Глава четвертая. Конец первого крестового похода

Кажется, все благоприятствовало крестоносцам, и им надо было бы только теснее сплотиться, потому что их оставалась только часть былого ополчения.

Нужно было сойтись теснее уже потому, что конечная цель похода – Иерусалим, город Царя царей, был недалеко.

Все крестоносное войско было благочестиво и мужественно настроено, и воины прямо-таки требовали, чтобы рыцари вели их в Иерусалим.

Не тут-то было! Между рыцарями поднялись распри и мелочные счеты. И все это на почве зависти.

Вы помните, что Балдуин давно уже владел Эдесским княжеством; пример его и Боэмунда, который теперь стал хозяином Антиохии, никому решительно не давал покою; и каждый из князей, обуреваемый кипучей завистью, забывал о главной цели крестового похода и думал только о том, как бы отнять у более счастливого союзника завоеванную крепость.

Как видно, зависть во все времена всецело владела человеческим сердцем.

И именно она в данном случае имела влияние на многие последующие неудачи и беды.

Князья не хотели уходить из Антиохии, оставив ее в пользу Боэмунда. Раймонд Тулузский занял цитадель и готовился защищать ее от Боэмунда, оправдываясь тем, что Антиохию надо предоставить власти императора Алексея.

Но Алексей сам себе повредил: до князей дошел слух о поступке Алексея, который пользуясь смятением мусульман, завоевал в западной Малой Азии Смирну, Сарды, Лаодикею и другие города и целые области, а как только узнал о полчище Кербоги и о стесненных обстоятельствах крестоносцев, так и не подумал идти на выручку Антиохии, а преспокойно вернулся домой. Можно ли было теперь снова обращаться с поклонами к Византии? Против этого восстали уже не только Боэмунд, но и все остальные рыцари.

А между тем мешкать было нельзя. Воздух весь был заражен, и в течение одного месяца развившаяся заразная болезнь унесла до 50.000 человек с собою, и самое печальное было то, что при этом погиб епископ Адемар, – единственно, кажется, человек, который был далек от всяких личных интересов и свято соблюдал основную идею крестового похода, скорбя о мелочности и ссорах рыцарей.

Но ни смерть целой армии, ни вид стольких погребений не образумил, не испугал предводителей, и они продолжали копаться в своих честолюбивых и личных замыслах.

Вражда между князьями развивалась все сильнее и сильнее, а глядя на них и в войсках стали обостряться отношения между воинами.

Что только делали рыцари, – суди их Бог, но крестовый поход грозил окончиться гибелью от междоусобицы на пороге конечной цели.

Прошло лето, осень, – об обещанном походе еще и речи не было, и народ возмутился.

«Если князья не хотят идти в Иерусалим, так мы и одни пойдем ко Гробу Господнему! – с гневом, открыто стали говорить в войске. – А если будут опять спорить об Антиохии, так мы своими же руками разрушим на тло весь город!..»

Испугался Раймонд этой угрозы и спешно вышел из Антиохии на восток, к сильной крепости Маарра. Но Боэмунд не отставал, и когда был взят город, князья начали и здесь свои обычные споры и нелады.

Тут уже воины дошли до отчаяния и выполнили свою угрозу – на тло разрушили всю крепость, – не доставайся же она никому, когда так…

Обессиленный Раймонд двинулся на юг, а Боэмунд вернулся в Антиохию и отнял цитадель у войска Раймонда. В гневе Раймонд решил начать кровопролитную междоусобную борьбу и отправился в страну триполисского эмира и осадил первую встречную крепость Ирку.

Вся крестоносная армия разбилась на части, и каждая часть хотела иметь свои особые завоевания. Эти завоевания в соседних странах раздражали крестоносное ополчение; 1098 год приходил к концу, и волей-неволей надо было ждать снова весны. Раймонд не хотел уходить из-под Ирки, объявив, что византийский император соединится с ними через восемь месяцев. Но воины страстно рвались к Иерусалиму и открыто негодовали на хитрую политику вождей. А о союзе с Византией и думать не хотели.

