Глава вторая. Мои встречи со старцем

Еще будучи учеником коницкой гимназии, я раз или два видел поспешно идущего от городской площади монаха Паисия. Я тогда впервые увидел монаха. У меня возникло какое-то странное впечатление, которое я не могу описать. Оно навсегда отложилось в архиве моей души. Позже Благой Бог устроил так, что я имел общение с о. Паисием и, конечно, получал от него духовную помощь.

Тогда я даже не знал о монастыре, где подвизался о. Паисий. После его ухода из нашей округи я как-то был вместе с другими учениками гимназии в Стомионе. Я ничего не знал о монашеской жизни, однако, слышал от ребят, что монах, который ушел, был святым человеком. Этот факт внушил мне уважение к монашеству. Но все это было как-то туманно. Похвальные слова в адрес о. Паисия я слышал и от некоторых деревенских жителей, которые вспоминали, как он посетил наше село. Особенно они говорили о том, как он перекрестился, когда выпил кофе, и что он отказался от еды. Ночь, когда о. Паисий был в деревне, он провел, молясь в церкви Пресвятой Богородицы, которая находилась рядом с домом, где он остановился.

Вот что я знал о старце, и в течение еще нескольких лет я не мог оценить это с духовной стороны. После, когда я окончил гимназию и решил стать клириком, я все это вспомнил и при первом удобном случае (1969 г.) отправился на Святую Гору. Мои первые впечатления от Афона незабываемы. Имея благочестивые намерения, я жаждал научиться духовной жизни, насколько можно больше. Порывы у меня были самые разные.

Особенно меня привлекала умная молитва. Я хотел услышать о ней, узнать способ ее делания и пойти по тесной её тропе. Я хотел погрузиться в молчание пустыни и «взывать из глубины». Тогда я и познакомился с о. Паисием. Так началось мое общение со старцем, которое имело решающее значение при выборе мною священнического служения. Проходили годы, и частые встречи как-то прекратились из-за моих семейных дел. Наконец, они стали ограничиваться только несколькими днями моего ежегодного посещения Святой Горы.

Те, кто имеют добрый обычай приходить на Святую Гору, знают, что архондарик – это монастырская гостиница, где принимают и обслуживают паломников. Здесь часто устраивают беседы, которые нередко бывают бесполезными и пустыми. Если ты ограничишься только архондариком – получишь душевный вред, ибо лишишься единого на потребу, то есть личного опыта участия во всенощной божественной службе, который приобретаешь во время долгих молитвословий в соборе, а также беседы с духовно опытными монахами.

Но архондарик, о котором я буду говорить, не в монастыре и не в здании, – он под открытым небом! Несколько нерасколотых чурбанов для сидения, каменная плита вместо стола, каменная скамеечка, пристроенная к стене аскетической калибки и деревянная табуретка под деревом. Наставник – о. Паисий, знаменитый святогорский старец.

В этом архондарике мне много раз оказывали гостеприимство. Я имел плодотворные беседы с прославленным о. Паисием, которые подробно заносил в свою записную книжку. Сначала я делал эти заметки исключительно для своих личных нужд. Однако позже, по любви к братиям, опубликовал некоторые из них, и они произвели особенное впечатление на читателей⁷⁰. Это побудило меня продолжить начатое дело более систематично.

Лето 1970 года. Чтобы пройти от Ставроникитского монастыря к калибке подвижника, требуется 20 минут. Место изобилует дикой растительностью. Я иду вперед по тропинке и, приблизившись к келье Честного Креста, воссылаю благодарственные молитвы Господу, за то, что сподобил меня лицезреть святого о. Паисия. В то же время я чувствую свое недостоинство, так как думаю, что монахи посвящают свою жизнь Христу, молясь непрестанно, а я и мои братия в мире смешны с нашими маленькими молитвами. Я подхожу к калибке, пускаюсь по нескольким каменным ступенькам и останавливаюсь перевести дух. Слышу из глубины пение старца. Он поет Великий покаянный канон. Одновременно слышен стук молотка. Мгновение спустя я стучу в дверь, но ответа не получаю. Посидев немного, снова стучу. Старец не слышит меня. Он полностью погружен в псалмопение и рукоделие. Я стучу в третий раз посильнее. Тотчас слышу изнутри голос старца, который отвечает мне «Аминь». Он открывает, приветствует меня и ведет в часовенку поклониться. Затем мы садимся в мастерской и без особых церемоний начинаем беседовать.

