День рождения

Тихо кругом. Угомонился беспокойный ветер, целый день беспощадно срывавший с деревьев едва успевшие пожелтеть листья. Серые облака, словно свинцовые застыли на месте, истощив за день весь свой запас горьких слез. Люди разошлись по домам, укрывшись от пронизывающего осеннего холода. Даже птицы перестали петь и впали в уныние от наступившей непогоды. Сижу я в келии один и слушаю необычайную тишину. Огонек лампады, как бы затаив дыхание в благоговении перед святыми иконами, слабо освещает лики тех, кто окончил эту бренную, земную жизнь и переселился на небо, обменяв худшее – тление и скорби на лучшее – вечность и блаженство. Глядя на них, сердце умиротворяется, сообщая безмятежность всему моему существу. Поддавшись этому настроению, я как бы оцепеневший сижу на одре в глубоком молчании, размышляя о прожитых днях своих и рассматривая начатое, но еще не оконченное свое земное странствование...

Сегодня день моего рождения! Сегодня день, с которого началась жизнь моя; началось мое существование. Увы! Я не помню этого дня, не помню и того, что делал до этого дня. Я не помню тех трудов, которые положил на то, чтобы вырваться из материнского чрева на свет Божий и получить право на жизнь; не помню и первых слез своих, которыми бессознательно оплакал свое рождение, не могшее быть без греха (Пс. 50:7). Почто убо мя из чрева извел еси, и не умрох (Иов. 10:18), – без слов, одним горьким чувством, вопияли младенческие уста, – да погибнет день, в оньже родихся, и нощь оная, в нюже реша: се мужеск пол (Иов. 3:3). И как не оплакивать такое рождение, которое служит началом неисчислимых бедствий долженствующих обрушиться на столь немощное создание.¹ Никто из смертных живущих в этой юдоле плача не может похвалиться отсутствием тяжких бедствий. Величайшим бедствием земной жизни должно признать рабство греху – этому господину хладнокровно умерщвляющему все человечество. Всякий, родившийся обычным рождением, непременно подпадает под это нестерпимое иго и никакими усилиями не может получить свободу от греха и смерти. Сия свобода обретается лишь во Христе, Который один только может освободить от греха (Рим. 6:22) и Который один только может дать воду живу (Ин. 4:10), но о Котором никто тогда не сообщал моей страждущей и жаждущей детской душе.

Возрастая, я не понимал причины неудовлетворенности собой, которая преследовала меня всюду, отвлекая от игр, сверстников и детских занятий. То ли по характеру своему, то ли по обстоятельствам жизни своей, большее время проводил я наедине с книгой или в общении с живой природой, через которую усматривается невидимая Его, присносущная сила Его и Божество (Рим. 1:20); через которую Он невидимый видится, но видится умом светлым и сердцем чистым, а их то и недоставало мне несмотря на младые лета. Между тем, вместе с возрастом, возрастали и укреплялись в душе моей гнусные страсти, отвратительность и пагубность которых я не сознавал.

На время прерываю размышления свои о себе и обращаю мысленный свой взор на подобно мне живших благодаря насильственной атеистической пропаганде² во тьме неведения, неверия и греха. Как горько оплакивают бездумные дни юности своей, обратившиеся действием Промысла Божия к жизни евангельской и как горячо благодарят человеколюбивого Бога, не погнушавшегося ими и протянувшего им милостиво спасающую десницу Свою, вытащив их из тьмы неверия и грязи порока. Сколько горьких слез сожаления проливают они до сих пор при одном только воспоминании их жизни вне Божией благодати и в какой ужас приходят они при одной только мысли о том, что было бы с ними сейчас, продолжи они жизнь свою по стихиям и законам мира сего лежащего во зле (1Ин. 5:19). Вполне понимаю и принимаю чувства сии, ибо подобное испытывает и моя душа, воспоминая тот несчастный период жизни своей, жизни без Бога.

Уже отроком я помню горькое чувство безысходности при столкновении моего атеистического сознания с реальностью смерти. Как живо предстала она перед моим мысленным взором, немилосердно показывая бессмысленность дальнейшего существования всякого живого существа и моего, в частности. Как страшно и бессмысленно с этой точки зрения рассматривать реальность смерти. Пришедшему в бытие из бездны небытия нужно будет опять кануть в эту бесконечную, жуткую бездну. Какой в этом смысл? Зачем тогда все это? Ради чего? Душа изнывала, не находя ответов на эти вопросы и не хотела смириться с таким ходом вещей. Книги, окружавшие меня, не давали удовлетворяющих ответов и решительно отказывались отвечать на подобные вопросы. Не имел я и человека, которому мог бы открыть своего сердца. Тогда стал изливать его пред Богом, которого еще не знал, стал изливать без слов, одним неким умным чувством. И Господь услышал мой безгласный вопль, принял его и устроил обстоятельства обращения моего.

Маленькая милая церквушка во имя святителя Николая сиротски стояла на краю небольшого городка. Какой-то деятельный и усердный батюшка построил ее несколько лет назад на скудные средства свои и тех немногих прихожан старушек, сохранивших веру свою среди гонений и издевок окружавшего их безбожия. Все места в центре города были заняты под больницы, магазины, клубы, танцплощадки, стадионы; не находилось там места только для храма – архаичного пережитка прошлого. Не нужен храм Божий там, где преследуются земные интересы; устраивается земное царство; создается земной рай.

