Седмица 9-я по Пятидесятнице

Кто желает в Царствии Небесном удостоиться большей славы, тот должен здесь любить смирение и унижение пред другими (3,349)…

Всегдашнее царствование Христа во святых наступает тогда, когда, по истреблении из сердец наших смрадных пороков, власть диавола прекращается, и Бог, по причине благоухания добродетелей, начинает в нас владычествовать, когда вместо побежденной плотской похоти, воцарится в нашем уме чистота, вместо подавленного гнева – спокойствие, вместо попранной гордости – смирение (50,336).

Какие бы добрые дела ни делал, какими бы подвигами ни подвизался и ни утруждал себя в настоящей жизни всякий человек, мудрый или несведущий или нерассудительный, ученый или неученый, богатый или бедный, – если это не способствует к озарению души его от немощей ее, суетно все сие и бесполезно для него, и оставляет душу вне Царствия Небесного, ибо в Царствие Небесное приемлются только здравые души, не имеющие никакой немощи (57,123).

Бесчеловечные не имеют наследия в вечных обителях, во дворец Мой не входит немилосердный, не достоин небесного чертога жестокий; не вселяются в горних обителях скупые, но только одни милостивые, одни только сострадательные, странноприимцы, воспитатели сирот, защитники вдовиц и немощных, покровители утомленных, ходатаи за притесняемых, утешители удрученных несчастиями, благодетели нуждающихся, служители немощных, опора злостраждущих, утешители плачущих и малодушных, отцы для тех, которые находятся в тяжелом рабстве (греху), усердные помощники находящихся в беде или нужде, союзники связанных, наставники заблудших, податели за должников… щедрые податели нуждающимся и нищим, – вот кто обитатели Чертога и наследники вечных благ (40,872)…

Станем искать Царствия Божия, тогда и детей увидим везде почтенными и сами прославимся с ними… (32,122).

Кто воспитывает детей угодно Богу, тот блаженен (22,146).

Пока душа еще способна к образованию, нежна и подобна воску, уступчива и удобно запечатлевает в себе налагаемые образы, надобно немедленно и с самого начала возбуждать ее ко всяким упражнениям в добре, чтобы, когда раскроется разум и придет в действие рассудок, начать течение с положенных первоначальных оснований и преподанных образцов благочестия, между тем как разум будет внушать полезное, а навык облегчит преуспеяние (5,112).

Нерадение о детях больше всех грехов и доводит до самого верха нечестия (32,82).

Не так жестоко изострить меч… и вонзить в самое горло сына, как погубить и извратить душу, потому что ничего нет равного ей у нас (32,88).

Развращение детей происходит не от чего другого, как от безумной привязанности (родителей) к житейскому. Обращая внимание на это только одно и ничего не желая знать выше этого, они необходимо уже нерадят о детях с их душою. О таких отцах я сказал бы… что они хуже детоубийц. Те отделяют тело от души, а эти то и другое вместе ввергают в огонь геенский (32,87).

Не только должно внушать молодым людям страх, когда они сделались мужами, но наставлять и направлять их в детстве, тогда и впоследствии не будет нужды в угрозах (32,117).

Не можем мы обмануть вместе с людьми Бога, Который испытует сердца, все обнаруживает и везде возлагает на нас ответственность за спасение детей (32,124).

Самое лучшее учение не то, когда, допустив наперед порокам одержать верх, потом стараются изгнать их, но то, когда употребляют все меры, чтобы сделать природу нашу недоступною для них (32,118).

Если ты прекрасно возрастишь сына своего, то он – своего собственного сына, а этот – своего… и как бы некоторая лента и ряд лучшей жизни все пойдет вперед, получив начало и корень от тебя и принося тебе плоды попечений о потомках (34,340).

Будем… так наставлять наших детей, чтобы предпочитали добродетель всему другому, а обилие богатства считали за ничто (35,713).

Если родители не оказывают должного попечения о детях, не учат их разуму, не внушают им добрых правил, то души детей всеконечно взысканы будут от рук их (57,93).

Всего более остерегайся соблазнить кого-нибудь, чтобы не быть тебе исключенным из Небесного Царствия вместе с твоими соблазнами (22,153).

Немощь соблазняющихся не только недостаточна для нашего оправдания, но она особенно и служит к нашему осуждению, ибо чем более мы чисты от соблазнительного дела, тем более нам следовало бы щадить немощь их (32,282).