«Не забывай, что молчание – самая богоугодная беседа для монахов, – начинает о. Паисий. – Ты, однако, потрудился и пришел сюда ради духовной пользы: давай немного побеседуем, давай поговорим о том, чего хочет твоя любовь».

Моя душа жаждет духовного наставления. Она похожа на иссохшую землю, которая во время дождя тотчас впитывает в себя влагу. Я прошу старца рассказать о духовных опытах и заверяю его, что все, что бы он мне ни сказал, приму с радостью, открытой душой. И старец продолжает:

«Рассеяние ума на житейское и на пустые вещи рассеивает и душу. Надо обратиться внутрь к необработанному винограднику души, чтобы иссушить все терния страстей и насадить на их место добродетели. И будь внимателен. Это нелегкий труд. Требуется упорство и терпение. Ты встретишься с очень многими трудностями. В этом твоем подвиге очень будут полезны различные Святоотеческие книги, которых в наше время ходит тысячи. Там ты найдешь все, чего желаешь. Они поведут тебя по безопасному духовному пути. Только ты должен идти со смирением и молитвой».

Сказав это, старец умолк. Он низко склонил голову на грудь и с великим благоговением начал молиться. Через некоторое время голосом, полным печали и сочувствия, он произнес: «Слава Тебе, Боже». Я, несчастный, переживаю. Я чувствую, что сердце мое умягченное и простое. Я переживаю то, чего искал. Теперь я понимаю достоинство молчания и вкушаю его духовные радости, о существовании которых я прежде и не подозревал.

Старец встает и готовит мне кофе. Он постоянно повторяет: «Слава Тебе, Боже!» Потом мы вместе приносим воду и немного фундука. Старец опять садится, и мы продолжаем беседу. Часто, когда он затрудняется что-нибудь объяснить, он дополняет свои слова движениями рук и выражением своего светлого лица. В памяти у меня запечатлелись неизгладимо и вот такие его слова:

«Пост, бдение, молитва. Если будешь правильно применять их в своей жизни, брат мой, многое успеешь. Будь в жизни своей прост. Видишь мою калибку, – как она бедна? В моем доме только необходимое. Изобилие вещей не помогает духовной жизни».

Я прошу старца рассказать мне о молитве. Он и сам уверен в моём большом интересе и говорит несколько вступительных слов:

«Послушай, благословенная душа. Разговор о молитве бесконечен, потому что и молитва не кончается никогда. Молитва – это общение с Богом. Я не могу тебе сказать ясно, что чувствует молящийся человек. Душа истинного христианина хочет молиться непрерывно. Он начинает со славословия, переходит к обычной молитве, а потом к просительной. И снова все сначала. Молящийся поминает и братий своих, и ежедневно просит Бога, чтобы он их просветил, помиловал и наставил на путь спасения».

На меня производит большое впечатление желание старца помочь мне. Здесь, в его мастерской, я чувствую себя, как в раю. Я не хочу уходить отсюда. Мы выходим из калибки и садимся под старым оливковым деревом. Старец говорит мне:

«Не думай, брат Дионисий, что я здесь один. У меня есть лягушка, которая со мной дружит. Вон она, у корней помидора. Я лью немного водички у корня, и лягушка живет без нужды. Она тоже сделается монахиней…»

Лягушка чуть-чуть шевелится на весенней жаре. От помидоров она перепрыгивает на цветочный горшок с базиликом, а потом через некоторое время возвращается на свое прежнее прохладное место. Старец продолжает:

«Видишь, брат, в пустыне все приручаются. И дикие животные подчиняются человеку Божию. Как-то у меня в калибке развелось много мышей. Едва я брался за пилу, чтобы распилить какую-нибудь деревяшку, как около меня собиралась дюжина мышей, которые играли опилками. И занимались они этим довольно долго. Бедняжки были голодны, а мне нечем было их покормить. Вот они и бегали целый день, и не прятались».

Вот с такого святого опыта общения и началось мое знакомство с о. Паисием. Я запечатлел в сердце его слова, посеявшие во мне первые семена. Душа моя была пленена его святым образом.

