Взгляд на способы, коими, по сказанию мухаммедан, сообщались свыше Мухаммеду откровения

Возлюбленнии! не всякому духу веруйте, но искушайте духи, аще от Бога суть, яко мнози лжепророцы изыдоша в мир. 1Ин.4:1.

Не слушайте словес пророков, иже пророчествуют вам и прельщают вас: видение от сердца своего глаголют, а не от уст Господних. Иер.24:16.

Исступленная преданность мусульман ¹ своему вероучению – исламу основывается на веровании в его Божественное происхождение, на предубеждении, что Сам Господь Бог благоволил открыть людям это учение чрез своего пророка – Мухаммеда.

Уверенность свою в том, что Мухаммеду были небесные откровения, мусульмане основывают на чудном совершенстве корана, на единстве его учения с законом Моисея и Евангелием Иисуса Христа, на чудесах, совершенных Мухаммедом в доказательство, что он посланник Бога; но самые сильные, непререкаемые доказательства того, что ислам есть небесное откровение, мусульманин находит в свидетельстве корана и мусульманского предания о способах, коими сообщены Мухаммеду откровения. В коране Мухаммеда, по мнению его последователей, Бог ясно, прямо указал, каким образом сообщены ему откровения; мусульманское предание в объяснение этих темных, неопределенных, выраженных одними намеками, слов корана об откровениях Мухаммеду, дополняет слова корана обширными легендами о действительности откровений.

Опираясь преимущественно на эти последние доказательства, как самые ясные, фактически мусульманин верит и говорит, что ислам в порядке Божественного откровения, от Адама до Мухаммеда, есть последнее, совершеннейшее откровение, заканчивающее собою все прежние, и есть несомненное Божественное откровение. Связанный предубеждением в Божественное происхождение своего вероучения, мусульманин не хочет разумно испытать, имеет ли его вера в Божественное происхождение ислама твердое основание, есть ли в положении, на которое она опирается, достоинство очевидной непререкаемой истины.²

Имея в виду обнаружить ошибочность взгляда мусульман на вероучение Мухаммеда, мы останавливаем внимание последователя Мухаммеда на вопросе: мог ли Мухаммед получить откровения от Бога теми способами, какие указываются в коране и которые еще подробнее высказаны в предании?

При всей очевидной для непредубежденного мыслителя нелепости способов сообщения Мухаммеду откровений, рассмотреть их надлежащим образом и показать их нелепость – дело почти и новое и по некоторым отношениям трудное.

Обличавшие лжеучение мусульманское, или оставляли без внимания эти способы сообщения Мухаммеду откровений, или упоминали об них мимоходом, в немногих словах, ограничиваясь замечаниями в роде следующих: «такие небылицы рассказывал Мухаммед для поддержания своего пророческого авторитета»; рассказы о ночном путешествии Мухаммеда на небеса, оканчивают отзывом: «подобные нелепости сами себя обличают, и по своей явной неправдоподобности не заслуживают опровержения», – мусульманина не убедят подобные восклицания, высказываемые без доказательств, не ослабят его веры в откровения Мухаммеду.

Вопрос о действительности откровений ему занимает важное место в системе мусульманского вероучения, служит главною, даже можно сказать, единственною опорою их преданности исламу. Потому, чтобы убедить мусульманина в ложности исповедуемой им религии, требуется основательно доказать, что Мухаммед не мог получить небесных откровений теми способами, о каких говорит коран и предание. Для этой цели факты и свидетельства в подтверждение своих мыслей мы будем выводить из рассказов мусульманских писателей, которые будут иметь больше значения для мусульман, и будут убедительнее для него, чем свидетельства христианских писателей.

Трудность показать недействительность способов, коими будто сообщалось свыше Мухаммеду откровение, увеличивается от того, что Мухаммед эти способы в общих чертах своих старался сблизить с истинными откровениями. Но, конечно, ложь как ни старается прикрыть себя покровом истины, во внутреннем составе своем не имеет стройности, силы, самостоятельности, что свойственно только истине. Из поверхностного сходства их с истинными откровениями еще не следует, чтобы ложь первых нельзя было доказывать из них самих: подложная, фальшивая монета по своей форме и общим чертам подобна истинной, но частности обличают её поддельность при сравнении её с истинною монетою.

Рассказы корана и мусульманского предания о способах сообщения Мухаммеду откровений, рассматриваемые в связи с окружающими их обстоятельствами, покажут нам, что они только чистый вымысел Мухаммеда; как ни старался он придать своему учению признаки истинно-откровенного учения, дело само себя обличает, и по отношению к Мухаммеду в этом случае вполне удобоприложимы слова св. Писания: солга неправда себе.³

По единогласному свидетельству мусульман, небесные откровения ниспосланы были Мухаммеду тремя способами, из них первый: явление Архангела Гавриила Мухаммеду на горе Хара, или призвание Мухаммеда к пророческому служению;⁴ второй – постоянное, в продолжение 23-х лет жизни Мухаммеда, явление к нему Архангела с откровениями; третий: ночное путешествие Мухаммеда на небеса для непосредственного собеседования с Богом. Указание на каждый из этих способов откровения мусульмане находят в коране, дополняя слова его рассказами из предания.

а) На призвание Мухаммеда к пророческому служению, по общему согласию мусульманских толковников, коран указывает в следующих местах: К96:1–5 говорится: «Читай во имя Господа твоего, который сотворил мир, который сотворил человека из сгустившейся крови! Читай! Всещедрый Господь твой научил употреблению пера, научил человека тому, чего он не знал».⁵ Другое место, указывающее на призвание Мухаммеда к пророческой должности, находится в К74:1–6 «О ты, закрывший себя! встань и проповедуй, возвеличь Господа твоего, очисть одежды и удаляйся идолопоклонства».⁶ Прочитав эти слова корана, мы не поймем, кому и кем они сказаны. Но толкователи корана и знатоки мусульманского предания, в объяснение этих мест говорят, что Архангел Гавриил, в первый раз явившись Мухаммеду, этими словами начал с ним беседу свою и открыл ему волю Божию об избрании его в пророка и проповедника ислама. Джелаль-эд-дин в своем толковании на коран говорит, что первая часть 96 гл. до конца 5 стиха была прежде всего открыта Мухаммеду в пещере горы Хара.⁷ Абульфеда в жизнеописании Мухаммеда рассказывает: «в год своей миссии, на 40-м году своей жизни, в месяц рамазан, Мухаммед удалился на гору Хара (в 3-х милях от Мекки) со всем своим семейством. В ту ночь,⁸ в которую Бог избрал его своим пророком, Гавриил, да будет над ним мир, пришел к нему и сказал: «Читай! Читай! – Как я буду читать, сказал Мухаммед, – Читай во имя Господа твоего, Который создал человека из сгущенной крови: Читай! достопокланяемый Господь твой научил человека употреблению пера; Он же научил людей тому, чего они не знали.» Пророк, прочитавши эти слова, пошел на средину горы и услышал с неба голос, который говорил: о Мухаммед! ты пророк Божий, а я Гавриил! Мухаммед остановился на месте и смотрел на Гавриила до той минуты, когда тот исчез, оттуда он возвратился к Хадидже и рассказал ей все, что видел.

«Радуйся, – сказала она: – клянусь тем, Который держит душу Хадиджы в своих руках; я верю, что ты будешь пророк нашего народа.» Потом Хадиджа отыскала Вараку, своего двоюродного брата, которому рассказала все, что слышала от Мухаммеда. «Боже Святый! – вскричал Варака, – клянусь тем, который держит в руках своих душу Вараки, если ты сказала мне правду, Хадиджа, это Гавриил, тот, который ходил некогда к Моисею, сыну Имрама, явился твоему супругу, и без сомнения он будет пророком нашего народа.» Хадиджа возвратилась от него тотчас к пророку Божию и передала ему слова Вараки. Наконец, когда кончилось время уединения, пророк возвратился с горы в город, сделал семь обходов около Каабы и вошел в свое жилище.

Абульфеда, сказав о призвании Мухаммеда к пророческой должности, непосредственно присовокупляет: «с этого времени Божественные откровения беспрерывно стали посещать Мухаммеда, и решимость его возвещать их другим была так непреклонна, что ни какая сила в целом мире не могла поколебать её.»⁹ Рассказ Измаила- ибн-Алия, сходный во многом с рассказов Абульфеды, представляет новые черты. Но его словам, когда Мухаммеда отказался читать то, что велел ему ангел, тогда последний поверг его на землю и сделал ему большие неприятности и только троекратным принуждением заставил его читать. После видения ангела, Мухаммед в великом страхе приходит к Хадидже, приказывает прикрыть себя одеждами, видит в этом событии что-то недоброе для себя; но Хадиджа успокаивает его, представляя, что он превосходит благочестием и верою всех смертных и ничего не должен страшиться. Хадиджа приводит Мухаммеда к Вараке, слепому от старости, который прежде был идолопоклонником, а в это время христианином. Варака предсказывает Мухаммеду, что он будет пророком своего отечества, но изгонится из него своими согражданами.

По возвращении из уединения, после своего призвания, Мухаммед долго не видит ангела, от чего предается сильной печали, удаляется в горы и покушается низвергнуть себя со стремнины, но Гавриил удерживает его от этого покушения представлением, что он посланник Божий, и только после продолжительных уговоров заставляет Мухаммеда поверить себе, заставляет удалиться с горы. На пути в Мекку все камни, деревья и растения поздравляют Мухаммеда с пророческим званием. Мусульманский писатель сочинения: «Признаки руководства по прямому пути,» не определяя точно времени призвания Мухаммеда к пророческой должности, только замечает, что Мухаммед с 37 года своей жизни, когда бывал при стаде дяди своего Абу-Талиба, видел неоднократно ангела, которой поздравлял его с достоинством посланника Божия. Однажды Мухаммед спросил его, кто он таков? ангел назвал себя Гавриилом, посланным от Бога, возвестить ему Божественное посланничество. По словам мусульманского писателя Алия-ибн-Ибрагима, Мухаммед на 40-м году своей жизни принял от Гавриила следующие слова Алкорана: «очевидно предписывается тебе удаляться от всякого идолослужения»; потом взошел на камень и начал проповедовать жителям Мекки, что Бог Един, а Мухаммед посланник Божий.

Таким образом приведенные нами мусульманские писатели призвание Мухаммеда к пророческой должности передают нам в различных противоположных чертах, и каждый из них основывает свой рассказ, по собственным словам, на несомненном предании, со слов самого Мухаммеда.

б) В продолжении 23-летнего пророческого служения Мухаммеда, Архангел Гавриил передавал ему все, чему он учил других. На это указывает коран во многих местах; мы приведём здесь более ясные из них, присоединив к сему рассказы, коими мусульманское предание дополняет эти места корана: «Гавриил по повелению Божию низвел его (Коран) на твое сердце, в подтверждение того, что прежде было открыто, для руководства и благовестия верным.»¹⁰ «Когда мы в замен одного стиха (Корана) даем другой, они говорят: ты выдумщик их. Нет: большая часть из этих людей ничего не разумеют. Скажи: дух святый по истине приносит его от Господа твоего для утверждения верующих, в наставление и благовестие мусульманам,»¹¹ Далее говорится: «Действительно мы ниспослали его (Коран) и действительно он снизшел, и тебя, Мухаммед, мы дослали только благовестником и возвестителем угроз. Мы по частям открываем коран, чтобы ты читал его людям с отдохновением. Действительно он наше откровение.»¹² «Клянусь звездами скрывающимися и планетами закатывающимися, клянусь ночью, когда она темнеет, зарею, когда она яснеет, что коран есть слово посланника достоуважаемого, одаренного силою пред владыкою трона; (посланника) крепкого, послушного, верного, и что ваш согражданин не одержим бесом, он видел его на ясном горизонте небесном, и не сомневался в тайнах откровений этих. Слова эти не суть слова сатаны, пораженного каменьями.»¹³ «Не ворочай языка своего, чтобы скорее прочитать коран, потому что наше дело собирать его и читать; а когда читаем его тебе, следуй за его чтением: после того наше дело изъяснить его тебе.»¹⁴

Джедаль-эд-дин, так объясняет эти слова корана: «Когда надобно будет тебе (Мухаммед) читать коран (слова корана, от лица Аллаха), ты не ворочай языка твоего прежде, чем кончит это чтение Гавриил; не торопись в этом деле, чтобы он не удалился от тебя. Ибо наше дело слагать его в твоем сердце и научать тебя произносить его языком твоим; потому, когда мы читаем его чрез Гавриила, ты следуй его чтению, вслушиваясь в его чтение. Пророк Божий, исполняя слова сии, прежде выслушивал Гавриила, а после уже сам читал.»

Предание говорит, что ангел сносил Мухаммеду откровения по частям, по одной главе, по одному даже стиху, и сносил всегда то, что нужно было Мухаммеду по обстоятельствам его жизни: все толковники мусульманские согласно утверждают, что каждая глава из корана открыта была по поводу какого-нибудь обстоятельства из жизни Мухаммеда. Ангел являлся к Мухаммеду с откровениями иногда невидимо для самого Мухаммеда, иногда видимо, как для него самого, так и для других лиц, его окружавших. Видимо являлся Ангел Мухаммеду в обыкновенном человеческом образе и по большей части в образе Дахии-эль- Келеби, одного из друзей (асхабов) Мухаммеда; иногда в образе неизвестного человека, в котором сам только Мухаммед узнавал небесного посетителя. Вот один из рассказов о явлении Архангела Гавриила Мухаммеду, переданный Тадж-уд-дином:¹⁵ «Великий Гавриил по временам, оставляя дерево лотос, составляющее предел мироздания, входил в рукав одежды Мухаммеда и приносил ему тайны откровения. Бог это совершал так, что не уменьшал величины Гавриила и не увеличивал рукава у одежды пророка, тогда как у Гавриила пять сот крыльев и пространство каждого из них есть пространство пятисотлетнего пути. Говорят, что Гавриил, принося к пророку откровения, не всегда являлся в своем образе, но по большей части в образе Дахии-эль-Келеби». Рейские богословы утверждают, что пророк в свою жизнь только один раз видел Гавриила в настоящем, естественном его образе. В Багавиевом толковании на коран рассказывается: «однажды пророк сказал Гавриилу: друг мой! покажи мне настоящий, истинный твой образ! Гавриил отвечал: Мухаммед! Ты не можешь этого стерпеть. Пророк говорит: нет, хочу видеть! Гавриил сказал: поди на мединское кладбище Бекий; в какой-либо день там я покажу тебе мой образ, в котором сотворил меня Вышний».

Получив это обещание, пророк в один день пришел на кладбище Бекий; там он увидел Гавриила в его естественном образе: Архангел крыльями своими закрыл все небо. Пророк, изумленный видением, без чувства упал на землю. Чрез несколько времени он опамятовался, а Гавриил, переменив образ, принял вид Дахии-эль-Келеби.»

Из многих рассказов о явлении Гавриила Мухаммеду в образе неизвестных лиц приводим следующий: «в один день Мухаммед беседовал с своими друзьями: в беседу их явился Гавриил; лице у него было белое, волосы черные; он был одет в белую одежду. Никто не знал, кто был этот посетитель. Преклонив колена к коленам пророка и положив на них свои руки, он спросил: Мухаммед, в чем состоит вера? пророк отвечал: в том, чтобы веровать в Бога Вышнего, ангелов Его, в книги откровения, в пророков, в день всеобщего воскресения, также чтобы знать, что добро и зло в мире от вседействия Божия и что по смерти будет воскресение. Неизвестный посетитель сказал: истину говорит, Мухаммед; и еще спросил: в чем состоит ислам (преданность Богу, мусульманская деятельность)? Пророк сказал: ислам состоит в исповедании, что нет Бога, кроме истинного Аллаха, что Мухаммед посланник Аллаха; также в совершении молитвы, в подаянии милостыни, в посте во время месяца рамазана и в хождении, если достанет сил, на поклонение в Каабу. Тот человек сказал: истину говоришь Мухаммед, и далее спросил: в чем состоит благочестие? Пророк отвечал: в сознании вездеприсутствия Божия, или по крайней мере в том, чтобы знать и говорить: Всевышний Господь видит меня. Неизвестный сказал: истину говоришь. Сказав последние слова, он скрылся от лица пророка. Пророк, обратившись к Омару, спросил: знаешь ли, Омар, кто теперь приходил сюда. Омар отвечал: это знает Господь и знает посланник Господа. Пророк сказал: это был Гавриил; он приходил дать вам наставление в вере.»

Когда Архангел невидимо для других являлся Мухаммеду для сообщения откровений, его приход сопровождался для Мухаммеда странными последствиями. Мухаммед, по рассказу его последователей, приходил в ужасное положение. Инсан-эль-Уйюн приводит предание, основывающееся на словах жены Мухаммеда – Аиши, которое говорит: «пророк находился в необыкновенно затруднительном положении, как скоро являлся ему Ангел: при самом сильном холоде со лба его струился пот, его глаза делались красными, и по временам он мычал, как молодой верблюд».

