Глава XII

В начале 1837 г. произошла крупная перемена в управлении униатской церковью. 1-го января Греко-униатская духовная коллегия была изъята из ведения министра внутренних дел и подчинена обер-прокурору Св.Синода.

Событие это подготовлялось в течение четырех последних лет. Еще в записке от 26-го июля 1832 г. Семашко докладывал про необходимость подчинить Гр.-униатскую коллегию Св.Синоду⁷⁶⁷. После этого мысль о необходимости подчинить униатов управлению православной церкви не умирала. Ее, кроме пр.Иосифа, несколько раз повторяли и многие другие деятели того времени с той лишь разницей, что одни, как Гродненский губернатор Муравьев⁷⁶⁸, высказывались за подчинение униатов Св.Синоду, другие, как пр.Смарагд, Гавриил и митр.Серафим и Филарет⁷⁶⁹, обер-прокурору Св.Синода. В феврале 1833 г. обер-прокурор Св.Синода Нечаев, как мы уже знаем, ходатайствовал пред Государем Императором о подчинении ему униатов и Государь поручил ему, сообща с Блудовым, обсудить этот вопрос⁷⁷⁰, а как Семашко говорит, одобрил это предположение⁷⁷¹. Но результат совещания Нечаева с Блудовым получился отрицательный. После того, как нам известно, что и Нечаев, и митрополиты Серафим и Филарет были за подчинение, не может быть сомнения, что подчинению воспротивился Блудов, не желавший еще выпустить из своих рук дело, на которое он положил столько труда. И после этого совещания, однако, не переставали раздаваться голоса за необходимость подчинить униатов православному духовному начальству. В марте 1836 г. пр.Гавриил, арх.Могилевский, писал обер-прокурору, что обращение униатов с их духовенством могло бы очень ускориться через «поставление Коллегии в зависимость от Синода»⁷⁷². А еп.Семашко в записке от 8-го октября 1836 г. на имя Блудова снова доказывал необходимость в возможно скорейшем времени подчинить униатов, если не Св.Синоду, то его обер-прокурору⁷⁷³. Записка Семашки на этот раз сделала дело. Возбужденным в ней вопросом занялся малый секретный комитет.

8-го декабря Блудов докладывал Государю обсужденные комитетом мысли. После всех сделанных в униатской церкви преобразований и достигнутых успехов, докладывал Блудов, – «казалось бы нет уже препятствий к той мере, которую я однажды осмелился назвать не последней, но решительной, т.е. к гласному подчинению Греко-униатской коллегии Св.Синоду. Но приведение сего в действо встречает еще некоторое затруднение со стороны самого Св.Синода по тому, конечно, неосновательному опасению, чтобы сие не произвело неблагоприятного от превратных понятий и толков впечатления на умы даже некоторых православных низших состояний и еще более старообрядцев, коих лжеучители не пропускают случая вредить нашей церкви и властям ее в мнении простолюдинов». Чтобы успокоить членов Св.Синода и не потерять времени сделать решительный шаг к сближению униатов с православной церковью, Блудов просил соизволения Государя передать униатские дела в ведение не самого Св.Синода, а его обер-прокурора, поставив последнего в такое же отношение к Коллегии, в каком находится министр внутренних дел. «Сия мера», – докладывал Блудов, – «кажется, соединяет в себе все выгоды решительного действия и благоразумной осторожной постепенности. Она не устрашит и не удивит ни православных, ни самих униатов и, между тем, однако же, будет продолжать готовить общественное мнение к исполнению дальнейших видов правительства. Синодальный обер-прокурор есть чиновник светский; следовательно, присвоение ему власти, присвоенной ныне министру внутренних дел, не представит, по-видимому, никакой перемены в управлении гр.-униатской церковью; но он также есть главный орган Св.Синода во всех отношениях его с другими правительственными местами и лицами, и блюститель порядка в собственных делах оного. От его усмотрения и, если смею употребить простое, но выразительное слово, от его ловкости будет зависеть пользоваться благоприятными, сначала хотя маловажными, случаями для предложения рассмотрению Св.Синода некоторых частных дел по управлению гр.-униатской церкви, особенно же относящихся к нуждам гр.-униатского духовенства, церковным имуществам и благочинию. Мало-по-малу Св.Синод, a по направлению его или синодального обер-прокурора, и начальники православных епархий в западном крае привыкнут принимать участие и давать разрешение в делах гр.-униатских духовных, а сии прибегать к ним за разрешениями и наставлениями: и сближение, осмелюсь сказать, и соединение сей церкви с нашей совершится почти неприметно, нечувствительно, но в довольно скором времени». Государь Император 8-го декабря утвердил доклад Блудова, повелев проект указа о сем поднести к подписанию 1-го января 1837 г.⁷⁷⁴.