Август 1977. Мы служим всенощную под Успение Богородицы в Иверийском монастыре. Затем отправляемся в Ставроникитскую обитель. Оба монастыря, как известно, рядом с морем. Идем по мокрому песку. На море легкое волнение. Вода бьется у наших ног. Когда мы пришли в Ставроникитский монастырь, все молились. Только настоятель выслушивает нас, приносит нам воду, сладкое и водку. Затем он провожает нас в собор, где мы восхищаемся искусством Феофана Критского, и сообщает, что о. Паисий находится в монастыре, и мы можем его увидеть.

Я радуюсь и с нетерпением жду встречи. Как много благословений в этот святой день! Впечатления от бдения дополняются поучениями о. Паисия. Я беседую с другими паломниками, чтобы как-то скоротать время. Старец не замедлил появиться на балконе. Я поднимаюсь по ступеням и целую ему руку. Он улыбается мне и говорит усталым голосом:

– Как живешь, благословенная душа?

– Хорошо, старче. Мы хотим Вас увидеть.

– Да, отец мой, подожди немножко внизу, пока я приготовлюсь, и поговорим.

Проходит два часа. Старец медлит. Но почему? Забыл о нас? Я в нетерпении и беспокойстве. Нам, мирянам, трудно следовать неспешности и спокойной жизни монахов. У нас все в спешке. А вокруг них мало что происходит.

Старец с узелком на плече и посохом в руке спускается по лестнице. Он готов идти. Его сопровождает молодой врач. Старец смотрит на нас.

– Я вас немножко задержал, но что поделать! Надо было решить один вопрос с игуменом. Что вы будете делать теперь? Уйдете или еще останетесь?

– Старче, мы отравляемся в Кутлумуш.

– Хорошо, пойдем вместе.

Когда мы выходим из монастыря, подходят два монаха, держа несколько корзиночек с яйцами. Старец поднимает посох и с улыбкой говорит им:

– Поставьте, поставьте, я их разобью...

– Благослови, – отвечает один монах.

Ослабление духовного лука.⁷¹ Мгновенная передышка. Старец с печальным врачом подходит ближе. Мы следуем за ним. Мы ощущаем, как на нас нисходит его любовь. Потом приходит моя очередь. Рядом со старцем я чувствую себя, как в тихой заводи. Рассказываю ему, что меня тревожит. Советы, о духовном и о земном, он дает с большой любовью, я их легко понимаю. Прежде чем разрешить какую-нибудь мою проблему, он молится. Я открываю ему нечто, что меня сильно беспокоит. Он медлит с ответом. При этом мы продолжаем идти. Я думаю, а услышал ли он? Пять минут спустя он говорит:

– Благословенная душа... Вот какая мысль пришла мне...

Я потрясен его ответом. Я чувствую, как исцеляется моя душа, и славословлю Бога.

Мы поднимаемся все вместе. По дороге нам попадается смоковница, отягощенная плодами. С любовью в голосе старец говорит нам:

– Подойдите к смоковнице. Рвите и ешьте. Плодов сколько угодно, не стесняйтесь.

Мы садимся на краю проезжей дороги. Беседа переходит к простым житейским вещам. Мы задаем старцу разные вопросы, так как знаем, что он сам не начнет говорить. Мы слушаем его ответы, как голос Божий. Идем дальше пешком. Как-то незаметно мы подходим к тому месту, где старец сворачивает на тропинку к своей калибке. «Батарейки сели», и он усталым голосом говорит:

– Теперь мы здесь расстанемся.

– Помолитесь за нас, старче, – говорим мы все взволнованно и прощаемся.

– Господи, помилуй! Всего хорошего, да будет с вами Пресвятая.

Он взбирается на склон, и легко-легко, как перышко, удаляется и скрывается в кустах.

Лето 1982 года. Я нахожусь в зеленых окрестностях Кареи на Святой Горе. Слава о. Паисия стала очень велика. Множество паломников ежедневно отправляются к его калибке. Тропинка истоптана тысячами людей, она очень пыльная. Те, кто жаждут настоящей истины, бегут к старцу.

