Период III

Рече ему Филипп: прииди и виждь.

(Ин.1:47)

Если вера в небесные догматы раздается более от слуха, чем от видения, то вера в земные явления раздается скорее от зрения, чем от слуха. Прииди и виждь – стоит только прийти и увидеть, чтобы уверовать. Но из всех явлений, в которые мы тем тверже веруем, чем яснее их видим, есть одно, в которое мы трудно верим, хотя и часто его видим. Мы живем в суетном мире, как бы в юдоли плачевной, где каждый день видим жалкий конец временной жизни и страшное владычество всеукрощающей пагубной смерти. Мы всегда и везде видим смерть. Мы видим ее во всякое время, – во все дни года и в каждый час дня; видим ее на всех возрастах – на юности, старости и даже самом преддверии жизни; видим ее на каждом месте – на суше и на море, в скромных домах бедняков и в роскошных чертогах богачей, в высоких дворцах царей и сильных мира. Вся эта вселенная, обиталище немногих живых, есть гроб бесчисленных мертвецов. Мы то и дело – или умираем, или хороним мертвецов, так что или другие оплакивают нас, или мы – других. Мы ничего не видим так часто, как смерть, но и ни во что так же трудно не верим. Мы видим, как умирают другие, но не верим, что умрем и мы; мы признаем, что смертны, однако делаем то, что, свойственно бессмертным. Итак, мы впадаем в двойное заблуждение, – ибо надеясь на бессмертие, живем во грехе, и как грешники умираем, чтобы вечно мучиться. Двойная потеря – и надежды, которую мы теряем, и спасения, которого не приобретаем. Но, о, суемудрый человек, кто есть человек, иже поживет и не узрит смерти (Пс.81:49)? Ты родился, чтобы умереть. Одно только могло бы освободить тебя от смерти, – если бы ты совсем не рождался. Если не веришь останкам, которые видишь, если не веришь могилам, на которые ступаешь, поверь тому, что я скажу тебе сегодня – прииди и виждь. Приди, чтобы видеть две ужасные истины. Во-первых, нет ничего столь бесспорного, как смерть, – ты (непременно) когда-нибудь умрешь. Во-вторых, нет ничего столь неопределенного, как смерть, – ты не знаешь времени, когда умрешь. Горе мне, я должен умереть! О, какая ужасная вещь! Но я не знаю, когда (умру) – это еще ужаснее! Вникни получше в эти два (обстоятельства), о христианин, и, следуя моему слову, со вниманием прииди и виждь.

I

Первая истина, которую не ложно подтверждает наш ежедневный опыт, заключается в том, что все мы непременно умрем. Мы это видим, признаем, но не хотим этому верить. Причина заключается в том, что мы хотим жить вечно, и надеемся на то, чего желаем; не хотим никогда умирать и отвращаемся от того, чего не желаем. Я говорю, это великое заблуждение, в силу которого сильная любовь к жизни уничтожает всякую мысль о смерти. Но прииди и виждь. Я не приглашаю тебя прийти в усыпальницы покойников, увидеть в тех мрачных могилах нагие кости, безобразные черепа, отвратительную землю, – и отсюда увериться, что смерть есть в действительности, и узнать, что увядает цвет этой временной жизни. Нет, не нужно раскрывать могилы, чтобы увидеть останки мертвых. Растворим, лучше, (врата) рая и туда прииди и виждь, чтобы понять то, в каком ты заблуждении теперь находишься.

Бог создал Адама и Еву, поселил их в раю сладости, чтобы они радовались его красотам и питались его плодами. Во испытание их послушания только от одного дерева запретил им вкушать – от древа познания, на котором начертал смертный приговор. Все прочие деревья, сказал Он им, в вашей власти, только берегитесь, не вкушайте от этого, ибо Я решил, что как только вы протянете к нему руку, тотчас умрете. От древа, еже разумети доброе и лукавое, не снесте от него: а в оньже аще день снесте от него, смертию умрете (Быт.2:17). Но Ева первая протянула руку, взяла от плода и съела сама и подала Адаму, своему мужу. Остановись, Ева! Что ты делаешь, Адам! Разве вы не слышали Божьего определения? Разве вы не видите смерти около дерева? – Они слышали, видели и, однако вкусили. Неужели они были так неразумны? Да, ибо их ввел в заблуждение лукавый змий. Пусть Бог определил – сказал он им – не думайте об этом. Пусть будет здесь (в этом дереве) смерть, – совсем не бойтесь ее, ешьте, вы не умрете. Смертию не умрете. Странное дело! Бог им говорит – вы умрете – и они не верят. А диавол говорит – не умрете – и они верят. Видят (пред) своими глазами смерть и не боятся ее; что же это такое? Это поистине дьявольское наваждение! Наваждение, бывшее причиной их крайнего бедствия! Введенные в заблуждение, они, думая о бессмертии, умерли и разом потеряли рай, благодать, славу, бессмертие и Бога. Так же заблуждаешься и в такое же бедствие впадаешь и ты, христианин. Ты каждый день видишь смерть – видишь ее и на улицах, и в доме твоем, видишь на чужих и на родных, на взрослых и детях, старцах и юношах. Ты похоронил отца или сына; закрыл глаза жене своей; оплакал друга, видишь, как умирают все, и не веришь, что и ты умрешь! Кто обманывает тебя? – Тот же, кто обманул Адама и Еву. Это диавол тайно говорит в сердце твоем: «не умреши». И еще хорошо, если бы ты был молод, во цвете юности, или был мужчиной полным сил, или был совершенно здоров и крепок. Но ты болен и отягчен тысячью страданий; ты стар и одной ногой ступил уже в могилу, и одной лишь на земле; ты живой труп, смерть висит у тебя на шее, и ты все же не боишься смерти? Кто обманывает тебя? – Диавол, который говорит тебе: «не умреши». Адам был сотворен бессмертным и еще имел некоторое право не бояться смерти; Адам еще не видел ни на ком смерти. Нет, поэтому, ничего странного, если он думал, что не умрет. Но ты – смертен, ты видел других умершими, и надеешься на бессмертие. Кто обольщает тебя? – Диавол, который говорит тебе: «не умреши». На словах и ты признаешь это, что умрешь, но сердцем все-таки веришь и надеешься, что никогда не умрешь. Эта уверенность омрачает тебе ум, и ты не видишь угрожающей тебе великой опасности. Эта надежда всегда живет в тебе и побуждает тебя верить, что и завтра проживешь так же, как прожил сегодня. Настоящее уверяет тебя в будущем. Жизненный путь кажется тебе долгим и не видишь его конца, количество дней – великим и не видишь последнего дня; живя сейчас, ты веришь, что будешь жить всегда. Кто тебя обманывает? Диавол, который говорит тебе: «не умреши». Это непременно так. Ведь, если бы ты думал о смерти, оставил бы корыстолюбие, обиды и грабеж, сочувствовал бы врагу, перестал бы осуждать, раздавал бы милостыню, ни с кем другим так часто не встречался бы, как с духовником; твой взор был бы обращен не на землю, а на небо. Ты думал бы только о душе, Боге и рае. Но об этом мало думаешь ты, приближающийся к концу своей жизни, еще меньше тот, кто (находятся) еще в средине ее, очень мало или даже совершенно не думает тот, кто еще только начинает жить. Все, значит, унаследовали от своих прародителей старую ошибочную привычку – видеть смерть, но не бояться ее. «Не умрете». Да, живите, живите, радуйтесь, будьте спокойны, – вы не умрете, как прочие люди – вы другой природы, вы созданы из другой персти. Вы получили золотую грамоту от Самого Бога в том, что Он дарует вам бессмертие. Вы заключили условие со смертью, что она никогда не придет взять вас, как говорит пр. Исаия: сотворихом завет со адом и с смертию сложение (28,15). «Не умрете». Слепые, вы говорите ложь; прельщенные, вы надеетесь на пустое! Положили ложь упование ваше (Ис.28:15). Вы люди – значит умрете: вы же яко человецы умираете и яко един от князей падаете (Пс.81:7). Вы подняли в мире такой шум, чтобы создать себе бессмертную славу, но слава ваша, как молния, рассеется. Вы отягчили душу свою (грехами), чтобы разбогатеть, но вы нагими сходите в землю, а ваше богатство переходить в чужие руки. Вы настроили себе высоких хором, а обиталищем вашим будет мрачная могила. Вы обидели бедных, чтобы безмерно расширить свою недвижимость, а вам остаются только четыре аршина земли, чтобы вырыть могилу. Где же слава, где власть, где нега и услада прошлой жизни? – Все тень, все прошло. Видели ли вы, как летает птица в воздухе? Остается ли какой-нибудь след на ее пути? Видели ли корабль, плавающий в море? Оставляет ли он какой-нибудь след после себя? Видели цветы, растущие на земле – остается ли от них хоть листок? Видели ночное сновидение? Остается ли что-нибудь к утру? Тоже самое (представляет собою) и наша жизнь, по выражению Богослова (Григория): «сон неустойчивый, видение, которого нельзя запомнить, след птицы летящей, судно на море, не оставляющее следа, цветок, на время появляющийся, и вскоре тлеющий». Одно только имя остается, имя редко хорошее, а по большей части худое; имя, которое поносят обиженные бедняки, обманутые друзья, даже сами наследники, ради которых вы впали в 'мучения. Пусть сатанинский змий говорит – «не умрете», – вы же, яко человецы умираете и яко един от князей падаете. Нет ничего столь бесспорного, как смерть, все остальное обманчиво. Ты хочешь отправиться путешествовать; – неизвестно, подвергнешься ли ты опасностям, или же благополучно возвратишься. Ты хочешь разбогатеть, но неизвестно еще, может быть, навсегда останешься нищим. Хочешь добиться почестей, но неизвестно, достигнешь ли желаемого. Дешево или дорого будет (все), неизвестно; будет война или мир, тоже неизвестно. Нет ничего твердого, ни доброго, ни худого. Все, что ты видишь, на что надеешься, непрочно. Прочна одна лишь смерть. Хочешь или не хочешь, ты непременно умрешь. Земля еси и в землю отыдеши (Быт.3:19), Это естественное бедствие неустранимо. Лежит человеком единою умрети (Евр.9:27). О смерть, смерть, как ты горька! Амалекитский царь Агаг был побежден в битве и впал в руки Израильтян. Было определено, что он своею кровью заплатит за великий разгром, причиненный народу Божию. Силою влекомый на смерть, он, весь дрожа, поднял глаза и увидал над собою обнаженный меч, вздохнул из глубины сердца и сказал: тако ли горька есть смерть (1Цар.15:32). Да, горька. Горе мне! Когда настанет тот час, родители мои, братья, друзья, я оставлю вас! Жена моя, дети, больше вас не увижу. Дома мои, недвижимость, богатство, тщетные труды мои, теперь я вас теряю. Достоинство, честь, успех, услада, теперь я лишаюсь вас! Мир, ты исчезаешь с моих очей; жизнь, как ты сладка; смерть, как ты горька! Вот мне предстоит умереть. О чем же я думаю? Я перст – чем же я горжусь? Зачем я стараюсь теперь приобретать, если все это я когда-нибудь оставлю? Почему требую так многого в мире, если я в мире не вечен. Зачем так забочусь о своей временной жизни и совершенно не забочусь о бессмертной душе? Мне предстоит умереть? Значит нужно озаботиться о том, чтобы хорошо умереть. Боже мой, скажи мне мою кончину; Боже мой, скажи мне, сколько времени мне еще остается жить, чтобы я приготовился: скажи мне, Господи, кончину мою и число дней моих (Пс.38:5). Это совершенно неизвестно. Я знаю, что умру, но не знаю, когда. Этого я не знаю, и Бог, Который открыл мне столько таинств, не открыл мне часа смерти. Наоборот, Он очень заботливо скрывает его от меня, устрояя этим мое спасение, дабы я не знал времени (смерти) и всегда был готов к ней. В Экклезиасте Он говорит мне: не уразуме человек времене своего: якоже рыбы уловляемы во мрежи, и аки птицы уловляемы в сети, тако уловляются сынове человечестии во время зло, егда нападет на них внезапу (Еккл.9:12). В Евангелии Он повторяет это: смертный час идет, как вор, то есть в то время, когда мы не ждем его; поэтому мы должны бодрствовать: сего ради убо будите готовы, бдите (Мф.24:42). Как страшна эта неизвестность смертного часа, о христианин! Прииди и виждь.

Разрешим сначала одно недоумение, с которым обращается к нам Василий Великий, обосновав его на Божественном Писании. «Смерть наступает, – говорит он, – когда приходит конец жизни, указанный для каждого праведным судом Бога, взирающего вперед для пользы каждого из нас». То есть Бог определил долготу жизни для каждого человека и дал ему известное число лет. Он положил границу, которую никто не может преступить, не может прожить больше (указанного) или меньше. В таком случае смерть не была бы неизвестной – она могла бы наступить только в определенное Богом время. Но слова Василия имеют другой смысл. Прииди и виждь – чтобы понять его.

