Нахимов, Павел Степанович
Нахимов, Павел Степанович, адмирал; род. в с. Городке Смоленской губернии Вяземского уезда 23-го июня 1800 года, скончался 30-го июня 1855 г. Отец его, Степан Михайлович – секунд-майор, впоследствии уездный предводитель дворянства, имел 11 человек детей, из которых в детстве скончалось шестеро. Все оставшиеся в живых: Николай, Платон, Иван, Павел и Сергей воспитывались в Морском кадетском корпусе и служили во флоте.
Павел Степанович был определен в корпус 3-го мая 1815 г. гардемарином. Во время своего пребывания в корпусе он совершал практические плавания по Балтийскому морю на бригах «Симеон и Анна» и «Феникс». На «Фениксе» под командой одного из лучших морских офицеров того времени Дохтурова Нахимов, в числе немногих лучших учеников, назначенных на бриг по воле Государя, посетил, между прочим, берега Дании и Швеции. Н. окончил курс корпуса в 1818 году шестым по выпуску и тогда же, 9-го февраля, был произведен в мичманы и зачислен на службу во 2-й флотский экипаж.
Конец 1818 и весь 1819 год Н. служил со своим экипажем в Петербурге, в 1820 году плавал по Балтике на тендере «Янус», а в 1821 году был отправлен сухим путем в Архангельск, в команду строившегося там корабля. Из Архангельска он вскоре был вызван обратно в Петербург и назначен на фрегат «Крейсер», предназначавшийся вместе с 20-ти пушечным шлюпом «Ладогой» в кругосветное плавание. Начальником экспедиции и командиром «Крейсера» был капитан 2 ранга Михаил Петрович Лазарев, знаменитый впоследствии адмирал, под руководством которого выработалось столько славных русских моряков. «Крейсер» предназначался для охранения российско-американских колоний, а «Ладога» – для доставления грузов в Камчатку и в названные колонии.
Современники единогласно утверждают, что подобное назначение человеку без протекций в то время, когда кругосветные плавания были чрезвычайно редки, служит неопровержимым доказательством того, что молодой мичман обратил на себя особое внимание. Передается и общий голос его сослуживцев, что Нахимов с первых дней плавания служил 24 часа в сутки, никогда не вызывая упреков за желание выслужиться со стороны товарищей, быстро уверовавших в его призвание и преданность самому делу. 17-го августа 1822 года «Крейсер» вышел из Кронштадта и, посетив порты Копенгагена и Портсмута, бросил 10 декабря якорь на рейде Санта-Круца. Перегрузившись в Рио-де-Жанейро и не надеясь, по позднему времени года, обогнуть мыс Горн, Лазарев счел за лучшее идти в Великий океан вокруг мыса Доброй Надежды и Австралии. 18-го апреля 1823 года вошли на Гобарт-Таунский рейд, где экипажам дан был отдых на берегу и где изготовились к дальнейшему плаванию к о-ву Отаити и далее к Ново-Архангельску. В последнем пункте «Крейсер» сменил наш станционер, шлюп «Аполлон», и поступил в распоряжение главного правителя колоний. Совершив зимою 1823 года плавание в Сан-Франциско для возобновления припасов, и оставаясь затем у колоний до половины октября 1824 года, «Крейсер» был сменен прибывшим из России шлюпом «Предприятие», обогнул мыс Горн, несколько задержался в Бразилии и прибыл в Кронштадт 5-го августа 1825 года.
Трехлетнее кругосветное плавание под начальством Лазарева, доставившее Нахимову в 1823 году чин лейтенанта, а по окончании экспедиции орден Св. Владимира 4 ст., выработало из него прекрасного моряка, сблизило его с Лазаревым, оценившим дарования подчиненного и с любовью наставлявшим его для дальнейшей службы во флоте. Сближение это было столь тесным, что всю последующую свою службу Н. находился постоянно под начальством Лазарева до самой кончины адмирала, т. е. до 1851 года.
По окончании кругосветной экспедиции Н. в том же 1825 году получил назначение в Архангельск, откуда в следующем году пошел в Кронштадт на 74-пушечном корабле «Азов» под командой старого своего начальника.
Когда по инициативе Императора Николая за греков, утесняемых турками, вступились европейские государства и Лондонским договором 24-го июня 1827 г. Россия, Англия и Франция обязались действовать совокупно, Турции же была послана коллективная нота с требованием заключить в течение месяца перемирие и с угрозой, в противном случае, силой заставить враждующих прекратить борьбу, – были направлены к берегам Греции три союзные эскадры.
