Из истории противораскольнической миссии XVII века

Среди рукописей покойного Ундольского, ныне хранящихся в московском Румянцевском Музее, под № 1383-м значится: «Книга о посылке архимандрита Новоспасского монастыря в Костромской и в Кинешемской уезды во 195-м году к раскольникам о увещании их к истинной вере». Подлинной «Книги» в Музее нет, настоящая же рукопись есть копия¹, исполненная, надо думать, по поручению бывшего владельца ея. Она написана славянским текстом, с титлами и надстрочными знаками. В тексте рукописи не раз указывается имя упомянутого в ее заглавии «архимандрита», – говорится, что то был архимандрит московского Новоспасского монастыря Игнатий. Но из содержания памятника видно, что сам Игнатий был и автором его. Например, упоминая о приветственной кинешемцам речи, по поводу приезда из Москвы в Кинешму архимандрита Игнатия и протопопа Иоанна, автор «Книги» говорит об этом в следующих выражениях: «архимандрит и протопоп, в соборную церковь вшедши, к собравшимся в церкви народом возвещали милосердное жалование великих государей царей и благословение великого господина святейшего патриарха, что послали нас, богомольцев своих, меня, архимандрита Игнатия, и протопопа Иоанна к вам на Кинешму». Уже из этого места видно, что автором «Книги» был один из двух московских на Кинешме гостей, и именно тот, который произносил приветственную кинешемцам речь, – архимандрит Игнатий. Имя Игнатия, бывшего в 1687 году, когда состоялась подлежащая нашему обозрению поездка в Кинешму, архимандритом московского Новоспасского монастыря, достаточно известно. Но нельзя сказать, что хорошо известен тот факт, о котором говорится в нашем памятнике. Насколько мы знаем, подробности этого достопримечательного события еще не были сообщены в литературе по расколу. А то, что уже занесено на ее страницы, не имеет надлежащей точности. Между тем рукопись, заглавие которой мы выписали выше, как можно убедиться при внимательном ее чтении, представляет возможно полный и, по-видимому, не односторонний свод относящихся к данному факту частностей. Поэтому для истории противораскольнической миссии XVII века она имеет бесспорно важное значение. Кроме того, рукопись несколько восполняет фактические сведения по истории раскола вообще. Не говорим уже о том, что имеем дело с новым памятником того пера, которое известно и по другим сочинениям о расколе. В виду всего этого, решившись познакомить наших читателей с содержанием данного произведения XVII века, печатаем вслед за тем полностью и самый текст его.

Игнатий, архимандрит новоспасский, впоследствии митрополит тобольский и сибирский, происходил из дворянского рода Римских-Корсаковых и до пострижения в монашество занимал должность стольника при царе Алексее Михайловиче. В монашество Игнатий постригся в Соловецком монастыре в 1677 году и оставался здесь церковным уставщиком в продолжении трех лет. Отсюда он был переведен в архимандрита сначала Спасского монастыря в Ярославле, а потом московского Новоспасского монастыря. 3 апреля 1692 года Игнатий был хиротонисан в епископа с возведением в сан митрополита сибирского и тобольского. Как архипастырь, вообще ревностно заботившийся о благосостоянии своей паствы, Игнатий, в бытность свою на тобольской кафедре, обратил внимание, в частности, и на борьбу с сибирским расколом. Помимо личных бесед с тамошними раскольниками, в 1696 году им были написаны направленные против раскольников три окружные послания. Послания напечатаны в «Православном Собеседнике» в 1835 году; сообщены в литературе и другие сведения о деятельности этого святителя². Но о миссионерской, для увещания раскольников, поездке Игнатия в Кинешму историки обычно повторяют только то, что в свое время кратко было отмечено в известном «Словаре» митрополита Евгения, – что Игнатий ездил в 1687 году, по повелению патриарха, и оставил описание своей поездки. 0 ближайших обстоятельствах, вызвавших последнюю, о лицах, которые подлежали увещанию Игнатия, о характере собеседований его и их результате, наконец о судьбе самого описания поездки, по отсутствию фактических данных, или умалчивалось, или делались произвольные предположения³. При этом и сам факт миссионерской поездки Игнатия выступал у историков естественно лишь в той бледной характеристике, которая нисколько не выдвигала его из ряда других подобных ему фактов. Случаев миссионерского воздействия на раскольников в XVII веке было не мало, но известия о них дошли до нас большей частью лишь крайне отрывочные и потому в историческом отношении малоценные. Между тем кинешемские увещания, по всем обстоятельствам, их вызвавшим и их сопровождавшим, могут быть выделены и занять особое место.

Все это мы увидим яснее, если обратимся к более подробному изложению содержания нашего памятника.

27 августа 1687 года на имя архимандрита московского Новоспасского монастыря Игнатия и протопопа московского собора Черниговских чудотворцев Иоанна Иоаннова последовал указ великих государей Иоанна и Петра Алексеевичей и патриарха московского Иоакима: ехать архимандриту и протопопу в Костромской и Кинешемский уезды «увещать» тамошних раскольников от книг божественного писания, чтобы они от злоб своих и прелести престали и «обратились бы в покаяние к святой церкви». Этот указ состоялся по поводу челобитной, поступившей незадолго пред тем на имя государей и патриарха от кинешемских раскольников. Раскольники просили «прислать на Кинешму ученых людей говорить о вере». Челобитная была прислана в Москву с раскольником Тимофеем Максимовым, крестьянином деревни Блиннихи Кинешемского уезда. Вместе с челобитной Тимофей подал еще «письма», т. е. тетради содержавшие пункты раскольнического учения и обвинения против церкви. При допросе челобитчик открыл и «товарищей» своих, участников данного дела. Таковыми, как видно из дальнейших сообщений нашего памятника, были: брат Тимофея Василий Максимов, Кинешемского же уезда деревни Колокольцовой крестьяне Андрей Иванов с сыновьями своими Феодором и Иваном, Яков Андреев, его «товарищ» Афанасий и деревни Некрасихи крестьянин Трофим Михайлов. Все эти лица, как сами потом сообщили о себе, были даже неграмотны; но они наслушались речей побывавшего в их местности расколоучителя, некоего Ивана Странного. «Челобитную» же и «письма» им написал их местный дьяк Иван Прокопьев. Получив указ, архимандрит Игнатий и протопоп Иоанн немедленно стали приготовляться в путь и, ровно через неделю, 3 сентября, выехали из Москвы. Челобитчик, вышеназванный Тимофей Максимов, был отправлен на родину ранее; его поручили надзору полковника Дмитрия Жукова и обязали к приезду в Кинешму Игнатия и протопопа Иоанна разыскать вышеназванных своих «товарищей», чтобы, таким образом, просимые раскольниками собеседования о вере действительно состоялись.

В Кинешму архимандрит Игнатий и протопоп Иоанн прибыли 12-го сентября. Местное городское духовенство во главе с соборным протопопом Иоанном Матвеевым и при участии некоторых граждан устроили почетным и высокополномочным гостям встречу. Прибывшие тотчас проследовали в собор и там Игнатий объявил собравшемуся народу цель своего приезда. Великие государи и святейший патриарх, – говорил он, – «послали нас, богомольцев своих, меня архимандрита Игнатия и протопопа Иоанна, к вам на Кинешму, – вас, во благочестии православной веры твердостно и непревратно стоящих, укрепляти; а колеблющихся в малодушествии о православной вере, утешати, дабы не волновалися помышлениями своими и не слушали бы учения злых отступников, поучающих отбегати от святой церкви: а буде которые их прелестным отступническим учением от церкви святой отбегли, и они бы обратилися ко святой церкви». Наметив такую программу своих действий, миссионеры приступили к ее осуществлению в следующий же день. Сначала несколько дней было посвящено вразумлению православных. В соборе и в других церквах совершались богослужения, не один раз торжественные, а потом вниманию слушателей предлагались «поучения» и «беседы».

13-го сентября после обедни в соборе Игнатием было предложено «толкование о святой церкви и о божественной Литургии» и прочитано «о четвероконечном кресте».

14-го сентября, в день праздника Воздвижения честного креста, соборную литургию совершали: архимандрит Игнатий, прибывший с ним протопоп Иоанн Иоаннов, кинешемский протопоп Иоанн Матвеев, три священника и три диакона. Поучение было сказано Игнатием- «от псалма 33-го», причем 17-й стих: «лице Господне на творящия злая», – был «протолкован на раскольников». «От святой церкви отступивши», раскольники стали, по выражению проповедника, «яко пси нечистии»: они не имеют ни архиерея, ни священника, чтобы крестить детей, приходить на исповедь, рождающим женам очищаться молитвами, и пр. и пр. Раскольники «хулят животворящий святый четвероконечный крест, коим все христианство знаменуется». Предложив при этом из книги «Жезл правления» чтение «возобличения» 23-го о четвероконечном кресте, проповедник присоединил сюда же и «возобличение» 30-е о молитве Иисусовой.

В тот же день после вечерни снова была беседа к народу. На этот раз ее вел спутник Игнатия, вышеупомянутый черниговский протопоп Иоанн Иоаннов. Сначала он предложил дневное чтение из Воскресного Евангелия; потом «много от писаний приведе о добродетельном житии» и сопоставил с этими свидетельствами «многую капитонскую лесть»; в заключение – «привел о погибели галилеян, писанной в Евангелии Луки», поясняя, что и раскольникам надлежит покаяться в своих прегрешениях против церкви, чтобы не пострадать подобно галилеянам. Когда протопоп Иоанн окончил свою речь, – встал архимандрит Игнатий и, по собственному его выражению, «возгласил»: «слышали, возлюбленные христиане, словеса божественных писаний, яже изрече священный протопоп, яко вельми пользующая ко спасению, – потщитеся убо не точию слышати, но и творити я», по писанию: «не слышатели бо закона, но творцы оправдятся пред Богом». Потом архимандрит повел речь о «начале» крещения Руси, – как святой князь Владимир был крещен в Корсуне и как принес из Корсуня святой крест, который хранится «и доныне в соборной церкви на Москве». Проповедник имел в виду показать в противовес учению раскольников, конечно, то, что корсунский крест имеет четвероконечную форму. «И посем и паки на раскольников вкратце о четвероконечном кресте и о молитве Иисусовой и о сложении перстов и о сожигательстве» раскольников.

Чрез два дня, 17 сентября, в день памяти святой великомученицы Софии, по случаю именин царевны Софьи Алексеевны, в кинешемском соборе опять было совершено торжественное богослужение, в том же составе служащих, что и 14 сентября, с положенным многолетием царствующему дому. После литургии было «поучение – от Бесед на Послания Апостольского святого Иоанна Златоустного, и к тому», – добавляет Игнатий, – «паки приложих о вхождении во святую церковь, яко подобает непрестанно приходите и не удалятися от нее». Некоторые, по внушению раскольнических учителей, потому отбегали от церкви, что не признавали благодатным освящение храмов, на том ложном основании, что хождение с иконами вокруг храмов, при освящении их, совершается не по солнцу, а против солнца. Поэтому Игнатий подробно говорил и о церковных кругохождениях.

Затем в течение следующих одиннадцати дней, надо думать, впрочем, с промежутками, «увещательные поучения к благочестивым христианам и о обращении раскольников» архимандрит Игнатий и протопоп Иоанн произносили в разных церквах города и каждый отдельно.