От монастыря Кутлумуш хорошо видна калибка о. Паисия. Я поднимаюсь 15 минут и вхожу под тень кипарисов. Калибка окружена забором, а дверь закрыта на висячий замок. На ступеньках я вижу вазочку с листками бумаги и маленький карандашик. Это для того, чтобы посетители писали, кому что нужно. Корабельная веревка тянется от окошка к балкончику. Поколебавшись, я дергаю. Звонит маленький колокольчик, но ответа нет. Подождав несколько минут, я стучу и вижу на балкончике старца, который на другой веревке спускает мне ключи. Открываю и снова запираю дверь. Во дворе стоят деревянные скамейки. Старец выходит и приветствует меня. Предлагает мне лукум и воду. И вот мне предоставляется возможность еще раз записать поучения о. Паисия...

Июль 1986. Полдень в Карее. Получаю разрешение на посещение Афона. Первая остановка, как всегда, в Кутлумуше, а вторая – калибка о. Паисия. Неизбежное ожидание около ограды. Ждем несколько часов. Множество замочков и записочек, которые обескураживают посетителей. Объявление на висячем ящике у главного входа предписывает:

«Пишите, что хотите, бросайте записки в ящик: вам больше помогут мои молитвы, чем многословие. Таким образом, у меня будет время помочь и самым нуждающимся. Я ведь пришел сюда, чтобы молиться, а не учительствовать».

Над верхним входом постоянно висела бумага со словами «Я отсутствую». Но это на нас не действовало. Мы были знакомы с обычаями и привычками о. Паисия. Мы сидели под тенистыми кустами и ждали. Столь велико было желание нашей души, что на тело мы не обращали внимания, несмотря на то, что путешествовали всю ночь. Здесь, на Горе, все иначе. Державное заступничество Пречистой и любовь монахов давали нам силы с терпением и упорством встречать трудности и неожиданности, которые часто случаются здесь, на Горе. Когда о. Паисий понимает, что множество паломников, пришедших к его калибке, устали, находит способ их ободрить. Он выставил снаружи ограды емкость с водой и банку с лукумом. Рядом висит веревочная сумка с другими сластями, сухофруктами и с письменным указанием «Берите на благословение».

Два часа мы сидим в тени. Испытание нетерпеливым ожиданием не дает нам молиться. Мы стучим железкой – билом. Потом еще раз стучим. Старец открывает дверь и смотрит на нас. Он тихо идет, отпирает висячий замок, здоровается и указывает нам на тенистый архондарик. Здесь мы пожинаем плоды нашего терпения. Он угощает нас лукумом и водой. Двум малышам – Феофану и Иоанну, – которые были с нами, дает много фисташек, «чтобы занять руки».

Здесь все просто, я бы сказал, бедно. Я уверен, что в о. Паисии горит апостольская ревность. Физически, конечно, он не удаляется от своей калибки. Однако люди посещают его ежедневно, и он наставляет непрерывно. Все внимают его словам с желанием учиться. И епископы, и клирики, и миряне.

Июль 1987. Едва мы ступаем на афонскую землю, в шумную Дафну, как начинаются беспокойства, вызванные нашим горячим стремлением и в этом году повстречаться с о. Паисием. Знакомые паломники сообщают нам, что старец не открывает, так как болен. Мы, однако поднимаемся в Карею. Лично я не волнуюсь. Я уверен: все пойдет хорошо. В столицу Святой Горы мы прибываем в 11 yтpa. Начинаются обычные формальные проволочки с выдачей разрешения. Немного задержавшись, мы, поклонившись Пречистой, двигаемся из Протата и спускаемся к Кутлумушу. Я объясняю моему попутчику-другу некоторые вещи и заранее готовлю его к беседе со старцем. В монастыре мы встречаем знакомого монаха, который обеспечивает нас ночлегом. Мы были рады той любви и участию, которые он нам оказал. Идем по тропинке, по частым указателям, прикрепленным к деревьям. На одном из них надпись: «К о. Паисию 1000 м, имеются указатели. Не беспокойте обитателей других келий». По склону идти легко. Ноги так и бегут сами.

Наше решение встретиться на Св. Горе с о. Паисием твердо, хотя один паломник с двумя мальчиками возвращается оттуда и извещает нас, что, к сожалению, он не смог увидеть, как он выразился, «святого человека». Но мы продолжаем путь, переходим по деревянному мостику и подходим к калибке. Вот кипарисы и изгородь. Солнце печет, и пот выступает сквозь одежду. Мы не первые, кто пришел к калибке. Другие подошли поближе и молча ожидают в тени. Очевидно, они знают обычаи старца, и потому терпеливо сидят. Вода нас освежает. Мы подкрепляемся лукумом и различными плодами. Без лишних разговоров тоже садимся. Нас семеро. Мы молчим. Один ходит, другой наблюдает за муравьями, которые тащат ноши больше своего тела. Один страждущий облокотился на ствол дерева и закинул голову, в руке у него болтается какой-то узелок. Непрерывное монотонное стрекотанье кузнечиков не мешает нам пребывать в полном молчании.