Блудов «с грустью и даже скорбью передавал дело униатское в руки Пратасова и сравнивал себя с Кутузовым после Смоленского сражения», – пишет Морошкин⁷⁷⁵. He подлежит сомнению, что Блудову нелегко было выпустить из своих рук дело, в котором он играл одну из главных ролей и которое, ведясь под его флагом, приближалось к доброму концу. Но только что приведенный его всеподданнейший доклад показывает, что он оставлял униатское дело добровольно, вынуждаемый к этому не людьми и не людскими интригами, a силой исторических обстоятельств и государственных соображений, пред которыми он, как честный и опытный государственный деятель, покорно преклонялся, оставлял, таким образом, это дело без обиды и озлобления на кого-либо, с сознанием исполненного долга, законченной главной роли. Докладывая Государю о необходимости передать обер-прокурору управление униатами, он просил Монарха лишь об одном, чтобы секретные комитеты и большой, и малый были оставлены для дальнейшего обсуждения всех особенно важных дел, которые обер-прокурор признает нужным внести на рассмотрение Синода. «Министр внутренних дел, находящийся в курсе униатского дела, и как член Комитета, и в непосредственных сношениях своих с обер-прокурором будет доставлять все нужные сведения и обяснения, и руководствовать действиями местных гражданских управлений в случаях, когда сие участие их будет признано полезным»,⁷⁷⁶ – заключал Блудов свою просьбу, ходатайствуя, таким образом, пред Монархом, чтобы тот, сохранив комитеты, дал возможность ему, Блудову, как члену обоих комитетов, и впредь приносить свой опыт на пользу униатскому делу.

В 1837 же году свершилось другое крупное событие, касавшееся одной Белорусской епархии, – это было перемещение архиепископа Смарагда в Могилев на место переведенного в Рязань архиеп.Гавриила и назначение в Полоцк пр.Исидора.

Перемещение пр.Смарагда не было неожиданностью ни для него, ни для других. Сам пр.Смарагд ждал перемещения, хотя рассчитывал попасть не в Могилев, а в Рязань⁷⁷⁷. В 1837 году у него до последней степени обострились отношения с местным гражданским начальством, особенно с Витебским военным губернатором, ген.-м.Жиркевичем, в сентябре 1836 г. переведенным в Витебск из Симбирска. Жиркевич был человек высокомерный, вспыльчивый и грубый. Он изругал Витебского протоиерея Ремезова за то только, что последний опоздал на 5 минут явиться, чтобы показать ему Витебскую базилианскую церковь; в другой раз он грубо оскорбил соборного (священника Рабчевского⁷⁷⁸). Пр.Смарагд был недоволен Жиркевичем еще за то, что тот не всегда беспрекословно исполнял его требования, а иногда поручал разбор следствий об обращениях суду, состоявшему из одних р.-католиков, хотя Смарагд желал, чтобы такие следствия производились всегда православными чиновниками. Кажется, часто Жиркевич и не мог удовлетворить такого желания, так как у него было всего 5 православных чиновников: Яганов, 2 советника губернского правления и 2 воинских уездных начальника, которые не могли поспевать всюду, но Смарагд не хотел принять этого во внимание и начал в бумагах поносить «новое начальство», противопоставляя ему старое, «покровительствовавшее православию». Дело приняло серьезный оборот. Дьяков 25-го января 1837 г. писал Пратасову: «бумаги (Смарагда) показывают, что приличие совершенно нарушено, и особенно, что при подобном соотношении одного ведомства с другим единодушие их в стремлении к благотворным целям правительства невозможно, a разрыв сего единодушия для здешнего края весьма вреден», и просил принять решительные меры к прекращению на будущее время столь неприятных соотношений духовного начальства с губернским, «беспрерывно возобновляемых к соблазну иноверцев»⁷⁷⁹.