Зейд-ибн-Сабит рассказывает: «когда были откровения пророку, он находился в очень затруднительном положении; однажды в такое время его нога упала на мою ногу и, клянусь Богом, что не будет ни у кого такой тяжелой ноги, как у посланника Божия». Иногда ему было сообщаемо откровение в то время, когда он сидел на своем верблюде: тогда верблюд дрожал так, что думали, что он сейчас умрет и он обыкновенно падал на колени». «Когда пророк получал откровения, думали, что душа из него выходит, тогда он впадал в некоторый род обморока и озирался, как пьяный». В собрании преданий Муслима Абу-Гурейра рассказывает: «когда откровение нисходило к Мухаммеду, никто из нас не смел поднять на него своих глаз; он делался злым, если на него смотрели; его лице покрывалось пеною, его глаза закрывались и несколько раз он мычал, как верблюд.»¹⁶

с) О путешествии Мухаммеда по семи небесам коран, по словам его толкователей, говорит в 2-х местах. Первое место, служащее основанием веры в ночное путешествие, находится в словах в суре 17 «Хвала тому, который во время одной ночи перенес своего раба из священного храма в отдаленный храм, которого окрестности мы благословили, чтобы показать ему наши чудеса».¹⁷ Второе указание на восхождение Мухаммеда на небеса заключается в суре 53: «Он видел его в другой раз при лотосе, составляющем границу мира, при райском селении, когда лотос покрыт был тем, что его покрывало. Его очи не отвратились и не обманули его; действительно он видел некоторые величайшие чудеса Господа своего».¹⁸ По единогласному свидетельству мусульманских толковников здесь речь идет о ночном путешествии Мухаммеда по небесам.

Вот что рассказывает предание об этом путешествии. В двенадцатый год Мухаммедова пророческого служения, ночью, когда он лежал с Аишею, любимейшею из всех своих жен, он слышит у двери стук; отворивши двери, он увидел Ангела Гавриила, у которого было 70 пар крыльев, распростертых по бокам его, белее снега и чище хрусталя.¹⁹ Яхъя-ибн-Салям и Мухаммед-ибн-Абдалла и Джелаль-эд-дин²⁰ так заставляют Мухаммеда рассказывать свое путешествие по небесам: «Когда я, посланник Божий, находился около меккского храма (Каабы), пришел ко мне некто, который рассек мою грудь под горлом, вынул мое сердце, обмыл его водою из источника зам-зам и положил на прежнее место. У Гавриила золотые кудри небрежно рассыпались по плечам, высокое чело его выражало божественное веселие, золотая диадема его со словами: «нет Бога, кроме истинного Бога», украшала его голову. Мантия его казалась сотканною из золота и жемчугов, облако носилось над ним и придавало ему чудный вид. «Восстань, спящий, и следуй за мной к престолу Божию», сказал ему Гавриил, «встань и надень мантию».

В это время молния пронеслась по небесному своду и разразилась на земле; явился Эль-борак, который сиял подобно солнцу; тело его состояло из алмазов и драгоценных камней, грива блистала белизной, как жемчугом, уши изумрудные и сверкающие глаза, как два яхонта. Эль-борак влек за собою огненный хвост, как хвост кометы, имел лице прекрасной девы. Он разумел слова и только не отвечал. Два крыла веяли по бокам его, благоухание дымилось из ноздрей, прекрасная узда из изумрудов и яхонта небрежно лежала на хребте его. Удивленный таким видом Мухаммед протянул руку удостовериться, не мечта ли это. Но Эль-борак фыркал, становился на дыбы. В эту минуту Гавриил положил крепкую руку свою на спину животного и сказал: Эль-борак! ужели ты не согласен носить друга Божия, венец пророков? Конь согнулся, пророк сел на него, и он быстрее молнии понес его к Иерусалиму.

По другим, – Мухаммед не вдруг сел на Эль-борака; когда Мухаммед хотел сесть на Эль-борака, он обращался в бегство. Когда же Мухаммед сказал ему: «стой смирно! я, Мухаммед, хочу на тебя сесть»; Эль-борак спросил его: «кто тебя послал сесть на меня»? он отвечал: «Гавриил». Тогда животное сказало: «Не позволю сесть на себя, если прежде не помолится обо мне Богу». Мухаммед помолился за него Богу и уже беспрепятственно сел на него. Когда Мухаммед ехал ко храму Иерусалимскому, то услышал голос, с правой стороны, три раза повторенный: «Мухаммед остановись на несколько времени, прошу тебя». Но я продолжал путь, говорит Мухаммед; тот же голос услышал я с левой стороны пути и об нем не позаботился. Потом я видел жену прекраснейшую, блиставшую украшениями; она простирала ко мне объятия: я не отвечал ей ничего и нисколько не помышлял об ней. Когда я прибыл ко храму Иерусалимскому, то привязал Эль-борака к кольцу, к которому привязывали его пророки. Войдя во храм, я помолился в нем, дважды поклонившись в землю. Когда я вышел из храма, Гавриил принес мне сосуд вина и сосуд молока; я взял сосуд молока. Гавриил похвалил меня за это и изъяснил мне, что голос, слышанный с правой стороны мною был призывом к Иудейству, которому если бы я последовал, то народ мой сделался бы иудействующим, а голос с левой стороны был побуждением к христианству, которому если бы я последовал, то народ мой держался бы христианства. Звавшая тебя женщина, сказал мне Гавриил, есть мир, которому ты предался бы, если бы кинулся в объятия этой женщины». Во храме явились к Мухаммеду все пророки и святые, уже умершие, чтоб поздравить его, и сопровождая его в великий притвор, просили у него за себя молитв и потом удалились. Вышедши из храма с Гавриилом, Мухаммед нашел лестницу из света, для них приготовленную, по которой они и пошли, оставивши до своего возвращения Эль-борака привязанным к тому самому камню, или столбу, к которому прежде привязывали его пророки.

После сего Мухаммед и Гавриил пришли к прекраснейшему из всех, месту, где просидев немного, взошли на первое небо, небо луны. Гавриил постучался в дверь; его спросили, кто он; он сказал: я Гавриил, а кто с тобой? спросили его; он отвечал: Мухаммед. Небожители спросили: ужели он сделан пророком? Да, отвечал Гавриил. Благословен и счастлив приход твой (т. е. добро пожаловать), сказали на это небожители и отворили им двери. (Эти переговоры повторяются пред дверьми каждого неба). Когда они вошли на небо, им на встречу шел седой старец. Мухаммед спросил Гавриила: кто это? Тот отвечал: это твой праотец Адам. Тогда Адам облобызал Мухаммеда и ласково разговаривал с ним. И вот души понеслись к нему: когда проходила мимо его душа верная, он говорил: добрый дух, и запах добрый; когда проходила мимо его душа неверная, он говорил: злой дух, и запах злой. Потом Мухаммед увидел души, обложенные гнилою плотью, о которых он узнал от Гавриила, что это были любодеи и развратные. Это небо состояло из дыма и тонкого эфира. Между Ангелами, здесь находящимися, особенно отличались три великие ангела: Михаил, владыка вод, неба и земли; Азраил, мститель преступлений, пороков, наказующий смертных мучениями и землетрясением, ангел Асмаил, страж небес; войско последнего состояло из 70 тыс. ангелов, из коих каждый имел у себя войска по 70 тыс. На этом небе Мухаммед увидел звезды, величиною с гору Нохо, повешенные на золотых цепях; ангелы охраняли это небо от демонов, не допуская их узнавать тайны неба. На этом же небе были ангелы, из которых у одних был образ человеческий, у других птичий, а у третьих образ зверей. В числе имеющих образ птичий Мухаммед увидел петуха, который был бел, как снег, и так велик, что стоя на первом небе, головою касался, по одним, второго неба, а по другим, седьмого неба и престола Божия; крылья его были покрыты карбункулом и жемчугом; одно крыло доставало до востока, другое до запада. Петух этот был главнейший ангел петухов, который к рабу, поющему ежеутренне святой гимн, присовокупляет и свой голос, столь громкий, что его слышат все живущие на небе, и на земле, исключая людей и гениев. Пред последним днем суда Бог велит ему опустить крылья и более не петь, что будет знаком приближения сего дня для всех живущих на небесах и на земле, кроме людей и гениев; они, не слыша его пения, не могут заметить и его молчания.

На втором небе, после таких же переговоров, как и на первом, спросили Гавриила: ужели Мухаммеду послан дар пророчества? Гавриил отвечал утвердительно. Это небо отстояло на 500 лет пути от первого; пространство ото было наполнено цветом яркого стекла; врата неба были из бронзы и отворены, а по другим заперты; второе небо состояло из чистого золота; на нем Мухаммед встретил двух сыновей от сестер: Иоанна и Иисуса, которые поздравляли его и ласково беседовали с ним. Здесь же он встретил Ноя, который препоручил себя его молитвам.

На третьем небе Мухаммед нашел Иосифа, который имел изящнейшую красоту, поздравил его и ласково беседовал с ним. Это небо состояло из драгоценных камней; врата его были из алмазов; здесь между бесчисленными ангелами. Мухаммед увидел одного, величина которого была так громадна, что расстояние между двумя глазами было на 70 тысяч дней земной езды, вышина его 14 тысяч лет пути. Ангел этот имел пред собою большой стол, на котором непрестанно писал и стирал. Гавриил изъяснил Мухаммеду, что это был ангел смерти, который пишет имена родившихся, исчисляет их дни, и когда они исполняют предопределенное число, стирает их имена и они умирают. Мухаммед шептал: «и так вот убийца живущих, истребитель предметов, любезных моему сердцу.» «Я выполнял приказание Великого, – возгласил ангел, и слова его повторились эхом, подобно громам небесным, – я сбираю с древа жизни перезрелые плоды.»

На четвертом небе они нашли Эдриса (Еноха), который вышел им на встречу. Это небо состояло из изумруда, а по другим из чистого серебра. Здесь был ангел, который горько плакал, по изъяснению Гавриила, о грехах человеческих, и о погибели, которую люди навлекли на себя ими. По другим сказаниям здесь Мухаммед вместо Эпоха встретился с Иосифом, а по другим с Адамом.

На пятом небе нашли Аарона, который в это время имел ту особенность, что половина его бороды была чрезвычайно бела, а другая половина черна. Это небо состояло из бриллиантов, по другим из чистого золота; петли и вереи ворот его были золотые; над ними сияла надпись: «Аллах един и Мухаммед пророк его.» Эти слова облегчили сердце Мухаммеда. По сказаниям других, он здесь встретился не с Аароном, а с Моисеем; иные говорят, что он здесь ничего не видал, кроме зияющей пропасти шипящего пламени, которое клубилось в неизмеримой глубине её; все пространство казалось текущею огненною рекою: на престоле сидело видение злобного, отвратительного вида, искры сыпались из глаз его; в правой руке оно держало огненное копье, вокруг него пресмыкались гады; голос осужденных на мучения в сем месте, казалось, услаждал слух его. Холодный пот выступил на челе Мухаммеда; он спросил Гавриила: кто этот дух? Это Иблис, отвечал тот; его наказания будут еще мучительнее в будущем веке.

С пятого неба Мухаммед и Гавриил перенеслись на шестое. Это небо состояло из карбункула, а по сказаниям других, из кристалла. На этом небе Мухаммед встретился с Моисеем, который поздравил его, назвал своим братом и сказал: сыны Израилевы признавали честнейшим из всех созданий меня, но ты честнее меня пред Богом. По сказаниям других на этом небе Мухаммед, вместо Моисея, встретил Иоанна Крестителя. Великий дух занимал средину этого неба; его окружали другие ангелы, хранители земли и небес; здесь смешаны все стихии и пока мир существует, небо это сохранит свой вид, но в день всеобщего разрушения изменится.

Наконец Мухаммед и Гавриил прибыли на седьмое небо: оно состояло из божественного света, который окружил Мухаммеда. Они нашли здесь Авраама, живущего в доме, в который ежедневно входят, для постоянного жилища в нем, 70 тысяч ангелов. Авраам поздравил Мухаммеда и ласково беседовал с ним. Около Авраама был народ многочисленный: одна часть его была в белых одеждах, а другая в одеждах медного цвета. Но они были все вместе смешаны. И Мухаммед узнал, что это те, которые смешали добрые дела с худыми. Место это было жилищем Мухаммеда и его парода. По сказаниям других здесь Мухаммед увидел вместо Авраама Иисуса Христа, который просил за себя помолиться Богу.²¹ Потом они пришли к дереву лотосу (сидрятуль-мунтаги), которое было красивейшим из всех, сотворенных Богом вещей; один лист этого дерева мог бы всех покрыть; на каждом листе его сидело по ангелу. Под этим деревом протекал источник (сальсабиль), из которого вытекают два ручья – Рогмат и Кевсер.

Мухаммед омылся в Рогмате и ему отпущены были все грехи, как прошедшие, так и будущие. Потом вошедши в источник Кевсер и переплыв его, достиг рая, где были птицы, похожие на персидских верблюдов. Разнообразны рассказы о том, что Мухаммед видел в раю. Источник Кевсер простирался в длину и ширину на 70 тысяч дней пути; его воды сладки и достаточны для такого числа людей, какое будет число верных на небе. Тут были отроки и отроковицы, назначенные мусульманам, и такие прекраснейшие, что если бы одно из этих лиц появилось на небе во время ночи, то осветило бы весь мир светлее солнца, и если бы одно из них плюнуло в море, то соленые и горькие воды его переменились бы в сладкие и приятные. Мухаммед, по рассказу одного мусульманского писателя, на этом небе видел сонм ангелов, из коих каждый был больше тысячи миров; каждый имел войска 70 тысяч ангелов, из коих каждый имел 70 тысяч голов, в каждой голове было 70 тысяч уст, в коих по 70 тысяч языков, хвалящих Бога на 70 тысяч наречиях. В раю Мухаммед увидел отроковицу, у которой спросил: кому ты уготована, отроковица? Она отвечала: Зейду-ибн-Харесу.

Потом он увидел огонь геенский и наказания, которым не могли противостоять ни камень, ни железо. Потом возвратился я (так заставляют рассказывать Мухаммеда его последователи) к дереву лотосу, далее которого нельзя было идти. И открыл в нем по повелению Божию то, что открыл, и по каждой ветви его восходил ангел и Бог поддерживал его своими руками. Тогда сам Бог повелел мне совершать 50 молитв на каждый день; когда я возвратился к Моисею, он сказал мне: что учредил тебе Господь твой? 50 молитв на каждый день и ночь дал мне, сказал я. Тогда Моисей сказал мне: воротись к Господу твоему и проси Его уменьшить их, ибо не может исполнить их народ твой; я уже испытал это на сынах израилевых. Я воротился к Господу моему и сказал: Господи! уменьши молитвы народу моему, он не может исполнять их, и Господь уменьшил на 5 молитв. Когда я возвратился к Моисею, он спросил у меня: что учредил для тебя Господь твой? я отвечал: уменьшил на пять молитв. Иди, сказал он, к Господу твоему, и умоляй Его еще уменьшить их, ибо не может и сего исполнить народ твой. Я возвратился к Господу, который уменьшил еще пять молитв.

Я не переставал ходить и возвращаться от Моисея к Богу, пока не сказал мае Бог: «Мухаммед! не хочу более отменять того, что определил, ибо мои законы неизменны. Пять молитв предписываются тебе каждый день и ночь, чтобы каждая из них равнялась десяти молитвам так, чтобы в целости и было 50 молитв.» Я возвратился к Моисею и рассказал ему эта; он сказал мне: возвратись к Господу твоему и умоляй Его, чтобы Он уменьшил и это число. Но посланник Божий сказал: стыдно мне опять возвращаться к Нему; узнай величие, славу и доброту Господа моего. После этого Мухаммед с Гавриилом опять отправился к Иерусалиму.

Относительно этого рассказа существуют прибавления и разности. Гавриил, приведши Мухаммеда на седьмое небо, отказался далее следовать с Мухаммедом и велел ему одному совершать путь до престола Божия. Он совершил его с великим трудом, переходя чрез воды и снег; наконец услышал голос: «Мухаммед! поклонись твоему Создателю.» Восходя далее, он увидел такой свет, которого не могли снести глаза его. Здесь было жилище Всевышнего. На правой стороне его было написано арабскими буквами имя Божие и имя Мухаммеда. Сидя на престоле своем, Бог имел пред лицом 70 покровов из различных тканей. Бог дружески беседовал с Мухаммедом, дал ему многие преимущества и отличия пред другими людьми, между прочим то, что он будет обладать знанием языков и добыча, приобретенная войною, должна принадлежать ему одному. Хоры Ангелов с Херувимами наполняли пространство седьмого неба и сопровождали Мухаммеда до Азрафаила, пред глазами коего лежала золотая доска, на которой он записывал деяния людей. Престолоносец Божий рассеял туман, и очам Мухаммеда представились четыре реки. Раздался трубный звук, и духи пали на колена: ибо поколебались, и громовой голос воскликнул: «Ангелы! Поднимите завесу тайны пред Мухаммедом.» Облако рассеялось, и престол Божий в неизреченном свете открылся Мухаммеду; вдруг раздался голос: «Избранный! Приближайся к святому Владыке!» Невидимая сила подняла Мухаммеда и приблизила к облаку, и он стоял пред Творцом своим, которого он видел только очами духовными, а по другим, телесными. Творец прикоснулся к нему, и Мухаммед очистился от всех своих грехов. Возвратившись назад, Мухаммед нашел Гавриила, который повел его чрез все семь небес тем же путем, которым вел туда, посадил на Эль-борака, который привез его обратно в Мекку.