Кто может быть жестче человека, который бьет больного? А соблазн тяжелее всякого удара, он нередко причиняет смерть (41,196).

Окаянен падший, но тот окаяннее, кто и сам падает и другого увлекает к падению, потому что он понесет тяжесть двух падений… (54,115).

Видел я одного человека, который передал другому свою греховную привычку, а потом начал каяться и отстал от греха, но так как наученный им не перестал грешить, то покаяние его действительно не было (54,198).

Все противоположное воле Господней есть соблазн (3,341).

Благоутробный, человеколюбивый и спасения нашего желающий Бог премудро поставил между нами и Собою Таинство исповеди и покаяния и каждому дал власть, если захочет, через исповедь и покаяние восстать от своего падения греховного, которым пал, опять прийти в прежнее родство, славу и дерзновение, какие имел у Бога, и опять стать наследником всех благ (57,299).

Если иерей получил власть отпускать грехи против Бога, то гораздо более может снять и изгладить грехи, совершенные против человека (43,687).

Наставник не иное что есть как человек, который представляет собою лицо Спасителя, стал посредником между Богом и людьми и священнодействует пред Богом спасению покорных Ему (5,377).

(Пастыри!) беремся лечить других, а сами покрыты струнами… Если бы кто из нас сохранил себя даже, сколько можно, чистым от всякого греха, то не знаю еще, достаточно ли и сего готовящемуся учить других добродетели. Кому вверено сие, тот не только не должен быть порочным (сим гнушаются и многие из подчиненных ему), но должен отличаться добродетелью (8,25).

Наше врачебное искусство гораздо труднее, а следовательно, предпочтительнее искусства врачевания тела, но оно труднее еще и потому, что последнее мало заглядывает вглубь, а более же занимается видимым; напротив того, наше врачевание и попечение все относится к потаенному сердца человеку (1Пет. 3, 4), и наша брань – со врагом внутрь нас воюющим и противоборствующим, – который, оружием против нас употребляя нас же самих (что всего ужаснее), предает нас греховной смерти. А для сего нам нужны: великая и совершенная вера, в большей мере Божие содействие, но не в малой, также, как убежден я, и собственная наша ревность, выражаемая и действительно оказываемая словом и делом, если нужно, чтобы наши души, которые для нас всего предпочтительнее, хорошо были врачуемы, очищаемы, ценимы дороже всего (8,29)…

Цель врачевания – окрылить душу, исхитить из мира и предать Богу, сохранить образ Божий, – если цел; поддержать – если в опасности; обновить – если поврежден, вселить Христа в сердца (Еф. 3,17) Духом; короче сказать: того, кто принадлежит к горнему чину, сделать богом и причастником горнего блаженства (8,30).

