Начало японского царства

В то же время, как династия за династией менялась на престоле Китая без всякого изменения его начал, определённых жизнью за двадцать слишком веков и наукой за шесть или семь веков до P.X., как верования южной и западной Азии (буддизм, христианство и пр.) проникали в него, подчиняясь коренным и туземным учениям и теряя всю свою жизненную силу: те же самые начала шли далее на восток и основывали новое великое царство на островах, окружённых волнами Тихого океана и до нашего времени почти недоступных для благородных усилий европейской науки и для дикой ненасытимости европейского корыстолюбия. Старожилы Японии принадлежали по всем вероятностям к тому же племени, которым до нашего времени населены острова на север от неё, к племени, которого сродство с финским корнем не подвержено никакому сомнению¹³⁵. Начало же религиозное имело всю неопределённость, заметную вообще у народов северных, не завлечённых в умственное движение кушитства и в то же время сохранивших только неясные остатки общего предания, которое сохранилось по преимуществу в иранском центре.

Присутствие этого предания в старину у всех северных народов явно из памяти о потопе, из рассказов о лучшей участи человека в его младенчестве, об антагонизме зла и добра и даже иногда о мессианических обещаниях. Впрочем, все эти следы так же слабы, как и самое чувство религиозное у кочевых страдальцев негостеприимного севера, всегда занятых тяжёлой борьбой с природой, их окружающей.

За всем тем в остатках древней религии Японцев можно открыть также несомненные признаки кушитского учения и поклонения шиваитскому лингаму¹³⁶, как символу производящей необходимости. Такая примесь шиваитства в области, далёкой от его африканской колыбели, представляла бы довольно трудную задачу, если бы наука не имела уже столько данных для определения умственной и племенной колонизации кушитской по всем южным морям от южной оконечности Аравии до самых отдалённых островов, затерянных в бесконечности Тихого океана, и до берегов долго забытого материка американского. При этих данных легко понятны и следы шиваитства в Японии.

Анализ исторический, как мы видели, объясняет прекращение всемирных сношений между рассеянными семьями человечества и упадок древнего мореплавания усилением борьбы народной в первых центрах человеческого рода и наступлением героической эпохи, т. е. эпохи военного одичания. Впрочем, кроме распространения кушитского учения по южным поморьям, можно ещё угадать и другое его распространение на север через гималайский хребет и среднюю Азию из земель при-индских. Мифология финских и летских племён в северной России представляет, при явных следах индостанской мысли (например, в предании о Сампо¹³⁷podpis), такие же явные намёки на шиво-озиризское учение. Таков рассказ в Калевале о разрубленном божестве, которое отыскано и оживлено другим божеством женским (северной Изидой), таково поклонение змее даже у полу-славянской Литвы¹³⁸ и пр. Сверх того должно заметить, что остатки индустанского шиваизма (поклонение лингаму) сохраняются очень резко до нашего времени, у северных Славян, особенно поблизости великого торгового пути Волги, в праздниках Ярилы и Костромы.

Усиленная жизнь Китая, его возрастающее народонаселение и внутренние волнения заставляли многих Китайцев, даже из царских родов, искать убежища на северо-восточных островах. Богатая и прекрасная природа Японии привлекала беглецов; там основали они колонии¹³⁹, со дня на день возраставшую в силе и значении. Юго-западная часть острова подчинялась мало-помалу законам китайского просвещения; остальные области покорились после продолжительной борьбы. Весь обширный остров слился в одно могучее государство, составленное из народной стихии, совершенно чуждой Китаю, но движимое вполне умственными началами, принесёнными оттуда. Таковы показания японских учёных и летописцев, и нет никакой причины в них сомневаться; ибо они не льстят самолюбию народа и существуют издавна, несмотря на постоянную вражду с Китаем. Вероятно, малоизвестная нам Корея служила посредствующим звеном между материком Азии и Японии как в отношении племенного начала, которое наука определит со временем посредством языкосравнения, так и в отношении просвещения. Как бы то ни было, в течение шестого века проник и в Японию буддизм, эта глубокая и сильная вера, созданная борьбой духа, требующего свободы, с учением, положившим в начало мира закон логической (т. е. органической) необходимости, вера, которой распространение равняется распространению магометанства и христианства.

До́лжно заметить, что в исторические времена только эти три верования и распространялись далеко за пределы областей, в которых родились. В глубокой древности точно так же распространялось и шиваитство, но завоевания шиваитства относятся к эпохе почти до-исторической и погибли без следов. Факт этот довольно понятен. В христианстве выразилось окончательно иранское предание во всей силе своих верований и в своей логической полноте. То же самое предание, хотя искажённое, составляет и силу магометанства; в шиваизме и в буддизме живёт первобытное учение Куша почти в полной своей чистоте. В этой строгости начал лежит возможность мирных завоеваний. Средние и мешаные веры почти никогда не переходили границ области, в которой были созданы случайными обстоятельствами, ибо разум человеческий покоряется только общечеловеческим, а не местным и произвольным началам.

И новоявившийся буддизм овладел довольно скоро новой областью, не без некоторого сопротивления (ибо несколько раз буддистские кумиры были разбиваемы народом и правительством под предлогом гнева прежних богов), но, как кажется, без жестоких гонений и без большего насилия; по крайней мере, таков, кажется, разумный вывод из известных нам свидетельств. Впрочем, в Японии скоро характер ламаизма принял особый оттенок. Священное значение государей до-буддистского времени отозвалось и по принятии новой веры. Государи (даирии) сосредоточили в себе всю власть светскую и в то же время высшее духовное священство. Они повторяли на Востоке явления халифата магометанского, но в Японии повторился также и тот раздор между непогрешимостью духовной власти, предполагающей совершенство в основе своей, и вечно изменяемыми и волнующимися требованиями жизни государственной, который, как уже сказано, потряс и окончательно разрушил халифат и который сделал невозможным разрешение папской задачи на Западе. В конце XI столетия, как кажется, утвердилась новая, независимая светская власть сиогунов, возникшая из отношений, похожих на отношения королей французских к мэрам и халифов к визирям и эмирам альмуменин. Сиогуны сделались действительно единственными государями Японии. Государство нашло свою божественность в самом себе, так же как в Китае и вероятно в самой Японии до буддизма. А духовный государь, даири, был заключён в золотые оковы своей духовной и бессильной святости, властвующей только над невидимою областью талисманов: ибо в Японии, так же, как в Китае, величие и смысл буддизма исчезли в грубой бессмысленности поклонения талисману и фетишу.