Некоторые из нынешних раскольнических мыслей в первый раз внесены были в Россию еретиком Мартином, пришедшим к нам из Армении около половины XII века (1149 г.). Но с тех пор, как все лжеучение Мартина, представлявшее собою странную смесь армянства и латинства с собственными заблуждениями еретика, было рассмотрено и осуждено киевским собором 1157 г., эти первые раскольнические мысли, чуждые Русским и принесенные к ним совне, как бы исчезли в нашей Церкви¹. Не прежде, как с XV столетия они стали обнаруживаться у нас вновь. Сначала, в продолжение всего ХV века, проявили себя только два раскольнических мнения, не разом, а одно за другим, и им не приписывали великой важности. Потом в первой половине XVI столетия, особенно по случаю исправления Богослужебных книг преп. Максимом Греком, обнаружилось уже несколько таких мнений почти вместе и с большею силою, имея у себя жарких приверженцев. В самой половине XVI века на Стоглавом соборе или, точнее. в книге: Стоглав некоторые из этих мнений возведены были своими приверженцами на степень догматов, хотя и не утверждены подписом присутствовавших на соборе отцов. Наконец, в период печатания церковно-богослужебных книг, особенно при патриархах Филарете (1619–1634) и Иосифе (1642–1652), главные раскольнические мнения незаметно внесены были в богослужебные и учительные книги некоторыми справщиками их, приверженцами этих мнений, и, чрез книги распространившись по всей России, до того утвердились, что, едва стали потом исправлять церковные книги и исключать из них эти мнения, последовал раскол со стороны невежд, которые не могли понять нужды в исправлении книг. Таким образом, первый период истории русского раскола представляет нам следующие четыре постепенности: 1) начало или первое обнаружение раскольнических мнений в XV веке: 2) умножение и усиление раскольнических мнений в первой половине XVI века; 3) покушение возвести некоторые из этих мнений на степень догматов в самой половине XVI столетия во дни Стоглавого собора: 4) ошибочное внесение главных раскольнических мнений к концу XVI и особенно в первой половине XVII века в печатные церковно-богослужебные книги.

I. Первое из раскольнических мнений, обнаружившихся в XV веке, есть мнение о сугубой аллилуии. В 1419 году (августа 12) митрополит Фотий, разрешая разные церковные вопросы псковского духовенства, между прочим отвечал: «что ми пишете о аллилуии и на славех, сице глаголи: слава Отцу и Сыну и св. Духу и ныне и присно в веке веком, аминь: аллилуиа, аллилуиа, аллилуиа, слава Тобе, Боже; аллилуиа, аллилуиа, аллилуиа, слава Тобе, Боже; аллилуиа, аллилуиа, аллилуиа, слава Тобе, Боже»². Значит, во Пскове возник уже тогда вопрос касательно употребления аллилуии, и некоторые или употребляли, или только хотели употреблять ее не так, как здесь научает м. Фотий, т.е. не трижды, а, вероятно, дважды.

Догадка эта восходит на степень несомненной истины, если только поверим, насколько возможно поверить, житию преп. Евфросина, псковского чудотворца, составленному спустя около семидесяти лет по смерти его († 1481) клириком Василием (1547)³. В житии, между прочим, повествуется: препод. Евфросин, в мире Елеазар, родившийся неподалеку от Пскова, и потом принявший пострижение в одном из псковских монастырей, а из монастыря в 1425 году⁴ удалившийся в пустыню в 25 стадиях от Пскова, в которой и основал впоследствии свою обитель, – еще до принятия монашества и по принятии скорбел и «сетовал безмерною печалию пред Богом о пресвятыя аллилуиа»: потому что видел будто бы «велик раскол посреди Христовы церкви и разногласие, овем бо двоящим, овем троящим пресвятая аллилуиа». Многих спрашивал он из «старейших от церковныя чади о великой той вещи», и никто не мог ему «протолковати тайны о божественней аллилуия». Тогда он отправился в Царьград, и достиг туда «в добрую пору», во дни царя Калианина при патриархе Иосифе. «за долго лет» до взятия Константинополя Турками. Обратился прежде всего к патриарху, и патриарх много беседовал с ним «от божественного писания о тайне пресвятыя аллилуия» и повелел ему двоить аллилуию. Пошел в соборную-софийскую церковь, и там услышал «дважды глаголема пресвятая аллилуия». Обходил святые места в области царствующего града и честные монастыри, везде спрашивал о тайне аллилуии, и от всех слышал один наказ «дважды глаголати пресвятая аллилуия». Патриарх благословил преподобного иконою Богородицы, дал ему «писание о божественней тайне святого аллилуия» и отпустил его с великою честию восвояси. Возвратившись в свой монастырь, препод. Евфросин предал бpaтии «писание от патриарха о пресвятей аллилуия и св. икону Богородичную», и уставил в своей обители «чин церковный дважды глаголати святая аллилуия»⁵. Но едва только узнали об этом во Пскове, как на преподобного восстало псковское духовенство: потому что «утвердися обычай един всем Псковичем по мирским церквам и монастырским пресвятая троити аллилуия». В особенности вооружился против Евфросина священник Иов, пользовавшийся за свою ученость величайшим уважением от всех Псковичей – мирян и духовных, которые называли его «столпом церковным и твердым учителем и наставником православию» и обыкновенно обращались к нему с вопросами «о всяком писании неразрешенем и о церковном устроении, купно же и о законных вещех». Этот-то Иов начал рассуждать: «един Бог в Троицы, и троичным гласом великолепную славу вси воспеваем, добре троящи пресвятая аллилуия; а оный чернец, иже в пустыни пребывает, откуду взят себе сия, и где навыче, от какова обычая, двоити пресвятая аллилуия? И како изуме селику вещь водрузити в церковь Божию? А мы не вемы о сей вещи, кроме обычай наших, издревле установленных. Егда оный пустынник вящше разумеет пяти великих соборных церквей наших, от них же и вся псковская страна учением просвещается?» И вслед за тем начал говорить всем пяти соборам Пскова, всем духовным и мирянам на препод. Евфросина, что он «от своего самочиния обыкл бе в монастыре своем двоити пресвятую аллилуию; темже и вредил есть законное правило церковное, и истинныя уставы и обычея церковныя преложил есть нашего исправлениа, и письменныа вещи, и кроме преданных уставы святых отец на свой обычай прелагает, самогласно мудроствующе, а не яко мы единонравен обычей, согласие дрежаще святыя аллилуии, по уставу писменну сматряюще преданному от Собор святых отец Божиа Церкви»⁶. Тогда посланы были из Пскова в обитель к Преподобному на состязание Филипп диакон и некто священник, «оба мудра зело философа». Они стали убеждать Евфросина оставить свой новый обычай, и говорили: «Зело щадим седины старости твоеа, да некогда паче до конца восстанут на тя вси собори наши церковнии, с ними же купно и все множество народа христолюбивого града Пскова....; понеже вся церкви Божиа по всей земли нашей троят в законе пресвятая аллилуия. Тако же благолепно есть всякому христианину; а ты, не якоже мы дрежим и церкви Божиа и закон, но паче самочинием ведомую от всех селику вещь церковную смел еси дргезнути и преложити на свой обычей»⁷. Евфросин потребовал у присланных к нему объяснения, почему они троят аллилуию. Они, между прочим, отвечали: «Троицу славим, троащи пресвятую аллилуию: понеже бо аллилуия Отцу, аллилуия Сыну, аллилуия Святому Духу, и паки единого Бога воображающе на утроичное кождо аллилуия вопиа: слава Тебе, Боже». И еще: «издревле друг на друга смотряюще, тако вси навыкохом троити святая аллилуия: понеже бо тако и лепо есть, занеже Бог в Троицы славим есть. Идеже троится аллилуия: ту соврешена есть Троица – Отец и Сын и Святый Дух, неразлучное божество»⁸. Евфросин с своей стороны сказал им, что он не от своего самочиния ввел у себя обычай двоить аллилуию, а принял его от вселенской Церкви, от цареградского патриарха Иосифа, давшего ему на то и свое писание, а потому решительно отказался согласиться с псковичами касательно троения аллилуии⁹. Священник Иов и его единомышленники после сего еще более вооружили всех Псковичей на преп. Евфросина, так что его самого начали называть во Пскове еретиком, на иноков его обители, при встрече с ними, указывали пальцами, как на вероотступников, монастырь преподобного лишился всяких приношений и даже, проходя мимо церквей его, окрестные жители не хотели пред ними делать поклона. Евфросин в крайней горести обратился с жалобою на Иова к новгородскому архиепископу Евфимию и, изложив в своем послании к нему сущность спора и ход всего дела, писал: «яко прискорбен, молютися, суди прю нашу и настави мя на истину... да егда, Святителю, судиши нам верховною ти властию: то паче, Господа ради, возбрани ему (Иову) и запрети суровству его»¹⁰. Св. Евфимий будто бы «ничтоже внял или разсудил о ключимей скорби на св. отца», и вместо того, чтобы действительно разрешить прю и сказать, должно ли двоить или троить аллилуию, будто бы только отвечал Евфросину: «увеси, отче, яко аз немощен есмь таковому орудию уставити меру, и не дрезну открыти запечатленное сокровище Богом». Вслед за тем предоставил преподобному на совесть двоить аллилуию в своей обители, замечая: если «ты сам своима очима и ушима видел еси то и слышал, паче мене, от патриарха царяграда Иосифа и от всего клироса вселенская церкви»¹¹. Прочитав послание архиепископа, Евфросин уразумел, что «никтоже высшею властию ему помогает», никто не ополчается за него против нападения со стороны Псковичей, в особенности Иова, и обратился с молитвою к Богу, в которой одной и находил для себя утешение до самой своей кончины, последовавшей в 1481 году¹².

В своем месте мы покажем, что это житие преп. Евфросина, написанное с явной целью возвысить сугубую аллилуию одним из самых жарких поборников ее, есть совершенный вымысел в тех частях своих, которые направлены к означенной цели, и потому не заслуживает ни малейшего доверия. А здесь заметим только, что сказанное жизнеописателем как бы невольно, или по неосмотрительности против собственного намерения, конечно заслуживает нашей веры в некоторой степени и приводит нас к следующим заключениям: 1) Если во дни препод. Евфросина и еще до пострижения его (след. около 1419 г., когда писал м. Фотий известное послание свое во Псков), некоторые во псковской области и двоили аллилуию, то разве весьма не многие: потому что едва только преп. Евфросин (допустим пока это за справедливое) ввел сугубую аллилуию в свою обитель, как на него восстало все псковское духовенство, все пять соборов, от которых вся страна псковская учением просвещалась. 2) Попытка этих некоторых, весьма не многих, сугубить аллилуию была тогда во Пскове совершенно нова: потому что, по словам самого жизнеописателя, утвердися всем псковичам обычай един троити аллилуию. 3) Не только в псковской, но и в новгородской области дотоле не употребляли сугубой аллилуии; иначе новгородский архиепископ непременно запретил бы священнику Иову восставать на преп. Евфросина, обличил бы Псковичей за их неправый обычай и повелел бы им, по примеру Новгорода и обители преп. Евфросина, сугубить аллилуию. 4) И вообще, по всей России не употребляли тогда сугубой аллилуии: преп. Евфросин, защищая свой обычай пред Псковичами и новгородским архиепископом Евфимием, ни разу не сослался на пример Москвы или Киева, или какой-либо русской области, где бы двоили аллилуию, а указывает только на церковь цареградскую; сами Псковичи говорили: все церкви Божии на всей земли нашей троят аллилуию, – чему подтверждением может служить и известное уже нам послание всероссийского митрополита Фотия во Псков о троении аллилуии. 5) Если допустить, что псковское духовенство в жару споров своих с преп. Евфросином и считало его нововведение делом очень важным, противным православной Вере: зато новгородский архиепископ Евфимий отнюдь не приписывал ему такой важности и, предоставив преп. Евфросину на совесть двоить аллилуию, отнюдь не запретил Псковичам троить ее.

Новым доказательством мысли, что в пределах новгородской архиепископии был в XV в. спор о двоении или троении аллилуии, и что этому спору не приписывали еще тогда важности, служит послание Димитрия Толмача из Рима к новгородскому архиепископу Геннадию, писанное в 1493 году. Димитрий писал: «велел ми, Господине, отписати к себе о трегубном аллилуиа. Высмотрев в книгах, ино, господине, того и здеся в книгах неописано, как говорити, трегубно ли, двугубно ли... Но мнеся помнить, что и у нас о том спор бывал меж великих людей; и они обоя единако судили: занеже трегубное аллилуиа, а четвертое слава Тебе, Боже, являет триипостасного Божества единосущнаго; а сугубое аллилуия являет в две естестве едино Божество (надлежало бы сказать: в двух естествах единое лице Христа-Бога). Ино как ни молвит человек мыслию, так и добро». И сам Геннадий в своем сочинении о миротворном круге повторил эти слова Димитрия Толмача: «о трегубней аллилуия иные убо единако судят: занеже трегубне аллилуия, а в четвертое слава Тебе Боже являет триипостасного Божества и нераздельнаго: а сугубое аллилуиа являет в двух естествах едино божество (едино Божеское лице Христа). Ино как молвит человек тою мыслию, так и добро. Аллилуия же толкуется: хвалите Господа, или Сущаго»¹³.

Каким же образом в ХV в. могло возникнуть во Пскове мнение о двоении аллилуии, когда в церкви русской, и во всей Церкви восточной православной всегда только троили, а не двоили аллилуию? Далее увидим, что некоторые у нас называли сугубую аллилуию прямо заимствованием от Латинян; и это более, нежели вероятно. Латиняне, действительно, имеют обычай не только трегубить, но и, всего чаще, су губить аллилуию и вообще употреблять ее более или менее трех раз¹⁴. А псковское духовенство находилось тогда с латинским в самых близких сношениях, до того, что некоторые псковские православные священники крестили детей по латинскому обряду, чрез обливание и даже миропомазывали крещенных «латинским миром», как видно из пастырских посланий во Псков митрополита Фотия (прежде 1430 г.)¹⁵ След., по крайней мере, первая мысль о сугубой аллилуии могла явиться во Пскове от Латинян. Потом эта мысль мало-по-малу могла усиливаться и приобретать себе последователей, особенно потому, что во Пскове была тогда крайняя скудость в Богослужебных славянских книгах, с которыми можно было бы справиться для разрешения недоумений¹⁶. Когда же начались споры о сугубой и трегубой аллилуии, тогда, по обыкновению, ни одна, ни другая сторона не хотела уступить, и делу приписали величайшую важность, хотя сторонние наблюдатели рассуждали о нем совсем иначе.

II. Другое раскольническое мнение. обнаружившееся в XV веке, есть мнение о хождении по-солонь. Оно обнаружилось в самой Москве. В 1478 году, по освящении Московского Успенского собора, митрополитом Геронтием, говорит летописец, неции прелестницы клеветаша в. князю Иоанну Васильевичу III на митрополита, что он не по солнечному всходу ходил с крестами вокруг церкви. В. князь прогневался на святителя, сказав: «яко того ради гнев Божий приходит». В следующем (1479) году началось исследование дела. Прежде всего обратились к писаниям и богослужебным книгам: но в писаниях ничего не нашли, по солнцу или не по солнцу должно ходить при освящении церкви. Стали говорить, и многие архимандриты и игумены говорили за митрополита, а один, вероятно, бывший на Афоне, заметил, что и на св. горе так же ходили против солнца со крестами при освящении церкви. С усилением спора князь позвал для состязания чудовского архимандрита Геннадия и ростовского владыку Вассиана. В присутствии их митрополит, со своей стороны, привел то свидетельство, что диакон, когда кадит в алтаре вокруг престола, начинает обыкновенно с правой стороны и идет против солнца; а они, решившись защищать сторону князя, не представляли никакого свидетельства, а только умствовали: «Солнце праведное – Христос на ада наступи, и смерть связа, и души свободи, и того ради исходят на Пасху, тоже образуют на утрении»¹⁷. И долго еще препирались, но «не обретоша истины». В 1482 году, когда надлежало освятить в Москве несколько новых церквей и приделов, в. князь снова начал прю с митрополитом за то, что он при освящении соборной церкви ходил с крестами вокруг нее не по солнцу. Митрополит в огорчении удалился в Симонову обитель, приняв намерение и вовсе отказаться от митрополии, если князь не оставит своего требования, чтобы ходить по солнцу. Целый год князь не дозволял освящать новых церквей и приделов, желая положить что-нибудь одно. Но «вси священники, и книжники, и иноки, и миряне по митрополите глаголаху, а по великом князе мало их, един владыка ростовский, князь Асаф, да архимандрит чудовский Генадий». Тогда в. князь послал к митрополиту сына своего с приглашением возвратиться на кафедру, а вскоре прибыл к нему и сам, сознал неправость своего мнения и представил на волю митрополита ходить в крестных ходах, якоже велит, как было в старину; устава же не учинили. Митрополит возвратился на стол свой¹⁸.

Из всего сказанного можно видеть – а) что до XV века в книгах вовсе не было определено, как ходить вокруг церквей, при освящении их: по солнцу ли, или против солнца, от чего и могла произойти разность в обычаях, послужившая поводом к спорам; б) что обыкновение ходить при этом против солнца было принимаемо и защищаемо тогда самим первосвятителем русской Церкви и всеми священниками, книжниками, иноками и мирянами, след. было повсемственным и общеизвестным, между тем как мысль о хождении по-солонь была внушена в. князю какими-то прелестниками, клеветавшими на митрополита, и защищаема только двумя духовными особами: след. хождение такого рода если и употреблялось уже в некоторых епархиях, то весьма немногих, как обычай местный и частный; в) что в защиту хождения против солнца указывали в XV веке на примере св. горы афонской и на живое свидетельство или пример диакона, который вокруг самого престола в алтаре ходит при каждении против солнца, тогда как хождение по-солонь старались защитить не какими-либо примерами или свидетельствами, а только неясными и неопределенными умствованиями; г) что сам князь признал, наконец, хождение по-солонь неправым и предоставил митрополиту совершать крестные ходы вокруг церквей, как было в старину, т.е. признал хождение против солнца древним.

Таким образом в продолжение XV века обнаружились только два раскольнических мнения, и оба имели против себя как первосвятителей русских, так почти все русское духовенство. Но к концу пятнадцатого, или точнее, в первой половине шестнадцатого века явились обстоятельства, которые содействовали и умножению и усилению раскольнических мнений.

I.      К обстоятельствам, содействовавшим умножению и усилению раскольнических мнений в первой половине XVI века, относятся:

1. Совершенный упадок просвещения и распространение грубого невежества не только в простом народе, но и в духовенстве. В XV столетии существовали еще по местам некоторые училища в России¹⁹: с наступлением XVI-го их вовсе не стало. Около 1500 года новгородский архиепископ Геннадий горько жаловался митрополиту Симону, что нет школ для приготовления пастырей Церкви, что приходящие к нему для ставления на священные степени совершенные невежды, не умеют ни читать, ни петь, не хотят даже учиться, и что нельзя ручаться за их православие²⁰. В 1505 году игумен Елеазарова монастыря Памфил самыми яркими красками изобразил суеверия язычества и невежества, господствовавшие в стране Псковской и заражавшие самое духовенство²¹. Отцы стоглавого Собора, бывшего в 1551 году, снова засвидетельствовали и совершенный недостаток училищ в России и крайнюю степень суеверий в народе²² (22) и невежества в духовенстве²³.

2. Распространение подложных и поврежденных писаний. Писцы-невежды, по настроению ли собственного ума, или по требованиям толпы, списывали разные апокрифические повести и сказания, исполненные самых нелепых басен и суеверий, и число таких книг в XVI веке было уже чрезвычайно велико²⁴. Другие невежды сами составляли повести и слова, и, чтобы придать своим мнениям, часто крайне суеверным, более важности в глазах народа, выдавали их под именами св. Пророков, св. Апостолов или св. Отцев, на что так жаловался очевидец Курбский²⁵, и на что доселе сохранилось так много свидетельств²⁶. Третьи, переписывая кормчие книги, по произволу вносили в них дополнительные статьи²⁷, иногда очень неудачные и исполненные лжи²⁸, иногда толкование на правило принимали за особое правило²⁹, помещали даже подложные правила³⁰, и позволяли себе делать произвольные то сокращения, то дополнения в древних статьях³¹, или, составляя жития Святых, включали в эти жития разные басни³².

3. Крайнее повреждение богослужебных книг. Ошибки в этих книгах бывали и прежде, как неизбежное следствие постоянного списывания их и переписывания. Но прежде, пока просвещение еще поддерживалось в России, особенно между духовенством, пока Церковью русской правили, большей частью, митрополиты-Греки, и при них всегда находились люди, знавшие греческий язык, у нас не считали грехом и имели полную возможность исправлять священные и богослужебные книги чрез сличение их с подлинным текстом³³. С половины XV столетия, когда не стало в России митрополитов-Греков, когда вскоре за тем не стало школ и мрак невежества распространился между самим духовенством, когда не стало и людей, знающих греческий язык, – порча богослужебных книг быстро достигла высшей степени. Переписчики, частью по оплошности и нерадению, частию по невежеству, прибавляли опись к описи, ошибки к ошибкам, а иногда позволяли себе поправлять смысл текста по самому темному своему разумению. Эту крайнюю поврежденность богослужебных книг в XVI веке засвидетельствовали современники: преп. Максим-Грек³⁴, отцы стоглавого собора³⁵ и издатели первопечатных книг в Москве³⁶.

II. Посреди таких-то несчастных обстоятельств, в первой половине XVI века частью возникли вновь, а частью усилились следующие раскольнические мнения:

1.      Мнение о величайшей важности и неприкосновенности старых богослужебных книг даже по букве. Едва только препод. Максим-Грек, прибывший в наше отечество, по приглашению вел. кн. Василия Иоанновича, с св. горы афонской в 1506 году, приступил, по воле князя, к исправлению Триоди, и, пересматривая также другие богослужебные книги, начал оглашать замеченные в них ошибки, требовавшие исправления, как на него вооружилось невежество толпы и даже духовенства. Раздались возгласы: «он отменяет слова по своему произволу, исправляет по своему разуму...; он отвергает и порицает все наши св. книги, и тем велию досаду прилагает просиявшим от начала русской земли Чудотворцем, которые сицевыми книгами благоугодиша Богови». Напрасно Максим оправдывал себя и указывал на величайшие заблуждения, которыми были исполнены наши книги; напрасно говорил и писал: «я учу, что Сын Божий по Божеству не создан, а не то, что создан и сотворен, как богохульствовал Арий и как везде проповедуют Его ваши триоди, и вы правити их не брежете... Я учу право мудрствовать о воплощшемся Слове, т.е. не глаголати Его единого точию человека, как в ваших часословцах… исповедую всею душою того же Богочеловека воскресшим из мертвых, а не бесконечною смертью умерша, как проповедуют Его везде ваши толковые Евангелия.... Я нашел в 9 песни канона великого четверга: пребезначального Отца не суща естеством не созданна воспеваема, и не стерпел такой хулы, и исправил» и проч. Напрасно преподобный старался объяснить, что «ни едина отсюду досада прибудет препод. чудотворцам русским исправлением книжным»: Максима не понимали или понять не хотели. В 1525 году, по воле митрополита Даниила, лично не расположенного к Максиму, его позвали на суд соборный за мнимое повреждение книг, судили и наконец осудили, как еретика, богодухновенные книги растлевающа, а не правяща. Согласимся, что исправления Максима могли иметь и действительно имели, как и сам он сознается, свои неточности и даже погрешности, особенно в начале, по недостаточному изучению им славянского языка: но, призывая Бога во свидетели, он удостоверял, что описи эти произошли не намеренно, «не по ереси, а или по забвению, или по скорби, или по некоторому иному обстоянию», и со слезами умолял судей своих даровать ему прощение. Его не простили, а сослали, как еретика, сперва в Волоколамский монастырь, потом в Отрочь, наконец в троицкий Сергиев, и, несмотря на все оправдания его, письменные и словесные, заставили умереть в заточении, после тридцатилетних страданий (в 1556 г.).

Как объяснить эту странную привязанность к старым богослужебным книгам, в первый раз обнаружившуюся у нас по делу о Максиме Греке? С одной стороны, причиною ее можно считать самую древность богослужебных книг, которые, употребляясь в Церкви в продолжение нескольких веков, естественно приобрели особенную важность в понятиях народа: «по этим книгам, рассуждал он, служили Богу предки наши: по этим книгам спаслись русские чудотворцы». А с другой стороны, главной причиной всего здесь было грубое невежество, которое одно только могло не видеть или не понимать величайших погрешностей в тогдашних наших богослужебных книгах, могло не чувствовать крайней потребности в исправлении их, могло думать, будто спасение русских чудотворцев сколько-нибудь зависело от самой буквы церковных чинопоследований, как бы они ни были переведены или переписаны правильно пли неправильно; могло наконец приписать некоторым незначительным неточностям или погрешностям в исправлении этих книг препод. Максимом такую высокую важность, что осудило его навсегда, как еретика, как развратителя богодухновенных писаний. Правда, были у нас тогда люди, которые чувствовали и порчу церковных книг и потребность в их исправлении потому что Максим не иначе и приступил к этому делу, как по воле великого князя и митрополита. Но так как преподобный имел несчастие заслужить себе нерасположенность – и народа, обличая его невежество, суеверия, привязанность к обрядовой внешности и разные пороки, и духовенства, особенно монашествующего, нередко укоряя его за то, что оно владело богатыми поместьями и крестьянами, и даже самого великого князя и митрополита Даниила: то не удивительно, если и правильно понимавшие дело Максима не хотели или не могли защитить его³⁷.

2. Мнение, будто в символе веры должно читать о Св. Духе «и в Духа Святаго истиннаго»... В 1531 году, когда, по приказанию митрополита Даниила, преподобный Максим вновь потребован был в Москву на суд соборный за некоторые будто бы «хулы на Господа Бога и на пречистую Богородицу, и на св. чудотворцев русских, и на церковные чины и уставы, и на монастыри, и на самого великого Князя», и когда, во время суда, снова обличали преподобного в разных повреждениях богослужебных книг, – крутицкий владыка Досифей, между прочим, спросил его: «в здешних, в наших книгах написано: и в Духа Святаго истиннаго, – и ты, Максим, истиннаго загладил для чего?» На этот вопрос, хотя Максим отвечал, что он сам «того не заглаживал и не зачеркивал и никому не веливал», Михаил Медоварцев, бывший писцом при нем, сказал: «говорил ему Максим, что у них того в греческих книгах нет, и он потому загладил»³⁸. Как бы то ни было впрочем, только следует, что около 1531 года в некоторых наших книгах читался уже символ веры с прибавлением слова: истиннаго. Когда появилось у нас в символе это слово? Без всякого сомнения, не прежде XVI века: потому что а) в известных списках символа XIII–XIV века оно не встречается³⁹; б) в списках символа XV века также не встречается⁴⁰; в некоторых списках символа даже XVI века, наприм. в келейной книге и в требнике самого митрополита Макария, также не встречается⁴¹; г) по свидетельству инока Зиновия, ученика Максима Грека, в его время было еще разногласие касательно этого слова. «Вопроси мя, – пишет Зиновий, – Захария клирик, глаголя: в символе они глаголют: и в Духа Святаго, Господа, ови же глаголют: и в Духа Святаго, истиннаго, – аще есть разнество некое во глаголех сих? Рекох же ему: иже право веруяй кто нелицемерне, мню, не много разнество зде, аще и мнится не едино-именно. Обаче есть страх в селице, еже не глаголати: и в Духа Святаго, Господа. Видех бо в правилех древняго превода книги, преписаны же быша при Ярославе князе сыне Владимирове и при епископе Иоакиме, в начале крещения нашея земли: во избражении православныя веры писано – и в Духа Святаго Господа, а не написано – и в Духа Святаго истиннаго, но написано Господа»⁴².

Откуда же произошло в символе чтение истиннаго вместо Господа? Первоначально, всего вероятнее. от недоразумения или от самомнительного мудрования: известно, что член символа о св. Духе в подлиннике читается: «???χαι ειξ το πγευμα το αγιογ, το χυριον, το ζωοχοιογ; а ???χυριος значит и Господь, и истинный, господствующий, главный. Первые переводчики символа на славянский язык, хорошо знавшие и греческий язык и глубокий смысл символа, перевели слово ???το χυριον Господа, а какой-нибудь позднейший списатель, менее сведущий в том и другом, вздумал исправить их перевод и поставил истиннаго вместо Господа⁴³. И это сделано первоначально, по всей вероятности, не у нас, а в Сербии: ибо в первый раз чтение: и в Духа святаго истиннаго встречаем в келейной псалтири митрополита Киприана, прибывшего к нам из Сербии⁴⁴. У нас же с наступлением XVI века оно могло войти в некоторые списки символа неприметно, когда списыванием книг занимались большею частью люди-невежды, которые, списывая всякие рукописи, и Сербские, и Болгарские, и свои Русские, не вникали в смысл их, или не понимали его вовсе.

3. Мнение о двуперстном сложении креста. В сборнике, содержащем в себе 16 слов митрополита Даниила (1522–1539), который известен уже нам по своему суду над Максимом Греком за исправление книг, есть слово под заглавием: «яко прияхом предания писанная и неписаная и да знаменуем лице свое крестообразно»⁴⁵. Здесь в первый раз излагается раскольническое учение о двуперстном сложении перстов для крестного знамения, и именно приводятся: а) свидетельство монаха Петра Дамаскина, жившего в XII веке (ок. 1157г.), которое впрочем не имеет того смысла, какой хотят находить в нем раскольники⁴⁶, и б) слово или наставление Феодоритово, как должно слагать крест, – наставление, действительно, ясное и отчетливое, благоприятствующее раскольникам, и потому доселе особенно уважаемое ими⁴⁷. Откуда взялось это наставление Феодоритово? Без всякого сомнения, блаж. Феодориту, жившему в V веке, оно не принадлежит: потому что, по всем изысканиям, оно не находится ни в печатных изданиях, ни во всех греческих рукописях сочинений блаж. Феодорита, ни на востоке, ни на западе, и никто никогда в Греции не упоминал об этом наставлении, не приводил его⁴⁸. Должно быть, слово Феодоритово о перстосложении составлено кем-либо у нас в тот период, когда у нас так любили выдавать подложные сочинения под именами св. отцов и древних учителей, т.е. к концу XV или в начале XVI века⁴⁹. И действительно, в первый раз оно встречается к концу XV века в сборнике, написанном для соловецкого монастыря, по распоряжению тамошнего игумена Досифея: только здесь оно не имеет того смысла, в каком является в сборнике митрополита Даниила, а вполне благоприятствует перстосложению православному⁵⁰. След, это подложное Феодоритово слово в начале XVI века еще кем-то повреждено, и в поврежденном-то виде уже сделалось известным митрополиту Даниилу⁵¹. В других списках оно представляется еще более различным не только по выражениям, но и по смыслу, с некоторыми прибавлениями или сокращениями⁵²: новое доказательство подложности. Если бы слово принадлежало Феодориту и было переведено с греческого: то в разных переводах оно могло бы иметь разность в выражениях; но всегда сохранило бы единство смысла и содержания, В некоторых списках к концу этого слова приписаны, между прочим, следующие греческие слова: ???να ειναι αψορισμενος, т.е. будь тот отлучен⁵³. Но так не говорили и не писали в V веке, когда жил и писал блаж. Феодорит, а начали выражаться уже на языке новогреческом, образовавшемся после падения Царяграда под власть Турок (1453 г.). Вообще должно заметить, что до самого XVI века не встречается ни одного письменного свидетельства, прямого и ясного о том, чтобы в Греции или в России или где-либо на востоке крестились двумя перстами: напротив, есть ясные свидетельства, что в православной Церкви употреблялось троеперстное крестное знамение. Так Греческий философ Никифор (Константин) Панагиот в известном своем прении с Латины в 1256 г., обличая их за разные отступления от православия, между прочим спросил: «и чему, не якоже мы крестимся, прообразующе истинного креста тремя персты, на главе, и на сердце и на правом плече и на левом, в силу его облачимся… вы же (латиняне) творите крест двумя персты на земли?»⁵⁴. Или как по другим, более полным, спискам, Панагиот сказал азимиту: «почто не слагаеши три персты, и крестишась десною рукою, и не полагаеши на челе твоем и на десную грудь, и одеваешися оружием Христа моего, но твориши крест с обоими персты, и воображение креста твоего зрити вон; вместо еже быся оним одеяти, а ты ся совлачишь животворящего креста»⁵⁵. Еще прежде папа Иннокентий III (1198 г.), замечая, что некоторые из Латинян действительно начинали отступать от православного, прежде общепринятого, обычая, в начертании крестного знамения, преподал наставление: «знамение креста должно изображать тремя перстами, так чтобы оно с верху шло к низу и от правой руки к левой»⁵⁶. Иподиакон Фессалоникийский Дамаскин Студит, живший до взятия Константинополя Турками, в слове в неделю крестопоклонную, обличая некоторых православных за небрежное начертание крестного знамения, учил: «како должен есть творити кийждо благочестивый христианин крест свой. Первее убо да совокупит три своя персты, за святую Троицу: великий перст, и другие два сущая близ его: таже первее убо да положит ю на челе своем, второе на чреве своем, третие па правом раме, и четвертое на левом раме; егда творит тако, тогда знаменует истинный крест»⁵⁷. Не имея письменных древних свидетельств о двоеперстии, ясных и непререкаемых, раскольники обыкновенно ссылаются с особенным торжеством и настойчивостью на древние иконы⁵⁸ (58). Но эта ссылка тогда бы только могла иметь значение, – а) если бы они могли доказать, что древние иконы в продолжение веков не были поновляемы; б) если бы сложение перстов на этих иконах было повсюду одинаковое двуперстное, а не различное, и в) если бы некоторые несомненно древние иконы не представляли ясных примеров и троеперстия для крестного знамения и именословного благословения⁵⁹.

Каким же образом могла родиться мысль, что крестное знамение надобно полагать двумя перстами? Известно, что такое сложение перстов для крестного знамения имеет большое сходство с перстосложением, которым благословляют пастыри церкви. Очень возможно, если во времена невежества у нас (XV–XVI) какой-либо простак-грамотей, не понимая значения троеперстного крестного знамения, дотоле употреблявшегося. и видя различие его от того сложения перстов, каким благословляют священники, вздумал рассуждать, что надобно нам в крестном знамении подражать своим пастырям, благословляющим нас, надобно нам и креститься так же, как они нас благословляют. А чтобы успешнее распространить свою мысль между другими, измыслил под именем блаж. Феодорита «слово, како благословите и како креститися», которое действительно заповедует одно и то же перстосложение и для благословения и для крестного знамения. Произносил ли или не произносил митрополит Даниил свои слова народу: одно уже то, что наставление Феодоритово о двуперстном сложении креста внесено было самим первосвятителем Русским в его слово, показывает, что наставление это довольно уже было распространено у нас в первой половине XVI века, и двуперстное знамение креста имело тогда немало последователей, во главе которых стоял сам митрополит.

3. Мнение о сугубой аллилуии. Мнение это, появившееся в XV веке в Псковской области и нашедшее себе на первый раз так мало сочувствия, в настоящем столетии начало более и более усиливаться в той же области и приобретать себе приверженцев. Один из них, некто Афанасий, ктитор обители св. Николая, во дни новгородского архиепископа Макария (1526–1546), осмелился даже писать в псковские соборы священником о св. Троице, сиречь аллилуия, и убеждать их, что надобно сугубить аллилуию в честь воскресшего Христа. Тогда Макарий счел необходимым издать указ о трегубой аллилуии, в котором, обличая Афанасия, говорит, что чрез сугубую аллилуию раздирается св. Троица, что петь такую аллилуию в честь воскресшего Христа есть обычай римской церкви и принесен в Россию митр. Исидором⁶⁰; что, напротив, следуя Псалмам и Апокалипсису, надобно трегубить аллилуию, как и писал об этом во Псков еще митрополит Фотий свою грамоту, «яже и до ныне лежит во святей Троице».

Наконец, делает общее замечание и наставление: «иже поют мнози по дважды: аллилуиа, а не трегубно, на грех себе и на осуждение поют. Тако подобает пети: аллилуиа, аллилуиа, аллилуиа, слава Тебе, Боже. Аллилуиа ж речется: пойте Богу. То ти первое речется: пойте Богу: то Отцу; а се второе: пойте Богу: то Сыну; а се третье: пойте Богу: то Святому Духу. Таже: слава Тебе, Боже. Первое пойте: аллилуиа трижды Пресвятой Троице, Отцу и Сыну и Святому Духу. А се единому Богу в Троице сущу: Слава Тебе, Боже. Пой же всякий христианин по трижды, а не дважды. Аще ли дважды: то разлучает Святаго Духа от Отца и от Сына»⁶¹. Несмотря однако ж на этот указ новгородского Святителя, в псковской области или, по крайней мере, в псковской Елеазаровой обители, основанной преп. Евфросином, продолжали некоторые с упорством держаться сугубой аллилуии. В 1547 г. некто клирик Василий, по убеждению, как сам говорит, игумена и братий Евфросинова монастыря, написал новое житие препод. Евфросина, частью на основании прежнего жития его, составленного неизвестным еще при новгородском архиепископе Геннадии (1484–1504), а частью по устным преданиям, и здесь всеми мерами старался восхвалить и возвысить сугубую аллилуию. С этой целью он, во-первых, поместил в самом житии известный уже нам рассказ о путешествии преп. Евфросина на восток, где будто бы сам патриарх научил и уполномочил его своею грамотою сугубить аллилуию: а во-вторых, по окончании жития, при описании чудес поместил другой рассказ, будто бы первому списателю жития Евфросина являлись, во время тонкого сна его, сперва преп. Евфросин и сподвижник его Серапион двукратно и «глаголаху ему: опиши тайну святыя аллилуия», потом на третью ночь явилась далее сама Пресвятая Богородица с Архангелом и теми же преподобными, изъяснила ему тайну сугубой аллилуии и повелела написать ее для всеобщего ведения. Т.е. клирик Василий вздумал противопоставить авторитету русских митрополитов, современного ему Макария и прежде бывшего Фотия, повелевавших трегубить аллилуию, больший авторитет константинопольского патриарха Иосифа, и даже самой пресв. Богоматери, будто бы заповедавших сугубить аллилуию. Но оба рассказа жалкого клирика не заслуживают никакого доверия.

А) В первом из этих рассказов –

а) Говорится, будто преп. Евфросин потому отправился на восток, что в русской Церкви был тогда великий раскол и разногласие: одни двоили аллилуию, другие троили, и никто не мог объяснить преподобному, чему следовать: «никтоже возможе тайны сия протолковати о божественней аллилуии». А между тем – аа) еще в 1419 году русский митрополит Фотий, при котором Евфросин и начал свои подвиги в псковской области, послал во Псков свою грамоту или указ трегубить аллилуию, и эта грамота хранилась в псковском соборе даже в XVI веке; бб) по возвращении Евфросина с востока, повествует сам жизнеописатель, оказалось, что все во Пскове троили аллилуию, что даже утвердился Псковичам обычай троить аллилуию, что Евфросин один с братиею своего монастыря защищал сугубую аллилуию и никто ему не помогал⁶²; где же девался тот великий раскол, который понудил преподобного странствовать в Царьград?

б) Повествуется, будто преп. Евфросин был на востоке в добрую пору, в самый благодатный цвет и во время прекрасныя тишины нерушимыя веры во Христа, в царство христолюбивого царя Калианина, при патриархе Иосифе, за долго лет до взятия Константинополя Турками⁶³. Но – аа) при патриархе Иосифе был императором в Царьграде не Калианин, а Иоанн VII Палеолог⁶⁴; бб) тогда была и для греческой империи и для православной веры вовсе не добрая пора: Турки наводняли, грабили и опустошали все области империи; султан распоряжался в ней. как государь самовластный, и набирал войска из Греков; император владел почти одним Константинополем с несколькими другими разоренными городами, и то лишь по благосклонности султана, которому платил дань; между тем в надежде получить помощь от западных христиан против Турок и император и патриарх продолжали деятельные сношения с папой касательно соединения Церквей, начавшиеся еще в 1415 г. и окончившиеся флорентинским собором (1437–1439)⁶⁵; вв) преп. Евфросин, если и был в Константинополе, не мог видеть патриарха Иосифа и беседовать с ним о пресв. аллилуии: потому что патр. Иосиф в 1437 г. отправился на флорентинский собор и в 1439 г. скончался во Флоренции; а преп. Евфросин никак не мог посетить Константинополя прежде 1437 года, судя по сказанию самого клирика Василия. В 1425 году, говорит он, преп. Евфросин только что удалился из монастыря в пустыню, где и начал подвизаться один. Времени многу минувшу, проведала о нем его мать и пришла к нему, чтобы убедить его возвратиться в мир; но не имела успеха. Потом пришел к преподобному в пустыню некто Серапион и подвизался с ним. Потом, когда прослуся о нем повсюду, начали приходить к Евфросину братия, и он принимал их и позволял им селиться по одиночке в отдельных келлиях. Когда число братий умножилось, они упросили преподобного построить для них церковь; он построил и открыл общежительный монастырь⁶⁶. Спрашиваем, могло ли открытие этого монастыря последовать прежде 1430 года? Далее, продолжает Василий, пришел к преподобному из Пскова некто Игнатий и, еще ему юну сущу и плоти цветущу, Евфросин принял его и постриг; Игнатий предался подвигам благочестия и за эти подвиги, по ходатайству Евфросина, рукоположен в иеромонаха новгородским архиепископом Иоанном⁶⁷. Когда Игнатий был уже священноиноком, пришел в тот же монастырь другой брат его, Харлампий, и также был принят Евфросином, пострижен, и за свое благочестие удостоен пресвитерского сана новгородским архиепископом Евфимием. Потом пришел к двум братьям своим Игнатию и Харлампию третий брат Памфил и, подобно им, был принят Евфросином, пострижен и возведен в пресвитерский сан. Вслед за этим поступили в монастырь Евфросинов некоторые другие лица, сам Евфросин совершил некоторые чудеса, и когда Игнатий, пришедший к нему юношею, быль уже игуменом обители и духовником его, след, достиг уже зрелых, если не преклонных лет, Евфросин решился идти в Царьград, поручив обитель свою игумену Игнатию⁶⁸. Спрашиваем: могло ли это быть прежде 1437 года?

в) О самом преп. Евфросине повествуется весьма многое недостойное. Например: аа) будто он усвоял аллилуие чрезвычайное значение, как вещи великой и божественной⁶⁹, предполагал в ней глубокую премудрость, сокровенную и никому недоведомую⁷⁰; считал ее делом крайне важным для угождения Богу и благочестия⁷¹, и из-за сугубой аллилуии неутешно скорбел, терпел гонения и оскорбления и проливал потоки слез до конца своей жизни⁷²; бб) будто он мог рассуждать о триипостасном Боге таким образом: «о сем Бога моего молих наставити ум мой в разум истинный, да увем известно, кая уста благословляют приятно имя свершено Единосущного в Троицы без порока в Божестве и человечестве, двояща ли пресвятая аллилуия, или троящая, кое угодно есть пред Богом»; или: «равное Слово Отцу и Пресвятому Духу в Божестве и человечестве, Бог Слово Бог един в Троицы прославляемый»; и еще: «да о сем паче разумеют троегласницы силу тайне божественного аллилуия в крепости вещь, яко есть присно сый Бог и едино-чадо Его Слово плотию выну во Отце и в Пресвятем Дусе»⁷³: вв) будто Евфросин мог так противоречить самому себе: в послании к архиепископу Евфимию сперва написал: «мне же обычай есть от юности двоити божественная аллилуия, а не троити сице»; потом чрез несколько строк: «но аз не от своего обычая проумел есмь двоити божественная аллилуия, но паче от вселенския Церкви взях сия, и навыкох ю тако глаголати: того бо ради бых в царствующем граде»: а, получив от Евфимия неудовлетворительный ответ, начал слезно молить Пресв. Богородицу, чтобы она сама благоволила открыть ему великую тайну аллилуии, как будто он еще ничего не слышал об этой тайне от Церкви восточной и константинопольского патриарха⁷⁴. Кроме того представляются следующие вопросы: аа) если во дни преп. Евфросина, действительно, был великий раскол в Церкви и разногласие касательно двоения или троения аллилуии, столько беспокоившее Евфросина, то почему он с недоумением своим не обратился, как следовало бы, к местному архиепископу новгородскому и псковскому, или к всероссийскому митрополиту, а отправился прямо в Царьград к патриарху? Можно ли поверить, чтобы русские первосвятители не в состоянии были решить вопроса об аллилуии?.. бб) Если преп. Евфросин действительно получил от цареградского патриарха грамоту, повелевавшую двоить аллилуию: почему он не предъявил этой грамоты русскому митрополиту, чтобы чрез нее существовавший в русской Церкви раскол был уничтожен? Тогда и сам Евфросин не подвергался бы таким нападениям со стороны Псковичей, и Псковичи не осмелились бы с такою смелостью отстаивать трегубую аллилуию. Почему он даже умолчал об этой грамоте в своем послании к новгородскому архиепископу Евфимию, когда жаловался ему на псковское духовенство?.. вв) Если пр. Евфросин так высоко ценил сугубую аллилуию, и за нее так много потрудился, так много пострадал до самого конца своей жизни: то почему он вовсе не упомянул о сугубой аллилуии в своем духовном завещании? Мог ли он нарочито не заповедать о ней своей братии, чтобы она, по смерти его, не увлеклась примером всех прочих псковских монастырей и церквей, троивших аллилуию?⁷⁵. Все это невольно приводит к заключению, что рассказ клирика Василия о препод. Евфросине, как жарком поборнике сугубой аллилуии, есть или совершенный вымысел и клевета на преподобного, или имеет в основании своем весьма мало исторической правды, которую трудно и отличить.

г) Изрекается клевета на Церковь греческую, или на всю Церковь восточную православную, будто она в XV в. двоила аллилуию, тогда как и по памятникам⁷⁶, и по свидетельству восточных первосвятителей⁷⁷, она всегда троила аллилуию.

д)      Новгородский архиепископ Евфимий представляется в самом странном виде. Вместо того, чтобы, по просьбе Евфросина, разрешить прю его со священником Иовом и прямо отвечать, нужно ли двоить или троить аллилуию, архиепископ будто бы писал: «увеси, отче, яко аз немощен есмь таковому орудию уставити меру и не дрезну открыти запечатленное сокровище Богом: понеже вся тайны божия в Бозе есть, аз же, отче, не имам к сему приставити вещи ключ премудрости разумения моего. Но иже, отче премудрый, ты сам своима очима и ушима видел еси и слышал, паче мене, от патриарха царяграда Иосифа, купно же и от всего клироса вселенския Церкви, такоже и от всех живущих тамо внял еси меру вещи тыя, аще оттуду взял еси, и толико время пребывая, навыкл еси Божественная двоити святая аллилуия... Мене же недей, отче, ни зазирай грубости моей, яко ничтоже открых о вещи или управих о сем полезная твоей святыни. Но иже Бог весть тайну сию и в того судьбах лежит. Ныне же, Отче, яко приал еси от вселенския Церкви, тако твори по благословению вселенскаго, преосвященнаго патриарха Иосифа»⁷⁸. Можно ли согласиться, чтобы это послание сочинил не сам клирик Василий, который, по невежеству своему, приписывал такую высокую важность аллилуии? Вообще переписка новгородского архиепископа Евфимия с преп. Евфросином, кроме странности своей, представляется вовсе неуместною или излишнею, если судить о деле по свидетельству местных достоверных летописей. Из них видно, что св. Евфимий несколько раз лично посещал Псков, например, в 1450, 1452 и 1457 годах, проживал в нем довольно долго, сам совершал разные богослужения в псковских храмах с псковским духовенством⁷⁹: ужели ж бы преп. Евфросин не мог тогда лично явиться к св. Евфимию, чтобы принести жалобу на священника Иова и других псковских духовных, преследовавших его за сугубую аллилуию, и чтобы испросить у архипастыря разрешение, как надобно поступать – двоить или троить аллилуию? И ужели св. Евфимий не мог бы тут же на месте сделать следствие и законное распоряжение, и неправый обычай обличить, а правый одобрить? К чему ж еще нужна была особая переписка между преп. Евфросином и его архипастырем?

е) Странности и противоречия излагаются о псковском священнике Иове, главном преследователе сугубой аллилуии. Говорится, будто он, по смерти жены своей, сложил с себя свящ. сан и женился в другой раз, а по смерти второй супруги, поял третью: и однакож, несмотря на все это, будто бы «не умалися от Пскович честию и славою вины ради роспопныя..., но паче овех судяй, а овех осужаай, и инех уча, и овех наказуяй, и иным законы полагая, и инем заповеди, и священником чин уставляя и санове церковней службе, яко изящен вещем; купно же и черноризцем бяше законодавец: не токмо бо во граде учаше, но и окрест града, паче же и в дальних пустынях пребывающа»⁸⁰. Возможно ли, чтобы лишенный сана священник-троеженец мог иметь такую силу в глазах православного народа и духовенства? Далее повествуется, будто Иов подвергся от Бога страшной казни, лютой болезни, сведшей его в могилу, и за что же подвергся? Не за порочную жизнь, если он подлинно был таков, каким изображен, а за то. что он ратовал против сугубой аллилуии!...

Б) Такие же и еще большие странности и нелепости заключаются в рассказе о первом списателе Евфросинова жития и о явлении ему Богоматери.

а) Начав писать житие преподобного, говорит он о себе, я написал по порядку, как он родился, как воспитан и как достиг в мужа совершенна; но когда очередь дошла повествовать мне о хождении его в Царьград к патриарху, который заповедал ему двоить аллилуию, я невольно остановился, объятый недоумением: «како напишу и слово изнесу о божественной тайне пресвятыя аллилуия..., неведущу ми ни мало искуса о вещи?» И потому я начал скорбеть и печалиться и призывать на помощь св. Ефросина, «да милостив Бог вразумит мя о вещи неведения». Вскоре в одну ночь преп. Евфросин и Серапион явились мне в сонном видении и стали вразумлять меня, чтобы я не изнемогал от скорби и недоумения касательно тайны аллилуии, но я не поверил им и принял их за духов-искусителей; в следующую ночь они снова явились, повелевали описать тайну пресв. аллилуии, – я опять им не поверил. «И мне грешному зело в унынии сущу и великим недоумением объяту, купно же и возмущену зелною бурею неведением о тайне божественного аллилуия, и сице в недоумышлении бых: и того ради развратихся помыслом не вершити жития преподобнаго»⁸¹. Откуда таковое недоумение и неведение в первом списателе жития Евфросинова касательно тайны сугубой аллилуии? Он сам принадлежал, как видно из его же слов, к числу братии Евфросинова монастыря, жил во дни новгородского архиепископа Геннадия (1484–1505), и след. начал писать житие преподобного спустя только не много по смерти его (ум. 1481), когда игуменом обители был еще Памфил, очевидец, ученик и сподвижник преп. Евфросина⁸². Ужели ж списатель не мог иметь самых достоверных сведений о хождении Евфросина в царствующий град и о принесенной им оттуда в свой монастырь сугубой аллилуии? Ужели не мог нарочито спросить об этом игумена Памфила? Не мог своими очами посмотреть грамоту, принесенную Евфросином от патриарха и, конечно, еще находившуюся в целости? Зачем же еще было домогаться особого откровения свыше?

б) На третью ночь, продолжает списатель, когда я находился в великой скорби и расслаблении, явились мне в сонном видении сперва Архангел, потом сама пресвятая Дева Богородица, сопутствуемая преп. Евфросином и Серапионом и, став вместе с ними, близ возглавия моего, сказала: «нужу ми творят велию Христиане неведением своим». Какую нужду? – спросил я. «Нужу ми творят, отвечала Она, трояще божественная аллилуия. И сего ради воспиши тайну сию, ея же аз, Богородица, тебе повелеваю. И первие вначале напиши о сей тайне, о ней же Пророцы молишася, и возжелеша ю хотением Святаго Духа. И напиши сице: да вскреснет Бог... И сему плотскому Божественному воскресению не имут веры жестосердии Жидове, и о сем блазнятся Еллине, и сего ради Латынове безверием недугуют (?), и о сем сумнятся варвары... И сего ради тех делма дважды до глаголется правоверными божественная аллилуия: понеже в той есть тайна воскресения Христова, Сына и Бога. Тая же бо глаголют Жидове, купно же и вси языцы Латынстии, тако же и еретицы глаголют вещь сию, ов дважды, а ин трижды, а не ведят тайны ея искомыя... И сего ради да двоится воистину правоверными божественная аллилуия. Первие дважды да глаголется в прославление Отцу: аллилуия, аллилуия, слава Тебе, Боже. И сия тайна: воскресе, воскресе в божестве и человечестве, и слава Ему, яко Отец вседержитель есть, Бог не отступен божеством своим едино-чада Слова, Сына своего Христа, и Христос не отступен сый вочеловечения Святого Духа (?), божества Отца. Идеже бо Отец, ту и Сын, Слово неразлучно в лоне ему есть; а идеже Сын – Слово Божие, ту и существо Святаго Духа – Бога вочеловечение (?). И се есть: соврешен Отец, и всынением Духа (?) един во Троицы славится, и удвоением божественного аллилуия познавается и славится. И паки же второе глаголется дважды божественная аллилуия, в славу единочадаго ради Слова Божия: аллилуия, аллилуия, слава Тебе, Боже. Тоже есть: воскресе, воскресе Христос, Сын Божий, подобен (?) Отцу, – и слава Ему: яко и неразлучен с Ним божеством и человечеством (?), и воплощения же ради Святого Духа (?) Сын Божий наречется, а воскресения Ему ради Бог совершен познавается и славится. Идеже бо Сын, ту и Отец есть, и сими неразлучно уравнися и прославися пресвятый Дух. И сего ради един Сын в пресвятой Троицы истинен Бог славится удвоением божественного аллилуия, яко Бог и человек. Третицею же паки дважды глаголется божественная аллилуия, глаголет же ся в прославление Святому Духу, яко да неработен будет Отцу и Сынови пресвятый Дух. Понеже и Святый Дух Бог есть, и Того непреложное вочеловечение, и всыновение Христос (?). и едино-чадо есть Слово без истления Отцу. Таже бо глаголется: аллилуия, аллилуия, слава Тебе, Боже. Сиречь: воскресе, воскресе, слава Ему. Яко неразлучное действо – всынение Святаго Духа (?), Христе воскрес, воскресе Бог (?) и человек, – и того ради равная слава Святому Духу, яко же слава Отцу и Сынови. И того делма и тем Святый Дух Бог совершен познавается, един в Троицы не разлучным Ему вочеловечением (?) и удвоением божественного аллилуия познавается, и славится во двую естеству Бог и человек. А идеже убо сице троится божественная аллилуиа, ту есть прилагаемый чуждый бог языческий»...⁸³. Не продолжаем далее... Возможно ли, чтобы так могла говорить Пресв. Богородица? Столько в этих словах ошибок, странностей, нелепостей, которые могли придти на ум только самому жалкому невежде!..

в) Наконец, когда Богородица удалилась, говорит списатель, приступил ко мне Ангел и строго повелел мне написать все, что я от Нея слышал. Я убоялся и затрепетал, и со слезами сказал ему во умилении: «Господи, Ты веси, яко многи в чудесех просияша и в великих знамениях, троящии божественная аллилуия! Он же, отвещав, рече ми: неведый тайны сея не судится ему; ныне же ведый уже осужен будет от Бога»⁸⁴. И заключает: «весть Господь мой Иисус Христос, яко не солгах, но Богородицу явльшуюмися со Святыми купно. Ей, воистину, множае сих глаголемы слышах словеса от Богородица, и от великих ея глагол, мало нечто в растленный памяти моей удержах, и грубым разумом изнесох тоже, и написах искомое»⁸⁵. Не свидетельствует ли этим сам первый списатель жития Евфросинова, что прежде в России все троили аллилуию? И как верить словам его, если бы и действительно ему являлась Пресв. Богородица, когда он от великих глагол Ея только мало нечто в растленный памяти своей удержал, и, без сомнения, исказил и низвратил, по своему вкусу?

Мы с намерением остановились на житии преп. Евфросина, составленному клириком Василием в 1547 г., чтобы показать, до какой степени некоторые у нас были уже привержены к сугубой аллилуии еще прежде Стоглавого собора. И довольно обстоятельно раскрыли недостатки этого жития потому, что на нем-то, главным образом, Стоглавый собор, или справедливее, составитель Стоглава, и утвердил свое постановление о сугубой аллилуии.

Стоглавый Собор вызван был обстоятельствами своего времени. Совершенный недостаток училищ для образования пастырей Церкви, распространение невежества и гибельных суеверий в народе и самом духовенстве, усилившаяся порча богослужебных книг и многие другие нестроения и разногласия в отправлении служб церковных, недостатки и своеволия в церковном управлении и благочинии, крайний упадок нравственности в народе и духовенстве: – все это вместе подвигло царя Иоанна Васильевича IV, который, после несчастных дней своей юности, хотел быть, как сам выразился, «вере поборником, Богу служителем, славы Церкви рачителем», – созвать в Москве собор в 1551 году⁸⁶. На Соборе присутствовали, под председательством митрополита Макария, пастыря мудрого и просвещенного, два архиепископа: новгородский Феодосий и ростовский Никандр, семь епископов: суздальский Трифон, Смоленский Гурий, рязанский Кассиан, тверской Акакий, коломенский Феодосий, сарский Савва и пермский Киприан, с архимандритами, игуменами и прочим духовенством. След., это был собор архипастырей не всей Церкви Русской, а только одной ее митрополии северной или Московской, и в нем не принимала никакого участия целая половина Русской Церкви, митрополия ее южная или Киевская, заключавшая в себе до восьми епархий⁸⁷. Предметы для рассуждений соборных, соответственно вышеозначенным современным потребностям отечественной Церкви, указал сам Царь кратко в своих речах пред началом собора и обстоятельно в вопросах своих, предложенных собору, сперва в числе 37, потом еще в числе 32. Памятниками решений соборных, во-первых, служат разные соборные приговоры и наказы, тогда же отдельно изданные и обнародованные для всеобщего руководства или от имени собора, или от лица самого Царя⁸⁸; во-вторых, признается обыкновенно особая рукописная книга под заглавием: царские вопросы и соборные ответы о многоразличных церковных чинах, излагающая все деяния и постановления собора в ста главах, и потому называемая Стоглавом или Стоглавником⁸⁹. Первые, т.е. соборные приговоры и наказы, отдельно изданные, по содержанию своему вполне достойны собора и, без сомнения, были весьма полезны в свое время для церковного благоустройства. Последняя, т.е. книга Стоглав, кроме многих, очень достойных и полезных для церкви и отечества, постановлений⁹⁰, содержит в себе постановления и недостойные собора, особенно те, в которых, вопреки древним преданиям православной Церкви, некоторые раскольнические мнения возводятся на степень догматов. Мы остановимся, сообразно с целию своею, только на одной этой последней книге и покажем: I) что книга Стоглав вовсе не есть соборное каноническое законоположение, а если и содержит в себе черновые записки Стоглавого собора, то переделанные частным, неизвестным лицом после собора⁹¹, почему и раскольнические мнения, возводимые в ней на степень догматов, отнюдь нельзя приписывать самому собору и защищать его именем; II) что эти мнения возводятся в книге Стоглав на степень догматов вовсе несправедливо и неосновательно, и III) что, наконец, есть в Стоглавнике постановления, касающиеся раскольнических мнений, неблагоприятные нынешним раскольникам.

I. Книга Стоглав не есть соборное каноническое законоположение. Ибо –

1) Книга эта не была утверждена подписью присутствовавших на соборе Отцов и разослана от имени Царя, или собора, или митрополита для руководства в Церкви: по крайней мере, сами даже раскольники доселе не в состоянии указать ни одного списка с такою подписью, хотя сохранились списки, почти современные собору⁹², и представить доказательства на то, что книга была разослана для руководства. А соборные постановления как в Церкви вселенской, так и в нашей отечественной, тогда только и получали каноническое значение, когда были скрепляемы согласием отцов Собора и обнародываемы законной властью для руководства⁹³.

2) Некоторые постановления стоглавого Собора тогда же изданы были отдельно в качестве наказов и приговоров от имени Царя, или собора, или митрополита⁹⁴, и эти постановления, хотя по содержанию своему соответствуют некоторым главам Стоглава, но по изложению и форме представляются совсем не в том виде, не в той полноте, иногда даже не в той силе, как они изложены в Стоглавнике⁹⁵. Что же это значит? Если книга Стоглав действительно была утверждена и обнародована, как каноническое соборное законоположение: зачем же еще нужно было издавать отдельные постановления и как бы извлечение из Стоглава? Или, если это почему-либо нужно было: отчего отдельные постановления собора изданы тогда же не в том виде, как они изложены и одобрены собором в Стоглаве? Явный знак, что книга Стоглав в целом своем составе не была утверждена и обнародована в качестве канонического уложения, а если и содержит в себе записки собора, соображения и уложения, то разве черновые, из которых только некоторые, после нового пересмотра, принятия общим согласием Отцов, были изданы ими для руководства в Церкви.

3) Несомненно известно, что председатель Стоглавого собора. митрополит Макарий, ясно учил о трегубой аллилуии и поместил в своей Чети-Минеи учение о троеперстии для крестного знамения⁹⁶. Спрашивается: мог ли он, против собственного убеждения, одобрить и подписать в Стоглавнике статьи о сугубой аллилуии и о двоеперстии?

4) В одной древней рукописи о соборе 1554 года по делу Висковатого говорится, что на этом соборе Царь, между прочим, рассуждал с митрополитом Макарием, и с епископами, и боярами, и со всем священным чином «о прежнем соборном уложении о многоразличных делех и чинех церковных, и по книге соборной чли, которыя дела исправились и которыя еще не исправились», – и Царь вслед за тем сказал: «чтобы Бог помог впредь и прочие дела исправлены были»⁹⁷. Отсюда следует – а) что в 1554 году существовала какая-то книга, содержавшая в себе прежнее соборное уложение о многоразличных делах и чинах церковных; б)      что в этой книге изложены были дела двоякого рода: одни, которые исправились, т.е. были решены и окончены собором, а другие, которые еще не исправились, не были окончательно решены собором, но требовали исправления, и в) что, значит, книга эта содержала в себе собственно черновые записки, черновое уложение соборное, из которого могли быть изданы только некоторые исправленные и окончательно решенные постановления (вот объяснение, почему, как мы замечали, действительно и изданы только отдельные постановления стоглавого собора, и притом в виде исправленном!). В этой книге с первого взгляда не можем не узнать нынешнего Стоглавника, который озаглавливается и рассуждает именно «о многоразличных вещех и чинех церковных», и потому должны согласиться, что он в 1554 году, по суду самого Царя и собора, заключал в себе некоторые дела еще нерешенные, требовавшие исправления. след. не считался каноническим законоположением. Но с другой стороны, можем думать, что нынешний Стоглавник в целом своем составе уже не та книга, которая была читана на соборе 1554 года: в той книге оставались некоторые дела неисправленные и нерешенные; а в нынешнем Стоглаве, – видим, – все дела решены, и решения изложены в таком тоне, как будто они не требуют никакого исправления. Следовательно в настоящий свой вид книга эта приведена уже после 1554 года неизвестным, который, по своему усмотрению, и решил в ней дела не решенные собором.

5) В последней мысли убеждаемся из следующего обстоятельства. В 1554 году на соборе против Бакшина и бывшего Троицкого игумена Артемия, между прочим, читано было письмо Ионы, также бывшего игумена Троицкого, что «он (Артемий) говорил хулу о крестном знамении: нет деи в том ничего, прежде деи сего на челе своем знамение клали, а нынеча своим произволением большие на себе кресты кладут, да и на соборе деи о том крестном знамении слово было, да не доспели ничего»⁹⁸. Артемий отрицался, чтобы он говорил Ионе хулу про крестное знамение, а про собор сказал, что действительно говорил. И что же? Судившие Артемия вменили ему в вину – то, что он говорил про крестное знамение, нет деи в том ничего...; но не вменили в вину и даже не поставили ему на вид того, что он говорил про собор: да и на соборе деи о том крестном знамении слово было, да недоспели ничего. Значит, это была правда, которую не стали отвергать сам митрополит Макарий и все епископы, судившие Артемия. О каком бы соборе Артемий здесь ни говорил, но необходимо допустить, что и на Стоглавом соборе, бывшем в 1551 г., не было постановлено никакого окончательного решения о крестном знамении и потом обнародовано в форме обязательного закона: иначе митрополит Макарий, бывший председатель этого собора, непременно обличил бы Артемия в неправде. Между тем, обращаясь к нынешнему Стоглавнику, находим, что в нем (гл. 31) изложено прямое и решительное постановление о крестном знамении, в форме обязательного закона. Не значит ли, что эта статья внесена в Стоглав после 1554 года неизвестным, от которого Стоглав и получил свой настоящий вид?

6) По разделению своему на сто глав нынешний Стоглавник есть видимое подражание Судебнику царя Иоанна Васильевича IV, состоящему из ста глав. Но тогда как Судебник во всех своих главах излагает собственно узаконения, и потому имеет форму положительного законодательства, Стоглав излагает в некоторых главах и не узаконения собора. Так, первая глава содержит в себе предисловие к книге: Стоглав, вторая – предисловие к деяниям собора и краткую устную речь Царя: третья – письменную обширную речь Царя и замечание об изумлении Отцев собора по выслушании ее: четвертая – новую письменную речь Царя к Отцам собора; пятая – 37 царских вопросов, предложенных собору; шестая – предисловие к ответам соборным на эти вопросы и начало ответов; 99-я говорит о послании соборных решений к митрополиту Иоасафу, жившему на покое в Сергиевой Лавре, 100-я излагает замечания Иоасафа на эти решения. Но, что еще гораздо важнее, – тогда как в Судебнике каждая из ста глав по содержанию своему совершенно отличается от других, в Стоглавнике главы разделены только числами, а не содержанием. Некоторые главы без нужды разъединены: например, 6 и 34 о поповских старостах; 27 и 28 об исправлении богослужебных книг; 46, 48 и 69 о венечной пошлине и др. Частные мысли отрываются от одной главы и приставляются к другой, отвечающей совсем на особый вопросы наприм. к 24 главе о четвертом браке присовокуплено правило о неупотреблении вина прежде обеда. Многие главы содержат в себе только выписки из правил церковных прежних времен, какие приводились на соборе для основания его решений, а самые решения или заключения из правил составляют особые главы. Все это приводит к мысли, что нынешний Стоглавник, по внешнему своему составу и разделению на главы, столько неправильному, неестественному, безотчетному, не есть дело целого собора, им нарочито рассмотренное и одобренное, а дело частного лица, не обладавшего ни достаточным образованием, ни строгим, светлым смыслом.