Русская эскадра под флагом контр-адмирала Гейдена соединилась в Средиземном море с эскадрами французской и английской. Нахимов по-прежнему был на «Азове» под командой Лазарева. Соединенный союзный флот 8-го октября подошел ко входу в Наваринскую бухту двумя колоннами: одна состояла из кораблей английских и французских, другая – из русских. Во главе русской колонны шел «Азов» под адмиральским флагом. Встреченный перекрестным огнем береговых батарей, стоявших по обеим сторонам входа в бухту, и батарей острова Сфактерии, прикрывавшего тот же вход, «Азов» не отвечал врагу ни одним выстрелом и продолжал в грозном молчании свой путь до определенного заранее места. Остальные русские корабли следовали этому примеру: в совершенном молчании шли они друг за другом до назначенных точек позиции и, только заняв их, приняли участие в достопамятном бое. Союзники, располагавшие 26-ю судами с 1298 орудиями, сражались против 65 неприятельских судов, вооруженных 2106 пушками, и многочисленных береговых батарей. Несмотря на это неравенство сил, они в четыре часа истребили до 60 разных величин судов турецких и египетских. «Азов», управляемый с примерным хладнокровием искусством и мужеством Лазарева, сражался одновременно против пяти вражеских судов, помогая вместе с тем английскому адмиралу против 80-пушечного турецкого корабля под флагом Мухарем-бея. «Азов» получил 146 надводных и 7 подводных пробоин в корпус судна и вообще был сильно поврежден; но он потопил два больших фрегата и корвет и сжег 80-пушечный корабль и двухдечный фрегат, на котором находился главнокомандующий турецким флотом Тагир-паша. Погром вражеского флота был полный. Щедрые награды Царя были розданы нашим храбрым морякам. Нахимов, особо отличившийся в бою, был произведен в капитан-лейтенанты и награжден орденом Св. Георгия 4 ст. и греческим орденом Спасителя.
Весь 1828 год Н. провел в плавании сначала в Средиземном море, а потом в Архипелаге, а в следующем году был назначен командиром 16-пушечного корвета «Наварин», отнятого у египтян близ Модона и вооруженного новым его командиром в Мальте со всевозможной морской роскошью и щегольством. На корвете этом в мае 1830 г. Нахимов возвратился в составе эскадры Лазарева в Кронштадт и на нем же крейсировал по Балтийскому морю в кампанию 1831 г.
В 1832 г. Н. состоял членом комитета, учрежденного с целью предохранения Кронштадта от появившейся тогда холерной эпидемии, и вскоре получил в командование фрегат «Палладу», заложенный на охтинской верфи. Неутомимо следил он за постройкой этого образцового судна и ввел на нем некоторые, впервые примененные усовершенствования. На новом фрегате Н. уже крейсировал по Балтике в 1833 г. в эскадре адмирала Беллинсгаузена. Во время плавания он самолично проверял правильность хода судна, шедшего в строе эскадры, первый обнаружил в одну из ночей неправильность курса и поднял сигнал: «эскадра идет в опасности!». Суда быстро изменили курс, а старый, поседевший на море адмирал потребовал объяснений. Загремевшие вдали пушечные выстрелы явились ответом на запрос: передовой корабль «Арсис», не рассмотревший сигнала Нахимова, наскочил на камни и едва не затонул. Наградой Нахимову были милостивые слова Государя: «Я тебе обязан сохранением эскадры. Благодарю тебя. Я никогда этого не забуду».
В январе 1834 г. Н. был переведен в Черноморский флот, поступивший тогда в управление вице-адмирала М. П. Лазарева, и назначен командиром 41-го флотского экипажа. 30 августа того же года он был произведен в капитаны 2 ранга, а в 1836 г. получил под команду строившийся корабль «Силистрию». На «Силистрии» же, совершая обычные практические плавания, получил 6-го декабря 1837 г. чин капитана 1 ранга.
Непрерывное многолетнее плавание, различные лишения, связанные с крейсерством в далеких морях и при переходах через океаны, участие в боевых действиях и неусыпные труды подорвали здоровье Н. Презирая всякие удобства жизни, мало обращая внимания на советы докторов, он пренебрегал зачатками болезней, вскоре принявших характер угрожающий. Радикальное лечение сделалось для него прямой необходимостью, и он должен был расстаться на время с родной стихией. По ходатайству начальника главного морского штаба, кн. Меншикова, Нахимов был уволен в октябре 1838 г. с сокращением содержания за границу, где и пробыл 11 месяцев.
Оправившись от недугов, Нахимов вновь вступил в командование «Силистрией», участвовал на ней в 1840 году в перевозке сухопутных войск к черноморским берегам Кавказа для занятия устьев речек Туапсе и Псезуане и содействовал на обратном пути истреблению 2-го сентября контрабандного судна между Анапой и Новороссийском, за что получил Монаршее благоволение. Годы 1841–1845 он провел в обычном крейсерстве по Черному морю и в Севастополе, оказав, между прочим, 30-го августа 1844 г. помощь укреплению Головинскому, осажденному горцами, и вновь удостоился за это Высочайшего благоволения. 13-го сентября 1845 г. Н. был произведен в контр-адмиралы с назначением командиром 1-й бригады 4-й флотской дивизии. Затем до 1852 г. включительно он плавал по Черному морю на «Кагуле», «Силистрии», «Ягудииле» и «Коварне». 30-го марта 1852 г., назначенный командующим 5-й флотской дивизией, он поднял свой флаг на корабле «Двенадцать Апостолов», а 2-го октября того же года был произведен в вице-адмиралы с утверждением в должности. К этому времени вполне установилась военно-морская репутация Н. Умом и волею он был беззаветно предан морскому делу. Убежденный холостяк, человек спартанских привычек, ненавидевший роскошь, он не имел никаких личных интересов, был чужд всякого эгоизма и честолюбия. Простодушный и всегда скромный, Н. избегал показной стороны и на службе, и в общественной жизни. Но все, знавшие адмирала, не могли не понимать, какое величие души, какой сильный характер таил он в себе под своим скромным и простодушным видом.