Чем больше масла мы вливаем в лампаду, тем дольше она должна гореть – ни больше, ни меньше. Когда истощится масло, лампада гаснет. Но если лампада опрокинется и прольется масло, или если подымется сильный ветер, даже если кто подует, светильник может погаснуть и раньше времени. Устрани от лампады все опасности, и она будет гореть, доколе будет оставаться хоть одна капля масла. Точно так же – мы, естественно, должны жить столько лет, сколько нам дал Бог – ни больше, ни меньше. И действительно, если мы будем жить, как того требует природа, смерть настанет, когда исполнятся годы, указанные Богом. Вот до сих пор справедливы слова небоявленного учителя – «смерть наступает, когда приходит конец жизни». Но сколько опасностей подстерегают нашу жизнь? Бог создал тебя человеком здорового сложения и естественно ты можешь прожить сто лет. Но кутежи, пьянство, обжорство, непотребство, труды и заботы, печаль и уныние, столько болезней и страданий разве они не отнимают у тебя полжизни? Ты естественно можешь прожить много лет, но разве не можешь насильственно окончить жизнь преждевременно? Прииди и виждь. В силу Адамова греха в мире воцарилась смерть, но воцарение ее было насильственно. Разрушив законы природы, она тотчас стала действовать с насилием. Так как Бог с радостью призре на Авеля и на дары его, на Каина же и на жертвы его не внят (Быт.4:4), зависть диавола разожгла зависть и среди братьев. Каин позавидовал Авелю и убил его. Таким образом, Авель умер раньше Адама, сын – раньше отца, юноша раньше старца; это значит – раньше естественной в мире появилась насильственная смерть. Какое зло вызвала в мире зависть диавола! «Диавол, услышав, что человек возвратится в землю (слова Златоуста) постарался устроить зрелище более скорбное: зрелище сына, умирающего прежде отца, брата, убивающего брата, – зрелище безвременной и насильственной смерти».

Естественно следовало, чтобы Авель сначала похоронил Адама, сын – отца, юноша – старца. Но смерть не следует природе, употребляет насилие, наступает преждевременно. Многие должны были умереть естественною смертью в дряхлой старости, но скольких похитила насильственная смерть еще в юности! Скольких потопило море, скольких попалила молния, скольких похоронило землетрясение, скольких унесла безвременная и внезапная смерть! Попробуй сберечь жизнь ото всех этих опасностей и тогда не бойся смерти, «до исполнения предела жизни». Но как сберечь ее, если будущее сокрыто, и глаз твой не может видеть его? Жалкий человек, ты остерегаешься от врагов и умираешь от друзей, боишься моря и тонешь в озере, боишься неба (молнии) и зло постигает тебя на земле. Ты остерегаешься явного, что видишь, а тайное что не видно, как устранишь? Легко обезопасить себя от оружия и козней вражьих, потому что слышишь угрозы, и страх оказывает свое действие. Но как обезопасить себя от яда, которым тайно может тебя напоить или неверная жена, чтобы выйти за другого, или бесчеловечный твой сын, чтобы поскорее получить твое наследство, или предатель слуга твой, подкупленный врагами? О, как многочисленны козни человеческие! Велики бедствия! Счастье ненадежно, внезапное – неожиданно, случайности часты. Оберегайся, сколько угодно, с той стороны, откуда боишься; но смерть придет на тебя, откуда не ждешь. Прииди и виждь. Сын Гедеона, Авимелех, чтобы получить всю власть над Израилем, после смерти отца убил своих 70 братьев в один день и на одном и том же камне, (как говорит божественное Писание) и только самый младший брат Ионафан спасся, скрывшись от смерти. Авимелех воевал (против братьев), победил и сел на престоле. Братоубийственный тиран утвердился (на престоле), но боялся всего. Он боялся молодого Ионафана, который искал удобного случая, чтобы отмстить за кровь семидесяти братьев; боялся всего народа, который за его тиранию питал к нему отвращение, как к зверю. Он сюда усиленно смотрит, с этой стороны оберегает себя оружием, отсюда ждет смерти, и стоит на стороже, но смерть пришла с другой стороны и ее он не избежал. Откуда? – С той стороны, которой он не боялся и не остерегался. Когда он хотел подложить огня, чтобы поджечь башню, какая-то женщина бросила мельничный жернов и сокрушила ему голову. Он упал на землю при последнем издыхании и с гневом в сердце призывает служителя – «скорее, – говорит ему, – извлеки свой меч и отруби мне голову, чтобы не умереть мне с позором, что такого мужественного убила какая-то женщина». Так Авимелех был убит и похоронен. И на могиле его я надпишу то, что изрек Св. Дух: не уразуме человек времене своего (Еккл.9:12). Человек не знает, как, когда и где он умрет. Как неожиданна эта смерть! И поэтому как она страшна! Жалкий, жалкий грешник, а что если придет смерть, когда ты ее совершенно не ждешь, придет с той стороны, где ты ее и не подозреваешь, и застанет тебя с блудницей на постели, с чужою женой в объятьях, с руками полными крови бедных, с совестью, отягченной столькими неправдами, с сердцем, отравленным ненавистью, застанет – и ты не сможешь позвать духовника для исповеди и священника для причащения, если найдет тебя совершенно неисправившимся? Несчастный грешник, что будет тогда с тобой? Потерять жизнь, это еще не великая беда, ибо ты должен когда-нибудь умереть; потерять какую-либо вещь не велик убыток, ибо не в вещи заключается твое спасение. Но потерять вместе и душу и спасение! Где слезы, чтобы оплакать такое несчастие! И среди такой опасности, как ты спишь беззаботно? Как ходишь без попечений, как живешь без покаяния, как не подумаешь об этом хоть раз?!

Господь наш Иисус Христос возлежал за тайною вечерей и, обратившись к Своим ученикам, сказал им: аминь глаголю вам, един от вас предаст Мя (Мф.26:21). Услышав это, ученики смутились, стали размышлять, озираться друг на друга и по одиночке спрашивать: еда аз есмь, Господи? (22). Представим, что все вы, здесь присутствующие и внимающие мне, бессмертны. Но если бы сошел Ангел с небес сказать, что один из вас умрет, вы все должны бы смутиться, размышлять, смотреть один на другого и говорить: еда аз есмь, Господи? Но дело обстоит иначе. Между учениками Христовыми одному предстоит предать Его, а все размышляют. А из вас все должны умереть, и ни один из вас не подумает сказать: еда аз есмь, Господи? – О, грешные христиане! Если у вас есть здравый смысл в голове и вера в сердце, каждый (из вас) должен подумать и сказать: «конечно, нет сомнения, что я умру; поэтому нужно озаботиться, чтобы умереть, исправившись с помощью Божией. Время, когда я умру, неизвестно; итак, если я не знаю времени, лучше покаюсь, чтобы быть всегда готовым». Таким образом, христиане, смерть неизбежна и неизвестна, но не страшна. Хочешь видеть ее? – Прииди и виждь. Но сначала позволь мне немного отдохнуть.

II

Смерть страшна для того, кто не думает о смерти. Есть люди, которые думают, что они в мире похожи на какие то большие деревья, глубоко укоренившиеся, цепко держащиеся за землю, – их душа остается крепко и надолго связанной земными благами, богатством, имуществом, властью. Как деревья, высоко подымающие свою вершину, воздымаются они в гордости, тщеславии и суете; – как деревья, бросающие далекую тень, – имеют славу, влияние, имя. Такие деревья не боятся ветров, и люди не думают о смерти. Аз же рех во обилии моем: не подвижуся во век (Пс.29:7). Но если вдруг задует сильный ветер и ниспровергнет дерево, порвутся его корни, вершина его упадет на землю, сорвутся все листья, рассеется тень от него, засохнут его ветки и будут порублены на дрова для огня, – во что превратится тогда это великое дерево? – В золу. Так же, если придет смерть, которой не ожидает и не ожидал тот суетный человек, когда она придет ниспровергнуть душу, так крепко вцепившуюся в этот мир, так привязавшуюся к этой жизни, низвергнуть в могилу такую великую гордыню – о, какая сила, какая боль, какая страшная вещь! – А тот, кто помнит, что ему надлежит умереть, помнит также, что не знает времени своей смерти, и понемногу удаляется от этого мира; тот понемногу распутывает узы, привязывающие его к этой жизни, приготовляется, исправляется, ожидая (исполнения) воли Божией. Пусть придет смерть: что сделает она ему? – Только закроет глаза, чтобы он не видел суетности этого мира и не оплакивал более его несчастий. Возьмет его из этой юдоли плачевной, чтобы перенести его на лоно Авраамле. Такая смерть не страшна, она очень приятна – это как бы сон упокоения, как называет ее Священное Писание, и блаженный переход от этой печальной жизни к небесному царству.

Итак, христианин, вся суть заключается в том, чтобы всегда помнить о смерти, дабы хорошо жить, а еще лучше умереть. Хочешь, я скажу тебе, как это сделать? Прииди и виждь. Демосфен Афинянин захотел стать оратором, но этому мешала природа, так как во время разговора он делал такие некрасивые движения, что вызывал смех у слушателей. Что же сделал этот благоразумный человек? Он решил, что труд и прилежание побеждают природу. Поэтому он наполовину остриг голову, чтобы не иметь возможности выходить на площадь и (вообще) показываться людям. Он заперся в землянке, которую сам же сделал, и весь отдался занятию ораторским искусством; поставил пред собою зеркало и внимательно следил за всеми своими движениями; повесил над собою обнаженный меч, дабы он колол ему плечи, которые тот имел обыкновение подымать во время разговора очень странным образом. С такими усилиями он с течением времени исправил свои физические недостатки и стал знаменитым ритором, славой ораторов и похвалой Эллады. Такую же вещь советую и тебе, христианин: злая природа, плохой характер или привычка влекут тебя на путь погибели. Если ты хочешь исправить зло, остриги полголовы, то есть отбрось, если не можешь все, то хот половину излишних забот о мире и жизни, и каждый день запирайся в своей комнате на один час, молясь наедине Богу, и после молитвы скажи самому себе: я когда-нибудь умру; это бесспорно. Пусть для тебя будет зеркалом, в которое ты смотришь, (то изречение), что ты земля и в землю возвратишься, – этим ты смиришь гордое превозношение своей плоти. «Недалеко от тебя, – говорит Великий Василий, – напоминание о необходимости смирить себя, – опусти взор и (весь) твой гнев уляжется». Я должен умереть, но не знаю когда. Это неизвестно. Может быть, сегодня, может быть завтра, а может быть и этот час. Это и есть тот обнаженный меч, который висит над твоими плечами и удерживает тебя в страхе Божием и не дает тебе грешить. Вот так ты исправишься и будешь праведен в этой жизни и окажешься святым по смерти. О, какое сильное в жизни лекарство это памятование о смерти!

Приидоша к Нему, носяще расслабленна носима

четырьми; видев же Иисус веру их, глагола

расслабленному: чадо, отпущаются тебе греси твои.

(Мр.2:3,5)

Уже хорошо и то, если есть в мире люди, которые жалеют несчастного, – обыкновенно люди сбегаются только на счастье. Несчастный человек всегда одинок, ему не помогают ни друзья, ни родные. Но если он находит сочувствующее сердце и помогающую руку – это для него величайшее утешение в бедствии и все счастье среди несчастья. Достоин был сожаления тот расслабленный Иерусалимлянин, который 38 лет лежал в Овчей купели; ему ни один человек не помог, не взял его, не поднял и не погрузил в те целительные воды: Господи, человека не имам, – говорил он Иисусу с глубокой скорбью, – да егда возмутится вода, ввержет мя в купель (Ин.5:7). Лучшая участь постигла сегодняшнего расслабленного из Капернаума: он нашел четверых, которые подняли его, многих, которые сочувствовали ему, принесли его в дом, где, как говорили, Иисус Христос наставлял словом истины бесчисленное множество народа. И приидоша к Нему, носяще расслабленна, носима четырьми. Какую великую любовь к ближнему и веру во Христа имели эти люди! Не будучи в состоянии войти чрез двери, которые были заставлены многочисленным собранием слушателей, – они раскрывают кровлю дома и оттуда спускают расслабленного к ногам Божественного Исцелителя, чтобы Он увидел его, сжалился и исцелил. И действительно, Он увидел его, сжалился над ним и исцелил. В этом событии обратите особенное внимание, христиане, на два обстоятельства: страдание болящего и силу Врача. Вот об этих двух главных предметах: именно – о тяжести болезни, то есть греха, и легкости исцеления, то есть прощения, – и буду сегодня говорить. Слушайте внимательно, чтобы извлечь себе пользу.

