Империя. Первый период

Задача создания государства, стоявшая перед Яхмосом I, существенно отличалась от реорганизации, произведённой в начале XII династии Аменемхетом I. Последний имел дело с социальными и политическими факторами, в его время уже не новыми, и оперировал в собственных интересах со старыми политическими единицами, не нарушая их особенностей, в то время как Яхмосу пришлось строить правительственный механизм из элементов, настолько порвавших со старыми формами, что они перестали быть на них похожими и были в состоянии полной неустойчивости. Течение событий, закончившееся изгнанием гиксосов, определило для Яхмоса форму нового государства⁵². Он стоял во главе сильного войска, надлежащим образом организованного и сплочённого, благодаря продолжительным кампаниям и осадам, длившимся года, в продолжение которых он был в одно и то же время и предводителем войск, и главой государства. Характер правительства сам собой определился из этих данных.

Египет стал военным государством, и было вполне естественно, чтобы он остался таковым, несмотря на не воинственный, по существу, характер египтян. Долгая война с гиксосами воспитала из них солдат, огромная армия Яхмоса провела целые годы в Азии и оставалась более или менее продолжительное время среди богатых городов Сирии. Вполне изучив военное дело и поняв, что благодаря ему можно было добыть в Азии огромные богатства, вся страна была охвачена и увлечена жаждой завоеваний, не затихавшей в течение нескольких столетий. Богатства, награды и повышения, ожидавшие профессионального солдата, были постоянным побуждением к военной карьере, и некогда столь не воинственные средние классы стали ревностно пополнять ряды солдат. Среди оставшихся в живых знатных лиц и преимущественно тех из них, которые связали свою судьбу с фиванским домом, военная профессия стала наиболее притягательной карьерой, и в биографиях, оставленных ими в своих фиванских гробницах, они повествуют с величайшим удовлетворением о кампаниях, в которых они участвовали под начальством фараона, и о почестях, которых они удостоились от него.

Многие кампании, о которых иначе не сохранилось бы никаких отчётов, дошли до нашего сведения благодаря военным жизнеописаниям, вроде уже цитированной нами биографии Яхмоса, сына Эбаны. Сыновья фараона, занимавшие в эпоху Древнего царства административные должности, стали теперь военачальниками. В течение следующих полутора столетий летопись подвигов армии составляет историю Египта, ибо теперь армия – преобладающая сила и основа могущества нового государства. В отношении организации она совершенно превзошла древнюю милицию, хотя бы по одному тому, что стала постоянной. Она состояла из больших дивизий, одной в Дельте и другой в Верхней стране. В Сирии она научилась тактике и надлежащей стратегической диспозиции сил, древнейшей из известных нам в истории. Мы встретим теперь деление армии на дивизии, мы услышим о крылах и центре, мы даже проследим фланговое движение и определим линии расположения войск. Все это существенно отличается от неорганизованных хищнических набегов, которые памятники древнейших периодов наивно называют войнами.

Кроме старого лука и копья, войска с этих пор употребляют ещё военную секиру. Они научились стрелять из лука залпами, и страшные египетские лучники заслужили славу, которая не прекращалась и заставляла их бояться даже в классические времена. Далее, благодаря тому что гиксосы ввели в Египет лошадь, египетская армия с этого времени стала применять значительное количество колесниц. Конница в современном смысле слова отсутствовала. Умелые египетские ремесленники вскоре овладели искусством изготовлять колесницы, а конюшни фараона наполнились тысячами отборных лошадей, каких только можно было найти в Азии. По обычаю той эпохи, фараона сопровождал при всех публичных появлениях отряд телохранителей, из числа отборного войска, и группа приближённых военачальников.

Располагая такой силой, он правил самодержавно, некому было оказывать и тени сопротивления, не было и намёка на советника современных царей – общественное мнение – неудобство, с которым редко приходится считаться на Востоке правителям даже и в наши дни. Когда на престоле находился сильный человек, все лежали у его ног, но стоило ему проявить малейшую слабость, чтобы вскоре стать объектом придворных происков и жертвой гаремных интриг. В такое время, как это случалось в Египте, ловкий министр мог свергнуть династию и основать свою собственную. Но человек, изгнавший гиксосов, был вполне хозяином положения. Ему обязаны мы преимущественно восстановлением государства после двух столетий внутренних неурядиц и иноземных вторжений.

