Городские мирские сходы¹

Естественная, свободно-бытовая история нашего народа представляет собственно один путь происхождения городов – путь вольно-народного, свободно-экономического самоустройства и саморазвития их из сел, из слобод, вследствие свободного торга и промысла. Это, и по времени, первичная, естественно-архитектоническая, излюбленно-народная форма образования городов. Великий Новгород был первообразом, первоосновой, и главой, представителем этого вольно-народного, торгово-промышленного, земско-вечевого самоустройства городов. Затем следовал процесс льготно-вотчинного, неимущественно-княжеского строительства, рубленья, поставленья, созданья городов. Прототипом и представителем этого разряда формации городов является Москва со всеми верхне- и средне-волжскими городами, вплоть до Нижнего включительно, построенными Юрием Долгоруким и его потомками. Эти города устрояли, рубили князья, даруя «людям и всем купцам ослабу, свободу и льготу большую» (Ник. IV. 38, Сл. Ник. III, 139, 191–192, Ник. IV. 82, 287–288 и 295, V. 115). Все эти города были удельно-вотчинные, так что и самая Москва первоначально долго делилась между великокняжескими сыновьями, как вотчина, на вотчинные участки. Наконец, последний цикл, или способ строительства, формации городов представляет система указного городового дела. По этой системе, по указу, в XVI и XVII в. обстроена была городами и острогами – военно–стратегическими ассоциациями стрельцов, пушкарей, затинщиков и т. п. вся южная степная Украина (Котошихин насчитывает до 30 городов и пригородков). Окончательным, самым полным плодом и представителем этой указной системы городового дела является Петербург.

Между тем, извековечный, вольнонародный, естественный принцип торгово-промышленного саморазвития городов так глубоко и самосохранно коренился в потребностях естественной жизни народа, что пережил всю разрушительную московскую ломку земско-вечевых городов. По нему вольные охочие люди, помимо указанной системы городового дела, помимо царских городов, острогов, засек XVI и XVII века, устрояли сами собою новые вольно-народные городские ассоциации. Из соборного акта 1649 года видим, что повсюду в московском государстве, около старых городов и посадов, устраивались вольно-народные, торгово-промышленные слободы – богатые зачатки свободных, народных городов, самонародные городские ассоциации вольного торга и промысла. Между тем в том же, напр., году, царь Алексей Михайлович указывает воеводе построить город Олонец: воевода доносит, что крестьяне нейдут на поселение в город, упорно отказываются. В XVIII столетии – та же история. Напр., в 1734 г. указано было построить город Оренбург. Башкирцы взбунтовались. Прошло 30 лет – и город плохо заселялся: купцы не хотели селиться. Губернатор Рейнсдорф в 1770 г. писал в своем донесении: «приезжие купцы, смотря на утеcнение здешних граждан, прибыточные свои торги хотя и восстановили по-прежнему, но, чтобы не подвергнуть себя равномерным со здешними гражданами трудностям, на поселение обще с ними никто не поохотился. Сие есть сущею причиною малолюдного и по большей части бедного гражданства». Стали указами обращать села в города: таким образом воздвигнуто при Екатерине до 216 городов. Естественно-промышленная жизнь народная и тут выразила реакцию, сопротивление. Напр., в Усть-Сысольске, в городской думе, как сказывал нам казанский собиратель актов и статистических сведений С.Е. Мельников, есть целое дело о восстании тамошних жителей против распоряжения Екатерины об устройстве из села Усть-Сысольского города, в котором прежде большая часть жителей имела собственные крепостные земли. Два раза приезжал для увещевания и для усмирения наместник вологодский и архиерей. Многие села и города, хотя и приняли торжественно Городовое Положение, но вскоре, друг за другом, требовали уничтожения городских дум, магистратов, сиротских и словесных судов, с оставлением только ратуши. Побудительными причинами к закрытию новых учреждений городового положения общества купеческие и мещанские выставляли малолюдство и обременительность содержания лишних присутственных мест (см. город. посел. в Рос. Имп. Т. I). Вообще, до последнего времени, народ наш с неудовольствием смотрел на произвольное, насильное обращение земельных сел в безземельные города. Так напр., было при преобразовании в 1836 г. слободы Царевки (ныне Астраханской губ.) в город Царев. Жители Царевки, сознавая, что с открытием города, они должны будут обратиться в безземельных мещан и, волею или неволею, сделаться торговцами и ремесленниками, в чем они до того времени не имели никакой нужды, открыто стали сопротивляться учреждению. Начальство не сочло нужным входить в ближайшее рассмотрение причин народного несочувствия к мерам правительства и объявило Царевку городом. Недовольные жители решились на странную меру: не продавать чиновникам съестных припасов и, таким образом, голодом выжить непрошенных гостей. Но их признали бунтовщиками и посредством военной команды заставили повиноваться. Сопротивляясь, таким образом, указной системе городового устройства, народ и в последние полтора столетия крепко держался принципа вольно-народных, жизненно-организующихся, свободных ассоциаций земледельческого или торгово-промышленного труда. Помимо городов он основывал свои богатые, цветущие слободы, которые были те же города, да и еще лучше и несравненно лучше многих указанных городов. Так, в половине XVIII в. 14 слобод стародубских раскольничьих, по словам сенатского указа 1761 г., «разселены были, как превеликие города» (П. С. 3. ХV. № 11, 205, 11, 179), так же, как и в старину, вследствие вольно-народного поселения, торга и промысла, бывало «умножилися люди в слободах, и быша там торги и мастера всякие: и быша ... слободы, яко грады великие». (Ник. III, 78). «Сицевыми народы, т. е. старообрядцами – по словам писателя истории о бегствующем священстве, – пустые места и зверопаственные населяхуся, и вместо дерев, людей умножение показася, трава и терния в вертограды и садовия обратишася, грады втории показашася». Таким образом, старообрядцы по старинному, вольно-народному принципу поселения, первые во второй половине прошлого столетия положили основу городам южной степной Украины: Хвалынску, Волжску, Кузнецку, Николаевску, Балашеву, Сердобу, Актару, – и самый Саратов возвели на степень очень замечательного города, так, что и в нынешнем столетии, до последнего времени, там первые богачи, капиталисты, все были раскольники. Как излюбленно-народный, естественно-жизненный принцип образования городов составляет свободное торгово-промышленное самоустройство и саморазвитие их, из сел и слобод без всякого вмешательства правительственного: так и естественный, жизненно-народный принцип городского управления и суда составляет излюбленное общинно-выборное самоуправление и самосуд. До вмешательства чуждых элементов – княжеской власти, служилого сословия – кормленщиков и проч., – сама естественная жизнь народа, как самобытный организм, развиваясь из себя самой, своими собственными внутренними силами и органами, вырабатывала, организовала, именно принципы излюбленного общинного самоуправления и самосуда. Как города, посады, слободы – починки городов, колонизовались, устроились посредством добровольного собрания людей отовсюду, как первоначальной городской общины сообща, всем миром отводили следующим новопришельцам участки городских земель и черных дворов (А. Ю. № 159.); так и в делах внутреннего городского самоустройства и самораспоряжения, в делах общинных городских вопросов и потребностей, так же естественно-общинная жизнь горожан необходимо создала и утвердила, своим извековечным, жизненно-созданным, общинно-бытовым обычаем, принцип городских людских собраний, или сходов на думу, на веча. Естественный закон общинной жизни, общинных интересов, общинности земли, общинности правь и пр., требовал и в мирах городских, так же, как и в сельских, общинной сходчивости, совещательности. Происхождение этих городов из сел, прилив и преобладание в них сельского, крестьянского, мирского элемента, тождество их с селами, служба крестьян в городах, – тоже условливали в городах такие же мирские сходы, какие были и в сельских мирах. И вот до развития княжеского, и особенно московско-царского приказного элемента, кормлены, видим во всех городах людские собрания, сходы на думу, видим веча. «Новгородцы бо изначала, говорить Летописец, и Смольняне, и Кияне, и Полочане, и вся власти (волости), якоже на думу на веча сходятся (Лавр. лет. стр. 160). Нет нужды исчислять все упоминаемые в летописях, под разными годами, в разных городах веча. Заметим только, что в 1261 г., по свидетельству новгородской летописи, происходили веча на бесермен по всем городам русским. (Новг. IV. стр. 39). Как принцип естественно-жизненного, вольно-народного саморазвития городов полнее проявился в области новгородской колонизации, так принцип вечей получил более полную, цельную организацию и многостороннее проявился в Великом Новгороде. А затем уж – в младшем брате его – Пскове. Не вдаваясь в подробное, специальное изображение древнерусских городовых вечей, мы отметим только общие, существенные начала, какие выразил в них дух народный. Составляя земско-бытовой обычай народный, не получивший даже определенно-положительной письменной уставности, письменного уложения, – веча не имели постоянного, единичного характера, твердой, однажды навсегда положенной, начертанной установленности. А как требовали события общинной городовой жизни, когда и как нужно было, – так и сзывались веча. Была полная демократическая свобода самовыражения народной жизни. Как вольные мужи новгородцы и добровольные мужи псковичи жили на всей своей воле, так и веча созывались, устроились на всей же их воле. Общий составь веча был земский, всенародный. Полный общинно-демократический состав его определялся так: «посадник степенный великого Новгорода и старые посадники, тысяцкий степенный и старые тысяцкие, и бояре и житьи люди и купцы и черные люди, и весь великий Новгород, вольные мужи». Таким образом все Новгородцы имели право быть на вече, и был на нем всякий, кто мог и хотел. Потому в летописи иногда говорится: сбрася весь грабь, людье, шедше весь народ, вси Новгородцы погадали со всем вечем и т. п. (Нов. I стр. 12, 83 – 84); или: весь Псков повелел намостити буевище (Псков. I, 202). Эти, конечно, гиперболические выражения показывают, что на вече имели право сходиться все земские люди Новгорода – и князь, и посадники, и бояре, и владыка, и игумены, и попы, и гости, или житьи люди» и купецкие дети, и все вятшие люди, и все меньшие люди, простая чадь. В этом полном составе своем Вече называлось иначе Людским Собранием (Новг. I, 107 – 108). Никакое сословие, никакой чин на общем новгородском вече не выдаются отдельно. Тут – весь Великий государь Новгород. Тут государствует дума, гаданье, воля, хотение всего новгородского земства, самих новгородцев. В летописи обыкновенно говорится: «Новгородцы, с князем Мстиславом, и с игумены, и с попы сдумавше, изволиша (19); паки Новгородцы, с князем Ярославом, и с игумены, и с софяны, и с попы, гадаша промежу себе (21); и сдумавше Новгородцы, показаша путь князю Роману, а сами послаша к Андрееви по мир на всей воле своей (15). Новгородцы созвониша вече. (61); Новгородцы, сдумав на Ярославле дворе, и стали вечем у святой Софиии (106). Нагадавшеся псковичи с изборяны, подъяша всю область псковскую против немцев (I. Псков, стр. 187, 189) и т. п. Свято, законодательно было Слово Вечевое для всех и каждого, как слово своего великого государя Новгорода. Ему всецело покорны, повинны были князья, бояре, воеводы; князь говорит на Вече всем собравшимся новгородцам: вы вольны в князех (I, 82). Новгородское и Псковское вечевое слово имело власть и силу над боярами и воеводами по всей земле новгородской и псковской. Например, в 1398 г., по словам летописи, «воеводы новгородские и вси вои, по своего господина по новгородскому слову, челобитье прияша Двинян, а нелюбье им отъяша (Новг. 1,99. Слово Псковское: Пск. I. 186). Новгород, также как и Псков, имел собирательное значение мира, всенародного собрания, и потому глагол о Вечевом решении, или слове, употреблялся во множественном, собирательном числе. Опальные двинские бояре – воеводы Герасим и Родивон в 1398 г. «добиша челом своей господу Великому Новгороду, а Новгород даша живот» (100).

