. 1. СПб., 1896. С. 743.

²²⁴

Победоносцев К.П. Курс гражданского права. Т. 1. СПб., 1896. С. 11.

²²⁵

Там же. С. 554.

²²⁶

Спасович В. Разбор 2-й части “Курса гражданского Права К. Победоносцева”: О правах семейственных // Спасович В. За много лет (1859–1871): Статьи, отрывки, история, критика, полемика, судебные речи и проч. СПб., 1872. С. 150.

²²⁷

Победоносцев К.П. Курс гражданского права. Т. 2. С. 79–80.

²²⁸

Там же. С. 81.

²²⁹

Там же. Т. 3. СПб., 1896. С. 81–82.

²³⁰

Там же. С. 83.

²³¹

Победоносцев К.П. Курс гражданского права. Т. 3. С. 84.

²³²

Там же. Т. 1. СПб., 1896. С. 65.

²³³

Спасович В. Разбор 2-й части “Курса гражданского Права К. Победоносцева”: О правах семейственных… С. 145.

²³⁴

Письма к С.А. Рачинскому // Отдел рукописей Российской национальной библиотеки. Ф. 631 (С. А. Рачинский). 1896. Май-июнь. С. 154 об.

²³⁵

N. [Рецензия]: Курс гражданского права. Соч. К. Победоносцева. Вторая часть, второе издание // Московские ведомости. 1875. № 277. С. 3.

²³⁶

Оршанский, журн. Гражд. и Угол. Права, 1876, кн. II, стр. 259.

²³⁷

Интересно, что г. Победоносцев, изложение которого отличается чрезвычайной монотонностью, упрекает Неволина в сухости изложения (т. I, стр. 745), а Неволин упрекает в том же Рейца.

²³⁸

Спасович, журн. Гр. и Торг. Права, 1871, т. I, стр. 140.

²³⁹

Цитаты по последнему изданию.

²⁴⁰

С.-Петербургские Ведомости, 1876, № 75.

²⁴¹

С.Петербургские Ведомости, 1876, № 75.

²⁴²

Журн. Гражд. и угол. права, 1876, кн. II, стр. 260 и 261.

Источник: Курс гражданского права : [в 3 ч.] / соч. К. Победоносцева. - СПб. : Тип. А. А. Краевского, 1868- 1880.

Telegram-каналы

Комментарии для сайта Cackle