Новое государство рисуется перед нами более отчётливо, чем какой бы то ни было период египетской истории при местных династиях, и, хотя мы встречаем много элементов, сохранившихся от прежних времён, всё же мы найдём также и много нового в великом правительственном здании, созидавшемся стараниями Яхмоса I и его преемников. Высокое положение, занятое фараоном, знаменовало собой его живое участие в делах управления. Он имел обыкновение каждое утро принимать визиря, бывшего по-прежнему главной пружиной в администрации, чтобы советоваться с ним относительно нужд страны и текущих дел, подлежавших его рассмотрению. Немедленно после того у него бывало совещание с главным казначеем. Эти два человека ведали важнейшими отделами управления: сокровищницей и судом. Палата фараона, где они делали ему ежедневно доклады, была центральным органом всего управления, где сходились все его нити. Прочие правительственные доклады делались, равным образом, здесь, и теоретически все они проходили через руки фараона. Даже из ограниченного числа дошедших до нас документов подобного рода мы видим огромное количество детальных административных вопросов, решавшихся трудолюбивым монархом. Наказание осуждённых преступников назначалось им, и поэтому относящиеся к делу документы отсылались к нему для резолюции, в то время как жертвы ожидали своей участи в заточении. Кроме частых походов в Нубию и Азию, царь посещал в пустыне каменоломни и копи и осматривал дороги, отыскивая подходящие места для колодцев и станций. Равным образом, и внутреннее управление требовало частых путешествий для осмотра новых построек и пресечения всякого рода служебных злоупотреблений. Официальные культы в больших храмах также требовали от монарха всё больше и больше времени и внимания, по мере того как обряды усложнялись в связи с развитием сложной государственной религии. При таких условиях бремя неизбежно превышало силы одного человека, даже имевшего помощника в лице визиря. От самых ранних дней Древнего царства, если вспомнит читатель, имелся лишь один визирь, но в начале XVIII династии правительственные дела и царские обязанности настолько возросли, что фараон назначил двух визирей, из которых один жил в Фивах и управлял югом, от порогов до Сиутского нома, а другой, ведавший всю область на север от названного пункта, жил в Гелиополе. Это нововведение последовало, вероятно, после перехода южной области между Эль-Кабом и порогами из юрисдикции нубийской провинции в юрисдикцию визиря

В административном отношении страна была разделена на неравные округа, из которых некоторые состояли из старых укреплённых городов феодальной эпохи с прилегавшими к ним деревнями, тогда как другие были лишены такого центрального города и были, очевидно, произвольными подразделениями, сделанными исключительно из административных соображений. Существовало, по крайней мере, 27 административных округов между Сиутом и порогами, а вся страна в целом имела их приблизительно вдвое больше. Глава управления в древних городах всё ещё носил титул «сиятельного вельможи», но последний означал теперь лишь административные обязанности и соответствовал нашему наместнику или губернатору. Каждый из нынешних городов имел «градоначальника»; в иных же округах были только заседатели и писцы, с одним из своего числа во главе. Как мы увидим, эти лица были в одно и то же время администраторами, преимущественно по фискальной части, и судейскими чиновниками в границах своей юрисдикции.

Главной заботой правительства было сделать страну экономически сильной и производительной. Для этого земли, принадлежавшие в значительной мере короне, обрабатывались царскими крепостными под надзором чиновников или жаловались в виде наследственных и нераздельных майоратов любимым вельможам фараона, его сторонникам и родственникам. Дробимые частицы могли также находиться во владении держателей из непривилегированных классов. Обе категории держаний могли передаваться путём завещания или продажи, приблизительно так же, как если бы держатели владели землёй фактически. Прочая царская собственность, как например, скот и ослы, находилась в пользовании того и другого класса, обязанного, как и в случае земельного держания, вносить за это ежегодные подати. В интересах обложения все земли и иная собственность короны, исключая то, что находилось в пользовании храмов, были занесены в податные списки «Белого Дома», как всё ещё называлась сокровищница. Все «дома» или поместья и «относившиеся к ним числа» были занесены в эти списки. На основании последних назначались подати, которые всё ещё собирались натурой: скотом, зерном, вином, маслом, мёдом, прядильными продуктами и т.д. Не считая скотные дворы, «житница» являлась главным отделом «Белого Дома»; кроме того, существовало множество запасных складов для сохранения поступавших статей.

Все продукты, наполнявшие эти хранилища, именовались «труд» – слово, употреблявшееся в Древнем Египте в смысле «податей». Если верить еврейскому преданию, как оно сообщено в истории Иосифа, то такие подати равнялись пятой части производительности страны (Быт. 47:23–27). Они собирались поместными чиновниками, о которых мы уже говорили, и их приём и выдача с различных складов требовали множества писцов и низших служащих, которые были теперь ещё более многочисленны, чем когда-либо раньше в истории страны. Главный казначей, стоявший во главе их, был подчинён визирю, которому он давал отчёт каждое утро, после чего он получал разрешение открыть присутственные места и склады для текущих дел.