В Петербурге и ранее имели основания подумывать о перемещении пр.Смарагда из Полоцка, в виду его сверх нужды бурной антиуниатской деятельности и постоянных недоразумений, происходивших между ним и гр.-униатскими духовными властями. Теперь же решили переместить его в Могилев. «Сей преосвященный», – докладывал 5-го июня 1837 г. Государю Императору обер-прокурор, – «при всей благонамеренности в управлении вверенной ему епархией, как замечено по некоторым делам, в особенности относящимся до гр.-униатов, не постигая вполне видов правительства, поставил себя через то в неприятные соотношения с местным гражданским начальством. Но как твердость его характера и настоятельность в надзоре управления по другим отношениям полезны в Белоруссии, то члены Св. Синода и ген.-ад.Дьяков, с коим я предварительно объяснялся по сему предмету, полагали бы нужным, не переводя его вовсе из того края, поручить ему в управление Могилевскую епархию, которая, как давно уже учрежденная, представляет менее соприкосновений с гражданской частью. При том же, самое перемещение из третьеклассной во второклассную послужит ему поощрением к сильнейшему прохождению усердной его службы»⁷⁸⁰.

Таким образом, пр.Смарагд перемещался за «непостижение» видов правительства в отношении унии и за несогласие с гражданскими властями, но все же перемещался он с повышением из третьеклассной во второклассную епархию. В Витебске «перемещение пр.Смарагда объясняли иначе, считая его наказанием за действия без воли или против воли правительства»⁷⁸¹. Сам пр.Смарагд едва ли остался доволен повышением, так как мечтал о лучшей – Рязанской кафедре. На место пр.Смарагда в Полоцкую епархию был назначен пр.Исидор, еп.Дмитровский, викарий Московской епархии, как «соединяющий в себе отличное образование ума с достаточной опытностью в делах и благоразумием в образе действования, которые необходимы при особенных обстоятельствах сей епархии»⁷⁸².

Кипучая четырехлетняя деятельность пр.Смарагда в Полоцкой епархии заслуживает того, чтобы мы еще раз на ней остановились.

Пр.Смарагд по твердости убеждений, по силе и решительности характера, по ревности к интересам православной церкви, даже и по уму принадлежал к числу выдающихся архипастырей своего времени. На иной кафедре эти качества могли бы сделать деятельность пр.Смарагда особенно благотворной. Но положение Полоцкого архипастыря в данное время было совершенно исключительным: его деятельность тесно соприкасалась с деятельностью униатских архипастырей, трудившихся над «воссоединением», и для пользы униатского дела должна была согласоваться с ней; его отношение к униатскому низшему духовенству и к униатам пасомым, должно было быть чрезвычайно осторожным, от него требовалось больше мягкости, чем твердости, больше снисхождения и уступчивости, чем строгости и настойчивости, больше терпеливой осторожности, чем быстрой поспешности. Обстоятельства сложились так, что пр.Смарагд с первого же шага пошел иным путем, начертав на своем знамени: а) недоверие к униатским, стоявшим во главе воссоединительного движения, архипастырям и еще более к униатскому низшему духовенству; б) больше частных присоединений – ближе к воссоединению и в течение четырехгодичного пребывания на Полоцкой кафедре шел по этому пути со свойственной ему твердостью и решительностью, не останавливаясь ни пред какими препятствиями, не смущаясь никакими неудачами и опасностями. Получилась печальная, хоть и назидательная для будущего, картина. Униатские архипастыри и пр.Смарагд трудились над одним и тем же делом, имели в виду одну и ту же цель и поэтому должны были сообща, путем обмена мыслей, взаимной поддержки и помощи двигать вперед великое дело, de facto же они действовали не как союзники, а как враги, оставаясь со своими сторонниками в течение всего времени на положении двух враждебных лагерей, ведших неустанную борьбу. Тяжесть этой борьбы пришлось вынести, главным образом, пр.Василию, который ближе стоял к пр.Смарагду и потому имел больше поводов соприкосновения с ним. Период пребывания пр.Смарагда на Полоцкой кафедре (1833–1837) вернее было бы назвать не временем воссоединения униатов, a междуусобицей Полоцких архипастырей. Много было изломано перьев в этой борьбе, много было хлопот и шуму, еще больше взаимных жалоб, подозрений, угроз и обвинений, недоставало одного – пользы от этой архипастырской работы для униатского дела. А вреда было причинено страшно много. Своими частными воссоединениями пр.Смарагд вырывал лучшие силы униатской паствы, которые, оставаясь до общего воссоединения в униатской церкви, оказывали бы благотворнейшее влияние на слабейших и упорнейших: допускавишеся при этом способы обращения униатов и строгости по отношению к униатскому духовенству озлобляли и тех, и других, сеяли смуту в униатской церкви, а пр.Василий, вследствие такого положения дела, да постоянного недоверия к нему, нападок и разных обвинений со стороны еп.Смарагда, обрекался на своеобразную деятельность: он вынужден был истощать и свои силы, и свою энергию или на успокоение взволнованных смарагдовскими действиями умов, или на отражение нападений на него со стороны еп.Смарагда, оставляя в стороне прямое дело возрождения и воссозидания униатской церкви. Вражда святительская сильно задержала успех униатского дела. Пр.Иосиф Семашко, посетив Полоцк в последок дней пребывания там пр.Смарагда, писал в июле 1837 г. Пратасову: «Исполнив тягостную обязанность посещения Полоцка, я с отрадой оставляю и Витебскую губернию. Бог знает, на что здесь несколько лет православные и униаты себя истязали и истощали напрасно силы, которые должны бы обратить совокупно для противодействия общим своим врагам»⁷⁸³. Четыре года, таким образом, кипучей, но не расчитанной, не согласованной деятельности были потрачены ни на что, и главной причиной этого было: «своя своих не познаша».

