К свету и радости. Христианское утешение в потере близких

И сказал Господь к пришедшим к Нему иудеям:

24. Истинно, истинно говорю вам: слушающий слово Моё, и верующий в Пославшего Меня имеет жизнь вечную; и на суд не приходит, но перешёл от смерти в жизнь.

25. Истинно, истинно говорю вам: наступает время, и настало уже, когда мёртвые услышат глас Сына Божия, и, услышав, оживут.

26. Ибо как Отец имеет жизнь в Самом Себе: так и Сыну дал иметь жизнь в Самом Себе.

27. И дал Ему власть производить и суд, потому что Он есть Сын человеческий.

28. Не дивитесь сему; ибо наступает время, в которое все, находящиеся в гробах, услышат глас Сына Божия;

29. И изыдут творившие добро в воскресение жизни, а делавшие зло в воскресение осуждения.

30. Я ничего не могу творить Сам от Себя. Как слышу, так и сужу; и суд Мой праведен: ибо не ищу Моей воли, но воли пославшего Меня Отца.

Ин.5:23–30

Молитву пролью ко Господу и Тому возвещу печали моя; яко зол душа моя исполнися и живот мой аду приближися, и молюся, яко Иона: от тли, Боже, возведи мя.

Со святыми упокой, Христе, души раб Твоих, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная.

Сам един еси бессмертный, сотворивый и создавый человека: земнии убо от земли создахомся, и в землю туюжде пойдем, якоже повелел еси, создавый мя и рекий ми: яко земля еси и в землю отъидеши, аможе вси человецы пойдем, надгробное рыдание творяще песнь: аллилуиа, аллилуиа, аллилуиа.

Кая житейская сладость пребывает печали непричастна? Кая ли слава стоит на земле непреложна? Вся сени немощнейша, вся соний прелестнейша: единем мгновением, и сия вся смерть приемлет. Но во свете, Христе, лица Твоего и в наслаждении Твоея красоты, его же избрал еси, упокой, яко Человеколюбец.

Спасайся, суетный животе; спасайтеся, вси друзи, сродницы же и чада: в путь бо иду, имже никогда же шествовах. Но приидите, помянувше мою к вам любовь, последуйте, и гробу предадите брение мое сие, и имущаго судити смиренную мою душу со слезами, Христа, молите, яко да огня измет мя неугасимаго.

Плачу и рыдаю, егда помышляю смерть, и вижду во гробех лежащую по образу Божию созданную нашу красоту, безобразну, безславну, не имущую вида. О, чудесе! что еже о нас сие бысть таинство? како предахомся тлению? како сопрягохомся смерти? Воистинну Бога повелением, якоже писано есть, подающаго преставльшимся упокоение.

Зряще мя безгласна, и бездыханна предлежаща, восплачите о мне, братие и друзи, сродницы и знаемии: вчерашний бо день беседовах с вами, и внезапу найде на мя страшный час смертный. Но приидите, вси любящии мя. и целуйте мя последним целованием: не к тому бо с вами похожду, или собеседую прочее, к Судии бо отхожду, идеже несть лицеприятия: раб бо и владыка вкупе предстоят, царь и воин, богатый и убогий, в равнем достоинстве: кийждо бо от своих дел, или прославится, или постыдится. Но прошу всех и молю, непрестанно о мне молитеся Христу Богу, да не низведен буду по грехом моим на место мучения: но да вчинит мя, идеже свет животный.

(Из книги „Сокровище духовное“, Святителя Тихона Задонского).

Что вода мимо текущая, то и житие наше, и все в житии случающееся. Видим, что вода в реке непрестанно течёт и проходит, и все поверх воды плывущее, как-то: лес, сор и прочее проходит. Христианине! тако житие наше, и с житием все благополучие и неблагополучие, мимо идёт! Не было меня прежде несколько лет, и се есмь в мире, как и прочие твари. Руце Твои сотвористе мя, и создасте мя, Господи! (Пс.118:73). Был я младенец, и миновало то. Был я отрок, и то прошло. Был я юноша, и то отошло от меня. Был я муж совершенный и крепкий, минуло и то. Ныне седеют власы мои, и от старости изнемогаю; но и то проходит, и к концу приближаюсь, и пойду в путь всея. земли... Родился я на то, чтобы мне умереть. Умираю ради того, чтобы мне жить. Помяни мя, Госпади, во царствии Твоем! Что мне случилось, то и всякому человеку. Был я здоров и болен, и паки здоров, и паки болен, и прошло то. Был в благополучии и неблагополучии: прошло время, и со временем все миновало. Был я в чести: прошло то время, и честь от меня отступила. Люди меня почитали и поклонялись: минуло то время, и не вижу того. Был я весел, был и печален, радовался я и плакал; ныне то же со мною случается: проходят дни, проходит с ними печаль и веселие, радость и плач. Хвалили меня и славили люди, хулили и поносили; и которые хвалили, те и проклинали; и которые хулили, те и хвалили: прошло время, прошло и все, миновалась хвала и хула, слава и бесславие. To же слышу и ныне: то хвалят, то хулят, то прославляют, то бесславят; знаю, что и то минуется: пройдёт время, пройдёт хула и хвала, слава и бесславие. Что мне случилось и случается, то и всякому человеку, живущему в мире сем. Где-то время, в которое счастлив я был, здоров, весел, радостен, хвалим и почитаем? Прошло время, прошло и все с ним счастие моё и утешение моё. Где-то время, в которое я был несчастлив, был болен, печален, скорбен хулим и укоряем? Прошли те дни, прошло с ними и все несчастие моё. Пройдёт и все, что ныне в сем времени случается, ибо всё со временем проходит. Ибо таков есть мир, такое и постоянство его, такое и житие наше в мире. Бедный человек от утробы матери своей даже до гроба: рождается с плачем, живёт в мире, как корабль в море плавает и то восходит, то нисходит, то подымается, то ниспускается, и умирает с плачем. И нет человека такого, который бы от рождения до смерти в непременном пребыл благополучии. Как под небом то ведро, то пасмурно, то непогода и буря, то ясно и тишина бывает: тако и всякому человеку случается – то в благополучии быть, то в неблагополучии, то в страхе, то в покое, то в печали, то в радости быть. Но как дни и часы проходят, тако всякое счастие и несчастие с ними проходит. Видишь, христианине, что как вода мимо текущая и все по ней плывущее, тако время жития нашего и со временем все благополучие и неблагополучие наше проходит. А тако и все житие наше пройдёт. И как прошедшие дни наши, аки во сне, видим, и с ними все благополучие и неблагополучие: тако и прочее время при конце жития, как во сне, будем видеть и только помнить будем тогда и мечтать, что с нами было. Такое-то житие наше в мире сем! Не тако житие будущего века будет, якоже Божие слово и вера наша нас уверяет. Тамо житие наше единожды начнётся, но никогда не скончается, будет непрестанное и непременное. Тело наше не будет иметь немощи, дряхлости, старости, смерти и тления; но будет тело духовное, нетленное, бессмертное, здравое, сильное, лёгкое и благоцветущее. Сеется в тление, восстаёт в нетлении; сеется не в честь, восстаёт в славе; сеется в немощи, восстаёт в силе; сеется тело душевное, восстаёт тело духовное. Подобает бо тленному сему облещися в нетление, и мертвенному сему облещися в безсмертие. Егда же тленное сгв облечется вг ттление, и смертное сие облечется в бессмертие, тогда будет слово написанное: пожерта бысть смерть победою. Где ти, смерте, жало? где ти, аде, победа! (1Кор. 15:42–44, 53–55). Также слава, честь, покой, мир, утешение, радость, веселие и все блаженство тамо непрестанное будет; непрестанно будут видеть Бога лицом к лицу избранные Божии, и оттого непрестанно будут утешаться, радоваться, веселиться: непрестанно со Христом, яко уды с главою, царствовать. Понеже с Ним страждем, да и с Ним прославимся (Рим.8:17). Также и в неблагополучной вечности непрестанная будет смерть. Единожды умерши, осужденные непрестанно будут умирать и желать смерти; непрестанно будут мучиться и страдать, и никакого не будут чувствовать утешения, прохлаждения, облегчения. Се есть смерть вторая и смерть вечная!

Отсюда следует:

1) Понеже временное наше житие непостоянное, и все в нем переменяется и проходит, то не должно нам к временным и мирским вещам прилепляться, но со всяким усердием вечного живота и оных благих искать, горняя мудрствовать, а не земная (Кол.3:2).

2) Благополучием мира сего, то есть, богатством, славою, честью, похвалою и проч. не возноситься. Ибо всякое благополучие временное как приходит, так и отходит от нас, и бываем как един от несчастливых, нищих, бедных и презренных.

3) В неблагополучии не унывать, ибо и то проходит. И как, по прошедшей нощи, бывает день, и, после бури и непогоды, возсиевает ведро: тако по скорби и печали радость, и по неблагополучии благополучие приходит.

4) Клевету, хуление, укорение и поношение своевольных и беззаконных людей великодушно терпеть и не огорчаться тем. Ибо то все проходит. Силен же Бог и клятву их во благословение нам обратить, по реченному: прокленут тии, и Ты благословиши (Пс.108:28).

5) Кто в терпении, в благополучии и неблагополучии равно постоянен будет, тот в тишине, покое и мире всегда будет пребывать; и благоприятное, сладкое, Христову житию подобное и сообразное, будет иметь житие; и на земли небесную будет чувствовать радость, и во временной жизни вечного живота сладости будет вкушать. Господи, помози мне! И да возвеселятся вси уповпющии на Тя, в веке возрадуются, и вселишися в них, и похвалятся о Тебе любящии имя Твое (Пс.5:12).

(Из твор. Св. Димитрия Ростовского).

„Да не смущается сердце ваше, ни устрашает. Аще бысте любили Мя, возрадовалися бысте убо, яко рех, иду ко Отцу» (Ин.14:27–28).

Не подлежит сомнению, что разлука любимого с любящим, и особенно разлука смертная, причиняет людям печаль: разлука друга с другом, братий с братиями, детей с родителями, родителей с детьми не бывает без горького плача. Но так ли это должно быть, особенно в новой благодати? На сей вопрос я хочу получить и передать сетующим ответ Самого Господа из божественного Писания. Скажи нам, Христе Спасителю, следует ли безмерно скорбеть, когда кто из любимых нами, Твоим изволением, отлучается от нас временною смертью? Ответствует нам Господь то же самое, что говорил сетовавшим апостолам: «да не смущается сердце ваше, ни устрашает» (Ин.14:27). Как-бы так сказал Спаситель наш: не о том помышляйте, что Я оставляю вас и что Меня разлучает с вами смерть бесчестная, в летах ещё не преклонных, но о том, что Я иду ко Отцу, отхожу от многопечальной жизни сей к жизни бесконечной, где нет ни болезни, ни воздыхания. А что сказал Он апостолам, то сказано всем верующим в Него, дабы они в скорбях, особенно при смертной разлуке, могли находить утешение в том, что верующий во Христа, в каких бы летах и какою бы смертью ни умирал, переходит от жизни сей, исполненной бедствий и скорбей, к Отцу Небесному.

«Да не смущается сердце ваше, ни устрашает. Аще бысте любили Мя, возрадовалися бысте убо, яко рех, иду ко Отцу».

Если позволительно сетовать о разлуке с любимым человеком, то разве в таком только случае, когда разлучившийся друг переходит из лучшего состояния в худшее. А смерть верующих во имя Христово не что иное есть, как разлучение души от тела, а с тем вместе освобождение от бедствий мира сего и переход к благам небесным. Дабы более увериться в истине сей: рассудим, что есть настоящая жизнь, или что есть человек, пребывающий в жизни сей?