На берегу Нахимов был старшим товарищем своих подчиненных, был «батьком» матросов, их жен и детей. Помогал словом и делом, а нередко и своими средствами офицерам; вникал во всякие нужды низшей морской братии. В Севастополе на Графской пристани почти ежедневно можно было видеть адмирала, являвшегося в сопровождении адъютанта своего к ожидавшей его толпе просителей – отставных матросов, убогих стариков, женщин, детей. Не за одной помощью материальной обращались эти люди к «матросскому батьку», просили подчас и только одних советов по всяким делам своим, просили третейского суда по ссорам и семейным неурядицам.
На море, на корабле, Нахимов был, однако, требовательным начальником. Строгость его и взыскательность за малейшее упущение или вялость на службе не знала пределов. Самые близкие его береговые приятели и собеседники не имели ни минуты нравственного и физического покоя на море: требования Н. возрастали в степени его привязанности. Его постоянство и настойчивость в этом отношении были истинно поразительны. Но в минуты отдыха от служебных занятий, за обеденным столом в адмиральской каюте Нахимов снова делался добродушным собеседником. Служебные неприятности скоро забывались, и недовольство начальником никогда не было продолжительно. Впрочем, выговоры и замечания Павла Степановича не были тягостными: они всегда носили отпечаток добродушия.
Требовательный к подчиненным, Нахимов еще более был требователен к себе, был первым работником на эскадре, служил примером неутомимости и преданности долгу службы. Плавая на «Силистрии» в составе эскадры, Нахимов потерпел однажды аварию. Во время эволюции флота шедший контргалсом и очень близко к «Силистрии» корабль «Адрианополь» произвел столь неудачный маневр, что столкновение оказалось неизбежным. Быстро оценивший обстановку, Нахимов спокойно отдал команду к удалению людей от наиболее опасного места, а сам остался именно на этом месте, на юте, в который ударил вскоре «Адрианополь», сорвавший с «Силистрии» значительную часть рангоута и огромный катер. Осыпанный обломками, но не изменивший позы, Нахимов только по счастливой случайности остался невредимым, а на упреки офицеров в неосторожности наставительно ответил, что подобные случаи представляются редко и что командиры должны ими пользоваться, дабы судовая команда видела присутствие духа в своем начальнике и проникалась к нему уважением, столь необходимым на случай боевых действий. Близко изучивший технику кораблестроения, вложивший в нее много личного творчества, Н. и как кораблевожатый не имел соперников. Его детища: корвет «Наварин», фрегат «Паллада» и корабль «Силистрия» – были постоянно теми образцами, на которые все указывали и которым все стремились подражать. Всякий моряк, встречаясь в море с «Силистрией» или входя на рейд, где она красовалась, принимал все меры, чтобы показаться в возможно лучшем, безукоризненном виде зоркому командиру «Силистрии», от которого не мог скрыться ни один шаг, ни один малейший недостаток, так же как и лихое управление судном. Его одобрение почиталось за награду, которую каждый черноморский моряк старался заслужить. Все это привело к тому, что Нахимов приобрел репутацию моряка, все мысли и действия которого были направлены постоянно и исключительно на общую пользу, на неутомимое служение родине.
Когда, с началом Крымской войны, в Севастополе было получено 13-го сентября 1853 г. приказание из Петербурга немедленно перевезти в Анакрию 13-ю пехотную дивизию с двумя легкими батареями, всего 16393 человека и 824 лошади, при соответственном количестве войсковых грузов, – тяжелое поручение это было возложено на вице-адмирала Нахимова и выполнено им блестяще. Флот под его командой в составе 12 кораблей, 2 фрегатов, 7 пароходов и 11 транспортов изготовился к плаванию и принял десант в четыре дня, а еще через семь дней, т. е. 24 сентября, войска были высажены на кавказский берег. Дебаркация началась в 7 ч. утра и окончилась в 5 ч. пополудни. Достаточно припомнить, что в 1801 году перевоз такой же силы десанта с Мальты в Египет потребовал более 200 военных и купеческих судов. Распорядитель операций Нахимов «за отлично усердную службу, познания, опытность и неутомимую деятельность», был награжден орденом Св. Владимира 2-й ст.