Сбор поступлений второго рода, которые вносились самими местными чиновниками в виде налога на свою должность, был исключительно в руках визирей. Южный визирь был ответствен за всех чиновников Верхнего Египта в пределах своей юрисдикции, от Элефантины до Сиута; и ввиду этого факта другой визирь, без сомнения, нёс подобную же ответственность на севере.

Налог на чиновников состоял преимущественно из золота, серебра, зерна, скота и полотна. Наместник древнего города Эль-Каба, например, вносил ежегодно визирю около 5600 граммов золота, 4200 граммов серебра, одного быка и одного «двухлетка», в то время как его подчинённый платил 4200 граммов серебра, ожерелье из золотых бус, двух быков и два ящика полотна. К несчастью, список, из которого взяты эти числа, находящийся в гробнице визиря Рехмира (Рахмара) в Фивах, слишком испорчен, чтобы было возможно точно вычислить всю сумму податей на чиновников, подлежавших юрисдикции южного визиря, но они платили ему ежегодно, по меньшей мере, 220 000 граммов золота, девять золотых ожерелий, свыше 16 000 граммов серебра, около сорока ящиков и иных мер полотна, 106 голов скота, включая телят, и некоторое количество зерна, причём эти числа, вероятно, меньше действительных на 20%. Так как царь, по-видимому, получал приблизительно столько же от северного визиря, то налог на чиновников составлял значительную часть ежегодных доходов.

Мы не можем, к сожалению, исчислить целиком все доходы. Общий надзор за всеми царскими поступлениями из всех источников в эпоху XVIII династии находился в руках южного визиря. Размеры налогов и назначение поступлений, после того как они были собраны, определялись в его канцелярии, где непрерывно велась приходо-расходная ведомость. Для контролирования прихода и расхода, все местные чиновники представляли ежегодный финансовый отчёт, и таким путём южный визирь имел возможность сообщать царю из месяца в месяц об ожидавшихся поступлениях в царскую казну.

Налоги настолько зависели, как и в настоящее время, от высоты наводнения и вытекавших отсюда ожиданий хорошего или плохого урожая, что степень поднятия воды в реке также сообщалась визирю. Последний вёл также все отчёты по храмовым поместьям, и в случае Амона, главное святилище которого находилось в городе, где визирь был губернатором, он, естественно, заведовал огромным состоянием храма и даже стоял наравне с главным жрецом Амона в делах, касавшихся поместья бога. Так как доход короны с этих пор весьма увеличился, благодаря чужеземной дани, то эта последняя также получалась южным визирем и передавалась им царю. Великий визирь Рехмира изображает себя на роскошных рельефах в своей гробнице получающим как налоги от чиновников, появляющихся перед ним ежегодно со своими повинностями, так и дань от азиатских вассальных князей и нубийских вождей.

В отправлении правосудия южный визирь играл даже большую роль, нежели в делах казначейства. Здесь он занимал высшее положение. Древние вельможи южных десятериц, некогда обладавшие важными судейскими полномочиями, спустились до степени простого вспомогательного совета при публичных присутствиях визиря, где они, по-видимому, даже не удержали за собой совещательного голоса. О них никогда не упоминается в придворных летописях того времени, хотя они всё ещё живут в поэзии, и их древняя слава даже перешла в греческую эпоху. Визирь продолжает носить традиционный титул «начальника шести великих домов» или судебных палат, но об этих последних не говорится ни в одном из дошедших до нас судебных документов, и они, очевидно, исчезли, сохранившись лишь в титуле визиря.

Как бывало и раньше, административные чиновники временами отправляют правосудие. Они постоянно занимают судебные должности. Хотя и нет особого класса чиновников с исключительно судейскими обязанностями, тем не менее всякий человек с высоким административным положением вполне осведомлён в законах и готов в любой момент исполнять функции судьи. Визирь не составлял исключения. Все желавшие удовлетворения по суду обращались сначала к нему, по возможности лично, в некоторых же случаях письменно.

Для этой цели визирь открывал ежедневно присутствие, или «заседание», как называли его египтяне. Каждое утро народ толпился в «палате визиря», где сторожа и приставы выравнивали их в ряд, чтобы их могли выслушать в том порядке, в каком они пришли, одного за другим. В делах, касавшихся земли, находящейся в Фивах, он был обязан законом постановить решение в три дня.