Как телам неодинаковые даются лекарства и пища – иное пригодно здравому, иное – больному, так души врачуются различными способами. Свидетелями такового врачевания – сами болящие. Одних назидает слово, другие исправляются примером. Для иных нужен бич, а для других узда, ибо одни ленивы и неудобоподвижны к добру, и таких должно возбуждать ударами слова; другие сверх меры горячи духом и неудержимы в стремлениях, подобно молодым сильным коням, бегущим далее цели, и таких может исправить обуздывающее средство. Для одних полезна похвала, для других – укоризна, но та и другая вовремя, напротив, без времени и без основания они вредят. Одних исправляет увещание, других – выговор, и последний – или по всенародном обличении или по тайном вразумлении. Ибо одни привыкли пренебрегать вразумлениями, сделанными наедине, но приходят в чувство, если укоряют их при многих; другие же при гласности обличений теряют стыд, но их смиряет тайный выговор, и за такое снисхождение к себе воздают они благопокорностью. Иные, надмеваясь мыслью, что дела их тайны (о чем они заботятся), считают себя умнее других, и в таких надобно наблюдать тщательно все, даже самые маловажные поступки; а в других лучше иного не замечать и, как говорится, видя не видеть, и слыша не слышать, чтобы, подавив их ревностью, обличениями, не возбудить к упорству и напоследок не сделать дерзновенными на все, истребив в них стыд, – сие средство ко внушению покорности. Иногда нужно гневаться, не гневаясь; оказывать презрение, не презирая; терять надежду, не отчаиваясь, сколько сего требует свойство каждого; других нужно врачевать кротостью, смирением и соучастием в них лучших о себе надеждах. Одних полезно побеждать, а от других часто полезнее быть самому побежденными; и хвалить или осуждать должно – у иного достаток и имущество, а у иного нищету и расстройство дел. Ибо наше врачевство не таково, каковы добродетель и порок, из которых первая всегда и для всех всего лучше и полезнее, а последний всего хуже и вреднее; у нас одно и то же, например: строгость или кротость, а равно и прочее, мною исчисленное, – не всегда даже для одних и тех же оказывается или самым спасительным или опасным. Напротив, для иных хорошо и полезно одно, а для иных – другое, первому противное; сообразно тому, думаю, как требуют время и обстоятельства и как допускает нрав врачуемого. Хотя, сколько бы кто не употреблял тщания и ума, невозможно всего изобразить и обнять мыслею в такой подробности, чтобы вкратце был виден весь ход врачевания; однако же, на самом опыте и на деле делается то известным и врачебной науке и врачу. Вообще же, известно нам, что как для ходящего по высоко натянутому канату небезопасно уклоняться в стороны, и малое по видимому уклонение влечет за собой большее, безопасность же его зависит от равновесия, так и в нашем деле: кто по невежеству или по худой жизни уклоняется в ту или другую сторону, для того очень опасно, что и сам он впадает в грех и вовлечет в него управляемых. Напротив, должно идти самым царским путем и остерегаться, чтобы, как сказано в Притчах, не уклоняться ни на десно, ни на шуе (Притч. 4,27). Таково свойство наших немощей, и от сего столько труда доброму пастырю, обязанному хорошо знать души своих пасомых и быть вождем их по закону прямого и справедливого пастырства, которое было бы достойно истинного нашего Пастыря (8,34).

Однажды святитель Василий Великий направился со своими клириками к одному добродетельному пресвитеру. Этот пресвитер не принимал пищи в течение недели, а в субботу и воскресение вкушал только хлеб и воду. Ночи он проводил в молитвах вместе со своею женою (девою). Отличался редкой кротостью и милосердием к убогим. Узнав Духом Святым о приближении архипастыря, он повелел жене с кадильницей и свечой встретить его, а сам ушел на поле пахать. Встретив святителя, жена была поражена его осведомленностью во всех их благочестивых тайнах и о девстве их, и о тайных подвигах. Когда же вернулся пресвитер Анастасий, он омыл ноги святителя, и они направились в храм. Святитель убедил Анастасия отслужить литургию. Во время пресуществления Святых Даров достойные увидели, что Дух Святой в виде огня окружил пресвитера и алтарь. Причастившись, все воздали славу Божию и пришли в дом пресвитера вкусить пищу. Святитель стал спрашивать о жизни пресвитера. Но Анастасий умолчал о всех добродетелях. Тогда святитель Василий направился к одной комнате и повелел открыть ее, но Анастасий отказался открыть замок, тогда святитель словом открыл дверь, и все увидели тяжело больного, о котором никто не знал. На вопрос, почему не открывал комнату, пресвитер ответил, что больной очень гневлив и может нагрубить святителю. Святитель Василий сказал, что эту ночь он хочет сам послужить больному. Наутро он вывел больного исцеленным от болезни и прославляющим Бога, святителя Божия и добронравного пресвитера Анастасия (75,116).

Только сердце, свободное от всего плотского, истинно может служить Богу и духом соединяться с Христом (39,934).

Люди велят тебе угождать им, с ущербом для самого себя. А Христос, напротив, за каждое твое даяние воздает тебе сторицею и к тому прилагает еще Жизнь Вечную (39,283).

Решившись служить Богу, пребывай в страхе Божием и приготовь душу свою не к покою, бездействию и наслаждению, а к искушениям и огорчениям… (50,45).

Кто служит Господу только тогда, когда находится в безопасности, тот показывает этим еще не большой знак любви и не чисто любит Христа (39,230).

Чем усерднее мы будем служить Богу, тем больше получим себе пользы, тем больше будет выгоды для нас самих. Не будем же лишать себя столь великого приобретения. Бог самодоволен и ни в чем не нуждается: воздаяние же и польза возвращается к нам (42,741).

Кто выдержал тысячи подвигов ради добродетели и для ее приобретения, с избытком испытал себя в трудах, тот жив будет до конца… (1,309).