Веру в восхождение Мухаммеда на небо мусульмане ставят необходимым условием своего правоверия, и, считая неверными (кафирами) отвергающих этот догмат их вероучения, утверждают действительность восхождения на небо Мухаммеда частью доказательствами из разума, частью историческими обстоятельствами этого, мнимого по существу, но по мнению их несомненного, события. Пространство семи небес, которое перейти по обыкновенным законам природы нельзя в продолжение многих тысячелетий, и переход по нему в несколько секунд, или минут, так что постель, с которой Мухаммед отправился в это путешествие, не успела простыть до его возвращения, опрокинутый им при уходе кувшин с водою не успел докончить своего падения на землю и пролить из себя воду, эти две несовместности одного события, неизмеримость места и непостижимая быстрота перехода по нему – изумляли самих мусульман, но они соглашают это тем, что Бог всемогущ: «для Бога нет трудного и Он в одно мгновение мог показать Мухаммеду весь мир. Бог всесилен; к нам не должно говорить: для чего это так сделано, почему это так не сделано.» Мусульмане выставляют фактическим доказательством Мухаммедова путешествия на небо свидетельство посторонних лиц. Мухаммед на обратном пути из Иерусалима к Мекке, проезжал мимо каравана купцов, едущих в тот же город, потребовал у них воды для пития себе, и по прибытии в город сказал о скором приезде каравана. На следующий день прибывшие туда путники эти подтвердили свидетельством своим истину путешествия Мухаммеда.

Из одного описания способов, которыми будто сообщались свыше Мухаммеду откровения, видна уже отчасти их несбыточность. Есть рассказы, которые безотчетно, без полного сознания их вымысла, мы прямо считаем невозможными. Таковы же рассказы и о способах сообщения Мухаммеду откровений. Всякий, имеющий правильное понятие о Боге, поймет очень скоро, что способы откровений, о которых говорят мусульмане, имеют в себе много такого, что отзывается вовсе не божественным, хотя бы даже и не мог дать себе полного отчета, не мог вполне уяснить себе, в чем именно состоит то, почему он не можете признать их за действительные способы.

Но чтобы это бессознательное чувство недействительности способов было сознательное и отчетливое, чтобы всякий мог видеть, почему они не могут быть приняты за действительные, нужно показать твердые оснований, почему они не могут быть признаны тем, за что выдают их мусульмане.

Не все, что выдается за Божественное и богооткровенное, без всякого прекословия должно быть признаваемо таковым; очевидно, должны быть признаки для различения истинно Божественного от ложно выдаваемого за Божественное, должны быть признаки, по которым можно судить о том, могут ли бывшие Мухаммеду откровения, выдаваемые его последователями за Божественный, быть признаны таковыми на самом деле. Так как предмет нашего рассуждения состоит в том, чтобы рассмотреть только историческую достоверность откровений Мухаммеду, определить, были ли на самом деле, или могли ли быть откровения Мухаммеду так, как говорят о их действительности его последователи; то мы здесь из всех начал, по которым распознаются истинные откровения от ложных, возьмем только те, которые имеют прямое отношение к определению, т. е. утверждению или отрицанию способов откровений Мухаммеду.

Достоверность откровений Мухаммеду, действительность или несбыточность их, мы можем выводить с одной стороны из общих понятий о Боге, с другой – из общих законов исторического познания об откровении, имея в примере характер действительно бывшего и достоверно узнанного откровения.

По требованию общих основных понятий наших о Боге, образы или способы небесных откровений должны быть:

а) достойны Бога; в них не должно быть ничего такого, что было бы несогласно с свойствами Божиими, с Его бесконечными совершенствами, что унижало бы Его в Его действиях и распоряжениях. Бог, как всемогущий и бесконечно премудрый, без сомнения, может сообщать свои откровения, объявлять свою волю людям разнообразными способами. Его действий нельзя ограничивать известною мерою, Ему нельзя полагать границ в избрании средств к достижению известных целей. Но Господь Бог имеет сам в себе закон, по которому Его деятельность проявляется в согласии с совершенствами существа Божия, по которому Его всемогущество, Его всевластие действуют всегда в высочайшей степени свято и премудро, а не по какому-нибудь не рассудительному самовластному произволу. Все действия Его, к чему бы они ни относились и чего бы ни касались, как действия бесконечно-премудрого и благого, всегда бывают достойны Его Самого.

б) Сообразны с целью, для которой дается людям откровение. И человек благоразумный, предполагая какую-либо цель для деятельности, всегда по мере своих сил и возможности, избирает средства вполне достаточные для достижения цели; тем более это должно сказать о Боге, Существе бесконечно премудром и всемогущем. По общим законам исторического познания об откровении – действительность откровений должна свидетельствоваться определенно и точно; потому свидетельство об откровении со стороны принявшего Его должно быть прямо, однообразно; если известия об откровении будут передаваться его последователями, то не должны заключать в себе противоречий, которые касаются не сторонних каких-либо подробностей, а существа дела.²²

Прилагая к этим началам все три описанные нами способа сообщения Мухаммеду откровений, мы можем определить подлинное значение каждого из них. Каждый из описанных нами способов откровений Мухаммеду, кроме общих, удобоприложимых к общим началам сторон, имеет свои частные, особенные, ему одному принадлежащие стороны, которые тем не менее верно и ясно высказывают его подлинное значение. По сему мы эту часть рассуждений разделим на два отдела, из коих в первом покажем подлинное значение каждого из способов откровений Мухаммеду. На основании выставленных нами начал, во втором рассмотрим каждый из этих способов порознь, в связи с окружающими его обстоятельствами.

Прилагая к вышеозначенным началам способы откровений Мухаммеду, видим, что они не могут быть признаны за действительные способы сообщения небесных откровений и,

Во-первых, рассматривая достоверность откровений Мухаммеду со стороны общих наших понятий о Боге, мы видим, что:

а) способы, коими по рассказам мусульман, сообщены откровения их лжепророку, не достойны Бога, унижают Его в Его действиях и распоряжениях.

Бог существо чисто духовное. Коран прямо и ясно проповедует это. Но поскольку Он должен быть познаваем существами духовно-телесными, то может быть созерцаем ими под какими-нибудь чувственными образами. В истинном откровении Бог, существо духовное, представляет Себя в образах чувственных, приспособительно к способу познания человеческого о действиях существ духовных. Но в образных представлениях о Боге не можем быть допущено все, что только человек по своему образу разумения может представить о Боге, не всякое обратное представление может быть прилично Божественному естеству. Божественная природа в её свойствах и действиях, по самому понятию о ней, не может быть измеряема человеческою и сравниваема с ней. Посему не просто человекообразное представление не достойно Бога, но представление чрез меру человекообразное, которое приписывает ему распоряжения, действия, недостойные Премудрого Вседетеля, представление, которое допускает в Боге много такого, что недостойно и человека, например, бесцельные распоряжения, замысловатую их обстановку.

Такая именно человекообразность господствует в способах сообщения Мухаммеду откровений. Ангел в первый раз является Мухаммеду на горе и заставляет его читать известные слова; Мухаммед отказывается неуменьем. Странное дело! Ангел, хотя действовал по воле Бога, однако ж не знал, что Мухаммед не умеет читать, и Сам Господь Бог, распоряжавшийся действиями Ангела, представляется незнающим, что Мухаммед не умеет читать. Ангел, услышав отказ Мухаммеда, не хочет отказаться от своих слов и принуждает его читать, принуждает не благоприличным образом. Упорство Мухаммеда побеждено, он прочитал, что приказал ему Ангел, и Ангел велегласно вопиет: «Мухаммед! я Гавриил, а ты посланник Божий». Всякий может видеть, на сколько образ этого первого откровения Мухаммеду со всею его обстановкой достоин Бога.

После того, как Бог призвал Мухаммеда к пророческому служению, Мухаммед не уверен еще в истине этого призвания; для успокоения его и лучшего уверения в истинности первого призвания Бог посылает снова Ангела, который и успокаивает Мухаммеда, а после нескольких явлений и совершенно уверяет его в его новом служении.

Последующие посещения Мухаммеда ангелом доказывают тоже. Ангел получил от Бога повеление, сносить Мухаммеду по частям откровения, которые он должен был заимствовать из вечной книги, спущенной пред тем временем с седьмого неба на четвертое. Верный этому повелению, Ангел при каждой малейшей нужде Мухаммеда в откровении, при каждом недоумении Мухаммеда, чего бы оно ни касалось, при удаче и неудаче, при ничтожной распре Мухаммеда с женами, или соотечественниками – сносит ему откровения, когда и сколько нужно для Мухаммеда, – один стих, несколько стихов, или целую главу. Такая заботливость, такое внимание Господа Бога к Мухаммеду, в которых видно не столько попечение Бога о просвещении людей истиною, сколько попечение Его о домашних дедах и даже семейных интригах Мухаммеда, низводит Бога на степень человека!

Ночное путешествие Мухаммеда по небесам для непосредственней беседы с Ботом выказывает человекообразность, недостойную Бога еще нагляднее, Это через меру чудесное событие столико же не достойно Бога, сколько само в себе невероятно; весь этот рассказ как в общих чертах своих, так и в развитии частностей, до того человекообразен и вычурен, что нельзя всего того приписать человеку, что в нем приписывается Богу. И человек без унижения собственного достоинства не может делать таких распоряжений, какие в этом рассказе приписываются Богу. Господь Бог как бы для забавы ведет Мухаммеда к его цели какими-то окольными дорогами, среди равных церемоний, каковы, например, переговоры Ангела с привратниками каждого неба, представляет ему на пути разные искушения, которые, разумеется, тот препобеждает с честью.

И что представляет, самая беседа Бога с Мухаммедом? Из этой беседы достоверно и прямо известно по преданию от мусульман только учреждение пятикратного моления на каждый день. Но как учреждено это число молитв? Бог с самого начала дал 50 молитв на каждый день, но дал, как бы, не обдумавши надлежащим образом этого распоряжения и не сознавая вполне трудности этого деда для людей; поэтому, когда Мухаммед по совету Моисея возвратился Богу с просьбою об уменьшении числа молитв, Бог с охотою исполнил его просьбу, и после нескольких раз возвращения, Он уменьшил число молитв до пяти. Эта чрезмерная человекообразность поражает всякого, читающего рассказ об этом способе откровения; человекообразность не только по отношению к Самому Богу, но и к Ангелу, который здесь представлен главном посредствующим лицом между Богом и Мухаммедом. Ангелу является к Мухаммеду, стучится в двери его спальни, поздравляет его с Божией милостью и прочее. Во всех этих рассказах нет согласия с основными, здравыми понятиями разума о Боге и мире; все совершается как-то безотчетно, фантастически. Все лица, какие введены в рассказ, живут и действуют, мыслят и говорят несообразно, с своей природой; существа не разумные и предметы неодушевленные утрачивают свои естественные свойства. Так рассказываются одни сказки, а не действительные события. В этих рассказах о способах, коими будто сообщались Мухаммеду откровения, как в главных чертах, так и в подробностях, преобладает не чудесное, а вычурное, недостойное ни Бога, ни Святых Ангелов, ни истинных пророков.

Откровения Мухаммеду совершались, как мы видели, с непостижимою таинственностью; с одной стороны, истинное благо людей, с другой премудрость, благость и всемогущество Творца требуют способов откровения убедительных не для одного посредника в этом деле между Богом и людьми, пророка, но и для других, кому назначается откровение. Когда Бог по своим неисповедимым судьбам благо соизволяет дать людям познание о Себе, то без сомнения открывает его способом вполне сообразным с целью. Цель откровения состоит в том, чтобы вести людей по пути истины и добродетели, нравственно усовершенствовать человека, открыть ему путь к истинному блаженству, которое состоит в ближайшем общении с Богом, в удалении от Которого для человека нет и быть не может спасения. Такое высокое назначение откровения заставляет необходимо предполагать, что Господь Бог употребит средства действительные к тому, чтобы люди приняли наставление в вере, убедились в её истине.

С другой стороны, для убеждения человека в истинности и божественности откровенных истин недостаточно представить ясно и неоспоримо сверхчеловеческое происхождение содержания их; нет, для него нужны средства, которые бы убедительно и наглядно свидетельствовали о их небесном, сверхчеловеческом происхождении. Он неспособен сам собою, без особенных к тому побуждений возвыситься до понимания божественного происхождения религии, неспособен понять и усвоить высокое её содержание, потому что он не будет видеть побуждений, следовать её внушениям и предписаниям. Следовательно, и премудрость, и всемогущество Бога, дающего откровение и состояние людей, приемлющих от Него оное, требуют осязаемых и наглядных доказательств того, что сообщаемое откровение действительно от Бога.

Таковы в истинном откровении: явление Бога Моисею на горе Синай, Сошествие Св. Духа на Апостолов, Богоявление на Иордане, Преображение на Фаворе и другие. Такое доказательство, очевидно, ближе всего может быть в способах сообщения откровений, именно в способах торжественных, видимым образом поражающих людей, наглядных более или менее, и во всяком случае не таких, какие способы сообщения откровений Мухаммеду. Недостаток такого признака может служить неопровержимым доказательством не божественного происхождения религии. Справедливость нашего мнения вполне подтверждается тем, что истинные религии, Моисеева и Христова, так действительно и сообщены, а Божественное происхождение сих религий признают все мусульмане. По собственным словам Мухаммеда, его ислам исправляет и заменяет прежние религии, Моисееву и Христову, он должен запечатлеть эти религии; если так, то необходимо, чтобы этот закон был объявлен миру несравненно торжественнее, чем первые два.

Недостаток свидетелей при сообщении Мухаммеду откровений в коране заменяется, правда, свидетельством самого Бога: в каждой почти главе корана Сам Бог клянется в действительности откровений Мухаммеду. Но Господь Бог не мог клясться так, как Он клянется в коране. Для кого и для чего, в самом деле, нужна была эта клятва? Для самого Мухаммеда она очевидно была не нужна; он, как пророк, и сам по себе без этой клятвы со стороны Бога, должен был быть уверен в действительности сообщения ему откровений. Для других эта клятва была совершенно бесполезна: ибо другие не слышали и не могли слышать этой клятвы; следовательно, она не могла убедить их в действительности откровений Мухаммеду. Но положим, что эти клятвенные уверения со стороны Бога могли иметь значение; ужели они могут быть приписаны Богу? Ни как! Эти усиленные уверения с клятвою не свойственны Богу. Представлять Бога постоянно клянущимся в подтверждение истинности своих слов, значит представлять, что Он опасается, что Ему не поверят, и вот клятвою хочет утвердить истинность слов Своих!

Во-вторых, рассматривая подлинное значение способов откровений Мухаммеду со стороны законов исторического познания об откровении, мы видим, что рассказы о небесных откровениях Мухаммеду заключают в себе много противоречий.

Противоречия в рассказах о событиях, принадлежат ли эти рассказы тому самому лицу, с кем происходили события, или свидетелям посторонним, получившим сведения от непосредственных свидетелей событий, могут или совершенно подрывать достоверность этих событий, или по крайней мере наводить на мысль, что события происходили не так, как передаются: тем сильнее опровергают истинность события те противоречия, которые касаются не частностей только известного события, не малейших и сторонних подробностей, которые не имеют прямой существенной связи с главным событием, которые могут быть и не быть, быть так, или иначе, не изменяя существа дела, но которые относятся к существу дела, имеют прямое и непосредственное отношение в сущности события. Такого рода противоречия опровергают действительность события в том виде, как оно передается и каким его хотят видеть ревнители подлинности его. Такого рода противоречия и находятся в рассказах о способах, коими будто сообщались свыше Мухаммеду откровения, в рассказах, переданных нам мусульманскими писателями.

Каждый писатель, передавая все, или какой-нибудь один из способов, которыми, по его мнению, сообщались Мухаммеду откровения, восклицает: «клянусь Богом, что это правда, что это передается со слов самого Мухаммеда!» Между тем в этих рассказах находятся противоречия важные и сильные, (что мы показали в описании самых способов) противоречия не в частных и сторонних подробностях, но в главном и существенном, что составляет основу рассказа. Из этого видно, что сам Мухаммед не имел одного определенного представления о способах, что естественно и необходимо бы было, если бы эти способы действительно существовали по воле Самого Бога, в таком случае Мухаммед был бы в состоянии передавать это другим всегда одинаково верно, ясно и определенно. Рассказы Мухаммеда обличают в нем такого рассказчика, который, не имея одного цельного, определенного понятия о предмете, в одно время рассказывает одно и так, в другое – другое и иначе, и меняет подробности с переменою времени, места и обстоятельств.

