Протоиерей Василий Гелеван, священник храма Благовещенья при ВДВ в Москве.
Отец Василий, когда Вы впервые столкнулись со смертью? Какие были мысли?
Это было в Закарпатье, мы жили в городе Хуст на улице Заречной, и я, будучи мальчишкой, проходил мимо одного двора и увидел батюшку в чёрном, у него в руке какой-то предмет на цепочке, а оттуда дым валит. Такой запах специфичный, до сих пор помню. Типичный запах того самого ладана, который мы используем на панихиде, литии, заупокойной службе. Батюшка служит, людей много, а посередине гроб. Задал себе вопрос: «А что делают здесь эти люди?» Совсем всё необычно. Потом мне сказали, что кто-то умер и его отпевают.
Что такое «умер», я тогда не знал. Потом наш отец стал священником, и я уже узнал, потому что папин первый приход был кладбищенский. Мы только переехали в город Орёл, отец служил в Свято-Иоанно-Предтеченском храме при кладбище. Поскольку тогда не было возможности сразу нам арендовать жильё, на первое время мы разместились на территории этого храма – в доме причта.
Вечер, темно, кладбищенские врата закрылись, никого нет, тишина, мы ложимся спать. Ночью выхожу в туалет (удобства на улице), вижу — луна холодная тени контрастные бросает от крестов на землю, иду и всматриваюсь в лица с фотографий на надгробьях. Меня пронзает мысль: это же портреты людей когда-то живых, очень странно, они жили, а теперь не живут, как это? Я думал, что всё по-другому: родился и живёшь себе. Потом я понял, почему у меня такие наивные мысли, они уходят корнями глубоко, на самое основание нашего бытия. Оказывается, Бог создал нас не для смерти, а для жизни. И вот это моё детское несогласие со смертью именно отсюда приходит, потому что это противоестественное состояние, мы не созданы для смерти, мы созданы для жизни бесконечной и для радости. А вот вдруг изображения людей, которые умерли, и их уже нет, они как бы выключились из состояния жизни. Дальше я начинаю осознавать, что оказывается есть ещё будущая жизнь, и она важнее нашей временной, к которой я так привык. Но это ещё предстояло узнать.
А пока я ещё мальчишкой утром забегаю в открытые двери церкви, а храм огромный – целое футбольное поле, и я бегаю, а служница мне говорит: «Нельзя бегать в храме, нельзя». Прошло лет 25 или больше, я вернулся в Свято-Иоанно-Предтеченский храм уже священником, а он такой крошечный и всё такое миниатюрное, совсем не как в моих воспоминаниях, это я изменился. Что изменилось: я стал думать по-другому, узнал что-то новое о жизни, о смерти, в том числе стал объяснять себе, что за кресты те на кладбище, что за портреты, что за лунный свет тоскливый. Стало понятно, почему так много людей в родительские субботы. Будучи ребёнком, не думал, просто смотрел: в храме бочка стоит, а в ней доверху конфет. Я знал наизусть название всех тех сладостей. Единственное, что меня тогда волновало, – это конфеты. Уже потом я стал задавать себе вопросы, поэтому и в семинарию пошёл, в духовную академию поступил, чтобы найти ответы, и я их нашёл и могу поделиться.
У нас есть пословицы об отношении к смерти и жизни, например: «Двум не бывать, одной не миновать», «Лучше умереть достойно, чем жить позорно»…
Все наши временные разлуки напоминают нам как раз о смерти, каждый раз, когда кого-то провожаешь – похоже, как будто человек умирает, и когда вновь встречаешь старого друга, это как напоминание о воскресении Христовом и о всеобщем воскресении. Наша человеческая жизнь – совсем небольшая и круг нашего общения узкий. Мы себя обманываем якобы большим количеством друзей, когда прокручиваем экран на телефоне, пролистываем абонентов под «абвгд…», в конце списка число с несколькими нолями. У меня, например, трёхзначное число, одно время переживал: с человеком давно не разговаривал — год, два или три, а он у тебя в записной книжке, был момент, когда что-то общее делали, обсуждали плотно, потом работу завершили и общение прекратилось. Вот и всё, а он остался у тебя в памяти, поминаешь его о здравии. А из постоянного общения — очень мало людей, на самом деле, за всю жизнь можно набрать максимум перрон на станции метро. Я так себе и представляю, что однажды сойду с поезда на перрон, а там на меня будут смотреть уже ушедшие близкие — либо дорогие моему сердцу люди, либо родные. Там я встречу одного мужчину по имени Владимир. Меня как-то вечером срочно позвали в «Коммунарку» к умирающему некрещенному. Я бегом в больницу. Успел! Причастил его после того, как крестил. По дороге домой мне родственники пациента позвонили и сказали, что отошёл раб Божий Владимир. Я думаю, наверное, мы встретимся с этим человеком на том перроне, и он скажет: «Отец Василий спасибо, что успел…», а я в ответ: «Спасибо Богу, что Он помог мне, и я успел. Я очень рад, что успел».
