Источник

Отдел четвертый. Мидо-халдейское преобладание

Мидийское царство

Еще при жизни Саргона, сын его Синахериб, в качестве наместника одной из северных провинций, доносил отцу о борьбе, которую приходится выдерживать Аргишти II ванскому со вторгающимися с севера врагами; другие наместники называли последних «Гамирра» – имеяем, переданным в библии «Гомер», у классиков Κιμμεριοι. Появление нового бурного народа произвело сильное впечатление во всей Азии, и пророк Исаия видел в нем знамение гнева божия и всесокрушающей силы его против грешников: «гнев его не утих, рука его еще простерта. И поднимет знамя народам дальним, и призовет одного от края земли, ион быстрой легко явится»... (5, 25–30). Аргишти удалось отразить их от своего царства; часть их ушла в Малую Азию, часть на юг, в Ман, где они осели, образовав скифское государство, слух о котором также проник в библию и оставил в ней след в имени Ашкеназа (из «Ашкуз»), сына Гомера; в клинописи они названы Ашкуза. Преемник Аргишти, Руса II, заботится об укреплении северных областей своего царства. Найденная в 1900 г. Хачиком близ Эчмиадзина большая клинообразная, чрезвычайно важная надпись повествует об его постройках, водяных сооружениях и насаждениях в этой местности, подвергшейся наиболее тяжелым испытаниям во время нашествия киммериян. Об этом же повествует и единственное дошедшее до нас из Ванского царства клинописное письмо на глиняной табличке, найденной немецкой экспедицией в Топраккалэ. Оно адресовано Русой вассальному царьку Ишкугулу (у Александрополя) и говорит о постройке «града Русы». Таким образом, ванские цари справились с нашествием, и на очереди оказалась Ассирия. Царствование Асархаддона было наполнено войной с северными арийцами, напиравшими на Ниневию, как германцы на Рим, и подготовлявшими крах ассирийской державы. Завоеватель Египта и повелитель всей Передней Азии трепетал перед ними и в страхе вопрошал богов. Сначала ему удалось одержать верх над разрозненными племенами и проникнуть победоносно до Демавенда, но скоро у арийцев появились коалиции и общие предводители. Некий Каштарит с толпами киммериян, маннеев и мидян, и со скифами под водительством Спаки угрожал центру области Парсуа, крепости Кишашу. С ним в союзе были: Дусанна, вождь скифского племени Сапарда (Сефарод у пр. Авдия, 20), и Мумитарши, князь мидян. Асархаддон одно время был не прочь даже вступить в мирные переговоры и отправлял к нему посольство. Вероятно Каштарит был слишком уверен в себе и отклонил переговоры, но время еще не пришло, и в 672 г. он был разбит. Союз распался, так как Асархаддону удалось разъединить врагов, привлекши на свою сторону скифов, образовавших государство в Атропатене. Он согласился выдать за скифского вождя Бартатую (Прототий у Геродота) свою дочь. Поступив так подобно византийским императорам, он сделал из скифов оплот Ниневии и с их помощью отразил киммериян, которые, потерпев несколько поражений, должны были уйти в Малую Азию. Таким образом, в первой половине VII в. в северовосточной части культурного мира обозначились государственные образования арийского племени: скифское и индийское, первоначально действовавшие солидарно, но разъединенные ловкой политикой ассирийского царя, который таким образом отсрочил на некоторое время гибель своей державы.

Из всех государств Древнего мира, игравших в истории более или менее крупную роль, Мидия представляет для исследователей наибольшие затруднения. До сих пор приходится довольствоваться данными из Геродота, писавшего на основании преданий малоазиатских гарпагидов, и даже черпать из недоброкачественных писаний Ктесия, приводить их в согласие со скудными и случайными упоминаниями в военной литературе ассириян и в Бехистунской надписи Дария. Эту неблагодарную задачу исполняли Оппер, Винклер и Прашек. Последний с большим трудолюбием, остроумием и настойчивостью пытается привести к единству эти разнородные сведения и реконструировать историю мидян от первого их появления до катастрофы при Кире. В этом направлении он сделал все возможное при современном состоянии науки, но стремление его создать цельную картину не могло не увлечь его иногда на путь рискованных сближений. К сожалению, мало надежды на значительное увеличение нашего материала. До сих пор у нас нет от мидян ни одной надписи, и даже высказывалось сомнение, была ли у них письменность. Вещественные памятники также едва ли будут найдены в изобилии: мидяне строили из кирпичей, высушенных на солнце, города, вероятно, не были особенно обширны и богаты, материал их затем был употреблен в последующие эпохи на новые постройки.

Между тем, в Мидии следует искать промежуточное звено между Малой Азией, Ассирией и Персией, и различные явления в области, напр., искусства могли бы найти себе объяснение, если бы до нас дошли памятники индийской культуры.

Некоторое время даже сомневались, где находилась столица индийского царства Экбатана, основание которой у Геродота приписывается Дейоку, окружившему ее замок 7 концентрическими стенами с зубцами, окрашенными в 7 планетных цветов. Армянские историки, а в недавнее время Раулинсон, отказывались видеть в ней предшественницу нынешнего Хамадана, а помещали гораздо севернее – у Такши-Сулемана. Но де-Морган, производивший лично исследования в Хамадане, убедительно доказал ошибочность этого предположения и даже, на основании условий рельефа почвы, дал примерный чертеж 7 стен и выяснил все географические условия, благоприятствовавшие именно здесь возникновению политического центра, по справедливости названного «Сборным пунктом» (Haginatana): «Хамадан расположен у подножия Эльвенда, в начале широкой плодородной равнины, по которой направляются воды из большой горы в Кара-чай. Равнина богата и плодородна, большое количество ручьев ее орошает, в то время как высота, на которой она находится, сообщает ей свежесть, а обильные воды Эльвенда дают развиться пышной растительности. Эльвенд – это гранитная масса, почти обособленная. Она соединяется к сев.-зап. с Загром – возвышенностью Асадабадом; с другой стороны его отроги спускаются далеко к равнине, продолжаясь в виде бесплодных и обнаженных холмов. К сев.-вост. от горы находится долина Хамадана, к югу и юго-зап. – Джамасаба и его притоков. Эти две долины, весьма богатые, заключают в себе многочисленное население и обильные остатки старины. Чувствуется, что здесь некогда был центр большой цивилизации и что важность современного Хамадана – только слабое отражение того, чем некогда была Экбатана. Расположенный на краю горного массива Курдистана, город господствует над всей иранской равниной: он – начало пути из Месопотамии в Персию. Горы прикрывают его с юго-вост. стороны от нападений врагов. Климат его приятно свеж и окрестности весьма плодородны. Эти качества доставляют ему несравненные преимущества для возникновения столицы» (Mission en Perse, IV, I, 207–9). К сожалению, эти же преимущества привлекали к нему жителей во все времена персидской истории, и мидийская старина заслонялась и уничтожалась. Ахемениды имели здесь летнюю резиденцию, и немногочисленные древности (напр., база колонны), находящиеся здесь, относятся уже к их времени. Возможно, что более древнего происхождения фигура летящего льва; к индийской эпохе относится еще гробница в скалах у Фахрака к югу от Урмийского озера, между Бехистуном и Кангаваром, в Дуккан и Дауде и др. Они обнаруживают аналогии с малоазийскими и древнейшими ахеменидовскими. Иногда они передают фасад дома и имеют древнейшие формы иранских колонн. Едва ли прав де-Морган, относящий к мидийскому времени дворец, описанный у Поливия (X, 27) – описание слишком обще, из него только видно, что колонны были из кедра и кипариса и обложены серебряными и золотыми пластинками, а кровельные дощечки – из чистого серебра. Это только объясняет, почему у нас так мало осталось – металл расхищен, дерево погибло. Следы пожаров достаточно заметны в нижних слоях современной Экбатаны; кроме того, персидское правительство имеет обыкновение давать кладоискателям концессии на поиски в почве древних городов. Благодаря этому, варварские раскопки ведутся в широких размерах, металлические вещи идут в сплав и безвозвратно гибнут. То, что случайно найдено и уцелело в Экбатане и ее окрестностях из мелких вещей, крайне ничтожно и принадлежит различным эпохам: здесь и вавилонские цилиндры, и бронзовые изделия восточного и греческого типа, и камеи времен Ахеменидов и т. п.

Рассказы Геродота, восходящие к семейным традициям Гарпагидов, имеют под собою некоторую реальную почву. Происхождение мидийского государства возводится к Дейоку; действительно, ассирийские летописи говорят не только о воевавшем с Саргоном маннее Даиукку, но и о стране Бит-Даиукку, названной вероятно по имени его деда, соответствующей Мидии и локализуемой у Эльвенда. Сын Дейока и отец Киаксара у Геродота назван Фраортом. Имя Фравартис носил индийский самозванец при Дарий I, объявивший себя Кшатритой из рода Хувакшатры (Киаксара). Отсюда заключают, что источник Геродота, забыв настоящее имя отца Киаксара, воспользовался известным из Бехистунской надписи, но принял при этом частное имя за царское. Вероятно, как полагает Хюзинг, Кшатрита и было его настоящее имя; может быть, однако, он принял это имя в память древнего Каштариты, современника Асархаддона. Что касается имен индийских царей, сообщаемых Ктесиеи, то многие из них также найдены в клинописной передаче: Саргон в числе своих данников упоминает и Арбака, и Артика, и Машдака; таким образом, это были не члены одной династии, а одновременные князья различных индийских племен.

Около 626 г. Передняя Азия видела ужасы нового скифского нашествия. Царь Вана Сардур IV дружит с Ассурбанипалом, чтобы в союзе с ним сохранить свою страну, которая сильно пострадала, когда скифы прошли опустошительным потоком на юг. Иудейские пророки (Иеремия I, 14, IV, 7 и т. п.) оставили нам поэтические картины нашествия варваров, Геродот прибавляет к этому, что скифы сожгли Аскалон, а новый фараон Псаметих, вступивший в Сирию в качестве завоевателя, должен был уйти, откупившись дарами от неожиданных пришельцев. При таких условиях все пришло в движение, изменилась этнографическая карта, и на место ванских халдов двигаются современные индо-европейские армяне, прибывшие из Фракии и Фригии чрез долгое пребывание в хеттской Каппадокии. В Араратской области они были арийцами и завоевателями, что запечатлелось в грузинском языке, на котором «эри» означает – «воин». Пред напором армян халды отступали на север, в бассейн Куры и область Армавира, где найден, между прочим, кирпич с надписью, обнаруживающей позднее происхождение. Последними царями, сидевшими еще в Ване, были Эримена и Руса III, который жертвовал еще в местный храм дошедшие до нас бронзовые щиты. Он царствовал, вероятно, уже в начале VI в.

Как отразились эти перевороты на ассирийской державе? Геродот повествует, что еще Фраорт пытался ее разгромить, но что, несмотря на отпадение всех ее союзников, время еще не пришло, так как ассирияне находились в хорошем состоянии, и Фраорт погиб. Сын его Киаксар прежде всего занялся реорганизацией армии, распределив ее по способу вооружения, затем снова напал на Ниневию, но и на этот раз неудачно. Теперь защитниками и спасителями ее оказались уже не собственные войска, а скифы под начальством Мадии, сына известного нам Прототип, породнившегося с царским домом. Геродот передает даже, что скифы перешли в наступление, покорили Мидию и сделали на 28 лет Киаксара своим вассалом. Вероятно, в действительности дело обстояло несколько иначе: скифы спасли еще раз Ниневию и опустошили Азию. Поражение, нанесенное ими Киаксару, приостановило на несколько лет развитие мидийского могущества. Геродот довольно обстоятельно рассказывает о договоре, заключенном между Киаксаром и скифами, о разрыве между ними и освобождении Мидии; насколько все это близко к действительности, мы не знаем; несомненно только, что, собравшись с силами, Киаксар продолжал свои подвиги, и первым делом ударил снова на Ниневию.

Орреrt, Le peuple et la langue des Medes, 1879. Wincklef, Zur medischen und altpersischen Geschichte. Untersuchungen z. altorient. Geseh., 1889. Dhоrme, Les Aryens avant Cyrus. Conferences de St. Etienne 1910–11. De-Morgan, Ecbatane. Mission scletitifique en Perse. IV. Par., 1896. Husing, Astuwega, Orient. Literaturzeitung, 1913. Остальная библиография приведена в книге Прашека. Н. Я. Марр, Надпись Русы II из Маку. Зап. вост. отд. Арх. общ. XXV.

Падение Ассирии

В первой половине VII века Ассирия находилась на вершине могущества. Египет был покорен, Лидия унижена, Элам разгромлен. Ванское царство лишено агрессивной политики и загнано в естественные границы. Параллельно с этим достигли небывалой высоты внутренний блеск и культурное развитие. Но напряжение, которое пришлось выдерживать сравнительно немногочисленному народу уже в продолжение пяти веков, надорвало его силы. Удерживать в повиновении множество разнообразных, не заинтересованных в поддержании общего государственного тела, культурных народностей, даже прибегая к ужасающим жестокостям, можно было лишь временно, и когда на горизонте появился новый свежий элемент, обветшавшее здание стало грозить падением. Мы видели, какое впечатление произвели арийские орды, заставившие Асархаддона прибегать к другим средствам обороны, кроме войск и походов. Ассурбанипал применял еще одно средство – интриги. Таким путем он лавировал в Египте, действовал в Лидии, облегчал разгром Элама, а следовательно и победу над своим самым опасным врагом – Шамашшумукином. Однако борьба с последним потребовала такого напряжения, что отныне всякая наступательная политика Ассирии становится невозможной, и Ассурбанипалу пришлось спокойно смотреть, как из-под его влияния вышел Гиг Лидийский и даже оказал содействие Псаметиху в изгнании из Нильской долины ассирийских гарнизонов. Оборонительные действия пока еще имели успех, и нашествие мидян было отражено, хотя и с помощью скифов. Однако, опустошения, произведенные ими, были серьезны, и древняя столица – укрепленный Калах погиб в пламени. Нашествие скифов 626 г., разлившееся по всей Азии, доказало, что Ниневия перестала играть роль твердыни культурного мира против северных варваров, что роль ее окончилась. Подчиненные народы, конечно, поняли это. В 625 г. умер Ассурбанипал, и с этого же года птолемеевский канон начинает царствование в Вавилоне Набупаласара, известного основателя халдейского вавилонского царства и одного из участников ассирийской катастрофы.

