Мой снимок, сделанный двумя днями позже, запечатлел «большую Ротонду (диаметр — 32 м), называемую по-гречески “Анастазис” — “Воскресение”, где находится, — цитирую альбом-путеводитель «Старый Иерусалим», — древнейшая святыня христианства — Гробница Иисуса Христа. Она помещена в небольшую часовню (католическое название — “эдикула”, православное — “кувуклия”), возведенную на том месте, на котором когда-то находилась подлинная иудейская гробница».
«Все это было так чудно! Я не помню, молился ли я. Мне кажется, я только радовался тому, что поместился на месте, так удобном для моленья и так располагающем молиться. Молиться же собственно я не успел. Так мне кажется. Литургия неслась, мне казалось, так быстро, что самые крылатые моленья не в силах бы угнаться за нею. Я не успел почти опомниться, как очутился перед Чашей, вынесенной священником из вертепа для приобщенья меня, недостойного...»
Это слова из недавно читанной мною книги В.А. Воропаева «Николай Гоголь. Опыт духовной биографии».
Осмелюсь прибавить к ним немногое:
Непередаваемое чувство близости Его, буквальной близости, хлынувшее в душу при так знакомом «Подай, Господи!» (певшемся на этой греко-русской службе по-русски и всем миром)...
И неожиданно пришедшее на ум воспоминание о Литургии, совершавшейся в приспособленном под храм контейнере на рынке в садоводстве «Мшинское» под Петербургом. Хотя — почему неожиданно? «Достойно и праведно Тя пети. Тя благословити, Тя хвалити, Тя благодарити, Тебе поклонятися на всяком месте владычествия Твоего», — это Евхаристия Христа, и это Христос — Евхаристия...» (протопресвитер Александр Шмеман, кстати, приснопамятный в тот день, уже начавшийся, — 13 декабря...).