Но было бы несправедливо всю вину за последствия своеобразной деятельности пр.Смарагда взвалить на него одного. За свою деятельность пр.Смарагд ответствен наполовину, так как характер ее в значительной степсни был результатом той неопределенности положения униатских дел, того хаоса мнений на способы присоединения униатов, наконец, той хладности к униатскому делу, которые характеризовали настроение разных высших правящих кругов и лиц. План воссоединения униатов к 1833 году был выработан Семашкой и Блудовым, Государем одобрен и уже начато было приведение его в исполнение. Но был ли ознакомлен с этим планом Синод со своим обер-прокурором, – не с идеей только плана, которая, несомненно, была ему известна, но и с деталями его выполнения, был ли этот план обязателен для Св.Синода? Чтобы ответить на эти вопросы, обратимся к фактам. Пр.Смарагд, прибыв в Полоцк, сразу же принялся за частные присоединение, которые повел с необычайной поспешностью и неразборчивостью. Хотя план общего постепенного воссоединения и был одобрен Государем, но частные на счет униатов успехи пр.Смарагда не раз вызывали Высочайшие радость и похвалу. Несмотря на то, что Семашко и Блудов многократно доказывали вред от обособленной и несогласованной с принятым планом воссоединения деятельности пр.Смарагда, последний твердо сидел на Полоцкой кафедре до тех пор, пока власть над униатской церковью не перешла в руки синодального обер-прокурора. Нам представляются следующие выводы из приведенных фактов: а) несомненно знавший о затеваемом воссоединении униатов, Св.Синод, выработанного Семашкой плана, не знал, a если и знал, то выполнение его не считал обязательным; отъезжавшего в Полоцк пр.Смарагда с этим планом не ознакомил и к совместной с униатскими епископами-воссоединителями, согласованной работе в деле воссоединения не обязал; б) Синод и обер-прокурор держались того же, что и Смарагд, мнения о целесообразности частных присоединений и успевали убедить в этом Государя, а Блудов почему-то не употребил всех усилий, чтобы доказать обратное и отстоять свой план; в) Синод поддерживал пр.Смарагда в не всегда говорившей в его пользу борьбе с униатскими епископами.

