Седмица 24-я по Пятидесятнице

Никто столько не благ и не милосерд, как Господь, но некающимся и Он не прощает (51,35).

Согрешили мы, возлюбленные! Покаемся, потому что Господь приемлет покаяние истинно кающихся (22,153).

Приступая к Нему, приступай не с лицемерием, не с двоедушием, но с чистою совестью. Прежде нежели скажешь что-нибудь важное или неважное, Он предвидит, о чем будешь говорить. И прежде нежели отверзешь уста свои, наперед знает, что у тебя в сердце. Не колеблись, не скрывай своего недуга. Врач не жесток, но сострадателен… (33,274).

О, как велика в покаянии сила, – оно умилостивляет Бога, изрекшего уже приговор. С кротостью приступает к Нему, напоминает воззреть на свою благодать и делает, что приговор переменяется в отпущение. О, как велика сила покаяния, – оно склоняет Бога отменить нерадение, когда грех овладел уже человеческим родом. Покаяние сретает ангелов гнева и преодолевает их, чтобы не наводили пагубы; удерживает мечи, удерживает серпы, чтоб не пожинали рода человеческого. Ангелы-мстители, видя его, приходят в изумление, и покаяние говорит им: «Под защиту свою беру преступников закона, ручаюсь за род человеческий, даю Владыке обещание за людей. Для чего пришли вы переменять мои условия? Имею определенный срок. У меня заключен с Богом договор, когда представить Ему необратившихся. Для чего пришли вы противиться правам моим? Могу призвать вас на суд. У меня есть много свидетелей, которые убедят Владыку моего. Есть у меня доказательства, по которым могу получить отсрочку для представления человечества Богу». И так отводит оно ангелов Богу, начинает ходатайствовать за человечество и в защиту говорит: «Знаешь, Владыко, созданного Тобою человека, знаешь, что сотворен он из персти, что естество его слабо, что крепость его удобосокрушима: если (отнять у него сон) – не останется в живых; если не поест – в опасности его жизнь. Зимою цепенеет, летом опаляется от зноя, вечером не видит, ночью не смеет ходить, если походит – изнемогает, если остается в бездействии – кружится у него голова, если сидит – ему скучно, если станет говорить – утомляется, если принуждать – ему трудно, если постоит – приходит в изнеможение. И Ты, Владыко, хочешь, чтобы такая немощь скоро восторжествовала над грехом?! Много у человека помыслов, непостоянных дум в душе, сомнительных действий, неправильных дел; видимое ему препятствует, сокровенное поражает неожиданностью, стоять против козней он не готов, к отражению того, что тревожит его, скуден умом; против злоумышляющих немощен душою; заботлив в попечении о теле, многопопечителен в пропитании жены и детей. И Ты, Владыко, хочешь, чтобы такое естество скоро восторжествовало над грехом?! Что же, о Владыко, в силах он сделать против диавола? Велика сила у змия, обольщение его глубоко; грех, по причине его приятности, распространяется широко; страсти, посредством вкушения, делаются близкими по телу; грех тревожит плоть похотью; повреждение преоборает душу суетною славою, лукавство увлекает к себе ум. Что же в состоянии сделать сей жалкий против такого множества противников? Помилуй, Владыко, пощади Свое создание, умилосердись к брению, которое восхотел Ты прославить; удержи угрозу, останови скорее наказание, останови смертный приговор для меня, покаяния. Я – ходатаица за человечество – беру его на свою ответственность и постараюсь привести к Тебе, сколько дозволит это природа (человеческая)». И, видя покаяние, Бог уступил желанию, склонился на прошение, согласился всегда иметь снисхождение к человеческому роду, определил, чтобы покаяние предводительствовало немощным естеством, и дал ему власть над немощью человеческою; определил срок Суда и повелел покаянию не преступать своих пределов в День Суда; не изъявлять желания продолжать власть свою, а скорее стать обвинителем, что человек пренебрегал стольким терпением, не просить милости, чтоб срок был отложен, но с негодованием приступить к отмщению. И покаяние соглашается на эти повеления, и стремительность ангелов превращает в спокойствие. Бог прекратил угрозы, и ниневитяне спасены. Покаяние исходатайствовало, и город возвратил себе благоденствие.

