Жития русских угодников, как один из главных источников для истории русского церковного искусства

По поводу двух житий Иосифа Волоколамского, изданных г. Невоструевым в Чтениях в Московском обществе любителей духовного просвещения. Москва. 1865.

Есть такие периоды в истории народов, когда искусство и религия составляют одно нераздельное целое. Древнейшие эпические сказания о богах и происхождении мира – столько же памятники поэтического творчества, сколько религиозного сознания. Древние греки приходили к убеждению, что Гомер и Гезиод были создателями их мифологии. Лирическая поэзия сначала посвящала себя прославлению богов и сопровождала священные обряды, и самая драма вышла из святилища храмов. Были народы, для которых поэзия, история, философия и религиозное предание, и церковный догмат были одно и тоже. Древнейшая еврейская литература есть вместе и Св. Писание. Архитектура впервые сознала свое художественное значение в храме, посвященном божеству. Первые статуи изображали богов и чествовались, как видимое их воплощение.

Тоже единение элементов народной жизни, сосредоточенных в религии, представляет нам и ранняя эпоха Христианской Империи, несмотря на их осложнение, сравнительно с элементами жизни народов дохристианских. Если люди, более просвещенные умели и тогда отделять дух религии от ее внешности, то для толпы художественная форма и ее религиозный смысл представляли нераздельное единство. Храм был символом невидимой Церкви, как собрания верующих; от скульптурного или живописного изображения чаяли спасительного чуда, как бы самой идеи, в них воплощенной. Начертание иконы считалось делом благочестивым, к которому приступали с постом и молитвой. Особенно чтились иконы, писанные святыми угодниками. Чтобы придать большую цену местной святыне, связывали ее происхождение с именем какого-нибудь святого. Наконец, до полного обоготворения было возведено искусство в народном убеждении, что многие из свято чтимых изображений – не дело рук человеческих, а таинственная благодать, ниспосланная свыше.

Искусство из древней Руси стояло именно на этой степени своего нераздельного существования с религией. Св. Угодник соединял в своей личности все интересы своих современников. Почти все основатели монастырей были причислены к лику святых. Жития их – к биографии святого присовокупляет и историю построения и украшения монастыря. Если Святой был епископ, его житие дает еще более обширные данные для истории украшения города, как, например, жития Новгородских арихиепископов. Киево-Печерский Патерик предлагает любопытные факты для истории нашего искусства о построении Храма Успения, под двояким влиянием – Варяжским и Византийским, о перенесении иконы Успения из Цареграда, о художественной деятельности одного из древнейших Русских иконописцев, Св. Алипия. Житие Антония Римлянина предлагает важные данные о влиянии запада в истории нашей церковной утвари. Имя знаменитого иконописца Андрея Рублева связано с житием Сергия Радонежского, и между миниатюрами этого жития, по рукописи XVI в., в Сергиевской-Троицкой Лавре, встречается любопытное для истории нашего искусства изображение, как монах Андрей, сидя на подмостках, пишет икону Нерукотворенного Спаса на стене храма в Андрониевском монастыре в Москве (л. 227). Особенно важны жития святых по подробностям о их внешнем подобии, память о котором стараются передать потомству и списатели житий, и иконописцы¹³². Так, например, списатель жития Трифона Вятского, в самом конце своего повсетвования, не преминул присовокупить следующую подробность, важную для нашего иконописного подлинника: «Отец наш Трифон, Архимандрит Вятскаго Успенскаго монастыря, телесным возрастом бяше низок, плоск лицом, тощ, браду име круглу, густу, средню, невелику, русу с пробелью».

Из двух житий, изданных г. Невоструевым, одно писано Саввою, епископом Крутицким, в 1546 г., другое – неизвестным; для нашей цели важно первое. В нем встречаются следующие три места, которые составляют принадлежность истории Русского искусства.

Первое место имеет предметом расписание церкви в Волоколамском монастыре несколькими живописцами, в числе которых были родственники Св. Иосифа. Хотя этот факт помещен у г. Ровинского, в «Истории Русских школ Иконописания», на стр. 171, но текст, изданный г. Невоструевым исправнее, почему и привожу его: «И в лето 6992 (1484) основа преподобный церковь камену, в лето 6994 (1486) сверши ея, и подписа хитрыми живописцы в Русской земли: Дионисием и его детьми Владимиром и Феодосием, и старцем Паисиею, и с ним два братанича Иосифова: старец Досифей и старец Васиан, послежде бысть епископ Коломенский». Стр. 23. Отсюда явствует: 1) что в XV в. иконописи посвящали себя целые семейства, как Дионисий со своими сыновьями; 2) что школы иконописные находили себе приют в монастырях между старцами, и 3) что из этих старцев-живописцев выходили епископы, которые, следовательно, могли успешно руководствовать церковным искусством в своих епархиях.

Второе место интересно для изучения образа мыслей и воззрений наших древних иконописцев – предмета, еще мало разработанного в истории Русской старины. В житии это место составляет эпизод повествования о борьбе Иосифа Волоколамского с еретиками жидовствующими. Многие из них притворялись перешедшими к православию. Между живописцами, не сочувствовавшими еретикам, ходили по этому поводу разные слухи. Вот один, переданный самому Иосифу известным уже нам живописцем Феодосием, сыном живописца Дионисия, которому придается здесь прозвище Мудрого. И вот все это место: «И в те же времена игумену Иосифу сказа некий живописец, именем Феодосие, сын живописца Дионисия Мудрого, чудо преславно, яко некий от тех же еретиков покаяся, и повериша его покаянию, таже и в попы его поставиша. И в некий день служив литургию, прииде в дом свой потир имея в руку свою, пещи тогда горящи, и волья из потира в пещь, отъиде: а подружие (жена) варящи ястие, и узре в пещи в огни отроча мало, и глас от него изыде глаголя: ты мя зде огню предаде, а аз тя предам вечному огню. И абие отверзися покров избы, и прилетеша две птицы великия и взяша отроча, и полетеша на небо: таже покров ста, яко же и прежде. И жена сие видя, бысть в велице страсе, и ужас нападе нань, и поведаша сия вскрай живущим соседам». Стр. 37–38. Составные части этого сказания легко разобрать; но в отношении истории искусства следует упомянуть здесь об обычае изображать на потирах Христа-Младенца, лежащего в чаше и осеняемого от Ангелов рипидами, как это изображено, например, на деревянном сосуде Сергия Радонежского.

Третье место касается собственно истории икон. Иосиф Волоколамский, желая примириться с Тверским князем Феодором Борисовичем, «начать князя мздою утешати, и после к нему иконы Рублева письма и Дионисиева». Стр. 40.