Видения, предсказания растравляли мятущиеся умы, и, наконец, внезапно, с редким воодушевлением воины поднялись, как один человек, сожгли палатки и беспорядочными толпами сами двинулись на юг по пути к Иерусалиму; это было в середине мая.

Раймонд плакал от ярости, бешенства и своего бессилия над войсками, но должен был отправиться следом к конечному пункту крестовых походов, чему были рады остальные союзные князья.

Из Антиохии выступить положили в марте 1099 года. Готфрид и Роберт Фландрийский вышли в назначенное время, попутно одолели несколько крепостей и, наконец, остановились под стенами финикийской крепости Архаса, которую осаждал уже граф Раймонд.

Вы помните, что магометане давно разделились на две партии, которые враждовали между собою; то были фатимиды и сельджуки. Издавна фатимиды владели Сирией и Иерусалимом, но несколько десятков лет назад сельджуки вытеснили их оттуда; это явно обострило отношения между обеими магометанскими партиями.

Вот крестоносцы и задумали соединиться с фатимидами, чтобы окончательно разбить сельджуков. С год назад рыцарское посольство (в 1097 году) явилось с этим предложением к каирскому калифу.

Только калиф на это не согласился. Он был уверен, что и крестоносцы, и сельджуки одинаково утомлены, и он скоро победит и тех, и других.

С этой целью он и напал летом 1098г. на Иерусалим и занял его. Явное дело, ему теперь незачем было дружиться с крестоносцами, и он послал им сказать, что позволяет посетить Иерусалим, но только безоружным воинам.

На эти угрозы и предупреждения крестоносцы и не посмотрели, а прямо усиленным маршем двинулись на Иерусалим.

По численности войско теперь было небольшое. Уже от 300.000 человек под Антиохией осталось 50.000, да и того меньше, всего 20.000, потому что большая часть осталась для защиты завоеванных крепостей. Но зато здесь не было всевозможных бродяг, праздных людей, а оставалось самое ядро рыцарей Креста. Это были все испытанные, закаленные в боях воины, подчиненные строгой дисциплине.

Войско двигалось вдоль берега мимо богатых, населенных городов, которые один за другим сдавались на милость победителя – Бейрут, Тир, Сидон и др. – и кроме того даже помогали крестоносцам, особенно продовольствием.

Затем крестоносцы начинают постепенно отдаляться от морского берега вглубь страны. Богатая, роскошная Финикия просто очаровала их, и войско как-то особенно ободрилось, оживилось, не уклонялось ни от малейшего распоряжения начальников. Кессария, Лидда, Рамла сдались без боя и признали над собой владычество крестоносных рыцарей.

И вдруг, милях в десяти от Иерусалима, в Римле, чуть, было, не началось нового раскола.

Неведомо почему, но вожди внезапно стали обсуждать вопрос, не начать ли им осаду Дамаска и Каира вместо того, чтобы идти прямо на Иерусалим.

Быть может, видя перед собой так близко цель похода, князья внезапно почувствовали небывалую робость и хотели только временно отдалить этот последний, важный момент из борьбы с исламом.

Но воины слишком рвались к Святому городу, и тогда вожди их, боясь нового восстания и раздробления сил, единогласно решили идти прямо на Иерусалим.

В благоговении подходила измученная, усталая толпа пилигримов к Святому городу. Глубокое религиозное чувство невольно всецело охватило крестоносцев, и куда девались их прежняя заносчивость, мятежность, их стремление к разгульному образу жизни. Серьезные, сосредоточенные, проникнутые мыслью о величии Божием, чуждые всего мелочного, житейского, проходили они по Святой Земле, из чувства благоговения скинув с себя даже обувь. Ночью накануне прибытия в Иерусалим никто и не подумал прилечь отдохнуть… Сколько трудов было перенесено, сколько лишений, сколько стран пройдено за это время!.. Но ни у кого не являлось ни раскаяния в своем поступке, ни сожаления о понесенных страданиях; наоборот, чувство удовлетворения, душевного спокойствия владело всеми без исключения.

