Кирилл Родионов – врач-невролог. Родился в 1965 году в Красногорске. В 1984 окончил медицинское училище и поступил в Первый медицинский институт. Осенью 1984 года был призван в армию. Демобилизовавшись в 1986 году, восстановился в институте. Окончил его в 1992 году. В 1994 году окончил ординатуру в Клинике нервных болезней Московской медицинской академии им. И.М. Сеченова, после ординатуры работал в этой же клинике уже городским врачом. Потом работал в Поликлинике восстановительного лечения №7, а сейчас работает в Центральной клинической больнице гражданской авиации. Автор книги «Инсульт: до и после». Женат, двое детей.
– Кирилл Владимирович, сегодня и многие нецерковные люди слышали про святителя Луку (Войно-Ясенецкого), тем не менее до сих пор даже среди верующих существует стереотип, что врачам, – по крайней мере, молодым, – часто свойствен цинизм. Насколько это соответствует действительности?
– Сложный вопрос, но по своему краткому опыту преподавания (преподавал я в конце девяностых и начале нулевых) могу сказать, что тогда среди студентов было много хороших, искренних юношей и девушек, которые шли в медицину по призванию, желая помогать людям. Да и сейчас ко мне изредка приходят для осмотра и оформления медицинских справок перед поступлением, и я вижу, что и сегодня многие хотят стать врачами из самых лучших побуждений.
Что касается веры, то на своем рабочем месте врачу если и затрагивать эти вопросы, то делать это надо очень аккуратно. Всё-таки люди, даже если они верующие, к врачу идут не с мировоззренческими проблемами, а с проблемами со здоровьем. Конечно, во время болезни, как и при любом жизненном испытании, часто возникают и мировоззренческие вопросы, и если человек открыт для такого разговора, можно деликатно что-то ему посоветовать, но, прежде всего, задача врача – правильно поставить диагноз и назначить правильное лечение. И ни в коем случае нельзя навязывать пациенту разговоры, к лечению не относящиеся, если он к таким разговорам не расположен.
– А со студентами эти вопросы обсуждали? Или с однокурсниками, когда сами были студентом?
– Нет. Понимаете, учеба в медицинском институте требует столько времени и сил, что на что-то другое времени почти не остается. Во всяком случае, у меня не оставалось. Может, конечно, это только я такой ненормальный, но я с четырнадцати лет рос с бабушкой и дедушкой, потому что умерла моя мама, они уже были пенсионерами, и я понимал, что мне некогда расслабляться, искать себя, а надо как можно скорее вставать на ноги. Поэтому после восьмого класса я пошел в медицинское училище, чтобы получить специальность. Быть медиком я уже хотел, но решил, что неизвестно, поступлю ли в институт (конкурс тогда во все мединституты был большой), а учатся там шесть лет, потом еще ординатура. Правда, училище закончил с красным дипломом, который тогда приравнивался к золотой медали, поэтому для поступления в институт мне достаточно было сдать на пятерку первый экзамен – биологию. Сдал, поступил, но тогда с дневного отделения брали в армию, и меня призвали той же осенью, а через два года я вернулся на первый курс. В армии среднее медицинское образование пригодилось – был санинструктором отряда, – но знания большинства общеобразовательных предметов за два года из головы выветрились, а вернулся я домой в начале ноября, когда уже два месяца шли занятия в институте. Большинство ребят после армии взяли академку, но я решил не терять еще год, а срочно наверстывать то, что пропустил. Это я к тому рассказываю, что учеба отнимала почти всё время. Интересно было учиться, и жизненные обстоятельства мобилизовали меня. И с однокурсниками в основном обсуждал то, что касалось учебы. Не помню, чтобы мы обсуждали мировоззренческие вопросы.
– Вы когда вернулись из армии?
– В 1986 году.
– Уже началась перестройка, через два года официально отпраздновали Тысячелетие Крещения Руси. Наверное, так называемого научного атеизма у вас в институте уже не было?
– По-моему, какой-то рудимент научного атеизма оставался: экзамен мы уже не сдавали, но несколько занятий было, и на одно из них, представьте, преподавательница пригласила священника – надеялась, что будет дискуссия. Это уже после Тысячелетия Крещения Руси происходило, кажется, в 1990 году, но всё равно было в новинку. Пришел к нам отец Валентин Асмус. Встретили мы его заинтересованно, а провожали чуть ли не стоя, аплодисментами. На следующем занятии преподавательница нам выговорила: «Что же вы не дискутировали?» А с чем дискутировать? Он рассказывал интересно, убедительно, на все наши вопросы ответил. Вот такой момент вы мне напомнили.
– Не с этого начался ваш интерес к христианству?