7) Содержание Стоглавника также показывает, что он не есть книга деяний и определений соборных, писанная на соборе по тому порядку, как деяния и определения происходили, а есть книга, составленная частным лицом впоследствии. Так, первая глава написана не в начале собора, а уже по окончании его: потому что кратко излагает содержание разных определений соборных, помещенных даже в последних главах. Она составлена в виде предисловия к Стоглаву, но не собором или на соборе, а неизвестным; потому что собственно предисловие собора к его деяниям изложено во второй главе, начинающейся словами: «и о всем о том предисловие сего собора имея написание сице»⁹⁹ («). Шестая глава начинается особым следующим предисловием: «Некогда вниде вслухы Боговенчанного и Христолюбивого Царя Государя, великаго князя Ивана Васильевича, всея России Самодержца, что по многим Святым Божиим церквам звонят и поют не вовремя, кроме Божественного устава, и многие церковные чины не сполна совершаются по священным правилам и не по уставу. Он же, Боголюбивый Царь, о том таковая слыша, не просто вмени, но разжегся Духом Святым, вскоре повеле исписати о тех о многоразличных церковных чинах, которые не по уставу и не сполна по священным правилам совершаются. И вдаст на соборе отцу своему Макарию, митрополиту всея Руси, и повеле ему о всех о тех церковных чинах, рассудив, указ учинити по божественному уставу и по священным правилам. Он же соборне приим от благочестивого Царя со всяцем духовным порадованием, любовне прочитают, и о всех о тех многоразличных церковных чинах рассудив и возря в божественные правила, да о всем о том о Святом Дусе, соборне уложили». Можно ли поверить, чтобы эти слова написаны были на соборе свидетелем и описателем соборных деяний, а не позднейшая вставка? После того, как еще во второй главе обстоятельно сказано, что Царь подвигся святым желанием, не только «о исправлении земском, но и о многоразличных церковных исправлениях», и возвестил о том митрополиту и собору, – как в третьей главе изложена письменная речь Царя об этом предмете, а в пятой представлены самые царские вопросы, в письмени предложенные собору, – здесь снова говорится: некогда дошло до слуха Царя о разных церковных нестроениях, и он вскоре повелел о том написать и предложил собору... В первом из своих вопросов, изложенных в пятой главе, Царь, обращая внимание собора на то, «чтобы по св. церквам звонили и пели по божественному уставу и по священным правилом», говорит: «ныне бо видим и слышим кроме божественного устава многие церковные чины не сполна совершаются, не по священным правилам». А здесь говорится: «некогда вниде вслухы Царя». Если же о том, что происходило во дни Стоглавого собора, и на соборе было представляемо, как настоящее, здесь повествуется, как о прошедшем, бывшем некогда: то, без сомнения, повествователь писал после собора и спустя не мало времени. Некоторые главы нынешнего Стоглавника, по всей вероятности, не принадлежат подлинному уложению Стоглавого собора, а прибавлены неизвестным впоследствии: потому что они излагают определения о таких предметах, о которых не было прямо упомянуто в вопросах царских, тогда как собор должен быль составить ответы собственно на вопросы Царя, и самый Стоглавник надписывается: Царские вопросы и соборные ответы о многоразличных церковных чинах. Таковы: главы 9–11, определяющая устав совершения литургии: гл. 14, о венчании, молебнах и панихидах; гл. 31, о сложении перстов для благословения и крестного знамения; гл. 42, о сугубой аллилуии, хотя нельзя отвергать, что Отцы собора, по каким-либо поводам, могли рассуждать и об этих предметах¹⁰⁰. Глава 98 содержит в себе совещание Царя с м. Макарием о церковных имениях, происходившее в 15-й день сентября 1551 года, след. еще до собора за пять месяцев: потому что собор начался, как говорится в самом начале Стоглава, уже 23 февраля означенного года. Значит, и эта глава не могла принадлежать подлинному уложению собора, а прибавлена неизвестным. В некоторых списках Стоглава, и даже современном (хотя сотою главою очевидно заключаются все деяния собора) прибавлена еще 101-я глава, содержащая в себе соборный приговор о запрещении духовенству приобретать отчины без доклада Царю, отдельно изданный 11 мая 1551 г.¹⁰¹. Еще в некоторых прибавлена и 102-я глава, содержащая соборный приговор об учреждении в Москве поповских старост, изданный Русским патриархом Иовом в 1594 году, т.е. спустя уже более сорока лет после Стоглавого собора¹⁰².

8) По образу раскрытия мыслей и изложению Стоглав представляет много недостойного просвещенных архипастырей собора 1551 года, каков в особенности был председательствовавший на нем митрополит Макарий; напротив, прямо указывает на частного человека, мало образованного и даже невежественного. Так, при раскрытии некоторых своих постановлений Стоглав пользуется свидетельствами вымышленными, подложными: например, в 56 главе приводит мнимое правило пятого вселенского Собора, после которого не осталось ни одного правила¹⁰³; в 72 гл. заповедь о милосердии в отношении к бедным основывает на мнимых словах праведного Еноха¹⁰⁴; в 95 главе совершенно новую заповедь «пять дней в недели делати», а два – субботу и воскресенье праздновать (снес. гл. 41, вопр. 21), вопреки ясному учению слова Божия и Церкви¹⁰⁵, утверждает на мнимом правиле св. Апостол Петра и Павла. При раскрытии других своих постановлений Стоглав искажает свящ. текст Писания¹⁰⁶, неправильно приводит правила св. соборов и св. Отцов¹⁰⁷ и впадает в противоречия¹⁰⁸. В изложении встречаются постоянные повторения одного и того же, излишние распространения, утомительное многословие, бессвязность и запутанность мыслей, бесчисленные погрешности в языке и проч.

9)      Если бы книга Стоглав, в целом своем составе, была утверждена собором и разослана епископам для руководства, или если бы все, изложенные в ней, постановления тогда же были изданы собором в виде отдельных указов: в таком случае они вскоре начали бы осуществляться в действительности. А между тем оказывается противное. Например, постановление о двуперстном сложении для крестного знамения и священнического благословения, с такою решительностью изложенное в Стоглаве, не было действующим и даже известным в 1554 году: иначе троицкий игумен Артемий не мог бы сказать или подтверждать, пред лицом самого митрополита Макария, что на соборе, хотя была речь о крестном знамении, да ничего не доспели, и остаться не обличенным. Не было действующим и в начале XVII века: потому что, например, в Евангелии, напечатанном в 1606 году при патриархе Гермогене, мы видим изображение руки св. Иоанна Богослова, благословляющей именословно. Равным образом постановление о сугубой аллилуии не было действующим ни к концу XVI, ни в начале XVII века: ибо в богослужебных книгах, писанных в это время, многократно встречается правило: аллилуия трижды, и ни разу не сказано: аллилуия дважды¹⁰⁹, или даже: аллилуия, аллилуия, аллилуия, слава тебе, Боже, – сие же трижди глаголи¹¹⁰.

Общее заключение о книге Стоглавник можно выразить так: эта книга, по всей вероятности, содержит в себе черновые записки о деяниях и уложении московского собора, бывшего в 1551 году; но записки, частию измененные, частию дополненные, и вообще приведенные в настоящий свой вид уже после 1554 года лицом неизвестным, хотя, быть может, и присутствовавшим на соборе. Некоторые из постановлений, изложенных в Стоглавнике, были действительно утверждены и изданы самим собором, только в новом, исправленном виде: другие, к числу которых относятся и статьи о крестном знамении и о сугубой аллилуии, не были изданы и действующими в нашей Церкви, след. и не должны быть вменяемы собору. Книга эта, как видно, составлена одним из самых жарких ревнителей раскольнических мнений, который, прикрывая себя именем собора, хотел возвести некоторые из них на степень догматов и оградить анафемою, но только весьма неразумно и неосновательно.

II. Мнения раскольнические, возводимые в Стоглавнике на степень догматов, суть: 1) мнение о том, что надобно благословлять и креститься двумя перстами (гл. 31); 2) мнение о небритии брады и нестрижении усов (гл. 40); 3) мнение о сугубой аллилуии (гл. 42). На каких же основаниях хотел утвердить их составитель Стоглава?

1. Мнение о сложении двух перстов для благословения и крестного знамения Стоглав старается утвердить в качестве догмата, во-первых, следующим грозным правилом: «аще кто двема персты не благословляет, яко же и Христос, или не воображает крестного знамения двема персты, да будет проклят, святии Отцы рекоша». Но где же св. Отцы изрекли такое проклятие? Они изрекли его, отвечают защитники Стоглава, в «чине обращающимся от ересей», который встречается в древлеписанных Кормчих и «видится не Российския Церкви творение бе, но восточныя кафолическия Церкве: тамо бо. в восточней Церкви, свящ. соборами осуждены еретицы, тамо правила на них изложена, тамо и чин обращения на них положен»¹¹¹. Правда, что «чин, аще кто в ереси быв, крещен сый, и к богу обратится, любо хвалисин, любо жидовин, любо кый еретик», встречается в некоторых наших древлеписанных Кормчих¹¹²; правда и то, что в этом чине встречается проклятие, подобное, хотя и не такое, какое приведено в Стоглаве. Но то не совсем верно, будто этот чин, в целом своем составе, есть творение восточной кафолической Церкви; а то решительно не верно, будто означенное проклятие положили в нем св. Отцы Церкви. Весь этот не большой чин, по славянским письменным Кормчим, заключает в себе две составные части. Первая излагает исповедание обращающегося к православной Церкви; вторая – молитвы и действия над ним священника. В исповедании обращающийся к православию: а) сначала поименно проклинает древних еретиков, осужденных седмью вселенскими Соборами; б) потом безъименно проклинает содержащих разные ереси, древние и новые, – перечисляя многие догматические и обрядовые отступления от православия, преимущественно армянские и латинские; в) наконец кратко выражает свою правую веру во св. Троицу. Священник, выслушав это исповедание обращающегося: а) снова троекратно вопрошает его: «веруеши ли во Св. единосущную Троицу?», и получив троекратный утвердительный ответ, читает молитву; б) потом помазует обращающегося св. миром и читает другую молитву; в) наконец налагает на него небольшую епитимию. Проклятие еретиков по именам, изложенное в первой части, и вся вторая часть, излагающая молитвы и действия священника, заимствованы из греческого чина: «отречение еретиков Армян», который составлен в XII веке по случаю известных сношений православной церкви с армянской, на основании впрочем, в некоторых статьях, более древнего чина. Все остальное, заключающееся в первой части, взято из того же греческого чина и из обличительного слова на Армян Исаака кафоликоса, которое обыкновенно помещалось у Греков вслед за означенным чином¹¹³. След. «чин обращающимся от ересей», на который указывают защитники Стоглава, составлен собственно не в Греции, и не св. Отцами Церкви, а у нас в России, хотя и на основании греческих источников. Когда составлен? По всей вероятности не прежде, как или к концу XIV века или в XV¹¹⁴, когда в южных городах России начали селиться от моря хвалинского (каспийского) некоторые армяне (хвалисяне), для которых, судя по содержанию чина и заглавию, он преимущественно и написан¹¹⁵. Обращаясь, в частности, к правилу о двуперстии вместе с проклятием, помещенному в этом славянском чине, мы должны сказать, что оно, по самом точном изыскании, не находится ни в одном из греческих сочинений, из которых заимствован весь чин: не находится далее и вообще ни в каком чине Церкви восточной, кафолической. Значит, оно сочинение Русское. Мало того: сначала и у нас оно внесено в чин с мыслью православной и читалось: «иже не крестить (т.е. не благословляет) двема перстома, якоже и Христос, да будут прокляти»¹¹⁶. В таком виде оно ограждало именословное благословение наших пастырей, которое, в известном отношении, можно назвать и двуперстным; не без основания указывало на пример Христа Спасителя, о котором по крайней мере, несомненно известно, что Он благословлял, хотя и неизвестно с раздельностью, каким образом, и видимо направлено было против Латинян или их пастырей, благословляющих не по нашему, не двумя перстами, а целою рукою¹¹⁷. Но потом невежды-писцы начали писать это правило в чине так: «иже не крестится двумя перстами, якоже и Христос, да будет проклят»¹¹⁸. Тут уже вышло совершенное искажение прежней мысли: как будто откуда-либо известно, что Христос крестился, и именно двумя перстами? Как будто Он имел нужду полагать на Себе крестное знаменье?... Составитель Стоглава простерся еще далее, он оба чтения этого правила по своему произволу, совокупил и написал сначала: «аще кто двема персты не благословляет (т.е. не крестит), якоже и Христос, или не воображает крестного знаменья двема персты, да будет проклят», но потом чрез несколько слов: «иже кто не знаменается (т.е. не крестится) двумя персты, якоже и Христос, да есть проклят»¹¹⁹.

Во-вторых, в основание этого правила Стоглавник указывает на сказание о Мелетии, антиохийском патриархе, который будто бы на антиохийском соборе благословил верующих двумя перстами и произвел чудо. «Бывшу собору о вере единосущества, – читаем в Стоглаве, – и арианам инако глаголющим, Мелетий же Божественного правила показа явление. Людем же просящим скорое учение от Бога показати: онже показа три персты во Отец и Сын и Святый Дух, – и не бысть знамения. Посемже Мелетий, два совокупль, а три пригну, благослови люди, и взыде от него огнь, яко молния; достохвальный он испусти глас: трие убо разумеем, о eдинoмжe беседуем, – и тако посрами еретикы». Но здесь совершенное искажение исторической истины. В греческих источниках, из которых единственно и могло быть заимствовано это сказание о Мелетии, оно читается иначе. У блаж. Феодорита (V в.) так: «наконец третьим (на соборе после Георгия лаодикийского и Акакия кесарийского) восстал великий Мелетий и выразил прямой смысл догматического учения о Боге: руководясь истиною, как отвесом, он избежал и преувеличения, и недостатка. Народ долго сопровождал его речь одобрительными восклицаниями и просил его повторить вкратце свое учение. Тогда Мелетий, показав три перста, и потом два из них пригнув (совокупив) и оставив один, произнес следующее достохвальное изречение: «разумеем три, а беседуем как бы о едином»¹²⁰. У Созомена (V в.) – следующим образом: «(Мелетий) открыто исповедал Сына единосущным Отцу. Говорят, что, когда он еще произносил это, архидиакон тамошнего клира подбежал и заградил ему уста рукою; но он яснее, чем голосом, выразил свою мысль посредством руки: протянув пред всеми сначала три отдельные пальца, потом опять их совокупил (пригнул) и протянул один, и этим видом руки изобразил народу то, что мыслил, и что препятствовали ему высказать. Когда же архидиакон схватил его руку и чрез то открыл уста; то он, получив свободу языка, еще яснее и громче объявил свою мысль, то есть, увещевал держаться определений никейских и внушал слушателям, что мыслящие иначе отступают от истины»¹²¹. Наконец у Никифора Каллиста (XIV в.) – совершенно согласно с Созоменом¹²². И так, у греческих историков говорится собственно – а) что Мелетий показал на соборе сперва три перста, потом один для изображения таинства единосущной Троицы, но нет ни слова о благословении Мелетием народа; б) что Мелетий, показав три перста, пригнул потом два из них и оставил один, или пригнул и все три, но снова протянул один, а не наоборот, будто он пригнул один или три перста и совокупил или протянул два; в) вовсе не упоминается об исхождения от Мелетия молниеподобного огня вследствие будто бы двуперстного благословения. В Русских прологах сказание о Мелетии явилось с XIV века; но читалось различно: в одних близко к Феодориту: «два совокупль, а один протянув»¹²³; в других согласно с Созоменом и Каллистом¹²⁴: в третьих, уже близко к Стоглаву: «два совокупль, а един пригну»¹²⁵. Наконец Стоглавник выражается: «два совокупль, и три пригнув»¹²⁶. Допустим впрочем, что сказание о Мелетии, как оно читается в Стоглаве, истинно: что оно гласить? Что Мелетий благословил народ, два перста совокупль, а три пригнув, и что, следовательно, вообще так надобно благословлять пастырям Церкви? Да мы об этом и не спорим: потому что православные пастыри так именно и благословляют, два перста совокупль и три пригнув известным образом. Но следует ли отсюда, что так именно надобно слагать персты и всем Христианам для крестного знамения? В сказании о Мелетии, очевидно, об этом нет ни слова.

В-третьих и наконец, Стоглавник ссылается на известное слово Феодоритово о сложении перстов для благословения и крестного знамения. Но мы уже замечали – а) что блаж. Феодориту это слово нимало не принадлежит, и что оно измышлено у нас к концу XV века; б) что первоначально оно выражало, если только относить его к одному крестному знамению, мысль православную, а в XVI веке уже повреждено, как и читается в сборнике митрополита Даниила¹²⁷. Теперь прибавим, что в самом Стоглавнике оно приведено в своем первоначальном виде и с православною мыслию в рассуждении крестного знамения, хотя и направлено к подтверждению раскольнического мнения. Здесь читаем: «Сице благословити рукою и креститися: три персты равны имети вкупе, по образу троическому, – Бог Отец, Бог Сын, Бог Святый Дух, не три Бози, но един Бог в Троицы; имены разделяется, а божество едино; Отец нерожден, а Сын рожден, а несоздан, Дух Святый ни рожден, ни создан, а исходя; трие во едином Божестве, едина сила, едина Божеству честь, един поклоняем от всея твари, от аггел и человек. Тако и тем трем перстом указ! Два перста имети наклонена, а не простерта, – а тем указ тако: то образует две естестве, Божество и человечество, Бог по Божеству, а человек по вочеловечению, а во обоем совершен. Вышний перст образует Божество, а нижний человечество, понеже сшед от вышних, спасе нижняя; тоже гбение персть толкуется: преклонь бо небеса, и сниде нашего ради спасения. Да тако достоит креститися и благословити, тако святыми Отцы указано и узаконено». Неправо только тут заповедуется слагать персты для благословения.

2) Мнение и постановление свое о небритии брады и нестрижении усов Стоглав выражает так: «священная правила православным християном всем возбраняют не брити брад и усов не постригати. Таковая несть православных, но латынская и еретическая предания греческого царя Константина Ковалина. И о сем апостольская и отеческая правила велми запрещают и отрицают» (гл. 40). Какие же это правила апостольская и отеческие?

«Правило святых Апостол», продолжаешь Стоглав, «сице глаголет: аще кто браду бреет, и преставися тако, не достоит над ним служити, ни сорокоустья по нем пети, ни просвиры, ни свещи по нем в церковь принести; с неверными да причтется, – от еретик бо се навыкоша». Но такого правила между правилами Апостольскими никогда не было и нет, ни в греческих списках, ни в славянских, по всем Кормчим, и старописьменным и печатным. В первый раз встречается оно в славянской сводной Кормчей уже XVI века, и не в числе правил (85-ти) Апостольских, а при изъяснении 2–3 правил поместного собора константинопольского, бывшего в храме св. Софии, хотя к изъяснению этих правил решительно не относится: потому что содержание их совсем другое¹²⁸. След. правило это – подложное, мнимоапостольское, появилось у нас в XVI веке, и в таком виде принято составителем Стоглава.

Из отеческих правил он указывает на «одиннадцатое правило шестого собора, иже в труле полатнем», которое читает следующим образом: «Что же – о пострижении брады: не писано ли в законе: непостризайте брад ваших? Се бо женам лепо; мужем же подобно создавый Бог судил есть; Моисеови рече: постризало да не взыдет на браду вашу. Се бо мерзость перед Богом: ибо от Константина царя Ковалина еретика, на том бо вси знаху, яко еретическия слуги суть, брады им постризает. Вы же се творяще человеческого ради угождения, противящеся законом, ненавидими будете от Бога, создавшего нас по образу своему. Аще убо хощете Богу угодити, отступите от зла». Но ни этого, ни даже подобного правила никогда не было между правилами трульского Собора, ни по греческим, ни по славянским спискам¹²⁹. Отчасти оно могло быть заимствовано из одной главы так называемых Постановлений Апостольских¹³⁰, и в искаженном виде явилось у нас не раньше конца XV или начала XVI века¹³¹, может быть, для вразумления тех Русских, которые уже начали тогда подражать обычаям иноземным и даже брить бороды¹³². В славянских Кормчих статья это обыкновенно помещалась между сочинениями, направленными против Латинян,¹³³ без сомнения, потому, что брадобритие считали тогда одним из заблуждений латинских¹³⁴, и писалась непосредственно вслед за сочинением инока и пресвитера Студийского Никиты Стифата об опресноках, начинаясь иногда с новой строки¹³⁵, а иногда даже на той самой, где оканчивалась статья Стифата¹³⁶. А так как последняя статья оканчивалась именно одиннадцатым правилом шестого, трульского Собора: то некоторые, по невежеству, сочли и статью о брадобритии, писавшуюся непосредственно после правила, за это самое правило или за продолжение его, несмотря на всю разность их содержания¹³⁷. В сводной Кормчей XVI века статья о брадобритии уже приводится, даже отдельно от сочинения Стифатова, под именем 11 правила трульского Собора¹³⁸. Под тем же именем, без всяких справок с действительными правилами этого Собора, она внесена и в Стоглав с небольшими изменениями. Если обратим внимание на содержание статьи: то увидим, что она, кроме странности своей основной мысли, заключает еще две грубые погрешности: а) ложно приводит или низвращает текст св. Писания¹³⁹, и – б) заставляет думать, будто Отцы трульского Собора постановили свое 11 правило о брадобритии против царя Константина Ковалина (Копронима) – еретика, – тогда как трульский Собор был в 680 году, а Константин Копроним родился в 710 году и воцарился в 741 г., т.е. чрез 60 лет после собора¹⁴⁰.

Скажем, наконец, что мнение о небритии брады само в себе не заключает ничего странного, и особенно могло бы быть извиняемо понятиями и обычаями того времени. Но когда это мнение о предмете, совершенно безразличном в деле веры и спасения, составитель Стоглава хотел возвести на степень догмата, когда брадобритие назвал ересию и за брадобритие определил отлучать от Церкви: то обнаружил, в себе суеверие и невежество.

3) Глава (42) о сугубой аллилуии в Стоглаве читается: «Что во Пскове и во псковской земле по многим монастырем и по церквам, да и в новгородской земли по многим же местом, до днесь говорят трегубную аллилуию, кроме апостольских и отеческих преданий, – известно же увидехом от писателя жития преподобного отца нашего Ефросина, нового чудотворца псковского, как, его ради святых молитв, извести и запрети Пречистая Богородица о трегубой аллилуия, и повеле православным християном говорити двоегубое аллилуия, а в третий: слава тебе Боже, якоже святая, соборная, апостольская Церковь имея и предаде: а не трегубити аллилуия, яко же преже сего во Пскове говорили и по многим местом, а в четвертое приговаривали: слава тебе Боже. Сия несть православных предания, но латинская ересь: не славят бо Троицу, но четверят, и Святаго Духа глаголют от Отца и от Сына исходяща, и тем раболепна Святаго Духа творят. И того ради не подобает святыя аллилуия трегубити, но дважды глаголати аллилуиа, аллилуиа, а в третий: слава тебе Боже. Понеже бо по-еврейски аллилуия, а по нашему по-русски – слава тебе Боже». Таким образом Стоглав, называя трегубую аллилуию ересью, утверждает свое постановление о сугубой аллилуйи на четырех основаниях.

а) На свидетельстве писателя жития преп. Евфросина, будто бы сама пресв. Богородица запретила православным троить, а повелела двоить аллилуию. Но мы уже видели, что этот безвестный писатель не заслуживает никакого доверия что он влагает в уста пресв. Девы, будто бы являвшейся ему в сонном видении, такие слова, которые исполнены не только странных, но даже еретических мыслей, и что, по его собственному сознанию, он «от великих глагол Ея только мало нечто в растленной своей памяти удержал». Замечали также, что этот рассказ о явлении пресв. Богородицы первому списателю жития преп. Евфросина помещен собственно в сочинении уже второго жизнеописателя Евфросинова, клирика Василия, которое вообще содержит в себе много странностей, нелепостей, противоречий¹⁴¹. Можно ли верить таким свидетельствам?

б) На предании святой соборной и апостольской Церкви. Но – аа) сам же Стоглав в этой главе свидетельствует, что по многим местам псковской и новгородской земли и по многим другим дотоле троили аллилуию; бб) из жития преп. Евфросина мы видели, что и в его время не только во псковской и новгородской, но и во всей земле Русской троили аллилуию; вв) первосвятитель Русской Церкви Фотий (в 1419 г.) и новгородский архиепископ Макарий (1526–1546), нарочито по вопросу об аллилуии, заповедали троить ее¹⁴²; гг) древние Богослужебные рукописные книги, греческие и русские, показывают, что в православной Церкви всегда троилась аллилуия¹⁴³; дд) московский Собор 1667 года, происходивший в присутствии Первосвятителей восточных, засвидетельствовал: «Святая Христова, восточная Церковь от св. Апостолов и св. богоносных Отцев и вселенских учителей прият сию апостольскую песнь, сиречь аллилуия, в божественнем пении, во учиненных местех, глаголати: аллилуия, аллилуия, аллилуия, слава тебе, Боже, Сице трижды, якоже видится, писано в греческих и славяно-российских древних рукописных харатейных книгах»¹⁴⁴.

в) На том, будто трегубая аллилуия с прибавлением: слава тебе, Боже, есть ересь Латынян, которые не славят, а четверят Троицу, и, веруя в исхождение св. Духа и от Сына, тем раболепна творят св. Духа. Но здесь все ложно: аа) трегубая аллилуия, будь она даже не справедлива, т.е. противна обычаям православной Церкви, не может быть названа ересью: потому что аллилуия сама но себе ни в каком случае не относится к догматам веры: бб) трегубая аллилуия вовсе не есть какая-либо особенность церкви римской, которая, напротив, употребляет эту песнь в своем Богослужении и однажды, и повторяет дважды, трижды, пять раз и гораздо более¹⁴⁵; вв) Латыняне отнюдь не четверят пресв. Троицы, а признают, как и мы православные, только три лица во едином Боге: Отца и Сына и св. Духа, и гг) хотя не верно учат об исхождении св. Духа и от Сына, но тем нимало не делают св. Духа раболепным, исповедуя Его всегда совершенно равным по Божеству и достоинству Отцу и Сыну, единосущным с Ними и нераздельным: все это известно из общественных исповеданий римской церкви.

г) На предположении, будто аллилуия по-еврейски значит то же, что по нашему – слава тебе, Боже. Но аллилуия значит собственно: хвалите (или славьте, пойте) Бога¹⁴⁶. Так обыкновенно и изъяснялось это слово у нас издревле прежде стоглавого Собора. В статье: «Толк Божественныя службы», по рукописям XV и XVI столетий, говорится: «аллуя, аки в гусли ударяя. Давид вопиет, глаголет: грядет, явися Бог, – хвалите и пойте живаго Бога»: и еще яснее: «потом же святая аллуия, иже толкуется: пойте Бога»¹⁴⁷. Новгородский архиепископ Геннадий, слова которого мы уже приводили, также замечает: « аллилуия же толкуется: хвалите Господа или Сущаго». Другой новгородский архиепископ Макарий, тоже в известном уже нам его послании, выражается: «аллилуия ж речется: пойте Богу»¹⁴⁸. Чрез троекратное повторение аллилуия – хвалите Бога Церковь как бы призывает нас славословить равно Бога Отца, Бога Сына, Бога Духа Святаго; а однократным восклицанием: слава тебе, Боже, верующие, как бы ответствуя на это призывание Церкви, действительно восхваляют, вместе с нею, Троицу равночестную, единосущную и нераздельную.

Теперь, думаем, очевидно для всякого, беспристрастно рассуждающего, что попытка неизвестного ревнителя раскольнических мнений возвести некоторые из них в Стоглавнике на степень догматов крайне неудачна: все, что ни приводит он в подтверждение своих любимых постановлений, оказывается или совершенно ложным, или неосновательным, или запечатлено невежеством. Если же, несмотря на все это, раскольники доселе продолжают с величайшим уважением смотреть на рассмотренные нами постановления Стоглава и вообще ссылаться на Стоглав, как будто на книгу закона: то спрашиваем, почему же они не вполне следуют некоторым из этих самых постановлений, а другие постановления Стоглава даже вовсе нарушают?

III. Постановления Стоглава, которые или не вполне соблюдаются, или и совершенно нарушаются раскольниками, суть следующие:

1) Постановление о крестном знамении. Это постановление в начале заповедует: «ко крестному воображению большой палец да два нижния перста во един совокупив, а верхний перст с средним совокупив, простер и мало нагнув, – тако благословити и крестное знамение рукою возлагати». А к концу повелевает: «сице благословити рукою и креститися: три персты равно имети вкупе по образу троическому.... два перста имети наклонена, а не простерта». Раскольники исполняют только первую половину этого постановления, именно они знаменуются и благословляют, соединив большой палец с двумя нижними, а два остальные перста – верхний (или указательный) и средний совокупив, простер и мало нагнув; но не исполняют другой половины наставления, которое велит, чтобы православные, три перста равно имея вкупе, два остальные перста имели не простерта, а наклонена, т.е. видимо внушает перстосложение православное. Итак – одно из трех: или раскольники должны согласиться, что постановление Стоглава о крестном знамении заключает в себе противоречие; или, вопреки всякой возможности, должны соблюдать это постановление сполна, т.е. иметь при крестном знамении два перста в одно и то же время и простерта и не простерта ¹⁴⁹; или, наконец, должны принять и равно употреблять двоякий образ перстосложения: и свой, который заповедуется в начале постановления Стоглава о крестном знамении, и наш православный, который заповедуется в конце того же постановления.

2) Постановление о сугубой аллилуии. В нем весьма ясно говорится, что многие в Новгороде и Пскове употребляли трегубую аллилуию, «кроме (вопреки) апостольских и отеческих преданий», что Пресв. Богородица «запрети о трегубой аллилуия», что трегубая аллилуия есть ересь Латынян, и что надобно «дважды глаголати аллилуия, а в третий – слава Тебе, Боже». И это постановление раскольники исполняют только вполовину. Они, действительно, дважды глаголют аллилуию, когда вслед за тем присовокупляют: слава Тебе, Боже. Но они и трижды глаголют аллилуию, когда не прибавляют – слава Тебе, Боже¹⁵⁰. На каком же основании раскольники употребляют трегубую аллилуию, когда она в Стоглаве решительно им запрещена? Или воображают, будто, говоря: аллилуия, аллилуия, аллилуия, они произносят ее дважды, а не трижды, сугубят ее, а не трегубят? И справедливо ли они укоряют нас православных за трегубую аллилуию, когда и сами ее употребляют, и весьма часто?

3) Постановление касательно чтения в Символе веры члена о св. Духе. Мы уже видели, что еще прежде стоглавого Собора этот член читался у нас двояко. Одни, согласно с древними образцами, писали и произносили его: «и в Духа святаго, Господа, животворящаго»...; другие начинали писать и читать: «и в Духа святаго, истиннаго (вместо Господа) и животворящаго». Стоглав свидетельствует, что некоторые простерлись еще далее, и, совокупив оба чтения, исповедывали свою Веру: «и в Духа Святаго, Господа истиннаго и животворящаго»... Поэтому Стоглав и постановил: «тако же и верую во единого Бога... суще и глаголется: и в Духа святаго, истинного и животворящего – ино то гораздо. Неции же глаголют: и в Духа святаго, Господа истиннаго, ино то не гораздо. Едино глаголати: или Господа, или истиннаго» (гл. 9). А между тем раскольники ныне, вопреки прямому запрещению Стоглава, читают в Символе веры: «и в Духа святаго Господа истиннаго»...

4) Постановление касательно исправления церковно-богослужебных книг. Сам Царь в одном из вопросов своих собору заметил: «Божественные книги писцы пишут с неправленных переводов, а написав не правят же, опись к описи прибывает, и недописы и точки не прямые. И по тем книгам в церквах Божиих чтут и поют, и учатся, и пишут с них. Что о сем небрежении, и о великом нашем нерадении от Бога будет по Божественным правилом?» (гл. 5, вопр. 5). И отцы собора, по крайней мере, как уверяет Стоглавник, определили: а) протоиереям и старейшим священникам в каждом городе по всем церквам осматривать священные и церковные книги; и если найдутся книги неправильные и с описями, то такие книги исправлять соборне по лучшим спискам: занеже свящ. правила о том запрещают и не повелевают неправленых книг в церковь вносити, ниже по ним пети (гл. 27); б) приказывать писцам, которые по градам книги пишут, чтобы они писали с добрых переводов и не иначе продавали книги, как после пересмотра и исправлений: в) впредь неисправленных книг не продавать, а отбирать их у писцов и у тех, кто покупает такие книги, и потом, по исправлении, отдавать в церкви, которые книгами скудны; г) священникам в этом деле иметь особенное тщание, чтобы совершить и исправить, елика их сила: за то им от Бога – награда, от Царя – честь, от собора – благословение и от всего мира благодарение (гл. 28). Таким образом Стоглав со всею ясностию засвидетельствовал и неисправность тогдашних, след, старых, употреблявшихся еще за столетие до патриарха Никона, богослужебных книг, и крайнюю нужду в исправлении их, елика есть сила. А раскольники, вопреки столь ясному свидетельству Стоглава, утверждают, что старые церковные книги должны быть неприкосновенны и неизменяемы ни в чем, как книги истинные и правые; или, что они будто бы исправлены еще преп. Максимом Греком (значит, еще до Стоглава или во дни самого Стоглава? Стоглав этого и не заметил!), и что вовсе не было нужды, при патриархе Никоне, начинать исправление этих книг снова¹⁵¹.

5) Постановление касательно крестов, водружаемых на храмах. Исправив и вновь позолотив верх Успенского собора, много пострадавший во время страшных московских пожаров, царь Иоанн Васильевич поставил на нем крест воздвизальный, каким обыкновенно тогда благословляли или осеняли в церквах. Крест этот, должно быть, по форме своей отличался от крестов, дотоле употреблявшихся на храмах, и от прежде стоявшего па Успенском соборе: почему Царь и обратил внимание отцов стоглавого собора на этот предмет и спросил, какие впредь должно ставить на церквах кресты? «И на церквах, говорил Царь, ставят кресты по древнему закону, – ныне убо водружен крест животворящий на соборной церкви Пресвятыя Богородицы, честного и славного Ея успения, на новопозлащенном версе, якоже есть в церквах воздвизальный крест, им же благословляют: и о том рассудити и уложити на святом соборе, которым образом вперед ставити кресты на церквах, и о тех крестах, которые кресты стоят на церквах, достоит порассудити». Отцы собора, по свидетельству Стоглава, определили: «якоже искони на святых церквах святые кресты водружены и поставлены и до днесь, такоже да пребывают неподвижими. Тако же и ныне убо водружен бысть и поставлен святый крест благочестивым царем Иоанном на соборной церкви Пресвятыя Богородицы, на новопозлащенном версе, якоже есть воздвизальный крест, им же благословляют: и тако достоит на славу Богу, и на умножение лет благочестивому Царю Ивану, и на сохранение его и всего российского царствия, и таковые святые кресты на церквах и впредь да поставляют» (гл. 41, вопр. 6). Из всего этого вытекают два непререкаемые следствия. Первое: во дни стоглавого Собора в наших церквах употреблялись двоякого рода кресты, из которых один назывался воздвизальным, и которые были различны между собою по виду: иначе, если бы они не различались между собою по виду, к чему бы Царю говорить, что он водрузил на Успенском соборе крест, якоже есть в церквах воздвизальный крест, им же благословляют, и к чему бы спрашивать, какие кресты впредь ставить на храмах? Второе: Стоглав равно одобрил для водружения на храмах и такие кресты, какие прежде поставлялись, и кресты по подобию воздвизального, какой поставлен был вновь царем Иоанном Васильевичем на Успенском соборе. Согласимся (против чего, конечно, не станут спорить и раскольники), что воздвизальный крест, вновь поставленный Царем на Успенском соборе, был осьмиконечный¹⁵²; но и они должны согласиться, что кресты, прежде поставлявшиеся на храмах, были, следовательно, не осьмиконечные, а другого вида, т.е. четвероконечные¹⁵³, что эти четвероконечные кресты равно употреблялись тогда в наших церквах, как и осьмиконечные воздвизальные, и что Стоглав равно повелел водружать на храмах, и след. равно чтить те и другие кресты, осьмиконечные и четвероконечные. Зачем же нынешние последователи Стоглава чтут только осьмиконечный крест, а четвероконечный решительно отвергают?

Итак напрасно наши мнимые старообрядцы похваляются стоглавным Собором, и, чтобы возвысить его важность, указывают на мудрость и благочестие присутствовавших на нем отцов¹⁵⁴: и мы вполне уважаем просвещение и великие заслуги митрополита Макария, председателя Собора; не отвергаем достоинства и всех прочих архипастырей, находившихся на Соборе. Но книга – Стоглав им не принадлежит: они могли рассуждать и, может быть, действительно рассуждали о тех самых предметах, о которых говорит она, могли выражать подобные мнения; но они не изложили всех этих мнений в форме особого, целостного уложения. не утвердили его своим единодушным согласием и подписом, не обнародовали его для всеобщего употребления в Церкви, – и Стоглав в своем настоящем виде – дело частного лица, явившееся после Собора, хотя, по всей вероятности, заключает в себе черновые записки Собора, только измененные. Напрасно, в частности, раскольники стараются утверждать свои мнимые догматы о двуперстии, о брадобритии и о сугубой аллилуии на постановлениях Стоглава: все, на чем думал утвердить их сам Стоглав, так шатко, так непрочно и так ничтожно, – не говорим уже. что эти постановления, как изложенные не Собором, а частным неизвестным лицом, не могут иметь никакой обязательности. Напрасно, наконец, раскольники укоряют нас – православных за то, что мы не следуем их любимому Стоглаву, когда и сами нарушили и нарушают некоторые из его постановлений, одни отчасти, а другие даже вполне.

Можно принять за несомненное, что Стоглавник, составленный неизвестным лицом после 1554 года, не был действующим уложением не только в православной Церкви или между православными чадами ея, как мы и заметили, но даже между самими ревнителями раскола, которых было у нас тогда уже не мало, хотя они еще не отделялись от православной Церкви. Они списывали Стоглав, как книгу благоприятную для их мнений, передавали его друг другу, включили даже в число книг, полезных для чтения¹⁵⁵. Но они не признавали над собою обязательной силы этой книги, в смысле законоположения, – и потому-то не ограничивались только мнениями, какие изложены в Стоглаве, а мало-по-малу присовокупляли к ним другие, частью прежние, частью новые; не оставили и не хотели соблюсти в целости даже мнений, ясно изложенных в Стоглаве, напротив, более или менее отступили от них и изменили их. Таким образом в остальной половине XVI века, после стоглавого Собора, и в первой ХVII-го окончательно образовались все главные мнения и заблуждения, послужившие началами русского раскола, а вместе с ними образовалась и незаметно утвердилась мысль, что Стоглавник действительно принадлежит Собору, под именем которого первоначально выдан. Обстоятельства поблагоприятствовали внести исподволь все эти мнения и эту мысль в богослужебные и учительные книги, который у нас тогда печатались; чрез церковные книги они распространились по всей России, получили как бы освящение в глазах народа, и достигли последней степени своего развития и могущества.

Доселе раскольнические мнения, какие успели обнаружиться, были достоянием только частных лиц, и хотя по временам находили себе жарких приверженцев, зато встречали и ревностных обличителей. Попытка неизвестного издателя Стоглава возвести некоторые из этих мнений на степень догматов и сделать их от имени Собора обязательными для всех, сама по себе, не имела бы успеха: потому что книга Стоглавник не была разослана от лица Собора для употребления в Церкви и могла быть списываема только людьми книжными и оставаться известной в их круге. Но когда началось у нас печатание церковно-богослужебных и учительных книг в Москве вскоре после стоглавого Собора (1553–1564), а в некоторых других местах даже прежде, продолжавшееся почти непрерывно при патриархах Иове (1589–1605), Гермогене (1606–1612), Филарете (1619–1634), Иоасафе (1634–1641) и Иосифе (1642–1652); когда в эти книги мало-по-малу внесены были и прежние и вновь возникшие раскольнические мнения, а вместе с ними и мысль, будто Стоглав принадлежит самому стоглавому Собору; когда эти печатные книги распространились по всей России и стали употребляться в церквах: тогда раскольнические мнения приобрели себе то, чего доселе не имели, – общеизвестность и освящение в глазах всего народа. Старопечатные книги окончательно утвердили их достоинство и силу, – почему и соделались впоследствии главной основой русского раскола. Имея в виду эти две мысли, мы покажем, во-первых, как мало-по-малу внесены были раскольнические мнения в печатные богослужебные и учительные книги, сообщившие им освящение и важность; и, во-вторых, бросим взгляд на эти самые книги, послужившие вначале и доселе остающиеся главной основой русского раскола.

I. Раскольнические мнения, появившиеся в печатных богослужебных и учительных книгах, суть двоякого рода: одни, которые сделались известными еще прежде печатания книг; другие, которые теперь только возникли или обнаружились в первый раз. Но те и другие внесены в печатные книги не разом, а постепенно, и замечательно, что некоторые мнения внесены не в том смысле, в каком ныне хотят понимать их раскольники, а другие даже вместе с мыслями, им противоположными. Все эти раскольнические мнения, по времени внесения их в печатные книги, представляются в следующем порядке.

1. Мнение о поклоняемом имени Иисус, будто оно должно быть произносимо – Исус. Известно, что с самого начала нашей церковной письменности это спасительное имя Господа писалось у нас, как и у Греков – наших учителей, различным образом: сполна – ???IHCSCZ, HICÏCZ, HHCSCZ, ИТСХ, liiez, ИТс, и сокращенно – ???Icz, Hcz, Ivc, 1с, и что сокращенный способ писания, по его удобности для писцов, употреблялся даже чаще первого¹⁵⁶. От двоякости писания мало-по-малу незаметно произошло и двоякое произношение слова, и некоторые, по простоте или по небрежности и скорости произношения, вместо Иисус, стали говорить и писать Исус: в таком именно виде, и без титлы, оно встречается в некоторых даже харатейных рукописях славянских¹⁵⁷. Но не сохранилось никаких следов в нашей древней истории, чтобы двоякость произношения и писания спасительного имени послужила поводом к каким-либо спорам, и ни до стоглавого Собора, ни на стоглавом Соборе никто не обратил на это никакого внимания; по всей вероятности, у нас смотрели тогда на это безразлично, как и на двоякий образ произношения и писания одних и тех же имен: Иоанн – Иван, Феодосий – Федосий, Иоаким – Аким, Феодор – Федор, Иларион – Ларион, Анастасий – Настас, Феоктист – Фектист и др., употреблявшийся у нас издревле¹⁵⁸. Когда церковные книги начали печататься в России, тогда и в печатных повторилось то же, что было в рукописных: имя Иисус всего чаще печатали под титлою ???icz или ???IC, а к концу XVI и в начале XVII века в некоторых книгах острожского, виленского и московского изданий появилось слово – Исус даже без титлы¹⁵⁹. Раскольники не без оснований ссылаются на все эти книги для подтверждения своего мнения¹⁶⁰. Но несправедливо говорят они, будто «во всех старопечатных книгах имя Иисусово, яко Навина, тако и Христа Спасителя, и под титлою и без титлы, единою иотою к??? (а не liiez???) напечатано всюду зрится». Напротив, в тех же самых книгах, на которые они указывают и даже в тех самых примерах, которые приводят, имя Иисусово встречается нередко начертанным не иотою, а итою: не к???, а ис???¹⁶¹. Еще гораздо важнее – то, что во многих первопечатных книгах, изданных в нашем отечестве, имя Иисусово напечатано даже сполна – Иисус – Icу??? или ИТс???. Например, в Евангелии, печатанном в Вильне 1575 г., зачало второе от Матвея начинается так: «ИТс Xiïo ржтво еще bi???» (л. 3 об.); в Евангелии, напечатанном в Москве при патриархе Гермогене 1606 г., то же зачало начинается: «liiez Хко рожство сице Бе???» (л. 15 об.). В книге: Беседы св. Иоанна Златоустого на 14 посланий св. апостола Павла, печ. в Киеве 1623 г., на стр. 1374-й читаем: «аще бо убо грядый инаго Иисуса проповедает»...; далее на стр. 3042-й напечатано: «образ бяше Христово Иисусово имя. Сего ради убо, понеже сицевое наречение имяше во образе, еже liiez???: того самого наречения устыдеся тварь. Что убо, ин ли наречеся Иисус..., и так – на стр. 256, 483, 891, 2153, 2269, 3041, 3043, 3154. Вообще в «Беседах к глаголемому старообрядцу» указано до двадцати старопечатных книг, изданных в Москве, Киеве, Вильне, Львове и других местах к концу XVI и в первой половине XVII века, в которых или однажды, или дважды, или многократно, или даже постоянно и исключительно святое имя нашего Господа напечатано: Иисус – 1ис??? или ИТс???, а не ¡СЙ??? или ИС???¹⁶².

Что же отсюда следует? Следует: а) что и такое начертание и произношение спасительного имени у нас тогда отнюдь не порицалось, а уважалось; б) что наши глаголемые старообрядцы весьма неправы, когда принимают только одно сокращенное начертание имени Господа – Исус, находимое ими в некоторых старопечатных книгах, а отвергают другое, полное – Иисус, которое также находится во многих старопечатных книгах; в) что, оставаясь верными своему началу, они должны, по крайней мере, равно уважать и употреблять и имя – Исус, и имя – Иисус. Скажем более: раскольники неправы потому особенно, что, оставаясь верными своему началу, т.е. своей приверженности к старопечатным книгам, должны даже предпочитать имя – Иисус имени Исус: ни в одной из этих книг не сказано нигде, чтобы имя Иисус было неправильное: напротив, в предисловии к Апостолу, изданному во Львове 1639 г., ясно замечено, что хотя стар обычай – писать пресвятое имя Ис???, но должно писать его – Иисус, а не – Исус, и что только в полном своем начертании оно заключает в себе таинственное число – 888, которое и должно заключаться, по древнему чаянию, в имени Мессии¹⁶³

2. Мнение о сложении двух перстов для крестного знамения. Как ни строго заповедано это мнение в книге Стоглав (гл. 31), однакож в печатные книги, особенно Московского издания, оно внесено не вдруг. В первый раз оно напечатано в Азбуке 1596 г., изданной в Вильне под заглавием: «Наука кучитаню и разуменю писма Словенскаго»¹⁶⁴. Потом встречается в Острожском печатном Сборнике 1598 г., впоследствии вошедшем большею частью в состав так называемой Кирилловой книги Московского издания 1644 г.¹⁶⁵ Из этого Сборника буквально перепечатано в «Книге о вере» Киевского издания 1619 года, впоследствии вошедшей значительною частию в состав той же Кирилловой книги¹⁶⁶. Между книгами Московской печати статья о двоеперстии в первый раз помещена в Большом Катихизисе Лаврентия Зизания, изд. в 1627 году; но помещена наряду с статьею о троеперстии. Ибо непосредственно пред статьей о сложении двух перстов для крестного знамения читаем: «Вопрос: како на себе достоит нам честный крест полагати и знаменатися им. Ответ: сице знаменаемся им: сложивше убо три персты десныя руки, и возлагаем на чело; таже на живот, и на десное и на левое рамо, глаголюще молитву Иисусову: Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго». Здесь, очевидно, внушается не только слагать три перста, но и возлагать их на чело, на живот, на десное и на левое рамо, след. креститься тремя перстами. Таким образом, если допустим, что статью о двоеперстии внесли в большой катехизис еще первые его издатели во дни патриарха Филарета; но не можем не заметить, что они внесли ее как-то боязливо и нерешительно, не осмелившись исключить статьи и о троеперстии, которая ей предшествует и вовсе не сослались на Стоглав, где двуперстие заповедуется с такою грозною решительностью. Верно, двоеперстие было еще очень ново в России и слабо, сравнительно с троеперстием. Замечательно также, что в соборном изложении п. Филарета, которое напечатано при требнике патр. Иоасафа в 1639 г., хотя помещен известный нам «чин, аще кто в ереси быв крещен и обратится к Богу, или хвалисин, или жидовин»..., но статья о перстосложении в нем читается так: «иже не крестит (т.е. не благословляет) двема перстома, яко Христос, да будет проклят» (л. 508 об.), не сказано: иже не крестится... Наконец прямо и решительно начали печатать учение о двуперстии для крестного знамения занимавшиеся изданием книг в Москве при патриархе Иосифе, и статья эта явилась в книге так называемой Кирилловой (1644) (гл. 14, л. 179), в предисловиях следованных Псалтырей (1642, 1647, 1648, 1649) и Псалтыри учебной (1645, 1646 и др.), в книге о вере (1648) (гл. 9, л. 74), в кратком катехизисе (1649) (л. 16 об.). Но –

Во-первых, и они ни разу не сослались на книгу Стоглав для подтверждения своих мыслей, а ссылались только на подложные сказания о двуперстии Феодоритово, Мелетиево и Максима Грека: так, значит, не высоко ценилось тогда свидетельство Стоглава!

Во-вторых, подложность слова Феодоритова о двуперстии мы уже видели; поврежденность сказания о Мелетии так же видели: здесь заметим, что и слово Максима Грека, на которое теперь только начали ссылаться ревнители двуперстия, также, по всей вероятности, подложно или испорчено. Ибо, а) ни составитель Стоглава, писавшей вскоре по смерти преп. Максима и крайне, как видно, нуждавшийся в свидетельстве для подтверждения важности двуперстия, которое не устыдился основать даже на выдумках, ни кто-либо другой из подобных ревнителей до времен самого патриарха Иосифа ни разу не сослался на это сочинение Максима; б) оно не находится в списке сочинений Максимовых, писанных в XVI веке, когда и жил преподобный, а встречается уже в списках XVII и XVIII столетий¹⁶⁷: знак, что оно прибавлено впоследствии чуждою рукою; в) и в этих позднейших списках написано не одинаково: в одних, по-видимому, проповедуется троеперстие, в других – так сбивчиво и темно, что почти нельзя понять смысла¹⁶⁸; г) в том виде, в каком сочинение это обыкновенно печатается раскольниками, оно по содержанию своему совершенно недостойно преп. Максима, весьма просвещенного богослова. Вот, напр., самое главное место: «совокуплением триех перст, сиречь пальца, и еже от среднего и малаго, тайну исповедуем Богоначальных триех ипостасей Отца и Сына и Святого Духа, единого Бога трое. Протяжением же долгого и среднего сшедшася два естества во Христе, сиречь, самого Спаса Христа исповедуем совершена Бога и совершена человека, во двою существу и естеству веруемого и познаваемого». Не говорим уже о неопределенности и неточности выражений: что такое совокупление триех перст, сиречь пальца и еже от среднего и малого? Что такое богоначальные ипостаси... единого Бога трое? А указываем на мысли: что за персть долгий, отличный от среднего, как будто не средний перст у нас на руке есть самый долгий? И каким образом можно исповедовать два сошедшася, т.е. соединившиеся во Христе естества протяжением перстов – долгого и среднего, протяжением именно, а не соединением?

В-третьих, в наставлениях о двуперстии, какие изложены в означенных печатных книгах, находятся разноречия и даже противоречия: тогда как большой катихизис повелевает, два перста имети наклоненна, а не простерта, катихизис малый и книга о вере заповедуют, напротив, два перста, вышний и средний, протягнути, т.е. имети простерта, а книга Кириллова и Псалтыри внушают не только два перста, вышний и средний великий, в место сложити и протягнути, но притом средний перст мало преклонити. До такой степени тогда еще не установились и были сбивчивы и неопределенны понятия о двуперстии у самих нововводителей.

В-четвертых, в тех же самых печатных книгах московского издания сохранились ясные следы древнего учения и о сложении трех перстов для крестного знамения и даже укоризны за двоеперстие. Именно в книге Кирилловой, в гл. 26 – о латынских ересех, помещено известное прение греческого философа Константина Панагиота с Азимитом. Здесь, между прочим, защитник православия укоряет Латынника таким образом: «и почто не согбаеши три персты, и крестишися десною рукою, егда полагаеши на челе твоем, и не одеваешися оружием креста Господня, но твориши крест обоими персты, и последи пальцом внешнею страною, и воображение креста твоего зрит вон, в место еже бы им одеятиси, якоже мы Христиане, а ты совлачишися животворящего креста».¹⁶⁹ Как же не примечают приверженцы старопечатных книг, что эта укоризна древнего греческого философа за двоеперстие падает и на них? Равным образом в уставе церковном московского издания 1610 г. Сказано, что если иноку случится одному, во время пути, совершать чин о панагии, то он должен, выяв хлебец Пречистыя на правую руку, сложить три персты ея и потом, воздвигнув хлебец во имя пресвятой Троицы, изобразить на себе этими самыми перстами крестное знамение¹⁷⁰.

В-пятых, в некоторых книгах, печатавшихся тогда, и даже прежде патриарха Иосифа, в нашей южной митрополии защитниками православия от Униатов, ясно проповедуется троеперстие для крестного знамения. Так, известный ревнитель православия, киевский митрополит Петр Могила в своем большом катихизисе или православном исповедании, которое в 1643 году было уже рассмотрено и одобрено соборами киевским и ясским, а вскоре и всеми восточными патриархами, говорит о перстосложении: «должно изображать крест правою рукою. Полагая на чело три большие перста, говори: во имя Отца; потом, ниспустив руку в том же виде на перси, говори: и Сына; отселе перенося руку на правое плечо и провождая до левого, говори: и Святого Духа. Сделав на себе сие святое знамение креста, заключи словом: аминь. Или, когда изображаешь крест, можешь говорить: Господи Иисусе Христе, сыне Божий! помилуй меня грешнаго. Аминь» (ч. I, отв. на вопр. 51). Равным образом в малом катихизисе того же первосвятителя киевского, напечатанном в Киеве 1645 г. и во Львове 1646 г., читаем следующее: «пытание: яким способом знак креста святого на собе класти маем? Отповедь. Рукою правою, три палци зложивши, знак креста святого зачинай на челе, а кладучи, мов: в имя Отца; потом тый же палце на перси, мовячи: и Сына; потом на правое раме кладучи, мов: и Духа; потом на левое раме кладучи, мов: Святого; албо ведлуг Златоустого святого, кладучи на собе крестное знамение, мов: Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй мя грешнаго, кончачи тым словом, аминь». Почему же мнимые ревнители старообрядства не уважают свидетельства этих старопечатных книг, изданных истинными ревнителями православия?

В-шестых, московские издатели богослужебных и учительных книг при патриархе Иосифе не заслуживают доверия и потому, что они намеренно позволяли себе повреждать в этих книгах места, не согласные с их мнениями. При перепечатании, напр., малого катихизиса Петра Могилы в 1649 г. в переводе с малороссийского языка на славянский, они изменили приведенное нами место о перстосложении так: «вопрос: коим образом знамение святого креста имамы на себе полагати? Ответ: совокупити три персты правыя руки, сиреч великого и малого, и третиаго, что подле малого, в них же исповедуем таинство божественных триех ипостасей, Отца и Сына и Святого Духа, единого Бога в триех лицах: два же перста протягнути, вышний и средний, и сим показуем тайну самого Господа нашего Иисуса Христа, яко совершен Бог и совершен человек бысть нашего ради спасения, и тако сложивше персты, полагаем первое руку на чело»... и проч. И такими-то достойными средствами, то подлогом, то порчею сочинений и книг, старались распространить и утвердить в народе любимое свое двоеперстие.

3. Мнение о седмипросфории. В древнейших наших письменных служебниках (XII – ХV в.), какие доселе известны, число просфор для проскомидии с точности не определено и представляется даже различным¹⁷¹: потому что собственно для таинства Евхаристии нужна только одна просфора, един хлеб (1Кор. 10:17), из которого вынимается Агнец¹⁷² (и72|. В наибольшей, однакож, части этих служебников, хотя просфоры счетом не означены, но из самого чина проскомидии видны следующие пять: а) для изъятия Агнца, б) в честь и память Пресвятой Богородицы, в) в честь и память прочих Святых, г) за здравие живых, д) за упокой умерших¹⁷³. Не прежде, как уже около половины XVI века, во дни митрополита Макария, встречаются чины, которые упоминают на проскомидии о шести просфорах, полагая именно за живых, вместо одной четвертой, две: четвертую за все епископство и весь священнический чин, и пятую – за царей и всех православных Христиан и, если в монастыре, за игумена, а шестую просфору за усопших¹⁷⁴. Но напрасно раскольники утверждают, будто тогда же, т.е. во дни митрополита Макария, самый Стоглав засвидетельствовал уже о седмипросфории¹⁷⁵: ни в царском вопросе, ни в соборном ответе об этом ничего ясно не определено. В первом хотя и исчисляются семь частиц, вынимаемых священником на проскомидии; но, чтобы эти частицы вынимались именно из семи просфор, не сказано¹⁷⁶. А в соборном ответе после трех первых просфор – для агнца, для части Богородичной и для части предтечевой, упоминаются вообще и прочие просфоры, из которых заповедуется вынимать еще пять частиц, и след. – всего полагается восемь частиц, а не семь¹⁷⁷. Притом известно, что – а) сам председатель стоглавого Собора митрополит Макарий поместил, в своей Чети-Минеи чин проскомидии, совершаемой на шести просфорах¹⁷⁸; б) по служебнику, употреблявшемуся тогда в Соловецком монастыре при игумене Филиппе, впоследствии святителе московском, проскомидия совершалась также на шести просфорах¹⁷⁹; в)      еще в служебнике XVI века, писанном при царе Иоанне Васильевиче IV, положено на проскомидии только три просфоры: одна для агнца, другая – Богородичная, третья – крестовая, так названная или потому, что приносилась, как значится в молитве, прежде всего «силою честнаго и животворящего креста», или потому, что из нея вынимались частицы в виде креста¹⁸⁰. Впрочем не станем отвергать, что около половины XVI века, когда явилось у нас шестипросфорие, могло явиться и седмипросфорие: позволив себе прибавить в чине проскомидии одну просфору, могли точно также прибавить и другую. Но, повторяем, самый беспристрастный взгляд на наши древние письменные служебники удостоверяет – а) что в древности определенного постановления о числе просфор у нас но было и, следовательно, не было причины строго держаться какого-либо одного, известного числа; б) что пятипросфорие есть обычай наиболее древний и общий, а седмипросфорие новее не только пятипросфория, но и шестипросфория, и в) что вообще предки наши не только до XVI столетия, но и к концу XVI и в начале XVII вовсе не считали чем-либо важным, догматическим, обязательным – употреблять на проскомидии непременно одно какое-либо число просфор: сам первый наш патриарх Иов пожаловал в одну сельскую церковь писанный на бумаге служебник, в котором назначаются для проскомидии только три просфоры: одна – для агнца, другая – Богородичная, третья – крестовая¹⁸¹.

При таком взгляде на назначение числа просфор, очень естественно, что, когда начали печататься наши служебники и другие книги, то и в печатных оказалось такое же несходство об этом предмете, какое было в рукописных. И именно в служебниках славянских, изданных в Венеции в 1519 и 1554 году, положено для проскомидии пять просфор, равно как в Номоканоне, напечатанном в Киево-Печерской Лавре 1624 г., находится даже следующее решительное правило: «на святой проскомидии Божественныя литургии, пять просфор да имаши. Первая за Господский хлеб; вторая – пресвятыя Богородицы; третья – за святых; четвертая – за живых человек, ихже хощеши поминати: пятая – за усопших, – едино прямо единому особно, кождо чином своим, якоже в служебниках указано и изображено имаши» (прав. 201). В служебнике, изданном в Вильне 1617 г. можно различать шесть просфор, если только не менее¹⁸². В некоторых других церковных книгах и, в частности, служебниках стали печатать тогда же и о седми просфорах, но печатать различно. Так, в служебниках, изданных в Москве при первых наших патриархах Иове, Филарете, Иоасафе и Иосифе, седмипросфорие явилось не в виде общего правила для всех церквей, а в виде частного постановления для одних обителей. Ибо во всех означенных служебниках, вместо одной или двух просфор за живых, назначены три: четвертая – о патриархе и о всем священническом чине, пятая – о царе и о всех православных христианах и потом следует шестая, вновь прибавленная, о которой однакож предварительно замечено: «аще будет монастырь, иерей, прием шестую просфиру, глаголет сице: о рабе твоем, отце нашем архимандрите или игумене, имярек, и о всей братии нашей» и проч. След., в приходских церквах, по этим служебникам, надлежало совершать проскомидию только на шести просфорах, а не на седми. В служебнике, изданном в Вильне 1583 г., говорится о седми просфорах без всякого исключения или ограничения, но говорится другое: именно – пятая просфора назначается за князей и всех православных христиан и, «аще будет в монастыри», за игумена и всю братию; шестая – за умерших; наконец «прием 7-ю просфору, (священник) глаголет: помяни, Господи, ненавидящих и любящих нас, и давших нам милостыня, и заповедавших недостойным молитися о них: помяни, Господи, и мене недостойного»... В служебниках, изданных в Киеве 1620, 1629 и 1639 г. и во Львове 1637 г., полагается также семь просфор, но с новыми особенностями, именно после просфоры для агнца назначается первая просфора в честь Богородицы, вторая в честь святых, третья о всяком епископстве, о царе. о игумене и о всей братии, четвертая за всех живых, пятая за умерших, шестая только за самого священнослужителя. Наконец, в виде решительного правила о седмипросфории напечатано уже в Номоканоне, изд. при иноческом требнике во время патриарха Иоасафа в 1639г. Здесь (в 210-й статье) читаем: «на святой проскомидии Божественныя литургии семь просфор да имаши: первая за Господьский хлеб, вторая – пресвятыя Богородица, третия за святых, четвертая за патриарха, пятая за царя и за царицу и за чад их, а идеже будет к цареву величеству послати, то выимати по имяном всем по просфоре, шестую же за всех православных за живых человек, ихже хощеши поминати, а седмую за усопших, – едину прямо со другою особно, кождо чином своим, якоже в служебниках указано изображено имаши». Но это правило несогласно однакож с служебниками патриарших изданий, на которые само ссылается. Там положено поминать на пятой просфоре царя и всех православных христиан, а шестая назначена, где есть монастырь, за архимандрита или игумена с братиею; здесь – пятая приносится только за царя с его семейством, а шестая – за всех православных христиан живых; за архимандрита же или игумена, с братиею особой просфоры вовсе не полагается. Это правило о седмипросфории не заслуживает никакого уважения, как несомненно испорченное: потому что весь Номоканон, где оно помещено, изданный в Москве при патр. Иоасафе в 1639 году, буквально перепечатан с Киево-Печерского Номоканона, изданного в 1624 г., с которым и согласен во всех правилах, кроме только одного известного уже нам 210 о проскомидии. Зачем же мнимые старообрядцы следуют одним старым книгам, а не другим, и притом предпочитают менее старые и даже испорченные более старым? Зачем, по крайней мере, не принимают точно также и пятипросфория и шестипросфория, как принимают седмипросфорие, когда и то, и другое, и третье равно заповедуется в старопечатных книгах?

4. Мнение о хождении по-солонь. Мы видели, что вопрос об этом предмете в первый раз возник у нас еще во дни в. кн. Иоанна Васильевича III, по случаю освящения митрополитом Геронтием московского успенского собора (1478 г.), и касался собственно одного: как совершать крестные ходы вокруг церквей при освящении их, по солнцу ли или против солнца? Тогда в книгах церковных постановления об этом не нашли и, по внимательном рассмотрении дела, по единодушному согласию «всех священников, и книжников, и иноков, и мирян», предоставили митрополиту ходить с крестами при освящении церквей против солнца, как было в старину¹⁸³. В продолжение всего ХVI века вопрос не повторялся. Самый Стоглав вовсе не упомянул о хождении по-солонь. Но с началом XVII века оно уже упоминается в печатных Богослужебных книгах и заповедуется не при одном только, но при нескольких священнодействиях. В служебниках, изданных при патриархах: Иове (1602), Филарете (1623, 1627 и др.), Иоасафе (1635, 1637 и др.) и Иосифе (1647, 1651, 1652), также в требниках, напечатанных при Филарете (1623, 1625, 1633), Иоасафе (1636, 1639) и Иосифе (1647, 1651), в чине венчания читаем: «и абие приемлет их (брачущихся) священник за десныя руки, держащимся им, обращает их кругом посолонь трижды, предъидущим пред ними свещам горящим». В тех же требниках патр. Филарета, Иоасафа и Иосифа – в чине освящения церкви говорится: «и оставляют в церкви певцов..., и исходят вси из церкви, и идут со свещами вокруг на север (след. по-солонь), последует же причет и люди тем же образом, якоже со кресты». В уставе большом, изданном при патр. Иоасафе, полагается во 2-й день февраля, на Сретение Господне, исхождение вне монастыря с литиею также по солнцу: ибо заповедуется исходить из церкви на десно, и останавливаться с иконами сперва против северных врат церковных, потом позади алтаря, далее против южных врат церковных, наконец пред вратами западными.

Откуда вошло в наши московские первопечатные книги это правило о хождении по-солонь? Известно, что они печатались с рукописей славянских, которые были поверяемы только одни другими, а не чрез снесение с греческим текстом¹⁸⁴. Известно также, что во дни Иоанна Васильевича III, когда нарочито рассуждали об этом предмете, хотя предоставили митрополиту ходить при освящении церквей против солнца, по-старине, но устава не учинили, как не был он учинен и прежде в церковных книгах. Потому не удивительно, если в XVI веке, когда богослужебные книги подвергались у нас таким повреждениям от переписчиков, кто-либо из них и внес по произволу в некоторые чинопоследования замечание о хождении по-солонь, и подобные-то списки послужили потом основами для печатавшихся служб церковных. Во всяком случае то несомненно, что хождение по-солонь, упоминаемое в наших первопечатных книгах, есть нововведение в нашей Церкви, явившееся в XVI или даже в начале XVII века: потому что к концу XV столетия, как мы уже не раз говорили, в церковных книгах наших об этом ничего не было определено, и все наше духовенство, вместе с В. Князем и народом», единогласно присудили совершать крестные ходы вокруг церквей по-старине, против солнца, а не по солнцу.

С другой стороны не можем не заметить: а) что в старопечатном киевском требнике 1646 г. ни в чине венчания, ни в чине освящения и ни в каком-либо другом чине не говорится о хождении по-солонь¹⁸⁵, – напротив в чине на основание церкви читаем: «по пении же (священнослужитель) кадит вся ровы, или знаменаное место идеже основание быти имать, начен от первыя стены олтаревы, идый противо солнцу окрест, дóндеже приидет, отнюду же нача»¹⁸⁶: б) что ни в одном из служебников и требников, даже московского издания, не положено в чине крещения совершать ход вокруг купели по-солонь, как хотят того ныне раскольники: а во всех сказано только: «по сем обходит священник святую купель, среди церкви стоящую, трижды, последующу сему и восприемнику с новокрещенным», – след. раскольники поступают ныне самовольно¹⁸⁷; в) наконец, что в тех же самых, уважаемых раскольниками, старопечатных книгах положено некоторые другие ходы во время священнодействий совершать против солнца, а не по-солонь. Например, во время Литургии малый выход с Евангелием священник и диакон должны, по этим книгам, начинать с правой стороны престола, и, идя вокруг него (след. прямо против солнца), продолжать чрез северные двери алтаря и оканчивать, обратившись лицом к востоку и вошедши чрез царские двери (след. опять прямо против солнца) к престолу. Равным образом и великий выход со св. дарами должны начинать от жертвенника, продолжать чрез северные двери алтаря и оканчивать чрез царские, идя прямо против солнца к престолу для поставления на нем св. даров¹⁸⁸. Во время рукоположения кого-либо в сан священства положено рукополагаемого вводить чрез царские двери к престолу и потом, начав с южной стороны престола, троекратно обводить вокруг него, след. против солнца¹⁸⁹. Спрашиваем всякого размышляющего старообрядца: на каком же основании одни ходы, например, при священнодействии таинства брака или крещенья, должно непременно совершать посолонь, а другие, например, при священнодействии важнейшего из таинств – Евхаристии и таинства священства, можно и даже должно совершать против солнца? Не явная ли здесь несообразность?

5. Мнение, будто в Символе веры надобно читать о Сыне Божием, «его же царствию несть конца», и о Св. Духе: «и в Духа Святаго, Господа истиннаго и животворящаго». Мы уже замечали, что Стоглав (в гл. 9) решительно не одобрил последнего чтения (о первом он вовсе не упоминает), а повелел говорить что-нибудь одно: или Господа, или истинного. Несмотря, однакож, на такое постановление Стоглава, в большом катихизисе, изданном при патриархе Филарете Никитиче, в 1627 г., в требниках, изданном при том же патриархе и при патриархах Иоасафе и Иосифе, в книге так называемой Кирилловой, изданной в 1644 г., и во многих других богослужебных и учительных книгах, изданных тогда в Москве, символ веры читается уже со словами: «его же царствию несть конца», и даже: «и в Духа Святаго Господа истинного»¹⁹⁰ : явный знак, что Стоглава тогда не уважали в нашей Церкви, не руководствовались им, и след. не считали его каноническим соборным законоположением! Эти-то оба чтения, как находящиеся в старопечатных книгах, доселе удерживают раскольники, укоряя нас за то, что мы, вместо: «несть», говорим: «не будет конца», вместо: «Господа истинного и животворящаго», говорим только: «Господа животворящего». А между тем в тех же самых и других старопечатных книгах, столько уважаемых раскольниками, находятся и оба чтения, которые они отвергают. Например, в большом катихизисе на вопрос: для чего написано в Символе – «его же царствию несть конца», двукратно дается ответ, что это написано «нечестивых ради еретиков, глаголавших, еже Христос не во веки царствовати имать», и что мы «веруем паче Гавриилу чудному архангелу, к Девице чистей Марии благовествующу, иже глагола: и воцарится в дому иаковли во веки, и царствию его не будет конца». Вопрос об осьмом члене Символа веры предлагается так: «что убо нам вещает сие осьмое сложение: верую и в Духа Святаго Господа и животворящаго, иже от Отца исходящаго»...? И ответ начинается: «не токмо глаголю есть Дух Святый, и верую в онь, яко во свята, яко в Господа, яко в животворящаго»...¹⁹¹ В книге Кирилловой, в самом заглавии 1-й главы напечатано киноварью: «устав ко исповеданию и предание к познанию веры. яко же Христос паки приити имать судити живым и мертвым, его же царствию не будет конца». В главе 8-й, в обличение еретиков, отвергавших вечность царства Христова, замечается между прочим: «и во Евангелии глаголет: и воцарится в дому Ияковли во веки, и царству его не будет конца». В толковании молитвы: Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас, напечатано: «и святое изображение (Символ) веры нашея, християном рече: и в Духа Святого Господа и животворящаго»¹⁹². В малом катихизисе, изданном при патриархе Иосифе в 1649 г., читаем: «вопрос: который есть осмий артикул веры? Ответ: И в Духа Святаго Господа животворящаго, от Отца исходящаго». В Кормчей, изданной при патриархе Иосифе в 1650 г., гл. 48. напечатано о Латинах: «святому образу веры от Евангельских речей сложену сущу, и яве тако глаголющу о Святем Дусе: и в Духа Святаго Господа и животворящего, исходящего от Отца, тии же приложиша и от Сына, зле и блазнене». Не упоминаем уже о старых, церковно-славянских книгах, изданных в Киеве, Вильне, Остроге и других местах и вовсе чуждых тех изменений в Символе, какие допускаются старообрядцами¹⁹³.

