Скорбный вопль великого страдальца
Три первых слова Иисуса Христа – это потоки воды живой, которые, вырываясь из Голгофы, протекают по всей земле. И все труждающиеся и обремененные могут приходить и пить из них и находить себе в них подкрепление. И доныне ходатайство Милостивого Первосвященника служит нам постоянным утешением во всех наших скорбях и бедствиях. Обещание вечного Владыки разбойнику – наш свет и наша надежда в жизни и смерти. Завещание же умирающего Сына Божия матери и апостолу любви ободряет нас, когда тяжелые заботы подкрадываются к нам и удручают нас.
Но четвертое слово с креста: «Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?» Может сильно устрашить и потрясти человеческое сердце, желающее уяснить себе глубокий и таинственный смысл его. Один ученый, христианин по жизни и по своей вере в Христа, долго сидел и думал над этим словом. Он в продолжение трех дней не оставлял ни комнаты, ни стула, на котором сидел. Все это время он оставался без пищи, питья и сна. Когда же прекратил свои размышления, то сложил свои руки и воскликнул с глубоким смущением: «Бог, оставленный Богом! Кто может понять это?» Да, кто может понять это? Это вопрос, который приводит в движение и потрясает сердце каждого проповедника, с верою размышляющего о данном изречении. Человеческий ум не может понять его непостижимого содержания, а человеческий язык не может изъяснить и истолковать его неизреченной тайны. Однако вера и здесь является тем светилом, которое бросает свои яркие лучи на бездну человеческого бедствия и божественного милосердия и дает нам возможность понять этот вопль Великого Страдальца!
Жизнь Спасителя до Его страданий проходила в нищете и в образе раба, среди многих трудов и печалей. Однако это была жизнь, полная святого мира и радости. Отец не пред людьми только свидетельствовал: Сей есть Сын Мой возлюбленный, в котором Мое благоволение! Нет, Сын знал и непрестанно чувствовал в Своем сердце, что Он живет в благоволении и любви Своего Отца. Он мог сказать иудеям: «Отец не оставил Меня одного, ибо Я всегда делаю то, что Ему угодно» (Ин. 8, 29). Он мог из могилы Своего друга Лазаря воззвать к Своему Отцу: «Я и знал, что Ты всегда услышишь Меня» (Ин. 11, 42). Он знал, что Его Отец видит все, что с Ним совершается, и знал, что Он поддерживает и укрепляет Его. Слово, которое Он говорил Своим ученикам: «Я не один, потому что Отец со Мною» (Ин. 16, 32), слово это поддерживало и укрепляло Его даже тогда, когда Он готов был отправиться в тяжелый путь за Кедронский поток. Даже когда, тужа и скорбя, лежал Он ниц на земле в Гефсиманском саду, Он мог положиться на Отчее Сердце и умолять Его. Даже, взойдя на крест, Он мог просить Отца об отпущении грехов своих убийц. Он мог, наконец, даже открыть двери рая благоразумному разбойнику, ибо знал, что Отец сделает по Его последней молитве к Нему: «Отче! которых Ты дал Мне, хочу, чтобы там, где Я, и они были со Мною, да видят славу Мою, которую Ты дал Мне».
Но теперь небо омрачилось над крестом на Голгофе. Солнце скрыло свои лучи, и от шестого часа до девятого настала тьма по всей земле. Эта тьма была предостерегающим указанием на то, что Израиль совершил теперь такое дело тьмы, пред которым померкло даже самое солнце. Эта тьма была знаком, в котором выразились скорбь и сострадание к страждущему и умирающему Владыке даже неодушевленной природы. Но преимущественно эта тьма была ярким отражением того тяжелого душевного состояния, какое переживал в это время наш Ходатай и Искупитель. Она была словно черное, плотное покрывало, которое окутывало Его, дабы скрыть от глаз грешных людей Его последнюю, труднейшую борьбу и Его глубочайшее уничижение. Страдание, ответственность за грехи и проклятие всего заблудшего мира тяжелым, давящим бременем ложились на Его душу. За этим бременем наступало и наказание за грех – смерть. Она проникает в Его кровеносные жилы, поражает Его суставы и окружает Его страхом и ужасом. Но не это потрясло так несказанно Распятого. Милость Правосудного Бога отвратилась от Того, в Котором некогда было Его благоволение и Который теперь вместо нас сделался и стал грехом и проклятием. В продолжение трех ужасных голгофских часов наш Спаситель и Искупитель пережил все бедствие и всю гибель греха, весь ужас смерти без Бога, весь страх осуждения и ада. Это была чаша, несказанно горькая чаша, пред которой Он содрогнулся. Это было ужасное крещение, которого Он так боялся, пока не совершил его. Три долгих часа провисел Он таким образом на кресте. Мрак был над Его головой, мрак же был и в Его некогда столь ясной и светлой душе. Три долгих часа Он не кричал, не жаловался, не умолял, а только тихо терпел и ждал. Три долгих часа Он провел в тихом, молчаливом терпении и в тяжелом, горячем испытании веры. Подъятое Им бремя грехов становилось все более и более тяжелым, смерть казалась все более и более ужасной, а гнев и суд Божий все более и более страшными. Он смотрел вверх на небо, но не встречал там ласкового к Нему Отчего взгляда. Его душа взывала в неизреченной тоске к Богу, но не обретала ни ответа, ни исполнения просьбы. Земля оттолкнула Его от себя, и небо замкнулось над Ним и пред Ним. Тогда наконец из переполненного тоской сердца вырвался потрясающий крик, который среди мрачной тьмы и страшного молчания прозвучал с Креста: «Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?»
