Двадцатипятилетие присоединения к церкви раскольнических епископов и других членов белокриницкой иерархии

23-го июня исполнилось двадцать пять лет с тех пор, как в этот именно день в 1865 году, по благословению блаженной памяти митрополита Филарета, преосвященным Леонидом, тогда епископом Дмитровским, викарием Московской митрополии, совершено было в Троицкой единоверческой церкви присоединение из раскола к православию нескольких членов раскольнической, так называемой Белокриницкой, или Австрийской иерархии – Онуфрия, бывшего у раскольников епископом Браиловским, наместником Белокриницкой митрополии, Пафнутия, бывшего епископом Коломенским, Иоасафа, бывшего иеромонахом Белокриницкаго монастыря, Филарета, бывшего архидиаконом при Белокриницком лжемитрополите Кирилле, и Мелхиседека, при нем же состоявшего иеродиаконом. Митрополит Филарет тогда же назвал это событие «утешительным и соединенным с доброю надеждою для православной церкви» ¹. Ожидание архипастыря оправдалось: примеру присоединившихся к церкви членов раскольнической иерархии вскоре же последовали Сергий, именовавшийся епископом Тульским, и протодиакон Московского лже-архиепископа Антония Шутова Кирилл Загадаев, потом Иустин епископ Тульчинский, именовавшийся архимандритом Викентий, иеромонах Козма, иеродиакон Савватия, бывшего тогда лже-епископом Тобольским, Феодосий, иеродиакон Балтского лже-епископа Варлаама – Ипполит и другие. В старообрядческом мире это небывалое в летописях раскола событие произвело вообще сильное впечатление, и влияние его в старообрядчестве ощущается доселе, проявляясь как продолжающимися присоединениями к церкви, так особенно возникшими с того времени и не престающими доселе у многих старообрядцев Австрийского согласия недоумениями и сомнениями относительно их новой иерархии, возбуждению которых особенно способствовали поданные присоединившимися, еще ранее присоединения, в именуемый Духовный Совет раскольников-поповцев вопросы о церкви и иерархии², – вопросы, доселе имеющие значение, доселе остающиеся не разрешенными от раскольнических духовных властей, и потом вызвавшие еще несколько подобного рода вопросов, поданных другими, вновь присоединившимися к церкви старообрядцами³.

В наше время всевозможных юбилеев совершившееся двадцатипятилетие этого памятного для церкви события прошло (и слава Богу!) без всякого официального празднества. Некому было, правда, и вспомнить о нем. Великий святитель, так участливо отнесшийся к искавшим присоединения, заботившийся об них, как сам выразился апостольским словом, якоже доилица, греющая своя чада ⁴, – владыка Филарет и его усердный сотрудник преосвященный Леонид давно уже переселились в вечность... Но, Божиим милосердием, доселе остающиеся в живых сами присоединившиеся и ближайшие участники событий того времени, разумеется, не забыли дня, имеющего такое великое значение в их жизни: пребывающие в Москве, в Никольском Единоверческом монастыре, отцы Онуфрий, Филарет и Мелхиседек ознаменовали день сей благодарною молитвою к Богу, призвавшему их от тьмы в чудный свой свет и непомилованных соделавшему помилованными (1 Петра гл. 2, ст. 9 и 10); а пишущий это, после такой же благодарной молитвы за них и за себя у раки преподобного Сергия, под кровом которого живет пятое десятилетие, и помолившись при гробе великого архипастыря – митрополита Филарета, послал этим братиям Никольского монастыря свое сердечное приветствие. Вспомнил ли об этом дне и как провел его о. Пафнутий, бывший тогда первым ревнителем возсоединения с церковью и самым горячим обличителем раскольнической лжи, а потом удалившийся опять на страну далече? Конечно, вспомнил; но с какими чувствами? О, милосердый Господи! Посли мир Твой в его смятенную душу и возврати его на путь спасения!..

Многое напомнил нам день 23-го июня. Перенесшись мыслию за четверть столетия, мы как будто снова пережили то время, когда нам суждено было принять самое близкое участие в важных для церкви событиях и приложить к ним всю энергию тогда молодых еще сил, не надломленных летами и испытаниями. Двадцатипятилетняя давность дает нам право поделиться воспоминаниями о достойных внимания событиях того времени и с нашими читателями, – право тем более законное, что теперь уже и обнародованы некоторые относящиеся к этим событиям официальные и другие документы.

О том, как начались мои сношения с заграничными и московскими членами Белокриницкой иерархии, я имел уже случаи упоминать⁵. Путь к ним был открыт для меня первыми статьями о «Современных движениях в расколе», напечатанными в «Русском Вестнике 1863 и 1864 гг. В то время, когда о расколе, особенно о современных в нем событиях, ничего почти не писали и не печатали, эти статьи читались с не малым интересом; а среди читающих старообрядцев они произвели и весьма сильное впечатление. Всего более интересовался ими тот кружок искренних и разумных старообрядцев, во главе которого стояли наместник Белокриницкой митрополии Онуфрий, по делам раскола находившийся в Москве, Коломенский епископ Пафнутий и сам Ксенос – автор Окружного Послания (а вызванные изданием Окружного Послания движения в расколе и составляли главный предмет статей). Здесь особенно ценили общий их характер, – характер безпристрастного, благожелательного и искреннего отношения к старообрядчеству; ради этих качеств охотно прощали встречавшиеся в статьях некоторые неверности и ошибки, так как видели, что они произошли не умышленно, а единственно по недостатку необходимых сведений о происходящем в расколе и вследствие крайней трудности добывать их. В этом кружке разумных старообрядцев тогда же возникла мысль прийти на помощь автору доставлением ему необходимых материалов для более верного и подробного изложения событий в расколе ⁶. Некоторые из принадлежавших к этому обществу старообрядцев, вследствие происходивших в расколе безобразий, тогда получили уже полное к нему отвращение и путем безпристрастного рассуждения о православии и расколе пришли уже к намерению начать дело о присоединении к церкви. Они только затруднялись тем, что не знали, как приступить к этому делу: чтение статей о «современных событиях в расколе» внушило им мысль избрать автора также помощником и посредником в осуществлении этого их предприятия. с тою и другою целью они и решились наконец войти со мною в сношение.

21 октября 1864 г., в 8 часов утра, ко мне явился молодой человек, назвавший себя приказчиком московского купца Свешникова, известного своими дружескими отношениями к Антонию Шутову, и объяснил мне, что он прислан от целого, небольшого впрочем, общества старообрядцев, которые желают сообщать мне нужные материалы для статей о расколе и, будучи расположены к соединению с церковью, просят моего посредства в этом деле. То и другое предложение, разумеется, принято было мною с величайшим удовольствием. Высказав это гостю, я завел с ним разговор о некоторых лицах и событиях в расколе; но беседа наша была не продолжительна: гость заметно торопился и ушел, оставив мне адрес для необходимых с ним сношений, – адрес был на имя Кирилла Семенова Загадаева, при чем не было упомянуто, что это есть протодиакон Антония Шутова. Кроме этой поспешности и некоторой опасливости, с которою гость мой озирался, разговаривая со мною, что казалось мне вполне естественным в каждом старообрядце, явившемся к православному с подобными предложениями, ничего особенного я в нем не приметил; но каково же было мое изумление, когда через четыре дня, именно 25 октября, получил я от этого гостя, вместе с несколькими любопытными документами, письмо, в котором он извиняется, что явился ко мне под чужим именем, – что он вовсе не приказчик Свешникова, а Белокриницкой митрополии архидиакон Филарет (о котором уже не раз упоминалось в моих статьях). В письме он подтверждал, что некоторые лица, принадлежащие к раскольнической иерархии, и он сам в том числе, действительно имеют намерение присоединиться к церкви, и просил представить по крайней мере его одного высокопреосвященному митрополиту для объяснения ему этого намерения. Получив письмо столь важного содержания, я немедленно отнес его к тогдашнему ректору Академии, о. протоиерею А. В. Горскому, чтобы посоветоваться с ним, как поступить мне далее в настоящих совершенно неожиданных для меня обстоятельствах. Горячо отзывавшийся на всякое доброе дело, всею душою преданный церкви православной, скорбевший её скорбями и радовавшийся её радостями, приснопамятный о. ректор был весьма утешен сообщенными мною известиями. Относительно того, как поступить далее, он признал удобнейшим препроводить в подлиннике полученное мною письмо о. Филарета к митрополиту вместе с своим собственным объяснительным письмом. Я просил только в этом последнем упомянуть, что о. Филарет при свидании со мною выразил желание до времени сохранить тайну. В тот же день о. ректор исполнил свое обещание, а 26 числа владыка-митрополит уже отвечал нам. Письмо его известно в печати, но не могу отказать себе в удовольствии еще раз привести его здесь:

Отцу Ректору мир.

Некогда священник Рогожского кладбища изъявил желание говорить со мною в тайне; и я принял его, и мы беседовали неоднократно, доколе наконец он сам открыл предмет наших сношений, написав прошение о принятии его в общение православной церкви ⁷. Но я не нарушил бы тайны, как не нарушает её духовный отец, если бы и не произошло такого последствия. Так расположен я поступить и в другом подобном, случае.

Скажите сие г. Субботину и пусть он из сего сделает употребление, какое найдет нужным и удобным.

Письмо возвращаю⁸.

 Ф. М. Московский

Окт. 26 1864.

По получении этого письма, на общем совете с о. ректором мы решили, что, согласно желанию о. Филарета, я должен представить его владыке-митрополиту и для этого отправиться в Москву. Немедленно известил я Филарета, где и когда он должен встретиться со мною в Москве. На этом свидании мы условились утром следующего дня ехать вместе на Троицкое подворье. Владыка – митрополит, уже чаще нежели в прежнее время подвергавшийся болезням, был тогда не здоров; однако же велел позвать меня к себе, в спальную. Здесь я нашел изможденного летами и трудами старца- святителя лежащим на постели в черном шерстяном подряснике и в столь известной многим еще и теперь скуфейке с нашитым на ней белым крестом. Расспросив меня о подробностях дела, ради которого я явился к нему, владыка сказал, что выйдет к нам, и велел мне подождать в боковой зале, называвшейся тогда длинной. Спустя немного времени он вышел, в той же скуфейке, но уже в черной шерстяной рясе и панагии. Занял свое кресло около стола и приказал мне ввести Филарета, а келейнику Парфению велел поставить к столу два кресла, – одно для меня, другое для Филарета. Помолившись пред иконами, Филарет подошел к митрополиту и упал к ногам его, прося благословения. Владыка встал и спросил его: с спокойною ли совестью вы примете мое благословение! – с полною верою владыка святый! – отвечал Филарет, сложивши на груди руки. Тогда митрополит благословил его тем большим крестом и двуперстно сложенною рукою, как обыкновенно благословлял единоверцев. Пригласив нас сесть, он спросил Филарета:

– Сколько вам лет?

– Двадцать шесть, – отвечал Филарет.

– А когда вы поставлены во диаконы?

– В 1861 году.

– Значит, вам было тогда не более двадцати двух лет. Как же это? У вас все говорят о строгом исполнении церковных правил и осуждают, если другие сделают хотя малое отступление от них. А вот сами же вы представляете пример отступления от правил: ведь вам известно, что по соборным правилам на степень диаконскую возводятся имеющие не менее двадцати пяти лет.

В ответ на это замечание Филарет сказал, что у них, в расколе, свободно и легко допускаются подобные и еще более важные нарушения церковных правил, что это безчиние, происходящее в расколе, и есть одна из причин, побуждающих его искать общения с православною церковью.

– Какие же ваши намерения? – спросил митрополит. Тогда Филарет объяснил, что он и некоторые единомышленные ему члены той же Белокриницкой иерархии желали бы немедленно присоединиться к церкви, но не гласно, а тайным образом, дабы иметь возможность удобнее действовать среди старообрядцев в качестве миссионеров православия, тогда как, зная об их присоединении к церкви, старообрядцы не захотят иметь с ними никаких сношений. Владыка отвечал довольно пространной и весьма замечательной речью, в которой раскрыл ту мысль, что подобного рода двоедушие и некоторого рода обман, допускаемые и с доброю целью – послужить святой церкви, он не считает сообразными с характером и достоинством служителя Христовой истины. При этом рассказал один случай, бывший при императоре Николае Павловиче, когда митрополит Серафим отказался принять подобное же предложение каких-то раскольников, даже одобренное Государем. с своей стороны владыка советовал, при внутреннем расположении к православию, действовать в его пользу посредством проповеди, отложив на время самое присоединение к церкви. Филарет не мог не признать всей справедливости сказанного владыкою, притом сказанного с такою убедительностью и силою; он заметил только, что боится, как бы не умереть в расколе, оставаясь даже лишенным святаго миропомазания. В объяснение этих последних слов, по желанию владыки, он рассказал, как у линован, да и вообще у старообрядцев поповского согласия, под именем древнего иосифовского мира употреблялось простое масло из лампад.

– Удивительно, что делается у вас! – сказал митрополит. – Законы строго судят за подделку царской монеты, или царской печати: а вы не боитесь подделывать печать Царя Небесного!

Затем митрополит расспрашивал Филарета о Кирилле и других раскольнических лже-епископах. В ответе Филарет упомянул, что некоторые из последних также склонны к соединению с церковью, и именно указал на Варлаама Балтского и Пафнутия Казанского ⁹. Был предложен владыкою вопрос о том, пожелает ли Филарет, присоединившись к церкви, сохранить свой диаконский сан. Филарет ответил, что в этом деле отдается вполне на волю и решение владыки. Тогда митрополит кратко изложил основания, почему иерархия, начатая Амвросием, не может быть признана ни правильною, ни законною, а следовательно, и члены этой иерархии не могут быть приняты в церковь с сохранением санов, которых в действительности не имеют. Поэтому, прибавил митрополит, и вас нельзя будет принять в диаконском сане; но монашеское звание, если пожелаете, может быть сохранено вам, а также, если пожелаете, можно будет произвести вас и в священные степени. Затем он полюбопытствовал узнать, участвует ли Филарет в раскольнических служениях здесь в Москве. Филарет ответил, что в Москве ни разу не служил, даже не ходил и за службы раскольнических архиереев и попов, а всегда бывал в православных церквах и здесь даже подавал на проскомидию.

– А часто ли служили в своей митрополии?

– Очень редко, – ответил Филарет; – месяца через два.

– Отчего?

– Совесть не допускала; рождались сомнения, и не мог преодолеть их.

Вот некоторые подробности разговора, происходившего при первом свидании митрополита Филарета с раскольническим архидиаконом Филаретом, тогда же наскоро записанные мною по возвращении домой. Припоминается еще, что когда Филарет в заключение просил о сохранении начатого дела в тайне до окончательного его решения, владыка в некотором движении духа и с свойственным ему необыкновенным величием ответил, что он считает правилом благоразумия и долгом своего служения хранить всякую, хотя бы и очень малую, тайну, ему вверяемую, и что, по милости Божией, никогда в жизни не изменил этому правилу и долгу. Вставши, владыка сказал Филарету, что желает его доброму намерению полного успеха, советовал еще внимательно подумать о деле и прибавил, что всегда готов видеть его и оказать ему нужную помощь. Мы приняли благословение и вышли.

Это свидание и эта беседа произвели на Филарета чрезвычайно сильное впечатление, какого именно и следовало ожидать, когда человек, привыкший видеть только раскольнических архиереев в роде Кирилла и Антония Шутова, удостоился свидания и беседы с православным архипастырем, притом же столь великим и мудрым, каков был митрополит Филарет. Он был в каком-то восторге; говорил, что побежит к своим возвестить им радость, рассказать им, что видел и слышал, – и он действительно бежал, так что трудно было идти с ним вместе. Впоследствии, в объяснительной записке о своей жизни, поданной митрополиту, он писал об этом: «На мою долю выпал счастливый жребий первому явиться перед Вами, милостивый архипастырь и отец, с изъявлением наших желаний и намерений. Те минуты, когда я в первый раз удостоился принять ваше святительское благословение и слышать вашу, исполненную мудрости и любви, беседу, останутся незабвенными в моей жизни и всегда будут составлять самое отрадное для меня воспоминание: не имею сил выразить того духовного восторга, каким объят я был, когда, напутствованный вашим благословением, шел к братии возвестить ей о вашем милостивом к нам внимании» ¹⁰.

Прощаясь с о. Филаретом, я сказал ему, что моя миссия теперь кончена, что теперь он может по своему делу непосредственно обращаться к митрополиту. Но о. Филарет от имени всего братства убедительно просил меня не оставлять их советами и принять участие в дальнейшем течении их дела. На эту просьбу я согласился тем с большею охотою, что для меня очень важно и желательно было получать от них материалы для изложения современных событий в расколе. И между нами начались оживлённые сношения. Скоро, один за другим, познакомились со мною все лица, составлявшие общество вознамерившихся присоединиться к православной церкви: оо. Онуфрий, Пафнутий, Иоасаф, К. С. Загадаев, и потом прибывший из-за границы о. Мелхиседек. Особенное расположение внушал к себе о. Онуфрий, своею простотой искренностью и откровенностью. Но во главе общества стоял о. Пафнутий, имеющий заметное влияние на других, человек действительно умный, речистый, горячий и решительный, с явною наклонностью властвовать над другими. В последние два месяца 1864 и в первые два 1865 г. мы имели несколько свиданий, – то они сами, по двое, и по трое, приезжали ко мне, то я нарочно ездил к ним в Москву. Предметом наших бесед служили текущие события в расколе, представлявшие тогда особый интерес возникшею и все более осложнявшеюся борьбой между окружниками и противу-окружниками, и разные вопросы, касавшиеся предпринимаемого дела о присоединении к церкви. О событиях в расколе они в изобилии доставляли мне новейшие известия и документы, на основании которых и составлял я новые статьи о «современных движениях в раскол», отличавшиеся, в сравнении с прежними, гораздо большей свежестью, полнотой и достоверностью, так что приводили в изумление самих старообрядцев, большей частью и не слыхавших еще, какие важные события произошли у них, тогда как мы уже сообщали об них печатно. Для большей достоверности, я обыкновенно прочитывал только что написанные статьи в обществе моих новых знакомых, исправлял по их указаниям неточности, если такие встречались, дополнял новыми подробностями, если тут случалось узнавать их, и только после этого отдавал статьи в редакцию для печати. С особенною тщательностью была составлена статья о «современных движениях». Очень помнится, как я читал первую её половину 24 февраля 1865 г., – в третью годовщину Окружного Послания, – целому обществу, собравшемуся в одном уединенном домике на краю Москвы, – тут были оо. Онуфрий, Пафнутий, Иоасаф, Филарет, К. С. Загадаев и сам автор Послания – Иларион Егорыч, с которым я был уже знаком тогда. Это чтение, и потом беседы, прерываемые пением церковных песен, продолжались до глубокой ночи; мы все и ночевали вместе ¹¹. Относительно присоединения рассуждали более о вопросах: как присоединяться, –безусловно ли, или на правилах единоверия? и где избрать место для совокупного жительства? Все были такого настроения, чтобы, разрывая все связи с ненавистным расколом, присоединиться к церкви безусловно, хотя сознавали хорошо, что соблюдение именуемых старых обрядов открыло бы гораздо более удобства – действовать в интересах православия среди знакомых им старообрядцев, уже питавших значительное недовольство расколом. И так решили подать митрополиту прошение о безусловном присоединении к церкви и поспешить подачею прошения, так как прошло уже достаточно времени для размышления, к которому приглашал их сад владыка-митрополит, и в старообрядческом обществе начались уже толки о их намерении перейти в церковь, чему особенно способствовали «вопросы о церкви и иерархии», тогда поданные ими на решение старообрядческого Духовного Совета. Вопрос о месте жительства признали за лучшее предоставить на решение митрополита, хотя с своей стороны находили удобнейшим поместиться на Рогожском Кладбище, – в той его половине, которая предоставлена единоверцам.