I

Люди не могут, как следует, понять, как тяжел грех, хотя об этом было говорено и св. отцами Церкви, и учеными богословами. Ничто так легко не совершается, но и ничто так трудно не понимается (как грех). В этом-то и заключается причина того, что мы легко согрешаем и трудно каемся. Грех, христиане, есть тяжелый недуг, и это по двум причинам. Во-первых, в отношении к величию Божию, которое оскорбляется, и во-вторых, в отношении к расположению человека, который согрешает. Я объясню и то и другое, дабы ты понял величие Божие. Я не желаю объяснять тебе (насколько это возможно для человеческого ума), что такое Бог, – говорит тебе: что Он есть совершенное Бытие, совершенное Благо, совершенная Премудрость, создавшая из несущего все видимое и невидимое; что Он есть Вседержитель, Царь, Которому повинуются небо, земля и ад; что Он – тот страшный Судия живых и мертвых, Которого песнословят Ангелы, поклоняются человеки, трепещут демоны и почитает вся тварь. Вот что только я скажу тебе: Бог есть тот многомилостивый твой благодетель, Который из глины, какою ты был, создал тебя по Своему образу и подобию, даровал тебе жизнь и душу, Который из любви к тебе, став человеком, страдал, умер на кресте, пролил Свою кровь, чтобы искупить тебя. Говорю тебе: Он – твой человеколюбивый Отец, Который сделал тебя сыном по благодати сыноположения во святом крещении, дал тебе драгоценное наследие – сокровища тайн Церкви Своей и поставил тебя наследником царства Своего небесного. Может ли быть благодеяние больше этого? Ты грешишь и своим грехом оказываешь неблагодарность своему благодетелю и Отцу. В тот час ты забываешь Его благодеяния, отвергаешь Его любовь, попираешь Его кровь, презираешь Евангелие. Представь себе, как посмотрит на эту неблагодарность Бог благодетель и отец, Который так любил тебя и оказал столько милостей? Говорят, когда Юлий Цезарь увидал убийц, пришедших в Сенат, и между ними заметил Брута, которого любил, как сына, сказал: и ты, сын мой? С такими словами он закрыл лицо свое плащом, чтобы не видеть неблагодарности, которая для него была ужаснее самой смерти. – Князи людстии собрашася вкупе на Господа и на Христа Его (Пс.2:2). Иудеи, еретики, нечестивцы, неверные, богоборцы вооружаются против Бога и Его Единородного Сына Иисуса Христа, воюют против Его Евангелия, оскорбляют Его имя. Христианин, согрешая, ты соглашаешься с ними. Действуешь заодно с Иудеями, когда твое корыстолюбие увеличивает проценты, когда обижаешь бедного, отнимаешь чужую вещь. Действуешь заодно с агарянами, когда ради скотской похоти прилепляешься к мерзости плотских вожделений. Соглашаешься с еретиками, когда твой дерзкий язык богохульствует, произносит проклятия, лжет, осуждает, обвиняет ближнего. Бог видит тебя и говорит: «и ты, чадо?».

Итак, что же такое грех? Христиане, грех есть безмерное зло, крайняя неблагодарность к Богу, и что хуже всего, неблагодарность, совершаемая пред очами Его. Брат мой, хулить Бога открыто, кажется, такое тяжкое дело, что, по-видимому, человек не может совершить его. По словам учителей Церкви, такое дело свидетельствует о том, что мы в тот час ненавидим Бога и делаемся Его врагами. И так как Бог достоин беспредельной любви, то и наша вражда к Богу является беспредельною; и так как Бог есть совершеннейшее Благо, то и отвращение Божие от нас бесконечно. Бог к чему приводит грех, оскорбляющий Бога. Но не кажется ли (вам) невозможным, чтобы человек был так дерзок против Бога? Проданный братьями и купленный какими-то измаилитскими купцами, Иосиф был продан в Египте князю Пентефрию, начальнику дворцовой стражи Фараона. По милости Божией он поставил Иосифа своим домоправителем и отдал в его власть все свое имущество. Так как Иосиф был очень красив по наружности, то жена князя тотчас обратила на него свой взор, возгорелась сатанинскою любовью. Знаете ли, что отвечал скромный Иосиф на просьбы, обещания и обольщения Египетской Евы? Я – сказал он – был рабом, и твой муж, а мой господин выкупил меня; я был беден, он обогатил меня; я был чужеземцем, – он вверил в мои руки все свое имущество, кроме жены своей. Все это есть милость Бога, Которому я покланяюсь, Разве возможно оказать такую неблагодарность моему владыке? Совершить такой грех пред Богом: како сотворю глагол алый сей и согрешу пред Богом? (Быт.39:9). «Иосиф, подумай хорошо о своем рабском состоянии, о своей выгоде, подумай о том, что ты молод, красив; а ведь молодость и красота – это два сильных повода к оправданию в подобных искушениях. Ты раб, и если согласишься, все счастье твоего владыки обратится к тебе». Но како согрешу пред Богом? – «Подумай, что если предлагаемую любовь она обратит в ненависть, ты погиб; если не выполнишь ее желания, бойся ее клеветы; если отвергнешь ее объятья, жди тюрьмы». – Я обо всем этом подумал, но како согрешу пред Богом? – «Разве это кажется тебе так невозможным? Ведь все останется в тайне, этого никто не увидит, никто не станет расследывать сего». – Я знаю это. Но меня видит и судит Бог, Которому я служу. – «Итак, на что же ты решаешься?» – Пусть она гневается на меня, клевещет, пусть бросит меня в темницу, осудит на смерть, все это я могу вынести. Но как я могу оскорбить Бога моего? Это кажется мне совершенно невозможным. Како согрешу пред Богом? – Братие, Иосиф предпочел потерять свое счастье, утратить свободу, подвергнуть опасности жизнь. И знаете ли, однажды эта порочная женщина, застав его одного, схватила его одежду и повлекла к себе, но он оставил одежду и убежал от греха, ибо считал невозможным, чтобы человек оскорбил Бога: како согрешу пред Богом? – Я хочу сказать, что оскорблять грехом Бога это такое великое зло, что кажется делом невозможным. Невозможно желать ненавидеть Бога, Который достоин бесконечной любви, желать отвержения от Бога, этого бесконечного Блага. А «отчуждение и отвращение Божие, – говорит Златоуст, – для падшего тягостнее ожидаемых за гробом наказаний». Мука еще до мук – разве это не есть великое несчастие? Я хотел бы дать вам понять, как беспредельно это зло. Богословие учит нас, что Бог, имея по природе Своей все совершенное блаженство, не может быть причастен печали. Но если бы Бог мог печалиться, то печаль, причиняемая человеческими грехами, была бы гораздо больше той радости, которую доставляют Ему добродетели стольких святых мужей, все воздержание преподобных подвижников, вся кровь мужественных мучеников. Не беспредельное ли это зло, если оно может причинить бесконечное страдание Существу, по природе блаженному? Но если Бог (Сам по себе) не может скорбеть, то Он мог скорбеть как Богочеловек, когда борясь в саду Гефсиманском сказал: прискорбна есть душа Моя даже до смерти. Это Он говорит, как объясняют все вообще учители Церкви, не потому, что боялся страданий, смерти, заушений, бичеваний, креста, мук крестных и позора, а потому что тогда Он взял на рамена Себе всемирный грех, чтобы пойти пригвоздить его ко кресту. Это была такая великая тяжесть, что у воплощенного Сына Божия выступил кровавый пот, и Он скорбел до смерти. Прискорбна есть душа Моя даже до смерти. Значит, это была беспредельная тяжесть.

С другой стороны, бесконечное зло есть лишение Божественной благодати. Что значит потеря Божественной благодати? Нет достаточных слов, чтобы изъяснить ее, нет слез, чтобы оплакать ее. Душа составляет всю сущность человека, а благодать Божия – всю сущность души. Что для нашего глаза солнечный свет, тоже для души благодать Божия: ею душа просвещается, освящается, обожается. «Что для бытия чувственного солнце, тоже для разумного – Бог (богословствует Назианзин). То освещает видимый мир, Этот – невидимый. Первое воздействует на чувственное зрение, как прилично солнцу, Бог – на разумные естества, боголепно». Душа, облеченная боготканной одеждой Божественной благодати, когда она очистится водою крещения или слезами покаяния – есть самое прекрасное, что только может видеть на земле Бог, самое угодное, что только может Он любить. Моровая язва не причиняет такой гибели, молния – такого разрушения, какой вред причиняет душе грех, когда лишает ее Божественной благодати.

Обратите внимание на два образа: один образ Денницы на небе, другой – образ Адама на земле. Чем был Денница с благодатью Божией? Главою блаженных духов, светлой звездою, сиявшей в раю. Во что же он превратился, утратив Божественную благодать? В ангела тьмы, страшного змия, ниспавшего с великой славы и осужденного вечно гореть в огне мучения. Како спаде с небесе Денница, восходящая заутра? (Ис.14:12), оплакивает его падение Исаия. – Чем был Адам с благодатью Божией? – Одушевленным образом и подобием Божиим, царем всех подлунных тварей, наслаждавшимся бесконечною радостью и бессмертною жизнью. – Чем же он стал, потеряв Божественную благодать? – Рабом смерти, наследником проклятия, как бы неразумным животным. Приложися скотом несмысленным и уподобися им (Пс.48:21). Что такое душа с благодатью Божией? Это невеста Божия, подруга ангелов, наследница рая, царица, украшенная всем богатством Божественных даров. Чем же становится душа, когда потеряет благодать Божию? Поношением для ангелов, изгнанницей из рая, нищею, пленницей диавола. Возможно ли, чтобы человек желал причинить себе такое несчастие?

Среди друзей императора Августа был один римский вельможа, которому тот доверил однажды какую-то тайну. Этот (в свою очередь) доверил ее жене; а она передала ее другим женщинам, так что секрет стал известен всем. Услышал об этом император, призвал своего друга и, обличив в несоблюдении тайны, сказал ему, что он более недостоин его милости и дружбы. Этот устыдился, затрепетал и опечалился так сильно, что пришедши домой и, упрекнув жену, схватил нож и зарезался. Тем же ножом зарезалась и жена. Так они оба понесли одинаковую кару за одинаковую вину. Вот они как сильно опечалились, что утратили дружбу Цезаря, а мы со всем не жалеем, когда теряем благодать Божию. О, когда мы грешим, лучше бы свет солнца исчез с наших глаз, лучше бы земля разверзла свои уста и поглотила нас живыми, чем терять такое сокровище! Потерять дружбу Цезаря, земного царя, для человека великое несчастие, но не полное, ибо эта дружба не есть высшее благо для людей. Но утратить благодать Божию, а вместе с ней жизнь и душу, землю и небо, вечную славу, утратить на веки Бога, утратить все – это беспредельное зло, ибо такая благодать есть высшее благо.

Но и кроме этого существует еще иное зло, также бесконечное. Какое же? – Осуждение, наказание за грех, т. е. вечное мучение. Христиане, если бы Бог за один грех определил заключение на сто лет, это было бы терпимо, ибо сто лет пройдут. Если бы Он восхотел определить изгнание на тысячу лет, – пусть будет так: и тысяча лет кончится. Если бы определил муку на миллионы лет, и такая мука когда-нибудь окончилась бы. Но мука вечная, нескончаемая, мука, которая никогда не пройдет! Это такая страшная вещь, что если бы мы в нее хорошо вдумались, мир должен бы исчезнуть для нас, а мы – убежать в пустыню и плакать там всю свою жизнь. Бог определил вечное мучение для наказания греха. Это догмат веры: идут сии, то есть грешники, в муку вечную (Мф.25:46), говорит Христос. Бог в преисподней пещи возжег тот неугасаемый огонь, уготованный диаволу и ангелом его, чтобы заключить в нем нераскаянных грешников. Знаете ли, где находится грешник, пока он не раскаивается? – У самого устья той пещи; он держится на одной слабой только нитке, то есть, сей временной жизни, обреченной на естественную, насильственную или внезапную смерть. Если эта нитка порвется, он упал, упал, чтобы мучиться вечно, без надежды на спасение. Когда на небе гремит гром и блещут молнии (чтобы не сказать большего), а он, непотребный плотоугодник, предается похоти, Боже мой, в какой опасности находится тогда эта несчастная душа! Какой-то мудрец не хотел никогда путешествовать, ибо говорил, что жизнь мореплавателя отстоит от смерти только на три пальца, на толщину корабельной доски. Как же далека от вечной муки душа нераскаянного грешника? – На одно мгновение. Может ли человек представлять себе вечную муку и в тоже время совершить какой-нибудь минутный грех? – «Нет, – отвечает божественный Златоуст, – памятование геенны не дает впасть в геенну». О, если бы я хорошо держал в памяти, что в то мгновение, как я грешу, тотчас делаюсь достойным вечных мук, – тогда бы и я, как Иосиф, сказал: како сотворю глагол злый сей и согрешу пред Богом?

Итак, грех есть бесконечное зло в виду того, что он оскорбляет Бога, Который есть высочайшее Благо, что лишает (человека) бесценной Божественной благодати и приводит к вечной муке. Есть ли зло, более тяжкое, чем это? Как же оно излечивается? Одним только словом, которое скажет духовный отец: «чадо, ощущаются тебе греси твои». Да возможно ли это? – Так учит вера. В силу той власти, которую Христос в лице Апостолов даровал всем священникам Своей Церкви, – елика аще разрешите на земли, будут разрешено на небеса (Мф.18:18), – каждый духовный отец имеет право прощать все грехи. Существует ли исцеление, более легкое, чем это?