Подвижник должен и низкие работы брать на себя с великим старанием и усердием, зная, что все, делаемое ради Бога, не маловажно, но велико, духовно, достойно небес и привлекает нам тамошние награды (5,379)…

. Подвиг наш – временный, а воздаяния и похвала – вечные; труд наш короток, а совершенство – нестареющее (22,109).

Во время подвига Господь Сам помогает борющимся и в час победы сидит в качестве Раздаятеля наград; укрепляет на борьбу и Сам же немного спустя возлагает венцы… (40,949)…

Если Бог, сотворивший нас вначале, без всякого с нашей стороны доброго дела, тотчас же даровал нам столько благ, то чего не дарует Он претерпевшим за Него и понесшим труды и подвиги (43,665).

Претерпи трудность подвига, в который введен ты для испытания, чтобы приять от Бога венец и успокоиться по исшествии из сего мира (52,361).

Подвижническая жизнь имеет одну цельспасение души (5,65).

Подвижнику надобно быть свободным от всякого надмения и, идя путем истинно средним и царским, нимало не уклоняться ни в ту, ни в другую сторону, не любить неги и не приводить тело в бессилие излишеством воздержания (5,335).

Если за труды и заслуги ищет подвижник воздаяний здесь, то жалок тем, что чрез временное вознаграждение теряет вечное (5,379).

Подвижник, жди Того, Кто прекрасно возвышает, и никак не малодушествуй ради настоящего. Ибо ты борец и делатель Христов, условившийся целый день проводить в борьбе и претерпеть зной целого дня. Почему же не дождешься вечера, – предела здешней жизни, и тогда Домовладыка придет и отсчитает тебе плату (5,380).

Подвижничество, друг, есть подражание всем заповедям Господним и хранилище оных; оно не гневливо, не кичливо, не сребролюбиво, не опрометчиво, не самолюбиво, покорно, всякому услуживает, вовсе чуждается (тленного), пребывает в свойстве только с Духом; у него язык благодарный, полезная во всем молитва, делает все из послушания… (47,161).

Если не находим в себе обильных плодов любви, мира, радости, кротости, смирения, простоты, веры и долготерпения, то тщетны и напрасны были все наши подвиги (30,349).

Никакой подвиг не может быть достаточно велик, если от него нет пользы другим. Хотя бы ты был постником, хотя бы ты спал на земле, хотя бы ел пепел, хотя бы непрестанно плакал, но, если ты не приносишь пользы никому, ты не делаешь ничего великого (43,493).

О подвигах, какие проходишь ты… уверен, что настоящее служит для нас невидимым поприщем, на котором боремся не с чувственными зверями, но с мысленными страстями. Страсти же, если овладеют нашими силами, не телу только угрожают опасностью, но и самой душе приносят смерть. А если нами будут преодолены и обратятся в бегство, то и венцов, и великих провозглашений сподобимся мы, как бывает нередко даже здесь, несомненно же после настоящей жизни, потому что будущему веку предоставлены награды, как настоящему – борения (48,2).

Но помни: завидующий успехам брата своего отлучает себя от Вечной Жизни, а содействующий брату – будет сообщником его и в Вечной Жизни (22,174).

Бесовское это расположение – оскорбляться доблестями преуспевающих (22,513).

Как мы оскорбляем Бога, завидуя чужому добру, так благоугождаем Ему, сорадуясь другим, и себя делаем участниками благ, уготованных людям добродетельным (39,240).

Будучи пленен завистью, человек все делает против своего спасения (35,654).

Однажды благочестивый муж пришел к святому Макарию (Александрийскому, Градскому) и сказал: «Авва Макарий, я нахожусь в скорби, ибо узнал, что одна девица подвизается 30 лет. Кроме субботы и воскресенья, она не вкушает пищи и совершает по семьсот молитв ежедневно. Я укоряю себя, ибо не могу совершить более трехсот молитв». Преподобный Макарий ответил: «Вот уже шестьдесят лет совершаю только сто молитв, своими руками зарабатываю нужное на пропитание и благотворение и не укоряет меня совесть. Ты же, совершая по триста молитв, осуждаешься совестью, ибо или не чисто молишься, или можешь действительно молиться больше» (69,80).

Оружие Господа нашего – смирение; сие оружие уготовал Он на лукавого, им низверг сатану с высоты самоуправного владычества (25,114).

