да ты был настигнут радостью
— Отец Андрей, проблема взаимоотношения полов, пожалуй, одна из самых болезненных тем для Церкви. Христианство сегодня обвиняется в ханжестве, отсталости, нежелании идти в ногу со временем. Так чем же руководствуется Церковь в этих «сексуальных» вопросах?
— По правде говоря, это та тема, о которой я хотел бы в самую последнюю очередь говорить с молодежью. Я считаю подобный разговор чем-то в принципе глубоко бесполезным и даже вредным. Все, что в Православии говорится на эту тему, сказано для тех, кто уже идет по пути Православия.
Ну, представьте, что я ношу не рясу, а какой-нибудь серенький китель с погонами. В общем, я — гаишник. Прихожу я к детям в школу и говорю: «Знаете, ребята, вы ни в коем случае не нарушайте правил дорожного движения. Обязательно их выучите: когда и как совершать обгон, как перестраиваться из ряда в ряд и прочее. Все это жизненно важно.»
Естественно, школьники не придадут никакого серьезного значения моим речам. Ведь пока у человека нет своей машины, пока он сам не умеет водить, то рассказывать ему, как вести себя в такой-то дорожной ситуации — занятие довольно-таки бесполезное, а изучение правил им воспринимается как чистейшая зубриловка, как сообщение принципиально бесполезной информации. Ведь не имеющий машины человек просто не знает, к чему эту информацию применить.
Вот я — человек безлошадный, и потому из всех правил дорожного движения я знаю только одно: — если я перехожу дорогу, то все должны остановиться: «Батюшка в рясе идет!» Но вот если у меня появится своя машина, то я пойму, что гаишники выдумали правила не только для того, чтобы брать взятки с шоферов. Тогда (но не раньше) я пойму, что на самом деле каждый пункт там кровью написан, кровью и болью человеческой. Тоже самое можно сказать и о многих тайнах в православной традиции.
— Давайте, в таком случае, поговорим о тайнах…
— Давайте. И чтобы не говорить сразу о том, что ниже пояса, поговорим о том, что выше. Одна из самых загадочных фраз в Евангелии: «Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую». Конечно, требовать этого от человека сразу совершенно невозможно. На такое поведение человек способен, когда он уже живет во Христе. Нет, лучше сказать — если человек ощущает, что Христос уже живет в нем… Тогда он понимает, что если начнет мстить, то что-то важное при этом потеряет.
Но страх потерять возможен только в том случае, если у человека уже есть ощущение того, что он что-то приобрел.
В связи с этим мне хотелось бы вспомнить одну буддийскую притчу, которая многое может высветлить в христианстве. Суть ее в следующем: подходит царь к некоему человеку и говорит: «Я могу тебе дать все, о чем ты мечтаешь: несметное богатство, принцессу, царство, чуть ли не вечную молодость, вечную жизнь. Тебе же для получения всего этого надо исполнить совсем небольшое задание: пройти с чашей воды из пункта А в пункт Б. Расстояние небольшое, порядка километра… Но есть несколько дополнительных условий.
Первое — чаша будет наполнена до верха. Второе — за тобой будет идти солдат с мечом, и, если хоть капля воды упадет наземь, вслед за ней слетит с плеч и твоя голова. И, третье, твоя дорога будет проходить через деревню, где в это время играют свадьбу». Вдумайтесь: ведь и в самом деле в жизни человеку надо пройти через некую «пьяную деревню» — через опьяневший мир, где все цепляется, все вовлекает в различные хороводы, пляски, пьянки… И вот чашу сердца надо пронести через все это, не расплескав.
Что в этой буддийской притче нехристианского? Понятно, что это фигура палача, который за единую каплю готов сразу отрубить вам голову. Евангельское видение Бога как Отца совершенно другое.
Очень важно понимать, что в христианстве не говорится: «Иди, заработай свое спасение, потихонечку накопи эту чашу сердца». Нет, здесь дается, дается все сразу, а затем — попробуй не растерять. Поэтому когда человек приходит в Церковь, ему дается очень многое — на языке святоотеческого богословия это называется залог, обручение будущих благ, задаток будущих благ.
И в самом деле, если человек не ощущал вкус слов «Царствие Божие внутрь вас есть», никто никогда не стал бы монахом, никто не пошел бы в священнослужители, никто НЕ ОСТАЛСЯ БЫ НА ВСЮ ЖИЗНЬ ХРИСТИАНИНОМ. До аскетического труда, до личного подвига человеку, который чистым глазом смотрит на Церковь, дается пережить радость прикосновения ко Христу. Иисус перестает быть персонажем «Истории древнего мира», Он входит в мою жизнь.