Когда вспыхнула заря, не медлили ни минуты и усиленно двинулись вперед, опережая друг друга.

Иерусалим издалека не виден, он закрыт невысокими холмами, окружающими его…

Молчаливо, спешно шагали люди, глаз не спуская с горизонта… И когда, наконец, издалека ослепительно сверкнули на солнце белые стены и башни Святого города, в сердце которого возвышалась божественная Голгофа, – единодушный энтузиазм овладел всеми ратниками. Они пали на колени, склонив головы до земли; они целовали эту Святую Землю со слезами умиления; всадники сошли с коней и тоже пали ниц перед святыней, и, словно ропот моря, над всей толпой стоял неумолкаемый гул от стонов, плача, молитв и благоговейного шепота:

– Иерусалим!.. Вот он, наконец, Иерусалим, Святой город!..

Египетский гарнизон состоял из сорокатысячной армии, да к тому же за оружие взялись 20.000 жителей. Помимо этого из окрестностей Иерусалима, с берегов Иордана, Мертвого моря, отовсюду в город собрались толпы мирных жителей, которые искали защиты за стенами Иерусалима и затем примкнули к общему гарнизону.

Расположив крестоносцев вокруг города, князья слишком понадеялись на общий восторженный подъем духа крестоносцев и атаковали город; но попытка эта кончилась неудачей; все их натиски были отбиты, потому что сарацины с высоких стен осыпали их камнями, обливали кипящим маслом, горячей смолой.

Тогда решили начать правильную осаду города. Необходимо было обзавестись стенобитными машинами, но для этого надо было иметь под руками дерево. А местность кругом была пустынная, без малейшей растительности.

Нечего делать, пришлось крестоносцам разрушить пригородные дома и церкви, и работа закипела. Но тут обнаружилось новое непредусмотренное зло. Стояло знойное лето, ручьи пересыхали, а те, которые не поддавались этому, были отравлены, а частью засыпаны самими сарацинами. Это лишение, голод, отсутствие материала навели мрачное впечатление на крестоносцев, но, тем не менее, ни ропота, ни охлаждения к делу и тени не было; наоборот, работали без устали на припеке с утра до вечера с особой сосредоточенностью, с особым усердием.

К счастью, в Яффу прибыл из Генуи флот, который привез с собою все самое необходимое. Мрачное настроение исчезло, удрученный дух крестоносцев рассеялся сам собою, и работа закипела пуще прежнего. Отправились на разведки за деревом, и вскоре в лагерь доставили на верблюдах целый транспорт сосновых, кипарисовых и дубовых бревен. Рабочие руки только этого ждали, и работа закипела. Никто не сидел без работы, напротив того, ссорились из-за того, кому что делать. В несколько дней были готовы тараны, камнеметы, передвижные башни выше стен для осады города. Башни состояли из трех этажей. Внизу находились рабочие, передвигавшие башни; во втором и третье этажах помещались воины, которые сбрасывали с башни на стены род подъемного моста, по которому и устремлялись в город. Заготовлены были и осадные штурмовые лестницы; а затем, накануне штурма, крестоносцы после строгого поста устроили покаянное, очистительное шествие вокруг стен Святого города, чтобы тем испросить благословение Божие на помощь в осаде города.

Между тем и осажденные не теряли даром времени. И они построили подобные же башни и камнеметы, укрепившись именно около тех стен, против которых расположились лагерем Готфрид и Роберт. Но крестоносцы выполнили довольно смелый план. Накануне битвы, в одну короткую летнюю ночь они перенесли весь свой лагерь к незащищенной восточной стороне Иерусалима, разобрав и вновь воздвигнув сооруженные военные машины. Это был редкий подъем духа, редкий энтузиазм после стольких тяжело пережитых трудовых дней…

Рано на рассвете 14 июня подан был сигнал, и быстро, как по мановению волшебного жезла, с трех сторон подкатили машины, нахлынули силы крестоносцев и сделали невероятный натиск на стены Иерусалимские. Бой был прямо-таки ужасен; но, продолжавшийся весь день? он не решил участи города. И когда пал на землю ночной мрак, и христиане волей-неволей разошлись на отдых, они жалели не о бесплодно понесенных трудах, не о потерях своих, а о том только, что «Бог не удостоил их поклониться Гробу Господню сегодня"…

Наутро битва закипела сызнова. Осажденные ободрились, слыша, что к ним на выручку идет египетская армия. Но зато эта же весть удвоила и силы христиан, которые яростно нападали с трех сторон безостановочно.