– Он начался гораздо раньше, когда еще мама была жива. Она и несколько ее подруг стали интересоваться… Поскольку тогда не было никакой христианской литературы, никто ничего не знал, интересовались без разбора всем, что выходило за рамки материализма. Помню, когда мамины подруги к нам приходили, обсуждали разные паранормальные явления – тогда многие этим интересовались, можно даже сказать, что интересоваться такими вещами стало модно. Конечно, теперь я понимаю, что это совсем не то, чем нужно и полезно интересоваться, но ведь всё это происходило в эпоху воинствующего атеизма, когда, повторяю, не было никакой христианской литературы и практически негде было получить нормальные знания о Боге. Тем не менее, в этих разговорах мама с подругами пришли к общему выводу, что Бог есть, и прозвучало это так убедительно, что у меня с той поры в этом тоже не было сомнений. Потом нам с мамой дали на одну ночь почитать Евангелие, а еще через какое-то время меня крестили. Мамины подруги крестили своих детей, заодно крестили и меня. Крестили дома – тогда часто так делали, потому что в храме обязаны были зарегистрировать и передать информацию о крещении уполномоченным по делам религии, и у людей могли быть неприятности.
То, что есть два мира, видимый и невидимый, я понял уже тогда и ни разу в этом не усомнился, а вот знания о том, как они связаны между собой, прибавлялись постепенно и долго. Сначала, как я уже сказал, знания особо негде было получить. Цитаты из Евангелия выписывал из «Карманного словаря атеиста». А еще было у меня «Забавное Евангелие» Лео Таксиля – книга ужасная, высмеивающая Новый Завет, но советские атеистические пропагандисты этого автора ценили, поэтому его книги в русском переводе не раз издавались. Сейчас я думаю, что стоило мне сохранить эту книгу как пример того, до какой пошлости можно дойти в желании надсмеяться над святыней. Но тогда она у меня вызвала такой внутренний протест, такое негодование, что я аккуратно вырезал оттуда все цитаты из Евангелия и вклеил их в тетрадь, которая у меня сохранилась, а саму книгу сжег в печке, благо жил в сельском доме.
– И в храм вы стали ходить сразу после крещения?
– Да, еще с мамой. Крестил меня отец Александр Куликов, он тогда служил в храме святителя Николая в Кузнецах, и мы туда стали ходить. Так получилось, что на исповедь первый раз попал к отцу Алексию Зотову, и с тех пор старался исповедоваться у него, а когда его назначили настоятелем храма Флора и Лавра на Зацепе, пришел за ним, помогал ему восстанавливать храм. Отца Алексия нет уже почти девять лет, но я до сих пор приезжаю в этот храм, по воскресным дням алтарничаю на ранней литургии.
– А ваши бабушка с дедушкой были верующие?
– Нет. Как и почти всё их поколение, они были атеистами, бабушка даже непримиримой атеисткой. Очень порядочный человек, готовая всё отдать детям, внукам, и ученики ее любили… Когда я стал жить с бабушкой и дедушкой, они уже были на пенсии, а вообще бабушка всю жизнь преподавала в школе физику, была директором школы, и к ней уже на моей памяти приходили ученики, многие из которых к тому времени сами успели состариться. Здесь же село, Павшино, все друг друга знали, обменивались рассадой, овощами с огорода, и многие бабушкины ученики поддерживали с ней отношения до самого ее ухода.
В конце жизни она смягчилась и даже говорила огорченно: «Зачем же взорвали храмы? Они такие красивые были». Это она говорила о Краснослободске – она оттуда родом. А когда уже тяжело болела, а я за ней ухаживал, взяла рукой мой крестик на шее, и я спросил ее: «Тебе крестик надеть?» Она кивнула и с трудом (говорить уже почти не могла) выговорила: «Когда это, мне легче». Надели крестик. Вскоре она умерла.
А дедушка один раз даже сходил со мной в храм и причастился. Но это всё было позже. Тогда же я с ними даже не заговаривал на эти темы, но, думаю, они быстро догадались, что я верующий. Я и не знаю, как бы я всё это выдержал без веры. Подросток, отца давно не было, а тут и мама умерла – просто весь мир рухнул. Да, бабушка с дедушкой замечательные, любящие, но я же понимал, что они недолго смогут меня поддерживать, и надо думать, как выживать. Поэтому стремился побыстрее получить специальность. Но об этом я вам уже говорил.
– И одновременно искали смысл жизни?
