Одна бабуля пошла утром пасти гусей и вдруг видит – батюшки-святы! Динозавр за околицей!
– Ой, – говорит, – милай! Да ты что, родненький! Христос с тобою! Да ты откелева? И такой изукрашенный!
А динозавр, действительно, просто как с картинки: рога и все шипы цветами – розами, фиалками, гладиолусами – процвели! Он только ходит, охорашивается, улыбается и томно так смотрит в землю, переминаясь с ноги на ногу.
–Да ты откелева, говорю, касатик?
Динозавр только улыбается и молчит. Покраснел еще.
Ну, бабуля погнала его вместе с гусями пастись. Потом пригнала к дому. А она на все руки была мастерица! Сколотили они с внучонком сарайчик такой – вроде ангара для самолета – и поселили жить туда динозавра.
А цветов-то на нем, цветов – море!
Стала бабуля их срезать и на базаре продавать. И динозавру это нравится – вроде стрижки, он аж курлычет от удовольствия, когда его стригут, и денежки появились.
Она сразу и детей, и внуков одела-обула во все новое да модное. Ее все сразу зауважали... А до того многие посмеивались. «Ну, – говорили, – бабуля у нас человек старинный. Стариной какой-то сентиментальной наполнена. А это все – лирика, этим не проживешь…»
А бабуля еще, надо сказать, маслицем баловалась – картины маслом писала. Но покупали слабо, ну чего, говорят, там интересного – гуси да избы, вот и все. Хотя мастерство живописное росло из года в год.
А тут она динозавра своего стала писать – на восходе солнца, на закате, в полдень, это ее Клод Моне со своим Руанским собором вдохновил. Вот динозавр бежит лугами цветущими, как конь, – а это ее вдохновила картина Жерико «Бег свободных лошадей». Вот он лежит около дома, свернувшись калачиком… Да много сюжетов, без счета!
Осенью, притом, у него одни цветы вырастали, весной – другие. Так она шлепала и шлепала картины. И народ их расхватывал, как горячие пирожки.
Искусствоведы понаехали – во дворе не протолкнуться. Уж она отмахивалась от них, отмахивалась, как от мух поганых, да трудно ей было. Силы были неравны. Пришлось запись устроить, очередность, интервью давать. Тут уж дети, внуки, племянники ей помогали, чтобы толкотни не было. Гостиниц понастроили с гаражами. С утра уже очередь стоит интервью брать. Запись по интернету.
Уж бабуле не до гусей стало, да и на живопись времени почти не оставалось. А дети и племянники, внуки всевозможные откопали документы, вспомнили, когда у нее день рождения, – чествовать стали. Искусствоведы монографии пишут – расходятся по всему белу свету. В Союз художников приняли.
Картины – во всех крупнейших музеях мира. В Лувре – целый зал ее картин. В Дрезденской галерее, в мюнхенской Пинакотеке, в Прадо – ну везде, везде. Гонорары рекой потекли. Родственников к ней еще больше понаехало. Строиться стали вокруг нее.
И вот идет как-то утром наша бабуля мимо очереди – очередное интервью давать, как вдруг тихо-тихо динозавр позвал ее по имени нежным голосом из своего ангара.
А надо сказать, что уже все и позабыли давно, как ее по имени звать: все «бабуля» да «бабуля». И вдруг динозавр зовет ее по имени: «Лена, дорогая!» И опять: «Лена!» Бабуля, ног под собой не чуя, кинулась к ангару и говорит нежно: «Да ты что, касатик? Что ты, сердечный?» И тут вдруг ударился динозавр оземь – и обернулся добрым молодцем, ни в сказке сказать, ни пером описать.
Бабуля наша обомлела. А он говорит ей: «Это, Лена, я тебя испытывал! Но теперь испытание закончено! Выходи, пожалуйста, сейчас же за меня замуж!»
Бабуля наша, падая, только и успела прошептать: «Согласная я...» И упала бы, если бы суженый не подхватил ее на руки. А как только коснулся он ее, так превратилась сразу она в невозможную красавицу. Улыбнулась нежно своим родственникам и искусствоведам, а потом взялись они за руки и улетели прямо вертикально на небо. А все остались смотреть на них с открытыми ртами. А потом с неба на всех посыпались цветы.