Для разрешения предложенного вопроса не будем искать пособия в мирских науках, ни у древних мудрецов. Вопросим Духа Святого, глаголющем в Писании, и собственный наш опыт: что есть настоящая жизнь? Это есть испытание многих бедствий в короткое время. Так описывает её праведный Иов: человек рождён от жены малолетен и исполнь гнева: или якоже цвет процветый отпаде; отбеже же, яко сень, и не постоит (Иов.14:1–2). Кратковременная жизнь сия подобна цвету, который утром процветает, а к вечеру отпадает. Утро яко трава мимо идёт, утро процветает и пройдёт; на вечер отпадает, ожестеет и изсхнет (Пс.89:6). Желая изобразить краткость жизни человеческой, Иов говорит, что она протекает быстрее скорохода, быстрее корабля, ветром носимого, быстрее птицы, летящей на корм. Скоро протекает жизнь, но в малом времени много различных бед наводит на человека. Жена не помнит скорби, бывающей при чадорождении, за радость, яко родися человек в мир (Ин.16:21). Она радуется о новорождённом, а не рассуждает, на радость ли родила его; не рассуждает, что человек происходит на свет для трудов, болезней и печалей, как птица для летания. Едва человек произойдёт на свет, как вдруг начинают обуревать его на море житейском свирепые волны бесчисленных бедствий. Для удостоверения в сем рассмотрим хотя некоторые постигающие его в жизни бедствия, как телесные, так и душевные. О, как много испытывает их тело человеческое! Во-первых, само оно есть существо бренное, внутри нечистое, извне неблаговидное в наготе своей, подлежащее тлению и всем немощам, потому требующее врачей, лекарств, кровопускания, теплиц и пр.; по временам терпит холод и жар, алчет и жаждет; когда ест и пьёт мало, – ропщет, а когда много, – отягчается. Второе. Во всяком возрасте есть свои бедствия, недостатки или неприятности; в детстве – слабость, несмысленность, учение, страх; в юности – непостоянство, легкомыслие; в мужеских летах – труды, заботы, гонения, вражда, ревнование; в старости – всегдашняя немощь, лишение памяти, уничижение. Третье. Самые чувства нередко служат более к мучению, нежели к пользе человека, более погубляют, нежели пособляют. Сколько зол и своих, и чужих мы видим глазами; сколько оскорбительного мы слышим ушами – укоризны, досаждения, оклеветание; сколько страдает вкус, когда нужда, например голод, заставляет употреблять пищу, не свойственную природе человеческой! Что же сказать о бедствиях душевных внутренних? Душа подлежит грехам и многим опасностям падения: ибо она имеет внутреннего и неотлучного неприятеля – похоть, которая, как некое бремя, преклоняет человека к плотским вожделениям, так что он должен непрестанно бороться с ними, если не хочет уподобиться скоту и погибнуть. Посему-то Иов говорит: не искушение ли житие человеку на земли? (7:1). Что сказать ещё о бедствиях душевных внешних: о зависти, ненависти и напастях, кои от других кому-либо, или от него другим наносимы бывают? Они неизбежны во всяком состоянии и во всяком роде жизни. Если ты в высоком звании, то какое множество козней видишь против себя! сколько подвергаешься зависти, проискам, ненависти. Если же состоишь в низком звании, то ты с прискорбием видишь себя уничижённым и подлежащим власти сильнейших. Откуда проистекают столь многие жалобы и воздыхания? Кто стоит высоко, тот хочет взойти ещё выше; кто имеет много, желает большего; кто мало имеет, ищет многого, а кто ничего не имеет, тот хочет иметь. Но кто исчислит все бедствия, постигающие человека в краткое время жизни его? Если бы впрочем и не было ни одного из этих бедствий, то довольно было бы и того, что всем нам предстоит смерть. Одного этого зла достаточно, чтобы лишить нас всех утешений и радостей земных. Тот, кому объявлен смертный приговор, не может веселиться, зная, что он осуждён на смерть. Можем ли посему, и мы предаваться радости и мирским утехам, слыша определение Божие, изречённое в небесном судилище?

Но не одно это зло, а и многие совмещаются в краткой земной жизни. Помыслите о бедственном состоянии заключённых в темнице. Таково именно состояние души, доколе она обитает в теле, – ибо тело есть темница её, и потому-то псалмопевец взывает к Богу: изведи из темницы, т. е. из тела сего, душу мою (Пс.141:8). Вспомните, какие неприятности сопровождают людей в чужих странах, незнакомых и отдалённых от отечества: те же неприятности и с каждым случаются во временной жизни, – ибо жизнь сия есть странствие, как говорит божественный Павел: «живуще в теле, отходим от Господа» (2Кор.5:6). Представьте себе бедствия пребывающих в изгнании из города, из дома, из отечества: все они случаются в жизни каждого человека, – ибо жизнь сия есть изгнание, ссылка, по словам того-же апостола: «не имамы зде пребывающаго града, но грядущаго взыскуем» (Евр.13:14). Помыслите, какое несчастие быть в плену, в оковах, в смертной опасности; все это случается в жизни каждого, – ибо временная жизнь не что иное, как плен и повседневная смерть, по сказанию апостола Павла: «окаянен аз человек, кто мя избавит от тела смерти сея?» (Рим.7:24)·Представьте страх живущих в храмине, угрожающей падением: это изображение жизни нашей: «вемы бо, яко земная наша храмина тела разорится» (2Кор.5:1). Оттого-то святые Божии желали лучше умереть и жить со Христом, нежели продолжать жить на земле. «Кто мя избавит от тела смерти сея?» вопиял святой Павел (Рим.7:24). «Ибо сущии в теле сем воздыхаем отягчаеми: понеже не хощем совлещися, но пооблещися, да пожерто будет мертвенное животом» (2Кор.5:4). Посему гораздо счастливее те, которые исполняют смертный долг в юных летах, нежели те, которым достаётся в удел долголетняя жизнь; ибо умирающие в юности и телесных бедствий менее претерпевают, и душевных зол гораздо менее соделывают, и скорее приходят за Христом к Отцу Небесному в жизнь безбедную и беспечальную.

Да не смущается убо сердце ваше, потерявшие близких сердцу! Если вы любите их, то должны более радоваться тому, что они, изволением Божиим, от плачевной жизни сей восходят к Отцу Небесному. По любви к ним вы желали бы жить с ними неразлучно; в настоящей жизни это невозможно. Желайте быть неразлучно с ними в жизни вечной; а на земле – доколе Бог изволит. Вы не лишились, не потеряли умершего, но предпослали его из страны изгнания в отечество, из плена и оков на свободу, от земли на небо, от смерти к жизни. Да сподобит премилосердный Господь и вас, после многовременной жизни, достигнуть сего блага и вечного веселия с Ним и с ангелами, и со всеми святыми, и славословить Отца, и Сына, и Святого Духа, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

(Утешение в потере близкого человека).

Скорблю и плачу и не нахожу ни в чем утешения. Умер самый близкий, самый дорогой, самый любимый человек. О, лучше-бы мне самому было умереть, чем переносить такую муку...

Говоришь: умер. Но подумай, так ли должно говорить христианину. Послушай, как молится о нем святая Церковь. Не поминает умершего, а усопшего, т. е. уснувшего. Почему-же? Потому, что для христианина то подлинно не смерть, а сон. – Да, скажешь, сон, но сон вечный.

Нет, не вечный, а такой-же временный, как и обыкновенный. Разница лишь в том, что один длится часы, а другой долгие годы и тысячелетия. Но для вечности-то не безразличны-ли сии сроки? Не тоже-ли самое, – и часы, и дни, и годы, и столетия, ибо равно бесконечное число раз повторятся они в вечности. Так же, как и обыкновенный сон, закончится и этот пробуждением, ибо восстанут все усопшие. Как христианин, ты должен верить сему, и не только верить, но и жить сей надеждой воскресения. Да, не умер он, но спит. Не умер, говорит св. Церковь, но преставился. Перешёл из одной области в другую, из жизни временной в вечную, от мира сего к Владыке мира.

Все так. Но нет его, скажешь, со мною, отошла моя радость, моё счастье. Не увижу я больше его, не услышу. Разлучился со мной он навеки.

Разлучился, да. Но сия разлука неизбежна. Рано-ли, поздно-ли все разлучатся: родители с детьми, дети с родителями, и друзья, и нежные супруги, – разлучатся, но не навеки, а тоже на время. И скоро, быть может, все мы вновь свидимся с нашими милыми и дорогими усопшими и соединимся навсегда. О, дай-то, Господи, чтобы соединение сие было в Твоём небесном царстве. Не эта разлука страшна, ибо она временна, а та – вечная ужасна, если одни будут в царстве блаженства, а другие в области мрака и страданья, разделённые непроходимою пропастью. Господи, спаси дорогих усопших наших, спаси и нас и в своё время соедини с ними навеки.

Об участи-то усопшего, скажешь, я и скорблю, о том-то и плачу.

– Скорби и плачь. Недаром и даны человеку слезы. В них самой природой дано облегченье человеческому страданью. Но не теряй бодрости духа, не впадай в унынье, не отчаивайся. To не христианские чувства. Лучше думай о помощи усопшему. Когда человек тонет, нужно не слезы лить, а спасать утопающего. И усопшему не скорби наши нужны, а молитвы. Проси же за него Господа, умоляй Христа... И не сомневайся в силе и действенности твоей молитвы. Вспомни, как, по Евангелию, взывает к Христу за умирающего слугу Капернаумский сотник, как умоляет Его за страдающую дочь хананеянка – и тотчас же получают просимое. И ныне Христос так же принимает молитвы наши, как Сам обещал нам, говоря: «и все, чего ни будете просить в молитве, верьте, что получите, и будет вам» (Мк.11:24).

Не забывай и о любви Божией к роду человеческому. Велика сия любовь. Едва-ли можем мы себе и представить все её величие. Если мы, люди с злым сердцем, способны и к состраданью и к жалости, то каково-же милосердие Божие к человеку! Ведь в нашем сердце только малая капля той любви, которая составляет как-бы особую Божественную стихию. Там она горит ярким пламенем, отражаясь в сердце человеческом лишь незначительным лучом. К сей-то любви Божественной преставились наши усопшие. Да, ждёт их суд... Но суд Судии бесконечно милостивого. Убоялся-ли бы кто из нас суда над собою родной, беззаветно любившей его матери? О, не осудил бы никогда такой суд. A Божественная любовь разве меньше материнской? Будем-же надеяться на великую милость Божию к нашим усопшим, и сей надеждой утешаться.

О чем-же ещё скорбеть тебе?

– Мало пожил и недостаточно насладился земными радостями твой дорогой усопший? – О, неразумие наше! Да что сии земные радости, как не обман и обольщение, в которых скрыты смрад и горечь греха. Разумно-ли жалеть о человеке, что не до конца заразила его сия отрава? Для сих-ли радостей рождён человек? Не для радостей-ли вечных, небесных? К чему-же о том скорбеть? Нет, такая скорбь недостойна христианина. To просто недомыслие наше.

Или ты скорбишь о тяжёлых предсмертных страданьях почившего? Он умер, скажешь, от руки своих-же, умер в муках, поруганный в самых высоких святых чувствах, умер всеми оставленный, одинокий, среди неистовой злобы... Да, невыразимо велики бывают сии страданья. Но кому-же и даются небесные радости, как не скорбящим и страдающим, кому-же и блаженство, как не им. И чем тяжелее страданье, тем выше небесное воздаяние. Таков закон справедливости. И нет другого пути к блаженству, кроме пути страданья. Если уже скорбеть о человеке, так скорее надо о таком, который не испытал страданья, не совершил того подвига, который увенчивается венцом блаженства.

Нет, не должно христианину безутешно скорбеть о почивших. Молиться о них будем. Будем ожидать с ними нового свиданья и соединения в небесном царстве навеки, которого не нарушит уже никогда никакая разлука.

Прот. Евг. Кондратьев

1.

Прощай, сестра! Господь да благословит исход мой и путь твой по твоём исходе. Ведь ты не умрёшь. Тело умрёт, а ты перейдёшь в другой мир, живая, себя помнящая, и весь окружающий мир узнающая. Там встретят тебя батюшка и матушка, братья и сёстры. Поклонись им, и наши им передай приветы, и проси попещись о нас. Тебя окружат твои дети – с своими радостными приветами. Там лучше тебе будет, чем здесь. Так не ужасайся, видя приближающуюся смерть. Она для тебя – дверь в лучшую жизнь. Ангел Хранитель твой примет душу твою и поведёт ее путями, какими Бог повелит. Грехи будут приходить. Кайся во всех. И будь крепкой веры, что Господь и Спаситель все грехи кающихся грешников изглаждает. Изглаждены и твои грехи, когда покаялась. Эту веру поживее восставь в себе и пребудь с нею неразлучно.

Даруй же, Господи, тебе мирный исход! День – другой и мы за тобою. Скоро свидимся. Потому не тужи об остающихся!

Прощай! Господь с тобою!

2.

«Милость Божия буди с вами!

Я всегда молился и молюсь, чтобы Господь дал сестре пожить немного, пока последние дети станут на ноги. Но судя по тому, что вы сказали, теперь уже надо молиться о мирной кончине. – Что же делать? Что судил Бог, тому надо покориться.

Что умирает, ничего необыкновенного нет. Вслед за нею и мы пойдём тою же дорогою. Это общий всех путь. Но все же смерть поражает всех, и мы всех умирающих имеем так, как бы они нечаянно умерли. Вы останетесь доканчивать воспитание и пристроение детей, а она отойдёт, и там, что нужно и можно, приготовит для встречи вас.