– Уже не искал. Как мне объяснили, что Бог есть, крестили меня, всё стало естественным. Конечно, был период, когда в храм ходил далеко не каждое воскресенье, в армии возможности пойти в храм вообще не было, но и там я старался о Боге не забывать. А в конце восьмидесятых начали появляться книги, читал, обсуждал с двумя мамиными подругами – мы поддерживали отношения. Потом вместе с ними ходили на курс лекций в Центральный дом культуры железнодорожников. Это было что-то вроде Закона Божия. Лекции читали отец Дмитрий Смирнов, отец Валентин Асмус, отец Аркадий Шатов (сейчас он епископ Пантелеимон). Большой курс, года два мы ходили. Пожалуй, только тогда у меня появились какие-то более-менее систематические знания. Но это было уже после института, когда я работал.
В институте же… Это тоже было, когда я уже закончил институт, но потом я несколько лет там работал – в Клинике нервных болезней. И вот, помню, в 1993 году, когда я уже учился в ординатуре, один священник – не помню, как его звали, но это был знакомый кого-то из преподавателей – читал факультативные лекции по сравнительному богословию. Рассказывал об отличии православия от индуизма – тогда всё восточное было в моде. По вечерам он читал, раз в неделю, но народу приходило немало, некоторые приходили с катушечными магнитофонами, записывали лекции. Я постарался эти лекции не пропустить. На магнитофон не записывал, но конспектировал, и у меня конспекты сохранились. Без конспекта, конечно, мне теперешнему трудно вспомнить, что он говорил. Прошло почти тридцать лет, а тогда это была совершенно новая область знаний, ранее недоступная. Но помню, что рассказывал он интересно.
– Вы через модное увлечение Востоком не прошли?
– Можно сказать, что нет. То есть немножко интересовался, но не в поисках «настоящей духовности», как многие. У меня действительно с момента крещения не возникало сомнений в истинности православной веры. Сразу почувствовал, что это настоящее, а потом уже по мере возможности старался глубже понять. Сначала возможностей было очень мало, поэтому знаний прибавлялось немного, ну а когда стали появляться книги, процесс пошел быстрее. Было бы самонадеянно сказать, что уже всё понял и всё знаю, но, конечно, читаю, ищу ответы.
Поэтому другими религиями, в том числе восточными, я если интересовался, то желая понять, где там подвох. Было досадно, когда не удавалось понять, но со временем ответ находился.
– Помогает ли вам вера в работе?
– А это даже не разделишь. Как-то один преподаватель нам сказал: нет медицинской физики, есть просто физика. Так и здесь: если есть какое-то представление о жизни, о мире, с этим представлением и работаешь. А у меня так сложилась медицинская биография, что в основном имею дело с плановыми пациентами. Когда каждый день приходишь в палату на обход, не будешь же с человеком несколько дней подряд говорить только о болезнях. Больные также нуждаются в утешении, моральной поддержке. В процессе таких разговоров у людей возникают разные вопросы, в том числе мировоззренческие. Сейчас я уже ушел из стационара, работаю на амбулаторном приеме, и здесь тоже у людей бывают разные вопросы. Конечно, на приеме времени на долгие разговоры нет, но иногда сказать утешительное слово не менее важно, чем порекомендовать то или иное лекарство. В таких случаях мне вера очень помогает, но надо утешать и что-то советовать очень аккуратно. Человек пришел ко мне как к врачу, а если я начну с ним беседовать как катехизатор, может получиться несовпадение стереотипов, и моя непрошеная катехизация вызовет у него только отторжение. Аккуратно, ненавязчиво что-то посоветовать можно. Например, сказать: «Может, стоит почитать Новый Завет, например, Евангелие от Марка? Попробуйте. Вдруг понравится». Если человек откликнется, задумается, уже хорошо. Но в первую очередь я должен помочь ему как врач. А если оказывается, что пациент верующий, конечно, утешить его проще – мы на одном языке говорим.
– А в семье, в отношениях с женой, в воспитании детей вера вам помогла?
– Тут у нас представления о жизни, о мире одинаковые, а дальше «житейское море играет волнами». Всякое бывало, но слава Богу. С детьми беседуем, что-то вместе читаем, обсуждаем. Стараюсь, чтобы вера была как естественная часть жизни, а не так, что в воскресенье сходили в храм, поучились в воскресной школе, и «свободны».
Сыну 23 года, он пока живет с нами, но уже самостоятельный.
– Ходит в церковь?
– Сейчас да. Был у него период сомнений, и тогда мы много спорили, но, к счастью, уже состоялся плавный возврат, и теперь мы просто что-то обсуждаем. А дочка учится в пятом классе, поэтому пока трудно сказать, как пройдет ее взросление. Но мы старались, чтобы дети воспринимали веру не как просто ритуал, а как естественную часть жизни. Стали ли мы для них примером, не мне судить. Ошибки, конечно, совершали, но надеюсь, что сильных перегибов не было.
Беседовал Леонид Виноградов
Комментировать