4-го марта о. Филарет отправился к митрополиту объявить об окончательном решении братства присоединиться к церкви, и просить о дозволении всем лично представиться его высокопреосвященству. Владыка опять лежал больной в постели; однако принял Филарета в спальне и велел ему прийти 6-го числа, но пока одному, и только принести прошение о присоединении к церкви за подписью всех, ищущих присоединения. Очевидно, архипастырь опасался, будет ли в состоянии и через день принять все братство и вести с каждым беседу, требующую напряженного внимания. Вечером того же 4-го марта ко мне, в Лавру, приехали оо. Пафнутий, Иоасаф и Филарет – просить, чтобы я написал от их имени требуемое владыкою прошение. Условившись, в каком смысле и духе составить эту первую официальную бумагу, я ночью составил прошение, утром следующего дня прочитал его приехавшим гостям, которые очень довольны были его редакцией, и немедленно отправились в Москву, где о. Филарет должен был переписать его и со всеми прочими подписать.

В назначенное время, 6-го марта, Филарет явился на Троицкое подворье. Владыка принял его и милостиво беседовал с ним более часа. Прошение прочитал, одобрил и оставил у себя ¹² а через день, 8-го числа, в 7-м часу вечера назначил явиться к нему всем, подписавшим прошение. Не бывши непосредственным свидетелем, я не могу излагать подробности этого примечательного свидания, которое продолжалось целых полтора часа. В заключение владыка предложил каждому из бывших у него составить записку о своем происхождении, о жизни в расколе и причинах, побудивших искать общения с церковью. С известиями об этом свидании и с просьбою – составить требуемые митрополитом записки, на другой же день приехали ко мне о. Пафнутий и о. Иоасаф. С жизнью Пафнутия я был уже достаточно знаком по его рассказам и из его переписки с разными лицами в расколе, которую он сообщил мне. Теперь он передал мне и еще некоторые подробности о себе, которые тут же я записывал для памяти карандашом. Получил нужные сведения и от Иоасафа. Через два дня обе записки были готовы; 12-го числа я был уже в Москве и читал их Пафнутию и Иоасафу. Записку Пафнутия пришлось еще исправить и дополнить. В последней редакции я читал ее Пафнутию 24 числа, и в следующий день о. Филарет, за болезнью Пафнутия, представил ее митрополиту вместе с запиской о. Иоасафа. Между тем я готовил записки о. Онуфрия и о. Филарета по доставленным от них указаниям, – и они чрез несколько дней были также представлены владыке. Особое внимание, как видно по всему, обратил он на записку Пафнутия, которая была составлена действительно с большим старанием ¹³. В первых числах апреля, на Пасхе, все ищущие присоединения явились к митрополиту христосоваться. Побеседовав с ними, владыка приказал, чтобы они без замедления представили ему свои паспорта, так как намерен был вскоре начать формальным образом дело об их присоединении. В деле этом, как выяснилось из бесед с присоединяющимися и из поданных ими объяснительных записок, было одно затруднительное обстоятельство: Онуфрий, Пафнутий и Иоасаф, родившись в России и будучи русскими подданными, тайно ушли из России, числились иностранными подданными, и жили в Москве с иностранными, неправильными паспортами, за что подлежали ответственности по закону. Необходимо было испросить им Высочайшее прощение этих вин перед правительством, и владыка признал удобнейшим обратиться к тогдашнему обер-прокурору Святейшего Синода А. П. Ахматову с конфиденциальным отношением, в котором просил его представить дело о присоединяющихся к церкви раскольнических епископах и прочих лицах «на всемилостивейшее благоусмотрение Его Императорского Величества». Отношение это он сопроводил частным письмом к обер-прокурору. И то и другое писаны 16-го мая 1865 г. Приводим здесь оба эти примечательные документа ¹⁴.

Члены раскольнической мнимой иерархии:

1) Онуфрий, епископ Браиловский, наместник Белокриницкой митрополии,

2) Пафнутий, епископ Коломенский,

3) иеромонах Белокриницкаго монастыря Иоасаф и

4) архидиакон Белокриницкой митрополии Филарет, обратились ко мне, сперва письмом, потом лично, изъявляя, по собственным их выражениям, искреннее и нелицемерное желание разорвать все узы, связующие их с мнимым старообрядчеством и войти в спасительную ограду святой православной церкви, прося Господа нашего Иисуса Христа, да не отринет их, заблудших овец своих, и причтем ко избранному стаду своему ¹⁵. Они готовы исполнить все, что найдено будет благопотребным для присоединения их к святой православной церкви, не предлагая с своей стороны никаких условий.

«Неоднократные мои с ними сношения каждый раз представляли признаки истинности и чистоты их намерения. В сем удостоверяют также написанные ими, по моему предложению, объяснительные записки о бывшем их положении в расколе, и о том, каким образом они пришли к убеждению о неправоте раскола и о правоте российской церкви. Одна из сих записок, так называвшегося епископа Пафнутия, человека с значительными способностями и познаниями, при сем в списке прилагается. Признаки искреннего их обращения к православию видны и в том, что они оставляют почетное и выгодное положение у раскольников и что не просят сохранения им епископства, или священства, а желают только, чтобы они признаны были монашествующими, или были пострижены в монашество, и чтобы могли послужить обращению других заблуждающих ¹⁶...

«Дело сие соединено с такими обстоятельствами, по которым оно выходит из обыкновенного круга дел и требует особенного направления. Вышепоименованные четыре значительные лица раскольнической лжеиерархии, решаясь присоединиться к православной церкви, по опасению действий раскольнической ненависти, нашли себя в необходимости скрывать не только свое намерение, но и себя, до тех пор, пока обеспечены будут покровительством законной власти. Между тем намерение их, открываемое только в тайне, по особенной доверенности, уже находит подражателей, и я имею в руках письменное изъявление желания присоединиться к православной церкви еще от одного лица из раскольнической лжеиерархии, не присоединяемое к сему потому, что не сделано мною дознания¹⁷. Посему можно ожидать в расколе значительного движения в пользу православия, когда вышеозначенные четыре лица будут присоединены к православию и получат возможность действовать в пользу оного под покровительством законной. власти.

«Такие обстоятельства внушают дерзновение стремиться к тому, чтобы дело сие удостоено было всемилостивейшего внимания и покровительства благочестивейшего Государя Императора, защитника православной церкви. Оно было бы обеспечено, если бы Его Императорскому Величеству благоугодно было трем первым из вышепоименованных лиц, временное силою религиозных заблуждений и погрешительной совести увлечение от отечества всемилостивейше простить, и всех четырех, по присоединении к православной церкви безусловно, или на правилах Единоверия, разрешить причислить к духовному званию и постричь в монашество, или признать монашествующими, как, по ближайшему дознанию, потребует справедливость, согласно с церковными правилами.

«Дальнейшее их испытание, руководство и употребление их способности и опытности для примирения с православною церковью других заблуждающих, должно быть предметом тщательного попечения епархиального начальства.

«Покорнейше прошу ваше превосходительство представить вышеизложенное на всемилостивейшее благоусмотрение Его Императорского Величества и испросить высочайшее повеление.

«Всесмиренно и всеподданнейше молю благочестивейшего Государя призреть на сие дело оком всемилостивейшего снисхождения».

Вот и частное письмо к обер-прокурору Святейшего Синода, при котором было препровождено митрополитов Филаретом, это отношение:

«Из посылаемого вместе с сим отношения изволите усмотреть, что к разрешению необыкновенного дела я отваживаюсь проложить необыкновенный путь. Иначе дело не достигнет цели.

«Четыре члена раскольнической лжеиерархии, о которых представляю, из самых замечательных в ней по добросовестности, а Пафнутий (как можете усмотреть из его записки, приложенной при сем отношении) и по сильному влиянию на раскольников, доколе перемена его мыслей не заставила его уклониться от действования между ними. Следственно стоит труда озаботиться приобретением их для православной церкви.

«Но если дело вести обыкновенным путем: то трое из них могут подвергнуться суду за проживание за границею с просроченными русскими паспортами и за приобретение молдавских паспортов под названием молдавских подданных.

«Если же сии люди, которые свободно жили и безпрепятственно действовали в расколе, при изъявлении желания присоединиться к православной церкви подвергнутся суду, то это будет торжеством для раскола и преградою для вступления других раскольников в православную церковь. Милость благочестивейшего Государя Императора, и единственно сия милость, может в сем случае сделать великое благодеяние православной церкви. с уверенностью полагаю, что Онуфрий, Пафнутий, Иоасаф и Филарет не переменят своего намерения сделаться православными; но если увидят, что от сего беда им в России, то вероятно, с имеющимися у них письменными видами, которые представляют их иностранцами, они уйдут за границу и там присоединятся к православию, и тем спасут себя, но оставят здесь мысль, что подобные им не найдут себе опоры в российской церкви.

«Да будет милость возвращающимся от заблуждений! Да будет милость приемлющей их православной церкви!

«Господь да поможет Вам представительствовать о сем».

Глубоко благоговевший пред великим московским архипастырем, во всех делах церковных просивший его совета и руководства ¹⁸, А. П. Ахматов не замедлил доложить его представление Государю Императору, и 20-го мая последовала достопамятная резолюция по делу о присоединяющихся, собственноручно начертанная Его Величеством: «Дай Бог, чтобы обращение их было искренно. Если они действительно присоединятся к православию, то разрешаю не подвергать их никакому взысканию за прежние их подложные и даже преступные действия. Да послужит это примером и для прочих заблудших овец нашей православной церкви»¹⁹.

Между тем митрополит озабочен был приисканием места для совокупного жительства готовившихся к присоединению. На Рогожском кладбище, по разным соображениям, он не нашел удобным поместить их; мысль его склонилась к тому, чтобы поселить их на первое время в Гефсиманском скиту, где жили тогда несколько иноков строгой жизни и также обратившихся из раскола. Немедленно по получении известия о Высочайшем милостивом решении дела о присоединяющихся, именно 24 мая, владыка написал об этом лаврскому наместнику, архимандриту Антонию. «Предлежит дело особого рода, не без трудностей, – писал он, – примите труд споспешествовать совершению онаго». И потом, сказав кратко, что несколько членов мнимой раскольнической иерархии (которых и перечислил) изъявили желание присоединиться к православной церкви, и что им даровано уже Высочайшее разрешение и прощение, владыка продолжал:

«Теперь они живут, устраняясь и скрываясь от раскольников. Надобно их поместить и устроить будущий быт их.

«Полагал бы я на время поместить их в Гефсиманском ските, чтобы вы могли наставлять их и утверждать духовною беседою, и вместе с присоединением их к святой церкви утвердить их в монашестве, или признанием, или новым пострижением, при чем скитские старцы, прошедшие подобный путь, могли бы для них быть восприемниками.

«Потом надобно будет поместить и устроить их так, чтобы они, если Господь дарует, могли за собою привести к православию других. Тогда можно будет и рукоположить их.

«Прошу вас принять в сем деле богоугодный труд. Чтобы вы могли видеть благонадежность, посылаю при сем одного из них объяснительную о себе записку. Положение их таково, что надобно принять их по Апостолу, якоже доилица греет чада своя. Помещение надобно им такое, чтобы они не казались пренебреженными. Может быть нужно будет некоторых из братий побудить, чтобы на время потеснили себя, что будет пожертвованием в пользу православия» ²⁰.

О полученном известии, что Государь Император всемилостивейше соизволил не подвергать их никакому взысканию за прежние преступные действия, владыка сообщил потом и самим присоединяющимся, при чем также сказал им, что местом жительства намерен избрать для них на первое время Гефсиманский скит. В высшей степени обрадованные первым известием, они были несколько смущены вторым. Удаление из Москвы, от общества старообрядцев, среди которых намерены были действовать, в уединенный Гефсиманский скит, они находили неудобным. Притом же к этому времени между ними последовало некоторое разногласие относительно способа присоединения к церкви: все они согласно признавали безразличие в деле веры именуемых старых и новых обрядов, но некоторые, именно в силу этого безразличия обрядов, настоятельно выражали мнение, что для удобнейшего действования на раскольников и для удобнейшего с ними сношения необходимо сохранить старый обряд т. е. присоединиться на правилах Единоверии. Эти последние, чтобы показать все неудобство их переселения в Гефсиманский скит, и объявили владыке, что в интересах самой церкви они желали бы присоединиться к ней на правилах Единоверия. К этому мнению склонились потом все и решились обратиться к митрополиту с письменною просьбою о принятии их в церковь именно по правилам Единоверия. с просьбою о составлении этого прошения они обратились опять ко мне. Хорошо зная из неоднократных бесед с ними те основания, почему они действительно считали более целесообразным такое присоединение к церкви и разделяя их мысли, я не затруднился составить прошение, и 29 мая оно было подано митрополиту ²¹. Владыка признал основательность изложенного в прошении и изъявил полное с своей стороны согласие принять просителей в Единоверие. Вскоре после этого он писал лаврскому наместнику:

«Вы в праве сетовать на меня, что озаботил вас ищущими присоединения к святой церкви, и потом долго молчу. Они писали мне, что желают присоединения, не предлагая никаких условий ²²; но, когда я объявил им, что полагаю сделать ²³, двое настоятельно просили присоединения к единоверческой церкви, так чтобы сие видно было и для раскольников: потому что на сей путь удобнее надеются привлечь других. Разделить их на два пути значило бы ослабить их. Потому нужными оказались иные распоряжения, более трудные, но нужные ²⁴

Одним из этих распоряжений было назначение для присоединяющихся помещения в самой Москве, даже в центре Москвы, в кремлевском Чудовом монастыре, куда, по исправлении отведенных им келий, они и переселились на жительство.

Между тем получено было и официальное, от 31 мая, извещение о последовавшей 20-го числа резолюции Государя Императора. Отлагать присоединение не представлялось уже надобности. Дав некоторое время переселившимся в Чудов монастырь собратиям приготовить себя к этому столь важному в их жизни акту, митрополит Филарет 20 июня издал наконец следующую достопримечательную резолюцию по их делу:

1) Святая церковь с кротким состраданием взирает на тех, которые, не разнствуя с нею в существенных догматах веры, или только неведением затмевая чистое разумение их, за имена и обряды чуждаются её и сами себя лишают освящения, от сошествия Святаго Духа и от Апостолов премственно в ней пребывающего . И потому с радостью приемлет обращающихся к ней, как тех, которые совершенно безусловно к ней присоединяются, так и тех, которые при сем желают сохранить употребление обрядов по особым известным правилам Единоверия. Причины, по которым сии просители избирают последнее, достойны внимания ²⁵. Божественный Пастыреначальник Господь наш Иисус Христос да приведет вслед за ними в Свою спасительную ограду и других, лишенных истинного освящения, единства и охранения ²⁶!

2) И так, да будут приняты в общение святые церкви на правилах Единоверия.

3) Присоединение их должно совершиться по установленному чину.

4) Три из них, которые не были помазаны святым миром в православной церкви (поскольку, крещенные вне ея, не могли иметь истинного миропомазания), сподоблены будут святаго миропомазания, и оно совершится по старопечатной книге.

5) При сем они получат с благословением иноческую одежду.

6) За скудостью сил моих, преосвященный епископ Дмитровский примет труд совершить сие.

7) Как единоверческого монастыря в настоящее время в московской епархии нет, то об основании такового, или по крайней мере скита, имеет быть суждение впредь.

Чин присоединения назначено было совершить через два дня, именно 23 июня, в Троицкой Единоверческой церкви.

В назначенный митрополитом Филаретом день присоединение совершилось. Вот что писали мы тогда же, в «Московских Ведомостях», в № от 23 июня 1865 г., об этом событии:

«В московской Троицкой единоверческой церкви сегодня утром происходило небывалое доселе торжество: два старообрядческие епископа – Онуфрий Браиловский, наместник Белокриницкой митрополии, и Пафнутий Коломенский, с тремя другими лицами из раскольнической иерархии, белокриницким священно-иноком Иоасафом, архидиаконом митрополита Кирилла Филаретом и белокриницким же иеродиаконом Мелхисидеком, торжественно присоединены к православной церкви на правилах Единоверия.

«Слухи о намерении некоторых раскольнических епископов обратиться к православной церкви давно уже ходили в Москве, особенно в старообрядческом обществе, которое было сильно встревожено этими слухами. Упомянутые выше лица, действительно, еще в начале нынешнего года заявили о намерении своем оставить раскол преосвященнейшему Филарету, митрополиту Московскому, прося его святительского благословения своему начинанию и отеческого содействия к приведению его в исполнение. Маститый архипастырь Москвы принял самое живое участие в их положении. После неоднократного свидания и продолжительных бесед с ними, оценив по достоинству побуждения, расположившие их отказаться от раскола, и вполне убедившись в совершенной искренности их расположения к православной церкви, он с особенным вниманием занялся устроением дела о их присоединении, и за несколько времени до совершения самого обряда присоединения поместил их в кельях Чудова монастыря, чтобы доставить им более удобства приготовить себя окончательно к ожидавшему их великому действию, которое предназначил совершить именно в нынешний день. Высокопреосвященный митрополит желал лично совершить над ними обряд присоединения, чего сердечно хотели и сами присоединяющиеся; но слабость здоровья не позволила маститому архипастырю исполнить свое собственное и их желание: он поручил совершить чин присоединения преосвященному епископу Дмитровскому Леониду.

«Утром, в половине 9 часа, преосвященный Леонид прибыл в Троицкую церковь, которая была уже наполнена народом, преимущественно единоверцами и раскольниками Рогожского Кладбища. По прочтении часов, преосвященный приступил к совершению чина присоединения. Присоединяющиеся поставлены были у западных дверей церкви: здесь совершены были первые, начальные действия присоединения и между прочим предложен присоединяющимся вопрос: отметают ли они все ереси и отступства? – вопрос, на который от лица всех их громко и внятно отвечал бывший архидиакон Филарет: отметаем. После сего, вслед за преосвященным Леонидом, придерживаясь за край его омофора, вошли они в средину церкви, – и здесь, пред положенными на аналое св. Евангелием и крестом, совершены остальные действия присоединения. Нельзя было без умиления слушать трогательные молитвы о присоединяющихся к святой церкви, бывших некогда пастырей и вождей раскола, – и видеть их припадающих под благословение православного святителя!

«По окончании всех действий присоединения, над четырьмя из присоединившихся совершено, установленным чином, таинство миропомазания (Онуфрий, как родившийся и крещенный в православной церкви, не имел нужды в повторении над ним этого таинства). Наконец, по благословению преосвященного, все они облечены в иноческое одеяние ²⁷, – так как иноческий чин их признан действительным, и с возженными свещами, которые вручил им сам же преосвященный, стали пред местными иконами храма слушать начавшуюся за сим божественную литургию. Через день, как предположено, православные иноки: Онуфрий, Пафнутий, Иоасаф, Филарет и Мельхиседек приступят и к принятию святых тайн тела и крови Христовой.