С кавказского берега наш флот немедленно вернулся в Севастополь, а 11 октября, еще не зная об объявлении войны, Нахимов вышел в море с эскадрой, в состав которой входили: корабли «Императрица Мария», «Чесма», «Ростислав», «Святослав» и «Храбрый», фрегат «Коварна» и пароход «Бессарабия». Эскадра предназначалась для крейсирования в виду анатолийского берега, на путях сообщения Константинополя с восточным берегом Черного моря, и для обеспечения тем наших владений на этом берегу от внезапного нападения. Нахимову была дана инструкция – «отражать, но не атаковать».
1-го ноября к Нахимову прибыл на пароходе «Владимир» начальник штаба Черноморского флота Корнилов и привез манифест о войне. Тотчас же по эскадре был отдан приказ: «Война объявлена; отслужить молебствие и поздравить команду!» Составлен беззамедлительно и другой приказ, обширный и ясно выражавший требования адмирала, из которого приведем следующую замечательно определенную и вместе с тем скромную фразу: «Уведомляю гг. командиров, что в случае встречи с неприятелем, превышающим нас в силах, я атакую его, будучи совершенно уверен, что каждый из нас сделает свое дело».
Прошло еще несколько дней. Погода все ухудшалась; 8-го ноября разразилась буря, какой и черноморцы еще не испытывали. Корабли «Святослав» и «Храбрый», фрегат «Коварна» и пароход «Бессарабия» потерпели столь сильные аварии, что их пришлось отправить для починки в Севастополь. Нахимов остался с тремя кораблями; но, решившись исполнить свой долг во чтобы то ни стало, крейсерства не прекратил.
Тем временем турецкий адмирал Осман-паша также появился в Черном море с эскадрой, состоявшей из семи фрегатов, 3-х корветов, двух пароходов и двух транспортов, всего из четырнадцати военных судов. Буря заставила турецкого адмирала искать убежища. Он укрылся на рейде Синопа. У входа на рейд не замедлил появиться и Нахимов с тремя кораблями, составлявшими всю силу, какая была в то время в его распоряжении. Думая, что русский адмирал заманивает турецкий флот в открытое море, Осман-паша не решался выйти из гавани. 16-го ноября к отряду Нахимова присоединилась эскадра контр-адмирала Новосильского. Она состояла из кораблей «Парижа», «Великого Князя Константина» и «Трех Святителей» и из фрегатов «Кагул» и «Кулевчи». Наш флот располагал артиллерией в 712 орудий, вражеский – в 476. Но турки находились под защитой шести береговых батарей, на которых стояло 26 орудий крупных калибров, в том числе 68 фунтовых пушек, т. е. образцов значительно более сильных, нежели тогдашние образцы судовой артиллерии. 17-го ноября Нахимов собрал к себе всех командиров, и тогда же была составлена подробная диспозиция для боя и отдан приказ по эскадре. Здесь все было предвидено, все предусмотрено, и на деле все начало исполняться как на маневрах. Поучителен вместе с тем конец приказа: «В заключение я выскажу свою мысль, что все предварительные наставления при переменившихся обстоятельствах могут затруднить командира, знающего свое дело, и потому я предоставляю каждому совершенно независимо действовать по усмотрению своему, но непременно исполнить свой долг».
Утром 18-го ноября шел дождь и дул шквалистый OSO ветер, самый неблагоприятный для завладения неприятельскими судами, ибо, разбитые, они могли легко выброситься на берег. В 9 ч. утра наша эскадра спустила гребные суда, как обыкновенно поступал деревянный флот перед боем, а в 9½ ч. был поднят сигнал приготовиться к атаке. В полдень корабли направились на Синопский рейд. Несмотря на дождь и туман, неприятель скоро заметил атаку. Все суда его и береговые батареи открыли огонь в 12½ ч. «Императрица Мария» под флагом Нахимова была засыпана ядрами и книппелями, большая часть ее рангоута перебита, у грот-мачты осталась только одна нетронутая ванта. Но корабль, имея ветер с кормы, бесстрашно шел вперед, действуя батальным огнем по неприятельским судам, мимо которых проходил, и отдал якорь против турецкого адмиральского фрегата «Ауни-Аллах». Не выдержав и получасового огня, турецкое флагманское судно снялось с якоря и выбросилось на берег. «Императрица Мария» обратила тогда свой огонь исключительно на 44-х пушечный фрегат «Фазли-Аллах» – русский «Рафаил», взятый у нас турками в 1828 году – и заставила его последовать примеру первого судна. Не отставали от своего начальника и прочие командиры наших судов, проявляя одновременно и лихость, и умелость. В особенности блестящи были действия корабля «Париж» под флагом контр-адмирала Новосильского. Любуясь прекрасными и хладнокровными его маневрами, Нахимов в самую жаркую минуту боя приказал было изъявить «Парижу» свою благодарность, но поднять сигнала было не на чем; все фалы «Императрицы Марии» были перебиты. Наша полная победа обозначилась скоро; почти все суда турок выбросились на берег и там горели; прорвался лишь один 20-ти пушечный пароход «Таиф», принесший впоследствии печальную весть в Константинополь.