6. Мнение о небритии брады и усов. Это второе мнение Стоглава, которое он хотел возвести на степень догмата, вошло в старопечатные книги при патриархах Иоасафе и Иосифе. В иоасафовском потребнике 1639 г. помещено соборное изложение патриарха Филарета Никитича, решительно осуждающее брадобритие Латинян (л. 443 об.). В состав Кормчей, изданной при патр. Иосифе в 1650 г., вошло известное нам сочинение Никиты Стифата об опресноках, заключающееся, как и в некоторых рукописных славянских Кормчих ХVI века, статьею против брадобрития¹⁹⁴. Но надобно сказать, что учение этих двух старопечатных книг о брадобритии не совсем согласно с учением других книг, напечатанных у нас тогда же. Например, в книге так называемой Кирилловой греческий философ Панагиот укоряет Латынян собственно за то, почему их папы и вообще церковницы стригут брады (л. 235). а отнюдь не за то, что стригут или бреют себе брады и миряне, – между тем, как в означенных двух книгах брадобритие запрещается решительно всем христианам, называется мерзостно пред Богом и признается великою ересию». Равным образом в книге о вере говорится: «к сему же и сие безумие западных мнимых духовных воспомяну о голении усов и брад» (л. 257), а не поставляется это в вину всем вообще христианам. И такой взгляд на дело, по крайней мере, согласен с тем, какой издавна имели Греки. Еще в XI веке константинопольский патриарх Михаил Керулларий, излагая разные нововведения Латинян, поставлял на вид, что епископы их бреют себе бороды¹⁹⁵; потом к концу XII столетия Греки, при исчислении отступлений римской церкви, в послании к папе Иннокентию III, также не забыли упомянуть, что римские епископы бреют себе бороды¹⁹⁶. А для мирян брадобритие и стрижение волос издревле позволено было у Греков по закону воинскому: следовательно этого они не могли ставить в укор и мирянам церкви западной.

7. Мнение о сугубой аллилуии. Мнение о сугубой аллилуии, как известно, по происхождению своему есть одно из древнейших раскольнических мнений и принадлежит к числу тех, которые с такими настояниями и угрозами старался утвердить составитель Стоглава; но по внесению в старопечатные книги мнение это есть одно из позднейших. Не только в следованной Псалтыри 1577 г., напечатанной в Москве при царе Иоанне Васильевиче IV, не только в следованной Псалтыри 1603 г., напечатанной там же при патр. Иове, но и во всех служебниках (которые справедливо можно назвать вместе требниками, хотя неполными; потому что они содержат в себе многие чины и на разные требы), – во всех служебниках, изданных при патриархах Иове, Филарете, и Иоасафе, во всех потребниках, следованных Псалтырях и уставах, изданных при тех же патриархах, не встречается ни разу наставленья: аллилуия дважды, и ни разу не напечатано: аллилуия, аллилуия, слава Тебе, Боже, а везде: аллилуия трижды; или: аллилуия, аллилуия, аллилуия; или просто: аллилуия¹⁹⁷. Даже в следованной Псалтыри, изданной при патриархе Иосифе в 1646 г., ни однажды не напечатано: аллилуия дважды, или: аллилуия, аллилуия, слава Тебе, Боже, а заповедуется трегубая аллилуия¹⁹⁸. И это – не в тех только местах, где аллилуия читается или поется без прибавления: слава Тебе Боже, но и в тех, где она употребляется с прибавлением, и где в служебниках и часословах, изданных при патр. Иосифе (1648–1652), действительно, начали печатать: аллилуия, аллилуия, слава Тебе, Боже. Возьмем для примера чинопоследование об усопших. По служебникам и требникам патриархов Иова, Филарета и Иоасафа, также по следованной Псалтыри и требнику (1647 г.) самого патр. Иосифа положено в этом чине после псалма: «живый в помощи»... читать: аллилуия трижды, и потом после «непорочных» петь: аллилуия трижды¹⁹⁹: а в служебниках патр. Иосифа напечатано в первом случае: аллилуия, аллилуия, слава Тебе, Боже, дважды, а в последнем, т.е. после «непорочных»: аллилуия, аллилуия, слава Тебе, Боже, трижды²⁰⁰. Итак, вот когда, – уже во дни патриарха Иосифа, и притом к концу его жизни (1648–1652), следовательно спустя почти столетие после стоглавого Собора, сугубая аллилуия вошла в печатные московские книги и заняла место там, где в прежних печатных книгах стояла трегубая аллилуия! Зачем же мнимые ревнители старины предпочитают менее старые книги более старым? Или, если не предпочитают: ужели не видят, что последние противоречат первым касательно аллилуии, внушая трегубить ее в тех самых случаях, когда первые велят ее сугубить? Очевидно, что если бы раскольники стали отправлять службы собственно по книгам, какие напечатаны при наших патриархах до Иосифа: в таком случае в службах раскольнических вовсе не слышалось бы сугубой аллилуии. Не можем, наконец, не заметить, что не только в книгах, изданных при первых наших четырех патриархах, но и в тех, какие напечатаны при патр. Иосифе, весьма часто заповедуется: аллилуия трижды, или напечатано: аллилуия, аллилуия, аллилуия, хотя без прибавления: слава Тебе, Боже²⁰¹. Ужели ж раскольники полагают, будто здесь им предписывается только двоить, а не троить, – сугубить, а не трегубить аллилуию?

8. Мнение о достоинстве и подлинности Стоглава. Неоспоримо, что книга Стоглав со времени своего безвестного происхождения долго оставалась малоизвестною и вовсе не имела силы закона в нашей Церкви, как показывает самая история наших первопечатных церковных книг. Стоглав, например, повелевает, чтобы священник и диакон пред началом литургии читали входные молитвы на паперти пред дверьми церковными, потом уже вступали в церковь, и перечисляет самые молитвы (гл. 9). А во всех наших первопечатных служебниках, даже Иосифовских, положено читать входные молитвы в церкви пред царскими дверьми, и хотя в числе этих молитв находятся и указанные Стоглавом, но находятся и многие другие, не указанные. Стоглав решительно заповедует при крещении детей «не обливать их водою, но погружати в три погружения» (гл. 17). А в первом нашем печатном служебнике, изданном при п. Иове 1602 г., и во втором – 1616 г. повелено больных детей крестить чрез обливание, поставив их в купель по выю. Стоглав определяет читать в Символе веры что-нибудь одно о Св. Духе: или Господа, или истиннаго, и запретил читать: Господа истиннаго. А в книгах, изданных при патр. Филарете и его двух преемниках, везде в Символе напечатаны эти запрещенные слова. Стоглав с особенным усилием старается утвердить, чтобы в церквах употреблялась только сугубая аллилуия с прибавлением: слава Тебе Боже (гл. 42). А во всех служебниках, требниках, псалтырях и уставах, напечатанных при первых наших патриархах до Иосифа, нет и следов этой аллилуии. С такою же силою Стоглав изложил постановление свое о двуперстии для крестного знамения (гл. 31). А между тем прежде в печатных книгах у нас явилось учение о троеперстии, и мысль о двоеперстии хотя внесена потом при патр. Филарете в большой катихизис, но как-то еще несмело и нерешительно; когда даже, во дни патр. Иосифа, ее начали проповедывать в книгах решительно, то ни разу не указывали для подтверждения ее на постановление Стоглава. Должно, однакож, с другой стороны, допустить, что чем более проходило времени от появления книги Стоглав, тем более и более забывали об ее безвестном происхождении, и тем незаметнее привыкали к мысли, при существовавшей тогда малообразованности и доверчивости, что книга эта действительно принадлежит стоглавому Собору, как его каноническое уложение. В первый раз упоминается о Стоглаве в соборном изложении патр. Филарета, бывшем в 1620г. и напечатанном при иоасафовском требнике 1639 г., и упоминается следующим образом: «и Макария митрополита в Стоглавнике о том же свидетельство, еже не обливати» (гл. 5). Потом в том же потребнике помещена (43) глава: «из Стоглавника Царя Ивана Васильевича с собором Макария митрополита о тафьях безбожного Моамеда». В книге Кирилловой (л. 3 об.) Стоглав поставлен в числе книг, которым «подобает чести православным христианом». Наконец в служебниках и требниках, напечатанных при патр. Иосифе в 1651 и 1652 годах, Стоглав со всею уже ясностью называется соборным уложением, усвояется именно собору 1551 года, бывшем в Москве при царе Иоанне Васильевиче IV и при митрополите Макарии, и принимается даже за руководство для разных церковных исправлений²⁰². С этого времени мысль о подлинности Стоглава, как соборного уложения, сделалась общепринятою и, без всякой новой поверки, перешла к последующим поколениям.

Не упоминаем здесь о некоторых других мнениях, менее важных, которые также впоследствии начали раскольники основывать на старопечатных книгах. Не упоминаем и об одном из весьма уважаемых раскольниками мнении, именно касательно осьмиконечного и четвероконечного креста, будто один только первый есть истинный крест Господень, достойный нашего почитания, и потому им только одним должно печатать просфоры, а последний – не есть крест Господень, но крыж латинский, и потому не должен быть ни чтим православными, ни употребляем для печатания просфор: такого учения решительно нет в старопечатных книгах. Напротив, в соборном изложении патриарха Филарета Никитича, напечатанном в 1639 г., где с особенною подробностию исчисляются заблуждения Латинян, отнюдь не ставится им в вину, что они чтят крест четвероконечный, и даже этот самый крест, этот крыж латинский, называется крестом честным, Господним²⁰³. Судя также по некоторым изображениям креста, встречающимся в старопечатных книгах, можно заключить, что тогда равно чтили и употребляли кресты – и четвероконечный²⁰⁴, и шестиконечный²⁰⁵, и осьмиконечный²⁰⁶.

II. Обратимся теперь к самим старопечатным книгам, которые как бы освятили собою и окончательно утвердили все главные раскольнические мнения, а потому и соделались коренною основою русского раскола. И чтобы составить справедливое понятие о достоинстве этих книг, равно как о внесении в них раскольнических мнений, разрешим следующие вопросы.

1) Кем и как совершалось издание старопечатных, церковно-богослужебных и учительных книг, уважаемых нашими старообрядцами? Церковно-славянские старопечатные книги в этом отношении можно разделить на три класса: к первому классу относятся книги, изданные вне России – в Кракове, Венеции, Черногории, Угровлахии, Сербии, на которые ссылаются раскольники весьма редко или почти не ссылаются²⁰⁷; ко второму – книги, изданные в пределах нашей юго-западной митрополии – в Вильне, Остроге, Львове, Киеве и проч., на которые ссылаются раскольники довольно часто и вообще смотрят с гораздо большим уважением²⁰⁸: наконец к третьему – книги собственно московского издания, явившиеся особенно при первых наших пяти патриархах, которые почти исключительно и употребляются раскольниками и признаются за совершенно верные, святые, богодухновенные, не требующие никакого исправления²⁰⁹.

Что касается до книг первого рода – самых старых книг, напечатанных церковно-славянскими кирилловскими буквами: то печатание их, как показывают послесловия, было делом только частных лиц, которые, естественно, поступали при этом каждый по своему личному усмотрению и средствам, и, может быть, печатали первые, попадавшиеся им списки. Так, в Кракове напечатаны в 1491 г. шестоднев, часослов, следованная псалтырь, октоих, триоди постная и цветная некоим «мещанином краковским Шванпольтом Феоль (Феолем) из Немець, немецкого роду Франк – при державе великого короля польского Казимира»²¹⁰. В Венеции изданы в 1493 г. часослов неким магистром Андреем Торесанским; потом в 1519 г. служебник и в 1520 г. псалтырь и часослов иеромонахом Пахомием, повелением и иждивением воеводы Божидара Вуковича, выселившегося из своего отечества – Македонии в Италию; еще после, по повелению того же Божидара, напечатаны: в 1537 г. октоих – иеромонахами Феодосием и Геннадием, в 1538 г. соборник – иеродиаконом Моисеем, в 1546 г. следованная псалтырь – сыном Божидара, называвшимся Винценцо, в 1554 г. служебник – иеромон. Пахомием²¹¹. В Черногории изданы осмогласник (1494 г.) и псалтырь следованная (1495) иеромонахом Макарием, по повелению черногорского воеводы Георгия Черноевича, при зетском митрополите Кур-Вавиле²¹². В Угровлахии напечатано Евангелие (1512 г.) тем же иеромонахом Макарием, по повелению господаря угровлахийского Иоанна Бессараба. В Белграде Сербском также Евангелие (1552) иером. Мардарием, накладом княжат Радима Дмитровича и Траяна Гундуловича²¹³. И ни откуда не видно, чтобы, при печатании этих книг, они были предварительно или сверяемы с греческими подлинниками, или сличаемы с древними славянскими списками, или рассмотрены и одобрены высшею церковною властью.

Книги, напечатанные в пределах нашей юго-западной митрополии, надобно подразделить на частнейшие отделы. Одни из них печатались так же, как и в означенных типографиях заграничных, частными лицами, без всякого участия церковной власти, и неизвестно – были ли или не были предварительно исправляемы по греческим или древле-славянским спискам. Таковы изданные в Вильне: псалтыри 1586 и 1592 г. и Евангелие 1600 г. – «промыслом, проторы, труды и тщанием скарбнаго пана Лукаша Ивановича Мамонича и брата его Козмы бурмистра виленскаго»; Евангелие 1574г. и псалтырь 1576 г. – Петром Тимофеевым Мстиславцевым «умышлением и промышлением пана скарбнаго Ивана Семеновича Зарецкаго и брата его пана Зенова»; октоих 1582 г. – трудами некоего Василия Михайловича Гарабурды: служебник 1617 г. – «коштом и накладом канцлера литовскаго Льва Сапеги»²¹⁴. Таковы же напечатанные: в Заблудове – Евангелие учительное 1568 г. – Иоанном Феодоровым и Петром Тимофеевым по приказанию и на иждивении гетмана литовского Григория Ал. Ходкевича; во Львове – Апостол 1573 г. – Иоанном Феодоровым на иждивении детей Ходкевича; в Остроге – псалтырь и новый Завет 1580 г. и Маргарит 1596 г. «коштом, промышлением и всем накладом князя Острожскаго Константина»; в Киеве – Апостол 1630 г. «коштом и накладом пана Богдана Стеткевича»²¹⁵. Другие книги печатались, хотя также частными лицами, по крайней мере, с благословения и след. с ведома церковной власти. Например, в Вильне напечатаны – служебник 1583 г., за благословением митрополита киевского Онисифора, и Апостол 1591г., за благословением константинопольского патриарха Иеремии и киевского митрополита Михаила Рагозы; во Львове – Апостол 1639 г., за благословением святейших патриархов и митрополита киевского Петра Могилы; в Киеве – псалтырь 1624 г. за благословением киево-печерского архимандрита Елисея Плетенецкого и др.²¹⁶. Третьи книги были переводимы вновь с греческого и издаваемы, хотя также частными лицами, но при некотором участии церковной власти. Так переведены и напечатаны – в Стрятине требник 1606 г. некоим Феодором К..., по благословению Львовского епископа Гедеона Болобана; во Львове – св. Иоанна Златоустого о священстве 1614 г., по благословению львовского епископа Иеремии Тисаровского; в Евю (близ Вильны) – св. Каллиста Евангелие учительное 1616 г. трудами иноков виленского Святодуховского монастыря; в самой Вильне – св. Макария египетского беседы 1627 г. старанием иноков того же монастыря; в Киеве – св. Иоанна Златоустого беседы на послания св. ап. Павла 1623 г., беседы на Деяния св. Апостолов 1624 г., св. Андрея кесарийского толкование на Апокалипсис 1625 г., – трудами иноков Киевопечерской лавры – Памвы Берынды, Лаврентия Зизания и других, за благословением архимандритов лавры Елисея Плетенецкого и Захарии Копыстенского²¹⁷. Наконец, еще некоторые книги, изданные в юго-западной нашей митрополии, печатались не иначе, как после исправления их с греческого подлинника, или сличения не только с греческими, но и славянскими списками, иногда даже с печатными изданиями, и большею частию по благословению церковной власти. Довольно указать на полную Библию острожского издания 1581 г., на служебник стрятинского издания 1604 г., по благословению львовского епископа Гедеона Болобана, на октоихи 1630 и 1639, триодь цветную 1642 г. и анфологион 1643 г. – львовского издания, по благословению то константинопольского патриарха, то киевского митрополита; на служебники 1629 и 1639 г., триодь цветную 1631 г. и требник 1646 г. – киевского издания, по благословению или даже трудами митрополита Петра Могилы²¹⁸.

Почти на такие же частные отделы, какие заметили мы между книгами, изданными в юго-западных наших типографиях, можно разделить и книги московского издания. Самые первые из них, напечатанные еще при московских митрополитах Макарии, Афанасии и Кирилле, изданы были частными лицами только по приказанию царя Иоанна Васильевича IV, именно: Апостол 1564 г. и часослов 1565 г. – диаконом Гоступским Иваном Федоровым и Петром Тимофеевым Мстиславцевым; псалтырь 1568 г. – Никифором Тарасиевым и Тимофеем Невежею, псалтырь 1577 г. – в Слободе – Андроником Тимофеевым Невежею. И ни откуда не видно, чтобы книги эти до напечатания были исправлены по каким-либо спискам греческим или славянским, или печатались по благословению и под надзором самих митрополитов²¹⁹.

При первых наших патриархах, Иове и Гермогене, книги печатались иногда также без благословения первосвятителей частными лицами, каков, например, устав 1610 г., изданный чернецом Логином, крылошанином Троицкого Сергиева монастыря²²⁰. Но гораздо чаще печатались, по крайней мере, с благословения и с ведома первосвятителей, хотя и частными лицами: так с благословения Иова изданы – Апостол 1596 г., минея общая 1600 г., служебник 1602 г., псалтырь 1603 г. – Андроником Тимофеевым Невежею, триодь цветная 1604 г. Иваном Андрониковым Невежиным, Евангелие 1606 г. Онисимом Михайловым Радищевским и др.²²¹ О некоторых только книгах, напечатанных в то время, известно, что они были свидетельствованы при печатании нашими иерархами, или, по крайней мере, кем-либо по их избранию, именно: о цветной триоди 1591 года, свидетельствованной при патриархе Иове²²², о минее общей, свидетельствованной тогда же²²³, и о минее служебной за первые три месяца с половиною, свидетельствованной патриархом Гермогеном²²⁴. Но в чем состояло это свидетельствование, – в снесении ли печатаемых книг с греческим текстом, или только со славянскими древними списками, или даже в одном наблюдении за согласием печатного текста с избранным рукописным подлинником, неизвестно²²⁵.

По смерти п. Гермогена, в период между-патриаршества, у нас решились было заняться исправлением печатных книг не только по славянским спискам, но и по греческим. И это дело, грамотою царя Михаила Феодоровича от 8 ноября 1617 г., поручено было известному архимандриту Троицко-Сергиева монастыря Дионисию, вместе со старцами его обители – Арсением Глухим, знавшим хорошо и греческий язык, Антонием Крыловым, черным диаконом Закхеем, священником села Клементьева – Иваном Наседкою и другими. Прежде всего на них возложено было исправить служебник или требник, который хотели тогда вновь напечатать. Для сличения исправители имели у себя, кроме прежде изданного московского служебника, до двенадцати славянских списков, харатейных и бумажных, и пять греческих. Полтора года с величайшим усердием занимались они сличением этих списков и нашли в позднейших, особенно в печатном, множество погрешностей – прибавлений и искажений. Между прибавлениями, которые они полагали исключить, находилось известное слово и огнем, в молитве на освящение воды в день Богоявления: «сам и ныне, Владыко человеколюбче Царю, освяти воду сию Духом Твоим Святым и огнем». Слова этого не оказалось ни во всех греческих списках, ни в древних славянских, а стояло оно только в печатном да в двух рукописных славянских, менее древних, и притом так, что в одном приписано было на поле, в другом над строкою. В числе искажений, которые находили нужным исправить, наиболее важные состояли в том, что многие молитвы, обращенные к лицу или одного Бога Отца, или одного Бога Сына, оканчивались общими возгласами к пресв. Троице: «Тебе славу возсылаем, Отцу и Сыну и Св. Духу»..., очевидно, сливавшими Божеские ипостаси. Вместе с тем исправители занялись пересмотром и других Богослужебных книг и нашли множество погрешностей в октоихе, цветной триоди, в минеях общей и месячной, в канонике и псалтыри. Но едва только архимандрит Дионисий с исправленным служебником явился в Москву, чтобы представить его тогдашнему местоблюстителю патриаршего престола, митрополиту Сарскому и Подонскому Иову, – как тайная зависть и невежество успели огласить справщиков еретиками. Митрополит Иона, с некоторыми духовными властями, бывшими в Москве, преимущественно по навету самых грубых и невежественных обвинителей – уставщика Сергиева монастыря Филарета, ризничого диакона Маркелла и головщика Лонгина, осудили (18 июля 1618 г.) архимандрита Дионисия за то, что он «имя Св. Троицы велел в книгах марать (т.е. велел исправить возгласы), и Духа Святаго не исповедует, яко огнь есть». Несмотря на все справедливые и разумные оправдания преп. Дионисия и его товарищей, их подвергли истязаниям и поруганиям, особенно первого, заключили в оковы и почти всех разослали в заключение по монастырям. Целый год продолжались страдания осужденных, пока прибывший в Москву патриарх иерусалимский Феофан не убедил новопоставленного им московского патриарха Филарета рассмотреть дело страдальцев соборне и они не были признаны невинными. Патриарх Филарет не прежде, однакож, решился исключить из требника слово: «и огнем», как уже получив (в 1625 г.) от всех греческих патриархов удостоверение, что этого слова нет в древних греческих подлинниках²²⁶.

Таким образом попытка исправления наших Богослужебных книг по древним славянским и вместе греческим спискам не удалась. Но многочисленные погрешности прежде напечатанных книг, указанные преп. Дионисием и его сотрудниками, и волнения, произведенные их исправлением, научили п. Филарета быть крайне внимательным в оном деле на будущее время. По его совету и благословению, повелением великого Государя Михаила Феодоровича, несколько раз издана была «со всяким благим тщанием и люботрудными подвиги книга Служебник к согласию разстоящихся переводов»²²⁷, хотя неизвестно, в чем именно состояли это тщание и подвиги. По его совету и благословению, повелением того же Государя, собраны были из разных городов России «харатейные книги добрых переводов»²²⁸ и по ним исправлена была книга Требник²²⁹, изданная также несколько раз, хотя неизвестно, кем и как была исправлена. Многие книги были свидетельствуемы лично Патриархом при печатании, хотя это свидетельствование ограничивалось, кажется, одним наблюдением за верностью печатного текста с избранным списком²³⁰, и предохраняло книги только от новых каких-либо искажений со стороны типографщиков. Так изданы были свидетельствованные Патриархом минеи месячные (начиная с декабря), шестоднев, октоих, Евангелия – напрестольное и учительное, устав церковный²³¹. Только некоторые книги он благословлял печатать без его личного свидетельствования, как издана, наприм., постная триодь в 1621 г. священником Никоном²³², и еще некоторые доверял рассматривать и исправлять другим лицам, как доверил, наприм. рассмотреть большой катихизис Зизаниев Богоявленскому игумену Илии и справщику Григорию Онисимову.

При патр. Иоасафе I продолжалось печатание книг уже с меньшим вниманием. Он только благословлял издавать книги, но ни откуда не видно, чтобы какие-либо из них сам лично свидетельствовал, подобно предшественнику своему Филарету. Так, с благословения патр. Иоасафа, напечатаны Евангелие, шестоднев, триоди постная и цветная, служебник, требник, Апостол («снисканием и труды Василия Бурцова»), минея общая, и другие²³³. Некоторые (наприм. служебник 1635, 1637 г., требник 1634, 1636 г.) позволял он только перепечатывать в том виде, как они были изданы при патр. Филарете; другие (октоих 1639 г., устав 1641 г., особенно требник 1639 г.) повелевал предварительно исправлять, отчего в них произошла великая разность с прежде напечатанными, хотя, как уверяют справщики в послесловии требника, они пользовались при издании его теми же харатейными книгами добрых древних переводов, собранными из разных городов России, какими пользовались издатели требника и при Филарете²³⁴.

Наконец во дни патриарха Иосифа, пастыря весьма ревностного, но престарелого и слабого, издание книг подверглось еще большему произволу справщиков, на которых он совершенно полагался. Это были нарочито избранные лица из белого духовенства, частию московского, частию других городов, именно: Стефан Вонифатьев – протопоп придворный и духовник царский, Иоанн Неронов – ключарь успенского собора, потом протопоп казанского собора в Москве, Феодор – диакон благовещенского Московского собора, и из иногородних: Аввакум – протопоп Юрьевца повольского, Лазарь – священник Романовский, Никита (прозванный пустосвят) – священник суздальский, Логгин – протопоп муромский, Даниил – протопоп костромской и некоторые другие. Пользуясь совершенной доверенностью патриарха и уважением при дворе и в народе, ограждаемые сильным покровительством боярина дворецкого, князя Львова, начальника типографии и единомысленника своего, эти справщики²³⁵ позволили себе слишком много при исполнении возложенного на них дела. Они исправляли все издаваемые ими книги, но исправляли как хотели, не по греческим спискам, а только по славянским печатным и рукописным²³⁶, делали в книгах бесчисленные изменения в словах, оборотах речи, прибавки, убавки и т.п. Оттого напечатанные при патр. Иосифе книги, по сознанию самих старообрядцев, отличаются от прежде изданных величайшими разностями²³⁷, и в одном сходны с иовлевскими изданиями, в другом с филаретовскими, в третьем с иоасафовскими, в четвертом разногласят со всеми. Но главное зло, какое совершили упомянутые справщики, состояло в том, что они, принадлежа сами к числу последователей Стоглава, решились наконец внести в церковные книги и, как мы видели, действительно внесли учение о сугубой аллилуии и о двуперстном перстосложении – два самые главные догмата русского раскола.

Из сделанного нами очерка печатания церковно-богослужебных и учительных славянских книг до патриарха Никона можем вывести следующие два заключения, неблагоприятные для наших раскольников. Первое: никак нельзя приписывать этим старопечатным книгам, и в частности московским, потому только, что они старопечатные, одинакового достоинства. Книги, изданные частными лицами, на основании какого-либо одного списка, без всякого снесения со списками греческими и древними славянскими и даже без благословения церковной власти, конечно, ниже в глазах православного таковых же книг, но изданных, по крайнее мере, с благословения и ведома церковной власти. Книги второго рода ниже тех, которые изданы не только с благословения, но и при засвидетельствовании церковной власти, хотя и на основании какого-либо одного списка. Книги третьего рода ниже тех, которые изданы не только с ведома и под надзором церковной власти, но еще по сличении со многими древними славянскими списками. А эти последние книги, без сомнения, ниже изданных церковного властью, по сличении не только с древними славянскими, но и греческими списками. Притом достоинство разных изданий весьма много могло зависеть от самих лиц, которые занимались этим делом и, без сомнения, были между собою различны и по уму, и по степени образования и по другим свойствам. Второе: никак нельзя приписывать старопечатным книгам, в особенности московским, изданным до патр. Никона, такой исправности и непогрешимости, что будто бы впоследствии они вовсе не требовали исправления. Наибольшая часть этих книг, московские даже все, изданы были на основании только славянских списков, то одного, то двух, то нескольких, а славянские списки богослужебных книг, по непререкаемым свидетельствам XVI и XVII века²³⁸ и по уцелевшим доныне многочисленным памятникам²³⁹, были весьма различны между собою и часто крайне неисправны. След. с каким бы усердием и тщанием ни старались издатели этих книг исправить их по одним славянским спискам, полного успеха они достигнуть не могли: надлежало предварительно поверить самые списки славянские по древним греческим. Если же, с другой стороны, некоторые книги, напечатанные в Киеве, Остроге, Львове, и были исправлены по греческим спискам: надобно помнить, что исправлением занимались только или частные лица, всегда несвободные от заблуждений, или иерархи, которых власть не простиралась на всю отечественную Церковь. Вполне благонадежное и обязательное для всей Церкви исправление богослужебных наших книг по греческим спискам могло быть одно то, которое было бы или совершено или, по крайней мере, засвидетельствовано собором православных иерархов... Но чтобы высказанные нами заключения о достоинстве старопечатных книг, уважаемых раскольниками, не показались кому-либо несправедливыми, решим другой вопрос:

2) Как смотрели на эти книги сами издатели их и вообще современники их издания? Сами издатели старопечатных славянских книг отнюдь не приписывали им совершенной исправности и непогрешимости, напротив, обыкновенно просили извинения в своих погрешностях и снисходительного исправления их. В доказательство этого можно было бы представить бесчисленное множество свидетельств; но довольно ограничиться некоторыми. Начнем с славянских книг древнейших, напечатанных в типографиях заграничных. Так, в послесловии к псалтыри следованной, напечатанной в Цетинье (в Черногории) священноиноком Макарием, 1495 года, говорится: «темже старцем яко отцем, ???сьвьзрастниим яко братиям, юношам яко чедом, чтущим, или поющим, или преписующим, молюсе и коленом касаюсе, аще не рукою, не езыком, любве ради Христове исправляти и нас усердно трудившихсе о сем благословляти». В предисловии к октоиху, изданному в Венеции 1537 г., читаем: «молю же всех, отце и братию, чтущее, или поюще, или преписующе: аще что будет погрешено в книгах сиих, исправляйте любве ради Христове и мене грешного Божидара, трудившасе о сем, усердно благословите». В послесловии к соборнику, изданному там же в 1538 г., читаем: «молю вы, отци и братиа, и коленом касаюсе, аще не рукою, не езыком, аще будет що погрешено, поюще, любве ради Христове исправляйте и нас усердно трудившихсе о сем благословите, а не кленете». То же повторяется в послесловиях к следованной псалтыри 1546 г., служебника 1554 г. и других книг венецианского издания²⁴⁰.

Перейдем к книгам, напечатанным в пределах южной нашей митрополии. В послесловии к Апостолу 1573 г. львовского издания говорится: «нам же непотребным, начинания дерзнутым, прощение и грехом простыню да просят, да и сами того же благословения и простыни грехом сподобитеся: и аще что погрешено будет, Бога ради исправляйте, благословите, а не кленете; понеже не писа Дух святый, ни ангел, но рука грешна и брена, якоже и прочии ненаказаннии». В послесловии к анфологиону 1643 г. львовского же издания, о котором сами издатели заметили: «напечатана бысть, третицею уже, всеконечне изследованна, распространенна и исправленна, с еллинскими истинными изводы, сия богодухновенная и святыми отци преданна книга», читаем: «молим со умилением, аще кая неблагоискусна словеса и неблагостройна или поползновенна некая согрешения в книзе сей обрящутся, не посуждати, ни поносити, люботруждешимся, слабостию скудоумия, грех ради тех обдержимых бываемо. Понеже бо, превышши всех, самыя токмо источныя премудрости Божия, пресущественныя, совершенство сие без преткновения быти; человеческого же брения тине, не мощно сущей, невозможно есть». В послесловии к октоиху 1582 г. виленского издания: «молю вы, братие, именем Господа нашего Ис. Христа: аще кому прилучится прочитати или преписовати сию душеполезную книгу, аще будет в некоем погрешено, моего ради небрежения или малоуметелства ума моего, милостиви и незазорливи ми бывайте, молюся вам, чтите, а не кляните; понеже не писа Дух Святый, а ни ангел, но рука грешна и брена». В послесловии к следованной псалтыри 1598 г. острожского издания: «тем же прилежно молю всякого христолюбца, прочитающего книгу сию, отпущения многим моим грехом просити..., аще ли в чем где погрешено обрящется (понеже не ангел писа, но рука брена и грешна), вы же христолюбцы, духом кротости исправляйте, не злоречите, молю». В послесловии к служебнику 1604 г. стрятинского издания: «тем же, аще в чем погрешил есть исправитель священныя сея книги, или и типограф не преблюде коего места, молимся, прощению сподобляйте, братие: обыче бо нечто сицево бывати в таковех, паче же в начале, неуразсмотрившим се, якоже подобает». В послесловии к Евангелию учительному 1606 г., изданному в Крилосе (под Галичем): «молим всех, четущих или приписующих книгу сию: аще что обрящете в ней безместно и неблагоугодно, вы, таковая духом кротости исправляюще, нас труждавшихся в типарском сем художестве, простете, благословете, а не кленете».

Обратимся, наконец, к книгам, напечатанным в Москве. Вот что, например, сказано в послесловиях: а) к триоди постной 1589 г., изданной при п. Иове: «аще что кому в ней помнится непотребно, и вы Бога ради сами исправляйте с советом освященного собора, елико вас свыше наставит святый Параклит: а нас Бога ради благословите, а не клените. Понеже трудолюбствова человек грешен, и писа рука брена, якоже и прочии ненаказаннии»; б) к Евангелию 1606 г., изданному при п. Гермогене: «всем повсюду... раболепно поклонение до лица земного умиленно сотворяю, от усердия души прилежно молю: яко, хотяще святую сию книгу прочитати или преписывати, аще приключися некое погрешение, милостиви нам будите и не зазориви ума нашего немощи и недоумению; сами же, сподобльшеся от Богатодавца болших дарований духовных, исправляйте»; в) к минеи месячной за генварь, изданной при п. Филарете в 1622 году (также и за февраль): «отцы и братия, яко хотяще святую сию книгу глаголати или преписывати, любезно молим вас, милостиви нам будите и незазорливи ума нашего грубости и неразумию, аще за немощь прегрешений наших и недоумением укратися, или приложися, или отменися, сами исправляйте, благоволением и действом пресвятаго Духа»; г) к требнику 1639 г., изданному при п. Иоасафе: «молим вы, о Христоименитии всякого чина, отец и братию, егда поюще и славяще по сим книгам Христа Бога нашего, и пречистую его Матерь, и всех святых, аще что узрите в них нашим забвением или неведением просто что и неисправлено, или погрешенно от неразумия, то простите нас грешных, трудившихся о сих, а не клените, ниже уничижите; зане забвение и неразумие над всеми хвалится»; д) в книге Кирилловой 1644 г., изданной при п. Иосифе: «о богособранная чета православия, молим вы трудившиися книги сея, аще вникнув обрящете в ней за недоумение грубости ума нашего погрешеное, благословите, а не клените, яко забвение и неразумие надо всеми нами хвалится, о сем бо прощения просим; е) к поучениям св. Ефрема Сирина и Аввы Дорофея 1652 г., изданным по благословению того же патриарха: «тем же вси православных собори, елико освященных, и елико от инок, и елико от мирских, за скудость грубости ума нашего трудившихся в деле сем, не непонуждает ны совесть наша, о богособранная чета православия, милости и прощения с молением и приклонением колен неведения нашего просити, паче же и скверная лица своя к ногам преподобия вашего прекланяти, да не несподобите нас худых, во еже непреклонительным вам к нашему молению прощение подати, аще вникнув в сия книги обрящите что неисправно, или погрешено, но благ в совесть разум приимше, исправите, а не клените, человеческим бо и вы подлежите подобострастием».

Но мало того, что сами издатели старопечатных книг, по скромности ли, или по чему другому, называли свои издания нечуждыми погрешностей; были примеры, когда и другие лица современные признавали эти издания неисправными. Так, в 1630 г. братство Львовское, по благословению константинопольского патриарха, в первый раз напечатало октоих. В предисловии к нему издатели говорят, что когда мы решились напечатать эту книгу, то «обретохом ю в разнствии велицем: зане, нерадением паче же неискуством многим в нас писцев, от антиграфов греческих и самого разума далече отстоящу, во многих же тропарех и речениах несогласующуся». А потому рассудили предварительно ее исправить. При исправлении за основание приняты были печатные экземпляры октоиха московского издания 1594 г. и дерманского 1604 г., и рукописные списки: древне-славянский, присланный из нямецкого Молдавского монастыря от господаря Мирона Бернавского, и греческий, присланный от константинопольского патриарха Кирилла Лукаря²⁴¹. И что же? Через девять лет (в 1639 г.), когда братия того же Львовского братства решились вновь напечатать октоих, они напечатали его в исправленном виде и прежнее издание назвали неисправным: «да испытает кождо и испытно увесть, говорили новые издатели, яко нужда велия сего церкви бысть, порок от многих носящи, о неисправлению прежднего издания. Сего ради, зелным тщанием, пресловутых ктиторов, во богоспасаемом граде Лвове, опасно с еллинскими зводы (времены сими) разсужденна и исправленна, по чину церковном, вторицею изданна суть». Другой случай: киевский митрополит Петр Могила в предисловии к изданному им служебнику 1639 г. ясно осуждает книги, печатанные тогда частными людьми во львовских типографиях, как книги исполненные погрешностями, и свидетельствует, что он потому запретил своим духовным чадам пользоваться служебниками львовского издания²⁴². Третий случай; тот же митрополит Петр Могила в предисловии своего требника 1646 г., отвечая противникам православной Церкви, которые указывали на несогласие и погрешности наших требников, изданных во Львове, Стрятине, Остроге и Вильне, хотя говорит, что эти погрешности не важны, потому что они касаются не существа таинств, а только обрядности, однакож отнюдь не отрицает действительности самих погрешностей²⁴³.

Подобные же случаи были и с изданиями московскими. В период между-патриаршества, по смерти патр. Гермогена, у нас признали неисправным служебник, напечатанный при патр. Иове – почему и поручили исправить его избранным лицам. которые действительно нашли как в служебнике, так и в других печатных книгах множество погрешностей: пусть эта попытка, по несчастным обстоятельствам, не увенчалась успехом; но то несомненно, что она предпринята была с благословения духовных властей (которые след. чувствовали потребность в исправлении прежнего служебника), и что некоторые из указанных теперь погрешностей были впоследствии исправлены²⁴⁴. Патриарх Филарет Никитич в 1633 году окружною грамотою повелел отобрать по всем местам России и прислать в Москву для сожжения экземпляры устава, изданного в 1610 г. – в патриаршество Гермогена: «для того, как сказано в грамоте, что те уставы печатал вор, бражник, Троицкого Сергиева монастыря крылошанин, чернец Логин, без благословения святейшего брата его Ермогена, патриарха Московского и всея Руси, и всего священного собору, и многия в тех уставех статьи напечатаны не по апостольскому и не по отеческому преданию, своим самоволством»²⁴⁵. Кроме того о патриархе Филарете в послесловии требников его говорится: «слышавше благочестивейшие пастыри они, Богом венчанный Царь и отец его святейший патриарх, много некое и преязлишно еже в божественных писаниях разгласие, еже к заповедем Господа нашего Иисуса Христа, несличное стихословие, и сия разумно внемлюще, не малу вину быть благочестию, и помышляюще, кая и откуду есть вина толикого разгласия божественных писаний, церковного соединения, и намнозе испытующе, и от божественных писаний извещевахуся, яко ничимже мнее в житейских вещех истине быти в предреченней вине, точию за небрежение и леность, и неведение божественных писаний, всяко несогласие и разстояние в церковнем соединении случашеся. И тако самовольне тернием небрежения путь правый покрывашеся. Темже таковая видевше, честная и изрядная двойца во благочестии и правде и святыни, иже всякия благодатныя премудрости любители, и древних святых премудрых царей и архиреов изряднии ревнителие, восхотеста во святей велицей апостольстей Церкви несогласная в божественных писаниях согласием исправити, яко да союз мира церковного твердо в дусе кротости хранится, да не будет несогласия ради распря в церковнем телеси. Сего ради оболкшеся свыше светом божественного Параклита, повелеста от градов харатейныя книги добрых преводов древних собирати, и ко свидетельству божественных писаний благоразумный свой совет приподавати, и от тех древних харатейных книг божественных писаний стихословие исправляти, яже неисправлением от преписующих, и многолетных обычаев погрешена быша. Сия вся исправльше и во единогласие вся потребы и чины церковнаго священноначалия сочетаста». Во дни патр. Иоасафа сначала перепечатали филаретовский требник без перемены; но потом, без сомнения, признали его не совсем исправным, когда решились вновь исправлять его по древним славянским спискам и издать в виде измененном, равно как и другие книги. При патр. Иосифе, без сомнения, также признали не совсем исправными требники и другие книги, издававшиеся при всех предшествовавших патриархах, когда не захотели печатать эти книги в прежнем виде, а все более или менее изменяли и чрез то думали улучшить, исправить.

3) Каково действительно достоинство старопечатных книг, изданных до п. Никона, если рассматривать их по содержанию и сравнивать между собою? Сами раскольники сознаются, что в уважаемых ими книгах есть «некая разньства»; но утверждают, что эти разньства не важные, позволенные, которые нельзя назвать «несогласием, распрею, враждою», и что первые наши патриархи «не отлагаху древлеправославных церковных уставов, не составляху нововводных чинов, но яже печатаху в книгах, с древлеправославных книг печатаху»²⁴⁶. А мы со своей стороны скажем, что в старопечатных книгах есть не некая только разньства, но бесчисленное их множество, что некоторые из этих разностей по всей справедливости должно назвать разногласием и распрею, и что есть чины или части чинов, которые были или не были напечатаны в книгах при одном патриархе, но потом отложены или прибавлены при другом. Не станем показывать бесчисленных разностей в старых книгах – разностей, действительно, маловажных, касающихся слов, оборотов речи и под.: это прежде нас сделали другие²⁴⁷, и чтобы убедиться в этом, стоит только сличить два, три экземпляра какой-либо книги, по разным ее изданиям при первых наших патриархах. Но остановимся на разностях более важных, которые нельзя не назвать разногласиями и противоречиями. Мы уже видели, что в одних старопечатных книгах достопокланяемое имя нашего Господа напечатано ???Ис, Исус, а в других или даже в тех же самых ???Иис, Иисус; в одних положено совершать проскомидию на пяти просфорах, в других на шести, в третьих на семи, и самое назначение последних просфор в одних указано такое, в других другое. Видели также, что в одних книгах заповедуется двуперстие для крестного знамения, а в других или в тех же самых это двуперстие порицается, как не православное, римское, в третьих ясно проповедуется троеперстие; в одних везде предписывается трегубая аллилуия, в других – сугубая; в одних читается в символе веры: «и в Духа святаго, Господа животворящаго, в других или даже в тех же самых: и в Духа святаго, Господа истинного и животворящаго. Ужели же все эти разности неважные, особенно для раскольников, когда они подрывают самые основания раскола?

Но вот еще некоторые подобные. В служебнике иовлевском положено больных младенцев крестить в теплой воде чрез обливание; в служебниках и требниках последующих патриархов обливание решительно запрещено и повелевается крестить всех чрез троекратное погружение. В служебнике иовлевском в молитве при освящении в день Богоявления читается: «Сам и ныне, Владыко, освяти воду сию Духом твоим святым и огнем»; в служебниках филаретовском и последующих слово: и огнем исключено, как внесенное неправильно. В требнике филаретовском (1623 г., л. 102 об.) повелено: «аще случится младенца два или три крестити то коемуждо младенцу особо молитвы глаголати и все последование св. крещения и крестити»; а в требнике иоасафовском (1639 года, л. 103) положено напротив: «аще случится два или три крестити и множае, то глаголем молитвы обще всем, а не особо всякому, и все последование св. крещения, точию имя глаголем коемуждо свое». Во всех служебниках и требниках первых четырех патриархов определено в чине крещения, чтобы крещаемый, когда бывает обращен к западу и отрекается сатаны, имел руки свои воздвигнутыми горе, а когда бывает обращен к востоку и обещается Христу, держал руки свои долу: в требнике иосифовском (л. 98) это действие совершенно изменено, и повелевается крещаемому, когда он обращается к западу и отрекается сатаны, держать руки долу, а когда обращается к востоку и обещается Христу, иметь руки простертыми горе.

Укажем еще некоторые чины или части чинов, которые в старопечатных книгах разных изданий были или прибавлены, или отложены, или изменены. В требнике филаретовском положен особый «чин погребению священническому» (гл. 29); а в требнике Иоасафовском этот чин отменен, как еретический²⁴⁸. Ужели и это разности дозволенные и не важные? В Иоасафовском требнике напечатан «указ о церквах, в которые дни церковь святити»... и проч. (на десяти листах); в филаретовском этого указа нет. В чине освящения воды августа 1 по филаретовскому требнику положено две молитвы и в великой ектении 16 прошений; по иоасафовскому три молитвы и 21 прошение. В чине св. крещения по филаретовскому требнику положено в великой ектении 13 прошений; по иоасафовскому – 21. После помазания крещаемого св. миром в иоасафовском требнике повелено возложить на новопросвещенного крест, потом положены: одеяние риз, ирмос, прокимен, Апостол, Евангелие и поучение восприемнику; в филаретовском всего этого нет. В чине обручения по филаретовскому требнику положены одна ектения великая из 11 прошений, да две молитвы; по иоасафовскому две ектении, великая из 15 прошений, да три молитвы. В чине венчания по первому требнику две ектении, великая из 15 прошений; по второму три ектении, великая из 16 прошений; по первому положен указ причащать венчающихся св. Таин; по второму этого не положено; по первому при венчании обоих вдовцов две ектении и одна молитва; по второму три ектении и три молитвы. В чине исповедания в филаретовском требнике напечатан «указ, како иереом духовная своя чада вязати и решити», и в нем разрешено в великий пост, кроме первой и страстной недели, равно и в другие посты всего лета, есть мирянам рыбу в субботу, воскресенье, вторник и четверток каждой седмицы; в иоасафовском такого указа нет. В требнике иосифовском напечатаны «правила св. Отец, како подобает крестити Иерею, и о духовном сродстве, и о втором духовном сродстве»; во всех прежних требниках и служебниках этих правил пет. В иосифовском служебнике 1647 и 1651 г. положено, чтобы те самые молитвы, которые произносит священник при вынятии частиц из просфор: 2, 3, 4, 5, 6 и 7, произносил вместе и диакон; во всех прежних служебниках этого не положено. В том же иосифовском служебнике, по вынятии частицы из седьмой просфоры, положено или напечатано восемь указов относительно разных действий литургии; во всех прежних служебниках этих указов нет.

Говорить ли о разных других недостатках в старопечатных книгах, уважаемых нашими старообрядцами? Но этих недостатков столько, что перечисление их потребовало бы у нас слишком много и времени и места. В одних служебниках мы можем без труда указать на следующие. В чине литургии св. Василия Великого по всем старым служебникам, даже иосифовским, при освящении св. Даров опущены самые важные слова: «преложив Духом твоим святым», и, вместо этих слов, священник благословляя обоя, т.е. св. дискос и св. потир, произносит: «излиянная за мирский живот», да тем и оканчивает все. Между молитвами «по рождении человечестем» положены две особые молитвы «бабе, младенце приемшей», в которых упоминается о какой-то Саломии, будто бы бывшей «бабою» при рождении Спасителя. В первой из этих молитв допущено о Саломии такое выражение: «...прославивый Матерь свою святым рождеством Ти, и благословивый Соломию, бабу свою, приемшую Тя во исходе твоем…»: в последней молитве говорится еще страннее: «...изволивый родитися в вертепе от пречистыя безмужныя Матери и в яслех полежав, и благословив пришедшую на уверение честнаго девства Соломию бабу...» (Служебн. 637, л. 435–436). В отпустах на праздники Богородичны весьма странно упоминаются и сами празднуемые события. Наприм., отпуст на введение во храм пресв. Богородицы: «Христос истинный Бог наш, молитвами пречистыя Его Матере, честнаго и славнаго Ея введения и всех святых помилует и спасет нас…» Отпуст на Благовещение: «Христос... молитвами пречистыя Его Матери, честнаго и славнаго Ея благовещения и всех святых…» Отпуст на рождество Богородицы: «Христос... молитвами пречистыя Его Матери, честнаго и славнаго Ея рождества и всех святых…» В числе пяти молитв, которые произносит священник пред началом проскомидии, есть молитва «над вином, хотящим служити». А вот некоторые погрешности относительно языка и смысла речи, особенно в служебниках четырех первых патриархов. В великой ектении говорится: «о благосостоянии св. Божиих церквах»... «О патриархе нашем, имярек, честнаго пресвитерства, еже о Христе диаконства и всего причта, и о людех…» В ектении по Евангелии: «о благоверном и Богохранимом князе, имярек, о державе и о победе пребывания мира, здравия, спасения и оставления грехов его». В молитве по возгласе: благодарим Господа: «о сих всех благодарим Тя и единородный Твой Сын и Дух твой святый». В молитве после возглашения: приимите, ядите...: «поминающе убо Твою страсть и всех еже о нас бывших, креста, гроба, тридневнаго воскресения, еже на небеса возшествия»... В молитве пред возгласом: изрядно о Пресвятей...: «еще приносим... о еже в вере почивших, праотец, отец, патриархов, пророк, Апостол, проповедницех, благовестницех... и о всяком дусе скончавшемся». В следующей затем молитве: «еще молим... и всяко пресвитерство, еже о Христе диаконство, и о всяком священническом чину». Сюда же можно отнести окончания молитв и возгласов: ...«и во веки веком»: искажения слов: вместо «орарь» – уларь, вместо «фимиям» – фимиян и под. Нельзя также не упомянуть и о разности перевода одних и тех же песней в одном и том же служебнике. Так, тропарь Пасхи в служебнике 1637 г. (да и в других) на л. 366 читается следующим образом: «Христос воскресе из мертвых, смертию на смерть наступи, и сущим во гробех живот дарова» (снес. л. 336 об.); на обороте того же листа: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ», на обороте 362 листа конец: «...и гробным живот дарова», тогда как на л. 357 этот же самый конец отдельно же: «и сущим во гробех живот дарова».

4) Как судить вообще о недостатках старопечатных книг и о внесении в эти книги главных раскольнических мнений? Разногласия и другие недостатки старопечатных книг, как мы видели, действительно весьма многочисленны и нередко очень важны: но не будем ставить их в укор нашим предкам, занимавшимся печатанием книг. Они трудились для доброй цели и делали все. что могли по своему времени и средствам, а требовать большего от кого бы то ни было – несправедливо. «И сия, Государь, – писал еще старец Арсений Глухой, сотрудник преп. Дионисия, к царю Михаилу Феодоровичу касательно погрешностей в прежних изданиях, – и сия, Государь, описи в сих печатных книгах священных тебе сказую, не понося трудившихся и свидетельства сих свящ. книг, ниже ересею тех облагая – не буди то.... Труждшежеся принуждении царскою властию, якоже и мы, сколько их разума стало, и сколько Бог наставил, только и потрудишася, и за труд их да подаст им Господь мзду небесную»²⁴⁹. Печатая богослужебные книги, у нас имели в виду, по возможности, исправить в них бесчисленные погрешности, вкравшиеся в рукописи от оплошности и невежества переписчиков, предотвратить дальнейшее распространение подобных ошибок и ввести согласие и единообразие в отправлении служб церковных²⁵⁰: и всяк согласится, что чрез печатные книги цель эта достигалась гораздо удобнее и более, нежели чрез постоянное их списывание. Если же, несмотря на все похвальное усердие, издатели печатных книг и сами не избегли в них разногласий и погрешностей, то это зависело частию от того, что книги печаталась разными лицами, в разных местах, при разных условиях и обстоятельствах: еще более от того, что книги были исправляемы и издаваемы преимущественно на основании одних славянских списков, хотя большею частию древних и сравнительно исправнейших, но также разногласных между собою и не чуждых погрешностей: наконец – от того, что сами справщики и издатели книг, хотя большею частию нарочито избирались на это дело, как более других знакомые с книжною мудростию, не были однакож достаточно образованы для надлежащего исполнения его²⁵¹ и не могли возвышаться над понятиями и суевериями своего века: все трудились по мере крайнего своего разумения, исправляли книги, как умели и как находили нужным; но сами же чувствовали слабость своих сил и неисправность своих изданий, сами просили прощения допущенных в книги погрешностей и исправления их.

Извиняя таким образом справщиков и издателей старопечатных книг, мы, тем не менее, не можем извинять самые недостатки этих книг, или признать недостатки совершенствами. Нет, погрешности и разногласия, встречающиеся в наших старопечатных книгах, повторяем, так многочисленны и нередко так велики, что необходимо требовалось исправить эти книги вновь, исправить не по славянским только спискам, но и по греческим подлинникам, исправить и рассмотреть исправления соборне, и потом, с одобрения высшей церковной власти, издать новоисправленные книги для совершенно единообразного и единогласного отправления церковных служб по всей России: такое только исправление книг могло быть благонадежным и достойным православной Церкви, и в таком-то исправлении, хотя смутно, чувствовали потребность сами справщики церковных книг при патриархе Иосифе, когда в послесловии к Апостолу 1648 г. говорили: «вас же, о Богособранная чета православия, отец и братию, освященных и причет, паче же и простых и всех в благочестии преспевающих, и в божественных писания догматех прилежащих, мы грубии, ни делу ни слову искуснии, вси потрудившиися, припадающе, и к земнаго праха персти с купноколенным наклонением лица своя прилагающе, и со усердием молим, прощения просяще, – и да не несподобимся от вашего преподобия, елика убо вникнув обрящете в сей книзе погрешительная за недоведение наше разумного пошествия, яко да по совету же соборныя апостольския церкве исправите недоконченная или погрешенная в разуме».

Что касается, в частности, до внесения в старопечатные книги главных раскольнических мнений и заблуждений: то одни из них, по всей вероятности, внесены в книги не как-нибудь намеренно, а потому только, что находились в рукописях, с каких книги печатались. Сюда можно отнести начертание спасительного имени нашего Господа – ???Ис или Исус, прибавление в Символе веры слова – истинного и др. Все это действительно встречается в некоторых наших рукописных книгах XVI и XVII века, – и не удивительно, если, без всякой поверки и без всякого намерения со стороны издателей, вошло и в книги печатные. Но другие раскольнические мнения, несомненно, внесены в старопечатные книги намеренно, каковы: мнение о сугубой аллилуии и мнение о двуперстии для благословения и крестного знамения. Мы замечали, что в тех самых местах, где по служебникам и требникам первых четырех патриархов положено было: аллилуия трижды, справщики книг при патриархе Иосифе начали печатать: аллилуия, аллилуия, слава Тебе, Боже, дважды. Явный знак, что дело совершалось с сознанием и намерением! Замечали также, что те же справщики начали печатать при следованных и учебных псалтырях подробное наставление о двуперстии для крестного знамения, – чего в прежних псалтырях не бывало, и даже повредили известное место касательно перстосложения в киевском малом катихизисе и в киевской книге о вере при новом издании их в Москве. Ужели и здесь не очевидна намеренность?...

Впрочем, без намерения ли, или даже с намерением внесены в наши старопечатные книги некоторые раскольнические мнения, – не будем осуждать виновников этого дела слишком строго. Одни из них, которые внесли в старопечатные книги такого рода мнения без всякого умысла, хотя, конечно, ошибались, но не сознавали своих ошибок и действовали по неведению, – а грехи неведения извинительны. Другие, именно справщики книг при патр. Иосифе, намеренно внесшие известные мнения в книги, без сомнения, виновны в том, что злоупотребили доверием к ним патриарха, поступали самовольно и дерзнули внести в богослужебные книги то, чего прежде в них не было, – но, по всей вероятности, вначале также не сознавали своего заблуждения, напротив, были убеждены, что ревнуют по истине. Окончательно же они сделались виновными уже тогда, когда, быв обличены в заблуждении, не захотели его оставить. Не будем также представлять, будто предки наши, пользуясь с самого начала старопечатными книгами, в которых находятся раскольнические мнения, были уже раскольниками или неправославными. В собственном смысле раскольнические мнения не были еще раскольническими, пока не были обличены и отвергнуты церковною властью и пока не нашлись люди, которые, вопреки голосу ее, удержали эти мнения и отсеклись от Церкви: тогда-то мнения эти действительно сделались раскольническими: а до обличения их Церковью, они, как грехи неведения, были извинительны, – тем более, что вовсе не касались существа догматов, и предки наши самую веру православную содержали во всей чистоте. Было время, когда в наших богослужебных книгах, еще рукописных, встречались, по свидетельству Максима Грека, даже арианские и македонианские заблуждения²⁵², – однакож отправлявшие по этим книгам церковные службы не были ни арианами, ни македонианами, потому что они, по простоте или по неведению, не сознавали означенных погрешностей, вкравшихся в книги. Так точно и теперь, пользуясь старопечатными книгами, в которых находятся погрешности, усвоенные впоследствии раскольниками, но не сознавая еще, что это действительно – погрешности, предки наши отнюдь не могли быть названы именем раскольников. Но вот, когда во дни патриарха Никона богослужебные книги наши были исправлены самым тщательным образом и по древне-славянским и по греческим рукописям и одобрены высшею церковною властию; когда раскольнические мнения, вкравшиеся, по неведению, в прежние печатные книги, были обличены и соборне отвергнуты тою же властию; когда послушные чада православной Церкви, повинуясь гласу своих пастырей, отреклись от этих мнений, как от грехов своего неведения, и вместо прежних книг стали пользоваться ново-исправленными: тогда люди, которые решились упорно отстаивать эти, уже обличенные, мнения, а вместе с ними и старопечатные книги, дерзнули восстать даже против самой Церкви и ее пастырей за новоисправленные книги, и наконец открыто отделиться от нее и называть ее заблудшею, неправославною, поистине, явились раскольниками в собственном смысле слова и ни мало не извинительными.

К концу первой половины XVII века раскольнические мнения достигли у нас высшей степени успеха. Будучи внесены в печатные богослужебные и учительные книги, которыя предки наши называли вообще богодухновенными или божественным Писанием, и распространившись в тысячах экземпляров печатных книг по всем концам России, мнения эти огласились теперь всюду и были принимаемы верующими с уважением, как святые. В особенности поразителен был успех мнения о двоеперстии, самого главного из раскольнических мнений, которое всего ревностнее старались распространить справщики книг при п. Иосифе. Они внесли наставление о двоеперстии, как мы видели, в пять различных книг, наиболее употребительных или важных (псалтырь следованную, псалтырь учебную, катихизис малый, книгу о вере и книгу Кириллову), из которых каждую издали в числе тысячи двухсот экземпляров²⁵³, – и едва прошло несколько лет, как двоеперстие сделалось господствующим во всей России. Все люди молодые, учившиеся грамоте и закону Божию по означенным книгам, все люди книжные, любившие читать их, и пастыри Церкви, руководствовавшиеся ими в отправлении священнодействий и в своих наставлениях народу, начали креститься двумя перстами. Сам патриарх Иосиф крестился двумя перстами²⁵⁴. Сам Никон, сперва митрополит новгородский и потом всероссийский патриарх, крестился точно так же, и в оправдание себя ссылался именно на печатные книги, не задолго пред ним изданные²⁵⁵. Одни только люди престарелые да многие из людей простых и неграмотных не хотели принять нововведения и твердо держались древнего обычая знаменаться тремя перстами²⁵⁶. Что же оставалось делать в таких обстоятельствах? Оставить ли раскольнические мнения в печатных книгах и тем дать им возможность навсегда укорениться в Церкви Русской, или исправить печатные книги и исключить из них эти мнения?

Без всякого сомнения надлежало избрать последнее. Пусть раскольнические мнения не касаются самого существа православной веры, а относятся только к внешности церковной, за исключением прилога к символу: истиннаго, и след. Церковь Русская могла бы и при них оставаться православною, как была прежде. Но все же это суть новизны и отступления от древних благочестивых чинов или обычаев, завещанных нам православною Грециею, а новизны и отступления даже в обрядах церковных всегда опасны: потому что одни новизны обыкновенно ведут к другим и от обрядовых отступлений, по свидетельству истории, особенно для людей простых и малообразованных, весьма близок переход к отступлениям догматическим. С другой стороны надобно помнить, что многие раскольнические мнения внесены в печатные книги не в качестве обрядовых постановлений, а в качестве догматов, каково прежде всего мнение о двоеперстии, и что предки наши вообще, по степени своего образования, приписывали этим мнениям величайшую важность, так что из-за них многие готовы были, как и показал опыт, совершенно отпасть от Церкви. След. оставить печатные богослужебные книги неисправленными и тем дать возможность раскольническим мнениям навсегда укорениться в Церкви Русской значило бы оставить вместе возможность и всей Церкви Русской, рано или поздно, отделиться от Церкви восточной-православной, которая не знала и не принимала этих нововведений. Кто же мог в России решиться на исправление печатных книг и на очищение их от разных нововведений, когда, казалось, все, даже верховные пастыри, были увлечены ими? Промысл Божий нашел к тому средства.

В 1649 году прибыл в Москву иерусалимский патриарх Паисий. Он легко заметил разные нововведения, появившиеся в Церкви Русской, особенно же новое сложение перстов для крестного знамения, и тогда же говорил, между прочим, Никону, посвященному им в сан новгородского митрополита (11 марта 1649), а без сомнения, и патриарху Иосифу, и самому царю Алексею Михайловичу, что все это – отступления от чинов и обычаев Церкви восточно-православной²⁵⁷. Царь и патриарх, пораженные словами первосвятителя, немедленно отправили на восток (в 1649 г.) троицкого келаря Арсения Суханова, чтобы он обозрел тамошние чины церковные и представил об них сведения. Между тем в 1651 г. прибыл с востока в Россию другой святитель, Гавриил, митрополит Назаретский, и был новым обличителем нововведений московских. В 1652 г. прибыл оттуда третий первосвятитель, святейший Афанасий, патриарх константинопольский (тот самый, который на возвратном пути скончался в Лубнах, где и почивает нетленно), – и присовокупил свой обличительный голос против московских нововведений²⁵⁸. В том же году пришла горестная весть и с Афона: отцы афонские писали к царю Алексею Михайловичу, что к ним явился в 1649 г. один иеромонах сербский Дамаскин с московскими печатными книгами, содержавшими в себе учение о двуперстном крестном знамении, и что они по этому случаю, с благословения константинопольского патриарха Парфения, немедленно составили собор, на котором торжественно обличили Дамаскина, сожгли принесенные им книги и предали анафеме тех, кто стал бы креститься двумя перстами, а не тремя по древнему обычаю²⁵⁹. Все это сильно тревожило нашего престарелого патриарха Иосифа, до того, что он начал опасаться, как бы его не лишили престола²⁶⁰, может быть, за неосторожную доверенность его к лицам, испортившим церковно-богослужебные печатные книги, – и он, в горьких томлениях, 15 апреля 1652 г. скончался²⁶¹. В следующем 1653 году возвратился в Москву старец Арсений Суханов и (26 июля) представил свой отчет государю и новому патриарху Никону. Записки Арсения, названные им Проскинитарием²⁶², показывают, что он с предубеждением смотрел на все чины и обряды греческие, несходные с нашими, и вместо того, чтобы описывать уставы восточной Церкви, как они излагались в ее богослужебных книгах, описывал только то, как они исполнялись и часто нарушались на самом деле, забывая, что восточные христиане, под тяжким игом неверных, не имели и возможности вполне соблюдать все обряды своей веры. Впрочем Арсений не скрыл, что Греки действительно крестятся тремя, а не двумя перстами, употребляют трегубую, а не сугубую аллилуию, творят крестные ходы против солнца, а не по-солонь²⁶³. Между тем нашлись и в Москве люди, которые понимали неисправность новопечатных книг, изданных только по славянским спискам, и желали лучших изданий по греческим подлинникам: некто боярин Ртищев еще в 1648 г. завел близ Москвы пустынь, в которую вскоре вызвал из киевских и других малороссийских монастырей ученых иноков с целию, чтобы они занимались переводом с греческого и изданием разных, полезных для Церкви, книг. Во главе этого ученого братства, действительно издавшего не мало таких книг, находился славившийся более всех других своею ученостию иеромонах Епифаний Славеницкий, который смело говорил самому патриарху Никону о неисправности прежних изданий, указывая в частности на служебник²⁶⁴. Но Никон, без сомнения, понимая всю важность дела и все могущие произойти от него последствия, все еще не решался на исправление богослужебных книг, и позволял печатать их почти в том самом виде, как они печатались при патриархе Иосифе, – отчего многие книги, изданные при Никоне, доселе уважаются нашими раскольниками²⁶⁵. Наконец одно обстоятельство, по-видимому, случайное, имело решительное влияние на ход события. Никон вздумал пересмотреть свое патриаршее книгохранилище и занимался этим в продолжение многих дней. Тут встретил он греческую грамоту об учреждении патриаршества в России, писанную в 1589 году, и другую греческую грамоту или книгу, присланную с собора вселенских патриархов, бывшего по тому же случаю в Константинополе в 1593 г. Читая последнюю, Никон особенно остановился на словах патриархов: «праведно есть и нам всякую церковных ограждений новину потребляти, видящим новины всегда виновны бывати церковного смятения и разлучения, но уставом последовати святых отец и яже наученная невредима, без приложения же коего любо и отъятия, приемлющим..., и яко да во всем великая Россия православная со вселенскими патриархи согласна будет». Эти слова поразили нашего первосвятителя до глубины души, и он начал опасаться, не допущено ли действительно в России каких-либо отступлений от православной Церкви греческой. Прежде всего он обратил внимание на Символ веры и увидел, что два греческие списка его, один, начертанный в самом соборном акте 1593 г., присланном восточными патриархами, – другой, – вышитый на архиерейском саккосе, который принесен был в Москву еще митрополитом Фотием (1408 – 1431), не заключали в себе слова: «истиннаго» в члене о Св. Духе, между тем как символы славянские, напечатанные в наших книгах, все имели это слово. Затем патриарх пересмотрел печатный наш служебник и нашел в нем, сравнительно с греческим, «ово прибавлено, овоже отъято и превращенно». Стал рассматривать другие книги, и узрел также многия несходства²⁶⁶. Тогда, уже нимало не колеблясь, наш первосвятитель решился на великий и многотрудный подвиг исправления и перепечатания церковно-богослужебных книг.

Отселе начинается новый период в истории русского раскола: раскол действительно отделяется и отсекается от православной Церкви, как определенное общество, усвоившее себе известные мнения, раскрывшиеся прежде: открыто вступает в борьбу с Церковью и государством, распространяется по разным странам России, раздробляется на многочисленные секты и наконец достигает того состояния, в каком находится ныне.

I. Патриарх Никон приступил к исправлению церковных книг со всею осторожностию и благоразумием. Прежде всего он открыл свое намерение царю Алексею Михайловичу и просил созвать пастырей русской Церкви для рассуждения об этом важном предмете. Собор составился в 1664 г. в царских палатах²⁶⁷. На нем, под председательством самого государя и патриарха, присутствовали пять митрополитов, четыре архиепископа, один епископ, одиннадцать архимандритов и игуменов, тринадцать протоиереев и царский синклит²⁶⁸. Никон произнес речь, в которой сказал, что нет ничего богоугоднее и благотворнее для Церкви и государства, как хранить заповеди Божии, правила св. Апостол, св. Соборов вселенских и поместных и св. Отец, и что потому необходимо в делах церковных потреблять всякия новины, всегда бывающие причиною смятений и разделений в Церкви, напротив соблюдать, без всяких приложений и отъятий, все то, что постановили и древние соборы, и свящ. собор, бывший в Константинополе, во дни благочестивого царя Феодора Иоанновича, по случаю учреждения патриаршества в России. Вслед за тем прочитано было вполне Деяние этого последнего собора, особенно важного для Русских, – и все присутствовавшие слышали, как читался в Деянии Символ веры без прибавления слова: истиннаго, слышали и грозные слова собора, столько устрашившие Никона, что Церковь русская должна во всем быть согласна с греческою и с четырьмя вселенскими патриархами, должна потреблять всякия новины, обыкновенно производящие смятение и разделение между верующими. Тогда Никон продолжал: «итак, я обязан объявить вам нововводные чины церковные в наших богослужебных книгах», – и, указав для примера на два, более известные, нововведения в печатных служебниках московских²⁶⁹, не находящиеся ни в древнеписьменных славянских, ни в греческих, заключил: «и о сем прошу решения, новым ли нашим печатным служебником последовати, или греческим и нашим старым, которыя купно обои един чин и устав показуют». Царь Алексей Михайлович, митрополиты, архиепископы и весь освященный собор единогласно отвечали: «достойно и праведно исправити противу старых харатейных и греческих». Никон указал еще на несколько нововведений, появившихся в Церкви русской²⁷⁰ и испрашивал, как должно поступать, – и каждый раз слышал ответ собора: «добро есть исправити против старых и греческих книг», или: «добро по уставу св. отец быти». Но когда, наконец, государь и патриарх повелели написать все это соборное Деяние «ради совершенного укрепления, чтобы впредь быти исправлению в печатном тиснении божественным книгам против древних харатейных и греческих книг, уставов, потребников, служебников же и часословов», и предложили присутствовавшим скрепить написанное Деяние подписями: тогда открылось, что не все дотоле искренно выражали свое согласие на определения собора. По крайней мере, между подписями не видим имен: одного епископа – Павла коломенского, двух архимандритов, одного игумена и двух протоиереев, присутствовавших на соборе²⁷¹. А если верить сказаниям раскольников, то Павел коломенский, вместо подписи своего имени, будто бы даже начертал слова: «аще кто от обычных преданий св. кафолическия Церкве отъимет, или приложит к ним, или инако развратит, анафема да будет», – думая тем уязвить сердце Никона²⁷².