«Так совершилось, к великой радости церкви православной, действительно небывалое событие – принятие в ограду православия епископов и других лиц раскольнической иерархии. Все истинные сыны церкви православной, без сомнения, порадуются её радостью и будут молить Бога об укреплении в вере и благочестии бывших некогда далече от нея, ныне же её присных и возлюбленных чад» ²⁸.

В это время обер-прокурор Святейшего Синода А. П. Ахматов, вследствие крайне расстроенного здоровья, оставил уже службу ²⁹: к преемнику его графу Д. А. Толстому митрополит Филарет препроводил от 28 июня, написанное в Гефсиманском скиту, примечательное донесение о совершившемся присоединении раскольнических епископов. Приводим его вполне.

«Соответственно высочайшему Его Императорского Величества разрешению, объявленному мне секретным отношением от 31 дня прошедшего мая, члены раскольнической лжеиерархии, так называемые епископы: Онуфрий и Пафнутий, иеромонах Иоасаф и архидиакон Филарет, по довольном испытании, наставлении и приготовлении, сего июня 23 дня в Троицкой единоверческой церкви, пред литургиею, преосвященным Леонидом епископом Дмитровским, по чиноположению, присоединены к православной церкви, на правилах Единоверия, и в монашеском только чине утверждены, при чем те из них, над которыми не было в свое время совершено истинного миропомазания в православной церкви, и сего таинства сподоблены».

«В течение времени испытания сих вошел ко мне прошением, также о присоединении к православной церкви, Белокриницкой, так называемой, митрополии иеродиакон Мельхиседек. И сей по испытании и по удостоверении о нем Онуфрия и Пафнутия, вместе с ними присоединен к православной церкви на правилах Единоверия, и в монашеском только чине утвержден» ³⁰. «

«Событие сие, не предваренное никаким оглашением, тем не менее привлекло в Троицкую церковь множество народа, между которым замечены были и раскольники и один член лже-иерархии, слезами обнаруживший впечатление, произведённое благословенным и благодатным священнодействием на душу его» ³¹.

«24 дня в той же церкви новоприсоединенные приобщены святых тайн. Пред сим один из них, именно Пафнутий, убедительно просил, чтобы духовным отцом его был преосвященный Леонид, который, по совету моему, и принял сие на себя».

«Несомненно то, что раскол в сих людях лишился значительнейшей части своей лжеиерархии. Они добросовестно держались раскола по неведению и погрешительному убеждению, и ревностно в его пользу действовали, особенно Пафнутий, отличающийся природными способностями и любознательностью ; но когда в распрях, смутах, соблазнах раскольнической лжеиерархии они ясно увидели несостоятельность и в учении и в церковном устройстве, и собственными изысканиями довершили свое разубеждение в оном: тогда так же добросовестно и искренно обратились к единению с истинно православною церковью, оставя почести и выгоды своего положения в расколе».

«Событие утешительное и соединенное с доброю надеждою для православной церкви, – но с тем вместе налагающее немаловажную заботу на московское епархиальное начальство».

«Желательно, чтобы познавшие истину православия старались открывать свет её и другим, и особенно тем, которых своим неправославным служением удаляли от оной и с которыми удобнее, нежели где-либо с другими, могут войти в сношения по случаю прежних сношений. Итак им нужно быть в Москве, или близ Москвы. Но единоверческого монастыря в Московской епархии нет. Они с теснотою помещены теперь в кафедральном Чудове монастыре и не имеют в близости единоверческой церкви, которая нужна и для них, и для их действования. Нужен мужеский единоверческий монастырь, или по крайней мере скит близ Москвы».

«Как это сделать? – заботливо ищу разрешения сего вопроса, чтобы нечто определительное представить на разрешение Святейшего Синода, с дерзновением надежды на Высочайшее покровительство благочестивейшего Государя Императора, покровителя православной церкви» ³².

Это донесение владыки было доложено г. обер-прокурором Государю Императору и изложенное в нем предположение об учреждении в Москве единоверческого монастыря, или скита близ Москвы, удостоилось Высочайшего, одобрения, о чем и было сообщено митрополиту. Ободренный этим известием, он усугубил свои заботы о разрешении вопроса о монастыре.

Между тем присоединившиеся жили в Чудовских кельях и беседовали о причинах своего присоединения к церкви с посещавшими их старообрядцами, и московскими и иногородними, в среде которых присоединение их епископов произвело весьма сильное впечатление, а вопросы, тогда уже напечатанные, многих навели на серьёзные сомнения относительно законности Белокриницкой иерархии ³³. Некоторые заявляли уже и о своей готовности присоединиться к церкви. Так в начале июля обратились к митрополиту с формальною просьбою о присоединении именовавшийся Тульским епископом Сергий и протодиакон Антония Шутова Кирилл Загадаев. Владыка находился в Лавре и, призвав меня, спросил: поручусь ли я за Сергия? В разных, имевшихся у меня раскольнических документах высказывались весьма неодобрительные отзывы о Сергии, который приезжал с Кириллом Белокриницким секретно в Москву (он природный линован) и здесь произведен Кириллом в епископы для Тулы, к большому огорчению окружников. Объяснив это владыке, я сказал, что не могу дать полного ручательства за Сергия, но не нахожу возможным вполне полагаться и на отзывы раскольников враждебной Кириллу и Сергию партии ³⁴. Более решительное ручательство о Сергии дали о.Онуфрий и о. Пафнутий. Тогда митрополит сделал распоряжение о присоединении к церкви на правилах Единоверия обоих просителей – и Сергия и Кирилла Загадаева. Чин присоединения совершен был также преосвященным Леонидом 21 июля. И об этом событии владыка митрополит признал нужным сообщить обер-прокурору Святейшего Синода. Он писал:

«В отношении моем к вашему сиятельству от 23 прошлого июня ³⁵ упомянуто было, что во время присоединения к единоверческой церкви бывших раскольнических двух лже-епископов, одного иеромонаха и двух иеродиаконов, был в церкви некто из лжеиерархии и слезами обнаружил впечатление, произведенное на него благословенным священнодействием. Оказалось, что это Сергий, так называемый у раскольников, епископ Тульский. После нескольких дней размышления, он обратился ко мне с прошением о присоединении его к православной церкви на правилах Единоверия. И сего июля 21 дня присоединен преосвященным Леонидом, епископом Дмитровским, при чем так же, как предшествовавшие, в монашеском только звании утвержден».

«В то же время присоединен, также обратившийся от раскола, раскольнический протодиакон Кирилл Загадаев, который, как не монашествующий, оставлен в мирском звании, в ожидании возможности причислить его к единоверческому причту, по его способности» ³⁶.

Это донесение митрополита было также представлено обер-прокурором Святейшего Синода на высочайшее воззрение Государя Императора и Его Величеству угодно было начертать на нем: «весьма рад» ³⁷.

Большую половину лета и часть осени митрополит Филарет прожил в Гефсиманском скиту: состояние здоровья редко дозволяло ему бывать даже в Лавре ³⁸. В первых числах августа его посетил в его скитской келлии новый обер-прокурор Святейшего Синода граф Д. А. Толстой. К этому времени митрополит уже окончательно остановился на мысли ходатайствовать о обращении в единоверческий монастырь мужского отделения Преображенского Кладбища. К такому решению расположило его, между прочим, и московское единоверческое общество, которое с большим удовольствием отнеслось к намерению устроить в Москве единоверческий монастырь и с своей стороны находило лучшим для него местом если не Рогожское Кладбище, то именно мужское отделение Преображенского: уполномоченные от общества единоверцев депутаты представили об этом и официальное прошение митрополиту. Надобно полагать, что при свидании с графом Толстым владыка обстоятельно объяснил ему предположенное дело о монастыре и заручился его обещанием – предстательствовать пред Государем Императором об этом деле, почему и решился немедленно начать его. Через несколько дней после свидания, именно 13 августа, он уже препроводил к обер-прокурору Святейшего Синода свое представление «об исходатайствовании Высочайшего разрешения на учреждение при Преображенском, в Москве, богаделенном доме единоверческого монастыря». Представление это, подробно и обстоятельно излагающее причины, по которым, при избрании места для монастыря, отдано было и надлежало отдать предпочтение мужскому отделению Преображенского Кладбища, заслуживает внимания, и мы приведем его также вполне:

«Новоприсоединенные к православной церкви, на правилах Единоверия, монашествующие Онуфрий, Пафнутий,

Сергий, Иоасаф, Филарет, Мелхиседек (бывшие у раскольников три епископа, иеромонах, архидиакон и иеродиакон) имеют нужду в твердом месте пребывания и, если Бог благословит, миссионерского действования на раскольников: и потому нужен в Москве, или близ Москвы, единоверческий мужской монастырь. Мысль сия уже удостоена Высочайшего одобрения (отн. 6 июля)».

«Сие не было объявлено обществу московских единоверцев, но в нем сама собою возникла та же мысль. Когда же они узнали, что сию мысль уже имею и я и затрудняюсь изысканием удобного места: тогда прихожане всех единоверческих в Москве церквей, собравшись, единогласным приговором положили: просить, чтобы единоверческий мужской монастырь основан был на Рогожском Кладбище, что́ ныне Рогожский богаделенный дом, или на Преображенском Кладбище, что ныне Преображенский богаделенный дом; а для ходатайства о сем избрали из среды себя трех депутатов: единоверческих церковных старост Алясина и Зайцева и бывшего первого церковного старосту Сорокина».

«Сии депутаты обратились ко мне с обстоятельным по сему предмету прошением ³⁹, и с тем вместе просили моего ходатайства, чтобы их всеподданнейшая по сему предмету просьба повергнута была к стопам Его Императорского Величества».

«Многие единоверцы предпочтительно желают, чтобы предполагаемый монастырь основан был на Рогожском Кладбище поповщинского толка, потому что к сему толку принадлежали новоприсоединенные монашествующие, и потому, что здесь им ближе входить в сношения с раскольниками того же толка для вразумления их. При сем они находят нужным, чтобы одна из двух часовен обращена была в единоверческую церковь, и чтобы монастырю отданы были некоторые здания, составляющие собственность богаделенного дома, но занимаемые ныне раскольниками.

«Но должно признать, что исполнение сего было бы сопряжено с неудобствами; и местность Рогожского богаделенного дома такова, что в ней трудно очертить пределы монастыря и дать ему, свойственную ему, отдельность от мирского».

«Преображенское Кладбище, или иначе преображенский богаделенный дом, по самому происхождению своему имеет приспособление к монастырскому устройству. В прошедшем столетии, во время чумы в Москве, расколоводитель Илья Кавылин, испросив позволение устроить для чумных больницу и кладбище (от чего и осталось у раскольнического заведения название кладбища), под сею личиною основал центральное место своего толка, для чего, соответственно толку, не признающему брака, ему нужны были два монастыря, мужеский и женский. Он устроил их в двух отдельных оградах, с небольшим между ними расстоянием, – мужеский в меньшем, а женский в большем размере. В царствование в Бозе почившего Государя Императора Николая I, для пресечения злоупотреблений вредной секты, заведение сие, прикрывавшее себя видом благотворительности, взято со всею его собственностью в ведение законного начальства, с целью постепенно освободить оное от раскольнического характера и сделать чисто богаделенным домом, и наконец поручено смотрению Совета Императорского Человеколюбивого Общества. Когда же значительное число раскольников означенного толка пожелали присоединиться к церкви на правилах Единоверия, тогда главная часовня в мужском отделении обращена в единоверческую Успенскую церковь с приделом Святителя Николая, а другая часовня, над вратами, в единоверческую теплую церковь, что произведено значительными пожертвованиями единоверцев. Призреваемых же раскольников в сем мужском отделении богаделенного дома находится в настоящее время около 25 человек, занимающих восточное здание с домовою моленною. Если сих 25 человек перевесть в обширное женское отделение, в котором есть и часовни, и жилые здания праздные, могущие составить отдельную местность для раскольников мужского пола, то в местности мужеского отделения, при двух существующих уже единоверческих церквах, удобно устроить мужеский единоверческий монастырь. Сего именно и желают единоверцы, если найдено будет неудобным устроить монастырь на Рогожском Кладбище».

«Притом они желают, чтобы предполагаемый единоверческий монастырь наименован был Николаевским в вечное воспоминание того, что единоверческие церкви на обоих Кладбищах, Рогожском и Преображенском, учреждены по соизволению в Бозе почившего Государя Императора Николая Павловича и обе посещены были новопреставленным Цесаревичем, великим князем Николаем Александровичем, при чем полагается учредить в сем монастыре ежедневное молитвенное поминовение о Их блаженном упокоении».

«Дабы оградить просимое обращение мужеского отделения Преображенского богаделенного дома в единоверческий монастырь от могущих возникнуть сомнений и возражений, долгом поставляю представить следующее:

1) таковое предполагаемое распоряжение в точности согласно с Высочайшим повелением 21 декабря 1853 года, которого в третьем пункте сказано: «по мере уменьшения числа призреваемых сосредоточивать их по удобству и постепенно, с тем чтобы, по очищении корпусов, закрыть их или дать им другое назначение»;

2) как уже главные здания мужеского отделения Преображенского богаделенного дома, две часовни, правительством предоставлены единоверцам и обращены в единоверческие церкви, то и по сему примеру, с равным правом и последовательностью, могут быть предоставлены и другие здания сего отделения.

3) Если бы возник вопрос: удобно ли на одном дворе женского отделения поместить и призреваемых мужеского пола, не сомнителен ответ, что удобно. Двор обширен; зданий довольно; можно забором отделить здания, в которых помещены будут призреваемые мужеского пола. Можно даже и без сего обойтись, потому что, по закону, здесь призреваются престарелые и больные, расслабленные: в таком случае достаточно той отдельности призреваемых мужеского пола, что они в особом здании.

4) Если единоверцы (что́, конечно, несомнительно) достойны покровительства преимущественно пред раскольниками: то и с сей стороны предполагаемое удаление раскольников с одного двора с единоверцами соответствует потребности. Вход в раскольнический дом находится против олтаря главной единоверческой церкви, и приходящие и приезжающие раскольники, естественно, не с благоговением относятся к олтарю. Единоверцы замечали, особенно в зимнее время, что раскольники намеренно производят неприличия и нечистоту против олтаря».

«Изложив дело, повергаюсь мысленно пред престолом Его Императорского Величества, всесмиренно призывая на оное всемилостивейший взор благочестивейшего Государя Императора, сколь снисходительно взирающего на заблуждающих в вере, столь же благоволительно покровительствующего православию».

«Покорнейше прошу ваше сиятельство предстательствовать о сем пред Его Императорским Величеством» ⁴⁰.

В это время Государь Император с августейшим семейством находился в Москве. Граф Толстой имел возможность здесь же доложить Его Величеству о ходатайстве митрополита относительно монастыря, и Государю Императору угодно было выразить желание лично видеть присоединившихся. Московские единоверцы всегда с утешением вспоминали о том, что в 1855 г. Наследник Цесаревич Николай Александрович посетил их церкви на Рогожском и Преображенском кладбищах, а в следующем году прислал для единоверческой церкви Рогожского кладбища икону Святителя Николая ⁴¹: теперь им желательно было представиться и поднести икону Наследнику-Цесаревичу Александру- Александровичу. Желание их было исполнено, и при этом граф Д. А. Толстой объявил представлявшимся депутатам единоверцев, чтобы они вместе с новоприсоединенными явились 17-го числа в большой кремлевский дворец для представления Его Величеству. На этом представлении депутаты единоверцев лично изложили Государю Императору свою просьбу об учреждении в Москве единоверческого монастыря. Особенно

долго Государь беседовал с новоприсоединившимися, которых одного за другим представлял ему граф Толстой: каждого расспрашивал о месте рождения, о жизни за границей и возвращении в Россию, всем вместе выразил свое удовольствие, что видит их присоединившимися к православной церкви, и надежду, что их примеру последуют другие старообрядцы, представил их Наследнику-Цесаревичу и в заключение сказал, что монастырь для них непременно будет устроен. Через два дня после этого посетил их в Чудовском их помещении граф Д. А. Толстой и очень долго с ними беседовал. Все это – и необыкновенно милостивое внимание, оказанное Государем Императором, и особое участие со стороны обер прокурора Святейшего Синода, – имело в высшей степени ободряющее на них влияние, равно как произвело сильное впечатление и в обществе раскольников ⁴².

Во время всех этих событий я находился в отсутствии, на своем обычном тогда вакационном отдыхе. В конце августа, возвращаясь из отпуска в Академию, я по обычаю зашел в Чудов монастырь повидаться с братией, и нашел всех в самом радостном настроении, под свежим еще впечатлением недавних событий. Передавая мне подробности представления Государю и свидания с графом Толстым, Пафнутий сказал: «граф очень жалел, что вас не было в Москве, – ему хотелось представить и вас вместе с нами Государю; он поручил передать вам, чтобы вы непременно повидались с ним по возвращении, если застанете его в Москве». Граф Д. А. Толстой был еще в Москве, и я к нему отправился. Он также выразил сожаление, что меня не было в Москве во время представления Государю Императору единоверческих иноков, и начал разговор об этих последних, – расспрашивал о всем ходе дела об их присоединении к церкви (причем пожелал иметь копии всех составленных мною в то время бумаг), о личных качествах каждого из них, о последствиях, какие могут быть ожидаемы от их присоединения к церкви. По поводу последнего вопроса мне пришлось объяснить графу – что особенно препятствует даже искренно расположенным к церкви старообрядцам присоединяться к ней, особенно на правилах Единоверия, и может затруднить миссионерскую деятельность присоединившихся иноков, как это они уже и начинают испытывать, – я указал именно на клятвы собора 1667 г. своеобразно толкуемые раскольниками, главным образом во вред Единоверию, и на порицательные отзывы полемических книг об именуемых старых обрядах, дозволенных к употреблению в Единоверии. Объяснив, как именно раскольники пользуются этим орудием для совращения православных в раскол и для удержания колеблющихся в расколе, я напомнил, что дело о разъяснении соборных клятв даже вселенскими патриархами, в видах полного успокоения единоверцев и в устранение раскольнических клевет на Единоверие, уже начато, по благословению митрополита Филарета, благонамереннейшими из самих единоверцев ⁴³, и что это одно произвело уже весьма доброе впечатление на старообрядцев, расположенных к церкви ⁴⁴. Вопроса же о порицаниях на старые обряды, сказал я, доселе не касались, хотя вопрос этот не менее важен, и присоединившиеся выражают настоятельную надобность в том, чтобы от имени Святейшего Синода было издано особое определение, или разъяснение относительно сих порицаний, в том смысле, что церковь не разделяет и не одобряет их и что вина за них на церковь падать не может. Соглашаясь, что такого рода определение действительно было бы полезно издать, граф поручил мне составить, по совещании с Пафнутием и прочими, проект, в каком виде это определение может быть издано, и от имени присоединившихся представить его митрополиту, а ему сообщить копию написанного и представленнаго. Беседа наша, долго продолжавшаяся, прервана была новым посетителем, явившимся, очевидно, по назначению. Прощаясь, граф просил меня писать ему подробно о всем, касающемся присоединившихся и раскола вообще.