В 1 ч. 30 м. дня у Синопского рейда показался фрегат «Одесса» под флагом генерал-адъютанта Корнилова, а с ним пароходы «Крым» и «Херсонес». Бой продолжался, но главным образом с береговыми батареями. Турецкие военные суда, выбросившиеся на берег, были в самом бедственном положении; транспортные и купеческие суда затонули от ядер. Вскоре вражеские фрегаты начали взрываться, огонь передался на городские постройки, возник сильный пожар. В пятом часу вечера все было кончено: весь турецкий флот, кроме парохода «Таифа», уничтожен; разрушенные батареи безмолвствовали. До трех тысяч турок было убито; оставшиеся в живых сдались в плен вместе со своим адмиралом, раненым в ногу. Наши потери ограничились 1 офицером и 33 нижними чинами убитыми и 230-ю ранеными.
Ночью пароходы отвели наши корабли от берега во избежание возможности наноса на них горевших остатков судов вражеского флота. Тогда же было приступлено к починке главнейших повреждений, оказавшихся весьма значительными. На одном корабле «Императрица Мария» было 60 пробоин, по счастью надводных. И все эти повреждения под непосредственным руководством самого Нахимова были исправлены в 36 часов настолько, что эскадра оказалась в силах предпринять обратное плавание в глубокую осень через все Черное море. 20-го числа Нахимов направился в путь, а к ночи 22-го ноября победители входили на рейд Севастополя.
Грамотой 28-го ноября Государь Император, «исполняя с истинной радостью постановление статута», пожаловал Нахимову орден Св. Георгия 2-й ст.
Весьма характерным является то обстоятельство, что в подробной своей реляции о Синопском бое Нахимов совершенно забыл о себе.
23-го декабря англо-французский флот общей силой в 89 боевых кораблей, в их числе 54 парохода, вошел в Черное море, обратил Варну в свою морскую базу и стал снаряжать там огромный десант с явной угрозой Крыму выслать в открытое море сильные отряды, которые и не замедлили прекратить движение торговых судов вдоль наших берегов. Русский парусный черноморский флот, значительно уступавший вражескому и по численности, и, в особенности, по качеству, был обречен на пассивную деятельность. 9-го февраля 1854 г. вышел манифест о разрыве с Англией и Францией, 9-го апреля союзники бомбардировали Одессу, а 2-го сентября в Евпатории высадилась союзная армия: 28000 французов, 27000 англичан и 7000 турок с соответственным количеством полевой артиллерии и с 114 осадными орудиями. Тотчас по высадке англичане и французы двинулись к Севастополю.
Севастополь к началу Восточной войны был укреплен довольно сильно с морской стороны. Вход на рейд обстреливался 8-ю батареями. По флоту, подходящему к Севастополю, могли действовать только крайние батареи – Константиновская и № 10; им могла помогать в этом деле только часть орудий прочих батарей. Затем весной 1854 г. выстроили еще три внутренние батареи – Двенадцать Апостолов, Парижскую и Святославскую – и две внешние, на морском побережье к северу от Константиновской. Все эти батареи были вооружены 610 орудиями. Кроме того, для обороны Севастополя на воде, – на рейде, в полной готовности к выходу в море, стояла эскадра Нахимова из 8 кораблей и 6 фрегатов; далее, при входе в южную бухту, эскадра Корнилова из 4 кораблей, 1 фрегата и 4 пароходов, наконец, в глубине рейда – флотилия мелких судов.
С сухопутной стороны Севастополь был почти не обороненным. На северной стороне находилось большое, но старое укрепление, возведенное еще в 1818 г., а на южной только предполагалось построить ряд бастионов и соединительных между ними оборонительных линий. Укрепления сухопутной обороны начинались у Килен-бухты бастионом № 1; им, а затем бастионом № 2, Малаховым курганом (Корниловский бастион) и бастионом № 3 защищалась Корабельная сторона Севастополя; далее бастионами №№ 4–7 оберегалась Городская сторона.
После неудачного для нас сражения 8-го сентября на реке Альме, где союзная 62-тысячная армия была встречена 34 тысячами наших войск, Меншиков отступил к Бахчисараю, поручив временное заведование обороной южной стороны Севастополя Нахимову, а северной – Корнилову. Союзники, подступавшие к Севастополю с севера и осведомившиеся у татар о полной необороненности южной стороны, переменили первоначальный план, обосновались в Камышевой и Балаклавской бухтах и намеревались штурмовать город с юга. Но к этому времени на южной стороне деятельными усилиями Нахимова, Корнилова и Тотлебена, уже была возведена линия укреплений. Неприятель не отважился на атаку открытой силой и приступил к правильной осаде крепости.
