Судьба гнилой концепции

Та громкая всероссийская пощечина, которую только что получил Бухарин, редактор «Известий», от руководителей «Правды» несомненно встретила сочувственный отклик в русской эмиграции. Бухарин получил ее за оскорбление России.

В своей поминальной статье, посвященной Ленину (21 января), он осмелился назвать русский народ «нацией Обломовых», «российским растяпой», говорить о его «азиатской лени», «азиатчине» и пр. Эта характеристика Бухарина объявлена «гнилой» концепцией, анти-ленинской и антимарксистской. В цитатах из Ленина «Правда» воздает должное русскому народу, его революционной энергии, гениальным созданиям его «художественного творчества и научной мысли» и даже грандиозности его государства, «занявшего 1/6 часть суши земного шара».

Нам совершенно не интересно, сможет или нет оправдаться Бухарин перед судом ленинского трибунала. Нам сдается, что эта «гнилая» концепция русского народа, как Обломова и растяпы, была очень и очень ленинской. По воспоминаниям Горького видно, как сильно ненавидел Ленин эту ленивую русскую душу и как яростно он собирался колотить по голове Обломова – не только «мыть», но и «драть» его, чтобы строить свой крепкий, жестокий «социализм» из этого мягкого, податливого материала. Через голову Бухарина здесь Сталин сводит счеты скорее с самим Лениным. И это делает расправу с Бухариным особенно интересной. В ней общий и длительный процесс национализации революции вступает в новую фазу.

До последнего времени советский патриотизм избегал имени России: его объектом была «страна», «Союз» народов, строителей социализма. Революция и ее географические рамки – вот, что было легализовано в новом сталинском патриотизме. Теперь получает амнистию и русский народ, до сих пор искупавший свой грех империалистического великодержавия. Его культура, его история составляют предмет революционной гордости. Для него не только становится дозволенным то, что вчера было разрешено для татарина, для узбека, даже для украинца: любовное погружение в свою этнографическую среду. Нет, получивший равноправие русский народ делается неизбежно первым среди равных. Амнистию получает не только его этнография, но и его история. Попытка пересмотра исторической литературы по указке Сталина является доказательством этой новой революционно-национальной потребности.

Конечно, пока во главу угла русского исторического процесса будет полагаться история партии Ленина-Сталина, живая традиция будет калечиться безбожно. Лишь с того момента, когда Сталин выбросит в мусорную яму саму партию, может быть освобождена из гипса и лубков и живая ткань русской истории.

«Гнилая» концепция Бухарина имеет за собой почтенную историческую давность. Не с одним Лениным сводит счеты Сталин. Всем известно, что эта концепция лежит в основе Щедринской сатиры на историю России. Для поколений русской интеллигенции эта форма – «ненавидящей» и «презирающей» любви была единственно возможным отношением к России. Рождение этой концепции восходит к 30-м годам николаевской России: к Белинскому и Чаадаеву. Тогда именно официальной победной схеме русской империи была противопоставлена другая, подрывная схема. Самодовольству и пошлости правящей России – самоуничижение и покаяние России мыслящей. Русская революционная совесть рождалась в рефлексии гамлетизма, и сама прекрасно сознавала свою болезненность. Источником ее было, конечно, чувство бессилия и выброшенности из русской жизни – чувство, окрашивающее, при всем ее героизме, революционную борьбу или, вернее, страдания русской интеллигенции.

В победоносной революции нет места слабости и всему комплексу рождающихся из слабости эмоций. Революция убивает самую природу революционной психики, ее породившей. Сталин, конечно, максимально свободен от наследия русской интеллигенции. Бухарин – интеллигент. Сталин – вахмистр, фельдфебель, из-за которого выглядывает тень самого Николая I.

Но вот этот-то николаевский облик крепостной, воинственной, торжествующей сталинской России отравляет для нас чистую радость преодоления «гнилой» концепции. Сталин хочет реабилитировать русских классиков. Знает ли он, что то, что делает русскую литературу действительно единственной в мире, – это не ее словесные, художественные достижения, которые можно подсмотреть, перенять революционной России – это ее неподкупная совесть. Та совесть, которая провела первую трещину между Россией Николая I и Россией Гоголя, Лермонтова, Тургенева. Та совесть, которая заставила отвернуться от блеска побед и славы «на 1/6 части суши» к страданиям крепостного мужика. И, что замечательно, эта совесть вне всяких политических направлений жгла самых реакционных русских писателей – Толстого, Достоевского, – создавая общий фронт русского сердца против русской власти.

Ныне круг повернулся на 180 градусов. Революция, родившаяся из слез о страдающем человеке, вступила в наследие царей и давно перестала считаться со страданиями народа, на костях которого она строит новую Россию. Но мы ждем, когда, наконец, перебирая полученный от предков инвентарь, примеряя на свои плечи царские и дворянские мундиры, новые люди наткнутся на этот побочный продукт старой роскоши – русскую совесть. А наткнувшись, задумаются: не удовлетворяла ли эта, столь основательно забытая ими, «гнилая» совесть какой-либо чрезвычайно важной социальной и национальной потребности?

Открытие совести будет величайшим открытием революционной России. Оно одно способно перекинуть подлинный мост между Россией прошлого и Россией будущего. Вне совести старая Россия останется для своих внуков и наследников огромным, бездушным телом, секрет жизни которого потерян навсегда.