И вот, когда человек ощущает, что ему что-то дано, а значит есть, что терять, тогда рождается естественная осторожность, как естественная осторожность рождается у беременной женщины.
— Сравнение с беременной женщиной? Звучит неожиданно…
— Да нет, мне кажется наоборот. Конечно, если вы подойдете к девушке-подростку и объясните ей, что она будет переживать во время беременности (тошнота, аллергии, головокружение, слабость), подробно расскажете, как она будет мучиться во время родов, она скорее всего сбежит от вас куда подальше и скажет: «Да оставьте меня, я в монахини уйду… И не надо мне ни женихов, ни семьи, ни детей — ничего не надо».
И действительно — пока у человека нет реального чувства любви, все то, что любовь сопровождает, кажется искусственным, и даже болезненным. А вот когда женщина чувствует, что у нее под сердцем новая жизнь началась, она естественным образом (если у нее совесть не пропита окончательно), сама по себе начинает вырабатывать некие правила безопасности: изменяет режим питания, отказывается от алкоголя и т.д. Потому что она уже ощущает, ради чего нужно это делать. Не ради чисто дисциплинарного упражнения, не ради того, чтобы какие-то правила исполнить. Она понимает, что если сейчас она эти правила не будет соблюдать, потом ей и другому существу придется страдать всю жизнь.
Точно так же и с вопросами духовными: когда человек чувствует, что у него в сердце зашевелилась какая-то другая жизнь, а не только его (по слову апостола Павла: «Уже не я живу, но живет во мне Христос»), вот тогда человек уже начинает понимать, что можно эту новую жизнь потерять и начинает думать над тем, как же избежать этой утраты.
И здесь, как и в упоминавшихся выше дорожных проблемах, приходят на помощь люди, уже пережившие похожий опыт, и говорят, что подобно правилам дорожного движения, есть также и правила религиозной безопасности. И эти правила тоже написаны кровью, написаны судьбами людей. Потому что слишком много было катастроф — много было и удач, но много и катастроф. Вот поэтому эти правила лучше соблюдать, если вы не хотите потерять что-то гораздо более важное, чем минутная эйфория «свободной любви».
Что может быть этим более важным? Каждый знает, что радость бывает разная: бывает радость внешняя, бывает внутренняя, бывает радость телесная, уходящая, а бывает радость гораздо более глубокая… Сравните два ощущения: ощущение сексуального удовлетворения и ощущение того, что бывало в вашей душе, когда вы в своем сердце прощали человека, когда смогли примириться с тем, с кем долгое время были в ссоре. Все, я уверен, переживали это ощущение сердечной радости: от обретения человека, который, казалось, был уже потерян, радость от обретения друга, радость понимания. Или просто радость от того, что удалось сделать что-то по совести, хотя это и было трудно. По сути все религиозные традиции (а не только христианские) здесь напоминают о том, что человек всегда находится в некой ситуации выбора: либо ты копишь в своей жизни радости одного плана, либо радости другого плана. Но при этом все-таки помни, что ты — человек, и те радости, которые можно считать радостями жизни по совести, радости души — это радости, собственно присущие человеку, радости, которые отличают человека от животных. При этом каждый сам выбирает, сам решает и делает этот выбор.
— Но ведь можно совмещать и ту и другую радость: и радость сексуальную, и радость прощения.
— Конечно, можно. Но о радости прощения я напомнил лишь потому, что мы говорим о людях, еще не имеющих религиозного опыта. И поэтому важно было в их, светском, опыте, указать нечто, что является подобием опыта духовного. Так что это не более, чем подобие. И если радость душевная совместима с радостью случайного секса, то радость духовная (а она — самая сильная и самая человечная) — нет.
— Так что же, несовместимо собирание радостей земных и небесных?
— Пожалуй, да. Хотя мне самому, может быть, и хотелось, чтобы реальность в этом отношении была бы другой. Мне хотелось бы, чтобы можно было пребывать на горе Фавор, в окружении несказанно-радостного Божественного света и с полнотой радости в сердце — и при этом быть окруженным целым гаремом… Чтобы земное и небесное легко и без потерь совмещались друг с другом.
Но скудный опыт мой, огромнейший опыт Православия и весьма разноречивый и разнокачественный духовный опыт других религий согласны в одном: собирание духовных радостей немыслимо без аскезы. Если вы хотите достичь чего-то высшего, то вам придется в чем-то себя ограничивать.