Под городом разумеется вся вселенная и под ниневитянами – все человечество. Пощада Ниневии распространилась на всех. Христос воскрес, и человечеству благовествуется Воскресение. Определение Божие от одного простирается на весь род (24, 178). Проповедует покаяние оставление грехов, но не терпит, чтобы пренебрегали им. С обращающимися оно неразлучно, но отвращается от пребывающих во грехе (24,207)

Кто же смежит вежды свои пред зерцалом Писания и при таком множестве покаявшихся не приложит врачевства этого к язвам своим? Не будь сегодня кающимся, а наутро грешником, и один день – в числе грешников, а другой – в числе кающихся (25,134).

В подвиге покаяния да увидит тебя наступивший конец, в святом ратоборстве да застигнет тебя смерть (25,134).

Страшный райский Херувим, стерегущий вход в рай, позволяет тебе идти туда, кающийся, новый наследник рая (25,136).

Ударяйте в дверь Милосердного, непрестанно стойте при пороге Его, приближайтесь к Нему с упованием, и даст вам оставление грехов (25,180).

Пока не пришла смерть, пока не заключены двери, не отнята возможность войти, пока не напал на вселенную ужас, пока не померк свет, не померкло познание, проси, грешник, щедрот у Господа (25,310).

Место покаянию – в этом преходящем мире, а в том непреходящем мире не будут приняты ни молитвы, ни слезы (25,245).

Блаженная Феодора рассказывала: «Одна девица знатного рода, разжегшись блудной похотью, пала с одним юношей. Через несколько дней, осознав свое падение, раскаялась, тайно покинула город и пришла к моей бедности просить келлию. Заключившись в ней, она предалась строгой жизни: пищу вкушала через два дня и никогда не видела человеческого лица. Прожив таким образом 20 лет, она в мире отошла ко Господу» (93,83).

Что солнце во вселенной, то и глаз в теле, и как, если солнце по видимому угаснет, все придет в замешательство, так, если угаснет и глаз, и ноги и руки, и все почти тело сделается бесполезным. К чему же сказал я это? К тому, что учитель есть глаз в теле Церкви. Посему если он светел, то будет светло и все тело, которым он правит и о котором прилагает надлежащее попечение. А если он темен, то есть делает достойное тьмы, то помрачится все почти тело, потому что хотя иные же из состоящих в чине членов и здравы и выполняют, что им следует, и нимало не терпят вреда от испорченности учителя, однако же не имеют столько же, как и он, силы, когда повреждение поедает главнейшие части тела, и порок поощряет и прочих соревновать наставнику: остающихся же здравыми осуждает и всеми способами старается и их ввергнуть в ту же болезнь (47,373).

Больше обыкновенно приносит пользы жизнь без слова, нежели слово без жизни. Ибо одна пользует и молча, а другое и взывая возбуждает неудовольствие. Но если соединены будут и слово и жизнь, то составят образец всякого любомудрия (48,57)

Делать и учить – всего превосходнее, а делать и не учить – недостаточно, потому что хромает на одну сторону. Для этого у человека и есть дар слова… Ибо какую силу возымеет доблестная жизнь, когда предстоит спор о догматах и защитник неправого учения неудержимо устремляется против догматов правых? А не делая учить – это имеет по-видимому листья, но лишено плода и не остается без осмеяния, посрамления и осуждения (48,171).

Жившего срамно и в высшей степени сильнейшего в слове лучше тот, кто неспособен говорить, но славен по жизни и отличается правдою и воздержанием. А кто славен и словом, и жизнью, тот ни с кем не сравним, самыми делами исповедует, что есть Суд, и низлагает тех, которые, по уклонению от исполнения заповедей о том, что несомненно будет, думают, будто бы говорится о сем преувеличенно (48,173).

Кто берется учить других, тому надлежит сперва сделать, потом говорить. А кто не делает, тот не вправе и говорить. Первый сопричтен будет к первоверховным, а второй не только понесет наказание, но и здесь возбудит смех, потому что сделается для слушателей предметом посмеяния Посему надлежит или говорить делая, или не делая хранить молчание и связывать язык браздами праводушия, порождающими и раскаяние (48,225).

