Сегодняшний воскресный день, дорогие братья и сестры, в переводе на наш понятийный язык, не такой уж и особенный. Все мы – взрослые, во всяком случае, столкнувшиеся со смертью своих родственников, знаем, что для того, чтобы не отчаяться в своём горе, лучше заняться тем, чем обычно занимается человек, когда он ждет и готовит чьи-то похороны. Может, в других странах всё это происходит иначе. И похоронные бюро, и агенты, которые берут на себя этот груз посмертных забот – устраивают всё это гораздо проще, цивилизованнее. Но те из нас, кто ходил по учреждениям такого типа в нашей стране, – оформлял могилу, выкупал место на кладбище, договаривался о времени похорон и т. д,, – те знают, насколько это тяжело. В то же время все понимают, что если не заняться этим или чем-то еще, а просто отупело сидеть над своим горем, то, пожалуй, будет ещё хуже. Поэтому, как ни странно, часто люди благодарны именно этой предпохоронной суете, ибо эти несколько дней – от наступления смерти до захоронения тела, проведённые в хлопотах, дают возможность человеку как-то от своего несчастья отвлечься. Почему? Потому что мы, увы, плохо верим в воскресение из мёртвых, и хотя ликующе говорим: «Христос Воскресе!», всякий раз, когда сталкиваемся со смертью в своей собственной жизни, то тут у нас и безудержные слёзы, и отчаяние, и ощущение сиротства, потому что нас, как нам представляется, навсегда и необратимо оставили…. И даже то, что человек старается занять себя такими унизительными контактами с людьми, которые, особенно в нашей стране, твоему горю совсем не сочувствуют, а видят в тебе лишь ещё одного клиента, из которого они могут «выудить» очередные похоронные деньги, это, к сожалению, тоже определенная часть нашего неверия.
Почему я об этом стал вспоминать? А все просто. Ведь если сводить произошедшее много веков назад к самой сути, к сердцевине – произошло ведь именно это. В пятницу тело Спасителя было снято с креста, ибо по закону иудейскому оно не должно было находиться там в субботу. И у всех, кто оставался с Ним на Голгофе до конца, было всего несколько часов для того, чтобы похоронить Учителя по закону, как положено, обмазав Его тело благовониями и покрыв Его плащаницей. Порядок был четкий, хорошо определённый. Миро, алоэ, все эти драгоценные ароматы, которые должны были входить в состав ритуального помазания, увы, не нашлись в нужном количестве. И поэтому «во едину от суббот», – сейчас бы мы сказали, в день, следующий за субботой, женщины, которые там были, справедливо посчитав, что накануне они свой долг до конца не исполнили, вновь пошли к месту захоронения, чтобы восполнить недостающее по иудейскому закону.
И вот здесь начинаются очень серьёзные отличия между тем, к чему мы привыкли и между тем, что было явлено тогда. Как бы не оскорбляли наши чувства работники морга, как бы ни тяжело было нам общаться с циничными кладбищенскими чиновниками или торговцами похоронной утварью, – мы всё равно понимаем, что это какая-то вынужденная временная трата нервов, сил, и не более того. А эти женщины совершают то, что может быть адекватно понято только из соответствующей этнической истории, ну например, из истории нашей страны ХХ века, когда люди понимали, что поступить так, как партия не велит, как советское общество не одобряет – это значит, подвергнуть себя опасности репрессий.
Заметьте, эти иудейские мироносицы видели, что происходило несколько дней назад, чувствовали настроение соотечественников. Толпа ведь действительно неистовст-вовала, разъярилась до того, что даже преданнейший Пётр, заразившись этим плещущим через край ужасом расправы, трижды сказал: «Я не знаю этого Человека». Мы видим, что ему было так страшно, что он даже не хотел быть узнанным в качестве ученика Иисуса. А эти женщины – разве они не боялись? Да они пошли на гроб очень рано, пока все еще спали, но они также знали, что там у могилы есть официальная агрессивная стража, которая может с ними сделать все что угодно, – и все же они пошли. Наверняка, Иерусалим, каким бы большим городом он не был, все же был не настолько велик, чтобы подобное «неблагочестивое» поведение осталось бы в нем незамеченным. То есть, они ставили под удар и своё положение в обществе, и своё честное религиозное имя, потому что ухаживать за телом разбойника, приговорённого к смертной казни за преступление, к которому приговаривали в Израиле совсем нечасто, было крайне унизительно, а в чем-то и ритуально кощунственно. И человек, который все-таки проявлял в этом случае какую-то «неприличную активность», такой человек отчасти навлекал на себя вину, которая и привела этого преступника на крест (помогающий преступнику сам становится таковым). Но эти женщины на всё это решаются. Решаются, не думая о последствиях.