На унижение пришел Господь, чтобы всем даровать жизнь: хвала Тебе от всех, оживотворенных Твоею рукою (26,173).

Смиренные выражения Христа о Себе имеют справедливую и достойную Богу причину, именно: снисхождение к нам, намерение учить нас смирению и через это – устроение нашего спасения (39,253).

Смирение состоит в том, чтобы отсекать свою волю пред ближним в разуме (31,136).

Кто служит ближнему в смирении, тот прославится (22,141).

Признак смиренномудрия – обеими руками удовлетворять потребность брата, так, как бы и сам ты принимал пособие (22,175).

Кто больше пред Господом? Тот, кто смиряет себя пред братом своим, в страхе Божием (22,206).

Отличительные черты и признаки человека, имеющего истинное смирение, суть следующие: почитать себя грешным паче всякого пред Богом, укорять себя во всякое время, на всяком месте и за всякое дело; никого не хулить и не находить на земле человека, который был бы гнуснее или грешнее, или нерадивее его самого, но всех всегда хвалить и прославлять; никого никогда не осуждать, не уничижать, не оклеветывать, во всякое время молчать и без приказания или крайней нужды ничего не говорить; когда же спросят и есть намерение или крайняя нужда заставляет говорить и отвечать, тогда говорить тихо, спокойно, редко, как бы по принуждению и со стыдом; ни в чем не выставлять себя за меру, ни с кем не спорить ни о вере, ни о другом чем, но, если говорит кто хорошо, сказать ему – «да», а если худо, отвечать – «сам знаешь»; быть в подчинении и гнушаться своею волею как чем-то пагубным; иметь взор поникшим всегда в землю, иметь пред глазами смерть свою; никогда не празднословить, не пустословить, не лгать, не противоречить высшему, с радостью переносить обиды, уничижение и утраты, ненавидеть покой и любить труд; никого не огорчать, не уязвлять ничью совесть. Таковы признаки истинного смирения, и блажен, кто имеет их, потому что здесь еще начинает именоваться домом и храмом Божиим, и Бог является в нем и делается он наследником Небесного Царства (24,397).

Праведным, которые подражают своему Владыке, всего вожделеннее смиренномудрие (24,45).

Ничто так не способствует достижению высоты, славы и чести и не доставляет величия, как добродетель смирения (32,580).

Христос, начиная возводить в душах учеников великое здание любомудрия, наперед полагал увещание к смиренномудрию как твердое и непоколебимое основание – первую и нижнюю часть здания (34,147).

Если ты будешь унижать самого себя, Господь непрестанно будет прославлять тебя пред всеми. Он не хочет уменьшить награду за труды твои (38,31).

С помощью смиренномудрия мы сможем без волнений переплыть и море настоящей жизни, и достигнуть тихой пристани, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа (38,34).

Святых мы почитаем за то, что они, будучи выше всех, пред всеми смиряли себя, потому что они и доселе остаются высоки и величия их не потребила и самая смерть (38,669).

Не иначе можно сделаться смиренным, как любовью к Божественному и презрением к настоящему (41,12).

Не обращайся с одним смиренно, а с другим дерзко: сохраняй смирение со всяким, друг он твой или враг, знатный или ничтожный человек – в этом состоит смирение (42,85)…

Смиренномудрие – когда кто служит другим для угождения Богу и унижается, чтобы совершить что-либо великое и достойное похвалы (42,264).

Когда кто-нибудь, имея возможность думать о себе высоко, думает смиренно, то он смиренномудр. Если же кто, не имея такой возможности, думает смиренно, – тот еще не смиренномудр (42,267).

Если необходимость заставляет смиряться против воли, то это дело не ума и воли, а необходимости; смиренномудрие потому так и называется, что оно есть усмирение мысли (42,268).

Сколько доброго рождает в нас смиренномудрие?… Терпение ли в напастях? Незлобие ли? Трезвенность ли? Внимательность ли? Все эти добродетели – от смирения (42,284).

Когда придет тебе на мысль удивляться своему смирению, то представь себе Владыку своего, как Он уничижил Себя, и ты не станешь удивляться больше себе самому, не станешь хвалить себя самого, но посмеешься над собою в сердце как над не сделавшим ничего (42,898).

Будь как царь в сердце твоем, сидя на высоком престоле смирения (54,81).