При потере близкого, любимого человека порой бывает трудно выстоять, сохранить любовь к Богу. Чтобы Вы посоветовали?
У меня было по-настоящему потрясение, когда умер мой старший брат Мирослав. Он был покалечен в армии, после этого прожил несколько лет и умер. Священник Мирослав Гелеван. Я так переживал, что наголо побрился, не знал, что делать, как выместить свою утрату, потому что это мой родной человек, для меня был самым близким, а я для него был самым близким, он так неоднократно говорил. К страшим братьям всегда с почтением относятся, они пример во всём. Мы с ним ели из одной тарелки, спали в одной кровати, всё детство вместе, у нас с ним разница в два года. Родной мой старший братишка, и его не стало, вот гроб, вот он лежит, и мы приехали и отпевали его красиво, батюшки собрались. Я сильно переживал, однако, пришлось смириться с тем, что его больше не будет. Потом я смотрю, что Господь так утешает. Если человек хочет найти утешение, он его найдёт. Господь пошлёт утешение, а если кто-то не хочет – то ты его утешай с утра до ночи, а он просто не хочет утешиться и всё. Есть такие люди, а я не из таких. Я хочу найти смысл в случившемся. Я верю в Бога, я твёрдо знаю, что Он делает так, как лучше, а значит будет и утешение. У брата Мирослава есть сын Дима, он пошёл в семинарию и закончил её, стал отцом Димитрием Гелеваном. Мой племянник, у него родился сын, и его назвали Мирославом, крошечка такой, получается, мой брат Слава продолжается в этом маленьком Мирославе. И так без конца, и все наши земные утраты такие эфемерные, потому что мы теряем немного – телесную оболочку, а сущность наша бессмертная, душа человека бессмертная.
Как готовиться к смерти и помнить о ней в нашей жизни? Или как найти место памяти смертной в нашей жизни, где работа, забота о детях, хлебе насущном и так далее?
Личность находится в душе, это совокупность нашего опыта, как позитивного, так и негативного, то есть как греха, так и добрых дел, и, соответственно, не умирает вместе с телом, а будет в вечности, к радости и к сожалению. К радости, потому что все наши добродетели, всё чему мы научились, пригодится нам в Царствии Божьем, то добро, которое мы сделали, то прощение, которому мы научились, та любовь, которую мы проявили, – всё это имеет место там, где нет печали и болезни, где жизнь бесконечная. Именно так в семье мы учимся прощать, поддерживать друг друга, и эти отношения между любящими супругами проецируются на ту ситуацию, которая нас ждёт и там. Святые именно так и общаются: они любят, прощают, поддерживают друг друга, не гордятся и не обижаются, не злятся и не завидуют, там нет ничего такого. Поэтому семья – это школа для жизни вечной. Но, к сожалению, и негативный опыт тоже останется с нами, никуда не денешься, он будет как бы гирей или несколькими гирями, которые несчастную душу связанную будут тащить вниз, во мрак. Задача поста и всей человеческой жизни – освобождение от этих гирь. Пост – это микроскопическая жизнь человеческая, в которой есть начало, есть кульминация и есть завершение. Конечно, пост завершается Пасхой. Так и здесь завершается всё воскресением – это человеческий путь. Святые отцы сравнивают Великий пост именно с человеческой жизнью, за это время нам надо отшлифовать свою душу, надо покаяться, освободиться от проблемных навыков, если не получается самостоятельно избавиться, то призвать помощь Божью, благодать Божью в излечении от вредных привычек. В этом смысл. Надо просто понять, что придет день, когда душа твоя выйдет из тела, и это очень ответственный момент, к нему надо подготовиться. И Господь говорит:
«Итак бодрствуйте, ибо не знаете, когда придет хозяин дома: вечером, или в полночь, или в пение петухов, или поутру; чтобы, придя внезапно, не нашел вас спящими» (Мк.13:35-36).