Но если земля лежала на «Юге или Севере», для резолюции требовалось два месяца. Такой порядок существовал, пока он был единственным визирем, когда же Север получил собственного визиря, подобные случаи в пределах юрисдикции этого последнего предлагались на его решение в Гелиополе. Все преступления в столичном городе заслушивались и разбирались передним, и он вёл криминальный список заключённых, ожидавших суда или наказания, который поразительно напоминает современные документы того же рода. Всё это, и в особенности земельные дела, требовало быстрого и удобного доступа к архивам страны. Поэтому они все были сосредоточены в его канцеляриях. Никто не мог сделать завещания, не запротоколировав его в «палате визиря». Копии со всех провинциальных архивов, межевых документов и контрактов посылались к нему или к его коллеге на Север. Каждый проситель, обращавшийся к царю, был обязан подать своё прошение письменно в ту же канцелярию.

Кроме «палаты» визиря, называвшейся также «великим советом», по всей стране находились местные присутствия, не имевшие первоначально судебного характера, а являвшиеся, как мы уже объясняли, просто коллегиями административных чиновников каждого округа, облечёнными властью разбирать дела с полной компетенцией. Они назывались «великими мужами города», или «советами», и действовали как местные представители «великого совета». В случаях, касавшихся реальных земельных прав, «великим советом» посылалось доверенное лицо, чтобы исполнить его постановление при содействии ближайшего местного «совета». Иногда же дело должно было слушаться в этом последнем прежде, чем «великий совет» мог принять постановление. Мы совершенно не знаем, сколько было местных присутствий, но два наиболее важных из числа известных находились в Фивах и в Мемфисе. В Фивах состав присутствия менялся изо дня в день; в случаях интимного характера, когда были замешаны члены царского дома, он назначался визирем, а в случаях заговора против правителя членов присутствия назначал сам монарх, притом без всякой партийности. Они получали инструкцию установить, кто были виновные, и имели полномочие привести в исполнение приговор. Все присутствия состояли в значительной мере из жрецов. Трудно определить их отношение к «палате визиря», но по крайней мере в одном случае, когда иск не был удовлетворён в этой последней, истец получил обратно похищенного раба, перенеся дело в одно из присутствий. Однако они не всегда пользовались хорошей репутацией в народе, оплакивавшем безнадёжное положение «того, кто стоит один перед судом, если он человек бедный, а его противник богатый, причём суд притесняет его, (говоря): «Серебра и золота для писцов, одежды для слуг». Само собой понятно, что взятка богача часто оказывалась сильнее правоты бедняка, как это нередко бывает и в наши дни. Закон, к которому взывал бедняк, был, безусловно справедлив. Визирь был обязан иметь его постоянно перед собой в сорока свитках, которые клались при всех публичных сессиях перед его креслом, где они, без сомнения, были доступны для всех. К сожалению, свод, который они заключали, погиб, но мы не можем сомневаться в его справедливости, ибо о визире говорилось, что он судья, «разбирающий справедливо, не выказывающий пристрастия, отпускающий двух людей (тяжущихся) от себя удовлетворёнными, судящий слабого и могущественного», или ещё – «не дающий предпочтения знатному перед худородным и награждающий притеснённого, воздающий за зло тому, кто совершил его».

Даже царь поступал по закону; Аменхотеп III называл себя в своём титуле «установителем закона», в одном из описанных нами судов царь хвалится, говоря: «Закон стоял твёрдо, я не нарушал постановлении, но перед лицом фактов я безмолвствовал, дабы вызвать ликование и радость». Даже заговорщики не обрекались просто на смерть, но, как мы видели, отсылались в законно составленный суд для надлежащего разбора дела и осуждения лишь в случае установленной виновности. Наказания, налагавшиеся Харемхебом на преступных чиновников, грабивших бедных, были все согласны с «законом». Большая часть этого последнего была, без сомнения, весьма древней, и некоторые статьи его, подобно древним текстам «Книги мёртвых», приписывались богам, но постановления Харемхеба были новыми законами, введёнными в силу им.