И так, рассмотренные нами на основании известных начал, способы, коими будто сообщались Мухаммеду откровения, не могут быть признаны за действительные.

Доселе мы рассматривали способы откровений Мухаммеду вообще, и, прилагая к известным началам все три способа, брали во внимание стороны общие всем им. Теперь рассмотрим по рознь каждый из них, в связи с окружающими его обстоятельствами.

Даже обыкновенные события в жизни человека, тем более чрезвычайные и чудесные, не могут быть предугадываемы и заранее обдуманными средствами, обращаемы в пользу свою тем, с кем они случаются. Мухаммед, между тем, как будто предугадывает почему-то свое призвание к пророчеству и хотел благоприятною обстановкой обратить его в свою пользу. Подозрительна в Мухаммеде чрезвычайная, внезапно возродившаяся, по выражению его последователей, любовь к уединению; она еще более подозрительна потому, что возродилась в нем именно тогда, когда он уже сделался чрез женитьбу на Хадидже богатым, независимым и знатным человеком, а не прежде: чем объяснить эту возродившуюся любовь к уединению, продолжавшуюся целые пятнадцать лет? Ужели, как уверяют мусульмане, Сам Господь Бог возродил в нем эту любовь к уединению? Нет; этому прямо противоречит с одной стороны то, что он до 40 лет оставался идолопоклонником, как показывают несомненные свидетельства, оставался идолопоклонником до того самого времени, как выступил на поприще общественного учительства; с другой стороны это пятнадцати летнее уединение нельзя ставить в зависимости от воли Божией и, следовательно, считать временем приготовления к пророческому служению потому, что он и после так называемого торжественного призвания к пророческому служению не тотчас выступает пророком, а спустя уже целые два года. Гораздо естественнее, что эта любовь к уединению была чистым расчетом со стороны Мухаммеда, когда он воспитывал в себе мысль о нравственном и религиозном преобразовании своего отечества. Еще страннее и необъяснимее то событие, что в прежнее время Мухаммед удалялся на гору один; в последний год, когда он будто призван к пророческому служению, он берет с собою все свое семейство, даже родственников, как это достоверно известно о Вараке. Чем объяснить этот поступок Мухаммеда?

Случайным, совершенно безразличным по отношению к самому призванию, его считать нельзя, потому что это случилось в тот же самый год, так знаменитый для Мухаммеда, а не в другое какое-нибудь время. И признать его бывшим по воле Божией также не можем: для чего бы это было благоугодно Господу Богу, чтобы Мухаммеду сопутствовало семейство? Если для того, чтобы оно могло быть свидетелем торжественного призвания Мухаммеда к пророческой должности и тем способствовало бы к скорейшему и беспрекословному признанию его пророком. Но это нимало не подтверждается самым делом; ни из одного рассказа о призвании Мухаммеда к пророческой должности не видно, чтобы кто-нибудь из его семейства был свидетелем его призвания. Таким образом открывается, что это событие нужно приписать воле самого Мухаммеда, который и прежде видел ангела (какого? это видно будет ниже), но не мог решить сам собою один, за что принять его? И вот для разрешения этих недоумений взял с собою в последний раз все свое семейство; если же ему не удалось в этом случае достигнуть своей цели, то это очень естественно. Явлением ангела в такое или другое время он, конечно, не мог распоряжаться по произволу; да и какого ангела он мог показать своему семейству? Какой голос могли услышать его домашние, когда явление ангела было ему одному, а не всему семейству?

Как ни приготовлял Бог Мухаммеда к пророческому служению, как думают мусульмане, однако ж, когда призвание уже совершилось, Мухаммед вовсе не был уверен в действительности его и в том значении этого события, какое приписывают ему мусульмане. Как ни ясно и как ни прямо было сказано ангелом Мухаммеду, что он пророк Божий, однако ж сначала Мухаммед вовсе не думает признавать за собой этого звания. Пересказывая Хадидже свое видение ангела, он ни одним словом, ни одним намеком не высказал того, что он принимает это видение за явление доброго ангела, а себя считает Божественным посланником. И здесь не то, чтобы Мухаммед умолчал только о том, как он понимает это явление, приняв его надлежащим образом; нет, в нем действительно было сомнение, колебание касательно того, что бы значило это видение? По преданию достоверно известно, что Мухаммед, не видев долго ангела после первого явления, пришел в отчаяние и хотел броситься с вершины горы; но здесь ангел снова явился ему и удержал его от падения.

Ясное доказательство, что Мухаммед не признавал явления ангела и колебался, за что признать это видение. Он без сомнения желал видеть здесь доброго ангела: божественное посланничество льстило его самолюбию; но для большей и решительной уверенности желал видеть этого ангела во второй раз. Мало того, что Мухаммед не верил, что добрый Ангел ему являлся, он принимал это видение за обольщение злого духа. Пораженный этим видением и последовавшим за ним обмороком, покрытый потом Мухаммед приходит к Хадидже, приказывает закрыть себя одеждами и рассказывает ей все, что с ним случилось, всё еще не уверенный в том, что не злой дух обольщает его.²³

Хадиджа и двоюродный брат её Варака старались рассеять его сомнения в божественном его посланничестве и не сразу успели в этом. Ибо во второй раз ангел явился Мухаммеду со словами: клянусь тростью и тем, что ею пишут, что ты, по милости Твоего Господа не одержим злым духом, напротив ты некогда получишь вечную награду, потому что твоя вера высока.²⁴ Повторявшееся ли несколько раз явление ангела, или решительные слова Хадиджи и Вараки убедили наконец Мухаммеда в том, что он действительно божественный посланник. И так Мухаммед не сам собою, но по словам других, вовсе не видавших ангела, принимает его за небесного вестника, а себя за божественного посланника. Согласно ли это с действительным, бывшим по воле Божией, призванием, пророков? Истинный пророк прежде всех других сам должен быть уверен в истине своего призвания к пророческому служению: этого необходимо требуют свойства Божии и истинное, существенное благо людей, или цель религии. Если Господь Бог благоволит призвать известное лицо к какому бы, то ни было служению, то, как всемогущий и бесконечно-премудрый, Он, объявляя человеку свою волю, без сомнения употребит для этого такое средство, которое вполне достаточно для того, чтобы Он понял и уразумел Его волю. Если где необходимо это предположение, то преимущественно в призвании пророка к его высокому, чрезвычайному служению.

Цель религии, к возвещению которой был призван Мухаммед, цель высокая и спасительная, требовала необходимо, чтобы пророк был уверен в действительности своего высокого служения. Успешнейшее выполнение дела зависит от уверенности в важности и правоте его. Как стал бы пророк возвещать новую религию от имени Бога, как бы он мог успешно действовать на людей, когда бы сам вовсе не был убежден в том, что он пророк? То, что Мухаммед, как показали его последующие слова и действия, верил своему призванию к пророчеству и успешно действовал в распространении своей веры, это говорим нимало не опровергает нашей мысли. Мухаммед действительно поверил тому, что он пророк, но он дошел до этой уверенности не сам собою, а вследствие долгих и заботливых убеждений других лиц: Хадиджи и Вараки. Неизвестно надлежащим образом, сколько времени прошло между призванием Мухаммеда к пророческой должности и его уверенностью в том, что он действительно пророк и что на горе к нему явился добрый ангел, – временем, в которое Мухаммед боролся с опасением впасть в обольщение от злого духа.

Абульфеда, рассказав о первом явлении ангела Мухаммеду, прибавляет, что с того времени начался ряд непрерывных откровений пророку; но его замечание относится не определенно ко всей последующей жизни Мухаммеда. Другие мусульманские предания ясно говорят, что два года прошло после первого откровения и Мухаммед ни разу не видал ангела. Значит это время было временем, в которое посторонние уверения, что Мухаммед пророк, боролись в нем с его собственными сомнениями о призвании Божием, готовили его к самозванству и успели преодолеть первоначальную его нерешимость к такому смелому делу. И он открыто объявляет себя пророком.²⁵

Таким образом нет основания видеть дело Божие в так называемом призвании Мухаммеда к пророческому служению; оно, как само в себе, так и по окружающим его обстоятельствам, решительно не может быть признано таковым!

Постоянная, в продолжение 23-х лет, передача откровений Мухаммеду ангелом заключает в себе такие черты, по которым она не может быть признана за действительную.

Мы не будем здесь в подробности разбирать тех нелепых самих по себе и не достойных Бога верований мусульман, относительно предшествующих этому откровению Мухаммеду религии обстоятельств, которые выдавал сам Мухаммед, не станем разбирать несообразностей касательно самого корана, как и для чего и для кого Господь от вечности написал коран на своем престоле, для чего коран с седьмого неба ниспущен на четвертое, откуда уже Гавриил сносил Мухаммеду откровения по частям: подобные верования сами собою доказывают свою нелепость и тем самым подрывают достоверность и божественное происхождение главного события, которого они составляют подробности. Обратим здесь преимущественное внимание на три пункта, именно: Мухаммеду была сообщена религия ангелом, сообщена по частям и в строгой, необходимой связи с обстоятельствами жизни Мухаммеда, что не сообразно с свойствами Божиими.

В передаче откровений Мухаммеду ангелом унижается и ангел, и сам пророк: ангел потому, что как будто он не мог всего, имеющего быть открытым Мухаммеду, запомнить и в одно время передать ему; унижается пророк: он, вероятно, не был в состоянии принять и усвоить всего вдруг, что имело быть ему открытым; он слепо передает, как бездушная машина, только то, что благоволит открыть ему ангел; к чему же послужили для него те пятнадцать лет приготовления к пророческой должности, о которых мы поминали в своем месте?

Подобную должность пророка мог исполнить всякий; ему следовало только буквально передать другим слова ангела. Господь Бог при всем Своем всемогуществе не творит чудес без особенных причин: чего можно достигнуть путем естественным, при помощи только естественных сил и законов, того Он так и достигает. И в сообщении откровений людям цель лучше и скорее могла быть достигнута путями естественными, чрез духовное просветление и особенное озарение духа пророка божественною силою, чем чрез посредство ангела. Такого рода способ сообщения откровений был бы гораздо сообразнее с целью самой откровенной религии: в этом случае пророк, будучи способен сам собою внутренне созерцать высокие, божественные тайны религии, может легко и удобно приспособлять богооткровенное учение к нуждам и потребностям людей.

Сообразность такого способа религии с целью её и, следовательно, справедливость нашей мысли видна и из того, что прежние истинные откровения были именно так сообщены. При том, как этот ангел, вестник небесный, передавал Мухаммеду откровения? Он учил Мухаммеда произносить коран, Мухаммед не должен был торопиться в чтении, иначе ангел не вытерпит и улетит.

Какая человекообразная школа, недостойная божественного посланника-ангела и оскорбительная для пророка, приемлющего таким образом откровения! А в каком виде ангел, этот таинственный учитель Мухаммеда, являлся к нему с откровениями? В собственном своем виде он являлся к Мухаммеду только один раз на мединском кладбище. Следовательно, ангел являлся к Мухаммеду с откровениями не в собственном виде. Из свидетельств мусульманских сочинений «Инсан-эль-Уйюн» Али Халеби и «Хамис»²⁶ Хусейна Аддиарбекри о способах, как сообщались Мухаммеду откровения, видно, что ангел являлся к Мухаммеду с откровениями иногда не будучи видим для него, иногда в обыкновенном человеческом виде, а по большей части в виде друга его Дахия.

Почему же ангел являлся к Мухаммеду с откровениями в разных видах? Если он являлся не в собственном своем виде из сострадания, чтобы не приводить Мухаммеда своим видом в то жалкое состояние, в какое он привел его на мединском кладбище, то не видно причины, почему же он является именно в разных видах, а не в одном каком-нибудь определенном виде.

Являлся ли ангел в разных видах для разнообразия? Или различный вид ангела обусловливался различным содержанием сносимых им Мухаммеду откровений? Для всех этих странностей решительно не видно основания! Но положим, ангел должен был являться в разных видах, почему же именно по большей части в виде друга Мухаммедова Дахия? Если вид сего последнего более всякого другого был годен для явлений ангела, то почему бы ангелу всегда не являться в таком виде?

Все эти странности решительно заставляют заподозрить действительность явлений ангела к Мухаммеду с откровениями и наводят на мысль об обмане Мухаммеда. Мухаммед должен был очень хорошо понимать, что скрытные явления ангела с откровениями подозрительны и что для удостоверения других в действительности явления к нему ангела, он должен был показать им его, согласившись предварительно с Дахием; он обыкновенное явление выдавал за посещение ангела и разговор с ним, предварительно обдуманный – за беседу с ангелом.

Эту мысль подтверждают рассказы исламских писателей о беседе ангела с Мухаммедом, приведенные нами в первой части рассуждения. А так как Мухаммед не всегда мог располагать явлениями Дахия и откровения ему иногда нужны были в такое время, когда Дахия при нем вовсе не было, то в этих случаях он говорил, что ангел является к нему не видимо для него самого и для других.²⁷

Не достойно Бога и не сообразно с целью религии, сообщать истины её Мухаммеду, провозвестнику религиозного учения другим, по частям и приспособительно к обстоятельствам его жизни. Бог как будто не знает, что, когда, как и сколько открыть Мухаммеду истин веры, и вот Ему являются на помощь обстоятельства жизни Мухаммеда, они указывают Ему, что именно открыть, когда и как открыть. Допустить это – значит согласиться, что Господь Бог не Сам управляет откровениями, а события жизни Мухаммеда руководят и направляют Его в этом случае. Из этого нелепого, недостойного Бога предположения, прямо вытекающего из верования мусульман, рождается самым естественным образом другое предположение, еще нелепейшее прежнего и более недостойное Бога. Если бы не было таких, или других обстоятельств из жизни Мухаммеда, то не было бы открыто известных частей корана; если бы эти события происходили в другом виде, то и откровенное учение было бы другого содержания; богатая событиями жизнь Мухаммеда породила большую по объему книгу коран и если бы лжепророк прожил долее, если бы он не сделался преждевременно жертвою яда,²⁸ то вероятно, оставил бы после себя книгу сообщенных ему откровений в несколько раз больше, чем какою осталась она теперь.

Мусульмане говорят, что самые события в жизни Мухаммеда приспособлены были Богом к вечным законам корана, а не обратно. Между жизнью Мухаммеда и откровением законов корана, они допускают как бы harmoniam praestabilitam.²⁹ Потому в таком порядке откровений они видят Премудрость Божию.

Но истинная религия не есть только частное разрешение неприятных в жизни пророка событий; она дается для просвещения и научения людей, а при способе сообщения религии Мухаммеду возможно ли полное и надлежащее её раскрытие?

При описании способов откровений Мухаммеду мы замечали, что как первое явление ангела Мухаммеду на горе Хара, так и все почти последующие явления его с откровениями, сопровождались для Мухаммеда ужасными страданиями; минуты общения его с ангелом были тяжелыми и мучительными минутами, так что Мухаммед нередко опасался за свою жизнь. Чем объяснить такое действие ангела на Мухаммеда? Приписать ли его тому, что при необычайном явлении, каково явление ангела, очень естественно смущение? Но в таком случае нельзя будет согласить этого обстоятельства с тем приготовлением к пророчеству, какое было для Мухаммеда в продолжении целых 15 лет. И простое, обыкновенное смущение при виде даже необычайного явления не может сопровождаться для человека такими последствиями, какими сопровождалось для Мухаммеда принятие откровений. При том это смущение, естественное при первом явлении ангела, с течением времени должно было мало по малу уменьшаться; с повторением видений ангела Мухаммед мало-по-малу должен был привыкнуть к его явлениям и, следовательно, под конец жизни, по крайней мере, они не должны были производить на него никакого особенного действия.

Нельзя приписать этого ни самому ангелу, ни, откровению; и ангел не мог быть так ужасающ, ни содержание откровений небесных не могло так действовать на Мухаммеда, чтобы он не мог оставаться в обыкновенном состоянии. Небесному, святому, божественному не свойственно быть причиною таких ужасных страданий, какие испытывал Мухаммед во время принятия откровений; несвойственно быть причиною тяжелых и мучительных минут, каковые испытываются только под влиянием сил ада. Впечатления явлений бывают сообразны с свойствами самого предмета явлении, Явление доброго ангела должно сопровождаться добрыми последствиями. Душа того, кто удостоился видеть доброго ангела, исполняется веселия и мирного спокойствия; внешний, душевный человек как бы бесчувствен бывает со всеми своими потребностями;³⁰ в сердце остается мир, сладость и сильное желание пребывать в таком состоянии, наслаждаться таким видением. Ангел Божий своим явлением производит иногда в человеке страх, но на короткое время³¹ и вскоре возвращает душе мир и тишину. Явно после этого, что ангел, являвшийся Мухаммеду и производивший на него такие неблагоприятные действия, не от Бога! Состояние Мухаммеда в присутствии ангела не отличается от состояния людей, пораженных тяжелыми болезнями; благий и всемогущий Бог изберет ли такой мучительный способ, когда благоволит входить в особенное, ближайшее общение с человеком?