Или напоминает нам:
«Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить» (1Пет.5:8).
Трезвиться – значит избавляться от грехов, от своих дурных привычек. Но сначала их надо выявить и признать, потом призвать Божью помощь в избавлении от них. Всё обязательно получится. И там, на том конце, когда уже освободишься от своей зависимости, скажешь: «Спасибо, Тебе Господи, это Ты, а не я, во мне победил этот грех». Так, с благодарностью к Богу шаг за шагом идти к очищению души, шаг за шагом освобождаться от своих духовных изъянов. Просто понять, что они останутся, как в одной давней популярной песне пели: «Цветут цветы, ни я, ни ты уже не сможем их сорвать». Получается, что вот он цветок, хочется его сорвать, а не получается, потому что нет уже тех ручек.
Враг рода человеческого будет искушать, мешать. Например: вот бутылка, и бес будет трясти её, булькать содержимым и говорить, улыбаясь: «Хочешь?» «Да, я хочу!» — говорит человек. А он: «А вот не дам!» Так он будет мучить тебя. Либо сигарету красивую покажет, либо еще чего-нибудь подсунет, что есть грех, а ты привык к этому греху. И грех стал частью твоей натуры, частью тебя, и поэтому Христос говорит: «Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною…» (Мф.16:24). То есть отвергнись своих дурных привычек, ставших твоим вторым «я».
Вас в институте Склифосовского считают за своего. Люди, когда оказываются на смертном одре, не из-за возраста, а из-за болезни или несчастного случая, из Вашей практики чаще смиряются, озлобляются или спешат примириться с Богом?
Опыт хаотичный. Нет такой системы, как в семинарии, например, по полочкам разложили: смотри, сын мой, так и так здесь… Всё случайно, вливаешься в поток, в конкретный день приходишь в больницу, в палату, где лежат люди, которые сию минуту здесь со своими проблемами, и ты, как священник, обязан прежде всего поисповедовать, причастить, пособоровать. Как человек ещё стараешься вложить что-то, объяснить. Например, видишь, не хватает веры человеку – расскажешь, что такое исповедь, подготовишь к ней, чтобы он открыл перед Богом свою душу, чтобы был искренним. Если видишь, что не хватает человеку веры, расскажешь ему, что такое Святое Причастие, для чего оно и как действует. Поговоришь с человеком, и он уже более осознанно приступает к Таинствам.
В больнице вообще приятно увидеть, что кто-то пришел к тебе, а если ещё и с кем-то, и с чем-то, то это как-то особенно обнадёживает. Я говорю о людях, которые впервые видят священника. И таких очень много. Мне раньше казалось, что их меньше. Я восемь лет прожил в Бразилии, и это были первые священнические шаги, оттуда смотрел на Русь и было ощущение: количество куполов, число людей, которые носят крестики и называют себя православными, – серьёзное количество. А пришёл сюда: храмы полупустые, а люди крестик один раз в жизни надели, а во Христа так и не оделись и так далее. На самом деле марево и пустота ещё та, здесь работы – не надо на Аляску ездить миссионерствовать, иди, голову подними – кругом пустота и только успевай наполнять.
В основном, люди от страха перед смертью хватаются за соломинку, хоть, чтобы как-нибудь помочь в уже охладевшей и безлюбовной атмосфере. Когда приходит священник в епитрахили, они благодарны, что им внимание проявлено. Вот батюшка здесь и ради них пришёл, преодолел путь. Это такой первый шаг человеческого сближения. Это не значит, что нет воцерковлённых людей, есть, конечно. К счастью, есть люди, с которыми говоришь, как будто они закончили духовное учебное заведение, так всё хорошо знают, пропустили через себя службы, Евангелие, их сердца уже такие родные, с ними «по-взрослому» общаешься. В этой ситуации не надо никого учить, главное сделать всё правильно, допустим, чтобы внимательно выслушали молитвы, если состояние позволяет, я прошу людей, чтобы сами читали Трисвятое, Отче наш, Верую, 50 псалом. Человеку тоже приятно и важно, что он участник службы, а не зритель или наблюдатель.