Южный визирь был главной пружиной организации и функции этого древнего государства. Напомним, что он являлся каждое утро к фараону и совещался с ним о делах страны; другим и последним ограничением его полновластного управления государством был закон, обязывавший его сообщать о положении подведомственных ему дел главному казначею⁵³. Всякое утро, когда он выходил после совещания с царём, он находил главного казначея у одной из мачт с флагами перед фасадом дворца, и там они обменивались докладами. Затем визирь распечатывал двери суда и присутствий царского поместья для текущих дел, и в течение дня ему доносилось обо всём, что входило или выходило из этих дверей, будь то люди или движимость всякого рода. Его канцелярия поддерживала сношения с поместными властями, присылавшими доклады в первый день каждого времени года, т.е. три раза в год. Именно эта канцелярия и даёт нам ясное представление о строгой централизации всего местного управления со всеми его функциями. Надзор за местной администрацией требовал частых путешествий, и для этого существовала на реке казённая барка визиря, в которой он передвигался из одного места в другое. Тот же визирь назначал царскую гвардию, равно как и гарнизон столичного города; общие приказы по армии исходили из его канцелярии; форты Юга находились под его управлением, и все морские чиновники докладывали ему. Таким образом, он был министром как военным, так и морским, и, по крайней мере, в эпоху XVIII династии, «когда царь находился при армии», он ведал внутренним управлением. Его юрисдикции подлежали храмы во всей стране, или, как говорили египтяне, «он устанавливал законы в храмах богов Севера и Юга», так что он был министром вероисповедных дел. В его руках был экономический надзор за многими важными ресурсами страны. Ни одного строевого дерева нельзя было срубить без его разрешения, и управление ирригацией и водоснабжением подлежало его веденью. Для составления государственно-делового календаря ему докладывали о восходе Сириуса. Он имел совещательный голос во всех правительственных присутствиях. До тех пор пока его должность не была поделена между ним и визирем Севера, он являлся главным правителем всего Египта, не было ни одной основной государственной функции, которая не касалась бы, прямо или косвенно, его канцелярии, и обо всех других делах нужно было докладывать в неё или согласовывать их с её работой. Он был подлинным Иосифом, и, вероятно, эту должность имел в виду европейский повествователь, говоря о назначении последнего. Народ смотрел на него как на своего великого защитника, и высшей похвалой Амону в устах его почитателя было назвать его «визирем бедных, не берущим взятки с виновного». Его назначение считалось настолько важным, что оно делалось самим царём, и наставления, дававшиеся ему в этом случае фараоном, были совсем иные, чем те, которые мы ожидали бы услышать из уст восточного завоевателя за 3500 лет до настоящего времени. Они обнаруживают мягкость и гуманность и свидетельствуют о государственных дарованиях, удивительных для столь отдалённого времени. Царь говорит визирю, что он должен вести себя как тот, кто «не клонит своего лица в сторону князей и советчиков, а также не делает весь народ своими братьями»; и ещё он говорит: «Это отвращение для бога – выказывать пристрастие.

Таково наставление: ты будешь поступать одинаково, будешь смотреть на того, кто известен тебе также, как и на того, кто тебе неизвестен, и на того, кто близок... также, как и на того, кто далёк... Подобный чиновник будет весьма процветать на своём месте... Не распаляйся гневом против человека несправедливо... Но внушай к себе страх; пусть тебя боятся, ибо только тот князь есть князь, которого боятся. Вот, истинный страх перед князем – это поступать справедливо. Если люди не будут знать, кто ты, они не скажут: он только человек».

Также и подчинённые визиря должны быть справедливыми людьми; так царь советует новому визирю: «Вот, должны говорить о главном писце визиря: «Справедливый писец – должны говорить о нём». В стране, где взяточничество двора начинается уже с низших служащих, с которыми сталкиваются прежде, чем достигнуть высших должностных лиц, такая «справедливость» была поистине необходима. Визири XVIII династии желали заслужить репутацию неутомимых работников, добросовестных чиновников, величайшая гордость которых заключалась в надлежащем отправлении своей должности. Многие из них оставили отчёты о своём назначении с длинным перечнем служебных обязанностей, высеченные и расписанные на стенах их фиванских гробниц. Из них мы и почерпнули наши сведения о визире.