Этот способ сообщения Мухаммеду откровений заключает в себе, подобно первым двум, такие черты, которые прямо и ясно доказывают, невозможность его. Мы видели уже, что, со времени призвания Мухаммеда к пророческой должности до самого конца его жизни, с божественными откровениями являлся к нему ангел Гавриил; на 12 году его 23-х летнего пророческого служения Господу Богу угодно было употребить иной способ для сообщения Мухаммеду откровений именно непосредственную беседу с Собою. Для чего Господь Бог вдруг изменил способ сообщения Мухаммеду откровений, для кого и для чего нужна была эта непосредственная беседа с Богом?

Нельзя найти ни одного предположения, которое бы сколько-нибудь оправдывало и объясняло такую внезапную перемену в способе сообщения откровений. Имел ли Господь Бог сообщить Мухаммеду такие тайны, которых нельзя было доверять Гавриилу, или, быть может, тайны, которые Господь имел сообщить Мухаммеду в непосредственной беседе с Собою, были так высоки, что ангел не мог вполне усвоить их и потому не мог надлежащим образом передать Мухаммеду? Но это предположение недостойно Бога и унизительно для ангела. Ужели ангелы, высшие духовные существа, не заслуживают доверия таких тайн, которые беспрекословно поручаются людям, и ужели эти существа не могут понимать таких тайн, которые вполне усвояются людьми?

Правда, мусульмане говорят, что Господь Бог чрез ночное путешествие хотел показать Мухаммеду свое могущество и славу, показать величие своего небесного царства. Но то могущество и слава, то величие царства, какое видел Мухаммед во время своего путешествия по небесам, несовместны с самым понятием о Боге, какое имеют о нем сами мусульмане. При том, почему, для чего Господу Богу угодно было показать Мухаммеду величие своего царства? Для того ли, чтобы сильнее подействовать на Мухаммеда и больше убедить его в истине его небесного посланничества и в важности его служения? Но для этого были прежде другие способы. Мухаммед прежде сего вероятно не знал, или неверно понимал величие и могущество Творца, Которого он проповедовал? И к чему служило торжественное призвание Мухаммеда к пророческой должности, как он отправлял эту должность, если в продолжении 11-ти лет своего служения не был вполне уверен в истинности своего посольства?

Но положим, что Господу Богу благоугодна была эта непосредственная беседа с Мухаммедом, как же она должна была совершиться, где она должна произойти? Ужели для того, чтобы сообщить человеку какие-нибудь тайны, Господу Богу нужно поднимать его в какие-нибудь превыспренние страны, заставлять путешествовать к Себе по небесам? Мир духовный, как неподлежащий пространству, существует везде, а посему требуется только, чтобы в духе человека раскрылась способность к сообщению с сим миром духовным и человек без всякой перемены места, без всяких путешествий, может быть на небе в обществе ангелов и Самого Бога. Мухаммед Самого Бога представляет клянущимся звездою, что он (Мухаммед) не рассказывает ничего такого, чего не видал, что он видел все чудеса Господа.

И мусульмане действительно верят, что это путешествие происходило именно так, как оно представлено было нами выше, не соглашаясь между собою только в том, как путешествовал Мухаммед, в теле, или без тела – одним духом; иначе – было ли это путешествие совершено по физическим законам, или это было только духовным видением. Из собственных слов Мухаммеда видно, что он сам не имел об этом определенного, ясного понятия, он выдавал его то за видение, то за действительное путешествие, совершившееся по физическим законам. Но в том и другом случае, при том и другом воззрении выходят очевидные нелепости, которые не дозволяют принять это путешествие за то, за что выдают его мусульмане.

Является Ангел Гавриил, вызывает Мухаммеда из спальни; Мухаммед садится на Эль-борака, едет в Иерусалим, привязывает животное к кольцу, молится во храме с праведниками и прочее, все это такие события, которые совершаются естественным образом, по физическим законам. В доказательство этого рассказывается, что Мухаммед, возвращаясь в Мекку из ночного путешествия, встретился на дороге с купцами хоразинскими, пил из их сосуда воду, а остальное вылил, и по прибытии в Мекку рассказал жителям её, что эти купцы при восходе солнца придут в их город. Все это показывает, что путешествие совершилось естественным образом, по физическим законам и, следовательно, требовало для совершения много времени; между тем, те же самые мусульмане, которые считают это путешествие за действительное, совершавшееся по физическим законам, уверены вполне в необыкновенной скорости совершения его; они определяют скорость совершения его несколькими минутами времени, так что вода, пролитая им при отъезде, не успела вылиться из сосуда до его возвращения.

Утверждать вместе и неестественную быстроту, и естественную последовательность явлений, значит говорить вопреки человеческому смыслу – говорить нелепость! Другие из мусульман, как бы понимая невозможность совершения такого путешествия в теле, верят и утверждают, что оно было только духовным видением, или, по их выражению, совершено было одним духом, хотя в тоже время соглашаются, что Мухаммед действительно видел все то, о чем рассказывал. Последнее верование бесспорно разумнее первого; однако ж и оно не чуждо противоречий и нелепостей.

Правда, человек своею духовною частью может беспрепятственно входить в общение с миром духовным, может созерцать тайны Божества. Согласимся, что такое состояние могло быть и у Мухаммеда во время его ночного путешествия; но того, что можно видеть и слышать в этом состоянии, нельзя пересказать другим, Раскрытие такой способности созерцать мир духовный по необходимости сопряжено с ослаблением обыкновенного союза души с телом, с некоторого рода бездействием низшей природы; ибо тело тленное, замечает Премудрый,³² отягчает душу, земное жилище обременяет ум и не попускает ему возноситься в свойственную область духов. По-видимому, если можно было слышать, то можно и пересказать, но человек, когда созерцает мир духовный, находится в сверхъестественном состоянии. Посему, когда он нисходит из этого сверхъестественного состояния, тогда деятельность души принимает другое направление и потому естественно не может представить всего виденного и слышанного в полной ясности и определенности и для выражения даже тех представлений, какие еще остаются о предметах сверхъестественных, уже не находит слов на языке человеческом. Пример св. ап. Павла вполне подтверждает это. Вем человека.... яко восхищен бысть в рай и слыша неизреченные глаголы, их же не лет есть человеку глаголати.³³

Следовательно, Мухаммед тем самым, что подробно и ясно пересказал все, что будто он видел и слышал на небесах, или вообще все, что касается ночного путешествия, доказывает, что такого путешествия не могло быть.

Вся обстановка ночного путешествия й самой беседы Мухаммеда с Богом решительно заставляет считать это путешествие за фантастический вымысел, не имеющий в себе ничего истинного и даже вероятного. Что это за чудное явление Эль-борак? Что за чудовищные ангелы наполняют небеса? По каким это причинам патриархи размещены по семи небесам и в таком именно порядке? Что за странное обхождение их с ангелом и Мухаммедом? Подобная обстановка уничтожает всякое значение ночного путешествия, ночное путешествие таковое и так, как описывает его Мухаммед, не могло быть.

Таким образом все, сказанное нами во второй части рассуждения, показывает, что способы, коими, по словам мусульман, сообщались свыше откровения их пророку, ни коим образом не могут быть приняты за действительные.

И так способы, коими будто сообщались свыше Мухаммеду откровения –произведение самого Мухаммеда.

Теперь естественно рождается вопрос: что же такое были эти рассказы Мухаммеда о способах – чистый ли обман со стороны Мухаммеда, или обман не намеренный, происшедший из самообольщения? Решение этого вопроса необходимо для надлежащего взгляда на предмет. Доселе мы рассматривали эти, так называемые у мусульман, способы сообщения откровений их пророку с отрицательной стороны, показали, что такими способами не могло быть сообщено небесное откровение; но отрицание известных качеств в предмете не дает надлежащего понятия о предмете. Следовательно, необходимо выказать положительные свойства этих мнимых способов сообщения Мухаммеду откровений, показать надлежащее, подлинное их значение. Это и составит предмет следующей части нашего рассуждения.

Итак, что же такое были рассказы Мухаммеда о способах, коими будто сообщались ему свыше откровения? Чистый ли обман со стороны Мухаммеда, или обман не намеренный, происшедший из самообольщения? Христианские писатели в своих сочинениях о мусульманстве часто резко и решительно утверждают, что Мухаммед лжец и обманщик, –эпитеты, бесспорно, верные и удобоприложимые к Мухаммеду; но в каком смысле? Обманщиком можно быть намеренным и не намеренным, по самообольщению, когда человек, будучи сам в чем-нибудь обманут, обманывает и других, но не намеренно, потому что сам в себе бывает глубоко убежден в действительности того, что он передает другим.

Большая часть христианских писателей прямо и решительно называет Мухаммеда обманщиком в первом смысле, утверждают, что он из своих корыстных расчетов, злонамеренно выдавал свое учение за Богооткровенное; а, чтобы подействовать на соотечественников, чтобы скорее привлечь их на свою сторону, выдумывал и способы, коими будто сообщались ему небесные откровения, как фактические доказательства того, что ему были небесные откровения.

Но приписывать все это злонамеренной выдумке Мухаммеда, значит обличал в себе незнание истории жизни Мухаммеда, не знать души человеческой и её действий на других. Религиозные преобразователи у языческих народов были несомненно и твердо убеждены в правоте своего дела, в истинности своих убеждений, в благонамеренности предположенных целей и чистоте средстве к достижению этих целей. Этим почти исключительно обусловливались и их быстрые успехи в достижении своих целей. Если человек говорит что-нибудь не от искреннего убеждения, то его слова не скоро подействуют на слушателей,

Или лучше, он никогда не убедит слушателей надлежащим образом в справедливости своих слов, никогда не увлечет их на свою сторону так и так решительно, как это может сделать человек, говорящий от искреннего убеждения. Когда человек передает что-либо другим от полного убеждения, от чистого сердца, то в этом самом убеждении его заключается сила, которая невольно покоряет ему сердца и умы людей; в его речи есть что-то живое, одушевленное, что прямо входит в душу слушателей, невольно заставляет сочувствовать говорящему; в душе слушателей как-то бессознательно возникает сочувствие к говорящему, полная доверенность к его словам; в этом случае и без различных риторических фигур, без особенных умозаключений цель достигается скоро. Слушатель невольно и вполне соглашается с тем, что ему говорят, хотя и не может дать полного отчета в том, почему он этому вполне доверяет.

Это глубокое убеждение всегда одушевляло преобразователей и доставляло им торжество над слушателями, это же глубокое убеждение в правоте своего учения если не исключительно, то преимущественно пред всем прочим доставило успех и Мухаммеду; да, он действовал по крайней мере в начале своего, лжепророческого служения с глубоким, искренним убеждением в правоте своего дела; все что он ни говорил, что ни выдавал за божественное, все это проистекало из его самообольщения. Слова и действия его в первое время его лжепророческого служения вполне подтверждают это.

Главы, открытые в Мекке, обличают в авторе смиренного грешника, кротко увещевающего соотечественников оставить идолопоклонство, принять новую, проповедуемую им религию. В Мухаммеде в это время преобладал поэтический элемент; в его учении проглядывает глубокое сознание истины, внутренние порывы истинного воодушевления; ясно видно, что все его мысли проистекали из глубокого, чистосердечного убеждения. Целую половину длинного периода своего служения Мухаммед обнаруживал в себе смиренного учителя, которого Бог послал для того, чтобы возвести иудейство и христианство к вере Авраама, в его речи, при истинном одушевлении, видно естественное течение мыслей, чуждое всякой предварительной обдуманности и рассчитанности, которые бы обличали в нем человека, действующего по самолюбию и низким корыстным расчетам.

Все это прямо несомненно досказывает, что Мухаммед, по крайней мере, в это время, действовал с полным сознанием правоты своего дела. Да и мог ли иначе действовать человек с такими природными качествами, какими наделен был Мухаммед? Если и преувеличены похвалы, какие воздают его душевным качествам последователи его, называя их ни с чем несравненными и неподражаемыми, во всяком случае в основании всего этого есть много истинного. «Мухаммед, – говорит Абульфеда, – показывал себя превосходнейшим из людей и по благородству своих чувств и по своей мудрости; его ответы были удивительны, его разговоры всегда чистосердечны, и его благочестие было столь твердо, а отвращение от всего бесчестного столь велико, что в семействе прозвали его верным (амин), свидетельствуя этим о тех драгоценных качествах, которые Богу угодно было соединить в нем.»³⁴

Действительно, рожденный от благородных родителей, воспитанный благородными родственниками, Мухаммед отличался пред всеми своими соотечественниками благородством и честностью; полученное им от природы мечтально-религиозное направление еще более располагало его к искренности и благородной деятельности. Мог ли такой человек действовать злонамеренно, бессовестно лгать и обманывать других? Нет.

Мухаммед в первое время своего воображаемого пророческого служения действовал по искреннему, глубокому убеждению в правоте своего дела. Слова, высказанные им на пиршестве у Абу-Талмба, подтверждают это. Когда на семейном собрании, в доме дяди Мухаммеда Абу-Талиба, сей последний начал убеждать Мухаммеда отстать от намерения распространять свою веру, то Мухаммед воскликнул: «О, мой дядя! Поставьте против меня с одной стороны солнце, а с другой – луну, я и тогда не откажусь от своих предприятий.»³⁵

Это слова не обманщика, с злым намерением решившегося разыгрывать чужую роль, но слова человека, твердо и искренно убежденного в правоте своих действий. Вообще, говорить и действовать так, как говорил и действовал Мухаммед в первую половину своего поприща, мог только человек глубоко, искренно сознающий правоту своего дела. Что Мухаммед действовал по самообольщению, это видно и из того, что мнимые способы сообщения Мухаммеду откровений, как его собственное произведение, заключают в себе много противоречий, много других сторон и черт, которые обличают их земное, человеческое происхождение; но если бы они были чистым произведением холодного рассудка Мухаммеда, если бы они были выдуманы им самим с преступным намерением –беспрепятственнее и скорее достичь известных целей; то он, без сомнения, выдал бы их такими, чтобы в действительности и подлинности их никто не имел повода сомневаться. И сами мусульмане, если беспрекословно верят всему, чему учил и что говорил Мухаммед, то вовсе не потому, чтобы они сознательно, разумно были убеждены в этом, а только потому, что связанные заповедью Мухаммеда – «не исследовать ничего своим умом, а доверять всему беспрекословно,» – они никогда не исследуют оснований своих верований, не дерзают, отрешившись, от своих предубеждений в пользу известных верований, разбирать их относительного достоинства.

Итак, несомненно, что Мухаммед в первое время своего мнимо-пророческого служения находился в самообольщении; следовательно, и рассказы о способах, коими будто сообщалось ему свыше откровение, произошли из того же самообольщения. Каким же образом Мухаммед дошел до обольщения, до мечты, что ему известными способами сообщалось небесное откровение? Состояние отечества Мухаммеда, его собственный характер, события в его жизни вполне раскрывают нам, каким образом, в нем родилось, возросло; и во всю его жизнь господствовало над ним обольщение, что он находится в общении с миром небесным, с ангелами, Богом?

Исторические обстоятельства места и времени, среди которых жил и действовал Мухаммед, и которые вследствие неизбежного влияния должны были дать известное направление его мыслям, как, нельзя более благоприятствовали мечтательности Мухаммеда. Эти исторические обстоятельства были такого рода, что одни из них возбуждали сильнейшую потребность в религиозной реформе, а другие в высшей степени благоприятствовали её совершению.

Аравия во времена Мухаммеда была пантеоном почти всех восточных религий. Этому стечению их в одном месте очень много способствовало географическое положение Аравии. Она была сколько открыта для народов всех частей света, столько же и замкнута сама по себе; открыта потому, что окружена с трех сторон морем, а с четвертой, северной стороны, прилегает к Сирии, чрез которую, равно как и нижний Египет, открывалась европейцам дорога в Аравию; замкнута потому, что внутренность её составляют по большей части неизмеримые пустыни, которые по своей бесплодности и свирепствующим бурям, превращающим их в песчаное, взволнованное море, с одной стороны отбивали охоту у чужеземцев овладевать ими, а с другой – давали туземцам и странникам, искавшим у них гостеприимства, надежнейшее убежище в оазисах.

Таким образом в Аравию, как в безопаснейшее и совершенно независимое место, издавна стекались отовсюду люди гонимые, которые, не находили безопасности в своих отечественных странах. Населенная сперва потомками Измаила, Аравия в разные времена принимала на свою почву персов, палестинских иудеев, абиссинцев, сирийцев и даже европейских еретиков.

С этими разнородными пришельцами в Аравию, естественно, должны были собраться и самые разнородные религии. И, действительно, была и языческая религия в. различных формах сабеизма и магизма, и религия иудейская и христианская, распространенная здесь, преимущественно несторианскими, и якобитскими монахами. Эти главные религии, имевшие многочисленных приверженцев как между пришельцами, так и самими арабами, не препятствовали каждому арабскому племени и даже каждой семье исповедовать своих домашних богов и совершать, свои особенные церемонии, потому что предоставлена полная свобода держаться верований, какие кому понравятся. Отсюда можно понять, что Аравия содержала, разнородную смесь верований до появления Мухаммеда.