Мы стучим пару раз по железному билу. Я уверен, что старец нам откроет. И вот, он выходит из калибки. Впускает нас, запирает замок, и мы идем. Архондарик под открытым небом снова принимает нас. Отец Паисий снимает с изгороди веревочную сумку с различными сластями, принесенными другими паломниками, которые так и не смогли его увидеть. Он открывает сумочку, вынимает коробочку с лукумом и угощает нас, говоря:

– Как живете? Берите сладкое и воду. Берите лукум по два кусочка на каждого.

Мои друзья достают диктофон. Как только старец его увидел, сразу забеспокоился. Он вежливо берет его и пытается засунуть в карман. Наконец, он кладет диктофон рядом с собой на траву. Тщетно хотели мы им воспользоваться! То же произошло и с другим посетителем, сидевшим напротив нас. Старец воспрепятствовал ему и отобрал кассету. Он сказал нам, что нехорошо включать магнитофон, так как здесь мы беседуем и на разные личные темы, о чем другим не надо слышать.

Я робко вытаскиваю свою записную книжку. Старец на нее смотрит и говорит с улыбкой:

– Это ты записываешь для газеты?

Беседа заняла у нас три часа. Тем было много и все интересные. Я вижу на лицах братий растроганность. Они явно получили духовную пользу. Мы сидим на чурбанах, словно на креслах для отдыха. Телесного утомления от долгого пути как не бывало, потому что, как говорит старец, мы отдыхаем духовно.

Итак, почти три часа мы провели в архондарике под открытым небом о. Паисия. Надо было уходить, ибо старец хотел иметь еще время «на духовное». Мы закончили, а он начинает снова. Вот два юноши радостными голосами кричат из-за ограды:

– Благослови, отче!

– Вы что, пролезли через дырку в заборе? – шутя отвечает старец.

Итак, нас стало девять. Мы готовы уходить. Я еще некоторое время занимаю старца. Он доставляет мне духовное облегчение и рекомендует терпеть.

Собственно, беседа окончена, и вдруг, мы даже не поняли откуда, на нас надвигается группа юношей и подходит к старцу. На лицах ребят я вижу искренний интерес. Отец Паисий здоровается, задает вопросы, угощает лукумом и водой. Теперь у калитки собрались представители со всей Греции. Мы из Коницы, двое с о. Самос, один из Икарии, трое из Лариссы, двое из Пелопоннеса, остальные с Крита. Все хотят видеть и слышать о. Паисия, хотят поведать ему свои таинственные печали.

Великая лечебница Панагуда! Старец собирает человеческую боль и делает ее своей болью, прибавляет ее к своим собственным телесным страданиям, обращает эту боль в воздыхания, молитвы и слезы. Он сопереживает страдающим, так как сам имеет многие болезни, и, терпя скорби, собирает духовный урожай. Он часто говорит, что терпит болезни, «чтобы не жить на всем готовеньком». Этому он учит и своих посетителей.

***

«Отец Паисий пришел на Афон очень-очень юным, его привела его вера и любовь к Богу. Русский старец Тихон взял его в духовные сыновья и увидел именно в нем своего последователя. Отец Паисий воспринял дух своего старца, и, умирая, отец Тихон передал ему свой жезл, как своему преемнику.

Для меня он свят. Жизнь о. Паисия таинственна. Он знал, что болеет раком. Чтобы не было шума и беспокойства при его кончине, он уехал в женский монастырь, строителем которого он был. Предсказал день своей смерти и заповедал, чтобы, когда он умрет, никого не звали и скромно его похоронили, а потом уже известили о его кончине. Заповедал и чтобы могилу его не вскрывали. Настолько несвойственен был ему дух гордыни и тщеславия».

Из воспоминаний архимандрита Иеронима, настоятеля Свято-Троицкого Алатырского монастыря, несколько лет подвизавшегося на Афоне.