Теперь я с тобой, грешник, хочу беседовать, хочу спросить тебя, почему ты не каешься как можно скорее? С одной стороны, (ты одержим) величайшим недугом, какой только может себе представить человеческий ум, с другой – (тебе предлагается) легчайшее исцеление, какое может подать Бог. Вот послушай. Князь сирийский Нееман, человек сильный, знаменитый богач, заболел проказой по всему телу. С большою свитой он пошел к пророку Елисею. Он уже достиг его дверей, когда Елисей послал сказать ему: шед измыйся во Иордане седмижды, и возвратится плоть твоя к тебе, и очистишися (4Ц.5:10). Нееман разгневался на эти слова. Как, (сказал он), так легко пророк совершает такие чудеса; почему он не поспешил встретить меня и не совершил молитвы? Почему он не положил руки на меня, чтобы очистить меня от проказы? Разве хуже реки Дамаска? – Не благи ли Авана и Фарфор, реки Дамасковы, паче Иордана и всех вод Израилевых? (12 ст.). Так сказал разгневанный Нееман и уже решил уйти. Тогда слуги сказали ему: «господин, если бы пророк для исцеления от проказы велел тебе совершить что-нибудь великое, истратить все свое богатство, уйти далеко, до пределов земли на поиски рек и ключей, тогда бы ты не стал этого делать. Но почему ты не хочешь исполнить его столь легкое приказание, – омыться в Иордане без труда и расходов. Есть ли недуг более отвратительный, чем проказа? Что может быть легче для исцеления, как не купание? – Аще бы велие слово глаголал пророк тебе, не бы ли сотворил еси? А яко рече к тебе: измыйся и очистишися (13 ст.). Этим они убедили его: Нееман омылся и очистился. Тоже я говорю и тебе, брат христианин. У тебя не проказа, а грех столь великий, за который спал Денница с небес. Грех столь великий, за который изгнан Адам из рая, за который Бог послал потоп и покрыл землю, грех, которым ты оскорбил Бога, лишился благодати и потому стал достоин вечной муки. Для прощения этого греха, если бы Бог сказал тебе: иди, подвизайся в слезах всю свою жизнь, или пойди на страдание за имя Мое, – ты этого не стал ли бы делать? – Нет, ты должен был сделать и это с радостью: вместо того, чтобы мучиться вечно в аду, лучше немного помучить себя в подвигах; вместо того, чтобы вечно жить в муках, лучше однажды умереть в мучении: аще бы велие слово глаголал тебе Бог, не бы ли сотворил еси? Но даже и этого Бог не повелел. Он заповедал самый легкий и краткий путь: иди, говорит Он, не на подвиги, не на мучения. Иди к священникам, таким же, как и ты, людям, пред ними открой свой недуг, расскажи свой грех. Они имеют всю власть прощать, всю силу исцеления. Елика аще разрешат на земли, будут разрешена на небеси. Ты показываешь свою немощь, исповедуешь свой грех, и о чудо! – как только духовник откроет уста свои здесь на земле, чтобы сказать: «чадо, отпущаются тебе греси твои» – «отпущаются тебе греси твои», говорит свыше и Небесный Отец. «Прощаю тебе», – говорит здесь на земле иерей, «прощаю тебе», – отвечает свыше Сын и Слово. «Разрешаю тебя», – определяет здесь иерей, и тотчас подписывает и утверждает это Дух Святый. О чудо, повторяю: при произнесении тех всемогущих слов это беспредельное зло уничтожилось, безмерная тяжесть спала, смертельное страдание исцелено, грех разрешен. «О великое человеколюбие, о безмерная благость, – возглашает божественный Златоуст, Бог оправдывает грешника тот же час, как только он исповедует свой грех и даст обещание на будущее (время)». Есть ли другой, столь же великий недуг, как грех? И есть ли исцеление, более легкое, чем это прощение? Христианин, если бы Бог повелел тебе для получения прощения совершить другое какое-нибудь трудное дело, ты бы этого не сделал. Теперь Он велит тебе совершить такую легкую вещь, и ты не делаешь? Аще бы велие слово глаголал тебе Бог, не бы ли сотворил еси? А яко рече к тебе (1Ц.5:13): шед, покажися священником (Лк.17:14), не сотвориши ли?». Одно из двух: если ты хочешь это сделать, нужно сделать поскорее, или, если не хочешь сделать теперь, то это – признак, что ты не хочешь сделать совсем.

II

В сегодняшнем повествовании о расслабленном я заметил одну вещь, которая и в наше время случается почти каждый день. Пришел однажды Иисус Христос в Капернаум и, вошедши в какой-то дом, стал поучать. Услышал народ, что Он поучает и сбежался в таком громадном количестве, что нельзя было протиснуться, даже к дверям. И как не прибежать, как не слушать тех божественных слов, слов Богопознания и вечной жизни? Жаждущая лань так жадно не бежит к воде, как толпы стремились насытиться проповеди Спасителя: и слышано бысть, яко в дому есть. И абие собрашася мнози, якоже ктому не вмещатися ни при дверех: и глаголаше им слово (Мр.2:1.2). Тогда четверо на руках приносят к Нему расслабленного. Заметьте, чтобы грешная душа пошла к духовному врачу для получения прощения от грехов, ее должны поддерживать четыре добродетели. Во-первых, вера, – чтобы он без колебаний верил, что с помощью исповеди получить прощение; во-вторых – любовь, – чтобы он любил Бога и ближнего, любил Бога, возненавидев все свои прежние страсти, – ближнего, прощая ему всякую вину; в-третьих надежда, чтобы он твердо надеялся на благодать и помощь Божию; в-четвертых сокрушение, чтобы он поистине поболел за совершенные грехи. Я заметил, что сегодняшний расслабленный болен двумя недугами: душевным – грехом и телесным – расслаблением. Христос исцелил его от обоих; – сначала от болезни душевной: чадо отпущаются тебе греси твои, а затем от болезни телесной: востани, возьми одр твой и иди в дом твой. Когда Христос исцелил его душу, некоторые говорили: что Сей тако глаголет хулы? А когда исцелил тело, все удивились и прославили Бога: яко дивитися всем и славити Бога глаголющим: яко николиже тако видехом. Значит, люди ни во что не ставят исцеление души, и ценят только исцеление телесное. Заболеет ли кто-нибудь из (вас), христиан, его постель окружают озабоченная и испуганная жена, опечаленные дети, там слуги и служанки, готовые к первому приказанию, там родственники и друзья, (пришедшие) для утешения и посещения. Этот больной, конечно, не святой; он – человек, облеченный в плоть и живущий в мире; кто знает, сколько грехов и каких у него на душе? Итак, он болен и грешен. Но если кто-нибудь скажет (родным больного), что необходимо призвать духовника, чтобы он исцелил больного от грехов, им кажется, что он говорит оскорбительные слова: что сей тако глаголет хулы? Вся забота и рвение направлены к тому, чтобы позвать врача, и не одного, а нескольких, чтобы они применили все лекарства для исцеления тела. – Совершаются молитвы, молебны, раздаются милостыни. Для чего же? Никогда для того, чтобы Бог простил грехи больного, а (только) – чтобы даровал ему здоровье. Не так Христос поступил с сегодняшним расслабленным: сначала исцелил его от греха, а потом от расслабления, дабы мы поняли, что в болезнях должно сначала призвать духовника, чтобы получить прощение, а затем врача для излечения. Чего же мы боимся, если с самого начала придет духовник? Разве исповедь есть смертный приговор? Телесная болезнь очень часто происходит от греха души. Исцелим сначала душу, и тогда излечится и тело. Грех – это корень, а болезни – ветви; если сначала срубить корень, то сами собой упадут ветви. Но мы поступаем совершенно наоборот. И что же происходит? Мы ждем последнего часа, когда зло наиболее усилится, когда у больного уже не здоровы ни чувство, ни разум, когда он ничего не узнает и ничего не понимает. Тогда какую исповедь, какое исправление может принести этот несчастный? О если бы это не было более чем истинно, – именно, что большинство христиан умирают нераскаянными, ибо, когда мы говорим им сначала призвать духовника, им кажется это оскорбительным. Что сей тако глаголет хулы? Великое заблуждение! Разве душу не должно предпочитать телу? – Конечно. Когда заболеет тело, болеет и душа. С чего же мы начнем лечение? С главного. С насмешкой говорят об одном живописце, который начинал портреты с ног и очень часто покрыв все полотно прочими членами тела, не оставлял места для головы. Какой смешной портрет! Что за недогадливый живописец! Ему нужно было начать с головы, чтобы сделать что-нибудь порядочное. Что я хочу (этим) сказать? Лечение нужно начать с души, с самого главного, а потом уже думать о теле! Пусть сначала придет духовник простить грехи, (сказать тебе): «чадо, отпущаются тебе греси твои», а затем с благодатью и помощью Божией врач исцелит его от болезни: «возстани, возьми одр твой и иди в дом твой».

Иже бо аще постыдится Мене и Моих словес в

роде сем прелюбодейнем и грешнем, и Сын Человеческий постыдится его, егда приидет во славе Отца Своего со ангелы святыми.

(Мр.8:38)

О суд, о душа! – Так я со стенанием и слезами восклицал, когда говорил о втором пришествии Христовом. И как мне не волноваться, как не ужасаться, когда только вспомню, что настанет час, когда я из гроба услышу трубный звук, глас Божий, призывающий меня на суд? Что я воскресну, облеченный в прежнюю плоть, что у меня в руках будет книга, моя совесть, в которой будет написано подробно все, что я сделал, подумал, сказал в течение всей моей жизни?.. Что за все это я (должен буду) дать отчет без самооправданий и отговорок; что моими свидетелями будут небо и земля, судией – Бог, весь правосудие безо всякого снисхождения, весь гнев безо всякой милости; что после суда состоится определение или о вечной жизни в раю или о вечной муке в аду?

О суд, о душа! Не ждите, христиане, услышать сегодня от меня слово о втором пришествии Христовом с описанием всех сопутствующих обстоятельств, (не ждите), чтобы я изобразил вам скончание века, торжественность судища, трепет судимых и велелепие Судии. Обо всем этом вы очень часто слышите из церковных священных книг. Сегодня я взошел на этот священный амвон, чтобы возбудить в вас то чувство, какое испытал и я, думая о судном часе, – чтобы вы представили себе, что этот час настал, и что мы стоим пред тем страшным судищем. Обратите внимание только на то, кто здесь подсудимый? Простой человек. А судия? – Бог. Подумайте и о двух предметах – человеческой совести и Божественном правосудии. Итак я желаю вам показать сначала, что человеческая совесть делает обвинение и постановление, а затем, что правосудие Божие совершает суд и воздаяние. Это Христос хотел сказать в сегодняшнем Евангелии: иже бо аще постыдится Мене и Моих словес в роде сем прелюбодейнем и грешнем, и Сын Человеческий постыдится его, егда приидет во славе Отца Своего со ангелы святыми. В этой жизни никто не может быть и обвинителем и судьей или судьей и отмстителем. А это будет на грядущем суде: совесть человеческая и правда Божия. Вот это именно и привело меня в волнение и трепет. О суд, о душа!

I

Одна из самых достоверных истин нашей православной веры (гласит о том), что наступит второе пришествие Христово, когда Он придет судить живых и мертвых. Об этом очень выразительно говорят пророки в Ветхом и Евангелисты в Новом Завете и с великим трепетом – св. отцы Церкви в своих сочинениях. В сей жизни мир полон несправедливости, – часто злые достигают счастья и славы, а добрые живут в несчастье и подвергаются лишениям. Но Бог праведен. Поэтому в будущей жизни произойдет праведный суд и воздаяние: злые подвергнутся должному наказанию, а добрые получат должную награду. Сотворшии благая востанут в воскрешение живота, а сотворшии злая в воскрешение суда (Ин.5:29). В этой жизни Бог наказывает не всех злых и награждает не всех добрых для того, чтобы мы знали, что Он намерен совершить это на будущем суде, в той жизни. Весь мир есть одно заблуждение. Сколько хороших людей в глазах мира кажутся злыми из-за одной только своей свободной и незлобной простоты! И сколько плохих людей в очах мира кажутся добрыми из-за своего лукавого лицемерия! Далее, что делают человеческое насилие и козни! Сколько властвует тиранов, сколько страдает невинных! И хотя Бог, чтобы явить хоть луч Своей правды, наказывал многих преступников, как фараона и Антиоха, и освобождал многих невинных, как Иосифа и Сусанну; однако большая часть грешников в этой жизни наслаждаются честью и славой, а невинные умирают в бесчестии и позоре. Но Бог правосуден. Поэтому когда-нибудь на всемирном суде Он должен обнаружить, где истинное зло и где истинная добродетель, дабы воссияла истина вещей. Так об этом пространно размышляют из восточных учителей – Златоуст, а из западных Августин. Чтобы проявилось правосудие, должен наступить будущий суд, и все мы стать пред страшным судищем и подвергнуться суду каждый за свои добрые и худые дела. Об этом ясно говорит Павел: всем бо явитися нам подобает пред судищем Христовым, да приимет кийждо, яже с телом содела, или блага или зла (2Кор.5:10). О суд, о душа!