Главные предметы ведомства общего Веча, или людского собрания были следующие. Во-первых, Вече избирало, судило, свергало князя, а виновного даже отдавало под стражу. «В лето 1137, говорить летопись, новгородцы призваша псковичей и ладожан, и сдумавша, яко изгонити князя своего Всеволода, и всадиша в епископль двор, с женою, и с детьми, и с тещею, и стражы стрежаху день и ночь с оружием, 30 муж на день, и седе 2 месяца, и пустиша из города 1-го июля в 15 день. А се вины его творяху: 1) не блюдеть смерд (не берег крестьян и вообще простой народ); 2) чему хотел еси сети в Переяславле; 3) ехал еси с полку переди всех». (Нов. I, 7). В 1270 г. начали новгородцы изгонять князя Ярослава из города, «сзвониши вече на Ярославле дворе ... и к князю послали на городище, исписавши на грамоту всю вину его: чему еси отьял Волхов гогольными ловцы, а поле отьял еси заячьими ловцы? Чему взял еси Олескин двор Морткинича? Чему поимал еси серебро на Микифоре Манускиниче и на Романе Волдышкевиче и на Варфоломее? а иное, чему выводишь от нас иноземцев, которые у нас живут? А того много вины его: а ныне, княже, не можем терпеть твоего насилья, поеди от нас, а мы себе князя промыслим». Князь же умолял на Вече с поклоном: «всего этого я лишаюся, а крест целую на всей воле вашей». Новгородцы же отвечали: «княже, поеди прочь, не хотим тебе, или идем весь Новгород прогонять тебе» (61). И так часто новгородцы, по обычному выражению летописи: показывали путь князьям на всей воле своей. Таким образом в Новгороде излюбленный выборный князь вовсе не был самодержавным и даже единодержавным государем, а государь был весь Великий Новгород. Князь целовал крест на всей воле новгородской (Новг. I, стр. 44). В Пскове – то же было (Пск. I, стр. 190).

