Речь перед защитой магистерской диссертации «Исследование о Киево-Печерском патерике, как историко-литературном памятнике»
Ваше Преосвященство,
Милостивые Государи!
Пользуясь своим правом вступительного слова, я предложу Вашему благосклонному вниманию несколько разъяснений, касающихся моей диссертации. Вопрос о Киево-Печерском Патерике, как церковно-литературном и церковно-историческом памятнике, – не новый в нашей научной литературе; но ближайшее знакомство с положением вопроса позволяет утверждать, что ни в одном отношении исследование данного памятника не доведено до конца: ни в библиографическом, ни в строго-литературном, ни в историческом.
Ценные для своего времени статьи Кубарева1 и преосв. Макария2 – о редакциях и списках Печерского Патерика – потеряли значительную долю прежнего интереса с появлением в печати статьи А. А. Шахматова «Киевопечерский Патерик и Печерская Летопись»3. Но и этот последний очерк, небольшой по объему, но богаты по содержанию и дающий очень много в методологическом отношении, – не исчерпывает своего вопроса во всей его полноте. «Настоящий обзор редакций Патерика, – говорит автор в заключительных строках своего исследования, – не полон; списки здесь рассмотренные описаны не подробно. Я хотел только дать несколько соображений, которые, может быть, пригодятся будущему исследователю».
Опыт целостного обзора Печерского Патерика представляет магистерская диссертация покойного профессора Новороссийского университета Яковлева: «Древне-Киевские религиозные сказания». (Варш. 1875 г.). Насколько удачна эта попытка в научном отношении, можно видеть из следующего.
Вопрос о редакциях памятника автор считает одним из числа немногих, довольно обработанных вопросов библиографии древне-русской литературы, – и потому позволяет себе ограничиться лишь сводом работ по этому вопросу Кубарева, пр. Макария и Ундольского, с некоторыми дополнениями, извлеченными из просмотра более сорока списков Патерика (стр. 41–42). Вся собственная некомпетентность Яковлева в данном вопросе красноречиво доказана тем, что для своего печатного издания Печерского патерика («Памятники русск. Литерат. XII и XIII в.») он выбрал худший список едва ли не самой неудачной редакции.
Центр тяжести разбираемой диссертации, повидимому, падает на изучение сказаний со стороны их литературных источников: «насколько в них самостоятельного и насколько жития подчинились чужеземному влиянию и какие именно источники влияли на наши жития» (стр. 15).
Собрав некоторый материал для длинных и в существе дела довольно таки бесплодных споров о так называемых «общих местах» в житиях4, – втор, строго говоря, не указал нам ни одного несомненного источника – ни для Несторова Жития, ни для Посланий Симона и Поликарпа, ни для Слова о создании церкви Печерской. Его выводы, что, напр., «сочинение Нестора вообще представляет в варьянтах и даже просто в копиях множество эпизодов византийских житий» и этого «вполне достаточно, чтоб судить, насколько оно оригинально по своему содержанию» (стр. 75 и 90. Ср. 158), – подобные заключения для историка литературы очень мало убедительны, как не обоснованные текстуально5.
В конце концов нашему ученому не удалось надлежаще выяснить происхождение даже тех мест Патерика, где сами авторы ссылаются на готовые литературные источники: «пишет в отьчьскыих книгах», «якоже в отечьнице писано», «помяни же и оного патрикиа», «рече лествичник», и др.
Напр. в словах Жития Феодосия Печерск.: «Дивно же и се, яко же пишет в отеческих книгах, слабу быти последнему род» – Яковлев видит указание на то, что «преп. Нестор знал вообще литературу отцев церкви, вместе с тем автор свидетельствует еще о том, что на Руси в XII в. (?) существовало мнение о близкой кончине мира» (стр. 70). На самом же деле приведенные слова Жития – не больше как перифраз одного из изречений пр. Антония Великого, читаемых в Apophthegmata Patrum6.
Исторической оценке Печерского Патерика в книге Яковлева отводится очень скромное место: сделана она довольно поверхностно и в такой же мере малонаучно.