Будьте мужем силы. Скрепите сердце и мужайтесь. Ведь сестра-то сама не умрёт: тело умирает, а лице умирающее остаётся. Переходит только в другие порядки жизни. Вот и вы, когда она отойдёт, туда переходите вниманием. В теле, лежащем под святыми и потом выносимом, её нет. И в могилу не ее прячут. Она в другом месте. Так же жива, как и теперь. В первые часы и дни она будет около вас. И только не проговорит, да и увидеть ее нельзя, a то тут... Поимейте сие в мысли. Мы остающиеся плачем об отошедших, а им сразу легче: то состояние отраднее. Те, кои обмирали и потом вводимы были в тело, находили его очень неудобным жильём. To же будет чувствовать и сестра. Ей там лучше, а мы убиваемся, будто с нею беда какая случилась.

Она смотрит и верно – дивится сему.

У отошедших скоро начинается подвиг перехода чрез мытарства. Тут нужна ей помощь! – Станьте тогда в этой мысли, и вы услышите вопль её к вам: «помоги!» – Вот на что вам надлежит устремить все внимание и всю любовь к ней. Я думаю, самое действительное засвидетельствование любви будет – если с минуты отхода души, вы, оставив все хлопоты о теле другим, сами отстранитесь, и уединясь где можно, погрузитесь в молитву о ней в новом её состоянии и новых неожиданных нуждах. Начав так, будьте в непрестанном вопле к Богу о помощи ей, в продолжение шести недель, да и далее. В сказании Феодоры – мешец, из которого Ангелы брали, чтобы отделываться от мытарей,-это были молитвы её старца. To же будут и ваши молитвы... Не забудьте так сделать.

Се и любовь!

Поскорее и меня известите... и тоже я начну, – и дети так пусть делают. Это будет дело... А слишком горевать и убиваться мало имеет смысла. Я пишу так, будто совершенно уверен, что сестра непременно умрёт. Мне даже думается, что она умерла. Когда она уже такою стала, как вы писали, нечего более обманывать себя надеждами, для которых нет никакого ручательства...»

3.

«Милость Божия буди с вами!

Плачьте, плачьте! В этом нет ничего неестественного и укорного. Диво было бы, если бы мать не плакала о смерти дочери. Но при этом надо знать меру: не убиваться и не забывать тех понятий о смерти и умерших, которые даются нам христианством. Умерла! Не она умерла, умерло тело; a она жива, и так же живёт, как и мы, только в другом образе бытия. Она и к вам приходит и смотрит на вас. И, надо полагать, дивится, что вы плачете и убиваетесь, ибо ей лучше. Тот образ бытия выше нашего. Если бы она явилась, и вы попросили бы ее войти опять в тело, она ни за что не согласилась бы. Зачем же вам вступать с нею в такое разногласие? Желать того, что ей противно? Какая тут будет любовь?

Нельзя не пожалеть, что не пришлось вам лишний раз взглянуть в очи её, последнее дать ей объятие материнской любви... Ну вот и поплачьте. Только все немножко. Телесные её очи закрылись, a душевными она смотрит; смотрите и вы на неё душою своею. Не воображайте ее в могиле. Там её нет, там тело её; а она вне, и теперь, может быть, при вас стоит. Язык её замолк, но она не лишена возможности говорить вам в сердце. Внимайте и услышите: «мамочка, не тужи и не убивайся. Я с тобою и мне очень хорошо!» Отвечайте же и вы ей: «ну слава Богу, что тебе лучше». Объятия её застыли, не прострутся более. Но она собою, как душа, может объять душу вашу и так же тепло, как теплы обычные объятия. Отвечайте же и вы спокойною, не метущеюся, тёплою памятью о ней...

Вот и все. Благослови вас Господи и утеши».

(Утешение матери убитого на войне сына).

Да, велика твоя скорбь. Трудно ее перенести. Но не думай, что в этом горе твоём нет ни в чем тебе утешения. В неистощимых сокровищах веры нашей найдутся средства от всяких душевных потрясений. Не закрывай только твоего сердца и не уклоняйся от благотворных воздействий св. православной Церкви. Как нежная мать, она тебя успокоит, утешит, ободрит.

Вспомни, ведь были-же матери, которые не только теряли своих милых, прекрасных детей, но своими собственными руками вели их на пытки, на истязания, на смертную казнь¹... Ты не можешь примириться с мыслью о смерти твоего сына, а они сами упрашивали и умоляли детей своих не о том, чтобы они сохранили свою жизнь, а о том, чтобы понесли страданья, претерпели муки, приняли смерть, ибо они как-бы телесными очами видели те чудные райские обители, в которые прямо от палачей вступили их мученики дети. Призови-же и ты всю силу твоей веры, и откроется пред тобою блаженная участь твоего сына. Он много страдал, томился, жертвовал собою, душу свою отдал за братьев и за дорогую отчизну. Какой подвиг на земле может быть выше этого? Не такой-ли же он мученик, как и те, и не такова-ли и его небесная награда? Ведь есть-же вечная правда Божия, за муки и страданья земные воздающая наградой небесной... Верь, на небесах ныне сын твой увенчан славным, блистательным венцом мученика. Чего-же ещё большего и высшего может пожелать сыну своему искренно верующая мать-христианка? Не в этом-ли истинное счастье христианина? Его-то и дал Господь Бог сыну твоему. К чему-же скорбеть и плакать? Если-бы царь земной приблизил к себе сына твоего и сделал его участником своей блистательной славы, о, тогда ты-бы радовалась, хотя бы даже и не имела возможности видеть сына. Так почему-же печалишься теперь, когда прославил его Царь Небесный в сто крат большею славой? Те святые матери своими глазами видели пытки и страдания детей, но хранили великое мужество, ибо глубоко веровали в спасенье и блаженство детей мучеников, а ты свидетельница лишь небесной славы сына твоего, и скорбишь. Не крайнее-ли это малодушие?

Скажи, чего-же ты сама хотела-бы сыну твоему? – Богатства, почестей, наслаждений? – Но неужели же ты не знаешь, как сколько и опасно сие поприще великого соблазна. To, по слову Самого Христа Спасителя, широкий путь, приводящий в пагубу. Пожелать того сыну может разве слепая любовь язычницы, но не любовь матери-христианки. – Не наслаждений и богатств, скажешь ты, а лишь возможного для христианина счастья на земле. Но кто открыл тебе, что сына твоего ожидало счастье, а может быть предстояли ему великие страданья, и от них-то и избавил его Господь. Одна мать вымолила у Бога жизнь умиравшему младенцу сыну, а впоследствии он был несчастный страдалец, казнённый смертью. О, не лучше-ли было для него умереть в младенчестве? Да, Господь только знает, кого из людей, когда и как отозвать из мира сего. Как христианка, ты, конечно, пожелала-бы блаженства вечного сыну своему, однако-же, скажешь, без мук и страданья. Но другого пути нет в Царствие Христово. Как в тяжких муках рождается человек в жизнь земную, так в ещё больших муках рождается он для жизни небесной. Узким путём шествуют к небу все истинные христолюбцы, иные достигая блаженства путём долгого целожизненнаго страданья. А твоего сына Господь приобщил к Своему царству кратковременным подвигом крови. Не явна-ли и в том к нему милость Господня?

Да, воля Божия совершилась над сыном твоим. Если, по слову Христа Спасителя, ни единая из малых птиц не упадёт на землю без воли Отца Небесного, то без сей-ли воли обратится в прах человек – это высшее Божье создание, образ и подобие Творца его? А сия воля свята и совершенна. Ей-ли прекословить, ей-ли противиться человеку? Младенец и кричит, и плачет, и бьётся, когда его нежно любящая мать, готовая душу свою отдать за своё дитя, оберегает его от какой опасности или укрывает от холода. Но он без сознанья, неразумен... Правда, непостижимы и для нас пути промысла Божия, но нам открыто, и мы должны знать, что единая любовь к роду человеческому, любовь живая, безпредельная направляет волю Божественную и всё устрояет во благо человеку. Верит-же мать, когда опытный врач требует операции для её больного младенца, и своими руками отдаёт дитя на мучительные боли, от которых сама страдает не меньше, чем младенец. Но другого выхода нет. Почему-же ты готова как-бы противиться Богу, когда Он кратковременным страданьем спасает сына твоего? На человека надеемся, и здоровье и жизнь младенца ему вверяем, а в действиях Божьего промысла сомневаемся. Разумно-ли это? Не крайнее-ли то маловерие наше, от которого мы больше и страдаем?

Пусть, скажешь ты, все так. Но оттого мне не легче. На части разрывается моё сердце, не нахожу нигде покоя. – Что делать? Нужно, видно, и тебе страданье, как больному иногда горькое лекарство или мучительная операция. Доверься-же Врачу, не земному, но небесному. Земной может и ошибиться, небесный-же непогрешим. Раздели страданье с сыном твоим, и оно будет целебным врачевством для вас обоих. Его оно уже спасло и возвело на небо, будет время, спасёт и тебя. О, тогда прославишь ты за твоё страданье Господа Бога... Но умей прославить не тогда, а теперь. Это увеличит целебную и спасительную силу страданья. Вспомни Матерь Божию, Пресвятую Марию. Как страдала Она о Божественном Сыне Своём! Никто в мире так не страдал, как Она. Его, непорочного, чистого, святейшего Она видела в тяжких муках, видела на кресте распятого и в гроб полагаемого. И вот теперь на небесах, прославленная Сыном и Богом, молится Богоматерь у престола Божия. Близки Ей скорби матерей страдающих. Молись-же Ей. Она облегчит твою скорбь. Она укрепит тебя. Вспомни великие страдания за нас Самого Сына Божия Христа Спасителя, приобщись к сим страданьям принятием Божественных тела и крови Христовых, и благодать Божия коснётся твоего сердца и исцелит его.

Неужели-же, скажешь, не плакать мне о сыне моем? Не говорю: не плачь. Человек всегда плакал и плакать будет при гробе близких. Сам Христос плакал при гробе Лазаря. Но говорю: не унывай, не убивайся. To недостойно христианки, верующей в воскресение, в вечную жизнь, призванной к радости во Христе. Да и небезвредны для человека тоска и уныние. Гнетущее состояние духа подавляет здоровье, порождает тяжёлые болезни. Неужели-же ты хочешь не только скорбеть, но и болеть – и быть в тягость и себе и другим? Не безумно-ли человеку пренебрегать высшим сокровищем – своим здоровьем? Да и небезразличны, может быть, наши унынье и тоска для усопших... Одна мать, безутешно скорбевшая о почившем юном прекрасном сыне, видит его во сне в великолепных чертогах, блистающих ослепительным светом, среди множества ангелов и людей, которые ликуют и славословят Господа, лишь он один с невесёлым лицом... «Что-же», спрашивает мать, «так нерадостен взор твой, и почему не ликуешь со всеми?» – «Твоя тоска», отвечает сын, «томит и печалит меня»... О, то был не простой сон. Действительно, есть общение душ человеческих. Если усопшие, как мы веруем, радуются молитвам нашим за них, то почему-же не могут чувствовать и нашей безмерной скорби? А такая скорбь не нарушит-ли их вечного покоя, не будет-ли печальною тенью в той стране света, в коей пребывает душа усопшего сына твоего? Как-то было-бы прискорбно и больно!.. Оставь-же твою тоску, не унывай, а молись о сыне твоём. Не говори: «у меня нет сына». – Нет на земле, но есть на небе. Не говори: «погиб сын мой». Не погиб, но спасён, прославлен, возвеличен... Не говори: «я несчастная мать». Не может почитаться несчастной мать сына героя, сына-мученика. Научись во всем видеть благую десницу Божию, и лобызать ее не только благодеющую нам, но и нас наказующую, ибо в сем наказании не меньше любви Божией к нам, чем и в благодеянии. Научись за все благодарить Господа и вместе с праведным многострадальным Иовом славословить: Буди имя Господне благословенно отныпе и до века. Воспитай в себе христианския чувства, и даст Господь Бог мир и радость скорбной душе твоей.

Вспомним библейское событие из жизни великого патриарха Авраама. Повелел Бог Аврааму: «Возьми сына твоего и принеси Мне в жертву». Какое тяжкое и невыразимое испытание! Исаака – сына единственного, сына возлюбленного, Исаака – надежду и утешение старости, радость и жизнь матери, Исаака – чадо великих Божиих обетований – принести в жертву, заколоть собственною своею рукою. Но ни одного мгновения не колеблется Авраам. Господь велит. На то Его святая, совершенная и благая воля. Дерзнёт ли «прах» и «земля» вопросить Господа: «зачем» ... Смирись и безмолвно преклонись перед нею, смертный. И взял Авраам сына своего и пошёл в землю «Мориа». На третий день, по указанию Божию, Авраам с Исааком восходят на гору жертвоприношения, Исаак несёт дрова, а Авраам нож и огонь.