Это мировое событие известно нам далеко не с такой обстоятельностью, какой заслуживает. Долгое время мы знали о нем лишь по рассказам Геродота и цитатам, дошедшим чрез несколько рук из Бероса. Затем к этому прибавились две любопытные клинообразные надписи: так наз. хроника Набонида и найденный немецкими археологами в 1901 г. памятный цилиндр-бочка самого Набупаласара. Первая из этих надписей интересна как древнейший образец своего рода прагматической истории: благочестивый царь говорит о разгроме Ассирии, как о мщении Мардука за поругание его города Синахерибом, и рассматривает дальнейшие судьбы своего государства с точки зрения промысла божества. Если к этому присоединить пророка Наума и несколько обломков, дошедших от последних ассирийских царей, то наш материал будет исчерпан и окажется недостаточным для того, чтобы представить с необходимой ясностью ход великой катастрофы.

Первым провозвестником ее был пророк Наум, может быть, сам родившийся на ассирийской почве и происходивший из плененных и переселенных израильтян (родом из Элькоша, может быть, Алькуш, к северу от Ниневии, на восточном берегу Тигра). Во всяком случае, его небольшое творение обнаруживает хорошее знакомство с современной ему столицей мира. Прекрасным поэтическим языком, образно и рельефно, но вместе с тем и с нескрываемой злобой и ненавистью, уверенно говорит еврейский пророк о неминуемой гибели «притеснительницы», расхищении ее богатства ж совершенном уничтожении самого имени ее. Эту книгу называли даже политической брошюрой, и она дала полковнику Биллербеку, известному исследователю военной истории древности, материал для специальной работы о Ниневии, как крепости и объекте осады. Еврейский поэт ясно видел потерю жизнеспособности Ассирии, и надвигавшиеся орды арийцев делали ее падение только вопросом времени. Действительно, сын Ассурбанипала, Ассур-этиль-илани-укинни известен нам только тем, что пытался поддерживать боевую готовность укреплений и производил ремонты в калахском дворце. Лэйярд, обнаруживший его сооружения, был поражен их грубостью и убожеством сравнительно с постройками лучшего времени. От его брата Синшарукина (Сарака в греч. передаче; 620–607) дошли обломки надписей, рассказывавших о постройках и ремонтах, а также о врагах, от которых его избавляют боги. Между прочим, на одном обломке даже, кажется, было упоминание мидян: «Я боялся повелений великих богов, заботился об их храмах и молился их владычеству... Мидян побороли они, милостивую помощь оказали мне, услышали молитву мою, ниспровергли врагов моих... моих супостатов связали, вымели вон врагов Ассирии, неприязненных моему царству»... Как понять эти известия – решить у нас нет данных. Эта неудача мидян во всяком случае была последней. Абиден сообщает из Бероса следующее: «Сарак (т. е. Синшарукин), получив известие, что войско, многочисленное, как саранча, вышедши из моря, готовится напасть, немедленно послал полководца Бусалоссора в Вавилон. Тот же, решившись на возмущение, сватает для своего сына Навуходоносора Амухею, дочь Астиага, князя мидян. Затем, поспешно уйдя, стремится напасть на Ниневию. Извещенный обо всем этом, царь Сарак сжег дворец»... (в тексте Синкелла из Александра Полигистора Астиаг назван сатрапом, вероятно, по принятой Беросом официальной ассирийской номенклатуре, не признававшей индийского царства). Что это за войско, вышедшее из моря? По вавилонской терминологии «Приморская страна» – юг, Халдея. С этим согласуется и «отправка» Набупаласара в Вавилон. Вероятно, дело идет о новом восстании халдеев. Царем («сатрапом») мидян во всех версиях назван Астиаг. Конечно, здесь не может идти речь об известном последнем царе мидийском. Остается предположить или небрежность Бероса (может быть, компиляторов), или, вместе с Прашеком и Хюзингом, предполагать Астиага I, едва ли впрочем считая его тожественным с геродотовским Фраортом, – это затруднительно в хронологическом отношении.

Таким образом, по этому краткому экцерпту, Набупаласар, посланный ассирийским царем в Вавилон, отпал, вступил в союз с Мидией и был главным виновником гибели Ассирии. Геродот, напротив, разрушение и покорение Ассирии приписывает только мидянам. Выйти из затруднения помогает клинописный текст Набонида.

Исходным пунктом его служат неистовства Синахериба: «Он замыслил злое против Вавилона; он разрушил его храмы, уничтожил изображения, осквернил святилища. Он коснулся рук Мардука и увез его в Ассирию. Как божий гнев, поступал он со страной. Не смягчал своего гнева бог Мардук: 21 год пребывал он в Ассуре. Дни исполнились, время прошло, он утишил гнев, который царь богов, владыка владык, питал к Эсагиле и Вавилону. Царя Ассура, разрушившего страну во время гнева Мардука, поразил мечом его сын, отрасль его плоти... (потеряно). Помощника дал ему (Набупаласару) Мардук царя Умманмандов (мидян), не имеющего себе равного, подчинил он его своим повелениям и пришел ему на помощь. Сверху и снизу, справа и слева он поверг страну, как наводнение, отмстил за Вавилон... царь Умманмандос бесстрашный – он разрушил храмы всех богов Ассура и города в области Аккада, враждебные царю страны Аккада (очевидно, не подчинившиеся Набупаласару и еще державшиеся ассириян), не пришедшие к нему на помощь. Царя вавилонского удручало положение Мардука... он не наложил рук на святилища всех богов», – таким образом, погром ассирийских храмов приписывается лишь иноверцам-варварам.

Отсюда прежде всего следует, что в самой Вавилонии были города, «враждебные царю Аккада», т. е. вавилонскому, следовательно оставшиеся верными Ассирии. Это были те же древние привилегированные города, которые всегда стояли на стороне Ассирии против халдеев. Действительно, в Ниппуре, Сиппаре и в Эрехе найдены документы, датированные годами царствований Ассурэтильилани, Синтум-лишира, а затем Синшарукина, по крайней мере до 613 г. Затем видно, что Набупаласар попал в какое-то затруднение, так что не мог даже наказать сам этих городов, враждебных себе в своей области, и должен был обратиться к «царю Умманмандов», т. е. мидян, чтобы тот «отмстил за Вавилон» как Ниневии, так и этим городам. Мессершмидт, впервые основательно обработавший эту интересную надпись, полагает, что вавилонский царь, пользуясь слабостью Ассирии и заручившись мидянами (может быть, к тому же желая предупредить фараона), пошел завоевывать Месопотамию (о чем повествует одна из его ранних надписей). Затем он встретил неожиданный отпор, отрезавший ему сообщение с базой, и должен был позвать мидян, которые и исполнили дело разрушения. Последнее было проведено настолько радикально, что Набонид счел себя обязанным очистить память Набупаласара от участия в нем: участие это было косвенное; главная роль принадлежала Киаксару, к сожалению, нигде не названному по имени. Разрушен был в это время и священный Харран; идолы богов мидяне отдали союзнику и они были перенесены в Вавилон. Сам Набупаласар, однако, в двух из своих надписей хвалится, что он «покорил Ассирию и превратил страну своих врагов в кучу мусора и груды развалин», но кроме этой общей фразы, понятной в его устах, он оставил нам и более обстоятельное свидетельство в своей надписи, повествующей о постройках в вавилонских храмах и найденной немецкой экспедицией осенью 1901 г.

«Набупаласар, царь правды, пастырь, призванный Мардуком... Так как я во смирении моем, будучи сыном ничтожного, постоянно чтил святилища Набу и Мардука, моих владык, и помышлял о непоколебимости их заповедей и исполнении их повелений, направлял мысль мою на правду и справедливость, то бог сердцеведец, ведающий сердца богов неба и земли и непрестанно следящий за стезями народов, проник в сердце меня, ничтожного, незаметного среди людей, и поставил меня во главе страны, в которой я родился, призвав меня к господству над страной и людьми. Он послал ко мне духа-хранителя сопровождать меня и споспешествовал мне во всех моих начинаниях. Нергала, могущественнейшего среди богов, он сделал моим спутником, покорил моих врагов, поразил моих супостатов. Ассириян, с давних дней господствовавших над всеми народами и подчинивших своему тяжелому игу людей (моей) страны, я, слабый и смиренный, чтущий господа господей, при помощи грозной силы Набу и Мардука, моих владык, отразил стопы от страны Аккада и сверг их иго»...

Эта прекрасная по тону и духу надпись, напоминающая манифест, ничего не говорит о наступательных действиях самого автора и ниневийском погроме. К сожалению, она не дает и никаких фактических подробностей, и представляется рискованным вместе с Вейсбахом заключать из упоминания помощи Набу и Мардука, что вавилонский царь вначале владел только Вавилоном и Борсиппой, а из упоминания Нергала – что победа была облегчена чумой в ассирийском войске. Во всяком случае ясно, что Ассирия была сокрушена не так просто, как это любят рассказывать; еще накануне краха она давала не без успеха отпор своим врагам, и потребовалось исключительно благоприятное стечение обстоятельств и выдающихся личностей, чтобы ее ниспровергнуть. Характерно, что Набупаласар ссылается на тяжелое иго ассириян, господствовавших над всеми народами, почти в тех же выражениях, что Геродот и библия. Земли Ассирии были поделены между союзниками, причем Вавилония получила область к западу от Тигра.

Ниневия и Ассирия не исчезли с лица земли, как это любят говорить, ссылаясь на поверхностные сообщения Ксенофонта, не упоминающего места Ниневии в Анабасисе. Ассирия,

сохранив свое имя («Атуриа»), была персидской провинцией, а город Ниневия возник при римских императорах в виде военной колонии Niniva Claudiopclis. Ассирией называли часто классические писатели всю область Тигра и Евфрата, и в настоящее время мы называем ассириологией науку ассиро-вавилонской филологии. Но политической роли народ уже не мог играть. Литература и наука, невидимому, угасли, так как поддерживались искусственно двором, в то время как в народе давно уже господствовали арамейский язык и письмо. Отныне единственным носителем вавилонской культуры остается древний Вавилон, роль же великой державы пришлось ему разделить не только со своей союзницей Мидией, но и с возродившимся Египтом и Лидией.

Год падения Ниневии определяется Евсевием в 1-й год 43-й олимпиады – 609/8, Иеронимом – годом раньше. В библии в год смерти царя Иосии (608) Нехао еще идет сражаться с царем ассирийским. Набонид говорит, что он реставрировал храм Сина в Харране (в 553 г.) 54 года спустя после разрушения, – это приведет нас в 607 г., который, вероятно, и есть точная дата гибели Ассирии.

Надписи: Messerschmidt, Die stele Nabunaids. Mitteil. Vorderasiat. Gesellsch. I. 1. Weissbach, Babyl. Miscellen. 20. Исследования: Billerbeck und Ieremias, Der Untergang Ninives. Beitrage Z. Assyriologie, III. Winсkler, Kimmerier, Ashguzaer, Skythen. Altorient. Forchungen. I. Zur medischen und altpers. Oeschichte. Untersuch. Lineke, Assyrien und-Ninive in Geschichte und Sage. Berl., 1894. M. Streсk, Assurbanipal und die letzte assyrisoh. Konige bis z. Untergange Niniveh's. Vorderasiat. Bibl. VII, 1915.

Халдейская династия в Вавилоне

После разрушения Ниневии в истории Азии наступило переходное время. Арийская раса свергла семитическую империю и распространилась в областях алародийского населения, но вся западная и южная часть бывшей Ассирии пока еще оставалась в руках халдеев, теперь, наконец, достигших исполнения своих вековых стремлений и получивших великодержавное значение вместе с высокой ролью последних хранителей и носителей вавилонской цивилизации. На ряду с этими двумя силами первостепенного значения мы находим на политической карте рубежа VII и VI веков еще. три других: возродившийся Египет, Лидию и Киликийское царство. Кроме того, в Палестине продолжали прозябать бывшие под ассирийским верховенством мелкие царства иудеев, филистимлян, идумеев, аммонитян, а также по-прежнему развивался и богател оставленный еще Асархаддоном без соперника финикийский Тир.