В этот великий день все страшно, как я объяснил вам подробнее (еще) в прошлый раз. Но из всего этого самыми страшными кажутся мне два обстоятельства. Во-первых, человеческая совесть, которая делает обвинение и постановление, а затем Божие правосудие, совершающее суд и отмщение. О суд! О душа!

Начнем с первого. Нет ничего безобразнее греха. Даже сам человек, дерзнувший совершить грех, не может спокойно смотреть на него: он совершает грех, но старается, по возможности скрыть его. Когда по своей воле он идет сказать о нем духовнику, то или искусно видоизменяет, или же покрывает его отговорками. А все это потому, что хотя он и сделал грех, но не может видеть его. Наша совесть, действительно, есть зеркало, которого человек волей – неволей должен стыдиться. Женщина при рождении чувствует боль, но потом – радость. Совершенно наоборот душа, когда грешит, испытывает удовольствие, а впоследствии – боль и эта боль есть не что иное, как укоры совести. Пусть снаружи никто ничего не говорит, изнутри осуждает совесть. И это обвинение совести есть самое тяжкое наказание для души. Император Византийский Констанс, – как говорит в своей летописи Георгий Кедрин, – из ревности, свойственной власти, которая не выносит товарищества даже своей тени, вынудил своего младшего брата Феодосия оставить престол, уйти в монахи и посвятиться в диакона. Он был рукоположен, но этого оказалось недостаточно. Спустя несколько дней по приказанию императора его умертвили. Новый Каин, святотатственный братоубийца думал жить без страха и опасности, царствуя один без брата. Но в туже самую ночь, среди глубокого мрака, когда тиран готовился закрыть глаза ко сну, вдруг пред ним представился невинно убитый брат его Феодосий, облеченный в священную дьяконскую одежду; в руке он держал чашу теплой, еще дымившейся своей крови и страшным голосом сказал: «пей, брат; я – твой брат Феодосий, убитый тобой, а это – моя кровь, которой ты жаждал: испей ее, утоли свою хищную жажду. Пей, брат!». – От такого видения и слов несчастный император затрепетал, пришел в ужас и оцепенел, как мертвый. Он встал с постели, оставил сон, перешел в другую часть дворца. Переждав, отдохнув немного, он снова ложится спать и снова тоже видение, та же чаша и голос: «пей, брат!». Так сегодня, так и завтра, (это повторялось) каждый день. Каждый раз, как он, собираясь ко сну, закрывал глаза, тотчас приходил брат и приводил его (сердце) в трепет (словами): «пей, брат!». Он выезжал в поля, сады, на охоту, в надежде избавить свою огорченную душу от страшного видения, но и там призрак преследовал, пугал его, и там предлагал ему смертоносную чашу: «пей, брат!». Наконец это стало императору не по силам, и он решил оставить Константинополь и морем уехать в Сицилию, в надежде, что с переменой места может быть переменится и судьба. Но тщетно. Всюду он находит туже муку, ибо причину этой муки носит в своей совести. Всюду его сопровождает эта мрачная тень (со словами): «пей, брат!». Доколе же все это? Дотоле, пока он, по праведному Божию попущению, прожив в (такой) муке еще недолго, был убит в бане и здесь-то он испил (всю) горькую чашу. Бедный Констанс, несчастный царь! Тебя столько лет приводил в трепет невооруженный человек, даже не живой, а какой-то мертвец, не материальный образ мертвеца, пустая тень, призрак! Да, но это – совершенный им грех, один вид которого так страшен. Он мог это сделать, но не мог видеть. Это совесть осуждает его, а укоры ее есть невыносимая мука: «пей, брат!».

Кроме того в этой жизни совесть – есть тайный обвинитель, ибо и сам грех укрывается. Ее укоров никто другой, кроме виновника, не слышит. Но в день суда совесть станет явным обвинителем, ибо и сам грех станет явным. Ее укоры услышит и виновный, услышат и все ангелы, люди и демоны. Тогда мы открытыми очами будем видеть не сновидение, не привидение, но действительно того человека, который убит нами собственноручно или по нашему навету; в руках он будет держать полную чашу своей крови и скажет: «пей, брат!». Зверь кровожадный, ты умертвил меня и или дарами подкупил судью, или ложью обманул правосудие, так что моя смерть осталась неотмщенной, мои сироты – без пропитания, овдовевшая жена моя и родственники – опечаленными. Вотще они оплакивали меня доселе, но вот теперь пред Божественной справедливостью, пред Богом Судией я подношу тебе мою кровь: «испей, брат!». – Тогда увидим, как бедный, обиженный нами, будет кричать нам: ненасытный богач, владыка неправедный, корыстолюбивый купец, я целую жизнь выплачивал мой долг, но векселя своего назад не получил; я работал, как невольник, и все мои труды, все плоды, весь доход пошел на выплату долга, а он все же еще живет, мое имя еще значится в твоих (долговых) книгах, рост на рост, долг на долг – поглотили все мое имущество. Мои дети питаются подаянием, жена работает по чужим домам, мой дом угас. Я остался наг. Моей крови жаждешь? Так пей ее теперь, выпей, брат! – Тогда мы узрим, как Сам Иисус Христос, действительно со святой чашею пречистых Своих Таин в руках, будет обличать нас, архиереев и священников: святотатственный клирик, сколько раз ты осмеливался служить, не подумав предварительно поисповедаться; брать нечистыми руками Мое святое святых; причащаться Моих Таин оскверненными устами; ты оставлял церковь и уходил на рынок, забывал о жертвеннике и заботился о своем доме, торговал Моей благодатью, ты попрал Мою кровь, пей ее, – пей, брат! Тогда мы увидим младенцев, которых жестокосердые матери убили еще во чреве; они будут плакать горькими слезами: «детоубийцы – матери, вы причинили нам сугубую смерть или из расчета, чтобы не кормить нас, или же чтобы скрыть свое бесчестие: вы лишили нас света жизни и света Божественной славы. Прокляты уста, которые дали вам этот роковой совет! Проклята рука, подавшая вам это смертоносное зелье! Проклята ваша решимость, убившая нас еще до рождения! Взгляните на чистую и невинную кровь, которою вы осквернили землю! – Матери, пейте ее!» – мой, сколько (чего) передумал наш ум, никогда в течение всей жизни, не остававшийся в покое; сколько переговорил наш беспокойный язык; сколько сделала наша воля, так склонная на все злое! Тогда все, в чем мы согрешили – устами, даже до пустого слова (включительно); – умом, даже до мельчайших мыслей, все, что было, со всеми подробностями объявится пред нашими очами и пред очами всего мира. «Пред нами предстанут, – свидетельствует Василий Великий, – вдруг все наши дела и явятся все создания нашей мысли, с собственными чертами, как что было сказано и сделано». О, что за видение! Тогда обнаружится то, что было показным и казалось добродетелью; что было ненавистью и казалось ревностью; что было кознью и казалось дружбой; что было осуждением и казалось исправлением. Была ли (здесь) обнаружена подложная подпись? – Тогда обнаружится, какое перо писало ее. Исчез из церкви священный сосуд? – Тогда откроется, какая рука украла его. Был ли злой умысел, донос? – Тогда объявится язык, учинивший его. Обманута ли невинная девушка, скрывается ли виновник, осужден ли невинный? Тогда будет узнан действительный отец ребенка и откроется тот обольститель, которого мы чтили как святого, тот блудник, которого мы считали образцом скромности. Тогда будут узнаны волк и овца, сребролюбец и предатель, Иуда и (истинный) Апостол; лукавый Исав и добрый Иаков. О, какой стыд! «Мы вдруг увидим все наши дела как будто в действительности, с их свойственными чертами, как каждое было сказано и сделано». Горе мне, с меня струится холодный пот, я весь волнуюсь от стыда, когда иду открыть свой грех духовнику, который будет хранить его в тайне, (хотя) я и уверен, что он не откроет его, не накажет меня и простит. Как я объявлю свой грех пред очами всех ангелов? Они будут смущаться мною! Пред всеми святыми? Они будут отвращаться от меня! Пред всеми демонами? Они будут смеяться надо мною! О какой стыд, какое смущение! Но ужасаться (еще) обличений своей собственной совести – что за мука! Эти грехи, которые вижу, буду говорить я сам, великие и страшные грехи, все мои. Я не могу скрыть их в этот день, открывающий даже все тайное тьмы, ибо это день откровения. Бог дал мне в сей жизни легчайший способ получить прощение; стоило только сказать мне: «согреших», а духовнику – «отпущаются тебе греси твои» – и я был бы прощен. Но не сделал этого. Мне об этом открыто говорили проповедники, тайно – духовники, – но я не сделал. Я знал об этом, но не сделал. Прожил столько лет, имел время сделать, но не сделал. И есть ли у меня какое-нибудь оправдание? – Но как будто мне было недостаточно моих собственных грехов; нужно было прибавить еще чужие. Этот не хотел ни лжесвидетельствовать, ни убивать, – я побудил его. Та бедная девушка, иди честная женщина, по возможности скрывались, – силой или обманом увлек их в грех. Юноша не знал еще никакого зла, – мои слова и беседы, отравив его слух, развратили его нравы. Я был священником и в соблазне превзошел мирян; был женат и на глазах у жены содержал блудницу, я был отцом – и явился для детей своих учителем всего дурного. Я был примером погибели и еще вращался среди людей. Разве недостаточно было мне самому подвергнуться наказанию и не увлекать других в муку своим советом, примером и соблазном? Теперь чем могу оправдаться? Я каюсь, но совершенно бесполезно, ибо время покаяния прошло. Настало время воздаяния. Итак, что мне делать? Я обвиняю и осуждаю самого себя. Боже, нет надобности в (внешнем) суде, – меня осуждает моя совесть. Я охотно спрятался бы в ад, чтобы не видеть своих грехов. Примите же меня, о муки, – рай уже не для меня. Я говорю это и трепещу. Так христиане, обвиняет и осуждает обвинитель и судия – собственная совесть. «Нет, – говорит Златоуст, – нет судии столь бдительного, как наша совесть». Но остановись, грешная душа, остановись, куда ты идешь? В тебе совершила обвинение и осуждение твоя совесть; обожди – еще Божественное правосудие должно совершить суд и воздаяние. О суд, о душа!

Брат, здесь мне следовало бы поступить так же, как поступил некий разумный художник. Он взялся за непосильное дело, – изобразить лицо Елены, совмещавшей в себе всю красоту природы, – и представил его покрытым покрывалом, представив уму догадаться о том, чего не могла изобразить рука. Следовало бы и мне, сошедши с амвона, обойти молчанием лице Бога судии, пылающее гневом Божественного правосудия, предоставив вашему уму рассудить о том, чего не может разъяснить мой язык. Лик Божий, как он страшен для человеческих очей!

В другой речи я описал Его подробно, теперь повторю вот что: я знаю, что когда Бог сошел на гору Синай, это место стало страшным, там было пламя огня, там был гром и молния, говорит Свящ. Писание, – так что народ Израильский, стоя издали и, внимая, весь трепетал. Но ведь Бог сошел туда не для суда, а (только) для дарования закона. А когда Он придет в славе Своей не за тем чтобы давать закон, а чтобы судить нарушителей этого закона, когда Он придет во всей Своей славе, безо всякого покрова, чтобы судить со всем гневом, безо всякой милости?! – О, это я скрываю, обхожу молчанием, представив вашему уму постигнуть то, чего не может изречь мой язык! Гнев Божий без милости: Боже мой, кто весть державу гнева Твоего и от страха Твоего ярость Твою исчести? (Пс.89:11). Поэтому божественный Златоуст говорит: «невыносимы эта геенна и муки; но и бесчисленное множество этих мук ничто, если только представить себе светлый (Божий) лик отвратившимся и кроткое око Его не могущим смотреть на нас». Но почему Он тогда – один гнев без милости? – Потому что тогда происходит суд и воздаяние. Подумайте только, – ведь это самое страшное во втором пришествии Христовом!

Бог судит грешника двояким образом. В сей жизни Бог судить грешника, как судия виновника, но смотрит на него как отец на сына, – то есть (судит его) не со всем Своим гневом, поэтому грех может быть заглажен покаянием. Не разжет всего гнева Своего, говорит пророк (Пс.77:38). Судит его такою мерою гнева Своего, чтобы грешник, по словам Григория Богослова – «пораженный вразумился, и наставленный обратился к Богу». Его правосудие в этой жизни вместе с судом являет и долготерпение. – Он – Судия праведен, крепок и долготерпелив. В будущей же жизни, так как грех уже не может быть заглажен покаянием, (ибо тогда уже нет времени для покаяния), Бог судит грешника, как преступника и смотрит на него как на врага: судит его как виновного, воздает ему, как врагу. В этой жизни Бог – Судия и Отец; в той – Судия и Мздовоздатель. Какое же отмщение совершает Бог?