Это первый момент, подчеркну, особенно важный для нас. Потому что когда мы пытаемся понять роль женщины в человеческой истории, лучше всего нам высвечивает это значение и эту роль нынешний евангельский сюжет, в котором мы видим скромных обычных женщин, с необыкновенным дерзновением служащих Христу. При Его жизни они служат Ему тихо практически незаметно. И в этой незаметности делают своё жертвенное дело. Кто-то служит Ему от имений своих, кто-то просто руками и это служение носит такой тихий, не кричащий, но в то же время беззаветный характер. Это то, что мы видим в женской природе, особенно когда женщина являет себя матерью – мать ведь отдаёт себя детям полностью, а потом всё теряет. Накормить, напоить, постирать, ухаживать, учить… и потом всё потерять, – сын вырастает и, как правило, оставляет семью, дочь вырастает и уходит в свою семью тоже… Это в природе женской, так воспринимать действительность. Впрочем, это происходит не автоматически, а только если женщина старается эту способность в себе развить. И мы видим именно таких, взрастивших себя в жертвенном служении женщин подле Христа. Конечно, их было немного. Церковь перечисляет не более десяти имен. Но они есть и остаются для нас вечным образцом к подражанию…
Другой момент – это их верность. Апостолы разбегаются, им страшно. А эти женщины не взирают на то, что они могут навлечь на себя и осуждение, и репрессии, и могут быть даже подвергнуты остракизму. Вы знаете, наверное, что это означает – отлучение от любых контактов со своим обществом. Сейчас, когда мы живём в больших городах, когда нам порой даже и дела нет до того, кто живёт с нами на соседней лестничной клетке, ибо мы и так перенасыщены многочисленными человеческими контактами, информацией, слетающейся к нам отовсюду и прочими психосоматическими раздражителями, такое «отлучение» от общения с соотечественниками многим из нас представляется даже заманчивым, но в древнем мире было иначе. Общество было не очень большим – и количественно, и, так сказать, в понятийном, в идейном плане. Все придерживались практически одних взглядов. И если общество решало, что с каким-то человеком общение надо прервать, даже если у него оставался дом в этой деревне или в этом городе, даже если у него был в этой стране какой-то бизнес – отверженный, по сути, был обречён на медленное умирание. Твои товары не покупали, с тобой не здоровались и не говорили, к твоим детям относились презрительно и пр. пр. Вот это называется остракизмом, когда общество подвергает неугодного человека отчуждению. Сейчас мы с этим знакомы, может быть, лишь по аналогиям из нашего детства, когда, например, школьники восстают на какого-то одного своего одноклассника и бойкотируют все его попытки общаться, но поверьте, это очень смягченный вариант древнего остракизма…
И тем не менее, эти женщины решаются, в том числе, и на возможность быть отверженными. Почему? Потому что продиктовано это любовью. Разница между разумом и чувством в том, что разум, пожалуй, не возьмётся за то, что ему кажется бессмысленным. И поэтому учеников нет у гроба, разумных мужчин у гроба нет. Разумные сидят по домам и не высовываются. Все кончено, Учитель мертв. Мы сами видели, как его тело было изранено, истерзано, убито. Теперь, когда это крайне опасно, даже участвовать в Его похоронах уже не имеет смысла, потому что все кончено и ничего не изменить, так зачем же еще дополнительно рисковать? Иисус мёртв. Что сделаешь для мёртвого? А вот любовь идёт как бы сверх разума, через него или лучше над ним. Любящий человек говорит: «да, смысла в этом никакого нет, но я должен это сделать, потому что продолжаю любить». И вот мы видим, что у жен-мироносиц именно такая любовь присутствует. Поэтому не только служение, но и верность у них не преходящие, до конца. Верность, основанная на любви.
И наконец, их вера. Вера, которая так вознаграждена. Именно им – мироносицам ангел возвещает: «что ищете живого среди мёртвых? Он восстал. Его здесь нет». Для жен-мироносиц вестником и апостолом становится ангел, после чего и они становятся апостолами для разбежавшихся мужчин-апостолов. Именно они сообщают апостолам, что были на гробе и не обрели тело Господа Иисуса… Думаю все эти три составляющие, возможные как целостное единство для одной женской природы, должны вновь и вновь культивироваться в нашей жизни, в том числе и даже в такой жизни, которая с церковью напрямую не связанна. Мать, жена, дочь, сестра, подруга, любимая – все эти звания позволяют хранить верность, позволяют служить, позволяют верить. Оттолкнувшись от самого простого, главное в том, чтобы постепенно это простое умение легло на почву соучастия в деяниях Божьих, в служении со Христом, в служении Христу, Его телу – и живому и мёртвому, и воскресшему. Тогда может возникнуть такой светлый евангельский результат, тогда такой женщине не только Бог («дерзай дщерь, вера твоя спасла тебя»), но и мужчина может сказать словами Соломона: «Много женщин видел я, но ты превзошла всех».