Некоторый монах жил в общежительном монастыре и все обвинения, какие наводили на него братья, принимал покорно. Некоторые из монахов, не зная его подвига, начали роптать на него, говоря: «Сколько он наделал зла и не хочет даже работать, делает меньше всех». Настоятель ответил им: «Для меня приятнее одна циновка его смиренной работы, нежели все наши, сделанные с гордостью». И в назидание братии он повелел развести огонь и бросить туда циновки. Все циновки сгорели, а циновка смиренного монаха осталась невредимой (77,486).

… Господь все перенес, чтобы ты наилучшим образом научился смиренномудрию (32,502).

Потщимся же все приобрести смирением – несказанную красоту наших душ… (56,25).

Где истинное смирение – там и глубина смиренномудрия, там и воссияние Святого Духа; где воссияние Святого Духа, там обильное излияние света Божия и Бог с премудростью и ведением Тайн Его; где это Царствие Небесное и сознание Царствия и сокровенные сокровища Боговедения, в которых и явление духовной нищеты – там радостный плач и непрестанные слезы, которые очищают душу от всяких люблений и пристрастий и делают ее всю светлою (57,35).

Таинственные (встреча) и общение с Господом нашим Иисусом Христом – Богом Всевышним приносят три действенные плода: жизнь, бессмертие и смиренномудрие. Жизнь и бессмертие действуют через смиренномудрие, и опять вследствие жизни и бессмертия действует смирение. Смирение требуется и прежде жизни и бессмертия, и после, и есть, таким образом, и первое, и третье; первое, потому что есть причина прочих двух; третье – как их объемлющее и удерживающее. Итак, кто не стяжал в себе смирения Христова так, чтобы оно составляло естественное как бы его свойство, тот ничего уже не получит от Христа, и Христос ничего не пользует ему. Такой не знает ни Бога, ни самого себя: ибо, если бы знал, что без Христа невозможно ничего сделать истинно доброго и спасительного, то, конечно, смирился бы и, как в царское одеяние, облекся бы в смирение Христово, посредством коего христиане делаются царями – царствуют над страстями и демонами силою Его. По мере истинного и совершенного смирения бывает и мера спасения. Родитель же и отец смиренномудрия есть ум, просвещаемый благодатию Христовою и помощью сего Божественного света, ясно видящий немощь свою, как и, напротив, отец высокомудрия и гордости есть ум, покрытый мраком неведения, от какового мрака когда бы избавиться и нам всем и, просветясь светом Божественным, придти в смиренномудрие благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа (57,273).

Два главнейших дела есть в настоящей жизни: одно есть величайшее добро, а другое

– величайшее зло; первое как верховное благо возводит человека на небеса, а другое как крайнее зло – низводит его в преисподняя ада. То есть истина, а это

– ложь, то есть великое упокоение, а это – скорбь безмерная. Первое есть верх разумности, а второе – край безумия. Первое родственно и свойственно человеку, второе – враждебно и чуждо. Первое есть вся прямота, второе – вся кичливость. Первое – радость и веселие, второе – печаль и томление. Какие же это дела? Смирение и гордость: одна есть весь грех – это гордость; а другое вся правда – это смирение (57,268).

То дело, которое делается не со смиренномудрием и духовным разумом, каково бы оно ни было, никакой не приносит пользы тому, кто его делает (56,297).

Покаяние разгоняет облака неведения, покрывающий ум, и снимает покрывало, лежащее на нем. Когда же размрачится ум, тогда и познаем самих себя и состояние свое, каково оно; увидим еще раны и скверны души нашей и затем начнем не только мудрствовать и говорить смиренно, но станем стыдиться и солнца, и звезд, и всех тварей Божиих, созданных ради нас, стыдиться оттого, что прогневали Бога, создавшего все сие ради нас, и погрешили против Него, преступив не одну, а все Его заповеди. Оттого не будем сметь поднять глаза свои… и станем почитать себя недостойными того, чтобы вкушать плодов земли, сами на себя произнося определение, что праведно будет умереть нам от алчбы и жажды. Не будем сметь также взглянуть и посмотреть на икону Господа Иисуса Христа и святых Его, сознавая себя скверными, нечистыми и многогрешными. Будет нам казаться, что самим иконам стыдно от нас и дел наших; оттого не будет у нас доставать смелости приблизиться к ним и прикасаться: крайне стыдно нам будет к чистому и святому прикоснуться нечистыми и скверными устами своими. Даже в храм Божий намереваясь войти, будем чувствовать, как объемлет нас страх и трепет, сознавая, что входим недостойные, бо-ясь, как бы не разверзся пол храма и не низринул нас живыми во ад. Сему и большему сего всегда будет поучать нас смирение и, изменяя нас, переустрояя и претворяя, до того проникнет все естество наше, что потом мы, хотя бы и хотели, не возможем уже подумать или сказать о себе что-либо великое и высокое (даже при великих делах). Это святое смирение удостоверит нас и в том, что без учителя не возможем мы научиться никакому добру… научит нас не выступать без проводника (опытного наставника) на стези добродетели (57,10).