Какой-то Скифский царь убил своего сына за то, что тот как-то по ошибке преступил его закон. И с тех пор он приказал тот меч, которым был обезглавлен его сын, вешать в судебной палате всякий раз, как он производил суд; а когда выходил на прогулку, кто-нибудь должен был держать его в руке высоко, чтобы весь народ видел его и боялся. Этим он хотел им сказать: «подданные мои, посмотрите на этот меч и подумайте, какого имеете царя. Чтобы оградить свой закон, я не пожалел даже родного сына. Пусть каждый преступник смотрит на этот меч, обагренный кровью моего сына и пусть решит, какое правосудие он найдет в человеке, который, сделавшись судией, позабыл, что он отец».

Так как воплощенный Сын Божий взял на Себя человеческий грех и стал за нас проклятием, как это говорит Апостол, то Небесный Отец определил, чтобы Он умер на кресте. Когда Он воссядет на высоком и превознесенном престоле, чтобы судить живых и мертвых, там перед престолом явится и самый крест. Тогда явится и знамение Сына человеческого (Мф.24:30). Для чего же? Для того, чтобы грешники видели и трепетали. И действительно, они будут трепетать: и тогда восплачутся вся колена земная, когда услышат эти слова Бога и Отца: неблагодарные, жизнь Моего Сына драгоценнее, чем жизнь всех ангелов и всех людей, – Я отдал ее на смерть. Кровь Сына Моего была самым драгоценным сокровищем рая – Я всю ее излил на землю. Моя любовь к Сыну была пламеннее всех Серафимов, – Я отрекся от нее. У меня не было ничего столь любезного и дорогого, как Сын, – и Я принес Его в жертву на этот крест. Неужели все это не в состоянии дать вам понять, как ненавистен Мне грех? И вы все-таки с грехами являетесь ко Мне на глаза? На кресте Я вижу смерть Сына Моего, в вас причину Его смерти. Вы Меня вынудили убить Сына Моего за грехи ваши. Теперь Сын понуждает Меня отмстить за Его смерть. Я вместе и Судия и Отец. Как Судия Я совершаю суд, как Отец – Я должен отмстить. Моя правда видит в вас преступников, любовь – врагов. Поэтому идите от Мене проклятии во огнь вечный, уготованный диаволу и аггелом его (Мф.25:41).

Грешные слушатели, это вас не поражает? Не ужасает? Быть и виновным пред Богом и врагом Бога! Если Он Сына Своего не пощаде (Рим.8:32), неужели пожалеет Своих врагов? Нет, нет, жалкие! Подумайте – кровь Авеля, человека, взывала об отмщении, тем более будет взывать об отмщении кровь Христова! Кровь Бога, Который, вися на кресте, хотя и молил о прощении – Отче, остави им, не ведят бо, что творят (Лк.23:34), но пришедши во славе Своей будет просить об отмщении: суди Мя, Боже Мой, и “рассуди прю Мою (Пс.42:1). Подумайте, правда Божия судит ваши грехи, любовь Божия мстит за смерть Сына. Таким образом, против вас ополчилась и правда Божия и любовь: над вами совершается одновременно суд и месть. Измерьте Его любовь к Сыну: она безмерна; измерьте Его ненависть ко греху, которая подвигла Его даже на жертву Своего Сына – она беспредельна. От такой великой любви и ненависти какие ждут вас суд и месть! Горе! Кто может представить себе это? О суд, о душа!

II

Пророк Даниил в 7 главе, а Иоанн Богослов в 20-й главе Откровения говорят, что в день суда разгнутся книги. В них написано все, что мы сделали во всю нашу жизнь. Их, я думаю, две. В одной содержатся все злые наши дела, наши грехи; а в другой – все наши добрые дела, наши добродетели.

Сначала открывается та, в которой заключены наши грехи. Здесь, с одной стороны, записан грех со всеми подробностями лица, времени, места и т. д. Если с противоположной стороны помечено, что мы исповедались, покаялись в этом грехе, что мы загладили грех молитвами, постом и милостынями по епитимии, наложенной на нас духовником, правда Божия не потребует с нас отчета за этот грех. Записан долг, но отмечена и уплата. Поэтому, если мы принесем в этой жизни полное раскаяние, нам нечего бояться на будущем суде. Так нас утешает божественный Златоуст, утешение грешных. «Если в настоящей жизни мы исповедью сможем очиститься от наших беззаконий, то отойдем туда чистыми от грехов». Вся суть в том, чтобы исповедь, которую мы приносим, была доброю, – но я знаю, что мы исповедуемся по привычке, а не из сокрушения; – чтобы наше раскаяние было истинно, но я знаю, что в чем мы исповедались в этом году, то же скажем и в будущем, даже и того хуже. Это ясный признак, что мы только говорим их духовнику, а не оставляем. Горе нам, если это так! Ибо в таком случае на будущем суде наш грех будет открыт, долг не выплачен. Мы тогда должны будем дать отчет и во грехе, который совершили, и в исповеди греха, которую принесли неполно.

Вторая книга содержит все, что мы сделали доброго, – наши добродетели. Братья, что если бы Бог оказал нам эту великую милость на втором суде, не судил бы нас по грехам, простил их, а судил только по нашим добрым делам; как вы думаете, оказались ли мы достойны рая, достойны услышать этот блаженный глас: приидите, благословеннии Отца Моего, наследуйте уготованное вам царство (Мф.25:34)? Я думаю совершенно наоборот: Бог нас осудит даже и за то, что мы называем добрыми делами. Посмотрим, что это за совершенные нами добрые дела. – В воскресение мы сходили к литургии, – да, мы пошли, но скорее по привычке, чем из благоговения: мы все ожидали, когда эта литургия окончится; когда священник молился и совершал тайну, мы разговаривали о мирских делах. Это ли доброе дело? Мы молились, да; но это молились только уста наши; где же был наш ум? Разве молитва заключается в том, чтобы целый час петь одно песнопение, или в одно мгновение проглотить всю псалтирь? Неужели это доброе дело? Мы подали милостыню, но сколько? Очень немного. Да и то для чего? Скорее для того, чтобы удостоиться похвалы от людей, чем награды от Бога. Это ли доброе дело? О, но мы постимся и это величайшая наша добродетель. Но чем строже мы постимся, тем больше упиваемся. Воздерживаемся от рыбы и мяса, но не сдерживаем своих страстей. Не вкушаем скоромного, но поедаем ближнего. Наши подвижники воздерживаются даже от масла; но если бы знали, сколько сатанинского лицемерия в их умах, сколько злопамятства и неприличного корыстолюбия в их сердцах! Это ли добродетель? И за такие добрые дела мы надеемся удостоиться рая? Где у нас хоть одно доброе дело без примеси зла, где наше совершенное добро, со всех сторон доброе? Из прожитых нами 40, 50 или 60-ти лет где у нас, хоть один день даже час, безраздельно посвященный Богу? Если у нас нет других добродетелей, кроме этих, которые нам такими кажутся, то горе нам на втором Христовом пришествии! О суд, о душа!

Душе немый и глухий, Аз ти повелеваю: изыди из него

и ктому не вниди в него.

(Мр.9:25)

Нем и не говорит, глух и не слышит лукавый дух, терзающий несчастного сына, о котором повествуется в сегодняшнем Евангелии. Он молод, лишь во цвете юности, и уже с детства стал гнездом для диавола, овладевшего им. Когда дух схватывал его, приводил его в трепет, бросал на землю и несчастный испускал пену, скрежетал зубами и оцепеневал. Вставал с одичавшим лицом, мутными глазами, с непроизвольными движениями то бросался в огонь, чтобы сгореть, то в воду – чтобы утонуть. Апостолы, исцелявшие стольких бесноватых, только этого не могли исцелить; заклинают, запрещают, но дух глух и нем, и потому не слышит (их) и не отвечает. Если больной нем и не говорит о своей болезни врачу, если он глух и не слышит приказаний врача, то он или легко умирает, или трудно излечивается. Нужно было прийти Самому Иисусу Христу, Который, как Бог, имеет всемогущую власть над духами нечистыми, чтобы сказать: душе немый и глухий, Аз ти повелеваю: изыди из него и ктому не вниди в него. Только тогда лукавый дух, сильно воскликнув, страшно потрясши, оставил этого юношу здравым и свободным. Таинственный смысл Евангельской истории очень понятен: лукавство душетленного диавола изобрело два средства, чтобы мучить человека: первое средство – связать его язык, сделать его немым, второе – закрыть ему уши, сделать его глухим. Немым – чтобы он не мог открыть тяжести своего греха, глухим – чтобы он не услышал исцеления – своего прощения. Овладев им с детства, долго господствуя над ним, он делает с ним, – что хочет; влечет его, куда хочет: то ввергает его в огонь, то есть в пламенные страсти гнева, в похоти; то – в воду, то есть в море житейских попечений. Не помогают ни проповеди учителей, ни наставления духовников. Почему же? А потому главным образом, что дух злобы нем и глух. Если грешник нем и не исповедует своего греха пред духовным отцом, если он глух и не слышит увещаний его, то или легко впадает в муки, или трудно спасается. Чудо и великое чудо, если такой грешник избавится от рук диавола. Братья, почему мы подвергаем себя такой опасности, почему мы попускаем, чтобы столько времени господствовал над нами дух злобы? В нашей власти прогнать его. Каким же образом? – Посредством исповеди. Перестанем быть немыми, развяжем язык, исповедаем наш долголетний грех. Перестанем быть глухими, отверзем уши и услышим душеполезное наставление. Поэтому я хочу беседовать сегодня об исповеди, хочу показать, какая исповедь истинна и совершенна, посредством которой можно отогнать духа немого и глухого.

I

Истинное и совершенное раскаяние состоит не в словах только, подобно тому, как Иуда принес только слова и деньги. Оно состоит в слезах и сокрушении сердечном, как у Петра. В исповеди нужно соблюдать два условия: (исповедоваться) без (ложного) стыда и без отговорок, не притворяться, скрывая свои душевные недостатки. Должно стыдиться, когда впадаем в грех, а не когда исповедуем его пред Богом, ибо Его представителем является духовник, который хотя имеет уши и слышит (нашу исповедь), однако, имея уста, никому (о ней) не говорит.

Проходя по одной из афинских улиц Сократ увидел своего ученика, выходящего из дома какой-то блудницы. Стыдно стало юноше пред учителем, и он посторонился, чтобы скрыться. «О, юноша, – сказал тогда ему Сократ, – выходить из такого дома не стыдно, стыдно в нем быть». О брат, и я говорю тебе: не стыдно выйти вон, открыть в исповеди свой грех, стыдно стоять, т. е. скрываться от своего духовника. Василий Великий говорит: «сокровенное зло есть гнойная рана для души», а Сирах: о души своей не усрамися, есть бо стыд, наводящий грех, и есть стыд – слава и дарование (4, 24. 25). Не нужно в исповеди скрываться под (различными) предлогами и обвинять других. Это особенно делают женщины, которые исповедаются с тысячью отговорок, – они говорят обо всем, только не о своем грехе.

Одна из таких женщин, пошла и обвинила своего мужа пред императором Грационом. Она жаловалась, что он пьянствует, буйствует, ругается, что он вор, прелюбодей, (словом) все, что только может сказать язык и изыскать ум разгневанной женщины; будто он ругает ее, бьет, будто он сделал для нее мучительною жизнь. Царь, тотчас понявший злой характер этой женщины, ничего не сказал в ответ. Тогда она, чтобы разгневать его, сказала: «о, царь, мой муж хулит и твое величество». – «Злая женщина, – сказал тогда ей царь, – если твой муж ругает тебя, какое мне до этого дело, а если меня бранит, что тебе от этого?» – Таким образом он отогнал ее (от себя). – Духовный отец должен иметь к кающимся снисходительное чувство, и как он чрез одно мирное дуновение получил от Иисуса Христа право вязать и решить, так он должен быть мирен и кроток, ибо для спасения кающегося очень полезно сочувствие духовника. (Григорий) Богослов говорит: «прощение очень важно для спасения. Недугующее нужно исцелять, а не сокрушать». Но ко всему этому нужна твердая решимость больше не повторять этого...