Наконец 29 сентября полковник Димитрий Жуков, под надзором которого приходивший в Москву с челобитной раскольник Тимофей Максимов должен был отыскать сообщников своего дела, представил последних московским миссионерам. Поэтому теперь начались «увещания и беседы», обращенные собственно к раскольникам. Первое разглагольствие происходило на святительском дворе, наедине, присутствовал лишь названный полковник Жуков. Раскольников было семь человек. Как только вошли они, архимандрит и протопоп, встав, произнесли молитву: «Слава Отцу», «Господи помилуй», трижды, и «Владыко многомилостиве». Потом миссионеры сели, а раскольники стояли. Игнатий спросил раскольников: «Кто вы и какой веры?» – Раскольники ответили: «Мы христиане, веруем в Господа Иисуса Христа, сына Божия, сотворившего небо и землю». – «Вы ли с товарищи своими присылали к великим государям и святейшему патриарху к Москве с письмами товарища своего Тимошку Максимова и приказали бить челом, чтобы к вам прислать на Кинешму ученых людей говорить о вере?» – Когда раскольники ответили на это утвердительно, то архимандрит, заметив, что «православная вера сия есть, еже веровати во имя Отца и Сына и Святого Духа и исповедывати Символ веры», – прочитал последний весь до конца, сказал кем Символ составлен и утвержден, и в заключение спросил раскольников: «Вы убо так ли веруете?» – Мы грамоте не знаем, – ответили те, – только говорим, что новой веры не приемлем и креста Христова трисоставного не отлучаемся; а как веруем, и то у нас написано в письмах, что к великим государям послали». – Архимандрит спросил: «В вашем письме четвероконечный крест на просфорах назван «образом мерзким», – «в котором писании такую хулу на крест святой обретоете» – Раскольники сказали: «То учитель написал, а мы того не знаем». – Когда архимандрит заметил, что раскольники хулят тот самый четвероконечный крест, образом которого знаменуются все христиане, и прибавил, намекая на первую статью «Уложения» царя Алексея Михайловича, что «прежде сего» таких хульников «ради хуления единого» казнили «градским законом», то раскольник Василий Максимов сказал: «У вас – то и задумано, что нас мучити, – ино мучьте, а мы старой веры не покинем». – Игнатий подтвердил, что если раскольники «учинятся противны воли церкви», то действительно «постраждут», как указано то в градском законе, хотя он, архимандрит, приехал в Кинешму с протопопом вовсе «не для мучения» раскольников. – Раскольники на это сказали: „Мы церкви святой истинной не противимся, той, в которой на просфорах крест осмиконечный, а не крыж латинский». – Когда архимандрит обстоятельно разъяснил, что это возражение основано на непонимании слова «крыж» и ничего кроме хулы в себе не заключает, – раскольники выдвинули другое: «Вы, – сказали они, – в антихриста велите щепотию креститися». – Игнатий ответил, что православные слагают три перста во имя Св. Троицы, а не во имя антихриста». – Раскольники продолжали: «Вы тремя персты креститеся в Святую Троицу и тем Троицу распинаете». – Игнатий на примере пояснил, что нельзя произвольно навязывать троеперстию такой смысл, какого, по вере употребляющих его, оно не имеет. «Крещается человек в Троичное имя, еже есть во Отца и Сына и Святаго Духа, и спогребается Христу крещением в смерть, и тамо не глаголется, яко Троица погребена была, тако и в знамении крестном страсть Святой Троице прилагати не прилично». – Раскольники говорили еще: «Вы с креста Христова осмиконечнаго главу стерли», разумея образ положения титла на верхнем конце креста. – Игнатий основательно ответил, что будет ли положено титло выше, на конце продольного древа креста, как видим в некоторых древних изображениях, или же дщица для титла будет «к древу выше верха прибита», разности в вере чрез то не произойдет. – И еще возражали раскольники: «Вы ныне церкви свящаете не по солнцу, ходите круг ея налево, а не направо, и всю ее заплевасте», – потому что «человеку велено плевать на левую сторону». – В ответ на это миссионеры сказали, что «церковь святая служит Умному Солнцу, Христу Богу, а не чувственному», и, значит, дневной путь последнего в разсуждаемом случае непричем, что, затем, «егда бо изыдуть из церкве», при освящении ея, «и станут лицем прямо к востоку», то «правая рука будет – южная страна». и, значит, православные совершают кругохождение направо, a не налево, и что, наконец, «еже плевати человеку на которую страну – того в писании не обретается, а плевати бы кому на церковь – последняго сие есть безумства, паче же рещи и отступства», и если к кому такое неподобное деяние возможно отнести, хотя бы и в переносном смысле, то разве к самим раскольникам, в порыве хулы на церковь называющим святой крест «образом мерзким».

В заключение миссионеры пытались указать на то, что в церкви греко-российской, против которой восстают русские раскольники, управляют патриархи: цареградский, иерусалимский и московский, что к ней же принадлежат и великие государи цари Иоанн и Петр Алексеевичи, всей России самодержцы. Но раскольники ответили на это в том смысле, что еретикам негде и быть кроме церкви еретической: «Вы все еретики», – сказал раскольник Василий Максимов, как видно, на этот раз, более других смелый и речистый. После таких дерзких слов архимандрит счел нужным прекратить увещание и велел выслать раскольников вон. Из всей первой беседы миссионеры вынесли убеждение, что «послушания» от раскольников «ждать нечего» и потому предложили полковнику Жукову «отвесть их за-караул».

На следующий день, 30 сентября, состоялось увещание при иной обстановке, публично, но и опять без благоприятного результата. Раскольники были приведены в церковь Казанской иконы Божией Матери, к литургии. Любопытно, что «раскольник Андрюшка, вшед в трапезу, святым иконам кланялся и крестное знамение на себе полагал, только двемя персты»; между тем дети его, как и прочие раскольники, «не перекрестилися никако и стояли в трапезе что болваны». Любопытна одна частность и в дальнейшем поведении раскольников. Когда, после литургии, служивший священник Иоанн Харитонов, по приказанию Игнатия, вышел «с крестом святым, чтобы тех раскольников ко кресту привести» и «начал их крестом благословлять», то раскольники «отвращалися», говоря: „буде осенишь нас крестом, мы ко кресту пойдем». Игнатий сначала на это заметил, что „крестом святым священник обще всех осеняет, и того ради всякому человеку точию целовати подобает святый крест». Но раскольники снова «просили, чтоб их осеняли крестом». Тогда, – говорит Игнатий, – «мы их обращения ко святой церкви хотя, осеня их, благословили по их прошению, прилагая святый крест к челу и к скараниям их», т. е. к одежде. Казалось бы, это свидетельствовало о склонности раскольников к «обращению» и «раскаянию». Казалось бы, этому благоприятствовала и вся обстановка увещания. Игнатий вел подробную речь о перстосложении, о молитве Иисусовой, о пятипросфории; рассказал, как святой Макарий Египетский воскрешением мертвеца обратил к церкви «отступника» от нея; после литургии, свидетелями совершения которой раскольники были сами лично, обратил их внимание на то, что «во святой церкви святая служба совершается по прежнему преданию», и «молил» раскольников «со всякою кротостию, чтобы они все злое свое смышление противства оставили». Но результат получился совсем противоположный. Отнимая у увещателей решительно всякую надежду на успех, увещаемые сказали в заключение: «От нас больше того ничего не услышите, что мы вашего ничего не приемлем». Правда, раскольник Иван Андреев «обратился было», – в тот же день заявил о своем раскаянии. Но это было сделано лицемерно. Когда, на следующий день, архимандрит и протопоп ожидали от «обратившегося» письменной «повинной», – принесли известие, что Андреев «из-за караула ушел неведомо куды».

3-го октября миссионеры снова дали знать полковнику Жукову, чтобы прислал на святительский двор раскольников Андрея Иванова и Тимофея Максимова «для разговору». Однако «многое увещание» и на этот раз не привело ни к чему. На всяческие доводы, увещаемые «чинились во всем не послушны»; фанатично заявляли, что они готовы пострадать по примеру «отца Аввакума протопопа»; о православных, в том числе и высочайших особах, отзывались крайне резко, особенно Тимофей Максимов; твердили, что от них «ни письма, ни речей не будет», кроме того, что написано в отосланных на Москву челобитной и тетрадях: и «повиновения» не будет, и что, поэтому, нечего понапрасну тратить время и слова для увещания их. Видя все это, миссионеры объявили увещаемым, что, в таком случае, их миссия окончена. «Великие государи и святейший патриарх, по вашему челобитию, прислали нас к вам, чтобы вам разум от божественных писаний подати и ваше сумнение разрешити», – «и вы в том послушания сотворити не восхотесте: сего ради буди кровь ваша на главах ваших, святая церковь ныне уже от того свободна. не обинуяся бо сказахом вам всю волю Божию и святыя церкви». Сказав это, Игнатий велел отвести раскольников к полковнику Жукову на съезжий двор. В этот раз миссионеры дали разъяснения на возражения раскольников об антиминсе и о пятипросфории.

Но на следующий день миссионеры были свидетелями перемены. Еще накануне, т. е. 3-го октября, когда происходило описанное сейчас увещание, Игнатию и протопопу было доложено, что раскольники Андрей Иванов, Яков Андреев и Трофим Михайлов, сидя за-караулом на съезжем дворе, по-видимому выражают намерение отказаться от раскола, – «говорили меж себя, что они напрасно учения слушали раскольщика Ивашки Страннова, и чтобы им паки обратитися ко святой церкви». 4-го октября, приведенные в собор к литургии, эти лица действительно подали повинную челобитную, на имя патриарха Иоакима, за подписью соборного священника Григория Федорова. Отрекаясь от раскола и его учения, они, между прочим, писали: «Ныне мы, слыша Спаса-Нового монастыря архимандрита Игнатия от книг божественного писания правое учение, в той своей противности великим государем и тебе святейшему патриарху принесли повиновение, и святой церкви повинуемся, как божественное писание повелевает, и в церковь Божию ходить будем, без всякого лицемерия и не лестно». Приняв челобитную и «утвердя» «раскаявшихся» от «словес божественного писания», Игнатий и протопоп Иоанн дали кинешемскому протопопу Иоанну Матвееву наказ «смотреть, каково их впредь послушание ко святой церкви будет».

«Оставшиеся в противлении» раскольники, вышеназванные Тимофей, Василий, Афанасий и Феодор «отданы» были полковнику Жукову на съезжий двор.

5-го октября миссионеры выехали из Кинешмы в обратный путь.

Таково в кратком изложении содержание рассматриваемой нами «Книги», принадлежащей перу архимандрита Игнатия. Некоторые черты или частности описываемого в ней факта настолько примечательны, что вызывают на исторические справки и общее освещение предмета.

Прежде всего обращают на себя внимание обстоятельства, вызвавшие миссионерское посольство из Москвы в Кинешму, – известие о челобитной кинешемских раскольников. Челобитные – обычное явление в первое время существования раскола. А объясняется оно тем, что руководители раскола тогда еще не теряли надежды на восстановление старых церковных порядков. Диакон Феодор, один из видных первых расколоучителей, рассказывает о двух своих видениях, служивших ответом на его моление: «будет ли конец никонианской прелести»? и, хотя в заключение оставляет вопрос не решенным, однако ему, очевидно, не хотелось дать ответа отрицательного. В сочинениях протопопа Аввакума уже весьма нередко встречается та мысль, что нужно ждать «поправления о Христе Иисусе». – «Я надеюсь, говорил он, что Господь прекратит дни сии». Подобные же надежды не чужды были также попу Лазарю и иноку Авраамию, также весьма видным первоапостолам раскола⁴). Отсюда – челобитныя, с которыми названные расколоучители обращались не только к царю, но и к патриарху. Обыкновенно челобитчики просили царя разсудить между ними и их противниками, причем требовали, чтобы суд не был «заочным». Царь должен дать им, челобитчикам, очную ставку «со властьми» духовными и с «книжниками». Она должна происходить при участии целого общества раскольников, для чего заключенных следует освободить, а разбежавшихся собрать, и в присутствии кого-либо из царского синклита, а лучше – самого царя, чтобы он сам слышал всякое слово. Очевидно раскольники надеялись, что при таких условиях торжество будет на их стороне: защитники никонианства останутся безответными и неизбежно должны будут возвратиться к старым церковным порядкам. Так было в самое первое время, при царе Алексее Михайловиче⁵).

Но ни печальный, с точки зрения раскола, исход этого царствования, закончившегося казнью соловецких мятежников, ни казнь пустозерских заточников, имевшая место в конце царствования Феодора Алексеевича, надежд раскольнических не разрушили. Челобитныя повторялись и при Феодоре Алексеевиче, а в самом начале следующего царствования подача челобитных сопровождалась, как известно, смутою 5 июля 1682 года. Только после неудачи этой последней, после новых казней и заточений и особенно после опубликования жестокого закона 1685 года, которым под страхом смертной казни было воспрещено самое содержание раскола, энергия борцов «за старую веру», в смысле попыток добиться ея торжества, ослабевает. Пятнадцать лет упорного труда, достойного лучшего применения, сменяются по-видимому полным и как будто всюдным разочарованием, и раскол, отказываясь от мысли о преобладании, спешит в пустыни, чтобы там спасти свои «малые остатки». Но вот с челобитною раскольников мы встречаемся даже в 1687 году. Наш памятник свидетельствует, что она принадлежала кинешемским раскольникам. Новый, доселе остававшийся неизвестным факт. Ни самая челобитная, ни тетради, служившие основанием для нее, пока не найдены, а может быть исчезли и навсегда. Но тем более ценно известие, содержащееся в рассматриваемой «Книге». Оно сообщает о событии крупном и в высшей степени любопытном. В свое время эта челобитная обратила на себя внимание великих государей и святейшего патриарха, которые, значит, придавали ей важное значение. В ответ на челобитную следует царский и патриарший указ на имя двух видных представителей интересов и защиты церкви, повелевавший незамедлительно совершить далекое путешествие, чтобы просьба раскольников ни под каким видом не осталась без удовлетворения. Ясное дело, что игнорировать данную челобитную, оставить ее без ответа признавалось тогдашнею высшею церковною властью безусловно вредным для церкви. Вероятно, в челобитной замыслы и намерения челобитчиков проглядывали яснее, чем мы можем судить о них по сообщениям, передаваемым Игнатием, и патриарх Иоаким легко усмотрел их, или по крайней мере сделал о них известные предположения, сколько научил его опыт. Предположения же здесь действительно могут быть любопытные. Кинешемские раскольники изъявили желание вступить в письменные и словесные объяснения со «властями» и «учеными». He взирая на угрозу закона смертною казнью за одну только принадлежность к расколу, кинешемцы не только открыто объявляют себя раскольниками и письменно излагают свое учение, но резко, с похулением отзываются об учении православном и выражают свое желание вступить по этому поводу в открытые состязания. Ужели они приглашали «ученых» только для того, чтобы рассеять закравшееся в их головы сомнение о правильности учения православной церкви и после того навсегда оставить раскол? Или, быть может, они просто желали отдать себя в руки правосудия и лишь искали случая пострадать за «старую веру?» Нет, – дальнейшее поведение инициаторов челобитной, когда они, в конце концов, разделились на две части, не оправдывает ни то, ни другое из этих двух предположений. Тут цель была, надо думать, другая. Какая же?