«Отец мой, – спрашивает Исаак, – вот огонь и дрова, где же агнец для всесожжения?» Можно представить себе, какою мукою отзывались эти слова в сердце Авраама! Как нож, пронзали они его сердце... «Бог усмотрит Себе агнца», отвечал Авраам... В последний миг ангел Божий удержал руку Авраама с ножом, занесённую над связанным отроком. Но не думайте, что Авраам не принёс в жертву Исаака. В сердце своём он давно принёс его. Больше надо сказать: три длинных дня в сердце он приносил его в жертву, ибо Авраам пережил всю тяжесть муки, весь ужас скорби и страдания... И явлена для нас в том благая воля Божия. Прославлен Исаак, велик и славен Авраам. Сияет миру глубокая вера его. Отец всех верующих Авраам, и мы по вере чада Авраама.

И в наши скорбные дни жестокой мировой брани не подобный-ли голос Божий прозвучал в сердцах многих тысяч отцов и матерей земли Русской: «отдайте сынов ваших на великое служение родине, на ужасную брань кровавую». И не знаешь, чему более изумляться, пылкому-ли, благородному, святому порыву юности – встать живою стеною на защиту отчизны, на грудь свою принять вражеские огонь и меч, – или мужеству и величию отцов и матерей, в смиренной покорности воле Божией благословляющих детей своих на великий бранный подвиг. И много-много матерей и отцов приобщились к страданию и подвигу Авраамову, в сердце своём принося в жертву Богу и родине чад своих. Один Господь видит всю глубину страдания их.

Но уразумеем, дорогие братия, и благость воли Божией. «Нет большей любви, – говорит Спаситель наш, – как кто душу свою полагает за друзей своих». Высший подвиг любви христианской совершает полагающий на брани за родину жизнь свою, – мученикам уподобляется. Ибо разве это не мученичество – долгие недели и месяцы переносить тяжкие труды, горькие лишения, в скорбях, в страданиях, в крови, в огне, среди витающей повсюду смерти идти против врага, отдавая и силы, и молодость, и здоровье и жизнь... и все за родину, за веру, за народ... О, не напрасна непрестанная молитва за них Церкви: «А им же судил еси положити на брани души своя за веру, народ и отечество, тем прости согрешения их и в день праведнаго воздаяния Твоего воздаждь венцы нетления»... Сложившие в битве голову свою, во гробе только телом почивают, a душою на небесах, с праведными Авраамом и Исааком, с ангелами ликуют...

Братия, у гроба героев не надо плакать. О мучениках не плачут, им поклоняются. Героев долга славят. О наслаждающихся в небесных чертогах не скорбят, о них радуются. Не плакать, а молиться надо. – Упокой, Господи, прославь в Твоём небесном царстве отдавших за нас жизнь свою героев мучеников воинов наших. а всем скорбящим и страждущим отцам и матерям даруй веру и мужество Авраамовы, чтобы, когда в сердцах их прозвучит голос Божественный: «Дай Мне сына твоего», иметь дерзновение в смиренной покорности воззвать:

Господи, Ты дал его – Ты и возьми его и упокой его в небесных обителях, в селениях праведных, в недрах Авраама. Нам-же всем даруй, Господи, с великим Авраамом исповедовать: да будет во всем Твоя святая, совершенная и благая воля!

Прот. Евг. Кондратев.

У царя Давида умирал сын. Тяжёлая скорбь сокрушала отца. Давид горячо молился о младенце, постился. Поражённый печалью, оставив пышные одежды, царь лежит на земле, плачет, не вкушает пищи, не спит. Напрасно старейшины хотят поднять его: не действуют уговоры. Давид не слышит голоса их. И так проходят шесть дней и шесть ночей. На седьмой день младенец скончался. Но приближенные не решаются сказать Давиду о смерти сына, боясь, что эта ужасная весть убьёт сокрушённого скорбью отца. Однако, Давид сам по лицам окружающих, по шёпоту их, догадывается. «Умер сын мой?» – спрашивает он слуг. – Говорят: умер. Тогда Давид встаёт с земли, умывает лицо, облачается в царские одежды, идёт в храм Божий, молится, возвратившись в дом, он подкрепляет себя пищей... Приближенные изумлены такой переменой, недоумевают.

– Я плакал и постился, – отвечает Давид на вопросы окружающих, – доколе было живо дитя, ибо думал, не помилует-ли меня Господь. А теперь... разве я могу возвратить его? Я пойду к нему, но он не возвратится ко мне (2Цар12).

Не подобную-ли муку за жизнь дорогих детей своих переживают ныне многие тысячи отцов и матерей? В кровавых битвах, в огне, среди смерти с жестоким врагом бьются за родину сыны их... И тяжко болит за них родительское сердце, льются из глаз материнские слезы, несутся к небу горячие молитвы: Господи, сохрани и спаси их!

Но вот воля Божия свершилась. Господь судил сыну твоему положить жизнь свою за веру, народ и отечество.

Воспрянь-же духом, подобно Давиду, ободрись!

Пролилась кровь сына твоего... Но сия кровь, как кровь мученическая, омывает душу, очищает грехи её.

Много и тяжко страдал сын твой...

Но страданье – единственный путь к небу, другого нет... Теперь путь этот пройдён. Окончились скорби, лишенья и муки, наступил для него блаженный час воздаяния.

Не о ранах-же и страданиях сына твоего вспоминай, а размышляй о его небесном блаженстве. У Господа Бога все страдальцы-мученики в небесных обителях и сын твой, ибо совершили они по заповеди Христовой высший подвиг любви христианской, запечатлев его кровью своею, – душу свою положив за друзей своих – за народ свой.

К чему-же о нем плакать?

Размысли и о том, что и тебя к подвигу своему и к славе своей приобщает сын твой. Пролив свою кровь за родину, он твою кровь пролил, ибо его кровь – твоя кровь. И, может быть, по милосердию Божию и за твои грехи зачтётся она...

Пойдём-же в храм Божий и будем за все славить Господа и Его святую волю и молить Его, да прославит он почившего героя мученика в своём небесном царстве.

Прот. Евг. Кондратьев

Для чего ты предаёшься неумеренному сетованию? Смерть есть сон: что ж ты плачешь и рыдаешь? Какого. прощения могут ожидать себе те безрассудные, которые предаются стенанию об умерших после того, как воскресение мёртвых столь ясно доказано в продолжение многих веков? Язычники ничего не ведают о воскресении, однако же находят способы утешать себя, и говорят: «терпи великодушно, потому что случившегося с тобою не можешь ни переменить, ни поправить». Ты постоянно слушаешь правила высшей, полезнейшей мудрости: и тебе не стыдно пред язычниками, когда ты поступаешь безрассуднее их? Мы не говорим тебе: терпи великодушно потому, что нельзя переменить случившегося; нет, – мы говорим: терпи великодушно потому, что умерший твой непременно воскреснет. Спит дитя, а не умерло. Покоится, а не погибло! Оно воскреснет и получит жизнь вечную! Не слышишь ли, что вещает тебе псалмопевец: обратися душе моя в покой твой, яко Господ благодействова тя (Псал.114:6(7?))? Бог называет смерть благодеянием, а ты плачешь? Если плакать, так надобно плакать диаволу: пусть он рыдает о том, что мы чрез смерть идём получить высочайшее благо. Его злобе приличен такой плач, а не тебе. Смерть есть пристань тихая. Разбери, какими несчастиями наполнена жизнь настоящая. Сказано человеку в Писании: в болезнех родииии чада (Быт.3:16); ещё: в поте лица твоего снеси хлеб твой (Быт.3:19); и еще: в мире скорбни будете (Ин.16:33). О жизни же будущей ничего подобного не готовится. Там–духовный чертог брачный, светлые светильники и жизнь небесная. Зачем твоими рыданиями на других наводишь ты страх и трепет смерти? Зачем подаёшь многим повод роптать на Бога, будто бы Он сотворил великие бедствия? – «Что ж мне делать, скажешь ты? Такова моя природа». Вина не в природе, не в порядке вещей, а в нас самих. Мы все извращаем; мы слишком изнежены, предаём своё благородство и поступаем хуже неверных. Как теперь рассуждать с другим кем-либо о бессмертии? Как язычника привести к вере в бессмертие, когда мы, христиане, больше язычника боимся и ужасаемся смерти? Многие язычники, не верившие бессмертию по смерти детей своих, надевали на себя венцы и белые одежды, дабы их славили за мужественное перенесение скорби; а ты напротив и ради будущей славы не перестаёшь плакать и стенать...

Может быть, ты не имеешь теперь наследника, не имеешь преемника своему имуществу? Но чего ты лучше хочешь: чтобы сын твой был наследником твоих имений, или небесных? Чего ты лучше хочешь: того, чтоб покойник принял твои сокровища, которые он должен, однако же оставить, спустя несколько времени, или того, чтоб он получил блага вечные и неизменные? Он не был твоим наследником, зато Бог сделал его Своим; не был сонаследником братьям своим; зато стал сонаследником Христу. «Кому я оставлю одежды. скажешь ты? – Кому дома, кому слуг и поля мои?» Ему же, и гораздо безопаснее, чем когда бы он жив был. Препятствий никаких нет. Если варвары вместе с умершим обыкновенно сжигают его имущество: то гораздо приличнее тебе отослать к твоему покойнику вещи, ему принадлежащие,–не для того, чтоб они обратились в пепел, как у варваров, а для того, чтоб облечь умершего большею славою; для того, чтобы загладить его грехи, если он отошёл туда грешником; чтобы умножить его награду, если он скончался праведником. (Отдай имущество сына твоего бедным, и они перенесут его к нему на небо. Такая сила милостыни). Тебе сильно хочется видеть сына твоего? Живи его жизнью, и ты скоро насытишь взор свой видением священным. Сверх сего подумай и о том, что если ты не послушаешься наших убеждений, то убедит тебя само время. Только ты уже не будешь иметь тогда никакой себе награды; ибо утешение будет зависеть не от тебя, а от продолжительности времени. Напротив, если ты теперь решишься любомудрствовать, то получишь две величайшие выгоды: во-первых, себя освободишь от угнетающей тебя печали, во-вторых, от Бога получишь блистательнейший венец; ибо кроткое перенесение бедствий гораздо многоценнее и милостыни и других дел. Рассуди, что Сам Сын Божий умер; что Он умер за тебя, а ты умираешь за себя только. Сказал Он: аще возможно ест, да мимоидет от Мене чаша сия (Мф.26:39), и поскорбел, и попечалился, однако же не благоволил уйти от смерти; напротив, Он подъял ее после многих страданий; претерпел не простую смерть, а самую бесчестную; прежде смерти претерпел бичевание, прежде бичевания ругательства, насмешки, поношения, тебе подавая уроки – все переносить великодушно. Зато по смерти, по отложении тела, Он опять принял Своё тело с большею славою, и сим подал тебе наилучшие надежды. Если ты почитаешь все это достоверным, то не проливай слез. Если же плачешь, то, опять повторяю, как можешь уверить язычников, что сама ты веруешь?

Не о том помышляй, что сын твой не возвратился в твой дом, а о том, что ты, спустя несколько времени, сама пойдёшь к нему. Не то представляй, что он не придёт к тебе сюда, a то, что все, видимое здесь, не останется таким, каково есть, напротив все преобразится. Небо, земля, море, – все переменится; тогда и ты получишь своего сына в большей славе. Скажи мне, что в этом свете необычайного и нового? Не одно и то же ли каждый день? День и ночь, ночь и день; зима и лето, лето и зима, – и больше ничего; все то же и всегда то же; одно только бывает необычайно, бывает по временам новее, – это бедствия, и неужели бы ты хотела, чтоб твой сын ежедневно исчерпывал эти бедствия? Неужели хотела бы, чтобы он остался здесь болеть, плакать, бояться, трепетать, одни несчастия терпеть, а других страшиться? Ты не имеешь права сказать, чтобы плывущий по широкому морю житейскому мог быть свободным от горести и от забот. К сему прибавь и то, что он у тебя родился не бессмертным; что если бы не скончался теперь, так умер бы спустя немного после. Ты не успела нарадоваться здесь на него? Нарадуешься, насладишься им там. Но тебе здесь, а не там хочется видеть его? Что мешает? Можно и здесь, если здраво рассудишь; ибо упование будущего светлее самого созерцания. Если бы сын твой был в царских чертогах, ты не домогалась бы вызывать его оттуда, слыша, что он находится там в великой чести; теперь ты видишь, что он достиг гораздо лучшей участи, зачем ты малодушествуешь, что он расстался с тобою на короткое время? Вместо сына остался у тебя супруг. Или ты не имеешь мужа?