Положение этих мелких царств после Ассурбанипала стало неопределенным: их ненавистный сюзерен погибал, а сами по себе они едва ли могли держаться, кроме Тира, который еще пока никем не был взят и которого блеск и богатство красноречиво и поэтично описывает пророк Иезекииль в 27 гл., близкой к этому времени. Филистимские и еврейские царства были слишком ничтожны, и их взаимная ненависть сдерживалась только ассирийским режимом. Но иудеи, только что пережившие религиозное обновление и увлекаясь чаяниями о наступлении царства Мессии, видели в неминуемой гибели Ассирии указание на конец их унижения. Поэтому они, фанатически настроенные, готовились к своей мировой роли. Между тем, от своих традиционных притязаний на Сирию не думали отказываться ни Вавилон, ни Египет. Первый, в трудные минуты Меродах-Баладана и Шамашшумукина, готов был видеть в сирийских царьках, до поры до времени, союзников для отвлечения ассирийских сил, но никогда не забывал, что еще со времен «дней Сина» запад был его провинцией, а владение богатым морским берегом было для него жизненной необходимостью. Египет также помнил времена Тутмосов и Рамсесов, и для него владение Сирией было жизненным вопросом и в экономическом и в стратегическом отношениях. Поэтому уже Псаметиху свержение ассирийского ига должно было напомнить изгнание гиксосов, и он, подобно Яхмосу, явился в Сирию и успел взять филистимский Азот после продолжительной осады. Скифы помешали продолжать начатое дело, но через 17 лет сын его Нехао, вскоре по вступлении на престол (610–594), за год до падения Ассирии, явился конкурентом на ее сирийское наследство. Неожиданным противником его оказался Иосия, царь иудейский. Раньше иудеи привыкли видеть в фараонах союзников против ассирийских царей, и египетская партия среди них всегда была национальной; теперь мы видим иное. Едва ли иудеи вдруг прониклись лойяльностью к падающему сюзерену; причина их поведения, конечно, заключается в переоценке политической стороны переживаемого внутри момента и своих сил. Само собою разумеется, что безрассудное выступление кончилось катастрофой. Иосия, ожидавший фараона на том же месте, где некогда Тутмос III разбил сирийскую коалицию – у Мегиддо, был разбит египетским войском, заключавшим в себе африканских, лидийских, карийских и греческих наемников, и сам был смертельно ранен. Иудеи воцарили его второго сына Иоахаза, которого фараон потребовал в свой лагерь в Риблу и, как поставленного самовольно, желая подчеркнуть свои сюзеренные права, низложил. Низложенный царь был отправлен в Египет, а на его место фараон утвердил его старшего брата Елиакима, переименованного в Иоакима, наложив на страну дань. Таким образом, фараон считал себя владыкой до самого Оронта, а может быть и Евфрата; у Сидона найден обломок его памятника, Филистимские города были покорены и опустошены им на обратном пути в Египет, о чем см. у пророка Иеремии, гл. 47.

Вавилонский цилиндр-печать с изображением бога луны Сина

Между тем Ниневия пала, Набупаласар завоевал Месопотамию, а Сирия стояла на очереди. Но старость и болезнь заставили его вернуться в столицу и поручить расправу с фараоном своему сыну Навуходоносору II (Набу-кудурри-уссур – Набу! защити мои пределы). Тот, во главе многочисленного войска, двинулся чрез Месопотамию, куда поспешил и Нехао. Встреча произошла у Кархемиша на Евфрате в 605 г., и египтяне были разбиты. В ярких красках описывает Иеремия беспорядочное бегство египетской армии (гл. 46) и ждет, что вавилонский царь не остановится, а двинется и в самую Нильскую долину, но в это время умер Набупаласар, и Навуходоносор должен был немедленно отправиться в Вавилон, справедливо полагая, что для судьбы новой династии его отсутствие может быть опасно. Поэтому он удовольствовался тем, что «взял все от потока Египетского до реки Евфрата, что принадлежало царю египетскому» (Иер.24:7) и что последний «не выходит более из земли своей», может быть, в силу заключенного мира, может быть, и в силу фактической невозможности. Впрочем, Берос хочет видеть и Египет подвластным Вавилону и даже называет Нехао отложившимся сатрапом Египта, Келесирии и Финикии – это характерно для вавилонского официального третирования фараона, которое шло дальше ассирийского: в анналах Ассурбанипала Псаметих назван царем в самом рассказе об его отпадении.

Но это было только началом сирийских войн Навуходоносора. Ни Египет не мог легко отказаться от притязаний на Сирию, ни Иудея оставаться спокойной среди двух борющихся сил и при постоянной внутренней борьбе религиозных, политических и социальных партий. Египет энергично реформировался и чувствовал последний подъем своей жизнедеятельности; еще в большей степени, чем при эфиопских фараонах, он агитировал при сирийских дворах и поддерживал преданные себе партии. Напрасно великий Иеремия указывал на безумие антивавилонской политики; находился целый ряд «пророков», льстивших народу и обещавших успехи мятежным царям. Иеремия видел неминуемую гибель и переживал тяжелые годы; его книга в своей значительной части – дневник потрясающих событий и настроений, что делает ее особенно драгоценной. Уже чрез три года Иоаким попал в руки египетской партии и перестал платить дань. Одушевление чающих скорого торжества было настолько сильно, что, несмотря на бездействие Нехао, борьба с великим царем могла продлиться не менее 5 лет. Сначала Навуходоносор надеялся справиться с Иерусалимом, наслав на него окрестные враждебные народы: арамеев, моавитян, аммонитян с отрядом своих халдеев, но это оказалось недостаточным, и пришлось отправиться самому. При его приближении Иоаким успел во-время умереть, а его сын Иехония чрез три месяца, в 597 г. сдался. Навуходоносор переселил его с семейством и с 10 тыс. наиболее влиятельных и богатых лиц в Вавилон. Храмовые сосуды были частью разбиты и увезены, и этим Иерусалим лишался значения столицы и религиозного центра. Однако, вавилонский царь считал возможным оставить Иудее еще тень самостоятельности, назначив царем третьего сына Иосии – Седекию. Слабохарактерный и недалекий правитель этот не оправдал его доверия и очень скоро пошел по пути брата, тем более, что соседи теперь стали действовать заодно с Иудеей – к ней примкнул Тир; Египет при фараонах Псаметихе II (594–589) и Априсе (Уахабра, 588–569) опять перешел к наступательной активной политике. Один из недавно найденных в El-Hibeh, среди семейного архива, демотических папирусов от времени Дария I представляет скрепленную документами жалобу жреца Петиисе, поданную персидскому правительству на жрецов, лишивших деда его места, когда тот, следуя вызову фараона, обращенному к храмам, сопровождал поход в страну Хару, т. е. в Палестину, в 4-й год царствования, т. е. в 590 г. Таким образом, уже чрез 14 лет после кархемишского разгрома, мы видим, фараоны снова в Азии. Преемник Псаметихэ II, Априс, стал действовать и на море. По словам Геродота (2, 161), он «послал войско к Сидону и дал морское сражение Тиру и его цари». Диодор говорит еще более определенно о покорении им всей Финикии и большой морской победе над финикиянами и киприотами. Недавно Флиндерс Петри нашел близ египетского Леонтополя сидящую статую сподвижника Априса, некоего Гора, называющего себя, между прочим, командиром военного флота, а в Финикии еще Ренан находил значительное количество египетских памятников, несомненно, относящихся к этой краткой эпохе египетского господства. У Библа были египетские казармы и храм, построенный египтянами местной богине. Фараон действительно явился и на выручку Иерусалима, осажденного в 587 г. халдейскими войсками, которые даже отошли от города при его приближении. Иудеи ликовали, но преждевременно – Априс был разбит, а летом 586 г. ^Иерусалим пал после отчаянной обороны и подвергся всем ужасам наказания за неверность. Навуходоносор жестоко расправился с Седекией и его вельможами, храм и город были сожжены, жители переселены, прочая страна пощажена и разделена между беднейшими жителями, не уведенными в плен. Правителем назначен верный Вавилону, друг Иеремии, иудей Годолия. Но сносные условия, в которые поставили Иудею завоеватели, и возможность сравнительного благосостояния под руководством умного и доверенного царю человека и на этот раз не были использованы вследствие раздоров и личных счетов иудеев, не исправившихся даже после катастрофы. Годолия был убит по интригам царя аммонитян, опасавшегося развития благосостояния оставшихся иудеев, потомком давидова дома Исмаилом. После этого злодеяния влиятельная часть оставшихся, совершенно справедливо опасаясь мщения Навуходоносора, бежала в Египет, увлекши за собой насильно пророка Иеремию, которому халдеи оказывали особое внимание. Априс поселил их в Дафнэ. Здесь великий пророк предвещал гибель беглецам и погром Египту от Навуходоносора, который придет сюда и поразит землю Египетскую (гл. 43 ел.). Действительно, до нас дошли обломки одного текста Навуходоносора, в котором он призывает богиню (вероятно Булу) в связи с описанием своего похода в 37-м году своего царствования (567) против фараона Яхмоса II (Амасиса), заручившегося, повидимому, помощью какого-то греческого (?) города. Египетские источники пока молчат об этом походе. В 1886 г. Флиндерс Петри производил археологические изыскания в Дафнэ, но и здесь не нашел ничего, кроме остатков кирпичной платформы, которая, может быть, соответствует упоминаемой у пророка Иеремии (43, 9). Кроме того, на Суэцком перешейке были найдены терракотовые цилиндры с надписями Навуходоносора, относящимися к вавилонским постройкам. Саисский Египет был крепче эфиопского, и Навуходоносору, если он и переступал его границы, едва ли удалось далеко зайти, а тем более удержать его в повиновении. И клинописный текст, при всей своей фрагментарности, все-таки, ограничиваясь общими выражениями и нагромождая синонимы, обозначающие смятение и ужас египтян, также подкрепляет это предположение.

Не имел полной удачи Навуходоносор и в Финикии. Тир, как известно, был заодно с Иерусалимом, а потому должен был быть наказан. Возможно также, что наступательная политика в Азии фараона Априса (а потом и Яхмоса) имела обычные последствия – торжество египетских партий и возведение на финикийские престолы египетских ставленников. Во всяком случае, отрывки тирских летописей, чрез посредство Иосифа Флавия, сообщают, что при царе Итобаале (II) Навуходоносор осаждал Тир 13 лет. Пророк Иезекииль (29, 18) в 27-м году пленения (570 г.) говорит: «Навуходоносор отяготил свое войско трудными работами против Тира, так что все головы оплешивели и все плечи стерлись, а ни ему самому, ни его войску нет вознаграждения от Тира за работы»... В награду пророк обещает ему разгром Египта (пророчество на Египет, покоренный до самого юга, см. гл. 30; особенно интересен ст. 14: «разрушу Патрос, подожгу Дафнэ – или Танис – и совершу суд над Фивами»). Из дальнейших выдержек Иосифа из менандрова изложения тирских летописей видно, что тирянам чрез несколько лет пришлось выпрашивать царя из Вавилона. Отсюда следует, что в конце концов Тир подчинился Навуходоносору, хотя и не был им взят. Это ясно из того, что и после в нем были цари. Полагают, что условием было поставлено свержение Итобаала, как египетского приверженца, переселение его и семьи его в Вавилон и возведение ставленника Навуходоносора, каковым считают следующего царя, Ваала П. Насколько это верно, мы не знаем, но если мы правильно понимаем дату у пророка Иезекииля, то засвидетельствованная клинописным документом война с Египтом хорошо подходит к тирской осаде: до 570 г. Навуходоносор занят у Тира, а в 567 г. он воюет с Амасисом, желая искоренить источник азиатских осложнений в удобное время – после смены правительства (569).

Таким образом, западные дела причиняли Навуходоносору много забот почти во все продолжение его царствования, и успехи его не были полными, так как устранить Египет окончательно ему все же не удалось, и Яхмос II (Амасис), хотя и не мог продолжать наступательной политики на суше, но перенес операции на море. Он заботился об улучшении флота, и впервые в египетской истории присоединил Кипр. Впрочем, из Финикии и Палестины египтяне были изгнаны, Иерусалим лежал в развалинах, и Тир во все дальнейшее время признавал верховенство Вавилона. На традиционном месте завоевателей, рядом с памятниками фараонов и ассирийских царей, у Нахр-эль-Кельба, на проходной финикийской дороге, а также в узкой ливанской долине Вади Брисса, Навуходоносор оставил свои длинные, тщательно обработанные в литературном отношении надписи и барельефы, плохо сохранившиеся. Но мы напрасно будем искать в их описаний военных подвигов – это перечень деяний царя по реставрации и сооружению вавилонских храмов и укреплений.

Единственно, что имеет местный характер, это упоминание, что царь «собственноручно» рубил ливанские кедры для построек, а также следующие неясные слова о ливанской области: «в те дни Ливаном, вмещающим в себе в изобилии кедры, благовонные дары Мардука... и приличные для украшения дворца царя неба и земли, овладел чужой царь, унес его произведения. Жители его разбежались. Силой Набу и Мардука, моих владык, повелел я моим войскам двинуться к Ливану.

Врага его сверху и снизу я вымел и облагодетельствовал страну, рассеявшихся жителей собрал и вернул на их места». «Чужой царь», очевидно, – фараон. Действительно, современник Нехао, командир Ираклеополя Гор в своей надписи говорит, что при реставрации местного храма он для дверей употребил лучшие кедры из царского владения.

Стремление к Ливану было постоянно у египтян, откуда понятно, что Нехао остановился в Рибле и что этот пункт остался главной квартирой и для Навуходоносора, который здесь же, в Wadi Brissa, и оставил свою надпись, свидетельствующую о том, что ливанская область и вообще запад имели для него интерес, особенно как необходимый источник строительного материала. Возможно, как полагает Винклер, что один обломок надписи содержит в себе упоминание об одном из его походов на запад. К сожалению, имени царя там не сохранилось, но указан 3-й год. Текст относится к ново-вавилонскому периоду: «жители страны Хатии (Сирии) в мес. 1-й яре 3-го года... царь вавилонский выступил с войсками... в 13 дней... людей, бывших на Амане... головы отрезал... повесил на кольях (?)... увел»... Таким образом, восстание началось у Антиливана в 602г., в котором восстал и Иоаким. Навуходоносор двинулся в Келесирию и оттуда отправил в Иудею отряд халдеев и приказывал соседям Иерусалима напасть на него, будучи пока занят на севере.

Вавилонский храм в Ниппуре (реконструкция)

Союзнику Навуходоносора Киаксару в это время также было достаточно хлопот с соседями в его сфере влияния. К сожалению, об его деяниях мы осведомлены еще менее. Мы не в состоянии даже с уверенностью сказать, какая судьба постигла древний Элам во время этих этнографических и политических переворотов. Уважение, которое питали Ахемениды к эламским традициям и которое выразилось в редактировании царских надписей и на эламском языке, указывает на то, что они застали еще здесь туземную государственность и помнили ее еще в ту эпоху, когда ввели обыкновение увековечивать свои подвиги клинообразными надписями.