Думаю, что учителю всеми мерами должно домогаться сих двух преимуществ – чистоты по жизни и достаточной силы слова… чтобы как в благоустройство приводить учеников, так и уцеломудривать непокорных. Ибо как обучающие чистописанию, взяв доску, с великим изяществом выводят буквы и отдают начавшим обучение, чтобы сколько могут подражали этому, так и нашим наставникам надлежит представлять жизнь свою ученикам как некий ясно начертанный образец, чтобы сколько можно подражали этому. Если же ученики, видя не только неукоризненную, но и чудную жизнь, не водятся к добродетели, то уже всякий поставит это в вину не учителю, но беспечности учеников. Поскольку же иные спрашивают, по какой причине учеников от предосудительных поступков не удерживают страхом, то спросим и мы: каким же страхом подействовать наставнику? Сделать выговор? Но сие, будучи повторено многократно, не возымело силы! Убеждать жезлом? Но сие не позволено. Отлучить? И это было испытано Изгнать из города? Но у него нет столько власти. Обещать Царство Небесное? Но беспечным кажется это баснею. Угрожать судом? Но слушатели над этим смеются. Извергнуть из Церкви? Это нетрудно, но не служит к исправлению Если бы осужденному кем-либо одним вся потом Церковь была недоступна и вместе с произнесшим сей приговор вознегодовали все, то, может быть, уцеломудрившись, и пришел в себя извергнутый. А ныне одним человеком осужден, а другой нередко в то же время ему услуживает. Посему-то… благоискусные учителя (а таковых немного) не в состоянии уцеломудрить согрешающих, потому что захватившие себе это начальство ненадлежащим образом (а таковых много), благоискусность других почитая собственным своим бедствием, чтобы порок не погиб, но усиливался больше, покушаются опровергать приговоры негодующих справедливо, о них-то, хотя знаю, что сказанное будет сильно, однако ж скажу (может быть, и последует исправление). Что пользы оплакивать погибших, когда возможно, сколько от нас зависит, спасти, что еще не погибло? Итак, скажу: кого не должно было бы включать и в число подчиненных, те осмеливаются самовольно вступать на учительскую кафедру и мечтают владеть алтарем – не овладевшие сами собою думают управлять другими, неспособными управить себя самих; от них-то дела церковные пришли в расстройство (48,283).

Самым делом надлежит… убеждать слушателей, что есть Царство Небесное, и услышавших обращать к вожделению оного. Убеждаются же слушатели, когда видят, что учитель делает дела, достойные Царствия. А если делающий… дела, достойные осуждения, станет любомудрствовать о Царствии, то как убедить ему слушателей? Ибо поступает он подобно человеку, который убеждает возлюбить вещь убежденных им же прежде, что этой вещи и не существует (49,146).

Потом, наипаче, а не нагим словом, потщимся научиться познанию Божественных истин, ибо не слова, а дела должны мы будем показать во время исхода (54,182).

(Предстоятелю слова) не должно величаться или торговать словом учения из ласкательства слушателям, в удовлетворение собственному сластолюбию или нуждам своим, но надобно быть такими, какими следует быть говорящим перед Богом и во славу Божию (3,395).

Не будь тяжел в выговорах, обличай не скоро и не со страстным движением, ибо это признак высокомерия (4,274).

Должно бояться… по высокомерию не соделать бы бесполезным для себя предшествовавший труд и не явиться бы недостойными совершенства, к которому влекла нас благодать Духа (30,328).

Преданный высокомерию делает из себя жилище бесов. А кто облечен в смирение, тот пребывает в Боге (25,117).

Высокомерие по своей великой тяжести и громадности может пересилить и превыспреннюю праведность и легко увлечь ее вниз (32,544).

Нет ничего хуже высокомерия, оно лишает нас самого обыкновенного благоразумия, выставляет глупцами, или, вернее, совсем делает безумными (38,598).

Ничто так не отчуждает от человеколюбия Божия и не подвергает огню геенскому, как преобладание высокомерия. Когда высокомерие в нас есть, то вся наша жизнь делается нечистою, хотя бы мы подвизались в целомудрии, девстве, молитвах, милостыне и других добродетелях (39,66).

Высокомерие есть не что иное, как развращение души и самая тяжкая болезнь, происходящая не от чего другого, как только от безрассудства (39,108).

Старайся безумие высокомерия задержать браздами скромности, приобрести себе наружность, приличную человеку благонравному, и ни глазами, ни бровями, ни языком, ни походкою не показывай в себе следа такой болезни (48,70).

Смотри, чтобы твое ни с чем не сравнимое высокомерие не понудило когда-нибудь Божественное, исполненное снисхождения Естество показать Свое могущество, которое может и здесь предать тебя конечной гибели, а там подвергнуть самым жестоким наказаниям (48,357).