Так имеешь Утешителя, Отца сирот и Судью вдовиц... Итак не плачь о том, что может увенчать тебя; ибо ты дала за себя залог, когда представила то, что было тебе вверено. Не беспокойся, положивши своё сокровище в нетленную сокровищницу. Ещё повторяю, если ты хорошо поймёшь, что такое настоящая жизнь, и что будущая, что все здесь паутина и тень, а там все неизменяемо и бессмертно: то не будешь уже иметь нужды в моем слове. Теперь дитя твоё изъято от всяких перемен; а оставаясь здесь, оно было бы либо доброе, либо и недоброе. Не, видишь ли, сколько есть родителей, которые отказываются от собственных детей; и сколько есть таких, которые поневоле принуждены бывают держать их дома, несмотря на то что сии дети хуже отверженных?

Соображая в уме своём все, мною сказанное, да научимся любомудрию; ибо таким образом и умершему будем приятны, и от людей заслужим хвалу, и от Бога получим великую награду за наше терпение, и вечных благ достигнем. О если бы всем нам получить их по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков! Аминь.

(Из жизни св. мученика Уара, праздн. 19 октября).

Одна благочестивая вдова, по имени Клеопатра, устроила в своём поместье храм в честь святого мученика и положила в него святые мощи. У этой вдовы был единственный сын – отрок чистый душой и невинный сердцем, как дитя. Матери хотелось со временем определить его в военное звание, так как и отец его был воеводою; но Бог судил иначе. В самый день освящения храма, Клеопатра, растроганная до глубины души, поверглась пред мощами святого мученика и начала молиться так: «страстотерпец Христов! испроси у Господа то, что Ему будет угодно и мне с моим сыном полезно: я не дерзаю просить ничего, кроме того, что Он Сам восхощет подать; Он лучше нас знает, что нам нужно, – Его воля благая и совершенная и да будет над нами!» Так молилась вдова, и вот в тот же день к вечеру её сын вдруг разболелся горячкою, а в самую полночь отрока не стало... Можно себе представить неутешную скорбь осиротевшей матери-вдовы! Она пошла в церковь святого мученика и там пред его святыми мощами стала изливать своё горе в горячей слёзной молитве... «Так-то воздаёшь ты, угодниче Божий, – говорила она в горести души – за все труды мои ради тебя? Ты отнял у меня сына моего единственного, отнял у меня надежду мою, свет очей моих! Кто же теперь будет кормить меня на старости лет? Кто закроет очи мои, когда умирать буду? Кто похоронит меня? Ох, лучше бы мне самой умереть, чем видеть сына во гробе, этот цветок, подкошенный прежде времени! – Или отдай мне сына моего, как некогда Елисей Саманитянке, или же возьми и меня отсюда: я не могу пережить моего горя лютого!» – Утомилась наконец скорбящая мать и тут же, в церкви, заснула. И вот является ей мученик Уар, держащий отрока, её сына, в своих объятиях. Оба они были в белых одеждах с золотыми поясами и с райскими венцами на главах; оба сияли славою несказанной... Клеопатра хотела поклониться им, но святой Уар поднял её, и кротко сказал: «зачем ты так жалуешься на меня? Разве я не помню всего что ты сделала для меня? Я всегда слышу твои молитвы, я всегда молюсь Богу за тебя; я умолил Господа за усопших родных твоих, близ которых ты положила мощи мои, а теперь вот взял и сына твоего, чтобы он был воином Царя Небесного; ведь ты же сама просила, чтобы я испросил тебе у Бога то, что Ёму угодно и вам обоим полезно? Чего же тебе ещё, когда – видишь – сын твой предстоит престолу Божию вместе со святыми Ангелами? Пожалуй, возьми его на службу земному царю, если тебе это желательно». При этих словах мученика отрок крепко обнял его своими руками и жалобно сказал: «нет, господине мой, не слушай моей матери, не отдавай меня опять в мир, полный неправды и беззаконий людских...» Тогда мать сказала мученику: «возьми же и меня с собою!» Мученик отвечал ей: «ты и теперь с нами, потому что мы всегда молимся за тебя, а когда Господь повелит, мы опять придём за тобою и возьмём тебя в обители райские». – Видение окончилось, и блаженная мать пришла в себя. Её сердце было. преисполнено неизреченною радостью. Она забыла свою скорбь и похоронила своего сына близ мощей святого мученика, прославляя Господа.

(Утешение матери при смерти младенца).

Нелегко потерять дорогое любимое существо. Велика твоя скорбь. Кажется, одни лишь слезы могут хоть несколько облегчить страдание материнского сердца. И так всегда было и будет. Оплакивал от начала и оплакивает человек смерть своих близких... Но хотя на короткое время овладей собою, собери все свои силы и размысли о совершившемся, как христианка, при свете Христова упования, и смягчится скорбь твоя.

Дай себе ясный отчёт, о чем ты плачешь. – Беспощадная смерть похитила твоё дорогое дитя, умер твой милый ребёнок... Но вспомни одно событие из жизни Христа Спасителя. Вот приходит Он в дом Иаира, а здесь ужас и смятенье, плач и рыданье: только что скончалась девушка – дочь Иаира. Что-же Христос? Чем облегчит Он острую скорбь поражённых родителей? – «Не умерла», говорит Христос, «девица, но спит». Вот и тебе в скорби твоей утешение Самого Христа Спасителя. Не умер твой младенец, но спит, не умерший, но усопший. О, не сомневайся в том! Как христиане, должны-же мы наконец понимать великую победу Христа над смертью. Попрана смерть, уничтожена, разрушена держава смерти. Жива душа твоего младенца, живо будет в своё время и его, поражённое теперь, тело, проснётся он от своего сна, восстанет из гроба. Как воскрес Христос, так воскреснут с Ним и все Христовы.

Верю, скажешь, и в жизнь вечную и в воскресение мёртвых... Но нет со мною моего дорогого малютки, не слышу я его чудного голоса, не вижу его прекрасного лица... и болит моё сердце, льются из глаз слезы. – Да, он ушёл от тебя. Его позвал к Себе Христос в Своё славное светлое царство. О, неужели-же ты хотела-бы помешать такому его счастью? «Пустите – говорит Христос– детей приходить ко Мне и не возбраняйте им, ибо их есть царствие Божие»². Но в том и заключается истинная любовь матери, чтобы не себе желать радости от детей, а им, детям своим, желать прежде всего вечного блаженства, как высшего, ни с чем несравнимого счастья. – Нет с тобою твоего младенца, но зато он с ангелами, он со святыми, он с Самим Христом Спасителем. Неужели-же об этом надо скорбеть и плакать? Не убивайся-же, а молись о твоём младенце, а он будет молиться за тебя там у престола Божия, и в этой взаимной молитве будет с тобою твой малютка, полна будет им душа твоя. Когда же придёт время и твоего исхода из мира сего, встретит тебя там, как ангел, твой чистый, непорочный младенец и молитвами своими облегчит твоё восхождение к Богу.

Или ты плачешь о том, что твой младенец не испытал жизни, не вкусил земного счастья... Но плакать-ли о том должно, что не коснулась человека отрава соблазна, не тронут он смертоносным ядом греха, что чист от скверны. Не истинно-ли блажен человек, в чистоте и непорочности отходящий к Богу?.. И кто сказал тебе, что ждало его на земле счастье, обманчивое, призрачное, земное счастье, а может быть, горе, скорбь, страданья... Темно будущее человека и Единому Господу ведомо... Так пусть же и творит Он, Милосердый и Человеколюбивый, над нами Свою благую и совершенную волю.

О, зачем, скажешь, я страдала, мучилась, зачем родила на свет младенца, неужели только для гроба и могилы? – Не для могилы, а для неба, не для земных страданий, а для небесного блаженства, для истинного вечного счастья. В небесных чертогах наслаждается младенец твой. А ты о нем убиваешься, безутешно плачешь... Не отнял от него Господь жизнь, а дал ему истинную жизнь... Не ропщи-же на Господа Бога, не унывай... Молись Господу, и покой, и мир, и радость снизойдут в душу твою.

Прот. Евг. Кондратев.

(Прот. Р. Путятина).

Есть у нас, христиан, верование, мнение, что младенцы умершие молятся о своих родителях. Вот и молитва младенцев умерших, которую Церковь произносит от лица умершего младенца: Боже, Боже, призвавый мя, утешение ныне буди дому моему, плач бо великий случися им; на мя бо взираху вси, единородна мя сии имуща: но Ты, рождейся от Матери Девы, матери моея утробы прохлади и ороси сердце отца³.

Так умерший младенец молится о своём отце и матери. И как же не признать нам эту истину за несомненную? Как не сказать, что действительно умершие младенцы так молятся? Младенцы по смерти перестают младенчествовать умом и сердцем. Да, они уже как взрослые мыслят и чувствуют тогда, и как совершеннолетние виденное и слышанное все упоминают и сознают там. А припоминая и чувствуя, могут ли младенцы не молиться?

Послушайте же вы, родители сего умершего младенца, послушайте, как он теперь там о вас молится:

Утешь, Господи, утешь моих родителей. Они очень сокрушаются о том, что я умер. Им и нельзя не сокрушаться; я один у них был; на меня как на единородного своего сына взирали они и радовались. И вот, теперь нет меня у них. Утешь же, Господи, их, облегчи скорбь моей матери, успокой сердце моего отца.

Итак, лишившись сына, вы не совсем потеряли его; он оставил вас телом, но не душою; душою он жив и, можно сказать, живее теперь стал: теперь он как взрослый мыслит и чувствует, и как совершеннолетний все сознает и припоминает. Да, он не забыл вас, он припоминает все ваши ласки к нему и, припоминая, веселится и радуется в обителях святых и, радуясь, молится там, чтоб только вы здесь не сокрушались по нем. Аминь.

(Прот. Р. Путятина).

Когда мы разлучаемся с близкими нашему сердцу, то нам отраднее, утешительнее бывает в это время, если мы знаем, если уверены, что мы скоро, или, по крайней мере, рано ли, поздно ли, опять увидимся, опять будем вместе с ними. – Надежда несомненного свидания облегчает тягость тяжкой и долгой разлуки.

Можем ли, слушатели, мы утешаться подобною надеждою при прощании с умершими нашими? – Можем ли надеяться, что когда-нибудь увидимся по смерти со всеми нашими родными и близкими нашему сердцу?

Бог это не открыл нам, в Св. Писании нигде не говорится, что увидимся. Но Бог, может быть, потому не открыл этого, что и без Его особенного откровения мы сами это можем знать, сами можем догадываться, что увидимся.

Бог открывает только то, чего мы сами собою, без Его откровения, узнать не можем.

В самом деле, если мы бессмертные, то после смерти будем жить; а если будем жить, то будем жить с кем-нибудь, а если будем жить с кем-нибудь, то с кем-же? – Ужели с чужими и с чуждыми для нас? Ужели с дальними и неизвестными нам? Этого быть не может; это ни для чего не нужно.

Да, если мы, как существа бессмертные, по смерти будем жить, то всего естественнее, будем жить вместе с своими, с родными, с близкими нам по душе, по мыслям, по чувствованиям. А ты ведь, слушатель, веруешь, что по смерти будешь жить? Не сомневайся же верить и тому, увидишься там с твоими родными и со всеми близкими тебе.

Слово Божие ничему нас так не учит, как взаимной любви, и любви самой тесной, искренней, сердечной, можно сказать, вечной любви учит нас. Оно непрестанно говорит нам: друг друга любите, друг для друга живите, друг другу помогайте, друг друга утешайте, друг для друга будьте всем. Ужели же, научая нас здесь любить друг друга, Бог будет по смерти отучать нас от этой любви? Ужели же, соединяя нас здесь узами родства или дружбы, сближая нас мыслями, желаниями, – Бог будет по смерти разлучать, отделять друг от друга, разрывать всякие наши узы? Да это неестественно, это вовсе не свойственно нашему Богу, Который есть любы безпредельная.

Да, кого мы здесь на земле любим, с кем мы здесь делим радости, с теми и там будем радоваться. Родные тогда ещё роднее будут нам, близкие сердцу будут ещё ближе, любовь наша взаимная будет ещё крепче.

А зная эту истину, с каким усердием, с какою готовностью мы должны поминать наших умерших! Мы по смерти увидимся с ними, нас они по смерти встретят там, и потому – с какою благодарностью напомнят нам о наших молитвах, которые мы за них воссылаем, о наших пожертвованиях, которые мы для них делаем, о наших милостынях, которые мы ради них подаём, о наших слезах, которые мы о их спасении проливаем!

Да, слушатель христианин, если ты поминаешь умерших, то они не только воспользуются твоим поминовением, но в своё время лично возблагодарят тебя и вечно будут благодарны за твоё временное здесь поминовение, потому что; – кто знает? – может быть, твоё временное поминовение избавит их от вечных мучений.