Обеспечив за собой восток, Киаксар мог сделать попытку увенчать созданную им великую державу присоединением богатого запада с Лидией и греческими торговыми городами. Стремление к Эгейскому морю было для него столь же естественно, сколько для Навуходоносора – к Средиземному. При Ассурбанипале Лидия вошла в соприкосновение с Ниневией, ассирийский царь претендовал на верховенство над Гигом и Ардисом, конечно, и Киаксар считал себя в этом отношении преемником ассириян.

История Лидии известна нам сравнительно недурно, благодаря Николаю Дамасскому, передавшему нам в извлечениях труд Ксанфа Лидийского, пользовавшегося лидийскими летописями. Геродот сообщает нам также не мало ценных сведений, как фактических, так и легендарных, к этому присоединяется ассириологический материал, а также результаты раскопок царских гробниц у Сард (Oelfeis в Зап. Берл. акад., 1858). Все это использовано в трудах Шуберта, Раде и Перро-Шипье, и мы не будем останавливаться на изложении прошлой истории Лидии, тем более, что страна эта только отчасти входит в интересующую нас культурную область. Будучи первоначально населена племенами алародийской расы и принадлежа к хеттскому кругу, она скоро сделалась территорией наибольшего взаимодействия и смешения рас и культур. Приморское положение выработало в ее жителях отважных морских бродяг, нападавших между прочим на Египет и давших восточно-культурный элемент Этрурии, а богатство страны и выгоды сбыта на восток по торговым путям в Ниневию, Сузы и Кавказ и на запад – за море – сделали из Лидии торговый и промышленный центр и родину денег. Недостаточная сплоченность государства, состоявшего из нескольких племенных единиц и носившего феодальный характер, препятствовала Лидии сделаться великой державой и дать отпор греческим пришельцам, заселившим весь западный берег Малой Азии, но это последнее обстоятельство имело историческое значение первостепенной важности. Лидия еще в большей мере, чем Финикия, сделалась связью европейского и азиатского миров и первым этапом эллинизма. Лидийские цари, считавшие себя сюзеренами греческих городов, должны были войти в их мир, и мы знаем из Геродота, какие были у них с Элладой, ее святынями и оракулами, связи, необходимые для поддержания авторитета. Это были первые филэллины в истории, не забывшие однако ни своего восточного происхождения, ни интересов государства. Это особенно применимо к последней династии – Мермнадам (686–546), поставившим целью сделать из Лидии великую державу. Первым шагом к этому была централизация, достигнутая мало-по-малу путем привлечения феодальных владетелей из замков к придворным должностям. Затем постоянные заботы о торговых путях, особенно великом пути в Сузы и на запад, влекли за собою неизбежно агрессивную политику относительно греческих колоний. Действительно, мы видим, что и Гиг, и Ардис, и Саддиат, и Аллиат все время воюют с греками или заключают родственные союзы с тираннами, причем привлекают на свою сторону авторитетный голос Дельфийского оракула несметными дарами, стяжавшими им славу необычайных богачей. И в Элладе у них были сторонники, привлеченные частью деньгами, частью услугами. Двор их сделался убежищем многих знаменитых греков, выброшенных политическими неурядицами за пределы родины, он был радушно открыт и для греческих туристов. Широкую политику вели Мермнады и на востоке, и притом искусно. Гиг, приняв личину вассала, сумел втянуть Ассурбанипала в борьбу с киммериянами, и при первом удобном случае не только перестал посылать в Ниневию посольства и подарки, но даже, по словам Ассурбанипала, «понадеявшись на свои силы, осмелился послать свои войска Пишамилку, царю Египта, дерзновенно свергшему мое иго». На этот раз, впрочем, молитва ассирийского царя к богам об отмщении была услышана – киммерияне, по его интригам, снова явились в Лидию, перевернули страну вверх дном. Гиг был убит, а его сын Ардис, едва отстояв цитадель Сард, принужден был отправить в Ниневию посольства, якобы с изъявлением подчинения. Но Ассирия в это время была уже не опасна, а киммерияне были скоро прогнаны, и Лидия пошла быстро к возрождению. Ардису и его двум преемникам удалось объединить всю страну до р. Галиса, причем с Милетом, которого им не удалось взять, был заключен при царе Аллиате союзный договор, по совету Дельфийского оракула и при посредстве Периандра коринфского. Таким образом, Лидия сделалась грозной силой в Азии, опиравшейся и на хорошие войска (конница), и на деньги, и на сочувствие Европы и Египта. Само собою разумеется, что скоро река Галис ей показалась тесной границей, тем более, что по ту сторону ее происходили тревожные события. Киаксар покорил Армению и Каппадокию и также довел свое царство до Галиса, стремясь распространить его еще далее. Война была неизбежна.

Поводом к ней Геродот выставляет опять тех же скифов, искавших защиты у Аллиата против Киаксара (1, 73). Обе державы располагали почти равными силами и средствами, а потому борьба длилась, целых пять лет с переменным успехом. Наконец, на шестом году, во время сражения произошло солнечное затмение, предсказанное Фалетом Милетским. На сражающихся напал суеверный страх, и они прекратили битву, а затем был заключен мир при посредстве Свеннесия, царя Киликии, и «Лабинета» вавилонского. Этот интересный рассказ Геродота, любопытный по легко установимой дате события (солнечное затмение, видимое в М. Азии в нач. VI в., по вычислению Цеха, – 28 мая 585 г.) и первому свидетельству о греческой науке, имеет вполне правдоподобный вид и, вероятно, заимствован из лидийских летописей. Интересен он и для истории дипломатии. Вмешательство царей указывает, что политическому равновесию в Азии грозила опасность и что для постороннего наблюдателя становилась очевидной более или менее близкая победа Киаксара и распространение Мидии до берегов Эгейского моря. Этого не мог допустить ни, пока что, союзник Мидии – вавилонский царь, ни потомок хеттов, каким-то чудом уцелевший от ассириян и скифов – киликийский. Последнему торжество Киаксара прямо грозило поглощением. Таким образом был, при их содействии, заключен мир и даже союз, скрепленный браком Астиага, сына Киаксара, с дочерью Аллиата Ариэной. Само собою разумеется, что вавилонский царь, которого имеет в виду Городот, – Навуходоносор, а не Набонид («Лабинет»). Имя Навуходоносора почему-то везде Геродот заменяет другими.

В этом же 585 г. умер Киаксар, названный у Эсхила «основателем владычества над Азией». Какого характера было это владычество и как была организована индийская держава, нам неизвестно, но есть полная вероятность допустить, что она мало чем отличалась от Ассирии и едва ли была шагом вперед в смысле государственности. Упоминаемые в абухаббском цилиндре Набонида цари, помощники индийского царя, могут говорить в пользу того, что у последнего были вассалы, как и у ассирийских. Косвенно подтверждает это и Бехистунская надпись, рассказывая о самозванцах у эламитян и сагартиев и прибавляя, что эти претенденты объявляли себя потомками туземных династий, вероятно, прекративших свое существование лишь при персидском господстве.

Сын Киаксара Астиаг (585–550) был последним царем Мидии, и его трагический конец, сделавшись объектом легенд, в то же время соединил с его именем представление о восточном деспоте, со всеми отрицательными его сторонами, доводящими государство до крушения. Особенно содействовали этому сообщения Геродота, основанные на рассказах Гарпагидов, недовольных царем. Действительно, Астиагу выпал несчастный жребий не сохранить царство, которое передал ему отец великий и могущественным, но насколько виновна в этом его личность, мы не можем судить, будучи лишены объективных данных. Несомненно лишь одно, что Астиаг продолжал воинственную политику отца, насколько это было возможно при тогдашней группировке держав. Будучи в дружбе и родстве с лидийским царем и видя могущество лидийского царства при Аллиате и Крезе, он решился направить свои попытки в другую сторону и присоединить к своему царству область, непосредственно примыкающую к Мидии – Ассирию и Месопотамию. Но здесь было неизбежно столкновение с Вавилоном, и пока жив был Навуходоносор, о войне не могло быть и речи. Союз был прочен и в силу родственных связей, кроме того и в виду взаимных выгод, как мидянам было рискованно начинать войну с великим Навуходоносором, так и для последнего вызывать чем-либо осложнения было несвоевременно: ряд погромов нанес такие удары Вавилону, что он не был готов к обороне, и было необходимо заняться приведением его, и вообще всего государства, в боевую готовность.

Эти работы были у Навуходоносора на первом плане. И вообще строительная деятельность до того занимала его, что в оставленных им довольно многочисленных надписях он повествует почти исключительно о ней, едва вскользь упоминая о военных подвигах. Мы видели, что даже победа над фараоном упомянута им как отражение «чужого царя» от ливанских кедров, потребных для вавилонских построек. О постройках Навуходоносора знают и Берос и даже Геродот, вообще хуже осведомленный о вавилонских делах и приписывающий сооружения какой-то царице Нитокриде. Для Навуходоносора эти постройки были не только связаны со стратегическими соображениями, но и являлись результатом его стремления украсить и возвеличить Вавилон как столицу мира. Он сам говорит в одной из своих надписей: «с давних дней, до царствования Набупаласара, моего родителя, многие цари, мои предшественники, строили дворцы в других городах, которые они избирали; там они устраивали себе место жительства, собирали сокровища, складывали дары и только в день праздника Загмук (Нового года) являлись к выходу бога Мардука. Когда же Мардук призвал меня к царскому сану, а Набу, его истинный сын, поручил мне свой народ, возлюбил я, как свою драгоценную жизнь, сооружение их чертогов. Кроме Вавилона и Борсиппы у меня не было резиденции. В Вавилоне, который я ставлю выше всего, который я люблю, (я заложил) дворец – удивление людей, связь живущих».

Еще Набупаласар залечивал раны, нанесенные Вавилону Синахерибом и Ассурбанипалом, хотя у него не было для этого еще ни времени, ни достаточных средств. Он нашел стены разрушенными, каналы засыпанными, здания пришедшими в ветхость. И вот, он очищает центральный канал Арахту, мостит священную прецессионную дорогу, главную улицу столицы, реставрирует обе стены кремля – Имгур-Бел («Бел милосердовал») и Нимитти-Бел («покой Бела»), работает над каналом в Сиппаре, строит дворец в Вавилоне в кремле, несколько южнее дворцов древних царей, воздвигает и реставрирует храмы. Он немедленно приступил к ремонту и украшению вавилонских святынь и с гордостью стал называть себя восстановителем Эсагилы и Эзиды. В своих надписях он и с внешней стороны выступает воскресителем славной старины, употребляя для них архаические формы клинописных знаков эпохи Хаммурапи. Зиккурат Эсагилы «Этеменанки» – «Дом основания неба и земли», разрушенный еще Синахерибом и недостроенный Асархаддоном, теперь был заложен снова «на груди преисподней, так, чтобы его вершина достигла неба». В торжественной процессии сам царь и его сыновья несли на головах позолоченные корзины с кирпичами для нового основания знаменитой башни, которую имел в виду дееписатель вавилонского столпотворения.

Такова была строительная деятельность основателя халдейской династии. Если принять в соображение войну за независимость и недостаток средств, то нельзя не удивиться разносторонности и интенсивности этой строительной горячки. Само собою разумеется, что многое было только начато, другое, по необходимости, сделано на скорую руку. Так, царский дворец был построен из необожженных кирпичей и недостаточно высоко, вследствие чего при первом большом разлитии Евфрата был разрушен. Поэтому Навуходоносору оставалось еще сделать очень много, но он находился уже в гораздо лучших условиях. Он получал дань, которая раньше шла в Ниневию, а потому не имел недостатка в рабочих руках и не должен был бороться за независимость. Его войны только увеличивали его материальные средства и доставляли вереницы пленных – даровых работников. Поэтому он оставил Вавилон совершенно обновленным, и современные немецкие раскопки обнаруживают почти исключительно его следы.

«Обновитель Эсагилы и Эзиды» – его постоянный, вполне заслуженный эпитет... Длинные надписи в Вади Брисса перечисляют его деяния по украшению и обогащению главных столичных святилищ. Надписи эти чрезвычайно интересны в архитектурном и культурном отношении. Здесь также упоминаются храмы, построенные или реставрированные, в других городах государства: в Сиппаре Дильбате и т. п. Прецессионную улицу он окончил мостить и украсил ее с обеих сторон стенками из эмалированных кирпичей с изображениями, плоскими или рельефными, идущих львов и надписями, белым по голубому фону. «Кроме обновления городов, храмов богов и богинь, возложил я руки, чтобы выстроить дворец для жилища моего величества в Вавилоне», повествует царь в Вади Брисса относительно сооружения дворца на месте временного, построенного Набупаласаром и пришедшего в негодность. Он выстроил его теперь из такого материала, что, несмотря на постоянные разрушения и расхищения для построек современного города Хилле, большая часть фундамента уцелела до сих пор, и немецкая экспедиция обнаружила значительную часть, особенно восточной половины, соединенной с западной коридором, и составила ее план. Платформа была поднята на 10 футов над почвенной водой, а стена, окружавшая весь комплекс помещений, была в несколько сажен толщиной;, и она имела на себе облицовку из эмалированных кирпичей с пестрыми орнаментами. Не довольствуясь этим дворцом, занимавшим пространство более четырех десятин, царь застроил еще прилегающий с севера участок такой же величины, употребив на это, по уверению его надписи и Бероса, всего 15 дней. Открытая немецкими археологами тронная зала имела стены, украшенные цветной эмалью – пальметками и изображениями колонн. Наконец, на самом севере Вавилона он выстроил на высокой платформе дачный дворец, по мнению некоторых с знаменитыми «висячими садами». Берос говорит о них: «он устроил каменные возвышения, придав им вид гор, и засадил всякого рода деревьями, устроив таким образом так называемый висячий парк (χρεμαστος Παραδεισος), по той причине, что его жена, воспитанная в индийских местностях, скучала по родной природе». Рассам нашел здесь, под холмом Бабиль, остатки сооружений для подъема воды на искусственные террасы. Впрочем, Кольдевей полагает, что висячие сады были разбиты на сводах, обнаруженных в северном углу городского дворца, у ворот Истар.