Отсюда возбуждалась сильная потребность в религиозной реформе арабов и богатое содержание было подготовлено для неё. Ясно, что, когда одни из арабов в своей религиозной жизни переходили от грубого идолопоклонства к менее грубому – сабеизму и магизму, другие к иудейству, третьи – к христианству, после итого им оставалось лишь перейти к такой религии, которая бы совмещала в себе по возможности все другие. Мухаммед постиг смысл будущей религиозной реформы. Такую же потребность реформы возбуждало и нравственное состояние арабов до Мухаммеда.

Так как религию арабы подчиняли своим страстям и даже обожали в ней свои страсти, то их нравственная жизнь решительно ничем не обуздывалась, и арабы предавались всем наклонностям своей дикой природы. Племена, расселившиеся по неизмеримым пустыням, и ничем не, связываемые, кроме единства страны, языка и преданий, вечно враждовали друг против друга, вечно были снедаемы взаимною мстительностью, которая воспламеняла между ними почти беспрерывные войны, которых до Мухаммеда насчитывают до 1700.³⁶

Эта дикая воинственность, обращаемая на другие страны, на чужеземные караваны, выражалась в разбойнических набегах, в грабежах, к которым побуждали арабов сколько необузданное удальство, столько же бедность страны. Нищенство бедуинов часто доходило до того, что отцы семейств заживо хоронили новорожденных детей, особенно женского пола, не имея возможности прокормить их.

Полудикая жизнь арабов, естественно, не могла способствовать и умственному их образованию. Из дошедших до нас памятников арабской словесности, относящихся ко временам невежества (так называют времена, предшествовавшие Мухаммеду), можно видеть, что арабы имели только формальное образование. Они не заботились обогащать себя знаниями, за то тщательно обрабатывали свой язык. При такой заботливости о чистоте и изяществе языка свободно развивались у арабов красноречие и поэзия. Оратор всегда приобретал у них великое уважение, а поэт, особенно импровизатор, составлял честь и славу не только племени, в недрах которого он родился и воспитался, но и целого народа. Оттого власть над арабами скорее можно было приобрести даром слова, чем другими талантами.

Политическое состояние арабов до Мухаммеда отличалось патриархальною простотой и полною независимостью. Большая часть арабов жили отдельными племенами и при том совершенно по своей воле. Старший или достойнейший в известном роде, или племени, естественно считался главою этого племени, судиею в его распрях и предводителем в битвах. Такой глава племени назывался шейхом, или эмиром. Когда же какой-нибудь общий интерес соединял несколько племен и заставлял их образовать грозную армию, тогда избирался общий для всех предводитель – эмир над эмирами, которому все в нужное время подчинялись, в прочем так, что вскоре оставляли его знамя, когда он злоупотреблял своею властью. В городах был тот же образ правления, какой и в шатрах бедуинов. Лишь Мекка и Медина представляли среди всей Аравии форму республики. Дед Мухаммеда и его прародители представляются в иностранных и отечественных переговорах как бы князьями своего отечества. Но они властвовали также, как Перикл в Афинах, или Медичи во Флоренции. Племя корейшитов, глава которого управлял Меккой, в глазах арабов имело высокое значение особенно потому, что ему принадлежало право охранения каабы –национальной святыни.

При таком политическом состоянии аравитян, где каждый член лично свободен, и может поступать так, как ему угодно, стоило только явиться человеку, который бы глубоко и ясно сознал сильнейшую, настоятельную потребность своей нации в нравственно-религиозном преобразовании, который бы всеми силами своего существа проникся идеей этого преобразования и посвятил ей всю свою жизнь, и он имел полную возможность достигнуть своей цели. Таким человеком в Аравии и явился Мухаммед.

Мухаммеду даровано было судьбой все, что только нужно было для великого арабского реформатора. Он родился от знатнейшего и благороднейшего в целой Аравии рода корейшитов. Прадед Мухаммеда, дед и отец своими делами высоко поставили свой род пред глазами арабов. Мухаммед, рано сделавшись сиротою, отдан был на воспитание кормилице в семейство бедуина. Возвратившись под родственный кров своего деда Аб-эль-Маталиба, а потом дяди Абу-Талиба, Мухаммед скоро свыкся с превосходнейшим из всех арабских диалектов – корейшитским и имел все средства образовать свой необыкновенный дар слова до крайней степени совершенства. Наделенный прекрасною наружностью, осанкой привлекательною и в тоже время внушавшею уважение, быстрым проницательным умом, обширною памятью, роскошнейшею фантазией, энергичной, непреклонной волей, в высшей степени впечатлительным сердцем, поэтическим талантом, и получив с детства мечтательное, религиозное направление, он рано обратил на себя внимание дальновидных.

На 13 году жизни его, в Бусре, куда его брал с собою Абу-Талиб, во время своего торгового путешествия, один несторианский монах по имени Бахира, или Сергий, пораженный чрезвычайно выразительной физиономией Мухаммеда, его умными ответами, резкими и вольными фразами, предсказал, что великая судьба ожидает его в будущем.³⁷

Это предсказание, равно как и всеобщее внимание, которое он невольно обращал на себя своими редкими качествами, должны были рано пробудить в нем сознание своих сил и живое стремление более и более развивать их. Достигши юношеского возраста, он имел случай выказать свою неустрашимость в войне, которая, была предпринята родственным ему племенем и его союзниками против шенанитов и авозенитов, осквернивших священный округ Мекки. Но не одна воинская доблесть отличала, молодого араба; он, как говорит Абульфеда, показывал себя превосходнейшим из людей и по благородству своих чувств, и по своей мудрости.³⁸ Все это невольно утверждало Мухаммеда в той мысли, что он предназначен к чему-то великому.

Обитая в Мекке, средоточии не только политической и религиозной, но и промышненно-торговой жизни независимых арабов, Мухаммед всегда имел пред глазами самый живой источник разнообразных сведений в лице многочисленных пришельцев, стекавшихся в Мекку со всех сторон Аравии, сколько по торговым, столько же и по религиозным побуждениям. В свободном обращении с этими пришельцами он очень легко мог узнать, как политический быт и характер племен Аравии, вечно соперничающих между собою и проливавших свою родную кровь, так и теорию, и практику иудеев, воздыхавших по обетованном избавителе, и христиан, разделявшихся друг с другом среди еретических разглагольствований. Очень естественно было, что и некоторые сведущие чужестранцы, имевшие нужду в гостеприимстве жителей Мекки, были раскрашиваемы Мухаммедом о разных предметах, относящихся к религии и политике, особенно если мы примем в соображение его сильную наклонность к религиозным размышлениям и беседам. А когда он, надменный своим происхождением от Авраама, родоначальника его нации привел в ясное сознание с одной стороны расстроенное, хаотическое состояние своего отечества, особенно в религиозно-нравственном отношении, а с другой – огромное богатство своих сил духовных, которых могущественного, неотразимого влияния на других он не мог не видеть и сознание которых тайно и вместе внятно говорило ему, что он призвав к совершению чего-то необыкновенного, великого, так, когда он все это привел в ясное сознание, то не мог не прийти к мысли, что он именно и предназначен к совершению преобразования своего отечества.

Когда эта мысль посетила; Мухаммеда, то он мало-по-малу предался ей всею душой. Ум его уже прежде обогатился многими религиозными сведениями, с которыми он смог бы явиться реформатором, но он очень хорошо понимал, как великость, подобного подвига, так и то, что лучшею школой гения служит уединение. К такой мысли он тем скорее мог прийти, что достоинство и превосходство уединенной, аскетической жизни он видел между христианами и узнал все её достоинство и превосходство пред жизнью обыкновенною, превосходство, которое так внятно и наглядно доказывало монашество тогдашнего времени, Сделавшись чрез женитьбу на Хадидже богатым человеком, Мухаммед все время досуга проводил в посте, молитвах и размышлениях в уединенной пещере горы Хара.

Здесь, на свободе от житейских дел, он размышлял о состоянии своего отечества во всех отношениях, о возможности преобразования его, и преобразования именно религиозного,³⁹ и о том, что он именно предназначен к совершению этого преобразования. 15 лет такой жизни⁴⁰ достаточны были для того, чтобы его гений образовал тот взгляд на религию, какой видим в его коране. Мысль, что он предназначен к преобразованию отечества и прежде была в его голове; но она не была еще решительною: Мухаммед находился в сомнении, точно ли он Самим Богом назначен к этому. В его положении естественно было вделать какого-нибудь подтверждения с неба этой любимой его мечты. И тем больше, тем пламеннее он должен был желать этого, что план преобразования у него был уже, без сомнения, подготовлен к концу 15 летнего уединения: оставалось только привести его в дело.

Проникнутый этою мыслей и руководимый господствующею страстью – религиозным энтузиазмом, Мухаммед принял свой собственный, внутренний голос за голос неба, а образы своей фантазии за Ангела Божия, который торжественно объявил ему, что он избран в пророка.⁴¹ Есть люди от природы направления мистического, мечтательные, склонные к религиозным размышлениям, которые, увлекшись своими созерцаниями, построенные ими фантастические образы и идеалы, перестают отличать от действительности, к ним устремляют свою деятельность и в них исключительно сосредоточивают свою жизнь. Проводя такую жизнь, мистики доходят до того, что, сближаясь более и более с своим фантастическим миром, с своими задушевными мечтами и удаляясь таким образом более и более от опыта и действительности, начинают верить в истинность своих созерцаний и все явления своего идеального, ими самими выстраемого мира, начинают почитать действительными.

К числу таких людей принадлежал и Мухаммед.⁴² После этого не удивительно, что он увидел ангела и в фантастической беседе с ним призван к пророческому служению. Пламенные образы фантазии, по временам возвышавшие Мухаммеда над всем земным, могли отражаться в его чувстве, как небесные внушения; чрезмерная напряженность мысли могла разрешаться в видения и внутренний голос, очень легко, при содействии поэтического таланта, который по самой природе своей стремится придать всему отвлеченному конкретный, наглядный образ, мог принять на себя вид ангела Божия. Минута, когда этот образ ангела Божия, созданный поэтическою фантазией Мухаммеда, предстал ему во всем своем идеальном величии в сокровенном гроте, среди мистических созерцаний и может быть во время физической полудремоты отшельника (явление было ночью) и предстал за тем, чтобы высказать ему призвание к посланичеству, эта минута должна была стать торжественною и решительною для арабского лжепророка. «Читай! – сказал ему ангел, во имя твоего Господа!» «Я Гавриил, а ты посланник Божий...» Вот во что разрешилась мысль Мухаммеда о его посланничестве!

В нынешние времена разительный пример такого явления представляют сибирские шаманы: достоверные сведения показывают, что прежде решительного вступления в должность шамана, человек делается мрачным, задумчивым, тоскливым, не способным ни к каким житейским занятиям, удаляется в пустыню и там, вдали от людей, проводит жизнь свою дотоле, пока не придет время вступить ему в должность шамана. Очевидно, мрачность и нелюдимость, предшествующие шаманскому служению, есть природная мечтательность, и шаманство есть плод мечтательного направления души. И в мире христианском есть примеры, показывающие, сколь важные действия производит иногда религиозная мечтательность. Каким образом Шведенборг уверял себя, что он имеет сношение с миром духовным? Кто внушил Жанне д’Арк, что она призвана небом к спасению своего отечества?

Очевидно, что как исключительная наклонность первого к религиозным созерцаниям открыла для него мир духовный и закрыла мир внешний; так мечтательность последней, исключительно устремленная к одному предмету, была причиною того, что Жанна сочла себя посланницею неба.

Подобное Мухаммедову посвящение в пророка описано в Зендавесте, в сказании о Зороастре. Однажды он взошел на высокую гору и там в уединении, в пламенной молитве, просил свет о своем просвещении; вдруг пред ним явился первый из добрых духов, по имени Баман, и вознес его прямо к престолу Божества. Первый вопрос, сделанный Зороастром Ормузду, был: «Какое творение тебе всех любезнее?» Ормузд отвечал: «То, чье сердце правдиво, кто не ищет богатств, кто готов делать добро всем земнородным. Блажен человек, так поступающий.» Потом Ормузд открыл ему все таинства природы, миры духов, и наставил его, что должно делать для учреждения порядка в обществе и в религии.⁴³

Также о Миносе, первом царе и законодателе критском, известно сказание древних, что он на горе Иде, по другим на горе Диктее, беседовал с Юпитером и от него получил все мудрые постановления, после сообщенные им народу. Нума Помпилий, который считается основателем богопочитания у древних римлян, по словам легенды, удостоиваем был в одном гроте дружеской беседы богини Эгерии, которая научила его как учредить иерархию и самые обряды богослужения. Кому также не известен рассказ о гении Сократа, сообщавшем будто бы ему философические идеи и по временам внушавшем ему одно делать, а другого не делать.

Все эти, аналогические с призванием Мухаммеда к пророческому служению, факты, из которых в одних изображается, как люди мечтательные уверяются, что они имеют общение с миром духовным и считают себя посланниками небес, в других поэтически изображается и вступление гениальных людей на свойственное каждому из них поприще деятельности и внушения собственного их гения при самых их действиях, все эти факты прямо ведут к тому заключению, что и Мухаммед принял образы своей фантазии за ангела, а внутренний голос, плод любимой своей мысли о посланничестве, за призвание к пророческому служению.

Но если Мухаммед раз мог принять, по самообольщению, образы своей фантазии за явления ангела, а внутренний свой голос за беседу с ним; то что же такое были таинственные явления ему ангела с откровениями в продолжение всего его 23-х летнего поприща? Продолжение ли того же самообольщения, или уже намеренный обман? Если человек раз сделал какое-нибудь дурное дело не злонамеренно, но по самообольщению, считая его добрым и истинным, и если это ему вполне удалось; то в последующее время, когда обстоятельства раскроют пред ним настоящее, подлинное значение поступка, в последующее время он уже сознательно может продолжать тоже самое, выдавая его за то, чем сначала был признан им самим.

Но возможность не предполагает еще действительности, тем более это должно сказать об образе действий Мухаммеда. Признавши раз посланным себя свыше пророком и посланным так торжественно, принявши раз образы своей фантазии за ангела Божия, а свой внутренний голос за беседу с ним, Мухаммед при своей мечтательной настроенности легко мог оставаться в том же самообольщении и относительно последующих своих действий и учения. Да и мог ли дозволить себе намеренный обман человек прямодушный, каким является Мухаммед в первое время своего пророческого служения? При том, призвание его к пророчеству было исполнением его любимой, задушевной мечты: какие обстоятельства сильны были разуверить его в этом? Содержание откровений, сообщенных будто в начале Мухаммеду, тон и язык их вполне подтверждают, что в это время Мухаммед действовал по самообольщению. Каким же образом поддерживалось в Мухаммеде самообольщение относительно явления к нему ангела с откровениями? Решить этот вопрос не трудно.

Приняв за действительную свою мечту о явлении ангела, Мухаммед уже легко мог видеть повторение этого явления. Мы видели уже, что он, занятый мыслей о преобразовании и считая себя предназначенным к совершению этого преобразования, так живо и пламенно желал какого-нибудь подтверждения с неба этой мысли. Эта мысль исключительно занимала его душу, на нее постоянно устремлены были все силы его ума и воли; в продолжении 16 лет она составляла для него центр, около которого вращалась вся его душевней деятельность в продолжении такого длинного периода времени.

Понятно после этого, как горячо, как пламенно должен был принять Мухаммед пополнение так долго ожидаемого желания, как твердо и глубоко должна была запасть эта мысль в душе Мухаммеда, с каким чувством живого убеждения он должен был признать её действительное, но его мнению, осуществление. Исполнение его задушевного желания наполнило всю его душу, он весь был, так сказать, эта мысль, эта уверенность. Обрадованный уверенностью в действительности своего посланничества, он не мог допустить и мысли усумниться в этом не мог дозволить себе ни малейшего поползновения исследовать это дело хладнокровно, если бы даже и представлялись к тому настоятельные побуждении, если бы даже кто стал опровергать эту его уверенность.