Гарнизон южной стороны состоял из 6 резервных батальонов и флотских команд, всего до 5000 человек. Считая невозможным с такими силами отстоять Севастополь, Нахимов после решения Меншикова отвергнуть Корниловский план вступления с неприятелем в морской бой принял меры к затоплению судов своей эскадры, дабы не отдать их врагу и пресечь доступ вражескому флоту на рейд, а 14-го сентября отдал следующий достопамятный приказ: «Неприятель подступает к городу, в котором весьма мало гарнизона. Я по необходимости нахожусь вынужденным затопить суда вверенной мне эскадры, а оставшиеся на них команды с абордажным оружием присоединить к гарнизону. Я уверен в командирах, офицерах и командах, что каждый из них будет драться как герой. Нас соберется до трех тысяч. Сборный пункт на Театральной площади. О чем по эскадре объявляю».
Работы на южной стороне закипели. Нахимов вместе с Корниловым неусыпно заботился о доставлении всех средств флота, порта и других частей морского ведомства Тотлебену, который энергично приступил к усилению оборонительной линии. Привлеченные к работам матросы, одушевленные личным примером своего достойного начальника, отличались, по свидетельству Тотлебена, особой неутомимостью, ловкостью и расторопностью. Для обеспечения сообщения Корабельной стороны с Городской, Н. устроил по своей личной инициативе мост через южную бухту, воспользовавшись для того бригадами, шхунами и плотами.
Наступил памятный день 5-го октября – день первого бомбардирования Севастополя. Тучи ядер и бомб посыпались на бастионы, которые, спешно насыпанные, плохо сопротивлялись неприятельским снарядам. Самый сильный бой разыгрался на Малаховом кургане и на 5 бастионе. На первый направился Корнилов, на второй Нахимов. Переходя от орудия к орудию, Н. сам наводил пушки, давал советы комендорам, следил за полетом снарядов, ободрял сердца защитников крепости. Презирая всякую опасность, он чуть было не погиб в самом начале боя: раненый в голову, раненый на счастье легко, H. старался скрыть это, не желая волновать обожавших его матросов. «Не правда-с!» резко и с неудовольствием ответил он одному из офицеров, громко воскликнувшему: «Вы ранены, Павел Степанович!» Не так снисходительна была судьба к Корнилову, погибшему в тот день на Малаховом кургане.
Бой 5-го октября, веденный союзниками одновременно и с суши, и с моря, закончился весьма незначительными повреждениями береговых батарей, но печальными результатами на стороне сухопутной. Оборонительная линия пострадала в такой мере, что почти не представляла препятствий для штурма. К счастью, неприятель не воспользовался этим, на штурм не отважился. К Севастополю стали подходить подкрепления и оборона получила возможность сделаться длительной и упорной.
Систематически проследить деятельность Н., сопричастную с этой обороной, значило бы написать подробнейшую историю славной защиты родного черноморским морякам города. Приходится ограничиться лишь общей характеристикой его личности, как наиболее видного защитника Севастополя, пересказом особо выдающихся эпизодов из его боевой жизни и сообщением сведений о переменах в его служебном положении.
Для характеристики личности Павла Степановича, как защитника Севастополя, достаточно привести следующие строки, вылившиеся из-под пера его славного боевого товарища Тотлебена, строки, признаваемые автором лишь «слабым очерком того, что был Нахимов для Севастополя».
«Нахимов ежедневно обходил оборонительную линию, презирая все опасности. Своим присутствием и примером он возвышал дух не только в моряках, благоговевших перед ним, но и в сухопутных войсках, также скоро понявших, что такое Нахимов. Всегда заботливый к сохранению жизни людей, адмирал не щадил только себя. Так, например, во время всей осады он один только всегда носил эполеты, делая это для того, чтобы передать презрение к опасности всем своим подчиненным. Никто лучше его не знал духа русского простолюдина-матроса и солдата, не любящих громких слов; потому он никогда не прибегал к красноречию, но действовал на войска примером и строгим требованием от них исполнения служебных обязанностей. Он всегда первым являлся на самые опасные места, где наиболее нужны были присутствие и распорядительность начальника. Боясь опоздать, он даже ложился спать ночью, не раздеваясь, чтобы не терять ни одной минуты на одевание. Что касается административной деятельности адмирала во время обороны, то не было ни одной части, о которой не заботился бы он более всех. Он сам всегда приходил к другим начальникам, хотя бы и к младшим в чине, для того, чтобы узнать, нет ли каких-либо затруднений, и предложить им свое содействие. В случае несогласия между ними он всегда являлся примирителем, стараясь направить всех и каждого единственно на служение общему делу. Раненые офицеры и нижние чины не только находили в нем опору и покровительство, но всегда могли рассчитывать на помощь из его собственного небогатого кармана».