Есть у этого праздника и обратная сторона, своего рода антитеза. Когда мы видим, например, как необычно женщина пытается себя позиционировать, заявить о себе в этом мире какими-то другими совершенно не богоугодными качествами, тогда на ум приходят совсем другие образы и другие цитаты: «баба-колхозница», «баба на танке», «баба, в жару продающая квас». О таких женщинах можно только сожалеть, потому что данное им Богом сокровище женских достоинств они растрачивают напрасно в какой-то другой далекой от Бога области. Конечно, такие женщины будут говорить о равенстве: «мы ничем не хуже мужчин, поэтому никакая деятельность не должна быть для нас закрыта» и пр. Ну что же, пусть будет не закрыта в принципе; но если пытаясь это доказать женщины будут примерять боксёрские перчатки, возьмутся за штанги, станут во главе государств и пр., забыв при этом о своем маленьком домашнем очаге, где они действительно могут быть подлинными царицами, одаривающими своих «подданных» и верой, и любовью, и милостью, и надеждой, то тогда мы увидим не женщин, а всего лишь женские пародии.
Поэтому как бы ни карикатурили в истории образ женщины идеалы светские, не религиозные, оторвавшиеся от Евангелия, для нас есть и будет всегда таким оставаться бессмертный светлый образ жен-мироносиц, донесённый до нас Евангелием через образы тех, о которых, на самом деле, мы знаем столь мало. Тем не менее, Церковь их не забыла. И часто Христос, указывая на женщину, говорит о ней то, чего не говорит о мужчине: «О, женщина, велика вера твоя».
Впрочем, то, что я говорил о празднике сегодняшнего дня – гимн не только женщине. В этот день Церковь празднует память Иосифа и Никодима – тайных учеников Христа, потому что они сделали то же самое, что и жены-мироносицы, но как мужчины. Невзирая на всеобщую истерию, отчуждение, ненависть, они ходили к Пилату, и рискуя своим будущим, совершили, в общем, тоже самое. Но для них – это путь, открывшийся внезапно. Никодим при жизни Христа приходил к Нему ночью. Он старался не привлекать к себе внимания, как сказано: «страха ради иудейска». Иосиф Аримафейский так же назван тайным учеником. То есть они тянутся к Спасителю еще при Его жизни, но как-то боязливо. А после Его смерти в них пробуждается нечто: что сродни нашему: «А, была не была, будь, что будет»! «Ибо для нас, могли рассуждать эти бывшие тайные ученики, быть с этим Величайшим Человеком, хотя бы и после Его смерти, все-таки дороже, чем быть с теми из Его учеников, которые теперь Его оставили». Это происходит в их жизни, как момент, как вспышка, после которой они меняются. А у жен-мироносиц, которых стоит назвать, нет, не тайными, но именно тихими ученицами Христовыми, этот настрой всегда был и оставался на протяжение всей земной жизни Спасителя, с момента Его выхода на общественное служения и вплоть до Его последнего смертного часа, а затем и после него…
Не будем забывать об этом, братья и сестры, не будем участвовать в подталкивании мужчин и женщин к тому, что им по природе несвойственно, это лишь растиражирует псевдосостоятельность. Я думаю, что права та женщина, которая однажды сказала: «Почему я должна больше переживать за несовпадение дебета с кредитом, нежели за судьбу своих детей, в глаза которых я должна посмотреть, в момент когда они возвращаются из школы домой?» Мне кажется, что это крайне важно: правильно разделить функции. Пусть мужчина осваивает этот мир, пусть добывает в поте свой хлеб, а затем приходит домой восстанавливать силы, образно говоря, «зализывать раны». А женщина должна создать в доме то, что она может создать, то, что она однажды создала вначале для младенца Христа, дав Ему живое человеческое тело, а потом – то, что она сделала для Его же тела истерзанного, и уже потом, то, что она сделала, – служа телу Его Церкви совместно с мужчинами. И это бесконечная эстафета. Поэтому-то в христианской истории есть не только равноапостольная Мария Магдалина, но и равноапостольная княгиня Ольга, и равноапостольная Нина, и благоверная царица Тамара, – память которой Церковь сегодня тоже и неслучайно празднует. Аминь.
11.05.2008
Благовещенский собор г. Шлиссельбург.
Комментировать