Итак, будем утешаться при воспоминании о умерших наших, что опять убедимся с ними, со всеми; увидимся по смерти, и возрадуемся, и вечно вместе с ними неразлучно радоваться там будем.

Поражено твоё сердце глубокою безутешною скорбью. Убит твой сын... Спокойный, бодрый, мужественный он шёл на великую брань за свой народ, готовый все нести и все терпеть и самую жизнь свою отдать за отчизну. С молитвой и слезами благословила ты его на подвиг бранный... И с тех пор его милый благородный образ, как живой, стоял пред твоими глазами. С мыслью о нем и молитвой ты и ложилась, и вставала, и работала, и все ждала: вот вернётся ко мне моя радость, моё счастье, мой нежный, дорогой, любимый... А как он мечтал о скором свиданье, как рвалось к тебе его сердце... И, о, ужас! Он убит... и убит не врагами, а своими-же... За что? – За доблесть, за честь, за правду чистую и святую. И как он тяжко страдал! За каждую его слезу, за каждую каплю крови ты готова была бы отдать свою жизнь... а его так мучили и терзали, и те самые, которые назывались и своими и братьями, с которыми делил он смертный бой и за которых страдал. И он одинокий, обливаясь кровью, умирал среди неистовой злобы. Да, испил до конца он великую чашу страданья.

Что же сказать тебе в утешенье?

Мать скорбящая, вспомни Господа Иисуса Христа Спасителя нашего. Какая окружала Его неистовая злоба, какая злая неправда, какое низкое предательство! Там, кто считался Его близким другом, Его продаёт за ничтожные тридцать сребреников и предавая целует... А какие тяжкие и невыразимые муки переносит Спаситель. Вот Его бичуют, вот Его ко кресту пригвождают, вот висит Он, истаевая в муках, смиренный, кроткий, всех прощающий, и молящийся за Своих мучителей. И тут же Мать Его Пресвятая Мария, с сердцем, этими страданиями как-бы мечом пронзённым. – Вот к чьим мукам своими страданьями приобщился сын твой, а ты приобщилась мукам Богоматери. Да, с Христом и со Святой Марией вы вместе страдали и страдаете. Не скорби же и не унывай. «Верно слово: если мы с Ним умерли, с Ним и оживём, если терпим, то с Ним и царствовать будем» (2Тим.2:11–12). «Печаль ваша в радость будет». Так утешал апостолов Сам Христос Спаситель. В радость будет и твоя печаль. Ведь, будет время, и ты увидишь сына твоего в царстве Христа светлого ликующего, и он скажет тебе: ты плакала и скорбела зачем? я радовался и ликовал. Поверь, чем больше страданья, и чем оно чище, – тем выше воздаяние и светлее блаженство. Таковы законы Божественной правды...

Все ко благу устрояет Господь. Лучше, что пострадал сын твой. Кратковременными муками он приобрёл вечное спасенье, вечное блаженство и тебя, мать свою, нежно любимую и с ним тяжко страдающую, приобщает к своему блаженству. Не унывай же. Ты мать сына-героя, сына мученика: ты и сама с ним мученица. Молись-же за него, и он там молится за тебя, чтобы Господь дал покой душе твоей. В этой молитве ты будешь чувствовать в душе близость к тебе дорогого сына твоего. Душою своею он и теперь с тобою. И отойдут от тебя печаль и уныние, и скорбь. И уразумеешь ты благую Волю Божию, облобызаешь десницу Господню, скорбями нас милующую и спасающую, и прославишь Господа, всегда нам благодеющего, и Ему Единому ведомыми путями ведущаго нас к блаженству вечному.

Прот. Евг. Кондратев.

(Из пропов. Иннокентия, арх. Херсонского).

И немного думая, видишь, что пользы от сообщения живых с умершими было бы мало, а вред мог бы выходить великий. Какая польза? Утешение в разлуке, успокоение сетующих, несколько менее слез на могилу, несколько тише вздохов... Скажите сами, стоит ли из-за этого поднимать завесу вечности и нарушать безмолвие гробов? И кто ещё знает? Утешило ли бы нас это свидание с умершим? Не облились ли бы мы ещё горчайшими слезами, узнав о его состоянии? Не отравило ли бы это всей жизни нашей? Но положим, что свидания с умершими всегда доставляли бы некоторое утешение: думаете ли, однако же, чтобы они были безвредны? Я опасаюсь в сем случае за многое, опасаюсь за живых и за умерших. Всего вероятнее, во-первых, что сообщение наше с миром духов не остановилось бы на должных пределах; многие простёрлись бы до того, что отворилась бы пространная дверь гаданиям, суеверию, волшебствам, а потом и самым ужасным порокам нравственным. Такому злу именно подверглись некоторые из древних народов, у коих найдены были богопротивные средства сообщаться с миром духов, почему Моисей под опасением смерти запретил Израильтянам искать сего сообщения. Во-вторых, на что обратилось бы сношение живых с мёртвыми? Думаете ли, что предметом его была бы вера святая, любовь христианская, усовершенствование себя в терпении, в смирении, в кротости? Увы, и без сообщения с миром духов можно быть заранее уверенным, что все это сообщение обращалось бы большею частью около предметов не душеполезных: и у одних оно истощилось бы в суетном любопытстве о тайнах мира духовного, знание коих нисколько не назидает душу; у других излилось бы в жалобах на свои обстоятельства, на свои недостатки, огорчения, земные неудачи; иные потребовали бы от умерших совета, как вести свои дела, выполнить то или другое своё предприятие. А как исправить своё сердце, как освободиться от страстей, как приготовиться к вечной жизни на небе, – об этом, вероятно, спросили бы немногие, да и для чего спросили бы? Тоже, может быть, более из любопытства, с тем чтобы завтра забыть то, о чем спрашивали ныне. Таким образом нравственной пользы от сообщения с миром духов мы приобрели бы мало, а между тем возможность сообщения с другим миром непрестанно возмущала бы порядок нашего мира, нарушала бы правильное течение наших дел и занятий, наших мыслей и желаний. Задумали бы, например, какое-нибудь предприятие? Ждали бы, пока можно получить о нем мнение из другого мира. И кто знает, какое мнение? Мёртвые не всеведущи; нередко мог бы быть подан совет не благой, – и мы увлеклись бы им. Наконец, поскольку здешняя жизнь наполнена разного рода неудовольствиями: то, видя часто разверзающимися пред собою двери вечности, многие по нетерпению стремглав начали бы бросаться в другую жизнь; между тем как теперь не только вера и совесть, – самый мрак гроба своею непроницаемостью останавливает самых наглых и недовольных своею участию.

И о мёртвых нельзя сказать, чтобы возможность сообщаться с нашим миром не была сопряжена для них с опасностью. Трудно и представить, что бы они приобрели от сего?.. Знать, что и как бывает у нас в здешнем мире? Они знают и без того. Видеть ничтожность и суету земных дел и помышлений?.. Это им виднее, чем нам. Зачем же бы они приходили к нам? Доканчивать свои неоконченные дела? Это не их дело: иначе что значила бы смерть? Между тем, не получая для себя пользы от нисхождения в наш мир, усопшие могли бы получить вред из того.

Каждый возврат на землю более или менее, а всегда земленил бы их снова. С возвратом к прежним лицам и вещам у многих оживали бы нечистые, земные привязанности; между тем как теперь огнь плотских страстей, как бы они ни были сильны, не имея у мёртвых питания от земли, обращённый на самого себя, тускнет и угасает.

(Слово в нед. Всех святых).

(Из слов арх. Иннокентия Херсонского).

Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробех живот даровав.

Но как же смерть попрана смертью Христовою, когда она доселе попирает всех и каждого из сынов Адамовых? Какой живот дарован сущим во гробех, когда они все продолжают оставаться в гробах, и никтоже познан есть возвративыйся из ада (Прем.2:1)? Что это за поражение, что поражённый продолжает поражать всех? – Что это за победа, что принадлежащие победителю сами идут в плен?

Подобные мысли, братия, легко могут приходить на ум, потому небесполезно будет рассеять мглу сию лучами от светоносного гроба Христова.

Что смерть действительно попрана смертью Христовою, это явно уже из самого воскресения Христова; только Победитель смерти мог выйти навсегда из гроба; без сего смерть и Его удержала бы в своём тёмном царстве, как удерживает всех прочих сынов Адамовых. – Что поражение смерти, совершённое Спасителем нашим, совершено Им не для Себя одного, а для всего рода человеческого, это видно из восстания в час смерти Христовой многих усопших святых. Как могли бы они восстать из гробов, если бы Господь восстал из гроба для Себя одного? To же, то есть, поражение смерти, видно из воскресения людей умерших, которое неоднократно совершено Спасителем, и потом в разные времена и в разных местах многократно совершалось истинными учениками и последователями Христовыми. Таковые воскресения показывают, что смерть ныне есть крепость, потерявшая свою неприступность, – есть темница, из вечной обратившаяся во временную. – Наконец, попрание смерти явственно и постоянно обнаруживается в нетлении телес многих угодников Божиих, которое служит верным залогом того, что владычество смерти обессилено, и царство тления приближается к концу.

Так много, братия, на самом опыте следов поражения смерти смертью Христовою! Христовою, говорю, смертью, ибо не во имя другого кого-либо совершались и продолжают совершаться все чудеса бессмертия и нетления, как во имя воскресшего Господа Иисуса; а Он Сам не другим чем заключил исходища смерти, и отверз источник нетления и жизни, как смертью Своею и крестом: смертию смерть поправ.

«Но почему же люди продолжают умирать и по воскресении Христовом, как умирали до воскресения?» – Потому, что полное торжество над смертью должно совершиться не в средине бытия мира, когда явился на земле, умер и воскрес Спаситель наш, а в конце и по исполнении всех времён, ибо торжеству полному прилично быть токмо по совершенном окончании брани. «Но разве она не окончена, в лице Сына Божия?» В лице Сына Божия окончена, но не окончена в сынах человеческих. И во-первых, большая часть рода человеческого доселе ещё не имеет веры в распятого и воскресшего Господа: в чьё же имя даровать ей бессмертие? – Оставить смертною и даровать бессмертие одним верующим? Но таким образом на земле одна половина людей была бы бессмертных, а другая смертных: двойственность странная, и в существе дела невозможная! – И между верующими во имя Христово многие суть христиане только по имени, а на деле творят волю врага Христова, дают ему убежище в своей душе, позволяют из своих сердец делать твердыни против креста Христова. Как, и сим лжехристианам даровать бессмертие? Оставить их смертными, тогда как бессмертными будут одни христиане? Но из сего выйдет опять неестественная двойственность. – Скажешь, что если бы истинным христианам даровать бессмертие, то немедленно все неверующие обратились бы ко Христу. – Конечно, обратились бы за бессмертием, но каково было бы такое обращение! – И приняв бессмертие, что многие сделали бы из него? – Многие взяли бы сей дар из рук Христовых именно с тем, чтобы тотчас отдать его врагу Христову.

Но мы все ещё стоим на поверхности дела; и она много сказывает, но не все: углубимся более, пойдём далее. – Мы желали бы уничтожения смерти, но что значит уничтожить смерть? – To ли, чтоб настоящее тело наше, в настоящем его состоянии и виде, сделать не умирающим? – Но это, во-первых, невозможно само в себе, ибо, скажем словами Апостола: плоть и кровь царствия наследити не могут, ниже тление нетления наследствует (1Кор.15:50). Состав нынешнего тела нашего таков, что сам в себе содержит семя ничем неудержимого разрушения. – Притом это было бы бессмертие наказания, а не награды, когда бы настоящее тело наше сделалось бессмертным. Ибо каково это тело? – Не бренно ли, не слабо ли, не болезненно ли? И теперь оно во многих отношениях составляет для духа тяжесть и темницу: тем паче составило бы то и другое, сделавшись вечным. – Посему, чтобы сделать тело наше бессмертным – бессмертием блаженным и славным, для сего необходимо перетворить его вновь. «Тем», скажешь, «лучше, – перетворить». Но возможно ли это без существенного изменения всей природы, нас окружающей? – Мы живём не одни и не особенно, а в тесной связи с другими существами: наша жизнь, можно сказать, погружена в жизни природы, нас окружающей. Как же изъять тело человека от смерти, когда прочее будет вокруг его умирать? И что за бессмертие среди смертей и тления всего живущего? – «Тем лучше», скажешь опять, «если человек не может быть бессмертен по телу один, без распространения бессмертия на прочие существа, то распространить сие благодеяние на все, – изгнать смерть от всего мира». – Она и будет изгнана отовсюду; весь мир обновится и сделается бессмертным, каким и был некогда; только все сие последует не прежде, как в конце мира, по исполнении времён. – «Почему не теперь?» – Потому, что настоящий мир имеет своё определенное время бытия, необходимое для раскрытия всех сил в нём заключающихся, – для извлечения из него, смотря на его повреждение, всего доброго, которое может быть извлечено, – для приготовления его, чрез постоянную, внутреннюю перемену, к новому лучшему образу бытия. Когда все сие окончится, тогда и настанет великий день обновления всего мира. С другой стороны необходимо, чтобы и человечество имело время усвоить себе, верою и жизнью по вере, искупительную силу заслуг Христовых, – проникнуться, так сказать, всецело благодатью Духа Святого, исцелиться чрез постоянную борьбу с соблазнами мира наклонности ко греху, – приготовиться к обитанию на новой земле бессмертия. Когда сие необходимое приготовление кончится, тогда настанет время всеобщего торжества и успокоения. – Вспомни, и яд греха не вдруг оказал своё действие: Адам жил, как известно, более девяти сот лет, по вкушении от плода запрещённого. Неудивительно, если и сила искупления в действии своём подлежит времени, ибо ею восстановляется и врачуется не одно тело, по законам необходимости, a и дух, и ещё более дух, нежели тело; но дух, как существо свободное, иначе не может быть уврачёван, как при участии его собственного произвола, при употреблении его собственных сил, – что необходимо требует времени.