Точно также Вече избирало, судило и низводило посадников. Летопись постоянно говорить: «даша посадницать такому-то, отъяша посадничество у одного и даша другому или выгнаша из посадничества. В 1210 г., новгородцы, говорит летопись, пришедши в Новгород сотворили вече на посадника Дмитрия и на братию его: потому что те повелели брать с новгородцев серебро, а с волостей – брать куны, с купцов – виру дикую и повозы возить ... И целовали новгородцы крест между собою: «не хочем у себя держать детей Дмитровых, и заточили их вместе с отцом». В случае вины, Вече и казнило посадников. (Нов. I, стр. 5 – 10, 12, 31, 55, 83, 87, 94 и мн. др.). Вообще, летописи Новгородские и псковские показывают, что вольно-вечевые общины держали в крепких руках своих посадников. Выборные посадники и тысяцкие были не более, как излюбленные нарядники, исполнители велений Мира, Людства, Народа и Веча, были слугами Земства. Право избрания посадника и тысяцкого неотъемлемо принадлежало всему Новгородскому вечу, всему народу, людству, миру. Князь не имел права избрать посадника вопреки воле народной: иначе ему самому показывали путь. В январе 1218 г., после многократных частных вечей, «съидошася братья вкупе однодушно на общее вече. Князь же Святослав призвал вои тысяцки на вече, и сказал: «не могу быть с Твердиславом, и отнимаю от него посадничество». А новгородцы спросили: какая вина его? Он отвечал: «без вины». Тогда Твердислав сказал (обратившись к Вечу): «тому рад, что вины моей нет, а вы, братья, вольны в посадничестве и в князьях». Новгородцы отвечали: «княже, если нет вины его, а ты к нам крест целовал – без вины мужа не лишить: а тебе кланяемся, а он наш посадник, и в том себя не выдадим» (37).

Далее, Вече избирало и низлагало владык, игуменов, и даже решало религиозные, церковные вопросы (Новг. I, под 1193 г., стр. 21, IV, под 1299 г., стр. 45 и мн. др.). Иногда даже простая чадь своим вечем свергала владыку, как, напр., в 1228 г. архиеп. Арсения. Избрав вечем нового архиепископа. старому новгородцы говорили: «поиди, где ти любо» (37). В 1348 г., Новгородцы на своем вече решали религиозный вопрос, предложенный шведским королем Магнусом: «Владыка Василий, посадник Федор Данилович и тысяцкий Аврам, и вси новгородци, погадавше, отвечали Магнусу: «аще хощеши увидети, коя вера лучше, наша-ли, ваша-ли, пошли в Царь-град к патриарху», так как мы от греков приняли веру, а с тобою не будем препираться о вере; а как, будет обида между нами, о том шлем к тебе на съезд» (Новг. I, под 1348 г., стр. 83).

Вече принимало жалобы народные на кого бы то ни было, защищало уездных горожан и крестьян от насилия сильных. Так, напр., в 1384 г., «приехали, говорит летопись, городчане, ореховцы и корельские с жалобою к Новгороду с жалобою на князя Патрикия Наримонтовича, который прибыл в Новгород в 1383 г., был ласково принят, даже получил в кормленье пригороды – Орехов, Кореду, Пол-Копорья городка и Луское село, но бессовестно стал притеснять жителей этих городов и мест. Вот изобиженные горожане и жаловались на него великому господину Новгороду. Как ни старался крамольный князь Патрикей поднять Славно в Новгороде и созвать вече в свою пользу, но созвано было другое вече у св. Софии, и, по словам летописи, отъяша у князя те пригороды» (Нов. I, 93).

Вече распоряжалось землями своей области. К вечу обыкновенно обращались колонисты, поселенцы, когда хотели занять какую-нибудь землю. И вече давало жалованные грамоты на землю. В вечевых жалованных грамотах это выражалось в такой формуле: «и владыка новгородский, и посадник, и тысяцкий, и бояре, и житейские люди, и купцы и весь господин великий Новгород дали грамоту жалованную на вече, на Ярославле дворе». Вече заведовало общественными городскими постройками (напр. Псков., стр. 192, 202 и мн. др.). Наконец, в порядке внешних отношений, веча собирались: 1) в случае прибытия или отбытия велико-княжеского посольства; 2) в случае прибытия иноземного посольства; 3) в случае объявления войны, назначения воеводы и отправления рати в поход; 4) в случае заключения мира с неприятелем. В истории древних городовых веч, и преимущественно в истории веча новгородского, общинно-демократического, особенно замечательна борьба земства с боярством, меньших людей с вятшими. В эпоху первоначального естественно-исторического образования, сложения, установления земства, мира, боярство, как чуждый пришлый княжеско-дружинный, и притом большею частью иноплеменный элемент, очевидно, неловко, неестественно улеглось в состав земства, мутило, нарушало органическую целостность, единство, равенство мира, неестественно, изчужа, со стороны налегало на земство тяжестью своей власти и кормления. Особенно ощутительна была вся неестественность вторжения в земство этих непрошенных гостей в новгородской общине, где наиболее заметна внутренняя цельность, самобытность, самовыдержанность и мирская равноправность. Демократическая кровь новгородцев тотчас ощутила весь, разъедающий народный организм, яд чуждого, пришлого боярского аристократизма. Низшие массы земства, черные люди, с первого же сближения с боярами стали заклятыми врагами их. Вражда эта усиливалась по мере того, как «бояре творяху собе легко, а меньшим зло». Злоба земства к боярству уже в XII веке достигла высшего развития, когда и летописец, говоря, напр., о татарском числе в Новгороде, заметил: «навел Бог из пустыни звери дикия ясти сильных плоти и пити кровь боярскую» (Новг. I, 57). Этот-то неизбежный, естественный антагонизм низших масс земства к боярству и выражался на вече Новгородском постоянной борьбой меньших людей с вятшими. Тогда меньшие, черные люди еще не были бесправны до такой степени, как стали после, напр., в ХVIII столетии. В них кипела со всей пылкою горячностью, свежестью мощь, энергия демократической крови. Они были самовольны, самовластны, самоуправны. Они имели равное с князьями и боярами право участвовать на общем вече, на великом людском собрании. Мало того: они имели право созвать и часто сзывали свое вече. При этой буйной воле, могучей силе, демократическая партия меньших, черных людей ни на шаг не уступала аристократическим притязаниям боярства. Присутствие и влияние, значение боярства в новгородском земстве было почти ничтожно. Демократизм массы всецело преобладал над аристократизмом боярства. И вот почему, всякий раз, как случалась в новгородском вече борьба меньших и вятших людей, черни и боярства, – черные люди всегда выходили торжествующими, не смотря на то, что бояре часто поднимали против них целую сторону, хоть Софийскую. Уничтоженные, смиренные меньшими черными людьми, бояре называли их братьями и, как у братьев, просили мира. Приведем хоть два примера борьбы меньших, черных людей – с вятшими. В 1255 г., новгородцы посадили у себя на княжеском столе Ярослава Ярославича, а Василия князя выгнали. Услышав об этом, Александр, отец Васильев, пошел ратью на Новгород. Новгородцы сзвонили вече и собрались вятшие на вече. Меньшие сзвонили свое вече у св. Николы, и сказали на вече: «братья, что, как скажет князь: выдайте моих врагов? И целовали святую Богородицу меньшие, как стать всем, либо живот, либо смерть, за правду новгородскую, за свою отчину. И был в вятших совет зол, как бы победить меньших, а князя ввести на своей воле». Посадник Онанья был главным коноводом и крамольником в этих замыслах вятших людей. Меньшие хотели его свергнуть с посадничества, и выбрать, вместо него, Михаила Степановича. И как ни старался удержаться на посадничестве Онанья, – меньшие одержали верх. Князь прислал на вече и требовал у вятших: «выдайте ми Онанью посадника, если не выдадите, я вам не князь, иду на город ратью». Князь твердо держался стороны меньших. Вятшие люди послали к князю владыку и Клима тысяцкого: «поеди, княже, на свой стол, а злодеев не слушай, а Онаньи гнева отдай и всем мужам новгородским». Князь не послушал их мольбы, опять послал с требованием: «если Онанья лишится посадничества, я вам гнев отдам». «И лишился – заключает летопись, посадничества Онанья, и взяша мир на всей воле новгородской, злодеи омрачишася, зане хрестьянам радость, и весь мир радости исполнись». Посадничество дано было, как желали черные люди, Михаилу Степановичу. (Новг. I, 56). Черные люди с буйной энергией заступались пред Вечем за каждую личность, чем-нибудь выдававшуюся и дорогую для них. Вспомним, напр., как в конце XIV века встали в Новгороде черные люди за удальца Луку Варфоломеева, который, «не послушав благословения владыки, и подобрав с собою сбойчатых людей», ушел на Двину, и там основал колонию – Орлец. Услышали черные люди, что на Двине Луку убили. Тотчас, сзвонили вече, и потребовали ответа у посадников и бояр: «вы послали его убить!» Посадники от страху убежали из Новгорода на север Вотской пятины. Черные люди вытребовали их оттуда и, при увещании владыки, едва были удовлетворены. Вообще, чувство взаимного заступничества от насилия бояр, так было живо и сильно в демократической общине новгородской, что каждый раб, каждый угнетенный, даже самая слабая женщина – могли сзвонить и собрать вече на свою защиту. Напр., в 1417 г., говорить летопись, человек некий Степанко, изымавши боярина Даниила Ивановича Божина внука и держа его, вопиял к людям: господа! Пособите мне на злодея этого! Люди, услышав его вопль, повлекли боярина к народу, к сонму людскому, на вече; «было и то дивно, добавляет другой летописец, – или на укорение богатым, обижающим убогих: жена некая, отвергши женскую немощь, взявши мужскую крепость, выскочив посреди сонмища, причинила ему, боярину, удары, укоряла его, как неистовая, вопияла: «я изобижена им!» Народ начал звонить вече на Ярославлем дворе, – продолжает летописец, и собиралось людей множество. Виновного боярина ринули с моста, «яко разбойника и зло деюща людям много». Из-за него начался страшный суд оскорбленных черных, меньших людей и над всеми боярами. Чернь, в неистовстве грабя домы обидящих народ бояр, грабя с народа же собранное богатство, вопияла: здесь животы хрестьянские и боярские». В день тот, замечает летописец, в лютую ту брань, был гром страшный, и молния блистала, шел сильный дождь и град. «И от возмущения того великого, встрясся весь град». Наконец явился владыка с своим собором к людскому собранию, дело рассужено было особыми выборными нарочитыми мужами, и удовлетворенные черные люди, и вятшие и все разошлись мирно по домам. (Новг. I, стр. 107–108; Новг II., стр. 137).