Не подлежит никакому сомнению, что правы те военные писатели, которые единодушно утверждают: «Нахимов был душой обороны Севастополя». Но и помимо нравственного воздействия на гарнизон, Павел Степанович сыграл известную роль также и в организации обороны. В декабре 1854 г. по его настоянию были построены три батареи для обстреливания Артиллерийской бухты, в которую могли прорваться неприятельские суда вследствие повреждения бурями заграждения рейда. В половине февраля следующего года он устроил вторую линию заграждения у входа в Севастополь. В конце июня, допуская по тогдашним обстоятельствам возможность прорыва на рейд неприятельского флота, он усилил оборону входа еще тремя батареями, из коих одна, двухъярусная на 30 орудий, помещенная на мысе между Константиновской и Михайловской батареями и действовавшая как по рейду, так и по французским осадным работам у Херсонеса, была названа Нахимовскою. Его приказ конца февраля, устанавливавший общий порядок службы и деятельности на бастионах, нельзя не отнести к разряду тех замечательнейших документов, которые должны быть переданы потомству в неприкосновенной точности. Вот этот приказ:
«Усилия, употребленные неприятелем против Севастополя 5-го октября и в последующие затем дни, дают основательный повод думать, что, решившись продолжать осаду, враги наши рассчитывают на средства еще более громадные; но теперь шестимесячные труды по укреплению Севастополя приходят к концу, средства обороны нашей почти утроились, и потому – кто из нас, верующих в правосудие Божие, усомнится в торжестве над дерзкими замыслами неприятеля?
Но разрушить их при большой потере с нашей стороны не есть еще полное торжество, а потому-то я считаю долгом напомнить всем начальникам священную обязанность, на них лежащую, именно, предварительно озаботиться, чтобы при открытии огня с неприятельских батарей не было ни одного лишнего человека не только в открытых местах и без дела, но даже прислуга у орудий и число людей для неразлучных с боем работ было ограничено крайней необходимостью. Заботливый офицер, пользуясь обстоятельствами, всегда отыщет средства сделать экономию в людях и тем уменьшить число подвергающихся опасности. Любопытство, свойственное отваге, одушевляющей доблестный гарнизон Севастополя, в особенности не должно быть допускаемо частными начальниками. Пусть каждый будет уверен в результате боя и спокойно останется на указанном ему месте; это в особенности относится к гг. офицерам.
Я надеюсь, что гг. дистанционные и отдельные начальники войск обратят полное внимание на этот предмет и разделят своих офицеров на очереди, приказав свободным находиться под блиндажами и в закрытых местах. При этом прошу внушить им, что жизнь каждого из них принадлежит отечеству, и что не удальство, а только истинная храбрость приносит пользу ему и честь умеющему отличить ее в своих поступках от первого.
Пользуюсь этим случаем, чтобы еще раз повторить запрещение частой стрельбы. Кроме неверности выстрелов, естественного следствия торопливости, трата пороха и снарядов составляет такой важный предмет, что никакая храбрость, никакая заслуга не должны оправдать офицера, допустившего ее. Заботливость об охранении города, вверенного Государем нашей чести, пусть будет ручательством за меткость и хладнокровие наших молодцов-артиллеристов».
Как известно, в начале обороны Севастополя Павел Степанович занимал скромную должность начальника морских команд на южной стороне. В этой должности 11-го января 1855 г. он был награжден орденом Белого Орла, присланным при рескрипте августейшего генерал-адмирала, в котором, между прочим, говорилось: «Мы гордимся вами и вашей славой как украшением нашего флота». 1-го февраля он был назначен помощником начальника севастопольского гарнизона. Назначение это не открыло, однако, новой деятельности почтенному адмиралу, который с самого начала осады постоянно принимал самое близкое и горячее участие во всем, что касалось обороны, не щадя ни сил, ни жизни на пользу общего дела. С 18-го февраля Нахимов временно исправлял должность начальника гарнизона, за отъездом Меншикова и назначением гр. Остен-Сакена командующим полевой армией. 27 марта он был произведен в адмиралы. «Завидная участь – писал по атому поводу Павел Степанович – иметь под своим начальством подчиненных, украшающих начальника своими доблестями, выпала на меня». В ночь на 27-ое мая во время штурмов французов на редуты за Килен-балкой и на Камчатский люнет Павел Степанович подвергся большой опасности: прибывший с вечера на «Камчатку» и лично руководивший отражением штурма адмирал, выделявшийся своими эполетами и мощной фигурой, чуть было не попал в плен. Матросы буквально вырвали его из рук неприятеля.
Наступил роковой день 28-го июня.