Но ты не удовлетворяешься и сими причинами, и все жалеешь о том, почему давно не настало то блаженное время, когда не будет смерти? – Что же если я скажу тебе, что когда бы оно настало до тебя, то тебя по тому самому не было бы на свете? – Точно не было бы. Помнишь ли, как Спаситель изображал саддукеям будущее состояние людей по воскресении? – В воскресение, говорил Он, ни женятся, ни посягают, но якоже Ангели Божии на небеси суть (Мф.22:30). Следовательно, если бы тотчас по воскресении Спасителя настало время всеобщего бессмертия, или, что то же, воскресения, то вместе с тем тотчас прекратилось бы и всякое плотское рождение. Как же бы тогда произошли на свет те люди, кои жили по воскресении Господа до наших времён? Как получили-б бытие мы сами, теперь рассуждающие о сем? – Непосредственным действием силы творческой, как произошёл на свет Адам? – Но таким образом нарушилось бы единство корня в роде человеческом и единство судьбы человеческой временной и вечной, ибо не происходящие от Адама по плоти, по тому самому явно были бы во многом инаковы и отличны от потомков Адамовых.

Итак видишь, чему равносильно желание не умирать? – Желанию воспрепятствовать бытию миллионов подобных тебе человеков, – желанию лишить бытия самого себя! Будь же терпелив и великодушен, справедлив и милосерд. Миллионы людей, живших до тебя, сошли с лица земли, чтобы дать место твоему земному бытию: сойди на время, и ты для успокоения в матерния недра земли, и пожди, доколе все прочие братия твои по плоти и духу узрят свет, вкусит каждый свою долю жизни, обработает всякий свои таланты. Когда исполнится великое число сынов Адамовых и с нивы Божией соберутся все классы, когда земля и небо будут приготовлены совершенно для празднования великого дня бессмертия, тогда Владыка жизни и смерти не замедлит ни одним днём торжества, не даст телу твоему пролежать в земле ни одного лишнего часа.

Подлинно, братия, в деле бессмертия нашего все предусмотрено и расчислено премудростью Божиею с величайшею точностью. Мы читаем у Апостола Павла, что люди, коим последним достанется жить на земле, не умрут, а живые изменятся (1Кор.15:52) чудесным образом при всеобщем воскресении мёртвых. Почему не будет дано им умереть и не будет ждать их смерти, чтобы начать всеобщее воскресение? Потому, что не зачем будет медлить: все, имевшие придти на свет, уже пришли; все пришедшие имели уже время сделать своё дело; потому Победитель смерти тотчас вступит во все права над нею, низринет и упразднит ее, как ни к чему не нужную.

Если же, братия, смерть есть дань, которую люди неприметно, но тем не менее, как мы видели, действительно приносят настоящему продолжению рода своего на земле, искупая ею в то же время собственное своё земное бытие, то кто после сего откажется платить сию дань?

«Чувствую, скажешь, справедливость и необходимость сей дани; но не хотелось бы покупать земного бытия такою дорогою ценою, – платить за жизнь смертью». Зато не вознаграждается ли, возлюбленный, дань сия чем-либо другим? Не спасает ли нас смерть от какого-либо важного зла? – Вспомни, каковы мы приходим в мир сей! – Все с великою наклонностью к злу, которая, чем более живёт, тем сильнее раскрывается в каждом, если не будет истреблена силою благодати Христовой. Что же служит наибольшею преградою злу, гнездящемуся в душе? Не бренность ли естества нашего? – Смерть и прямо пресекает зло во многих видах, и не прямо преграждает пути греху со многих сторон, так что если бы возможно было сложить в одно все добродетели человеческие, то оказалось бы, что большая часть их в человеке одолжена своим началом памяти о смерти. – Но вообразим, что гроб престал являться пред глаза людей, что тело наше сделалось бессмертным и все уверились, что им жить на земле вечно. Как многое у многих переменится тотчас, и все на худшую сторону. Сколько вдруг явится замыслов. Как разгорятся страсти! Все примет размер великий и вместе ужасный. Самолюбию не будет конца, притеснениям и гордости не будет конца, сладострастию и роскоши не будет конца. Все злое сделается бессмертным; одна добродетель явится кратковечною и ляжет в гроб. – Представляя все сие, нельзя не почитать за великое благодеяние премудрой любви Божией, что она не снимет с нас уз бренности дотоле: пока дух наш не сделается способным пользоваться свободою бессмертия. Конечно, это лишение, но лишение благодетельное, происходящее от любви в лишающем, от необходимости в лишаемом: и чувствуя сие, мы сами должны бы бежать от древа жизни, хотя бы оно было пред очами нашими, и никакой херувим не стерёг бы его от нас.

«По крайней мере освобождать бы от необходимости умирать тех, кои, при помощи благодати Божией, в продолжение жизни своей, очистили себя от всякия скверны плоти и духа». Но, есть ли такие люди, кои были бы совершенно чисты и не заключали бы в себе ничего греховного, и потому смертного? Если послушать их самих (а кого лучше и услышать в сем случае?), то они говорят другое, признают себя не у достигшими (Флп.3:13). имеющими нужду в очищении. И кто знает, не служит ли смерть у святых Божиих именно к очищению того, что не могло быть очищено духом, – к последнему уничтожению древнего яда змеиного? Впрочем, святые Божии получают и в сем случае все должное: смерть, страшная и горькая для нас, для них бывает вовсе не такова, почему многие из них и призывали её, как друга и освободителя от уз.

Ещё не подумал бы кто, что время, протекающее от смерти каждого до всеобщего воскресения, теряется в бездействии. Но кто велит так думать? – Теряется ли время у святых, когда они духом своим, подобно духам бесплотным, выну славословят на небеси Господа, молятся за земных братий своих, и даже нисходят нередко на землю для оказания помощи? Теряется ли время у тех, кои хотя отошли от сего мира не очищенными, но с верою в заслуги Искупителя и твёрдым намерением начать жизнь свято, когда они верою усвояют там себе молитвы, возносимые за них Церковью? – Теряется время разве для тех, кои ещё более теряли бы оное, если бы продолжали жить на земле, – для грешников, ожесточённых во зле. Но и для таких смерть есть приобретение: будучи обнажены от плоти, которой всю жизнь служили, как идолу, они не могут совершать многих грехов, и потому в день воскресения и суда примут меньшую степень наказания.

Таким образом, братия, с какой стороны ни смотреть на смерть телесную, она представляется хотя и злом, но таким, которое после падения человеческого, при нынешнем порядке (или точнее сказать, беспорядке) вещей, необходимо и полезно· По сей-то причине смерть и не уничтожена тотчас по воскресении Господа, а оставлена до конца мира, как средство к окончательному очищению чувственной природы нашей от греха чрез разрешение её на составные части, и вместе как грозный призрак для благодетельного устрашения слишком резвых детей и для удаления их чрез то от вредных и безумных забав.

«Но в чем же сила смерти Христовой, если мы все продолжаем умирать по-прежнему?» В том, что мы все некогда, подобно нашему Спасителю, восстанем из гробов. Без принятия Спасителем плоти нашей, без смерти Его за нас на кресте, смерть, нас постигшая в Адаме, была бы смертью вечною: нисходя в землю, мы никогда не вышли бы из земли, к истинной жизни, а сходили бы чрез всю вечность все ниже и ниже, по безпредельной глубине ада; а теперь мы сходим по лестнице смерти и тления для того, чтобы, пройдя ею, выйти – на небо. В чем главное торжество наше над смертью? В том, что она разрушена смертью же Христовою, – в том, что мы и умирая, не умираем навсегда, – умираем для воскресения. Смерть теперь есть такой яд, который, будучи перетворен на кресте кровью Христовою, сделался врачевством против себя самого.

Памятуя все сии истины, непреложность коих видна всякому, престанем, братия, взирать на гроб очами людей, не имущих упования (1Фес.4:14), познаем любовь Божию к нам в самой смерти нашей. Воскресший Господь так много сделал для нас, что, без сомнения, оказал бы и сие благодеяние, чтобы тотчас уничтожить смерть, если бы это было полезно для нас. Но настоящий порядок вещей на земле таков, что даже Он Сам, по воскресении Своём, не мог остаться на земле, а вознёсся до времени на небо. Тем паче нам без Него неприлично остаться в сей юдоли слез навсегда. Лучше, во всяком отношении лучше, идти к Нему – на небо, и там, вместе с Ним, ожидать, пока земля сделается способною быть небом. Аминь

(Из трудов Филарета, арх. Черниговского)

Должно ли любить усопших? Свята ли любовь к ним, если бы она была в нас? Без сомнения, скажут все, должно любить и скажут правду. Ибо кто для нас усопшие? По вере во Христа, по происхождению от единого Творца, они братия наши. Один у нас с ними Отец небесный, одно отличие – образ и подобие Божие, один Спаситель наш – Господь Иисус, один воссоздающий Дух благодати – Дух Утешитель, одно крещение, одна вера; все у нас с ними одно, точно так как и с живыми людьми. Как же не любить нам усопших, так же, как и живых? Возлюбиши ближняго твоего, якоже сам себе: – говорит заповедь. Заповедь не говорит: люби ближнего твоего, пока он живёт на земле. Она не ограничивает любви нашей землёю. Нет, любовь, заповедуемая заповедью Божиею, безгранична и всемирна, почему не исключает она из своей области и усопших.

Если же свята любовь к усопшим: то свят и лучший плод любви – молитва за усопших. – Называем молитву за усопших лучшим плодом любви и не думаем, чтобы мог кто-либо оспорить справедливость мысли нашей. Знаем, что люди, которые отказываются от молитв за умерших, признавая святость любви к усопшим, в знак и выражение сей любви, приносят на гроба умерших цветы, ставят памятники и творят другое тому подобное. Но подумайте, – и вы согласитесь, что все эти плоды к ближним, все эти знаки уважения к ним очень бедны, чтобы не сказать пусты. Цветами осыпали гроба умерших и язычники; памятники над умершими ставили и язычники. Ужели христианство так бедно, что у него нет ничего лучшего, ничего более высокого и полезного для усопших в сравнении с язычеством? И как не согласиться с тем, что молитва сердечная, молитва веры далеко выше всех земных приношений, благоуханнее всех роз земных, дороже всех памятников мраморных? Отчего же, принимая малозначащие знаки любви к усопшим, отвергают более достойный, более значительный знак любви – молитву? Не потому ли позволяют себе эту странность, что слабо верят в жизнь преставших жить на земле? Да, при слабости веры в бессмертие, естественно, ставить памятники над умершими, как только память о былом. Точно также при живой вере в бессмертие переселившихся с земли неестественно ограничивать любовь к ним одною памятью о былом, неестественно не дышать желаниями добра для них, неестественно не возносить молитвы о их покое, о их счастии, о прощении грехов их. Итак видите, слушатели мои, что молитва за умерших столько же естественна душе нашей, сколько естественно нам любить ближних и только тогда молитва за умерших может быть чужда любящей душе нашей, далека от неё, когда в душе, с сознанием или без сознания, слаба вера в жизнь за гробом. Поймите же, какое странное, какое дикое положение души не молящейся за. умерших!

