Надежда Киценко

Источник

Глава 6. «Иоанниты»

Опасения церковных иерархов в отношении феномена о. Иоанна были не напрасны. Некоторые его почитатели явно выходили за рамки канонического православного поведения; крайние формы данное явление приняло в секте «иоаннитов». Дать им однозначное определение было непросто. Кто такие иоанниты? Благочестивые, но заблуждающиеся православные, которые зашли слишком далеко в своем благоговении перед о. Иоанном, или же сектанты, прикрывавшиеся его именем? Были ли они «ловцами душ человеческих», приверженцами опасного культа, представлявшего собой одно из антиинтеллектуальных направлений праворадикального движения?

Иоанниты, как и старообрядцы XVII в., были более сложным феноменом и не укладывались ни в одну из предложенных выше категорий. Изначально это были малообразованные миряне, привлеченные страстной верой о. Иоанна и его призывами к России излечиться духовно, возродить истинное православие и, пока не поздно, встать на спасительный путь. В отличие от многих священнослужителей, казалось, пропитанных духом либерализма, рационализма и прогресса – а все эти понятия иоанниты предали анафеме, – о. Иоанн говорил на понятном для них языке. Для них он воплощал православие. Однако иоанниты направили свое поклонение в неожиданное русло: они стали сами претендовать на его харизматический дар. Несмотря на сопротивление о. Иоанна, иоанниты группировались вокруг него, собирались в общины и путешествовали по Российской империи, добывая средства и вербуя все новых последователей харизматического благочестия собственного розлива. Мировоззрение иоаннитов затрагивало и политику: они поддерживали самодержавие и нападали на выразителей современных веяний в среде церковных иерархов, светских властей и так называемой еврейской прессы669. Они бросили вызов не только каноническому православию, но и либеральной политике и в результате оказались одним из самых извращенно представленных и неверно истолкованных религиозных явлений в России XX в.

Современникам долгое время оставались неясны взаимоотношения иоаннитов с о. Иоанном (характерно, что окрестила их этим именем враждебная им пресса). Кроме того, обычно стоящие на противоположных позициях официальная Церковь и ультрарадикальная пресса проявили удивительное единодушие в своем неприятии иоаннитов. Таким образом, линия раскола в российском общественном мнении относительно этого движения не совпадала с традиционной границей во взглядах, сложившейся в эпоху политических конфликтов начала XX в. Еще большую путаницу создавали репрезентации иоаннитов обеими сторонами, зачастую неверные и намеренно искаженные. К примеру, церковные авторы того времени прикладывали немало энергии, чтобы показать, в чем иоанниты отклонялись от церковного учения, и таким образом отвести им определенное место в ряду существовавших тогда в России сект. Они особо подчеркивали сектантскую направленность иоаннитов и тот факт, что сам о. Иоанн отмежевался от них670. Аналогичным образом не преминули провести различие между о. Иоанном и иоаннитами журналы умеренного толка, чувствующие своим долгом защитить Православную церковь671. Для радикально настроенной прессы иоанниты являлись удобным плацдармом для нападок как на о. Иоанна и массы его поклонников, так и на его политические взгляды. «Выходки» иоаннитов были полезны в том плане, что как бы отражали недостатки их предводителя672.

Позиции сторонних наблюдателей ясны и очевидны, однако определить, как описывали себя сами иоанниты, значительно труднее. Вплоть до ослабления цензуры в 1905–1906 гг.673 иоаннитам было негде публиковаться. Их высказывания дошли до нас большей частью в опосредованном и искаженном виде, сохранившись в делопроизводстве властных структур, таких как Святейший Синод или Департамент полиции674. Одним из самых надежных источников «из первых рук» служат письменные обращения к о. Иоанну675. Кроме того, ведущие представители движения иоаннитов начали издавать брошюры и еженедельный журнал под названием «Кронштадтский маяк». Однако этот источник также не представляется исчерпывающим, поскольку остается неясным, в какой степени эти публикации выражают взгляды всех сторонников движения. Характерно, что и церковные иерархи, и журналисты проводили различия между мотивами и поступками «лидеров» иоаннитов и «темной, простой толпой». Кроме того, во взглядах конкретных представителей течения не обнаруживается единства676. Наиболее очевидный довод в пользу того, насколько трудно классифицировать иоаннитов, – тот факт, что сами они никогда не использовали это название и не соглашались с ним, настаивая, что являются православными христианами. Иоанниты представляют собой интереснейший феномен для изучения, начиная со складывания секты из отдельных, никак не связанных между собой личностей до постепенного превращения ее в некую общность людей со сходным типом поведения.