Попытки обратить пр.Смарагда на истинный путь шли с другой стороны, униатской. Еще 2-го мая 1834 г. Семашко писал Пратасову, что он беседовал с Смарагдом с полной доверенностью, и Смарагд обещал действовать в духе общей системы⁷⁸⁴. Но Семашко ошибся: пр.Смарагд, обещая одно, думал другое. От 15-го октября 1834 г. пр.Смарагд писал Хованскому, что он посетил Иос.Семашку, бывшего на ревизии в Полоцке. Далее из письма видно, что Семашко знакомил Смарагда с своей системой и доказывал ему, что православные, следуя своей системе, требуют сразу многого от униатов, иногда мешаются не в свое дело, что нужно бы приостановить частые присоединения униатов к православию, дабы тем удобнее могло произойти всеобщее воссоединение всех униатов и пр., и пр. Какое же впечатление вынес Смарагд из этой беседы? Да то, что «г.Лужинский, слывущий не только у всех православных, но и у всех униатов ревностнейшим и скрытнейшим защитником унии и хитрым лицемером, сильно поддержан Семашкой в настоящий проезд последнего через Полоцк, и что оба они, ничего совершенно не делая в пользу православия, желают только казаться перед правительством расположенными к оному, а между тем, всю надежду возлагают на фальшивую политику некоторых важных лиц и на перемену обстоятельств. «He видев никогда ни малейшего добра в Лужинском, я», – замечает пр.Смарагд, – «крайне сожалею о непонятных и хитростных к нам, православным, отношениям еп.Семашки и сие тем более, что я, без сомнения, считал его, Семашку, другом православия. Но теперь чему верить? Крайне недоумеваю»⁷⁸⁵.

Гораздо чаще, конечно, мог объясняться с еп.Смарагдом еп.Василий. Смарагд в одном из своих писем к Хованскому, от 2-го декабря 1834 г., пишет, что еп.Василий свои действия объясняет «всевозможною осторожною, благоразумною и постепенною деятельностью»⁷⁸⁶. Но разве мог согласиться с этим Смарагд, когда для него это значило признать свою деятельность неразумной? «Однакож и мы не без благоразумия!» – восклицает он. Конечно, это один из многих известных нам случаев, когда пр.Василий имел возможность лично дать своему православному коллеге объяснение своих взглядов и действий. Затем известно, что и в официальной переписке пр.Василий также часто старался уверить и духовное, и светское православное начальство в безукоризненности своих намерений. Объяснения и уверения пр.Василия в отношении Хованского достигали своей цели. Последний не раз после них высказывал пр.Василию полное доверие и благодарность за труды. He таков был пр.Смарагд. Он слепо верил в исключительную правоту своей системы и действий и не хотел согласиться с униатом… В лучшем случае, так сказать, в припадке благодушия он приходил к той мысли, что «большие униаты, хотя-не-хотя, думают о православии, представляя, впрочем, себе оное весьма странно. Именно думают, подчинившись Синоду, сохранить свою самостоятельность и отдельность, не смешиваясь с средою православных»⁷⁸⁷.

Упорная недоверчивость пр.Смарагда к большим и меньшим униатам дорого обошлась церкви. Но надо сказать, что униаты сами, конечно ненамеренно, поддерживали и питали ее. Упорство и упреки приходских униатских священников, интриги высшего белого униатского духовенства и консистории, наконец, некоторые распоряжения Булгака постоянно наводили пр.Смарагда на мысль, что униаты не желают воссоединения, противятся ему и только своими обещаниями хотят усыпить бдительность правительства, выиграть время. Пр.Василий также был в значительной степени виновен в том, что пр.Смарагд и его причислял к врагам православной церкви. Его характер был первой тому причиной. Какая-то непоследовательность в действиях и неосторожность в поступках, достигшие своего апогея, по рассказам знавших Василия, в последние годы его управления Полоцкой епархией, проявлялись в значительной степени и в описываемое время. Иногда он бывал совсем бездеятелен, апатичен, – это легко было принять за нежелание его работать в пользу воссоединения; часто слишком строгий и требовательный, по временам он бывал без меры снисходителен, – в таких случаях его можно было обвинить в поблажке, в защите упорствующих⁷⁸⁸ и т.п. Достаточно сказать, что его одновременно считали своим и Семашко, и открытые враги воссоединения: Беликович, Шадурский и др. Случалось, что подозрения относительно благонамеренности пр.Василия зарождались даже у гражданских властей, вообще с большим доверием, чем пр.Смарагд, относившихся к нему. «В униатском епископе Лужинском», – писал в мае 1837 г. Дьяков Пратасову, – «недостает или искреннего расположения к содействованию благим видам правительства касательно униатов, или же твердости воли, необходимой в настоящее время для управления гр.-униатской епархией»⁷⁸⁹. Тем более мог смутиться пр.Смарагд. Особенно соблазнительными могли казаться ему отношения пр.Василия к помещикам, особенно католикам, брататься и бражничать с которыми было в привычке преосвященного. Монах Закалинский доносил кн.Хованскому, что еп.Василий, прибыв 7-го декабря 1835 г. для визитации в Тадулинский монастырь, визитацией не занимался, а разъезжал по домам помещиков, возвращаясь из гостей в полночь, «что знают все монахи и дворовые люди», a 8-го декабря на балу у Сурожского предводителя дворянства Богдановича, в присутствии Витебского благочинного Клодницкого, Заручевского священника Стратановича и множества помещиков, заставил своих певчих петь песню «Дзед кажет пшеннца, баба ни кажи ни словечка, нихай будзиц гречка» и пр. После этого случая разнеслись в Суражском уезде слухи, что Лужинский приказал петь приведенную песню «для пренебрежения господствующего обряда». Вообще, сообщал Закалинский, ходят слухи, что Лужинский требует только внешнего исполнения Высочайшего повеления об искоренении обрядов, чуждых гр.-восточной церкви, лишь до какой-то перемены, под которой разумели какую-то войну... Ходили слухи, что еп.Лужинский под предлогом визитов и служения ездит только познакомиться с обывателями и снискать их дружбу и приверженность⁷⁹⁰. Мы уже знаем, как беспокоили и смущали пр.Смарагда подобные слухи, дружба и пирушки Лужинского с помещиками.