На челобитную кинешемских раскольников едва ли нельзя смотреть как на некоторый отголосок тех надежд, которые, как мы указали выше, так сильно воодушевляли предводителей раскола в течение первых пятнадцати лет его существования. Как видно из рассуждений участников в деле кинешемской челобитной, изложенных в нашем памятнике, среди кинешемских раскольников ещё слишком жива была память о протопопе Аввакуме, казнённом хотя и далеко, в Пустозерске, но и оттуда хорошо известном всему раскольническому миру. Возможно, поэтому, предположить, что и пророчество Аввакума о «прекращении дней сих», т. е. господства никонианства, известное, конечно, и кинешемцам, еще не потеряло своего обаяния для некоторых из них. «Правда, Аввакум уже казнён, но он до конца жизни не расставался с своей надеждой. Пять лет тому назад, увлекаемые тою же надеждою, действовали в Москве инок Сергий и поп Никита, также по благословению Аввакума, почти уже предсмертному. Они тоже казнены или заточены, но пользу дела не следует измерять числом жертв. Весьма возможно, что одинаковая участь постигнет и их, кинешемцев, но надежда не должна умирать и к достижению цели нужно стремиться всякому и всюду». Таково могло быть течение мыслей в голове кинешемских челобитчиков, после того как они «всему» были научены и во «всем» наставлены бродячим расколоучителем Иваном Странным. Подвизавшиеся пять лет тому назад упомянутые Сергий и Никита находились в Москве, под сильною охраною стрельцов; поэтому они могли надеяться, как и действительно надеялись, на полное восстановление «старой веры», ударом одного дня и для всех месть. Расчёты кинешемских раскольников были, конечно, гораздо скромнее, потому что никакой внешней силы за своею спиною последние не имели. Ho и этот захолустный успех, – торжество раскола не в стенах московского Кремля, а в далёкой Кинешме, – не мог, всё-таки, не рисоваться раскольникам в высшей степени выгодным для дела всего раскола.

Но так это было или иначе, во всяком случае для местного раскола кинешемские челобитчики искали многого. Их челобитная, как по всему надо полагать, если не прямо требовала, то безусловно подразумевала полную для раскола свободу. Приглашение «учёных людей» составляло лишь условие более пышной обстановки, чтобы, когда «ученые» защитники никонианства будут посрамлены публично, в чем самообольщение раскольников не колебалось, – народ сам собою, без усилий пропаганды, пошёл бы в «старую веру». ІІоэтому-то последним словом и устных заявлений со стороны кинешемцев, в ответ на запросы прибывших к ним моссковских миссионеров Игнатия и протопопа Иоанна, было требование полной «воли против» того «письма», которое было отправлено кинешемцами ранее к царям и патриарху.

Что действительно патриарх Иоаким придавал миссионерскому посольству в Кинешму особенно важное значение, о том свидетельствует и та обдуманность, какую видим в постановке данного дела. Послан был новоспасский архимандрит Игнатий и черниговский протопоп Иоанн. Игнатий сначала жил в Москве, месте зарождения раскола, и в период этого зарождения, а потом в Соловецком монастыре куда переселился вскоре после соловецкого раскольнического «стояния за веру». Отсюда Игнатий не мало знал о расколе, частью из личных наблюдений, частью по рассказам, частью, наконец, по книгам, касавшимся раскола. В то же время это был человек книжный. имел познания и, бесспорно, владел находчивостью в устных прениях. Помощник Игнатия, протопоп московского черниговских чудотворцев собора Иоанн Иоаннов также был способен «поучать от писания». Этот знал раскол потому, что некогда сам был уловлен в его сети. Ссылкой на это обстоятельство миссионер воспользовался в первом же своем «поучении» к православным, когда приводил «от писания» свидетельства «о добродетельном житии» и сопоставлял с ними жизнь и деяния раскольников. «И в том поучении, рассказывает Игнатий об Иоанне, много от писаний приведе о добродетельном житии, и дабы отступником капитоном не последовали. возвещая им некогда и свое противление и милосердием Божиим от того освободился, а како и от чад своих духовных увидав многую их капитонскую лесть, и сего ради моляше в поучении, дабы никакоже от церкви отбегали». Таким образом патриарх Иоаким озаботился выбором для кинешемской миссии лиц, возможно более подходящих. В то же время миссионерам дан был весьма осмотрительный наказ, чтобы, во-первых, «разговаривать и увещать» раскольников не иначе, как «от книг божественного писания, и во-вторых, тех из раскольников, которые, вняв увещаниям, принесут повиновение церкви, – «утвердя божественными законы и святые православные церкви священными преданиями, любезно, со всяким потщанием и кротостно, отдать священникам» приходских церквей под духовный надзор. Об этом Игнатий говорит прямо, еще в самом начале своего повествования. Но из деятельности миссионеров на месте их миссионерского посольства, описываемой в нашем памятнике далее, следует заключить, что инструкция предписывала им иметь в виду предварительно и прежде всего еще православную паству, чтобы первым долгом и православных наставить в правилах православной веры и жития и предостеречь от увлечения «прелестью» раскола. Выполняя такую высокую и ответственную задачу, миссионеры, как мы видели, совершали богослужения в разных церквах и не раз торжественные, соборно, а также «говорили поучения»: читали из книг и изъясняли изустно. В отношении православного общества эти богослужения являлись бесспорно могучим средством для подъема его духа. Торжественность и необычайность богослужений невольно наводили на сравнение и рельефно отмечали ту разницу между православием и расколом, о которой миссионеры здесь нарочито и упоминали, когда указывали, что раскол не имеет ни законного священства, ни храмов, и потому лишён благодатных средств освящения. В отношении раскола эти богослужения являлись наглядным опровержением той раскольнической клеветы, что в православных храмах, будто бы, ничего не осталось от порядков древней благочестивой церкви, что в них одно искажено и превращено, другое совсем уничтожено. С этою, между прочим, целью к богослужению были приводимы и раскольники. В Казанской церкви архимандрит Игнатий после литургии прямо и с особенным намерением указывал раскольникам: «видите, братие, что во святой церкви по прежнему преданию святая служба совершается». Вслед за тем, применительно к обстоятельствам, произносились достойные предмета «поучения», или в виде чтения, или с изустным толкованием. Миссионеры говорили о церкви, о литургии; затем о важнейших обрядовых предметах разногласия между православием и расколом; особая речь была еще о самосожигательстве раскольников. Постановка бесед собственно с раскольниками, как оне описываются у Игнатия, также носила признаки одобрения. Начать с того, что первая беседа, происходившая на святительском дворе, была открыта молитвословием. Потом последовало чтение Символа веры, и этим было показано раскольникам, в чем заключается древняя православная вера, о которой они пришли состязаться, и что должно служить основанием для всех рассуждений о вере. Раскольники, таким образом, самым делом предупреждались, что перстосложение, форма креста, слова молитвы Иисусовой, вообще все подобные обрядовые вопросы не могут служить причиною отделения от церкви, хотя из повествования Игнатия и не видно, чтобы он особо выделял эту мысль и внушал бы ее раскольникам. Во всяком случае, миссионеры давали удачные ответы на все возражения раскольников пo этим вопросам, и, что при этом особенно важно, в рассказе Игнатия нигде не проскальзывает каких-либо «жестокословных» или «порицательных» отзывов о обрядах, содержимых раскольниками. Миссионеры, пo этому повествованию, увещали раскольников отречься от хулы на обряды, содержимые церковью, – на троеперстие, четвероконечный крест, пятипросфорие, – и только. Приводимые раскольниками основания для таковой хулы миссионеры терпеливо опровергали, но сами при этом не возносили порицаний ни на двуперстие, ни на седмипросфорие, ни на крест осмиконечный. Нужно еще заметить, что миссионеры, давая раскольникам те или другие разъяснения, «молили» их об обращения к церкви «со всякою кротостью». Как не без намерения отмечает это Игнатий, и, лишь возмущаемые хулою на церковь и ея сынов, выражались местами довольно сильно и резко. Вообще по всем изложенным обстоятельствам кинешемские беседы, судя, но описанию их у Игнатия, представляют примечательный эпизод из истории противораскольнической миссии XVII века.

Но если все это так, если таковы были приёмы и достоинства бесед, имевших целью «обратить» раскольников в недра церкви, то чем же объяснить далеко не полный, да и в частичном объёме, по-видимому, сомнительный успех миссии Игнатия и Иоанна? Объяснение нужно искать или в характере самого повествования, дошедшего до нас от Игнатия, который был заинтересован в исходе данного дела и в отзывах о нем современников, или же в условиях и обстоятельствах побочных. Так как свидетельств против правдивости и беспристрастия Игнатьева рассказа мы не имеем; так как, напротив, внутренние признаки последнего скорее говорят за фактическую объективность его; то, значит, остается искать объяснение второго вида.

В отношении наличного числа кинешемских раскольников, по челобитной которых и ради которых ближайшим образом и состоялась кинешемская миссионерская поездка, успех Игнатия и Иоанна, действительно, был частичный и сомнительный. Именно, четыре раскольника безусловно «остались в противлении», так что, вслед за тем, были преданы гражданскому суду, как требовал тогдашний закон о раскольниках; один «обратился было», но лицемерно, в намерении учинить из-за караула бегство, каковое, действительно, и учинил; три раскольника письменно подали «повинную», но надумали сделать это не на святительском дворе, после беседы с миссионерами, а на съезжем дворе, сидя за караулом, в ожидании гражданского суда. Результат неутешительный, но и не неожиданный. Все время разглагольствий с миссионерами раскольники держали себя с таким упорством, что Игнатий и Иоанн на «обращение» и не надеялись. На беседе 29 сентября, после длинных рассуждений и ответов на их возражения со стороны миссионеров, увещаемые высказались так: «что у нас написано на письме, в том и стоим, а еретического предания не примем, и говорить больше того нечего», – и еще: «вы все еретики». He даром миссионеры велели полковнику Жукову отвести увещаемых прямо с беседы под караул, заметив: «послушания от них по сим словесам ждать нечего». Затем, на обедне 30-го сентября, один из раскольников кланялся иконам, полагая на себя и крестное знамение, конечно, двумя перстами; a по окончании обедни все согласились принять от священника «осенение» крестом, хотя отказались целовать крест. Но поклонение иконам в православных храмах дозволялось раскольникам, при известных условиях, и правилами Аввакума; согласие же на «осенение» крестом – приём, правда, мало понятный, но вероятно это было особого рода уловкой, в духе известных казуистических правил того же Аввакума. По крайней мере, как только Игнатий «осенил раскольников по их прошению, прилагая крест святой к челу и к скараниям их», – вслед за тем раскольники вновь объявили ему: «от нас больше того ничего не услышите, что мы вашего ничего не приемлем». Далее, призванные на святительский двор 3-го октября, раскольники «по-прежнему», на все увещания со стороны миссионеров «чинилися во всем не послушны» и «всех», даже «превышние лица» называли «еретиками», прибавляя: «много о том и говорить нечего, буде нам нe дадите против нашего письма воли, мы вас ни в чём слушати не хотим». Таким образом, конец дела дал даже больше, по крайней мере для видимости, чем могли миссионеры ожидать по его началу и продолжению. Ηо такое поведение кинешемских раскольников нисколько и не удивительно. Их челобитная была написана в прямой надежде на торжество раскола, а не из-за сомнений в его правоте. Возможность рассеяния сомнений относительно православия здесь совсем не предполагалась. Наученные Иваном Странным, и не только наученные, но и доведённые до возбуждённости, какая возможна на религиозной почве, кинешемские раскольники оказались недоступны для каких-либо увещаний. Особенное для миссионерского воздействия препятствие заключалось здесь в том, что это были люди, не знавшие даже грамоты. Они восприняли учение раскола сравнительно еще недавно, но важно тο, что восприняли его чрез устное наставление, путём беседы, по книгам же проверить себя не могли. Вся их вера зиждилась на авторитете совратившего их расколоучителя, и раз этот авторитет еще не был, в их глазах, поколеблен, оставались непоколебимыми и их верования, их религиозные понятия. Это были люди, каких в расколе старообрядства не мало и теперь, – много было и в XVII веке. Они хотели говорить от книг, а грамоте не учились. Само собою разумеется, что таким людям нужен был руководитель, нужен был авторитет. Без него их положение немыслимо, т. е. немыслима никакая перемена в их положении. Но на кинешемских беседах расколоучителя Ивана Страннаго совсем не было. Но посрамлённый миссионерами только потому, что в беседу с ними не вступал, Странный, однако по-прежнему оставался в умах своих кинешемских учеников непобедимым. А с ним не была «побеждена» и их вера. Одно дело, если бы остался безответным на святительском дворе или – еще того важнее – в Казанской церкви Странный; и совсем другое дело, когда и там и здесь должны были отвечать, и остались безответны его ученики, – то Васька, то Тимошка, то Андрюшка. В первом случае, и с точки зрения самих кинешемских раскольников, было бы, действительно, посрамление, – падение авторитета, а с ним и всего его учения; во втором случае, наоборот, – ничего подобного кинешемские раскольники не испытывали. Вот положение: «дело-то правое, в этом все убеждены, но доказать это может не всякий». Отсюда кинешемские раскольники всякого, вопрошавшего их о вере их, отсылали к своему учителю. Отсюда, выразив желание рассуждать о вере с «учеными людьми», они при первом же вопросе со стороны последних, нимало не обинуясь, ответили, что, как «незнающие грамоты», не знают и того, так ли нужно веровать, как написано в Символе веры, но то твердо знают, что нужно веровать так, как написано в их челобитной, и наоборот, что не нужно веровать так, как учит никонианская «новая вера». Больше того: когда миссионеры, указав, что упомянутой челобитной четвероконечный крест святой назван «образом мерзким», спросили кинешемских учеников Странного, в каком писанин они обрели такую хулу, – то эти ученики ответили: «не знаем, – учитель так написал». Свести раскольников с этой точки зрения было крайне трудно, и кинешемским миссионерам достичь этого действительно не удалось. В то время, как миссионеры пытались на каждый вопрос о православии дать ответ по «существу», раскольники считали достаточным ограничиваться лишь отрывками, держа в своём уме, что даже и они «незнающие грамоте», знают много «вин» за церковью, в подробности же все знает их «учитель».