Как бы то ни было впрочем, только царь и патриарх не остановились в своем предприятии. Чтобы определение собора исполнилось, они повелели выслать в Москву из разных мест России самые древние славянские книги, переведенные с греческого языка и писанные лет за пятьсот и более, – и немедленно такие книги высланы были из монастырей Троицко-Сергиева, Юрьева, Хутыня, Иосифова-Волоколамского и других древнейших книгохранилищ русских. Не довольствуясь этим и желая, «да не едина их воля, но да и совет вселенских патриархов оных книг о исправлении будет», царь и патриарх наш в том же (1654) году отправили в Константинополь Мануила Грека со своими грамотами, в которых предложили вселенскому патриарху Паисию до 26 вопросов касательно чинов церковных и погрешностей, вкравшихся в паши новопечатные богослужебные книги²⁷³. Паисий немедленно созвал собор, на котором, под его председательством, присутствовали 24 митрополита, 1 архиепископ, 3 епископа и прочее знатнейшее константинопольское духовенство. Собор подробно рассмотрел все, написанное в грамотах, и в следующем (1655) году прислал в Москву самое свое Деяние вместо ответа. Это Деяние, изложенное в форме письма от цареградского патриарха к нашему, весьма замечательно. Сначала, возблагодарив Господа, воздвигшего в России такого ревностного архипастыря, и пожелав, да сохранит его благодать Божия на многия лета и да пасет он до конца духовныя овцы своя богоугодно, как начал, Паисий умоляет нашего первосвятителя: «да будем всегда соединени, якоже во единой вере и во едином крещении, такожде да будем и во едином исповедании, тожде глаголюще всегда единеми усты и единем сердцем, без еже разньствовати между собою в некоей вещи». И непосредственно, однакож, продолжает: «твое преблаженство сильно жалуешься на несогласие некоторых чинов, замечаемое в некоторых церквах, и полагаешь, что эти различные чины растлевают нашу веру. Хвалим мысль: ибо кто боится преступлений малых, тот предохраняет себя и от великих. Но исправляем намерение: ибо иное дело еретики, которых заповедует нам Апостол убегать по первом и втором наказании: и иное дело раскольники, которые, хотя, по-видимому, соглашаются в главных догматах православия, имеют однакож и свои учения, чуждые кафолической Церкви; но если случится какой-либо церкви разнствовать от другой в некоторых чинах неважных и несущественных, т.е. не касающихся членов и догматов веры, – каково, например, время совершения литургии и под., – то это не делает никакого разделения, лишь бы только сохранялась непреложно та же вера. Церковь не от начала приняла все то чинопоследование, какое содержит ныне, а постепенно, и в разных церквах некоторые чины вводились разновременно, и прежде святых – Дамаскина, Косьмы и других песнотворцов мы не пели ни тропарей, ни канонов, ни кондаков: все это однакож не производило разделений между церквами, когда соблюдалась неизменно та же вера, и они не считались ни еретическими, ни раскольническими. Так и ныне не должно думать, будто развращается наша вера православная, если один кто-либо творит последование свое, не много различное от другого – в вещах несущественных, т.е. не касающихся членов веры». Правило мудрое, которое было бы весьма полезно у нас при тогдашних обстоятельствах, если бы все его твердо помнили! Вслед за тем константинопольский первосвятитель по порядку перебирает все вопросы, присланные от нашего, и дает на них свои ответы, между которыми наиболее важны по тому времени первый, седьмой, осьмой, девятый, двадцать четвертый и двадцать пятый. В первом, самом обширном, ответе Паисий раскрывает кратко состав и таинственное знаменование того чина божественной литургии, какой содержался тогда на всем востоке, и который за образец предлагает и нам. В седьмом говорит нашему патриарху: вы пишете о распрях, происходящих у вас касательно чина божественного тайнодействия. Молим именем Господа нашего Иисуса Христа, да утолит их преблаженство твое разумом твоим: ибо рабу Господню не подобает сваритися (2 Тим.), особенно в вещах несущественных и не относящихся к догматам веры. Увещевай всех принять тот чин, который содержится во всей восточной Церкви и дошел до нас по преданию изначала без малейшей перемены. Если же ваши чины окажутся несогласиями с нашими в вещах нужных, а не в тех, которые устав оставляет на волю настоятеля: пишите к нам, и рассудим об них соборне». Осьмой и девятый были посвящены делу епископа коломенского Павла и протопопа Иоанна Неронова, на которых, следовательно, жаловались наши царь и патриарх в своих грамотах: «о епископе коломенском Павле, – пишет Паисий, – и о протопопе Иоанне Неронове вы говорите, что они не согласуются с вами, содержат свои особые книги, свою литургию, свое крестное знамение, что они даже порицают наши патриаршие молитвы и литургию и стараются принести нам новины своя и сокровенные молитвы, как бы исправление, – отвещаем: сия вся суть знамения ереси и раздора, и который сицевая глаголет и верует, есть чужд православныя нашея веры. Итак, или да приимут нелицемерне, елика держит и догматствует православная наша Церковь, или по первом и втором наказании, пребывше неисправлени, да отвержете и разлучите их извержением от овец Христовых, да не питают я смертною пажитию: и будете имети и нас, и весь о нас собор таяжде мудрствующыя в сем». В 24 ответе решается вопрос о крестном знамении и патриарх пишет: «мы вси имамы обычай древний по преданию поклонятися, имуще три первыя персты совокупленны вкупе, во образ Святыя Троицы, еяже просвещением открыся нам таинство воплощенного смотрения, и научихомся славити единого Бога в трех составех, Отца, и Сына, и Святаго Духа, и распинатися вкупе со крестом Господа нашего Иисуса, Сына Божия». Наконец 25 ответ решает вопрос: «которыми персты подобает начертавати архиерею или священнику благословение, еже дает», и состоит в следующем: «так как Бог с клятвою обещал Аврааму, да благословятся вси язы́цы земстии о семени его, которое есть Иисус Христос – ???Ис ХГ, – то Церковь благословляет всех, начертавая рукою священническою имя Мессии: ???Ис Хс. Какими бы перстами кто ни изображал эти четыре буквы, разности не будет: только бы и благословляющий и благословляемый имели в мысли, что благословение нисходят от Иисуса Христа рукою священническою. Впрочем пристойнее слагать персты в том виде, в каком живописуют самого Христа благословляющим, т.е. слагать вторый и третий персты так, чтобы они образовали собою ???Ис, а первый, четвертый и пятый – так, чтобы они представляли ???Хс». В заключение всех своих ответов патр. Паисий говорит, между прочим: «Господь мира и утешения, иже разстоящая совокупляяй во едино и тожде соединение веры, да даст благодать, пребыти единомыслию сему церквей наших даже до скончания века нерушиму, и прешедшая убо погрешения да простит Господь нами, малейшими своими рабы: во исправление же да дарует преспеяние и ращение в лучшая»²⁷⁴. Кроме этого послания или соборного Деяния, подписанного всеми присутствовавшими на соборе, Паисий прислал к Никону еще свое частное письмо. Здесь, снова возблагодарив Господа и восхвалив Никона за его ревность по вере православной, Паисий извещает, что отправляет к нему соборный ответ, да очистятся в наших богослужебных книгах неудобная и да исправятся, и просит, чтобы соборное деяние это предано было всем священным лицам, «да совершат последование и всякое священнодеяние по чину великия Церкве, да не едино разнство имамы, яко чада истинная единыя и таяжде матере, восточныя апостольския соборныя великия Церкве Христовы, и да ни едину вину обретают скверная еретическая уста, оглаголати нас о некоем разнстве». «Впрочем, присовокупляет вселенский патриарх, я слышал, что в ваших церковных чинах есть и еще некоторые вещи, несогласные с чином великой Церкви, и удивляюся, как ты не спрашиваешь об них. И прежде всего у вас будто бы в самом символе веры сделано прибавление, которого у нас нет... От всего сердца желаем, чтобы это исправилось». Для сего Патриарх приложил к письму своему и греческий символ, буквально списанный с того, какой составлен был Отцами первого и второго вселенских Соборов²⁷⁵.

Получив такой ответ от вселенского первосвятителя и прочитав соборное Деяние, царь Алексей Михайлович и патриарх Никон подвиглись еще большим желанием к исправлению книг церковных; но, считая, что древние книги, греческие и славянские, находящиеся в России, еще недостаточны для этой цели, послали с богатою милостынею старца Арсения Суханова на Афон и в другие места, чтобы он, не щадя никаких издержек, старался приобресть там греческие рукописи. Вскоре прислано в Москву из афонских монастырей до 500 греческих рукописных книг, между которыми одному Евангелию считали тогда 1050 лет, а другому 650, одной псалтыри 600, служебнику 600, другому служебнику 455, были и другие книги, писанные за 400, 500 и 700 лет прежде. Вместе с тем патриархи александрийский, антиохийский и сербский, многие митрополиты и архиепископы восточные, вследствие просительных писем из Москвы, прислали в нее не менее 200 различных древних книг. Тогда государь и патр. Никон решились составить в Москве новый собор, который тем был замечательнее, что на нем, кроме нашего первосвятителя с митрополитами, архиепископами, епископами, архимандритами, игуменами и прочим знатнейшим духовенством, присутствовали еще два сторонние патриарха – антиохийский Макарий и сербский Михаил. Этот собор происходил в 1655 г. и продолжался, судя по занятиям его, не мало времени. Заседания его открылись чтением из Евангелия и из правил св. Апостолов и св. Соборов вселенских. Потом прочитаны были Деяния соборов: московского 1654 г., которым определено было исправить новопечатные московские книги, и константинопольского, собранного патр. Паисием и утвердившего то же определение. Новый собор вполне одобрил то и другое Деяние, – и немедленно приступил к рассмотрению самых книг, греческих и славянских. собранных в таком огромном количестве со всех сторон православной Церкви; присутствовавший на соборе патриарх антиохийский тут же присовокупил к книгам свой собственный служебник и некоторые другие. Что же увидели отцы собора? Они «обретоша древния греческия с ветхими славенскими книгами во всем согласующася: в новых же московских печатных книгах, с греческими же и славенскими древними, многая несогласия и погрешения». Когда несогласия и погрешения были прочитаны во всеуслышание и обсужены, – собор единогласно решил: быть так, как постановлено на соборах, московском 1654 г. и константинопольском, за ним последовавшем. И чтобы положить начало великому делу, отцы собора сами немедленно занялись исправлением служебника и, «во всем справя сию святую книгу и согласно сотворя древним греческим и славенским», повелели напечатать ее в Москве в том же 1655 году. Не желая ограничиться исправлением одной этой книги, собор узаконил, чтобы и прочие св. книги, в каких только обретаются погрешности, были также исправлены по древним греческим и славянским спискам, – и закрыл свои заседания²⁷⁶.

На кого же возложено было такое поручение? Вместо прежних справщиков, бывших при патр. Иосифе, малообразованных и вовсе не знавших греческого языка, каковы: протопопы – Иван Неронов и Аввакум, священники – Лазарь и Никита, диакон Федор Иванов и другие, теперь избраны были люди ученые, знавшие не только славянский язык, но греческий и даже латинский, именно: вызванные еще прежде из Киева иеромонахи – Епифаний Славеницкий, Арсений, Дамаскин и другие²⁷⁷; вызванные из соловецкого монастыря – иеромонах Арсений Грек и «черный поп Иаков, по прозванию философ»²⁷⁸; прибывший со св. горы Афонской архимандрит Дионисий «со клевреты его», и бывший едва ли не главою справщиков, – потому что занимался свидетельствованием и поверкою книг, переведенных с греческого самим Епифанием Славеницким²⁷⁹. Новые справщики с жаром принялись за перевод и исправление книг, по указанию патриарха Никона. Между тем сам патриарх обратил все свое внимание на важнейшее заблуждение раскольников, которое не только было внесено в недавно напечатанные книги, но глубоко проникло и в жизнь народа. Получив уже от константинопольского патриарха Паисия соборный ответ, что крестное знамение надобно творить тремя первыми перстами правой руки, Никон желал теперь воспользоваться присутствием в Москве других православных иерархов – Макария патриарха антиохийского, Гавриила патриарха сербского, Григория митрополита никейского, Гедеона митрополита молдавского, и слышать их мнение о том же предмете. С этой целью он, во-первых, написал к ним послание, в котором, сказав о своей крайне ответственной обязанности пасти вверенных ему овец духовных, и извещая, что между ними «неции воздвизают прю» касательно сложения перстов для крестного знамения, и одни крестятся тремя перстами десницы («их же и мним, замечает патриарх, добре творящих»), а другие двумя, Никон умоляет означенных иерархов возвестить ему, на которой стороне истина. Святители единогласно отвечали: «предание прияхом с начала веры от святых Апостолов, и святых отец, и святых седми соборов, творити знамение честнаго креста с тремя первыми персты десныя руки, и кто от христиан православных не творит крест тако, по преданию восточныя Церкве, еже держа с начала веры даже до днесь, есть еретик и подражатель арменов. И сего ради имамы его отлучена от Отца, Сына и Святаго Духа, и проклята». И этот ответ все четверо подписали, каждый своею рукою. Потом, когда в день памяти св. Мелетия (12 февр.) патриарха антиохийского случилось Царю со всем своим синклитом и множеством народа быть в Чудове монастыре на заутрени, и там же находился патриарх антиохийский Макарий с другими архиереями: то, во время чтения из пролога сказания о св. Мелетии, как он сначала показал народу три перста, и не было знамения, затем сложил два и к ним пригнул один, и от руки его произошел огонь, – Никон торжественно вопросил Макария, что означает это сказание. И Макарий отвечал: «мужие всего православия, слышите: аз, преемник и наследник сего святого Мелетия престолу, вам известно, яко сей святый Мелетий три первыя персты разлучены показа друг от друга, от нихже и знамения не бысть. Тыя же паки три и соединив, имиже и знамение показа. И аще кто сими тремя персты на лице своем образ креста не изобразует, но имать творити, два последния соединя с великим палцем, да два великосредняя простерта имети, и тем образ креста изображати, таковый арменоподражатель есть, арменове бо тако воображают на себе крест». Мало этого. Настала неделя православия; к высокому торжеству собрались в успенский собор сам Царь со всем своим синклитом, все архиереи, бывшие в Москве, множество духовенства и бесчисленное множество народа. Начался обряд православия, и в то время, как св. Церковь возглашала вечную память всем, подвизавшимся за Христа, и анафему – сопротивным, Макарий патриарх антиохийский, став пред Царем и его синклитом и пред всем освященным собором и, показывая три первые перста правой руки, сложенные вместе, воскликнул: «сими тремя первыми великими персты всякому православному христианину подобает изображати на лице своем крестное изображение. А иже кто по Феодоритову писанию и ложному преданию творит, той проклят есть». То же проклятие повторили Гавриил патриарх сербский и Григорий митрополит никейский²⁸⁰.

Наконец, в 23 день апреля 1656 года Никон, с соизволения царя Алексея Михайловича, повелел собраться в Москву всем русским архиереям. Собор он открыл обширною речью. «Не раз, – начал патриарх, – зазирали нашему смирению приходившие в царствующий град Москву восточные святители: Афанасий константинопольский, Паисий иерусалимский, Гавриил назаретский и прочие, и много осуждали меня за неисправление свящ. книг и за другие церковныя вины, в числе которых находится и та, что мы полагаем на себе крестное знамение двумя перстами, по Феодоритову писанию, – тогда как оно внесено в печатные и рукописные книги только сведением, а не повелением какого-либо царя пли патриарха, и не каким-либо собором архиереев. И прежде у нас все крестились тремя первыми перстами в образ св. Троицы, как и ныне еще можно видеть многих, не ведающих Феодоритова писания, простых мужей и жен, держащихся древнего обычая. Посему мы, патриарх Никон, желая не себе только пользы, но и спасения духовным чадам, и усмотрев, что ныне действительно у нас многое, частию в свящ. книгах, частию в чинах церковных несогласно с тем, что было древле при наших предшественниках, решились дознаться истины на основании божественного Писания». Упомянув затем о собрании в Москву бесчисленных рукописей, славянских и греческих, для исправления новопечатных книг, и о том, что такое исправление уже совершается, Никон опять обратился в частности к учению мнимых Феодорита и Максима Грека о крестном знамении и выразил свой суд, свое мнение об этом учении. «Оно повелевает, – сказал первосвятитель, – три перста равно имети вкупе, великий да два последних – малых, во образ св. Троицы; остальные два перста – указательный да средний сложити вместе и простерти, средний притом мало наклонно, во образ двух естеств во I. Христе. Но такое предание не может быть принято Церковью: потому что неправо выражает оба таинства, – и тремя перстами, великим да двумя малыми, неправо исповедуется таинство св. Троицы, и двумя перстами, указательным да средним, не точно возвещается таинство воплощения Бога-Слова. Тремя означенными перстами, очевидно, показывается неравенство между Лицами св. Троицы: если кто великий палец станет принимать за образ Отца и два малые за образы Сына и св. Духа, то необходимо будет исповедывать Отца большим Сына и св. Духа, и след. будет последователем еретика Ария, который умалял Сына пред Отцем. Два остальные перста, указательный и средний, из которых один простерт, а другой мало наклонен, отнюдь не выражают, что два естества во Христе ипостасно соединены во едином лице: напротив, показывая, что во Христе соединены два естества, показывают вместе, что в Нем и два лица, – как и учил еретик Несторий, которому действительно помогал несколько времени Феодорит (если только ему приписывать рассматриваемое предание о перстосложении)». После этого Никон изложил, как он спрашивал еще в 1654 г. патриарха константинопольского Паисия, между прочим, о крестном знамении и получил от него соборный ответ, что надобно креститься тремя первыми перстами правой руки: как спрашивал в 1656 г. прилучившихся в Москве других православных иерархов – Макария антиохийского, Гавриила сербского, Григория никейского и Гедеона молдавского и получил от них такой же письменный ответ: как потом в Чудове монастыре антиохийский патриарх Макарий на память св. Мелехия антиохийского изъяснил народу известное сказание о нем и заповедал креститься тремя перстами: как наконец тог же Макарий вместе со святителями сербским и никейским торжественно подтвердили учение о троеперстии в неделю православия в главном московском храме. Отцы собора, выслушав речь патриарха Никона и внимательно рассмотрев представленные им – ответ патриарха Паисия о крестном знамении, таковой же ответ патриарха Макария и прочих с ним и еще выписку из слова иподиакона Дамаскина о кресте, изрекли следующее правило: «аще кто отселе ведый не повинится творити крестное изображение на лице своем, якоже древле святая восточная Церковь прияла есть, и якоже ныне четыре вселенстии патриарси, со всеми сущими под ними Христианы, повсюду вселенныя обретающимися, имеют, и якоже зде прежде православнии содержаша, до печатания слова Феодоритова во Псалтирях со возследованием московския печати, еже треми первыми великими персты десныя руки изображати, во образ святыя и единосущныя, и неразделныя, и равнопокланяемыя Троицы, но имать творити сие неприятное Церкви, еже соединя два малыя персты с великим палцем, в нихже неравенство святыя Троицы извещается, и два великосредняя, простерта суща, в нихже заключати два Сына и два состава, по Несториеве ереси, или инако изображати крест: сего имамы, последующе святых отец седми вселенских соборов и прочих поместных правилом и святыя восточныя Церкве четырем вселенским патриархом, всячески отлучена от Церкве, вкупе и с писанием Феодоритовым, якоже и на пятом прокляша его ложная списания на Кирилла архиепископа александрского и на правую веру, сущая по Несториеве ереси, проклинаем и мы».

На том же соборе патриарх Никон предложил для рассмотрения только что переведенную с греческого и напечатанную, по повелению его, книгу Скрижаль, которая была прислана ему еще в 1653 г. иерусалимским патриархом Паисием. Отцы читали книгу «соборне во многи дни, всяку вещь и всяко слово со опаством разсуждающе», и нашли ее не только «безпорочну», но и достойною всякой похвалы и великого удивления. В подтверждение своей мысли они скрепили Скрижаль и все, в ней заключающееся, равно как и помянутое правило о крестном знамении, – каждый собственноручною подписью²⁸¹. Издание этой книги, составленной греческим иеромонахом Иоанном Нафанаилом²⁸², было особенно важно для Русских по современным обстоятельствам: потому что она представляла изъяснение литургии и других тайн церковных в том виде, как содержала и разумела их тогда православная Церковь на востоке, с которою Церковь русская должна была согласоваться, и потому что в приложениях к Скрижали напечатаны Деяние московского собора 1654 г., определившего исправить печатные московские книги и чины церковные; Деяния константинопольского собора, подтвердившего то же определение; ответ патриархов антиохийского Макария и сербского Гавриила о крестном знамении; слово о кресте иподиакона Петра Дамаскина; еще слово вопросительное и увещательное, направленное прямо против ревнителей двоеперстия: протоиерея Николая Малакса о сложении перстов для благословения; преп. Максима Грека и ученика его Зиновия о неприкосновенности символа веры и запрещении делать в нем изменения и прибавления, каково слово истиннаго о св. Духе; свидетельства древних соборов и отцев о том же предмете и под. Таким образом и вторую книгу после служебника патриарх Никон издал не сам собою, а с одобрения всех русских епископов и всего священного собора! Эти две книги, на которые, по важности их, Никон обратил особенное внимание, послужили самым прочным основанием к дальнейшему исправлению разных погрешностей и нововведений, вкравшихся в наши чины церковные и обычаи.

Кто после всего этого не увидит и не согласится, что патриарх Никон решился на исправление книг церковных не как-нибудь самочинно, или без нужды, или с злым намерением испортить веру, а как истинный пастырь, ревнующий о соблюдении веры и обрядов во всей их чистоте и неповрежденности? Его укоряли первосвятители востока, приходившие к нам, за разные новины, появившиеся в Церкви русской; он слышал обличительный голос иноков афонских, сжегших некоторые наши книги за учение о двоеперстии; он, наконец, сам лично убедился из памятников древности, что даже в символе веры и в совершении божественной литургии у нас допущены были важные изменения и нововведения... Мог ли же он не начать того, что начал? Мог ли, как главный пастырь, допустить, чтобы вверенная ему Церковь оставалась предметом пререкания и соблазна для всех восточных Христиан? Мог ли не предохранить ее от опасности идти далее путем нововведений и совершенно отпасть от Церкви православной кафолической? И как начал он свое великое дело? Не иначе, как с согласия благочестивейшего государя Алексея Михайловича и соборного определения русских иерархов; не иначе, как с благословения и одобрения вселенского патриарха вместе с константинопольским собором, и при соучастии прочих патриархов и святителей восточных: не иначе, как собрав предварительно бесчисленное множество древних греческих и славянских рукописей, необходимых для цели, и избрав самых надежных и искусных справщиков: не иначе, как подвергая новоисправленные книги соборному рассмотрению и исправлению...

II. К сожалению, нашлись люди, которые решились противодействовать п. Никону в его святом предприятии и вместе с тем, как он полагал начало исправлению книг церковных, положили начало русскому расколу, известному под именем старообрядства. Еще на соборе московском 1654 г., признавшем нужду в исправлении чинов церковных и книг, некоторые, как мы видели, не подписались. Потом в предисловии к Скрижали, изданной в 1656 г., уже ясно упоминаются «некие неискусные и самомудрые, паче же суемудрые безчиния рачители», которым дело, предпринятое Никоном, казалось «ненавистным», и которые «злокозненне» дерзали роптать на патриарха²⁸³. Кто же были эти люди? Во главе всех епископ коломенский Павел, которого раскольники называют начальником своего доброго воинства²⁸⁴, и с ним протоиерей казанской церкви в Москве Иоанн Неронов: они так дерзко восстали против Никона и Московского собора, определившего исправить книги, так упорно защищали прежние книги и вкравшиеся в них нововведения, так непочтительно отзывались о книгах греческих и вообще о православии Церкви восточной, что Никон счел необходимым известить о всем этом патриарха вселенского Паисия, прося его разрешения, а Паисий вместе с константинопольским собором, – как мы видели, – определил: если таковые не исправятся и не примут всего, что содержит православная восточная Церковь, – отсечь их от Церкви и извергнуть. К ним вскоре присоединились: Аввакум – протопоп Юрьевца повольского²⁸⁵, Даниил – протопоп костромской, Логгин – протопоп муромский и другие, бывшие справщиками книг при патриархе Иосифе. Что же они делали, на что жаловались, чего требовали? Прежде всего они, собравшись вместе, написали и подали царю Алексею Михайловичу «общее прошение на многомятежного Никона», обвиняя его в двух преступлениях: в том, что он, будто бы вопреки древних чинов, запретил в св. Четыредесятницу 1654 года земные поклоны в церкви, а повелел творить поклоны поясные, кроме четырех великих, и в том, что он вводит троеперстное сложение в крестном знамении, вместо двоеперстного. Царь Алексей Михайлович, как понимавший дело Никона и сочувствовавший ему, оставил это прошение без внимания²⁸⁶. Затем начали вопиять против двочастного или четвероконечного креста, которым Никон повелел печатать просфоры, и против трегубой аллилуии, которую он заповедал употреблять вместо сугубой. Протопоп Иоанн Неронов нарочито ходил ежедневно в соборную церковь и не позволял там никому троить аллилуии, а иногда являлся к самому патриарху и вступал с ним в жаркие прения. Но главная мысль, которую отстаивали, которую распространяли в народе и дерзко защищали пред Никоном, была та, что прежние наши печатные книги и чины церковные совершенно исправны и православны, что их всячески должно удерживать и соблюдать; книги же и чины, исправленные Никоном по греческим, неправославны, исполнены новинами и заблуждениями, и потому должны быть отвергаемы. А так как, – что всем было известно, – Никон действовал не сам собою, но с согласия и при живом участии греческих патриархов и вообще старался согласоваться с Церковью восточною: то присовокупляли, что сами греческие патриархи уже более не православны, что Церковь восточная, находясь под игом неверных, уже потеряла или исказила истинную веру во Христа, что греческие церковные книги повреждены Латинами, в областях которых и печатаются, – след. им не должно следовать или с ними согласоваться²⁸⁷. Вот до чего дошли с первого разу и чего хотели восставшие против Никона! Не упоминаем уже о том, как поносили они самого Никона, чтобы унизить начатое им дело, какие клеветы выдумывали на своего первосвятителя и распространяли повсюду, как называли его не пастырем, а волком, еретиком, богоотступником, предтечею антихриста и под.²⁸⁸.

Из-за чего же восстали эти люди, восстали именно они первые и восстали с такой дерзостью, злобой, ожесточением? Ужели собственно из ревности по православию, положим, слепой, невежественной? Нет, здесь только одна причина и не главная, – а главная заключалась в их личных отношениях к патриарху Никону. Коломенский епископ Павел был близким родственником Анании, в монашестве Антонию, иеромонаху Юнгенского Космодемьянского монастыря (в нынешней Казанской губ.), которому, по смерти патриарха Иосифа, выпал было жребий из числа трех кандидатов быть его преемником, но который должен был отказаться от этого завидного жребия в угождение царю Алексею Михайловичу, желавшему видеть на патриаршем престоле митрополита новгородского Никона. Сын Анании Иларион, митрополит суздальский, в мире Иван Ананьин, был женат на родной сестре Павла, епископа коломенского. Павел по близости своей епархии к Москве и по родству с Ананиею-Антонием мог надеяться на большее значение при его патриаршестве, нежели при Никоновом. Потому как Иларион суздальский, так и Павел коломенский питали глубокую неприязнь против Никона²⁸⁹. Протопопы Иоанн Неронов, Аввакум, Даниил, Логгин и их сотоварищи воспылали ненавистью к Никону за то, что он с бесчестием устранил всех их от должности справщиков, доставлявшей им столько почету, признал напечатанные ими книги неисправными и начал искоренять те самыя мнения, которые они первые внесли было в печатные книги и надеялись укоренить в русской Церкви. Не станем отвергать, что эти люди, равно как и Павел коломенский, может быть, и убеждены была, по жалкому невежеству, в правости своих мнений и в совершенной исправности книг церковных, которые решился исправлять Никон; но личная ненависть к Никону воспламеняла их слепую ревность по вере до религиозного фанатизма и руководила всеми их действиями. Итак, ненависть и невежество – вот два самые начальные источника русского раскола, по суду даже разумных современников²⁹⁰!

Как же поступил Никон со своими ожесточенными врагами, которые, чтобы успешнее противодействовать начатому им делу, не знали никаких границ в своих клеветах и ругательствах и на самого Никона, и на восточных патриархов, и на всю восточную Церковь? Сначала он желал убедить заблудших в их заблуждении и образумить, призывал их к себе, вступал с ними в состязания²⁹¹. Но потом, когда увидел, что они остаются упорными до ожесточения, стараются увлечь за собою народ и произвести раскол в русской Церкви, а Церковь восточную-православную открыто называют еретическою, – решился употребить против них меры справедливой строгости. Епископ коломенский Павел, упорнейший из всех, лишен сана и затем, будто бы, подвергся даже телесному наказанию и сослан в Палеостровский монастырь²⁹²; протопоп Иоанн Неронов лишен скуфьи и сначала содержался в московском Симоновом монастыре, потом сослан в Спасо-каменный вологодский и оттуда в Кольский, наконец раскаялся и принял на себя иноческий образ с именем Григория²⁹³; протопоп Даниил лишен священства и по градскому суду сослан в астраханскую темницу, где и скончался; протопоп Логгин также лишен священства и тем же градским судом сослан на заточение в Муром, где вскоре от моровой язвы скончался; протопоп Аввакум, хотя будто бы, по заступлению Царя (если верить сказанию самих раскольников), и не лишен сана, но сослан в 1656 г. со всем своим семейством в глубину Сибири, в страну Даурскую, рассеивая на всем пути своем семена раскола²⁹⁴. И надобно помнить, что Никон поступил так с виновными, т.е. подверг их заслуженной церковной казни, не самочинно, а соответственно определению константинопольского собора и вселенского патриарха Паисия, нам уже известному; – поступил тогда, когда и прочие православные патриархи, бывшие в Москве, и московский собор 1655 года торжественно изрекли анафему на всех упорных последователей и защитников двоеперстия.

Должно сказать, что дело, начатое Никоном, встретило себе сопротивление не в одной Москве, но и в разных других местах России. Люди простые, необразованные, едва грамотные, каковы были тогда у нас не только миряне, но и почти все священнослужители, не могли понять ни нужды, ни сущности исправлений Никоновых. Они видели только, что прежние богослужебные книги, к которым они привыкли и которые считали за богодухновенные, повсюду отбираются, как книги неисправные, а взамен их рассылаются вновь напечатанные, прежние некоторые чины и обычаи церковные запрещаются, а на место их предписываются другие. И вообразили, что Никон хочет искоренить старую веру и старые обряды, а вводит новины, новую веру не православную, еретическую... Во многих местах послышался сильный ропот против патриарха; некоторые священники не соглашались добровольно отдавать прежних книг и принимать новые, не соглашались служить по новым книгам. Необходимо было употребить меры строгости, хотя ничем нельзя доказать, чтобы они были такие, какими изображаются у раскольников²⁹⁵. Трудно решить, хорошо ли, или не совсем осторожно поступил Никон, когда приказал разом отбирать прежние книги и на место их вводить новые, а не предоставил этого времени, не сделал исподволь. Теперь он встретил сопротивление; но не встретил ли бы еще больше сопротивления, если бы прежние книги оставались в руках народа еще год, другой, третий, и народ более успел к ним привыкнуть? Притом Никон знал, что один из предшественников его, патриарх Филарет Никитич, точно так же повелел разом отобрать повсюду церковный Устав, напечатанный в 1610 году, и даже сжечь его, – и эта мера имела полный успех, хотя встречена была, по всей вероятности, не без некоторых сопротивлений: не надеялся ли достигнуть таких же последствий и Никон, когда решился исторгнуть корень болезни разом, чтобы она не сделалась от времени застарелою и неизлечимою? И, может быть, надежда ревностного архипастыря осуществилась бы вполне: может быть, он успел бы предотвратить раскол в русской Церкви, уже возникавший, мерами сильными и энергическими, при живом содействии государя, благоволением которого пользовался... К сожалению, последовала перемена в судьбе самого Никона. Едва прошло три, четыре года от начала его великого предприятия, едва пять, шесть книг он успел исправить и разослать по церквам²⁹⁶, как имел несчастие лишиться милости своего доброго монарха, оставил патриарший престол в Москве и удалился в свою воскресенскую Новоиерусалимскую обитель (1658 г.).

Враги Никона, и в особенности ревнители мнимой старины церковной торжествовали: в его падении они думали видеть падение и начатого им дела. Русские архиереи, во главе которых находился Питирим крутицкий, лично неприязненный к Никону, хотя продолжали исправление и печатание книг²⁹⁷, но уже не могли действовать ни с такой властью, ни с такой ревностью, как действовал сам Никон. Мало-по-малу некоторые в Москве начали открыто говорить против Никона и новопечатных книг. Успели убедить царя Алексея Михайловича, чтобы он помиловал сосланного при Никоне в Сибирь протопопа Аввакума, – и Аввакум, после шестилетнего изгнания, возвратился в Москву. Здесь он нашел себе большое сочувствие даже между знатными и близкими ко Двору и приобрел самых ревностных, готовых на все пожертвования и страдания, последователей, каковы были: Исаия, дворецкий и любимец боярина Салтыкова, боярыня Феодосия Морозова – одна из ближайших к царице и обладавшая огромным богатством, сестра ее княгиня Евдокия Урусова, еще благородная жена Мария Данилова, и вместе с ними, как постоянная их наставница, инокиня Иустина²⁹⁸. Аввакум распространял свое лжеучение и словом и чрез послания. Он писал против исправления символа веры, против троеперстия для крестного знамения, против исправления книг и церковного пения; клеветал на священников московских, служивших по новоисправленным книгам, будто они не веруют во Христа вочеловечившегося, не исповедуют Его воскресения, не именуют Его совершенным Царем на небеси вместе со Отцем, не исповедуют Духа Святаго истинным, и запрещал от этих священников приобщаться св. Христовых Таин²⁹⁹. Но более всего вооружался на самого Никона, называл его антихристом, сынок геенны, другом сатаны, злейшим из всех еретиков, когда-либо бывших; наконец, чрез верных своих, подал царю прошение, «да Никона от патриаршества отставить и древнее благочестия уставить»³⁰⁰. Действия Аввакума до того были дерзки и возмущали народ, что, несмотря на своих покровителей, расколоучитель двукратно был высылаем из Москвы на заточение, по настоянию властей духовных, сперва – в поморские пределы на Мезень, где оставался полтора года, потом, в другой раз, в боровский Пафнутиев монастырь, где был содержим в узах год³⁰¹. Вместе с Аввакумом то же лжеучение распространял в Москве и другой из бывших справщиков при патр. Иосифе, диакон Успенского собора Феодор. Он с жаром защищал старые книги, при них напечатанные, и порицал новые: порицал троеперстие в крестном знамении, трегубую аллилуию, исправление символа; порицал не только всех русских архиереев, но и восточных патриархов, как уклонившихся от православия, и хотя, после многократных вразумлений, заточен был в Покровский монастырь, но и там продолжал свое дело, написал «обличение на Никонова новшества» и прошение к Монарху, «дабы повелел Никонова отложити предания, древнее же отеческое неизменно держати благочестие»³⁰². Главными соучастниками Аввакума и Феодора в Москве были: архимандрит Покровского монастыря Спиридон Потемкин, написавший книгу о правой вере, игумены: Феоктист (Златоустовского монастыря), ученик Иоанна Неронова и также писавший в защиту суеверия, Капитон и Досифей (тихвинского Никольского монастыря), иноки: Иосиф Истомин, Авраамий, Исаия, Корнилий, бывший подъяк Никона патриарха – Феодор и другие. Некоторые из них, например, Досифей и Корнилий, странствовали на Дон к казакам, в пределы олонецкие и другие места, рассеивая всюду свое лжеучение, а монах Иосиф Истомин, будучи сослан в 1660 г. в Сибирь, вслед за Аввакумом, сделался там главным насадителем раскола³⁰³.

Не молчали и прочие справщики книг, отставленные Никоном: поп Никита в Суздали и поп Лазарь в Романове свободно убеждали жителей не принимать новых книг и удерживать прежние. Не довольствуясь этим, оба они составили и подали царю челобитные, Никита в 30-ти, а Лазарь в 70-ти пунктах, в которых старались показать мнимые новшества и ереси Никоновых книг (особенно Скрижали), клеветали на самого Никона, будто он «остави совершенно веру христианскую, прият же зловерие жидовское и ересь Ариеву, Несториеву, Македониеву, Диоскорову, Аполинариеву, Маркионицкую, Маркелову, и совершенно возлюби ересь богоотметную римскую»; хулили греческих патриархов, архиереев и иереев и весь народ, как не имеющих св. крещения, и греческие книги, как исполненные ересей и повреждений³⁰⁴.

Явились и в других местах расколоучители, усвоившие мысли Аввакума, Феодора, Никиты и Лазаря: в пределах костромских – чернец Капитон, родом поселянин дворцового села Даниловского, который, не имея, чем питаться, удалился в одно близлежащее пустынное место (Колесниково) и своим наружным постничеством до того увлек простой народ, что вскоре сделался его учителем, хотя сам не умел ни читать, ни писать, и открыто проповедовал креститься двумя перстами, не поклоняться новым иконам, не почитать священников³⁰⁵; в Муроме – архимандрит Спасского монастыря Антоний, который и писал в защиту старых книг против новопечатных; в Кирилловом монастыре старец Иоасаф, который, оставив свою обитель, скитался по пустыням и всюду рассеивал лжеучение; в пределах Владимирских – некто о. Иоанн, бывший наборщиком печатного двора при патр. Иосифе и теперь переходивший с места на место, чтобы возбуждать всех против новопечатных книг: в пределах нижегородских – постриженец Бизюковского монастыря – монах Ефрем Потемкин, живший в пустыне и своими внушениями против новоисправленных книг увлекший многих от Церкви; постриженец Иосифова-волоколамского монастыря – старец Авраамий, который нарочито пришел в Москву и подал государю челобитную на Никона³⁰⁶; в Соловецкой обители – иеромонах Феоктист, живший там в изгнании и написавший слово «0 антихристе и о тайном царстве его»³⁰⁷; старец Герасим Фирсов, написавший послание к брату о сложении перстов для крестного знамения³⁰⁸; старец Епифаний, который, покинув свой монастырь, странствовал по разным пустыням, чтобы всюду возбуждать противление церковной власти, и, достигнув Москвы, подал здесь государю прошение и жалобную книгу на мнимых нововводителей³⁰⁹. Мало того: даже один из епископов русских, именно Александр вятский, хотя сам присутствовал и подписался на московском соборе 1656 г., одобрившем книгу Скрижаль и все, в ней находящееся, прислал однакож в 1663 г. к царю Алексею Михайловичу жалобную грамоту на Никона, охуждая в ней исправление символа и вообще богослужебных книг и благоустроение чинов церковных³¹⁰.

Таким-то образом, в продолжение восьми лет, пока Никон находился в удалении от дел церковных и на место его не был избран другой патриарх, раскол успел распространиться в России повсюду³¹¹, и если еще видимо властию духовною не был отсечен от Церкви, зато внутренне сам собою уже совершенно от нее отделился. Самую верную картину тогдашнего состояния у нас раскола начертали современные архипастыри русские в следующих словах: «понеже, грех ради наших, Божиим попущением, сопостата же нашего христианского православного рода и ненавистника диавола ратованием, мнози невежди не точию от простых, но и от священных и монахов, ови от многого неведения божественных писаний и разума растленна, ови же и во образе благоговения и жития мнимого добродетельного, являющеся быти постни и добродетелни, полни же всякого несмыслства и самомненного мудрования, иже мнящеся быти мудри объюродеша, ови же мнящеся и от ревности и таковии имуще ревность, но не по разуму, возмутиша бо многих душы неутвержденных, ови убо устно, овиже и писменно, глаголюще и пишуще, якоже возшепта им сатана: нарицаху бо книги печатныя, новоисправленныя и новопреведенныя при Никоне бывшем патриархе, быти еретическия и растленны, и чины церковныя, яже исправишася со греческих и древних российских книг, злословиша, имены хулными нарицаша ложно, и весь архиерейский чин и сан уничижиша, и возмутиша народ буйством своим, и глаголаша церкви быти не церкви, архиереи не архиереи, священники не священники, и прочая их таковая блядения. И того ради их диаволоплевелнаго лжесловия священницы вознерадеша о всяком церковном благочинии и попечении, о немже слово воздадут в день страшного правосудия Божия, и книгами, новопреведенными и новоисправленными печатными при Никоне бывшем патриархе и по его отшествии, начаша гнушатися и по них божественного словословия не исполняху, и просфор, на нихже изображен животворящий крест четвероконечный, по преданию восточныя святыя Церкве, в божественное священнослужение не приимаху, но от совершенного своего неведения приимаху точию просфоры, на нихже изображен бысть животворящий крест с подножием и со главою Адамлею и с надписанием сицевым: «се агнец Божий, вземляй грехи всего мира»; не ведуще, яко не креста образ агнец есть и не каяждо просфора пред действием и по действии наречется агнец Божий, но изъятая часть единыя просфоры в воспоминание Господне, оная точию часть агнец Божий наричется. И такового ради священнического многого невежества и нерадения о врученном им Христове стаде, и неприлежания деля и непопечения о церковном всяком благочинии, и безчинного их ради жития, мнози христиане отлучишася церковного входа и молитвы, и о гресех своих покаяния и исповедания, и приятия пречистого тела и крове Христовы лишишася; могущии же по домом своим начаша держати вдовых священников без благословения и без свидетелства архиерейскаго, инии же из тех священников мнози под запрещением и извержени от своего им архиереа служаху по домом и угождаху непокорником святыя восточныя Церкве, не хотящим слушати в церквах пения, идеже совершается по исправленным печатным книгам по обычаю святыя восточныя Церкве; зане во многих от народа мнение вниде, яко ересьми многими и антихристовою скверною осквернены церкви, и чины, и таинства, и последования церковная; соблазнишася же и о исправлении святого символа, и о трегубой аллилуии, о знамении честнаго и животворящего креста, о сложении триех первых перстов, и о Иисусове молитве и прочих³¹².

Когда дело дошло до этого, когда царь Алексей Михайлович начал получать со всех сторон челобитные против Никона и новопечатных книг, когда увидел, что, несмотря ни на частные убеждения со стороны архипастырей, управлявших Церковью, ни на частные заточения и другие наказания расколоучителей³¹³, в некоторых местах стали обнаруживаться открытые восстания против власти церковной и гражданской³¹⁴: тогда решился созвать собор архипастырей русских в царствующем граде Москве «на новоявльшияся раскольники и мятежники святыя православно-кафолическия Церкве». Собор начался в феврале 1666 года и имел одиннадцать заседаний³¹⁵. В первом заседании, на котором присутствовали одни только собравшиеся святители в крестовой патриаршей палате³¹⁶, они условились не прежде начать суждения о расколе и мятеже, как предварительно решивши, согласны ли сами они в главных основаниях для суждений об этом предмете. И потому прежде всего прочитан был никеоцареградский символ веры в новоисправленном виде. Когда оказалось, что в принятии этого символа согласны и единомысленны были все: тогда предложены были на рассуждение три вопроса. Первый: как думать о святейших патриархах греческих, константинопольском, александрийском, антиохийском, иерусалимском, – православны ли они, живя под властью великого гонителя имени христианского? Второй: как смотреть на греческие книги, печатные и древние рукописные, употребляемые патриархами и всеми священниками в богослужении, – праведны ли они и достоверны ли? Третий: как признавать собор, бывший в Москве при царе Алексее Михайловиче и патриархе Никоне в 1654 г. (определивший начать исправление книг и чинов церковных), – за праведный ли собор? На эти вопросы все отвечали единогласно и каждый из присутствующих написал и подписал своими руками, что он признает православными и греческих патриархов, и греческие книги, ими употребляемые, и московский собор 1654 года. В конце свитка, таким образом скрепленного, отцы начертали еще самый символ веры, прочитанный в начале заседания. Во втором заседании, происходившем уже в 29 день апреля в столовой царской палате, в присутствии самого государя и его синклита, царь Алексей Михайлович сначала произнес речь, в которой, упомянув о новоявившемся расколе и его успехах, просил отцов обратить все свое внимание на это важное дело, и затем, прочитав во всеуслышание, как «преизрядное и преугодное орудие на искоренение расколов, книгу Хризовул», присланную четырьмя вселенскими патриархами еще царю Феодору Иоанновичу по случаю учреждения патриаршества в России, спросил присутствующих: так ли они содержат символ и прочие догматы, как написано в прочитанной книге? Питирим, митрополит новгородский, от лица всех отвечал: мы все так веруем и так содержим, как написали в ней святейшие восточные патриархи и утвердили своими печатями, и не имеем ни приложить к сему что-либо, ни отъять, ни изменить.

В последующие заседания, которые происходили все в крестовой патриаршей палате и на которых сам царь не присутствовал, собор исключительно занимался расколом и расколоучителями. В третье заседание предстал пред лице собора епископ вятский Александр, сознался, что он действительно писал против новопечатных книг, просил вразумления и, увидев истину, принес покаяние и «ктому не по мятежницех, но по истине побораше». В четвертое заседание явился протопоп Аввакум: этот, несмотря на все убеждения отцев, не только не хотел покориться, но дерзко «укори в лице весь священный собор, вся неправославными нарицая», – потому предан анафеме, лишен священства (в 13 день мая) и, после новых напрасных увещаний к обращению, градским судом сослан на заточение в Пустоезерский острог. В пятое заседание читана челобитная попа Никиты, сам он был убеждаем архиереями и наконец, как упорный и ожесточенный, предан анафеме, лишен сана и сослан в Угрешский-Николаевский монастырь, откуда, впрочем, вскоре прислал на собор покаянную грамоту и был принят в церковное общение. В шестое заседание предстал диакон Феодор, также напрасно был убеждаем, предан анафеме, лишен сана и сослан в Угрешский-Николаевский монастырь, откуда, по примеру Никиты, прислал было «покаянное писание»³¹⁷, но вскоре опять обратился к расколу и после новых увещаний, градским судом лишен хульного языка и сослан в Пустоезерский острог. В седьмое заседание монах Ефрем Потемкин принес искреннее покаяние в своих прежних заблуждениях и получил разрешение от отцев. В восьмое заседание также принесли покаяние и получили разрешение иеромонах Сергий и старец Серапион, бывший смоленский протопоп. В девятое заседание читана была челобитная попа Лазаря, сам он долго был убеждаем обратиться к истине и потом ему дано было несколько месяцев для размышления. В десятое принесли покаяние – иеромонах Григорий (в мире Иоанн Неронов), игумен Златоустовского монастыря Феоктист, Соловецкий старец Герасим Фирсов, архимандрит Спасского муромского монастыря Антоний, иеромонах Авраамий из пределов нижегородских и игумен Бизюковского монастыря Сергий Салтыков. В последнее, одиннадцатое заседание отцы собора написали и подписали (2 июля 1666 г.) общее наставление к духовенству по случаю раскола, которое и разослали по всей России. Здесь они прежде всего убеждали духовных покоряться во всем без всякого сомнения св. восточной Церкви и пользоваться при богослужении книгами новоисправленными с благословения святейшего Никона патриарха и после него с благословения освященного собора; далее преподавали частные правила касательно печатания просфор четвероконечным крестом, касательно таинств крещения, миропомазания, евхаристии, касательно сложения перстов для крестного знамения и именословного благословения, молитвы Иисусовой, трегубой аллилуии и проч.

Кроме того этот же самый собор русских святителей рассмотрел и напечатал (7 мая 1666 г.)* собственно против раскольников книгу «Жезл правления, утверждения, наказания, казнения», составленную Симеоном Полоцким, в которой по пунктам обличаются две главнейшие челобитные расколоучителей – попа Никиты и попа Лазаря, и издал** предел или определение относительно новопечатных книг, в котором, между прочим, говорится: «мы, великороссийского государства вси архиереи, митрополити, архиепископи, и от прочих духовных чинов нарочитии мужие, архимандрити и игумени и протопопи, сошедшеся в патриаршей крестовой палате, испытывахом подробну, чрез многое время, новоисправленыя и новопреводныя печатныя книги и старыя харатейныя славянороссийския рукописныя, и ничтоже стропотно или развращено, или вере нашей православней противно в новоисправленых новопреведеных печатных книгах обретохом, но все согласно со старыми славянороссийскими харатейными книгами: в нихже видехом и святый символ без прилога (истиннаго), яко и в новопечатных исправлено и напечатася, и аллилуиа написано в ряд трижды, «аллилуиа аллилуиа аллилуиа», таже «слава Тебе Боже», и о знамении честного креста (сиречь о сложении триех первых перстов десныя руки), и о Иисусове молитве, и о чине святыя литургии, и прочая все согласно в старых славянороссийских харатейных книгах обретохом, якоже и во исправленых печатных книгах. Зане Никон, бывший патриарх, повеле книги исправляти и преводити не собою, но повелением благочестивейшаго государя нашего царя и великого князя Алексея Михайловича, всея великия и малыя и белыя Росии самодержца, благословением же и советом и произволением святейших вселенских патриархов, и согласием архиереев всего росийскаго государства и всего освященного собора, с греческих и древних славянороссийских харатейных книг соборне изречеся исправляти я, которыя древния славянороссийския харатейныя книги и сами мы ныне испытахом и разсмотрихом подробну, при благочестивейшем, тишайшем, великом государе нашем царе и великом князе Алексие Михайловиче, всеа великия и малыя и белыя Росии самодержце, и при всем его царском пресветлом сигклите, в царских его высочайших полатах, предложихом и чтохом и свидетельствовахом: из нихже некия и всем священником царствующаго града Москвы соборне показахом в патриаршей крестовой полате, в нихже написано и святый символ без прилога (истиннаго), аллилуиа в ряду трижды, таже «слава Тебе Боже», и прочая вся, якоже и во исправленых печатных книгах»³¹⁸.

Таким образом суд русской Церкви о новопечатных книгах и новоявившемся расколе был произнесен ясно и решительно собором ея архипастырей и пастырей: Промыслу угодно было, чтобы этот суд был еще подтвержден голосом архипастырей восточных и соделался как бы общим приговором Церкви православно-кафолической. Чрез несколько месяцев (2 ноября 1667 г.) прибыли в Москву патриархи александрийский Паисий и антиохийский Макарий, имевшие полномочие и от двух остальных патриархов – константинопольского и иерусалимского. Они, вместе с собором святителей русских и греческих, судили и осудили (декабря 1–12) патриарха Никона, вменили ему многие вины, за которые он лишен сана; но никто не вменил Никону, будто он испортил церковно-богослужебные книги при печатании их, повредил старую веру и старые обряды, хотя одна эта вина была бы достаточна для его осуждения. Мало того: чрез несколько времени собор московский 1666 г. представил восточным патриархам все свои определения о расколе и новопечатных книгах, – и патриархи вполне одобрили эти определения и сказали: «книги новопреводные и исправленые печатные суть правы и согласны с нашими греческими книгами». Избран был (февр. 10) для Москвы новый патриарх Иоасаф: представлены были и ему те же определения, – и он, с своей стороны, благословил их и утвердил. Тогда собор всех патриархов, бывших в Москве, митрополитов, архиепископов, епископов, греческих и русских, и прочего духовенства издал общее соборное повеление и завещание, которым заповедывалось православным христианам русским: а) покоряться во всем, без всякого сомнения и прекословия, св. восточной и апостольской Церкви Христовой; б) принимать и употреблять при богослужении книги, напечатанные при Никоне, бывшем патриархе, и после отшествия его, за благословением освященного собора: «зане суть право исправлены»; в) употреблять св. символ без прилога: «истиннаго»; г) произносить в определенных местах аллилуию трижды, с прибавлением: слава Тебе, Боже; д) творить крестное знамение тремя первыми перстами правой руки: «тако бо имут вси народи христианстии, иже суть в православии от востока до запада»; е) произносить молитву Иисусову в церковном пении и общем собрании так: «Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас», а наедине, кто как хочет; ж) печатать просфоры четвероконечным крестом; з) хранить церковный и монастырский чин по преданию св. Апостолов и св. Отцев; и) пастырям благословлять христиан именословным благословением. «Сие наше соборное повеление и завещание, – сказано в заключении, – ко всем вышереченным чином православным предаем, и повелеваем всем неизменно хранити и покарятися святей восточней Церкви. Аще ли же кто не послушает повелеваемых от нас и не покорится святей восточней Церкви и сему освященному собору, или начнет прекословити и противлятися нам: и мы такового противника, данною нам властию от всесвятого и животворящого Духа, аще будет от освященного чина, извергаем и обнажаем его всякого священнодействия и благодати и проклятию предаем; аще же от мирского чина, отлучаем и чужда сотворяем от Отца и Сына и Святого Духа и проклятию и анафеме предаем, яко еретика и непокорника, и от православного всесочленения и стада и от Церкве Божия отсекаем, яко гнил и непотребен уд, дóндеже вразумится и возвратится в правду покаянием». Вот когда произнесен окончательный приговор над русским расколом и совершено всецелое отсечение его от Церкви высшею церковною властию! Это было в лето от сотворения мира 7175, от воплощения же Бога-Слова 1667, индикта 5, месяца маия в 13 день. Акт соборный, тогда же скрепленный подписью всех присутствующих, был положен в московском кафедральном соборе «в вечное утверждение и в присное воспоминание»³¹⁹.

Не ограничиваясь общим повелением и завещанием, отцы собора обратили внимание и на частности дела. Так как раскольники свое учение о двоеперстии и о сугубой аллилуии преимущественно основывали на книге – Стоглавник, которую общее мнение тогда усвояло собору, бывшему при митрополите Макарии, и на житии преп. Евфросина псковского: то отцы настоящего собора, не имея никакого повода входить в разбирательство подлинности или не подлинности означенной книги, определили только: «собор, иже бысть при благочестивом великом государе царе и великом князе Иоанне Васильевиче, всея Росии самодержце, от Макариа митрополита московскаго, и что писаша о знамении честнаго креста, сиречь о сложении двою перстов, и о сугубой аллилуии и о прочем, еже писано неразсудно простотою и невежеством в книзе Стоглаве, и клятву, юже без разсуждения неправедно положиша, мы православнии патриарси... и весь освященный собор тую неправедную и безразсудную клятву Макариеву и того собора разрешаем и разрушаем, и той собор не в собор и клятву нивочтоже вменяем, якоже и не бысть… К сим же заповедуем: и о еже писано в житии преподобного Евфросина от сонного мечтания списателева о сугубой аллилуиа, да никтоже тому верует, зане все тое писание лживое есть от лстивого и лживого списателя писано на прелесть благочестивым народом». Для большего утверждения этих определений и для вразумления заблуждающих, собор издал ответ, в котором многими примерами из церковной истории показывалось, что последующие соборы нередко обличали и исправляли несовершенные правила предшествовавших, и что след. не должно соблазняться, если и теперь некоторые постановления стоглавого собора обличены и исправлены, тем более, что собор сей происходил, вопреки обычаю православной Церкви, без ведома и без всякого участия первосвятителей восточных и не засвидетельствован ими. А патриархи Паисий и Макарий издали с своей стороны толкование об аллилуии, о сложении перстов для крестного знамения и о прочем, где с подробностию раскрывали основания православного учения об этих предметах и опровергали основания раскольнические, и в частности показывали нелепости жития Евфросинова и подложность свидетельств, усвояемых раскольниками Мелетию, Феодориту и Максиму греку³²⁰. В дополнение к этому те же патриархи издали еще несколько правил и повелений, в которых, между прочим, заповедовали творить крестные ходы против солнца, а не по-солонь (прав. 12), снова запрещали, как подложное, писание о двоеперстии, напечатанное при следованной псалтыри и других книгах во дни патр. Иосифа (–22), и одобряли для употребления служебник, исправленный при патр. Никоне и теперь вновь свидетельствованный и отчасти исправленный всем освященным собором и напечатанный в 1668 г.³²¹, Скрижаль, изданную патр. Никоном, послание константинопольского патриарха Паисия, напечатанное в Скрижали, и книгу – Жезл правления, изданную против раскольников (прав. 24–27). Что же касается самих расколоучителей, которых судил и осудил еще собор московский 1666 г., каковы протопоп Аввакум и диакон Феодор: то святейшие патриархи, вместе с новым собором, подтвердили осуждение их своим согласием (прав. 27); а попы Никита и Лазарь, о которых тогда дело не было еще окончено, теперь один (Никита) принят в церковное общение, как принесший раскаяние, – другой лишен сана и предан анафеме (17 июля 1666), как нераскаянный, и потом градским судом лишен хульного языка и заточен в Пустозерский острог³²².

Думаем, что всяк, размышляющий без предубеждения, согласится, на основании нами сказанного, принять следующие два неоспоримые вывода. Первый: отделение русского раскола от православной Церкви происходило и совершилось совместно и нераздельно с исправлением церковно-богослужебных книг, начатым при патр. Никоне. Первый голос раскола раздался в Москве в 1654 г. на соборе, который признал нужду в исправлении книг и благословил его начало. Более открытое и обширнейшее обнаружение раскола не только в Москве, но и в разных странах России последовало тогда, как только разосланы были первые новоисправленные печатные книги: служебник, Скрижаль и другие (1655–1665). Торжественное осуждение раскола собственно русскою Церковию произнесено в 1666 г. на соборе, который произнес вместе и торжественное одобрение новопечатных книг. Окончательное отсечение раскола от православной Церкви совершено в 1667 г. общим собором восточных и русских архипастырей, которым окончательно одобрены и новопечатные книги. Вывод вторый: исправление книг и осуждение раскола происходило и совершилось самым законным, самым лучшим образом. Это было дело не частного лица или иерарха, но целых соборов, и не одних только русских соборов, но и греческих, – дело, окончательно рассмотренное и утвержденное таким собором, на котором присутствовали представители всей Церкви православно-кафолической.

Что же говорили и говорят против такого исправления книг и осуждения раскола сами раскольники?

1. Прежде всего хулили и хулят патриарха Никона, утверждая, будто он, отступник от православия, враг Христов, предтеча антихриста, намеренно старался со своими учениками и единомышленниками испортить старо-отеческую веру и, под предлогом исправления книг, внес в них разные новины латинские и другие еретические на пагубу душ человеческих³²³. Но все эти хулы совершенно несправедливы: а) Никон, как мы видели, приступил к исправлению книг по самому чистому побуждению, с самою доброю целию, и начал дело самым законным образом; б) продолжателями начатого Никоном, как только он удалился из Москвы, были не какие-либо ученики его или преданные ему единомышленники, а большею частию недоброжелатели его и враги (во главе всех Питирим крутицкий), которые открыто восставали на него, хотели лишить его сана, но не могли не сочувствовать начатому им исправлению книжному: в) Никон, как человек, мог иметь и действительно имел разные недостатки, за которые и осужден соборне; но никто даже из врагов его не поставил ему в вину, будто он отступил от православия, испортил старую веру и старые книги; напротив тот же собор, который осудил Никона, одобрил все новоисправленные книги; г) Никон и словом и делом доказал, что он ни мало не сочувствовал латинству или армянству и тому под., напротив строго вооружался против всего, что носило даже тень латинства и вообще неправославия³²⁴; д) Никон заботился только о том, чтобы уничтожить в наших богослужебных книгах разные новины, вкравшиеся в них по невежеству, и вообще согласить эти книги во всем с книгами греческими, православными, а не о том, чтобы привнести к ним новины латинские или какие-либо другие. Укоряют Никона за то, что он, при исправлении книг, избрал себе в помощника и переводчика Арсения грека, человека будто бы крайне развращенного и трикраты отступавшего от православия³²⁵. Но – а) каков бы ни был Арсений грек по вере и нравственности, от переводчика требуется собственно, чтобы он умел хорошо и правильно переводить, – а Арсений в совершенстве знал и греческий и славянский языки; б) Арсений не мог ничего злонамеренно испортить в книгах и привнести в них от себя что-либо еретическое: потому что переведенная им при Никоне книга – Скрижаль рассмотрена была со всем вниманием целым собором и одобрена; в) Арсений не один избран был в справщика и переводчика книг, но вместе с ним к тому же призваны были Епифаний Славеницкий, Дамаскин и другие, мужи поистине православные и благочестивые; г) переведенные или исправленные при патр. Никоне книги важны и приняты Церковию не потому, что они переведены и исправлены Арсением греком или кем-либо другим, благочестивым или неблагочестивым, а потому, что они были рассмотрены и одобрены соборами. Чтобы более унизить Никона и выставить его каким-то страшилищем, повторяют про него различные басни, которыя не заслуживают ни малейшего доверия. Говорят, например, будто однажды, когда Никон, бывший еще иеромонахом в Анзерской обители, совершал литургию, то преп. Елеазар Анзерский увидел вокруг шеи его обвившуюся змею и воскликнул: «о какова смутителя и мятежника Россия в себе питает?»³²⁶, – между тем как в житии самого Елеазара сказано напротив, что он увидел тогда не змею, а омофор вокруг выи Никона, и предсказал ему назначение к святительскому сану. Рассказывают также, будто новгородский митрополит Аффоний, живший на покое в Хутыне монастыре, до того не любил преемника своего – Никона, провидя в нем будущего вероотступника, что «и по преставлении своем Никону не повеле своего погребсти тела, но псковский архиепископ, по приказу его, погребе его»³²⁷. А между тем достоверно известно из письма самого царя Алексея Михайловича, что Никон тогда, как скончался Аффоний, и не был в Новгороде, будучи отправлен в Соловецкий монастырь за мощами святителя Филиппа, и что царь повелел псковскому архиепископу Макарию погребсти Аффония потому только, что ждать Никона было бы долго³²⁸. Еще рассказывают, будто Никон до того не уважал осьмиконечный крест, что попирал его ногами, повелел сделать изображение его на подошвах своих бархатных башмаков³²⁹. А между тем посмотрите на собственные письма Никона: вы увидите нередко в начале или в конце их равно и осьмиконечный и четвероконечный кресты³³⁰. Посмотрите на патриаршую печать Никона, которую он два раза отпечатлел в самой своей Скрижали, столько ненавистной раскольникам: вы и здесь увидите осьмиконечный крест. Наконец кому не известно, что доселе еще в Крестном монастыре, созданном Никоном у Белого моря, существует большой кипарисный крест со множеством мощей, который устроил Никон, уже будучи патриархом в 1656 г.? И этот крест – осьмиконечный! И на нем начертаны Никоном, между прочим, следующие молитвенные слова: «Христе Боже! Помилуй и спаси душу мою силою честнаго и животворящаго твоего креста»³³¹.

2. Хулили и хулят восточных первосвятителей и вообще восточную Церковь, утверждая, будто они, находясь под игом неверных, потеряли православную веру. Но замечательно, что первые начали распространять эту хулу бывшие справщики книг при п. Иосифе – Аввакум, Никита, Феодор и другие, – и начали именно тогда, когда увидели, что в восточной Церкви отнюдь не признаются те новины, какие внесли они в печатные московские книги, и восточные первосвятители прямо отвергают эти новины и совершенно сочувствуют Никону в его исправлении книжном. А прежде эти же самые справщики совсем другое говорили о восточной Церкви и в книге о вере, изданной ими в 1648 г., напечатали о ней следующее: «якоже древле, тако и ныне церковь иерусалимская источник есть учению христианскому и мати всех церквей... Аще же речет кто сопротивляяйся, яко тако бяше от начала, а ныне одержащу вся та святая места поганину, и вся уже попрана быша. На сия словеса с пророком Исаиею ответ творю: за гнев бо мой поразих тя, и милости ради возлюбих тя... По сим словесем противных, по вознесении Господни, даже до великого Константина, чрез 300 лет, истинныя церкве во Иерусалиме и ниже в Риме не бе, одержания ради мучителей царей. Но сие есть всему святому Писанию противно: погибели бо ради мирския власти, Церковь и святая места не погибоша... Сего ради да всяк весть о сем, яко иже ныне не приобщается сионскому исповеданию и сродных во Иерусалиме в вере не имать, таковый неподобен будет и небесного имети» (гл. 1, л. 12 и 14 об.). И далее: «святая восточная во Грецех обретенная Церковь, правым царьским путем, аще и вельми тесным, но обаче, от Иисуса Христа Бога и Спаса нашего и истинных Его наследников утлаченым, ни направо, ни налево, с пути не совращаяся, к горнему Иерусалиму сыны своя препровождает, в поданом от Господа Бога крестном терпении; и ни в чесом установления Спасителя своего, и блаженных Его ученик, и святых Отец предания, и седьми вселенских Соборов, Духом Святым собранных, устав не нарушает, ни отменяет, и в малейшей части не отступает, ни прибавливая, ни отъимая что, но яко солнце единакою лучею правды всегда, аще и в неволи пребывая, светится правою верою. А чтобы лучше, православный христианине, в той мере ведомость могли имети, яко стадо Божиих овец, во Греции живущих, аще телесную чювственую, от телеснаго и чювьственнаго врага неволю терпит, но веру истинную и совесть свою чисту и нескверну Царю над всеми цари и Богу сохраняет: ничесоже бо Турци от веры и от церковных чинов отъимают, точию дань грошовую от Греков приемлют, а о делех духовных и о благоговеинстве ни мало належат и не вступают в то. И якоже людие Божии, егда в работе египетской были, веры не отпадоша, и первии Христиане, в триста лет в тяжкой неволе будучи, веры не погубиша: темже образом и в нынешнее время, в неволе турецкой, Христиане веру православную делу соблюдают. А кто бы хотел сие лучше разумети, прилагаю зде слова от послания святыя памяти Мелетиа патриарха александрийскаго, до границ наших в лето 1597 писаныя, которыи таковую о постановлении нынешнем Церкве Божии, в Греции будущей, ведомость истинную сими словесы свидетельствует: или не имате удивлятися сему, яко на востоце, аще и царство опровержено есть, обачеже вера православная, волею Божиею стоит и пребывает нерушима? Веруем бо, яко Бог милосердый николиже оставляет раб своих, наипаче светлейше и яснейше сияет благочестие християнское, и наипаче во искушениих без царства распространяется, коли благодать Божия совершене господствует, посреде безбожных мучителей, и яко крин процветает межи тернием, силу приемля не человеческою мудростию, якоже ухищряя утвержают, не богатствы, ни силою укреплено, но самою рукою Божиею защищена. Или недостойна удивлению сия превеликая вещь видится вам? До зде словеса Мелетиа патриарха» (гл. 2, л. 27 об.–29). Здесь самый лучший ответ всем раскольникам, древним и новым, дерзающим порицать Церковь восточную! С другой стороны, сами же раскольники утверждают, что патриархи – константинопольский Иеремия, поставивший (в 1589 г.) нашего первого патриарха Иова, и иерусалимский Феофан, поставивший (в 1619 г.) нашего третьего патриарха Филарета, были совершенно православны³³². Но, ведь, и эти патриархи, вместе с подчиненными им церквами, страдали под игом тех же неверных, а притом приходили к нам один только за 64 года до Никона, другой только за 33. Как же могли Иеремия и Феофан оставаться в православии, хотя Церковь восточная уже около полутора века находилась под игом магометанства, а ближайшие преемники их, и в такой малый промежуток времени, успели сделаться неправославными от того же самого ига? Наконец сами раскольники сознаются, что константинопольский патриарх Афанасий, приходивший в Москву даже при Никоне, был совершенно православен, что он обличал новины Никоновы, а не как преемник его патриарх Паисий, сочувствовавший Никону, и не как патриархи антиохийский и сербский, вполне разделявшие его мысли. Из чего же видно, что обличал? Из того, отвечают, что Никон не приглашал Афанасия на свои соборы, где надлежало ему председательствовать, как следовало бы, хотя он находился еще в Москве в 1655 году, а приглашал только единомысленных себе патриархов антиохийского и сербского³³³. Так, следовательно, раскольники чувствуют потребность, чтобы хотя один восточный первосвятитель был на их стороне! Но, увы, они и здесь ошибаются. Никон не приглашал Афанасия на свои соборы, бывшие в 1655 и в 1656 г., а приглашал только патриархов антиохийского и сербского по самой простой причине, – потому, что первого уже не находилось тогда в Москве, а последние находились: из современной Дворцовой записи видно, что цареградский патриарх Афанасий, скончавшийся потом в Лубнах, был у царя Алексея Михайловича на отпуске в 13 день декабря 7162 г. (1653–4)³³⁴. При том надобно помнить, что св. Афанасий, когда приезжал в Россию, уже не занимал цареградской кафедры и на месте его восседал другой патриарх – Паисий; след. приглашение Афанасия на соборы для председательствования было бы противно церковным канонам и оскорбительно для действительного патриарха константинопольского Паисия, к которому Никон и обратился, как к законному первосвятителю восточной Церкви, после московского собора 1654 г.