Слова «поставьте против меня о одной стороны солнце, с другой – луну, но и тогда не откажусь от своих предприятий,» – вполне подтверждают наши мысли. После этого легко понять, как для него могли повторяться явлений ангела с откровениями. При своей живой натуре, при своем мечтательном направлении и при своей уверенности в действительности первого явления ангела Мухаммед всякий образ разгоряченной своей фантазии легко мог принимать за того же ангела, которого он видел на горе Хара, всякую случайную мысль, мелькнувшую в его голове, за внушения с неба.⁴⁴ Нужно раз убедить себя в чем-нибудь, в другой раз это будет гораздо легче; повторение тех же случаев, хотя и не при такой уже обстановке, может казаться для человека тем же, за что он считал их прежде. Человек уже от природы вообще любит все объяснять по своему взгляду на известные вещи. Мухаммед получил давно ожидаемое: задушевная его мечта осуществилась, и он верил этому от всей души; поэтому он легко и скоро мог принимать свои грезы за видение ангела, хотя оно происходило в его воображении не при такой уже обстановке; всякая случайная мысль могла быть признаваема им за голос с неба, образы фантазии легко и скоро могли отражаться в его чувстве, как небесные внушения. Это убеждение тем легче могло поддерживаться в Мухаммеде, тем удобнее и тем чаще могло повторяться для него потому, что он действовал без сомнения всегда и во всем по увлечению, по страстям. Поэтому для него довольно было один раз убедиться в том, что он пророк, что ему ангелом сообщаются небесные откровения, чтобы после этого всякую мысль, хотя бы она была чистым расчетом с его стороны, плодом собственного его мышления,⁴⁵ признавать небесным внушением; тем скорее и тем легче могли представиться Мухаммеду небесным внушением те идеи, которые возникали в его голове нечаянно, без всяких предварительных размышлений и соображений.

Убеждение, что к нему является ангел с небесными откровениями, еще легче могло укорениться в голове Мухаммеда и еще чаще возобновляться и долее поддерживаться от того, что он был эпилептик. Что Мухаммед был эпилептик, об этом мы знаем из Феофана и следовавших за ним христианских писателей, которых новейшая критика обвиняла в клевете, и не только из отдельных, намекающих на эту болезнь, мест корана, которые в случае нужды могли толковать иначе, но и из древнейших, достовернейших мусульманских биографов Мухаммеда.

Вот некоторые, относящиеся сюда места из «Инсан-Уйюна» и «Хамиса.» В первом говорится: «Ибн-Исаак рассказывает, что он слышал от своего учителя: Мухаммед подвержен был припадкам обморока, когда он был в Мекке, прежде, нежели ему был открыт коран. Когда коран нисшел к нему, он имел те же самые припадки, какие с ним были прежде, именно: уже прежде он впадал в некоторый род расслабления, после сильного дрожания глаза его закрывались, его лице покрывалось пеной, и он мычал, как молодой верблюд. Тогда говорила ему Хадиджа (Аллах, будь милостив к ней!): я приведу к тебе кого-нибудь (заклинателя демонов), чтобы он полечил тебя. Мухаммед (да будет над ним мир) отвечал: «нет мне не нужно никого.» Шериф-эддин-Абуссири, передавая предание о том, что предпринимала Хадиджа, чтобы увериться, что злой дух (джинн) обольщает Мухаммеда, говорит: «Гавриил пришел в дом Хадиджи, тогда она отбросила свое покрывало, чтобы узнать, истинное ли это откровение, или обморок⁴⁶ (игмау)."

Если бы Мухаммед дошел до уверенности в призвании себя к совершению преобразования отечества только путем размышления, то и в таком случае его живая фантазия не долго оставалась бы в бездействии, и он скоро должен бы был, будь это во сне, или в напряженном состоянии духа, увидеть с божественным откровением ангела, который бы утвердил то, что он сам признавал истинным. Но это самообольщение тем понятнее в Мухаммеде, тем больше могло в нем поддерживаться, что он подвержен был припадкам эпилепсии; теперь это бессознательное состояние, которое вероятно очень часто повторялось после больших напряжений ума над каким-нибудь важным вопросом, легко могло быть приписываемо Мухаммедом сверхъестественному общению с ангелами, и на то, что после пробуждения прояснилось в его уме, он мог смотреть как на небесное откровение, которое, естественно, утверждало то, что он сам признавал истинным.

Таким образом частые припадки эпилепсии, которым Мухаммед был подвержен, помогли ему утвердить и поддерживать уверенность, будто он находится в общении с небом. Время своих припадков он выдавал за такое время, которое Всевышним Существом назначалось для его пророческих восхищений и небесных наставлении, а судороги свои объяснял не иным чем, как живым ощущением близкого присутствия божественного посланника, ангела.⁴⁷

Пришедши совершенно естественным путем к убеждению, что он избран самим Богом в пророка и что к нему являлся ангел Гавриил с откровением, Мухаммед не мог скоро расстаться с ним, тем более, что оно как нельзя лучше гармонировало с его направлением. Мухаммед был араб, житель востока. Восток в свое время составлял первую ступень в развитии человечества, а ныне, равно как и во времена Мухаммеда, самую низшую: он никогда не выходил из состояния младенчества. Поэтому и представления его чисто детские, представления, общий характер которых – олицетворение существ неодушевленных и образов воображения, олицетворение пожеланий и страстей.⁴⁸ Дитя легко принимает вещи не за то, чем они бывают на самом деле. Оно твердо, например, бывает уверено, что палка, на которую оно садится верхом, есть настоящая лошадь, что куклы действительно одушевлены, и потому, давая вопросы им и само отвечая на них, думает, что куклы отвечают на его вопросы. Мухаммед был дитя востока и общевосточные представления не были ему чужды. При таком образе воззрения на мир внешний и внутренний, Мухаммед легко и скоро мог олицетворять образы своей фантазии и признавать их за явление ангела Божия, а свои задушевные мысли за сообщенные им откровения. Если бы Мухаммед не имел на своей стороне других обстоятельств, поддерживавших в нем эту уверенность, если бы он от природы не был таким мечтательным, если бы не развил этой мечтательности пятнадцатилетним уединением, если бы он и не был подвержен припадкам эпилептической болезни, если бы, говорим, Мухаммед не имел всего этого, то и одного того, что у него был восточный образ представления, одного этого, при его уверенности в своем посланничестве от Бога, достаточно было к тому, чтобы он образы своей фантазии признавал за явление ангела Божия, а свои собственные мысли за сообщенные им откровения.

После всего этого понятно, каким образом Мухаммед свои собственные мысли и соображения принимал за небесные внушения, образы своей фантазии, за явление ангела Божия. В самом деле, каков был этот ангел, который невидимо и вместе непосредственно внушал Мухаммеду небесные откровения? Ежели о нем судить по самым этим откровениям, то мы невольно и еще придем к тому заключению, что он был вымысел фантазии Мухаммеда, его собственный гений. Пусть речи ангела иногда возвышенны и благородны, предписания мудры и назидательны, но этот ангел представляется забывающим то, что он прежде Мухаммеда благовествовал некоторым новозаветным лицам, например, пред лицом Пресвятой Девы Марии Гавриил предсказывал, что от неё родится Сын Божий (Лк.1:35); по истечении же 6 веков он представляет это благовествование в откровении Мухаммеду совершенно в другом виде (Коран, 3:37–43); и, главное, всячески старается опровергнуть мысль, что Иисус Христос есть Сын Божий, и таким образом разрушить главное основание прежнего откровения. Этот ангел искажает многие исторические факты (Коран, 11:58,63–69 и другие): так известное обстоятельство из жизни Гедеона, когда он отделил воинов мужественных от ненадежных, воспользовавшись, как средством к узнаванию их качеств, теми приемами, которые они употребляли, когда пили воду, это обстоятельство в откровениях Гавриила отнесено к жизни Саула.⁴⁹

Этот ангел передает иногда понятия о Боге унизительные для высочайшего существа: Бог в некоторых его откровениях имеет характер деспотический (К7:154, 3:172), представляется виновником грехов и заблуждений человеческих (К6:107–112, 14:4, 27:4, 59:19 и другие), попрекающим человеку тем, что Он призывает его к истинной вере (К 49:17), перехитряющим людей (К 4:156) и т. п.

Этот ангел разделяет с Мухаммедом многие заблуждения и суеверия его века и обличает в себе плохого физика и историка. Так, по словам корана, Абрага, владетель счастливой Аравии, потерял всю свою армию во время похода против Мекки будто бы от нападения птиц – ababils, которые смертельно поражали камнями нападавших воинов и смяли их в кучу, как зерна, поедаемые животными. (Коран, гл. 105). Но учеными несомненно доказано, что эти мнимые птицы – ababils столь гибельные для войска Абрага, были ничто другое, как мелкие нарывы оспы.⁵⁰

По откровению ангела, горы утверждены на земле как pilotis (сваи), для того чтобы она с не потряслась и не сдвинулась с места (К21:32, гл. 31, ст. 9), и на беду этому откровению, всему миру известно, что земля и трясется очень часто, и движется беспрестанно. Падающие звезды потому же откровению суть ничто иное, как дротики, бросаемые ангелами, стражами неба на демонов, когда эти отваживаются простирать свое неуверенное любопытство до пределов и тайны неба. Кратко, этот ангел до того связан с личностью Мухаммеда, что всегда действует в его интересах, является с своими откровениями всякий раз, как только представляется нужда⁵¹ Мухаммеду, даже является по его прихотям, сочувствует и потворствует его страстям,⁵² вмешивается в его домашние интриги,⁵³ бывает изменчив в своих определениях до такой степени, что иногда в новых откровениях противоречит прежним. Вообще этот ангел так тесно связан с личностью Мухаммеда, что оба они составляют одного, у которого выгоды, страсти, мысли, чувства, желания и действия нераздельны; сам Мухаммед, при одних собственных силах, под влиянием собственных побуждений и целей, мог только действовать так, как действует этот ангел. На основании всего этого мы заключаем, что ангел Гавриил, внушавший Мухаммеду откровения, вовсе не обитатель небес, а собственный природный гений Мухаммеда, только опоэтизированный им, как существо конкретное.

Пусть сам Мухаммед от всей души верил в небесное происхождение своего таинственного наставника; ясно, что он был в самообольщении подобном тому, в каком бывают галлюцинирующие, или подверженные экстазам,⁵⁴ и обманывая самого себя, он естественно должен был обманывать и других. Гений Сократа представляет разительный пример того, как иногда самый мудрый и добрый человек может обманывать и самого себя и других, и как совесть в смешанных состояниях, средних между самообольщением и произвольным обманом, может оставаться безгласною.

Но здесь сам собою рождается вопрос: всегда ли, до самого конца своей жизни, Мухаммед находился в самообольщении относительно своего пророческого служения, всегда ли он был на самом деле уверен в небесном происхождении своего таинственного наставника, как он всегда уверял в этом других?

Мухаммед находился в этом самообольщении дотоле, пока был истинным поэтом, каковым он действительно был в первое время своего лжепророческого служения: ибо истинное воодушевление поэта есть уже самообольщение, а это воодушевление было свойственно Мухаммеду, часто посещало его. При том о действиях великих людей нельзя судить по действиям людей обыкновенных, в особенности это должно сказать о религиозных преобразователях. Обыкновенные люди действуют рассчитано, без особенного увлечения; они обсуживают каждый поступок свой, предварительно обдумывают планы и средства к достижению своих целей, предусматривают все вероятные следствия известного дела и никогда ни на что не решаются без предварительного рассуждения. Не таковы в своих действиях люди великие! Они не отделяют, так сказать, себя от своих действий, чтобы, став от них, как бы на стороне, хладнокровно оценивать их и обсуживать; нет, они всегда и во всем действуют по увлечению, они всегда и во всем находчивы, решительны, смело стремятся к достижению предположенных целей, скоро находят средства, которые верно приводят к цели. У таких людей трудно найти границы, прямо указать, где они действуют по искреннему убеждению, а где по самолюбию; так все это тесно у них связано, что собственно говоря, одно от другого неотделимо.

Мухаммед, бесспорно, великий человек и при том самого мечтательного направления. Поэтому его действий и слов нельзя различать так, чтобы прямо можно было указать, что такие-то принадлежат к разряду слов и действий, происходивших от искреннего, чистосердечного убеждения, а такие-то к разряду тех, которые были следствием самолюбивых, корыстных расчетов. Впрочем, нельзя отрицать того, что и великие люди не всегда действуют по увлечению; бывает время, когда они действуют по расчетам холодного рассудка; при том надобно сознаться, что Мухаммед не был на столько велик, чтобы мог всегда и во всем действовать по увлечению, что подтверждает характер его действий.

Правда, в начале своего лжепророческого служения он, действительно, является таким; но время столь очевидно изменяет нравственные, равно как и физические черты человека, что невозможно нарисовать портрета, по которому можно было бы узнать какого-нибудь человека во все периоды его кивни. По роду обстоятельств различные страсти овладевают человеком и нелепо было бы заключать по известному ряду действий, что в душе человека во всю его жизнь существовала одна только страсть. Хотя господствующею страстью в Мухаммеде был религиозный энтузиазм, который проявлялся во всех его действиях, обнаруживался в известной мере почти в каждом явлении его жизни; но он был вместе и честолюбив; как бы ни была сильна первая страсть, но и последняя необходимо должна была развиться и усилиться от обстоятельств. Все это показывает, что Мухаммед не мог оставаться в самообольщении относительно явления к нему ангела с откровениями в продолжение всей его жизни. Его отношения к миру, медленное, но верное и сильное влияние времени и наконец внушения разума естественно должны были умерить его религиозный энтузиазм; его отношения к противникам, различные препятствия и неудачи должны были образумить его, должны были уяснить ему значение его таинственного ангела. Действительно факты подтверждают, что, по крайней мере, во вторую половину своего лжепророческого служения он действовал уже не по самообольщению.

В Мекке в Мухаммеде сначала преобладал поэтический элемент; в Медине напротив, где он был уже не вводителем новшеств, но главою политической и религиозной партии, выступает ораторский элемент. Здесь уже незаметно в нем истинного одушевления, здесь, когда не доставало у него собственного убеждения, он заменял внутренние порывы искусственным воодушевлением, глубокое чувство истины – натянутыми софизмами; из учения, объявленного им в Медине ясно видно, что все его мысли проистекали из холодного рассудка, а не из теплого сердца, как это было в Мекке. Вести полемику против полу-иудеев и совершенных иудеев мединских, равно как и против христиан аравийских, было не так легко, как против язычников мекканских. В Медине он не был уже смиренным грешником, которого Сам Бог должен был увещевать, не оставлять начатого пути, ни пророком, который послан для того, чтобы возвести иудейство и христианство к вере Авраама, каким он являлся в Мекке; нет, здесь Мухаммед является уже новым политическим и религиозным законодателем.

В его речи не было уже того без искусственного течения мыслей, какое заметно в прежних его словах; теперь он предварительно обдумывает, рассчитывает; ясно, что он действовал не по внушению ангела Божия, но по своему собственному измышлению; он и сам уже сознавал это вполне. Чтобы доказать это, мы не имеем нужды в тех стихах корана, которые он возвещал во имя неба, чтобы жениться на отпущенной жене своего усыновленного сына, чтобы увеличить свой гарем возлюбленными, или чтобы иметь участие в добыче. Первая капля крови, пролитая во имя его во время святого месяца, показала, что в нем земной расчет преобладал над вдохновением пророческим.⁵⁵

Он теперь проповедует войну на уничтожение неверующих во имя Божие, по обычаю своей страны производит частные убийства против своих врагов, которые были вместе и врагами исламизма; нужда заставила его, чрез расхищение и убийство, дозволить осквернение священных месяцев, которые впоследствии всячески старался восстановить.

Но это откровенное объяснение, даже по сознанию мусульманствующего его биографа, он издал только после похода Абдаллах-ибн-Джама, который был совершен по его приказанию. Особенное, таинственное послание с запечатанным и только чрез несколько дней распечатанным, двусмысленным письмом, кратко, все ближайшие обстоятельства этого похода доказывают, что он сам вполне сознавал свою несправедливость, сознавал, что он действует уже не поводе Божией, но по своей.⁵⁶

Также и в суре корана «Иосиф» мы узнаем в Мухаммеде человека, который разными неправдами старается сделать себя уполномоченным пророком. Историю Иосифа, как он ее рассказывает, он мог узнать или из еврейских книг, или же от еврейских ученых, и, однако ж, он утверждает, что получил ее не только чрез Божественное откровение, но точное знание этой истории, «которой он не был современником» представляет, как одно из доказательств своего небесного посланничества. Здесь нет никакого самообольщения ни чрез сон, ни чрез видение, ни чрез истинное воодушевление; для беспристрастного человека здесь очевиден обман. В критические минуты своей частной и общественной жизни Мухаммед вместо того, чтобы сказать решительное слово, ищет совета других, которому иногда и следует против собственного убеждения, как например, при осаде Медины, куда он выступил против своей воли и где он желал заключить особенный мир и при Таифе, где он, по некоторым известиям, приказал начать штурм, хотя в тоже время желал, чтобы не было никакого успеха от этого.⁵⁷ Вообще много было обстоятельств в жизни Мухаммеда трудных и критических, в которых внятно для него помогал ему его хитрый и оборотливый ум, а не откровения свыше, обстоятельств, которые необходимо должны были довести его до ясного самосознания, уверить его, что посланник небесный есть только мечта его воображения.

Из всего сказанного нами о значении таинственных явлений Мухаммеду ангела с откровениями следует, что в начале своего лжепророческого служения Мухаммед по самообольщению собственные свои мысли признавал за внушения небесные, а под конец жизни он пришел к ясному самосознанию, вполне уверился, что посланник с неба, являвшийся к нему, есть мечта его воображения, и уже сознательно обманывал других, когда не переставал уверять их, что он говорит им не свое, а небесное.