Не менее грандиозны были работы для укрепления Вавилона. Кроме ограждавших древний город Имгур-Бела и Нимитти-Бела, не было стен для защиты городских частей, возникших вне их. Навуходоносор выстроил стену к востоку от города в прямом направлении с севера на юг. Но город рос при нем слишком быстро; пришлось отступить еще далее к востоку и заключить город в тройную стену, шедшую под углом от Евфрата к северу, от дачного дворца до Евфрата, против Борсиппского канала. Стена была выстроена из кирпичей с асфальтом и была «вышиной с гору»; вдоль ее по ту сторону был выкопан ров со скатами, обложенными кирпичами с асфальтом. «Дабы бранная буря не разразилась над Имгур-Белом, стеной Вавилона», говорит царь, «я повелел защитить Вавилон с востока в расстоянии 4 000 локтей большой стеной»... Общая толщина всех трех стен, с засыпанным землей промежутком, доходит до 30 метров. Длина сев.-вост. стороны – около 4 400 локтей: приблизительно на каждые 44 локтя была башня. Далее, надпись в Вади Брисса и Ксенофонт говорят еще о сооружении так наз. Мидийской стены. От берега Евфрата у Вавилона до Киша, а затем от Сиппара до Описа, т. е. от Евфрата до Тигра, были насыпаны валы, обложенные кирпичами с асфальтом. Целью этой работы было, по словам Навуходоносора, «на расстоянии 20 двойных часов от города собрать воды, подобные волнам моря, вокруг города», т. е., по объяснению Винклера, в случае неприятельского нашествия, затопить всю окружающую местность, среди которой вавилонская область могла бы выдаваться, подобно острову. Так как Навуходоносор мог ждать в то время нашествия только с одной стороны – с Мидии, то ясно, что он не верил в постоянство хороших отношений с северным соседом и готовился к обороне. Устроенные им сооружения имели целью сделать Вавилон недоступным или, по крайней мере, на время задержать неприятельское войско.

Все эти работы, в связи с долголетним славным царствованием, еще раз доставившим Вавилону роль мировой столицы, сделали имя Навуходоносора особенно популярным и затмили имена его предшественников так же, как его постройки заставили забыть древних соорудителей вавилонских святынь.

Навуходоносору выпало на долю совершить расправу над Иерусалимом в то время, когда носители пророческих идей ждали торжества Израиля. Разрушение храма и «вавилонский плен», конечно, сообщили великому царю в предании иудеев, а затем и христиан, облик, с одной стороны, завоевателя по профессии, с другой – жестокого, надменного деспота, «царя неправедна и лукавнейша паче всея земли» (Дан.3:22). Навуходоносор – тип богоборца и гонителя не только в книге Даниила и в сказании Иудифи, но и в христианской агиографии. Но автор книги Даниила считает Навуходоносора достойным вразумления божия и заставляет его «хвалить и превозносить и славить царя небесного» (4, 34) и «исповедывать его пред всем народом своим» (3, 100). Мы уже видели, что Навуходоносор не был завоевателем по ремеслу и не дорожил военной славой, не был он и сумасбродным деспотом. Так, он не покарал Иехонию за преступления отца и долго надеялся уладить с иудеями, не доводя дела до окончательной катастрофы. Но и наказав Иерусалим, он все же испытывает последнее средство – назначает туземного правителя и старается водворить среди оставленных возможное благосостояние. И уведенных в плен он поставил в такие условия, что они могли многое заимствовать из вавилонской культуры, сорганизоваться в общину, жить своею национальною жизнью и даже надеяться на скорое избавление из плена. Что он не был влюбленным в себя, надменным богоборцем, доказывают оставленные им памятники его религиозного настроения – многочисленные молитвы, которыми он сопровождал свои надписи о постройках. Мы уже видели образец таких надписей в тексте, оставленном его отцом Набупаласаром – смирение и покорность воле божией, выражаемые там, могли бы послужить образцом для любого христианина. Навуходоносор в этом отношении не уступает своему отцу – и его надписи выражают подобные же чувства. Напр., при своем вступлении на престол он обращается с такой молитвой к Мардуку:

«Превечный владыка, вседержитель. Подай, чтобы имя царя, которого ты возлюбил, которого имя ты возвестил, преуспевало, согласно воле твоей. Направи его на путь истинный. Я – государь, покорный тебе, создание рук твоих. Ты сотворил меня и доверил мне власть над людьми. По милости твоей, господи, всех обнимающей, да будет твое высокое владычество милосердым. Страх пред божеством твоим вложи в сердце мое. Подай мне то, что благоугодно тебе, ибо ты – создавший жизнь мою».

Здесь и высокое смирение, и достойное великого и благочестивого царя сознание ответственности своего звания, как доверенного богом, который один только и может помочь ему в его несении, руководствуя на правый путь. Навуходоносор и вообще последняя вавилонская династия – действительно благочестивые люди. Ни один царь не выстроил и не обновил столько храмов – до 40 святилищ перечисляется в его надписях; его преемники старались подражать ему в этом. Если в этом отношении халдейская династия совершенно не похожа на ассирийских царей, для которых главными заботами были дворцы и военная слава, то относительно теплоты религиозного чувства они вообще представляют новое явление, имеющее, правда, корни в прошлом (ср. Хаммурапи), но еще более объяснимое из духа этого времени, отмеченного углублением религиозности и в Иудее и в Египте.

По окончании работ в храме Шамаша в Сиппаре царь обратился к богу солнца со следующей молитвой, намекая на функции его как бога правосудия:

«Шамаш, великий владыка, вступая в твой лучезарный храм Э-барру в ликовании, воззри на мою драгоценную работу, и пусть уста твои изрекут мне милость. По твоему справедливому приговору да буду я награжден потомством. Даруй мне жизнь в долготу дней и утверди престол мой. Да будет царство мое (т. е. династия) долговечно до века, с жезлом правости, с мудрым правлением. Укрась во веки царство мое законным скипетром, благодетельным для людей. Огради мои войска на поле брани мощным оружием. О Шамаш, дай мне ответ, как судья, приговором и во сне. Твоим возвышенным и неотменяемым повелением да преуспевают мои изощренные оружия и да повергнут они оружия врагов». Подобным же образом, по окончании дворца в Вавилоне, молился Навуходоносор Мардуку: «да существует по твоему повелению вечно дом, выстроенный мною, да насыщусь я его великолепием, да достигну в нем глубокой старости, имея многочисленное потомство, получая обильную подать от царей всех стран света, от всех людей. Да не будет у меня врагов от основания неба до высоты неба, от восхода солнца до запада, да не устоит никакой супостат мой. Да будут потомки мои во веки в нем управлять человечеством».

Этому желанию не суждено было исполниться. Едва умер Навуходоносор в 561 г., после 43-летнего царствования, как начались смуты, доказавшие очень скоро, что блеск халдейского царства был мишурой, и величие Вавилона держалось только личностью великого царя. За преобладание внутри боролись партии, извне стали угрожать враги. Навуходоносор был халдей, его отец – человек, выдвинутый военной партией, но он был личностью выдающейся; внешней славой он удовлетворил вавилонян, а постоянным храмоздательством и благочестием – жрецов. Сын его Эвиль-Меродах (Амель-Мардук) известен нам из библии (IV Ц. 25, 27–30) тем, что он «в год своего воцарения вывел Иехонию, царя иудейского, из темницы, беседовал с ним ласково и поставил престол его выше престола других царей, что у него в Вавилоне»... Таким образом, иудеи добились теоретической реставрации своего царства чрез какие-нибудь тайные пружины при дворе. Очевидно, новый царь был доступен посторонним влияниям, которые при отце его не могли добиться успеха, но сейчас же нашли осуществление своих планов после его смерти. Влияния эти во всяком случае не имели в виду интересов вавилонского царства и его прочности, а потому царь потерял кредит у националистов и жрецов, тем более, что о храмах он не заботился – по крайней мере нет следов его благочестивых работ. Жрец Берос сообщает о нем: «он правил беззаконно и надменно, а потому убит Нериглиссором, женатым на его сестре, после двухлетнего царствования». И Набонид в своей хронике говорит, что он «преступил завет» своего отца и деда. К сожалению, о закулисной стороне истории этого времени мы можем только догадываться; вероятно дело обстояло еще сложнее, чем говорят наши скудные источники. Например, Нериглиссор, вероятно, метил на престол уже давно. Еще при Навуходоносоре он занимает совершенно исключительное положение, упоминаясь в документах рядом с царем. Вероятно, тожественен с ним и упоминаемый у пророка Иеремии (39, 3, 13) генерал «раб-муги» Нергалшарецер. В своих надписях он упоминает своего отца Бел-шум-ишкуна и даже называет его один раз царем вавилонским. Достигши престола, Нериглиссор пошел по стопам Навуходоносора и все краткое время своего мирного царствования (559–555) провел в строительных работах в храмах, на каналах, во дворце и т. п. Надписи составлены в том же стиле, что и принадлежащие Навуходоносору. Перечисляет его благочестивые деяния и хроника Набонида. Он умер своею смертью, к сожалению, преждевременно, и малолетний сын его Лабаши-Мардук был убит «друзьями» чрез 9 месяцев, ибо, как говорит Берос, «проявлял во многих отношениях дурные наклонности», или, по словам Набонида, «не умел править и против воли богов сел на престол». Очевидно, юный царь стал проявлять самостоятельный характер, вопреки ожиданиям жрецов – «друзей» его отца; он «не умел править» в их духе, а потому был ими устранен. На престол возвели одного из участников заговора, не принадлежавшего к царской фамилии вавилонянина Набу-нахида (Набонида, 555–538), который сам таким образом повествует о своем воцарении: «меня ввели во дворец; все бросились мне в ноги, целовали их, приветствовали мое царство. По повелению Мардука, моего господина, возведен я на царство над страною. Они восклицали: «отец страны, нет ему подобного». Я – могучий посланник Навуходоносора и Нериглиссора, царей, бывших до меня. Их люди доверены мне, против их повелений я не буду погрешать, их духу я буду угождать. Эвиль-Меродаху и Лабаши-Мардуку (я не буду подражать), ибо они преступили их заветы». Недавно найденная Pognon близ Харрана клинообразная надпись дает надгробную автобиографию отца Набонида. В ней он называет себя достигшим возраста 104 лет от времен Ассурбанипала до 6-го года своего сына Набонида, называет себя жрецом Сина Харранского и упоминает различных ассирийских царей; говорит, что имя его (Набу-балатсуикби) было дано ему уже в царствование сына, вместо прежнего, вероятно, ассирийского. Langdon ставит это в связь с известием Ассурбанипала о назначении им в харранские первосвященники своего брата. Он думает, не был ли отец Набонида тожественен с ним или, по крайней мере, его преемником. И в последнем случае его родство с ассирийским царским домом весьма вероятно. При таких условиях, с одной стороны, понятно тяготение Набонида к Харрану, с другой – пред нами еще более запутанная картина происхождения и связей Набонида. Несомненно, что Набонид был человек с повышенным религиозным настроением и с большим литературным вкусом – его многочисленные длинные надписи стоят в этом отношении еще выше оставленных Навуходоносором. Винклер полагает, что на Набониде сошлись партии в грозную годину и что он должен был угрожать обеим, и потому оттолкнул обе и был обеими покинут. Трудно сказать, насколько это верно, но 17-летнее царствование Набонида доказало, что при более благоприятных внешних обстоятельствах он мог бы оказаться пригодным правителем, теперь же, в виду грозных врагов, он был неуместен. Он постоянно подчеркивает свое благоговение к Навуходоносору и даже получает от него откровения во снах, когда по поводу какого-то необычайного и грозного астрономического явления тот явился к нему на колеснице с жрецом и, кажется, удостоверил его законность, но он совершенно оказался не в состоянии, подобно великому предшественнику, оценить важность исторического момента и совершающихся событий.

Вавилонская империя, несмотря на отсутствие прочного правительства, еще держалась в полном своем объеме, и Набонид еще мог призывать на свои харранские постройки своих людей «от Газы на границе Египта, Верхнего моря по ту сторону Евфрата, до Нижнего моря – царей, князей, широко разбросанных людей, доверенных ему Сином, Шамашем и Истар». Евреи ждали благоприятного исхода своего дела, будучи уверены в том, что ждать долго не придется. Тиряне, после смерти Ваала, за отсутствием членов царского рода, находившихся в вавилонском плену, стали управляться «судьями», но чрез 8 лет, вероятно, в виду неудачи этого опыта, послали в Вавилон за царевичами и получили оттуда сначала Мервала, а чрез 4 года Хирома III, уже от Набонида. Таким образом, в Сирии все обстояло как следует; фараон Амасис также не нарушал спокойствия. Гроза пришла с другой стороны. Астиаг решился, наконец, двинуться в Месопотамию, пользуясь очевидно вавилонскими неурядицами. «Царь Умманмандов» Иштувегу напал на область священного Харрана. Набонид ходил с полками на запад, к Аману в Финикии. Доходило ли дело до столкновений – неизвестно. Вторжение мидян было особенно неприятно благочестивому царю в том отношении, что препятствовало ему исполнить свое намерение – реставрировать Эхульхуль, древний храм Сина в Харране. Набонид с особенною любовью рассказывает в своих надписях, как ему являлось во сне то или другое божество и повелевало начать работу в том или ином храме страны, как он, следуя ритуалу и обычаю, с усердием искал памятных цилиндров древних царей в фундаментах зданий, тщательно отмечал находки или тщетность поисков и т. п. Таким образом, накануне крушения Вавилона пред нами проходит в его текстах вереница имен древних царей, начиная с Саргона и Нарамсина, Дунги и Хаммурапи. И теперь «в начале моего вечного царствования боги послали мне сон: Мардук, великий господин, и Син, свет неба и земли, стояли по обе стороны. Мардук сказал мне: «Набонид, царь вавилонский, достав кирпичи, отстрой Эхульхуль и дай Сину, великому господину, поселиться там». Благоговейно сказал я Мардуку, владыке богов: «храм, на который ты указываешь мне, окружает Умманманда и многочисленные войска их». Мардук ответил мне: «Умманманды, о которых ты говоришь, больше не существует, ни его земли, ни царей, его помощников». В третьем году они навели на его войну, и Кир, царь Аншана, его (Мардука?) юный слуга, рассеял со своими немногочисленными силами полчища Умманмандов. Иштувегу, царя Умманмандов, взял он в плен и отправил в свою страну». Несчастный царь радовался такому неожиданному союзнику, облегчившему ему путь к харранским святыням.