Можете привести положительный пример?
Доводилось монахов, священников исповедовать, людей, много лет ходящих в храм, глубоко воцерковлённых. Помню, например, бегу в Склифосовского, у одного батюшки гангрена и осталось ему совсем немного – счёт идёт чуть ли не на минуты. Захожу, а у пожилого пациента ясный взгляд, лицо спокойное, борода седая, а ноги такие страдальческие, уже распадаются. Смотрю ему в глаза, как будто себе в глаза заглянул, и в палату к нему бежал, как будто к самому себе спешил, так хочется, чтобы и к тебе потом успели, когда ты будешь отходить. Мы помолились с этим священником, он причастился, у него на лице радость. Я поехал, а от храма до больницы почти 15 минут на машине, и по дороге звонок на мобильный: отошёл батюшка. Думаю: «Слава, Тебе Господи, что он причастился, и это мой собрат!»
А бывали случаи, когда не успевали? И Вы переживаете, и родственники – тоже. Как в такой ситуации поддержать людей, если для них христианская кончина значит многое?
Конечно, хотелось, чтобы всегда успевали, но не каждый раз так бывает. Случается, идёшь со Святыми Дарами, а тебя говорят, что опоздали. И тогда открываешь требник и тут же начинаешь служить соответствующий чин — Канон на исход души. Несколько раз так было, не часто, на перечёт помню.
Первый раз — в Бразилии, надо было из Рио-де-Жанейро несколько часов ехать в горный курорт Петрополис, там одна наша эмигрантка умирала. Женщина прождала меня шесть часов, сначала её внук заехал за мной, и потом мы вместе отправились к ней. Вечером добрались, заходим в палату, монитор показывает давление, пульс, работу сердца и так далее, я взял пациентку за руку, она открыла глаза. Я ей: «Здравствуйте, я священник Василий, к вам приехал». Она улыбнулась, и сразу же аппарат перестал пиликать, и на мониторе появились сплошные полосы. Женщина отошла. Я попросил внука не звать пока никого – ни медиков, ни полицейских: «Давай сейчас с тобой прочитаем Канон на исход души». Он согласился, мы вычитали с ним молитвы, потом пришла врач и констатировала смерть.
Ещё несколько раз подобное происходило: и на дому, и в больнице. Когда приходишь со Святыми Дарами и тебя встречают с унылыми лицами: «Всё, батюшка, мы не успели», я в свою очередь говорю: «Что вы печалитесь? Это же естественно, должна же душа когда-то выйти, зато вот вы, вот я, вот требник, давайте молиться. Потому что всему своё время – время причащать, пока человек дышит, а сейчас время для молитв на исход души». Людей поддерживает, когда батюшка не вешает нос. Вижу родственников, разбитых перед этой потерей, спрашиваю — какая потеря? Почитай внимательно пророка Иезекииля. У него всё ясно написано.
«4 И сказал мне: изреки пророчество на кости сии и скажи им: «кости сухие! слушайте слово Господне!» 5 Так говорит Господь Бог костям сим: вот, Я введу дух в вас, и оживете. 6 И обложу вас жилами, и выращу на вас плоть, и покрою вас кожею, и введу в вас дух, и оживете, и узнаете, что Я — Господь. 7 Я изрек пророчество, как повелено было мне; и когда я пророчествовал, произошел шум, и вот движение, и стали сближаться кости, кость с костью своею. 8 И видел я: и вот, жилы были на них, и плоть выросла, и кожа покрыла их сверху, а духа не было в них. 9 Тогда сказал Он мне: изреки пророчество духу, изреки пророчество, сын человеческий, и скажи духу: так говорит Господь Бог: от четырех ветров приди, дух, и дохни на этих убитых, и они оживут. 10 И я изрек пророчество, как Он повелел мне, и вошел в них дух, и они ожили, и стали на ноги свои — весьма, весьма великое полчище.» (Иез.37:4-10)
Придет день, будет всеобщее воскресение. Мы же не на словах, а на деле верим в это, это есть наше упование. И святой Апостол Павел в послании к Ефесянам увещевает христиан древнего города, а вслед за ними и всех нас, маловерных:
«Христос умирает за нас и воскресает, чтобы все мы получили новую, освященную Богом жизнь. Мы благодатью спасены (Еф.2:5). Смерть и воскресение Христово делают нас соучастниками в вечной жизни Бога. Бог воскресил нас и посадил на небесах во Христе Иисусе, дабы явить в грядущих веках преизобильное богатство благодати Своей в благости к нам во Христе Иисусе» (Еф.2:6–7).