Остановившись на этих отрывках, на разных обрядовых частностях, кинешемские раскольники никак не могли ни оценить, ни понять то «существенное», на что указывали им миссионеры. Речь выходила как бы на разных языках. Например, миссионеры говорили: «крест святой четвероконечный в святой церкви почитается издревле; в церкви святой и ныне того четвероконечного креста везде исполнено есть; церкви же подобает повиноваться». Раскольники отвечали на это как раз обратным заключением: «мы церкви святой истинной не противимся и ныне, но – той, в которой на просфорах крест осмиконечный, а не крыж латинский; а крыжу мы чести никогда воздавать и поклоняться не будем». Таким образом, миссионеры святость и спасительность религиозных обрядов, ставили, как и подобает, в зависимость от позволения употреблять их со стороны церкви, поясняя, конечно, что и сами по себе, по своему внутреннему смыслу, обряды не противоречат тому или другому православному, содержимому церковью, учению. Раскольники, наоборот, заключая сущность того или другого пункта православного учения в известный обряд или в известную форму обряда, православие или еретичество употреблявших, или не употреблявших эти обряды лиц ставили в зависимость исключительно от этого последнего факта, т. е. от этих употребления или неупотребления, и поэтому «истинность» церкви определяли по содержимым ею обрядам, например, по тому, какой формы она содержит и почитает крест. При такой постановке дела все рассуждения о необходимости повиноваться церкви теряли в глазах раскольников всякую силу убедительности. И как далеко заходил этот раскольнический приём – всецело основываться только на обрядах, даже на одном обряде, даже на одной только частичке обряда, на положении обрядового предмета только в известном месте, только при известных условиях, а никак не в другом и не при других, не подходящих ни под какие иные сравнения и подобия, видно, например, из резких и хульных отзывов кинешемских раскольников о четвероконечном кресте на просфорах. Когда миссионеры указывали им, что четвероконечный крест обретается на церквах и в церквах, – например, на ризах, на епитрахилях, на пеленах, раскольники возражали: «креста святого четвероконечного, который на ризах, на епитрахилях и на пеленах, мы не хулим, – тамо ему на святых отец и велено быть»; но зачем Никон «посадил» тот крест «на просфоры», – тут место креста «трисоставнаго», а не «крыжа».

Была ещё одна сторона в миссионерском воздействии архимандрита Игнатия и протопопа Иоанна, от которой можно было бы ожидать существенной пользы для его успеха. Разумеем пастырский, миролюбивый тон увещаний, который был предписан в царском и патриаршем наказе миссионерам и о котором не раз упоминает и сам Игнатий в своём повествовании. Как можно догадываться из некоторых частностей этого повествования, раскол вызывал миссионеров и на более резкие, хотя и справедливые суждения; подавали к тому повод в частности и речи раскольнических собеседников; но повествование отмечает при этом и случаи «моления со всякою кротостью», с каким миссионеры обращались к увещаемым ими лицам. К сожалению, тο было время «градских казней» для раскольников. Как несовместимые с мерами пастырского воздействия, они так сказать в конце парализовали силу и успех этого последнего. В количественном отношении, для видимости, меч светской власти был помощником мечу духовному. Так случилось и в Кинешме, когда три раскольника, сидя на съезжем дворе за-караулом и предвидя последствия градского суда над ними, надумали принести «покаяние», о чём и подали письменную «повинную» миссионерам Игнатию и Иоанну. Но на самом деле эта «помощь» приносила только вред. Более слабых – «градский закон», осуждавший упорного раскольника на сожжение в срубе – заставлял лицемерить, более сильных – ожесточал, доводил до фанатизма. Истина церкви, всегда сильная сама в себе и не нуждающаяся ни в какой внешней помощи, теперь подверглась в глазах раскольников двойному подозрению, как и самые приёмы защитников ее. Раскол же чрез все это выигрывал в своей борьбе с церковью. Находились страдальцы за раскол, именовавшиеся «мучениками за веру». Они являлись своего рода семенем для раскола. Так случилось и в Кинешме. «Градский закон» парализовал силу пастырского воздействия со стороны Игнатия и Иоанна можно сказать от начала до конца. Мысль о «градских казнях» просто воодушевляла кинешемских раскольников, когда они вели «разговоры» с миссионерами. К сожалению, эти последние не старались избегать тех случаев, где напоминание о жестоком гражданском законе еще более усиливало возбужденность увещаемых. Уже одно то обстоятельство, что увещаемые были приводимы на увещания под караулом и от него не освобождались, не могло расположить их к беспристрастному взгляду на своих увещателей. To была обстановка для суда над гражданским преступником, а не для увещания церковного «отступника», заблуждающегося лишь «по неведению писания». Поэтому, с первых же речей миссионеров раскольники стали отзываться, что они пришли совсем, не для того, чтобы «принять новую веру». А когда архимандрит Игнатий, пo поводу написанной в кинешемской челобитной хулы на четвероконечный крест, заметил, что «сего ради хуления единого прежде сего таковых хульников и отступников, яко и чародеев, градским законом казнили», – то раскольник Василий Максимов, не сдерживая резкого тона, в запальчивости произнёс: «у вас то и задумано, что нас мучить, – ино мучьте, а мы старой веры не покинем и щепотью креститься не будем». Игнатий прекрасно понял весь вред такой настроенности раскольников для дела их увещания, и чтобы ослабить впечатление, повел речь в том смысле, что государь и патриарх послали их, архимандрита и протопопа, совсем не для мучения, а только для возвещения церковной истины. Но затем и он должен был добавить, что гражданскому суду они, кинешемские челобитчики, действительно будут преданы, если не откажутся от своего упорства в противлении церкви. Но на это и указывал Василий Максимов, и, значит, впечатление от его слов ослаблено не было. С этого момента отзывы раскольников о церкви и ее сынах в своей резкости и хульности пошли на повышение. Фигурируют крыж – как «образ мерзкий», щепоть – как «знамение антихриста», противосолоние – как «заплевание» на церковь. В заключение, когда Игнатий и Иоанн указали на благочестие восточных и русского патриархов и добавили, что в том же благочестии пребывают и великие государи цари, самодержцы российские, то Василий Максимов, все в той же, конечно, мысли о градской казни, уже совсем не полагая границ своей смелости и дерзости, сказал: «да вы все еретики». Тогда и архимандрит в негодовании воскликнул: «враже Божий, исчезни, и да заградятся уста твоя», – и велел выслать раскольников вон. На беседе 3-го октября такие же «бесчестные словеса» на «превысочайшие лица» произносил Тимофей Максимов. Миссионерам пришлось на этот раз обратиться к караульщикам: «велели караульщикам того раскольника Тимошку закликнуть». Те «закликнули» и Тимошка, правда, «от того хуления престал». Но в то же время раскольники заговорили: «как отец наш Аввакум протопоп пострадал, такожде и мы хотим пострадать». Такое впечатление произвело на них это обращение миссионеров к помощи караульщиков. Миссионеры стали было увещать: «Аввакум – изверженный протопоп, за противность свою от всего священного собора проклят и градским законом по указу великих государей казнён, а не по Христове церкви пострадал, и вам последовати ему не достоит». Но раскольники только и заметили на это с полной силой молчаливого убеждения: «много о том говорить нечего». В заключение, повинные требованию тяжёлого закона, Игнатий и Иоанн должны были объявить кинешемским раскольникам о последствиях их упорства и нежелания оставить раскол, и надо думать, что миссионеры объявляли это с тяжёлым на сердце чувством. Игнатий передаёт об этом в таких словах. «Архимандрит и протопоп говорили раскольникам: великие государи цари и великий господин святейший патриарх, по вашему челобитью, присылали нас к вам, чтобы вам разум от божественных писаний подати и ваше сумнение разрешити; и чтобы вы во всём, якоже вам, по благословению великого господина святейшего патриарха, читахом и сказовахом, повиновались; и вы в том послушания сотворить не восхотесте; и сего ради буди кровь ваша на главах ваших, святая церковь ныне уже от того свободна; не обинуясь бо сказахом вам всю волю Божию и святыя церкви; и тο им сказахом, отослали их за караулом к стольнику и полковнику на съезжий двор?» Теперь, на такое объявление, кинешемские раскольники должны были отвечать уже не словом, а самым делом. Как они отвечали, это мы уже знаем. Результат поездки погублен был по крайней мере наполовину...

Кн҃га о посыⷧ҇кѣ Новоспаского миⷭ҇трѧ архимаⷩ҇дрита в Костромской и въ Кинешемской уѣзды во 195-м году к расколникоⷨ о увѣщанїи ихъ ко истиⷩ҇нои вѣрѣ.

Лѣ́та ҂зр҃че-го Авгста въ к҃з.день Великіѧ Гдⷭ҇ри Цр҃и и вели́кіѧ кн҃зи Іѡа́ннъ Алексіевичь, Петръ Алексіевичь и Великаѧ Гдрⷭ҇иѧ Блг҃вѣрнаѧ Цре҃вна и вели́каѧ Кнѧжна Софіа Алексіевна всеа Вели́кіѧ и҆ Ма́лыѧ и Бѣ́лыѧ Рѡссі́и самоде́ржцы: и Вели́кій Гдⷭ҇нъ Ст҃ѣйшій Кѵ́ръ Іѡакімъ Московскій и всеѧ Рѡссі́и и всѣхъ Сѣ́верныхъ стра́нъ патріархь указа́ли Новоспа́ского миⷭ҇трѧ а̏рхимандри́тꙋ Ігна́тію: да протопопꙋ Іѡа́ннꙋ ѣ́хать въ Костромскои и въ Ки́нешемскои уѣзды, и҆ гдѣ ꙋкажетъ столника кн҃зь Лꙋкинъ крⷭ҇тіанинъ Кинешемскогѡ ꙋѣ́зду др҃вни Бли́ннихи Тимо́шка Максимов, который посланъ с столникомъ и полко́вникомъ Дмитріемъ Жуковымъ противниковъ брата своего Васку и товарищевъ своихъ, про которых он сказалъ, что̀ ево послали, и тѣхъ расколниковъ разговаривати и увѣщати отъ кн҃гъ Бжственнаго писанїѧ, чтобы они отъ злобъ своихъ и прелести престали и обратилисѧ и привести ихъ в истинное познание и покаѧніе къ Ст҃ѣи Бж҃іи цр҃кви и были бы они у отцевъ своихъ дх҃овныхъ въ всѧкомъ послушании и впредь бы ко стѣи цр҃кви противленіѧ и расколу не творили.