Сущность движения

Кто же такие были иоанниты? Вначале очень трудно было найти малейшее отличие их от православных христиан, отчасти потому, что их поведение на первый взгляд мало отличалось от поведения других почитателей о. Иоанна. Так же как и остальные православные, они считали его избранным сосудом Божиим, испытывали благоговейный трепет перед творимыми им чудесами и восхищались его безграничным великодушием к бедным и нуждающимся. Как и многие другие православные, иоанниты держали у себя дома на почетном месте изображения о. Иоанна, будь то портреты, фотографии или литографии, распространяемые неутомимыми коробейниками по всей России. Кроме того, они бережно хранили вещественные свидетельства его благословения: свечи, просфоры, иконы, святую воду. К любым другим предметам, с которыми соприкасался батюшка, они также относились с благоговением. И православные, и иоанниты нередко считали, что о. Иоанн обращался к Богу с иными молитвами, чем его собратья-священники, и стремились достать тексты этих особых, действенных молитв. Наконец, в отличие от таких движений, как баптисты или пашковцы, иоанниты настаивали на своей приверженности православным таинствам исповеди и причастия. То есть религиозная практика иоаннитов до такой степени походила на традиционные проявления православного благочестия, что было крайне трудно отделить их от типичных православных христиан, пусть даже чрезвычайно пламенных. Именно это сходство мешало религиозным и политическим властям охарактеризовать иоаннитов и разработать тактику поведения с ними.

Тем не менее отличия существовали, и постепенно власти начали обращать на них внимание. Иоанниты считали, что скоро настанет конец света – вероятнее всего, после революции – и что спасется всякий, кто придет к Богу, воплотившемуся в о. Иоанне. Некоторые учили, что о. Иоанн является пророком Илией, другие – Иисусом Христом, третьи – Господом Саваофом677. Даже в апологии иоаннитов под названием «Правда о секте иоаннитов» говорилось: «В батюшке кронштадтском явился во плоти Бог, Он оправдал себя в духе. Показал себя ангелам и в народах проповедан»678.

Подобная формулировка содержит характерную неясность, вызывающую недоумение. В каком смысле, по мнению иоаннитов, Бог воплотился в о. Иоанне? Другие высказывания вызывают не меньшее недоумение: о. Иоанн называется «селением Божиим, жилищем Св. Троицы – Бога Отца, Сына и Святого Духа, которые в нем почивают», и всякий, кто хулит его, будет уничтожен; «грядите в Кронштадт и обретите Жениха Христа» и т. д.679

Следующим шагом было создание общины преданных единомышленников – но не официального монастыря или богоугодного заведения, подобного Дому Трудолюбия о. Иоанна. Обе православные формы общин, по-видимому, накладывали слишком много ограничений на поведение иоаннитов: монастыри имели свой устав и распорядок, имевшие мало общего с главными постулатами иоаннитов о конце света и харизме. Во всяком случае, в монастыре постарались бы искоренить эти индивидуалистические тенденции и уж точно запретили бы ритуалы иоаннитов, которые слишком напоминали Святое Причастие680. Кроме того, в монастырь принимали на очень строгих условиях, включая вступительный взнос, который иоанниты, в большинстве своем бедные, едва ли могли внести681. В Доме Трудолюбия обучали ремеслам и воспитывали в духе православия, однако практическая направленность заведения отталкивала пламенных иоаннитов.

Следующей отличительной чертой иоаннитов было их нежелание оставаться подконтрольными церковным или государственным властям, включая и самого о. Иоанна. В соответствии с православным учением, подчинение иерархии и, шире, духовному наставнику – пресвитеру – необходимо для спасения682. Иоанниты, напротив, полагали, что только им открыта истина и что они вправе клеймить иерархов и церковников как «лжепастырей»683.

Иоанниты полностью перевернули традиционное православное представление об иерархии. Почитая о. Иоанна, облеченного саном, они при этом не принимали жесткого разграничения гендерных ролей, характерного для православия. Присутствие женщин-лидеров и совпадение ролей мужчин и женщин отличают иоаннитов (как и многие другие сектантские группы) от православной общины, в которой гендерные функции определены очень четко. У иоаннитов наблюдается также определенное разделение ролей. Так, все публицисты у них – мужчины, а почти все вербовщики, торговцы книгами и предводители общин – женщины. Более того, вторым по значимости духовным лидером после о. Иоанна для иоаннитов была Порфирия Киселева, женщина, которую многие называли «Богоматерью». В секте наблюдался явный численный перевес женщин, и это было использовано против иоаннитов как Синодом, так и радикальной прессой, которая писала с тревогой о женской власти684.

Наконец, иоанниты, вопреки православным канонам, путешествовали, проповедовали, вербовали сторонников и пытались копировать церковные обряды. В православной практике наставление и проповедь были всецело вотчиной духовенства; руководящие роли для мирян, в особенности для женщин, были ограничены. Некоторые отдельно взятые праведницы могли вызывать восхищение и служить примером для подражания, однако женщины, желающие сформировать общину, – особенно представительницы низших классов, – как правило, наталкивались на сопротивление685. Иоанниты же, напротив, проповедовали свою трактовку Писания и продавали – ярчайший пример нарушения всех канонов – «причастие отца Иоанна» по рублю за штуку686.