Страшное, ужасное слово! Евангелисты передают его нам на том самом языке, на котором оно прозвучало в устах Страдальца. Это значит, что они опасались, как бы перевод не ослабил его значения и не отнял его выразительности. Страшное, ужасное слово! Мы с боязнью и содроганием останавливаемся пред ним, как пред темной и страшной глубиной. Сын Божий, Который за несколько часов перед этим мог засвидетельствовать: «Я не один, потому что со Мною Отец», лишился и благоволения, и расположения Отчего. В Гефсимании и при начале крестных страданий Он еще мог взывать к Отцу; теперь же Он знал только Правосудного Святого Бога, – и этот Бог оставил Его! Ангелы на небе непрестанно видят лицо своего Бога. Тот же, Кто превознесен выше всех, Единородный Сын Живого Бога, был оставлен всеми: Его ученики оставили Его и рассеялись. Сам Иоанн, ученик, который лежал на Его груди, сама Мария, Матерь Его, оставили Его и послушно пошли по Его приказанию в Иерусалим. Но что все это значит в сравнении с той скорбью, которая постигла Его, что все это значит сравнительно с тем, что Его Бог оставил Его? Иов, который тоже должен был жаловаться: «Покинули меня близкие мои, и знакомые мои забыли меня» (Иов. 19, 14), мог, однако, тотчас утешиться: «Но я знаю, что Искупитель мой жив». Сын же Божий должен был только сетовать: «Боже Мой, Боже Мой, зачем Ты оставил Меня?» Иеремия просит своего Бога в несчастья и гонении: «Не будь страшен для меня, Ты – надежда моя в день бедствия» (Иер. 17, 17). Но Сын Божий не может более так просить: Он принужден только сетовать: Боже Мой, Боже Мой, зачем Меня Ты оставил? Случаются такие тяжелые часы и в жизни верующих детей Божиих, когда они без света и утешения сидят как бы во мраке. Тогда они сетуют также, как жалуется в своем месте Сион: «оставил меня Господь, и Бог мой забыл меня!» (Ис. 49, 14). Но это только их маловерие, которое одно только и может так сказать. Они тотчас же слышат и испытывают ответ, который получил и Сион: «Забудет ли женщина грудное дитя свое, чтобы не пожалеть сына чрева своего? но если бы и она забыла, то Я не забуду тебя. Вот, Я начертал тебя на дланях Моих» (Ис. 49, 15–16). Но Сын Божий не получил этого утешения; Он только сетует: Боже Мой, Боже Мой, зачем Меня ты оставил?
Нет более бедствия, нет более скорби, чем та, которая сказывается в четвертом слове с Креста. Среднее между семью крестными словами оно вводит нас в самую середину и глубину смертных Христовых страданий. Мы не можем и представить себе, тем более изобразить, что ощущал тогда наш Спаситель. В данном случае мы можем только с боязливым и благоговейным молчанием слушать скорбный вопль Великого Страдальца. Если с зеленеющим деревом случается так, то с сухим что будет? – так спрашиваем дрожащим голосом, со смущенной душой. Как же некогда будут плакать и сетовать грешники, когда они услышат страшное для них слово: идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его! Как же они воскликнут тогда: «Боже Мой, Боже Мой, зачем Ты Меня оставил?» Когда не будет ни звука, ни ответа, в которых бы было сожаление или утешение для них. В этом четвертом слове с Креста выражен приговор над нашими грехами и злодеяниями. Мы навеки были бы оставлены Богом, если бы Сын Божий не взял на Себя нашу вину и наказание и не понес, заменив нас Собою. Поэтому мы должны скорбеть, от всего сердца скорбеть о том, что наше искупление было столь тяжело для Него и принесло Ему столь неизреченное страдание.
Но мы должны также и благодарить Его от всей души за то, что Он выпил за нас эту чашу и понес это наказание. В Него да будем мы верить, к Его Кресту прицепляться, на Его страдания и смерть полагаться. При этом условии мы всегда можем заметить вместе со святым Павлом: «Мы не оставлены» (2Кор. 4, 9). Тогда мы почувствуем и сладость веры, которая кроется также в этом самом страшном и скорбном из всех слов.