А буде они отъ своеи прелести къ Бг҃у покаѧніе и ко ст҃ѣи цр҃кви повиновеніе принесутъ, и ихъ по обращеніи увѣщавъ и утвердѧ бж҃ственⷩ҇ыми законы и ст҃ыѧ православныѧ цр҃кви сщ҃енными преданми, любезно со всѧкимъ потщаніемъ и кротосно отдати сщ҃енникоⷨ тѣхъ цр҃квеи, у которыхъ они были въ приходѣхъ и приказать над ними смотри́ть почасту и утверждати, чтобы они впредь на прежнюю прелесть не возвратилисѧ.

И ин҃ѣшнѧго рч҃ѕ го́ду Септевріа въ г҃. день по указꙋ Великихъ Гдр̇҇еи и Великаго Гднⷵа ст҃ѣйшаго Патріарха: Архимандритъ Ігнатіи и протопопъ Іѡаннъ поѣхали съ Москвы на Кинешму.

И Септемвріа въ в҃і. день пріѣхали на Кинешму и Кинешемскіѧ соборныѧ цр҃кви протопопъ Іѡаннъ Матѳеевъ и съ прочими сщ҃енники и съ нѣкоторыми отъ гражданъ встрѣ̀тили.

И архимандритъ, и протопопъ въ соборную цр҃ковь вшедши и къ собравшимсѧ въ цр҃квѣ наро́дѡмъ возвѣщали млⷭ҇рдое жалованіе Великихъ Гдрⷵеи Цр҃ей и Блг҃ословеніе Великаго Гдн҃а ст҃ѣйшаго Патріарха, что послали насъ, богомольцевъ своихъ, менѐ архимандрита Ігнатіа и҆ протопопа Іѡа́нна к вамъ на Кинешму васъ въ блг҃очестіи православныѧ вѣры твердостно и непревратно стоѧщихъ укрѣплѧти, а колеблющих́сѧ въ малодушествіи о православнои вѣрѣ утѣшати, дабы не волновалисѧ помышленми своими и не слушали бы ученіѧ злыхъ отступниковъ, поучающихъ отбѣгати отъ ст҃ыѧ цр҃кве. А буде которыѧ ихъ прелестныꙵ отступническимъ ученіемъ отъ цр҃кви ст҃ой отбѣгли, и они бы обратилисѧ ко ст҃ой цр҃кви, а сами себе самовольною пагубою не погꙋблѧли и не сожигали. Ѧкоже гл҃етъ бжⷵтвенное писаніе: ѧⷵкѡ нѣсть кромѣ ѡ҆сꙋжденіѧ и҆же самъ себе убива́ѧй, или сожига́ѧй.⁶

И потомъ говорили о знаменовании троеперстномъ чтⷵнаго крⷵта и о молитвахъ Іи҃совыхъ.⁷

Септевріа въ г҃і. дн҃ь послѣ ст҃ой літургіи къ собравшимсѧ наро́домъ гл҃ахѡмъ Толкованіе о ст҃ой цр҃кви и о бж҃твеннѣй Літургіи и читахоⷨ о крⷵтѣ четвероконечномъ.

Септевріа д҃і. дн҃ь Архимандритъ Ігнатіи и протопопъ Іѡаннъ и Кинешемскій протопопъ Іѡаннъ и трое сщ҃енниковъ и трое діаконовъ служили въ Соборнѣй цр҃кви Сп҃сова Преѡбраженіѧ ст҃ꙋю Літургію и҆ поученіе бы́ло на̀ расколниковъ отъ Псалма л҃г, ему же начало: Пріиди́те ча́да послушайте мене⁸ и прочаѧ.

И стіхъ: Лице́ же Гд҃не на творѧ́щаѧ ѕлаѧ, е̃же потребити отъ земли па́мѧть ихъ⁹ – толко́вано на расколниковъ и҆ повѣдахѡмъ о блѧдословнои ихъ ереси: Ка́кѡ они отступници от ст҃ыѧ цр҃кви отступивше и ѧко пси нечистіи сꙋть. Понеже не имѣютъ ст҃ыѧ цр҃кве, ни архіереа, ни сщ҃е́нника, и егда рождаютъ жены ихъ дѣти, не ѡ҆чищаютсѧ сщ҃енниковыми молитвами.

И аще, и мл҃тву даютъ илѝ и крщ҃аютъ, а не поставленни суще іереами не суть очищены мл҃твами, ниже кр҃ще́ніемъ, п́аче же и҆ проклѧти и ѧ̃ко поганцы суть, понеже и не каютсѧ отступницы суще и хулѧтъ на животворѧщій ст҃ый четвероконе́чный крⷵтъ, имже все христіанство знаменуетсѧ. А четвероконечныи ст҃ый кр҃тъ е̃сть истинныи, ѧкоже о неⷨ писано есть въ кн҃гѣ Жезлъ правленіѧ¹⁰ въ возѡбличеніи въ к҃г-мъ. А во ѡ̂кончаніи того поученіѧ положихъ изъ тоѧ же книги возъѡбличеніе л҃. ѡ̑ мл҃твѣ: Гд҃и Іи҃се Хртⷵе Бж҃е на́шъ, поми́луи насъ.¹¹

Того же дни Воздвиженіѧ чт҃наго крⷵта къ вечерни народомъ собравшимсѧ и̑ слушавшимъ вечернѧго пѣніѧ, гл҃а Архимандритъ Ігнатіи черниговскому протопопу Іѡанну Іѡаннову, да речетъ по указу Великихъ Гдⷵрей и Ст҃ѣишаго Патріарха слово утѣшеніѧ къ людемъ; и то послушавъ протопопъ и въземъ книгу ст҃аго Еⷨ́ѵ҃ліѧ воскреснаѡⷢ҇ въ толкованіи оставшую часть дне того и прочетъ съ разсужденіем, и въ томъ поученіи много отъ писаніи приведе о добродѣтельноⷨ житіи и дабы отступникоⷨ Капитонѡмъ¹² не послѣдовали, возвѣщаѧ имъ нѣкогда и свое противленіе и какѡ милосердіемъ Бж҃іимъ от того свободисѧ и какѡ и от чадъ своихъ дх҃овныхъ увѣдавъ многую ихъ Капито́нскую лесть, и сего ради молѧше въ поученіи, дабы никакѡ же отъ цр҃кви отбѣгали, но непрестанно бы въ ней пребывали. И въ томъ поученіи привелъ о погибели Галілеанъ писаннои во Еѵ҃ліи отъ Луки ст҃аго зачал: о҃, и҃х же кровь смѣшена съ жертвами, и аще не покаютсѧ, то и Капито́нове такожде погибнутъ, и дабы̀ того̀ не пострадати, годствуетъ имъ пріити ко ст҃ой цр҃ви, и покаѧніемъ себѣ милостиваго Бг҃а сотвори́ти, и посемъ скончавъ поученіе.

И послѣ того поученіѧ воставъ Архимандритъ и ставъ посредѣ цр҃кве возгласи сице: Слушасте возлюбленніи хрістіане словеса Бжⷪ҇ственныхъ писаній, ѧже изрече сщ҃енный протопопъ, ѧко велми ползующаѧ ко спасенію, потщитесѧ убо не точію слышати, но и творити ѧⷨ ѧⷨкоже гл҃етъ Бж҃твенный гласъ: Блж҃ени слышащіи слово Бж҃іе и творѧщіе еⷨ. И а̑нⷵлъ: Не слышателіе бо закона, но творцы̀ оправдѧтсѧ предъ Бг҃омъ.

И по семъ архимандритъ начавъ гл҃ати имъ о началѣ кр҃ще́ніа Россі́йскіѧ земли и како воспріѧтъ кр҃ще́ніе ст҃ыи кн҃зь Влади́міръ въ Корсу́нѣ и како ст҃ыѧ І̑коны и̑ ст҃ый кртⷵъ корсунскій четвероконечный принесе изъ Корсунѧ и тои ст҃ый крⷵтъ и донынѣ въ соборнѣй цр҃кви на Москвѣ. И̑ повѣсть учинилъ, чесѡ ради у̑ насъ римлѧне проклѧти, ѧко ѐретическаго ради ихъ ученіѧ и прилога въ сѵ́мво́лѣ и̑ в приношеніи ѡ̑пресноковъ, вмѣсто кваснаго хлѣба.¹³

И по семъ и паки на расколниковъ вкратцѣ о четвероконечномъ крⷵтѣ̀ и҆ о мл҃твѣ Іи҃совѣ и҆ о сложеніи перстовъ¹⁴ и҆ о сожига́тельствѣ ихъ ѿ ст҃аго Еѵⷢ҇лиа:* Еже, собери́те первѣе плевелы и҆ свѧжи́те ѧⷨ въ снопы, ѧко сожещи ѧⷨ. Ѧко то слово о нихъ и҆сполнсѧ, понеже на обинахъ суть снопы и они тамо сожигаютсѧ.¹⁵

И̑ па́ки во Е̑ѵⷢ҇ліи: Аще слепецъ слепца̀ водитъ, не оба ли въ ѧму впаде́та.** А подъ ови́номъ суть ѧмы, и҆ тое паки о҆ нихъ же Капитѡ́нахъ испо́лнилосѧ.¹⁶

Септе́вріа въ з҃і. день праздновали ст҃ой великомꙋченицѣ Софіи молили Гдⷵа Бг҃а о многолѣ́тномъ здравіи Великихъ Гдрⷵей и Вели́кіѧ Гдрⷵни Блг҃овѣрныѧ Цре҃вны и Великіѧ Кн҃жны Софіи Алексіе́вны, и архимандритъ Ігна́тій и протопо́пы со сщ҃е́нники въ соборнѣй ц҃ркви служили бжⷵтвенную Літꙋргію и послѣ літургіи поученіе отъ Бесѣдъ на Посланіѧ Апⷵлскаѧ ст҃аго Іѡанна Златоу́стаго, и къ тому̀ паки приложи́хъ о вхожде́ніи во ст҃ую Цр҃ковь, ѧко подобаетъ непрестанно приходити и не ꙋ̑далѧ́тисѧ от неѧ по реченію ѱалмопѣ́вца: ѧкѡ, се ꙋ̑далѧ́ющіи себѐ отъ тебе поги́бнутъ.

И посе́мъ гл҃ахъ о осщ҃еніи цр҃кве на хꙋлниковъ, еже ху́лѧтъ хождѐніе напра́во къ полꙋ̀̀дню, и҆ на хотѧщихъ ходити налво къ сверꙋ, и ѧко подобаетъ изшедъ изъ цр҃кве и̑ ѡбрати́тисѧ стати прѧмо лицем къ востоку и ити напра́во къ полꙋдни, а не налво къ сверꙋ, протолкꙋѧ от про́чихъ чинохъ цр҃ко́вныхъ, от рꙋкоположе́ніѧ, каженіѧ и҆ преноше́ніѧ ст҃ыхъ дарѡ́въ въ великомъ входѣ и о свѣтлѣ ⷨ днѝ исхожде́ніѧ, и въ томъ поуче́ніи нарицахъ тѣхъ, иⷨже не хо́дѧтъ на осщ҃е́ніи за ст҃ы́ми Ікѡ́ны, неврными, илѝ суть и не крещены,¹⁷ и по се́мъ нравоученіе отъ словесъ Злато́́стовыхъ, и҆ сконча́хъ.

И по мно́гіѧ днѝ архимандритъ и протопо́пъ во ст҃ыхъ цр҃квахъ по́рознь от Бжⷪ҇етвенныхъ писаніи увѣщевателнаѧ поуче́ніѧ къ бл҃гочести́вымъ хрістїанамъ и҆ о обраще́ніи раско́лниковъ ко ст҃ой цр҃кви читали и҆ поучали и҆ дабы преста́ли расколники отъ па́губнаго своего и̑ прелщеннаго неистовства и̑ сами себѐ не сожига́ли и напрасно себе не погублѧли.

И Септе́вріа въ к҃ѳ. дн҃ь. передъ архимандрита Ігна́тіѧ и протопо́па Іѡа́нна сто́лникъ и полковникъ Дмитрей Романовъ сн҃ъ Жꙋковъ присылалъ расколниковъ Андрю́шкꙋ Іѡа́ннова зъ дѣтмѝ съ Ѳедкою и҆ Іва́шкою, да Тімошкꙋ и Ва́скꙋ Максимовыхъ и҆ товарищевъ ихъ Ѫк́шкꙋ и̑ Аѳо́нкꙋ длѧ увѣща́ніѧ и бесѣды къ ни́мъ отъ Бжественнаго писа́ніѧ.