Таково было правительство императорской эпохи в Египте. В обществе исчезновение земельной знати и управление местных округов огромной армией маленьких коронных чиновников открыли для среднего класса ещё более широкий путь к бесчисленным карьерам, нежели в эпоху Среднего царства. Это обстоятельство должно было вызвать постепенное изменение в его положении. Так некий чиновник повествует о своём тёмном происхождении следующим образом: «Вы будете беседовать о нём друг с другом и старики будут поучать им юношей. Я происходил из бедной семьи и из небольшого города, но владыка Обеих Стран (царь) оценил меня. Я занял большое место в его сердце. Царь, подобие солнечного бога, в великолепии своего дворца призрел меня. Он возвысил меня выше (царских) товарищей, введя меня в среду придворных князей... он поручил мне вести работы, когда я был юношей. Он нашёл меня, весть обо мне дошла до его сердца. Меня ввели в дом золота, чтобы делать фигуры и изображение всех богов». Здесь он исполнял свои обязанности так хорошо, надзирая за производством ценных золотых изображений, что царь наградил его публично золотыми регалиями и кроме того назначил в совет казначейства, Возможность возвышения и царских милостей являлась следствием успешной службы в местном управлении; так, карьера упомянутого безвестного чиновника должна была начаться в какой-либо местной канцелярии небольшого города. В результате возник новый служебный класс, низшие ряды которого выходили из прежнего среднего класса, в то время как его верхи пополнялись родственниками и креатурами старой земельной знати, занимавшей высшие и важнейшие местные должности. Тут служебный класс постепенно сливался с обширным кругом царских фаворитов, которые переполняли крупные канцелярии центрального правительства или начальствовали над войсками фараона во время его походов. Так как феодальной знати больше не существовало, то высшие правительственные чиновники составляли знать империи. Прежний средний класс торговцев, искусных мастеров и художников существовал по-прежнему и продолжал пополнять ряды мелкого служилого класса. Ниже их стояли массы, обрабатывавшие поля и поместья, крепостные фараона. Они составляли такую значительную часть населения, что еврейский писатель, очевидно, наблюдавший со стороны, знал, кроме жрецов, только этот класс населения (Быт. 47:21).

Низшие слои исчезли, не оставив ничего или очень мало следов, но служебный класс был теперь в состоянии воздвигать гробницы и надгробные плиты, и притом в таком поразительном количестве, что они дают нам обширный материал для реконструкции жизни и обычаев эпохи. Чиновник, описывавший сословия в эпоху XVIII династии, делил народ на «солдат, жрецов, царских крепостных и всех ремесленников», и эта классификация подтверждается всем, что нам известно относительно эпохи; следует, однако, иметь в виду, что все подразделения свободного среднего класса включены здесь в число «солдат»⁵⁴. Солдаты постоянной армии, следовательно, стали теперь также социальным классом. Представители свободного среднего класса, обязанного нести военную службу, называются «гражданами армии» – термин, уже известный в эпоху Среднего царства, но ставший общеупотребительным в это время; таким образом, воинская повинность становится характерным обозначением несущего её класса общества. В политическом отношении влияние военного класса увеличивается с каждым царствованием, и вскоре он становится тем принудительным фондом, из которого фараон должен был черпать заместителей гражданских должностей, в число которых солдаты раньше никогда не допускались. Рядом с ним появляется другой могущественный фактор – древний институт жрецов⁵⁵. Как естественное следствие огромных богатств, которыми владели храмы во времена империи, жречество становится профессий, а уже не случайной должностью, которую занимал мирянин, как это было в эпоху Древнего и Среднего царств. По мере увеличения числа жрецов, они приобретают всё больше и больше политической силы, и растущие богатства храмов требуют для надлежащего управления ими целой армии всевозможных храмовых служащих, которые были неизвестны в дни простой старины. Вероятно, четвёртую часть всех лиц, погребённых в большом и священном некрополе в Абидосе за этот период, составляли жрецы. Таким образом возникли жреческие общины. До сих пор жрецы различных святилищ не имели между собой официальных связей, а существовали лишь в виде независимых и совершенно обособленных общин. Все эти жреческие коллегии были теперь объединены в одну большую организацию, охватывавшую всю страну.

Глава государственного храма в Фивах, главный жрец Амона, являлся в то же время её верховным главой, и благодаря этому его власть далеко превзошла ту, которой располагали его древние противники в Гелиополе и Мемфисе. Члены жреческой гильдии образовали, таким образом, новый класс. Жрецы, солдаты и чиновники являлись теперь тремя великими социальными группами, всё ещё имевшими общие интересы. Во главе их стояли вельможи фараона, сменившие древнюю знать; что же касается их низших рядов, то их нельзя было отличить от представителей свободного среднего класса – торговцев и ремесленников; у основания же, как главный экономический базис всего, стояли крепостные крестьяне. Жрецы, ставшие теперь настолько многочисленными, что образовали общественный класс, являлись представителями более богатой и сложной государственной религии, чем какую когда-либо видел Египет. Дни былой простоты минули навсегда. Богатства, добывавшиеся путём иностранных завоеваний, давали возможность фараону, начиная с этого времени, одарять храмы такими богатствами, какими не владело ни одно святилище былых времен. Храмы выросли в обширные и великолепные дворцы, каждый со своей общиной жрецов, и верховный жрец такой общины в обширнейших центрах являлся подлинным князем церкви, располагавшим значительной политической силой. Жена верховного жреца в Фивах называлась главной наложницей бога, а его настоящая супруга была не меньшей особой, чем сама царица, и она именовалась поэтому «Божественной Супругой». В пышном ритуале, сложившемся к этому времени, в её обязанности входило управлять пением женщин, которым по-прежнему позволялось в большом количестве участвовать в богослужении. Она владела также состоянием, принадлежавшим к наделу храма, и по этой причине было желательно, чтобы эту должность занимала царица, с тем чтобы состояние оставалось в собственности царского дома.