Надписи: Die Insohritten Nebukadnezars II im Wadi Brissa und am Nahr-el-Kelb. Heraus gegeben. v. F. Weissbach. Lpz., 1900. Langdоn, Die neubabylonischen Konigsinschriften; Vorderasiatische Bibliothek. Lpz., 1901. Вавилонские постройки: Koldeweу, Die Pflastersteine in Babylon. Lpz., 1901. R. Koldevvey, Das wieder erstehende Babilon. Die bisherigen Ergebnisse der deutschen Ausgrabungen. 3 Aufl. Leipz., 1014. Вillerbeсk, Nebuchadnezzars Befestigungen. Mitteil. Vorderasiat. Gesellschaft III. Лидия: v. Оelfers, Ueber die lydisohen Koenigsgraber. Abhandl. Берл. акад., 1858. Сhоisу, Notes SUP les tombeaux lydiens de Sardes. Rev. Arch. XXXII. Gelzer, Das Zeitalter des Gyges. Rhein.Museum, XXX. Schubert, Ges-chkhteder Konige von Lydien. Breslau, 1884. Radet, La Lydie et le monde grec au temps des Mermnades, 1893. Perrоt-Chipiez. Histoire de l'art V. 1890. Статьи: Winсkler. Zur Medischen und altpersischen Geschichte. Untersuch. zur altorient. Geschichte. Zur inneren Politik. Altorient. Forschungen II. A 11, Psammetich II in Palastina. Zeitschrift f. alttestamentl. Wissens-chaft 40 (19101. Ed. Meyer, Untersuchungen... iiber Nebukadnezars Befestigungsanlagen Sitzungsber. Preus. Akad., 1912, считает водный бассейн сооруженным не столько для военных, сколько для ирригационных целей.

Египет в саисскую эпоху

Энергичные владетели Саиса, боровшиеся с половины VIII века за престол фараонов с эфиопами, балансировавшие между ними, мелкими династами и ассирийскими завоевателями и временно достигавшие цели, в лице Псаметиха I начали XXVI династию и открыли новый период истории Египта, называемый в науке временем реставрации или египетского возрождения, периодом последнего, предсмертного блеска.

При исключительно трудных условиях пробивала себе путь к власти и к объединению страны эта династия: на севере была великая завоевательная держава Асархаддона и Ассурбанипала, борьба с которой была невозможна; с юга на роль объединителей претендовали фараоны единокультурного и единоверного царства, считавшие себя более законными и богоугодными носителями египетских начал и имевшие в жреческих кругах, и отчасти в народе, многих приверженцев. Если принять в соображение общий упадок Египта, обнаружившийся к этому времени и вследствие естественной дряхлости трехтысячелетнего государства, и в виду смут, потрясавших его уже несколько поколений, то нельзя не признать, что задача саисских фараонов была не легче освободителей XVII–XVIII дин., и много труднее, чем у основателей Среднего царства. Только братоубийственная война с Шамашшумукином, ослабление Ассирии и отдаленность Эфиопии сделали возможным ее благоприятное разрешение, и Псаметих считает свое царствование со смерти Тахарки, хотя в то время (664) Фивы находились еще во власти Тануатамона и признавали власть последнего по крайней мере 8 лет; по Геродоту Псаметиху пришлось бежать в Сирию от «Эфиопа», убившего его отца Нехао, конечно, не «Сабакона», а Тануатамона. Теперь бывший ассирийский вассал и даже переименованный Ассурбанипалом в Набушезибани, свергнув ассирийское иго при содействии Лидии и греческих наемников, выступает против Тануатамона (у Полиэна против Теменфа); пользуясь теми же карийскими наемниками, побеждает его и довершает дело своих предков. Опять появляется цельный Египет, способный играть активную роль в политике, и этот факт произвел как на туземцев, так и на иностранцев большое впечатление, обусловившее создание легенд, каковы геродотова додекархия (между прочим, в связи с толкованием имени Псаметиха – «человек сосуда»), венский демотический папирус и т. д.

О дальнейших отношениях Псаметиха и его преемников к Азии и о попытках возродить там египетскую власть мы говорили. Они имели лишь временный успех, хотя несколько лет фараон и мог гордиться своими угодьями на Ливане и владычеством на Кипре. Последнее было даже совершенной новостью в египетской истории. Но если на этой почве борьба с Навуходоносором и оказалась сверх силы, все же положительным результатом ее было создание флота на Средиземном море, а также наводнение Финикии египетской культурой, не говоря уже о том, что сближение с греками нашло себе здесь новые пути и способы. Характерна также энергия, с какою, несмотря на все неудачи, саисские фараоны упорно стремятся на север, пользуясь каждым случаем, чтобы осесть в Азии и возродить древнюю египетскую империю.

Скульптурная голова царя Саисской эпохи

Одновременно с Сирией, объектом империалистической политики фараонов всегда бывали Нубия и Пунт. И в этом отношении саисские фараоны старались не отставать от Яхмосидов и Рамессидов, хотя и здесь их положение было гораздо труднее: против них стояли не мелкие полудикие племена, а организованное Напатское царство, само еще недавно не раз покорявшее Египет. Мы не знаем ничего о столкновениях с этим царством, но до нас дошли некоторые сведения о попытках фараонов пробраться в Нубию. При Псаметихе I мы знаем только о мирных сношениях. Так, в храме Мут в Фивах было найдено пять каменных плит с изображением кораблей, спускающихся из Нубии в Фивы и нагруженных продуктами Нубии: золотом, быками, пальмовыми орехами и др.; во главе одного из них стоит известный нам современник Псаметиха I, «начальник кораблей» Самтауи Тефнахт. Макс Мюллер недавно нашел на первом дворе Карнака надпись, весьма попорченную и мало понятную, в которой говорится о проникновении войск Псаметиха II (594–589); определенно говорят и Геродот (11,161) и Аристей. К этому походу относятся знаменитые надписи греческих, финикийских и др. наемников, начертанные в Абусимбеле на ногах сидящих колоссов Рамсеса II и принадлежащие к числу древнейших памятников греческой и финикийской эпиграфики. Одна из греческих надписей гласит: «когда царь Псаметих прибыл в Элефантину, люди, бывшие с Псаметихом, сыном Феокла, написали это. Они поднялись выше Керкиса до места, где перестает река. Потасимто командовал наемниками, Амасис – египтянами» (далее следуют подписи солдат: один из них, между прочим, говорит, что это был первый поход Псаметиха). Таким образом, экспедиция проникла до 2-го катаракта («где река перестает»). То обстоятельство, что во главе стоит, между прочим, грек, уже носящий имя Псаметиха, также заставляет относить экспедицию к Псаметиху II. Были ли встречи с войсками напатских фараонов и удалось ли саисским удержать в своих руках область «до Керкиса» – мы не знаем; нельзя доказать также мнения Брестеда, будто этот поход заставил напатских фараонов перенести резиденцию в более далекое Мероэ. На продолжение операций в Нубии в последующее время намекает надпись генерала Яхмоса, вероятно, современника одноименного царя. Он говорит, что «исполнял волю фараона» в Нубии. Возможно, впрочем, что он тожественен с Амасисом абу-симбельских надписей.

О сношениях с Пунтом нельзя сказать ничего определенного кроме того, что старинный путь в него пригодился для более грандиозного предприятия, сведениями о котором мы обязаны Геродоту. Он сообщает, что Нехао производил колоссальные работы по соединению Нила с Чермным морем, что при этих работах погибло 120 тысяч египтян и что они были приостановлены, когда царю сообщили изречение оракула, что он работает для азиата (т. е. Дария). Конечно, цифра невероятно преувеличена, а причина прекращения работ придумана позднее. Еще интереснее другое сообщение Геродота (IV, 42) о предпринятом по приказанию этого царя путешествии финикиян (т. е. финикийских матросов египетского флота) вокруг Африки, продолжавшемся три года и окончившемся успешно, но не имевшем практических результатов. Несмотря на многочисленные сомнения, высказывавшиеся с древности вплоть до нашего времени, большинство ученых принимает это известие (особенно характерно, чему Геродот не верит, что финикияне «имели солнце с правой стороны», т. е., обогнув незаметно юг, увидали, что восток направо) и полагает, что предприятие имело целью создать конкуренцию греческой торговле, захватившей Средиземное море, а может быть и проникнуть в богатые страны дальнего запада, открытые карфагенянами. Само собою разумеется, что первая часть пути была совершена по старой, проторенной дороге в Пунт.

Наконец, еще одна область египетской культуры, лежащая вне собственного Египта, – оазы Ливийской пустыни также входили в состав государства; по крайней мере, в самом ближайшем из них, Бахриэ («Северном»), лейпцигская экспедиция обнаружила два небольших храмика, построенные местными князьями: Уах-аб-ра (Априс) и Джед-Хонс-иуфонхом в царствование – один – Априса, другой – Амасиса.

Голова статуи начальника царских работ Псаметих-Нейт. Саисская эпоха

Таким образом, оазы удержали своих князей. В собственном же Египте были произведены внутренние реформы в интересах централизации. Городские наследственные князья и мелкие царьки заменяются царскими чиновниками, причем восстановляется древнее административное деление на номы. Верхний Египет, начинавшийся теперь к югу от Ермополя, управлялся «начальником Юга», как некогда при VI династии. До нас дошло несколько памятников от царских номархов; мы видим их и в Ираклеополе, и в Фарбейте, и в Эдфу, и в Бехбейте (повидимому, княжество в этом городе, родине династии, было почетным титулом – оно встречается часто). Интересная статуя одного из них, современника Псаметиха I, Неснауиоу находится в Берлинском музее и имеет на себе надпись с перечислением девяти областей, полученных одна за другой в управление этим чиновником. В Фивах теперь были самые запутанные условия. Еще со времени XXIII дин. древний град Амона превратился в духовный лен, управляемый жрицей, заключавшей свои имена в царские овалы и носившей титулы: «супруги бога», «служительницы бога», «руки бога». При ней состоял огромный штат чиновников, и значительные владения ее были разбросаны по всему Египту. На ряду с ней мы встречаем при XXIV и XXV дин. и настоящих фиванских номархов: Несупта него сына Монтуемхета; последнего Ассурбанипал даже называет царем Фив. Он носил тоже жреческий титул: был 4-м жрецом Амона, тем не менее титуловался «верховным жрецом всех богов юга и севера», оставляя в тени «первого жреца Амона». Таким образом, Псаметиху пришлось считаться с этими силами. Монтуемхета и его преемника (может быть, младшего сына) Петигора мы потом встречаем и при нем в качестве «князей Фив, начальников юга»; очевидно, они подчинились саисскому объединителю. Что же касается «супруги бога», то относительно ее ему пришлось прибегнуть к приему, испытанному еще Пианхи, который заставил тогдашнюю «супругу бога», дочь Осоркона III Шепенопет, удочерить его сестру Аменердис. Теперь «супругой бога» была Шепенопет II, дочь Тахарки, удочеренная, в свою очередь, упомянутой Аменердис. Таким образом эти царицы, не имея естественного потомства, были принуждены делаться игрушкой в руках борющихся сил и отдавать свое влияние победителю, удочеряя его царевен. Псаметих должен был, конечно, следовать примеру своих предшественников и заставить Шепенопет II удочерить его дочь Нейтикерт (Нитокрис). Это произошло уже в 9-м году его царствования (654), и по этому поводу составлена длинная интересная надпись, описывающая торжество:

«Год 9-й, первый месяц, 28-й день. Выход из дворца его старшей дочери, облаченной в виссон, украшенной малахитом заново. Слуги ее с нею в большом количестве. Свита исправляла путь. Принят путь прекрасный к пристани, чтобы направиться к югу, в Фивы. Корабли с нею в большом количестве; матросы – силачи. Нагружены корабли всякими хорошими вещами дворца. Офицер, приставленный сюда – единственный семер, ираклеопольский номарх, великий начальник солдат, начальник пристани Самтауитефнахт. Вестники плыли к югу, чтобы улучшить приношения пред нею. Все номархи – над своими приношениями, снабженные всякими прекрасными вещами: хлебом, пивом, быками, гусями, финиками, травой, всякими хорошими вещами. Один передавал ее другому, пока не прибыла она в Фивы.

Год 9-й, месяц 2-й, 14-го. Причаливание к городу Фив, граду богов. Принятие ее туда. Нашла она Фивы в виде толпы мужчин и депутаций женщин, стоявших с восклицаниями при ее приближении, окружая (ее) быками, гусями, дарами великими, обильными числом. Говорят они, восклицают они: «идет царевна Нейтикерт к дому Амона, чтобы он принял ее и был доволен ею. Идет царевна Шепенопет в Карнак, чтобы боги, находящиеся в нем, почтили ее. Непоколебимы и прочны все памятники царя Псаметиха, живущего вечно во веки веков. Принял Амон, владыка неба, царь богов, то, что сделал для него сын его Гор, великий сердцем».