После свидания с графом Толстым я передал Пафнутию его поручение относительно проекта определения о «жестокословных порицаниях», и мы решили немедленно заняться этим делом. В первых числах сентября «проект» был уже готов и вместе с докладною запиской, в которой излагалась настоятельная нужда в проектируемом определении о «порицаниях», представлен был преосвященному Леониду для препровождения к митрополиту Филарету, все еще находившемуся в Гефсиманском скиту ⁴⁵. Вслед за сим копию того и другого документа я послал, вместе с несколькими другими, графу Д. А. Толстому при объяснительном письме. Оно послужило началом моей довольно продолжительной переписки с графом по делам раскола. Черновые письма, набросанные карандашом, сохранились у меня, и я решился их напечатать с некоторыми, где нужно, объяснениями, так как они верно передают ход тогдашних событий, в которых принимал я участие, а также напечатать и собственноручные письма ко мне графа Толстого. Четверть века давности, полагаю, дает мне для этого достаточное право, и тем более, что графа Д. А. Толстого нет уже на свете.

Вот что писал я от 6 сентября 1865 г.:

«Когда имел я счастье представиться вам во время пребывания вашего в Москве, вам угодно было сделать мне некоторые поручения и позволить при этом, чтобы я писал к вашему сиятельству конфиденциально. Пользуюсь сим лестным для меня и милостивым позволением, чтобы уведомить вас, что сделано мною в исполнение ваших поручений.

«1. Ваше сиятельство изволили поручить мне вместе с иноком Пафнутием составить проект, в каких выражениях могло бы быть сделано от лица Святейшего Синода определение относительно находящихся в наших полемических против раскола сочинениях и в некоторых других книгах слишком резких, не всегда приличных и не всегда правильных отзывов об уважаемых старообрядцами и дозволенных в единоверческой церкви обрядах. На сих днях мы его составили и, согласно приказанию вашего сиятельства, отец Пафнутий вручил его преосвященному Леониду для доставления высокопреосвященному митрополиту. Вместе с «проектом» нашли мы нужным составить докладную на имя его высокопреосвященства записку, в которой объяснили настоятельную нужду в издании проектированного акта. Записка вручена также преосвященному Леониду для доставления по назначению. Копию с того и другого документа, согласно выраженному вашим сиятельством желанию, при сем имею честь препроводить к вам. «Записка» может объяснить, как в самом деле нужно и полезно было бы от лица Святейшего Синода издать определение об упразднении ненавистных старообрядцам и действительно неблагоприличных изречений о действиях, признанных самою церковью не противными православию. Мне остается к этому передать только вашему сиятельству усердную и нижайшую просьбу от всего братства присоединившихся – употребить ваше могущественное содействие к приведению в исполнение столь благотворного для церкви начинания: этим вы соединили бы ваше имя с событием, поистине незабвенным в летописях церкви православной ⁴⁶.

«2. Вы желали получить сведение о том, какие последствия будет иметь представление присоединившихся Государю Императору. Я имел уже честь докладывать вашему сиятельству, что это в высшей степени для них радостное событие уничтожило распущенный врагами их слух, будто правительство, несмотря ни на что, подвергнет их всей строгости наказаний за их прежние проступки: отечески милостивая беседа, которою осчастливил их наш во всем великий Государь и о которой ваше сиятельство так благовременно известили печатно ⁴⁷, обличила всю нелепость этого слуха, и враги их принуждены теперь ограничиться разного рода сказками и гнусными клеветами на их счет, которые стараются (впрочем безуспешно) распространить в обществе раскольников. Прежний слух, как и нынешние клеветы, имел целью, главным образом, отстранить от свидания и всяких сообщений с присоединившимися тех из числа раскольников, которые не хотят оставаться безотчетно преданными расколу. Уже по одному этому устроенное вашим сиятельством представление присоединившихся пред ясный взор Государя Императора должно признать обстоятельством благотворным не для самих только присоединившихся, но и для их дела: оно, так сказать, обезопасило еще более доступ к ним каждому желающему из общества раскольников, – и число таких желающих, действительно, увеличивается, так что между ними являются даже такие лица, которые в былое время неохотно являлись и на. улицах при дневном свете. Не лишним считаю известить ваше сиятельство, что есть надежда на скорое приумножение общества новообращенных: получено известие, что к ним едет из-за границы тайно принадлежащий уже к их обществу лже-епископ Иустин (Тульчинский) с тремя другими лицами. Обстоятельство это еще раз указывает на настоятельную нужду в учреждении единоверческого монастыря, с открытием которого число лиц, подобных Иустину, без сомнения, значительно увеличится.

«3. Вы изволили выразить желание, чтоб вам доставлены были записки, поданные присоединившимися высокопреосвященному митрополиту. Препровождая оные к вашему сиятельству, нужным почитаю объяснить, что записки составлены по приказанию самого владыки митрополита, которым первые четыре, составленные прежде других, и были препровождены, в самом начале дела о присоединении Пафнутиева братства, к вашему предместнику А. П. Ахматову, а им представлены, вероятно, Государю Императору ⁴⁸. Несомненно по крайней мере, что Его Величеству известна записка Пафнутия: этому последнему, как я слышал от него, Государь Император изволил сказать при представлении (что вероятно, памятно и вашему сиятельству): «Я читал записку, которую ты подал митрополиту в виде исповеди, и из неё вижу, что вы присоединились искренно». Последние слова Государя Императора приводят мне на память вопрос относительно действительной искренности присоединения Пафнутиева братства, который ваше сиятельство изволили предложить во время беседы со мною и на который ответить подробно помешал мне вновь явившийся к вам посетитель: записка Пафнутия, действительно, может служить лучшим ответом на этот вопрос; а мои продолжительные и близкие сношения со всеми присоединившимися, могу сказать, ни однажды не дали мне повода заподозрить искренность их расположения к церкви ⁴⁹. Вместе с записками препровождаю копии и с других бумаг, в разное время поданных присоединившимися высокопреосвященному митрополиту и имеющих связь с историей их присоединения. Исчисление всех препровождаемых к вам документов сделано мною на оберточном к ним листе ⁵⁰. Из них последние шесть написаны Филаретом, без всякого с моей стороны содействия ⁵¹; остальные же составлены мною по указаниям самих присоединившихся и после продолжительных и многократных с ними свиданий и бесед.

«К препровождаемым документам я осмелился приложить три изданные мною книжки ⁵²: благоволите, ваше

сиятельство, принять их в знак моей глубокой признательности за ваше милостивое ко мне внимание.

«Письмо мое далеко переступило принятия границы. Боюсь, не злоупотребил ли я вашим благосклонным позволением писать к вам непосредственно. В таком случае да послужит мне извинением пред вашим сиятельством мое искреннее желание хотя сколько-нибудь послужить вам в деле, полезном для св. церкви.

«С глубоким уважением» и проч.

В ответ на это письмо граф писал мне от 10-го сентября следующее:

«Поспешаю принести вам искреннюю благодарность за доставленные мне письменные акты и печатные брошюры, касающиеся раскольничьей австрийской иерархии, а также единоверия. Очень буду рад, если буду в состоянии прийти на помощь единоверию, столь близкому к православию; но так как главные действия принадлежат теперь нашей константинопольской миссии, то по необходимости от неё поставлена в зависимость и моя посильная деятельность ⁵³.

«Продолжайте, прошу вас, ваши любопытные сообщения по делу, столь близкому всякому русскому человеку, и не сомневайтесь, что я искренно буду за них благодарен.

Ваш покорный слуга

Гр. Дмитрий Толстой».

О новых событиях, случившихся в сентябре и начале октября месяца 1865 г., я писал графу Д. А. Толстому следующее в письме от 14-го октября:

«После того, как присоединившиеся к церкви иноки – Пафнутий с братией – подали высокопреосвященному митрополиту известную уже вашему сиятельству записку о настоятельной надобности издать от имени Св. Синода определение относительно старых полемических книг, или, правильнее, относительно допущенных в сих книгах «жестокословных порицаний» на уважаемые ревнителями старины обряды, удалось им приобрести два довольно любопытные документа, представляющие новое подтверждение того, что сказано ими в упомянутой записке. Вашему сиятельству известно, что они подавали раскольническим духовным властям вопросы, которые потом и напечатали (экземпляр этих вопросов о. Пафнутий имел честь вручить вашему сиятельству). Отвечать на них раскольники были не в состоянии, хотя и поручали это дело самым сведущим между ними лицам (в том числе и автору Окружного Послания), а нашли более удобным прибегнуть к обычной хитрости: один из разсудительнейших раскольнических архиереев, Пафнутий Казанский, составил, на двух листах мелкого письма, выписки из полемических книг, выбрав из них именно все наиболее резкие выражения о двуперстии, имени Исус и проч., и, не прибавив с своей стороны даже никаких замечаний, выписки эти стал распространять между старообрядцами; подобное же краткое извлечение из полемических книг сделал и Антоний. В обеих тетрадках о «вопросах» не упомянуто ни слова; но не подлежит сомнению, что они составлены именно в ответ на них и с целью парализовать их действие на старообрядцев, в чем до известной степени и успевают ⁵⁴. Обстоятельство это, по справедливому замечанию о. Пафнутия, служит ясным указанием того, какое могущественное средство к удержанию в расколе людей малосведущих раскольнические учители видят в несчастных ошибках наших «старых» полемистов, с каким успехом пользуются ими для своих целей, и как поэтому необходимо позаботиться об их устранении. Имея все это в виду, о. Пафнутий представил копии с обеих тетрадок высокопреосвященному митрополиту с дополнительным объяснением к прежней записке ⁵⁵, а я почел долгом сообщить об этом обстоятельстве вашему сиятельству, также в дополнение к сообщенным уже мною сведениям по этому предмету. Если вашему сиятельству угодно будет иметь копии с упомянутых тетрадок, то я не премину их доставить вам.

«В Москве раскольники заняты в настоящее время избранием нового Белокриницкого митрополита. Кирилл, за разные проступки, которые довольно подробно излагал я в VIII и IX статьях о «современных движениях в расколе», по произведенному особо назначенной комиссией следствию (о котором сказано было в тех же статьях), австрийским правительством лишен звания и должности митрополита. Благоприятели Белокриницкого монастыря, прежде чем исполнилось это решение, дали знать известному иноку Алимпию, чтобы он позаботился поскорее избрать наместника митрополии, которого, на основании монастырского устава, правительство могло бы признать в должности митрополита, так как Онуфрий, единственно имеющий право на эту должность, к расколу более не принадлежит. Выбор Алимпия и других заграничных раскольников остановился на настоятеле Тисского монастыря, архимандрите Евфросине (родом из Влад. губ.). Чтобы избрать и утвердить его в должности, для этого заграничные раскольники почли необходимым иметь согласие и содействие московских, частью по их особенному значению в расколе, частью затем, чтобы получить от них потребную сумму на необходимые при возведении нового митрополита издержки. с этою целью и прибыли в Москву на собор: сам Алимпий с Евфросином, также архимандрит Мануиловского монастыря Варсонофий с иноком Григорием. Сведения эти получены нами от одного ясского старообрядца, который и прежде оказывал нам этого рода услуги. Он выправлял и заграничные паспорта для Евфросина, Алимпия, Варсонофия и Григория (два последние взяли паспорта на чужое имя: один назвался Василием Москвичевым, другой Сидором Москвичевым ⁵⁶. Таким образом составился в Москве собор, при участии некоторых раскольнических архиереев: Пафнутия Казанского, Савватия Тобольского, Иова Кавказского. По последним известиям, дело о назначении нового митрополита идет, однако же неуспешно, хотя заграничные выходцы имеют много побуждений спешить им.

«Раскольники доселе весьма сильно заняты и обращением Пафнутия с братией: их страшит опасение, что примеру его многие последуют. К крайнему их огорчению, опасение это оказывается справедливым: одно из лиц, которым они очень дорожили, уже изъявило желание оставить раскол. Я говорю об именуемом архимандрите Викентие. Викентий был собеседником Пафнутия. В 1863 году, будучи иеродиаконом Оренбургского лже-епископа Константина, приезжал он, в звании его представителя, на собор в Москву. Пафнутий в это самое время, в уединении, занимался разбором раскольнических лжеучений. Викентий, имея к нему доступ, вполне сочувствовал его занятиям и, уезжая из Москвы по окончании возложенного на него поручения, дал Пафнутию слово возвратиться сюда для более деятельного участия в его занятиях. О таком намерении он снова известил его по приезде на место, из Нижнетагильска; но, как известно вашему сиятельству, здесь же вскоре он взят был полицией и теперь содержится в верхотурском тюремном замке. Первые слухи о его заключении дошли до нас из раскольнического общества. Они побудили Пафнутия обратиться к преосвященнейшему митрополиту с словесною просьбою о принятии участия в судьбе узника, при чем, в подтверждение искренности его обращения к церкви, он представил помянутое выше подлинное письмо к нему Викентия. Преосвященнейший митрополит приказал Пафнутию войти по этому делу письменным прошением. Желая более убедиться в справедливости распространенного слуха, Пафнутий не спешил подавать прошение, – и спустя несколько времени получил от самого Викентия письмо, в котором тот умоляет его принять участие в его положении; к письму он приложил копию с прошения, посланного им в августе месяце на имя митрополита. Прошение это, весьма замечательно: в нем довольно подробно изложил Викентий свою жизнь в расколе и обстоятельства своего обращения. Здесь заслуживает внимания то, что первое сведение о присоединении Пафнутия с братией получил он из письма Антония, который вел частые сношения с узником, посредством раскольничьих агентов, с целью удержать его в расколе. Это известие имело решительное влияние на Викентия: он немедленно изъявил намерение оставить раскол и написал на имя преосвященного Неофита Пермского прошение о присоединении его к церкви. Не получая отсюда никакого решения по своему делу, он в августе месяце послал к преосвященному митрополиту то самое прошение, копию с которого приложил к письму на имя Пафнутия. При таких обстоятельствах Пафнутий нашел себя обязанным немедленно войти и со своим прошением о Викентие к преосвященному митрополиту, на что, как я сказал уже, имел прежде от него позволение. Оказалось, что преосвященный митрополит Викентиева прошения не получал, в чем Пафнутий не без основания видит интриги раскольников, которые совершенно изменили свои отношения к Викентию, как скоро узнали об его измене расколу и, при помощи тех же самых лиц, которые прежде делали возможными и удобными сношения раскольнических агентов с заключенным в тюрьме, могли устроить, что пакет его на имя митрополита не дошел по назначению, каковая судьба, по всей вероятности, постигла и посланный на имя преосвященного Неофита. Высокопреосвященный митрополит благосклонно принял прошение Пафнутия и обещал помочь Викентию ⁵⁷. Теперь мы обращаемся и к вашему сиятельству с нижайшею просьбою – принять участие в судьбе несчастного узника и оказать ваше могущественное содействие к осуществлению его желания – вступить в общество Пафнутия, чем оказали бы большую услугу Единоверию, ибо в лице Викентия оно приобрело бы человека очень талантливого, безукоризненно-строгого по жизни и, что особенно важно, пользующегося уважением у старообрядцев».

Граф Д. А. Толстой отвечал мне следующим письмом от 19-го октября:

«Весьма благодарен вам за обширное и обстоятельное письмо ваше от 14-го октября и за любопытные сведения, которые вы мне сообщаете. Что касается до раскольничьего архимандрита Викентия, то, буде владыка примет на себя ходатайства за него, с моей стороны, конечно, не встретится никаких затруднений.

«Потрудитесь передать мой поклон новоприсоединившимся инокам и сказать им, что Благочестивейший Государь наш не перестает о них заботиться, почему дело об устройстве единоверческого монастыря в Москве значительно подвинулось вперед, и я надеюсь, что, с помощью Божией и при благожелании Императора к единоверцам, это дело придёт скоро к желаемому окончанию».

«Ваш покорный слуга

Гр. Дмитрий Толстой».

Вскоре же по получении этого письма, именно 23-го октября, я вновь писал графу Д. А. Толстому:

«Принося вам глубокую благодарность за благосклонное послание ваше, долгом поставляю передать некоторые сведения в дополнение к сообщенным уже мною известиям.

«Высокопреосвященный митрополит получил наконец и подлинное прошение Викентия. Он уполномочил о. Пафнутия написать узнику, что московский митрополит берет на себя труд ходатайствовать об исполнении его желания. с великою благодарностью приняли все мы известие, что и ваше сиятельство не откажетесь принять участие в судьбе его ⁵⁸.

«О другом из ожидаемых Пафнутием новых собратов, раскольническом епископе Иустине (Тульчинскомъ), получено нами верное известие, что раскольники, проникнув его намерения, успели лишить его возможности переправиться в Россию: в настоящее время находится он в Славском скиту, где следят за ним строго и откуда извлечь его, без сомнения, труднее, нежели Викентия из Верхотурского острога ⁵⁹.

«Но и в настоящее время братство утешено уже приобщением к их сожительству одного нового члена: это иеродиакон раскольнического лже-епископа Савватия (Тобольского) ⁶⁰. Феодосий, молодой человек, очень благообразный, хорошей жизни и весьма неглупый. Он и прежде, тайно от своего епископа, имел сношения с Пафнутием, а теперь, не терпя больше раскольнической среды, пришел в Чудов монастырь, где и пребывает в настоящее время. Вчера, вместе с о. Пафнутием, приезжал он ко мне для составления объяснительной записки, которую должен представить высокопреосвященному митрополиту. Как только готова будет копия с этой бумаги, я не премину доставить ее вашему сиятельству для приобщения к прежним ⁶¹. Из записки Феодосия ваше сиятельство усмотрите, что его жизнь очень замечательна: не смотря на свою юность, он пережил многое, – по рождению принадлежал к секте «странников», из странничества перешел в безпоповщину, из безпоповца сделался последователем Белокриницкаго священства, и наконец ищет успокоения в лоне православной церкви. Его удаление в Чудов нанесло весьма чувствительный удар раскольническому духовенству и составляет в настоящее время самую свежую новость у московских раскольников ⁶².

«Не скрою от вашего сиятельства и другую, довольно неприятную для нас новость, которой также занят в настоящее время раскольнический мир. Феодосий принес с собою копию с циркулярного предписания московского обер – полицеймейстера частным приставам (от 13 октября за № 1238), в котором предписании значится, что министр внутренних дел препроводил к московскому генерал-губернатору копию с письма высокопреосвященного митрополита о приехавших из Буковины раскольниках Алимпие и Евфросине, адресованного к вашему сиятельству, что генерал-губернатор препроводил копию с него к обер – полицеймейстеру, а обер-полицеймейстер препровождает с своим распоряжением ту же копию частным приставам. Какие все это имело последствия, ваше сиятельство можете видеть из того, что копии с полицейского предписания и с владычного письма находятся теперь и распространяются у раскольников, так что о. Феодосий мог приобрести экземпляр, писанный письмоводителем раскольнического Духовного Совета; Алимпий же с Евфросином успели преспокойно скрыться, разумеется, не выезжая из Москвы. Принесенную о. Феодосием копию с обоих документов о. Пафнутий немедленно доставил высокопреосвященному митрополиту, и от него ваше сиятельство, без сомнения, имеете уже сведение о всем этом деле; но и я почел своим долгом сказать о нем в моем письме. Осмеливаюсь прибавить, что присоединившиеся жалеют о случившемся не потому только, что раскольники огласят их предателями (к таким клеветам они равнодушны), но больше потому, что теперь раскольники сделаются гораздо осторожнее, – труднее будет следить за их действиями. По их и моему крайнему разумению, лжеиерархия австрийская скорее распадется, если предоставить ей догнивать естественным процессом гниения; а стеснительные меры, которые сама же полиция всегда будет парализовать ради чиновничьих интересов, могут придать ей и самому расколу некоторую, хотя насильно возбужденную, ненатуральную, жизненность. Простите, ваше сиятельство, что я осмелился так свободно выражать мнение в деле, судить о котором мне, может быть, не следовало: ваше милостивое со мною обращение внушило мне эту смелость. .