Церковь об иоаннитах: первые отклики и РЕПРЕЗЕНТАЦИИ

Чтобы все эти черты выкристаллизовались, потребовалось время. В начале иоанниты были небольшой группой людей со схожими взглядами, которые действовали независимо друг от друга. Крестьянин Василий Кондратов в Гдовской области в 1892 г., крестьянка Клипикова в Самаре в 1895 г., странник по имени Максим в 1896 г. – все они проповедовали, что конец света близок и что о. Иоанн – сам Христос687. Пока что связь между этими происшествиями не была ясна, и зачастую они рассматривались на местном уровне: епископ конкретной епархии нередко направлял о. Иоанна прямиком в родной приход смутьяна для его вразумления688. Понадобились годы, чтобы выявить общие закономерности движения. А тем временем обескураженные священники, столкнувшиеся в своем приходе со столь подозрительными прихожанами, начали обращаться напрямую к о. Иоанну.

Так, в 1900 г. о. Алексей Златоустов из Покровского уезда сообщил пастырю, что из Кронштадта к ним приехали три женщины, проповедующие, что о. Иоанн – единственный истинный, законный пастырь в России (к тому же бессмертный) и что, следовательно, нужно молиться ему и его изображениям; что деньги – печать Антихриста и что люди должны бросить работу, раздать сбережения и поехать в Кронштадт исповедоваться. Молодой и неопытный о. Алексей просил батюшку письменно ответить на наиболее спорные вопросы, «дабы вовремя нам успокоить взволнованных»689. Другие священники сообщали, что их прихожане относились к о. Иоанну как к Господу, воссиявшему во славе, цитируя Евангелие от Иоанна («Был человек, посланный от Бога; имя ему Иоанн», Иоанн 1:6), и, подобно многим сектантам, объявляли брак прелюбодеянием690.

Просьба Златоустова заставляет задуматься. Неудивительно, что крестьяне, солдаты и миряне спрашивали о. Иоанна в своих письмах: «Про книгонош объясните называющие себя вашими учениками нездраво толкуют Евангилие, учут людей не праведно. Называют вас богом говорют что нужно оставить брачною жизнь раздать все имение и следувать за Христом»691. Однако тот факт, что и священники серьезно задавались теми же вопросами, показывает, до какой степени о. Иоанн изменил традиционные представления. Он преобразовал совершение таинств; он сохранял девственность в браке (что многие иоанниты использовали как аргумент в пользу полного целомудрия). Его проповеди становились все более апокалиптическими; такой человек вполне мог разослать повсюду своих учеников. Поэтому для православных священников важно было понять, получили ли странники благословение о. Иоанна. Ограничивались ли странствующие ораторы проповедями скорого конца света или же указывали на конкретного мирянина как на источник спасения – в любом случае их незамедлительно следовало признать сектантами. Однако поскольку они связывали себя с именем о. Иоанна, многие священники пока колебались692.

Был и дополнительный фактор, усложнявший положение священников. Они являлись хранителями православия на местах и были ответственны за сохранение истинных молитв и истинной веры среди своей паствы. Им приходилось держать ответ не только перед Господом и прихожанами, но и перед церковным начальством. Прежде чем докладывать начальству, священники, вероятно, стремились исчерпать все остальные возможности и твердо во всем убедиться. В случае с иоаннитами следующей инстанцией после самого о. Иоанна были местные епархиальные журналы, служившие своего рода центрами обмена информацией по самым запутанным проблемам, с которыми сталкивались священники693. Благодаря таким статьям, как «Новые обожатели о. Иоанна Кронштадтского в Донской области», священники по всей России узнали о существовании этих «новых обожателей» – и помогли классифицировать этот феномен. Именно в журнальных статьях характеристики иоаннитов были впервые сведены воедино в попытке определить их место в существующей типологии религиозных групп694.

Не менее решающим был здесь и недвусмысленный ответ самого о. Иоанна. И хотя позднее критики высказывали мнение, что он будто бы почти не пытался отмежеваться от грубой лести, необходимо подчеркнуть, что батюшка выразил свое мнение о так называемых обожателях не менее решительно, чем остальное духовенство, без обиняков. Обвинения критиков не подтверждаются данными источников695. О. Иоанн не только совершал поездки с целью разоблачения таких почитателей, но и писал инвективы в адрес пока не известных смутьянов. Его поведение было ответом одновременно и иерархам, и мирянам. Один из первых подобных примеров приходится на 1895 г., когда Св. Синод переслал батюшке донесение епископа Костромского и Галицкого Виссариона о том, что во вверенной ему епархии крестьянка по имени Пелагия Васильевна Кабанова держит изображения о. Иоанна в своем киоте так, что они закрывают иконы; она молится на него, как на Иисуса. Когда ей пригрозили арестом, она сказала, что готова все вынести за своего Спасителя. Синод настоятельно предписывал о. Иоанну «вразумить Кабанову». Пастырь попытался сделать это в подробном письме от 12 марта 1895 г.:

«Изуверное, невежественное, несмысленное лжеучение Пел. Кабановой встречается между невеждами и несмысленными, особенно женщинами, а иногда и мужчинами, безграмотными и темными… Свидетель мне Испытающий сердца и утробы Бог, что я ни малейшего повода не подавал к появлению таких бабьих басней, каким они учат простой, доверчивый народ… Никакого повода я не подал Кабановой, как и кому-либо другому, считать меня за Христа, меня, человека грешного, немощного. Благодать Божия и долговременное служение в сане священническом так просветили мои сердечные очи и укрепили во мне веру в Господа и св. Церковь, равно как сознание своей немощи и греховности, и потребностью непрестанном содействием мне благодати Божией, – что я никогда не мыслил о себе высоко, а признавал себя немощным и грешным паче всех, и удивляюсь нелепости, бессмысленной и заблуждению означенной К. и вот ныне же обличаю ее этим моим писанием в нелепости и пагубе лжеучения ее, и говорю:

Оставь свой бред и свое нелепое, бессмысленное новшество, принеси повинную голову своим пастырям и судьям, коих ты смутила своей вредной новизной, и веруй, как все православные христиане веруют и исповедуют… нет иного имени под небесами, о нем же подобает поклонитеся нам, кроме имени Иисуса Христа… Который, Сый на небеси, сидит одесную Отца, и с верными своими пребывает и пребудет до скончания века невидимо в Церкви своей. – И аще мы будем благовестить паче, нежели благовести слово Божие, анафема да будет, по слову Апостола»696.

И когда солдат Семен Тарабрин в своем письме умолял о. Иоанна подтвердить, правда ли, что он – Бог, Порфирия Киселева – Богоматерь, а Кронштадт – Новый Иерусалим, пастырь начертал на письме: «О вздор! О нелепость!» и немедленно ответил697. Позднее по просьбам прихожан заявления о. Иоанна начали публиковать, чтобы тем самым попытаться пресечь распространение сомнительного учения698. Особенно выразительны комментарии батюшки по поводу акафиста, сочиненного в его честь крестьянином Иваном Артамоновым Пономаревым.

Акафисты иногда сочинялись как форма личного благочестия, однако их нельзя было исполнять публично без разрешения Синода; а уж об акафисте в честь ныне живущего и пока не канонизированного человека и речи быть не могло699. Однако Пономарева это не остановило. В своем акафисте он называет о. Иоанна «великим и святым», а также «Богом во плоти», «Судией всему миру» и «Триединым Господом»700.

Даже если бы Пономарев ограничился тем, что назвал о. Иоанна святым, это уже было бы чересчур. Однако очевидное уподобление его Господу выходило за всякие рамки. Епископ Виссарион прислал о. Иоанну копию акафиста с наставлениями, как с ним поступить, и о. Иоанн им последовал. Он отправил яростное письмо Пономареву, которое было перепечатано в «Костромских епархиальных ведомостях» в 1902 г. Письмо показывает, что пастырь был крайне возмущен:

«Кто тебе, невежде, внушил этот акафист? Полагаю, что сатана. Как ты, глупейший, осмелился во зло употреблять мое имя, и мне, грешному человеку, хотя и священнику, составить акафист, подобающий только святым? Чего, чего ты не нагромоздил, каких неподражаемых богохульств? Никакому здравомыслящему человеку читать невозможно бесчисленных несуразностей в твоем книгомарательстве. И ты читал слова безумия твоего простодушным людям, простым и неученым, и они тебе, безумцу и самозванцу – верили? Жалкие! И какое у тебя было намерение при составлении этой белиберды? Основать свое раскольническое общество, собирать свои собрания и отлучать добрых простых людей от церкви Божией? Разве нет в св. Церкви своих богомудрых акафистов? И как ты смел меня, грешного, произвесть во святые? За кого ты себя самого считаешь? Ты забыл самое главное, именно, что ты – невежда, бессмысленный; сумасшедший. Проклинаю я твой акафист. Скажи это всем твоим слушателем и последователям»701.

Однако этот горячий ответ не произвел на Пономарева должного впечатления. Он продолжал распространять свой акафист и освященную о. Иоанном воду превратил в источник дохода. Почему обличительного пафоса о. Иоанна оказалось недостаточно, чтобы остановить Пономарева? Согласно правилам православного послушания, порицание со стороны духовного наставника должно было уничтожить на корню почин его заблуждавшегося последователя. Возможно, Пономарев пытался оправдать обвинение о. Иоанна ссылкой на скромность. А может быть, он усмотрел в категоричном отпоре батюшки вынужденную уступку церковным иерархам702. В любом случае, пренебрежение Пономарева к строгой отповеди о. Иоанна не было единичным случаем – такое пренебрежение проявляли и другие иоанниты, как «лидеры», так и «последователи». Это позволяет предположить, что о. Иоанн служил для них удобной точкой приложения религиозной активности, которая на практике далеко не всегда имела к нему отношение. Пастырь стал лишь подходящим предлогом для их собственной деятельности.