Затем приблизилась она к царице Шепенопет. Та взглянула на нее, и была ею довольна. Полюбила она ее более всего. Поручила ей имущество, которое поручили ей отец и мать и ее великой дочери Аменердис».

Инвентарь этого имущества приводится целиком в надписи; в нем перечислены владения «супруги бога» в различных частях Египта, ее доходы от пожертвований фиванского номарха Монтуемхета, его сына Несупта, его жены, первого жреца Амона, третьего жреца Амона, фараона и различных египетских храмов. Когда Нейтикерт, в свою очередь, достигла старости, она должна была удочерить дочь Псаметиха I Анхнес-нофер-иебра, о чем у нас также имеется обстоятельная надпись. В ней она титулуется, между прочим, даже как «верховный жрец Амона». Ей пришлось пережить персидское завоевание и едва ли не быть последней носительницей странного титула.

Номархи – чиновники, кажется, теперь имели большие права и обладали большим достатком. Их гробницы нередко поражают роскошью, саркофаги – сложностью и тщательностью отделки, дороговизной материала. Они непосредственно строят храмы и ставят свои статуи, что, повидимому, теперь вообще перестает быть безусловной привилегией фараонэ; до нас дошло много документов частных лиц, жертвовавших богам поземельные участки и сооружавших священные здания. Конечно, традиционно, и на этих документах изображается весьма часто царь, как идеальный правоспособный жертвователь.

Портрет неизвестного жреца. Скульпткра саисской эпохи

На ряду с номархами Египта этого времени нам известно достаточное количество других чиновников. Есть у нас несколько визирей, немало придворных и т. п. Совместительство практиковалось в самых широких размерах: одно и то же лицо могло быть и верховным жрецом, и адмиралом флота, и начальником врачей. Должности и чины, невидимому, смешивались. Любили возрождать старые чины древнего мемфисского двора. Приводим, например, титулатуру одного доверенного лица Априса, посланного им, как некогда Схотепиебра, для ревизии абидосского храма: «князь номарх, единственный друг, министр двора, главный врач, заведующий казной, вельможа залы, почитаемый во дворце»... В виду военного характера эпохи, большое внимание обращалось на армию, флот и охрану страны. На ряду с ливийскими наемниками теперь появляются карийские, ионийские и вообще греческие, финикийские, даже иудейские и т. п. У Мемфиса появляются «лагери» греков и тирян; в Дафнэ на сев.-вост. границе – военное поселение греков из Кипра, на западе на ливийской границе, в Марее, также был значительный форт, равно как и в Элефантине стоял гарнизон для защиты юга. Нередко встречаются упоминания о «врат а юга» и «двух вратах» севера, о «вратах Средиземного моря» и о начальниках их – комендантах крепостей или номархах прилегающих областей. Встречаются также должности «начальников юга», «начальников северных стран», «начальников греков».

Интересна с этой стороны надпись элефантинского коменданта Несугора, современника Априса. Он говорит, что «его величество поставил его на важную должность своего старшего сына, губернатора врат южных стран, чтобы отражать племена, восстающие против него. Когда он распространяет страх перед ним на юге, все скрываются в своих долинах от ужаса»... Таким образом, Несугор приводит на память древнего «царевича Куша» в титуле наместника Нубии. Возможно, что ему подчинен был и южный оаз, по крайней мере в надписи он упоминает, что снабжал храмы местных богов вином из него. Полная титулатура Несугора напоминала древность: «номарх, князь, хранитель печати, единственный семер, великий в должности, высокий в чине, стоящий во главе народа, губернатор врат южных стран». Во Флоренции и Париже есть статуи другого «губернатора южных стран и начальника врат юга», также с титулами номарха, но кроме того «начальника храмов богини Нейт» – чрезвычайно важным жреческим титулом этого времени. Имя его – Уахабра (Априс); вероятно, он был современником Амасиса. Совмещал ли он фактически свой, связанный с Саисом жреческий титул, или он отправлял соединенные с ним обязанности до или после назначения на юг, или, наконец, одно из важных наименований было простым титулом и чином – мы не знаем. Интересно также частое упоминание о генералах. В Берлинском музее есть богатый каменный гроб одного из них, Петисе, бывшего родом из номархов, именовавшего себя «первым великим военачальником его величества, правителем Верхнего и Нижнего Египта, вельможей, главой людей» и жрецом различных святилищ. Возможно, что обилие чиновников с титулатурой номархов объясняется как архаизмом, так и тем, что многие потомки князей «додекархии» получили право сохрашпъ номинально свое княжеское звание. Что касается двух частей войска в это время, называемых Геродотом ермотибиями и каласириями, и размещенных – первые на севере в количестве 160 тысяч, вторые на юге (250 тыс.), то два корпуса египетской армии существовали уже давно. Ермотибии – первоначально кавалерия (ермехтове); каласирии – нубийское слово, которое значит «молодцы» – нубийская пехота.

Наемники, конечно, приносили с собою и свои верования и культы. Нам известно о существовании храмов финикийских и эллинских божеств, дошли изображения синкретического характера, например, находящаяся в Каирском музее и недавно изданная М. Мюллером плита из Дафнэ с изображением азиатского божества светил на льве, с совершающим пред ним обряд жрецом. Конечно, эти инородцы поддавались египетскому влиянию – уже это изображение достаточно обнаруживает его. Но влияние шло и дальше: иностранцы начинали принимать египетские культы, частью сопоставляя их со своими, частью непосредственно. Финикияне не хуже египтян ходили молиться в Абидос и оставляли там свои надписи; пред плаванием нередко посвящали египетским богам вотивные статуэтки с финикийскими надписями и т. п. О том, как относились греки к египетской религии, достаточно видно из Геродота.

Содержание большой армии и флота, составляя едва ли не главную заботу фараонов саисской династии, требовало огромных затрат. Для страны, разоренной вековыми смутами, они конечно были тяжелы, и отсюда стремления отыскать источники доходов, что было одной из причин, заставивших Амасиса наложить руку на храмовые доходы и тем обусловить себе у жрецов плохую память, а своей династии гибель.

Этот беглый обзор саисского государства может заставить думать об этой эпохе как о наиболее космополитической в египетской истории, о такой, когда, по вкоренившимся представлениям, Нильская долина якобы впервые была открыта для иностранцев, чтобы быть нагодненной и Берерожденной ими, когда фараоны не могли ни в чем обойтись без греков и семитов, когда они едва ли не превзошли лидийских царей в филэллинстве, жертвуя доспехи в греческие храмы, вопрошая греческие прорицалища, строя греческие колонии, принимая депутации по поводу олимпийских игр и, в свою очередь, давая грекам материал для подражания, доходившего до распространения в Элладе египетских имен. Однако мы глубоко ошибемся, если будем считать эту эпоху космополитической или недостаточно национальной. Редко в истории можно встретить более поразительный пример несоответствия идеалов с действительностью, чем в данную эпоху. Она была прежде всего реакцией против космополитического направления Нового царства, наиболее ярко выразившегося в эпоху Телль-Амарны, а затем при Рамессидах. Крах, последовавший за мишурным блеском империи последних, заставил египтян обратиться к своей истории и разобраться в ней так же, как это пришлось сделать иудеям. Излишнее внимание, уделявшееся Азии и Европе (Микенам), их искусству, семитическим языкам и религиям, космополитические идеи в представлении о божестве – все потеряло кредит, было признано греховным и непатриотичным, может быть, даже обусловившим подчинение этой же Азии в лице Ассирии. Египет времен империи был бесповоротно осужден. Пришлось взойти дальше, к той эпохе, когда Египет был ближе к богам, к тому времени, о котором красноречиво говорили древние тексты, как о поре сверхестественных откровений, и видимые свидетели его – пирамиды Древнего царства, область которых – Нижний Египет опять сделался местопребыванием династии. Итак, вместо Рамсеса идеалом является Хеопс и его время. Усердно справляется культ древних царей, ремонтируются их пирамиды и уцелевшие от их эпохи здания. Стараются редактировать официальные тексты архаическим, едва ли понятным для многих языком, тщательно изгоняя иностранные слова. Возрождаются забытые чины и должности; надписи этого времени, даже у частных лиц, с первого взгляда можно принять за произведения Древнего царства. На ряду с этим все больше и больше замечается укоренение семейных традиций и интерес к генеалогиям, мало-по-малу приведший к условиям, которые Геродоту показались кастами. Так, один жрец на памятной доске (Берл. муз.) перечисляет 17 поколений своих предков, также бывших жрецами Амонэ; некий архитектор Хнумабра оставил в Хаммамате надпись с перечислением 22 предков, также бывших архитекторами; среди надгробных надписей есть много с перечислением отдаленных предков, «занимавших ту же должность» и т. п. Национальная и религиозная исключительность шла рука об руку с семейной и профессиональной, и египтяне не замечали, что Древнее царство было чуждо последней.

Само собою разумеется, что архаистический риторизм в высокой степени коснулся религии. Семитические и вообще иностранные божества были изгнаны из пантеона. Древние, давно забытые тексты пирамид снова всплывают на поверхность, появляясь на саркофагах и папирусах. Фиванский новый бог Амон, бог Нового царства, отходит на задний план и продолжает царствовать, кроме Фив, в оазе и далекой Нубии; Дельта, сделавшаяся теперь главной областью, вспоминает своих древних богов – Осириса, Раилиопольского, Пта мемфисского и, в особенности, богиню столицы и покровительницу династии – Нейтсаисскую. Эта богиня неба, имевшая некогда военный характер и фетиш в виде щита с перекрещивающимися стрелами, теперь получает глубокое, космогоническое значение. Она всегда изображается в человеческом виде (в древности часто в виде своего фетиша), в короне Нижнего Египта; ее храм в Саисе делается религиозным и умственным центром страны; жрецы ее составляют богословскую школу, занимаются медициной и пользуются в государстве огромным влиянием, занимая видные должности, не только духовные, но и придворные и военные. О своей богине они говорили, что она «великая, мать всех богов, родившая Ра первородно, когда еще не было рождений». К этому греки, сопоставлявшие ее с Афиной, прибавляли, что в ее храме была надпись: «я – сущее, грядущее и бывшее; моего покрывала никто не открывал; плод, рожденный мною, – солнце». В честь ее справлялись мистерии, доступные только для посвященных, которым открыто «величие Саиса, града всех богов», «величие Нейт, величие храма Нейт и величие обители Нейт–неба».

Бронзовая статуэтка Такушит. Саисская эпоха

Несмотря, однако, на высокие умозрения, клонившиеся к углублению религиозных представлений, последние в народных массах развивались не в глубину, а в количественном отношении, пополняясь новыми божествами, новыми предметами культа, новыми формами богопочитания и суеверия. Тот самый Пта, с именем которого соединялись богословские умозрения, получил в нашу эпоху сына в виде обожествленного древнего мудреца, советника царя III династии Джосера, Имхотепа, бывшего архитектором и автором древних писаний. Его слава, как мудреца, всегда жила в народе; его изречения постоянно цитировались, и на его гробнице в мемфисском некрополе справлялся его заупокойный культ. Теперь его канонизуют, объявляя, что сам Пта родил его от его матери Хротионх, и что он – бог медицины. Появляются его идольчики: он изображается в виде жреца, сидящего с папирусом в руках. Подобным же образом несколько позднее попали в полубоги: мемфисский жрец Джегор, отожествленный с богом Тотом, и знаменитый Аменофис, сын Паапия, мудрец, сподвижник Аменхотепа III, а также фиванский врач Ноферхотеп, объявленный одной из форм Хонса, как бог врачевания. Но египтянам этого времени было мало обожествлять людей. Внешнее благочестие делается весьма интенсивным и мелочным и доводит до крайности культ животных. Теперь уже чтут не один избранный экземпляр священного животного, а весь род; Египет начинает покрываться кладбищами кошек, обезьян, ибисов, кобчиков, которых бальзамируют, кладут в саркофаги или другие вместилища, сопровождая надписями и росписями, как на человеческих гробах. Погребать животных считалось богоугодным делом. С этого именно времени и датируется та мелочность, которая поражала классических писателей и которой были чужды более древние времена. Что касается культа Аписа, подобия и воплощения Пта, то это время было для него особенно благоприятным, и ни от одной эпохи до нас не дошло столько текстов из усыпальниц аписов в Серапее, как от этой. Здесь и официальные надписи с указаниями, когда тот или другой Апис родился, сколько лет жил, из какого города происходит и т. п., и памятные доски многочисленных паломников, приходивших поклониться странному божеству. Для примера приведем один из официальных текстов:

«В год 52-й при величестве этого бога Псаметихе I, пришли сказать его величеству: «храм твоего отца Осириса-Аписа и все, что находится в нем, грозит разрушением. Божественные члены стали видны в гробнице, ветхость коснулась его гроба».

Рельеф из гробницы За-Нефера. Саисская эпоха

Его величество распорядился обновить храм, чтобы он был прекраснее, чем прежний, и приказал, чтобы для бога было сделано все, как в день погребения. И все чиновники исполнили свои обязанности. Тело было бальзамировано благовонным маслом, повито пеленами из тончайшего полотна, саркофаги сделаны из лучшего дерева». Или при Нехао: «Год 16-й, 4-й месяц, 16-й день... День погребения этого бога. Этот бог доставлен в мире в некрополь, чтобы получить место в своем храме в западной пустыне Анхтауи, после того, как для него совершено все, что подобает в чистом доме издревле. Он родился в 53-м году, 6-й мес., 19-й день при его величестве Псаметихе Т. Он принят в дом Пта в 54-м году, в 3-й мес., 12-й день. Он оставил жизнь в 16-м г., 2-й мес., 6-й д. Жизни его было 16 л. 7 м. 17 дней. Величество царя Верхнего и Нижнего Египта Нехао приготовил все саркофаги и все прекрасные вещи для этого почтенного бога. Он выстроил для него это место упокоения в некрополе из чистого аянского песчаника прекрасной работы. Ничего подобного не было изначала. Да будет ему дарована жизнь, непоколебимость, мир, здравие и веселие сердца, подобно Ра, во веки».