Конечно, посещение горним светом возможно и в состоянии брачном, и в состоянии даже не вполне чистой внебрачной жизни. Зарницы блещут порой в самых неожиданных временах и пространствах. Но постояннное пребывание в этом свете — оно требует умения говорить «нет» даже самому себе, даже самым как будто бы законным стремлениям своего естества…
Поэтому для тех, кто хочет «быть совершен» — для тех путь ясен: раздай имение свое… иди за Мной… не смотри с вожделением… Путь святости — это путь аскезы. Хотя в православии человек имеет право не быть идеальным. Монашество — путь дивный (хотя и очень опасный). Но кроме монастырского, есть еще и домашнее православие. И даже у Марины Цветаевой (а кто может указать большего ненавистника мещанского быта, уюта и условностей!) однажды вырываются такие строчки: «Ибо нужно ведь хоть кому-нибудь крыши с аистовым гнездом. Счастья — в доме, любви — без вымыслов, без вытягивания жил…». Радость земная и радость небесная могут соседствовать. Вопрос в том — что именно человек «собирает». Чем больше заставлена комната — тем пыльнее и мутнее окошко…
Церковь выступает против того, что сегодня называется свободной любовью, не потому, что мы хотим всем навязать нашу дисциплину, наши правила жизни, и не потому, что мы хотим уменьшить количество радости. Совсем наоборот — мы хотим, чтобы человек обрел подлинную радость — радость любви. Христос говорит: «Радость ваша да будет совершенна». Мы просто хотим, чтобы это была совершенная радость, человеческая радость, ВЫШЕ ЧЕМ ЖИВОТНАЯ…
— Отец Андрей, Ваше интервью соседствует со школьными и студенческими сочинениями на тему: «Нравственна ли свободная любовь?» Сразу бросается в глаза, что нравственность воспринимается исключительно как система запретов, причем такая, которую каждый для себя определяет сам. Тогда как любовь настолько сильнее всяких табу, что просто сметает все рамки — и правильно делает…
— Православие воспринимает все совершенно иначе. Нравственность в христианском понимании во многом связана с идеей обновления совести — от сожженной совести к обновленной, к преображенной совести, которая может подсказывать, в чем на самом деле смысл — смысл твоего поступка, смысл этого дня, смысл твоей жизни. Понимаете, это только для людей с больной совестью совесть есть нечто осуждающее. Действительно, в таких пограничных ситуациях совесть не столько подсказывает, что нужно делать, сколько говорит: «Знаешь, так делать все-таки нельзя». Но это как раз есть некий признак болезни, атрофии нравственного чувства.
А если у человека есть живая нравственная интуиция — это даже не совсем то, что принято называть смыслом жизни — скорее, смысл НА ВСЮ ЖИЗНЬ. Иными словами — это такой смысл, к которому можно было бы обращаться каждый день, а не только раз в год. Поэтому такая нравственность носит безусловно положительный характер, а не отрицательный. И если это есть, то человек будет потихонечку дорастать до того состояния, о котором в Евангелии Христос говорит: «Когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая». То есть настолько естественно добро и свет струятся из человека, что ему даже не надо как-то особо задумываться над тем, как поступить — так или иначе.
Не нужно саморефлектировать. Если такое состояние души у человека есть, тогда следование этим нравственным предписаниям не есть исполнение ЗАПРЕТОВ, не есть УСТРАНЕНИЕ, а есть именно СОЗИДАНИЕ, т.е. творчество. Тогда этическая жизнь человека перестает быть слаломом между запретными столбами и становится тихим излучением сердечного света.
Вот здесь мне кажется главная разница между православным опытом нравственного богословия и светской этикой. Светская этика представляет собой набор именно запретов: «Того не делай, этого не делай», а почему — на светском уровне всегда очень тяжело объяснить. (Почему? — Ну, нельзя и все!) Православный же может пояснить, что человек может потерять, а что он может приобрести. Смысл этого различия кроется в том, что в православии есть установка на внутренний, личный опыт человека, а не на некую социальную санкцию. Ориентация не на то, что там общество скажет (учителя, родители, газеты), а на то, что где-то в твоем сердце появится свой внутренний свет, своя духовная радость.
— Почему же тогда такая, казалось бы, вполне нравственная и полезная программа, как программа полового воспитания школьников, со стороны Церкви вызывает довольно резкое неприятие?