Настоятеля да не надмевает сан, чтобы ему не лишиться блаженства, обещанного смиренномудрию (Мф. 5,3). Как тот, кто прислуживает многим раненым, очищает гной у каждого с раны и оказывает им пособия по качеству повреждения, свое служение не считает поводом к превозношению, но скорее к унижению, томлению и тяготе, так тем более тот, кому поручено врачевать недуги братии, как общий всех слуга и о всем обязанный дать отчет, должен много думать и беспокоиться (5,135).

И кротость нравов со смирением сердца да отличают (его) (5,159).

Смиренномудрие – сокровищехранительница добродетели (5,355).

Уста смиренномудрого изрекают истину, а кто противоречит ей, тот подобен слуге, ударившему Господа по ланите (51,8).

Смирение по Боге разрушает козни врага (22,158).

Люби смиренномудрие, ибо смирение по Богенеоборимая стена пред лицом врага; утес, о который ударяются и сокрушаются орудия и разжженные стрелы лукавого (23,296).

Смирение есть источник, из которого истекает все доброе; напротив того, гордость есть кладезь, из которого течет все худое (25,115).

Смирение приобретает тебе благорасположение всякого человека и делает тебя боголюбезным. Ангелы радуются, видя тебя, а бесы приходят в смущение. Даже завистливые, которые ненавидят тебя, внутренне изумляются тебе, потому что упоены они яростью, а твое сердце спокойно и мирно. Никто в дольнем мире не живет такою высокою жизнью, как смиренный, и только совершенные из людей достигают высоты смирения. Приятно и сладостно иго смирения: кто несет его на себе, тот проходит высокое и великое служение (25,118).

Возлюби смиренномудрие, хотя ты и велик, чтобы возвыситься в День Суда (45,243).

Смиренномудрие есть основание нашего любомудрия. Хотя бы кто бесчисленное сверху построил милостынями, молитвами, постами, всякою ли добродетелью, но если в основании предварительно не положил этого, то все будет строиться тщетно и напрасно и легко разрушится (34,320).

Чем больше станем мы преуспевать в добродетели, тем более постараемся смирить себя и быть скромными. Хотя бы мы взошли на самый верх добродетелей, но если добросовестно сравним свои добрые дела с благодеяниями Божиими, то ясно увидим, что наши добродетели не сравняются и с малейшей частью того, что сделано для нас Богом (35,327).

Смиренный не уловляется никакою страстию, его не может возмутить ни гнев, ни любовь к славе, ни зависть, ни ревность. А что может быть выше души, чуждой этих страстей (38,670).

Нет ничего равного смиренномудрию: оно источник, корень, питатель, основание и союз всего доброго, без него мы жалки, скверны и нечисты (40,277).

Однажды привели к одному старцу бесноватого, чтобы старец изгнал беса. После недолгой молитвы старец сказал демону: «Изыди из творения Божия!» Демон ответил: «Выхожу, но ответь мне, кто козлищами названы в Евангелии, а кто агнцы?» Старец сказал: «Козлища – это я, а агнцев знает Бог». Демон возопил: «Исхожу по смирению твоему!» (68,47).

Постарайся изникнуть из глубины порока, прекрати свое распутство, подумай о кратковременности здешней жизни и неизбежном наказании там. Для чего… на зло себе тратишь время… Избавь себя от порока, стыда, позора и мучения; Церковь – от осквернения, жертвенник – от нечистоты, рукоположившего тебя – от обвинения, нас – от печали, а святых – от непрестанных слез (47,290).

Для чего ты не остаешься начальником, а остаешься под начальством у порока? Посему знай, что понесешь большее наказание, как сам делавший то, что поставлен был воспрещать другим (47,299).

Да не думают о себе иные из возведенных на учительскую кафедру, что они, как распоряжающиеся подвигом других, сами свободны от подвигов; да не почитают для себя достаточным провозглашать победивших, но сами, будучи подвижниками и увенчанными за степенность и всякую добродетель, да поощряют подвизающихся и да провозглашают победивших (48,291)…

Если, исповедуя, что Бог есть, поступаешь, как мог бы поступать только думающий, что нет Бога, – твое дело не обличает ли слова твоего и нравственность твоя не опровергает ли утверждаемого тобою? Посему тем, что делаешь, исповедуй, что есть Бог, чтобы проповедовали это и слово твое, и нравственность твоя, и тогда убедятся слушатели. Если же стоишь на слове, а нерадишь о том, что делать должно, не соглашусь, что это слово… будет в состоянии убедить слушателей (48,475).