…………………

Се здрав был еси, ктому не согрешай, говорит Христос, да не горше ти что будет (Ин.5:14). Что же может быть еще хуже? – Это говорит Сам Христос. После исповеди действительно убегает дух немой и глухой. Но если ты хорошенько не закроешь своего сердца страхом Божиим, если опять дашь ему возможность войти, тогда уже он приходит не один, а в сопровождении других семи духов, еще худших. Тогда идет и поймет с собою седмь иных духов, лютейших себе и вшедше живут ту: и будут последняя человеку тому горша первых (Мф.12:45). Нет, брат, убеждает тебя Златоуст. «Отступи от лукавства, отстань от злобы, возмись за добродетель, дай обещание не повторять греха, – этого достаточно для оправдания. Я свидетель и поручитель тому, что если каждый грешник, оставив прежнее зло, даст обещание Богу больше не касаться этого, Бог ничего больше не требует для оправдания, ибо Он человеколюбив и милостив». Вот истинная и совершенная исповедь, которою отгоняется дух глухой и немой.

Братья слушатели, кто есть из нашей среды, в котором есть дух немой и глухой? Боюсь, что он есть у всех нас, ибо все мы грешны. Но прогоним его святой исповедью. Се время благоприятное, се время покаяния. Приблизились святые дни.

Не нужно терять времени. Кто теряет время, тот всегда находится в великой опасности. Многие возжелали времени для раскаяния, но не нашли времени. Великое это безумие, – иметь время и ждать времени. Сегодня день наш, а о завтрашнем не знаем. Не вемы, что породит утро (Притч.27:1).

…………………………….

II

Я не вижу, чтобы на нас исполнялось Евангельское обетование Господа. Он говорит: просите и дастся вам, ищите и обрящете, толцыте и отверзется вам (Мф.7:7). Но мы молимся, и Он не внимает нам; просим и не дает нам, стучим, и не отворяет нам. Разве это неправда, что мы молимся каждый день? Но каждый из нас знает, как часто мы остаемся неуслышанными. Какая же этому причина? – Ее указывает пророк Исаия: Еда не может рука Господня спасти? Или отягчил есть слух Свой, еже не услышати? Но греси ваши разлучают между вами и между Богом, и грех ради ваших отврати лице Свое от вас, еже не помиловати. Руце бо ваши осквернены кровию и персты ваши во гресех, устне же ваши возглаголаша беззаконие и язык ваш неправде поучается (Ис.59:1–4). Вот причина, почему мы молим, но Бог не внимает нам; просим, но не дает: стучим – но не отверзает нам. Но устраним это великое препятствие, отвергнем грех истинным и совершенным раскаянием, примиримся с Богом и тогда – да, Он услышит наши молитвы; тогда подаст все, чего только мы попросим у Него, тогда Он отверзет нам двери Своего милосердия. Но пока мы еще во вражде с Богом, на что надеемся? Когда нечестивый Фараон видел казни, насылаемые на него Богом по жестокосердию его, то град, то саранчу, превращение воды в кровь, моровую язву, он говорил: что есть сие? Волхвы отвечали ему, что это рука Божия карает грех Египтян: перст Божий есть сие (Исх.8:19). Если спросите и вы: что есть сие, что это за град, побивающий ваши посевы, что это за саранча, поддающая ваши виноградники, что это за потоп, или бездождие, или ветры, разрушающие ваши насаждения, – я отвечу вам: перст Божий есть сие. Что это за дороговизна, разоряющая страны, что за тяжбы, разрушающие дома, что это за бедствия, неожиданно нас постигающие? – Все это перст Божий есть. Что такое это болезни, голод, война, моровая язва? Это перст Божий, карающий грехи христиан. Многи раны грешному, – говорит Давид (Пс.31:10): огонь, град, голод и смерть. Все это служит в руках Божиих оружием, чтобы карать грехи христиан.

Итак, если мы хотим, чтобы прекратились бедствия, устраним причину зла, – грехи наши. Исповедание наших грехов умиряет Бога; из врага Он становится другом, из Судии – человеколюбивым Отцом.

Истинное и совершенное покаяние, приносимое не устами, но и от сердца, без (ложного) стыда и отговорок, с твердым намерением оставить прежние грехи, делает нас здесь достойными благодати и любви Божией, а там – небесного царства.

А еже сести одесную Мене и ошуюю,

несть Мне дати, но имже уготовано

есть

(Мк.10:40).

Люди не всегда держатся правды: они часто оказывают почести тем, к кому влечет их дружба или родство. Бог же, по существу Своему всеправедный, награждает честью тех, в ком находит нужные достоинства. У людей в почтении находятся приятели и сродники, а у Бога бывают в почете только достойные. Вот – единственное утешение для людей добродетельных, когда их люди уничижают и презирают: они ожидают себе награды за добрую жизнь от Бога. Об этом нам явно Иисус Христос говорит в сегодняшнем святом Евангелии Своем: восходит Он в Иерусалим на распятие, а Иаков и Иоанн, дети Заведеевы, думают, что Он идет туда, чтобы воцариться. И вот они, побежденные честолюбием, засылают сначала к Нему свою мать с просьбою, а потом и сами приступают к Нему, и говорят: хотим мы, чтобы в то время, когда Ты будешь царем Израильским, сесть нам одному возле Тебя по правую руку, а другому – по левую, дабы и мы могли быть участниками Твоего царствия: даждь нам, да един одесную Тебе и един ошуюю Тебе сядева во славе Твоей. А кто таковы Иаков и Иоанн? Они други Христовы, они сродники Христовы. И что же Христос им ответствует? Не веста, чесо просита. Я, праведный Судия, не воздаю почестей по Моему случайному мнению: не награждаю честью друзей или сродников, но только достойных. В царствии Моем тот будет награжден, кто потрудится; кто пострадает, тот примет венец; тот – прославится, кто окажется достойным: а еже сести одесную Мене или ошуюю, несть Мне дати, но имже уготовано есть. Да и кто не захочет трудиться, кто не захочет подвизаться для стяжания царствия Христова, которому цены нет, потому что оно бесценно, которому конца нет, потому что оно вечно? Сколько трудов, сколько беспокойств мы тратим, чтобы приобрести малейшее счастье сего мира, которое достать трудно, а потерять легко! И какая беспечность, какое нерадение о царстве Христовом, для приобретения коего достаточно одно только желание! И притом если мы однажды приобретем его, то никогда более не потеряем. Царство Иисуса Христа не есть царство мира сего, но Царство Небесное, блаженство Божие, слава бесконечная, жизнь бессмертная, одним словом – рай. Рай! Как только я назову его, то сейчас же радуется дух мой. Как только помыслю о нем, то веселится душа моя. Рай! Благословенное отечество прародителей моих, любезное пристанище упования моего, единственная цель моей надежды, единственный предмет любви моей, последняя награда веры моей! О рае сегодня и будет мое слово, благословенные христиане. Я не могу не признать, что этот предмет превосходит всякий язык и всякий ум, ибо ни человек, ни Ангел не мог никогда рассказать о рае, каков он в действительности. И потому я не обещаю вам выяснить, что такое рай. Довольно, если скажу мало нечто о нем. Не имея возможности нарисовать совершенную картину рая, я сделаю только легкое начертание его. Но при этом я повторю слова одного святого учителя: о раю! Мы можем тебя приобресть, но не в силах тебя умом постигнуть.

I

Можете ли вы мне дать ответ на мой вопрос: почему плачет младенец при своем рождении, когда он выходит из чрева матери? Один объясняет это так, другой иначе. Но самое естественное объяснение этого, состоит в том, что он исходит из чрева матери: там, во чреве, ему кажется, что это – его мир, это – его жизнь, это – его покой. И если бы младенец имел совершенный смысл, то на вопрос: желает ли он выйти из чрева матери, он ответил бы, что он желает всегда оставаться там и никогда не выходить оттуда. А отчего? От того, что мы по природе того только хотим, и то любим, что видим и что сейчас у себя имеем. Когда же младенец выходит из чрева матери, то ему кажется, что он покидает свой покой, что он теряет свою жизнь, что он лишается своего мира; вот потому-то он проливает свои слезы, и рыдает, и болезнует. По этой же самой причине мы, умирая, болезнуем: нам кажется, что нет другого мира, кроме здешнего; нет другой жизни, кроме настоящей; нет иного упокоения, кроме как здесь. И если бы было это в нашей власти, то мы желали бы всегда здесь оставаться и отсюда никогда не выходить. А почему? Потому что мы желаем того, что видим. А когда мы умираем, то нам кажется, что мы все теряем и потому болезнуем, плачем и проливаем слезы. Но мы при этом поступаем не как разумные и рассудительные люди, но как глупые и несмысленные младенцы. Какая разница между чревом матери и здешним миром, тем мраком и этим светом, той тесной темницей и этим широким простором! И вот, какая разница между тою жизнью, какою мы в течение девяти месяцев живем во чреве, и здешнею жизнью, которою мы живем много лет, – столько же разницы и даже несравненно больше между здешним миром и загробным, между мраком долнего Египта и светом горнего Иерусалима, между здешнею, скорбною темницей злоключений и тем светлейшим чертогом славы, – одним словом между этою несчастнейшею жизнью, которую мы проводим здесь на этом свете, постоянно страдая пятьдесят или шестьдесят лет и даже меньше, и тою другою треблаженною жизнью, какую мы будем иметь в раю, блаженствуя там во веки веков. Из этого понятно ли хотя немного, что такое рай? Нет, не понятно. О раю! Мы можем тебя приобресть, но не в силах тебя умом постигнуть.

У кого же нам спросить, сто бы нам поведал: что такое рай? Спросим мы двух людей, которые видели его своими очами: а именно Иоанна Богослова и Апостола Павла. Иоанн, возведенный Ангелом на гору высокую, видел святый град, небесный Иерусалим. Град этот четвероугольный, великий и высокий; двенадцать у него оснований, и каждое основание есть камень драгоценный; двенадцать врать, каждые врата – целая жемчужина. Там нет храма созданного, ибо там храм несозданный. Там Сам Бог Вседержитель, Которому покланяются небеса и земля. Там нет ни солнца, ни луны, ибо там невечерний свет Божественной славы, днем и ночью светящий и никогда незаходящий. И веде мя духом на гору велику и высоку, и показа ми град великий святый Иерусалим нисходящ с небесе от Бога. (Откр.21:10). Но сей град есть только образ рая; если бы мы взглянули на него, то уверились бы очи наши, но не постиг бы ум наш. Павел восхищен был до третьего неба, внутрь рая, видел нечто, слышал что-то. Что же именно? Видел, говорит он, такие вещи, каких не видели еще очи наши; слышал он то, чего не слышали наши уши, чего не пожелало еще сердце наше. Яже око не виде, и ухо не слыша и на сердце человеку не взыде, яже уготова Бог любящим его. Я слышал вещи такие, коих истолковать человек не может: яже не лет есть человеку глаголати (2Кор.12:4). Два человека воочию видели рай: Евангелист Иоанн, орел Богословия, и Павел, сосуд избрания. И, однако, говорят они очень темно и сокровенно. Из слов их можно ли уразуметь: что такое рай? Нет. О Раю! Мы можем тебя приобресть, но не в силах умом тебя постигнуть.

Вопросим Самого Иисуса Христа. Во Святом Евангелии Он говорит, что рай есть семя доброе, что он есть зерно горчичное, что он подобен квасу, неводу, бисеру, что он сокровище сокровенное, недро Авраамово. Но из этих сравнений можно ли понять, что такое рай? – Нет. О раю! Мы можем тебя приобресть, но не в силах тебя умом постигнуть.

Иисусе Христе, воплотившаяся Божия Премудрость! Скажи нам яснее: что такое рай? Две вещи вам объявляю, (говорит Он), что он есть жизнь бессмертная, и что он есть радость бесконечная: возрадуется сердце ваше, и радости вашея никтоже возмет от вас (Ин.16:22).