Апостол говорит, что не хочет оставить нас в неведении относительно умерших, чтобы мы не скорбели, как прочие (1Фес.4:13; зачало заупокойное).
Да, кто-то умер, не велика потеря, потому что умер на время. А наши предки место захоронения кладбищем назвали неслучайно: там клад, сокровище зарыто, нива Господня.
Смерть – ещё, как сон. Только отличается тем, что один раз настаёт, а сон – многократный. Но каждый сон напоминает о смерти. На вечерних молитвах вспоминаем: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Святые отцы всегда об этом помнили. Мы не говорим «умерла», мы говорим «Успение Пресвятой Богородицы», не говорим «упокой душу умершего», а — «усопшего». То есть люди уснули.
Говоря о смерти, переходе в вечную жизнь, используют образ дверей. В Евангелии от Иоанна читаем: «Я есмь дверь: кто войдёт Мною, тот спасётся, и войдёт, и выйдет, и пажить найдёт» (Ин.10:9).
Там, за дверью нет такого, чтобы усопшие сидели, облокотившись на руку, и вздыхали, мол, когда же все эти родственники, друзья доживут, когда же они умрут и придут ко мне, тут скучно без них. Я не берусь утверждать – не философ и тем более не святой отец, но по моим ощущениям у них там, как дверь, — открыл рукой и вышел отсюда и тут же зашел туда. Нет там томления, у Бога один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день. Поэтому мне ближе осознание смерти и ожидания воскресения, как дверь, а не пауза. Они не ждут нас, как только переступили этот порог, а находятся вне времени в отличие от нас.
Я думаю, что мы все встретимся, как поётся в известной песне: «Мы увидимся все в позаброшенном аэропорте,
При попытке успеть на когда-то отправленный рейс…»
В НИИ Скорой помощи есть разные пациенты – после серьезной аварии, несчастных случаев, люди без сознания. Родственники волнуются за близких, приглашают священника. Как технически можно причастить в такой ситуации?
Человек в коме не имеет возможности просить об исповеди и причастии, но тогда нам обязательно нужно, чтобы родственники засвидетельствовали веру своего близкого. Иначе это было бы насилием. Господь не допускает этого, и Церковь никогда не допустит исповеди, причастия против воли человека. Если кто-то позвонил и сказал, что хочет, чтобы его члена семьи в коме причастили, обязательно должен последовать такой вопрос: «Зачем хочешь?» Важно обнаружить веру не в магию или последнюю соломинку (а то и такое тоже встречается), а в милость Божью. Случается, позовут в больницу со словами: «Батюшка делай всё, уже врачи делали, мы всех бабок обошли, всё перепробовали, только священник остался». То есть теперь батюшка должен вытащить на себе и грехи, и все физические немощи, чудотворец такой. Я не чудотворец, впрочем, если бы верили в силу Бога, то я не сомневаюсь, что Господь проявил многое через Святые Таинства, в Евангелии такое много раз было. Но Христос каждый раз задает вопрос, прежде чем исцелить, в Евангелии чёрным по белому написано: «Веруешь?» Когда Христос видит положительный ответ, тогда следует исцеление. Даже когда человек отвечал, что верует, но недостаточно веры в нём и просит: «Помоги, Господи, моему неверию», и то, это значит, что человек обнаружил доверие к Богу, пусть в нём пока нет уверенности, но доверие есть. И этого достаточно. Поэтому задача батюшки, который принимает эту просьбу, выяснить насколько глубока вера, ходил ли родственник в храм, или он всю жизнь отгребался от церковной жизни, а сейчас сковала его немощь, и мы ему навязываемся. Это бы унижало наши Таинства. Неужели нам это нужно? Нет, конечно. Никто не заставляет никого, и никто не ведёт статистику, сколько человек исповедовалось и причастилось. Вернее, мы пишем, но для себя, исключительно для понимания, куда движемся, что происходит в обществе в целом и на приходе в частности. Это такая самооценка, анализируем ситуацию и свою в том числе работу. Но цифры – конечно, не самоцель. Это отражение реальности.