И какъ ихъ пред архимандрита и пред протопопа поставили, и архимандри́тъ Ігнатій и протопопъ І̑оаннъ воста́ли на мл҃твꙋ, гл҃ѧ: Сла́ва ѿцꙋ и҆ Сн҃ꙋ и҆ Ст҃о́мꙋ Дх҃ꙋ и̑ нн҃ѣ и҆ прⷵнѡ и̑ во̀ вки вѣко́въ. А̑ми́нь. Гдⷵи поми́лꙋй, тріжды. И мл҃твꙋ: Влⷣко многоми́лостиве, Гдⷵи Іиⷵсе Хртⷵе, Бж҃е на́шъ, всю̀ до конца̀, ѧ̑же чте́тсѧ въ Дітіѧхъ.

И по̀ мл҃твѣ сдо́ста архимандри́тъ и҆ протопопъ, въ то̀ же вре́мѧ былъ тꙋ и҆ столникъ и҆ полко́вникъ Дми́трей Ж́ковъ.

И нача́тъ архимандри́тъ вопроша́ти раскольниковъ: Кто̀ вы естѐ и҆ кото́рыѧ вѣры.

Раско́лники говорили: Мы́ де Хрⷵтіане и вѣрꙋемъ въ Гдⷵа Іиⷵса Хрⷵта сн҃а Бж҃іѧ, сотво́рившаго небо и҆ землю.

И архимандритъ говорилъ: Вы̀ ли съ това́рищи свои́ми присылали къ Великимъ Гдрⷵемъ и҆ къ Ст҃ѣйшемꙋ Патріархꙋ къ Мо́сквѣ съ пи́смами товарища своего Тімо́шкꙋ Максімова и҆ приказали би́ть челомъ, что́бы къ ва́мъ присла́ть на̀ Ки́нешмꙋ у҆че́ныхъ людей говори́ть ѡ҆ врѣ.

И расколники сказали: Мы де товарища своего̀ Тімо́шк съ челоби́тною и҆ съ пи́смами посыла́ли къ Мо́сквѣ и̑ Вели́кимъ Гдрⷵемъ ѡ҆ томъ би́ть челомъ велли и̑ говори́ть хоти́мъ о̀ вѣрѣ.

И архимандри́тъ говорилъ: Вра ́бо правосла́внаѧ сіѧ̀ есть, еже вровати во имѧ Оц҃а и Сн҃а и҆ Ст҃аго Дх҃а и҆ и҆сповдати сѷмво́лъ правосла́вныѧ вѣры и҆ гл҃ати:

Врꙋю во еди́наго Бг҃а Оц҃а, вседержителѧ, творца нб҃ꙋ и҆ землѝ, ви́димыⷨ же всмъ и҆ неви́димымъ. И во̀ еди́наго Гдⷵа Іиⷵса Хрⷵта сн҃а Бж҃іѧ, ѐдинороднаго, и҆же от Оц҃а рожде́ннаго прежде всхъ вкъ. Свта отъ Свѣта, Бг҃а истинна от Бг҃а истинна, рожденна, не сотворе́нна, единос́щна Оц҃ꙋ, им же всѧ̀ бы́ша. На́съ ради чл҃къ и҆ на́шего ра́ди спасе́ніѧ сше́дшаго съ небесъ, и҆ воплоти́вшагосѧ отъ Дх҃а ст҃а и Мр҃іи дв҃ы, и вочл҃чшасѧ. Распѧ́таго же за ны̀, при понтіи҆стѣмъ Пилатѣ и҆ страда́вша, и҆ погребе́нна, и҆ воскре́сшаго въ тре́тій день по̀ писаніемъ. И̑ возше́дшаго на нб҃са и сѣдѧ́ща о҆деснꙋю Оц҃а. И̑ па́ки грѧдꙋщаго со сла́вою сꙋди́ти живы́мъ и҆ мертвымъ. Є̂го́ же црⷵтвію нѐ б́детъ конца̀.

И̑ въ Дх҃а ст҃аго, Гдⷵа животворѧ́щаго, иже от Оц҃а и̑сходѧ́щаго, іже со Отц҃емъ и Сн҃омъ спокланѧ́ема и̇ съсла́вима, гл҃авшаго прⷪ҇рки.

Во̀ е̑ди́ну ст҃ꙋю собо́рнꙋю и̑ а̑плⷵскꙋю цр҃ковь.

Исповдꙋю е̇ди́но кр҃ще́ніе во̀ ѡ̑ставле́ніе грѣхо́въ.

Ча́ю воскрⷵніѧ ме́ртвыхъ. И̑ жи́зни бу́дꙋщаго вка, А̑минь.

И̑ такова́ѧ вра есть а̑плⷵскаѧ и собо́рнаѧ, юже на̀ пе́рвомъ Никійскоⷨ. тн҃і. ст҃ыхъ Оц҃ъ, и̑ на̀ второ́мъ Константінопо́лскомъ вселе́нскомъ ст҃омⷨ собо́рѣ. р҃н. ст҃ыхъ Ѿц҃ъ преда́ша ст҃й цр҃кви и̑ си́це правосла́внымъ хрістіаномъ хранѝти повелѣша. И прочіи ст҃ыхъ Оц҃евъ собра́вшисѧ на̀ пѧти вселе́нскихъ собо́рѣхъ такожде утвердиша. Вы̀ убѡ та́кѡ ли врꙋете.

Раско́лники говори́ли: Мы́ де грамотѣ нѐ зна́емъ, толкѡ говори́мъ, что̀ но́выѧ вры нѐ пріе́млемъ и̑ Кртⷵа Хрⷵтова трісоста́внаго не ѿлꙋча́емсѧ. А ка́къ вѣруемъ и̑ то̀ у на́съ напи́сано въ пи́смахъ, что Вели́кимъ Гдⷵремъ посла́ли.

И архимандри́тъ говори́лъ: въ ва́шемъ писмѣ̀ написано, животворѧ́щіи крⷵтъ, что̀ на̀ просфора́хъ, четвероконе́чный, образъ ме́рзкіи҆: въ кото́ромъ вы̀ писа́ніи такю хꙋлу̀ на̀ крⷵтъ ст҃ы́й о̇брѣто́сте.

Раско́льники же отрица́ѧшесѧ того̀ сло́ва, ѧкѡ бы не вдаѧ, что̀ де то̀ у̑читель ихъ написалъ, а̑ мы де тогѡ̀ не зна́емъ.

Архимандритъ говори́лъ: ꙋ̑чи́тель вашъ аще томꙋ̀ васъ у̑чилъ, что́бы крⷵтъ Хрⷵтовъ четвероконе́чный нарица́ти образомъ мерзкимъ, то̀ у҆бѡ видите ли, ѧкѡ въ се́мъ бы вѐлми ху́лници е҆стѐ, ѧкѡ им же образоⷨ Кртⷵа ст҃аго зна́менаемсѧ, а̇ того же и̑ х́лите, то ка́кѡ нѐ отст́пницы и̑ безвѣрницы е҆стѐ. И сего̀ ради хꙋленїѧ е̑ди́наго, пре́жде сего̀, таковыхъ хлниковъ и̑ отсту́пниковъ, ѧкѡ и̑ чародѣевъ, градски́мъ зако́номъ казнили.¹⁸

Раско́лникъ же Ва́ска рече: ꙋ̑ васъ де то̀ и̑ зд́мано, что̀ на́съ м́чити, ино де м́чте, а̑ мы де ста́рой вѣры нѐ поки́немъ и̑ ще́потію крести́тисѧ не́ бꙋдемъ.

И архимандри́тъ е҆мꙋ говори́лъ: Великіе Гдⷵри и̇ Вели́кіи Гднⷵъ ст҃ѣйший патріа́рхъ менѐ а̑рхимандри́та и̑ сего протопо́па посла́ли нѐ длѧ̀ мꙋче́ніѧ, но̀ длѧ̀ истиннаго возвѣще́ніѧ къ вам, по̀ вашемꙋ челобитью̀, жа́лꙋючи васъ, и̑ не хотѧ̀ безъ соверше́ннаго ва́мъ возвѣще́ніѧ по̀ свои́мъ Гдрⷵкимъ ꙋ̑ка́зѡмъ и̇ по градско́мꙋ зако́нꙋ преда́ти васъ ка́зни. По̀ е̑гда̀ ꙋ̑чинитесѧ проти́вны во́ли ст҃ы́ѧ цр҃кви, тогда̀ то постра́ждете. А̑ б́де слы́шавъ ны́нѣ Бж҃іе чл҃колю́біе и̇ Вели́кихъ Гдрⷵей млⷵть, и̇ Вели́кагѡ Гдн҃а ст҃йшаго патріа́рха блг҃ословеніе, и̇ стй цр҃кви нѝ въ че́мъ проти́витисѧ нѐ б́дете, и̑ сложе́ніѧ троепе́рстнаго въ знаменова́ніи крⷵта ст҃а́го похꙋлѧти нѐ чнете, и бы̀ таковой ка́зни нѐ постра́ждете.

Подоба́етъ же вамъ тоѐ проще́ніе нѐ т́не и̑мти, но̀ непреста́ннѡ ка́ѧтисѧ ѡ̑ таково́мъ свое́мъ без́мномъ противле́ніи и̇ покаѧ́ніе со̀ славословіемъ ко̀ Гдⷵꙋ Б̃г҃ꙋ въ Трⷪ̑цѣ сла́вивомꙋ приносити.

Раско́льники говори́ли: Мы де цр҃кви ст҃ѣй истинной не проти́вимсѧ и̑ нн҃ѣ, то́й, въ кото́рой на̀ просфора́хъ кртⷵъ осмоконе́чной, а̑ нѐ крыжъ латі́нскій. А крыж́ де мы че́сти никогда̀ воздава́ти и̑ покланѧ́тисѧ нѐ б́демъ.

А̑рхимандри́тъ говори́лъ: Сегѡ̀ четвероконе́чнагѡ крⷵтнагѡ зна́меніѧ не подоба́етъ вамъ безче́ствовати и̇ стра́ннымъ имеменемъ нарица́ти кры́жъ, еже во по́лскимъ ѧзыко́мъ кры́жъ, а̑ по гре́чески σταυpς, а҆ по̀ рꙋски крⷵтъ, то́жде е̑ди́но есть, но вы̀ ѿ ѕла́го ва́шегѡ намреніѧ въ хꙋлꙋ́ совратистесѧ. А сегѡ̀ чтⷵна́гѡ крⷵта начерта́ема ꙋ̑страша́етсѧ ді́аволъ и̇ бсѡве е̑гѡ̀ со̀ злы́мъ ва́шимъ ꙋ̑чи́телемъ, а̑нтіхрістомъ, тогѡ̀ ра́ди вы покланѧ́тисѧ и̇ че́сти е҆мꙋ воздава́ть нѐ хотитѐ, а̑ въ цр҃кви ст҃о́й тогѡ̀ четвероконе́чнагѡ кр҃та̀ Хртⷵо́ва вездѣ̀ и̑спо́лнено есть. И̑ всѧ̀ се́дмь та́инствъ цр҃ко́вныхъ образомъ четвероконечнаго крⷵта̀ соверша́ютсѧ и̑ всѧ́кій христіа́нинъ правосла́вный тѣ ⷨ зна́менаетсѧ.

Раско́лники говори́ли: Вы̀ де въ анті́христа вели́те ще́потію крⷵти́тисѧ.

Архимандри́тъ речѐ: Антіхріста и̑ соꙋченикѡ́въ ѐгѡ̀ и̑ съ ва́ми ѿстꙋ́пниками цр҃ковь ст҃а́ѧ проклина́етъ, а̇ креститисѧ въ негѡ̀ нѐ повелѣва́етъ, но̀ все ⷨ православны ⷨ повелѣваетъ на́ себѣ̀ образъ Бжⷵтвеннаго крⷵта̀ тре́ми пе́рвыми пе́рсты и̑зъѡбража́ти бо̀ образъ Тріѵпоста́снаго во̀ Ёди́номъ сꙋществѣ Бж҃ства̀, си́рѣчь: во̀ имѧ Оц҃а̀ и̑ Сн҃а и ст҃а́го Дх҃а.

Расколни́ки говори́ли: Вы́ де тре́ми пе́рсты, а̇ нѐ двма̀ крⷵтите́сѧ, гл҃ѧ, въ Трⷪ҇ц ст҃́ю, и̑ тмъ Трⷪ҇цꙋ распина́ете, а̇ Трⷪ҇ца не ра́спѧта.

Архимандри́тъ говори́лъ: кр҃ща́етсѧ чл҃къ въ тро́ичное имѧ, еже е̑сть во̀ Оц҃а̀ и̑ Сн҃а и̑ ст҃а́го Дх҃а, и̑ спогреба́етсѧ Хрⷵтꙋ кр҃ще́ніемъ въ сме́рть, и̑ та́мѡ нѐ гле҃тсѧ, ѧко Трⷪ҇ца погребена была̀, та́кѡ и̑ въ зна́меніи кртⷵномъ стра́сть ст҃ѣй Трⷪ҇цѣ прилага́ти нѐ прили́чнѡ.