На последних страницах (158–160) приводятся слова Срезневского – о больших затруднениях, какие приходятся преодолеть исследователю тех вопросов древне-русской письменности, в которых она соприкасается с византийской. «В ряду препятствий, мешающих успехам в деле изучения русских древностей языка и словесности, нельзя забыть и еще одного, испытанного многими исследователями: это – трудность, иногда невозможность овладеть всеми нужными сведениями и пособиями по христианской греческой литературе… Не редко приходится остаться только при знании, что искомый подлинник не издан, или что он даже и не найден. Нередко вместо греческого подлинника приходится довольствоваться латинским и притом не совершенно верным переводом. Не редко вырывается сожаление или даже досада, что после стародавних прекрасных трудов по византийским и вообще христианским древностям, явившихся в прошлые века, ученая деятельность по ним слабела все более и теперь почти что прервана, так что редко, редко издается что-нибудь напоминающее по достоинствам выполнения удивительные работы старинных ученых. Во всяком случае, работая над переводными книгами нашей древности, надобно работать и над подлинниками"… К сожалению, со всеми этими затруднениями приходится считаться и теперь, более 25-ти лет спустя после Срезневского и Яковлева.
Представленным нам наличным положением вопроса о Киево-Печерском Патерике, как историко-литературном памятнике, я и могу мотивировать появление своего скромного труда. Последний историк нашей древней литературы, проф. П. В. Владимиров, вынужден лишь выразить сожаление, что «остаются невыясненными вопросы о древнейшем составе этого памятника, о его источниках и самих авторах»7.
Конечно, я далек от мысли, что вся недоконченнная исправил и, как на смягчающее вину обстоятельство, сошлюсь на необходимость многогранности в моей работе, требовавшей экскурсов в довольно разнообразные научные сфера, при том такие, где вообще трудно было ожидать радушного приема: напомню, напр., вековой вопрос о Несторовой Летописи или вопрос о греко-славянских Патериках с их «mira varietas».
Сравнительно очень много место отведено в моем исследовании внешней литературной истории памятника: в данном случае я исхожу из той несомненной мысли, что это, действительно, одна из ближайших задач изучения древнерусской книжности8.
Мне могут поставить на вид, что я подробно описываю однородные списки некоторых редакций, напр. Основной и Арсениевской. Но если бы я этого не сделал, тогда моя работа, не много выиграв в количественном отношении, гораздо больше проиграла бы в качественном, в смысле ясности и убедительности моих выводов: теперь же я даю полную возможность своим читателям не только проверять мои заключения, но и делать свои собственные, новые построения. Кроме того, многие из подробно описанных мною рукописей вовсе не были известным моим предшественникам. Отрывки патерика, находимые в разных, большею частью довольно поздник, сборниках, по моим наблюдениям, ничего нового и существенного не дают для выяснения литературной истории нашего памятника, и потому оставлены в стороне9.
Предваряющий третью главу общий критико-библиографический обзор древне-русской переводной агиологической литературы (стр. 131–141) –имеет в виду не больше, как посильную замену соответствующего очерка в устаревших уже «Библиографических розысканиях» Ундольского10. В этой области так много еще невыясненного и неизученного11, что и самая незначительная лепта будет некоторым вкладом. Из литературных источников, которыми пользовался пр. Нестор при составлении Жития Феодосия Печерского, с несомненностью можно указать – житие Саввы Освященного, житие Антония Египетского, житие Евфимия Великого, а с вероятностью – житие Иоанна Затоустого12 и Феодора Едесского. Что же касается таких житейных сборников, как: «Лавсаик», Луг Духовный, Apophthegmata, Vitae Patrum и др., то литературная зависимость от них пр. Нестора, по меньшей мере, проблематична как доказываемая очень неубедительно13; и вот почему я, приводя аналоги и параллели из этих памятников, позволяю себе такое почти неприличие с строго-научной точки зрения, как пользование не древнейшими, по возможности, славяно-русскими текстами, а современным русским переводом. Во всяком случае, представленный нами фактический материал – гарантия вполне объективного отношения к трактуемому вопросу.