Как в письмах, так и во время посещения Пономарева о. Иоанн выступал в двух ипостасях – праведника, стремящегося к спасению, и православного священника. Денно и нощно вознося благодарение Господу за безмерную любовь людей и дарованную благодать, он по-настоящему ужасался мысли, что кто-то может впасть в искушение, назвав его божеством. Однако тревога батюшки не могла сравниться с яростью, которую он испытывал, когда видел то, что называл «злоупотреблениями», со стороны Пономарева и иже с ним. У о. Иоанна, как и у большинства православных клириков и иерархов, не было сомнений, имеют ли миряне «право голоса» на проповедование, сложение акафистов или организацию религиозного собрания без присмотра церковного лица. Ответ был отрицательный. В частности, о. Иоанн велел односельчанам Пономарева во всем слушаться только своих батюшек, а никоим образом не смутьянов – то есть мирян, проявлявших собственную инициативу. Как только оказывалось, что так называемые обожатели не выражали особого желания следовать резким и однозначным отповедям о. Иоанна, против них ополчалась большая часть духовенства703.

Первые репрезентации в прессе и полицейские рапорты

Совершенно иначе, чем духовенство, воспринимала и оценивала иоаннитов пресса. То, что церковь именовала «лжеучениями», пресса называла невежеством, и это чрезвычайно показательно. Однако их описания были во многом похожи. По сообщению газеты «Россия» от 9 сентября 1901 г., пятнадцать молодых женщин пришли в деревню Сустье Новгородской губернии и стали проповедовать ее жителям, что конец света близок, что о. Иоанн – посланец Божий и что всякий, кто хочет спастись, должен поехать в Кронштадт и служить ему. Женщины добавляли, что никакая работа не угодна так Богу, как плетение декоративных венков (в Кронштадте, под руководством более опытных наставников), и что они сами и главный у них, Петька, спасаются таким благочестивым образом, близ о. Иоанна. Однако главная газетная новость заключалась в другом. Пока жители деревни призывали священника, чтобы разобраться с загадочными гостьями, они исчезли, прихватив с собой трех девушек из этой деревни704.

Манера подачи истории в газете сильно отличалась от церковной. «Россия» не обращала особого внимания на упоминание молодыми женщинами о. Иоанна или Кронштадта – то есть как раз на то обстоятельство, которое имело первостепенное значение для духовенства. Журналиста волнует другое. Он потрясен ужасающе низким уровнем «просвещения» и пишет: «В деревне постоянно действует воспитательное и образовательное учреждения (церковь и школа), имеются пастыри духовные и светские, “старший брат” под боком (6 помещичьих усадеб при самой деревне), а между тем… приходят, неизвестно откуда, девицы, рассказывают всякий вздор, и этот вздор сразу всеми жадно воспринимается… Точно люди никогда решительно ничего воспитательного и образовательного не знали, точно это дикари какие-нибудь»705.

Затем журналист спрашивает читателей, нет ли здесь почвы для размышлений. Вопрос носил риторический характер и задал тон многим последующим публикациям на эту тему. Эсхатологическое сознание, продемонстрированное женщинами в Сустье, вызывало неприятие, даже отторжение у образованной части русского общества, и считалось худшим признаком «деревенской темноты». «Россия» поместила эту статью как своего рода эссе на тему отсталости деревенской России; ее автор не интересуется судьбой трех завербованных девушек. Однако их судьбой заинтересовался Департамент полиции. Полиция запросила информацию также и о «Петьке», упомянутом женщинами, и связалась с местными губернскими властями для получения более подробных сведений706.

Согласно полученному докладу, Петр Трофимов работал на фабрике в Санкт-Петербурге, пока ему не отрезало машиной левую руку. Тогда он стал коробейником и последние два года ходил по монастырям и молился. Трофимов часто приезжал к о. Иоанну в Кронштадт и читал его книги. Кроме того, он убедил нескольких девушек ходить вместе с ним и петь псалмы.

Пением этого трио привлекало деревенских жителей707. Однако певцы пытались также склонить народ идти с ними в Кронштадт к о. Иоанну для общей исповеди. Трофимову удалось уговорить крестьянина Ивана Петрова, его жену и одну девушку (а не трех, как писала газета «Россия»), Эта девушка осталась в Кронштадте и теперь занималась там плетением венков; отец навещал ее; оба заявляли, что довольны ее нынешним положением. Были также собраны дополнительные свидетельства крестьян, присутствовавших, когда Петр Трофимов со товарищи выступали в доме Тимофея Иванова. По их словам, певцы исполняли духовные стихи и молитвы в честь о. Иоанна и других, «но понять смысл их трудно»708. Неясно, действительно ли крестьянам было трудно понять песнопения, или же это был акт самозащиты, чтобы власти не могли понять, что они об этом думают. Однако власти все-таки приводят слова крестьян о том, что о. Иоанна должно почитать как Бога и что он «лучше, чем наши попы». Остается неясным, принадлежат ли эти высказывания крестьянам, самому Трофимову или же чиновникам, оформлявшим их свидетельства. Эти трое также называли себя «слугами отца Иоанна» и «апостолами». В общем-то, эпизод, описанный в «России», не был чем-то новым – согласно показаниям жителей деревни, Трофимов в каждый свой приход вербовал кого-нибудь и увозил с собой в Кронштадт.