Жизнь бессмертная. Вообрази, христианин, счастье здешнего мира, большое или малое, полное или отчасти. Например, был бы ты царем, монархом всего света; властвовал бы ты над всеми в мире областями, не имея никакого врага; жил бы без болезни, радовался бы, не испытывая никакой печали; был бы ты прекрасен, богат и славен. Все это и есть самое великое возможное счастье на земле. Но все это не есть счастье, ибо сколько бы лет ни прожил ты, все-таки ты должен когда-нибудь умереть и должен каждый час бояться смерти, а такой страх сделает тебя несчастным. Да и в самом счастье у тебя не будет всех благ мира сего: небольшой избыток чего либо, или только достаток. Но вообрази, что ты никогда не умрешь и если даже страх смерти более не печалит сердца твоего; то это небольшое счастье не успокоит твоих желаний: тебе чего-нибудь недостает, а ты к нему стремишься; ты счастлив, но ты желал бы быть еще счастливее. И это лишение делает тебя несчастным даже в том случае, когда ты будешь бессмертным. Со всем великим счастьем на земле ты несчастлив, если ты смертен; с малым счастьем ты так же несчастлив, если ты и бессмертен. Если же иметь все счастье, какого пожелало бы твое сердце, и совсем не иметь страха смертного, который лишал бы тебя твоего счастья: что бы это была за жизнь! Всегда обладать счастьем без страха потерять его, обладать богатством без страха обеднять, здоровьем – без страха заболеть! Не тревожит тебя зависть, не удручает тебя страсть; не похитит тебя и смерть. Всегда быть блаженным. вечно жить, то есть иметь у себя все блага мира и притом – бессмертие; что бы это была за жизнь! Таковая и есть райская жизнь. Радость – бесконечная. Это есть радость беспредельная, совершенная, нескончаемая, «все вместе», как говорят о вечности Богословы: сколь радость велика по необъятности и силе во всей вечности, такова же она вся вместе в каждое мгновение без всякого изменения. Наслаждаешься ты всем блаженством во всю вечность, и тем же блаженством ты наслаждаешься в каждое мгновение вечности. Как блажен во всей той вечной жизни, так блажен и во всякой минуте той вечной жизни. Какого же рода эта радость? – Море солоно. Вообрази, что с неба падает одна капля воды и его услаждает: ты можешь понять, как сладка эта капля. Горек ад, но ежели бы упала в него капля от радости райской, то она усладила бы всю эту горечь; она погасила бы весь пламень, осушила бы все слезы, и – ад стал бы раем. Ты можешь понять, какова эта радость райская! Римляне вели войну – и победили неприятеля. Воины – победители возвращались в свой город; к городским воротам сбежались их сродники: отцы, матери, братья, чтобы им увидеть, кто из воинов находится в живых, и кто убит. Среди них была и некая вдова, имевшая единственного у себя сына, и она стояла и ждала возращения с прочими своего сына; то она спрашивала у входящих в город, не видали ли ее сына, то всматривалась вперед, чтобы самой издали разглядеть его. «Сын мой, – говорила она, – где ты находишься? Почему не выступаешь? Отчего тебя не видно? Где ты замешкался?». И когда она начала тужить, что не видит своего сына, в это время от других людей она услыхала, что сын ее убит на войне; и вот тут – то она стала громко рыдать, ударять себя в Грудь и неутешно плакать. И вот она видит своего сына, возвращающегося живым; она тотчас к нему бежит, обнимает, целует его; она так ему обрадовалась, что от избытка радости внезапно умерла. Там, где недавно мать плакала по сыне, теперь сын оплакивает мать. Можно ли представить себе, какова была радость той матери? И если бы эта радость ее могла бы продолжиться день, год, всю ее жизнь, то какова была бы радость ее? Сравнительно с тою радостью, какую испытала на одну минуту мать, увидавшая своего сына живым, неизмеримо больше радость райская; радость, которая длится не день, не год, а всю вечность бесконечную, – вся совершенная и вся вместе. Можно ли представить, какова эта радость? А еще более – радость, которой отнять ничто не может у тебя: ни зависть врагов, потому что там мир безмятежный; ни злополучие, потому что там вокруг блаженство непрестающее; ни болезнь, потому что там везде здоровье неизменное; ни смерть, потому что там жизнь вечная. Возрадуется сердце ваше и радости вашей никто же возымет от вас.

Рай есть жизнь бессмертная: там жить ты будешь жизнью божественною, будешь пребывать в единении с Богом; будешь причастник Божественного бытия, – будешь жить вечно, как и Бог. Рай есть радость бесконечная, ибо там ты будешь радоваться радостью Божией, будешь царствовать Царствием Божиим, прославляться самою славою Божией. Одним словом: созерцая Бога, и ты сам сделаешься как бы богом: Он – Бог по естеству, а ты – бог по благодати. И как в раскаленном железе ни огонь от железа, ни железо от огня не отделяются, но оба являются как единое, так и в раю почти тоже: ни Бог от блаженного, ни блаженный от Бога не разлучаются. – Оба составляют едино во блаженстве; оба имеют жизнь вечную; обоих радость бесконечная: подобни Ему будем, ибо узрим Его, якоже есть (1Ин.3:2). Здесь мы не видим Его, как Он есть; но только веруем в Него; и в этой вере Все блаженство Церкви, – не видеть и веровать: блажени не видевшии и веровавше (Ин.20:29). Там увидим Его, как Он есть, и уже вере не будет места: вот в этом и есть блаженство райское: не веровать, но видеть. Подобни Ему будем, ибо узрим Его, якоже есть. Там нет уже веры, говорит Апостол, потому что там видение; разрешилась сень, сияет свет. Там нет надежды, потому что уже есть наслаждение: престало будущее, видится настоящее; там одна только любовь, потому что любим мы высшее благо, видимое нами, и насыщается ум наш видением, сердце наше наслаждением: насыщуся, внегда явитимися славе Твоей (Пс.16:15).

Поняли ли вы изо всего сказанного, что такое рай? – нет. И я этому верю. Ибо сколько ни будет говорить человек об этом предмете, всего, что следует, не скажет. И Григорий Нисский подтверждает это: «все, что может кто либо сказать, не будет сказано по достоинству». О раю! Мы можем тебя приобрети, но не в силах умом тебя постигнуть.

Пронеслась по всей вселенной слава о Соломоне. Царица Эфиопская слышала о сем царе вещи чудесные; слышала она много, чему с трудом верила. Пожелала она сама в этом убедиться; и так, в сопровождении большой почетной стражи, двинулась она и прибыла в Иудею. Но когда она достигла Иерусалима и увидала все великолепие; когда вступила в царские чертоги и осмотрела столько сокровищ; когда предстала пред царя Соломона, и увидела его великую славу, и услышала его великую мудрость, то она ему сказала: о царь! я слышала о величестве твоем удивительные вещи, но не верила тем, кто мне рассказывал, пока не приехала сама и собственными глазами не увидала всего: не веровал глаголющим мне, Дóндеже приидох, и увидеша очи мои. Теперь это вижу, верю, дивлюсь и недоумеваю; однако я тебе объявляю, что я не слышала столько, сколько сама вижу; вижу я вещи бесчисленные, о коих не слышала и половины во всем том, что мне говорили о тебе: и се несть ниже половины, якоже возвестиша ми (3Ц.10:7).

Христиане! много говорено нам о рае. Говорили много пророки, Апостолы, учители, и Сам Христос: все величественно, все возвышенно, все предивно. Преславная глаголашася о тебе, граде Божий (Пс.86:3). Мы не то, чтобы этому не верим; но не понимаем: ум наш весьма тесен, – в себя этого вместить не может; он весьма тяжел и вверх взлететь не имеет сил. Когда же мы удостоимся воочию увидеть несозданную красоту горнего Иерусалима; когда увидим невечерний свет, озаряющий нескончаемый день вечного блаженства; когда узрим чины Ангелов, лики Святых, мучеников, преподобных, праведных, кои суть блаженные жители небесных селений; когда увидим Владычицу Богородицу Марию, Царицу Ангелов, одесную Бога восседающую и, наконец, само Трисиятельное Божество, Самого Бога лицом к лицу; приникнем в свойства Его естества, не имеющего ни начала, ни конца (будем созерцать) три Ипостаси Его, Отца, Сына и Святого Духа, кои суть три, хотя Бог един; когда уразумеем Его все могущество, премудрость, благость Его, славу Его, величие Его, – тогда-то мы уразумеем, что такое рай! Боже мой! скажем мы тогда Ему, много я слышал о рае, но слышанное не составляет и половины. И се несть ниже половины из того, что я вижу. Слышал я много, но не понимал: теперь же все видя, я понимаю. Слухом убо уха слышах Тя первее, ныне же око мое виде Тя (Иов.42:5). Вижу – и весь радости исполняюсь, весь блаженствую, весь прославляюсь. Такова-то слава райская; а я так любил славу мирскую? Не глуп ли я был, что тысячи миров я не презрел для того, чтобы стяжать один только рай? Такова-то жизнь вечная? А я так сильно любил какую-то временную жизнь! Не глуп ли я был, что не отдал тысячи тех жизней, чтобы наследовать эту жизнь? Не глуп ли я был, что столько лет подвергал себя опасности потерять такой рай и такую жизнь, только для того, чтобы мне повеселиться со скверною блудницей, чтобы мне мое жадное сребролюбие насытить, чтобы презренную мерзкую свою склонность удовлетворить. Но премного благодарю милосердие Твое, Боже мой, что спасен я от толиких бед и нахожусь ныне в раю, где живу жизнью бессмертною, радуюсь радостью бесконечною. Так-то мы можем сказать там, где будем понимать, потому что увидим. А здесь, где мы не видим, а потому не понимаем, мы можем сказать только: О раю! Мы можем тебя приобресть, но мы не в силах тебя умом постигнуть.

А возможно ли это? Да. Я вам и раньше сказал, что спасение наше в руках наших; и теперь скажу вам еще раз, а вы послушайте. Сотворил Бог рай для праведных, а ад для грешных; заключил Он рай, заключил и ад; – однако ключи адские удержал Он у Себя, как об этом говорится в Апокалипсисе Иоанна: и имам ключи ада (Откр.1:18), а райские отдал Апостолам Своим в лице Петра: и дам ти ключи царствия небесного (Мф.16:19). И так ключи от ада находятся в руках Божиих, а от рая – в руках человеческих.

О человеколюбнейшее домостроительство Господа нашего! Когда человек захотел бы мучиться во аде, тогда ключи от ада не в его руках находятся; когда же он захочет спастись в раю, то ключи от рая находятся у него в руках, – значит, Сам Бог хочет, чтобы

для людей трудно было подвергнуться муке вечной, и поэтому не дает им ключей от ада. Он хочет, чтобы люди легко могли спастись, и для того поручил им ключи райские: и дам ти ключи царствия небесного.

Впрочем, о раю! Мы можем тебя приобрести, но мы не в силах тебя умом постигнуть.

И обратите внимание – Он говорит: и дам ти ключи. А разве не мог бы Он сказать: «и дам ти ключ?». Разве одним ключом рай не отверзается? Ключи, которыми мы отпираем двери, могут быть разные: ключ может быть обыкновенный железный, но может быть и золотой, может быть и деревянный. Таковы же и ключи райские. Поэтому-то и говорит Он «ключи», а не «ключ». Бывает ключ железный, бывает золотой, бывает деревянный. Деревянный ключ – ключ нищего: он своим убожеством может отпереть рай и этим спастись. Золотой ключ есть ключ богатого: богатый может богатством своим отпереть рай и спастись. Железный ключ – это ключ среднего человека, который не нищ и не богат, и тот так же может отпереть рай и спастись. И таким образом и нищий, и богатый, и всякий человек спастись может.

О раю, раю! Мы можем тебя приобресть, но мы не в силах тебя умом постигнуть.

II

В рай, о коем я говорил с вами доселе, есть два пути: один тесный и прискорбный, о коем говорит Христос: узкая врата и тесный путь, вводяй в живот (Мф.7:14). Путь тесный: и многие пустынники, которые по нем ходили, оставили позади себя мир и все мирское и прошли нагими; многие святые мученики оросили не потом, а кровью этот путь. А для тех, кто ходит с высоко поднятою головою, если только не склонит ее, здесь нет места: ибо путь тесен. Кто пресытился и утучнел, тот здесь не вместится, если не изнурит себя, ибо путь тесен. Кто имеет много одежд, и влечет много других препятствий, здесь не пройдет, если не облегчит себя, ибо путь тесен. А женщинам – о как много надо будет оставить, если они захотят пройти этим тесным путем! Тесен этот путь и прискорбен, полон терний и волчцев.

Надобно пот пролить, надо подвизаться, надо быть очень настойчивым, надо много претерпеть бед, чтобы пройти путь и войти (в рай). Подобает нам многими скорбми внити в Царство Небесное. Кто имеет тело очень изнеженное, кто хочет ходить по мягким и розами устланным местам, у кого желудок слаб и не может переварить ни одного слова (о воздержании), кто хочет покоиться и нежиться, – тем не пройти этим путем. Это путь тесный, и прискорбный. Кто хочет достигнуть рая? Все хотят. Но пусть же все и знают, что путь к нему тесный и прискорбный.

Есть еще и другой путь, широкий и просторный, коим может пройти и колесница. Этим путем, мне кажется, возшел только пророк Илия один: колесница огненная и кони огненнии (4Цар.2:11). Однако он сбросил с себя милоть свою. И только тогда возшел. Хочешь ли и ты, христианин, достигнуть рая широким путем, как Илия? Употреби колесницу огненную, то есть горячую к Богу и к ближнему любовь. В сию обою заповедию весь Закон и Пророцы висят (Мф.22:40). Она (любовь) есть основа всех добродетелей и чрез нее мы все спасаемся. Илия, чтобы взойти на небо, сбросил с себя одежду. Это значит, что в рай мы не можем взойти даже в собственной одежде; а в чужой – ужели возможно? Но во что был одет Илия? В милоть, то есть, в овчину. И вот ее-то Илия и сбросил. Это значит, что ты, всячески обдирая овец, в чужих кожах в рай не войдешь. Из головы это выбрось: в чужих одеждах, в чужих кожах входа в рай тебе нет. О раю! Можем ли мы, как люди, как христиане, согласиться за такую ничтожную вещь потерять такое великое благо? Рай за утеху одного часа? О раю, раю! Мы можем тебя приобрести, но не можем умом тебя постигнуть.