— Во-первых, уже из американского опыта видно, что такие программы не делают общество даже физически более здоровым: статистика показывает, что со времени введения подобных программ в американских школах число венерических заболеваний там не уменьшилось, а возросло.Возросло также число изнасилований и подростковых абортов.
Поразительная вещь — именно в то время, когда в России пробуют ввести «половое воспитание», конгресс США голосует за выделение миллионов долларов на проведение в американских школах программы воспитания в духе целомудрия. Что же касается введения программы полового воспитания в наших, российских школах, то мне кажется, что это еще один шаг на пути к расчеловечиванию. Потому что человек не может быть человеком, если у него нет какой-то тайны. И конечно же, одна из главных тайн подростков, их маленький секрет, который они прячут от взрослых, это то, что они уже взрослые. Они уже не дети, они уже «все знают». И для мира подростков как раз характерна стеснительность в этих вопросах.
В публичной бане без штанов будут ходить или маленькие дети, или взрослые мужики. Подросток же ни за что с себя плавки в бане не снимет. И вот эти сеансы массового раздевания — пусть даже на уровне слов, картинок — это разрушение естественной потребности человека в тайне. Ведь все-таки не случайно сексуальная сфера в самых разных традициях, совершенно далеких от пуританства, весьма далеких от христианства, всегда была окружена какой-то системой табу. Именно эта область почему-то всегда воспринималась как имеющая прямое, непосредственное отношение к религии. А где религия — там мистика, там тайна.
Посвящение во взрослые всегда было таинством, а не просто раскрытием давно всем известных сексуальных секретов. В упомянутых же программах с самого начала предлагается заведомо профанный, бесчеловечный язык — язык чистейшей механики, физиологии для разговора о тайне пола… Вместо тайны любви, речь идет о секретах секса.
И поэтому мне кажется, что это еще один шаг на пути к такой «макдональдизации». Сегодня в России более чем достаточно источников для желающих подростков узнать все, что их на эту тему интересует. Более чем достаточно всевозможных книг, журналов, видеопродукции. Поэтому совсем не обязательно вводить все это в школе. Кроме того, у школы есть такой талант — убивать все, чего она касается. Будь то Пушкин, будь то закон Божий. Если хотите, чтобы было воспитано поколение атеистов — введите обязательный Закон Божий. Хотите воспитать поколение импотентов — введите школьное половое воспитание.
— Но ведь смысл данной программы, как я понимаю, в том — что «раз все это естественно» — значит, все это необходимо знать…
— Я просил бы читателей «Фомы» запомнить, что слова естественный, естество имеют два совершенно разных смысла — когда эти слова употребляются в богословском лексиконе и когда они употребляются в лексиконе светском. В богословском лексиконе естественным называется то, что происходит по Богозданному естеству человеческому.
Одним словом, естественно то, что делает Христос (Об Адаме мы знаем слишком мало — каким он был до грехопадения). Только в Христе мы видим восстановленное человеческое естество. Это и есть христианская НОРМА. А в светском языке естественно — это то, что массово. Поэтому для Православия естественна святость, для массового лексикона сегодняшнего дня естественен, в общем-то, порок. На языке православия естественно то, что мы называем идеальным, то что редко. Для обыденного уровня естественно то, что обыденно, то, что массово. Ну, а поскольку светский язык всегда имеет ввиду естество только «оживотившееся», естество человека падшего, то естественными объявляются падшие состояния, массовые состояния, а массовость всегда склонна извинять себя.
— Что же в итоге получается, что в мире все так мрачно: и грех с пороком естественны, и о нравственности не имеем верного представления? В принципе не представляем, что имеется в виду под нравственностью в православии?
— Нет, я считаю, что представляем себе. Потому что нет на свете такого человека, даже очень юного человека, у которого не было бы опыта жизни в добре. Пусть может быть несколько минуток в своей жизни… А ведь быть верующим — это означает прежде всего быть верным самым светлым минутам своей жизни. Потому что жизнь наша полосата, независимо от того, год тигра на дворе или какой-нибудь другой год.
Да, бывают у нас периоды какого-то оскотинения, озверения. Но даже в эти минуты, которые на языке православия называются окамененным нечувствием, в эти минуты хранить верность и действовать так, как ты поступил бы в ту высшую минуту, в том состоянии, когда ты был духовно одержим добром и светом, когда ты был настигнут радостью — это и означает быть верующим.
Владимир Легойда
Источник: Православный журнал «Фома»
Комментировать