3. Хулили и хулят самые книги греческие, по которым при Никоне справляемы были наши русские, утверждая, будто древние греческие книги, по взятии Царяграда Турками, увезены в Рим и сожжены Латинами, а позднейшие, – так как печатались в Венеции и других римских городах, – повреждены и наполнены латинскими заблуждениями³³⁵. Но если бы и действительно (чего впрочем нельзя доказать) какие-либо книги греческие, даже многие, по взятии Константинополя Турками, были сожжены в Риме: все же нельзя допустить, чтобы тогда могли быть нарочито собраны в Рим все книги, по которым до нашествия Турок совершалось богослужение во всех пределах Церкви греческой, чтобы миллионы Греков, оставшихся под игом неверных, не сохранили у себя многочисленных списков этих книг, без которых невозможно было бы им отправлять своего богослужения. Патр. Никон самым делом засвидетельствовал, что во дни его у Греков находилось еще весьма много древних рукописей, когда чрез Арсения Суханова и другими средствами успел собрать на Афоне и в разных странах востока более 700 греческих книг, между которыми некоторые восходили за 500, 600 и даже 1000 лет. Если бы, наконец, печатные книги греческие, и притом все (чего также нельзя доказать) были действительно повреждены Латинами при печатании: из этого не могло бы произойти никакого вредного влияния на исправление наших славянских книг. Никон исправлял их не по печатным греческим, а по древним рукописным, которые собрал в таком количестве, и вместе по древним рукописным славянским, которыя не могли быть повреждены Латинами.

4. Утверждали и утверждают (раскольники), будто на их стороне во дни Никона, кроме Павла коломенского, находились еще три иерарха: Макарий, митрополит новгородский, Маркелл, архиепископ вологодский, и Александр, епископ вятский³³⁶. Но Макарий подписался не только под деяниями собора 1654 г., признавшего нужду в исправлении книг, но и под определениями собора 1656 г., одобрившего книгу Скрижаль и все напечатанные в ней статьи против раскольников, в частности – анафему на ревнителей двоеперстия в крестном знамении; Маркелл подписался под определениями того же собора 1656 г.³³⁷, – и как первый, так и последний находились в церковном общении с Никоном, получали от него патриаршие грамоты, в которых он называл их сынами и сослужебниками своими о Св. Дусе и преподавал им свое благословение³³⁸. «Они, – говорят, – подписались под деяниями соборными только из страха, а потом тайно в своих епархиях покровительствовали последователям старой веры и обрядов»³³⁹. Но чем же все это доказать? Доказательств не представляют. И что это за ревнители старой веры, которые боялись открыто говорить за нее и обманывали и одних и других?... Александр, епископ вятский, как мы видели, действительно сначала даже писал против Никона и исправления книг, но потом, когда был вразумлен на соборе 1666 г., раскаялся чистосердечно, стал поборать по истине и подписался под определениями собора 1667 г., окончательно осудившего раскол и одобрившего новоисправленные книги³⁴⁰.

5. Восхваляли и восхваляют своих первоучителей: Аввакума, Лазаря, Логгина, Феодора и других, называя их мудрыми наставниками, дивными ревнителями староотеческой веры, великими страдальцами, невинно вкусившими от Никониан лютые мучения и смерть³⁴¹. Но если без всякого предубеждения судить об этих лицах на основании некоторых, сохранившихся от них, писаний и достоверных исторических известий, надобно сознаться, что это были жалкие, полуграмотные невежды, имевшие самые сбивчивые, или совершенно ложные понятия об истинах веры и других предметах³⁴², и между тем воображавшие себя великими мудрецами³⁴³; что они в слепоте своей ревновали не за староотеческую веру, а только за свои любимые, недавно возникшие, мнения, которые не умели отличить от догматов и внесли было в печатные книги; ревновали притом не столько из привязанности к мнениям, сколько из ненависти к п. Никону, который отставил их от должности справщиков и охулил напечатанные ими книги. –Надобно сознаться, что это были люди, в высшей степени дерзкие и упорные, которые оскорбляли своего патриарха самым наглым образом, поносили открыто всех первосвятителей восточных и русских, как еретиков и учеников антихриста, не слушались никаких наставлений, убеждений, повелений, ни соборных, ни царских³⁴⁴, позволяли себе бесстыдно оскорблять святыню³⁴⁵, возмущали народ против власти церковной и гражданской и за все это понесли вполне заслуженные наказания. На строгость казней жаловались и жалуются несправедливо: надобно помнить важность преступлений, упорство и нераскаянность преступников, а с другой стороны – дух времени, грубость тогдашних нравов и действовавшие тогда градские законы, по которым собственно и совершался суд над этими несчастными, по отлучении их Церковию.

И таким-то людям, оставшимся до конца в ослеплении и упорстве, последуют глаголемые старообрядцы! А не хотят последовать другим, более достойным своим первоучителям, которые ревновали вначале не менее Аввакума или Лазаря по мнимой старине, но потом, вразумленные собором пастырей, искренно покаялись и скончали дни свои в общении с православной Церковью, каковы были: протопоп Иоанн Неронов, в иночестве иеромонах Григорий, архимандрит Спасского муромского монастыря Антоний, игумен Бизюковского монастыря Сергий Салтыков, игумен Златоустовского монастыря Феоктист, старец Соловецкого монастыря Герасим Фирсов и многие другие³⁴⁶. О, дал бы Бог, чтобы по примеру этих людей, вразумились и нынешние последователи Аввакума!

Раскол, по самому существу своему, есть уже противление власти церковной, а иногда вместе и гражданской, действующей заодно с церковною. И наши раскольники, едва только появились, и еще прежде, нежели были осуждены соборами, уже противились власти церковной и гражданской: потому что не хотели принять новоисправленных книг, которые издаваемы были властью церковной и рассылались при указах царских. Но сначала предводители раскола воображали, что они восстают собственно против одного патр. Никона, которого считали вероотступником, замыслившим исказить старую веру, а отнюдь не вообще против власти церковной или гражданской: потому в челобитные свои направляли прямо на Никона и подавали их царю Алексею Михайловичу в той надежде, что он, с другими иерархами, осудит Никона, как развратителя старой веры, и отменит новые книги. Теперь же, когда оказалось, что собор русских святителей 1666 г., созванный царем Алексеем Михайловичем для рассмотрения раскола и его челобитных, осудил самыя челобитные и расколоучителей, напротив вполне одобрил новоисправленные книги; когда увидели, что и великий собор 1667 г., состоявший из иерархов не только русских, но и греческих, подтвердил то же самое определение и окончательно осудил раскол с его последователями: раскольники дерзнули открыто восстать против власти церковной и царской и действовать силою. Такие восстания обнаружились преимущественно в двух местах: на севере России – в Соловецком монастыре и потом в самой Москве.

I. Начало восстания в Соловецком монастыре восходит еще к 1656 г., когда присланы были в монастырь, при указе царском, первые новоисправленные богослужебные книги³⁴⁷. Увлекшись ложными слухами, какие распускали тогда повсюду сообщники Аввакума об испорченности этих книг, иноки Соловецкие решительно не хотели принять их, и потом, хотя приняли по убеждению своего настоятеля, архимандрита Илии, но, запечатав их в сундуках, поставили в монастырской оружейной палате, а сами продолжали совершать службы по старым книгам³⁴⁸. Так протекло около десяти лет, и эта первая искра раскола, может быть, мало-по-малу погасла бы сама собою и в Соловецком монастыре, как погасла она в некоторых других местах, если бы здесь не поблагоприятствовали ей особые обстоятельства. Сюда сосланы были в то время, частью в наказание, частью для увещания, до 150-ти лиц, противившихся разным гражданским преобразованиям царя Алексея Михайловича и исправлению книг церковных³⁴⁹: в числе сосланных находились князь Львов, бывший начальником печатного двора при п. Иосифе, главнейший единомышленник Аввакума с братиею, и старец Феоктист, который даже написал здесь, в пользу раскола, книгу о антихристе и его царстве³⁵⁰. Сюда же стекались и сами собою, как в более отдаленное и безопасное убежище, некоторые другие ученики Аввакума и Лазаря, каков был архимандрит Саввина монастыря Никанор, пришедший в обитель Соловецкую на покой, а между тем сделавшийся одним из ревностнейших участников в ее возмущении³⁵¹. Здесь появились и собственные иноки, которые не только сочувствовали мыслям раскола, но даже писали в их защиту, каковы нам уже известные старцы – Герасим Фирсов и Епифаний³⁵². Наконец, сюда же прибежали из Астрахани многие казаки из шайки злодея Стеньки Разина, скрываясь от преследований закона. Эти последние, как только вошли в обитель, отняли всю власть у братства, иноков и бельцев; поставили себе начальников Фаддея Кожевника Бородина да Ивана Сарафанова и, встретив между насельниками обители многих недовольных на царя и пропитанных мыслями раскола, «начаша быти во всем противны не только святой Церкви хулами, но и благочестивого Царя не восхотеша себе в Государя имети. Ревнуя, по-видимому, о старой отеческой вере, другим они льстиво говорили: «постойте, братие, за истинную веру и не креститесь тремя перстами»; а сами только выжидали случая, как бы перебить всю братию монастыря, завладеть его древними, богатыми сокровищами и убежать, кто куда может³⁵³. Вот какие люди, похитившие себе всю власть над Соловецкой обителью, были первыми и главными виновниками Соловецкого бунта. Из иноков пристали к ним только немногие; а прочие лишены были всякой возможности им сопротивляться.

Услышав о таких беспорядках в Соловецкой обители, царь Алексей Михайлович потребовал (в 1666 г.) настоятеля ея, архимандрита Варфоломея в Москву, где происходил тогда собор на раскольников³⁵⁴: братия, или точнее, казаки, управлявшие всем в монастыре, отправили вместе с Варфоломеем и архимандрита Никанора, надеясь, что он, как бывший духовник царев, укротит справедливый гнев Монарха против обители и испросит жителям ее позволение держаться старых церковных книг и не принимать новых. Варфоломея в Москве назначили перевести в другую обитель (Свияжскую Богородицкую), а на его место поставили архимандритом из соловецких же постриженников строителя Иосифа, проживавшего в Москве на Соловецком подворье. Никанор сначала, действительно, будто бы ходатайствовал пред царем за Соловлян и о дозволении им не принимать новоисправленных книг; но вскоре, будучи потребован на происходивший тогда в царствующем граде собор патриархов и епископов, сам раскаялся пред ними в заблуждении и дал обещание впредь поборать по истине. Когда затем Варфоломея и Иосифа отправляли в Соловки, – одного, чтобы он сдал обитель, а другого, чтобы принял: Никанор упросил послать и его туда же, «во еже увещавати соловецкия отцы к покорению патриарха и приятию новопечатных книг». Что же оказалось? Едва только три архимандрита прибыли в Соловки (отправились из Москвы 10 июня 1667 г.), и тамошние жители узнали, что новому настоятелю велено служить по новым служебникам: тотчас они выгнали из обители архимандритов Варфоломея и Иосифа, а Никанор, вместо того, чтобы увещевать непокорных к принятию новопечатных книг, как сам обещался, перешел на сторону раскола и стал во главе мятежников. Непринятые архимандриты должны были возвратиться в Москву; царь требовал указом в Москву и архимандрита Никанора: этот не захотел ехать, и Соловляне его не выдали царскому посланному³⁵⁵. В то же время приезжали в Соловецкий монастырь, по указу государеву и от имени священного собора, архимандрит Спасского ярославского монастыря Сергий³⁵⁶ и с ним священник московского собора Василий Федоров и некоторые другие, духовные и светские лица, для убеждения жителей принять новоисправленные книги; соловецкие возмутители не послушались и новых увещателей, – вследствие чего и взяты были из обители нарочно присланным стрелецким головою Иваном Лопатиным, для отправления в Москву, известный князь Михайло Львов да «в государеве деле» келарь Авраамий Абрютин, которых, вероятно, считали в Москве главными виновниками соловецкого возмущения. Отселе, по выражению местного летописца, «почала смута быть в Соловках больше прежняго». Отказавшись от повиновения власти не только церковной, но и царской, мятежники самовольно поставили на место Абрютина келарем монаха Азария, бывшего дотоле простым будильником, а казначеем иеромонаха Геронтия, и решились запереться в монастыре³⁵⁷. Новоизбранные самовольством келарь и казначей, с своими единомышленниками, поспешили написать, как бы от лица всей братии монастыря, челобитную к царю Алексею Михайловичу, в которой старались показать мнимые уклонения от истинной веры в новопечатных книгах; умоляли его не присылать к ним новых учителей и новых книг, и угрожали сопротивляться ему даже до смерти, если не будет исполнено их желание: эта челобитная, которую составлял собственно казначей Геронтий и читал по частям в собрании своих соумышленников, величавших его за нее вторым Златоустом, и прочей братии, присутствовавшей по неволе³⁵⁸, отправлена в Москву в 22 день сентября или октября 1668 г. с соборным старцем Кириллом и двумя служками³⁵⁹.

Прочитав челобитную и огорченный до глубины души упорством мятежников, царь Алексей Михайлович послал в Соловки следующую грамоту: «От Царя и великого князя Алексея Михайловича, всеа великия и малыя и белыя Росии самодержца, в Соловецкой монастырь, соборным и рядовым старцом, которые святей соборней и апостольской Церкви непротивны и нам великому Государю послушны. Ведомо нам великому Государю учинилось, что Соловецкаго монастыря нововыбранные самоволством, без нашего великого Государя указу, келарь Азарий и казначей и их единомышленники нашего великого Государя указу и по духу отец наших, во православии сияющих, святейших вселенских, кир Паисея, папы и патриарха александрийского и судии вселенского, и кир Макария, патриарха Божия града Антиохии и всего востока, и кир Иоасафа, патриарха московского и всеа Русии, благословения и изложения их и всего освященнаго собора не послушали, святей соборней и апостольской Церкви учинились противны, и архимандрита Иосифа, которой, по нашему великого Государя указу и по благословению их, святейших вселенских патриархов, послан из Москвы в тот монастырь, приняв в архимандритех в том монастыре быть ему не дали и прислали к Москве с заручною челобитною соборного старца Кирила да двух служек. И мы великий Государь указали: за противность нововыбранных своеволством келаря и казначея и их единомышленников ко святей соборней и апостольской Церкви, и за непослушание к нам великому Государю и ко святейшим вселенским патриархом, того Соловецкаго монастыря вотчинные села и деревни, и соляные всякие промыслы, и на Москве и в городех дворы, со всякими заводы и с запасы, и соль, отписать на нас великого государя, и из тех сел и из деревень и ото всяких промыслов денег, и хлебных и всяких запасов, и соли, и всяких покупок, с Москвы и из городов в тот монастырь пропускать не велели до нашего великого Государя указу. Да по нашему великого Государя указу послан в Соловецкой монастырь, к архимандриту Иосифу с братьею, с нашею великого Государя и святейших вселенских патриархов грамотами, о обращении тех же противников, сотник московских стрелцов Василий Чадуев, да с ним же отпущены с Москвы Соловецкого монастыря соборной старец Кирило да служек два человека, которые присланы были к Москве с заручною челобитною. И как они в Соловецкой монастырь с нашего великого Государя и святейших вселенских патриархов с грамотами приедут, и вы бе, памятуя свое иноческое обещание, Соловецкого монастыря новобранных самоволством келарю и казначею и их единомышленником говорили, чтоб они от противности недоумения своего и от непослушания отстали и у архимандрита были в послушании; а буде они от противности своей не отстанут и нашему великого Государя указу учинятся непослушны, и вы б их ни в чем не слушали, а им противником и непослушником келарю и казначею и их единомышленником наш великого Государя указ, за их непослушанье и противность, будет вскоре. Писан на Москве, лета 7176 декабря в 27 день»³⁶⁰. Мятежники и на этот раз не приняли архимандрита Иосифа; не послушались никаких увещаний; составили сказку, почему они не принимают новопечатных книг, и послали с сотником Василием Чадуевым краткую отписку царю Алексею Михайловичу, в которой извещали, что не принимают архимандрита потому, что ему велено служить по новым служебникам: просили оставить их при старой вере и присовокупляли: «аще ли ты, великий Государь наш, помазанник Божий, в прежней святыми отцы в преданней вере быти не благоизволишь, и книги переменить изволишь, милости у тебя Государя просим, помилуй нас, не вели, Государь, больши того к нам учителей присылати напрасно, понеже отнюдь не будем прежней своей православной веры изменити и предания апостольская и чину преподобных отец Зосимы и Саватия нарушить, но вели, Государь, на нас свой царской мечь прислать и от сего мятежного жития преселити нас на оное безмятежное и вечное житие»³⁶¹. Были посылаемы в Соловки и еще многие увещатели от царя и особенно от новгородского митрополита Питирима, который приглашал даже самого казначея Геронтия к себе, обещая показать ему достоверные свидетельства из древних харатейных книг о кресте и других предметах спора: но Геронтия из монастыря не отпустили, и вообще все увещания оставались суетными³⁶² (“*).

Тогда отправлен был из Москвы стряпчий Игнатий Волохов с некоторыми начальными людьми, чтобы он, взяв с собою отряд из ста двинских стрельцов, по крайней мере, страхом оружия расположил соловецких мятежников покориться воле царя и патриарха и принять в монастырь законного настоятеля, архимандрита Иосифа. Мятежники составили общий совет, на котором положили, чтобы немощные и боязливые заблаговременно удалились из обители (вследствие чего некоторые и удалились); а сами объявили Волохову, что ни за что не согласятся покориться его требованиям, и, надеясь на свое многолюдство, на крепкие стены монастыря, на великие запасы продовольствия, на множество пороха и 90 пушек, находившихся в обители, окончательно заключились в ней (в 1668 или в 1669 г.), и открыли стрельбу по царскому войску. Зачинщиками бунта были келарь Азарий, архимандрит Никанор да служка Фаддей Кожевник Бородин с товарищи³⁶³. Надобно заметить, что в бунте этом не участвовали, кроме многих, как увидим, находившихся в монастыре, все черноризцы и послушники, которые проживали в монастырских вотчинах, – а таких людей находилось тогда – в Сумском остроге: соборный приказный старец, да келарь, да служебников шесть; в Кемском городке и в 22 усольях: старцев прикащиков 26, келарей 16, служек и служебников 181³⁶⁴. Царь Алексей Михайлович, услышав об открытом соловецком возмущении, повелел, чтобы архимандрит соловецкий Иосиф, временно проживавший (по указу от 20 марта 1668 г.) в Вологде на соловецком подворье, переселился в Сумский острог и заведывал всеми вотчинами Соловецкого монастыря: Сумским острогом, Кемским городком, 22-мя усольями и всякими в них промыслами³⁶⁵. Повелел также указами воеводам на Двине, в Кольском остроге и в Вологде и на имя архимандрита Иосифа, чтобы никто ни из монастырских вотчин, ни из других окрестных мест в Соловецкий монастырь не ездил, даже под видом богомолья, и не доставлял мятежникам ни рыбы, ни соли, ни хлебных, ни каких-либо других припасов. А Волохову было предписано (от 1 сентября, 1669 г.): «и ты б с полуголовами и с стрелцами над непослушниками промышлял, смотря по тамошнему делу, всякими мерами с Заецкого острова (отстоящего от Соловецкого монастыря в пяти верстах) а буде пристойно, и с того бы острова переехал совсем на Соловецкий остров; и которые старцы и мирские люди из Соловецкого монастыря учнут приходить к вам, и вы б их принимали по нашему великого Государя указу и распрашивали, кто имяны в том монастыре ныне пущие непослушники и их советники, и которые с ними в совете быть не хотят, и по сколку их человек на обе стороны, и в чом меж ими рознь, и есть ли у них хлебные и иные какие съестные запасы, и сколко и насколко им того будет, и от чего им чаять скудости и вскоре ль? И доведався от них про то допряма, приказывать в монастырь о обращении и обнадеживать их всякими мерами, чтоб они от непослушанья и от противности отстали, и святой, соборной и апостольской Церквы были не противны и нам великому Государю послушны»³⁶⁶.

Между тем, в самой обители происходили горестные события. Еще в начале осады некоторые, страшась быть непокорными власти предержащей, открыто восставали против мятежников, решившихся заключить обитель и стрелять по царскому войску; даже казначей Геронтий, писавший некогда соловецкую челобитную, написал теперь «приговор, чтобы против государевых ратных людей не биться и монастыря не запирать»: Геронтия и подобных ему заключили в темницы и мучили³⁶⁷. Другие, «священницы и старцы и служебники», не желая пристать к мятежу, просили выпустить их из монастыря: мятежники их не выпускали³⁶⁸. Некоторые пытались тайно бежать: их ловили и держали в неволе³⁶⁹. Келарь Азарий и служка Фаддей Бородин со товарищи, собрав множество печатных книг: евангелий, апостолов, псалтырей, часословов, служебников и других московского и киевского изданий, также греческих евангелий, апостолов, служебников и прочих книг – числом более двухсот, все это растерзали, потопили в море и частию пожгли³⁷⁰. В оставшихся, старописанных и печатных, книгах, за исключением немногих, сделали разные приписки в своем раскольническом духе и повреждения, которые видели и засвидетельствовали современники и доселе еще можно видеть в некоторых памятниках соловецкой библиотеки³⁷¹. Служка Фаддей Кожевник со своими единомышленниками почему-то вооружился против древних крестов, имевших на себе «положенную титлу» или надпись, и множество их, какие только обрелись на Соловецком острове, посек и пожег. Иноки и старцы, которые дерзали обличать такие неистовства, заключаемы были в оковы и темницы³⁷².

Волохов провел то в Сумском остроге во 120 верстах от Соловецкого монастыря, то на Заяцком острове, куда обыкновенно приезжал с стрельцами на три летних месяца, около четырех лет и почти без всякого успеха; а к самому монастырю, по малочисленности ли своей дружины и по недостатку больших орудий, или по беспечности и нерадению, все не приступал³⁷³. Только в декабре 1669 г. прибыли в Сумский острог бежавшие из Соловецкого монастыря одиннадцать человек чернецов да девять бельцов; в июле того же года высланы из монастыря в Сумский острог самими мятежниками двенадцать человек³⁷⁴, и в октябре 1670 г. пойманы были на море и заключены в Сумском остроге двое из главнейших мятежников – келарь Азарий да служка Фаддей Кожевник, с тринадцатью другими иноками и 23 бельцами, которые отважились было на вооруженных лодках отплыть из гавани для ловли рыбы³⁷⁵. Волохов, за свою безуспешность в исполнении поручения, за разные своевольства и злоупотребление монастырскою казною, особенно же за несправедливости и жестокости против архимандрита Иосифа, в конце 1672 г. вызван был в Москву³⁷⁶. Так кончилась первая попытка к усмирению соловецких мятежников!

Не менее неудачна была и вторая. На место Волохова прислан был в исходе 1672 г. голова московских стрельцов Клементий Иовлев. Ему дано было 600 двинских стрельцов, и он, присовокупив в ним еще 125 стрельцов сумских и кемских, тогда же отправился к Соловецкому монастырю. Прежде открытия военных действий, он хотел испытать меры убеждения. Для того послал к мятежникам стрелецкого сотника Никифора Порошина с письмом, уверяя их, что, если они покорятся государю и св. восточной Церкви, начнут совершать службы по новоисправленным печатным книгам и принесут государю и всему освященному собору раскаяние, то все вины их будут им прощены. Мятежники не верили и стояли упорно, говоря, что для удостоверения в этом они желали бы грамоты самого государя. Иовлев велел начать стрельбу: но вскоре у его служилых людей не стало пороху и свинцу, и он удалился с войском от монастыря в Сумский острог, где потом и проживал обыкновенно всю осень и зиму, отпуская до весны 500 двинских стрельцов на их родину. Из острога Иовлев поспешил известить (от 19 сент. 1673 г.) государя о желании и требовании мятежников; а о себе писал, что на весну он идти к монастырю со всеми ратными людьми не в состоянии: потому что «пушек и пороху, и свинцу, и фителя, и для преступного дела гранатного мастера, и гранат нет»³⁷⁷ (5т). Царь (от 12 мая 1673 г.) прислал свою грамоту к недостойным мятежникам, в которой торжественно удостоверял, что простит все вины их, если только они покорятся ему и освященному собору³⁷⁸. Между тем Иовлеву (от того же числа) дан был указ: буде мятежники не обратятся и начнут стоять, по прежнему, упорно, чинить им всякую тесноту, устроить вокруг монастыря самые крепкие заставы, чтобы отнюдь из монастыря никто ни с чем, также и в монастырь, тайно и явно не ездил; впрочем из пушек по ограде не стрелять и никакого воинского дела над монастырем не творить; разорить только всякое здание и промысел, от которых осажденные получают пользу. В том же указе царь писал Иовлеву, что пушки и гранаты, свинец и порох будут ему доставлены вскоре³⁷⁹ (379). Мятежники не послушались и царской грамоты, – и Иовлев истребил все их имущество, находившееся вне монастырской ограды: рабочий скот со скотным двором, строения, в которых помещались монастырские прислужники, и хижины рыболовов со всеми рыболовными снастями³⁸⁰. Вскоре своевольное вмешательство Иовлева в монастырские дела, управление которыми, по перемещении архимандрита Иосифа (в 1673 г.) в казанский Спасо-преображенский монастырь, поручено было царским указом соборному старцу Иоилю, проживавшему в Сумском остроге, а также сильная цынготная болезнь, которой подвергся Иовлев, послужили поводом к тому, что к концу 1673 года и этот начальник отозван был в Москву³⁸¹.

В сентябре следующего года назначен был для осады Соловецкого монастыря третий начальник, воевода князь Иван Мещеринов, которому предписано было находиться у Соловецкого монастыря неотступно, чтобы «мятеж искоренить вскоре». Мещеринов, как только прибыл на остров, имея в своем распоряжении около 700 стрельцов и стенобитные орудия, немедленно приступил к делу. Он окопал свое войско шанцами, устроил несколько городков или батарей и открыл с них пальбу против монастыря. Но с наступлением 1675 г. (не прежде впрочем октября) он самовольно снял осаду; сам разорил шанцы и городки и удалился в Сумский острог, к крайнему огорчению государя. Мещеринову посланы были новые и самые строгие указы, чтобы он находился у Соловецкого монастыря неотступно³⁸². Между тем в монастыре дела шли своим чередом. Там, кроме архимандрита Никанора, главными предводителями мятежа были теперь – новый келарь Нафанаил Тугин да сотники Исачко Воронин и Кемлянин Самко с товарищи. Архим. Никанор беспрестанно ходил по монастырским башням, кадил пушки и кропил их водою, приговаривая: «матушки де мои галаночки, надежа де у нас на вас, вы де нас обороните». Прочие стреляли по царскому войску, делали вылазки и нередко разрушали разные его предприятия против обители. Не довольствуясь этим, мятежники вздумали выразить свое противление Монарху и другим образом: в 28 декабря 1674 г. они составили собор, на котором положили – впредь не молиться за царя с его фамилиею, и вообще «говорили про великого Государя такие слова, что не только написать, но и помыслить страшно». Казначей Геронтий, иеромонах Павел и другие прямо этому воспротивились и сказали, что они и в церкви и в кельях не перестанут молиться за Государя: их мучили, называли еретиками, томили голодом в тюрьме. Менее, нежели через год (16 сент. 1675 г.), мятежники снова составили собор, на котором сотники Исачко и Самко с товарищи объявили келарю Нафанаилу, положив свои ружья на стену, что они более не станут служить монастырю: потому что «они за великого Государя священником Бога молить не велели, а священницы-де их не слушают и за великого Государя Бога молят» (значит, никто из священнослужителей обители, даже во время самой осады ея, не забыл своего долга молиться за своего царя!). Нафанаил с трудом уговорил бунтовщиков продолжать свою службу, обещавшись исполнить их волю. Вследствие сего два иеромонаха Митрофан и Амвросий, не хотевшие изменить своему долгу государю, в ту же ночь ушли из монастыря, с бельцом Июдкою Рогуевым, и явились к Мещеринову; двух других иеромонахов, вполне верных тому же долгу, именно казначея Геронтия и Павла, с товарищами Варлаамом, Дионисием и Манасиею, выслали на другой день (17 сент.) из монастыря сами мятежники; наконец, еще два иеромонаха Леонтий и Сильвестр, какие только оставались в монастыре (так, следовательно, мало было тогда священнослужителей в обители!), решительно отказали в церковной службе, чтобы не исполнять воли мятежников. Архимандрит Никанор утешал соумышленников словами: «мы де и без священников проживем, а священницы де нам не нужны». И действительно, по показанию очевидцев, достойные сотоварищи сотников Исачка да Самки в церковь вовсе не ходили, к духовным лицам не обращались, всех священников проклинали, называя их еретиками и богоотступниками, исповедывались промеж собою у бельцов, жили содомски, умирали без покаяния и причастия, были погребаемы без отпевания священнического. Сам архимандрит Никанор, в продолжение уже пяти лет, не был ни разу у причастия св. Христовых тайн. В монастыре открылась смертоносная цынга, от которой умерло около тридцати человек; мятежники однакож не вразумлялись. Между осажденными образовались две партии: партия сильная, состоявшая преимущественно из бельцов (всех бельцов было тогда в монастыре 300 человек), которые сражались против царского войска, требовали, чтобы никто не молился за царя, и угрожали умертвить всякого, кто будет не согласен с нами, – и партия слабая, состоявшая преимущественно из иноков (их оставалось еще до 200), которые не хотели ни сражаться против царского войска, ни прекратить своих молитв за государя, и выжидали только случая, как бы удобнее перебить своих противников и освободиться из-под их власти.

Узнав обо всем этом от вышедших из монастыря в сентябре 1675г.³⁸³, Мещеринов, как только наступила весна того же года, отправился (в 31 день мая), со 185 находившимися при нем стрельцами, из Сумского острога на Соловецкий остров, и начал осадные работы. В августе к нему пришли еще около 800 стрельцов двинских и холмогорских³⁸⁴, и он провел с ними у монастыря в трудах всю осень и начало зимы. Наконец, когда все было приготовлено, Мещеринов решился в 23 день декабря 1676 г. сделать общий приступ против обители, – к сожалению, не имевший успеха. Впрочем дня через два явился к воеводе из монастыря один инок, по имени Феоктист, из партии тех, которые не желали противиться государю, и объявил, что в монастырь можно войти чрез тайный проход, находившийся в стене и теперь только легко заваленный камнями. Тихие и светлые ночи долго препятствовали воинам воспользоваться этим указанием; наконец, в ночь на 22 января, когда случилась сильная буря и метель, несколько воинов вместе с проводником выломали камни, заграждавшие проход в стене, и вошли один за другим в ограду монастыря, незадолго пред рассветом, когда бунтовщики после ночной стражи разошлись все по келлиям для отдыха, оставив на башнях только по одному человеку. Немедленно замки на воротах были разбиты, ворота отперты, и сам воевода Мещеринов с ратниками вступил в обитель. Пробужденные шумом мятежники бросились было с оружием в руках к монастырским воротам; но многие из них тут же были порублены. Другие потом, самые главные и упорные виновники возмущения, как-то: сотник Самко и архимандрит Никанор. были казнены смертию; третьи, менее виновные, разосланы в Кольский и Пустозерский остроги. А все те, которые с раскаянием покорились власти государя и постановлениям св. православной Церкви, прощены и оставлены жить в Соловках³⁸⁵. Так кончилась осада Соловецкого монастыря, продолжавшаяся собственно не десять лет, а два последние года, потому что дотоле прямой осады вовсе не было, – и укрощено возмущение, в котором участвовали не столько иноки соловецкие, сколько разные насельники монастыря – бельцы, не столько из слепой привязанности к мнимой старой вере, сколько по личным страстям и упорнейшему сопротивлению царской власти. Правительство истощило с своей стороны все меры кротости, вразумления, убеждения; выжидало целые годы, чтобы мятежники раскаялись, и употребило против них силу уже тогда, когда не оставалось никакого другого средства. Тем, следовательно, виновнее были мятежники в своем противлении, и тем справедливее понесли они заслуженные казни.

Не так смотрят на это событие наши раскольники. Они с полным доверием читают и перечитывают сочинение одного из главных вождей своих, Симеона Денисова, под заглавием: «История о отцех и страдальцех соловецких, иже за благочестие и св. церковныя законы и предания великодушно пострадаша», хотя эта история, исполненная лжи и вообще исторических неверностей, не заслуживает никакой веры.

1. Желая, например, восхвалить ревность по вере иноков Соловецкого монастыря, Денисов говорит, что, когда новопечатные книги были рассылаемы п. Никоном по всем градам и весям, по всем монастырям и церквам, то «никтоже обретеся противу стоящ, никтоже оная новшества возражающ, ни един от великих монастырей и градов мало постоя, страху царского указа вся колеблющему..., но вси книги новопечатныя и нехотяще прияша, и службы по оным новодействующе совершаху... Одни только соловецкие отцы, вси совет сотворше, не хотеша сих отнюдь приятии (л. 19). А между тем – а) в житии старца Корнилия, которое составлено раскольником же, повествуется, что и в Ниловой пустыни долго не принимали новопечатных книг и дело доходило даже до возмущения³⁸⁶: б) из официальных актов известно, что и в некоторых селах священники долго не соглашались совершать службы по новопечатным книгам, а совершали по старым³⁸⁷; в) сам Денисов в другом своем сочинении «Винограде Российском» говорит: «новых книг прияти всюду не хотяху, старопечатных же держати запрещахуся частыми указами и посылками: но обыкшии народи и свяшенници много исперва ревноваху стояти и мужествовати в древлецерковнем благочестии: аще и не зело постоятелно, обаче держаху древлецерковныя законы: мнози же от священного чина и явственно сопротивишася Никону в новопременах, не токмо не приемлюще, но и обличающе его законопреступление и дерзость, яко предозначеннии, архиерей Павел с прочими, яко соловецтии отци, яко велиции пустыннии старци, и инии многочисленнии, иже крепко держахуся благочестия не уступающе в неуступаемых, и в постоятелных крепко стоятелно стояху»³⁸⁸. Чему же после этого верить?

2. Далее Денисов пишет, что когда царь Алексей Михайлович потребовал к себе соловецкого архимандрита Варфоломея, в это самое время, т.е. в 1666 г., соловецкие отцы отправили к царю свою челобитную через соборного старца Александра Стукалова (л. 21–24). А между тем – а) в самом заглавии этой челобитной, как она встречается в рукописях, сказано, что она послана к великому государю «во 176 г. (т.е. в 1668 году) сентября месяца в 22 день с соборным старцом Кирилом», или, как в печатных экземплярах, «во 176 году в октябре месяце»³⁸⁹; б) сам царь Алексей Михайлович в своей грамоте в Соловецкий монастырь свидетельствует, что челобитную к нему прислали соловецкие мятежники уже после того, как не приняли присланного к ним из Москвы, на место Варфоломея, нового архимандрита Иосифа, и прислали именно с старцем Кириллом³⁹⁰. Другая историческая неправда Денисова!

3. Третья еще гораздо важнее: он пишет, будто, не приняв архимандрита Иосифа, соловецкие отцы отправили в Москву старца Герасима Фирсова, мужа весьма искусного в писании, чтобы он умолил Самодержца, да оставит их жить в прежней вере; но «власти духовнии его (Фирсова) до Самодержца не допустиша; а на пути, яко известнии глаголют, задушиша» (л. 27). Между тем в подлинном деянии московского собора 1666 г. говорится о Герасиме Фирсове следующее: «точне случися Соловецкого монастыря старцу Герасиму Фирсову: сей бо, о прежних своих хулах о мятежах возрыдав горце, предста преосвященному собору в лето 7174-е месяца июля в 12 день, умоли слезами прощение и послася наставления ради в монастырь Иосифов, идеже в мире уснув и почи о Господе»³⁹¹. Как же могли соловецкие отцы отправлять Фирсова в Москву в 1668 году, когда еще с июля 1666 г. он жил в Иосифовом монастыре? И не гнусная ли клевета, будто он задушен?

4. Денисов утверждает, что число запершихся в Соловецком монастыре иноков и бельцов «до тысячи и пяти сот восхождаше» (л. 30), – что потом, когда в обители случился великий мор от цынги, то из них «яко до седмих сот преставишася» (л. 39 об.), и что, наконец, по взятии монастыря Мещериновым, число от него «пострадавших различными казньми вящше трех сот и к четырем стом приближашеся, или до пяти сот, яко неции глаголаша, дохождаше» (л. 65 об.). Но люди, которые сами жили тогда в Соловецком монастыре по нескольку лет сряду и, освободившись из него, не имели побуждений ни увеличивать ни уменьшать числа осажденных, засвидетельствовали: «братьи де в монастыре двести человек, да бельцов триста человек; а в осаду де от цынги в Соловецком монастыре померло и на башнях и по городу от пушечныя и мушкетныя стрелбы побито тридцать три человека»³⁹². След., и по взятии монастыря Мещериновым, никак не могло пострадать от него до 500 человек, когда, по свидетельству тех же очевидцев, там находились многие, которые не участвовали в бунте, не хотели противиться государю и потому естественно были пощажены Мещериновым, и когда сам же Денисов в своей истории не раз упоминает об отцах, оставшихся живыми или предавшихся Мещеринову (л. 65 об. и 68). Замечательно, что и в синодиках раскольничьих по именам упоминаются только до 33-х «страдальцев соловецких», и в числе их, кроме одного архимандрита (Никанора), ни одного иеромонаха или священника. ни одного иеродиакона, а только 16 простых иноков да 16 бельцов³⁹³. Вот какие были защитники мнимой старой веры!

5. Говоря о начальнике стрельцов Иовлеве, который только и сделал зла Соловецкой обители, что истребил вокруг нее разное ее имущество и потом подвергся тяжкой цинготной болезни, Денисов намеренно замечает, что это Бог наказал Иовлева за его жестокость (л. 37). А повествуя далее, как от той же страшной болезни в самом монастыре скончалось будто бы до 700 человек, не прибавляет, что это Бог наказал мятежников за их противление св. Церкви и законному государю и для возбуждения их к раскаянию (л. 39). Где же тут справедливость?

6. Утверждает, будто во время осады обители Мещериновым, находившиеся в ней тем только и занимались, что день и ночь молились в церкви Богу со слезами, служили молебны (л. 38), и потом превозносит всякими похвалами святость и благочестие этих мнимых страдальцев (л. 87–99). Но, по свидетельству очевидцев, как мы уже упоминали, мятежники, предводительствуемые сотниками Самкою и Исачкою, в церковь вовсе не ходили, духовных отцев знать не хотели, священников вообще называли еретиками и богоотступниками, жили содомски, грабили монастырскую казну и имущество, мучили, заключали в темницы, морили голодом тех, кто с ними не соглашался и им противоречил, умирали без покаяния и причастия св. Христовых тайн³⁹⁴. И это святость жизни? И таких-то людей, каковы сотник Самко и ему подобные, этих мятежников, справедливо казненных смертию, называть мучениками за веру?

7. Уверяет, будто Соловецкий монастырь взят Мещериновым 29 января в первый час мясопустныя субботы, а в осьмый час того же самого дня скончался царь Алексей Михайлович, как бы в наказание за обитель (л. 72–73). Но, по свидетельству современников, бывших иноков соловецких, обитель взята Мещериновым 22 января³⁹⁵, а царь Алексей Михайлович, как извещал в своей окружной грамоте сын и преемник его царь Феодор Алексеевич, скончался «во 184 (1676) году генваря против 30 числа в четвертом часу ночи»³⁹⁶.

8. Выдает за чудо то, что тела казненных Мещериновым оставались на льду в губе пред монастырем «от субботы мясопустныя всю якоже четыредесятницу, тако и пятидесятницу и вящшую часть поста св. Апостолов», и что не только тела сохранились во все это время, но и самый лед под ними не таял, пока они не были погребены (л. 76–80). Если бы даже это и было справедливо: чудного тут нет ничего. Петров пост в 1676 г. начался с 21 мая; а Беломорския губы обыкновенно начинают вскрываться ото льда только в конце мая или начале июня, и по свидетельству местного жителя: «Беломорское устье по большей части до конца июня, а иногда до начала июля заперто бывает наносимыми полосными льдами, с коих веющие ветры на всю страну наносят хлад и мраз». Потому-то иногда там и убитый медведь сохраняется цел до самого июля³⁹⁷.

Не упоминаем о разных откровениях, чудесах, пророчествах, которыми Денисов наполнил свою историю об отцех и страдальцех соловецких, и которые, как ни на чем не основанные, не заслуживают и опровержения.

III. Падение Соловецкого монастыря и справедливые казни, постигшие мятежников, сильно поразили последователей раскола, которые много надеялись на восстание этой обители, продолжавшееся несколько лет, и ожидали от него для себя добрых последствий. Впрочем суеверы не упали духом; напротив еще с большею злобою и ожесточением выжидали только случая, чтобы снова восстать против правительства и отстоять глаголемое старообрядство. Казнь самих расколоучителей: Аввакума, Лазаря, Феодора и Епифания, которые, хотя содержались в Пустозерском остроге, но не переставали и оттуда поддерживать раскол своими письмами и дерзко оскорблять Царское величество, – последовавшая в 1 день апреля 1681 г., еще сильнее воспламенила страсти суеверов³⁹⁸. Случай к восстанию вскоре им представился. В Москве, по смерти царя Феодора Алексеевича (1682 г.), едва только наследником престола назван был отрок Петр, взбунтовались стрельцы: несколько дней сряду (мая 15–21) они губили бояр, грабили, неистовствовали, пока не объявили Царями обоих малолетних царевичей Петра и Иоанна, а соправительницею их царевну Софию. При этих-то обстоятельствах, когда все еще находилось в страхе от буйства мятежников, когда вся воинская сила была в их руках, а во главе их стоял временщик князь Хованский, упорный последователь раскола, они решились требовать восстановления мнимо-старой веры. Ход события³⁹⁹ был следующий.

Спустя три дня после возмущения, в Титовом стрелецком приказе происходила дума, как бы в царствующем граде Москве восстановить старую веру, бывшую до п. Никона: и начали искать в своем полку людей, которые бы в состоянии были написать челобитную и дать ответ пред духовными властями в защиту этой веры; но не нашли ни одного. Знак, что слепцы замышляли отстаивать то, чего сами не понимали! Тогда пригласили в приказ одного чернослободца из Гончарной слободы, по имени Семена Калашникова, и спрашивали его, нет ли у них в посаде таких искусных людей. Он отвечал, что есть, и возвестил о намерении стрельцов братии своей: Никите Борисову, Ивану Курбатову и Савве Романову, который прежде был келейником у архимандрита Макарьевского Желтоводского монастыря, и впоследствии описал настоящее событие. Эти, вероятно, не полагаясь только на собственную премудрость, избрали себе в руководителя инока Сергия, бродившего в Москве, которого Савва величает новым Илиею за его ревность по отеческим преданиям, и вместе с ним в доме Борисова совокупными силами составили челобитную «от лица всех полков и чернослободцев», хотя о челобитной хлопотали собственно стрельцы только одного Титова полка, а не всех полков, и в составлении ее принимали участие только три чернослободца! Как только челобитная была написана, Калашников известил пятисотенного Титова полку, по имени Ивана, который с двумя другими стрельцами поспешил в его дом. Здесь они выслушали челобитную, которую читал Савва по приказанию Сергия, и с удивлением сказали: «мы де во днех своих не слыхали такого слогу и толика описания ересей в новых книгах», и, взяв челобитную с собою, отправились в свой приказ. Немедленно собраны были стрельцы Титова полка и вслед за ними пришло много посадских. Велели читать челобитную сперва своему полковому сотскому, а потом за его малограмотностью тому же Савве, и, выслушав, единогласно возопили: «надобно, братие, лучше всего постоять за старую православную христианскую веру и кровь свою пролияти за Христа». Челобитную взяли в приказ и, списав, возвратили составителям.

Стрельцы возвестили о всем случившемся своему начальнику, боярину князю Ивану Андреевичу Хованскому. Он крайне обрадовался и спросил: есть ли у вас кому дать ответ против властей, – на это нужны люди ученые. Ему указали на инока Сергия и посадских людей, принимавших участие в составлении челобитной. Боярин велел привести их к себе, и, когда они явились, сказал: «я и сам, грешный, весьма желаю, чтобы в церквах все было по старому: я неизменно держу старое благочестие, читаю по старым книгам. полагаю крестное знамение двумя перстами», и прочел символ веры с прибавлением: истиннаго. Сергий предложил князю выслушать челобитную. Он выслушал и, узнав, что составитель ее сам Сергий с братиею, заметил ему: «вижу, что ты инок смиренный и немногословный, и не станет тебя на такое великое дело; надобно против них человеку ученому ответ держать». Сергий вздумал было защищаться, прилагая к себе обетование Спасителя Апостолам: не пецытеся, како или что возглаголите: дастбося вам в той час, что возглаголете: не вы бо будете глаголющий, но Дух Отца вашего глаголяй в вас (Матф. 10, 19, 20). Но прочие, тут находившиеся, сочли нужным напомнить князю о священнике Никите суздальском. Тогда князь с радостию воскликнул: «знаю я хорошо того священника; против него нечего им говорить; он заградит уста, и прежде никто из них не мог противустоять ему. Я, братие, рад вам помогать, да мне не за искус сие дело. А того не думайте, что по прежнему будут вас казнить, да вешать, да в струбах жечь: я вам в том Бога свидетеля представляю, что за то рад стоять». Сергий и выборные стрелецкие стали просить князя, чтобы он устроил для них на лобном месте пред всем народом, или в Кремле у красного крыльца, собор, на котором бы присутствовали цари-государи, царица Наталья Кирилловна и патриарх с архиереями, и чтобы этот собор был именно в следующий пяток. Напрасно боярин утверждал, что в пяток собору быть нельзя, потому что в воскресенье назначено быть коронованию государей, – ему отвечали: «нам того-то и хочется, чтобы Цари-государи венчались царскими венцами в истинной православной вере, а не в их латыно-римской», и что дело это можно отложить до другого воскресенья. Напрасно боярин объяснял, что коронования отложить нельзя, что все приготовлено, все уже повещены, и ручался, что цари-государи будут венчаться по старому и служба будет совершаться по старому, – ему говорили: «не статное то дело, чтобы патриарх стал венчать Царей по старому и служить литургию по старым служебникам, а не по новым»... Боярин должен был уступить и назначил быть собору в пяток.

В назначенный день, в семь часов утра, но приказанию Хованскаго, мнимые ревнители старой веры, отслушав молебен, явились к красному крыльцу, сопутствуемые множеством народа: расстриженный поп Никита Пустосвят⁴⁰⁰ с крестом в руках, инок Сергий с евангелием, а недавно присоединившийся к ним волоколамский инок Савватий с иконою страшного суда. Хованский велел им войти в ответную палату и, спустя немного явившись туда же сам со множеством дьяков и подъяков, притворно спросил: «зачем пришли вы, честные отцы?» Никита отвечал: «мы пришли сюда побить челом великим Государям о старой православной вере, чтобы они повелели патриарху и властям служить по старым книгам, на семи просфирах, а не на пяти, и употреблять на просфирах трисоставный крест, а не крыж двочастный. Если же патриарх не изволит служить по старым книгам: то повелели бы ему дать с нами праведное рассмотрение от Божественных писаний, почему он на это не согласен и за что предает проклятию и казнит людей, держащихся старой веры, как недавно казнил Соловецкий монастырь». Хованский сказал: «я и сам желаю узнать истину, и чту и пою и верую по старым книгам». Затем спросил: «есть ли у вас челобитная? Государи-цари велели ее представить им и прочесть». Ему отвечали: «есть и две»; но отдать их не хотели, опасаясь, что он не возвратит, и тогда нечего будет подать на соборе. Боярин уверил клятвою, что челобитная будет возвращена; получил ее: отнес вверх к Государям и чрез несколько времени действительно возвратил, говоря: «против этой челобитной будет дела недели на три...; но патриарх упросил государей отложить дело до среды; в среду же после обедни приходите сюда снова». Таким образом упорное требование раскольников, чтобы собор был именно в пяток, окончилось ничем, и Хованский видимо старался только их обмануть. Тут Никита Пустосвят хотел добиться, по крайней мере, одного, чтобы коронование государей в наступавшее воскресенье совершилось по старым книгам. Хованский отвечал: «я уже говорил вам, что Царей-государей будут венчать по старому...; велите испечь просфор с изображением старого креста: я сам поднесу их патриарху и велю служить по старому; а ты, отец Никита, будь тут же». Суеверы удалились, не подозревая, что в словах боярина скрывалась новая хитрость: потому что, когда в воскресенье Никита, взяв с собою семь просфор, которые нарочито заказывал некоей искусной вдове, отправился в собор, – то, за чрезвычайным стечением народа и теснотою, не только не пробрался до боярина, но и до соборной церкви, И со стыдом возвратился к своим.

Доселе мы говорили только словами раскольника Саввы: потому что он один из современников описал начало события. И говорили с полным доверием: потому что он сам участвовал в событии и не имел еще побуждений искажать истину. Теперь мы должны принять во внимание сказания и других современников, изображающих дальнейший ход того же события, и не можем доверять во всем Савве: потому что, как только начались действительные сношения и состязания раскольников с православными, он видимо наклоняет все в пользу раскольников; об одном умалчивает, что служило к их бесчестию; о другом, чего сам не видел, передает только басни и клеветы, какие распускались тогда мятежниками в народе против патриарха и вообще властей духовных.

Со дня коронования государей, т.е. с 25 июня, возмутители раскола несколько дней сряду буйствовали в Москве. Они ходили по улицам, по торжищам и другим местам, и смело проповедывали: «постойте, православные, за истинную веру; ныне нет истинной церкви на земли, ни в Греции, на в России, ни в других странах; только мы еще содержим истинную веру... Не ходите в церкви: они все осквернены; не покланяйтесь новописанным иконам; не почитайте четвероконечного креста: это печать антихристова... и под.». И нося с собою старые иконы, старые книги и разные тетрадки, в которых говорилось, будто бы уже настает кончина мира, увлекали за собою толпы народа. Предводителями были расстриженный поп Никита Пустосвят да пять иноков бродяг: Сергий, Савватий, нам уже известные, и еще присоединившиеся к ним (24 июня) выходцы из Волоколамских пустынь: Дорофей, другой Савватий и Гавриил⁴⁰¹. А под предводительством их не только люди сколько-нибудь грамотные, но и совершенные неучи, мужики и бабы, собираясь кучами на площадях, толковали о старой вере и рассуждали, как бы ее утвердить. Если же кто из священников, иеромонахов и других ревнителей истинного православия старался их вразумить и наставить: они устремлялись на него с неистовством, били немилосердо и оставляли едва живаго, – так, что страх и трепет объяли всех в Москве и все с недоумением ожидали, что-то будет⁴⁰². Между тем стрельцы Титова полка, затеявшие все дело и видя, что другие полки, по убеждениям патриарха, не совсем соглашаются с ними, держали между собою совет, и, избрав четырех старых стрельцов, послали их с челобитною по всем приказам для собрания подписей, да Савву с ними, чтобы он прочитывал челобитную неграмотным. На первый день подписались четыре приказа, на другой три, потом еще два; а пушкари, составлявшие десятый приказ, не показали такого согласия, и сделалась между ними великая распря: одни хотели прикладывать руки, другие не хотели, говоря: «зачем руки прикладывать, когда мы не умеем ответ держать за челобитную против патриарха и властей? Да и сами старцы сумеют ли отвечать против такого собора? Пожалуй, смутив нас, они сами же уйдут. Не наше все то дело, а патриаршее. Мы и без рукоприкладства ради тут присутствовать да стоять за православную веру, – смотреть, где правда». Последнее мнение приняли все: и решено было подписанную уже многими челобитную положить в Титове приказе за печатью, а подать другую большую челобитную от лица всех православных христиан, которая была написана на 20 столбцах⁴⁰³ (403).

3-го июля, в понедельник⁴⁰⁴ Хованский, недовольный «смятением и непостоянством» стрельцов, собрав всех выборных их в ответную палату, троекратно спрашивал их как бы от имени государей: «все ли вы согласно хотите постоять за православную христианскую веру?» и, получив троекратный утвердительный ответ, пошел вверх как бы для доклада о том государям. Потом возвратившись, отправился вместе с стрельцами и многими посадскими людьми, тоже будто бы по повелению государей⁴⁰⁵, к патриарху требовать от него восстановления старого благочестия и ответа против челобитной. Когда все вошли в патриаршую крестовую⁴⁰⁶ патриарх Иоаким встретил их со властями, и, услышав наглые требования мятежников, начал кротко убеждать их, что они, как миряне, не имеют права судить своих архиереев, и, как неискусные в вере, не должны сами мудровать о вере, а обязаны повиноваться своим законным пастырям и учителям, – что п. Никон не еретик, не испортил веры и книг, напротив исправил их по греческим и славянским харатейным рукописям, и что эти книги одобрены потом соборне вселенскими патриархами. Выборные, – так как с ними не было на этот раз ни попа Никиты Пустосвята, на прочих их отцов, – поставили на ответ пред патриархом трех слободских: Павла Даниловца, Павла Захарьева и Савву Романова. которые друг за другом говорили самыя дерзкие речи. Порицали в глаза поведение своих архипастырей, их жестокость и неправость в вере: утверждали, что Никон с еретиком Арсением испортил все книги, – что и греческие книги одни сожжены в Риме, другие испорчены, – сами греческие патриархи не православны и т.п.⁴⁰⁷ Вообще, по словам одного современника, раскольники, полагаясь на князя Хованского, «яко на крепкого им в том помощника, в крестовой начаша шумети бесстрашно, и говорити о святой Церкви, и о патриархе, и о всем священном чине словеса нелепая, ихже не подобает и писати».⁴⁰⁸ Кончилось тем, что патриарх, для успокоения мятущихся, назначил быть собору чрез день в следующую среду, и они удалились.

В этот краткий промежуток времени между раскольниками распускаемы были разные слухи. Говорили, например, будто сама царица Наталия Кирилловна, у которой так недавно еще стрельцы зверски умертвили родного брата, теперь принимала их сторону и три раза присылала сказать, чтобы они требовали собора непременно на лобном месте или на площади между соборными церквами в присутствии государей, да и ее пригласили, а ни за что не ходили в соборную церковь или в грановитую палату: потому что против них есть злой умысел. Рассказывали также, будто патриарх, боясь идти на собор, предлагал боярину Хованскому такое средство: «если угодно стрельцам, пусть принесут они свои старые книги – евангелие и служебник, а мы принесем свои новые, и положим те и другие в раку св. Петра. Церковь запечатаем царскими печатями да патриаршею и выборных; назначим всеобщий пост и будем молиться, да явят нам св. чудотворцы, какие книги правы и какие неправы». Стрельцы и их руководители совсем было на это согласились: но опять будто бы «пришла отповедь с верху», т.е. из дворца, чтобы, когда патриарх станет класть книги в раку св. Петра, запечатали самую раку Чудотворца, а не церковные двери, и поставили вокруг церкви на караул человек по сто в сутки: потому что и здесь скрывается замысел, – хотят войти потаенными дверями в церковь и старые книги выкинуть из раки вон. Узнав об этом, патриарх будто бы отложил свое намерение⁴⁰⁹.

Когда настала среда, 5-е июля: предводители раскола в шесть часов утра, отслужив молебен, без всякого позволения и ведома начальства, а только с благословения расстриженного попа Никиты (который, следовательно, не имел права благословлять), взяв с собою крест, евангелие, икону страшного суда, икону Богородицы и старые книги, с возженными свечами отправились из-за Яузы в Кремль, сопровождаемые бесчисленным множеством стрельцов и народа. Многие в этой толпе были уже пьяны и имели за пазухой камни. Вошедши в Кремль, все приблизились к Архангельскому собору и в виду царских палат поставили аналои: положили на них крест, евангелие, и пред ними возжгли свечи. Поп Никита Пустосвят и его товарищи, став на скамейки, начали читать народу свои тетрадки; убеждали всех постоять за старую веру и возбуждали против патриарха и властей духовных. Было восемь часов утра. В это время патриарх с архиереями, архимандритами и со всем духовенством столицы, при многочисленном стечении правоверных, служил молебен в Успенском соборе: и страх от прошедших в Кремль мятежников был так велик, что все служившие плакали; в самых палатах царских раздавались вопли, и всех объял ужас⁴¹⁰. По окончания молебна, патриарх выслал из церкви Спасского протоиерея Василия прочитать народу напечатанное в ту ночь от имени его – патриарха поучение, в котором он увещевал православных повиноваться своим законным пастырям и не слушаться обольстителей: бродяг иноков и расстриги – Никиты Пустосвята, три раза уже приносившего покаяние в расколе и опять обратившегося к тому же⁴¹¹. Но едва протоиерей начал читать, как стрельцы вырвали у него тетрадь, схватили его самого, представили своим отцам и хотели предать смерти: только инок Сергий с трудом спас его и доставил ему возможность возвратиться в церковь⁴¹². Прошло уже два часа, а шум на площади не только не уменьшался, но более и более усиливался; толпы народа непрестанно увеличивались и наконец наполнили весь Кремль. Патриарх после молебна отслужил литургию, и вместе с архиереями и прочим духовенством удалился в свою крестовую палату. Тогда Хованский несколько раз сряду посылал к патриарху, будто бы от имени государей, чтобы он шел на площадь для состязания о вере; но патриарх, зная истинную волю государей, не соглашался, говоря: пусть для этого приходят раскольники в грановитую палату, потому что и государыни-царевны желают присутствовать на соборе и слушать челобитную; а на площади между народом им быть неприлично. Хованский решился на другую хитрость: вздумал уговаривать государей и царевну Софию, чтобы они с патриархом не ходили на собор, объявляя за тайну, что народ, убив патриарха, лишит и их жизни. София, призвав к себе выборных стрелецких, к которым не благоволил Хованский, узнала от них, что стрельцы не имеют такого замысла. Хованский уже открыто пред всеми боярами начал говорить, чтобы государи и царевны в грановитую палату с патриархом и со властями не ходили; и, если пойдут, то им от народа живыми не остаться. София отвечала: «если и так, – пойду, да будет воля Божия; но не оставлю св. Церкви и ея пастыря». Хованский обратился к боярам с словами: «умолите ея царскую милость не ходить в грановитую палату с патриархом, – иначе, при Царях, и нас всех побьют, как побили недавно наших братьев». Бояре, приведенные в ужас, напрасно умоляли царевну отказаться от своего намерения. Она осталась непреклонной и послала самого Хованского возвестить патриарху, чтобы он шел наверх к государям ризположенскою лестницею. Хованский, передавая это повеление, сказал напротив патриарху, будто ему велено идти именно чрез красное крыльцо, где собралось тогда множество исступленных раскольников, которые готовы были умертвить первосвятителя и всех архиереев⁴¹³. Но святейший Иоаким, проникая злой умысел, поступил иначе: он повелел взять множество древних рукописных книг, греческих и славянских⁴¹⁴, и идти с этими книгами на красное крыльцо архиепископу холмогорскому Афанасию, да епископам тамбовскому Леонтию и воронежскому Митрофану (святому), также архимандритам, игуменам и священникам всех московских церквей, чтобы народ, видя множество древних книг, понял, что готовы показать ему правду, и хотя несколько укротился: сам же патриарх с прочими властями пошел вверх лестницею ризположенскою. Когда книги были принесены и патриарх пришел в царские палаты: Хованский снова начал с дерзостью говорить патриарху в присутствии государей: «народ сильно кричит и просит тебя, чтобы ты немедленно шел к нему на площадь или в грановитую палату для состязания о вере; а Государям, по их молодости, там с тобою быть не позволяет». И, обращаясь ко всем присутствующим, сказал: «если же патриарх со властями скоро к народу не пойдет, – народ хочет, как случилось и прежде, вторгнуться с оружием в царские палаты для убиения патриарха и всего освященного чина: и тогда будет опасность, чтобы и самим Государям и всем боярам не быть побитым». Святейший Иоаким, без государей, идти к народу не соглашался.

Видя всеобщий ужас и трепет, царевна София решилась идти с патриархом в грановитую палату: а вместе с нею пошли царица Наталия Кирилловна и царевны Татьяна Михайловна и Мария Алексеевна⁴¹⁵. Пришедши в палату, царственныя особы сели, София Алексеевна и Татьяна Михайловна на двух государственных местах, прочие вокруг них в креслах; тут же в креслах занял место и патриарх, и потом сели по степеням своим восемь митрополитов, пять архиепископов и два епископа⁴¹⁶. Архимандриты, игумены и весь освященный собор, равно весь царский синклит, бояре, окольничие, думные люди, стольники, стряпчие, жильцы, дворяне и выборные всех полков стояли. Хованский с трудом уговорил расколоучителей, чтобы они согласились идти на собор в грановитую палату: они никак не хотели расстаться с площадью, на которой чувствовали себя сильнее посреди буйной черни. Наконец, взяв крест, евангелие, иконы, книги с аналоями, скамьями и возженными свечами, они отправились к красному крыльцу⁴¹⁷ и, вошедши в грановитую палату с великим бесчинием, криком и буйством, самовольно поставили свои аналои и скамьи, положили на них иконы и книги, держа зажженные свечи. Такая дерзость и наглость поразили всех, и соправительница государей, царевна София вопросила мятежников: «зачем так невежливо и необычно они вошли в палату к царским величествам, как будто к иноверным и Бога не знающим, не уважив ни государския, ни архиерейския чести, и сотворили безчинство, какого прежде никто не дерзал совершать?» Они отвечали: «мы пришли утвердить старую веру; у нас ныне принята новая вера; все вы пребываете в новой вере, в которой нельзя спастись; нужна старая». «Что же есть вера? и какая старая и новая?» – снова спросила царевна. Они ничего не отвечали и подали свою челобитную. Думный дьяк, по повелению царевны, начал читать челобитную громко и внятно. Во время этого чтения, поп Никита Пустосвят, которому царевна еще прежде запретила говорить и велела стоять в стороне, напившись пьян, стал кричать, как бесноватый, и оскорблять словами патриарха и весь освященный собор. Холмогорский архиепископ Афанасий хотел воспретить расстриге; а он в присутствии всех бросился бить и терзать архиепископа⁴¹⁸. Выборные с трудом оборонили святителя. Царевна София несколько раз повторяла мятежникам, чтобы они хранили молчание и били челом, как подобает: крики не умолкали. Тогда патриарх, взяв евангелие, писанное рукою Алексея, митрополита московского, и соборное деяние цареградского патриарха Иеремии об учреждении патриаршества в России, начал со слезами и умилением вразумлять предстоящих людей, что они напрасно мятутся на св. Церковь, и показывал им многочисленные свидетельства из старых книг касательно спорных предметов. Не зная, что отвечать, пристыженные раскольники, Никита Пустосвят и за ним другие сложили персты свои по своему обычаю для крестного знамения и, подняв руки вверх, долго и неистово кричали: «вот так, вот так!» Услышав такие бесчинные крики глупых мужиков, приведшие всех в ужас, царевна София и с нею другие царственные особы со слезами на глазах встали со своих мест и хотели удалиться, говоря, что они скорее оставят царство, нежели предадут на попрание безумным невеждам свое царское величество и благочестие. Патриарх и бояре и выборные всех полков едва умолили их возвратиться и дослушать челобитную. По окончании челобитной, когда день склонялся уже к вечеру и все крайне устали, не было ничего сказано раскольникам от царского величества: а только объявлено, что указ им будет дан в другой день⁴¹⁹.

Вышедши из царской палаты, расколоучители со своим безумным сонмищем, охраняемые сотнею стрельцов, которых дал им Хованский, кричали в Кремле: «победихом, победихом», и, поднимая руки вверх, говорили всем: «так слагайте персты». Достигнув лобного места, поставили аналои и скамьи, положили на них иконы и стали учить простой народ, будто бы уже по царскому повелению, своим раскольническим бредням, восклицая: «тако веруйте, – мы всех архиереев препрехом и посрамихом, – тако творите». Никита и его достойные товарищи до того кричали и неистовствовали, что в изнеможении падали на землю, как бы мертвые, и точили из себя пену⁴²⁰. Продолжая путь от лобного места до Яузы со своими иноками, в сопровождении бесчисленного множества народа, громко пели Богородичны и другие свящ. песни. За Яузой вошли в церковь всемилостивого Спаса, находившуюся близ Титова приказа; отслужили молебен Богородице, и, приказав звонить во все колокола целые три часа, разошлись все по домам своим.⁴²¹

Царевна София, поняв ожесточенное упорство расколоучителей и опасаясь мятежа стрельцов, в ту же ночь⁴²² потребовала к себе выборных всех полков и всячески убеждала их не поддерживать раскола, не променять всего русского государства на шестерых бродяг-чернецов. Выборные все, кроме выборных Титова приказа, главных зачинщиков смятения, отвечали: «нам, Государыня-царевна, до того дела нет, чтобы стоять за старую веру; не наше то дело, а святейшего патриарха и всего освященного собора». Царевна велела выборных щедро наградить и угостить. Когда они возвратились в свои полки, – рядовые восстали на них, как на изменников, многих перевязали и посадили в тюрьму, говоря: «нынче вы Титов приказ выдали руками без нашего ведома, а потом выдадите и другие». Несмотря на это ввечеру следующего дня выборные, какие не были заключены, держали совет в Стремянном приказе и положили: во всем отказать старцам-чернецам и посадским. И немедленно, отправившись к царевне, возвестили ей, что, хотя сами они твердо решились остаться верными данному обещанию, но рядовые на них восстали, многих заключили в темницу, могут всех перебить и замышляют произвесть всеобщий бунт. Царевна нашлась и в этом случае. Она велела разослать повестку по всем приказам, чтобы из всякого полка шли по сту человек на опасный караул к Троице, что на рву. Когда все собрались и рассуждали между собою, как выборных перебить за неправду их, а к патриарху по прежнему идти с барабанами, – явился какой-то посланный и сказал: «Цари-государи жалуют вас погребом, на десять человек по ушату пива и меду». Стрельцы, оставив все свои рассуждения, бросились каждый десяток за своим ушатом к погребу, приговаривая: чего еще нам надо? Чем нас великие Государи не пожаловали? И, упившись совершенно, продолжает Савва, «правоверных, братию нашу, возми да бей: вы де бунтовщики и возмутили всем царством», – так что эти мнимо-правоверные все разбежались, кто куда мог. На другой день так же из каждого полка по сту человек перепоили, на третий день так же, пока не перебрали всех рядовых. Тогда стрельцы все единогласно принесли повинныя за руками, что до состязаний о старой вере им дела нет и впредь они не будут в это мешаться; да послали сто человек схватить прежних своих отцов и привели их на Лыков двор за караулом. Виновнейший из них Никита Пустосвят был казнен во вторник (21 июля) отсечением главы; остальные чернецы отданы были архиереям под строгие начала порознь, да научатся не хулить св. Церкви, и разосланы были – Сергий в ярославский монастырь, а прочие по другим монастырям.

Вот как ревновали стрельцы о мнимо-старой вере и за какую ничтожную цену продали ее! Вся эта история показывает, что тут собственно ревнителями и приверженцами раскола были, вместе с Никитою Пустосвятом, пять бродяг-иноков да несколько посадских людей, а все прочие только временно были увлечены по невежеству и легкомыслию.

I. Не в одной Соловецкой обители и Москве существовал тогда раскол, когда происходили бунты соловецкий и стрелецкий, и обнаружил себя в таких недостойных делах. Нет, он существовал уже и потом еще более распространился во многих других местах России, даже вне России, и везде проявлял себя в подобных же делах. Осужденные законами церковными и государственными и не смея открыто исповедывать свое учение и совращать других, раскольники рассеивались повсюду, где думали найти для себя безопасное убежище: селились в пустынях поморских, костромских, нижегородских и отдаленной Сибири; заводили свои скиты в лесах брынских, вязниковских, стародубских и многих других; бежали за границу – в пределы Польши, Швеции, Пруссии, Австрии, в Крым к Татарам, на Кавказ в соседство Горцев. Но надобно заметить, что раскол почти с самого происхождения своего уже разделился на толки, и тогда как в одних местах распространялся и утверждался один толк, в других утверждался и процветал другой. А потому, чтобы удобнее проследить историю распространения и существования нашего раскола, считаем необходимым наложить предварительно как общие или основные мысли раскола, так и толки, на какие разделился он с самого начала и которые несомненно имели влияние на его дела и судьбу в разных местам.