«Братство присоединившихся иноков приносит вашему сиятельству глубокую благодарность за вашу добрую память и попечение о них. Относительно устроения монастыря они совершенно покойны, вполне предав себя благой воле Всемилостивейшего Государя Императора и благосклонному вниманию вашего сиятельства».

Зимою 1865 года я занят был, в числе других литературных работ, составлением одной статьи по поручению митрополита Филарета. Владыке желательно было напечатать обстоятельную историю присоединения раскольнических епископов к православной церкви, и он поручил мне заняться этим делом. Приняв поручение, я задался мыслью изложить по преимуществу внутреннюю, так сказать, историю этого обращения к церкви бывших раскольнических епископов с их братством, – показать, как и от чего возникли у них сомнения относительно Белокриницкого священства, как и при каких обстоятельствах, под какими влияниями, явилась и утвердилась в них решимость бросить раскол и перейти в церковь. Приходилось коснуться многих обстоятельств из истории Белокриницкой иерархии, для ближайшего ознакомления с которою у меня имелся в распоряжении обильный материал; многое также можно было почерпнуть из доставленной мне о. Пафнутием переписки его с разными лицами – Пафнутием Казанским, начетчиком Семеном Семеновым и Ксеносом ⁶³. Составилась таким образом обширная статья, и когда я представил митрополиту объемистую тетрадь, он заметил, что не намерен был возлагать на меня такой обширный труд. Ему желательно было, как оказалось, иметь более краткую статью для напечатания, как он любил выражаться, в одном из «повременных духовных изданий. Прочитав тетрадь, владыка не сделал в ней никаких исправлений; но, возвращая ее, сказал, что по характеру изложения статью удобнее напечатать у г. Каткова в его издании, и поручил даже сказать Михаилу Никифоровичу, что это есть его желание. Статья и была напечатана в 12 книжке Русского Вестника за 1865 г., а потом отдельными оттисками в значительном количестве. Несколько этих оттисков, вместе с другими книжками, в марте месяце 1866 года, я послал графу Д. А. Толстому при следующем письме:

«По поручению высокопреосвященного митрополита составлена мною статья о присоединении к церкви известных лиц из раскольнического духовенства и, также согласно желанию его высокопреосвященства, недавно напечатана в «Русском Вестнике» и отдельною книжкою. Долгом почел я несколько экземпляров этой книжки препроводить к вашему сиятельству, присоединив и две другие, недавно напечатанные мною статьи ⁶⁴. Ваше близкое участие в присоединившихся и милостивое внимание к моим слабым трудам в изучении раскола дают мне смелость надеяться, что ваше сиятельство благосклонно примете мое приношение и будете снисходительны и к автору, и к его произведениям.

«Если бы вашему сиятельству угодно было иметь в своем распоряжении большее число экземпляров книжки о присоединении раскольнических епископов, по первому вашему требованию я готов выслать их в таком количестве, какое вам угодно будет назначить.

«Пользуюсь настоящим случаем, чтобы сообщить вашему сиятельству некоторые сведения о присоединившихся в дополнение к тому, что сказано мною в препровождаемой при сем последней статье «о современных движениях в расколе». У старообрядцев Уральского войска, о которых есть речь в этой статье ⁶⁵, начинается серьёзное дело о присоединении к церкви. Во время московского собора уральские депутаты, стоявшие на этом соборе за Окружное Послание, тайно от раскольников несколько раз приходили в Чудов монастырь для беседы с Пафнутием, и отправились из Москвы, по его замечанию, с добрыми расположениями к церкви и с крайним огорчением от всего, происходящего в расколе. А недавно был в Москве еще один депутат от Уральского войска, который, обращаясь с требованием разных объяснений к Антонию и другим раскольническим архиереям, в то же время часто посещал Пафнутия и решительно заявил ему о желании, если не всего войска, то весьма многих казаков, принять Единоверие. О. Пафнутий представил его даже высокопреосвященному митрополиту, от которого он принял и благословение приступить к начатию дела. И другие более или менее благомыслящие старообрядцы не прекращают своих сношений с присоединившимися. Сношения эти не остаются без добрых последствий. Я мог бы назвать многих почтенных лиц из московского и иногородних старообрядческих обществ, которые бывали в Чудове, и если не изъявили решимости оставить раскол, то и не скрывали своего недовольства им. А некоторые из них, в том числе и достойный всякого уважения автор Окружного Послания, ждут только открытия единоверческого монастыря, чтобы вступить в собратство к присоединившимся.

«Считаю излишним говорить, как желательно, в интересах Единоверия и для полного успокоения присоединившихся, чтобы дело о монастыре приведено было к окончанию. Впрочем, как в этом деле, так и во всем касающемся их судьбы, присоединившиеся вполне предали себя воле попечительного начальства и доброму вниманию к ним вашего сиятельства. Они поручили мне засвидетельствовать это пред вашим сиятельством вместе с чувствами их глубокой к вам признательности».

Граф Д. А. Толстой отвечал следующим письмом от 25 марта:

«Милостивый государь Николай Иванович!

«Весьма благодарен вам за доставление любопытных ваших статей; я уже читал их прежде, но присланные мне буду хранить в своей библиотеке, как память истинно-полезной вашей церковно-литературной деятельности, которую, верьте, я весьма и весьма ценю.

«Единоверческий монастырь, как знаете, образуется теперь фактически на Преображенском Кладбище: здания приняты от безпоповцев и назначен опытный единоверческий архимандрит для устроения обители ⁶⁶. Не знаю только: переведены ли туда наши присоединившиеся собратья? Потрудитесь передать им мое поздравление с наступающим светлым праздником, а также и с давно желаемым ими новосельем, и уверить их, что я не перестаю заботиться о справедливых их желаниях на счет собора 1667-го года. Ответ Св. Синода патриарху константинопольскому на счет неправильных нововведений князя Кузы в устройстве Румынской церкви должен облегчить предстоящие наши сношения с восточными патриархами, так как эта поддержка Св. Синода в столь важном деле принята была константинопольским патриархом с большою признательностью; следует ожидать, что и он окажет нам свое содействие ⁶⁷.

«Дай Бог, чтобы деятельность Пафнутия и достойных его товарищей принесла благодетельные плоды для церкви. Государь Император изволит питать эту надежду и, конечно, все мы ее разделяем.

«Окончу это письмо словами: «Христос Воскрес! «и желанием вам всего лучшего.

Искренно вам преданный

Гр. Дмитрий Толстой».

Этим письмом кончаются собственноручные письма ко мне графа Д. А. Толстого. Но «конфиденциальные» письма за его подписью и потом я получал нередко. В письмах этих делались иногда поручения, касавшиеся вопросов о расколе. Так наприм. еще в июне 1865 г. (до личного свидания с графом) была сообщена мне копия с записки, поданной Нижнедунайским епископом Мельхиседеком нашему русскому агенту в Измаиле: этот епископ, по случаю распространения в казенных селениях Измаильского уезда Чичме и Спасске молоканской секты, просил, «в общих интересах православной церкви», сообщить ему сведения об истории и учении этой секты, также снабдить нужными для ознакомления с нею книгами. Просьба его из Министерства Иностранных Дел передана была в Святейший Синод, и г. обер-прокурор поручил мне представить нужные по предмету просьбы сведения о молоканской секте, с каковою целью и была составлена мною довольно пространная записка. Еще письмом от 18 мая 1867 г. граф Д. А. Толстой просил сообщить ему отзыв о книге г. Семеновского «Исторический очерк Единоверия», которую автор желал посвятить имени его сиятельства. Отзыв этот я мог сделать тем удобнее, что сочинение Семеновского было известно мне, как студенческая работа, незадолго перед тем сделанная на данную мною тему, – в книге она несколько расширена по указаниям петербургского единоверческого протоиерея Тимофея Верховского (печальной памяти Иван Верховский – сын этого протоиерея). Другие подобного рода письма относятся к более позднему времени, о котором на сей раз я не намерен говорить. Гораздо более имеется писем, при которых граф Д. А. препровождал, или по его распоряжению препровождались ко мне, разные, полученные дипломатическим путем, чрез наших консулов и агентов, документы, касающиеся австрийских и турецких раскольников, у которых происходили тогда оживленные сношения с русскими, о чем говорилось много и подробно в моих тогдашних статьях под заглавием: «Современные летописи раскола» и других. В числе этих документов бывали такие, которые уже имелись у меня, добытые другими путями, и которые таким образом получали только большую достоверность; но получались и совершенно новые для меня, весьма интересного содержания. Вообще, со стороны покойного графа это доставление документов служило большим для меня одолжением и очень лестным знаком внимания. Нередко случалось мне слышать в то время вопрос: откуда я получаю такие подробные и точные известия о происходящем у раскольников? Получались они главным образом, как я говорил уже, от самих же старообрядцев, или оставивших раскол, но не прервавших еще сношений с прежними собратьями, или готовых оставить раскол, или просто желавших гласности для происходивших в расколе раздоров и безпорядков; но вот мы имеем возможность указать теперь и другой важный источник этих сведений.

В заключение приведу ответ мой на письмо графа Д. А. Толстого, при котором были присланы (как сказано в письме), «две бумаги, в коих содержатся любопытные сведения о происходящих в Белой-Кринице безпорядках и об открывшейся в недрах раскола новой ереси» ⁶⁸. Письмо и ответ относятся именно к тому

времени, которым я предположил закончить на сей раз мои воспоминания.

Вот что писал я к графу Д. А. Толстому от 24 февраля 1867 года:

«Вчерашний день я имел честь получить при письме вашего сиятельства две бумаги, содержащие в себе любопытные сведения о новейших событиях в расколе. Принося вам глубокую благодарность за новый знак внимания к моим посильным занятиям по изучению раскола в его современном положении, долгом поставляю с своей стороны сказать несколько слов по поводу, полученных мною, по благосклонности вашего сиятельства, документов.

«Статья в № 43 «Современной Летописи» писана г-м Мельниковым ⁶⁹. Сведения, изложенные в этой статье, получены им не из Ясс, и не из Серета, а в Москве от о. Пафнутия; но сведения эти оказались и не полны, и не совсем верны, при том же изложены не в надлежащем порядке. Один из членов московского посольства, ездившего в Белую-Криницу, иеродиакон Ипполит, по возвращении в Москву, сообщил гораздо более верные и обстоятельные известия о всем, происходившем за границей. На основании этих известий я нашел нужным составить новую статью о последних событиях в старообрядчестве, которую и напечатал во 2-й книжке «Душеполезного Чтения ⁷⁰. Отдельные экземпляры этой статьи будут немедленно препровождены к вашему сиятельству. Из неё вы усмотрите, кто этот упоминаемый в полученных мною документах Прокоп Лаврентьев и какое действительно важное участие принимал он в белокриницких и боташинских происшествиях. Прибавлю еще, что Прокоп Лаврентьев очень хорошо известен был о. Пафнутию, когда этот последний жил еще в Воронке. У него при доме, в нарочно устроенной землянке, жил некоторое время известный Конон, впоследствии епископ Новозыбковский, ныне содержащийся в Суздале ⁷¹: от Конона Прокоп Лаврентьев, человек с большим природным умом, заимствовал много и фанатизма, и странных учений. Мне были сообщены некоторые сведения и о тех пунктах Прокопова учения, которые изложены в сообщенных от вашего сиятельства документах; но не считая эти сведения вполне точными, я не решился говорить об них печатно; теперь, благодаря доставленным вами документам, это дело для меня вполне разъясняется.

«Пользуюсь случаем, чтобы сообщить вашему сиятельству некоторые сведения о положении раскольнических дел в Москве. Происшествия в Белой-Кринице и Боташанах, изложенные в моей статье, действительно произвели весьма тяжелое впечатление и породили новые смуты между московскими старообрядцами. В особенности смущены: автор Окружного Послания Иларион Егоров, Пафнутий Казанский, иеродиакон Ипполит и другие искренние окружники. Они стали еще ближе к церкви и, можно надеяться, не долго будут колебаться – войти в общение с нею. Уже то одно, что Иларион сам передает нам, что творится в старообрядчестве, служит в этом отношении благоприятным показанием ⁷².

«Другой слух, очень смущающий раскольников-безпоповцев – слух о предстоящем присоединении к церкви известного инока Павла Прусского, о котором не раз говорил я печатно. Слух этот достоверен. Обращение инока Павла стоит в некоторой связи с обращением о. Пафнутия. К этому последнему он писал пространное письмо с изложением обстоятельств, расположивших его оставить раскол. К сожалению, письмо это не дошло по назначению, ибо перехвачено было раскольниками, для которых послужило новым доказательством Павлова обращения. О. Пафнутий получил письменные известия о том же и от учеников инока Павла, которые из Пруссии начали уже переходить в Россию. Свою киновию и землю, записанную на его имя, инок Павел передал во владение своего братства, которому предоставил полную свободу – или оставаться при своих прежних убеждениях, или последовать за ним. Часть его учеников, и при том лучшая, не пожелала оставить своего учителя. Когда дело о иноке Павле вполне разрешится, я не премину сообщить вашему сиятельству точные о нем сведения ⁷³.

Милостивый государь,

Николай Иванович!

21-го числа сего месяца в 8 часов утра я удостоился иметь с вами первое свидание, при котором хотя я и объяснился вам, что называюсь Михаилом Ивановым Кореловым, сам из г. Новочеркасска и служу приказчиком у Свешникова; однако думаю, что язык мой тогда же заставлял вас сомневаться в таковом моем объяснении, на что даже и имели право. Ибо я не Михаил Иванов Корелов, а архидиакон Филарет, о чем мог свидетельствовать мой язык, который во всяком месте, где бы я ни был, служил вернейшим доказательством, что я из Австрии, потому что у всех русских старообрядцев, родившихся в оной, язык не чисто русский, а несколько смешан с малорусским. Разумеется, идя к вам, я не намеревался скрыть свое звание, но потом, при свидании, и сам не знаю отчего пришел я в такое замешательство, что потерял даже способность передать вам как следует порядок вещей, а чрез то и не решился объяснить вам свое звание. Впрочем, надеюсь, что вы такой мой игнорантический поступок извините, и не только тот один, но и впредь во всяком случае имеющиеся встречаться как письменные, так и устные ошибки будете покрывать, потому что вам старообрядческая наука известна.

Исключая сего, все то, что я сообщил вам относительно присоединения нашего к православной церкви и

доставления вам материалов, верно, и справедливо. Мы бы весьма желали иметь свидание с его высокопреосвященством, только сами никак не смеем отважиться доступить к нему. Вы, кажется, изволили при свидании выразиться, что могли бы даже сами во время свидания с его высокопреосвященством передать ему сведение о нашем намерении, а потому всепокорно просим вас, если только можете исполнить это, то не откажитесь доставить нам такое удовольствие; мы будем вам за это много обязаны, и в особенности если бы могли вы лично представить его высокопреосвященству, по крайней мере, одного меня.

При сем посылаю вам копии с желаемых вами бумаг; а когда будете в Москве, тогда еще сможете получить несколько материалов, которых я постараюсь "приготовить, только, разумеется, чтобы это дело было секретно, и ни в каком случае не было бы обнаружено лицо, доставляющее материалы.

Наконец, если будете иметь надобность писать ко мне письмо, или по прибытии в Москву – видеться со мной, то благоволите в первом случае адресовать по оставленному адресу, с прибавлением только слов: <с передачею Захаровичу», также и во втором – по городской почте прислать мне по тому же адресу письмо, в коем указать вашу квартиру для свидания, ибо у Кирилла Семеновича не можно иметь нам свидание чрез его фамилию, крайне придерживающуюся старообрядческому фанатизму⁷⁴

Итак, приимите, милостивый государь, уверение в глубочайшем к вам почтении, с которым честь имею пребыть навсегда вашим покорнейшим слугою.

Ф. Захарович. Москва, 24 октября 1864 г.

Мы, нижеподписавшиеся, многими знаменательными явлениями, обнаружившимися в расколе, особенно в последнее время, с учреждения так называемой Австрийской иерархии, побуждены будучи вникнуть внимательно в учение, церковное устройство и жизнь глаголемого старообрядчества, а также тщательно обсудить наше собственное внутреннее состояние, Богу содействующу и нам своею благодатью, наставляющею грешников на путь истины и покаяния, пришли к убеждению в ложности и пагубности раскола, в котором доселе к крайнему сожалению находились, и восчувствовали искреннее и нелицемерное желание, разорвав все, связывающие нас с мнимым старообрядчеством узы, войти в спасительную ограду святой, апостольской, православной церкви, прося единого главу церкви, Господа нашего Иисуса Христа, да не отринет и нас заблудших овец своих и причтет к избранному стаду своему.

Изъявляя пред вами, архипастырь древнего престольного града, сии наши чувства и желания, мы припадаем к вашему высокопреосвященству с сыновнею просьбою – принять отеческое участие в нашем положении и содействовать своим мудрым советом и архипастырскою властью осуществлению наших нелицемерных желаний. Во всякое время готовы мы исполнить все, что найдено будет нужным и потребным для действительного присоединения нас к православной церкви, не предлагая с своей стороны никаких к тому условий: совершенно и безвозвратно разрывая все узы, связывающие нас с расколом, мы желаем полного и безусловного единения с православием, дабы ничем не отличаться от его присных сынов, в нем родившихся и воспитавшихся.

В настоящую пору мы имеем с нашей стороны

предложить вашему высокопреосвященству одну лишь просьбу. Ваша мудрая осмотрительность, равно как необходимые формальности по делу о нашем присоединении, если вашему высокопреосвященству благоугодно будет начать его, могут на некоторое время отдалить окончательное решение нашего дела; а между тем знамения времени, да и самая совесть не позволяют нам оставаться в нынешнем нашем ложном и нерешительном положении: посему мы осмеливаемся просить вас, милостивый архипастырь и отец, дать нам, до окончания нашего дела, для совокупного нашего жительства какой-либо приют в подведомых вам церковных местах. Если бы позволено было выразить нам в этом отношении наше собственное желание, то мы нашли бы для себя более удобным, равно как не безполезным в видах вразумления заблуждающихся братий наших, иметь себе на первое время приют в ограде Рогожского Кладбища, в той его половине, которая принадлежит присоединившимся к православию и подлежит ведению вашего высокопреосвященства.

Повергая сии просьбы наши и самих себя к стопам вашим, милостивый архипастырь, чистосердечно испрашиваем себе вашего святительского благословения.