Если мы постоянно будем помнить о благодеяниях Божиих, какие Он излил на природу нашу, то и сами будем благодарны, и это послужит для нас сильнейшим побуждением идти по пути добродетели (35,124).

Внимательная душа выказывает признательность не только тогда, когда дела текут благоприятно; нет, – пусть последует и неблагоприятная перемена обстоятельств, и тогда она возносит Богу такую же благодарность (35,266).

Мы не в состоянии достойно возблагодарить Господа. Однако ж наш долг – приносить посильную благодарность и непрестанно прославлять Господа нашего и словом, и добродетельною жизнью (35,267).

Ничто так не приятно Богу, как душа признательная и благодарная (35,560).

Хотя благодарность ничего Богу не прибавляет, между тем нас приближает к Нему (38,289).

Хочешь ли знать, как нужно выражать благодарность?… Исповедовать свои согрешения и значит благодарить Бога: кто исповедует грехи свои, тот показывает этим, что он сознает виновность в бесчисленных грехах и только не получил достойного наказания. Он-то и благодарит Бога (38,32).

Если мы, воспоминая о благодеяниях людей, большею воспламеняемся к ним любовью, то тем более, непрестанно воспоминая о благодеяниях к нам Господа, будем усердны к заповедям Его (38,289).

Насколько человек благодарит Бога и подвизается понудить себя из любви к Нему, настолько и Бог приближается к нему дарованиями Своими и желает упокоить его… (100,123).

Благодарить же должны не только богатые, но и бедные; не только здоровые, но и больные; не одни благоденствующие, но и терпящие напасти. Нет ничего удивительного в благодарении тогда, когда дела наши направляются попутным ветром, но когда бывает сильная буря, корабль опрокидывается и находится в опасности, тогда благодарность служит большим доказательством терпения и признательности (40,496).

Если мы за то благодарим Бога, за что другие злословят, от чего приходят в отчаяние, то смотри, какое здесь любомудрие: во-первых, ты возвеселил Бога; во-вторых, ты посрамил диавола; в-третьих, показал, что случившееся – ничто… Если ты благодаришь, то диавол, как не получивший никакого успеха, отступает; а Бог, как приявший честь, в воздаяние награждает тебя большею честью. И не может быть, чтобы человек, благодарящий в несчастии, страдал. Душа его радуется, делая благое, имея чистую совесть, – не услаждается своими похвалами… Нет ничего святее языка, который благодарит Бога: он поистине ничем не отличается от языка мученика и получает такой же венец, как и тот. Ведь и у него стоит палач, принуждающий отречься от Бога богохульством, стоит диавол, терзающий мучительными мыслями, помрачающий душу скорбью. Итак, кто перенес скорбь и благодарит Бога, тот получил венец мученический. Если, например, болеет дитя, а мать благодарит Бога, это – венец ей. Не хуже ли всякой пытки скорбь ее? Однако же она не заставила ее сказать жестокие слова. Умирает дитя, мать опять благодарит Бога, – она сделалась дщерью Авраама. Хотя она не заклала дитяти своею рукою, но радовалась духовно над закланною жертвою, а это все равно (42,426).

Мы… не знаем, что нам полезно в той мере, в какой Бог знает. Следовательно, получили или не получили, мы должны благодарить (35,321).

Всякое благо, какое имеем, и всякое добро, какое делаем, есть Божие и от Бога. Посему на нас лежит долг благодарить Его за все, за всякое благо, от щедрой десницы Его получаемое, явное то или неявное; за всякое доброе деяние, за всякий добрый подвиг и за всякую победу над врагами нашего спасения, как нам заповедано: «О всем благодарите; сия бо есть воля Божия о Христе Иисусе в вас» (1Фес. 5, 18). Позаботься же возгревать в себе чувства благодарения к Богу с первого момента по пробуждении от сна, во весь день, и засыпай со словами благодарения на устах, потому что ты погружен в Божий благодеяния, в числе которых есть и самый сон (59,229).