От фараонов не отставали в попечениях о культе и номархи, а затем и простые люди, стараясь чем можно выразить усердие к богам и их символам, строя храмы, жертвуя поземельные участки и давая вклады. Ни от одной эпохи до нас не дошло столько дарственных надписей с изображениями символических поднесений богам участков земли. Точно также ни от одной эпохи мы не имеем столько статуэток божеств и идольчиков из бронзы, пасты, камня и т. п. разных величин и художественных достоинств. Что касается погребального культа этого времени, то прежде всего обращают на себя внимание огромные каменные саркофаги, часто сплошь покрытые тонко исполненными надписями и изображениями, дающими почти целиком известную «Книгу о преисподней», как, напр., один берлинский саркофаг, на котором до 3000 изображений. Гробничный инвентарь сделался еще сложнее; ушебти теперь кладутся десятками и даже сотнями, а часто по 400 – для каждого дня года и для каждой недели. Книга Мертвых в это время получила свою окончательную редакцию, так сказать, каноническую; состояние текста ее доказывает, что даже жрецы того времени, несмотря на пристрастие к архаическому стилю, уже не понимали многого в древних литературных памятниках.

Искусство этого времени соответствует общему направлению эпохи, но вместе с тем обнаруживает замечательный подъем. Цари строили много, но, к сожалению, до нас сохранилось мало; во всяком случае, замечательные колоннады со сложными капителями птолемеевских храмов коренятся в саисской эпохе и представляют реакцию против архитектуры Рамессидов. Скульптура, взявшая за образец статуи Древнего царства, выработала особый стиль в трактовке голов из твердого темнозеленого камня; некоторые из них поражают изяществом и реализмом, равно как тонкие работы из камня и пасты, представляющие идольчики и фигурки. И здесь замечается реакция против фиванского искусства: в барельефах фигуры не нагромождаются друг на друга в виде силуэтов, а изображаются рядом. В этом отношении особенно характерно для данной эпохи появление на стенах гробниц знакомых нам из Древнего царства изображений полевых работ, сельских сцен и т. п. Это иногда простые копии эпохи пирамид (например, гробница некоего Аба у Фив, скопировавшего для себя барельефы с гробницы вельможи Древнего царства в Сиуте, носившего то же имя), но сейчас же выдающие свое саисское происхождение большим реализмом и отсутствием надписей. В храме у пирамиды царя V дин. Сахура в Абусире уже давно справлялся культ богини «Сохмет царя Сахура». Теперь прекрасные скульптуры этого храма служили образцами; на них учились, что доказывается нанесенными на барельефы сетками и гипсовыми слепками с больших фигур.

Таким образом, саисской эпохе не были чужды ни религиозный и патриотический подъем, ни энергия, ни культурный блеск. Некоторые явления даже как будто указывают на жизнеспособность нации и возможность дальнейшего развития, и мы, действительно, увидим еще не раз доказательства того, что Египет пока еще не изжил себя в культурном отношении. Но крупная политическая роль в настоящее время и соперничество с такими деятелями, как Навуходоносор, а потом Кир и Камбиз, были ему не по силам, и вмешательство в азиатскую политику только осложняло его внутренние условия, заставляя иметь дело с разношерстной наемнической армией. Что она поглощала значительную часть ресурсов страны, это мы уже видели; но у нас есть свидетельства и о том, что она не всегда была надежна. Геродот (2, 30) сообщает о бунте и дезертирстве в Эфиопию элефантинского гарнизона при Псаметихе I. Хотя его рассказ и невероятно преувеличивает цифры и повидимому искажает факты, но возможность явления прекрасно доказана более поздним и менее удачным его повторением, документально засвидетельствованным надписью известного нам коменданта Элефантины при Априсе – Несугора. Он составил свою интересную надпись в память своих усердных деяний по отношению к местным богам и в благодарность за то, что они «избавили его от бедствий от наемников ливийских (?), греческих, азиатских и вообще иностранцев, имевших в сердцах своих (бунт) и замысливших уйти в Шас-херет». Он продолжает: «Его величество был в страхе вследствие зла, учиненного ими. Я не позволил им уйти в Нубию, но доставил их в резиденцию его величества, и он предал их наказанию». Но если на этот раз «страх» Априса был устранен благодаря Несугору, то следующий аналогичный факт, происшедший на западной границе и рассказанный Геродотом (2, 161 сл.), стоил ему трона. Всем известно повествование Геродота о вмешательстве Априса в ливийско-киренские дела, о бунте разбитых киренскими греками египетских войск, о посольстве Амасиса, которому против воли пришлось стать во главе бунта, о поражении, низложении, а затем и насильственной смерти Априса. Египетские источники дают возможность дать надлежащее освещение некоторым из этих рассказов, и еще раз доказывают, что у Геродота, на ряду с верным, многое не так понято, или заимствовано из предания, уже подвергшегося порче. Уже давно стали известны различные памятники, в которых Амасис, заключая свое имя в царский овал, все еще продолжал носить старые придворные титулы, сделав это даже на саркофаге своей матери. Этот саркофаг находится теперь в Стокгольмском музее, и из надписей на нем видно, что Амасис не был простолюдином, каким его выставляет Геродот, а чрез мать имел какое-то отношение к Апрису. Известна была печать с именами Априса и Амасиса вместе, а также сцена закладки храма в Мемфисе, где главную роль играет первый, а второй изображен в меньшем масштабе и позади. Наконец, в 1900 г. Даресси издал интересную длинную надпись, найденную на Элефантине и датированную третьим годом Амасиса. К сожалению, она весьма плохо сохранилась и трудна для понимания; во всяком случае ясно, что дело идет о дальнейшей стадии отношений между двумя царями и об окончательном устранении Априса. Амасису доложили, что Априс (имя помещено в царский овал, но без титулов) наступает с флотом и бесчисленное множество греков наводняет Дельту. Царь созывает совет; решено немедленно выступить. «Все в строй». Амасис производит смотр пехоте и кавалерии, садится в боевую колесницу, направляется к Андрополю, где расположились враги. «Его величество сражался, как лев, он произвел резню среди них; число их неизвестно. Множество кораблей унесло их, падая в воду; их видели опускающимися, подобно рыбам». Однако эта победа не была окончательной. Чрез пять месяцев опять докладывают Амасису: «враги наводнили дороги: их тысячи; они блуждают повсюду». Произошла новая битва, и на этот раз Априс был убит, спасаясь на корабле. Надпись выражается об этом таким образом: «Царь увидел своего друга падающим... у воды. Он похоронил его сам, как (?) царя, ибо его величество решил забыть то, что мерзость пред богами. Он установил ему заупокойные дары в большом количестве». Таким образом, Амасис (сб. Яхмос II), дальний родственник династии, добился при Априсе высокого положения, доведшего его до положения второго царя с правом заключать имя в овал. Произошло ли это путем бунта или иначе, т. е. относится ли рассказ Геродота к этому возвышению, сказать трудно. Затем Априс, желая избавиться от его опеки, становится, как и у Геродота, во главе наемнической греческой армии и флота, но сначала терпит поражение, а потом и находит себе в битве смерть. Амасис называет убитого царя своим другом и, как и у Геродота, погребает по-царски.

Несмотря на то, что, по Геродоту, Амасиса возвело на трон недовольство филэллинской политикой Априса, 44-летнее царствование его (569–525) было временем наибольшего распространения по Египту греков и наиболее тесных связей с Элладой и Киреной. При Амасисе окончательно сорганизовался и настоящий греческий город на египетской территории – Навкратис, существовавший еще с VII века и выросший из незначительной фактории милетян, а теперь превратившийся в колонию девяти малоазиатских городов, с городским устройством и великолепными храмами, главный из которых Эллений представлял обширную площадь, окруженную стенами и могущую вместить до 50 тысяч человек. Права монополии Канопского русла и порто-франко, дарованные городу, привлекли в него огромное население, обусловили его расцвет и значение в средиземноморской торговле. У нового торгового центра, конечно, скоро наблюдались связи со всем греческим миром – даже на нашем юге постоянно находят египто-греческие скарабеи навкратийского типа; другие египетские вещи, находимые у нас вплоть до Киева, также, вероятно, обязаны своим появлением посредничеству Навкратиса.

Греческие симпатии, дошедшие до того, что одной из жен Амасиса была гречанка из Кирены, несмотря на обильные храмовые постройки, перечисленные Геродотом и частью засвидетельствованные памятниками, обусловили для Амасиса дурную репутацию у жрецов и правоверных египтян. К тому же он и по внешности не особенно считался с традициями и вел образ жизни, мало подходящий для фараона, особенно правоверной и архаистической саисской эпохи. Про царя стали слагаться различные сплетни, частью сообщаемые Геродотом (2, 174), частью рассказываемые в парижской демотической хронике. Он раньше был атаманом воров, потом, будучи царем, продолжал пьянствовать, предаваться грубым забавам и т. п. Демотическая хроника представляет его, между прочим, во время увеселительной прогулки по озеру, напившимся до потери сознания и заставляющим рассказывать себе эротические истории и т. л. Но у Геродота (2, 177) есть и следы предания, благосклонного к Амасису; говорится, что при нем Египет пользовался наибольшим благосостоянием, и что он был автором мудрого закона о контроле над средствами к существованию. Эти сведения, очевидно, обязаны происхождением греческому элементу. Правда, многочисленные постройки, особенно в Саисе и Мемфисе и вообще в Дельте, а также гробницы в Фивах, указывают на художественную высоту эпохи и на ресурсы, которыми располагали строители. Внешняя политика Амасиса сначала была направлена к поддержанию равновесия в Азии путем союзов против новой грозной силы – Персии; благодаря этому произошло примирение с прежним соперником – Вавилоном. Конец Лидии и Вавилона заставил уже думать о собственной безопасности и предчувствовать неотвратимую катастрофу. Агрессивная политика таким образом могла быть в это царствование направлена на море, благодаря хорошему состоянию египто-финикийского флота и отсутствию его у вавилонского царя; она увенчалась присоединением Кипра. Затем упоминается о походе Амасиса на арабов, наконец и стремление по линии наименьшего сопротивления на запад, но и здесь дело обошлось без войны, так как киренские греки, вмешав его в свои смуты, сами стали к нему в вассальные отношения.

Итак, «эпоха реставрации и египетского ренессанса» полна противоречий. В ней глубокий национализм и патриотизм опираются на греческие войска и финикийский флот, религиозная исключительность и дошедшее до последних пределов внешнее благочестие уживаются с филэллинством, высокие идеи – с ребяческим суеверием, художественность отделки – с пустотой содержания, внешний блеск – с внутренним упадком, привязанность к национальной культуре – с изменой туземной династии; широко захватывающие стремления и необычайная энергия тщетно ищут себе простора и разбиваются о внешние препятствия. Все это условия, мало обещавшие в будущем, которое сделалось грозным в виду появления новой завоевательной империи, поставившей на очередь покорение Нильской долины и даже всей культурной Африки.

Кроме надписей, переведенных и снабженных комментарием и указаниями на литературу в последней части указанного труда Breasted'а, см. еше: Рiеhl, Saitica. Aegypt. Zeitschrift XXXI– XXXII. Wiedemann, Die Saitische Monumente des Vaticans. Recueildetrav. VI (1885). Тurajeff, Einige inedierte Saitica in russischen Sammlungen. Zeitschr. f. Aegypt. Sprache, 48 (1911). Между прочим статуя Несугора, вероятно тожественного с усмирителем бунта, но именующего себя «начальником врат моря». Тураев, Египетские заметки. Зап. клас. отд. Р. арх. общ. III. Остатки дворца Априса в Мемфисе найдены F I. Реtrie, 1909; Memphis II. The palace of Apries (British School XV). В 1896 Flinders Petrie нашел в Фипах некоторые надписи саисской эпохи, а также бронзовый шлем и железные орудия ассириян. См. Six tempels at Thebes. L., 1899. Надписи Монтуемхета еще pas издал Wreszinski (Oriental. Literaturzeitung 1910), а все памятники, относящиеся к его фамилии, собирает Legrain в последних выпусках Recueil de travaiix. Исследования: Mallet, Le cuite de Neit a Sais, 1888. Les premiers etablissements des Grecs en Egypte, 1893. Sethe, Imhotep, ein vergotterter Mensch, 1902 (Untersuchungen II 4). Туpaeв. Начальники греков. Журн. мин. нар. проев. 1901. Willi Muller, Die Umsegelung Africas durch phonizische Schiffer. Rathenbw (1894). Все еще считает рассказ о плавании легендарным Webb в статье, помешенной в English Historical Review, 1907. О наделавшем много шума фальшивом скарабее с надписью об объезде Африки см. между прочим Erman, Der angebliche Bericht iiber die Umschiffung Africas Sitzungsber. Берл. акад., 1908. XXXIX. Тоuraieff, Les objets egyptiens et egyptisants trouves dans la Russie meridiouale. Revue Archeol. 1911. Typaeв, Скарабеи с о. Березани. Известии археолог, комиссии 40. Статуэтка Имхотепа, найденная в Кубанской области. (Там же). Alt, Psametich II in Palestina und in Elephantine. Zeitschr. f. d. Alttestam. Wiss., 1910


Источник: История Древнего Востока : В 2-х том. / Б.А. Тураев; Под ред. В.В. Струве и И.Л. Снегирева. - 3-е стереот. изд. - [Ленинград] : Социально-экономическое издательство, Ленинградское отделение, 1936. / Т. 2. - 319, [1] с., 1 л. карт. : ил.

Комментарии для сайта Cackle