Спаситель, когда произнес это слово, дошел до крайнего предела веры. Еще один только шаг далее, и ад ликовал бы от радости, князь тьмы праздновал бы величайший и ужаснейший триумф. Но Сын Божий не сделал этого шага. Благодарность Ему, вечная благодарность, и торжественная аллилуиа да будет в прославление Его Святого имени за то, что не только Он не сделал этого шага, но сохранил и доказал в наитруднейший час испытания, когда Его оставил Бог, послушание и веру.
Три якоря бросил Сын Человеческий в тот ужасный час, когда там и сям вскипали бездны и когда воды и волны проходили над Ним (Пс. 41, 8). Три якоря поддерживали Христа в последней борьбе с царством зла, которое было готово потопить Его. Первый из них – Священное Писание, Слово Божие! Так написано было для Него тем щитом, которым Он прикрылся в первой борьбе с искусителем, и тем мечом, которым Он разбил на поле битвы князя тьмы. Так написано было для Него теми жезлом и палицей, на которые Он постоянно опирался и которыми всегда Себя ободрял и утешал. Учил ли Он и наказывал, предостерегал ли и утешал, ― всегда руководился Священным Писанием.
Слова Писания были для Него той путеводной звездой, которая светила Ему на всех путях Его. И теперь, во время величайшего бедствия и глубочайшей тоски, Он обращается к Священному Писанию. Существует псалом, в котором яркими красками и трогательным тоном Давид изображает тяжелые страдания Иисуса Христа. В этом 21-м псалме рисуется наш Страдалец. Возглас, которым начинается этот псалом, ныне становится Его возгласом. Он знал, что и этот псалом должен исполниться на Нем. И терпелива, и послушно преклоняется пред словом Своего Бога. Это слово оставалось для Него утешением и надеждою во всех Его ужасах и бедствиях. Заимствуя, и повторяя этот возглас, Он в то же время знал и засвидетельствовал, что и прекрасное обещание этого псалма: «Потомство (мое) будет служить Ему и будет называться Господом вовек; придут и будут возвещать правду Его людям, которые родятся, что сотворил Господь» – также исполнится на Нем, и притом исключительно на Нем.
Второй якорь, который бросил Великий Страдалец во время Своего бедствия, – молитва. Молитва к Отцу всегда была для Него отдыхом после всякого труда и успокоением во всех тягостях и бедствиях. В пустыне и в горах, среди людей и в уединении, при дневном шуме и при ночной тишине Он всегда предавался молитве к Отцу Своему и в ней черпал для Себя новую силу и крепость, новое утешение и радость. И теперь, в самый страшный и трудный час Своей жизни, Он не оставил молитвы. Его Отец молчит. Он не дает упасть в Его растерзанную душу ни лучу Своего света, ни сиянию Своей милости, ни капле подкрепления и услаждения. Но Сын Человеческий все же молится Своему Богу. Он говорит и жалуется на все бедствия и страдания Своего сердца. Он по-детски смело спрашивает Его, зачем Он Его оставил. И в этом вопросе лежит уже и ответ, в этом страстном желании лежит и удовлетворение, в этой борьбе и в этой жалобе лежит и победа, которую Он, молясь, приобрел Себе и нам.
Третий якорь, который Великий Страдалец бросил во время страданий, есть вера. Вера – это твердое упование в то, на что надеются и чего не видят. Спаситель ничего другого не видел вокруг Себя, в Себе и над Собою, кроме гнева Божия, смерти и осуждения: Бог оставил Его, но Он не оставлял Бога и твердо верит в Него. И этой верой Сын Божий из глубины подымается к светлой высоте. Тьма рассеивается, и небо снова становится светлым и ясным над Его головой. Пройдут минуты и Божественный Страдалец победоносно и торжественно воскликнет: «Совершилось» – «Отче! в руки Твои предаю дух Мой!»
Если же и нам предстоят такие же испытания; если и нас ждет глубокое отчаяние, среди которого разбитому сердцу Господь будет казаться далеким и недоступным; если наступит час невыносимой, душевной скорби, в которой мы забудем все обетования и утешения, завещанные нам Христом: «Я с вами до скончания века!», «Близок Господь ко всякому призывающему Его», «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я упокою вас»; если будет так тяжело и прискорбно душе, что не найдем утешения ни в молитве, ни в Слове Божием; если поникнет голова от забот и печалей; руки устанут в труде и борьбе; слезы иссякнут от боли душевной, все силы истощатся, вера угаснет, глубокий мрак овладеет сердцем и будет мниться нам, что Господь покинул нас, то обратим взоры наши с верой на Спасителя, изведавшего все эти муки ради нашего спасения. Вспомним Голгофу в эти скорбные минуты, вспомним шестой час страданий Христа, в который среди всеобщего мрака раздался жалобный вопль Его: «Боже мой, Боже мой, зачем Ты оставил Меня?» Господи, Ты был оставлен в этот час, для того чтобы меня никогда не оставлять!