Вашего высокопреосвященства нижайшие послушники:

Онуфрий, бывший епископ Браиловский, наместник Белокриницкой митрополии.

Пафнутий, бывший епископ Коломенский.

Иоасаф, бывший иеромонах Белокриницкаго монастыря. Филарет, бывший архидиакон Белокриницкой митрополии.

Писано 5 марта 1865 г.

Родился я в 1833 году, Московской губ., Бортницкого уезда, Загорновской волости, от крестьянина деревни Кузнецова, Тимофея Ваваева; крещен на Рогожском Кладбище, и в крещении наречен Иоанном. На 24 г. возраста, по расположению к иноческой жизни и по горячей приверженности к расколу, решился оставить мир. 24 февраля 1857 года удалился я из родительского дома по плакатному паспорту, и отправился за границу в известный Белокриницкий монастырь, где и принят был в число братства. Здесь в 1859 году, 7 марта, пострижен в монашество и назван Иоасафом; в том же году, 7 сентября, Белокриницким митрополитом Кириллом посвящен в диакона; а в 1861 году 20 августа, по благословению Кирилла, Аркадием архиепископом Васлуйским произведен в иеромонаха. 30 окт. 1864 г., по поручению м. Кирилла, в звании уполномоченного им посланника, прибыл в Россию для доставления в Московский Духовный Совет белокриницкой соборной грамоты о заключении мира с российскими епископами.

Издание Окружного Послания и вызванные им многие прискорбные события в расколе, в которых суждено было мне принять значительную долю участия, имели решительное влияние на изменение моих отношений к расколу. Окружное Послание коснулось тех именно неправых мнений раскола, которые и мне казались всегда заблуждениями, равно как высказало такие понятия относительно православной церкви, которые всегда я готов был разделять искренно. Когда выражением таких мнений, – притом не столь еще смелым и решительным, как бы следовало, – Послание вооружило против себя всех крайних приверженцев раскола и подвигло их к тем прискорбным и возмутительным действиям, которые взволновали все старообрядчество и

обнаружили пред всем миром темные его стороны: тогда я еще усерднее и искреннее прилепился душою к тем здравым понятиям, которые высказаны в Послании, и напротив с новой и большей строгостью стал вникать в те темные пятна в расколе, которые становились для меня все очевиднее и очевиднее. Прибытие в Россию и сближение с наиболее здравомыслящими из наших собратий довершило начавшееся во мне перерождение. Здесь подвергнуты были строгому обсуждению самые существенные вопросы, касавшиеся глаголемого старообрядчества, каковы вопросы: о непрерывном существовании священной иерархии в церкви Христовой, о невозможности её временного прекращения и нового восстановления, о заменении освященного мира простым маслом в таинстве миропомазания, о совершении св. евхаристии и прочих тайн в незаконно освященных храмах и на фальшивых антиминсах, и проч. Вопросы сии были уже тщательно рассмотрены и основательно решены лицами, с которыми вошел я в близкие сношения по приезде моем в Москву и к которым с давних пор привык я питать особенное уважение, каковы именно епп. Онуфрий и Пафнутий: их беседы об указанных вопросах еще решительнее отклонили мое сердце от заблуждений раскола и сблизили меня с учением церкви православной. Последнее из названных мною лиц указало мне, кроме того, и крайне погрешительные мнения в творениях нашего уважаемого учителя, инока Павла. Не могу не упомянуть и еще одного обстоятельства, которое имело влияние на мою решимость войти в полное общение с православною церковью. Ничто не составляет такого сильного препятствия для старообрядцев к этому соединению, как соборные клятвы за употребление уважаемых ими обрядов и те тяжкие порицания их, какие встречаются в православных полемических сочинениях (о чем и в Окружном Послании упомянуто): по прибытии в Россию узнал я из печатного о том объявления, что предержащая власть намерена начать дело о снятии и упразднении сих клятв посредством соборного определения целой вселенской православной церкви, и отрадная весть сия внушила мне новое сердечное влечение к православию, послужив для меня, так сказать, новым связующим с церковью звеном.

Все изложенные мною обстоятельства внушили мне, наконец, искреннее желание и полную решимость разорвать последние узы, связующие меня с расколом, и искать полного, совершенного и безусловного единения с православною церковью, о чем вместе с прочими братьями я имел уже счастье устно и письменно изъяснить вашему высокопреосвященству. Свидетельствуя и теперь о той же непреклонной моей решимости, осмеливаюсь еще раз утруждать вас, высокопреосвященнейший Владыко, милостивейший архипастырь и отец, нижайшею просьбою – принять во мне ваше отеческое участие и устроить дело об окончательном моем присоединении к православной церкви.

Мы, нижеподписавшиеся, утруждали ваше высокопреосвященство устными и письменными прошениями об устроении нашего присоединения от раскола к православию.

Недавно удостоились мы слышать из уст ваших, святейший Владыко, вожделеннейшее известие, что всемилостивейший и благочестивейший Государь Император изрек нам слово прощения за наши гражданские проступки, милостиво принял нас в пределы православного Российского царства, и что остается только совершить церковное дело нашего присоединения к православию.

Припадая к стопам вашего высокопреосвященства с глубоким чувством благодарности за ваше сильное и благоснисходительное предстательство за нас пред престолом всемилостивейшего Государя нашего и пре-

доставляя дело церковного присоединения нас к православию, во всех его подробностях, вашему мудрому рассуждению и решению, не предъявляя в сем отношении, как писали мы и в поданных вашему высокопреосвященству записках, никаких с нашей стороны условий, мы осмеливаемся ходатайствовать перед вами, милостивейший архипастырь и отец, об одном только отеческом к нам снисхождении: благоволите, святейший Владыко, по совершении над нами всех обрядов присоединения, какие ваше высокопреосвященство найдете нужными, на первое время по присоединении дать нам для совокупного жительства всем нашим братством приют, за неимением единоверческого монастыря в епархии вашей, при какой-либо из существующих в Москве единоверческих церквей.

Просим вас, высокопреосвященнейший Владыко, не принять сего желания за признак нашего колебания в определенно и решительно выраженном нами намерении безусловного соединения с православною церковью. Не усвояя обрядам церковным существенного значения в деле веры и не полагая в сем отношении различия между обрядами, именуемыми старыми и именуемыми новыми, с усвоением предпочтительной важности первым пред последними, мы готовы были бы немедленно вступить во всякую православную иноческую обитель, какую вашему высокопреосвященству благоугодно было бы назначить нам для жительства, и готовы были бы исполнять все существующие в ней обряды и чины, хотя (не скроем и сего) для некоторых из нас, в силу того же безразличного уважения к глаголемым древним и новым обрядам, столь быстрый переход от первых к последним был бы делом не легким: ибо трудно изменить привычку, от детства приобретенную, особенно же в том, что и по собственному нашему убеждению и по суду церкви не составляет дела погрешительного. Но, повторим еще, не в наших личных

расположениях главная побудительная причина, по которой мы решаемся ходатайствовать о дозволении нам, на первое время, остаться при обрядах Единоверия: согласно выраженному нами намерению безусловного соединения с православною церковью, мы готовы, если будет угодно вашему высокопреосвященству, немедленно принять все исправленные чины и обряды православной церкви. Прошение наше внушено нам собственно и преимущественно христианским снисхождением к немощной совести бывших некогда братий наших, глаголемых старообрядцев, и желанием посредством такого снисхождения привлечь и их в ограду православной церкви, в чем видим нашу прямую обязанность, возлагаемую на нас нашими, вредными для церкви, действиями во времена лжепастырства и лжеучительства в расколе. А мы из многолетнего ближайшего знакомства с раскольниками знаем, с каким непреодолимым отвращением они смотрят на каждаго, изменившего уважаемым «ми обрядам, и вполне уверены, что слух о нашем общении с церковью в самых обрядах послужил бы только к торжеству для врагов церкви и положил бы преграду для свиданий и собеседований с нами даже тем из старообрядцев, которые, как нам вполне известно, готовы уже последовать за нами. Особенно на первое время, когда нашим обращением к церкви будет занят и, как мы имеем основание полагать, сильно потрясен весь старообрядческий мир, важно и полезно было бы не дать повода даже благонамеренным из старообрядцев к такому решительному от нас отчуждению, каковым (поводом) несомненно послужило бы наше непосредственное вступление в одну из православных иноческих обителей, которое со временем, при помощи Божией и по вашему святительскому благословению, если сие будет нужно и благопотребно, может совершиться безпрепятственно к нашему полному утешению.

Таковы, ваше высокопреосвященство, причины, побуждающие нас повергнуть к стопам вашим настоящую нашу просьбу.

Святый Владыко! Некогда сам Павел Апостол, из Савла явившийся великим учителем языков, ради снисхождения к слабой совести братий своих по плоти – ревнителей закона Моисеева, подчинил себя требованиям обрядового закона, дабы привлечь их к слову благовестия о новозаветной благодати и свободе закона Христова: не даст ли и нам Пастыреначальник Господь Иисус, временным снисхождением к немногозначительным обрядовым разностям, столь уважаемым старообрядцами, привести в ограду Его святой церкви хотя немногих из тех многочисленных братий наших, которые нами же отвращены от неё и совращение которых лежит тяжким бременем на нашей совести?

(Подписались: Онуфрий, Пафнутий, Иоасаф и Филарет).

16 августа, около полудня, явились в Чудов монастырь к новоприсоединенным инокам, бывшим членам Австрийской иерархии, депутаты московского единоверческого общества, гг. Аласин, Зайцев, Рыжков и Сорокин, и, сообщив подробности о поднесении ими Государю Наследнику Цесаревичу старинной иконы Николая Чудотворца, объявили, что Его Величество Государь Император изволил Высочайше повелеть им – на следующий день, т. е. 17 числа, явиться к Нему вместе со всеми новоприсоединенными. Получив такое неожиданное, насколько радостное, настолько же и страшное известие, последние стали приготовляться к исполнению Высочайшего повеления; к ним присовокупился также новоприсоединенный Кирилл Семенов (Загадаев), проживающий при Троицкой единоверческой церкви.

17 числа, в 12 часов дня, прибыли за ними вышеупомянутые депутаты и все вместе отправились в Большой Кремлевский дворец. Здесь, войдя в дежурную залу, остановились, и дано было об них знать обер-прокурору Святейшего Правительствующего Синода графу Д. А. Толстому, который тотчас же вышел и, приветствовав всех поклоном, занялся с попечителями в стороне беседой. Они, между прочим, вручили ему список имен и званий новоприсоединенных ⁷⁵, которые стояли в это время рядом, в таком порядке: первым стоял Пафнутий (как более способный ответить на какой-либо трудный вопрос, если бы таковой был предложен), потом Онуфрий, Сергий, Иоасаф, Филарет, Мелхиседек и Кирилл Семенов. Граф с этим списком подошел первоначально к Пафнутию и, смотря в список, спросил его: «Вы Пафнутий, бывший епископ» и т. д., как написано в списке. Пафнутий ответил: «Точно так». Граф поклонился ему и стал таким же образом спрашивать Онуфрия, Сергия и Иоасафа, и, по вопросе, делал каждому поклон. После сего, подошедши к Филарету, сказал: «Вы мне знакомы, разумеется, не лично. Вы, кажется, получали образование в одном из австрийских училищ и хорошо умеете по-немецки говорить? «Филарет ответил: «Знаю немножко».

Граф: Вы это говорите из скромности. Ведь вы в последнее время в Белой Кринице заведовали всеми письменными делами?

Филарет: точно так.

Граф поклонился ему и стал спрашивать остальных, по примеру первых. Наконец, обратившись ко всем, произнес: «Я весьма желал вас видеть и побеседовать с вами; хотел даже побывать к вам в Чудов монастырь, но время не позволило; впрочем, я постараюсь непременно побывать у вас».

Пафнутий: покорнейше просим удостоить нас вашим посещением: мы будем весьма довольны и. будем вам премного обязаны.

Граф: постараюсь, постараюсь непременно побывать у вас. – Потом спросил: видели ли вы когда ни будь Его Величество, Государя Императора?

Пафнутий: что касается меня, то я никогда не имел этого счастья.

Граф: Вот теперь увидите; только вы не стесняйтесь и не пугайтесь: Государь весьма добрый и ласковый.

После этого граф удалился.

Через несколько минут депутаты и новоприсоединенные приглашены были в другую залу дожидать прибытия Его Величества, находившегося с 10 часов утра в отсутствии. В этой зале дожидались они более часа. Потом объявляют им, что Государь Император прибыл, и через пять минут входит в эту залу сам Император, за ним граф Толстой и великие князья: Наследник Цесаревич и Владимир Александрович. Депутаты подошли к Государю и один из них, Аласин, держа в руках просьбу, произнес пред Его Величеством речь, в которой просил Его Величество об открытии единоверческого монастыря на Преображенском

Кладбище. Государь изволил сказать в ответ, что проект устройства единоверческого монастыря в Москве ему известен, что он одобряет эту мысль и надеется, что дело легко может быть устроено. После сего Его Величество изволил обратиться к новоприсоединенным, стоявшим в прежнем порядке, и изволил сказать: «Я желал вас видеть, потому что душевно радуюсь вашему присоединению к православной церкви». После этого граф представил Его Величеству каждого, с объяснением прежних их званий (как было написано в списке); первоначально представил Пафнутия, и Его Величество, стоя против него, изволил спросить: «Где ты родился? «

Пафнутий: Черниговской губернии, Стародубского уезда, в посаде Воронке.

Государь: Я с батюшкой бывал в тех местах, и в Добрянке был в церкви; ты не был ли там в это время?

Пафнутий: Нет, Ваше Императорское Величество; я в то время был малолетен.

Затем граф представил Онуфрия, у которого Его Величество изволил спросить: «а ты откуда? «

Онуфрий: Из Ярославской губернии. Государь: Давно ушел за границу? Онуфрий: В 1839 году.

Государь: А из-за границы когда возвратился? Онуфрий: В 1858 году.

Государь: Ты был признан австрийским правительством в звании наместника?

Онуфрий: Точно так.

Потом Его Величество изволил спросить Сергия: «ты откуда? «

Сергий: Из Австрии.

Государь: Давно ли прибыл в Россию? Сергий: В месяце мае настоящего года.

Государь: Ты говоришь хорошо по-русски; а по-немецки знаешь?

Сергий: Очень мало.

Тут граф, указывая на Филарета, сказал Его Величеству: «Вот этот знает хорошо по-немецки». После сего Его Величество изволил спросить Иоасафа: «ты откуда? «

Иоасаф: Я здешний, московский.

Государь: Давно ли удалился за границу?

Иоасаф: В 1857 году.

Потом граф, представляя Филарета, сказал Его Величеству: «Это Филарет, бывший секретарь Белокриницкаго митрополита; он хорошо знает по-немецки».

Его Величество изволил и его спросить: «ты откуда? «

Филарет: Из Австрии, Ваше Императорское Величество.

Государь: Из какого места?

Филарет: Из Буковины.

Государь: Знаешь по-немецки?

Филарет: Знаю немножко, Ваше Императорское Величество.

Государь: И ты говоришь чисто по-русски; там, вероятно, существуют русские училища?

Филарет: Я говорю несколько чисто по-русски по случаю неоднократных поездок в Россию; но таких училищ, в которых обучали бы по-русски, в Буковине нет.

Его Величество изволил спросить потом и Мелхиседека: «ты откуда?»

Мелхиседек: Я оттуда же, из Буковины.

Государь (взглянув на Филарета): Следовательно из одного места вы оба?

Филарет: Мы с ним из одного села.

После сего граф, представляя Кирилла Семенова, бывшего в мирском платье (все прочие были в иноческом одеянии), сказал: «Это бывший протодиакон; он человек семейный».

По окончании этого представления, Его Величество, обратясь ко всем, с приятным взором, изволил повторить: «Душевно радуюсь вашему обращению и желаю, чтобы ваше обращение не осталось безплодным. А имеете вы надежду (смотря на Сергия), что вашему примеру последуют другие?»

Сергий: Если Богу будет угодно.

Вслед за ним Пафнутий высказал, что и в настоящее время есть уже некоторые из раскольнического же духовенства, вполне убежденные в правоте православия, но пока находятся еще среди раскольников, а нам сообщают сведения о расколе.

Государь: Да, я очень желаю и молю Бога, чтобы вашему доброму примеру последовали и другие. А вы, я уверен, присоединились, по искреннему убеждению, а не по каким-либо расчетам.

Пафнутий: Точно так, Ваше Императорское Величество, по искреннему убеждению.

Государь: Верю; я читал твою записку, которая подана в виде исповеди.

Потом прибавил с улыбкой: «А в Белой Кринице знали о вашем намерении присоединиться еще раньше, чем вы присоединились». Еще спросил: «Как безпоповцы на вас смотрят? должно быть, недовольны вами?»

Пафнутий: Ваше Императорское Величество! Безпоповцы смотрят на нас не враждебно, потому что мы им ничего не сделали; но поповцы на нас очень злы, – им мы нанесли сильный удар нашим присоединением: мам известны все дела их, которые мы частью и открыли уже печатно, а со временем раскроем и еще более. Вот этого-то и боятся рогожские прихожане; они знают, что вот отцу Онуфрию (указывая на него) известны все дела с самого учреждения иерархии; он помнит хорошо и самого Амвросия.

Государь: Да, много тогда вы сделали нехорошего... Граф Толстой заметил при этом: Ваше Императорское Величество изволили им простить гражданские проступки.

Государь (смотря на всех): Это забыто! Это я забываю!

Они все поклонились, и Пафнутий произнес: «Чувствительно и верноподданнически благодарим Вас, Ваше Императорское Величество, за Вашу монаршую милость. Мы уже имели счастие получить о ней сведение от высокопреосвященного митрополита Филарета, которому мы, как доброму архипастырю, с самаго начала нашего присоединения вручили ваши души вполне и много обязаны за его отеческое к нам участие».

После сего Его Величество изволил спросить новоприсоединенных, знают ли они его сыновей. .

– Не знаем, Ваше Императорское Величество, – ответил Пафнутий.

Государь: Вот мой наследник.

Наследник Цесаревич, подошедши, поклонился им, а они ему поклонились с пожеланием многолетнего здравия. Пафнутий произнес: «Да сохранит Господь державу царствия Его!»

Государь: А вот мой второй сын, Владимир Александрович (указывая на него).

Великий князь, подошедши, также поклонился им, а они ему взаимно поклонились и пожелали на много лет здравия.

Государь еще спросил: «А кто из вас был в последний раз за границей, именно в Белой Кринице?»⁷⁶

Пафнутий: Отец Сергий с отцом Мелхиседеком после всех прибыли из Белой Криницы, и именно в месяце мае.

В заключение Государь сказал: «Будьте покойны; монастырь для вас устроится». И, обратившись к попечителям, изволил расспрашивать их.

По окончании представления граф Д. А. Толстой поздравил их с оказанным от Государя вниманием и повторил свое обещание посетить их, каковое и исполнил 20 го числа.

Высокопреосвященнейший Владыко, Милостивый архипастырь и отец!