Торжество фиванской фамилии обусловило главенство Амона⁵⁶. Он не был богом резиденции в эпоху Среднего царства, и, хотя возвышение фиванской фамилии до некоторой степени его выдвинуло, тем не менее он стал главным богом государства только теперь. Его основной характер и индивидуальность были уже затемнены солярной теологией эпохи Среднего царства, когда он стал Амоном-Ра; заимствовав некоторые атрибуты у своего фаллического соседа, Мина Коптского, он занял теперь единственное и высшее положение, небывалое по великолепию. Он был популярен также и среди народа, и как мусульманин говорит – «иншалах» – «если угодно Аллаху», так египтянин прибавлял ко всем своим обещаниям – «если Амон сохранит мою жизнь». Народ называл его «визирем бедных» и обращался к нему со своими просьбами и пожеланиями, и надежды на грядущее благосостояние слепо основывались на его милости. Смешение древних богов не лишило одного только Амона его индивидуальности; вследствие его почти каждый бог мог обладать качествами и функциями другого, хотя преобладающее положение и занимал по-прежнему солнечный бог.

Загробные верования эпохи являлись продолжением тенденций, уже ясно различимых в эпоху Среднего царства. Магические формулы, посредством которых умершие должны были восторжествовать в потустороннем мире, становятся всё многочисленнее, так что для них не хватает больше места внутри гроба, и их приходится писать на свитке папируса, помещаемом в гробнице. По мере того, как подбор наиболее важных из числа этих текстов делался более и более постоянным, стала слагаться «Книга мёртвых». Над всем царила магия, благодаря её всемогущим чарам умерший мог достигать всего, чего желал. Привыкшие к роскоши вельможи империи уже не взирают больше с удовольствием на необходимость пахать, сеять и жать на счастливых полях Налу. Они желали бы избежать мужицкой работы, и статуэтка, снабжённая принадлежностями полевых работ и несущая на себе могущественную магическую формулу, помещается в гробнице, обеспечивая тем умершему свободу от чёрной работы, которая будет исполняться статуэткой всякий раз, как её позовут в поля. Такие «ушебти», или «ответчики», как их называли, помещались теперь в усыпальницах десятками и сотнями.

Но, к сожалению, подобный способ обретения материальных благ был перенесён также и в нравственный мир, с целью избежать последствий дурной жизни. Высекается из камня священный жук, или скарабей, и на нём пишется магическая формула, начинающаяся знаменательными словами: «О, моё сердце, не восстань на меня как свидетель!» Настолько могущественно это хитроумное изобретение, когда оно положено на грудь под повязки мумии, что, когда грешная душа стоит в судной палате в присутствии страшного Осириса, укоряющий голос сердца безмолвствует, и великий бог не видит зла, о котором ему надлежало бы свидетельствовать.

Равным образом, свитки «Книги мёртвых», содержащие, кроме всевозможных магических формул, сцену суда и в особенности желанную оправдательную сентенцию, продаются теперь жреческими писцами всякому, кто имеет возможность их купить, причём имя счастливого покупателя вписывается на свободные места, оставленные для этой цели на протяжении всего документа, и этим для него обеспечивается оправдательный приговор, постановленный прежде, чем было известно, чьё имя должно быть вписано. Изобретение таких обходных средств жрецами, без сомнения, было настолько же пагубным для развития нравственности и возвышения народной религии, как и продажа индульгенций во времена Лютера. Моральные требования, вошедшие в религию Египта благодаря могущественному этическому влиянию мифа об Осирисе, были ослаблены и отравлены уверенностью в том, что как бы ни была порочна человеческая жизнь, отпущение грехов в потустороннем мире может быть в любое время куплено у жрецов. Жреческая литература потустороннего мира, сочинявшаяся, вероятно, только ради наживы, продолжала расти. Мы имеем «Книгу о том, что в загробном мире», описывающую двенадцать пещер, или часов ночи, через которые солнце проходило под землей, и «Книгу врат», трактующую о заставах и твердынях между пещерами. Хотя эти назидательные сочинения никогда не достигали такого широкого распространения, как «Книга мёртвых», тем не менее первая из числа двух была начертана в Фивах в гробницах царей XIX и XX династий, свидетельствуя тем, что чудовищное творчество извращённой жреческой фантазии заслужило доверие широких кругов.