Своеобразна была жизнь вольного Новгорода, своеобразно было и его вече. Свобода и естественность – главные черты вечевых собраний. Не было никакой регламентации, предписательности, заранее определенных формальностей и уставов вечевых. Естественная жизнь только что слагала, организовала, развивала формы Вечей. До уставной, законоположительной организации, определенности Веча еще не доросли. Естественное саморазвитие и самоустановление жизни новгородской, на широком просторе воли, энергии юной, кипучей, богатырской, только что вырабатывало сообщало факты, материалы, данные народного опыта. Выводы из этих фактов только что возводились в обычаи Веча, и изредка записывались в вечевые записи. Естественная, вольная, широкая, богатырская жизнь новгородская, не стесняясь никакими наперед предноставленными регламентами, свободно развивала формы веча, и только свято блюла от московского и татарского прикосновения принцип Веча, и безподушного Земства, Мира, как правду и волю новгородскую, как старину и извековечную пошлину. И если вникнуть ближе в составные части целого новгородского веча, то, при всей наружной хаотической разрозненности, бессвязности их, можно приметить в их архитектонической постройке, закладке, самый естественный, правильный строй, самую связную последовательную ткань составных элементов. Как Новгород, в своем органическом колонизационном самоустройстве, естественно разделился на Славянскую сторону – средоточие славянского земства, и на Софийскую сторону – средоточие пришлых, чуждых элементов церковно– и-княжеско-служилых, и потом подразделился на пять концов и множество улиц: так и вече новгородское органически слагалось из таких же частей. Каждая улица, живя самобытною жизнью в своей черте и в органической связи со всем Новгородом, имела своего посадника, и могла созвать свое вече. (Нов. I, 96, 97). Каждый конец мог сзвонить вече и отдельно, сам собою, и вместе с другими концами. «В 1359 году, говорить летопись, отъяша посадничество у Ондреяна Захарьинича, не весь град, токмо словенский конец, и дала посадничество Селивестру Леонтьевичу» (Нов. I. 87). «В 1388 г., говорит та же летопись, всташа три конца софийской стороны и сзвониша вече». То сзвонила вече отдельно вся Торговая, или Словенская сторона, то – вся Софийская (Нов. I, стр. 94). Таким образом, бывало иногда, по словам летописи, «быша вечи во всю неделю» и по разным концам, и на обеих сторонах Новгорода. Все эти частные, уличные, пятиконечный и ониполовичные или двусторонние веча представляли не что иное, как полуразвившиеся составные элементы, части, предварительные, частные мирские сходы для организации и состава целого новгородского веча, для полного людского собранья. При чрезмерной обширности древнего Новгорода, при чрезвычайном множестве в нем улиц, и естественны и необходимы были отдельные веча по улицам и концам. Важные общественные интересы и дела, прежде окончательного обсуждения и решения на общем вече, требовали предварительного, частного соображения и обсуждения уличат и кончат. А иные дела и интересы и касались собственно той или другой улицы, того, или другого конца, в частности. Но как все концы и улицы составляли органические, неразрывные составные части Новгорода, жили общею, нераздельною жизнью, так и все частные, пятиконечные и уличные веча, как отдельные органы целого политического организма – всего Новгорода и целого новгородского Веча, естественно и большею частью неминуемо тяготели к целому составу Веча, к людскому сонму. Вот почему, почти всякий раз, как собирались веча порознь, по концам и сторонам, дело кончалось тем, что все уличные конечные и сторонние веча совокуплялись под конец в одно общее вече на Ярославле дворе, или у святой Софии. По выражению летописи, сходились братья вкупе однодушно на вече или – сходились в любовь. Так напр., в 1388 г., говорит летопись, «встали три конца софийской стороны на посадника Есипа Захарьинича и взвонили вече у святой Софии. И вста за него торговая сторона вся. И потом снидошася в любовь и даша посадничество Василию Ивановичу» (94). Или в 1318 г., говорит та же летопись, «взвониша вече у св. Николы ониполовици, а Неревский конец – у святых 40... и тако быша веча по всю неделю ... И наконец съидошася братья вкупе однодушно на вече». На этом вече новгородцы блистательно защитили от князя посадника Твердислава.