Раско́лники говорили: Вы́ съ Кртⷵа Хртⷵо́ва о̑смоконе́чнаго главꙋ̀ сте́рли (а̑ то́е онъ говори́лъ про коне́цъ дре́ва кртⷵнагѡ, что̀ поверхъ ти́тлы кто̀ ѡ̑ставитъ).

Архимандри́тъ говори́лъ: Кртⷵъ Хртⷵо́въ и̇млъ ти́тлꙋ положе́ннꙋ на̀ себѣ̀, по̀ рече́нномꙋ во̀ ст҃омъ Еѵⷢ҇ліи: написа́ же ти́тлꙋ Піла́тъ и положѝ на̀ Кртⷵѣ̀, и̑ тогѡ ра́ди, аще бы ти́тла поло́жена была̀ по верхꙋ́ зна́меніѧ кртⷵнаго на̀ вы́шнемъ ро́гѣ пра́вагѡ дре́ва, ѧкоже въ дре́внихъ и̑зъѡбраже́ніѧхъ ви́димъ, ничесѡ́ же въ то́мъ ра́зности какі́ѧ есть, аще поло́жена, аще къ древꙋ пони́же верха̀ приби́таѧ.

По семъ же нача́ша раско́лники говори́ти о̑ ѡ̇сщ҃е́ніи цр҃кве: Вы́ де нн҃ цр҃кви сщ҃а́ете не́ по̀ сл҃нцꙋ хо́дите крꙋгъ еѧ́ на̀лѣво, а̑ нѐ напра́во; и̑ всю̀ де е заплевасте, а̑ нѐ сщ҃а́ете, длѧ тогѡ̀, что̀ де всѧ́комꙋ чл҃кꙋ ве́лѣно плевать на лвꙋю сто́ронꙋ.

Архимандри́тъ и̑ протопо́пъ говори́ли и̑мъ: Цр҃ковь ст҃а́ѧ сл́житъ ́мномꙋ сл҃нцꙋ, Хрⷵтꙋ Бг҃ꙋ, а̇ нѐ чю́вственномꙋ. А сл҃нцꙋ ч́вственномꙋ, ѧко тва́ри, никакі́е че́сти нѐ твори́тъ, а̇ бо̀ ѡ̑сщ҃е́ніи ст҃ы́ѧ цр҃кве, е҆гда̀ хо́дитъ а̑рхіере́й со̀ ст҃ы́ми моща́ми и҆лѝ сщ҃енникъ по бл҃гослове́нію а̑рхіере́йскомꙋ со̀ сщ҃е́ннымъ а̑нтіми́нсомъ, хо́дитъ въкр́гъ цр҃кви напра́вѡ, а нѐ ѧкоже бꙋесло́вите вы̀ на̀лвѡ. Егда́ бо и̑зъи́дꙋтъ и̑зъ цр҃кве и̑ ста́нꙋтъ прѧ́мо лице́мъ къ восто́кꙋ, пра́ваѧ рꙋка̀ б́детъ южнаѧ страна̀ и̇ сегѡ̀ ра́ди напра́вѡ и̇ ходѧтъ кр́гъ цр҃кве: и҆ то́ е҆сть дре́внее ст҃ы́хъ Оц҃ъ преда́ніе, и̑ сіе̑ е̑сть ѡ̑свѧще́ніе, а̑ незаплева́ніе, ѧкоже вы̀ бꙋесло́вите, а̑ еже плева́ти чл҃кꙋ на̀ кото́рꙋю странꙋ̀, тогѡ въ писа́ніи не́ ѡ̑брта́етсѧ, и̑ плева́ти бы комꙋ̀ на цр҃ковь послднѧго сіѐ есть без́мства, па́че же рещѝ и̑ ѿст́пства,¹⁹ ѧкоже и̑ ва́ше отстꙋпство ѧвно е̑сть, занѐ ст҃ы́й крⷵтъ на́звали е̑стѐ образоⷨ ме́рзкимъ.

Раско́льники говори́ли: То́ де написа́лъ на́шъ діа́къ І̑ва́нъ Проко́піевъ длѧ̀ тогѡ̀, что̀ на просфора́хъ бы́лъ крⷵтъ трісоста́вный. А Ні́конъ де патріа́рхъ е̑во̀ снѧ́лъ и̑ посади́лъ на̀ то̀ мѣсто на̀ просфоры̀ четвероконе́чный. А мы́ де кр҃та̀ ст҃а́го четвероконѐчнаго нѐ хꙋ̀лили, кото́рой на̀ ри́захъ и̑ на̀ патрахѷлѧхъ, и̑ на̀ пелена́хъ, тамо де е̑мꙋ ѿ ст҃ы́хъ Оц҃ъ и̑ ве́лѣно бы́ть.²⁰ Да̀ намъ де ѡ̑ то́мъ и̑ говори́ть бо́лши того̀ нчево, что̀  на́съ напи́сано на̀ писм, въ томъ и̑ стои́мъ, а̑ е҆реті́ческагѡ преданіѧ не при́мемъ.

Архимандри́тъ и̑ протопо́пъ говори́ли: Во̀ ст҃о́й церкви, кото́раѧ утвержда́етсѧ на восто́цѣ греческиⷨ правосла́віемъ, и̑ правима ѿ вселе́нскихъ патріа́рховъ Константінополскаго, І̑еросали́мскаго и̑ Всерѡсі́йскаго, и̑ въ то́й ст҃о́й цр҃кви во̀ бл҃гочестіи Вели́кіе Гдрⷵи Цр҃и всеѧ̀ Рѡссіи Самоде́ржцы, и̑ всѐ православіе, и̑ ереси никако́й нсть, кром ва́съ раско́лниковъ.

Раско́лникъ Ва́ска говорилъ: Вы́ де вс е̑ретикѝ.

И̑ слы́шавъ таково́е раско́лничье сло́во а̑рхимандри́тъ, что́ онъ раско́лникъ ѡ̑безче́стилъ тмъ сло́вомъ всѐ правосла́віе, вспрети́въ е̑мꙋ̀ гл҃ѧ: вра́же Бж҃ій, и̑зче́зни и̑ да̀ заградѧ́тсѧ ста̀ твоѧ̀. И̑ веллъ ихъ вы́слать во́нъ.

Архимандри́тъ и̑ протопопъ говори́ли полко́вникꙋ Дми́трею Ж́ковꙋ, что́бы ихъ велѣть отвесть за̀ кара́лъ, а́ послꙋша́ні́ѧ от ни́хъ по̀ симъ словесе́мъ ждати нчево.

Септе́вріа въ л҃. де́нь въ цр҃ковь прест҃ы́ѧ Бцⷣы ст҃ы́ѧ І̑ко́ны чꙋдотво́рнаго ѧ̑вле́ніѧ Каза́нскіѧ ко̀ ст҃о́й літургіи повел ихъ а̑рхимандритъ привестѝ, и̑ привелѝ тхъ раско́лниковъ Андрю́шкꙋ Іва́нова, съ дѣтмѝ съ Ѳе́дкою и̑ съ Іва́шкомъ, и̑ тхъ дву̀ бра́тѡвъ Тімо́шку и̑ Ва́ску и̑ това́рыщѡвъ ихъ Ѧкꙋ̀шкꙋ и̑ Аѳо́нкꙋ.

И̑ раско́лникъ Андрю́шка вше́дъ въ тра́пез ст҃ы́мъ Ікѡ́намъ кла́нѧлсѧ и̑ кртⷵно́е зна́меніе на̀ себѐ полагалъ, толкѡ двѣма̀ пе́рсты, а̑ дти е̑во Ѳе́дка и̑ Іва́шко и̑ расколщики Тімо́шка и̑ Ва́ска, и̑ това́рыщи ихъ нѐ перекрести́лисѧ ника́кѡ и̑ стоѧли въ тра́пез что̀ болва́ны.

И по̀ ѱалм, Блг҃ословлю̀ Гдⷵа, поучалъ ихъ а̑рхимандритъ ѡ̑ о̑бращеніи ко̀ ст҃й цр҃кви и̑ приводи́лъ ѿ писа́ній, чесѡ̀ ра́ди троепе́рстное сложе́ніе и̑ чесѡ̀ ра́ди творѧ́тъ мл҃тву, юже рещѝ: Гдⷵи, Іи҃се Хрⷵтѐ, Бж҃е на́шъ, поми́лꙋй насъ. И̑ пото́мъ и̑ ѡ̑ второ́й мл҃твѣ, ѧ̑ко обѣ мл҃твы цр҃ковь ст҃а́ѧ и̑метъ, и̑ вкратцѣ ѡ̑ пѧтѝ просфора́хъ, чесѡ̀ ра́ди прино́сѧтсѧ пѧть просфоръ во̀ ст҃о́й литꙋргі́и.

И пото́мъ на̀ ереси ихъ раско́лничьѝ по́вѣсть приве́лъ ѡ̑ пꙋсты́нникѣ отсту́пльшемъ от причаще́ніѧ и̑ отъ цр҃кве, его̀же ст҃ы́й Мака́рій Егѵ́птѧнинъ воскреше́ніемъ ме́ртваго от прелести ѡ̑брати́лъ ко ст҃ѣй цр҃кви.

И̑ по́слѣ ст҃ы́ѧ літꙋргіи́ веллъ а̑рхимандри́тъ тоѧ̀ цр҃кви слꙋжа́щемꙋ сщ҃е́ннику Іѡа́ннꙋ Харитѡ́нову вы́тти со̀ крⷵтомъ ст҃ы́мъ, что́бы тхъ раско́лниковъ ко̀ крⷵту привести.

И какъ сщ҃е́нникъ на́чалъ ихъ крⷵтоⷨ блг҃ословѧ́ти, и̑ о̑нѝ раско́лники отвраща́лисѧ, а̑ говори́ли: бу́де де ѡ̑сѣни́шъ на́съ кртⷵо́мъ, мы́ де и̑ ко̀ крⷵтꙋ̀ по́йдемъ.

Архимандри́тъ сказа́лъ имъ, что̀ крⷵто́мъ ст҃ы́мъ сщ҃е́нникъ обще всхъ ѡ̑сѣнѧ́етъ и тогѡ̀ ра́ди всѧ́комꙋ чл҃кꙋ то́чію цѣлова́ти подоба́етъ ст҃ы́й крⷵтъ.

И̑ раско́лники па́ки проси́ли, чтобъ ихъ ѡ̑сѣнѧли крⷵто́мъ ст҃ы́мъ, и̑ мы̀ ихъ ѡ̑браще́ніѧ ко ст҃й цр҃кви хотѧ̀, ѡ̑сѣнѧ̀ ихъ блг҃ослови́ли по̀ ихъ проше́нію, прилага́ѧ крⷵтъ ст҃ы́й къ челꙋ́ и̑ къ скараніа́мъ ихъ.

И̑ пото́мъ говори́ли имъ: ви́дите, бра́тіе, что̀ во̀ ст҃о́й цр҃кви всѐ по̀ пре́жнемꙋ преда́нію ст҃а́ѧ слу́жба соверша́етсѧ, и̑ моли́ли ихъ въ поуче́ніи со̀ всѧ́кою кро́тостію, чтобы о̑ни всѐ злоѐ своѐ смышле́ніе проти́вства ѡ̑ста́вили и̑ о̑брати́лисѧ про́тивъ писа́ніѧ, чи́таннаго имъ ѿ кни́ги Жезла̀ правле́ніѧ, ко̀ ст҃о̀й цр҃кви и̑ во̀ все́мъ вы покарѧ́лисѧ.

Раско́лники говори́ли: у̑ насъ де бо́лши тогѡ̀ ничего̀ нѐ у̑слы́шите, что̀ мы̀ ва́шего ничего̀ нѐ пріи́млеⷨ.

И̑ того̀ же днѝ о̑динъ от ни́хъ, раско́лщиковъ, раско́лщикъ Іва́шко Андревъ ѡ̑брати́лсѧ было и̑ говори́лъ: что̀ де ѧ винова́тъ предъ Бг҃омъ и̑ предъ ст҃о́ю цр҃ковію, и̑ предъ Вели́кими Гдрⷵи, и̑ предъ ст҃йшымъ патріа́рхомъ, и̑ нынѣ де ѡ̑браща́юсѧ ко̀ ст҃ѣй цр҃кви, нѐ бу́ду проти́витисѧ.