II. Главные мысли раскола, за которыя он и осужден, подробно изложены в челобитных Лазаря, Никиты Пустосвята и Соловецкой. Кратко их можно выразить так: «должно веровать и совершать службу Богу по старым книгам, а не по новым: потому что в старых книгах содержится вера истинная, православная, та самая, которую принял из Греции св. Владимир, по которой спаслись все русские чудотворцы и которая одна только может вести всякого ко спасению; а новые книги, изданные патриархом Никоном и после него, наполнены бесчисленными заблуждениями и заключают в себе веру испорченную, новую, еретическую, которая может приводить только к вечной погибели. В частности должно, согласно со старыми книгами и вопреки новым, произносить спасительное имя Господа Исус, а не Иисус, креститься двумя перстами, а не тремя, употреблять сугубую аллилуию, а не трегубую, осьмиконечный крест, а не четвероконечный, совершать литургию на седми просфорах, а не на пяти, творить крестные ходы по-солонь, а не против солнца, читать в символе о св. Духе: истиннаго и проч. Посему истинную православную Церковь составляют ныне во всем мире только они одни – раскольники, а Церковь русская, которая со времен Никона отвергла старые книги и содержит новые, есть Церковь еретическая, никонианская; ее учение – душевредное, ее службы – не службы Богу, ее таинства – не таинства, ее пастыри – не пастыри, а волки, все ее члены – не православные, а еретики; не должно ходить к ним в церкви, не должно иметь общение с ними ни в молитве, ни в пище; и проч.»⁴²³. Впоследствии к мнимым отступлениям русской Церкви от веры, к мнимым ересям раскольники отнесли вообще все новые обычаи, вошедшие в Россию, неизвестные у нас прежде, хотя они вовсе не касаются веры, каковы: курение и нюхание табаку, празднование нового года в 1 день января, употребление чая, немецкого платья, итальянского пения и живописи, стрижение или бритие брады и усов, анатомирование и бальзамирование мертвых тел и многое подобное⁴²⁴.

При таком общем взгляде на православную Церковь раскольники вскоре начали неодинаково смотреть на свое отношение к ней и разделились на две главные секты. Известно, что первыми распространителями раскола были, кроме одного епископа, Павла коломенского, только некоторые священники и иеромонахи, а большею частию простые чернецы и миряне. Но Павел коломенский, который один мог бы рукоположить пастырей для своих последователей, скончался еще в 1656 г., едва раскол зачинался⁴²⁵; священники и иеромонахи, хотя считали себя вправе учить и совершать службы, не могли однакож не сознавать, что некому, в случае их смерти, поставить им преемников в пастырстве⁴²⁶; наконец простые чернецы и миряне должны были понимать, что они сами ни учить других, ни совершать таинства не имеют права. Необходимо было решиться на одно из двух: или оставаться вовсе без священников (попов) и предоставить право учить и священнодействовать лицам непосвященным, или принимать священников, посвященных епископами в Церкви русской и потом переходящих в раскол. Так действительно и случилось. Многие миряне и иноки, не имевшие свящ. сана, еще при первом распространении раскола позволили себе учить других вере, совершать таинства крещения, покаяния и вообще церковные требы; а в некоторых местах сами даже священнослужители, руководившие расколом, завещавали, при смерти своей, мирянам совершать впредь все эти требы⁴²⁷, и таким образом положили начало секты безпоповщинской или безпоповщины. Другие, спустя несколько времени, когда священники их, рукоположенные до патриарха Никона, перемерли, решались принимать к себе беглых попов, переходящих к ним из Церкви русской, и таким образом основали секту поповщинскую или поповщину. ⁴²⁸ Вслед за этим коренным различием двух сект неизбежно последовали другие. Поповщина, принимая к себе беглых священников, рукоположенных в Церкви православной – русской, хотя при этом помазует их маслом и заставляет отрекаться от никонианских ересей, но очевидно признает силу хиротонии православной Церкви; след. находится в некоторой, хотя незаконной, связи с нею, чувствует некоторую зависимость от нее, и потому, хотя обыкновенно называет Церковь русскую еретическою, никонианскою, но вообще смотрит на нее не так враждебно, как безпоповщина, не перекрещивает переходящих в раскол от православия, и молится за православных государей, защитников и покровителей Церкви. Напротив безпоповщинская секта, прервав всякую связь с Церковию русскою, называет ее прямо Церковию антихристовою, утверждая, что она, с 1666 г. отпадши от Христа, Спасителя мира, начала веровать в антихриста, покланяться антихристу, служить антихристу, что все таинства ее суть скверны, чада ее – чада диавола, самая глава ее есть антихрист, царствующий на земле с 1666 г. мысленно, духовно, который, как дух богомерзкого отступления, дух вечной погибели, живет и действует преимущественно в лицах правительственных (властодержцах)⁴²⁹ – вследствие чего секта эта перекрещивает переходящих к ней от православия и долго не молилась, а в некоторых толках своих доселе не молится за православных государей. В секте поповщинской совершаются, кроме священства, все таинства, хотя совершаются незаконно – священниками беглыми и большею частию лишенными сана; в частности совершается таинство брака, почему поддерживается и уважается жизнь супружеская. В секте безпоповщинской, кроме крещения и исповеди, совершаемых мирянами, часто даже женщинами, все прочие таинства вовсе не совершаются, почему некоторые, сознавая, например, нужду в Евхаристии, думали заменять ее для себя своим, самоизмышленным причастием: другие – наибольшая часть безпоповцев, отвергая вовсе брак будто бы за прекращением православного священства, требуют от всех своих единоверцев, мужей и жен, жизни безбрачной, а между тем позволяют им предаваться гнусному разврату и даже нередко называют эту преступную любовь мужей и жен святою любовию, братскою, христианскою. Наконец еще одна замечательная черта в учении безпоповцев. Будучи убеждены, что антихрист уже пришел и царствует в Церкви русской, и что близка кончина мира, они, особенно в начале раскола, сильно заповедывали своим последователям самосожигаться, чтобы чрез то спасать себя от гонений антихриста и его клевретов, называя это самосожигательство огненным крещением, очищающим все грехи, или морить себя голодом, запоститься, чтобы скорее перейти в царство небесное, – и всех таких самоубийц называли и называют св. мучениками⁴³⁰.

III.      Изложив главные начала и отличия двух главных раскольнических сект, заметим, что каждая из них мало-по-малу раздробилась на мелкие толки, которые, удерживая общие положения своей секты, имели и свои особенности, и обратимся к самой истории этих сект, сперва безпоповщинской, как прежде образовавшейся, потом – поповщинской.

1. Первые начатки безпоповщинской секты положены были в пределах костромских и вязниковских (владимирской губернии) чернецом Капитоном, по имени которого все наши раскольники долго называемы были Капитонами⁴³¹. Он был родом поселянин дворцового села Даниловского, костромского уезда. По крайней бедности не имея, чем питаться, он удалился из родного села, принял, неизвестно от кого, пострижение и стал жить в пустыне Колесниковой по образу пустынножителей. Молва об его подвигах вскоре привела к нему и других поселян, которые, собравшись вокруг него для сожительства, избрали его своим наставником, несмотря на то, что он был совершенно безграмотный. Это происходило еще при жизни царя Михаила Феодоровича. Сначала Капитон всего более заботился о постничестве – до того, что даже в праздники Рождества Христова и Пасхи не хотел разрешать на сыр, масло и рыбу, а вкушал с учениками своими только хлеб, ягоды и другие плоды, и в день Пасхи, вместо красных яиц, раздавал братиям красные луковицы. Потом гордость обуяла его. Возомнив о себе, как о великом подвижнике и учителе, он начал презирать духовный чин, внушал ученикам своим чуждаться пастырей Церкви, не принимать от них благословения, а чрез то чуждаться и единения с Церковию, не покланяться новым св. иконам, а одним старым, и так как в то время едва только вышли книги иосифовского издания с разными вставками о сложении двух перстов для крестного знамения, сделался самым жарким проповедником двоеперстия, увлек за собою многих, особенно молодых людей, и упорно противодействовал усилиям властей духовных, заботившихся об исправлении этого заблуждения и других подобных⁴³². Из пустыни Колесниковой Капитон, вероятно, для большей безопасности, переселился в близ лежавшие леса вязниковские, которые тогда наполнены были бежавшими раскольниками, и здесь приобрел себе еще больше учеников. Напрасно посылаемы были за ним указы и даже воины, чтобы взять его и представить в Москву: он постоянно укрывался и умер тихо в вязниковской пустыне, где надолго оставались семена раскола, им посеянные⁴³³.

Один из последователей Капитона, поселянин Подрешетников, ясно раскрыл мысли своего учителя, основав неподалеку от Костромы, в пределах кинешемских и решемских особое раскольническое общество. Он заповедывал не ходить в церковь, не иметь отцев духовных, не брать у священников благословения. Последователи его, названные по имени его подрешетниками, не имея священного сана, сами совершали в домах своих церковные службы, крестили младенцев, исповедывали, и, не дерзая совершать таинства тела и Крови Господней, вздумали заменить его для себя другим причастием. Для этого избираема была девица, которая наряжалась в цветное платье и скрывалась в подполье избы: чрез несколько времени, когда изба наполнялась множеством собравшихся мужей, жен и детей, девица выходила из подполья, неся на главе своей решето, наполненное изюмом и покрытое чистым платом, и произнося троекратно, по подобию иерейскому, слова: «всех вас да помянет Господь Бог во царствии своем всегда, ныне и присно и во веки веков». Получив от присутствующих троекратный ответ: «аминь», она начинала причащать их, раздавая им ягоды. Такое причастие жалкие суеверы считали, вероятно, за напутствие к самовольной смерти: потому что многие из них, тотчас после причастия, сами сожигали себя или умерщвляли другим образом, – знак, что секта эта знала уже учение о самосожигательстве и вообще самоубийстве и считала его делом богоугодным⁴³⁴.

2. Другим, еще более обширным, поприщем для распространения безпоповщинской секты служила Сибирь. Здесь, после протопопа Аввакума, не успевшего впрочем основать особой секты, действовали пять расколоучителей почти в одно и то же время. Первый – лжечернец Оська (Иосиф) Астомен или Истомин. Он происходил из Казани, был родом Армянин и в царствование Михаила Феодоровича, вместе с родителями своими, обратился к православию; в мире назывался Иваном, потом принял монашество с именем Иосифа. Когда вышли из печати церковные книги с учением о двуперстном сложении для крестного знамения, Иосиф явился самым жарким ревнителем двоеперстия, которое привык употреблять еще в армянстве, – и за свое упорство и противление власти, лишенный чернечества, сослан был в 1660 г. на заточение в Енисейск. Проезжая туда из Казани через сибирские города Верхотурье, Туринск и Тюмень, лжечернец везде проповедывал свое любимое учение и везде увлек многих простых людей, показывая это учение в печатных церковных книгах, на которыя смотрели тогда, как на богодухновенные, и говоря, что кто крестится тремя перстами, тот запечатлевает себя печатью антихристовою. В Енисейске в продолжение двадцати четырех лет Иосиф не переставал сеять семена раскола чрез устные наставления и чрез писания. Будучи вызван в Тобольск в 1684 г. митрополитом сибирским Павлом, хотя принес пред ним покаяние и получил от него разрешение носить монашеские одежды, но покаяние только притворное: потому что, и проживая в Знаменском тобольском монастыре под присмотром, продолжал еще девять лет тайно учить простой народ расколу, пока наконец в 1693 г., по убеждениям нового митрополита сибирского Игнатия, искренно не раскаялся в своем заблуждении⁴³⁵. Из числа обольщенных Иосифом на Тюмени был поп Дометиан. Покинув свою паству, он убежал в горы и леса, встретил здесь какого-то чернеца Иванища (Ивана), тоже раскольника, принял от него пострижение с именем Даниила и начал проповедывать поселянам, чтобы все оставляли церкви и дома свои и бежали к нему в пустыню: потому что настало уже царство антихриста и скоро будет второе пришествие Христово. Простаки целыми сотнями стекались к расколоучителю⁴³⁶. Вскоре нашелся ему помощник, какой-то жидовин венгерский лжечернец Аврамко (Авраам), о котором почти ничего более неизвестно⁴³⁷. Совокупные наставления всех этих трех лжеучителей – Иосифа, Дометиана и Авраама образовали четвертого проповедника раскола Якушку (Якова) Лепехина, бывшего прежде служивым атаманом в Верхотурье. Он также захотел иметь у себя учеников, сам назвал себя попом и начал отправлять иерейские службы, несмотря на то, что был двоеженец и убийца первой своей жены; крестил младенцев, исповедывал приходящих, давал им, неизвестно какое, причастие, которое будто бы получал откуда-то издалека, постригал желающих в иночество, над больными совершал таинство елеосвящения, погребал мертвых и читал над ними разрешительную молитву. Будучи сам иконописцем, он изобразил на листе церковь и вокруг нее обвившимся диавола в образе змия, извергающего яд свой на св. Христовы тайны: такие листы в большом количестве рассылал окрестным поселянам, чтобы возбуждать в них отвращение от православной Церкви и от преподаваемого ею святейшего таинства⁴³⁸. Наконец пятым расколоучителем в Сибири явился некто Васка (Василий) Шапошник: он проповедывал жителям Томска, чтобы они не ходили в церкви, говоря: «ходяй в нынешния церкви осквернится и антихристу будет раб» и т. под. Этот Васка был один из учеников Дометиана Тюменского⁴³⁹. Таким образом все пять сибирских расколоучителей находились в связи между собою и проповедывали одно и то же учение. По свидетельству современника, они вообще говорили, что антихрист уже пришел и царствует в русской Церкви, и потому необходимо бежать от нее, не должно ни венчаться, ни исповедываться, ни причащаться от ее пастырей; сами обещавали совершать все церковные требы для своих последователей; заповедывали также креститься двумя перстами и добровольно предавать себя на огненное сожжение. Впрочем были между ними и разногласия: жидовин Авраам венгерский не одобрял самосожигательства – будто бы за веру и, тогда как Лепехин утверждал, что антихрист явился мысленно или духовно, учил напротив, что антихрист приидет чувственно. Вследствие последнего разноречия ученики Лепехина назвали себя правоверцами, а учеников жидовина венгерского – чувственниками⁴⁴⁰.

Соответственны учению были и дела сибирских раскольников. Не уважая церковного брака, они не знали супружества, жили без стыда блудно и предавались всякому разврату. Думая быть мучениками, уходили в пустыни и леса, строили себе хижины и вместе с ними сожигали сами себя⁴⁴¹. Поразительны особенно два случая. Поп тюменский Дометиан, в иночестве Даниил, увлекши за собою до 1700 человек, писал к постригшему его чернецу Иванищу: «собрались ко мне в пустыню добродетельные мужи и жены, девы и отроки и все просят второго неоскверняемого крещения огнем; – что повелит твоя святыня?» Иванище отвечал: «заварил кашу, – ну и ешь ее, как хочешь». Тогда Дометиан начал приготовляться к сожжению себя и своих учеников, велел наносить в избы разные удобосгораемые вещества: смолу, берест, лен, серу и порох. Напрасно митрополит сибирский Павел (1678–1692 г.), услышав об этом, писал увещательное послание и посылал иереев и других разумных мужей для наставления заблудших; напрасно ко многим из них приходили родители и чада, сродники и друзья и убеждали их не губить себя: ничто не действовало. Отвечая на все убеждения только разными хулами против Церкви, царя и архиереев, несчастные, по голосу своего наставника, зажгли приготовленные горючие материалы в своих жилищах, и все, в числе 1700 человек, погибли в пламени. Так же поступил и Васка Шапошник в томском уезде. Удалившись с учениками своими в пустое и лесное место, он велел поставить три большие деревянные здания и обложить их горючими веществами, а неподалеку устроил подземный проход, чтобы, когда сожжет других, самому убежать с их драгоценными пожитками. Посланные митрополитом сибирским Павлом и воеводою тобольским князем Стефаном Путятиным священники и воины для предотвращения злодеяния и здесь не могли ничего сделать. Васка, взлезши на верх храмины, кричал им: «мы горим здешним огнем, а вы и ныне горите огнем вечным, – отойдите подальше: иначе, когда зажжем здания, порох и селитра размечут бревна и перебьют всех вас». Воины и священники действительно убоялись и отступили, а Васка, сошедши в храмину, запер ее и сказал своим: «я вылезу отсюда чрез окошко и когда зажгу приготовленное вещество, опять сюда войду». Но ученики, догадываясь, что он хочет только погубить их, а сам убежать, насильно удержали его, выпустили чрез окно небольшую девочку, чтобы она подожгла приготовленные материалы, и погибли вместе с своим обольстителем⁴⁴².

3. Третьим местом, где наиболее распространился и утвердился раскол безпоповщинской секты, было Поморье в пределах олонецких⁴⁴³. В этих странах являлось много расколоучителей. Во главе всех – Павел, епископ коломенский. Будучи лишен сана и сослан в 1655 г. в Палеостровский монастырь (на Онежском озере), он около года (ум. 1656) поучал окрестных жителей оставаться твердыми в мнимо-древних отеческих преданиях и, между прочим, будто бы заповедывал не принимать от русской Церкви никаких таинств и священнодействий, приходящих от нее новокрещенных перекрещивать, не принимать новопоставленных в ней священников, утверждая, что не только священноиноки, еще находившиеся между ними (т. е. раскольниками), но и иноки и простые благочестивые мужи могут совершать тайны и удовлетворять другим в духовных нуждах, – мысль, чисто безпоповщинская⁴⁴⁴. Вторым после Павла называют Досифея, бывшего игумена Никольского Беседовского монастыря неподалеку от Тихвина. Оставив свою обитель, он скитался по разным местам с проповедью о расколе и чаще всего любил привитать в Курженской обители близ Повенца, куда стекались к нему жители обонежской страны и поучались мнимо-старому благочестию⁴⁴⁵. Третьим был инок Корнилий. Он родился в Тотьме от земледельца, принял пострижение в вологодском Корнилиевом монастыре, исправлял должность пономаря в московском Симонове монастыре, эконома или ключаря при патриархе Филарете, хлебопека при патриархе Иоасафе и новгородском архиепископе Аффонии, надзирателя за узниками из лиц духовного звания при патриархе Иосифе. Потом, пристав к расколу, удалился вместе с бывшим игуменом тихвинским Досифеем на Дон. По возвращении исправлял пономарскую службу в Ниловой пустыни и, сделавшись здесь виновником открытого возмущения иноков против начальства⁴⁴⁶, бежал в олонецкие пределы, в город Пудогу, где было уже тогда много последователей раскола. По указанию их избрав для себя безопасную пустынь, поселился в ней и жил два года вместе с известным соловецким иноком Епифанием, около полутора года с иноком Филиппом, которого присылали к нему из пустозерской темницы Аввакум и Лазарь; потом несколько раз переселялся с места на место, из пустыни в пустыню, принимал к себе для сожительства приходивших мужей и жен, сам перекрещивал и постригал в монашество, хотя не имел священного сана, пока наконец не утвердился на реке Выгу и не сделался первым насадителем выгорецкой пустыни, столь знаменитой в истории раскола⁴⁴⁷.

Но более всех распространению раскола в странах поморских содействовали выходцы соловецкие. Одни из них вышли из обители в начале осады ее, другие по окончании осады⁴⁴⁸. Рассеявшись по всему поморью, они всюду разглашали, что никониане стараются истребить старую веру и вводить новую, душепагубную, что они мучат правоверных всякими томленьми, узами, ранами, заточением, отрезыванием языков, сожиганием в срубах и под. Разглашали, с другой стороны, о необычайной твердости в вере, мужестве и страданиях расколоучителей – Аввакума, Лазаря, Феодора, Епифания и других, о разных чудесах, какие Бог совершал в них и чрез них к посрамлению еретиков, также о страданиях соловецких отцов, о их будто бы мученической кончине, о нетлении их тел, о чудесах и пророчествах, бывших во время осады монастыря и проч.⁴⁴⁹. Подобными рассказами суеверы легко обольщали простодушных поселян, многих увлекали в пустыню, заводили скиты и позволяли себе разные бесчинства. Так, известнейший из этих бродяг-иноков диакон Игнатий, поселившись в пустыне близ Каргополя, вскоре собрал вокруг себя множество мужей, жен и девиц и, по наружности сохраняя вид строгого подвижника, тайно заповедывал им без всякого зазрения жить блудно, говоря, что это не грех, а любовь, лишь бы только они не венчались между собою и не получали церковного благословения на супружество. Чтобы успешнее приобретать себе последователей, он вздумал прибегнуть к глупому и бесчеловечному волхвованию: велел зарезать одного незаконнорожденного младенца, вынуть из него сердце, иссушить, столочь, и потом, рассыпав столченное в бумажки, призвал некоторых послушников своих и сказал им: «возьмите эти бумажки с святынею и идите в грады и веси, проповедуя, чтобы православные отнюдь в церкви не ходили, от нынешних попов благословения не принимали, не исповедывались у них и никакой святыни от церкви не причащались, крест на себе полагали двумя перстами, а не тремя, потому что троеперстное перстосложение есть печать антихристова. Послушают ли вас или не послушают, вы тайно вбрасывайте частицы данного вам порошка в брашна и в питие людей; как только они вкусят от такой пищи и пития, непременно обратятся к нам». Когда один Каргополец, который также пришел было в пустыню искать спасения душе своей, и которого Игнатий, ради предварительного искуса в подвиге поста, заключил в одну из темных келлий, по соседству с своею, увидел с ужасом все это злодейство сквозь скважины хижины и нашел возможность рассказать о нем случайно проезжавшим неподалеку купцам: тогда расколоучитель, опасаясь, чтобы весть не достигла начальства, поспешно выжег всю свою пустыню и бежал с своими последователями на остров Палью, на озере Онежском. К ним вскоре присоединилась другая подобная шайка под предводительством расколоучителя Емельяна Иванова из Повенца, и все вместе в сентябре 1687 г. овладели Палеостровским монастырем и утвердились в нем. Напрасно присланы были из Новгорода увещатели и воины для вразумления заблудших и предотвращения новых злодейств, – раскольники (4 марта 1687 г.) зажгли здания монастыря, и Игнатий будто бы с 2700 человек сгорел в пламени, а Емельян Иванов, ограбив монастырскую казну, успел скрыться⁴⁵⁰. Другой соловецкий инок Герман, двукратно сидевший в острогах, собрал также себе многочисленных последователей, которые, соединившись с тем же повенчанином Емельяном Ивановым, снова (23 сент. 1689 г.) вторглись в Палеостровский монастырь с ружьями, пищалями, бердышами и подобным оружием, схватили игумена с десятью иноками и тремя прислужниками, заключили их в погреб, и сами завладели обителью. Присланы была и в этот раз увещатель – из Олонца протопоп и воины, чтобы без кровопролития как-нибудь схватить предводителей бунта; но ничего не могли сделать. Чрез девять недель по овладении монастырем, злодеи зажгли его и в нем сгорели сами почти до 500 человек, воодушевляемые иноком Германом, и погубили игумена с десятью иноками и тремя прислужниками⁴⁵¹. Третий соловецкий инок – бродяга Иосиф с толпою вооруженных крестьян, своих учеников, сделал (в 21 день июля 1693 г.) нападение на церковь Пудожского погоста. Они прежде всего ударили в колокола, чтобы собрать народ, потом вломилась в самую церковь, выгнали из нее священников, пересвятили ее по своему, обмывали водою иконы и кресты, многих простаков крестили вновь и пред церковью приводили друг друга к присяге, чтобы всем им стоять за одно. В следующие дни они служили в церкви вечерни и утрени, сделали вокруг нее крестный ход и 1 августа выходили для освящения воды. Наконец 12 августа, ограбив церковь, взяв из нее Евангелие и книги, удалились в деревню Строкину и заперлись в четырех больших избах и дворах. Когда явился сотник с стрельцами и с понятыми людьми и начали суеверов уговаривать, чтобы они образумились и принесли раскаяние, – они, изрыгая хулы на св. Церковь и на четвероконечный крест, стали из изб стрелять в стрельцов и понятых. Эти бросились было рубить избы; но изуверы сами зажглись в них, имея наготове все горючие вещества, и погибли все в числе 800 человек⁴⁵².

По благословению и при содействии таких-то святых отцов (!!!), которых мы поименовали, в особенности Корнилия и Игнатия, основался и утвердился пресловутый между раскольниками поморский Выгорецкий общежительный монастырь или Выговская пустынь. Главные лица, которым монастырь этот наиболее одолжен своим устроением и процветанием, были, как выражаются поморцы, «богоизбраннии мужие: Даниил – златое правило Христовы кротости! Петр – устава церковного бодрое око, Андрей – мудрости многоценное сокровище, и Симеон – сладковещательная ластовица и немолчная богословии уста, – четверица богосочетанная и четырем Евангелистом равночисленнии, благочестия учители и церковных преданий столпи непреклоннии»⁴⁵³. Даниил Викулич или Викулов был прежде церковным дьячком Шумского погоста, потом сделался учеником тихвинского игумена Досифея – расколоучителя и, по его указанию, избрал себе в руководителя соловецкого инока Игнатия. Незадолго пред тем, как Игнатий и за ним Герман – соловецкие погибли в Палеостровском монастыре, Даниил удалился от них на север, пять лет скитался с несколькими братиями из пустыни в пустыню, пока не прибыл на реку Выг, где находилось уже несколько и других насельников с целыми семействами. Тут нашел он нового себе руководителя старца Корнилия и, пользуясь его наставлениями, основал в 7203 (1695) г. выговский скит, в котором и был настоятелем или киновиархом около 40 лет (ум. 1734 г.), и который по имени его назвался Даниловым⁴⁵⁴. Петр Прокопиев, совращенный в раскол Игнатием соловецким в самой ранней молодости, пришел к Даниилу Викуличу из Повенца еще до основания монастыря в 1692 г., будучи девятнадцати лет от роду; затем, по основании монастыря, как искусный в чтении и пении церковном и знаток церковного устава, сделан первым экклезиархом обители, завел в ней строгий чин в отправлении служб церковных и праздновании праздников, и более тридцати лет (ум. 1727 г.) был вообще деятельнейшим сотрудником Даниила в устроении пустыни⁴⁵⁵. Два брата Андрей и Симеон Дионисьевичи, родственники Петра Прокопиева, происходили из рода князей Мышецких, бывших помещиков новгородских, жили с родителем своим в Повенце, где еще в юности оба совращены в раскол Игнатием соловецким. Старший брат Андрей до того воспламенился внушениями бродяги, что, оставив мир (на 17 году от рождения), с одним только другом своим Иоанном скрылся в пустыне (в 1692 г.), а затем похитил туда же и родную сестру свою Соломонию, к крайнему огорчению родителя. Вскоре сошелся Андрей с Даниилом Викуличем и вместе с ним основал выговскую обитель, вместе с ним оставался и настоятелем ее в продолжение 35 лет (ум. 1730). Во время настоятельства Андрей не раз странствовал по разным городам России под видом купца, в Киеве и Москве учился «грамматическому и риторическому разуму» и, при своих богатых способностях, от частых сношений с людьми приобрел много житейской опытности, хитрости, изворотливости, которые и употребил в пользу своего общества. Симеон переселился в выговскую пустынь вместе с своим родителем Дионисием и третьим братом Иоанном в 1697 г., когда имел только четырнадцать лет от роду. Не уступая брату Андрею в природных дарованиях, Симеон также странствовал с ним по России, и в тех странствованиях «грамматику, риторику, пиитику и часть философии довольно изучивши», не переставал заниматься книгами и в самой обители. Будучи ближайшим помощником Андрею во время его продолжительного настоятельства, Симеон, по смерти брата, единогласно избран был в преемника ему и еще десять лет посвящал свои способности для поддержания выговской обители и распространения раскола (ум. 1740 г.)⁴⁵⁶.

Вообще можно сказать, что никто столько не сделал для раскола и выговской обители, как два брата Андрей и Симеон Денисовы – Мышецкие.

Как же устроилась при таких вождях эта обитель? Как возвысилась и какую имела судьбу при них и после? При самом основании выговской пустыни в 1695 г., в ней находилось всего до сорока человек мужеского пола и женского. Они построили из дерева две, три келии, хлебную и столовую; в последней собирались и на богомолье, братия становились по одной стороне, а сестры по другой, разделяясь между собою завесою. Потом начали принимать в обитель целыми семействами, мужей, жен и детей всякого возраста, и вскоре число насельников возросло более полутораста. Построены были новые келии, столовые и часовня с трапезою, которая разделена была уже деревянною перегородкою на две половины, чтобы на одной присутствовали во время богомолья мужчины, а на другой женщины. Сначала, особенно семейные, жили все вместе, мужи и жены и дети, в одних и тех же кельях, которые иногда были только разделяемы перегородкой для мужеского пола и женского. Но когда число братий еще умножилось, по самой средине монастыря, обнесенного уже оградою, проведена была стена, так что по одной стороне определено жить братиям, по другой сестрам, а для необходимых свиданий сделаны были в стене келейка и оконце. Когда и это, как естественно было ожидать, не могло воспрепятствовать усилению распутства, несмотря на все увещания старших: тогда решились (в 1706 г.) устроить женскую обитель особо, на расстоянии двадцати поприщ от мужской, в зависимости впрочем от нее, – и явилось два монастыря: мужской – Богоявленский на реке Выгу и женский Крестный на реке Лексе, где настоятельницей около тридцати дет была родная сестра Андрея и Симеона Денисовых – Соломония († 1735). Кроме того, особенно с 1703 г., когда хитрые расколоучители успели выхлопотать себе указ свободно отправлять свое богослужение, в выговской пустыни, по реке Выгу и другим рекам и озерам основалось множество частных скитов, где селились некоторые по одиночке, другие – целыми семействами, и устрояли часовни для молитвословия. Главные церковные требы в монастыре сначала отправлял старец Корнилий: он крестил или перекрещивал, исповедывал, постригал иноков и инокинь. Потом то же совершали соловецкий старец Пафнутий, старцы Павел, Варлаам и другие, равно как и сами настоятели: Даниил, Андрей и Симеон⁴⁵⁷. В обоих монастырях старались все завести по чину монастырскому: поставили экклезиарха, дали ему помощников, певцов, псаломщиков, канонархов: учредили келарей, подкеларей, старост, надсмотрщиков и под. В часовнях или молитвенных храмах отправляли вечерни, утрени, часы, иногда всенощные, пели молебны, слушали чтения назидательных книг, а настоятели Андрей и Симеон Денисовы, равно как и другие, более грамотные, нередко говорили к братии собственные поучения⁴⁵⁸. В столовых, во время обедов и ужинов, совершалось чтение книг, которому обязаны были молча внимать все присутствующие. Для содержания обоих монастырей и скитов вырубали лес, обрабатывали пашни, завели многочисленный скот, построили мельницу, содержали рыбные ловли. Не раз случался в этом крае неурожай, так что многие, покидая выговскую пустынь, бежали в нижегородские: тогда Андрей и Симеон Денисовы отправлялись сами в Москву и в Нижний, а других посылали, кого в Новгород, кого во Псков и в низовые города, чтобы всюду между своими единомышленниками собирать подаяния деньгами, хлебом и, где сходнее, закупать провиант для доставления в свою обитель. В 1710 г. они сумели взять на откуп за самую незначительную цену огромную пашню, простиравшуюся на 16 верст во все стороны, в каргопольском уезде по реке Чаженге, построили там несколько келий, развели в значительном количестве хлебопашество и скотоводство. Вместе с тем начали заниматься торговлей: закупали в низовых городах хлеб и на многочисленных судах доставляли в Петербург, отчего обитель вскоре весьма обогатилась⁴⁵⁹. Один выходец соловецкий (некоторые называют его Авраамием, другие иначе) придумал еще особое, святотатственное средство для обогащения обители: он огласил, будто принес с собою из Соловков древние запасные дары Евхаристии, и так как их было мало, то и растворил их в квашне, испек новые хлебы, от которых крохи и стали продавать богачам, нередко за самые огромные суммы, как напутствие на час смертный⁴⁶⁰. Но главная заслуга, какую оказали Денисовы выговской пустыни и вообще расколу, состояла в том, что они, странствуя по России, собрали из разных библиотек и ризниц частью за деньги, частью хитростью и обманом множество старинных книг, столько важных и необходимых для раскола, – книг, нередко драгоценных, скрепленных подписью древних благочестивых князей и архипастырей, множество старинных евангелий, крестов, икон и всякой церковной богатой утвари⁴⁶¹; – что, будучи довольно образованы, они, вместе с родственником своим Петром Прокопиевым, написали для утверждения раскола такие сочинения исторические, догматические и нравственные, каких прежде он не имел, и которые доселе считаются у раскольников лучшими⁴⁶²; – что они образовали в выговской пустыни школу искусных писцов для списывания и распространения раскольнических книг, школу певцов для снабжения ими раскольнических часовен и молитвенных домов, школу иконописцев для приготовления икон в раскольническом духе⁴⁶³; – что, зная сами риторское и грамматическое искусство и изучив раскол до последних оснований, они научили тому же многих из своих братий⁴⁶⁴, которые потом, по примеру своих наставников, сделались столпами и распространителями его чрез свои сочинения⁴⁶⁵ и путешествия, и насадили свою секту во многих городах России и, между прочим, в самой Москве и С.-Петербурге. Таким-то образом утвердилась и процвела пустынь выговская, которая к концу прошлого века заключала в себе до 2000 человек мужеского полу и более 1000 женского⁴⁶⁶.

Были и для нее несчастные случаи, из которых впрочем настоятели ее умели выпутываться весьма искусно. Так в 1715 г. Семен Денисов, отправившись в Новгород по делам монастырским, выдан был двумя бывшими своими единомышленниками новгородскому митрополиту Иову и, как упорный расколоучитель, четыре года содержался в темнице: но, по смерти Иова, подкупив стражей, благополучно бежал восвояси. Не успел еще Симеон прибыть в пустынь, как один из выговских же братий сделал правительству донос о их различных непотребствах, и, по царскому указу, сам Данило Викулич с несколькими другими взят был на петровские заводы и посажен под стражу, для производства розыска. Но раскольники сумели расположить начальника заводов Гейнинга в свою пользу так, что он послал Государю об них весьма благоприятный отзыв, – и Даниил со своими был освобожден, розыск прекратили⁴⁶⁷. В 1739 г., в царствование Императрицы Анны Иоанновны, другой выгорец, по фамилии Круглый, сделал новый донос на своих пустынных сожителей, в котором, между прочим, показал, что они не молятся за Государыню-Императрицу и вообще царствующий Дом. Семен Денисов и с ним прочие грамотные люди, едва только услышали об этом, тотчас на совете положили, чтобы впредь, «как где напечатано в книгах, Ея Императорское Величество поминать везде по нынешнему обыкновению, хотя у первых отцов се просто было, о том нужды не было до сего времени, и о том неспросилося ни от кого», и по общему совету написали даже тропарь: Спаси Господи, люди твоя... и положили во всех часовнях на случай осмотра⁴⁶⁸. Между тем из С.-Петербурга прибыла в пустынь комиссия под председательством чиновника Самарина, – и настоятель Семен Денисов со многими братиями взят был под стражею для допроса в город Шунгу. Но хитрые раскольники успели уговорить доносчика Круглого, чтобы он на допросе отказался от своего первого показания, и он отказался, утверждая, что только из мщения оклеветал добрых людей; успели также послать в Петербург своего стряпчего и челобитные и все устроить так, что Денисов с товарищами был отпущен в свою пустынь, и она осталась в прежнем положении⁴⁶⁹. Случались в выговской пустыни и пожары: так в 1727 г. совершенно выгорела Лексинская обитель со всеми, принадлежащими к ней строениями, а в 1785 г. много пострадала от огня обитель Богоявленская, мужская. Но, при богатых средствах, какими владели выговцы, это служило только поводом к сооружению новых и лучших молитвенных храмов и других зданий⁴⁷⁰.

Выговская пустынь имеет еще то важное значение в расколе, что здесь образовался самый первый по времени из существующих доселе толков безпоповщинской секты – толк поморян или поморский, иначе Даниловщина, по имени Даниила Викулича. Сущность этого толка, кроме общих положений раскола, содержит в себе следующие мысли: 1) антихрист уже пришел и мысленно царствует в Церкви русской от лет Никона патриарха, истребил в ней все таинства и священство. А потому поморцы, зная из книг, что антихристу царствовать недолго, не раз принимались вычислять время, определяли самый день и час, когда Христу надлежало придти на землю судить живых и мертвых, вырывали себе могилы, приготовляли гробы, ложились в них с ожиданием пришествия Христова. Но срок проходил, и неразумные со стыдом возвращались к своим делам. 2) Приходящие от русской Церкви должны быть перекрещиваемы, – и крестить, исповедывать, равно как совершать некоторые другие христианские требы, за упразднением православного священства, могут люди непосвященные, даже женщины. 3) Так как брак могли бы совершать только священники, а священство упразднено: то супружеское состояние должно отвергать, все обязаны жить девственно и венчавшихся в русской Церкви, по перекрещивании, должно разводить. Со временем впрочем поморцы в этом отношении стали снисходительнее. 4) Иноков, приходящих от русской Церкви, по перекрещении их, признавать иноками же; они, хотя бы и не имели сана священства, могут постригать других в монашество и по преимуществу имеют право быть наставниками и совершителями служб церковных. 5) За государей, как принадлежащих к русской, не православной Церкви, Бога не молить. Впрочем со времен комиссии Самарина выговцы начали молиться за государей, называя их только царями, а не императорами, 6) На крестах не должно делать титлы: I. Н. Ц. I. (Иисус Назарянин, Царь Иудейский): потому что это будто бы есть «ересь латинская Никоном нововнесенная: надписывати же подобает: Царь славы Ис Хс Сын Божий. – как во время благочестия в России до Никона делали». 7) Пищу, покупаемую на торгу, не считать за оскверненную. 8) Должно быть готовым на самосожжение за истинную веру⁴⁷¹. И выговцы еще в 1702 г., когда император Петр Великий проходил из Архангельска с войском чрез реку Выгь, опасаясь, чтобы на них не было сделано доноса, приготовили было в своей часовне все, чтобы в ней сожечься. Равным образом, когда прибыла к ним комиссия под начальством Самарина, начали было приготовляться к самосожжению и с трудом были уговорены своими старейшинами, а несколько человек в шуйском погосте действительно сожгли себя в одной избе⁴⁷².

Каковы были жизнь и дела выговцев, для показания этого довольно привести свидетельство одного из настоятелей их, писавшего в 1744 году: «и у нас, говорит он, в выговской пустыни, умножишася грехи и беззакония и всякия неправды, их же и писати невозможно срама ради»⁴⁷³. Как с самого начала своего, так и ныне поморское согласие преимущественно держалось и держится в олонецкой губернии; но имеет последователей своих в столицах и, простираясь по восточных губерниям, переходит в Сибирь. Две древние обители этого согласия, выговская мужеская с женским отделением и лексинская женская, существуют доселе, – хотя далеко не в прежнем виде и переименованы в селения⁴⁷⁴.

4. В то же время, как раскол распространялся в странах поморских, он распространялся в пределах новгородских, псковских и сопредельных им шведских и польских. И здесь, как в помории, раскольники сначала не составляли никакого определенного толка, а держались общих мнений раскола; но мало-по-малу образовался здесь и сделался господствующим особый толк безпоповщинской секты, известный под именем Феодосиева. Самыми первыми отцами, учителями и мнимыми страдальцами за древнее благочестие признаются в странах новгородских и псковских: старец Варлаам, бывший прежде протопопом псковского собора, потом принявший пострижение в псковском Печерском монастыре и наконец, когда открылся раскол, бродивший с проповедью о расколе по разным местам новгородской области; Иоанн Дементьев, ученик Варлаама, названный им при перекрещивании Карпом, великолуцкий купец; Василий Лисицын, другой ученик Варлаама, поселянин из яма крестецкого; Григорий, бывший казначей Антониева новгородского монастыря; Сампсон попович, сын священника крестецкого Илии, и некоторые другие⁴⁷⁵. Проповедуя раскол, эти лжеучители заповедывали своим последователям и самоубийство, будто бы ради веры, так что многие из них в новгородской области, по свидетельству очевидца, закапывались живыми в могилах и погибали, а другие, собираясь по нескольку человек вместе, сожигались в овинах⁴⁷⁶. За шведский рубеж первый из расколоучителей пришел, сколько известно, какой-то Тимошка с пятидесятью или более человек крестьян, которых он перекрестил и увлек с целыми семействами за собою: потом в 1684–5 г. туда же бежали многие другие крестьяне и бобыли из разных волостей и погостов новгородских, увлеченные расколом⁴⁷⁷. Удалившись за границу, они однакож не прерывали сношений с новгородскими своими собратиями и поддерживали друг друга. Потому, когда около 1692 г. некто Иван коломенский из числа раскольников, поселявшихся неподалеку от Нарвы на Солдиной или Черной мызе, обратился и сам, убедил и многих других обратиться к православной Церкви, зарубежские учители поспешили уведомить об этом новгородских, а новгородские отправили от себя духовного человека Феодосия Васильева со товарищи для обличения отступников, и, когда Феодосий возвратился, постановили на общем сходбище, бывшем 3-го июня 1694 г., «с отпадшими ни пити, ни ясти, ни на молитве стояти и ни в чем сообщения не имети». Нельзя оставить без внимания, что в том же своем постановлении новгородские раскольники сами показали слабую сторону своей жизни, определив: «в келлиях на уединение с зазорными лицы и с духовными дочерьми, с девицами и женами, не жити и тем житием православных несоблажняти, как прежде было у нас недосмотрение слабо попущено, дабы нам яко содомляном проклятым не быть. Но подобает нам старейших жен средняго жития себе на послужение избрать, а молодых жен и девиц в стряпухах отнюдь не держати и за келейниц их не почитати... А которые люди, юноши или мужи после сего нашего приговора возьмут к себе жен на сожительство и единокелейное пребывание, и если окажутся у них дети с теми девами и женами, тех явственных единокелейных людей всех нам разводить, и никому их из нас не принимать, и на моление и на ядение не пускать, и им в том не потакать. А которые до того совета братского духовных людей приняты на покаяние мужи и жены, а венчалися в неведении, или до нашего христианского крещения, и тех людей положили на покаянии иметь, и епитимии исправлять»... и проч.⁴⁷⁸

Вскоре Феодосий Васильев, которого новгородские раскольники посылали к бежавшим за шведский рубеж, удалился с братом и со всем семейством своим в Польшу, где и сделался основателем особого толка бсзпоповщинской секты, назвавшегося его именем. Этот Феодосий происходил из рода бояр Урусовых, был дьячком крестецкого яма и при перекрещении в раскол назван Дионисием. Быстро сбежались к нему раскольники из разных стран России, и он устроил две обители, мужескую и женскую⁴⁷⁹. Проповедуя ученикам своим общее учение безпоповщины, согласно с поморцами, о пришествии антихриста и воцарении его в русской Церкви, о непринятии от нея священников, о необходимости перекрещивания для приходящих от нея в раскол и проч., Феодосий учил вместе и несогласно с поморцами; а) на кресте Спасителя делать надпись: I. Н. Ц. I.; б) брак двух лиц, заключенный еще в русской Церкви до обращения их к расколу, признавать за брак законный и не расторгать (эту статью, как увидим, впоследствии Феодосиевцы изменили); в) брашно. покупаемое на торгу, считать оскверненным и потому очищать молитвами и поклонами, чего поморцы не соблюдают; г) иноков, постриженных в русской Церкви, не оставлять, по переходе их в раскол, в том же старческом образе и не позволять им совершения духовных треб, как оставляют и дозволяют то поморцы, а признавать бельцами⁴⁸⁰. Кроме того, к соблазну поморян, Феодосий, будучи только дьячком, надевал на себя священнические поручи, когда крестил кого-либо; читал священнические молитвы по рождении младенца, при исповеди и погребении; настоятелей раскольнических называл епископами: мнимых страдальцев палеостровских, Игнатия соловецкого и бывших с ним, признавал незаконно-пострадавшими. Впрочем это не помешало Феодосию посетить выговскую пустынь, тогда только что основавшуюся, а выговским отцам принять его с подобающею честию. Долго беседовали они о предметах взаимного несогласия; Феодосий обещался не употреблять вперед священнических поручей и расстались в мире. Но когда Феодосий возвратился в Польшу и рассказал своим ученикам, как его укоряли поморяне, тотчас обнаружилась неприязнь к ним. К этому присоединилась зависть; какой-то поморский учитель, Леонтий Федосеевич, будто бы весьма мудрый, проповедуя раскол в Новгороде, неоднократно обличал и посрамлял там учителей феодосиева толка и увлек на свою сторону тех самых людей, к которым езжал прежде Феодосий и ученики его. Тогда Феодосий написал к настоятелю поморцев Андрею Денисову «предложение о догматех и о титле», в котором указал тринадцать отступлений поморского толка⁴⁸¹. Но, не довольствуясь этим, решился еще в другой раз с шестью старейшинами своими отправиться в выговскую пустынь (в 1706 г.) и, после новых прений с отцами поморскими, удаляясь из их обители, отряс прах от ног своих и произнес: «не буди нам с вами имети общение ни в сем веке, ни в будущем». Отселе началась открытая вражда между двумя толками.

Феодосия постигли затем несчастия. Однажды внезапно польские воины (жолнеры), ища себе добычи, напали на его обители и одних из братий поранили, других даже умертвили, – и это начало повторяться нередко. Чтобы избегнуть от насилий, Феодосий, после девятилетнего пребывания в Польше, возвратился с сообщниками своими в Россию, и здесь также основал было для них два общежительства в великолуцком уезде, в волости вязовской: но в общежительствах открылась смертоносная язва и истребила почти всех обитателей мужеского и женского пола. Феодосий захотел переселиться на новое место с оставшимися братиями, на Ряпину мызу, в уезде Юрья Ливонского, и с этою целью отправился в Новгород; но тут был схвачен, посажен в темницу и скончался в ней в 1711 году. Впрочем последователям Феодосия отдана была для поселения Ряпина мыза; они построили на ней две обители, мужескую и женскую, пользовались всеми житейскими удобствами и весьма быстро умножились в числе. Андрей Денисов писал к ним (в 1716 г.) послание, в котором увещевал помириться с поморцами; писал о том же и к сыну Феодосия Евстрату Феодосиевичу⁴⁸²; но не имел успеха. На Ряпиной мызе обнаружились внутренние несогласия и раздоры: «поселившиися ту, скажем словами поморца, начата жити житием многозазорным; пиянственныя и всяких безчинств умножилися сонмы, и всякая возрасте нечистота, подавляющая совсем чистую ниву», так что многие удалялись в другие места для жительства, некоторые переходили к поморцам, а сам настоятель, по имени Константин Федоров, со товарищи обратился к православию (в 1718 г.), и, будучи сделан протоиереем в Ямбурге, привлек к православию и многих других из прежних своих сожителей. Ряпина мыза опустела (в 1719 году). Феодосиевцы пытались после того заводить свои общежительства в Стародубщине и Польше, но не надолго, – и они утвердились в разных городах русских: Новгороде, Ярославле, Старой Русе, Пскове, Риге и других, также за границей: в Австрии, Пруссии, Польше. Было немало новых попыток к примирению феодосиевцев с поморянами, но почти без всякого успеха: примирялись на несколько лет, и затем снова расходились⁴⁸³. А когда поморцы, вследствие комиссии Самарина, начали молиться за государя, феодосиевцы еще более их возненавидели, назвали еретиками и самарянами по имени Самарина, которому они покорились⁴⁸⁴.

5. Наконец феодосиевцам удалось завести свое общежительство в Москве, известное ныне под именем Преображенского кладбища, которое и соделалось главным средоточием и рассадником феодосиевщины⁴⁸⁵. Основателем и первым начальником этого общежительства в продолжении 38 лет был московский купец Илья Алексеевич Ковылин, торговавший кирпичем и виноградными винами, – человек, при ничтожном своем образовании, в высшей степени хитрый и ловкий, который весьма искусно умел пользоваться всеми обстоятельствами для своей цели и сделал для феодосиевой секты столько же, сколько братья Денисовы для выгорецкой, и больше, нежели сам Феодосий Васильев. Начало московской феодосиевой общины или Преображенского кладбища восходит к 1771 году. То был страшный год для Москвы: чума и голод совокупно поражали жителей древней столицы, и бедные, так как привоз съестных припасов совершенно прекратился, толпами бежали в соседние города и села. Когда все казенные карантинные дома наполнились зараженными: тогда Ковылин, вместе с другим купцом московским и единомышленником своим Зеньковым, придумали, будто бы из усердия к отечеству и любви к ближнему, обратиться к правительству с просьбою, чтобы им дозволено было на свой счет устроить карантин на одной из московских дорог для осмотра всех выходящих из столицы и при карантине учредить кладбище для погребения умерших от чумы. Позволение было дано: и просители, наняв у крестьян села Черкизова, у самого пограничного московского земляного вала при реке Хапиловке, землю, чрез которую пролегала дорога, устроили заставу и шалаши, чтобы задерживать в них всех выходящих из столицы. Здесь было употребляемо все для совращения голодных, больных и умиравших в феодосиевский раскол. Ковылин, вспомоществуемый Зеньковым и всеми феодосиевцами, которых было тогда в Москве до 20 дворов, истощал все старание, чтобы прокормить одних, успокоить других, утешить третьих, – и слух об этом, разнесшийся по Москве, привлекал к нему новые толпы несчастных. Понимая, как драгоценны для подобных людей утешения веры, он в особом шалаше пред древними иконами отправлял безвозмездно молебствия, вечерни, всенощные, и в то же время не переставал внушать всем, что страшные бедствия Москвы от язвы и голода суть наказания Божии за никонианскую ересь, что надобно покаяться, надобно обратиться к православной вере, т.е. к расколу. Умерших, если они действительно принимали раскол, напутствовал исповедью, отпевал и погребал с приличием. Легковерные, изнуряемые голодом и язвою, слепо покорялись голосу лжеучителя: чаны и кадки беспрестанно наполнялись водою для перекрещивания их. Многие были так слабы, что во время самого перекрещивания умирали. Умиравшие и больные, по убеждению лжеучителей, жертвовали им всем своим достоянием, и сто лошадей Ковылина, которых содержал он для перевозки кирпича, теперь употребляемы были для перевозки всего имущества из домов жертвователей в кладовые Ковылина и Зенькова. Когда моровое поветрие миновало и некоторые из перекрещиванцев хотели возвратиться в своп дома: Ковылин нашел средство удержать их. Одним он говорил: «вы венчаны в церквах русских еретиками, браки ваши пред Богом блуд, который будет наказан вечным огнем, и потому, если вы возвратитесь в мир и вступите в брачные связи, – вы погибли; одно расторжение их и посвящение себя Богу может спасти вас». Так начал учить Ковылин для своей цели, – может быть впрочем не первый, а вслед за прежними Феодосиевцами, – вопреки основателю своей секты Феодосию Васильеву, который, как мы видели, не соглашаясь с поморцами, утверждал, что браки перекрещенцев, заключенные ими еще до перекрещения, должны быть признаваемы законными и не должны быть расторгаемы. Другим, которые во время болезни пожертвовали было на общину все свое достояние, Ковылин объяснял: «принесенное однажды в жертву Богу не может быть возвращено: оно принято Богом и как бы сгорело, как сгорает, например, свеча, поставленная от усердия пред Его иконою».

Затем Ковылин немедленно приступил к устроению общины, согласившись быть настоятелем ея по просьбе знатнейших феодосиевцев. Бесчисленное имущество, свезенное из домов жертвователей, он превратил в деньги или слитки золота и серебра; вместо бедных шалашей построил избы, свободно пользуясь для этого покинутыми зданиями опустелой Москвы; соорудил трапезные, молельни сперва для мужчин, потом для женщин, украсив, особенно первую, древними иконами, частию найденными в домах жертвователей, а преимущественно приобретенными обманом из бывшей церкви св. Анастасии, что на Неглиной. Желая дать своей общине вид иноческой обители, он назвал ее монастырем и повелел так называть ее всем своим последователям: установил употреблять в ней только постную пищу, назначил особого рода одежду для мужчин и для женщин, хотя не монашескую, завел определенный порядок в трапезе и молельнях; сам отправлялся в Выгорецкий монастырь, чтобы заимствовать оттуда правила общежития для своей обители, хотя при этом не захотел иметь общения с поморянами ни в молитве, ни в пище: потом (в 1798 г.) заменил эти правила другими, которые заимствовал у отшельников феодосиева толка, обитавших на Ветке. Мужчин и женщин поместил на двух особых дворах, но так, что их разделял только невысокий досчатый забор, нимало не препятствовавший взаимным сношениям обитателей, отчего вскоре появилось в обители новое поколение так называемых воспитанников Ильи Алексеевича, которые впоследствии, быв воспитаны в понятиях своего толка, сделались главнейшими наставниками его и защитниками. Обольщение распутством, безопасность убежища и разные удобства жизни, какие представляло новоучрежденное общежитие, привлекали туда многих охотников; а разныя вспомоществования, какие обитель доставляла из своих сокровищ последователям своей секты, приобретали ей многих прихожан в Москве, особенно между купечеством. К концу прошлого века Преображенское кладбище вмещало в своих приютах 500 человек обоего пола да имело 3000 прихожан в Москве, посещавших его молельни; а в начале нынешнего число первых возросло до 1500, последних до десяти тысяч, из которых более зажиточные имели в домах своих молельни; кроме того, в детской палате кладбища считалось 200 воспитанников.

Чтобы более обеспечить существование обители на будущее время, Ковылин испросил, в помощь себе, товарищей под именем попечителей ея, которые избирались из среды богатейших прихожан московских и должны были заботиться об ея нуждах. Слух о богатстве и видимом благоустройстве этой обители, о достоинствах и многих весьма успешных действиях Ковылина в пользу феодосиевой секты, о его связях с людьми знатными и сильными, возвысил Ковылина в глазах всех иногородних феодосиевских общин, – и они почти все, одна за другою, спешили искать себе его покровительства. Мало-по-малу сделались в зависимости от Преображенского кладбища феодосиевские общины, находившиеся: в Ярославле, Новгороде, Вышнем Волочке, Риге, Туле, Саратове, Нижнем Новгороде, Казани, Симбирске, на Дону, Кубани, в Стародубье и других местах. Все они получали себе наставников и певчих от Преображенского кладбища; там покупали себе служебные книги и иконы, и все присылали кладбищу ежегодные пожертвования. Ковылин умел войти в тесную связь и с феодосиевцами петербургскими, малочисленными, но весьма богатыми, и вместе с ними, для выгод своей секты, постановил, чтобы чрез каждые три года происходило в Москве общее совещание обеих общин, петербургской и московской, на котором присутствовали бы мудрые наставники и иногородних общин и собором разрешаемы были все недоумения и прения касательно веры. Ковылин скончался 19 августа 1809 г., оставив после себя все средства к дальнейшему существованию Преображенского кладбища. Кроме изложенных уже особенностей феодосиевой секты, последователи ея имеют и некоторые другие, например: а) для освящения пищи, купленной на торгу, которая считается у них оскверненною, они полагают по сто поклонов и нарочито делают отверстие в печах своих, чтобы удобнее во время поклонов сходила благодать Божия на приготовляемую яству, а пред обедом открывают для той же цели самые сосуды с пищею и питием; б) иконам чужим не молятся, а только тем, которыя приобретают у мастеров своего согласия, не молятся также иконам в киотах за стеклами: в) ходить в общенародные торговые бани считают за скверну и на ходящих полагают тяжкую епитимию. Некоторые из феодосиевцев, особенно московские, после долговременных споров с поморянами, согласились наконец с ними (ок. 1780 г.) не употреблять на кресте Христовом титлы: I. Н. Ц. I. Но другие, именно новгородские феодосиане, никак не согласились на это, назвали первых отступниками и крестоненавистниками, отделились от них и составили особое согласие в феодосиевщине: титловщину.

6. Третий главный толк безпоповщинской секты образовался чрез отделение от поморского и известен под названием филипповщины⁴⁸⁶. Основателем его был беглый стрелец новгородский Фотий, который сначала жил келейником у выговского настоятеля Андрея Денисова, потом, приняв пострижение с именем Филиппа от какого-то поморского скитника Давида, несколько времени оставался в услужении у него. Когда киновиарх выгорецкий Даниил Викулич скончался, то Филипп вздумал присвоить себе всех бывших духовных детей покойного и сделался их духовником, на что, по свидетельству некоторых, и Даниил пред смертию будто бы изъявил свое согласие. Но не довольствуясь этим одним, Филипп захотел занять самую должность Даниила в монастыре, требовал себе от всех такого же почтения и послушания и не покорялся избранному обществом настоятелю Семену Денисову. Напрасно последний и вся братия киновии уговаривали Филиппа образумиться: он не переставал своевольничать, называл Семена Денисова папою, как похитившего себе власть и духовную и гражданскую, поносил и все братство. Тогда (14 дек. 1737 г.) составился в выговской обители собор старцев: Филипп торжественно жаловался на разные неповиновения ему в киновии и особенно на помешательство, какое творил ему Семен Денисов; последний держал ответ пред собором, – и все присутствовавшие Денисова оправдали, а Филиппа обвинили, скрепив свое определение собственноручными подписями. Филипп в страшном гневе оставил монастырь, начал укорять выговцев в неправославии и, увлекши за собою до 50 человек, построил себе особый скит в нескольких верстах от выговской обители. Денисов нарочито ездил с некоторыми братиями к Филиппу, чтобы с ним примириться; но встретил только упорную злобу и ругательства. В это время наряжена была комиссия Самарина к поморцам, – и выговцы, вследствие ея, решились молиться за государя: Филипп за такую уступку восстал на них еще с большим ожесточением, как на вероотступников. Комиссия, объезжая поморские скиты, случайно напала и на Филиппов скит; но филипповцы, совершенно запершись, не впустили ее к себе, изрыгали разные хулы на православную Церковь и сказали, что они скорее умрут за веру, нежели примут такое нововводство, какое приняли выговцы. Самарин велел выломать калитку на двор; но едва выломали, как увидели, что вся изба в пламени, а на верху ея до 38 мужиков, обрекших себя на смерть. Бросились к колодцу, чтобы тушить пожар: но колодец был завален дровами; отбили дверь в избу, но встретили другую стену, в которой двери изнутри забраны были бревнами. Изуверы все приготовили, чтобы погибнуть в пламени, и погибли (в 1742 г.). По смерти Филиппа проповедниками его толка остались постриженник его Терентий и старец Матфей. Они так ненавидели выговцев, что сначала не иначе принимали их в свое согласие, как чрез перекрещивание; потом смягчились и стали принимать чрез сорокадневный пост. Нашлось много последователей и этому толку, – и они, распространившись по разным губерниям, утвердились особенно в архангельской и в Финляндии. Филипповцы, содержа общее учение безпоповщины, – а) чтут осьмиконечный крест без титлы; б) иконам, кроме своих, не покланяются; в) за государей не молятся; г) мужа и жену перекрещенных разводят на чистое житье, называя их братьями и сестрами; д) самосожжение и голодную смерть считают мученичеством за веру и в этом превосходят все прочие безпоповщинские согласия. В 1765 году толпа филипповцев ворвалась в Зеленецкий монастырь новгородской губернии, выгнала из него монахов и сама в нем сожглась. В 1781 г. один житель слободы Злынки киевской губернии, филипповец, перекрестив свою беременную жену и троих детей, в ту же ночь умертвил их – сонных, чтобы скорее они вошли в рай, а поутру сам объявил начальству о своем злодеянии, надеясь вкусить за то смерть, чтобы достигнуть небесного царствия. Были примеры, что филипповцы, склонив новоприходящих к ним на сорокадневный пост, не выпускали несчастных из заключения, несмотря на все их вопли, и заставляли их умирать ужасною голодною смертию. Потому-то эти сектанты известны были прежде под именем сожигателей и морельщиков.⁴⁸⁷

7. Кроме трех главных толков или согласий, поморского, феодосиевского и филипповского, безпоповщина разделилась еще на некоторые другие, более мелкие, согласия. Таковы:

Пастухово или Адамантово согласие. Основателем его был какой-то пастух Выгорецкого монастыря при Андрее Денисове, неизвестный по имени. Он учил: а) не должно брать в руки нынешних русских денег и пашпортов, потому что на них изображен двуглавый орел со всадником, поражающим змия, – а это есть печать антихриста, царствующего ныне в русской Церкви; б) не должно ходить по каменной мостовой, потому что она выдумана уже в антихристово время; в) отвергал самосожигательство и вообще самоубийство, столько уважаемое филипповцами; г) не позволял расторгать брака, где бы он ни был заключен, вопреки поморцев, феодосиевцев и филипповцев; д) осуждал вообще тех мнимых старообрядцев, которые записались в двойной раскольнический оклад, наложенный на них по указу императора Петра Великаго, и тем сами признали себя раскольниками и сделались будто бы отступниками от православной веры⁴⁸⁸.

Спасово согласие, иначе нетовщина или кузминовщина. Кузьминовщиною согласие это называлось по имени основателя своего Кузьмы, безграмотного мужика. Нетовщиною доселе называется потому, что учило и учит: «нет ныне в мире ни православного священства, ни таинств, ни благодати». Спасовым согласием – потому что утверждает: «как нет ныне на земле никакой святыни, то желающим содержать старую веру остается только прибегать к Спасу, который сам ведает, как спасти нас – бедных». Последователи нетовщины переходящих к ним не перекрещивают, иногда не крестят даже собственных детей в том уповании. что Спас и без крещения может спасти, имеют иноков, и брак, где бы он ни был совершен, почитают нерасторжимым. Спасово согласие преимущественно занимает ныне даниловский уезд ярославской губернии, и, переходя в костромскую губернию, сохраняет свое господство в нижегородской⁴⁸⁹.

Новожены. Запрещение вести брачную жизнь, какое проповедуют поморцы, феодосиевцы и филипповцы, а с другой стороны гнусный разврат, какому неизбежно предаются они в своих общинах, сделались для некоторых безпоповцев невыносимыми. И вот один из них феодосиева согласия, некто Иван Алексеев, начал доказывать во всеуслышание, что брачное сожитие человеку необходимо, а девственная жизнь предоставлена только на произволение тех, кто в состоянии понести ее, – почему должно жениться для избежания плотской нечистоты⁴⁹⁰. На голос Алексеева отозвались многие из всех безпоповщинских толков; не соглашались только насчет образа вступления в брак. Одни говорили, что, за неимением православного священства, можно венчаться в Церкви русской с тем только, чтобы по обвенчании у еретиков покаяться пред своим собранием и понести епитимию: так и поступали⁴⁹¹. А другие рассуждали, что сила таинства брака не заключается собственно в венчании церковном от священника; но что как сам Бог, отец первых людей, освятил и утвердил их брак своим благословением, так и благословение земных родителей на супружеское сожитие их детей, при взаимном согласии последних, может иметь ту же силу для брачного союза: и следовали этому правилу⁴⁹². Долго новожены находились в презрении у всех безпоповщинских согласий, особенно у феодосиевцев. Последние еще в 1751 году на общем сходбище положили: с новоженами не жить в одном доме, не пить и не есть вместе и детей их не крестить; если же новожены принесут покаяние, то разводить их с женами в разные деревни и снова перекрещивать⁴⁹³. Подобные же правила против новоженов постановили и поморцы в пяти статьях, на которые в 1794 году присланы были опровержения из Москвы в выговскую пустынь⁴⁹⁴. До 1765г. новожены не могли к себе залучить ни одного наставника; но с этого времени в Москве феодосиевец Гаврило Артамонов согласился наконец исправлять у них церковныя требы, крестить, заключать браки, исповедывать и отпевать: по имени его новожены назвались артамоновщиною⁴⁹⁵. Ныне наставники безпоповщинских согласий, особенно поморские, не гнушаются новоженами, и хотя не впускают их в свои молельни присутствовать при общественной службе, однакож позволяют им молиться в это время в отдельных коридорах, находящихся при молельнях. Многие новожены, достигнув старости, обыкновенно разлучаются со своими женами и вступают или в прежнее согласие, в котором находились до брака, или в какое-либо другое, по склонности или по внушениям от наставников⁴⁹⁶.

Странники или Скитальцы. Основателем секты странников признается некто старец Евфимий. По словам одних, он был из крестьян помещика Мотовилова переяславского уезда Владимирской губернии, а по другим – переяславский мещанин. Отлучившись самовольно из своего города, Евфимий скрывался в Москве у старцев филипповского согласия, принял их учение, крестился и назван Евстафием. Когда же его поймали в Москве и переслали в г. Переяславль, то мещанское общество отдало его в солдаты. Бежав из военной службы, Евфимий снова скрылся у филипповцев в Москве, принял от них пострижение и отправлен старцами в поморский скит, куда взял с собою беглую крестьянку тверской губернии кашинского уезда Ирину Федорову, последовательницу того же филипповского толка. Поссорившись в ските с настоятелем, возвратился, вместе со спутницею своею, в Москву, жаловался на него старцам; но, не получив удовлетворения, решился отделиться от них и, переехав в г. Ярославль, прислал к ним оттуда послание, обличавшее разные недостатки их толка. Из Ярославля Евфимий переселился с Ириной Федоровой в деревню Малышево (яросл. уезда близ села Сопелок) к крестьянину Петру Федорову, и здесь около 1784 г. положил начало новой секты странников, окрестив сначала самого себя в странничество, а потом спутницу свою Ирину и еще пять человек. После этого Евфимий со своими новокрещенными последователями удалился в галичские леса и начал жить в келье. Спустя два года возвратился со спутницею своею в Ярославль, и здесь в коровницкой слободе около 1792 г. скончался и погребен в ямском лесу⁴⁹⁷. По смерти Евфимия Ирина Федорова перешла на жительство в село Сопелки к крестьянину Петру Семенову Крайнему, окрестила его в свое согласие и назвала Севастьяном. За ним также окрестились многие другие жители села Сопелок, и с того времени село это сделалось главным притоном секты странников, откуда начала распространяться она во все стороны, почему странники и называются в простом народе Сопелочными, а секта их Сопелковскою.

Странники, принимая все начала безпоповщины, смотрят на Церковь русскую, как на отступническую, еретическую, и веруют, будто антихрист уже пришел и царствует на земле. Но тогда, как прочие безпоповцы допускают, что антихрист, пришедший на землю, царствует невидимо и печать его есть употребляемое православными троеперстное крестное знамение, странники проповедуют, что антихрист царствует видимо на земле, а печатью антихриста признают повиновение предержащей Власти. Посему единственным путем ко спасению эти сектанты почитают не только совершенное отчуждение от русской Церкви, но вместе совершенное непризнание над собою царской и всякой земной власти и, при невозможности бороться с нею, бегство от антихристова владычества, удаление от семейства, от подчинения каким бы то ни было гражданским законам и странствование в лесах и пустынях; почему и называются странниками.

Секта странников состоит из двоякого рода членов: из действительных странников и так называемых жиловых христиан или странноприимцев. Действительными странниками признаются те, которые, разорвав уже все узы семейные и общественные, бродят из места в место, проживают в лесах, пустынях, а часто в городах или селениях, только скрытно, и считают такое странничество единственным условием для спасения в настоящее злополучное время антихристова владычества. От желающего поступить в согласие странников требуется: а) прежде всего, чтобы он бежал из того общества, к которому принадлежал; б) потом, чтобы истребил свой пашпорт или документ о звании, который считается выдумкою антихриста; в) наконец, чтобы принял новое крещение. Сан свой странники считают саном иноческим, и потому все, мужчины и женщины, обязуются вести жизнь безбрачную и целомудренную, питаться только постною пищею и вообще поступать по древнему уставу Соловецкого монастыря. Брак странники совершенно отвергают и признают его большим грехом, чем блуд, говоря, что общения с законною женою не осудят, потому с нею легче и грешить, а блуд осуждают, и тем отчасти искупляется грех. Впрочем, за блуд полагается епитимия. состоящая, кроме строгого поста, во множестве земных поклонов при братской трапезе. Странники-мужчины обыкновенно называются между собою братьями и старцами, а женщины – сестрами и старицами. Эти сектаторы, постоянно скрываясь, даже при простой встрече с кем-либо не объявляют своего звания, следуя правилу: «аще кто вопросит: откуда – ответствуй: граду не имею, но грядущего взыскую». Если из странников кто умирает, его одевают в чистый саван, завертывают в новую рогожу и зарывают в лесу или в поле, а часто и в домашних сараях, совершая обряд погребения большею частию ночью.

Жиловыми христианами или странноприимцами и Христолюбимцами называются те, которые, еще не вступив в странничество, только приготовляются к нему, живут в мире и принимают у себя странников, разделяя их верования. Как находящиеся еще во власти антихристовой, странноприимцы могут притворно записываться в ревизских книгах или раскольниками разных сект или даже православными; записываются же всего чаще православными, чтобы удобнее укрываться от наблюдений начальства; несут общественные повинности и наружно подчиняются всем узаконениям правительства. Они не оставляют ни своих домов, ни семейств и не отвергают брачного сожития. Для укрывательства у себя странников они устраивают в своих домах потаенные помещения, подпольные кельи с скрытыми входами. У странноприимцев странники складывают все свое имущество, захватываемое ими при побегах из общества; сюда же стекаются разные подаяния, производимые часто в больших размерах богатыми людьми для содержания странников. Под конец жизни странноприимцы и сами уходят в странство; в случае же тяжкой болезни их выносят из домов куда-нибудь в лес или пустыню для того только, чтобы зачислить их состоящими в бегстве и дать им возможность умереть в звании странников, хотя бы они скончались и в самом близком расстоянии от собственного дома.