Мобилизация правительства: Департамент полиции и Святейший Синод

Несанкционированные передвижения людей, особенно несовершеннолетних, находились в ведении полиции, однако религиозный аспект происходящего означал, что дело необходимо передать в соответствующие инстанции. Поэтому полиция передала дело Трофимова обер-прокурору Св. Синода К. П. Победоносцеву709.

Действия полиции, Министерства внутренних дел, обер-прокурора, местного епископа и Святейшего Синода на ранних стадиях зарождения иоаннитского движения демонстрируют, как властные структуры Российской империи конца XIX – начала XX в. объединенными усилиями справлялись с отклонениями в религиозном поведении.

С точки зрения православных иерархов, обвиняемые были «вожаками» заблуждавшихся обожателей о. Иоанна. И независимо от того, были ли они сектантами или просто стремились к наживе, их считали шарлатанами. Для Церкви неправославная религиозность, сопряженная со сбором средств у крестьян, была синонимом вымогательства. Не менее существенна, однако, последовательно проводимая церковными иерархами политика размежевания о. Иоанна с его предполагаемыми последователями. Их настойчивость подтверждает, что о. Иоанн смог развеять все подозрения в свой адрес и закрепил за собой в глазах иерархов репутацию надежного священника, «своего».

Готовя свой ответ 29 декабря 1901 г., Победоносцев проконсультировался с Гурием, архиепископом Новгородской епархии. По мнению архиепископа, Трофимов, как и многие другие вожаки почитателей о. Иоанна (о которых он был прекрасно осведомлен), использовал имя пастыря как прикрытие. На самом деле, по словам Гурия, эти авантюристы преследовали меркантильные цели. В основе их действия лежала либо примитивная жажда наживы, либо создание «вредной» секты. В ответ Победоносцев только заметил, что считает своим долгом проконсультироваться в Министерстве внутренних дел по этому поводу – и что, по его мнению, следовало выслать Трофимова из Новгородской губернии и установить за ним строгое полицейское наблюдение.

Таким образом, Синод в деле Трофимова больше всего беспокоила возможность появления новой секты, полицию же прежде всего интересовали несанкционированные перемещения населения и факты финансовых вымогательств710. Однако, несмотря на разные причины для беспокойства, обе структуры обвиняли активистов движения в нарушении законов о свободе вероисповедания и свободе печати, утвержденных в феврале 1903 г. и в октябре 1905 г.711 Соответствующая инстанция – в данном случае Синод – разрабатывала линию поведения в том, что касается религии, МВД ее санкционировало, а полиция воплощала в жизнь. Если полиция подозревала наличие секты еще до того, как получала соответствующее извещение об этом от церковных властей, то первым делом связывалась с МВД, – в частности, с Департаментом духовных дел иностранных исповеданий, – которое, в свою очередь, связывалось с Синодом для получения указаний. В рассматриваемом нами случае полиция передала дело Трофимова религиозным властям, поскольку нуждалась в четких директивах712.

Как в деле Трофимова, так и позднее Синод стремился любой ценой обвинить лиц, подозреваемых в сектантстве. Дело «иоаннитов» (у них по-прежнему не было официального названия) от 1904 г. особенно наглядно демонстрирует, что Синод активно участвовал в формировании образа иоаннитов и в сборе порочащих их сведений.

Дело № 3069, заведенное 9 декабря 1904 г. (то есть сразу после принятия первого закона о «свободе вероисповедания»), было попыткой Канцелярии Синода привлечь внимание таких «гражданских» институтов, как полиция, МВД и прокурор Москвы. То, как сотрудники Канцелярии представили дело, особенно важно с точки зрения формулировок и деталей, которые, по мнению Канцелярии, должны были побудить полицию и прокуратуру к активным действиям.

Согласно донесению Канцелярии, мещанка Мария Александрова и крестьянка Наталия Ивановна Суханова обвинялись сначала в торговле религиозной литературой. Поскольку для литературы «духовного содержания» существовали свои собственные законы и нормы, сомнения о наличии у женщин разрешения для ее продажи разрешала Духовная консистория. И хотя выяснилось, что книги были одобрены цензурой (иными словами, женщины не торговали литературой без штампа «дозволено цензурой», которая могла быть сектантского характера), у женщин не было законного права ими торговать. Это было первое обвинение713.