Весьма смешно брать на себя начальство над другими тому, кто не в состоянии начальствовать над самим собою. Кто не только не подчинил себе своих неистовствующих страстей, но и дал им свободу делать все, что хотят и могут, тот (воистину) будет смешон, покушаясь исправить других. Он делает то же, что и врач, который, будучи покрыт чирьями, возьмется от чирьев лечить ближнего (49,316).

Если возведенные на степень священного служения и преуспевая… едва могут оказать пользу (потому что подначальные преуспеяния их, как они ни велики, усматривают медленнее, а погрешности, как они ни малы, видят скорее), то живущие беспечно и нимало не помышляющие о подчиненных, какому пороку не положат начало в тех, которые в грехах начальствующих думают иметь оправдание собственных грехопадений и безбоязненно пускаются на всякое беззаконие? Посему имеющим священный сан надлежит наипаче быть заботливым как обязанным дать отчет и за себя, и за подчиненных (49,344).

Для чего так упорно держишься зла? Для чего что есть сил оскорбляешь добродетель? Для чего оскверняешь храм? Почему не трепещешь, кощунствуя над Божественными священнодействиями? Для чего людей, обращающих внимание на твою жизнь, заставляешь думать, что терпят они ущерб и в самых тайнодействиях?… Для чего зрелище наполнил ты новыми представлениями? Для чего и в жизнь вносишь новые зрелища?.. Если не боишься Бога, потому что долго пока терпит, уважь хотя людей; если не страшишься Суда, то домогайся хотя доброго о тебе мнения; если думаешь, что ничего нет по отшествии из сей жизни (об этом горько вопиют… поступки твои)…. убойся хотя людского осмеяния. Если же и это ни во что ставишь, устрашись хотя низложения… Смотря, как ты нечистыми руками касаешься Священных Таинств, бегут все прочь, решаясь лучше оставаться несподобившимися Таинств, нежели Пречистые Дары принять из нечистых и скверных рук… Как, наименовав тебя, приближусь к истине? И что изрекши тебе, избавлю тебя от безумия? Что написав, заставлю тебя прекратить непотребство? Или перестань делать (беззаконные) дела, или отлучи себя от Священной Трапезы, чтобы питомцы Церкви небоязненно уже приступали к Божественным Тайнам, без которых невозможно спастись (49,476).

Как ты, ты, раболепный, приуготовляешь сынов Божиих? Самому тебе должно очиститься и потом очищать – не святотатствовать и тогда уже стать священником. Перестань губить не свою только душу, но и многие другие, за которые умер Христос. Размысли, к чему клонится это зло, когда тех, кого искупил Христос, отдав за них не золото, но Честную Кровь Свою, ты губишь своею жизнью (47,329).

… Мы непоколебимо должны быть уверены, что в мире вовсе ничего не бывает без Бога, но что все происходит или по Его воле, или по Его попущению, именно: все доброе совершается по Его воле и с Его содействием, противное же сему бывает только по Его попущению, когда покровительство Божие, оставляя нас за нечистоту и ожесточение сердца, попускает тиранствовать над нами диаволу или бесчестным плотским страстям (50,222).

Все встречающееся с тобою принимай за благо, зная, что ничего не бывает без Бога (23,523)…

Мы должны быть убеждены в одном только, что Бог все посылает для нашей пользы, а самого способа не исследовать, и не роптать, и не унывать, когда не знаем его (32,185).

Должно все предоставить Создателю естества нашего и принимать с веселием и радостью великою все, что ни определит Он; и смотреть не на то, чем кажутся нам происшествия, а на то, что угодно Богу. Он лучше нас знает, что нам полезно; знает и то, как устроить наше спасение (35,322).

Бог ничего не делает без цели и как случится, хотя сам ты и не постигаешь тайны Премудрости (40,703).

Когда мы увидим расстройство и замешательство в делах, не будем обвинять Бога и думать, что течение настоящей жизни не предусмотрено; истинное расстройство и замешательство не в течении дел, а в находящемся в таком состоянии помысле: для него не будет никакой пользы от благоустройства в делах, хотя бы он пользовался величайшим благоустройством, пока он не уничтожит расстройства и замешательства… в нем самом… око нашего ума, пока будет здраво, хотя бы увидело по видимому неустройство, будет видеть прекрасный порядок, а если будет повреждено, то, хотя бы ты возвел его на самое Небо, и там найдет великое неустройство и замешательство (43,551).

Когда действует сила Божия, да не имеет места вопрос: как? Ибо хотя многое и бывало и бывает выше естества и последовательности помыслов, однако же нет ничего выше Бога, зиждущего все удобное и сверх ожидания (49,99).