Ни одного раза не происходило, чтобы не спросил, а также знаю, что и другие священники так поступают, крещён или нет, какое отношение к вере и в чём проявлялось. Бывает, спрашиваю: «Ваша мама давно причащалась?» Ответ: «Давно». Выясняется, что давно — две недели назад. Думаю, нам бы всем так «давно» причащаться! Или, на вопрос, когда причащался последний раз, родственник молчит. «Хорошо, — продолжаю, — в текущем году причащался?» Оказывается, нет, и за прошлый год — нет. Продолжаю: «А можете вспомнить, как давно причащался?» Нет, человек не может вспомнить. Моё решение: тогда нельзя, брат.
Если кто-то постоянно исповедовался и причащался, участвовал в литургии, и его машина внезапно сбила, я верю в то, что человек видит, всё понимает, пока душа в теле, пусть соматически притуплен, но сознание у него ясное, он точно знает, что к нему пришёл священник со Святыми Дарами, и больной открывает рот в момент, когда лжица касается его уст, он как здоровый смыкает свои уста, языком забирает святое Причастие. Это поразительно. Как так? Человек неподвижен, в коме, а эти инстинкты в нём есть, уже на уровне инстинкта – когда касается его Причастие, он забирает его. Это всегда радует и потрясает. Напутствовать такого просто необходимо, потому что теперь человек уже не один, и он верует в это, Таинства реально действуют, и пациент быстро выходит на поправку, просто на глазах. Уже тогда, когда врачи ничего не смогли сделать и говорили, что всё, умирает, а пришёл, причастил, и больной резко в гору пошёл, и уже через какое-то время стоит со своими тюками на выписку. Заведующая отделением смотрит удивленно: «Батюшка, что Вы ему давали?» Я отвечаю: «Давал Пречистое Тело и Животворящую Кровь Господа Иисуса Христа. Аминь». Это не сказки, это живые истории.
Вы упомянули годы служения в Бразилии. Лично знакома с потомками белой эмиграции в США, это люди, которые старались сохранить православную веру, у них серьезное, строгое отношение к церковной жизни, к Таинствам, в том числе, глубокое отношение к смерти, к подготовке к ней. Чтобы Вы отметили в прихожанах в Бразилии?
В Бразилии есть русские эмигранты всех трёх волн. Потомки дореволюционных эмигрантов, потом люди, которые после Великой Отечественной войны оказались в Бразилии, и уже наши современники, переехавшие после перестройки. Эти три группы очень разные.
Допустим, для первых очень важно было иметь русский храм, потому что из России они были изгнаны. Построили прекрасный шедевр в псковском стиле Храм Святой мученицы Зинаиды в Рио-де-Жанейро в 1935 году. Когда в России взрывали, там построили. Не могу судить об их воцерковлённости, они уже ушли, я застал пожилых людей второй группы – мужчины и женщины традиций, трудолюбивые, они стараются радеть и помогать храму, приходу, помогали и поддерживали семью священника. Я их всех поминаю, с теплом вспоминаю, насколько они были заботливыми. Но часто приходилось им основы рассказывать: душа, тело, жизнь, смерть, вера, вероучительные, богослужебные моменты. Буквально с азов начинал учить.
Назову некоторых: Дмитрий Николаевич Лунин – прошел войну, все ужасы кровопролитные и приехал в мирный Рио, увидел белую статую Христа и выдохнул: «Всё кончилось, теперь будет мир и покой».
Внучка генерала белой гвардии Андрея Степановича Бакича, расстрелянного коммунистами, — Милица и многие другие.