Наше долговременное пребывание в расколе, вполне ознакомившее нас с его духом и характером, равно как немаловажная и небезуспешная минувшая деятельность наша в пользу распространения раскола между православными, несомненно убедили нас, что одну из самых важных причин упорной вражды раскольников против церкви православной и одно из самых могущественных средств к совращению сынов православия в раскол составляют, нередко встречаемые в полемических и других православных сочинениях неосторожные, неприличные, слишком резкие и, по выражению раскольников, «жестокословныя» порицания и отзывы об уважаемых глаголемыми старообрядцами преданиях и обычаях. Людям, принадлежащим к православной церкви, но питающим некоторое расположение к старине, достаточно указать такие порицательные выражения в православных книгах и раскрыть все их неприличие, чтобы поселить в них вражду против церкви и расположение к расколу: этим способом мы сами увлекли в сети раскола не десятки и сотни, но, можем сказать, тысячи неопытных сердец; этим же способом, как мы достоверно знаем, с особенным успехом распространяют раскол между православными и все другие его ревнители. А между раскольническими

начетчиками трудно встретить человека, который не знал бы сих жестокословных выражений и ими не поддерживал и не подогревал в себе и в своих собратьях наследованную от предков вражду к православию. Для разсудительнейших и безпристрастнейших между ними клятвы и тяжкие порицания уважаемых ими обрядов, допущенные православными писателями, всегда составляют последнюю, едва переходимую преграду на пути к общению с церковью. Наши сношения и беседы с глаголемыми старообрядцами, каждодневно происходящие со времени нашего присоединения к церкви, еще более убедили нас в сейчас указанном прискорбном значении таких клятв и порицаний. Выслушав объяснение причин, которые побудили нас принять Единоверие, редкий из собеседников наших не предлагал нам вопроса, как могли мы примирить нашу совесть, сохранив употребление старых обрядов и с тем вместе находясь в полном общении с церковью, которая те же самые обряды проклинает и порицает (на что каждому и даем мы посильный ответ). Обстоятельство, как нам кажется, весьма замечательное: оно именно показывает, каким тяжким соблазном для чтителя так называемых древних обрядов служат находящиеся в православных книгах порицательные об них отзывы и как трудно для него переступить эту последнюю преграду к союзу с церковью, в которой готов он признать, и даже признает, сохранение вселенской истины и Богоучреждённого, в непрерывной преемственности от Апостолов соблюдаемого, священства.

Теперь, когда по предстательству вашего высокопреосвященства и по Высочайшему соизволению Государя Императора ожидается вселенское разъяснение клятв Большого Московского собора (1667 г.), составляющих главное и существенное препятствие к союзу глаголемого старообрядчества с православием, было бы особенно благовременно отстранить и ту весьма важную

преграду к сему союзу, какую находят раскольники в написанных против раскола книгах: великую пользу приобрела бы святая церковь, если бы Святейший Правительствующий Синод, вслед за разъяснением постановлений собора 1667 г., издал определение и относительно находящихся в сих книгах слишком резких и неприличных выражений о драгоценных для ревнителя старины обрядах.

Мы знаем, что выражения сии были порождением духа времени и вызваны горячею полемикою между раскольническими и православными писателями, что последние в этом случае были увлечены примером писателей раскольнических, которые еще более невоздержны и неразборчивы были на слово и на которых посему падает большая часть вины за прискорбные выражения, встречаемые у писателей православных; но и православные писатели, очевидно, не могут быть оправданы за подражание дурному примеру. Потому церковь православная поступила бы справедливо, если б исправила вину их, уничтожив их ошибки. Таким действием она отстранила бы и упрек в непоследовательности, в противоречии самой себе, который раскольники так любят поставлять ей на вид: тогда никто не имел бы повода сказать, что она так называемые старые обряды в одно и то же время признает не противными православию и предает жестокословным порицаниям. Правда, самым учреждением Единоверия, самым признанием и допущением сих обрядов к употреблению, церковь дала уже и дает знать, что не усвояет значения и силы таким порицаниям; но раскольники в том именно и видят недостаток последовательности в её действиях, что, признав в Единоверии старые обряды, как не противные православию, она не сделала ясного определения относительно порицаний, против них направленных, напротив и доселе дает благословение печатать без всякого изменения те книги, в которых они находятся. В сем случае не без основания раскольники придают особенную важность учебной Псалтири и Часослову, доселе печатаемым без исключения в предисловиях к ним известного слова о перстосложении, где двуперстное сложение руки для крестного знамения нарицается ересию арменскою, арианскою, несторианскою, и другими столь же неправильными и неприличными наименованиями. Притом раскольники находят такие неправильные и неприличные суждения об уважаемых ими обрядах и в некоторых православных сочинениях, изданных спустя много времени по учреждении Единоверия и даже в позднейшее время, каковы особенно сочинения оптинского схимонаха Иоанна. Конечно, церковь не ответствует за мнения и слова частных лиц, и каждый здравомыслящий может понять, как несправедливо ошибки частного человека ставить в вину церкви; но в глазах старообрядца имеет чрезвычайную важность каждая печатная книга, изданная притом с дозволения цензуры; в таких книгах видит он мнение и слово самой той власти, которая разрешила их издание в свет. Наконец, кроме всего вышесказанного, не будет ли согласно с самым духом Православной Христовой Церкви, если она с кротостью и любовью отстранит то, что составляет предмет соблазна и препятствие к духовному уврачеванию для весьма многих заблудших чад её. без всякого притом ущерба для истины.

Таким образом разъяснение и устранение напечатанных жестокословных порицаний на уважаемые ревнителями старины обряды было бы теперь сколько благовременно и полезно для церкви, столько же справедливо и достойно её пастырей. И если решено будет высшею церковною властью привести в исполнение сие дело, благотворные последствия которого не подлежат ни малейшему сомнению, то не благоволено ли будет принять в соображение сделанный нами опыт того, как и в каких выражениях удобно и полезно было бы составить от имени Святейшего Синода определение относительно полемических и других сочинений, касающихся уважаемых чтителями старины обрядов, – опыт, который мы осмеливаемся представить на предварительное милостивое рассмотрение вашего высокопреосвященства и передаем в полное ваше, святейший Владыко, распоряжение, будучи уверены, что мудрость и опытность ваша изберет полезнейшее для церкви.

Определение о «жестокословных порицаниях» на уважаемых ревнителей старины обряды, находящихся в полемических и других православных книгах, по нашему мнению, основанному на продолжительном и близком знакомстве с расколом, может быть сделано в следующих выражениях:

Известно, что после клятв, произнесенных на соборе 1667 г., самой важной и благословной виной своего отделения от православной церкви глаголемые старообрядцы признают, допущенные в полемических и других православных сочинениях, касающихся раскола, укоризненные и жестокословные порицания на свято-чтимые ими обряды, как-то: двуперстное сложение руки для крестного знамения, сугубое аллилуиа, седмипросфорие, начертание имени Спасителя Іс҃, употребление трисоставного креста и другие. Такие, смущающие их укоризненные выражения указывают они именно в изданной при патриархе Никоне Скрижали, в книге Жезл правления, в Увете духовном, в Пращице, Розыске, Обличении неправды раскольнической, Ответах Никифора, в книжке Доказательства древности трехперстного сложения, также в предисловиях к учебной Псалтири и Часослову, и в других; сюда же принадлежит и изданная по повелению императора Петра I-го книжка о поливательном крещении.

Святейший Синод церкви российской, сделав совокупно со вселенскими патриархами разъяснение клятв, произнесенных на соборе 1667 г. ⁷⁷, нужным почитает присоединить к нему объяснение и относительно существующих полемических и других сочинений касательно раскола.

а) Встречаемые в них укоризненные и слишком резкие отзывы и выражения об уважаемых старообрядцами преданиях и обычаях были вызваны временными и случайными обстоятельствами: сочинители полемических книг принуждены были отвечать на еще более укоризненные суждения и отзывы раскольнических писателей о обрядах, содержимых церковью православною; при горячей ревности в защиту сих последних, они, к сожалению, не всегда умели и были в состоянии сохранить должное спокойствие речи и потребную умеренность выражений, и чрез то впали в ошибку.

б) Допущенные ими, по человеческому увлечению и под влиянием обстоятельств времени, укоризненные отзывы и выражения о уважаемых ревнителями старины обрядах, церковь с своей стороны не признает правильными и приличными, что и высказал уже один из приснопамятных её пастырей в следующих своих словах: «нехороши (сии отзывы) и не оправдываем их»; еще: «они не суть отзыв святой церкви» ⁷⁸. Уважение же свое к уважаемым глаголемыми старообрядцами уставам и обычаям, исключающее все подобного рода укоризненные против них порицания, церковь торжественно засвидетельствовала тем самым, что сохранила их неприкосновенными в церкви Единоверческой и дозволила употребление их во всей их целости.

в) А дабы на будущее время отвратить всякия сомнения и недоумения, к каким могут подать повод для ревнителей старины укоризненные выражения об уважаемых ими обрядах, находящиеся в упомянутых выше книгах и во всех вообще сочинениях, где могут быть встречены. Святейший Синод отныне определяет – выражениям сим не придавать силы и значения, как выражениям погрешительным, почитать их недействительными, якобы и не суть, и во всеобщее сведение объявляет, что при новом издании упомянутых книг, если бы оно когда-либо потребовалось, все такие выражения будут навсегда исключены из них.

Почитая истинными и правыми содержимые церковью обряды, мы признаем согласными с духом православия и обряды, уважаемые ревнителями старины: и те и другие, при правильном их разумении и благоговейном употреблении, одинаково служат к подаянию духовной помощи с верою их приемлющим, и надежды спасения о Христе Господе нашем одинаково и в равной степени не лишен употребляющий как тот, так и другой обряд.

Молим Господа и Владыку всяческих, да послужит сие наше изъяснение ко благу святой Его церкви, да обратят на него должное внимание отделившиеся от нас братия наши о Христе, и да послужит оно к умирению сердец их и прекращению вражды их против церкви православной, для всех же нас да будет орудием к соблюдению единения веры в союзе мира.

В минувшем сентябре месяце представили мы вашему высокопреосвященству докладную записку о том, что при издании ожидаемого разъяснения определений собора 1667 г., нужно и благовременно было бы сделать от имени Святейшего Синода определение и относительно встречающихся в православных полемических книгах

против раскола порицательных отзывов об уважаемых ревнителями старины обрядах ⁷⁹.

В записке нашей было, между прочим, сказано, что указанием на помянутые порицания раскольнические проповедники и учители с успехом пользуются для удержания старообрядцев от присоединения к православию и для привлечения самих членов православной церкви в раскол, и что упразднением их было бы таким образом уничтожено одно из могущественных средств к усилению и распространению раскола.

В недавнее время имели мы случай видеть новое подтверждение такому нашему мнению. Лже-архиепископ Антоний и лже-епископ Казанский Пафнутий составили выписки из полемических и других православных книг, заимствовав из них все наиболее жестокие выражения об уважаемых ревнителями старины обрядах, и выписки сии распространяют между старообрядцами. Сие сделано ими, как мы знаем наверное, с целью ослабить действие составленных и напечатанных нами в журнале «Душеполезное чтение» (июль 1865 г. ) «Вопросов глаголемым старообрядцам», на которые они нашли себя не в силах дать прямые ответы, почему и решились действовать против них косвенным способом, посредством сих невыгодных для православной церкви выписок. Достойно также примечания, что Антоний собственноручный список сделанных им извлечений из полемических книг доставил еще в мае месяце подозреваемому им в намерении присоединиться к церкви протодиакону Кириллу Семенову.

О всем этом долгом почли мы донести вашему высокопреосвященству, в дополнение к сказанному нами в прежде поданной докладной записке, равно как представить на разсмотрение ваше и самые выписки, копии с которых, от лица всего нашего братства при сем имею честь вашему высокопреосвященству почтительнейше представить.

Вашего Высокопреосвященства нижайший послушник инок Пафнутий.

6 октября 1865 г.

... Не для одной Постной Триоди нужно исправление. Не только подобного, но и большего исправления требует печатаемое при учебной Псалтири: Краткое изъявление о крестном знамении, а также печатаемое при Часослове Древнее предание о крестном знамении.

В Кратком изъявлении читаются следующие слова: проклятых армен, неравенство о Святей Троице умствующих.

Здесь, кроме укоризненного слова, является обвинение армян, якобы они имеют учение о неравенстве лиц Святыя Троицы. Но неправославное учение армян состоит в том, что они в лице Иисуса Христа, по соединении двух естеств, Божеского и человеческого, признают уже одно естество, а не два; но того, чтобы три лица Божества были не равны, они не говорят. Итак, читающий вышеприведенные слова Изъявления, в синодальном издании Псалтири, может приписать российской церкви или неправду, или незнание. То и другое оскорбительно для её достоинства, и потому исправление вышеприведенных слов нужно непременно и неотложно.

В том же Изъявлении, в истолковании перстосложения для крёстного знамения, читаются следующие слова: ниже сливаем все три персты во един перст. Как будто возможно три перста слить в один! Такое толкование может произвести в разномыслящих не убеждение, а только неуважение к достоинству толкования.

Далее, в Изъявлении: во уврачевание неразумия раскольников, то есть, в опровержение двуперстного крестного знамения, указывается на книги: Скрижаль, Жезл Правления, Увет Духовный, и проч.

Если по сим указаниям обратимся, например, к Скрижали, то найдем, что на тех, которые для крестного знамения слагают не три первые (перста?), а великий с двумя малыми, а средний и указательный простирают, в слове отвещательном патриарха Никона возлагается обвинение в арианстве и несторианстве. А в ответе Макария, патриарха Антиохийского и прочих с ним, произносятся осуждения в следующих выражениях: «есть еретик и подражатель арменом, и сего ради имамы его отлучена от Отца и Сына и Святаго Духа; да будет проклят; да имать клятвы святых 318 богоносных отцев, в Никее собравшихся, и прочих святых соборов».

Тяжкие обвинения, взводимые раскольниками на православную церковь, вызывали со стороны защитников её строгие воззрения на заблуждения раскола. Так из сложения трех перстов, великого и двух малых, очевидно между собою не равных, выведено обвинение, или подозрение в арианстве. Но двухсотлетний опыт показал, что раскольники не держатся лжеучений арианского и несторианского: следственно, ныне обвинение их в арианстве и несторианстве, которое взводится на них чрез указание на Скрижаль, не сообразно с настоящим положением дела; и служит только к раздражению раскольников, и питает их недоверие к православной церкви, обвиняющей их в том, в чем они не виноваты.

Эта несообразность является особенно резкою с того времени, как учреждены единоверческие церкви, и единоверцы, с благословения Святейшего Синода, употребляют то крестное знамение, которое печатаемые доныне при Псалтири и Часослове статьи, под заглавием: Изъявление и Предание, признают арианским, несторианским, проклятым.

Сею несообразностью, особенно, в настоящее время, раскольники пользуются прискорбным для православия образом.

Когда значительнейшие члены их лжеиерархии присоединились к православной церкви, на правилах Единоверия, и пример их начал возбуждать в раскольниках волнение и движение к Единоверию, тогда их лжеархиепископ Антоний, сделав выписку вышепоказанных обвинений и проклятий из Скрижали и подобных книг, усиленно стал распространять между раскольниками, внушая им недоверие и неуважение к православной церковной власти, представляя ее в одно и то же время благословляющею и проклинающею единоверческие обряды.

С тою же целью раскольники заграничные напечатали за границею Чин, как приимати раскольников, с издания 1720 года, которого экземпляр, для видимости, при сем прилагается. В сем действии оказывается не только хитрость раскольников, но и лукавство: ибо не вероятно, чтобы они не знали, что чин 1720 года православною церковью не употребляется, а употребляется чин, ознаменованный духом кротости и снисхождения.

Полагаю, что при таких обстоятельствах православная духовная власть не должна оставаться в бездействии и оставить дело в таком неблагоприятном положении.

Книги, писанные обличителями раскола веком и двумя ранее настоящего времени, суть плод воззрений тех времен, частью личных, частью более общих. Их строгость принадлежит их времени и истории. Но она не должна связывать нынешнюю православную церковную власть, которая, видя раскол не арианствующим и не несторианствующим, видит единоверцев, находящихся в послушании православной иерархии. Псалтирь и Часослов, ныне издаваемые от Святейшего Синода, не должны иметь при себе осуждение того, чему Святейший Синод снисходит и что́ благословляет.

Следственно, статья пред Псалтирью Изъявление и проч., и статья пред часословом Предание и проч. должны быть исправлены.

Проект исправленной статьи при сем Святейшему Синоду на благоразсмотрение представляю, под прежним заглавием: Изъявление и проч., с назначением её как для Псалтири, так и для Часослова.

В сей статье изложение и истолкование перстосложения удержано прежнее, с приведением только некоторых выражений в большую точность и ясность.

Указания на книги проклинающие, опущены. Разбираемые в прежней статье указания раскольников на Мелетия, Феодорита и Максима Грека сохранены и в исправленной статье, с показанием их недоказательности, в выражениях умеренных. Потом изложено снисхождение к единоверцам и заключено убеждением общеправославных твердо содержать крестное знамение древнейшее и общецерковное.

Если бы Святейший Синод признал сию исправленную статью соответственною цели, то, дабы немедленно противодействовать хитрости раскольников, можно было бы не отлагать до новых изданий Псалтири и Часослова, но к существующим печатным, еще не переплетенным, экземплярам Псалтири и Часослова, по отнятии прежних статей, припечатать, в соразмерном формате, исправленную и немедленно пустить в употребление.

На случай надобности, не угодно ли также будет Святейшему Синоду дать мне разрешение напечатать отдельно сию статью, как имеющую собственную целость и не привязанную необходимо к Псалтири и Часослову.

Высокопреосвященнейший Владыко, Милостивейший архипастырь и отец!

Согласно желанию вашего высокопреосвященства, словесно переданному нам чрез о. архимандрита Вениамина, разсмотрели мы со всем вниманием новонапечатанную статью о перстосложении для крестного знамения, и прежде всего поставляем священным долгом выразить пред вами, милостивый архипастырь и отец, чувство глубокой признательности за исключение из сей статьи прежних укоризненных порицаний на держащихся двуперстия, с тяжкими обвинениями их в еретичестве, и за те поистине драгоценные слова, в коих провозглашается, что держащиеся сего обычая не соединяют с ним никакого неправославного мудрования, и коими все чада православной церкви приглашаются взирать на них с миром, без всякого сомнения относительно чистоты их веры. Веруем и надеемся, что слова сии, провозглашенные от лица церковной власти, в предисловии к одной из наиболее употребительных священных книг, произведут самое благотворное влияние в среде заблуждающихся братий наших, глаголемых старообрядцев, и многим из них откроют путь к общению со святою церковью, уничтожив одно из главных к тому препятствий.

Но дабы удобнее и безпрепятственнее достигнуть столь вожделенного плода чрез издание разсмотренной нами статьи, полезно было бы, по нашему мнению, основанному на близком изучении раскола, в остальном содержании сей статьи сделать некоторые исправления. То же искреннее желание – привести к ближайшему общению с церковью заблуждающихся братий наших дает нам смелость представить благоснисходительному вниманию вашего высокопреосвященства указание тех выражений и мест в статье о перстосложении, которые нам кажутся не вполне удовлетворительными.