Так всегда Господь творит и устрояет, и каждое событие так направляет, что верно служащие Ему как светила просиявают и добродетель их делается известною повсюду (35,508).

Всякая добрая и боголюбивая душа, как скоро по разрешении от сопряженного с нею тела освободится отсюда, приходит в состояние чувствовать и созерцать ожидающие ее блага, а по очищении или по отложении… того, что ее омрачало, услаждается чудным каким-то услаждением, веселится и радостно шествует к своему Владыке, потому что избегла здешней жизни как несносного узилища и свергла с себя лежавшие на ней оковы, которыми крылья ума влеклись долу. Тогда она в видении как бы уже пожинает уготованное ей блаженство (8,262).

Когда отходят от тела души праведных, тогда лики Ангелов приемлют души их в собственную свою область, в чистый век, и таким образом приводят их ко Господу. Но если душа в этой жизни подчинялась и повиновалась демонам и была их рабою, то удерживается ими и в их остается власти, когда отходит от мира (30,178).

Какой же плач приличен тебе, душа, которую умертвил губительный змей, Божий образ запечатлев горькою смертью? Плачь, плачь, окаянная, это одно для тебя полезно. Покину дружеские и веселые пиры, покину великую славу красноречия и благородство крови, покину дома с высокими кровлями и все земное счастье, покину даже сладостный солнечный свет, самое небо и блистательные звезды, которыми оно увенчано. Все это оставлю тем, которые будут после меня, а сам, с повязкой на голове, как мертвец и бездыханный, взгляну на одр?… А там камень, и под ним неумирающее тление; впрочем, не от этого смущается мое сердце, трепещу единственно правдивых Божиих весов (12,21).

Худое плавание, конечно, уже вижу и казнь за ненавистный грех, вижу мрачный тартар, пламень огненный, глубокую ночь и позор обличенных дел, которые теперь сокрыты (9,123).

Добрые же в день отшествия не чувствуют страха, ни болезни, а злые трепещут смерти, зная, что ожидает их суд (25,403).

Смерть – упокоение святым, которые изнуряли себя трудами и подвигами, прилежно изучая Писание Святого Духа, пребывали в бдении, посте и молитве (25,384).

В день смерти радуются только праведные, которые в напутствие себе приобрели дела праведные и имеют брачные одежды (25,370)…

Истинно достойны слез те, которые еще боятся смерти, которые не веруют Воскресению (32,46).

Смерть для любомудрствующих беспечальна, потому что тому, кто презирает богатства, удовольствия и роскошь (ради которых многие желают жить), легко переносить и переселение отсюда (32,129).

Христианин! Ты воин и непрестанно стоишь в строю, а воин, который боится смерти, никогда не сделает ничего доблестного (33,77).

Один благочестивый старец жил с учеником своим близ обители аввы Феодосия. И вот старец умер, ученик его, совершив молитву, похоронил его. Прошло несколько дней, ученик этот спустился с горы и, встретив трудящегося на поле человека, позвал его идти с ним. Взошли на гору. Отшельник указал на землю и попросил копать могилу. Когда могила была готова, отшельник спустился в нее и отдал душу Богу. Так умирают люди, которые жизнь свою посвятили служению Богу (70,110).

Кому вверено Тело Христово (Церковь), должен содержать его в великом благосостоянии и превосходной красоте, всюду наблюдать, чтобы какая-нибудь скверна, или порок, или нечто от таковых пятен не повредили ее доброты и благолепия (32,453).

Выходящий на проповедь в особенности должен презирать славу, преодолевать гнев, быть исполнен великого благоразумия (32,474).

Если кто осмелится недостойно захватить эту честь (священства), то он доставляет самому себе кромешную тьму и немилостивый суд (33,919).

Чище лучей солнечных должна быть рука, раздробляющая эту плоть (Агнца); уста, наполняемые духовным Огнем; язык, обагряемый Страшною Кровью. Помысли, какой чести ты удостоен, какою наслаждаешься Трапезою! При виде сего трепещут Ангелы, и на что не смеют взглянуть без страха, по причине сияния, отсюда исходящего, тем мы питаемся, с тем сообщаемся и делаемся одним телом и одною плотью со Христом (38,826)…

Если только и один кто отойдет (из этой жизни) без посвящения в Таинства (по вине священника), не ниспровергает ли это всего спасения его? Ведь гибель и одной души составляет такую потерю, которой не может выразить никакое слово. Если спасение ее имеет такую цену, что и Сын Божий сделался для этого человеком и столько претерпел, то подумай, какое наказание повлечет за собою ее погибель? (40,39).