А последняя группа — представители экономической эмиграции – нет воцерковлённости, нет живого ощущения, что храм на твоих крыльях летает, что на твоих плечах забота о храме. Это приходилось всё говорить, но зато есть такое трезвение. Сказалось то, что перестройка, свобода — кто хочет, может зайти в храм, легко найти и почитать в православных источниках о вере, православных традициях, каждый при желании может посмотреть православную телепрограмму или послушать православную радиостанцию. Всё доступно, и люди уже чётко понимают, что жизнь временная, серьёзно думают о вечности, понимают, что не стоит держаться материальных благ. Мне это приятно отметить.
Эмиграция – понятие широкое. Верующие и неверующие, православные, мусульмане, иудеи — все выходцы из Советского Союза, и та часть, которая дошла до храма, которая не на Пасху только приходит, привезла отсюда настоящую, глубокую веру. Как бы не старался враг рода человеческого, всё равно вера жива в людях, пусть немного носителей веры, но есть настоящие, верные. Благодаря трагическим события 1917 года имя русское разнесли по всему свету. Православные храмы возникли там, где ничего русского не было. В далёком тропическом городе построили русский православный храм, и молиться в него ходят не только русские, но и бразильцы. Бразильцы изучают, открывают для себя православную веру. Это очень глубокие люди. Чтобы стать православным — мы никогда не задумывались об этом — на самом деле, нужен большой интеллектуальный труд. Чтобы называть себя православным надо немало прочитать, изучить, потому что всё это не похоже на наш современный мир, где говорят «бери от жизни все», «главное тело, удовольствие», а оказывается есть душа, и ты с нуля берёшь и поднимаешь, что такое душа, что такое жизнь бессмертная, что такое жизнь в Боге, во Христе. Все бразильцы, которые пришли к вере православной, убеждённые люди, твёрдые адаманты.
Касаясь нашей темы – смерти, могу рассказать об одном бразильце. По паспорту он был Алмада, получив юридическое образование, работал в полиции. Ему несколько раз представители местной наркомафии предлагали сотрудничать, пытались подкупить. Он каждый раз категорически отказывался. В конце концов его отравили, да ещё так лукаво: таким ядом, чтобы не сразу скончался, а чтобы несколько лет мучился. Алмада угасал на глазах.
Физически крепкий, спортивный молодой человек — до сих пор перед глазами тот Алмада, который первый приходил в наш храм, что находится на горе, помогал за свечным ящиком, в приходе, приходил первым и уходил последним из храма. Человек-помощник, работяга. Его путь к православию интересный – через любовь и интерес к изучению русской иконы. Мы его крестили с именем Луки – первого иконописца.
Однажды он пришёл за благословением на поездку в Португалию — на историческую родину. Я благословил, это было в воскресенье, после Литургии, а на следующий день его мама позвонила и сказала, что у Алмады серьёзные проблемы со здоровьем. Нашего прихожанина посмотрел врач и положил в больницу. Тщательный осмотр показал, что внутри Алмады живого места нет, как будто там граната взорвалась. Ему осталось жить несколько дней. Наш Лука написал трогательное завещание, мне его принесли в день отпевания. Там сказано, что Лука жертвует людям всё, что у него есть: тому, кто не видел света Божьего, отдайте мои глаза, пусть он посмотрит на мир, тому, кому холодно, пусть наденет мою кожу, заберите всё, что может послужить людям.
А свою библиотеку, которую Алмада собирал по всей стране, завещал храму святой Зинаиды. Благочинный приезжал и смотрел на эту литературу – целый стеллаж ценных книг об иконах, иконописи, настоящая жемчужина. А мать Алмады рассказала, как её сын встретился с мафиози, который его отравил. Преступник признался Алмаде, что это он подсыпал ему порошок с бактерией, которая медленно убивала полицейского. А Алмада ответил ему: «Знаешь, придёт день, когда и ты, и я станем перед Христом. Запомни, что я скажу сейчас. Когда тебе Христос скажет, что ты меня отравил, скажи Ему, что Алмада-Лука тебя простил…» Вот такое отношение к жизни и смерти.
Беседовала Александра Грипас
Комментировать