Таковы главный начала древних городовых вечей, или мирских, народных сходов по городам. Грубы были формы их, грубы, буйны, дики проявления. Это чувствовали, сознавали сами древние новгородцы. Называясь братиею, устроясь по принципу братства и равенства, они видели и главную причину нестроенья вечевого – в недостатке духа братства, в братоненавидении и непокорении друг другу. В то же время, в бедствиях физических, в карающих явлениях природы, они читали вразумление, побуждение к духу братства и любви. Летописцы нарочно, после рассказа о буйных вечах, указывали на физические бедствия, как на кару Божью за братоненавидение и непокорение друг к другу и зависть. Значит, в духе новгородском в то же время воспитывалась, неугасимо теплилась нравственная потребность самосовершенствования в духе братства, мира. Следовательно, нравственно-жизненны были н юные зачатки, ростки вечей. В них самих заключались могучие, неистощимые, свежие, здоровые силы к дальнейшему саморазвитию и самоусовершенствованию. Как ни буйны, как ни междоусобны были веча новгородские, они всегда кончались миром и любовью. Новгородцы всегда под конец сходились в любовь, брали мир на всей воле новгородской, как братья. И летопись всякий раз оканчивала повесть о вече словами: «И бысть мир, и весь мир радостью исполнился» и т. п. И как, по-видимому, ни шатки были основы вечевые, как ни хаотичен, нестроен склад их, но веча не разрушались, а все росли и крепли. Новгородцы все больше и больше воспитывались, укоренялись в принципах вечей, и как святыню, как правду новгородскую, свято берегли от московского прикосновения свой извековечный завет вечевой. Только вспомните рассказ летописей Новгородских, или псковских, с каким единодушным, энергическим энтузиазмом гражданской, вечевой свободы новгородцы и псковичи боролись до последней возможности с Москвой за свои излюбленный веча, с каким героическим самоотвержением головы свои полагали за свои веча. Только прочтите их рассказы про вековую борьбу с Москвой за веча, их последний плачь перед вечевыми колоколами. И вы убедитесь, что новгородцам и псковичам дороги, святы были их принципы вечевые, как дорога была самая жизнь, свобода, правда новгородская, или псковская. «И был, – говорит, например, псковский летописец, – в Пскове плачь и скорбь великая ... Вот уж пришла на нас зима. Ибо это царство расширится и злодейства умножатся. Ох! Увы! ... Вот спустили вечевой колокол, и начали псковичи, на колокол смотря, плакать по своей старине и по своей воле. И тогда отнялась слава псковская, и был он пленен не иноверными, а своими единоверными людьми. И кто об этом не восплачет и не возрыдает? О, славнейший город Псков Великий! Почто сетуешь и плачешь? И отвечал прекрасный город Псков: как мне не сетовать, как мне не плакать и не скорбеть о своем опустении? Прилетел на меня многокрылый орел, исполненный крыл, львовых когтей, и взял от меня три кедра Ливанова, и красоту мою, и богатство и чад моих восхитил ... И землю нашу опустошили, и город наш разорили, и людей моих пленили, и торжища мои конским калом заметали, и отцов и братий наших развели», и проч.

Зачем этот вопиющий, горькослезный плачь над вечевыми колоколами, если бы свободная, естественная жизнь новгородская, или псковская не ценила вечей, как своего дорогого, органического создания? Зачем это вопиющее, ужасное предчувствие всепобивающей зимы – московской политики, если бы вечевые принципы не были юными, весенне-жизненными ростками, зачатками естественной, общинной, социальной жизни народной, если бы в них не было никаких зачатков широкого, плодотворного саморазвития, не было внутренней полножизненности, и дух псковский, или новгородский не чувствовал эту их полножизненность? И, стало быть, могучая сила и жизненность заключалась и в этих грубых зачатках вечей, когда обломки их долго не могли окончательно сокрушиться. Грубы, преходящи, недолговечны были исторические, средневековые формы вечей, но жизненно-народная идея их, родившаяся и воспитавшаяся в духе народном естественным саморазвитием жизни, принципы вечей истинны, естественны, вечно-жизненны, излюбленно-народны. Московское насилие большое, но выражению псковской летописи, как зима, побивало самые юные ростки, зачатки вечевого организма. Но в принципах вечевых было столько народно-жизненной силы, самосохранности и саморазвиваемости, что они и в московскую и даже в петербургскую, или петровскую эпоху невольно прорастали, так сказать, сквозь самые приказные бюрократически формы, в новые мирские сходы. Когда вечевые права, так же как и титла областные, сосредоточились в державе московских царей, и вечевые колокола были свезены в Москву, или разбиты в дребезги, – в Москве, из обломков, из элементов, из обычаев вечевых, устроилась царская Земская Дума, или образовались частные Земские соборы, советы. Не только Грозный царь, но и в XVII в. московские цари соблюдали обычай созывать частные московские земские соборы для совета, которые обыкновенно предшествовали великим, или общим Земским соборам. Так напр., в царской окружной грамоте 1619 г., читаем: «Великий государь, наш отец и святитель, патриарх Филарет Никитич московский с митрополитами, с архиепископы и со всем освященным собором приходили к нам и советовались с нами ... И мы, великий государь, царь и великий князь Михаил Феодорович всея Руси, с отцом своим святейшим патриархом Филаретом Никитичем московским и всея Руси, со всем освященным собором, и с боярами, и с окольничьими, и с думными и со всеми людьми московского государства,²учиня собор, о всех статьях говорили, как бы то исправить и землю устроить. И усоветовав … приговорили: во все городы, которые не были в разоренье, послать писцов … А из городов из всех, для ведомости и для устроенья указали есьми взять к Москве, выбрав из всякого города, из духовных людей, да из дворян и из детей боярских по два человека добрых и разумных, да по два человека посадских людей, которые бы имели рассказать обиды и насильства и разоренья, и чем московскому государству полниться и устроить бы московское государство, чтоб пришли все в достоинство». Таким образом в Москве, вокруг царя, был земский сход или собор собственно из чинов московских, духовных и мирских. Этот московский сход или собор уполномочивал и по всем областным городам такие же сходы, значит, признавал юридическое значение областных городовых сходов или земских советов, подобных древним вечам. В Новгороде, по старинному вечевому обычаю, сход назначался в соборной церкви Софии, в других городах – тоже в соборных церквах. «И как к вам ся наша грамота прийдет – писал Михаил Федорович в окружной грамоте во все города – и вы б велели быть в соборной церкви архимандритам, и игуменам, и протопопам, и всему освященному собору, и дворянам, и детям боярским, и гостям, и посадским и уездным всяким людям галицких (или других каких) пригородов: и как сойдутся, и вы бы сю нашу грамоту велели прочесть всем людям вслух, и прочетши, велели б духовным людям, и дворянам, и детям боярским, и посадским и всяким людям выбрать из всех чинов людей добрых и разумных – и соборные б на них списки дали за руками и отпустили бы их к нам к Москве» и проч. (А. А Э. III № 105. Собр. Гос. Грам. IV). Таким образом сам царь Михаил Федорович, согласно с старинными вечевыми обычаями народными, предписывал областным городам составлять сходы, сходится в соборной церкви, и на сходах этих выбирать добрых и разумных людей на Земский Собор, на общенародный съезд. А Новгород в посланной к нему окружной грамоте о сходе в церкви святой Софии, назван даже, наравне с московским государством, государством Новгородским. Конечно, на официальном языке XVII в. это было одно пустое название, так же как и указные городовые сходы уже далеко не походили на древние вольно-народные веча. Но все же, и в них, как в несомненных, очевидных обломках древних вечевых сходов, видна жизненность принципа городских вечей, людских собраний, мирских сходов на думу на веча. Точно также, тот же принцип вечевых сходов или, по крайней мере, оттенок их, заключался и в этих городовых земских избах XVII века, где сходились выборные земские старосты и посадские. Напр., в выписке из Белозерских писцовых книг 1674 г. сказано: «на площади земская изба, где сидят земские старосты с посадскими людьми». (А. Ю. № 231). В актах города Шуи на такой же городовой мирской сход указывают выражения: «в земской избе, перед миром». Впрочем, приказный элемент мутил эти земские начала мирских городовых сходов. Чрезмерное развитие приказной системы, чрезвычайное умножение приказов в Москве и по областным городам, ясно, никак не ладилось с принципом вечевых сходов. Не даром посадские, на земском соборе 1642 г. жаловались царю: что они обнищали и оскудели до конца от воевод, а прежде воевод в городах не бывало, а посадские судилися сами промеж себя».