Менее всего я был счастлив при розыскании литературных источников Слова о создании церкви Печерской: получился лишь тот отрицательный результат, что наше Слово стоит независимо от византийско-славянских сказаний о построении храма Софии Цареградской, а равно и от сказания о построении первой церкви в г. Лидде, известного с именем Иосифа Аримафейского14. Прибавлю еще, что не отмеченная нами в своем месте гипотеза Буслаева о происхождении Слова15 – кажется мне лишенною всякой вероятности: конечно, Слово о создании цер. Печерск. составлено не ad majorem gloriam княжеского рода Всеволода Ярославича и Монамаховичей, а с тою же самою целью, что и Послание к Поликарпу.
В заключение считаю долгом сказать, что без просвещенного содействия со стороны Совета Академии я не мог бы воспользоваться тем все-таки довольно значительным количеством рукописного материала, какой мне необходим был при моих научных занятиях.
Изданием в свет настоящей книги я обязан Отделению русск. яз. и словесн. И. Акад. Наук, которому и проношу здесь свою глубокую благодарность.
С чувством самой искренней признательности вспоминаю также о том неизменном участии, с каким всегда относился к моей работе академик Алексей Александрович Шахматов, начавший помогать мне своими ценными советами и указаниями еще в то время, когда я был на студенческой скамье.
Д. Абрамович
14 февр. 1903 г.
* * *
«О Патерике Печерском». – Ж. Мин. Нар. Пр. 1838 г., окт., и Чтен. Общ. Ист. И Др. р. 1847 г., кн. 9; «О редакц. Патер. Печерск. Вообще, в ответе на ст: «Обзор ред. Киевопеч. Патер., преимущественно древних». – Чтения 1858 г., кн III.
«Обзор редакц. К.-Печ. Патер., преимущественно древних». – Известия II Отдел. И. Ак. Наук, 1856 г., т. V.
Извест. II Отд. И. Ак. Н., 1897 г., т II, кн. 3 и отд.
Ср. В. А. Чаговец. Пр. Феодосий Печерск., его жизнь и сочинения. К. 1901, стр. 5–18; Г. Н. Бельченко. Пр. Феод. Печ., его жизнь и сочин. По поводу книги В. А. Чаговца. Од. 1902, стр. 4–10.
Ср. «Труды К. дух. Акад.» 1876, I, 588–9.
Cotelerius. Eceles. gr. Monum. I, 348
Древн. русск. литер. Киевск. пер. XI–XIII в. К. 1900 г., стр. 193.
Ср. Н. К. Никольский. Ближайшие задачи изучения до.-р. книжности. Спб. 1902 г.
См. рукоп. Водокол. № 229, лл. 413 и 481 о. – 537; собр. гр. Уварова № 968 (300); Тр.-Сергиев. Л. №№ 792 и 805, лл. 108–135; М. Рум. и И. Муз. № 306; собр. Григоров. № 24 (1706); собр. Иискар. № 155; Солов. б. №№ 580 (991), 551 (182), 486 (705) и 474 (651); И. П. Б. Толст. III. № 70; Кир. Бел. б. № 115/1192; Ундол. №№ 390, 391 и 642; И. Общ. Л. др. и Q. № I. (1091); Воскр. Новоиерусал. м. № 110, л. 145 и д.; собр. кн. Вяземск. F. № СХ и Q. № CLXXXI. и мн. др.
«Москвитянин» 1846, ч. VI, №№ 11–12.
Ср. А. Архангельский. К лекц. по истор. р. лит. «Учен. Зап. Каз. Унив.» 1902, март, 69 и д.
Мысль о влиянии этого жития на Несторово Житие, как я недавно узнал, впервые высказана Л. Н. Майковым (Сборн. «Памяти Л. Н. М.» Спб. 1902. стр. I.).
Ср. Яковлев. Ор. с. 68–91; Буслаев. Историч. Очерки. Спб. 1861. П. 53–54; А. В. О Печерск. Патер. и об отношении его к греческим Патер. «Ворон. Еп. Ведом.» 1875, №№ 1 и 2; Владимиров. Ор. С. 39–42.
Н. Марр. Тексты и разыскания по армяно-грузинской филологии. П. Спб. 1900.
Историч. Оч. II, 109–110.