Помню первое свое посещение церковной службы и первое впечатление произведенное ею на мою душу. Храм был почти пустым. Немногочисленные старушки, стоявшие или сидевшие, каждый раз истово крестились, когда кто-то скрипучим голосом выводил на грустный мотив, повторяя одни и те же слова: «Господи помилуй», «Господи помилуй», «Господи поми-и-и-луй»… В алтаре возле престола стоял батюшка и величественным голосом басил что-то непонятное, но как мне тогда показалось очень важное и необходимое. По всему храму распространялось дивное непривычное для обоняния моего благоухание. Повсюду, на стенах висели старинные иконы, чудом уцелевшие в дни лихолетья. Перед ними яркими пятнышками горели восковые свечи, теплились обрамленные в позолоту небольшие лампадочки, томно разливая вокруг свой слабый свет и создавая тем некий мистический полумрак. Как это все было чуднό и необычно мне, подростку, только что пришедшему из того мира, где мигали, мерцали ослепляющие искусственные огни и переливались, непрерывно изменяясь, экраны, где раздражающе рычали автомобили и выли сирены сигнализаций, где постоянно преследовала все живое грохочущая, жужжащая, бормочущая, говорящая и поющая машинная цивилизация, втягивая всякого в свою безбожную, искусственную и мертвую жизнь. Ощутив резкий контраст между этими двумя мирами, я как завороженный стоял у порога храма, не смея шелохнутся. Каким-то родным и желанным показалось мне все увиденное мною и сердце повлекло мою душу туда к свечам, к иконам, к батюшке, стоявшему в золотистом облачении среди царских врат. Нестерпимо захотелось освободиться от оков мира, вырваться из удушающей атмосферы безбожия и бессмыслия...

Вещественные воды покаяния омыли невещественную душу мою от греховной скверны, умягчили жестокую почву сердца моего для принятия семени благодати Божией в крещении. Таинственно, неведомо для меня, Господь щедро излил Свои дары на кающуюся душу мою, соделав ее причастником Божества Своего и наследником Своего Царства. Сии великие дары Он сообщает, не взирая на лица, всякому приходящему к Нему, плачущему перед Ним и дающему обеты верности Ему. С изменением сердца изменился ум мой, изменилась и жизнь моя; изменилась не внешне, но внутренне. На тот период я был зависим от родителей своих, зависим от школы и учителей, но зависим по телу, независим по душе. Душа моя пребывала в другом, влеклась к другому, так что порой не знаю где я был, в теле ли или вне его (2Кор. 12:2). Душой я стал отсутствовать на уроках, удаляться от знакомых, пребывать вне дома. Я стал беседовать со святыми пророками, апостолами, монахами, пустынниками. Вместо уроков физики, химии, математики я стал брать уроки жизни у Пименов, Макариев, Арсениев, любомудрствовать со Златоустами и Василиями, постится с Сергиями и Серафимами, молиться с Феофанами и Игнатиями. Только в их обществе успокаивалась душа моя и наполнялась смыслом жизнь моя. Их книги стали неизменными спутниками жизни моей. С ними я провел годы учебы в семинарии, с ними же вступил на поприще церковного служения и педагогической деятельности. Они объяснили мне причины страдальческого состояния человечества на земле; поведали историю падения человеческого; показали благость Божию к падшему созданию; открыли велия благочестия тайну Воплощения и Искупления рода человеческого; рассказали о средствах приобщения к Искупителю и путях спасения каждой отдельной души человеческой; научили смотреть на жизнь земную как на поприще приготовления к вечности; возбудили ненависть ко греху и диаволу – начальной причине бедствий человеческих; насадили благодарные чувства ко Христу Спасителю нас ради пострадавшему и страданиями Своими освободившему нас от власти диавола, греха и смерти.

В лице святых я, наконец, нашел себе друзей, учителей, наставников и наставляемый ими в благоговении и умилении припадаю к Тебе Боже, Создателю всяческих, умом и сердцем вознося слова благодарения: Слава Тебе, Создателю несуществовавших, приведших все в бытие из небытия! Слава Тебе, Искупитель и Спаситель падших и погибших! Слава Тебе, непостижимый, всесильный, всеблагий, всепремудрый Господь и Бог мой! Неисчислимы благодеяния Твои ко мне. Чем воздам за толикие дары, чем возблагодарю Благодетеля я, который не иное что есть как только пыль и прах? Разве тем, что посвящу на служение Ему всю земную жизнь свою! Но этим лишь сделаю себе, новое благодеяние, бóльшее предыдущих. Такова любовь Твоя, Господи, которую Ты изливаешь на род человеческий не ради блага Себе от нас, а для блага собственно нашего. Не Ты имеешь нужду в нас, а мы имеем крайнюю нужду в Тебе! О любовь непостижимая! Чего Ты хочешь от меня, в конец обнищавшего? Ничего, как проразумеваю ограниченным умом своим, кроме сердца исполненного верности и любви к Тебе! «Даждь ми, сыне, твое сердце, – говоришь Ты в Священном Писании, – очи же твои Моя пути да соблюдают» (Притч. 23:26). Сочетаваю с желанием Твоим свое желание, и всего себя, со всеми обстоятельствами моими, предаю Тебе. Все усилия свои буду прилагать к тому, чтобы не отходить вниманием своим от сердца своего, изгоняя из него злые страсти (Мф. 15:19) и, пребывая там умом своим, непрестанно взирать к Тебе – Солнцу Правды, просвещаясь и согреваясь лучами умного света от Тебя исходящего. О, премилосердный Господи, буди мне сие, буди!

г. Тобольск

17 сентября 2000 г.