Трудно и даже невозможно с точностью определить того момента, с которого Мухаммед сознательно на место слова Божия поставил себя самого. Конечно для Мухаммеда тяжело было разубедиться в собственном посланничестве, грустно было расстаться с своими приятными заблуждениями, так много льстившими его самолюбию, заблуждениями, взлелеянными им самим в продолжение многих лет: мучительно было для Мухаммеда, человека добросовестного и прямодушного, каким он являлся в начале своего поприща, бесчестно, злонамеренно выдавать себя за пророка. Некоторым, может быть, такой поступок Мухаммеда представляется не естественным, но он стал между двумя крайностями, или отказаться от всего, сделанного им для преобразования своего отечества, потерять плоды многолетних забот и трудов, или же недобросовестно продолжать начатое и обманом достигать предположенных целей.

Нужно было избрать одно из двух, и он решился на последнее. В нем непреоборимо было желание совершить религиозный переворот в своем отечестве. Если идти к этой отдаленной цели путем обыкновенным, то никак нельзя было рассчитывать на верный успех. Таким образом пламенное желание преобразовать отечество и уверенность в успехе выполнения этого желания побудили Мухаммеда решиться на средство крайнее – до конца жизни твердо, настойчиво уверять своих клевретов, что всеми его словами и поступками распоряжается Ангел Божий.

Мы показали настоящее, подлинное значение явления ангела Мухаммеду на горе Хара в первый раз; показали значение таинственных явлений ангела к Мухаммеду в продолжение всей его последующей жизни; теперь остается рассмотреть химерический рассказ о ночном путешествии Мухаммеда по небесам для беседы с Богом, показать подлинное значение этого путешествия.

Мы в своем месте рассматривали ночное путешествие только с той стороны, что оно, за что бы ни было принимаемо, за видение-ли только, или за действительное путешествие, не может быть признано за действительный способ сообщения небесных откровений. Здесь, следовательно, прежде всего представляется для решения вопрос: что такое на самом деле было ночное путешествие, выдумка-ли чистая со стороны Мухаммеда, выданная им для своих честолюбивых видов, или бред его пылкого воображения, по самообольщению принятый им за действительное видение, и сам он, передавая другом этот рассказ, от души верил в действительность ого?

Некоторые, обращая внимание только на обстоятельства жизни Мухаммеда пред тем временем, когда он пустил в ход этот сказочный рассказ о ночном путешествии, утверждают, что Мухаммед выдавал его для того только, чтобы доказать действительность своего небесного посланничества. Мнение с первого раза очень вероятное. Действительно в это время положение Мухаммеда было такое: он находился в опасности потерять все свои прежние заслуги отечеству, находился в опасности потерять всех своих последователей и отказаться совершенно от дела, так успешно им начатого. В Мекке, в начале своей проповеди, он мало имел последователей; одноплеменные с ним корейшиты преследовали его по своему праву – охранять и поддерживать народную религию, преследовали за проповедь новой веры. Если он несколько лет проповедовал свое учение без опасности лишиться жизни, то этим он обязан был единственно значению в народе жены своей Хадиджи и защите благородного и всеми уважаемого дяди своего Абу-Талиба. Но пред тем временем, как Мухаммед выдал эту сказку, почти в одно время умерли и Абу-Талиб и Хадиджа. Покровителей и защитников теперь у Мухаммеда не стало; если и были еще у него последователи, то они не были так значительны по своему положению, чтобы могли служить защитою для Мухаммеда. Теперь он один должен был противостоять злобе врагов, но он еще не имел ни столько силы, ни значения, чтобы с успехом поддерживать эту борьбу. Враги теперь устремили на него всю свою злобу; преследованиям и насмешкам не было конца; от него настоятельно требовали или сотворить какое-либо чудо для доказательства своего Божественного посольства, иди отказаться совершенно от проповеди новой веры.

В это то время, при таких обстоятельствах, Мухаммед выдал сказку о своем ночном путешествии, дабы этим доказать, что он по воле Всевышнего проповедует новую веру. Такое объяснение значения ночного путешествия, действительно, вероятно. Напрасно некоторые, и между прочим Вейль,⁵⁸ опровергают такое объяснение ночного путешествия тем, именно, что оно, как совершенное без всяких свидетелей, не могло надлежащим образом помочь Мухаммеду, и если он чрез чудо хотел выпутаться из тесных своих обстоятельств, то без сомнения произвел бы такое чудо, которое могло бы убедить других, но такое чудо, очевидно, ни для кого не могло быть убедительно. Но такое возражение, как само собою понятно, имело бы смысл и значение в том только случае, если б Мухаммед действительно обладал даром творить чудеса; а так как он, по собственному сознанию, не владел таким даром, и никто не признает в нем его, то это возражение не имеет никакой силы, нимало не опровергает того, что ночное путешествие могло быть чистою выдумкой со стороны Мухаммеда.

Ему нужно было чем-нибудь доказать свое мнимое божественное посланничество, и он, за невозможностью сотворить действительное чудо, должен был прибегнуть, по крайней мере, к мнимому, лишь бы в некоторой мере достигнуть желаемой цели, должен был выдумать что-нибудь чрезвычайное, сверхъестественное, невозможное для обыкновенного смертного; для этого-то он и мог выдумать и утверждать свое ночное путешествие.

Таким образом если брать во внимание только обстоятельства жизни Мухаммеда пред тем временем, как он выдал сказку о ночном путешествии, то ее можно почесть за чистую выдумку со стороны Мухаммеда. Но возможность не предполагает еще действительности. Обстоятельства внешние еще не дают права так или иначе судить о поступках человека. Человек к такому, или другому роду и характеру деятельности определяется не одними внешними обстоятельствами, но и внутренним своим настроением и нравственным характером и последним более и преимущественнее, чем первыми; гораздо более от личности человека зависит так или иначе поступать при известных обстоятельствах, такое или другое направление дать известному действию, чем от внешних обстоятельств. Лучшее и верное понимание поступка есть психическое, когда берутся в расчет внутренние побуждения и цели для деятельности. Разные люди, при одних и тех же условиях, обладая одними и теми же средствами, преследуя одни и те же цели, поступают различно, смотря по характеру и личным качествам каждого.

Следовательно, основание для такого или другого рода деятельности главным образом лежит в нравственном характере человека. Поэтому, чтобы понять надлежащим образом ночное путешествие Мухаммеда на небеса, знать действительное, подлинное его значение, нужно обратить внимание на характер деятельности Мухаммеда вообще и особенно в то время, когда он выдал эту сказку. Мы замечали прежде, что слова и действия Мухаммеда со времени его мнимого призвания к пророческому служению носят на себе два резкие и совершению различные характера: в Мекке он является смиренным провозвестником учения, в самообольщении действующим от Лица Божия; в Медине, где успехи учения и оружие придали ему значение и силу, в Медине он является обманщиком, преследующим только свои честолюбивые виды.

Нельзя с точностью определить того момента, когда он сознал свое самообольщение; во всяком случае несомненно, что это произошло уже в Медине, потому что в Мекке он действовал бескорыстно, по чистым побуждениям к преобразованию отечества, в полной, искренней уверенности, что он божественный посланник. История и содержание учения, открытого в Мекке, вполне подтверждают это. Следовательно, чтобы определить настоящее значение точного путешествия, нужно определить время, когда он выдал эту сказку. Хотя достоверно не известно время, год, месяц и день, когда это было, по крайней мере несомненно известно, что еще в Мекке Мухаммед пустил эту сказку в ход, большая часть историков допускает, что это было за год до хиджры – бегства Мухаммеда из Мекки в Медину.

На этом основании мы имеем право рассказ о ночном путешествии отнести к тем действиям Мухаммеда, которые проистекали из самообольщения, к которым не примешивалось еще никаких корыстных расчетов. Это мнение, очевидно, естественнее и вероятнее прежнего, по которому ночное путешествие считает выдумкой со стороны Мухаммеда. Эта вероятность превратится в полную достоверность, если возьмем во внимание обстоятельства последующие за появлением рассказа о ночном путешествии.

Когда Мухаммед торжественно объявил всем своим последователям и противникам о ночном путешествии, то он мало имел успеха для своих выгод; возражения еще более усилились, жители Мекки явно издевались над ним, самые приверженцы и последователи его не одинаково приняли этот рассказ: одни восхищались, другие, недовольные таким, по их мнению, обманом и как бы насмешкою над их благоразумием, оставили недавно принятую веру и Мухаммед находился в опасности потерять свою славу и лишиться всех своих последователей.⁵⁹ Не смотря на такое, неблагоприятное для Мухаммеда, действие рассказа о ночном путешествии, он не только не перестает утверждать и проповедовать его, не только не изменяет и не переиначивает своего рассказа, чтобы иметь больше успеха, но еще с большею настойчивостью продолжает доказывать его действительность. Напрасно тетка его Ум-Гани умоляла его не распространять этого рассказа, чтобы не подвергаться насмешкам и не лишиться последних немногих приверженцев; он с большею смелостью продолжает распространять рассказ о чудесном своем ночном путешествии по небесам. Ясное дело, что он верил в действительность этого видения и заботился не о своих личных интересах, но о распространении и поддержании, по его мнению, истины.

Если бы Мухаммед злонамеренно, для своих выгод выдумал рассказ о ночном путешествии, то, как человек умный и сметливый, он выдумал бы что-нибудь получше, повероятнее для своих соотечественников, а это ему, знавшему хорошо своих сограждан, конечно не трудно было сделать. Он очень хорошо должен был знать, что это секретное, с ним одним случившееся, чудо не могло быть убедительно для корейшитов; и если, по его мнению, необходимо было выдать какое-нибудь чудо для поддержания своего пророческого авторитета, то он мог бы какому-нибудь естественному явлению дать обстановку чуда, что и не трудно было сделать пред арабами, склонными вообще верить всему чудесному, сверхъестественному.

Но Мухаммед продолжал торжественно объявлять о своем ночном путешествии со всеми его странными подробностями, без всяких изменений, сокращений, переиначиваний. Что другое могло побудить его распространять эту басню, когда он ясно видел, что этим не только не привлекает никого на свою сторону, но еще отталкивает и тех, кто прежде следовал ему, что другое, говорим, могло побудить его к этому, кроме глубокого убеждения в истинности видения? Не рассчитывал ли в этом случае Мухаммед на то, что со временем примирятся с этим странным рассказом и примут его в том виде, в каком он его передавал, а в этом виде рассказ придаст больше силы и значения ему самому, больше важности его пророческому служению? Но Мухаммед не мог рассчитывать подобным образом, и в то время он был еще слишком слаб и потому не мог так далеко простирать свои виды на будущее. И такому взгляду на ночное путешествие нимало не противоречит его обстановка, которая, по видимому, обличает расчет, соображения холодного рассудка. Правда, судя по обыкновенному порядку вещей, мы не можем допустить, чтобы образы фантазии были так связны, ясны, отчетливы, как мы это видим в рассказе о ночном путешествии, если признавать его действительным видением: сны всегда бывают более, или менее бессвязны.

Но связность, определенность и ясность представлений в видениях обусловливаются природными способностями человека с одной стороны, а с другой – большею или меньшею силою тех мыслей и впечатлений, какие занимали человека в бодрствующем состоянии. Великих, гениальных людей нельзя сравнивать с людьми обыкновенными: обладая душевными способностями в высшей степени и силе, чем последние, первые и деятельность обнаруживают исключительную, свойственную только им одним, деятельность, которой не могут вполне понять и уяснить себе люди обыкновенные.

Поэтому нет ничего странного в том, что видение ночного путешествия как в основании, так и в подробностях, было у Мухаммеда так ясно, наглядно, определенно, и у людей обыкновенных иногда сны бывают ясны, отчетливы, определенны. Эта ясность и определенность представлений в ночном путешествий будет понятнее, если обратим внимание на положение Мухаммеда пред тем временем, когда ему было это видение. Глубоко, искренно убежденный в своём небесном посланничестве, в правоте и истине своего учения, Мухаммед со всем жаром, со всею силою могучей души стремился к достижению предположенных им целей; но чем более он приобретал себе последователей, тем более враги его вооружались против него; требования от него чудес были настойчивы; изворотливость Мухаммеда истощалась и жизнь находилась в опасности. Душа Мухаммеда при таких обстоятельствах должна была возмутиться до невероятности.

Другой на месте Мухаммеда, менее сильный и могучий, уничтожился бы, пал бы пред такими не преодолимыми препятствиями. Но Мухаммед не мог так скоро отказаться от начатого им дела, потому что искренно убежден был в правоте его. С другой стороны, не имея средств преодолеть этих препятствий, он, естественно, всеми силами души должен был предаться молитвенным размышлениям, должен был от одного Бога ждать себе в этом случае помощи и заступничества; мысли его, чувства и желания, все должно было быть устремленным к Богу. В таком напряженном состоянии ему, естественно, должны были приходить в голову мысли, что вот, вот Сам Бог примет в нем участие и выведет его из затруднительного положения, доказав убедительнейшим образом его пророческое достоинство. Что же удивительного после этого, если при таком направлении мыслей и при живом пламенном воображении в его голове могло сформироваться такое чудовищное видение, каково ночное путешествие? Находясь в затруднительном положении, обладая живою, пламенною фантазией, Мухаммед живо и наглядно должен был представлять себе Бога, его жилище, его величественное царство.

Семь небес, которым и прежде того Мухаммед верил, сами собой должны были представляться ему населенными ангелами, и по общему верованию арабов, ангелами с лицами человеческими, звериными, птичьими и прочими. Патриархи и пророки также, естественно, должны были занимать мысли Мухаммеда, который считал себя поставленным к ним в близком отношении; и так как по его мнению, он послан был восстановить истинную религию, которую прежде проповедовали эти пророки, то ему легко могло представиться, что эти пророки принимают в нем участие, радуются, что он восстановляет ту религию, которая была насаждена ими и помрачена людьми. Сторонние подробности и малейшие оттенки этой величественно-странной картины сами собою могли образоваться в пламенном, живом воображении Мухаммеда. Все это ведет к тому опять заключению, что ночное путешествие имеет основание в самообольщении Мухаммеда, а не есть злонамеренная выдумка с его стороны; нет, Мухаммед в то время не мог решиться прибегать к таким бессовестным выдумкам для поддержания своего пророческого авторитета; не мог прибегать к таким средствам, которые, как он заранее мог предвидеть, не могли никак содействовать достижению цели!

Составленному нами взгляду на ночное путешествие нимало не противоречит то, что рассказ о ночном путешествии как в общем своем составе, так и в частностях как нельзя более приспособлен, по-видимому, к понятиям и склонностям арабов, приспособлен с тем конечно намерением, чтобы он в таком виде был и казался вероятнее и, следовательно, чтобы скорее и вернее приводил к цели. Мухаммед, чистейший араб телом и душой, без сомнения, очень хорошо знал свойства, дух и потребности своих соотечественников, очень хорошо, если не сознательно понимал, то инстинктивно чувствовал их склонность к чудесному, склонность, обыкновенную в человеке, стоящем на первой ступени умственного и нравственного развития, когда он преимущественно живет воображением, сам для себя создает воображаемый мир, образам которого верит, как действительности. Во время Мухаммеда арабы были именно таковы. Мухаммед вполне понимал, что чем чудеснее рассказ, тем он большее и сильнейшее произведет впечатление на слушателей.

Но чудеснее рассказа о ночном путешествии, кажется, ничего и не может быть; а потому не обличает ли эта чудесность, это приспособление к духу и потребностям арабов этого рассказа, не обличает-ли в Мухаммеде намеренного обманщика, думавшего найти в этом средство к достижению своих честолюбивых целей? Все эти и подобные возражения против нашего взгляда на ночное путешествие ни мало ни опровергают его. Мухаммед сам был араб в полном и истинном смысле этого слова, араб со всеми склонностями и слабостями, свойственными арабу. Посему нет ничего странного и непонятного в том, что у него бессознательно, сам собою в голове образовался такой чудесный рассказ.

Притом те мысли и впечатления, какие преимущественно занимают человека в бодрственном состоянии, отражаются в сновидениях, независимо от произвола этого человека. Мухаммед, рассуждая о своем бедственном положении, в каком он находился пред временем выхода в свет сказки о ночном путешествии, естественно, должен был желать какого-нибудь чуда для поддержания своего пророческого авторитета, чуда, которое бы гармонировало с понятиями арабов, было для них и вероятно и разительно. Эти желания его и мечты, естественно, отразились в его видении, хотя уже совершенно бессознательно для него самого, независимо от его воли; и сам Мухаммед после мог смотреть на видение ночного путешествия, как ни в чем независимое от его собственного произвола.

Из всего сказанного рассуждения следует, что те способы, коими будто сообщались свыше Мухаммеду откровения и на которые сам он ссылался и теперь мусульмане ссылаются как на фактические доказательства того, что Мухаммеду были сообщены небесные откровения, эти способы суть не более как призраки его собственного воображения, бред его мечтательной души.