Среди участников нашей студии порою затеваются такие разговоры, что просто некрасиво их не записывать,— ведь это может быть очень важным для самых разных людей.
Вот и сегодня один наш друг рассказал такую историю,— как он готовил курицу.
Это было в перерыве,— когда мы отложили кисти и краски, обсудив наши пейзажи (а мы были на пленере,— писали цветущую сирень на Марсовом поле),и расположились в тени попить чаю с бутербродами.
«Одно дело, — говорит он, когда тебе ее, голубушку, подали на обед ,-эту самую курицу. Ты можешь себе позволить и не думать особо о ней. А вот мне когда в первый раз пришлось самому разделывать ее, то я , братцы, скажу честно, сильно струхнул… Сразу вспомнились мне люди которые просто не могут есть мяса,— ни в каком виде…
А у меня папа – хирург по профессии. И я к нему мысленно обращаюсь. К нему и к Луке Войно-Ясенецкому,— тоже хирургу. Я понимаю, что они в Боге со мной.
Ну вот, я им и говорю: Дорогие! Братцы мои дорогие! Как то я заробел! Надо мне курицу приготовить,— врачи рекомендуют… хрящи особенно куриные, а я вот видите, как малодушествую…
И чувствую от них моментально такой веселый ответ:— Курицу-то?! Да ведь это отдых хирурга! Просто отдых! Как не резани,— все равно не ошибешься! Все хорошо! Режь запросто и не робей!
Ты ведь молишься. Все люди с тобой, с нами! Все зверюшки с нами!
Эта кура сейчас в невидимом мире порхает возле тебя и за честь считает, что может тебе послужить, пользу тебе принести.
На земле-то она носилась как угорелая, крыльями махала, а чтобы полететь, — так, бедняжка, и помечтать не могла. А здесь с нами, с тобой, во вселенной твоей души орлом парит! Просто загляденье! Такая красотка! Это ли не удовольствие для нее, это ли не радость?!»
Ну вот,— говорит он, как только я такие мысли у себя в голове обнаружил, так мне весело стало на душе, так легко… Все сомнения ушли. Почувствовал я себя как-то очень ясно в теплой компании веселых друзей. Веселых, старших и очень радостно, светло умных!
А святителя Луку я еще вспоминаю часто как художника. Ведь чтобы правильно реалистически нарисовать человека,— чтобы и кости были на своих местах, и мышцы,— надо ведь знать пластическую анатомию.
Ей всех художников учат. Иначе на лице, на теле будут неизбежно самые подозрительные вздутия, и притом где попало…
В общем,— говорит он, и в искусстве одного зрения, одних чувств мало, нужны и знания! А в духовной жизни тем более!
А я во время его рассказа посматривал на нашу новенькую девочку — Аню. Она пила чай, ела пирожок с капустой и очень внимательно слушала рассказ. Мне ее мама рассказывала, что она даже молока не пьет по идейным соображениям, не говоря о мясе. А ей для здоровья очень хорошо бы было все это есть.
На лице ее было изумление. Было понятно, что она ни о чем подобном никогда и близко не слышала.
Да, пожалуй, в таком ярком виде и никто из нашей компании.