Далее Канцелярия утверждает, что Александрова и Суханова объявили о. Иоанна истинным Господом Богом, «ибо в нем воплотился Иисус Христос». Одно из доказательств состояло в том, что обе женщины носили на шее фотографию о. Иоанна, которую они снимали, «настаивая» перед аудиторией, преимущественно женской, что все должны тоже молиться перед ними. Так же они поступали и с фотографией женщины, которую они называли «Царицею Небесною» и «Превечной Богородицей»714.

Постоянно подчеркивая, что состав движения преимущественно женский, Канцелярия, возможно, намекала на то, что женщины – существа иррациональные, легко подверженные чужому влиянию, и подразумевала, что присутствие мужчин помогло бы усмирить сектантов. Подчеркивалось также, что во время молитв женщины выставляли вместо икон фотографии для молящихся.

По окончании молитв Александрова и Суханова давали всем присутствующим выпить воду и вкусить просфоры, предположительно освященные о. Иоанном. Служащие Канцелярии описывали этот поступок – естественно, с оттенком осуждения – как совершение причастия («они их причащали»); однако неясно, действительно ли сами женщины воспринимали или описывали свои действия таким образом. Сам по себе факт, что миряне пили святую воду и ели освященный хлеб вне Литургии, не является отступлением от нормы. У православных было принято набирать святой водички на праздники Святого Крещения и Преполовения Пятидесятницы для домашних или экстренных нужд; благочестивые верующие зачастую начинали свой день с освящения пищи715. Практика обмена просфорами, освященными в святых местах или в день большого церковного праздника, также была широко распространена. Таким образом, от тех, кто побывал в Кронштадте, вполне могли ожидать, что они поделятся с ближними этой частичкой Божественной благодати. Называя такое поведение женщин «причащением», а совершаемое ими смазывание маслом, тоже, по-видимому, освященным о. Иоанном, «миропомазанием», Канцелярия стремилась выставить Александрову и Суханову в максимально невыгодном свете. Александрова и Суханова особо подчеркивали, что они связаны с о. Иоанном, и утверждали, что обладают благодатью только благодаря общению с ним.

Все это было квалифицировано как религиозные проступки. К ним Канцелярия присовокупила и более существенные обвинения. Александрова и Суханова продавали под видом святых предметов кусочки ткани, которые, по их утверждению, были отрезаны от ряс о. Иоанна и от платьев «Бессмертной Матери». Они торговали песком, по которому, как они говорили, ходили о. Иоанн и эта женщина (будто бы он помогал исцелиться от всех болезней), и медными крестиками, выдавая их за серебряные; продавали они также и книжки о пастыре и его изображения по завышенным ценам. Они заявили женщине в золотых серьгах и серебряной цепочке, что носить такую роскошь грешно, и убедили ее отдать им драгоценности (чтобы они передали их пастырю, который, в свою очередь, отдал бы их какой-нибудь бедной сестре во Христе). Более того, они уговаривали людей продавать всю свою собственность «за гроши» и ехать с ними в Кронштадт. В итоге из донесения следовало, что две эти женщины вымогали у народа деньги под видом пожертвований о. Иоанну. В конце донесения сотрудники Канцелярии Синода решительно заявляют, что Александрова и Суханова – члены банды мошенников (по-прежнему безымянной), сколоченной Порфирией Ивановной Киселевой, так называемой «ораниенбаумской Богоматерью», и неким Михаилом Петровым («Архангелом Михаилом»), По утверждению Канцелярии, Порфирия всех убеждала, что является правой рукой о. Иоанна, и уже выманила у чрезмерно доверчивых граждан сотни рублей. На этом Канцелярия заканчивает свое обвинение716.

Однако представленные доводы не до конца убедили прокурора Московской судебной палаты. 7 января 1905 г. чиновники судебного ведомства связались с полицией и попросили ответить, достаточно ли представленных Канцелярией доказательств, чтобы считать установленным существование «банды мошенников», а также запросили дополнительную информацию. Полицейские чиновники ответили, что Порфирия, о которой они уже были наслышаны, с 1902 г. находится в розыске и с тех пор ведет себя намного осторожнее. Они подтвердили, что вокруг нее группируются любители наживы. Была сообщена и довольно неожиданная информация о том, что о. Иоанн всегда навещал Киселеву, когда проезжал через Ораниенбаум (впоследствии выяснилось, что он был ее духовником), и что она регулярно и щедро осыпала его окружение деньгами и подарками, чтобы иметь гарантированный доступ к батюшке717. И поскольку было упомянуто о некоторых контактах между о. Иоанном и Порфирией, делу не был дан официальный ход.