Учреждение бурмистерской палаты с выборными бурмистрами, по указу 30 января 1699 г., учреждение Московской Ратуши (Ратгауза) с президентом, с подьячими, с обер-инспектором и инспекторами крепостных дел, и, наконец, учреждение приказных городовых земских изб – окончательно уничтожили и в приказно-правительственных учреждениях последнюю тень вольно-народных, мирских вечевых сходов по городам. И Татищев, воспитанник Петра, напрасно видел в городских бурмистерских палатах обломки вечевой вольности псковичей. «Я помню, говорить он, в одном примечании к своему своду древних летописей, я помню, как в 1699 г. их головы, или бурмистры судили и наказывали граждан, только для пытки и смертной казни отсылали к воеводе; хотя в гарнизоне было два полка стрельцов, но и граждане имели два полка и с оными крепость содержали (охраняли), полковников и прочих сами к оным определяли». Это были уже подновленные обломки храмины вечевой.

По указу 13 февраля 1720 г. учрежден был Главный Магистрат, по образцу которого предположено было учредить подобные же магистраты и в прочих городах России. Тут же вовсе не сход граждан заведывал делами, а назначен был обер-президент бригадир и лейб-гвардии капитан князь Трубецкой, и ему предписано было: «ведать всех купецких людей судом и рассыпанную сию храмину паки собрать». Регламента Главного магистрата, изданный 16 января 1721 г., тоже уж вовсе не на сходы собирал земство городское, а «учинял форму магистратского правления», да разделил, разъединил, разсортировал земство на регулярных граждан и чернорабочих, на две гильдии и на цунфты или цехи. Таким образом немецкие городовые формы не только окончательно искоренили принципы вечевых сходов, но и уничтожили самую идею городских миров, принцип безраздельности, целостности городского земства, неестественно дробя, сортируя его по средневековым немецким цехам и гильдиям. В XVII в. города наши назывались еще мирами и отчасти сохранили мирское значение. А теперь они окончательно стали бюрократически-гильдейско-цеховыми регламентарными учреждениями. Вследствие этого мирского смущения, недаром большая часть городского земства, купечества и мещанства обратилась при Петре в раскол. И раскол недаром, возопил: «страх антихристов возвеял на мир и временный соборя в конец низложил». По городовому положению 21 апреля 1785 г. учреждены были, на новых основаниях, городские общества и городские думы. Тут опять, прежде всего, произведено новое сословно-кастальное расписание, разсортирование городского земства. Городские обыватели разделены: 1) на именитых граждан, 2) на вписавшихся в гильдию, 3) на вписавшихся в цех, 4) на иногородних и иностранных гостей, и 5) на посадских. Для приобретения каждого из этих состояний начертаны дробные, многосложные параграфы правил и условий. Что касается до собрания городских обществ, то в числе многих других параграфов в городовом положении начертаны следующие правила: 1) городским обывателям каждого города дозволяется собираться в своем городе, составлять общество городское и пользоваться предоставленными правами и выгодами, 2) городские обыватели собираются по приказанию и дозволению генерал-губернатора или губернатора, как для дозволенных городским обывателям выборов, так для выслушания предложений генерал-губернатора или губернатора, 3) от губернатора зависит дозволить заседание заседателям губернских магистратов и заседателям совестного суда; 4) буде генерал-губернатор, или губернатор обществу градскому учинить предлог, то общество градское берет оный в уважение и чинит по случаю пристойные ответы; 5) сверх положенных точно расходов, городовые общества не могут сами собою издерживать денег городских и делать новых издержек; но буде что усмотрено к общей пользе, к выгоде и к украшению города нужное, то представить пусть к губернатору и ожидают позволения; 6) в городовых доходах и расходах, городовые общества как губернатору подают ведомости, так и в казенную палату счеты свои посылают и проч. и проч.