До полудня не поддавались стены натиску крестоносцев, несмотря на весь пыл их, когда внезапно на вершине Масличной горы показался рыцарь на коне. Он отчаянно размахивал щитом и повелительно указывал мечем на Иерусалим.

На минуту взоры всех обратились на этого рыцаря, и вдруг с новым порывом живые волны стальных грудей накинулись на стены и буквально облепили их.

Крестоносцы рвутся, карабкаются, цепляются, как мухи по стенам. Башня Готфрида, как живая, подкатывается к стенам и сбрасывает подъемный мост, несмотря на то, что град камней, тучи стрел осыпают воинов-страдальцев… Стрелы крестоносцев с тлеющей паклей летят на деревянные машины, на тюки с сеном, соломой, шерстью…

О, ужас!.. Внезапно море огня охватывает страшным пожаром тюки, деревянные сооружения; искры, головни летят ослепительным каскадом, удушливый дым разъедает и слезит глаза, душит осажденных, и волей-неволей, окруженные столбами дыма и огненными языками, они отступают перед крестоносцами, вырываясь на свежий воздух.

Готфрид впереди других рыцарей, сопровождаемый стальною лавой крестоносцев, врывается в город, в страшное море огня и дыма, набрасывается на смятенных магометан и по следам их вторгается в Святой город и гонит перед собой неприятеля.

Была пятница, третий час пополудни, – день и час смерти Спасителя на кресте.

На улицах началось повальное избиение магометан… Но вдруг победители словно опомнились… Меч опустился, сердце утихло, и с обнаженными головами, босые, кроткие, со слезами на глазах крестоносцы бросились к храму Вознесения, где перед Гробом Господним поверглись ниц на землю в искреннем молитвенном экстазе…

Военная добыча разделена была между крестоносцами без всякой ссоры и лишних споров; заранее определили, что всякий воин, занявший дом, получал его в полное владение. А чтобы не было недоразумений, занявший дом прибивал крест или щит на дверях здания, – и больше ничего. Бедные, сироты, вдовы тоже пользовались некоторой частью из добычи.

Теперь надо было установить строгое правление в Иерусалиме для общественного порядка и защиты города на будущее время. Князья-крестоносцы собрались на совете и решили избрать короля и патриарха. После долгих споров выбор пал на Готфрида герцога Лотарингского, как на самого благородного рыцаря, известного строгой жизнью, своей прямотой и честностью. Готфрид принял избрание, но отказался от королевской короны. Он решил довольствоваться скромным званием барона и защитника Гроба Господнего. Патриархом Иерусалимским был избран капеллан герцога Нормандского Арнульф.

А уж по всему Востоку ходила стоустая молва о завоевании Иерусалима. Радость обуяла христиан, живших в разных окрестных городах и местечках; с другой стороны, гнев и отчаяние охватили мусульман, и они только о том и думали, как бы надломить силу ненавистных им крестоносцев.

Вскоре из Египта прибыла египетская армия, к ней стали присоединяться мусульмане с берегов Тигра и из Дамаска.

И слышит Готфрид, что идет на них грозовой тучей трехсоттысячное войско сарацин. А христиан-крестоносцев с трудом и двадцать-то тысяч соберешь.

Но думать много некогда, действовать надо, и действовать энергично, потому что через три дня к Иерусалиму подступит несметное войско и железным кольцом обложит весь город.

Надо было, не мешкая идти навстречу врагам, не дать им обложить Святой город. И двинулось снова в поход крестоносное войско к городу Рамле. Идут, хватают по дороге беглецов-сарацин, допрашивают их:

– Где находится войско мусульман?