Насколько велико достоинство имеющего священство, настолько больше у него и опасностей, потому что одно исправное прохождение его может возвести на Небо и одна неисправность в этом деле может ввергнуть в геенну (42,842).

Священник, совершающий Крещение и приносящий Бескровную Жертву, руками своими участвует в этом деле, а освящает и силу сообщает его действиям Святой Дух (42,970)

Иерей, если и устроит надлежащим образом свою жизнь, но не будет со вниманием заботиться о других, пойдет в геенну вместе со злодеями (43,825).

Священство есть Божественное достояние, оно драгоценнее всякого имущества, оскорбляют же оное больше всех те, которые исправляют дело худо и которых не надлежало бы вовсе посвящать, чтобы маломысленные не осмеливались на самое священство обращать вины проходящих оное худо. Ибо оставив в стороне оскорбляющих его, обращаются с жалобами на священство, когда ему надлежало бы найти защиту себе как терпящему поругание от людей мерзких, которым непозволительно и касаться его. Ибо если в мирских начальственных должностях иное есть самая должность, а иное – проходящий ее не как должно, и должность остается в своем чине и достоинстве, а поругавший ее несет крайнее наказание, то по какой причине в священстве смешивают эти вещи, и грехи исправляющих это не как должно покушаются приписывать самому священству? Посему пусть умолкнут уничижающие священство (из-за недостойных) и сами на себя не изощряют карающего меча; но их, если не соглашаются стать любомудрыми, да порицают как губителей, как врагов благочестия и добродетели, священство же прославят и увенчают как определяющее всякому что кому следует. Ибо при его содействии и возрождаемся, и причащаемся Божественных Тайн, без которых невозможно стать причастниками небесных наград, по неложным изречениям Самой Истины (47,316).

Благодать действует и через недостойных, не ради их, но ради ищущих пользы… (42,566).

Бог действовал и через волов при кивоте, когда хотел спасти народ Свой (1Цар. 6, 10–14). Разве жизнь священника или добродетель его может совершать что-либо подобное? Дары Божий не таковы, чтобы они зависели от священнической добродетели: все происходит от благодати, дело священника – отверзать уста, а все совершает Бог, священник же исполняет только видимые действия (42,771).

Если ты презираешь священника, то презираешь не его, а рукоположившего его Бога. А откуда, скажешь, известно, что Бог рукоположил его? Но если ты не имеешь убеждения в этом, то суетна твоя надежда; если Бог ничего не совершает через него, то ни Крещения не имеешь, ни Тайн не причащаешься, ни благословений не получаешь, а следовательно, ты не христианин. Что же, скажешь, неужели Бог рукополагает всех, даже и недостойных? Всех Бог не рукополагает, но через всех Сам Он действует, хотя бы они были и недостойными для спасения народа (42,768).

Мы, которым не дозволено судить братьев наших, неужели станем изощрять язык свой против священников? Разве достойно какого извинения то, когда в своем глазу мы не замечаем бревна, в чужом же глазу тщательно рассматриваем сучок? Разве ты не знаешь, что, судя так, ты готовишь себе суд еще тяжелее? Я говорю это, не оправдывая тех, кто правит священство недостойно, но сожалея и плача над ними. Однако я говорил, что на этом основании они не могут быть судимы подчиненными, хотя жизнь их заслуживает сильного порицания. Ведь если Бог сделал слышным Свой голос через ослицу и если через прорицателей даровал духовные благословения, действуя через неразумные уста и через нечистый язык ради иудеев, которые оскорбляли Его, тем более Он устроит все Свое ради вас, благомыслящих, хотя бы священники были очень дурны, и пошлет Духа Святого (43,826).

Всего больше уповай на руку Великого Царя, которая, едва только покажется, приводит в страх и обращает в бегство сопротивных (5,33).

Всякому правому намерению пусть предшествует надежда: она помогает иногда и в худом, и потому не справедливо ли, чтобы еще более содействовала в добре (12,208).

Жизнь телесная ограничивается одним настоящим, а жизнь, предоставляемая надежде, есть собственность души. Но человеческое неразумие погрешает в употреблении той и другой, думая телесную жизнь продлить надеждами, а жизнь душевную тратя в наслаждениях настоящим. Посему-то душа, занимаясь видимым, по необходимости делается чуждою надежды существенной и действительной, по надежде опираясь на непрочное и сим не овладев, и чего надеялась, того не имеет (8,449).