а). В самом заглавии, выражение: «по древнему преданию св. Апостол и св. отец», своим определительным и прямым указанием на св. Апостолов может возбудить пререкание со стороны тех, которые будут искать повода к пререканиям; ибо трудно доказать прямую преемственность того или другого перстосложения непосредственно от Апостолов. Посему не найдено ли будет удобнейшим употребить более общее выражение: по древнему преданию святыя соборные и апостольския церкве?

б) В первом отделении приводятся в доказательство правильности трехперстного сложения следующие слова, «зане якоже во Святей Троице несть первое и последнее, ниже более и менее, но целы три ипостаси, соприсносущны суть себе и равны: сице и в тех трех перстах первых, равноконичне сложенных, несть большего ни меншаго, но все по ряду, ничтоже между собою имуще преграждающее, равенство имут и соединение друг к другу, якоже и в самех их видети есть». Слова сии по чрезмерно усиленному намерению – во взаимном положении и соотношении трех первых перстов руки показать точное соответствие непостижимому и не изобразимому отношению трех ипостасей Единосущной Троицы могут подать повод к небезосновательному возражению, тем паче, что и о первых трех перстах, равноконичне сложенных, нельзя сказать со всею строгостью , что нет между ними ни большего ни меньшаго, в чем убедиться можно именно из самаго их разсмотрения, хотя, с другой стороны и справедливо, что они, как ничем не прегражденные и по ряду следующие, удобнее могут служить к символическому изображению Святыя Троицы, нежели великий перст и два последние, разделенные от него вторым и третьим. Во избежание всякого повода к возражению, не признано ли будетъ

удобным означенные выше слова исключить из статьи, что можно было бы сделать без всякого ущерба содержащейся в первом отделении мысли.

в) Далее предлагается разбор, приводимых раскольниками в пользу двуперстия, свидетельств Мелетия, Феодорита и Максима Грека.

Свидетельства сии действительно составляют важнейшие опоры, на которых глаголемые старообрядцы думают основать свой обычай перстосложения; но есть и другие, не менее важные свидетельства, на которые они также любят указывать в защиту двуперстия, каковы особенно свидетельства древних святых икон. Исключив сии последние и обратив внимание только на три вышеуказанные, можно подать повод к вопросу: почему оставлены без внимания все другие? – тогда как было бы желательно, чтобы статья не возбуждала подобных безполезных и излишних вопросов, которые притом раскольники не преминут решить в свою пользу.

Затем, тщательно вникнув в самый разбор свидетельств Мелетия, Феодорита и Максима Грека, едва ли можно признать его удовлетворительным.

Не подлежит сомнению, что раскольники совершенно несправедливо указывают в защиту учения о двуперстии на известное сказание о Мелетии; но едва ли можно сомневаться и в том, что сказание сие не может служить и к утверждению учения о троеперстии, как усиливается сделать сие внесенный в статью разбор сказания. Из сказания о Мелетии, как передается оно у достоверных повествователей – Блаженного Феодорита, Созомена и Каллиста, ясно видится, что святой Мелетий известным своим действием желал наглядно показать собору свое православное исповедание трех лиц во святой единосущной Троице, в подтверждение чего и произнес слова: три убо разумеемъ..., а вовсе не имел намерения преподать наставление, как надлежит христианину слагать персты для крестного знамения. Посему извлекать отсюда доказательство в пользу того, или другого перстосложения, значит поступать вопреки подлинному смыслу исторического события. Притом же в разборе неосторожно допущены некоторые погрешности, которые раскольниками удобно могут быть обращены против православного учения о перстосложении. Так разбор допускает историческую неверность, признавая подлинным то обстоятельство, что будто бы от показанных Мелетием трех перстов изыде огнь яко молния. Ни Феодорит, ни Созомен, ни Каллист о таком событии не упоминают, и встречается оно только в искаженных славянских списках сказания, которыми исключительно и пользуются раскольники, обращая притом особенное внимание на это известие о чудесном знамении, дабы придать более значения и самому событию, и утверждаемому на нем перстосложению. Еще более неосторожно поступает разбор сказания, утверждая подлинность слов: и благослови люди. Три поименованные выше историка не приводят также и этого изречения, и встречается оно опять только в искаженных славянских списках сказания. И если св. Мелетий, соединив три перста, действительно благословил люди, как утверждается в разборе, то отсюда нужно будет вывесть заключение, что он преподал наставление, как надлежит слагать персты для благословения, а не для осенения себя крестным знамением, и таким образом окажется, что принятый православною церковью обычай именословного сложения перстов для благословения противоречит наставлению св. Мелетия, на что и не преминут указать раскольники.

Замечания о свидетельстве пр. Максима Грека хотя не представляют таких неверностей, как разбор сказания о Мелетии, но по своей неопределенности и обоюдности, не решая вопроса о сем свидетельстве прямо и определенно, оказываются не имеющими настолько силы, чтобы вносить их без крайней надобности в статью, которая должна по преимуществу отличаться точностью

и определенностью мысли и выражения, дабы не подать раскольникам повод к пререканию.

Наконец, если замечания о так называемом свидетельстве Блаженного Феодорита и можно признать более удовлетворительными, то одни эти замечания, очевидно, не могут иметь никакого значения в статье.

Принимая во внимание все сказанное, приходим к той мысли, что разбор трех вышеуказанных свидетельств полезно было бы совершенно исключить из статьи, тем более, что разбор сей вносит в нее полемический характер, тогда как желательно напротив, чтоб она содержала только положительное изложение учения о перстосложении , и притом изложение краткое, как гласит и самое её заглавие.

Таковы, высокопреосвященнейший владыко, замечания, которые почли мы не безполезным сделать, внимательно прочитав статью, по вашей благосклонности сообщенную нам для разсмотрения. Мы дерзнули сделать и посильный опыт исправленного согласно сим замечаниям изложения статьи, который осмеливаемся представить при сем на ваше милостивое воззрение, в полном уповании, что вы, милостивейший архипастырь и отец, не осудите нас за наше дерзновение, внушенное нам искренним желанием послужить, сколько можно, матери нашей церкви православной. Несомненно, уповаем, что мудрость ваша и в настоящем случае изберет и совершит то, что наиболее для нея полезно и благопотребно.

Февраля 27 дня. Неделя Крестопоклонная. 1866 года.

Краткое изъявление

о еже како и кия персты руки своея, на изображение крестного знамения, православному христианину слагати подобает, по древнему святыя соборные и апостольския церкве преданию, и како изображати на себе крест святый.

Православный христианин должен есть на крестное знамение руки своея персты слагати сице: первее убо подобает ему во образ святыя Троицы, Отца и Сына и Святаго Духа, первые три персты десные руки, великий и сущия близ его, указательный и средний, соединити вкупе, и полагати я: первое на челе своем, егоже да касается вышний рог креста, второе на чреве своем, воеже достизати сего нижнему рогу креста, посем же на правом раме и на левом, яко да праведне и благочестне вообразит на себе крест святый, на немже распятый за ны Господь наш Иисус Христос руце простре, вся языки расточенные собирая воедино.

Сим образом православнии христиане слагают персты своя на воображение крестного знамения на лице своем не точию в России обитающии, но и по всей вселенней обретающиися, якоже в Греции, во Египте, Аравии, горе Синайской, Палестине, Сирии, Анатолии, Болгарии, Молдавии, Валахии, Далматии, Сербии, Кроатии, Славонии и Грузии. Всех сих стран православнии народы, издревле приемшии и неизменно содержащии святую веру и святоотеческия предания, ни от кого же зазираеми бяху в коем-либо отступлении от католическия веры, или в коем-либо изменении древлеправославных обычаев, в нихже и сего, еже треми первыми персты десные руки воображати на себе крестное знамение.

Ведети же подобает, яко зде у нас, в Великой

России, от некоего времене утвердися обычай на воображение крестного знамения персты слагати не по сему древнему и общему святыя восточные церкве преданию, но великий перст соединити с меншими, четвертым и пятым, во образ Святыя Троицы, прочия же два, указательный и средний, соединити вкупе во образ двух естеств во Христе Иисусе, и сице знаменатиси. Каковый обычай соблюдашеся до лет великаго Московского собора, бывшего при благоверном государе царе Алексие Михайловиче, и святейшем патриархе российском Иоасафе втором. Собор сей, восприяв попечение, да сынове Российския православные церкве ни в чесом же разнствуют от преданий и обычаев всея православные церкве [восточныя, повеле и в воображении крестного знамения последовати общему её примеру; обычай же, еже знаменатися двема персты, повеле отложити.

С болезнию сердца воспомянути зде подобает, яко неции от ревнителей. сего обычая, имуще, якоже глаголет Апостол, ревность Божию, но не по разуму, таковому повелению собора не повинушася и учения его не прияша, по сих же яве восташа противу православные вселенския церкве, похулиша ю, отступиша от послушания её в самочинение и противление, и сего ради суду церковному подпадоша: священный бо собор лета 1667, общецерковное предание кротце, учительне и увещательне разномыслящим предложивый, на непокоряющихся святей церкви суд отлучения изнесе, обаче не коничне, но дóндеже уразумятся и приидут паки в послушание.

Богу же благодарение, яко не вотще бысть сие ожидание священного собора. От среды бо отлучения изыдоша, иже воистину уразумишася, яко истинствует святая православная восточная церковь, и яко несть пути спасения вне её и сущия в ней благодати святительства и священства, от самого Христа Господа и от сошествия Святаго Духа и от святых Апостолов непресечно и благозаконно друг-друго-приемлемые и сохраняемые:

и тако общения со святою церковью вожделеша, и ей в послушание предашася, ови убо всякий особный обычай отложивше, ови же просяще сохранити им некие от отцев их принятые обряды, в нихже и совершение крестного знамения двумя персты. И чадолюбивая матерь святая церковь, видящи их обращением в её послушание от вины осуждения избывших, во свое общение и благодатное единение прият их и двоеперстно знаменатися им благослови: пониже многим временем явлено бысть, яко не соединяют с сим никоего неправославного мудрования, но единомудренне со всею православною церковью пресвятую Троицу и единого от Троицы Господа Иисуса Христа, во двух естествах, славят.

Темже убо мы, во общении и единении православные церкве рожденнии, воспитаннии и воспитаемии, или же в её общение и единство пришедшии, и вся ею содержимая даже до иоты и черты приемшии, с миром да взираем на сих, ихже особному, но единство веры не повреждающему, обычаю святая церковь снисхождение показа.

Всеблагий Бог и Господь наш Иисус Христос, вседействующею своею благодатию, вся чада церкве своея, православные догматы и свято-отеческия предания благочестно содержащыя, да утвердит неблазненны, непоколебимы во истинной вере и соблюдении заповедей, во взаимном единении мира и любве, и сим неблазненным путем да приведет в небесную церковь свою, во общение святых, в царство и блаженство вечное. Аминь.

В минувшем сентябре месяце имел я честь лично докладать вашему высокопреосвященству о получении раскольниками известия, что взятый в Нижнетагильске 15 марта 1864 г. и в настоящее время содержащийся

в Верхотурском тюремном замке, старообрядческий архимандрит Викентий изъявил желание присоединиться к православной церкви. Так как Викентий близко мне известен и в бытность свою в Москве в 1863 г., когда я в уединении занимался разбором ложных раскольнических учений о иерархии, входил нередко в разсуждения со мною о сих учениях, выражая весьма здравыя понятия о церкви православной, и при отъезде из Москвы изъявил готовность снова возвратиться для внимательнейшего вместе со мною разсмотрения тогда занимавших нас вопросов, о чем даже извещал меня из Нижнетагильска, как можете усмотреть из прилагаемаго при сем подлинного письма его: посему известие о намерении Викентия присоединиться к св. церкви принял я с убеждением, что оно совершенно искренно и не зависит от его тяжкого положения в тюремном заключении. В сем убеждении обратился я к вашему высокопреосвященству с словесною просьбою, не благоволите ли вы, милостивейший архипастырь, войти в несчастное положение ищущего союза со св. церковью заключенца и вашим предстательством пред гражданскою властью доставить ему возможность, избавясь от заключения, вступить в желаемое общение с православием. Приняв сие ходатайство, ваше высокопреосвященство милостиво приказали мне войти по сему предмету письменным на ваше имя прошением.

Желая собрать более верные и обстоятельные сведения относительно полученного мною известия о Викентии, я не спешил подачею сего прошения. Между тем 4-го числа настоящего месяца получил письмо от самого Викентия, с подробным изложением его дела и с приложением копии с отправленного им, в минувшем августе месяце, к вашему высокопреосвященству прошения. Из прошения сего, если оно получено вами, святейший владыко, вы уже знаете историю всей жизни Викентия, равно как могли видеть и непритворную искренность его желания присоединиться к православной церкви; из полученного же мною его письма, которое прилагаю при сем в подлиннике, усмотрите, что сам Викентий обращается ко мне с слезною просьбою о ходатайстве за него пред вашим высокопреосвященством.

Итак, осмеливаюсь присоединить к прошению самого заключенника и мою нижайшую к вам, милостивый архипастырь и отец, просьбу, вашим сильным заступлением облегчить участь его и открыть ему возможность к вступлению во св. церковь чрез приобщение его к нашему братству, чего сам он, как видно из письма его, искренно желает.

6 октября 1865 года.

Милостивый Государь, Пречестнейший отец Пафнутий!

Известный вам, бывший во лже-иерархии архимандрит Викентий желает всем вам о Господе радоватися!

Любезнейший о Христе брат и пречестнейший отец! Не могу в настоящее время изъяснить, колико восхищенна была моя душа духовною евангельскою радостью , когда я узнал из достоверных источников о вашем присоединении к православной церкви; возрадовался и пришел в недоумение, и на другой же день, сняв с очей своих покрывало, июля 18 числа послал прошение Неофиту, архиепископу Пермскому, в котором изъявил желание присоединиться к православной церкви на правилах Единоверия; но на все изложенные во оном прошении причины, побудившие меня к присоединению, и по настоящее время не получил никакой резолюции и даже объявления. Не могу знать, преосвященный Неофит получил ли мое прошение, или нет. Если же получил, то из этого будет ясно видно, что архиепископ Неофит о моей участи нисколько не печется и не обращает внимания на злострадание, и тем самым делает мое заключение невыносимым. Не знаю, что ему препятствует облегчить участь мою? Слух о моем желании присоединиться распространился широко, а потому многие желают со мною беседовать не только из старообрядцев, но и из православных; но местное начальство такой милости и отрады душе моей не дозволяет. В августе сего года посылал я другое прошение, но уже на имя высокопреосвященнейшего Филарета, митрополита Московского; с этого прошения посылаю к вам копию. Богом прошу тебя, пречестнейший отец, будь столько добр, помоги мне страждущему; ты вблизи первопрестольного архипастыря Филарета, постарайся известить его о моем несчастном положении; предложи ему, дабы принял какое-нибудь участие в моем деле; а особенно не поможет ли он сделать, чтобы меня причислить к вам, хотя я в прошении и показывал, чтобы определить меня в Воскресенский единоверческий монастырь Оренбургской епархии: потому что я не предвидел и положительно не знал, что в Москве основывается единоверческий монастырь . А так как это сделалось теперь известным, то и желаю быть вкупе с вами. Обратите должное внимание на меня, недостойного вашего милосердия, и вспомяните прежнее мое к вам расположение, когда я участвовал с вами в рассматривании религии. Хотя я в то время и не исполнил благого твоего совета, но этому попрепятствовало немаловажное дело, о чем могу я разсказать тогда, когда Бог приведет с вами лично видеться, теперь оставляю о том писать. Только теперь и прошу, пречестнейший отец, по получении сего письма с первоотходящею почтою уведомить меня. Адрес пишите так: Пермской губернии в город Верхотурье, соборному протоиерею Матфию Боголепову с передачею мне – Носову, за что и останусь должным благодарить вас вечно. Я вполне уверен в том, что вы держите в памяти слова Иисуса Христа: «в темнице бех и приидосте ко мне (Мф.25:36)». Но вам прийти ко мне невозможно, а письмо послать легко можете, и этим меня вельми обрадуете. Я думаю, вам известно о моем положении, но неизлишним считаю и упомянуть еще здесь. Я содержусь в тюрьме без малейшего послабления год и 6 месяцев, свободы не имел и не имею ни на час. Хотя и была во мне ревность, но не по разуму; мучился, но не вменись того ради, что слепо веровал в Австрийскую лже-иерархию.

Много мне было увещаний от православных священников, но я не обращал на них никакого внимания, оставался в своем закоснении. с 18 июля сего года подействовала на меня сверхъестественная сила Божия, и, немедля нисколько, я снял с очей моих покрывало, оставил свою лже-иерархию и возымел желание присоединиться в Единоверию. Но только не могу дождаться, когда исполнится и совершится надо мною чин присоединения. Почему и прошу тебя, пречестнейший отец, попекися о мне грешном; я давно желал к вам писать, но не знал где вы обретаетесь: теперь, благодарение Богу, узнал ваше местопребывание, а потому спешу о себе уведомить и осмеливаюсь утруждать, зная вашу ко мне братскую любовь. Я уверен в душе моей, что вы вполне знаете место священного писания, где говорится, что брата ради души своей не щадить. Св. Апостол Павел более готов был сделать, чем умереть: он желал быть сам отлученным от Христа, если бы того потребовало спасение его братии (Рим.9:3). Св. пророк Моисей не меньше Апостола Павла готов был сделать, моля Бога о прощении греха израильтянам, – он говорил: «И ныне аще убо оставити им грех их, остави, аще же ни, изглади мя из книги Твоея, в нюже вписал еси (Исх.32:32)». Да, нередко бывают такие люди, которые готовы положить душу свою за други, ради своего спасения и ради спокойствия других. Что же вынуждает этих людей умирать за других, что их побуждает и что располагает к тому? Как назвать такое чувство в человеке, которое заставляет его ничего не щадить, ничем не тяготиться и всем жертвовать для других? Любовь! да, любовь! Это такое сильное и сладостное чувство в человеке, что при нем все прочия чувства слабеют и утончевают малодушие и страх.

Я ранее, пречестнейший отец, в вас все сие видел; что меня к вам и располагало, как не любовь ваша? А наипаче я теперь взираю на ваше благоговение, ведущее к просвещению заблудших овец с помощию маститаго архипастыря Филарета. Нелестно я вам реку, что я вас столь брагоразумным, столь бдительным и столь благим почитаю, что чрез вас, с первопрестольным архипастырем, Единоверие не воздремлет, а наполнится прежними собратиями, и охраняя вас Всевидящее Око не успнет, ибо изначала желал и желает обращения заблудших в недра православной церкви. О, какая это будет радость для души моей, когда мы прославим Бога вкупе с вами за предивное его промышление о нас грешныхъ! О, коль именитая есть ваша заслуга пред церковью, отечеством и родом человеческим! Остается теперь для меня проливать слезы и приносить к Богу теплыя молитвы, да предвечная Божия премудрость и неисповедимая Его благость и безпредельное всемогущество споспешествуют мне недостойному освободиться из темницы душевно и телесно, дабы внити в ваше райское селение и вкупе с вами в дом Господень.

Итак, пожелав вам благих успехов и припадая к стопам ног ваших, прошу и прощения и благословения, и. святых ваших молитв.

Смиренный узник чернец Викентий.

17 сентября 1865 года.