В конце концов вышло так, что пр.Смарагд никому из униатов не верил, не верил священникам и протоиереям униатским, не верил Лужинскому, не верил даже и Семашке, подозревая всех их в разных кознях и замыслах. «В своих противозаконных поступках сии неблагомыслящие лицемеры весьма много надеются на пр.Семашку, который, по словам их, что захочет, то сделает у Дмитрия Николаевича⁷⁹¹. Сей Семашко везде с бывшим Гродненским губернатором Муравьевым восхваляет приверженность своей епархии к православию, а между тем, я могу доставить вашему превосходительству неоспоримые доказательства совершенно противного», – писал 7-го апреля 1835 г. пр.Смарагд обер-прокурору Св.Синода⁷⁹².

Считая всех униатов хитрецами и обманщиками, пр.Смарагд себя одного считал настоящим воссоединителем, свой образ действий единственно правильным и упорно шел своим путем, присоединяя к православию один за другим униатские приходы и совершенно не подозревая о том вреде, какой он наносил своими успехами воссоединительному делу. Видимый успех и крупные цифры окончательно успокаивали его. В течение четырех лет он присоединил до 100 тысяч униатов. «Мы обратили 100 тысяч униатов»... «Но этих униатов и не стоило обращать»⁷⁹³... замечает Иос.Семашко. Под конец своего пребывания в Полоцке и сам Смарагд пришел к этому убеждению⁷⁹⁴ после того, как его миссионерская опытность, уменье и все имевшиеся средства оказались бессильными для присоединения новых, более твердых в унии приходов, хотя в Витебской губернии их оставались еще сотни. Убедившись, что практиковавшимся им способом не присоединить всех униатов, он сознался Семашке, что «прежние действия его вовсе были не нужны, что система, принятая по униатской части, есть надежнейшая и удобнейшая, и что он принялся за дело по одностороннему только взгляду»⁷⁹⁵. Но сделанного уже нельзя было поправить, потраченного времени было не вернуть.

Трудно сказать, чего больше принесло четырехлетнее пребывание в Полоцке безусловно умного, крепко верующего и энергичного пр.Смарагда, пользы или вреда? Нам думается, что оно принесло больше вреда, что не будь этой кипучей четырехлетней смарагдовской деятельности, воссоединение ранее и спокойнее совершилось бы, а враги православной русской церкви имели бы гораздо менее поводов и оснований к тому, чтобы обвинять ее в допущении при воссоединении насильственных мер.

Назначенному на место Смарагда, пр.Исидору было вменено в обязанность до отъезда в Полоцк побывать у обер-прокурора Св.Синода, чтобы последний «мог лично объясниться с ним по делам греко-униатским и открыть ему точнейшее положение их и вместе дать нужное руководство для будущих действий, ибо только от согласных и совокупных распоряжений православнаго и гр.-униатского духовных начальств в Полоцке», – докладывал обер-прокурор Государю, – «можно ожидать желаемого успеха в важных предположениях правительства относительно гр.-униатов»⁷⁹⁶. Таким образом, начальство позаботилось, чтобы преосвященный Исидор выехал в Полоцк с готовым планом для предстоявшей ему деятельности и не повторил ошибок своего предшественника.