И шлем – надежду спасения возьмите (Еф. 6, 17). Шлем есть защита головы. Поскольку голова наша есть Христос, то мы должны всегда ограждать ее (в себе) надеждою будущих благ, как несокрушимым шлемом, во всех искушениях и гонениях и сохранять главную веру в Него ненарушимою, неповрежденною. Ибо у кого отняты другие члены, тот хотя и слаб, однако может еще как-нибудь жить, а без головы никому нельзя и краткого срока прожить (50,284).

Будем надеяться на Бога, брат, будем надеяться, хотя видим, что не вдруг и не легко получаем просимое… (45,278).

Упоенные и согретые надеждою не знают скорби, ни чего-либо мирского (52,314).

Бог венчает надеющихся так же, как и того, кто трудится, бедствует, переносит бесчисленные напасти (42,668).

Непоколебимая надежда есть дверь беспристрастия, действие же, противное сему, – явственно (54,210).

Надежда есть обогащение невидимым богатством, надежда есть несомненное владение сокровищем, еще прежде получения сокровища (54,249).

Христианин не должен страшиться и мучиться в опасностях, колеблясь в уповании на Бога, но ему надобно быть смелым, потому что с Ним Господь, благоустрояющий дела его и укрепляющий его во всех напастях, и с ним Дух Святой, научающий даже тому, что отвечать противникам (3,73).

Уповающий на Бога поддерживается надеждою самою великою, славною и непоколебимою, а уповающий на человека держится надеждою непрочною, слабою, обманчивою и весьма часто разрушающеюся. Посему людям благоразумным надлежит держаться первой, как священного якоря, и воздерживаться второй (49,173).

Кто уповает на Бога, тот тверд в сердце, и всем людям явна досточестность его, и пред врагами его похвала его (52,291).

И богатство… будь оно велико и теки отовсюду; и достоинство, будь оно царское; и умственные дарования, украшайся они даром слова, – ничего не значат, если не соединены с упованием на Бога. Ибо гнило то богатство, которого не присуждает Бог, часто с корнем вырывается и отъемлется у приобретающих, подобно бесплодному и дикому дереву, которое делает вред близким к нему деревьям;… умственные дарования, не украшенные Божественною мудростью, бесполезны, как не знающие самообуздания. Господь отвращает мудрыя вспять и советы их обуяет (Ис. 44, 25). Посему если и здешнее непрочно для нетвердых пред Богом, а будущее еще ненадежнее, то возьмемся за священный якорь (49,314)…

Дела обличают нас, когда в скорбях скорее прибегаем ко всякому прочему, только не к Богу. Больно у тебя дитя? Ищешь ворожею или вешаешь на шею младенцам пустые надписи; или, наконец, идешь к врачу за лекарствами, пренебрегши Того, Кто может спасти… Вообще при всякой нужде обличаешь сам себя, что на словах называешь Бога прибежищем, а на деле домогаешься помощи от бесполезного и суетного. Но праведнику истинная помощь – Бог (1,292).

Получаем ли скорее или медленнее – пребудем благодарными Господу, потому что все что ни делает Владыка, все домостроительствует ради нашего спасения, только мы да не будем из малодушия прекращать (благого) прошения (5,327).

Никогда не спотыкнется тот, кому Ты, Господи, бываешь опорой; никогда не падает, кто утверждается в Тебе (25,48).

Божий распоряжения чудны и необычайны! Когда люди начинают уже отчаиваться в своих делах, тогда-то Бог и являет непреоборимую во всем силу Свою (35,350).

Никакая сила не превозможет того, кто огражден вышнею помощью, и нет никого слабее, чем тот, кто лишен ее, хотя бы он был окружен тысячами войск! (43,775).

Бог есть ревнитель и особенно гневается, когда мы не обращаемся к Его помощи, (поэтому) приводит нас в такое положение, которое вынуждает нас искать Его помощи (43,1152).

Однажды авва Савва отправился в Кофиму и, пробыв немного около Мертвого моря, возвратился обратно. Стоял невыносимый зной, и старец сильно изнемог. Воздев к небу руки, он стал взывать ко Господу: «Господи, Ты видишь, что я не могу дальше идти от зноя». И тотчас окружило его прохладное облако и сопровождало его до самой келлии на протяжении 12 миль (70,70).