Вообще, читая городовое положение, мы видим в нем следующие главные недостатки, которые теперь чувствуется насущная потребность уничтожить. Во-первых, городские общества и их собрания слишком подчинены губернаторам. Каждое собрание и каждое действие городского общества зависит от дозволения и приказания губернаторов. Вследствие этого, общества городские, купечество и мещанство, были безгласными рабами бюрократии. Летописи губернских городов, хоть в роде иркутского летописца, исполнены самыми грустными фактами произвола губернаторов и страдальческой борьбы умных и честных городских голов с губернаторами и губернскими правлениями. Теперь редкий купец, мало-мальски мыслящий, не чувствует необходимости сбросить с городских обществ опекунство и попечительство бюрократии. Теперь всякий рассудительный общественник хорошо понимает, что общество единственный хозяин, глава и устроитель своих собственных хозяйственных интересов, что оно само и составляет город – предмет и цель городского управления и благоустройства, что оно приобретает, копит городские доходы, чувствует потребности, вырабатывает новые вопросы и способы жизни, живет само для себя своими собственными, внутренними силами; оно же, следовательно, только и имеет право хозяйничать своими капиталами, доходами, благоустроять свой собственный быт, свои публичные заведения и здания, училища, магазины, улицы, мосты, водопроводы, водостоки и проч. и проч., изыскивать новые способы и средства для развития и расширения цивилизации, для просвещения масс простонародья городского и т. д. Контроль приказных властей, тут вовсе не у места. Только выбранные, излюбленные самими городскими обществами советы или правления могут быть уполномочены обществом – заведывать делами общественными. А эти правительства выбирает и устрояет правильно организованный общественный городской сход, подобный сельским мирским сходам. Необходимость правильной организации по городами мирских общественных сходов, выборных правительств, всесословных, или лучше, бессословных, земских дум, советов, необходимость эта уже давно чувствуется. Особенно крайне необходимо ограничить власть губернаторов в таких отдаленных провинциях, как, например, Сибирь, где произвол доходит до последней крайности. Некоторые наши государственные люди уже предлагали эту необходимую меру еще в царствование императора Александра I. Министр внутренних дел Козодавлев в своей официальной записке о Сибири писал: «Не распространяясь в исчислении всех зол, происходящих от самовластия местных начальников, скажу я кратко, что власть их, как мне кажется, должно ограничить, а не распространять и не усиливать оную. Учреждение верховного сибирских губерний правительства, совета, или комиссии из чиновников, частью определенных от правительства, частью избираемых от тамошних жителей разных сословий, может ограничить власть начальника, который, яко председатель сего места, имеет токмо перевес, в случае равных голосов … Опыты многих лет доказали, что усиление власти магистратов, или городских правительств в образованной Европе не только послужили к благоденствию народов, но, без сомнения, и было основанием образованности европейской, и проч. Да и не нужно много задумываться над организацией выборных городских правлений. Нужно только допустить устроить в городах правильные всесословные, земские, мирские сходы, или собрания, подобные сельским мирским сходам, или подобно тому, как и в XVII веке царь Михаил Федорович велел же по всем городам самим горожанам устроить сходы по соборным церквам, для избрания выборных на московский земский собор. Сходы эти уже изберут выборных голов, старост, или кого излюбят и найдут нужным, и устроят, организуют городские выборные правления. А мало-помалу и самые городские сходы получат правильное, определенное, органическое устройство. Если крестьяне способны к сельским сходам и к выборному самоуправлению, то, без сомнения, и горожане будут к тому способны.

С ограничением власти губернаторов и с расширением прав гражданских, очевидно, необходимо расширить и состав городских дум. Теперешние наши думы, как известно, не соединяют в себе представителей от всех городских сословий, а только от купцов и от мещан. Вследствие этого, думы исключают представительство общих интересов гражданства, всего городского мира, ограничиваясь выгодами и интересами одного торгового и ремесленного сословия, исключают из общего городского правления самый образованный класс населения – дворян, почетных граждан, ученых, литераторов, и других разночинцев, которые только большею частью и служат представителями знания и дарований по разным отраслям наук – реальных, практических и гуманных, нравственных, по разным родам искусств реальных и изящных, но разным сферам человеческой, гражданской деятельности. Городские думы должны быть сходом всего городского земства, местом так необходимого теперь уравнения и слияния сословий в цельные, равноправные городские миры. По принципу мирского саморазвития русского народа, как в селах возобновлены мирские бессословные, крестьянские сходы, так и в городах должны быть восстановлены, на тех же общих правах и основаниях, такие же мирские земские гражданские сходы.

Как бы то ни было, какова бы ни была прошедшая история наших городов, но принцип мирского экономического и юридического самоустройства, принцип мирской сходчивости, совещательности и мирского выборного начала составляет коренную, естественно-жизненную, исторически-природную потребность русского народа. В организме русского народа, еще юного, всемощного, крепкого, течет та же самая кровь, какая билась в нем в младенческие вечевые времена. Организм народный тот же. Только тяжелые обстоятельства исторического воспитания и роста его много крови испортили в нем, много охладили энергии в долгий период его богатырского сна и государственного неподвижного положения. И несмотря на все разъедающие централизационные, бюрократические, кастально-сословные, регламентарные начала разъединения нашего земства, несмотря на немецко-корпоративный военно-бюрократически гильдейско-цеховой строй наших городов, несмотря на раскол, происшедший в земстве, – в крови народного организма сохраняется извековечная потребность мирской сходчивости н совещательности, мирской самобытной инициативы и самоуправительности. Уж как повидимому, ни забиты были массы нашего городского земства в ХVII и особенно в XVIII ст., как бюрократия ни гнула, ни ломала их на свой лад, как ни воспитывала в них привычку к казенной опеке, казенно-приказному покровительству – городские земские общины упорно таили в себе извековечные, созданные всею самобытно-историческою жизнью народною принципы мирского самоустройства, самобытных мирских сходов и распоряжений. Им и жалованная Екатериною грамота – о правах – неправая грамота. В 18-м № «Дня» напечатан любопытный факт из архива городской думы города Мологи, как житель этого города обнаружили замечательную попытку независимого экономического самоустройства и независимых, самобытных сходов в думу, вслед за получением городской жалованной грамоты и Городового Положения. «Получается указ – читаем в Дне – о вновь дарованных грамотою 1785 г. 21 апреля правах и преимуществах, объявляется жителям, торжественно, под руководством начальства, открывается собрание, назначаются городские чины, учреждается дума. Все в порядке. Но на другой же день, по открытии думы, граждане собираются снова, уже не в присутствии начальства, и постановляют, без помощи баллотировки, единогласный приговор такого содержания: «В § 42 Городового Положения сказано, что независимо от окладных и неокладных сборов, поступающих в городские доходы и подлежащих распоряжениям на точном основании закона – обществу представляется право делать добровольные складки и собранными таким образом суммами распоряжаться по своему усмотрению, не давая никому в том отчета. Так как, напротив того, исчисленными городскими доходами общество распоряжаться не в праве, и все они могут быть расходованы только на указанные начальством предметы, согласно со сметой, учреждаемой начальством, и подлежат отчетности и контролю казенной палаты, – то и общество составляет свой собственный общественный капитал (первоначально в несколько тысяч) с тем, чтобы в этот капитал уже никакое начальство не вступалось, чтобы распоряжение этим капиталом было вверено тому же градскому главе и чтобы градской глава отдавал в своих распоряжениях отчет ежегодно одному обществу, никому более».

Это было в 1786 году. Собранный капитал был записан в особый шнуровые книги и стал возрастать быстро. С согласия общества, часть капитала раздавалась в займы за 9 и за 10 процентов, и делались другие, выгодные для общества, обороты. Отчеты отдавались ежегодно. В распорядители избирались почти всегда градские головы. Расходы производились на предметы общественной потребности и благотворительности и с необыкновенной точностью вносились в книги. Город на эти деньги призревал бедных и содержал богадельни, о которых в официальных отчетах вовсе не значилось, выдавал денежное пособие двум церквам в уезде, связанным какими-то историческими воспоминаниями с городом, помогал уездному училищу, не скупился даже и на те предметы внешнего благоустройства, которые входили в число законных статей расхода официальных городских доходов. Например: нужно вымостить топкое место в средине города: исчисляется расход официальным порядком; губернское начальство присылает, как следует, для поверки, инженерного офицера, наконец разрешает думе внести в смету городских расходов такую-то сумму на замощение топкого места. Переписка продолжается несколько лет. Между тем топкое место уже давно замощено, без помощи инженеров, и замощено крепко, прочно, нередко на сумму высшую против назначенной по смете; эта сумма бралась из тайного общественного капитала.