Угодна ли Богу молитва за усопших? Может ли она приносить им пользу? Имеем ли мы право сомневаться в том? – Где основание сомнению? – В Боге? Бог наш несть Бог мертвых, но живых: вси бо Тому живи есмы (Лк.20:38). Он благий всем желает спастись – и по благости Своей, не отвергает смиренной мольбы нашей за других. В нас молящихся? – Сами по себе мы точно не в силах сделать доброе и для себя. Но, молясь за умерших, мы предлагаем пред правосудием Отца небесного крестную жертву Сына Его, всегда сильную и действенную; не ради наших молитв просим мы простить усопших братий наших, а для вечного ходатая и Спасителя нашего. Почему же молитва наша за усопших не может иметь надежд на успех? Потому ли, что за гробом перемена участи невозможна? Сами умершие, конечно, ничего не в состоянии сделать – для себя, так как время подвигов для них кончилось. Но церкви воинствующей на земле даны дары благодати, для неё жив Искупитель с Своею жертвою; и если служитель тайны приносит эту жертву: то за себя ли, или за других, за живых ли или за умерших, приносит он её, – она не может быть бессильною, она всесильна. Еже аще что просите от Отца во имя Мое, то сотворю (Ин.14:13), сказал Сын Божий.

Непонятно, говорят, как действие молитвы может простираться так далеко, из одного мира в другой, из видимого в невидимый? Но столько же непонятно для разума и действие молитвы человека живущего за другого живущего; однако эта молитва несомненно оказывает своё действие. Непонятно и то, как молитва оказывает действие, когда приносится за отсутствующего на море или на суше; однако она оказывает действие. – Непонятно, как молитва наша не остаётся бесплодною, когда испрашиваем для другого духовных благ, – прощения грехов, укрощения страстей, преспеяния души в вере и благочестии. Однако мы верим и по опытам знаем, что эта молитва достигает своей цели. – Две души, каждая с своею свободою, с своим образом мыслей, с своими склонностями, не два ли отдельные мира, тем более что ограждены они телами? Как же молитва одной простирает своё действие на другую? Если допускаем мы, что, не взирая на отдельное существование живых людей, молитва одного за другого не остаётся без действий: то не имеем права отвергать, что невзирая на расстояние мира видимого от невидимого. загробного, – молитва мира земного может оказывать действие своё над миром, отделившимся от земли.

Говорят: где заповедь о молитве за умерших? А мы спрашиваем: где запрещение молиться за умерших? Запрещения такого никто не полагал, ни пророки, ни апостолы, ни Спаситель. Если люди выдумывают от себя такое запрещение: не дерзость ли это преступная? Требуют заповеди о молитве за умерших? Что такое заповедь вообще? Заповедь Божия – то же, что воля Божия, – Значит вопрос о заповеди иначе может быть выражен так: есть ли воля Божия на то, чтобы живые молились за умерших? Или угодна ли Богу молитва за умерших? В таком виде вопрос, очевидно, очень лёгок для решения. Если угодна Богу любовь наша к ближним, в том числе и к усопшим: то угодна Ему и молитва за усопших, как плод чистой любви нашей к ним. Дело ясное! Требуется ли ещё подкрепление вере в благоволение Божие к молитве за умерших? Указывает на то, что нам прямо заповедано молиться за других. Так апостол Иоанн пишет: аще кто узрит брата своего согрешающа грех не к смерти: да просит и даст ему живот, согрешающим не ко смерти. Есть грех к смерти, не о том глаголю, да молится (1Ин.5:16). Видите, апостол повелевает молиться за согрешающих грехами не смертными, не ограничивая молитвы живыми людьми. Видите, он запрещает молиться за некоторых. Но за умерших ли? Нет, – он запрещает молиться за грешника отчаянного и безнадёжного, за грешника – мертвеца по душе, кто бы он ни был, живой ли или умерший. Видите, какой плод обещает он молитве за другого? Да просит, говорит он, и даст ему живот. Молитва даёт жизнь согрешающему не к смерти, кто бы он ни был, живой ли или умерший телом. Таково учение апостольское!

После сего понятно, что если предание В. и Н. завета учит нас молиться за умерших; то оно выражает только мысли Божественного Откровения. – Таким образом сын Сирахов пишет: благодать даяния пред всяким живым да будет и благодать над мертвецом не возбрани (Сир.7:36). Что это значит? Если благодать даяния примем за дар алтаря: то слова – над мертвецом не возбрани – будут значить: принеси жертву за умершего. Если же благодать даяния означает благотворение бедному, то тогда сын Сирахов повелевает: подай милостыню, в память усопшего. – В том и другом случае основная мысль одна и та же и именно та, что живущий может и должен творить полезное для усопшего. Книга Маккавейская говорит об Иуде Маккавее: преподобное и благочестивое помышление име, сотвори моление за умерших, яко да от греха очистятся (2Мак.12:45(46),13). Это благочестивое помышление, это благочестивое дело не было частным делом благочестивого Иуды: предложение принесть жертву за умерших было сделано Иудою начальником народа, сделано в сонме сподвижников его и выполнено всенародно. След. все лучшие современники Иуды, каковы были сподвижники Иуды, вся церковь иудейская того времени признавали молитву за умерших делом святым. Что касается до христианской церкви: то с того самого времени, как образовалось в ней общественное богослужение, т. е. с самых времён апостольских, молитва за умерших была существенною частью сего богослужения. Св. Златоуст пишет: «не напрасно установлено апостолами, при страшных тайнах, творить воспоминание об отошедших, из сей жизни: апостолы знали, что от сего бывает им великая польза» (Толков. Посл. Филип. Бес. 1). Св. Кирилл Иерусалимский уже объяснял в чине литургии моление за усопших. «Потом воспоминаем, говорит он, и о преставившихся отцах и епископах и вообще о всех прежде нас почивших, веруя, что великая будет польза душам, о которых моление возносится тогда, как предлежит святая и страшная жертва. В этом хочу уверить и примером. Ибо знаю, что многие спрашивают: какая польза душе, с грехами ли или без грехов отходящей от мира сего, если понимается она в молитве? Если бы царь послал оскорбивших его в заточение, а ближние их, сплетя венок, принесли бы царю за наказываемых: не сделал ли бы царь облегчения в наказании? Точно так и мы за усопших, хотя они и грешники, приносим Богу молитвы и не венок сплетаем, а приносим Христа, закланного за наши грехи» (Поуч. V, § 9. 10). Вот ещё и соборное правило о том же. Карфагенский собор четвёртого века грозит отлучением всякому, кто стал бы отказываться от приношений за усопших или творил бы их с неохотою (Карфаг. IV, соб. пр. 95).

Слушатели мои! приходите же чаще в храм для поминовения усопших. Вы тем будете творить дело любви, угодное Господу; вы тем будете приносить покой и облегчение душам братий и сестёр ваших. Совершая же дело любви к ближнему, вы и себе будете приобретать необходимое для вечности умножение любви к Господу и ближним, чистый взор на земное и на жизнь за гробом.

Бог живых и мёртвых да славится во всех нас, во веки веков. Аминь.

Дорогие братья и сестры, научимся от Пресвятой Девы Марии терпению и всецелой преданности воле Божией.

Пред нами, братия, жизнь чистая, непорочная, святая, но и многострадальная. Немало небесных радостей ещё на земле восприяло сердце Богоматери, но приобщилась Она и к кресту Божественного Сына Своего, понеся с Ним вместе и многие муки. Через сии страдания, как-бы путём креста, шла и Она к Божественной славе Своей. Длинен ряд сих страданий.

Вот, ещё юная Мария, обручённая Иосифу, по слову Божественному, таинственно носит Младенца во чреве Своём. To замечает праведный Иосиф, и мрачные подозрения закрадываются в сердце его. Преступила закон, мыслит он, обручённая ему Дева, нарушила обет верности. И Св. Мария замечает эти подозрения и, невинная, жестоко страдает, ибо бессильна рассеять их. Что Она скажет? – О возвещённом Ей таинственном зачатии от Духа Святого? – Но какой же смертный может приять сию тайну? Не усилит-ли тем Она ещё больше мрачных подозрений Иосифа? Не покажется-ли как бы прикрывающей вину свою лукавыми измышлениями? Так, самое зачатие Божественного Сына вместе с небесною радостью несёт Святой Деве и тяжкую скорбь земную, как-бы предначиная Её крестное поприще... Вот исполняется возвещённая Господом тайна: у Святой Марии рождается Божественный Младенец. На Своих руках носит Его Богоматерь. И в первые-же дни слышит Она о Нем пророческое слово старца Симеона, возвещающее Ей великую ожидающую Её скорбь через Сего Божественного Сына, – скорбь, которая, как-бы меч, пронзит Ея материнское сердце. И вскоре же скорбные дни наступают. Святой Марии открыто о кознях царя Ирода, задумавшего убить Младенца Иисуса. Кровавая рука изверга простёрта над Младенцем. Меч висит над Его главою. Надо спасать Иисуса. И ночью Иосиф и Мария тайно с Младенцем бегут из своей страны, оставляя за собой целое море крови избитых Иродом Вифлеемских младенцев. Какою мукой и болью отзывалось всё это в сердце Святой Марии! На чужбине, в далеком Египте, среди язычников, скрывается Она с Младенцем Иисусом до смерти Ирода... Сокрыта от нас дальнейшая жизнь Господа Спасителя и Его Пречистой Матери до явления в мир Христа уже в 30-летнем возрасте. Одну лишь подробность за это время сообщает нам св. Евангелие, и то опять о страдании и скорби Богоматери. Святая Мария и Иосиф возвращаются с 12-ти-летним отроком Иисусом из Иерусалима с праздника Пасхи, и вдруг через день пути оказывается – Святая Мария не находит среди возвращающихся Сына Своего – Его нет с ними. С Иосифом спешит Она обратно в Иерусалим. Три дня здесь напрасно ищут они Иисуса... И как страдает Святая Мария! Дорога, ведущая к Иерусалиму, опасна, и многие становились на ней жертвою разбойников. Не наступили-ли, быть может, думала Богоматерь, те страшные дни, о которых вещал Ей старец Симеон. О Своём страдании свидетельствует Сама Пресвятая Мария, когда, через три дня найдя Иисуса в храме, Она обратилась к Нему с единственным, известным нам из Евангелия упрёком: «Чадо, что Ты сделал с нами? вот, отец Твой и Я с великою скорбью искали Тебя» (Лк.2:48). Да, скорбь Ея была невыразимо тяжкой.

Но вот Господь Иисус Христос выступает на общественное служение. Богоматерь – свидетельница Его многочисленных Божественных знамений. Но радость Ея опять омрачается земною скорбью. Клевета и злоба окружают Иисуса. Злословие преследует Его. Строят против Него козни неистовые враги. To могущественные фарисеи и всевластные члены синедриона. Видит Святая Мария, как грозные тучи сбираются над главою Её Божественного Сына, томится Она и ждёт скорби, предречённой Симеоном. Но, вот, наступают последние дни Спасителя. Совершается суд над Иисусом, Он предан поруганию, влачим от судилища к судилищу, оплёван, Его бичуют, к смерти приговаривают... Изнемогающий под тяжестью креста, окровавленный, шествует Он среди целого моря человеческого злобного неистовства на Голгофу, здесь распят и висит среди злодеев. И стояла, повествует св. Евангелист, при кресте Иисусове Матерь Его. Кто может измерить всю глубину сего страдания Святой Марии? Какой язык в состоянии изобразить его? – Были в мире матери-мученицы, вместе с детьми переносившие их пытки и смертные муки, но ни единая из них не испила такой чаши страданий, как Пресвятая Мария. Всю жизнь скорбеть о Сыне Своём, видеть Его муки, крестное распятие Его, чистого, непорочного, святейшего, Сына Человеческого, но и Сына Божия – какая материнская скорбь может сравниться с этим? Пред муками Богоматери должно смолкнуть всякое человеческое слово. Самое воскресение Господа Спасителя из мёртвых – сия величайшая радость Богоматери и всего мира была для Святой Марии не чужда и доли скорби, ибо воскресение разлучило Её на время с возлюбленным Сыном: Ей оставалось ещё положенное время пребывать на земле, жаждущей соединиться с Сыном Своим навеки.

Так всю жизнь страдала Богоматерь. Где-же и в чем почерпала Она силы для несения великого креста Своего? – В Боге, во всецелой покорности Его святой воле. «Я – раба Господня», – ответствовала Она благовествовавшему Ей Гавриилу, – «да будет Мне по слову твоему». И так на всю жизнь вверила Себя Господу.

Дорогие братья и сестры, вверим-же и мы себя благому промыслу Божию. Видит Господь наши страдания, слышит наши молитвы и не оставит нас. Ты-же, Преблагословенная Мати Христа Бога нашего, Заступница рода христианского, моли о нас Божественного Сына Своего Господа нашего Иисуса Христа.

Прот. Евг. Кондратев.