В этот день, объезжая по обыкновению своему оборонительную линию, Павел Степанович направился в четвертом часу дня на 3-й бастион, а оттуда на Малахов курган. Поднявшись на банкет батареи впереди башни, он начал рассматривать в зрительную трубу неприятельские работы. Стоя совершенно открыто и резко выделяясь от свиты черным цветом своего сюртука и золотыми эполетами, Павел Степанович не замедлил обратиться в цель для французских штуцерников. Напрасно сопровождавшие адмирала офицеры умоляли его сойти с банкета: «Не всякая пуля в лоб-с!» отвечал он. Вот пуля ударила в земляной мешок, лежавший перед Павлом Степановичем. Он и тут остался на месте, спокойно промолвив: «Они целят довольно хорошо!» Почти одновременно с этим вторая пуля ударила Павла Степановича именно в лоб, над левым глазом, и наискось пробила череп. Адмирал упал без чувств на руки сопровождавших его и тотчас же был отнесен на перевязочный пункт Малахова Кургана. Когда ему спрыснули лоб и грудь водой, он очнулся, что-то проговорил, но что именно – разобрать было трудно. Сделавши перевязку, его понесли на простых солдатских носилках в Аполлонову балку, а отсюда повезли в шлюпке на Северную сторону. Всю дорогу он глядел и что-то шептал; в госпитальном бараке вновь лишился чувств. Нечего и говорить о том, что у постели тяжелораненого собрались все врачи гарнизона. На следующий день страдальцу стало как будто лучше. Он шевелился, рукой дотрагивался до повязки на голове. Ему в этом препятствовали. «Эх, Боже мой, что за вздор!» произнес Павел Степанович. То были единственные слова, разобранные окружающими. 30-го июня в 11 ч. 7 м. утра адмирала Нахимова не стало.
Еще при начале обороны Севастополя Нахимов и Корнилов изъявили желание быть погребенными в склепе, где покоился прах М. П. Лазарева, т. е. на Городской стороне, близ библиотеки. Место тогда оставалось в склепе на две могилы. Одну занял Корнилов, другую Нахимов уступил для погребения праха Истомина. Однако друзья-сослуживцы нашли возможность исполнить волю покойного.
Начальник севастопольского гарнизона почтил память Павла Степановича следующим приказом:
«Провидению угодно было испытать нас новой тяжкой потерей: адмирал Нахимов, пораженный неприятельской пулей на Корниловском бастионе, сего числа скончался. Не мы одни будем оплакивать потерю доблестного сослуживца, витязя без страха и упрека; вся Россия вместе с нами прольет слезы искреннего сожаления о кончине героя Синопского.
Моряки черноморского флота! Он был свидетелем всех ваших доблестей; он умел ценить ваше несравненное самоотвержение; он разделял с вами все опасности; руководил вас на пути славы и победы. Преждевременная смерть доблестного адмирала возлагает на нас обязанность дорогой ценой воздать неприятелю за понесенную нами потерю. Каждый воин, стоящий на оборонительной линии Севастополя, жаждет – я несомненно уверен – исполнить этот священный долг; каждый матрос удесятерит усилие для славы русского оружия!».
Из братьев П. С. Нахимова – Платон Степанович (род. в 1790 г., ум. 24-го июля 1850 г. в Москве) оставил морскую службу в чине капитана 2-го ранга, был инспектором студентов Московского университета, а затем главным смотрителем Странноприимного в Москве дома гр. Шереметева; Сергей Степанович (род. в 1802 г., ум. 8-го дек. 1875 г.) служил также во флоте до 1855 года, когда, в чине контр-адмирала (с 30-го августа 1855 г.) был назначен помощником директора Морского Корпуса, а с 23-го декабря 1857 г. – директором; в последней должности он находился в течение четырех лет, 1-го января 1864 г. С. С. Нахимов был произведен в вице-адмиралы.
Морской архив – кн. №№ 400 и 412; «Материалы для истории Крымской войны и обороны Севастополя», сборник, издаваемый Комитетом по устройству Севастопольского музея – различные приказы Нахимова, донесения его о Синопском бое, грамоты и рескрипты Нахимову, разные данные для биографий Нахимова из «Морского Сборника» 1855 г. №№ 1, 2, 7, 8, 9, 10 и 11, 1868 г. №№ 2 и 3, из «Русского Инвалида» 1854 г. № 229, 1855 г. №№ 152 и 207, 1868 г. № 32, из «С.-Петербургских Ведомостей» 1854 г. № 44 и 1868 г. № 25, из «Москвитянина» 1855 г. №№ 10 и 11, из «Одесского Вестника» 1855 г. №№ 80, 81, 82 и 83, из «Северной Пчелы» 1855 г. № 160; «Описание обороны Севастополя, составленное под руководством генерал-адъютанта Тотлебена», три тома, С.-Петербург, 1863 г.; Н. Ф. Дубровин, «История Крымской войны и обороны Севастополя», три тома, С.-Петербург, 1900 г.; В. И. Межов, «Русская историч. библиография»; Н. П. Барсуков, «Жизнь и труды Погодина», кн. 14; «Щукинский Сборник», т. IV, стр. 190–193 и мн. др. – О Плат. Степ. Нахимове: «Общий Морской Список», т. VII; «Ведом. Моск. Гор. Полиции», 1850, № 197; «Москвитянин» 1850, № 15; «Рус. Стар.», т. 100; ноябрь. – О Сергее Степ. Нахимове: Морской Архив, книга № 638; A. Кротков, «Морской Кадетский Корпус», СПб., 1901; «Кроншт. Вестн.» 1872, № 140; «Иллюстрир. Газ.» 1872, № 50.