Кто уверовал в Бога, тот не должен колебаться сомнением, что потерпит лишение во время своего служения. Маловерный же, не имея твердого упования на Бога, осуждается как неверный (23,496).

Неверие рождает двоедушие, а двоедушие – нерадение; нерадение – забвение; забвение же отчаяние, и отчаяние – смерть (22,169).

Как веровать свойственно душе возвышенной и благородной, так неверие служит признаком души неразумнейшей, низкой, опустившейся до безумия животных (40,576).

Откуда же неверие? – От расслабления души (42,374).

От веры некоторые уклоняются, потому что, умствуя, все подвергают исследованию, а умствование производит кораблекрушение, вера же есть в некотором смысле корабль… Человек, претерпевший кораблекрушение, остается нагим и лишенным всего: равным образом и тот, кто отпал от веры и ничего более уже не имеет, негде ему стать, на чем утвердиться (42,654).

Неверие – худое дело, потопляет ум, вера поднимает его на небо; неверие ослепляет душу, вера просвещает помыслы; неверие не замечает даже видимого, вера усматривает и невидимое, неверующий – в полном незнании (42,433).

Кто не верует, тот не просит, не просящий – не воспринимает, а кто не воспринимает (Духа Святого), тот мертв; о мертвом же кто не восплачет, так как он, будучи мертв, думает, что жив? Мертвые мертвых никоим образом, конечно, не могут ни видеть, ни оплакивать; живые же, видя их, оплакивают. Ибо они видят необычайное диво: умерщвленных – живыми и даже ходящими; слепых – мнящих, что они видят; и поистине глухих – думающих, что они прекрасно слышат. Но живут они, и видят, и слышат, как скоты; мыслят, как неразумные, с чувством бесчувственным в умерщвленной жизни. Ибо можно жить и неживому, можно и зрячему не видеть, и слышащему не слышать (56,149).

Несомненность веры получает совершенство по уяснению уже свойств Божиих в сердце преуспевающих в ведении (2,85).

Слабые в вере и грешники в полном смысле есть рабы… (30,114).

Где вера – там и сила, а где неверие – там и немощь (37,725)…

Вера – мать всех благ, врачевство ко спасению, без нее невозможно усвоить ничего из высоких догматов (39,212).

Много помыслов, волнующих душу, много сомнений и неразрешимых вопросов; но истинная вера на все дает успокоительный ответ… Вера есть щит, покрывающий тех, которые веруют не испытывая. Когда же кто станет вдаваться в мудрования, начнет обо всем умствовать и судить по-своему, для того вера не составляет собой щита, напротив, тогда мы об нее претыкаемся. Вера все укрывает и осеняет, таково должно быть ее свойство. А потому нельзя ее укоротить, в противном случае ноги или другая часть тела останутся открытыми. Нет, – щит должен быть соразмерной величины (42,211).

Воюют ли в нас помыслы, двинем вперед веру; обуревают ли нас нечистые пожелания – призовем на помощь веру. Находимся ли в трудных обстоятельствах и несчастии – будем искать утешение в вере. Вера есть то, чем оберегается всякое оружие; если ее нет, то и оружие тотчас сокрушается (42,212).

Так как Бог даровал нам блага, превышающие человеческое разумение, то Он по справедливости требует веры, потому что не может быть твердым тот, кто требует объяснений (42,399)…

Мы, хотя бы тысячу лет пребывали в вере, еще младенцы, если останемся нетвердыми в ней, если не ведем сообразной с ней жизни (43,88).

Вера требует души бодрственной и юной, возвышающей над всем чувственным и парящей выше немощных помыслов человеческих (43,181).

Некоторый брат, отрекшись от мира, усердно просил настоятеля монастыря принять его на жительство. Настоятель же не соглашался, представляя ему многие трудности и строгости данного монастыря, но это не имело действия. Брат ревностно просил его принять и обещал быть во всем строго послушным. Тогда настоятель неожиданно повелел ему прыгать в пылающую печь для печения хлебов. Брат, не задумываясь, прыгнул туда. Пламя тотчас погасло от столь дерзновенной веры (77,534).