Секта странников, как одна из сект безпоповщинских, не признает церковной иерархии и не имеет у себя никаких священников. Но из среды себя сектанты эти избирают наставников и наставниц. Первые обязаны навещать и объезжать свою паству, толковать св. Писание и все верования секты, отправлять богослужение в молельнях, крестить, исповедывать, погребать и производить суд. Последние, т.е. наставницы отправляют службы только в малых собраниях, за отсутствием наставников и по их назначению. На раскольников всех других согласий странники смотрят, как на еретиков за то, что они повинуются предержащей Власти, записываются в ревизию, несут общественные повинности, молятся за государя, употребляют пашпорты, поступают в военную службу, и вообще за все действия, в которых они выразили и выражают свое подчинение гражданской власти и сближение с русскою Церковию. Лжеучением странников наиболее заражены: а) ярославской губернии – ярославский уезд, особенно окрестности села Сопелок; романоборисоглебский уезд, преимущественно сторона, называемая Шахотью; лесная сторона пошехонского уезда и часть даниловского; б) тверской губернии, уезды: корчевский и колязинский; в) вологодской губернии – вологодский уезд; г) владимирской губернии – шуйский уезд; д) костромской губернии – нерехотский, костромской и кинешемский уезды; е) олонецкой губернии – места, лежащие около Тонь-озера близ г. Кеми. Есть также последователи страннической секты в Сибири и других местах⁴⁹⁸.

8. Были и отчасти доныне остаются и другие, еще более мелкие, согласия в безпоповщине. Например: а) самокрещенцы, которые, не довольствуясь не только крещением православной Церкви, но и перекрещиванием всех безпоповщинских толков, как нечистых, вздумали креститься сами в реках или в источниках; б) стефановщина, основанная диаконом Стефаном, который учил гнушаться браком, жить в наружном девстве и блуд считать любовию, – если же родятся дети, бросать их в лесу на снедение зверям и птицам: в) осиповщина происшедшая от чернеца Осипа, который заповедывал исповедываться пред непосвященными старцами, монахиням постригать женщин и по всем умершим отправлять погребение священническое; г) онисимовщина – от мужика Онисима, или согласие разиней, которые, собравшись на молитву в день установления Евхаристии, в великий четверток, стоят, разиня рот, в ожидании, что причащать их будут ангелы; д) акулиновщина – согласие, основанное простою бабою Акулиною, в котором мужчины и женщины, при вступлении, меняются крестами и целуют иконы, попы и чернецы расстригаются и потом все, без разбора и стыда, живут блудно⁴⁹⁹, и проч. Но о всех этих и других подобных мелких сектах безпоповщины, о их начале и судьбе не сохранилось почти никаких достоверных сведений.

IV. Оканчивая здесь историческое обозрение безпоповщинских толков, не можем не сделать некоторых общих замечаний о безпоповщине, к каким приводит ея история

1. Безпоповщину нельзя назвать Церковию, а тем более истинною Церковию Христовою, как она сама любит величать себя. Ибо безпоповщина не имеет у себя самого главного условия, необходимого в Церкви, – священства, иерархии, не имеет тех пастырей и учителей, которых сам Бог дал к совершению святых, в дело служения, в созидание тела Христова, т.е. Церкви, и которые должны действовать в ней до тех пор, дондеже достигнем вси в соединение веры и познания Сына Божия, в мужа совершенна, в меру возраста исполнения Христова (Еф. 4:11–13); след. не прекратятся до самой кончины мира в благодатном царстве Христовом. Безпоповщина не имеет у себя таинства Евхаристии, которая также не прекратится в Церкви до кончины мира (1Кор. 11:26) и совершенно необходима для спасения (Иоан. 6:53); не имеет и других таинств: миропомазания, брака, елеосвящения, учрежденных Богом в Церкви для сообщения верующим разнообразных даров благодати. Если же и совершаются в безпоповщине два таинства, крещение, исповедь и общественные службы: вечерни, утрени, часы, молебны, панихиды: то все это совершается самовольно и самочинно людьми непосвященными, непризванными от Бога, и часто даже женщинами, вопреки ясному учению слова Божия (1Кор. 12:28–29; Евр. 5:4; Кол. 2:23; 1Тим. 2:11–12). Наконец, истинная Церковь Христова должна быть едина, как единое титло единой Главы – Господа Иисуса (1Кор. 12:12, 20, 27; Еф. 1:22), – едина по единству веры, священноначалия и таинств (Еф. 4:3–5; 1Кор. 12:12). А безпоповщина раздробилась на столько различных толков, и эти толки до того враждебны один другому, что не только внутреннего, но и внешнего единства между собою не представляют.

2. Раздробление безпоповщины на множество толков естественно и неизбежно: она отвергла богоучрежденную иерархию, не имеет пастырей и учителей, которые получили власть учительства от самого Христа Спасителя и даны Им Церкви именно для того, да не бываем ктому младенцы, влающеся и скитающеся всяким ветром учения, во лжи человечестей, в коварстве козней лщения (Еф. 4, 11, 14). Без этих законных наставников, которым верующие обязаны повиноваться и покоряться (Евр. 13, 17), в безпоповщине естественно всяк считает себя в праве быть учителем: и вот и какой-нибудь полуграмотный дьячок, и чернец-бродяга, и беглый солдат, и безграмотный мужик или пастух, и даже баба Акулина выдумывают свои жалкие толки и основывают свои согласия. Простота и крайнее невежество большей части последователей раскола в высшей степени благоприятствуют тому, что всякий толк находит себе сочувствие и увлекает многих.

3. Безпоповщина (и особенно секта странников), по духу своему, крайне неприязненна в отношении к православной отечественной Церкви и к самому государству: потому что один из основных догматов безпоповщины тот, будто русская Церковь верует в антихриста, будто он уже пришел и мысленно или видимо царствует в ней, действуя преимущественно чрез «властодержцев» духовных и гражданских, которые таким образом представляются как бы его орудиями. Вследствие сего безпоповцы не только не молятся за православных иерархов, но, за исключением поморян, не молятся и за государей и если одни, по крайней мере, наружно повинуются существующим властям и узаконениям, исполняют гражданские повинности, зато другие, именно странники, неповиновение существующим властям и узаконениям считают первым для себя долгом, и потому, разрывая узы общественные и семейные, предаются странничеству или, точнее, бродяжничеству. На всех православных русских безпоповцы смотрят, как на чад диавола, с которыми не должно иметь общения ни в молитве, ни в пище, ни в питии.

4. Безпоповщина крайне неблагоприятна быту семейному и общественному. Она, в главнейших своих толках, расторгает и запрещает брак – первое условие счастия семейного и благоустройства общественного; требует, чтобы все ее последователи, мужчины и женщины, жили безбрачно, думая завести целый мир отшельников. И в то же время позволяет как в мире живущим, так и подвизающимся в общинах или монастырях, блудное сожитие, к общему соблазну сограждан и крайнему несчастию незаконнорожденных детей. Кроме того, при множестве существующих в безпоповщине толков, часто случается, что члены одного семейства, вступая в разные согласия, не только не молятся, не пьют и не едят вместе, но и смотрят друг на друга с отвращением, почитают друг друга еретиками, нечистыми. Какое, потрясающее душу, зрелище!..

I. Не менее мрачную картину представляет история и секты поповщинской. Секта эта образовалась не вдруг, или точнее, не вдруг усвоила себе то правило, которого держится ныне и которое составляет ея главное отличие от безпоповщины. Сначала поповцы принимали к себе священников, рукоположенных только до патриарха Никона, а последующее рукоположение русской Церкви, как и все прочие таинства, в ней совершаемые, отвергали, подобно безпоповцам. Вся разность между одними и другими обнаруживалась только в том, что поповцы предоставляли у себя право совершать церковныя требы преимущественно лицам посвященным, за весьма немногими частными исключениями, а безпоповцы предоставляли это право большею частию лицам непосвященным, хотя не отвергали и приходивших к ним священников. Но когда все священники старого рукоположения один за другим скончались, и безпоповцы остались совершенно без всякого священства, поповщинская секта решилась принимать к себе беглых священников русских, рукоположенных уже после п. Никона, и таким образом получила свой настоящий вид.

II. Первыя семена поповщины посеяны были в нескольких местах разом. Но мы начнем историю этой секты с пределов нижегородских, где образовался самый древний из частных поповщинских толков, когда другие толки еще не существовали.

1. Насадителями раскола в нижегородской области, сколько известно, были: иеромонах Авраамий, монах Ефрем Потемкин и старец нижегородец Сергий. Все они действовали еще во дни патр. Никона, едва раскол возникал, и хотя два первые, Авраамий и Ефрем, принесли покаяния пред московским Собором 1666 г., но оставленные ими ученики успели уже умножиться и утвердиться в нижегородских пустынях, особенно в чернораменских лесах (Балахновского уезда), которые представляли все удобства для укрывательства суеверов⁵⁰⁰. Здесь мало-по-малу устроилось несколько скитов поповщины, так называемых керженских, и в числе их сделался наиболее известным (около 1690 г.) скит старца Онуфрия, основателя аввакумовщины или онуфриевщины. Этот старец случайно получил от другого старца Сергия некоторые догматические письма Аввакумовы. Перечитывая их со всем своим братством, Онуфрий увлекся мыслями пресловутого расколоучителя, совершенно еретическими: а) о пресв. Троице, будто Она трисущна, рассекается на три равные естества, и Отец, Сын и Св. Дух имеют каждый особое седение, как три царя небесные; б) о воплощении, будто «Бог Слово излия себе во утробу Девы не себе самаго, но силу существа своего естественну», и воплотился от Нея только благодатию своею, а не ипостасию; в) о Христе Спасителе, будто Он «сидит на престоле, соцарствуя св. Троице», как Бог особый; г) о сошествии Его во ад, будто «Христова душа от креста на небо ко Отцу пошла, воскресши же от гроба, Христос сниде во ад с телом по воскресении из мертвых» и проч.⁵⁰¹. Онуфрий и его братия не только сами усвоили себе эти безрассудные мысли, но старались еще распространять их и защищать. Жители других скитов керженских многократно вразумляли Онуфрия, но он оставался непреклонен. Тогда они вздумали делать сходки или собрания, чтобы соборне обличать еретика. Первое такое сходбище было в 1693 году, в присутствии некоего боярина Феодора Токмачева⁵⁰², но оставалось бесплодным; второе – вскоре затем при старце Евфросине, так же безуспешное; третье – в 1698 году: на этот раз Онуфрий согласился отказаться от писем Аввакумовых только условно, сказав: «аще в них обрящется противность Церкви, то и мы не приемлем оных». Вскоре последовало и четвертое, еще более многолюдное собрание для той же цели при старце Никодиме; но все напрасно. Наконец, видя безуспешность попыток вразумить еретика, старцы и бельцы всех скитов собрались все вместе и, рассмотрев письма Аввакума, которыя писал он против диакона Феодора, о пресв. Троице, о воплощении Бога Слова, о сошествии Его во ад и проч., единогласно признали их противными слову Божию и написали общее определение: «отвергаем и держати оныя всякому под церковною клятвою запрещаем». Определение состоялось 28 ноября 1699 года⁵⁰³. Но аввакумовщина успела уже широко распространить свои ветви: в начале ХVIII-го столетия она господствовала не только на Керженце, но и в лесах брынских (калужской губернии) и во многих городах ростовской епархии⁵⁰⁴. Сильнейший удар этому еретическому толку нанесли сами обитатели Онуфриева скита, по смерти своего наставника в 1717 г., когда, собравшись вместе с обитателями других скитов, торжественно отвергли Аввакумовы письма, как неправославные, просили прощения в своем прежнем заблуждении и упорстве, и постановили отлучать от церкви всякого, кто стал бы читать те письма и по ним мудрствовать и учить. Имя аввакумовщины и онуфриевщины начало мало-помалу исчезать, хотя самые следы лжеучения между раскольниками сохранились еще надолго⁵⁰⁵.

Все керженские скиты принимали к себе в начале попов, только поставленных до патр. Никона, и перекрещивали переходивших к ним от русской Церкви; но с первых лет XVIII столетия, по примеру, как увидим, других своих единоверцев, стали принимать и беглых попов, рукоположенных после Никона, и мало-по-малу отменили перекрещивание. В частности жители Онуфриева скита и их последователи отличались еще тем, что почитали расколоучителя Аввакума во святых, покланялись его иконе, отправляли ему службу и, следуя его учению о самосожигательстве, любили предаваться самовольной смерти и всех таких самоубийц называли св. мучениками. Оттого в области нижегородской и других соседственных, где распространилась аввакумовщина, многие тысячи людей сожглись в овинах и избах, а другие погибли в морильнах голодною смертию, будучи заперты своими лжеучителями⁵⁰⁶.

2. Весьма рано также появилась поповщина на Дону, на Кубани и в других окрестных местах, куда занесена двумя старцами Иовом и Досифееем. Иов родился в Литве от благородных родителей и вывезен в Россию ростовским митрополитом Филаретом Никитичем, когда последний возвратился из литовского плена. Несколько времени Филарет, уже патриарх, держал Иова при себе келейником, потом постриг его в монашество, рукоположил во священника и, отпустил от себя на пустынное жительство. Иов, поселившись в тверском уезде, основал здесь один за другим два монастыря: Раков и Никольский. Во дни патр. Никона, пристав к числу самых жарких расколоучителей и опасаясь за это преследования, удалился в рыльский уезд (курской губернии), где в 1669 г. основал третий монастырь, по имени Льгов. Не считая себя безопасным и на новом месте, Иов вскоре бежал на Дон: здесь также собралось к расколоучителю множество последователей, и он при реке Чире построил четвертый монастырь, поставил в нем церковь, но не успел освятить ее за смертию своею, скончавшись ста лет. После Иова прибыл сюда известный уже нам тихвинский игумен Досифей, столько содействовавший распространению раскола в странах поморских вокруг Курженской обители. и потом (ок. 1683 г.) скрывшийся от поисков начальства. По просьбе учеников Иова он освятил им церковь, вместе с диаконом Герасимом, и служил в ней в продолжение пяти лет: это была первая собственно раскольническая церковь, и потому весть о ней быстро разнеслась по окрестным странам между раскольниками. Страшась быть открытым, Досифей (в 1688 г.) бежал с двумя другими священниками, Пафнутием и Феодосием, и с некоторыми из своих последователей за Астрахань в глубокую степь, где поселился на реке Куме близ Черкесов, а покинутые им на Чире церковь и обитель были разорены. Другие из его последователей тогда же утвердились на реке Медведице, а многие (больше 500 человек) близ Тамбова и Козлова в крепостях, откуда производили разбои. Когда Досифей скончался, оставшиеся после него ученики отправились с реки Кумы на Кубань, взяв с собою тело своего учителя и подсыпав под него множество сребра; но хищные Татары, напав на них во время пути, отняли сребро, как и другие пожитки, а тело рассекли на части и разметали по полю на сведение зверям⁵⁰⁷.

Не знаем, кто были преемниками Иова и Досифея: но известно, что посеянный ими раскол уже никогда в тех местах не прекращался, – что в 1692 г. раскольники жили по рекам Куме, Судаке, Кубани и Аграхани, откуда некоторые пытались было бежать в Крым; с 1693 по 97 г., соединяясь по временам с Крымцами, производили разбои по Волге и вокруг Каспийского моря, нападали даже на города; в 1698 г. многие поселились за Тереком в гребнях, т.е. в горах и ущельях большой и малой Кабарды, откуда чрез несколько времени переселились по эту сторону Терека и основали пять станиц⁵⁰⁸. Известно, что в 1705 г., когда число раскольников на Дону увеличилось от сосланных туда из столицы за мятежи многих стрельцов и от беглых людей, они произвели бунт в самой Астрахани, думая ратовать за старую веру и бороду, которую не хотели стричь; а в 1708 г. – новый бунт, после которого главнейший бунтовщик Игнатий Некрасов, ограбив Саратов, Царицын, Дмитревск, бежал с семейством своим и со многими последователями за Кубань, отдался в подданство хану крымскому и основал общество так называемых некрасовцев, остававшихся до 1777 г. в подданстве хана, потом перешедших в Турцию и в недавнее время возвратившихся в недра отечества⁵⁰⁹. Известно, что и Пугачев (1771–1774) принадлежал к числу донских раскольников и весьма много пользовался ими в своих разбоях⁵¹⁰. Наконец, не подлежит сомнению, что донские и кубанские раскольники, как сейчас увидим, находились в постоянных сношениях со своими единоверцами, поселившимися в Стародубье и особенно на Ветке⁵¹¹, и, как принадлежавшие с ними к одному согласию, по всей вероятности, по примеру их, с начала XVIII в. принимали к себе беглых русских священников для отправления церковных треб.

3. В Стародубье (черниговской губернии) раскол занесен бывшим московским священником при церкви всех Святых, что на Кулишках, Косьмою, который, не желая покориться определениям московского собора 1667 г., бежал с двадцатью прихожанами к другу своему, стародубскому полковнику Гавриилу Иванову. Полковник принял беглецов милостиво и приказал куркувскому атаману Ламаке отвести им для жительства местечко Понуровку, где они в 1669 г. и поселились при реке Ревне. Быстро сбежалось к ним из России множество последователей раскола, и населили в стародубских лесах и пустынях четыре слободы: Белый колодезь, Синий колодезь, Замешево и Шелому. В числе прочих пришел сюда из Белева другой священник старого поставления, Стефан с сыном своим Димитрием, который основал еще слободу Митьковку. Оба священника отправляли для своих пасомых все службы, кроме литургии – за неимением храма; приходящих от русской Церкви перекрещивали и новопоставленных попов не принимали. Так продолжалось до смерти царя Феодора Алексеевича (1682). С воцарением Иоанна и Петра Алексеевичей прислан был указ от соправительницы их Софии на имя черниговского архиерея и стародубского полковника Симеона, чтобы беглых людей, живущих в стародубских слободах, возвратить на место их родины и обращать к православию: раскольники разбежались, и, хотя чрез несколько времени возвратились в Стародубье, но многие вместе со священниками своими Косьмою и Стефаном для большей безопасности удалились в Польшу. Здесь поселились они на острове Ветке (простирающемся в окружности не более двух верст) во владениях пана Халецкого. За первыми беглецами последовали многие другие из разных стран России и в нескольких верстах около Ветки населили большие слободы: Косецкую, Романово, Леонтиево. Попы Косьма и Стефан отправляли и здесь свои службы и принимали приходящих точно так же, как было в Стародубье. Но вскоре пришли между собою в несогласие: Косьма достал колокола и начал созывать к службе звоном, а Стефан называл это тщеславием и говорил, что звон может только скорее открыть их убежище, – почему и удалился из Ветки в Лоев – в слободу Карповку, где и умер, заповедав своим духовным чадам оберегаться вообще новин и не принимать нового рукоположения. В девятое лето по населении Ветки основалась еще в двадцати верстах от нее раскольническая слобода Былев. Чрез год пришел сюда из льговской обители иеромонах Иоасаф, бывший келейником у старца Иова, скончавшегося на Дону, и поселился в пяти верстах от слободы. Народ не уважал пришельца и называл его Асапом, вместо Иоасафа, за то, что он имел только крещение старое, а рукоположение новое, хотя сам Иоасаф уверял, будто тверский архиерей, по просьбе Иова, рукоположил его по старым книгам, по древнему чину. Непринятый отправился на Дон к тихвинскому игумену Досифею и спрашивал его, что делать. Досифей бросил жребий, который будто бы указал Иоасафу священнодействовать. Тогда Иоасаф снова прибыл к Былеву и уже сами жители просили его поселиться близ слободы и отправлять для них службы. В это время умер на Ветке поп Косьма, и ветковцы, по случаю наступления Пасхи, упросили Иоасафа прибыть к ним и совершить торжественное богослужение. Иоасаф согласился, а вслед за тем, по просьбе ветковцев, переселился к ним совершенно. Видя, что запасные дары Евхаристии, принесенные прежними священниками, истощились, Иоасаф убедил своих прихожан построить церковь, но не успел освятить ее, скончавшись чрез пять лет по переселении на Ветку. Преемником Иоасафа был иеромонах Феодосий из города Рыльска, последний священник старого крещения и поставления, рукоположенный будто бы самим патриархом Иосифом. Держась раскола, Феодосий бежал из рыльского Никольского монастыря в пустыню на Донец; будучи схвачен рассыльными белогородского архиерея, отправлен в Москву; оттуда, лишенный сана и монашества, сослан в Кирилло-Белозерский монастырь на заточение; здесь чрез семь лет обратился было к православию, но притворно: потому что вскоре бежал на поморье, затем в керженские скиты, где несколько времени отправлял церковные требы; наконец прибыл в Калугу, и в одной праздной церкви, в великий четверток, ночью совершил литургию для приготовления запасных даров. Как только услышали о Феодосии ветковцы, немедленно пригласили его к себе. Феодосий охотно явился на зов и повелел им церковь, построенную Иоасафом, распространить в длину и ширину, достал из Калуги старый иконостас с царскими дверьми будто бы времен царя Иоанна Васильевича IV, и, призвав к себе из Рыльска брата своего Александра, священника нового рукоположения (т.е. после патр. Никона), и из Москвы такого же священника Григория, освятил вместе с ними ветковскую церковь (в 1695 г.) во имя Покрова Пресв. Богородицы на ветхом антиминсе, который похитила из некоторой церкви старица Мелания Белевская, а подписал тогда же уставщик основанного на Ветке скита Афанасий⁵¹².

С этого времени начинается новая эпоха в истории Ветки и в истории всей поповщины. Ветка стала быстро возвышаться и сделалась как бы главою поповщины. Сюда спешили суеверы целыми толпами со всех концов России, привлекаемые рассказами о безопасности убежища и разных удобствах жизни, а еще более вестью о новоустроенной церкви, которая была тогда у поповцев единственная: вокруг Ветки населилось до четырнадцати слобод, в которых число жителей, во второй четверти прошлого столетия, простиралось от тридцати до сорока тысяч⁵¹³.

Отсюда, по благословению настоятеля Феодосия и его преемников, беглые попы, монахи, монахини разносили запасные дары во все прочие поповщинские скиты нижегородские, донские и в самые отдаленные города и селения России, и производили святотатственную продажу для обогащения Ветки. Только по указанию или с одобрения ветковского настоятеля принимаемы были во всех прочих скитах и приютах поповщины священники для отправления треб церковных⁵¹⁴. А что всего важнее, только со времен Феодосия, который первый призвал к себе на помощь священников нового рукоположения, брата своего Александра, принявшего вскоре монашество, и затем из Калуги Бориса, у поповцев начался обычай принимать к себе таких священников, и поповщина образовалась в настоящем смысле слова, резко отделившись от безпоповщины⁵¹⁵. Но, с другой стороны, с этого же времени начали возникать в поповщине разные споры, и, кроме толка Аввакумова или Онуфриева, еще существовавшего, явились одно за другим три новые согласия.

Ветковское согласие. Ветковское согласие имеет два главных отличия. Первое: ветковцы употребляют собственное миро, которое сварил им, за оскудением древнего мира, настоятель их Феодосий, соединив для сего вместе росной ладан, мастику, корицу, гвоздику и другие благовонные вещи⁵¹⁶. Этим миром они помазуют крещаемых младенцев и взрослых, переходящих к ним из русской Церкви. Второе отличие состоит в образе принятия священников и других, приходящих из русской Церкви. Сначала до самого Феодосия включительно, ветковцы перекрещивали всех приходящих и однажды перекрестили даже беглого попа, а чтобы он не лишился при этом священства, погружали его в воду в полном священническом облачении. Потом начали совершать перекрещивание только для виду, а не самым делом. Именно, приходящий священник, после предварительного приготовления постом и покаянием, являлся в церковь или часовню в полном священническом облачении: тут находились уже купель с водою, кум и кума и раскольнический поп. Последний совершал над первым по порядку весь чин крещения от начала до конца, не погружал только крещаемого в воду, обводил его вокруг купели по-солонь, помазывал члены его своим воображаемым миром, отворачивая для этого и приподнимая на нем ризы, но отнюдь не снимая их, чтобы не снялось самое священство, и тем оканчивал принятие. Подобным же образом принимаемы были и миряне, с тем только различием, что их обыкновенно перекрещивали без погружения и миропомазывали по нескольку человек разом, поставляя пред каждым, вместо купели, особый горшок с водою⁵¹⁷. Еще позднее стали принимать, по местам, мирян чрез одно миропомазание, а беглых попов даже без миропомазания, заставляя их только проклясть мнимые ереси русской Церкви⁵¹⁸. Кроме того достойно замечания, что ветковцы – а) самосожигательство отвергают: по крайней мере, отвергал настоятель их Феодосий⁵¹⁹; б) принимают иконы, писанные и не единоверными им художниками; в) сообщаются в пище и питии с православными, не подвергаясь за это епитимии, и не считают грехом ходить вместе с ними в бани⁵²⁰; г) попы их, на время отсутствия из прихода, избирают простых мужей, которым предоставляют власть принимать приходящих от русской Церкви, исповедывать умирающих и грехи последних, изложенные на бумаге, повелевают пересылать к себе для разрешения; д) свадьбы венчают в избах и клетях; е) запасные дары дают старцам и старицам и простым мужам, женам и девицам, которые не только сами себя причащают этими дарами, но причащают и других⁵²¹. Этого согласия держались не только все, обитавшие собственно на Ветке, с ее окрестными слободами, но держались и держатся весьма многие на Керженце, на Дону, в Стародубье и в других местах.

Диаконово согласие или диаконовщина. Основателем диаконовщины был диакон Александр, живший в одном из керженских скитов. С одной стороны он восстал против ветковцев, говоря, что они – а) несправедливо употребляют незаконное миро, которое сварил для них настоятель Феодосий, и б) неправильно совершают во время службы троекратное каждение, кадя дважды прямо, а третий раз поперек, тогда как по уставу будто бы надобно кадить крестообразно, т.е. раз прямо, потом поперек, как крестообразно мы ограждаем себя рукою. С другой стороны, вопреки всех раскольников, он начал учить согласно с православными, что – в) должно почитать и четвероконечный крест, как осьмиконечный, и г) можно употреблять молитву: «Господи, Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас», как и молитву: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго». С этими мыслями, которыя знали еще весьма немногие, диакон в 1706 г., в самый день крещения Господня, при многочисленном стечении народа, когда совершался крестный ход на воду, решился кадить крестообразно: народ, заметив это, взволновался и едва не лишил новокадильника жизни; но Александр спасся бегством, склонив на свою сторону попа своего скита Димитрия и многих других последователей, без всякого сношения с Веткою⁵²². Начались жаркие споры между керженскими скитниками: одни защищали мысли диакона и даже писали в защиту их книги⁵²³, другие опровергали и называли новое учение еретическим⁵²⁴. Сам Феодосий писал к керженцам послание (прежде 1717 г.), в котором убеждал, чтобы попы Герасим, Тихон, Димитрий и диакон Александр перестали кадить крестообразно, а кадили бы «по древнему церковному обычаю ради усмирения и соединения церковнаго», угрожая им, в случае неповиновения, отлучением от церкви⁵²⁵; но было уже поздно. Диаконовщина утвердилась не только в одном из керженских скитов, но и в Стародубье и во многих городах и селениях. Отвергая миро, приготовленное на Ветке, диаконовцы – а) говорили, будто имеют миро древнее, освященное от архиереев, бывших до Никона патриарха, и что к этому миру они «за оскудение приливают масла по правилу св. Матфея иерусалимскаго»⁵²⁶; б) мирян, приходящих от русской Церкви, принимали в свое согласие чрез помазание этим миром; в) иногда также принимали и беглых попов; впрочем в принятии попов и диаконов определенного чина не держались; г) св. дары принимали от церкви ветковской, несмотря на свое несогласие с ветковцами; д) мало-по-малу ослабили свое уважение к четвероконечному кресту, говоря, что «сицевый крест по всему первообразному Христову кресту подобен быти не может»⁵²⁷. Диаконовцы, соответственно главному отличию своему, известны еще под именем новокадильников.

Епифаниево согласие или епифаниевщина так названная по имени лжеепископа Епифания Яковлева⁵²⁸. Этот Епифаний был сначала простой монах Козельского монастыря киевской епархии. Будучи обличен в нечистой жизни, забрав не мало монастырской казны и раздав монастырское имущество своим родным, он выпросил себе в киевской канцелярии пашпорт будто бы для проезда до Триполя на домовую вотчину, но, пройдя караул, бежал через Днепр за границу. За Днепром, в городе Сороке, Епифаний составил два подложных письма: одно от лица киевского владыки к ясскому митрополиту с просьбой, чтобы последний посвятил его – Епифания во епископа для Чигирина; письмо было подписано именем киевского архиерея и скреплено Киево-Софийской печатью, вырезанной самим Епифанием; другое – от жителей Чигирина, выражавших желание иметь у себя епископом Епифания. С этими письмами, которыя при том наполнены были клеветами против св. Синода будто бы от лица всего украинского духовенства, Епифаний явился в Яссы. Митрополит поверил письмам, и 22 июля 1724 г. рукоположил обманщика во епископа на Украйну в город Чигирин. Новопоставленный тогда же писал письма к униатским епископам львовскому и володимирскому, прося у них себе покровительства и позволения жить в их епархиях для производства клириков. Прибыв на Украйну, Епифаний посвятил в иеродиаконы и в попы более четырнадцати человек раскольников; но вскоре был схвачен и отправлен в С.-Петербург, где, по случаю кончины Императрицы Екатерины I (6 мая 1727 г.), определено было освободить виновного от розыска и телесного наказания, не лишать его даже монашеского имени и одеяния, а сослать только в Соловецкий монастырь на всю жизнь, чтобы там он употребляем был на работы, к каким окажется годен. В 1729 году Епифаний успел бежать из Соловецкого монастыря и, пробираясь за границу в Польшу, достиг было уже Киева под именем иеромонаха Софийской кафедры Антония, но на киевском форпосте случайно был узнан наместником Золотоношского монастыря, схвачен и заключен в Киево-Михайловской обители. Бежал и отсюда; но снова пойман в вотчине одного киевского монастыря, где называл себя уже епископом, и в ноябре 1731 г. препровожден в Москву. Здесь до указа содержался при синодальной конторе, дерзко позволяя себе благословлять приходящих и отправлять часы в епитрахили. В январе 1733 г. последовал указ: монаха Епифания, после телесного наказания, отослать за крепким караулом в Соловецкий монастырь и там постоянно содержать в оковах; вскоре впрочем этот указ заменен другим: Епифания лишить монашества и, по светскому суду, сослать в горные сибирские заводы на вечную работу. Но едва только ссыльный отправлен был в дорогу, как отбит был у посланных с ним солдат и ямщиков в коломенском лесу воровскими людьми с Ветки. В следующем году преосвященный киевский Рафаил доносил св. Синоду, что лишенный монашества Епифаний действительно находится у раскольников на Ветке и отправляет службы, как епископ, в саккосе и омофоре. Наконец, в 1735 г. лжеепископ пойман на Ветке, привезен в киевскую крепость, здесь тяжко занемог и, по просьбе его, исповедан православным духовником, приобщен св. тайн, соборован маслом и, по смерти, погребен, как мирянин, при церкви преп. Феодосия в киевской крепости. Когда вся история Епифания огласилась, раскольники многие признали его обманщиком и отреклись от него и рукоположенных им священнослужителей. Другие, напротив, упорно продолжали признавать Епифания настоящим епископом, рукоположенных им священников и диаконов – законными и православными, предоставляли им у себя отправлять все требы и таким образом образовали из себя особое согласие в поповщине. Согласие это ничем не отличается от ветковского, кроме странной привязанности последователей своих к Епифанию: они молятся за него в своих часовнях, как за истинного епископа, поминают его не только как епископа, но даже как страдальца, ходят на могилу его в Киев для поклонения, несмотря на все насмешки за это со стороны других раскольников. Последователи Епифания, хотя не были многочисленны, но успели утвердиться в разных местах, на самой Ветке и в слободах стародубских, где имели даже к концу прошлого века свои церкви и монастырь⁵²⁹.

История Епифания много повредила ветковцам. Давно уже русское правительство недовольно было Веткою, которая служила притоном для беглых русских попов, солдат, крестьян, преступников: дело Епифания обратило на нее еще более внимания. Императрица Анна Иоанновна в 1733 г. Высочайшим манифестом приглашала ветковцев возвратиться в Россию на свои жилища, обещая простить всех виновных: ветковцы не согласились. В следующем году приглашение было повторено неоднократно, и также осталось без ответа. Тогда (в 1735 г.) дано было повеление полковнику Сытину окружить Ветку войском и возвратить в отечество беглецов под стражею. Сытин, напав на Ветку внезапно с пятью полками, нашел в ней до сорока тысяч человек всякого сброду. Определено было: а) всех ветковских монахов и монахинь разослать по русским монастырям на покаяние, – почему, например, иеромонах Иов, много лет начальствовавший на Ветке, после Феодосия, брата его Александра и Антония, сослан в Иверский валдайский монастырь, а другой иеромонах Варсонофий – в Спасопреображенский переяславский; б) мирян, которые покажут сами, откуда бежали, возвратить на прежние места их жительства; в) а тех, которые утверждали, будто не знают, откуда и как явились на Ветке, отправить для поселения в Ингерманландию под надзором начальства⁵³⁰. Сытин провел целый год над исполнением этого указа: Ветка опустела; ее жилья и скиты были сожжены. Ветковцы упросили только полковника, чтобы им дозволено было перевести свою Покровскую церковь в Стародубье. Разобрав ее, сделали из бревен плоты и пустили их по реке Соже в слободу Святскую, а иконостас и прочие мелкие части отправили туда сухим путем. Но буря разбила плоты так, что дуб весь погиб в реке, а привезенные уже на место мелкие части сожжены молнией; остались царские врата, боковые двери да четыре иконы. Ветковцы говорили еще о мощах своих прежних настоятелей: Иоасафа, Феодосия, Александра и Антония: Сытин велел выкопать все четыре гроба, запечатал их и отпустил с ветковцами, известив о том правительство. Близ Новгорода Северскаго получено Высочайшее повеление открыть гробы пред всеми: тогда жалкие суеверы увидели в гробах, вместо нетленных мощей, одни кости, сознали свой обман и перестали хвалиться мнимыми угодниками. Гробы были сожжены. Этим, однакож, не окончилось существование Ветки.

Не прошло двух лет, как она снова населилась беглецами, а чрез пять лет достигла почти прежнего состояния. Со всех сторон посыпались к ветковцам от последователей раскола разные подаяния и милостыни, как к мнимым страдальцам за веру. Сначала они построили себе большую часовню, которую богато украсили иконами наподобие церкви: потом чрез двадцать лет (в 1758 г.) соорудили близ часовни новый храм, также во имя Покрова Пресв. Богородицы, только еще благолепнее прежнего. Явились беглые попы-настоятели: поп Дионисий, начальствовавший десять лет, за ним поп Иван Феодоров, поп Лазарь (в монашестве и схиме Лаврентий), схимник Григорий, иеромонах Валериан и наконец замечательнейший поп Михайло родом из калмыков. Вокруг церкви составились две обители: мужская, в которой находилось до 1200 монахов, кроме неостриженных бельцов и прислужников, и через дорогу от мужской на расстоянии двадцати шагов женская, заключавшая в себе, кроме многочисленных белиц, до ста постриженных монахинь: сношения между насельниками той и другой обители были ежедневные, постоянные, и совершались без всякого надзору и зазору. Снова простые монахи и монахини начали разъезжать по разным городам и деревням русским и развозили от ветковской церкви запасные дары евхаристии, просвиры, благословенные хлебы, освященную воду: по местам, где приходилось, сами крестили, исповедывали, причащали, – и с богатой добычею возвращались на Ветку. В окрестностях ее по лесам и кустарникам развелись многочисленные скиты, укрывавшие в себе разных беглецов и злодеев, которые ночью и даже днем производили грабежи и разбои по русской границе, так что путь сделался непроходимым. Желая прекратить такие беспорядки, Императрица Елисавета Петровна в 1760 г. издала манифест, которым приглашала ветковских беглецов возвратиться в отечество, обещая им полное прощение; но без успеха. То же повторили Император Петр III при своем вступлении на престол и Императрица Екатерина II двукратно – в 1762 и 1763 годах. В последних указах не только прощались беглецам все их вины, без всякого истязания, но и предоставлялось не брить бород и носить свое платье; возвращаться по произволу к прежним помещикам, или записываться в купечество и государственные крестьяне; селиться, где угодно, целыми слободами не только в Сибири и других отдаленных местах, но и в губерниях: курской, воронежской и казанской; сверх того давались льготы на шесть лет, освобождавшие от всяких податей и рекрутства. Но и эти условия не подействовали на ветковцев. Тогда дано было Высочайшее повеление генерал-майору Маслову, чтобы он, взяв военную команду, вступил в Польшу, забрал там всех беглецов русских и возвратил в отечество. Маслов в 1764 г. с двумя полками внезапно окружил Ветку, подобно Сытину, нашел в ней до 20,000 человек обоего пола, и через два месяца отправил всех, по указанию начальства, большей частью в Сибирь на поселение. Так совершилось второе, окончательное падение Ветки, служившей около семидесяти лет главнейшим гнездом и опорою поповщины⁵³¹!

4. Место Ветки заняло на время Стародубье, находившееся от нее в восьмидесяти верстах, куда тогда же перешел и настоятель Ветки, поп Михайло калмык, с некоторыми другими, и, что гораздо важнее, перевезена ветковская Покровская Церковь. Но прежде, нежели изобразим это последнее событие и последующее возвышение стародубских слобод, коснемся предшествовавшего их состояния, когда они, как бы закрываемые Веткою, оставались в тени. Со времени удаления из Стародубья на Ветку (ок. 1682 г.) первых попов Косьмы и Стефана, вместе со многими последователями, стародубские пределы не опустели, напротив начали еще более наполняться бесчисленными беглецами из России, особенно в первые годы царствования Иоанна и Петра Алексеевичей. Непроходимые по всей Стародубщине леса много способствовали укрывательству беглецов-раскольников, которые смело селились в них и вскоре основали до семнадцати слобод или посадов⁵³². В начале ХVIII века (в 1708 г.), когда Карл XII, пользуясь изменою Мазепы, вступил в Малороссию и достиг стародубского края, здешние поселяне показали пример верности Государю. Вооружившись, кто чем мог, они в разных местах нападали на неприятелей, несколько сот их побили, а других взяли в плен и представили самому Монарху, находившемуся в Стародубе. Государь Петр I был столько доволен этим, что простил всех стародубских беглецов, предоставил им земли, на которых они самовольно поселились, в потомственное владение и даровал разные льготы. Но по отношению к вере стародубские раскольники долго находились в крайнем невежестве и самом жалком состоянии. Не было у них ни молитвенного дома или часовни, ни постоянных пастырей. По временам только приходил какой-либо поп с Ветки или монах и совершал у них христианские требы, обыкновенно же это отправляли кое-как старики. Так, в лучшей из слобод, по имени Зыбковской, один бедный старик вздумал отправлять службы в своей хижине по Часослову и Псалтыри, – для чего повесил у хижины доску, в которую ударял по праздникам, приглашая народ на молитву. Мало-по-малу слобожане до того привыкли к службам старика, что пожелали иметь его своим духовником, и, исповедуясь у него, просили и причастия. Старик сначала отказывался; потом, как сам говорил, нашел будто бы какие-то старинные крохи евхаристии, запекал их в новые лепешечки теста, и тем причащал народ многие годы. Когда некоторые из слобожан достали себе где-то беглого попа: старик сильно вооружился. «Какие ныне попы, говорил он, и где их взять? Я ваш отец духовный»..., и многих слабоумных удержал за собою. В другой слободе, Злынке, старики также привыкли отправлять службу только по Часослову и Псалтыри, воображая, что других книг и нет на свете. Когда один из них, купив в Москве старопечатный Октоих, привез в свою слободу и велел читать по нему канон, то, едва только начали первую песнь: «колесницегонителя Фараона»..., между присутствующими поднялся крик: «что эта за книга? зачем она здесь? Это по новой вере... Что в ней за колеса да Фараон написаны? В печь ее, да сжечь». Никто не мог уверить простаков, что книга была старая⁵³³.

Первый из попов, известный по имени, явился в Стародубщине (не прежде 1740 г., след. уже после первого разорения Ветки) поп Патрикий, – человек в высшей степени хитрый, лицемерный, пронырливый. Он жил в слободе Зыбковской, держался диаконова согласия и во всей диаконовщине пользовался такою властию и славою, какой ни прежде ни после него никто не имел. Он рассылал свои послания во всем диаконовцам, находившимся не только в России, но и за границей в Австрии, Польше: рассылал и одобрял в их общины беглых священников, и вообще все дела в диаконовщине в продолжение многих лет зависели от его решения. Внешняя важность и сановитость, белые волосы и борода, достигавшие едва не до колен, возбуждали к нему еще более уважения в народе. Но Патрикий был столько самолюбив и своекорыстен, что вовсе не заботился о духовных нуждах народа и во всей Стародубщине не позволял быть другому священнику. А как сам не мог один отправлять всех христианских треб в семнадцати слободах, то и попускал разные нестроения. Старики и старухи, с ведома его, исповедывали больных и причащали, и для этого нередко остатки запасных даров растворяли в новой квашне, испекали хлебы и запасались новым причастием.

С другой стороны, как ни был хитер Патрикий, но однажды дался было в обман, из которого с трудом выпутался. Иеродиакон новоиерусалимского монастыря Амвросий, человек еще молодой, но ловкий и честолюбивый, опасаясь наказания за разные свои вины, особенно за хищение церковного имущества, бежал в слободу Зыбковскую под именем иеромонаха Афиногена и просил Патрикия принять его в свое согласие. Патрикий принял его с радостью, полюбил и вскоре отправил в качестве священника с великими похвалами в разные драконовские скиты и селения, находившиеся за границей по берегам Днепра, а потом в 1750 г. в слободу Борскую, в пределах Польши. Остановившись в местечке Гомеле, Афиноген велел построить в слободе Борской церковь, освятил ее во имя знамения Пресв. Богородицы и начал отправлять службу к величайшей радости всего населения. Не довольствуясь саном священства, самовольно похищенным, обманщик захотел воспользоваться легковерием и невежеством окружающего его народа и выдать себя за архиерея. С этою целью он признался на исповеди своему духовнику, какому-то беглому попу, что он – Афиноген есть епископ, получил архиерейство от сибирского митрополита Антония (какого никогда не бывало), епархии не имел, а находился тайно при каком-то весьма важном преступнике, и потом, узнав старую веру, оставил свою честь и решился ради Бога скрытно странствовать. В то же время Афиноген устроил себе омофор и полагал его в своей келлии так, чтобы приходящие могли видеть, а по временам, как будто забывшись, благословлял народ обеими руками. Молва о новом архиерее распространялась более и более. И когда Афиноген, прибыв в Валахию, открыто назвал себя архиереем: ему поверили все, сам митрополит и господарь, – и раскольники всех согласий поповщины обратились к нему с просьбою о рукоположении для них священнослужителей. Афиноген раздавал священство щедрою рукою, произвел множество попов и диаконов и обещал суеверам поставить даже другого епископа, – для чего приглашал к себе именно попа Патрикия. Но Патрикий, не обольстясь этим предложением, а более смущенный славою своего ученика, решился собрать о нем достоверные сведения, отправил в Москву и Петербург нарочитого человека и узнал, что мнимый епископ Афиноген есть просто промотавшийся иеродиакон Амвросий. Новый посол, отправленный туда же стародубцами, только подтвердил сделанное открытие. И слух о самозванстве Афиногена начал быстро распространяться и достиг Валахии. Патрикий даже писал к нему и требовал объяснения и откровенного сознания. Но письмо уже не застало Афиногена в Валахии: узнав, что обманутый им господарь хочет схватить его и предать казни, самозванец поспешно бежал в Польшу, скрывался целый пост и в самый великий четверток 1753 года вступил в королевскую службу оффициалом, обрив бороду и усы и облекшись в военную одежду.

Пример одного самозванца увлек было и другого. Некто Анфим – инок из простых мужиков, проживавший в поповщинских скитах, вздумал выдавать себя за священника: люди, очень хорошо его знавшие, не верили сумасброду. Он обратился к Афиногену, еще епископствовавшему, и просил у него прямо архимандрии. Лжеепископ принял принесенный подарок и, без всякого разбирательства, сделал Анфима архимандритом. Тогда все ему поверили, стали просить у него благословения, – и мнимый архимандрит, поселившись в Польше между Гомелем и Веткою при реке Соже, создал себе обитель. Вскоре захотелось ему и архиерейства: снова он обратился к Афиногену, послал ему в Валахию двенадцать червонцев и просил посвятить его заочно во епископа. Афиноген согласился, назначил для того день великого четверга и даже час, так чтобы, когда один будет читать заочно посвятительные молитвы, другой возлагал на себя архиерейские одежды. Пришел назначенный день и час, Анфим поспешил возложить на себя архиерейское облачение, не воображая, что в этот самый день Афиноген был уже польским воином. Когда истина открылась: Анфим не хотел расстаться с архиерейством, и, встречая мало доверия к себе на прежнем месте, удалился в дальние страны и всюду поставлял для поповцев священников и диаконов. С особенной честью приняли его некрасовские казаки; он освятил им церковь и рукоположил несколько попов. Но спустя немного казаки узнали, кто такой был Анфим, связали его без милосердия и бросили в Днестр, где и погиб самозванец. К изумлению, несмотря на явный обман обоих лжеепископов, многие поставленные ими попы не хотели сложить с себя мнимого священства и, рассеявшись по разным местам, обольщали простых людей, выдавали им Афиногена и Анфима за истинных епископов и таким образом основали было, хотя не надолго, два новые толка в поповщине: афиногеновщину и анфимовщину. Только некоторые из рукоположенных Афиногеном, более совестливые, например – в слободе Борской, оставили поповство и, вместе с прочими жителями, прибегли опять к попу Патрикию, как «во отцех отцу», с униженною просьбою прислать им законного пастыря⁵³⁴.

Долго еще настоятельствовал Патрикий в стародубских слободах, но не дожил до того времени, когда Ветка пала вторично и Покровская церковь ее перевезена в Стародубье. Стародубские слободы, после двукратной переписи (в 1758 и 1761 г.), управлялись тогда волостной конторой, находившейся в слободе Климовой, под председательством главного начальника, назначаемого правительствующим Сенатом, и при соучастии бурмистров, со стороны самих слобожан-раскольников⁵³⁵. Один из таких бурмистров Алексей Хрущов, ловкий и смелый, пользуясь своей властью, и был главным виновником перенесения церкви с Ветки в Стародубье. Он подговорил первостатейных слобожан, чтобы они общим голосом просили о том генерала Маслова, разорявшего Ветку, и Маслов согласился. Церковь была перевезена сухим путем, с большими хлопотами и издержками, построена в глухом лесу между деревнями Митьковкою и Климовою, богато украшена и 18 декабря 1765 г. освящена семью попами, из которых четверо были пришедшие с Ветки (главный – Михайло калмык) и три стародубские. С этого времени вся поповщина обратилась к Стародубью, как прежде обращалась к Ветке. В последней четверти прошлого столетия здесь находилось, кроме двух безпоповщинских монастырей – мужского и женского, четыре поповщинских монастыря разных согласий, до семнадцати церквей, монастырских и приходских, которые большей частью освящены были попом Михайлою калмыком, и шестнадцать публичных часовен в слободах и посадах. Главный монастырь (ветковского согласия) мужеский Покровский, вокруг церкви, перевезенной с Ветки, заключал в себе до ста иноков и пятидесяти бельцов; два другие мужеские монастыря – Островский (диаконова согласия) и Никольский (епифаниевского согласия) имели в себе, кроме бельцов, по пятидесяти монашествующих; в монастыре женском Казанском, находившемся в трех верстах от Покровского мужеского, число инокинь и белиц восходило до семи сот, преимущественно из донских казачек. Двумя монастырями Покровским и Казанским управлял один и тот же настоятель, поп Михайло калмык, которого вообще признавали верховным отцем во всей поповщине. Будучи крайне корыстолюбив, он не хотел иметь себе помощников, сам совершал все требы в том и другом, даже без диакона: постригал особенно женщин без всякого разбирательства, так что, по собственному его сознанию, в продолжение своего настоятельства постриг до шести тысяч; позволял в обоих монастырях, особенно в женском, самую нечистую, соблазнительную жизнь; терпел то, что простые иноки и старцы исповедывали и причащали своим причастием, хотя в Стародубье было немало беглых священников. Эти последние, впрочем, находились здесь вообще в жалком состоянии. Их обыкновенно нанимали слобожане за известную плату, потом заставляли делать все по своему, а нередко, если тот или другой поп не нравился, перепродавали его в другие слободы. Уважения к несчастным беглецам, большей частью запрещенным или расстриженным за дурную жизнь, народ не имел почти никакого, а держал их только по необходимости для служб церковных. Потому-то почти каждый поповец старался иметь у себя запасные дары, чтобы, в случае нужды, самому причаститься и причастить своих ближних, а не обращаться к попу⁵³⁶. В Стародубщине, как прежде на Ветке, получили начало два новых согласия поповщины. Именно:

Согласие чернобольцев. Основателями его были три простых и почти безграмотных мужика: Иларион, по прозванью коровьи ножки, Никифор Ларионов и Павел Григорьев. Они переселились в Стародубье с Ветки после последнего разорения ее и сначала жили с слобожанами в единоверии довольно долго. Но потом, замечая между ними постоянные распри касательно предметов веры, беспорядки и развращение нравов, начали говорить: «в стародубских слободах пропала вера и спастись невозможно, потому что слобожане живут вблизи еретиков, хохлов и москалей, с которыми неприметно перемешались и сообщились». Такое умствование нашло много последователей, иноков и мирян, которые все в 1775 г., оставив Стародубье, удалились в Польшу в местечко Черноболь, принадлежавшее пану Хаткевичу, основали там свою церковь и монастырь и сделались известными под именем чернобольцев. Кроме ненависти к стародубцам, новые сектанты отделились от них еще некоторыми особенными мнениями. Чернобольцы – а) отвергают присягу, говоря: Христос запретил клясться иначе, как только словами – ей, ей, ни, ни; б) не поклоняются и осьмиконечному кресту, если на нем нет изображения распятого Спасителя; в) твердо верят в близость кончины мира и уверяют, будто знают самое время этой кончины; г) не молятся за государя и за всю Высочайшую фамилию по формам, изданным от св. Синода; д) считая величайшим грехом брадобритие, утверждают: погиб и тот, кто отдает другого, и тот, кто пойдет в государеву службу, где требуется брадобритие; е) приходящих к ним с пашпортами не принимают, и едва увидят где пашпорт, рвут его, говоря: тут де печать антихристова. Это учение свое чернобольцы успели распространить не только в Польше, Валахии, но и в некоторых местах России между простым народом⁵³⁷.

Суслово согласие. В Стародубской слободе Злынке поселились несколько купцов из Орла и Коломны, вступили в диаконову секту и жили между собою в тесной дружбе. Мало-по-малу их стало соблазнять то, что в диаконовщине, как и вообще в стародубской поповщине, принимаемы были беглые попы не только из Великороссии, но равно из Малороссии, где тогда по местам совершалось крещение поливательное. Не признавая такого крещения действительным, купцы на общем совете между собою положили: принимать к себе только тех священников, которые поставлены не малороссийскими епископами, а великороссийскими, и которые притом в состоянии доказать, что и рукоположивший их епископ имел на себе рукоположение, преемственно перешедшее на него в нисходящей линии от московских патриархов Филарета и Иосифа. Этим одним мнением купцы отделились от диаконовщины, завели свое особое согласие, которое по имени одного из них Феодора Суслова и названо Сусловым. Число последователей этого согласия всегда было не велико⁵³⁸.

5. В то время, как Ветка клонилась к своему окончательному падению, а Стародубье начинало заступать ее место, поповщина нашла для себя еще два пристанища, в которых достигла цветущего состояния: по реке Иргизу в саратовской губернии и в Москве.

Вскоре после манифеста 1762 г., которым раскольники приглашались возвратиться из Польши в свое отечество, несколько семейств их переселились в саратовскую губернию в числе 120 дворов. Здесь основали они в лесных местах три небольших селения: первое – Мечетное на реке Иргизе, где впоследствии возник город Николаевск, второе – на той же реке в урочище Каменке, третье – Балаково несколько выше Иргиза на берегу Волги. Немедленно, по обычаю своих единоверцев, они завели в окрестных лесах небольшие скиты или землянки, куда начали сходиться на богомолье. Мало-по-малу образовалось три главных скита: верхний – Никольский против села Мечетнаго, средний против Каменки и нижний недалеко от села Балакова – в Криволучьи. Но первоначально состояние иргизскпх скитов было незавидное: они не имели ни одной часовни, ни священника, хотя принадлежали к секте поповщинской. Уже в 1770 г. успели они выписать себе из Стародубья беглого попа, постриженного в монашество тамошним настоятелем Михаилом калмыком под именем Иакова, который и поставил им в верхнем монастыре первую часовню во имя введения во храм Пресв. Богородицы. Впрочем и после этого скиты мало улучшались, имели в себе самое ограниченное число насельников и не пользовались почти никакой известностью до тех пор, пока не явился здесь инок Сергий⁵³⁹. Он был старший сын московского купца Петра Юршева, одного из главных виновников страдальческой кончины московского архиепископа Амвросия (1771г.), и в мире назывался Симоном. Опасаясь участи, постигшей отца, Симон скрылся в дремучие леса, принадлежавшие Лопухину, где тайно привитало тогда множество раскольников и всякого сброду, и в одном из скитов принял пострижение с именем Сергия. Когда многочисленные беспорядки этих скитников обратили на себя внимание правительства: тогда, в числе прочих, схвачен был и инок Сергий и посажен в московский острог. Но из острога он успел уйти и бежал в Польшу. Спустя немного, захотел возвратиться в отечество и при переходе через границу показал, что он уроженец русский, но не помнит, где родился и кем завезен в Польшу. Тут же Сергий употребил и другую хитрость, которая впоследствии ему очень пригодилась: он заблаговременно накупил и навил на палки много холста, который и нес с собою: на распросы пограничных стражей, что это такое, он отвечал, что это полотняная походная церковь, и даже упросил их упомянуть о ней в его пашпорте. С таким пашпортом Сергий отправился не на свою родину в Москву, а прямо в иргизские скиты, о которых, без сомнения, слышал прежде. Скитов было уже пять: Никольский, Верхненикольский, Преображенский, Воскресенский и Успенский неподалеку от города Волжска, хотя во всех их обитателей, мужчин и женщин, не было и ста человек. Сергий избрал для водворения своего скит Успенский, куда вслед за ним прибыла из Москвы и мать его Марина с младшим сыном и дочерью и приняла здесь монашество с именем Макрины.

Как уроженец Москвы и сын знаменитого между раскольниками ревностию по старине отца, как человек грамотный, начитанный, трезвый и ловкий, Сергий не замедлил приобресть себе между грубыми населенцами скита общее уважение. Случилось так, что в скором времени начальник Успенского скита помер: тогда все единогласно избрали Сергия своим настоятелем, несмотря ни на молодость его, ни на то, что и сам он и мать его на это долго не соглашались. Приняв начальство над старцами, которых было не более двадцати, Сергий принял от них и присягу, что они во всем будут ему повиноваться и жить по-христиански, по-иночески; сам написал им правила, как вести себя и что делать, и устроил общую трапезу. Молва о достоинствах нового настоятеля успенского быстро разнеслась между окрестными раскольниками: все желали видеть о. Сергия и в короткое время сделалось такое стечение народа в Успенский скит, что небольшая часовня его не могла уже вмещать приходящих. Часовня эта почему-то скоро сгорела почти до основания, – и Сергий воспользовался случаем исходатайствовать у начальства дозволение будто бы только починить ее после пожара, а между тем выстроил новую обширнейшую, великолепную часовню, или точнее, церковь о пяти главах с колокольнею, и в то же время умел достать откуда-то иеромонаха и белого священника. Еще более начали уважать о.Сергия окрестные одноверцы, саратовские, волжские и других мест; еще в большем количестве стали стекаться в его монастырь на богомолье, так что иеромонах и священник не успевали отправлять треб для приходящих. Доходы монастыря умножались от посетителей; число обитателей в нем возрастало более и более. Сергий решился наконец осуществить давно задуманную мысль: явился к местному начальству и от лица всех скитников просил, чтобы дозволено было им поставить в своей часовне только на время имеющуюся у него – Сергия полотняную церковь и отслужить в ней несколько обеден для заготовления запасных даров. Для успеха в предприятии Сергий представил свой пашпорт, с которым пришел он из Польши в Россию и в котором действительно было прописано о находившейся при нем полотняной церкви. Позволение было дано, – и часовня обратилась в церковь не временную, а постоянную: в Успенском скиту открылось служение литургии. Весть о таком необычайном событии огласилась на Дону, на Урале, по всему Поволжью и отовсюду стали стекаться к о.Сергию. Настоятели прочих иргизских скитов, по его примеру, устроили у себя церкви, сыскали священников, открыли общественные службы. Скиты превратились в богатые и многолюдные обители. По Иргизу основались новые раскольнические селения и хутора, которые наполнялись большею частию бежавшими от господ крестьянами и другими преступниками. Число беглых попов до того умножилось здесь, что иргизские обители начали снабжать ими своих единоверцев на Дону и Урале. Таким-то образом в самое короткое время поповщина усилилась на Иргизе в высшей степени, преимущественно деятельностью одного человека – Сергия, принявшего титул строителя Успенского монастыря⁵⁴⁰.

6. В Москве были последователи поповщинской секты издавна; но до 1771 г. они оставались незаметными. В этом году, когда безпоповцы Феодосиева согласия, пользуясь бедствиями столицы, успели под благовидным предлогом основать в Преображенском селе свое общежительство, названное скромным именем кладбища, поповцы ветковского согласия, проживавшие в Москве, основали под тем же благовидным предлогом в Рогожской ямской слободе свою общежительную обитель, названную кладбищем. И чем явилось впоследствии Преображенское кладбище для безпоповщины, тем же соделалось мало-по-малу Рогожское кладбища для поповщины. На этом кладбище воздвигнуты были две молельни: одна великолепная во имя Покрова Пресв. Богородицы, по подобию Покровской церкви, перенесенной с Ветки в Стародубке, другая теплая для зимы, и построены были обширные здания для келлий. Новая обитель, при богатых средствах своих, быстро населилась беглыми попами, монахами и монахинями, а преимущественно бельцами – мужчинами и женщинами, и имела огромное влияние на усиление поповщины в Москве. Число обитателей Рогожского кладбища восходило до нескольких сот, а число прихожан в Москве к концу прошлого века считалось до двадцати тысяч. Сначала рогожцы все, будучи ветковского согласия, находились в единомыслии со стародубской Покровской обителью, которую называли своею матерью, и с настоятелем ее Михаилом калмыком, которого признавали за общего своего отца. Но спустя шесть лет по основании Рогожского кладбища беглые попы его положили начало новому толку поповщины, известному под именем перемазановщины. Они начали учить, что непременно нужно священников, обращающихся от русской Церкви к мнимому старообрядству, перемазывать, т.е. вновь помазывать св. миром, что в Стародубщине тогда не делалось. А так как мира у них не было никакого, то и придумали, что по нужде можно им самим, без архиерея, составить и освятить свое миро. С этой целью (в 1777 г.) купили огромный самовар, налили в него деревянного масла, вложили разные благовонные масти и растения и истолченные частицы св. мощей, и варили эту смесь от Лазаревой субботы до великого четверга. Главным зачинщиком и распорядителем всего дела был поп Василий Чебоксарский из беглых господских людей, умевший своею чрезвычайною человекоугодливостью и лицемерием заслужить у рогожцев величайшее уважение. Он сам читал над кипевшим маслом архиерейские молитвы, прочие священники стояли вокруг самовара, а бывший дьячок Феодор Михайлов, хотя уже приписанный в московское мещанство, в стихаре мешал самовар большой мешалкой⁵⁴¹. Когда случившийся при этом иргизский строитель Сергий спросил Василия, почему он опустил одну молитву, – Василий отвечал: потому что она очень важна и приличествует только архиереям. Сергий заметил: да ведь и все это действие приличествует только архиереям, – и услышал от Василия такие слова: ты, о Сергий, стал отдаляться от благочестия, а прежде был ревностнее; прошу помолчать о сем, чтобы простым людям не подавать повода к соблазну. Но дело скоро огласилось по неосторожности самих рогожцев: они продали самовар, в котором варили миро, на рынке, не позаботившись вычистить сосуд от прикипевших к нему остатков благовонных мастей, – что послужило к немалому стыду суеверов⁵⁴². Всего мира наварили они два пуда и шестнадцать фунтов, перелили эту смесь в две стеклянные бутылки; но одна из них лопнула и все, заключавшееся в ней, погибло.

Когда весть о новом рогожском мире пронеслась в поповщине: не везде приняли ее одинаково. Поповцы керженские, иргизские, донские почти все согласились с рогожцами; в некоторых городах и селениях одни соглашались, другие нет; а настоятель Стародубья поп Михайло калмык вместе с иноком Никодимом, человеком очень начитанным и рассудительным, открыто восстал против московцев и писал к ним с великою строгостию, убеждая их оставить свои затеи. Московцы не хотели уступить и отвечали калмыку гордо и отважно, чтобы он сам, если желает остаться в единомыслии с ними, присылал к ним за сваренным миром: иначе угрожали разрывом союза. Наконец решено было с обеих сторон сойтись вместе и рассмотреть дело общим советом. Таким образом в Москве составился собор поповцев, подробно описанный одним из присутствовавших на нем, иноком Никодимом⁵⁴³. Всех заседаний собора было десять: первое 1-го ноября 1779 г., последнее 7-го января 1780 г. Заседания происходили попеременно в домах разных купцов московских и на некоторые являлось человек триста, на другие – двести, сто и даже менее. Главными действователями на соборе были со стороны Стародубцев: поп Михаил калмык с несколькими своими иноками и в особенности инок Никодим, а со стороны московцев: поп Василий со своими иноками, а более некоторые избранные купцы. В первом заседании рассуждали: как смотреть на некоторые действия предков; могут ли они быть приняты во всегдашнее правило? Например – то, что на Ветке попы Косьма и Стефан перекрещивали приходящих от русской Церкви, в других местах перевенчивали, священников принимали без миропомазания, а мирян чрез миропомазание и вождение вокруг купели с водою? На вопрос Никодима: «законны ли таковые действия предков?» – представитель московского общества Димитрий Федоров отвечал: «не законны». Тогда положено было: «рассуждать вперед на основании Божественного писания, а не обычаев предков, между собою несогласных». Никодим прибавил: «если что и делалось отцами несогласно с законами церковными, то делалось по неведению и ревности: буди им вечная память, яко верным рабам Божиим. Рогожцы сильно огорчились на своего представителя и тотчас сменили его: они поняли, что их новая затея ничем теперь не может быть оправдана. В последующие заседания были два главных вопроса спора: а) перемазывать ли, или нет священников, приходящих от русской Церкви; б) принимать ли, или не принимать вновь сваренное миро за миро законное? Рогожцы отвечали утвердительно; стародубцы отрицательно. Никодим приводил древние церковные правила и примеры, показывающие, что священников, обращающихся от ереси или раскола, вновь миропомазывать не должно, а если вновь миропомазывать, то надобно вновь и рукополагать, и что миро, сваренное простыми попами без архиерея, есть миро незаконное. Представители московской стороны, не имея таких доказательств, читали послания из Керженца, принесенные иргизским строителем Сергием, из Дунилова и из Городца к отцу Михаилу калмыку, убеждавшие его следовать будто бы древнему, отеческому обычаю перемазывания священников, а старца Никодима не слушать и отлучить от Церкви. Читали потом послание из стародубских слобод Климовой и Митьковки, в котором Михаил калмык и Никодим обличались, как еретики, восставшие против перемазывания. Наконец читали историю «о бегствующем на Керженце священстве», писанную находившимся на соборе иноком Ионою Курносым, в которой говорилось, будто бы сам Павел коломенский заповедал священников из русской Церкви принимать чрез вторичное миропомазание, без повторения над ними рукоположения. Споры были жаркие и упорные, весьма часто переходившие в неистовый крик, брань, драку. Особенно нападали рогожцы на Никодима, которого не в состоянии было оспорить, и иногда не допускали его даже на заседания, иногда открыто грозили ему побоями. Собор кончился непримиримою враждою споривших: обе стороны решились остаться каждая при своем мнении и совершенно расторгли связь между собою. Рогожцы сделались известными под именем перемазанцев и нашли себе последователей в скитах керженских, иргизских и отчасти даже между стародубцами. Поп Михаил калмык и инок Никодим, возвратившись в Стародубье, едва не были убиты своими перемазанцами, которые, не умея, что отвечать на их обличения, говорили только: «мы самой старой веры, мы Иорженцы (от имени полковника Иоргальского, делавшего еще при Петре Великом перепись слободам стародубским); мы той церкви, что в воде потонула (при перевозке с Ветки в Стародубье); нет старее нашей веры». Надобно впрочем заметить, что впоследствии рогожцы сами устыдились своего мироварения, и часть мира зарыли в землю, а остальную вылили в реку. С тех пор одни мажутся простым гнилым маслом, которое потому только и называют старым, что оно гнило; другие берут простое масло из лампады, вливают в скляночку, в которой, по преданию, будто бы находилось когда-то древнее св. миро, и воображают, что масло чрез это освящается; третьи прямо сознаются: «мы ныне по нужде, вместо настоящего мира, помазываем простым и неосвященным маслом, а по вере нашей вменит Бог сие вместо св. мира»⁵⁴⁴.

7. Нельзя не упомянуть еще об одной стране, где поповщинская секта утвердилась издавна и весьма сильно распространилась, именно о Сибири, хотя исторических сведений о состоянии там этой секты мы почти не имеем. Известно только, что некоторые поповцы бежали в Сибирь в самом начале раскола целыми семействами, вместе со своими священниками, и поселились преимущественно при железных заводах и на частных и казенных золотых промыслах. Впоследствии многие другие поповцы бежали туда же сами, а других ссылало правительство в наказание. В 1722 г. число сибирских раскольников до того увеличилось, что нашли нужным не ссылать более раскольников в Сибирь и дать «крепкие указы, дабы там по городам и по уездам беглых раскольщиков не принимали, и которые там поселились, тех бы выслали на старые места с наказанием». В 1735 г. на заводах одного Демидова оказалось 1250 раскольников мужского пола и 611 женского, которые в окрестных лесах имели свои пустыни и скиты, монахов и монахинь. На других заводах даже прикащики и сами промышленники едва не все держались раскола. Сибирские поповцы имели по местам свои молитвенные дома и добывали себе беглых священников, по примеру своих единоверцев. Со времени появления иргизских скитов такие священники преимущественно доставаемы были с Иргиза. Главою и как бы средоточием сибирской поповщины считался Екатеринбург, где этой секты держались весьма многие купцы и мещане. В начале нынешнего столетия, если верить показаниям самих сибирских поповцев, их было в губерниях оренбургской, пермской и тобольской более 150 тысяч, и они хлопотали о том, чтобы построить себе в Екатеринбурге каменную церковь и освятить ее по примеру церквей, существовавших на Иргизе⁵⁴⁵.

III. Заключим и историю поповщинской секты двумя, тремя общими о ней замечаниями, как прежде заключили историю безпоповщины.