Таким образом в городе существовали две думы, две власти, два общества, состоявшие из одних и тех же лиц: дума, власть, общество, – как заведения официально-общественные, и дума, власть, общество – как учреждения свободные, сами собой органически образовавшиеся. В то время, как городских доходов показывалось по смете не свыше 4 тысяч, капитал общественный возрос свыше 50 т. р. серебром и расходы из него на потребности города превышали расходы официальные. Лет через 20 после открытия Думы, общество, желая упрочить такой порядок, определило построить, и построило, на этот свой общественный капитал пространный каменный гостиный двор, с тем, чтобы доходы с лавок (отдававшихся в наймы членам того же общества) причислялись к тому же общественному капиталу, не подлежащему официальному контролю. Тогда не было такого деятельного вмешательства со стороны губернского начальства, как в наше время, и гостиный двор вырос, как из земли, без всякой помехи со стороны губернских властей и строительных комиссий. Город обстроился». Таким экономическим самоуправлением пользовалось свободное неофициальное мологское общество и его собрание – дума с 1786 г. по 1847 г., когда бюрократия обратила общественную городскую собственность в казенное достояние.

А не тот же-ли изстаринный, жизненно-народный принцип мирских сходов и советов отстаивает до сих пор раскол – эта общинно-демократическая оппозиция земства против немецко-бюрократических форм империи? Вопия против того, что страх антихристов возвеял на земский мир, произвел мирское смущение и временные соборы в конец низложил, демократические общины раскола мало-помалу организовали, по старинным, народным принципам, свои сходы, соборы, советы. Это юридическое саморазвитие их, равно как и колонизационное и экономическое самоустройство, особенно началось после 1782 г., с того времени, когда стали ослабевать крутые меры и гонения правительства и церкви против раскола. Верные исстаринному народному такту и миросозерцанию, старообрядцы не допускали и не допускают у себя кастально-сословного разъединения. В заповедном «ответе вопрошающих», некоторые согласия, например, филипповское, положительно говорят: «мы все равны, и особенных наставников не имеем». На языке раскольничьем, сословие значит то же, что общество, согласие, собор, как называют себя, например, петербургские старообрядцы. Вследствие такого бессословного значения раскольничьих согласий, и сходы или советы в них получают правильное, естественное юридическое саморазвитие, и из обычая мало-помалу начинают возводиться даже в письменную определенность. Для примера приведем здесь общие юридические правила взаимного совета или собрания московских старообрядцев Федосеева и Старо-Поморского согласий. Извлекаем эти правила из находящейся у нас под руками рукописи, под заглавием: «Дружеские Известия».

«Неусыпные соревнования Федосеева согласия и нашего согласия, по многим и трудным своим движениям (в делах) защиты и покровительства разновидных своих познаний, достигли ныне уже до пределов решительности в своих разномыслиях... Любя истину и христианское благочестие, положено было оными сословиями: уничтожить взаимные разногласия, распространить общую святую любовь и восстановить между собою многолетнее спокойствие.

1) К лучшему и точнейшему исполнению, по праву общей нашей обязанности, сего дела, так как оно производится взаимно нашими токмо сословиями, то следует составиться собранию из обществ наших.

2) Количество собрания не должно малостью ограничиваться. Потому что взаимные противоречия, доселе в нас продолжавшиеся, коснулись весьма чувствительно целых наших обществ. А по сему и это дело имеет отношение уже к целым нашим обществам, а не к некоторым только из них. Поэтому надлежит собранию составиться, сколько от которого сословия явиться к нему расположительны, и сколько позволит пространство покоя.

3) А как все существо объяснения предположенного нами ныне дела относится по всему только к нашим обществами то, кого из тех, кои несогласны с нашими сословиями, вам заблагорассудится, мы согласны к сему собранию допустить.

4) Самый внутренний круг оного собрания должен составиться из десяти председателей, от каждого сословия по пяти человек, в сие звание своими обществами удостоенных. Прочие-же да будут токмо слушателями.

5) В общем сем собрании должны быть введены полное спокойствие, тишина и скромность от всех и каждого, а всякое тому противное стеснение отлучено.

6) Всяк, возымев счастье быть в таковом собрании для вящего познания всех внушений от чтения проистекающих, непременно, кто благоразумен и честен и страшится понести вечно титлы нескромности и бесчинства, да благоволит, во все время чтения, заняться в себе самом непрерывным своим молчанием, да и других ни к каким переговорам нисколько даже да не возбуждает.

7) По доверию общественной воли и взаимного согласия наших сословий, в собрании сем, председатели занимают первенство, и равным достоинством получают себе и каждый особенно полную власть наблюдательства в оном тишины и спокойствия. В случае же нарушения сего, всякому из собравшихся, не снисходя и своему товарищу, творящему чтению остановку и в замешательство тишину приводящему, – на первое дерзновение каждый председатель или сам собою, или чрез кого-нибудь, имеет право сказать: «приимите молчание»; на второе: «нескромность тишину не любит: она из оной исключается», а потом и может оную выпроводить вон из собрания. А в случае сопротивления, то и сам хозяин, у кого собрание, по праву хозяйственности и как любящий притом тишину, имеет власть подать помощь к усиленному исключению, а также может попросить и сопроводить нескромного быть вне своего дому.

8) Каждая статья чтений ни чем не должна в собрании сем возражаться; поколику что сие собрание не для словопрения, а единственно токмо для сообщения объяснений. Будете кто из председателей пожелает которую статью повторить, то сие да будет позволено, однакож не более одного раза.

9) Нашего общества председатели, за собственным подписанием, вручат оные объяснения вашим председателям, кои в получении их также пятеро должны расписаться.

10) Дом для собрания да будет у согласного к сему сочлена, но более способный и ко взаимному спокойствию надежный.

11) Всяк покровительствующий своим домом сие наше общее собрание, может от сего получить бессмертный памятник великой пользы в здешней и будущей жизни; потому что таковой дом может учиниться открытием самых занимательнейших истин, текущих из необходимостей к благоразумному и честному христианскому состоянию.

12) Всяк, принятием в свой дом, к сему общему собранно изявляющий усердие и желающий иметь оное в своем доме, да благоволит известить, как Преображенского кладбища, так и нашего общественного дома первенствующих, за собственноручным подписанием или таковою, или подобною сей запискою:

По наименованию:

«Предположенные ныне нашими сословиями меры к вящему между ними взаимному благосостоянию я приемлю в уважение и почитаю оное соревнование христианскою обязанностью. Для сего благого дела предвозвещено было общему быть собранию, которое, по всем свойствам постановленных статей, образующих сие собрание, я сердечно и всею моею любовью допустить в мой дом желаю, и оное к себе прошу и приемлю, а при том уверяю, что оное собрание ко вмещению своему в моем доме найдет удобность, да и к спокойствию каждого в оном участвующего приложу всемерное мое спомощенствование, и проч.»

13) День к собранию должен назначаться взаимно от наших сословий.

14) Обвестить к собранию за два дня или ранее.

15) Начало собрания должно быть непременно час по полудни».