Гробница знатных людей состоит, как и прежде, из покоев, высеченных в скале, и в согласии с господствующей тенденцией её стены покрыты воображаемыми сценами из иного мира, загробными и религиозными текстами, имеющими в большинстве случаев магический характер. В это время гробница становится более личным памятником умершего, и стены молельни покрываются многочисленными сценами из его жизни, в особенности из его официальной карьеры, в частности изображающими все почести, которых он удостоился от царя. Таким образом, скалы против Фив, прорезанные гробницами вельмож империи, заключают целые главы из жизни и истории того времени, которым нам предстоит сейчас заняться. Как мы увидим, теперь цари также высекают свои гробницы в уединённой долине за этими скалами в толще известняка, и пирамида больше не употребляется. Обширные галереи пробиты в горе, и, переходя от зала к залу, они тянутся на многие сотни футов, пока не приводят ко входу в обширный покой, где в огромном каменном саркофаге покоится тело царя.

Возможно, что всё высеченное пространство должно изображать собой переходы загробного мира, по которым ночное солнце совершает свой путь. На западной фиванской равнине, к востоку от этой долины и вместе с тем от пирамиды, возвышались великолепные погребальные храмы императоров, о которых мы будем позднее иметь случай говорить больше. Но сложные погребальные обычаи не ограничиваются более фараоном и знатью; необходимость снаряжаться подобным образом, готовясь к отправлению в потусторонний мир, чувствуется теперь всеми классами. Производство соответствующих материалов, вследствие постепенного распространения подобных обычаев, стало видом промышленности; бальзамировщики, могильщики, гробовщики и изготовители обстановки гробниц занимают квартал в Фивах, образуя особую гильдию, как это было в позднейшие греческие времена. Представители среднего класса часто бывали в состоянии высечь и обставить гробницу, но когда они были слишком бедны для этой роскоши, они покупали места для своих покойников в больших общих гробницах, которые поддерживались жрецами, и тут набальзамированное тело помещалось в склеп, где мумии хотя и лежали наваленными одна на другую, но зато получали благодать ритуала, отправляемого заодно для всех. Совсем бедные хоронили по-прежнему в песке и гравии на краю пустыни, но даже и они с вожделением взирали на роскошь, которой наслаждались в ином мире богатые, и у дверей какой-нибудь пышной гробницы они закапывали грубую статуэтку своего покойника, несущую его имя, с горячей надеждой на то, что таким путём ему перепадёт несколько крох с посмертного стола богача.

Из хаоса, произведённого управлением иноземных властителей, медленно возникало новое государство по мере того, как ожесточённые войны Яхмоса I постепенно приходили к концу. К государственной религии чужеземная династия не выказывала симпатии, и во многих местах храмы лежали разрушенными и покинутыми. Поэтому Яхмос на 24 году своей жизни возобновил работы в знаменитых каменоломнях в Аяне или Турре, против Гизы (откуда брались глыбы для пирамид IV династии), с целью достать камень для храмов в Мемфисе, Фивах (Луксоре) и, вероятно, иных местах. Для этих работ он всё ещё употреблял волов, взятых им у сирийцев во время азиатских войн. Ни одна из этих его построек, однако, не сохранилась. Для отправления ритуала в государственном храме в Карнаке он пожертвовал в него великолепный набор богатых принадлежностей культа из драгоценных металлов и построил на реке новую храмовую барку из кедра, полученного в виде дани от ливанских князей. Его величайшим созданием остаётся сама XVIII династия, для блистательного поприща которой его собственные дела заложили столь прочный фундамент. Несмотря на своё почти 22-летнее царствование, Яхмос, по-видимому, умер молодым (в 1557 г. до н.э.), так как его мать ещё жила в десятый год царствования его сына и преемника Аменхотепа I. Он был погребён этим последним в древней усыпальнице ХI династии, в северном конце западной фиванской равнины, в каменной гробнице, теперь уже давно погибшей. Драгоценности его матери, похищенные из её соседней гробницы в древние времена, были найдены Мариетом спрятанными поблизости. Тело Яхмоса I, так же, как и эти драгоценности, сохраняется ныне в Каирском музее.