1. Поповщинская секта не может быть названа истинною Церковию Христовою. Ибо, во-первых, не имеет у себя епископов, которые совершенно необходимы в Церкви: потому что одни только получили от Бога право рукополагать прочих пастырей и учителей и преподавать им власть освящать верующих учением веры и св. таинствами (1Тим. 5, 22; Тит. 1, 5; правил. Апостол. 2; Собор. Антиох. 9); след. без епископов – Церковь вообще без священства и без освящения. Эту необходимость в Церкви епископов сознают и сами поповцы, когда, не имея возможности поставлять у себя пастырей, стараются добывать себе священников, рукоположенных нашими православными архипастырями. Во-вторых, поповщинская секта не имеет у себя и законных священников: те беглые попы, каких она принимает, обыкновенно или бывают запрещены своим епископом и даже вовсе лишены сана, или по крайней мере самовольно, вопреки воли архипастыря, оставив свою паству, переходят в другую, и во всяком случае, при переходе в раскол, получают разрешение священнодействовать от таких же беглых попов, прежде обратившихся к расколу. Но по правилам апостольским и соборным: а) пресвитеры запрещенные, или низверженные епископом, вовсе не имеют права священнодействовать нигде; б) пресвитеры, переселяющиеся для жительства из своего предела в другой без воли своего епископа, уже за одно это запрещаются священнодействовать, а если останутся в своем безчинии, то даже лишаются сана, низводятся на степень мирян; в) принимать к себе и разрешать таких пресвитеров, запрещенных или низверженных, не имеет права не только какой-либо священник, но даже епископ другой епархии, – иначе он сам отлучается от Церкви (прав. Апост. 15, 16; Антиох. 3, 6; Сард. 13; I всел. 15, 16; VI всел. 17 и др.). В-третьих, таинства Церкви, какие совершаются в поповщинской секте, совершаются незаконно: ибо совершаются священниками, не имеющими права священнодействовать и принятыми незаконно. Наконец в этой секте нет в строгом смысле двух таинств: таинства священства или рукоположения, потому что нет епископов, и таинства миропомазания, потому что нет освященного епископами мира, а употребляется простое масло, или незаконно освященное, – тогда как в истинной Церкви Христовой непременно должны быть и совершаться все семь Христовых таинств, которыя равно установлены самим Богом: в чем убеждены и поповцы.

2. Поповщинская секта сама произнесла о себе приговор, если не словом, то делом, как о секте заблуждающей. Первые насадители и руководители этой секты держались двух главных правил: а) принимали в себе священников, только рукоположенных до п. Никона, и строго запрещали принимать рукоположенных после; б) принимали всех приходящих от русской Церкви непременно через перекрещивание, как величайших еретиков. Последующие поповцы, напротив, стали принимать к себе священников, рукоположенных после п. Никона, и, отменив перекрещивание, принимают приходящих от русской Церкви – мирян чрез помазание маслом, а священников чрез одно отречение их от ересей, или также чрез помазание маслом. След. по суду первоначальной поповщины – последующая очевидно отступила от истины; а последующая поповщина прямо осудила и обличила в заблуждении первоначальную.

3. Такой же точно приговор произнесли о поповщине ее собственные согласия, когда-либо существовавшие и существующие: ибо каждое из них, считая только себя истинным, признавало и признает все прочие заблуждающими или еретическими. Не говорим уже о том, что действительно все эти согласия, кроме общих для них, имеют и особые заблуждения, а некоторые, какова онуфриевщина, впадали в величайшие ереси.

Горестную картину представляет нам раскол в обоих его видах и во всех частнейших подразделениях. Но она, без сомнения, была бы еще горестнее, если бы власти, духовная и гражданская, не употребляли всех мер к пресечению этого зла, в уврачевании этой заразительной и смертоносной болезни. Меры начались с самого начала раскола и продолжались непрерывно, хотя, по ходу обстоятельств и по духу самого раскола, более или менее изменялись и разнообразились, так что обозрение их, для удобности, может быть разделено на три отдела. Первый обоймет время от начала раскола до конца XVII века или до государя Петра Великаго (1667–1700); второй – от начала XVIII века до императрицы Екатерины II (1700–1762); третий – последующее время до начала XIX века.

I. Большой московский Собор 1667 г., окончательно одобривший исправление книг, начатое патр. Никоном, и окончательно осудивший раскол, употребил и указал три следующие общие меры против раскола: а) написал соборное повеление и завещание, в котором, с одной стороны, убеждал всех православных, в особенности пастырей, беспрекословно повиноваться св. восточной кафолической Церкви и следовать новоисправленным книгам, а с другой – изрек анафему на всякого, кто осмелится не покоряться св. восточной кафолической Церкви и последовать расколу; б) одобрил для всеобщего употребления в России книгу «Жезл правления, утверждения, наказания, казнения», в которой подробно опровергнуты челобитные двух главных расколоучителей, попов Лазаря и Никиты, или точнее, опровергнуты самые коренные начала раскола; в) определил, на основании древних примеров вселенской Церкви, что «еретики и раскольники не токмо церковным наказаниям имут наказатися, но и царским, сиречь градским законом и казнением»⁵⁴⁶. Соответственно этому царь Алексей Михайлович многих из первых раскольников, которые, после всех наставлений и убеждений со стороны духовенства, не только не покаялись, но дерзко продолжали хулить св. Церковь, животворящий четвероконечный крест Господень, пречистыя Христовы тайны и прочие св. таинства, одних «во оземствование посла и в темницы заточи, а иных хульников повеле огню предати за нестерпимые их богомерзкие хулы»⁵⁴⁷: так как, по действовавшему тогда уложению, дерзавший изрекать хулу на Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа или на честный Его крест, подлежал именно этой казни, т.е. сожжению⁵⁴⁸. Епархиальные архиереи находили нужным повторять строгие наказы, чтобы священники отправляли божественную службу по новоисправленным книгам и на просфорах с четвероконечным крестом, а виновных в нарушении этого предавали суду, лишали мест, или повелевали смирять жестоким смирением⁵⁴⁹.

Когда окончился соловецкий бунт (1676 г.), вполне обнаруживший дух раскола, враждебный не только Церкви, но и государству, и получены были известия об умножении раскольников в отдаленной Сибири, также в городах: Путивле, Севске, Галиче, Костроме и многих других: тогда царь Феодор Алексеевич прислал от себя на Собор, составившийся в Москве (в ноябре 1681 г.) под председательством патриарха Иоакима, письменные предложения, между прочим, касательно мер против раскола. И Собор, соответственно этим предложениям, просил благочестивого Монарха: а) чтобы в некоторых местах, где оказывалось нужным, открыты были новые епархии для удобнейшего наблюдения архипастырями за состоянием веры между Христианами: б) чтобы раскольники, которые «по многом церковном учении и наказании» остаются нераскаянными и противными св. Церкви, отсылаемы были, как было во дни царя Алексея Михайловича, к градскому суду на рассмотрение, кто чего достоин; в)      чтобы воеводам и приказным людям предписано было во всех городах оказывать полное содействие духовенству по делам о расколе, а вотчинникам, помещикам и их прикащикам – следить внимательно за раскольниками и объявлять о них местным архиереям и воеводам. Вместе с тем Собор определил: г) пустыни и часовни, которыя завели было некоторые расколоучители в лесах, увлекши за собою послушников из монастырей и многих поселян, упразднить, иноков перевести в монастыри, а для мирских людей, поселившихся в тех местах, устроить приходские церкви; д) строго наблюдать и преследовать, чтобы не были продаваемы в Москве, как было дотоле, разные тетради, листы и столбцы с выписками будто бы из божественного Писания, для совращения простолюдинов в раскол; е) книги старых изданий отбирать на печатный двор и вместо их безденежно выдавать новоисправленные книги каждому, кто только принесет старые⁵⁵⁰.

Но едва только меры эти начали приводить в исполнение⁵⁵¹, как последовал новый бунт раскольников в самой Москве, еще более страшный и враждебный Церкви и государству, нежели бунт соловецкий, и потому естественно вызвавший новые меры против мятежников. По укрощению мятежа (июля 5, 1682 г.), патриарх Иоаким: а) немедленно разослал по всем церквам государства печатные тетради с соборного изложения по случаю казни главного бунтовщика Никиты Пустосвята, чтобы эти тетради еженедельно были читаны во храмах для убеждения православных Христиан повиноваться св. Церкви и не следовать расколу⁵⁵²; б) составил и издал (сент. 6, 1682 г.), «во утверждение благочестивых людей, во уверение же и обращение к покаянию от прелести раскольников св. Церкве», целую книгу: Увет духовный, в котором после краткой истории раскола, после трогательных архипастырских увещаний к народу, подробно опроверг все статьи челобитной Никиты Пустосвята: книга также была разослана повсюду⁵⁵³. Вслед затем составил и напечатал: в) на пользу и утверждение правоверным – «слово благодарственное Господу Богу, за Его великую милость, яко благоволил, чудесным своим промыслом, Церковь свою святую, от тоя отступников и злых наветников, в лето 7190, месяца Иулиа в день 5, избавити» (1683 г.); г) слово увещательное к раскольникам о соединении их к православной Церкви (без означения года); д) слово на суздальского попа Никиту Пустосвята, собором осужденного и изверженного, и на капитонов-раскольников, с показанием, что вера их неправая и проч. (1684 г.)⁵⁵⁴. Не ограничиваясь изданием сочинений против раскола, патр. Иоаким еще в 1682 г. открыл четыре новые епархии в местах, где наиболее действовали раскольники, две на севере: холмогорскую и устюжскую или тотемскую, и две на юго-востоке: воронежскую и тамбовскую⁵⁵⁵, и по временам посылал нарочитых увещателей для вразумления заблудших. Так, в 1687 г. послан был архимандрит московского Новоспасского монастыря Игнатий (из рода Римских-Корсаковых) в уезды костромский и кинешемский, служившие главным притоном последователей известного Капитона⁵⁵⁶. Другие архиереи ревностно содействовали своему первосвятителю. Павел митрополит сибирский (1678–1692) рассылал по своей обширной епархии благонадежных священников и иеродиаконов для увещания раскольников, а иногда отправлял и собственные архипастырские послания⁵⁵⁷. Преемник его Игнатий Римский-Корсаков (1692–1699) написал три окружные послания ко всем православным Христианам своей паствы, стараясь предохранить их от обольщений раскола, – послания драгоценные и потому, что здесь собраны весьма важные исторические сведения о начале русского раскола и о первых сибирских расколоучителях⁵⁵⁸. Этот же митрополит всенародно, в соборном храме, обличал и вразумлял, и наконец довел до покаяния одного из упорнейших расколоучителей, Иосифа Истомина – армянина, а вслед за ним обратил в православие и многих его последователей⁵⁵⁹. Холмогорский архиепископ Афанасий (1682–1702) своими действиями в новоучрежденной епархии против поморян оставил о себе память, как о самом искусном между современниками и весьма ревностном обличителе раскола⁵⁶⁰. Казанский митрополит Адриан (1686–1690) написал для своей паствы: «о древнем предании св. Апостол и св. Отец, како подобает всякому православному Христианину на знамение креста руки своея персты и кия слагати, и како на себе оный изображати»⁵⁶¹. А будучи уже патриархом, разослал в 1697 г. всем старостам поповским инструкцию, в которой, между прочим, изложил правила, как действовать против раскола⁵⁶².

В то же время цари Иоанн и Петр Алексеевичи, подтвердив архиереям – отыскивать раскольников, судить их по правилам церковным, и, в случаях нужды, предавать градскому суду, а воеводам оказывать в этом деле всякое содействие духовенству⁵⁶³, издали (7 апр. 1685 г.) в дополнение к прежним узаконениям против раскола двенадцать новых статей следующего содержания: а) раскольников, которые хулят св. Церковь, производят в народе соблазн и мятеж и остаются упорными, «по трикратному у казни допросу, буде не покарятся, жечь в срубе»; б) если же у казни покорятся св. Церкви, отсылать в монастыри под строгий надзор и, по окончании испытания, молодых и неженатых не выпускать из монастыря до конца жизни, чтобы они снова не увлеклись в раскол, а женатых отпускать на поруки, и когда окажется, что они снова предались расколу, казнить тою же смертию; в) изуверов, которые увлекли простолюдинов с их женами и детьми к самосожжению, жечь самих; г) тех, которые перекрещивали взрослых и детей, называя прежнее их крещение неправым, казнить смертию; д) тех, которые сами у раскольников перекрещивались с своими детьми, если раскаются, бить кнутом и отсылать для исправления к местным архиереям, а если останутся упорными, казнить смертию; е) недавно совратившимся в раскол, если они начнут каяться и говорить, что совратились по неведению или по принуждению и других не совращали, чинить наказание, смотря по вине, и отсылать их па патриарший двор для исправления, а потом отдавать за порукою отцам духовным под строгий надзор; ж) обвиняемых в расколе, если они станут оправдываться и невинность их будет засвидетельствована их духовными отцами, отдавать под строгий присмотр последним, а если будут запираться притворно и будут обличены, бить кнутом, хотя бы и раскаялись, и ссылать в дальние города; з) обличенных в укрывательстве у себя раскольников, в доставлении им пищи, пития и под., если сознаются, одних, судя по вине, бить только кнутом, а других и ссылать в дальние города; и) с тех, кто держал у себя раскольников с порукою, не ведая об их расколе, брать пени по пяти рублей за каждого человека; а кто держал их без поруки, – брать по 50 рублей за каждого человека; если же кто держал у себя раскольников, хотя и с порукою, но знал об их расколе и не известил начальства, таких бить кнутом и ссылать, а с поручников брать пени по 50-ти рублей за каждого человека; и) за раскольниками, сосланными в разные города, иметь строгий надзор местному начальству, и если они опять окажутся виновными в расколе, доносить о них правительству, а самих брать под караул и судить по изложенным здесь статьям; к) если обвиняемые в расколе станут запираться, а очных ставок дать им будет не с кем, то расспрашивать о них соседей и отцов духовных, и если по розыске оправдаются, освобождать их на поруки; если же будут обличены, судить их по изложенным статьям; л) имение раскольников и недобросовестных поручителей, которые будут сосланы в ссылки, продавать в пользу казны: потому что на прогоны им и на жалованье сыщикам идет много государевой казны⁵⁶⁴. Кроме этих общих правил издаваемы были и частные узаконения касательно раскола по требованию обстоятельств. Так, когда в 1687–1689 г. поморские раскольники разбойнически овладели палеостровским монастырем, велено было «заказ учинить старостам и целовальникам и сотским и всем окольным крестьянам, чтобы они таким ворам распространяться не давали: а буде кто объявится, ловили бы и отводили их в город; в случае их многочисленности, доносили бы о том боярину и воеводам, под опасением жестокого наказания за укрывательство»⁵⁶⁵; велено также было «смотреть накрепко, чтобы раскольники в лесах и в волостях не жили, а где объявятся, самих имать, пристанища их разорять, имущество продавать и деньги присылать в Москву»⁵⁶⁶. Когда в 1688 г. донские раскольники начали производить разбои, предписано было «воров тех взять, пристанища их пожечь и разорить, а им за воровство учинить войсковое наказание и казнь, а пущих воров и заводчиков прислать в Москву⁵⁶⁷.

Таким образом со времени происхождения раскола до конца XVII века меры против него, собственно гражданские, были еще хотя не многочисленные, но, сравнительно с последующими, самыя строгие. Раскол решительно был запрещен в России, и никто ни в городах, ни в селениях, не смел открыто держаться его. Потому раскольники или таили свою веру, или убегали в пустыни и леса, где заводили для себя приюты. Но и там их отыскивали, жилища их разоряли, а самих приводили к духовным властям для убеждений, и в случае нераскаянности предавали градскому суду и часто смерти. Меры эти вызваны были необходимостью. Раскол в начале своем, как обыкновенно бывает, отличался величайшим фанатизмом и ненавистью к православной Церкви, так что наставления и убеждения духовенства не оказывали почти никакого действия на тогдашних изуверов и они позволяли себе изрыгать самыя дерзкие хулы на св. крест и другие святыни православной Церкви, – за что, по действующему уложению, определена была смертная казнь. А с другой стороны раскол в первые годы существования своего явился величайшим злом не только для Церкви, у которой похищал бесчисленное множество чад, но и для государства, в котором производил непрерывный ряд возмущений, даже страшных бунтов, и погубил бесчисленное множество несчастных поселян, увлекая их к самосожигательству и другим видам самоубийства.

II. С начала XVIII века или, точнее, с того времени, как государь Петр Великий, после победы над Карлом XII, обратил свое внимание на внутреннее благоустроение России, меры против раскола значительно изменились, смягчились и оразнообразились. Прежде всего Государь повелел (в февр. 1714 г.) переписать всех раскольников мужескаго пола и женскаго, где бы они ни обитали, и положить на них двойной податный оклад, так что раскольники могли уже открыто, подобно другим подданным Государя, жить в селениях и городах без всякого сомнения и страха, – только бы объявляли о себе в приказах церковных дел и записывались в платеж двойного оклада⁵⁶⁸; постановление это, сколько облегчительное для раскольников, – потому что признавало, по крайней мере, гражданское бытие их, – столько же и действительное против раскола, подтверждаемо было неоднократно и впоследствии⁵⁶⁹. Вместе с тем как сам Петр Великий, так и преемники его, продолжатели его действий, до императрицы Екатерины II, издали весьма многие узаконения против раскола, из которых довольно обозначить наиболее замечательные⁵⁷⁰. Раскольникам, объявившим о себе и записавшимся в двойной оклад, строго было запрещено обращать в раскол своих домашних и других людей; а потаенных и не записавшихся предавали суду, взыскивали с них за прошедшее время двойную подать, или отсылали их на каторгу. К общественным должностям никто из раскольников не допускался, и свидетельства от них на правоверных принимаемо не было⁵⁷¹. Все раскольники должны были носить особое платье, по которому тотчас же были узнаваемы всюду⁵⁷². За право носить бороду, которую они не соглашались брить, положена была особая подать; если кто венчался тайно не у пастырей Церкви, платил также особую подать⁵⁷³. Раскольничьим наставникам и попам строго запрещено было совершать требы и вообще поддерживать раскол, а виновных в этом немедленно отсылали к местным архиереям или в св. Синод для увещаний⁵⁷⁴. По временам у раскольников отбираемы были харатейные и старопечатные книги и отправляемы в св. Синод⁵⁷⁵. За совращение в раскол и за распространение его ссылали на галеры, или в горную тяжкую работу⁵⁷⁶. Строить скиты раскольникам не позволялось⁵⁷⁷. Их монахов и монахинь иногда рассылали по монастырям под строгий надзор, а иногда осуждали на горные работы под крепким караулом⁵⁷⁸. Православные священники обязаны были вести в своих приходах точные исповедные книги и списки раскольников без всякой утайки, а также совершать для раскольников церковные требы по чинам православным⁵⁷⁹. Если же оказывались виновными в утайке раскольников, то лишались места; если отправляли священнодействия по раскольничьему обряду, – лишались священства и были предаваемы суду гражданскому⁵⁸⁰. Дети от браков раскольников с правоверными получали крещение в Церкви православной; восприемниками их могли быть только православные, а родители в то же время обязывались подписками, что не будут совращать детей своих к расколу; раскольники не иначе могли вступать в брак с правоверными, как по отречении от раскола⁵⁸¹. Обличенные в намеренном и упорном укрывательстве раскольников наказываемы были, как противники власти⁵⁸². Обращающиеся от раскола к православию освобождались от двойного оклада, положенного на раскольников, и от взыскания недоимок; не обязывались взносить подать за право носить бороду и не только были защищаемы от всяких обид, но и получали всякое вспомоществование⁵⁸³. Если же кто снова впадал в раскол, то предаваем был градскому суду⁵⁸⁴. Гражданские начальства должны были, под опасением суда, представлять раскольников к духовному начальству, по его требованиям, и приводить в исполнение меры против раскола, положенные законом⁵⁸⁵. А епархиальные архиереи обязывались посещать и учить свои паствы, чтобы не было в них раскола, и всячески заботиться об обращении раскольников⁵⁸⁶.

В числе русских архипастырей, еще в царствование государя Петра I, более других сделались известными по своей ревности против раскола: местоблюститель патриаршего престола Стефан Яворский, новгородский митрополит Иов, ростовский святитель Димитрий и нижегородский епископ Питирим.

Стефан, едва вступил в управление патриаршими делами (1702 г.), как услышал, что в Москве тайно распространяется мнение, будто близка кончина мира и антихрист пришел, будто Москва – царство его, Вавилон, а жители ея – слуги антихриста. В опровержение этой основной мысли безпоповцев, которая была уже не нова, но могла сделаться опасной особенно потому, что суеверы, не понимая преобразований Петра Великаго, направляли ее против свящ. особы самого Государя, Стефан поспешил написать и издать (1703 г.) книгу: «знамения пришествия антихриста и кончины века от писаний Божественных», а главного виновника, старавшегося о распространении этой мысли в народе, отыскал и обличил пред царем и синклитом. Книга была издаваема неоднократно и впоследствии⁵⁸⁷.

Новгородский митрополит Иов должен был вооружиться против той же мысли. В 1707 г. появилась в Новгороде раскольническая тетрадка: «о рождении антихриста», переходившая из рук в руки и смущавшая народ. Архипастырь, в опровержение ее, немедленно составил «увещательный ответ от Писаний», и в списках разослал по своей епархия, а по указу Государеву этот ответ тогда же был напечатан в Москве для всеобщего употребления. Кроме того Иов много препирался с самими предводителями раскола: Семеном Денисовым и Феодосием Васильевым, хотя и не мог обратить их, и, имея в виду, что раскол поддерживается преимущественно невежеством парода, завел в своей епархии до четырнадцати училищ⁵⁸⁸.

Св. Димитрий, митрополит ростовский, прибыв (в 1702 г.) на свою епархию, нашел ее обуреваемою разными раскольническими толками, распространителями которых были проповедники, выходившие из глубины лесов брынских. Движимый ревностью по вере, он решился изучить раскол, с которым прежде мало был знаком, во всех подробностях; часто объезжал свою епархию, говорил проповеди, нередко направляя их против заблуждений раскола, и написал против него два сочинения. Первое: «разсуждение об образе Божии и подобии в человеце» – написано по тому случаю, что многие суеверы в ростовской епархии, как и в других, не соглашались, вопреки указу Государеву, брить себе бороды, думая, будто чрез бритие брады и усов искажается образ Божий в человеке и он может лишиться вечного спасения. Святитель опроверг эту грубую мысль, объяснив, в чем состоит в нас образ Божий, и в 1705 г. разослал сочинение свое по епархии. Другое, несравненно обширнейшее сочинение, под названием: «розыск о раскольнической брынской вере», направлено вообще против заблуждений раскола и состоит из трех частей: в первой доказывается, что вера раскольников неправа; во второй, что учение их душевредно: в третьей, что дела их небогоугодны. Эту книгу святитель составил в пособие священникам своей епархии и успел разослать к ним незадолго пред своею смертию (в 1709 г.): так как прежде изданные книги против раскола, говорит он, именно – «жезл правления» и «увет духовный» в ростовской епархии почти не встречались и были истреблены раскольниками. Оба сочинения св. Димитрия были печатаемы многократно⁵⁸⁹.

Питирим⁵⁹⁰, сын поселянина, в молодых летах был сам увлечен в раскол, проживал на Ветке и там принял даже монашество. Но вскоре, при своих светлых способностях, при своей любви к чтению богословских книг и изучению церковных древностей, он ясно увидел заблуждения раскола, изучил дух и привычки раскольников, и, обратившись к православию, тем с большим успехом мог действовать на жалких суеверов. Великий Петр, узнав Питирима, бывшего уже строителем переславского Никольского монастыря, и оценив его дарования и сведения, поручил ему (указом 1706 г.) заняться обращением раскольников в нижегородской области. Питирим с ревностью принялся за святое дело, обходил их жилища и скиты, проникал в леса и пустыни и всюду кротко беседовал с заблуждающими, одних наставлял словом, другим раздавал обличительные и увещательные свои тетрадки. В 1715 г. Он уже доносил Государю, что успел, про помощи Божией, обратить из раскола в уездах юрьевском и балахновском более двух тысяч душ, хотя и присовокуплял, что местные гражданские начальства не только не содействуют ему, но и препятствуют. Государь (от 13 марта) строго подтвердил оказывать Питириму всякое содействие, угрожая смертию за каждое препятствие, – и Питирим еще с большим усердием начал продолжать свое служение. На самом Керженце, вблизи раскольнических скитов, он основал православный Успенский монастырь, где и поставлен был первым архимандритом, для приготовления будущих деятелей против раскола, а в 1716 г. написал и отослал черно-раменским раскольникам диаконова согласия 130 вопросов, на которые они должны были отвечать. Раскольники изъявили согласие, но, вместо ответов, в августе того же года прислали Питириму своих 240 вопросов. В следующем году Питирим дать знать, что его ответы готовы, и требовал, чтобы диаконовцы представили ему свои. Диаконовцы медлили и прислали к нему сперва старца Варсонофия, а потом самого диакона Александра и других с просьбою освободить их от необходимости отвечать, – так как они чувствовали себя неспособными к тому. Прошел год; повторилось требование со стороны Питирима, – и едва в 1719 г., когда Питирим был уже возведен в сан нижегородского епископа, они представили ему свои ответы, известные под именем диаконовых, которые, впрочем, писал не кто-либо из диаконовцев, а тайно составил, по просьбе их и за деньги, предводитель совсем другого раскольнического толка Андрей Денисов, несмотря на взаимную неприязнь обоих толков⁵⁹¹. Получив эти ответы, Питирим пригласил к 1 октября представителей всех чернораменских скитов и многих жителей окрестных волостей в село Пафнутьево балахновскаго уезда. Здесь, после торжественной литургии, архипастырь в полном облачении вышел с крестным ходом на особо приготовленное близ церкви возвышенное место и всенародно, в присутствии православных и раскольников, начал беседу с представителями диаконова согласия касательно их ответов и вручил им свои ответы. Старец Варсонофий и диакон Александр с товарищами подали владыке прошение, которое и было прочитано во всеуслышание, и в котором они сознавались, что, прочитав его ответы, они увидели свою неправду и свои поданные ему ответы считают ни во что. За тем поверглись они к стопам святителя и со слезами умоляли не испытывать их долее, потому что они не в состоянии отвечать. Питирим обратился к выборным других чернораменских скитов – Софонтиева, Онуфриева и одного безпоповского: те также отказались от ответов диаконовых и умоляли владыку оставить их без испытания и простить их безответность. Торжество православия было полное: раскол сам и торжественно сознавался в своей неправости и бессилии! Питирим немедленно донес обо всем этом государю Петру I, и государь повелел (в 1720 г.) донесение преосвященнаго, вместе с Высочайшим манифестом, напечатать в особой книжке и разослать повсюду. Вскоре два самых главных предводителя диаконовщины, старец Варсонофий и диакон Александр, убежденные ответами Питирима в своих заблуждениях, подали ему (27 ноября) прошение о принятии их в православную Церковь, к которой и были присоединены исповедью и причащением св. Тайн. А по указу Государеву они, вместе с Питиримом, явились в С.-Петербург; но здесь оказалось, что диакон снова отступил от православия, начал возмущать народ против св. Церкви и указов царских, и потому, как клятвопреступник и оскорбитель власти, казнен смертию⁵⁹². Ответы Питирима на 240 раскольнических вопросов, показывающие ум светлый и здравый, обширные сведения в слове Божием и писаниях св. Отцев и необыкновенное знакомство с древними славянскими, рукописными и печатными, книгами, были изданы в 1721 г. под именем Пращицы для всеобщего употребления. Преосвящ. Питирим не переставал и после этого трудиться в обращении раскольников; часто посещал сам их керженские скиты, построил вблизи раскольнических селений много православных церквей, поставлял в них благонадежных священников. Ревность преосвященнаго и успешные действия против раскола были так несомненны, что ведению его поручаемы были некоторые места и других епархий, где свирепствовал раскол, именно города: Ярополч, Гороховец, Арзамас, Юрьевец-Повольский, слобода Вязниковская, Галицкий уезд и др.⁵⁹³. В 1732 г., еще за шесть лет до своей кончины, преосвящ. Питирим имел радость видеть, что в чернораменских лесах осталось едва 2249 скитников обоего пола, тогда как в 1716 г. их было до 8000 и более, а всех записных раскольников в нижегородской губернии считалось до 40000⁵⁹⁴.

Св. Синод с самого учреждения своего обратил полное внимание на раскольников. В январе (27) 1722 г. он издал печатное воззвание, в котором, с одной стороны, увещевал православных ежедневно молиться Богу, «да умягчит Он и обратит Духом своим Святым упорных суеверов к доброхотному слышанию, светлому уразумению и благосердному приятию здравого учения», а с другой – убеждал раскольников являться со своими сомнениями в св. Синод без всякой боязни, чтобы получать себе здесь вразумление⁵⁹⁵. Чрез два с небольшим месяца (3 апр.) издано было новое воззвание св. Синода, обращенное собственно к расколоучителям, которым приглашались они являться в св. Синод для кротких собеседований о предметах несогласия, и для этого назначены были разные сроки⁵⁹⁶. В том же году св. Синод издал еще «объявление с увещанием о продерзателях, нерассудно на мучение дерзающих», направленное к убеждению тех раскольников. которые охотнее соглашались терпеть всякие наказания. нежели остричь себе волосы и переменить одежду⁵⁹⁷.

Но так как никто из раскольников для устных собеседований в св. Синод не являлся: то, по указу императора Петра Великаго, св. Синод отправил в олонецкие страны для собеседований с раскольниками на месте их жительства иеромонаха Неофита, одного из учеников нижегородского епископа Питирима. Об этом сообщено было гражданскому начальству Петрозаводска, чтобы оно оказывало Неофиту нужное пособие. А самому Неофиту дана из св. Синода подробная инструкция в 17 пунктах, где, между прочим, предписывалось: а) чтобы он вел разглагольствие с расколоучителями в присутствии местного духовенства, светских властей и простого народа – православных, раскольников и колеблющихся; б) чтобы поступал при этом «умеренно и усмотрительно»; в) более важные вопросы и ответы приказывал записывать и потом, по скреплении их своею подписью и подписями расколоучителей, представлял в св. Синод; г) чтобы о вопросах трудных, которых сам решить будет не в состоянии, доносил св. Синоду; д) чтобы, если во время разглагольствий расколоучители явятся дерзкими и наглыми, просил гражданское начальство останавливать их и умерять⁵⁹⁸. Неофит прибыл в Петрозаводск в последних числах сентября 1722 г. и, написав 106 вопросов, отправил их чрез канцелярию начальника петровских заводов в начале декабря к выговским расколоучителям с тем, чтобы они к концу того же месяца явились к нему с своими ответами. Неофит, очевидно, имел в виду ответы краткие, на основании которых можно было бы уже обстоятельно рассуждать при устных собеседованиях. Но выговцы поняли дело иначе: они отвечали, что в такое короткое время ответов написать не могут, а будут писать их, как успеют. Прошел декабрь и январь нового 1723 г., а выговцы с ответами не являлись. Тогда Неофит потребовал, чтобы они явились, по крайней мере, для устных состязаний, – и в начале февраля присланы были из пустыни два грамотея – Мануил Петров и Иван Акиндинов, которые в продолжение многих дней, в присутствии местных властей и парода, рассуждали с Неофитом о кресте, о печатях на просфорах и о других предметах, повторяя с настойчивостью те самые доказательства, которые давно уже были опровергнуты в Жезле правления, Увете духовном, Розыске и Пращице. Из этого ясно открылось, что выговцы вовсе не имеют желания слышать голос вразумления и наставления, а решились с упорством отстаивать свои верования. Прошло еще несколько месяцев: ответов все не было. Из канцелярии петровских заводов посланы было расколоучителям один за другим три указа об ускорении дела: они обещались представить ответы к Троицыну дню, но не сдержали слова. Неофит доносил об этом св. Синоду (от 21 июня)⁵⁹⁹. Наконец, уже в 28 день июня, т.е. чрез семь месяцев, как даны были вопросы, десять избранных поморцев явились в Петрозаводск и представили целую, огромную книгу своих ответов в двух экземплярах. Над этой книгой трудились преимущественно Андрей Денисов, брат его Симеон, включивший в нее свои пять статей, написанных еще гораздо прежде⁶⁰⁰, и Трифон Петров. Они старались поместить в ней все, что только в продолжение многих лет успели собрать из разных книг и измыслить от себя в защиту своих верований и в укоризну русской Церкви: не устыдились повторить то, что уже не раз было опровергнуто в прежних книгах, изданных нашими архипастырями против раскола, и наполнили свое сочинение многословием, лжеумствованиями, неправильными ссылками и произвольными толкованиями приводимых свидетельств. Получив эту книгу ответов, Неофит увидел, что теперь одних устных собеседований было бы недостаточно, но что для опровержения ее надобно написать такую же книгу, – о чем просили и сами составители ответов в предисловии. Посему, хотя, приготовив на некоторые ответы обличения. Неофит и имел в сентябре несколько состязаний с расколоучителями; но так как они постоянно ссылались на свои письменные ответы и требовали только их чтения: то Неофит счел лучшим прекратить бесполезные состязания. Написал только в кратких чертах сущность разглагольствий, какие имел с расколоучителями, и когда это начертание было скреплено им самим, местными властями и расколоучителями, отпустил последних из Петрозаводска, а сам возвратился в св. Синод⁶⁰¹. Немедленно поручено было преосвященному тверскому и кашинскому Феофилакту написать обличение на поморские ответы, и вскоре явилась книга под заглавием: «неправда раскольническая, которую на себе объявили выгоцкии пустосвяты в неправых своих ответах на вопроси, поданные им от честнаго иеромонаха Неофита, посланного к ним на увещание и призывание к святей Церкви от святейшего правительствующего Синода; – возобличенная вкратце повелением того же св. Синода в лето от воплощения Бога Слова 1723»⁶⁰² Преосв. Феофилакт обратил преимущественное внимание на 50-й ответ, как самый важный: потому что здесь в 28 статьях исчислены все мнимые новины и ереси русской Церкви, ради которых раскольники удалились от нее. Рассмотрению этих статей посвящена почти вся книга. Что же касается прочих ответов: то автор в последней главе заметил, что они «сами себе показуют быти неправыми; иныя бо ложными доводами утверждаются, иныя суетным многословием и приборными речми покрывают силу вопросов; иныя мимо вопросов колобродят, иныя многократными древлероссийския Церкве и чудотворцев похвалами с продерзыми восклицаниями ухищряются». И все это подтвердил многими примерами. К сожалению, это умное и основательное сочинение долго оставалось в рукописи и уже в 1745 году, пересмотренное ярославским митрополитом Арсением Малевичем, издано в свет под названием: «обличение неправды раскольническия, показанныя в ответах выгоцких пустосвятов»⁶⁰³.

В 1725 году св. Синод издал еще «увещание к невеждам», т.е. к раскольникам, составленное преосв. Феофаном Прокоповичем, и вместе «увещание к православным», в котором, извещая, что раскольники не захотели явиться в св. Синод для устных собеседований, – чем ясно показали свою слабость, – и продолжают предаваться самосожигательству, убеждал православных блюстись расколоучителей, обличать их и объявлять о них гражданскому начальству⁶⁰⁴. Пастыри Церкви не переставали писать сочинения против раскола, каково «обличение на раскольников» ростовского митрополита Арсения Мацеевича, к сожалению, оставшееся в рукописи⁶⁰⁵. Один из диаконовцев, обращенных преосв. Питиримом, Василий Флоров написал в 1737 г. пространное «обличение раскольникам»⁶⁰⁶. При св. Синоде составлено неизвестным в 1745 году дополнительное обличение неправых и лжесловесных Выгорецких ответов.⁶⁰⁷

Надобно заметить, что в этот период раскольники начали уже сознавать нужду в епископе, и это сознание разом обнаружилось между поповцами и безпоповцами. Поповцы, как только стали принимать к себе беглых попов нового посвящения, чувствовали, что поступают незаконно, и пришли к мысли, что они не иначе могут поправить дело, как если приобретут себе особого епископа, который бы поставлял им священников по старым книгам. С этою мыслию в 1730 г. ветковцы вместе с диаконовцами обратилось к ясскому митрополиту Антонию, прося его рукоположить им из среды их епископа, а в 1731 г. игумен ветковскаго монастыря Власий от лица всего собора писал о том же ясскому Господарю. В то время случилось быть в Яссах самому цареградскому патриарху, который, услышав о прошении раскольников, сказал, что один без совета с прочими патриархами ничего решить не желает и обещался немедленно прислать ответь свой из Константинополя. Ответ действительно скоро бил прислан в 12-ти пунктах, главное содержание которых состояло в том, чтобы желающий получить сан епископа дал исповедание хранить догматы православной Церкви и так веровать, так учить и других во спасение. Когда, по приказанию митрополита, патриарший ответ был переведен на славянский язык: один из ветковцев похитил перевод и бежал на Ветку. Диаконовцы, не зная о сделанном переводе, просили митрополита. чтобы он приказал перевести для них патриарший ответ. Митрополит, подозревая тут умысел, гневно отослал их от себя и они ни с чем возвратились в отечество⁶⁰⁸. Еще замечательнее, что и суровые поморцы в том же 1730 году положили между собою избрать из своих последователей достойного человека и отправить его к восточным патриархам для поставления в митрополита: если же они откажут, – то обратиться к патриарху сербскому. Такой человек, по имени Яков Сидоров, был уже избран; только он, прежде отправления на восток, отправился со своими товарищами странствовать по России, чтобы собрать между своими единоверцами вспомоществования на дальний путь. Безпоповцы, обольщенные надеждою иметь у себя своего архипастыря, давали пожертвования щедрою рукою. Но неизвестно, вследствие ли возникших несогласий, или по какой-либо другой причине, когда Сидоров с богатою добычею возвратился в Поморье, он не был послан на восток и намерение поморцев об епископе осталось без исполнения⁶⁰⁹. После этого поморцы, ветковцы и диаконовцы, с общего согласия, отправили своих выборных на восток отыскивать себе старинного архиерея; но посланный поморцами Михаил Вишатин скончался за границею, а прочие посланные возвратились ни с чем в отечество. Те же сектанты по общему совету, отправили из слободы Спасовой иеромонаха Варлаама казанскаго в Яссы для поставления в епископа. Но когда в Яссах узнали о злом умысле раскольников и несогласии их с православной Церковью, то Варлаама с товарищами приказали задержать и в поругание остригли ему волосы⁶¹⁰.

Сознавая нужду в епископе, раскольники сознавали по временам и свои недостатки и заблуждения. Один из стародубских диаконовцев писал в 1745 году: «кто нас воздвигнет, долу лежащих, или утешит во тьме печали седящих? Несть воздвизающаго, несть утешающаго, несть руководящаго, несть в нас о общей пользе пекущагося... Где зайде от очей наших красота матери нашея? Где витаеши родшая нас? Где пребываеши питавшая ны?.. Многоскорбный народ, присная печаль, из начала предводителей добрых мало имяху, но точию виновных печали и претыкания. Возницаху проповедающии Троицы трисущное и многобожие, возницаху самосожигатели, возницаху учащий самоубийству гладом, воставаху крестохульницы, появляхуся священствующия без священства. Таковыми печальми, таковыми смущеньми, многобедственный народ бяше смущаем, в равенстве учения о истине недоумевашеся, и на многия части раздирашеся, междоусобная брани воздвижашеся... Священником присутствующим простцы крещаху, и жены сие творяху, другии по первом крещении уже паки крещаху; и неприемлющих священства, браку не сущу блуд воцарися, и от того детогубление учинися. О скорби и бедствия!... И сие все, яко же видим, уже и до наших времен достиже. К сему же еще скорбнейшее ны сретает; присутствующее бо священство нас оставляет, или паче рещи, нерадение наше священства и тайн нас устраняет. Неразумеша ценити народ наш седмь таинств и святительства паче торгов и земледельства⁶¹¹. Другой раскольник в 1755 году так описывает свое священство: «в коликое уже безобразие и нелепотьство настоящее иерейство прииде! Оные (первоначальные) иереи быша ревнители благочестия мирскаго, онии утешающеся в дусе, сии же в брюхе; онии упование свое имуще на Бога, сии же на злато и откупники свои; онии прилежаще беседам духовным, сии же беседам мирским; онии веру праву и догматы истинны храняху, сии же трапезам веру непреложну имут. И что о сих реку? Онии иереи истиннии бяху, сии же истинных иереев токмо имена содержат, а достоиньств правильных далече отстоят; онии аки пчельныя матки быша, сии же шершни жалы свои на готово имуще, да кого-либо противных себе уязвят, уранят, изгонят. О Иерейства сего чуждеименнаго и своеволнаго! Всуе хвалится отцами, всуе во устех имя обносит... Не вем же воистину, что хощет быти и в нас, яко всякое рачение преста, а плотьский покой верх восприемлет..., а исправляющих о том несть: мнимии бо духовнии вместо законов церковных сами сребролюбию и телесным прибытком раби быша, желающе в сем веце покоя и славы, и суще враги креста Христова сотворишася»⁶¹².

III. С воцарения императрицы Екатерины II меры против раскола сделались еще мягче и снисходительнее. Беглым раскольникам объявлено полное прощение, если возвратятся в отечество, предоставлено селиться в любых местах, избирать род жизни, какой пожелают, дарованы разные льготы, разрешено носить бороды и ходить не в указном платье⁶¹³. Вслед за тем и все вообще раскольники освобождены от необходимости брить бороду и носить указное платье и постановлено ведать их в общих присутственных местах без всякого притеснения⁶¹⁴. Мало-по-малу раскольники начали быть допускаемы по тяжебным делам к присяге и свидетельству, если только они люди не подозрительные; освобождены от двойного оклада, и даже разрешено было выбирать их на общественные службы⁶¹⁵. Если же употреблялись еще меры строгости: то собственно против раскольников тайных и упорных, и особенно против тех, которые увлекали других к безрассудному самосожигательству⁶¹⁶.

Церковь со своей стороны стала действовать против заблудших еще с большею кротостию и любовию, нежели прежде. Когда в 1765 году несколько раскольников, насильно овладев Зеленецким монастырем, выгнали из него монашествующих, пожгли в нем иконы, книги, и, несмотря на присланных увещателей, сожглись сами: то, по Высочайшему повелению, св. Синод поручил архимандриту Платону, бывшему тогда законоучителем Наследника престола, написать увещание к раскольникам, и это увещание, изданное в 1766 году от лица православно-кафолической Церкви, дышит самою сердечною материнскою скорбию о заблудших чадах и исполнено самыми трогательными убеждениями к ним. Прежние сочинения, изданные против раскола, написаны большею частию тоном строгим, тоном обличения, по самой обширности своей и ученым изысканиям, были мало доступны для большинства раскольников. Сочинение Платона, не обширное и проникнутое духом кротости и убеждения, нашло себе доступ к сердцам многих, желавших познать истину⁶¹⁷. Другой достойный пастырь, преосв. Никифор Феотокий, родом грек, едва только прибыл (1779 г.) в свою славянскую и херсонскую епархию, как почел первым долгом написать окружное послание ко всем, находившимся в его епархии, мнимым старообрядцам и воззвать их к обращению в недра Церкви. Послание написано с пастырской ревностью, кротостью и любовью: препровождено было к двум протоиереям, елисаветградскому и бахмутскому, чтобы они прочитали это послание в собрании раскольников, и имело следствием своим то, что в елисаветградском уезде две слободы, Знаменская поповщинского толку и Злынка толку безпоповщинского, решились присоединиться к православной Церкви и действительно присоединились. Раскольники же бахмутского уезда, вместо ответа, подали преосвященному соловецкую челобитную в 20-ти главах, на которые он подробно отвечал с тем же духом кротости и пастырского убеждения⁶¹⁸.

Между тем раскольники главнейших толков продолжали отыскивать себе архиерея с величайшей настойчивостью. В 1765 г. они вздумали было рукоположить его для себя сами. Совещание происходило в Москве, в доме одного купца. Участниками в деле были со стороны поморцев Андрей Борисов со товарищи, со стороны феодосиян и новоженов Василий Емельянов, Иван Иванов, Иван Федоров Ерш и прочие, со стороны ветковцев известный уже нам монах Никодим с братиею и некоторые московские купцы. Для будущего епископа заблаговременно приготовили саккос, омофор, митру и прочие облачения. Во время совещаний одни подали голос, что можно поставить епископа главою св. Иоанна Златоустаго, находящеюся в Успенском соборе, как поставлен был митрополит киевский Климент главою Климента папы римского. Другие говорили, что, так как тайна эта называется хиротонией, т.е. руковозложением, то гораздо лучше поставить епископа рукою св. Ионы митрополита московского, или другого святителя; нужно только, чтобы, когда рука святителя будет возложена на главу избранного, прочитаны были молитвы поставления и он постепенно облечен был во все архиерейские одежды. Последнее мнение было одобрено всеми и быстро огласилось. Раскольники радовались, что вот наконец они будут иметь у себя архипастыря, который соберет всех их воедино и даст их обществу вид Церкви. Но среди всеобщей радости некто, более рассудительный, предложил два следующие вопроса: кто нам поручится, что святитель, руку которого мы возложим на главу рукополагаемого, будет согласен с нами и одобрит все то, что мы будем делать? Кто из нас при этом станет читать хиротонийные молитвы, которыя не могут и не должны быть читаны никем, кроме архиерея? Вопросы смутили всех. Ветковцы настаивали, что молитвы может читать их поп; поморцы хотели, чтобы молитвы были читаны их стариком. Наконец, по довольном разглагольствии, все сознались, что такое поставление епископа было бы несогласно ни со словом Божиим, ни с правилами св. Отцев, и потому оставили свое предприятие⁶¹⁹. В следующем 1766 г. московские поповцы обратились с просьбой к грузинскому архиепископу Афанасию, находившемуся в Москве, чтобы он поставил им епископа; но Афанасий без разрешения св. Синода на это не согласился, а присоветовал им ехать для сего в Грузию. Почему и отправлены были туда ветковцами монахи Никодим и Иоаким и купец Иван Кузнецов со товарищи. Но получив на пути известие, что в Грузии произошли замешательства и нет в нее проезда, посланные возвратились без успеха. Затем посылали раскольники из Москвы одного саратовского купца к преосв. Тихону воронежскому, жившему на покое, и приглашали святителя к себе; но он решительно отказался. Жившие на Днепре раскольники отправляли от себя послов к крымскому митрополиту, и просили у него себе епископа; но митрополит, без воли цареградского патриарха, не дал им епископа, а будто бы произвел только одного игумена, священника и диакона. Стародубцы ветковского и диаконова согласий, услышав, что на Волыни в местечке Немирове проживает греческий митрополит Евсевий, который будто бы изъявлял согласие поставить им епископа, отправили к нему в 1781 г., по совету монаха Никодима и первостатейных слобожан, иеромонаха Рождественского монастыря Иосифа для рукоположения во епископа. Но отправленные не застали уже в Немирове греческого митрополита, который за десять дней пред тем отъехал в Грецию. Монах стародубского Покровского монастыря Иоасаф, завидуя богатству и почестям настоятеля своего, попа Михаила Калмыка, захотел добыть для себя высший сан епископа. С этою мыслию он притворно обратился к тому же Михаилу Калмыку и купцу Ивану Кузнецову, чтобы они послали его в Грецию, будто бы для отыскания старинного архиерея. Те охотно согласились и снабдили Иоасафа не одной тысячей червонцев. Он отправился с товарищем своим монахом Рафаилом сперва в Константинополь, потом на Афонскую гору, и в 1781 г. рукоположен был здесь епископом Герасимом во иеромонаха. С Афона он переехал в Иерусалим, где получил сан архимандрита от антиохийского патриарха Даниила, который, отпуская его в Россию, будто бы сказал, что, если он привезет тысячу червонных для выкупа пленных из турецкой неволи, то получит и сан епископа. Иоасаф возвратился в Стародубье в ноябре 1782 г. и тайно проживал у своих единоверцев, совершая для них церковные требы. Наконец в 1782 г. новоторжские раскольники огласили, будто бы согласен перейти к ним бывший олонецкий епископ Иоанникий; но на деле оказалось, что он вовсе не согласен⁶²⁰.

Когда таким образом все попытки мнимых старообрядцев достать себе епископа незаконными путями не приводили ни к чему: один из Стародубцев, более других рассудительный и начитанный, именно монах Никодим, имевший свой монастырь (Успенский) близ слободы Злынки на реке Каменке, решился искать для своих единоверцев епископа у православной русской Церкви и воссоединиться с нею. Первую мысль о том подал Никодиму граф Румянцев-Задунайский, бывший тогда наместником Малороссии. Однажды (в 1781 г.) случилось Никодиму быть у графа в слободе Вишенке вместе с настоятелем Покровского монастыря Михаилом Калмыком. Граф, еще прежде наслышавшись о Никодиме с хорошей стороны, советовал ему оставить раскол, довольствующийся беглыми попами, а просить у Всемилостивейшей Государыни и у св. Синода законного священства, которое бы только совершало старообрядцам службы по их старым книгам, и при этом обещался сам ходатайствовать об успехе предприятия пред Государынею Императрицею и св. Синодом. Никодим с радостью согласился; но предварительно хотел приготовить к тому слободский народ, буйный и упорный в своих заблуждениях. С этою целью он, указывая на изданное св. Синодом «увещание к раскольникам» м. Платона, где, между прочим, напечатано было, чтобы всяк из них небоязненно подавал письменно и словесно мнение свое пастырям Церкви, и что все, требуемое ими, будет устроено по их желанию, – уверял своих единомысленников, что несомненно им дано будет от св. Синода законное священство по воле и желанию их. Услышав, что монах Рождественского монастыря Герасим Князев, также имевший намерение присоединиться к православной русской Церкви, отправляется на родину свою в Москву и потом в С.-Петербург, Никодим умолял Герасима, чтобы он обратился там прямо к членам св. Синода и просил у них наставления, как им – старообрядцам приступить к исполнению своего предприятия. Герасим, прибыв в Москву, явился к преосвящ. Платону, открыл ему свое намерение и услышал от архипастыря похвалу. Достигнув Петербурга, открыл здесь свое намерение митрополиту Гавриилу, псковскому архиепископу Иннокентию и князю Потемкину-Таврическому: все одобрили желание стародубцев и единогласно обещали, что им будет дано законное священство, для совершения служб по старопечатным книгам. Тронутый милостями и снисхождением архипастырей Церкви, Герасим возвратился в Стародубье и в присутствии всех братий обители Никодимовой и самого Никодима рассказал все то, что видел и слышал в обеих столицах от преосвященных и от князя Потемкина.

Возрадовался Никодим с единомысленной братией, и начал возвещать о том во всех прочих обителях и в слободах стародубских, а с другой стороны начал открыто обличать слобожан в заблуждениях раскола и уговаривать, чтобы согласились принять благословенное священство от православной русской Церкви. Когда открылось, что некоторые из простого народа озлобились за это против Никодима и его товарищей и решились всех их умертвить: тогда Никодим с монахами Герасимом и Арсением и бельцом Яковом Беляевым дали друг пред другом присягу, чтобы ни в чем им не ослабевать и стоять твердо в своем намерении. Затем Никодим писал частные письма к митрополиту Гавриилу, князю Потемкину (в сент. 1781 г.) и графу Румянцову-Задунайскому (в марте 1783 г.), в которых извещал о начале своего предприятия и просил их ходатайства и содействия. Писал также во все страны, где только находились старообрядцы, увещания, в которых доказывал из слова Божия и правил соборных, что без иерархии Церковь существовать не может, и убеждал принять священство от св. Синода. Многие из раскольников последовали Никодиму и, изложив в 12 пунктах условия, на которых они соглашались просить себе епископа у св. Синода, подали их вместе с прошением (18 апр. 1783 г.) князю Потемкину во время проезда его чрез слободу Добрянку. В пунктах этих, между прочим, требовалось – а) чтобы разрешена была клятва, положенная прежде соборами на двуперстное перстосложение и другие обряды, сохраняемые мнимыми старообрядцами; б) чтобы прислан был к ним в слободский Успенский монастырь из св. Синода Хоръ-епископ, который бы подлежал непосредственно ведению св. правительствующего Синода; в) чтобы этот епископ освятил им церкви и поставлял пастырей по древнему чиноположению, и как сам, так и рукоположенные им отправляли все службы по старопечатным книгам; г) чтобы св. миром снабдили их из св. Синода; д) чтобы всех, желающих состоять под паствою этого епископа, не принуждать к бритию бород и ношению немецкого платья. Видя успех начинания Никодимова и будучи довольны условиями, изложенными в 12 пунктах, раскольники в числе 1500 человек дали Никодиму доверенность, чтобы он явился в св. Синод и просил о присоединении их к русской Церкви соответственно этим 12-ти пунктам. Никодим в октябре 1783 г. подал графу Румянцеву-Задунайскому прошение, в котором извещал о данной ему единоверцами доверенности, о числе лиц, подписавшихся под нею, и какого они звания, изложил самые 12-ть пунктов и просил у графа содействия своему предприятию. Румянцев немедленно сообщил прошение Никодима в св. Синод и донес о том правительствующему Сенату. В следующем месяце Никодим отправился в С.-Петербург и на пути, в Москве, подал прошение о своем деле, вместе с 12 пунктами, преосвящ. Платону, а прибыв в С.-Петербург, подал такое же прошение сперва митрополиту Гавриилу, потом князю Потемкину и наконец св. Синоду. Все ласкали Никодима в столице, и особенно князь Потемкин, который неоднократно докладывал о нем самой Императрице. Государыня удостоила принять Никодима лично и беседовала с ним о его деле. Вследствие сего 11 марта 1784 г. дан был на имя новгородского митрополита Гавриила Высочайший указ, в котором Императрица выражала желание, чтобы преосвященный сообщил архиепископам могилевскому и славянскому о даровании старообрядцам священников согласно их прошению и о дозволении им отправлять службу по их обрядам. Вскоре после этого князь Потемкин, который сам собирался в свои малороссийские поместья, посоветовал Никодиму возвратиться в Стародубье, обещаясь на пути посетить его обитель. Никодим с радостью поспешил к своей братии и прибыл к ней в самый день Пасхи. Но от поспешности ли путешествия, или от долговременных трудов и хлопот, опасно занемог и 12 мая 1784 г. скончался, будучи только 39 лет от роду.

Впрочем, начатое им дело не осталось неоконченным. Братия его обители чрез своего казначея Виталия поспешили известить князя Потемкина о смерти Никодима и, по завещанию покойного, просили его Светлость принять эту обитель под свое высокое покровительство (мая 20). Слобожане и иноки других обителей со своей стороны отправили, с разрешения наместника края графа Румянцева, поверенных своих, монахов Иоасафа (получившего в Греции сан архимандрита) и Евдокима и бельца Ивана Кузнецова в С.-Петербург с прошениями по начатому делу на имя митрополита Гавриила и князя Потемкина (авг. 8). Иоасаф, по приезде в столицу, подал преосв. Гавриилу и от себя лично письмо, в котором, изъяснив, что он чтит Грекороссийскую Церковь, как единую, святую, соборную и апостольскую, и, приемля сам все таинства ея и предания, желал бы возбуждать к тому же прочих своих единоверцев, просил для этой цели оставить его, согласно завещанию покойного старца Никодима, строителем Никодимовой пустыни и разрешить ему священнодействовать в ней (ноябр. 12). Чрез несколько месяцев князь Потемкин объявил Высочайший указ – а) что все старообрядцы, которые добровольно поселятся на землях таврической области по левую сторону Днепра и пожелают соединения с православной Церковью, получат священников от таврического архиерея и будут всегда пользоваться обрядами и чином церковным по их обычаю; б) что для этих переселенцев повелено соорудить на упомянутой земле каменный монастырь и несколько приходских церквей; в) что впрочем и для тех, которые останутся на прежних местах жительства, если только пожелают прибегнуть к православной Церкви, даны будут такие же священники от того же архиерея, – для чего раскольнические слободы, лежащие в черниговском и новгородсеверском наместничествах, должны быть приписаны к таврической епархии (27 авг. 1785 г.). С этим радостным объявлением возвратились из столицы поверенные слобожан и представили копию с него графу Румянцеву-Задунайскому при благодарственном письме за все его заботы по их делу (24 янв. 1786 г.). Архимандрит Иоасаф, которому повелено было «в начаток благословенного священства» исправлять для старообрядцев духовные требы в Успенском Никодимовом монастыре и даровано было св. миро, известив о всем этом графа Румянцева, просил его покровительства себе и своим единомысленникам, чтобы не было им притеснений от упорных раскольников, – и граф повелел разослать во все раскольнические ратуши предписания, чтобы Иоасаф и последующие ему не терпели ни от кого притеснений (26 окт. 1786 г.). Таким образом мало-по-малу началось единоверие в слободах стародубских⁶²¹.

В следующем году архимандрит Иоасаф вызван был в св. Синод и назначен настоятелем вновь устроившегося в таврической области близ слободы Знаменки единоверческого монастыря во имя корсунской иконы Божией Матери. Иоасаф немедленно испросил у таврического архиепископа Амвросия благословенную грамоту на построение церкви и келлий (31 дек. 1787 г.), и когда все было готово, семь иноков с пятью бельцами переселились из Никодимовой пустыни в новую обитель (мая 3, 1788 г.). Между тем елисаветградские старообрядцы изъявили желание присоединиться к православной Церкви на условиях единоверия, испросили себе у преосвящ. Амвросия священника и позволение построить церковь, которая потом, с благословения того же архипастыря (от 24 мая 1788 г.), и освящена соборне архимандритом Иоасафом. В это время злонамеренные раскольники распустили слух, будто слобожане потому не переселяются в таврическую область, несмотря на все желание правительства, что им дают благословенное священство, а иначе они давно бы все переселились. Преосв. Амвросий остановился посвятить в Никодимову пустынь для слобожан иеромонаха, на место переселившегося в таврическую область Иоасафа, и сколько слобожане ни настаивали в своей просьбе, не соглашался исполнить их желания. Тогда обратились они с самым трогательным прошением к митрополиту новгородскому и санктпетербургскому Гавриилу (от 4 ноября 1787 г.), и доблестный архипастырь немедленно подал им руку помощи⁶²². По соглашению с преосвящ. екатеринославским Амвросием, он послал в ним (в 1788 г.) из С -Петербурга охтенского священника Андрея Иоаннова, который сам некогда находился в расколе и по опыту знал, как успешнее действовать на сердца раскольников. Прибыв в стародубские слободы, Иоаннов прежде всего обратил к единоверию многих купцов и мещан в посаде Климовском, и, с благословения преосв. Амвросия, освятив им (в 1789 г.) приходскую церковь во имя Успения пресв. Богородицы, сам священствовал в ней два года и восемь месяцев. В том же 1789 г. он основал еще две единоверческие церкви – в посаде Злынском во имя Вознесения Господня и в посаде Зыбковском во имя Преображения Господня, из которых первая освящена в 1794 г., а последняя в 1795 г. православными священниками. В 1791 г. Иоаннов освятил новую церковь во имя живоначальныя Троицы в Успенской Никодимовой пустыни, которая с того времени начала называться обителию Святотроицкою. Преосв. Амвросий в 1791 г. рукоположил для посада Климовского нового священника, избранного самими слобожанами, Михаила Иларионова, а священнодействовавшего там дотоле Андрея Иоаннова, возведши за его ревностные труды и подвиги в деле обращения раскольников в сан протоиерея, с честию отпустил в северную столицу к его пастве. Нельзя при этом не заметить, что Иоаннов, пользуясь своим пребыванием между раскольниками, собрал здесь много потаенных их преданий, записок и писем, на основании которых и составил «полное историческое известие о старообрядцах, их учении, делах и разгласиях», изданное в первый раз в 1794 г. и доселе сохраняющее свою цену. По отъезде Иоаннова из Стародубья, в 1794 и 95 г. освящено или только заложено, с благословения нового преосвящ. екатеринославского Гавриила, еще шесть единоверческих церквей, три в слободах стародубских и три в области таврической, и для всех этих церквей рукоположены православные священники⁶²³.

Вслед за тем, как знаменитый инок Никодим положил своими трудами первые начатки единоверия в стародубском крае, другой, не менее известный предводитель раскола, иргизский строитель Сергий желал основать единоверие на Иргизе. Позорная, соблазнительная жизнь беглых попов привела его к мысли просить себе у св. Синода законных пастырей, которые бы, отправляя для старообрядцев службы по старопечатным книгам, подлежали постоянному надзору и суду местного архиерея. Намерение свое Сергий сначала открыл другу своему, богатейшему вольскому купцу Василию Злобину и уставщику своей обители иноку Прохору, которых и успел склонить на свою сторону. Случилось так, что, когда Сергий замышлял о своем предприятии, на астраханскую епархию прибыл (в ноябре 1786 г.) новый архипастырь, ученый Никифор Феотокий, который и здесь, как в Тавриде, первым долгом своим счел разослать окружное послание к раскольникам, исполненное ревности и любви апостольской ко всем заблудшим, и призывавшее их возвратиться к православной Церкви. Послание сильно подействовало на Сергия, и он, составив 15 вопросов, на которые намеревался просить ответов у преосвященного, предварительно прочитал эти вопросы пред своим братством и пред настоятелями и уставщиками прочих монастырей. Старцы одобрили вопросы, согласились, чтобы они поданы были от лица всех преосв. Никифору, и обещались, что, если получат удовлетворительные ответы, то непременно последуют им. Вопросы были поданы в 1790 году и в скором времени получены были ответы за подписью и скрепою владыки⁶²⁴. Сергий разослал ответы в списках по всем иргизским монастырям и в общества своих единоверцев, находившихся в Москве и С.-Петербурге. А сам между тем продолжал тайно совещаться с купцом Злобиным о мерах к осуществлению задуманного предприятия. В одно из таких совещаний жена купца Злобина Пелагея подслушала разговор Сергия с ее мужем, и вообразив, что они замышляют совершенно изменить староотеческой вере чрез принятие какого-то благословенного священства, воспламенилась фанатическою ненавистью против Сергия и решилась его погубить. Эту мысль она открыла сестре Сергия Александре, бывшей игуменьею одного женского скита, с тем, чтобы последняя предварила своего брата об угрожающей ему опасности, если он не оставит своего злого намерения. Сергий успокоил сестру и уверил ее. что он вовсе не думает изменять старой вере. Не теряя времени, Сергий отправился в С.-Петербург, а жена Злобина расставила по всем дорогам своих тайных караульных, чтобы они на пути схватили Сергия и умертвили. Бог не допустил совершиться злодеянию, и Сергий благополучно прибыл в столицу, куда вслед за ним приехал и Злобин. Здесь прежде всего они явились к преосв. митрополиту Гавриилу, который выслушал их с архипастырскою любовию, и, по совету его, подали прошение в св. Синод о том, чтобы им в монастыри на первый раз дарованы были два православные иеромонаха с иеродиаконом, которые бы совершали службы по старопечатным книгам. Св. Синод определил взять этих иеромонахов и иеродиакона из тихвинского монастыря, а Сергий немедленно отправил их на Иргиз. Принесши затем благодарность св. Синоду и получив от него необходимые наставления, Сергий с радостию отправился через Москву в свою обитель. Но в Москве совершенно неожиданно подвергся было величайшей опасности. Жена Злобина, не успевшая прежде в своем преступном намерении, написала к одному московскому купцу, из членов Рогожского кладбища, известному ей своей слепой приверженностью к расколу, будто Сергий замыслил погубить старую веру и предать иргизские монастыри во власть еретиков, и потому умоляла этого купца погубить Сергия и тем спасти веру. Изувер охотно согласился исполнить просьбу Злобиной. Едва только Сергий прибыл в Москву и остановился в доме старого благодетеля своего Григория Ямщикова, как упомянутый купец явился к Сергию, поздравил его с приездом и убедительнейше просил в дом свой. Сергий не хотел огорчить отказом почетнейшего члена Рогожского кладбища и поехал с ним вместе, обещавшись Ямщикову возвратиться скоро. Между тем прошел вечер, прошла и ночь, а Сергий не возвращался. Ямщиков поехал расспросить купца, – тот отвечал, что о. Сергий отправился от него в таком-то часу, хотел зайти к такому-то и такому-то, а где девался, он не знает. Прошел день, другой и третий, а Сергия нигде не могли отыскать. Уже вечером третьего дня часу в десятом пришел к Ямщикову солдат и подал ему записку, написанную карандашом рукою Сергия: «я посажен в отдаленную тюрьму и три дня сижу, не пивши и не евши, – спасите меня». Ямщиков немедленно поспешил с запиской к главному начальнику Москвы князю Прозоровскому и объяснил ему все дело. Князь в ту же минуту потребовал к себе полуживого арестанта, узнал виновников злодеяния и хотел их строго казнить. Но Сергий упал к ногам князя и умолял его именем Божиим простить виновных, как он сам их прощает. По приказанию князя, назначен был чиновник для сопровождения о. Сергия до самой его обители на Иргизе. Приехав на Иргиз, Сергий увидел, что здесь все против него вооружились, даже те, которые прежде изъявляли согласие на его предприятие. Присланные им вперед два православные иеромонаха и иеродиакон, будучи не приняты в его Успенский монастырь, жили вне монастыря у жены брата Сергиева без всякого дела. Несмотря на это, Сергий поселился было, по прежнему, в своих настоятельских келлиях; но через день в самую полночь к нему буйно ворвались келарь и еще два монаха и, называя его еретиком, отступником, осквернителем обители, начали его душить. Племянник Сергия бросился в город Вольск к исправнику и просил его, чтобы поспешил избавить Сергия от смерти. Исправник немедленно прибыл в монастырь и нашел Сергия заключенным в чулане, откуда тотчас же его освободил. Собрав всех иноков, исправник старался ласково уговорить их, чтобы они согласились на принятие законных иеромонахов, и чтобы виновные испросили прощение у обиженного ими отца строителя; но братия возмутилась и с шумом и криком решительно отказалась повиноваться отцу Сергию, на место которого тут же избрала уставщика Прохора. После таких тяжких испытаний Сергий, оставив свою Успенскую обитель на Иргизе, со всеми своими родственниками отправился в стародубские слободы, и приняв единоверие, сам с племянником поступил в Никодимов монастырь, а сестру свою и жену покойного брата с ее дочерью поместил в Новозыбковке при единоверческой Преображенской церкви. Чрез несколько времени Сергий рукоположен был во иеромонаха и сделан настоятелем единоверческого Успенского монастыря в Белоруссии⁶²⁵.

Явились к концу прошлого века благонамеренные раскольники и в нижегородской епархии, числом до 1000 человек, которые чрез местного епископа своего Павла просили себе у св. Синода благословенных священников и получили желаемое. Явились такие же и в Москве между членами Рогожского кладбища. Они желали принять к себе православных священников и построить единоверческую церковь на некоторых условиях, которые смиренно и предложили митрополиту Платону. Архипастырь подробно рассмотрел эти условия и со своим мнением, выраженным в «пунктах о единоверии», представил в св. Синод. Св. Синод вполне одобрил мнение своего достойного члена, а Государь Император Павел I Высочайше утвердил в 27 день октября 1800 года. Отселе раскольники, присоединяющиеся к православной Церкви с сохранением своих прежних обрядов, начали постоянно называться единоверцами, и установились правила для дальнейшего существования и утверждения единоверия⁶²⁶.

К чести обращавшихся к единоверию надобно сказать, что некоторые из них, более других сильные словом, ревнуя о вере и спасении ближних, написали сочинения, как для утверждения своих единоверцев, так и для вразумления раскольников. Так, один из иноков Никодимовой Троицкой обители, бывший в ней впоследствии настоятелем, отец Виталий составил книгу: «о Церкви и о раскольниках», где, собрав свидетельства слова Божия и св. Отцев о Церкви и о необходимости принадлежать к ней для спасения, о необходимости в ней богоучрежденной иерархии и в особенности епископов, изложил потом многие исторические сведения о раскольниках, о их попытках найти себе епископа, о их несогласных между собою сектах, и наконец заключил, что одна только есть во всем свете святая соборная Церковь, а отделившиеся от нее секты не могут называться ея именем⁶²⁷. Другой, послушник той же обители, Яков Беляев написал три книги, из которых последняя, наиболее замечательная, называется: «путь истинный, пресветлый и нелестный, ведущий любимца старинных обрядов к познанию единыя, святыя, соборныя и апостольския церкве» и собрана вся «из свящ. Писания, соборных правил и св. Отец и учителей церковных в 1789 г.⁶²⁸. Третий, Сергий иргизский, по обращении своем к единоверию, написал сочинение: «зеркало для старообрядцев, непокаряющихся православной Церкви», о котором сам выразился в предисловии: «сие пишу единственно в их (старообрядцев) пользу, желая, да и они узрят тот истинный свет, который меня осиял, и да обратятся на путь правды⁶²⁹.

Не говорим о последующей судьбе раскола и единоверия в нашем отечестве: этот предмет столько близок к нам по времени, что почти еще не может быть предметом истории. Но, обращая последний взор на минувшую судьбу раскола, которую мы изобразить старались, не можем не выразить самого искреннего сожаления о заблуждающих братиях наших по вере и отчизне: история их верований и дел так мрачна, что невольно напоминает собою свиток книжный, показанный одному из Пророков, в котором вписано бяше только рыдание, и жалость, и горе (Иез. 2,10). Не можем не пожелать от всей души, чтобы эти несчастные, уже около двух веков ходящие во тьме и сени смертной, узрели наконец свет истины, восчувствовали свое жалкое положение и с любовию обратились к своей матери – единой, святой, соборной и апостольской Церкви, от которой некогда отторглись. Не можем не заключить слов своих сердечною, пламенною молитвою к Богу, да подаст Он сам заблуждающим братиям нашим духа премудростей откровения в познание Его и Его спасительной веры (Еф. 1, 17), да привлечет всех их к Себе своею благодатию и да воссоединит их с нами в единое духовное стадо единого пастыря – Господа нашего Иисуса Христа.