– В долине Аскалонской, под Аскалоном! – отвечают пленники.

– А далеко ли до нее идти? – Оказывается, всего только один час пути.

Отдохнули крестоносцы, оправились и спешно, сосредоточенно двинулись дальше. На рассвете 14 августа герольды возвестили о начале сражения, и тогда патриарх Арнульф обошел все войско по рядам, уговаривая их постоять за Гроб Господень…

Аскалон стоял на высоком плоскогорье; египетская армия стала станом на скатах песчаных холмов. Не ждали, не гадали они о возможной беде, когда внезапно появилась перед ними крестоносная армия. Неожиданность и уверенное наступление крестоносцев смутили мусульман. Невольный страх и неуверенность охватили их. А когда стрелы и копья христиан тучей взвились над ними и впились в средину войска, – египетские легионы в ужасе дрогнули и смутились.

Не ускользнуло это от крестоносцев; не дают опомнится врагам и еще отважнее, еще решительнее ударяют плотно сомкнутым строем на передние части войска. И не выдержала этого натиска египетская армия, смутилась, смешалась, стала отступать, а вскоре обратилась в поголовное бегство.

Крестоносцы гнали и преследовали их до самого моря, не давая времени опомнится и соединить разбитые части войска в одно целое.

Победа была полная; богатый лагерь достался крестоносцам в добычу, но главное, – они нашли съестные припасы, в чем так нуждались до сих пор.

С великой радостью и восторженным шумом встретили в Иерусалиме вернувшуюся армию. И снова эта весть облетела весь Восток и заставила его содрогнуться и призадуматься. Сила христиан начинала ужасать сарацин, а это обеспечивало спокойствие христианам на первое время от нападений сарацинской армии.

Между тем многие стали уже собираться в обратный путь, домой, в Европу, потому что собственно цель крестового похода была достигнута, – Гроб Господень освобожден от магометанского ига. Прощание было горестное: расставались навсегда, потому что не знали, кто останется в живых, кому придется погибнуть здесь, в Святой Земле, кому – во время обратного похода в Европу.

Первый крестовый поход кончался. Многих участников не могли досчитаться теперь их товарищи.

Раймонд Тулузский занял княжество Лаодикею; Петр Пустынник вернулся во Францию, в основанный им самим монастырь, где и умер настоятелем монастыря. Брат Готфрида, Евстафий, Роберт Фландрийский и Роберт Нормандский вернулись на родину.

Первый крестовый поход дорого стоил крестоносцам и всей Европе: за три года было потеряно свыше миллиона человек и бесчисленное количество денег и всякого рода имущества. Но в истории всего мира движение крестоносцев сделало большие успехи: прежде всего, нравственное чувство было успокоено, – Иерусалим, Гроб Господень были освобождены от власти мусульман; затем, Сирия находилась в руках христиан, и для дальнейших завоеваний это давало особую силу; наконец, Византия снова захватила большую часть Малой Азии, и государство это сразу поднялось в глазах всего мира. Сила Византии могла принести большую помощь всей Европе, – она могла давать отпор мусульманами, как плотина – воду сдерживала нашествие на Европу мусульман. Теперь следовало бы спешить упрочить свои завоевания; но горе-то в том, что скоро вновь начались междоусобные войны между христианами Римской Церкви и Церкви Византийской. Они не старались вытеснить сельджуков, а позволяли им собираться отдельными отрядами, сами в это время занимаясь мелочными междоусобными распрями.

О, Боже мой! И это всегда так: великое дело страдает и гибнет из-за мелочных интересов отдельных лиц.

И, конечно, император Алексей воспользовался тем, что между князьями шли дальнейшие распри. С помощью некоторых князей, которые стремились возвратиться на родину, он одолел другую партию князей, подчинив их своей власти. Вот какими делами занимались в тяжелое время первых завоеваний христиане в чужой стране, позволяя тем самым туркам укреплять свои силы.