И̑ о̑ктѡ́бріа въ а҃ дѐнь, прише́дъ къ а̑рхимандри́тꙋ Ігна́тію и̑ къ протопопу Іѡа́ннꙋ, слове́сно ст҃о́й цр҃кви во̀ все́мъ покори́лсѧ и ѡ̑бѣща́лсѧ, что̀ ѿню́дъ къ раско́лникоⷨ не пристава́ть; и̑ а̑рхимандри́тъ и̑ протопо́пъ тово̀ Іва́шка от Бжⷪ҇ственныхъ писа́ній наказа́въ и̑ велли е̑мꙋ̀ челоби́тнꙋю пови́ннꙋю принестѝ, и̑ ѿпꙋсти́ли е̑во̀ с кара́лщиками на съзжей дво́ръ, и̑ того же дни то́тъ расколщикъ и̑зъ за караꙋ̀ла у̑шелъ невдомо кꙋды, и̑ потомꙋ̀ зна́тно, что̀ онъ бꙋтто ѡ̑брати́лсѧ, а̑ всѐ ле́стію.

Октѧбрѧ̀ въ г҃ дн҃ь посыла́ли а̑рхимандри́тъ Ігна́тій и̑ протопо́пъ Іѡа́ннъ къ сто́лникꙋ и̑ полко́вникꙋ къ Дми́трію Ж́кову, что́бы тхъ раско́лщиковъ Андрю́шкꙋ и̑ Тімо́шкꙋ е̑щѐ прислал на̀ ст҃и́телскій дво́ръ длѧ̀ разгово́рꙋ.

И̑ т раско́лщики прише́дъ по прежнему, по мно́гимъ на́шимъ разгово́ромъ и̑ у̑вѣща́ніемъ и҆ пра́вилъ ст҃ы́хъ а҆пⷵлъ и҆ ст҃ы́хъ о҆ц҃ъ предложе́ніемъ, чини́лисѧ во̀ все́мъ не посл́шны, и҆ говорилъ раско́лщикъ Тімо́шка безче́стнаѧ словеса̀, и҆ называлъ всхъ е҆ретика́ми, и҆ превы́шніе ли́ца.

И а̑рхимандри́тъ и҆ протопо́пъ слышавъ такіе́ у̑кори́зны превысоча́йшимъ ли́цамъ, велли кара́лщикомъ того̀ раско́лщика Тімо́шкꙋ закли́кнꙋть,²¹ и̑ та́кѡ оттогѡ̀ хꙋле́ніѧ преста́лъ.

И въ то́-же вре́мѧ раско́лщики говори́ли: Ка́къ де о̑ц҃ъ на́шъ Аввак́мъ протопо́пъ пострада́лъ, та́кѡжде и̑ мы̀ хотимъ пострада́ти. А и̑но́гѡ де у̑ на́съ бо́лши тогѡ̀, что̀ по́дали на̀ Москв Вели́кимъ Гдрⷵемъ челоби́тнꙋю и̑ пи́сма, ни рече́й, ни писма̀ не бꙋ́детъ, да́ и̑ покарѧ́тисѧ де ва́мъ нелз, бы́ де съ прⷵто́ла и̑ крⷵтъ снѧ́ли, а̑ то́е о̑ни́ говорѧ́тъ про̀ ст҃ы́й а҆нтіминсъ, что́ де прежде сего̀ былъ подъ покро́вомъ ст҃ы́ѧ трапе́зы, а̑ ны́нѣ де нѣтъ;²² и̑ пре́жде де сего слꙋжи́ли на седмѝ просфора́хъ, а́ вы́ де слу́жите надъ пѧтію́ просфора́ми.

И а̑рхимандри́тъ и̑ протопо́пъ говори́ли: Аввакꙋмъ и̑зве́рженной протопо́пъ за̀ проти́вность свою̀ ѿ всегѡ̀ сщ҃е́ннаго собо́ра про́клѧтъ и҆ градски́мъ зако́номъ по ꙋ̑ка́зꙋ Вели́кихъ Гдⷵрей казне́нъ, а̑ нѐ по̀ Хртⷵо́вѣ цр҃кви пострада́лъ, и̑ ва́мъ послдовати е҆му нѐ до҆с̾то́итъ, да̀ та́кожде казни́ми нѐ б́дете, а҆ ст҃а́го крⷵта с̾ прⷵто́ла не снѧ́то, а̑ лежи́тъ и̑ нн҃ѣ на прⷵто́лѣ то́и ст҃ы́й Антіми́нсъ подъ ст҃ы́мъ Е̑ѵⷢ҇ліемъ, а҆ в̾ літꙋргіи ст҃ѣй достоитъ пѧ́ть просфоръ приноси́ти. Пе́рваѧ просфора̀, изъ неѧже выимаетсѧ ст҃ы́й Агнецъ; втора́ѧ просфора̀ въ че́сть прест҃ы́ѧ Бцⷣы; тре́тіѧ просфора̀ девѧти чиновъ; четвертаѧ просфора̀ ѡ̑ здравіи и̑ ѡ̑ спасе́ніи живы́хъ чл҃ковъ, за̀ бл҃гочестѝвыѧ цр҃и и҆ за̀ ст҃йшіѧ патріархи, и̑ за ве́сь ѡ҆сщ҃енный собо́ръ, и̑ к́пно за̀ всѐ правосла́віе; пѧ́таѧ просфора̀ ѡ̑ ꙋ̑покое́ніи д́шъ ́сопшихъ рабѡ́въ Бж҃іихъ, всхъ православныхъ хрістіанъ.

Раско́лники говори́ли: Мно́го де ѡ҆ то́мъ говори́ть нчевѡ, бꙋде де наⷨ нѐ дадитѐ противъ на́шего писма̀ во́ли, мы҆ де ва́съ нѝ в̾ че́мъ сл́шати нѐ хотимъ.

И̑ а҆рхимандри́тъ и̑ протопо́пъ говори́ли имъ: Вели́кіѧ Гдрⷵи Цр҃и, и̑ Вели́кій Гдⷵнъ ст҃йшій патріа́рхъ, по̀ ва́шемꙋ челобитью̀ присылали на́съ къ ва́мъ, что́бы вамъ ра́зꙋмъ ѿ бжⷵтвенныхъ писаній пода́ти и̑ ва́ше сꙋмнніе разрѣши́ти.

И что́бы вы̀ во̀ все́мъ, ѧкоже вамъ, по̀ блг҃ословѐнію вели́каго Гдⷵна ст҃йшаго патріа́рха, чита́хѡмъ и̑ ска́зовахомъ, повинова́лисѧ: и҆ бы̀ въ томъ послꙋша́ніѧ сотвори́ти нѐ восхотстѣ: и҆ сегѡ̀ ради б́ди кро́вь ва́ша на̀ глава́хъ ва́шихъ, ст҃а́ѧ цр҃ковь нн҃ѣ ꙋ̑жѐ ѿ тогѡ̀ свобо́дна, нѐ ѡ҆бинѧсѧ во сказа́хомъ ва́мъ всю̀ во́лю Бж҃ію и̑ ст҃ы́ѧ цр҃кви. И̑ то̀ имъ сказавъ, ѿтосла́ли и҆хъ за̀ кара́ломъ къ сто́лникꙋ и полко́вникꙋ на̀ с̾зжей дво́ръ.

И̑ тогѡ́ же числа̀, раско́лщики Андрю́шка Іва́новъ, да̀ Ѧкꙋ̑шка Андревъ, да Тро́шка Міха́йловъ межъ себѧ̀ ѡ҆ томъ говори́ли на с̾зжемъ дворѣ̀, что̀ о̑нѣ̀ напра́сно ꙋ̑ченіѧ сл́шали раско́лщика Іва́шка Стра́ннова, и̑ что̀бы̀ им па́ки ѡ҆брати́тисѧ ко̀ ст҃ѣ̀й цр҃кви.

И Октѡ́бріа въ д҃ де́нь, прише́дше къ літꙋргі́и в̾ соборнꙋю цр҃ковь, вышепи́санныѧ раско́лники Андрю́шка Івановъ с това́рыщи и҆ по́дали челоби́тнꙋю пови́нꙋю за̀ рꙋко́ю Ки́нешемскіѧ собо́рныѧ цр҃кве сщ҃е́нника Григо́рїа Ѳео́дѡрова. А в̾ челоби́тной ихъ пи́шетъ:

Вели́комꙋ Гдⷵнꙋ ст҃йшемꙋ Кѷръ Іѡакі́му Моско́вскомꙋ и҆ всеѧ Россі́и и̑ всхъ сверныхъ странъ патріа́рху бью́т̾ челомъ І҆ва́на Самсо́нова сн҃а Бꙋтꙋрлина̀, Ки́нешемскаго ꙋздꙋ, Ви́чевской во́лости, во́тчины е҆во̀, др҃вни Колоко́лцовой кртⷵьѧне, Андрю́шка І҆ва́новъ, да̀ Ѧ’к́шка Андревъ, да тоѧ́ же во́лости стрѧ́пчегѡ Аѳана́сьѧ Алексева сн҃а Ножнова, др҃вни Некра́сихи кртⷵьѧ́нинъ Тро́шка Мїхайловъ: въ ны́нешнемъ Гдрⷵь во̀ рч҃ѕ ⷨ годꙋ̀ по ꙋ҆казꙋ Вели́кихъ Гдрⷵеи, а҆ по̀ ѡ҆гово́рꙋ тоѧ́ же Ви́чевской во́лости др҃вни Бли́ннихи раско́лщика Тімо́шки Максі́мова, взѧ́ты мы̀ сирѡты̀ ва́ши на̀ Ки́нешмꙋ вⸯ проти́вности цр҃кви Бжіи, и въ разпро́сѣ своемъ по̀ наꙋче́нію раско́лщика Іва́шка Стра́нногѡ, кото́рой своимъ преле́стнымъ ꙋ̀че́ніемъ на́съ ꙋ̑чи́лъ и̑ ѿ цр҃кви Бж҃іи ѿлꙋча́лъ, сказали, что въ цр҃ковь Бж҃ью, длѧ̀ премѣне́ніѧ печа́ти на̀ просфора́хъ, ходи́ть нѐ ста́немъ и̑ ѿце́въ дх҃овныхъ не пріе́млемъ. А нн҃ѣ мы̀ слы́ша Сп҃са Ио́вагѡ мнⷵтрѧ а҆рхимандри́та І̑гна́тіѧ ѿ кн҃гъ Бж҃ственнагѡ писа́ніѧ пра́вое ꙋче́ніе, вⸯ то́й свое́й проти́вности Великимъ Гдрⷵемъ, и̑ тебѣ ст҃йшемꙋ патріа́рхꙋ принесли повинове́ніе, и̑ ст҃й цр҃кви повин́емсѧ, какъ Бжтⷵвенное писа́ніе повелѣва́етъ, и̑ вⸯ цр҃ковь Бж҃ію ходи́ть бꙋдемъ безъ всѧ́кагѡ лицемріѧ и҆ нелстнѡ. Млтⷵивый Вели́кій Гдⷵнъ Ст҃йшій Кѵ́ръ І̑ѡакімъ Моско́вскій и҆ всеѧ Россі́и и̑ всхъ сверныхъ стра́нъ патріа́рхъ, пожа́луй на́съ, велѝ, Гдⷵрь, къ цр҃кви Бж҃іи насъ привестѝ и̑ о̑ц҃а дх҃овнаго на́мъ принѧ́ть. А что̀ мы̀ спе́рва вⸯ распросѣхъ свои́хъ нѐ зна́ѧ сказа́ли, что̀ ты̀ Вели́кіи Гдⷵнъ ꙋка́жешь. Вели́кій Гдⷵнъ, сми́лꙋисѧ.

И а҆рхимандри́тъ и̑ протопо́пъ пови́ннꙋю челоби́тнꙋю у̑ ни́хъ принѧ́въ и̑ ̑твердѧ̀ ихъ Бж҃ественнаго писа́ніѧ словесы̀, что́бы о̑нѝ ст҃о́й цр҃кви истинно держалисѧ и̑ приказа́ли Ки́нешемскіѧ Соборныѧ цр҃кви протопо́пꙋ Іѡа́ннꙋ Матѳе́евꙋ надⸯ ними тогѡ̀ смотри́ть, каковѡ̀ ихъ впре́дь послꙋша́ніе ко̀ ст҃о́й цр҃кви бꙋ̀детъ.

А кото́рыѧ раско́лщики Тімо́шка, и̑ Ва́ска, и̑ Аѳо́нка, и̑ Ѳе́дка ст҃о́й цр҃кви нѐ покори́лисѧ и̑ ѡ̑ста́лисѧ въ противле́ніи, и̑ т ѿданы̀ сто́лникꙋ и̑ полко́вникꙋ Дми́трею Ж́ковꙋ на̀ сⸯзжей дворъ.

И̑ по̀ ꙋ̑ка́зꙋ Вели́кихъ Гдⷵрей и̑ по̀ бл҃гослове́нію вели́каго Гдⷵна ст҃йшагѡ патріа́рха всѐ то̀ вышепи́санное ꙋ̑чинѧ̀, похали къ Москвѣ Октѧбрѧ̀ въ пѧтый де́нь.

П. Смирнов