Глава тринадцатая

Ознакомление преосв. Иннокентия с своею новою паствою. – Первые действия митрополита Иннокентия по управлению московскою епархиею. – Открытие в Москве Православного Миссионерского Общества. – Болезнь. – Просьба об увольнении на покой. – Открытие Московского епархиального училища иконописания и епархиального Филаретовского женского училища.

Для ознакомления с своею паствою, митрополит Иннокентий 4 Сентября выехал из Москвы в Верею, откуда проехал по другим уездам Московской губернии, и ехал уже не на собаках, как в Камчатке, а в карете шестериком. По поводу этих путешествий по своей новой епархии, он говорил: «Правда, в карете очень покойно; но вот беда: к этому-то покою я никак не могу привыкнуть, чувствуешь себя как будто бы расслабленным и связанным; то ли дело, как бывало в Камчатке, пройдешь несколько верст пешком, да еще в пургу, – то с каким удовольствием сядешь себе потом в нарту и полетишь на собаках! Я как-то здоровее себя чувствовал. Воздух – великое дело».

При обозрении своей епархии, владыка всюду производил на присутствовавших при его встрече доброе впечатление своею непринужденною ласковостью и обходительностью. В каждом городе он совершал богослужение и умилял всех своим благоговейным служением.

Относительно церковного управления, высокопреосвященный Иннокентий на первых же порах своего вступления в управление Московской епархией, по возможности неуклонно старался держаться заповеди апостольской: «елика суть истинна, елика честна, елика праведна, елика пречиста, елика прелюбезна, елика доброхвальна (Флп.4:8)». Он являлся всюду, где можно и полезно быть, и принимал личное участие во всем, в чем можно и нужно принимать участие пастырю Церкви.

Всякий, имевший в нем нужду, безбоязненно приходил к нему, в полной уверенности встретить у него добрый, радушный прием, сочувствие горю и полную готовность оказать возможную помощь и словом, и делом. И никто не отходил от него тощ и чужд вспомоществования.

Прежде всего он принял к сердцу и старался облегчить нужды местного духовенства и бедных этого сословия. Много содействовал решению трудного вопроса о приобретении домов духовенства в собственность церквей, также много заботился о благоустройстве духовно-учебных заведений своей епархии. Его архипастырская рука никогда не оскудевала давать из кафедральных средств на все истинно-нужное, полезное, доброе.

Отношения владыки к подчиненному ему духовенству были проникнуты отеческой снисходительностью. Так, например, к нему явился один молодой человек, богослов, окончивший курс в семинарии, для справки относительно резолюции³³ на поданное им прошение его высокопреосвященству, и очень развязно себя держал, даже не застегнул сюртука и играл цепью. Митрополит Иннокентий долго молча смотрел на него и, наконец, сказал: «Я твое прошение с моею резолюцией отправил преосвященному Леониду, от которого и узнаешь. Но я должен предупредить тебя, что нам с тобою считаться нечего, так как я богослов и ты богослов, следовательно, мы с тобой равны; но не забудь, теперь за резолюцией ты должен явиться уже не к богослову, а к академику, да еще магистру; так советую тебе явиться к нему уже в застегнутом сюртуке».

Среди разнообразных занятий, митрополит Иннокентий все-таки не забывал и своих алеутов, колош и других юных чад Церкви Христовой, среди которых, в лучшую пору своей жизни, он так долго, с такою любовию и так плодотворно подвизался, и сердце его болело за них. В особенности, беспокоила его судьба этих новообращенных дикарей, когда наши владения в Америке перешли к Соединенным Штатам.

Воспитавшись в школе апостольства, преосвященный Иннокентий был более всего в душе апостол, миссионер, посвятивший почти всю свою жизнь на служение миссионерскому делу, и потому ему особенно близки и дороги были интересы этого дела. Он давно и хорошо сознавал, видел и испытывал на деле, как много значит в миссионерском служении, кроме личной преданности ему и благодатной помощи свыше, общее содействие и сочувствие, и потому давно уже лелеял мысль об учреждении у нас в России Миссионерского Общества. Теперь, сделавшись митрополитом Московским, он усиленно занимался составлением нового устава этого Общества и желал, чтобы оно непременно было открыто в Москве, как центре России.

Наконец, 25 января 1870 года давнишнее желание преосвященного Иннокентия исполнилось. Православное Миссионерское Общество было торжественно открыто в Москве; а в 29 день марта владыка был утешен еще новою радостью: в этот день происходило торжественное открытие самостоятельной Якутской епархии, чего он усердно желал, еще будучи архиепископом Камчатским; на кафедру епископа Якутского назначался Дионисий, бывший протоиерей Димитрий Хитров, деятельный помощник преосвященного Иннокентия по переводу священных книг на якутский язык.

Глубоко сочувствуя этому торжеству, митрополит Иннокентий послал в Якутск икону Святые Живоначальные Троицы на кипарисной доске; в особом серебряном сосуде, врезанном в той же иконе, вложена была частица древа от Животворящего Креста Господня. На иконе была следующая надпись: «Благословение граду Якутску и ново-учрежденной епархии Якутской».

Много мешало преосвященному Иннокентию в его деятельности его плохое зрение, которое у него год от году делалось все хуже и хуже, и владыку сильно тревожила мысль потерять его совсем. У него был катаракт на правом глазе, и он, наконец, решился на операцию. Хотя операция эта совершилась и удачно, но владыка, по своей энергической натуре и нерасположению лечиться, не совершенно точно исполнял предписания докторов. Так, по совершении операции, ему предписано было пролежать несколько дней на спине, в полном спокойствии. Но владыка, по словам келейника, не выдержал положенного числа дней, через что воспаление увеличилось, и вследствие этого владыка почти окончательно лишился зрения. Левым же глазом он уже давно ничего не видал.

В первое время после лишения зрения, митрополит Иннокентий очень грустил и выражал даже желание удалиться в Гефсиманский скит. Затем, привыкши во всю свою жизнь покоряться неисповедимым судьбам Промысла Божия, он помирился с своим положением, и с тем же благоговением, и с тою же энергиею продолжал беспрерывно совершать богослужения, причем, имея превосходную память, читал Евангелие и все, что касалось до литургии, наизусть, никогда не сбиваясь, так что постороннему нельзя было догадаться, что он был почти слеп. На вид же он был совершенно свеж, несмотря на свои преклонные годы: ему было уже 74 года. Письма он писал на память; конечно, он уже не мог писать прямо; но все-таки можно было, хотя и с трудом, читать написанное им.

Потухающее зрение митрополита Иннокентия заставило его обратиться к Государю Императору с просьбой об увольнении его на покой. Но Государь Александр II, высоко ценивший его полувековое апостольское служение в отдаленной стране и отлично знавший, что потерять такого крепкого подвижника веры легко, но найти подобного ему, готового с крестом в руках умереть за интересы Православной Церкви и отечества, трудно, отклонил его просьбу и при этом выразил свою волю, чтобы митрополит Иннокентий до конца своей жизни оставался на Московской кафедре.

Несмотря, однако, на свою старость и недуги, преосвященный Иннокентий продолжал неустанно заботиться о своей пастве. Так, в селе Острове при нем устроена была богадельня для бедного духовенства, открыто в Москве епархиальное училище иконописания и, наконец, епархиальное Филаретовское женское училище. Кроме того, им был основан капитал для пособия бедным духовного звания и происхождения.

Таким образом, любвеобильный архипастырь оказал щедрые пособия духовенству в воспитании детей, успокоил старых, больных и немощных, призрел вдов и сирот и открыл духовенству возможность освободиться от тяготивших его домов, построенных на церковных землях.