В Санкт-Петербурге и полицейские, и церковные власти гораздо тоньше понимали проблему, поскольку в столице можно было получить информацию о деятельности иоаннитов из первых рук. В апреле 1905 г. МВД приходит к выводу о наличии отлично организованной группы вымогателей денег. Возглавляли группу Порфирия Ивановна Киселева («Богородица»), Михаил Петров («Архангел Михаил»), Елизавета Корчачева («Соломония-мироносица») и Назарий Дмитриев («Иоанн Богослов»), Однако сотрудники МВД с сожалением констатируют, что им было крайне трудно выдвинуть обвинение, так как, во-первых, богохульные прозвища, по-видимому, рождены «невежественной и фанатичной массой поклонников», а не самими лидерами движения; во-вторых, даже когда у людей выманивали все, что у них было, они предпочитали хранить молчание. Тем не менее чиновники предупреждали генерал-губернатора, что, принимая во внимание появление в газетах публикаций, выставляющих Порфирию в самом неприглядном свете, не следует оставлять ее деятельность безнаказанной: давно пора законным путем удовлетворить поступившие на нее жалобы. И лучше всего было бы направить в каждую губернию одного-двух тайных агентов для сбора доказательств718.

(Лже)свидетельства о главной иоаннитке

Порфирия Ивановна Киселева, «Бессмертная Богородица», была самой печально известной иоанниткой. Она создала одну из крупнейших иоаннитских общин, сначала в Ораниенбауме, а затем в Кронштадте, и являлась центральной фигурой в молитвенных встречах иоаннитов. В иоаннитской литературе ее прославляли как «чистую деву», которая трудилась больше, чем святые равноапостольные Мария Магдалина, святая Нина (просветительница Грузии), святая мученица Фекла, и которую «посетил Господь в лице отца Иоанна Кронштадтского»719. Некоторые гимны иоаннитов в ее честь сложены на основе православных песнопений в честь мучениц:

«Дева мудрая Порфира,

Ты страдала за Христа,

Христа камень многоценный

Ты имела у себя»720.

Можно было бы счесть эти стихи любопытными образчиками народного благочестия – если бы не строгий православный запрет на сочинение каких-либо текстов подобного рода в честь живых людей. Порфирия благословляла народ и принимала религиозные почести. Это приветствовалось иоаннитами, но, несомненно, не соответствовало поведению православного человека. Одного этого уже было достаточно, чтобы она оказалась мишенью для нападок Православной церкви. Многие писали о. Иоанну, предупреждая его, что у Порфирии, дерзнувшей объявить себя Богоматерью, появляются подражатели721. Были и злобные намеки, что эту «деву» осматривала акушерка в родильном отделении больницы Ораниенбаума и что у нее вообще темное прошлое722. Александр Серебров, побывавший в квартире Порфирии, описывает ее так: «Дебелая женщина с брезгливо отвисшей нижней губой, – в молодости Порфирия себя продавала»723.

Финансовая деятельность Киселевой вызывала еще больше подозрений. Одна женщина в письме-прошении к о. Иоанну писала, что ее муж хочет продать все их имущество и уйти от нее, чтобы быть «спасенным» Порфирией. Так поступить ему приказал некто Василий Пустошкин, который говорил о себе, что на него снизошла благодать724. Несколько мужчин писали, что их жены попали под влияние Порфирии и сбежали со всеми семейными средствами с совместного банковского счета. Они сокрушенно прибавляли, что горюют не столько о деньгах, сколько об ушедших женах725. Некоторые сообщали, что приспешники Порфирии провозглашали себя представителями о. Иоанна, якобы собиравшими для него деньги, что гарантировало стопроцентный успех их предприятию726. Когда о подвигах Порфирии стали писать в прессе, о. Иоанн начал получать негодующие письма от людей разных сословий, от крестьян до студентов, с просьбой положить конец «наругательству над Церковию»727.

Однако самое поразительное описание Порфирии появляется в «Черных воронах», пьесе, написанной бывшим православным миссионером В. В. Протоповым. Она представлена там в образе Марии Гусевой, женщины, выдающей себя за Богоматерь во плоти, дабы цинично использовать своих доверчивых последователей. Жесты, манера говорить, внешний вид Гусевой были списаны с Порфирии и сильно способствовали краху ее репутации (в итоге ей пришлось-таки «пострадать за Христа», как поется в песнопении иоаннитов)728.

Отец Иоанн и иоанниты встречаются на страницах печати

«Черные вороны» стали одним из первых литературных произведений, в которых сознательно проводится параллель между Порфирией со товарищи и о. Иоанном. Так, в одной из сцен выходит актер, загримированный под о. Иоанна, и благословляет Гусеву. Когда дело доходит до ограбления слепых, Гусева упоминает об о. Иоанне как об учителе, который научил ее всему, что она знает. Проведенная в пьесе параллель между батюшкой и этой предприимчивой компанией огорчала даже либеральных представителей Православной Церкви729. Однако сами иоанниты изо всех сил пытались укрепить впечатление о своей связи с о. Иоанном. Их главным оружием для достижения данной цели стал собственный печатный орган – еженедельный журнал «Кронштадтский маяк».

Первоначальная цель «Маяка» казалась простой: собрать «Иоанниану» с целью последующей канонизации о. Иоанна. Так, номер обычно начинался выдержкой из какой-нибудь проповеди о. Иоанна. (Все проповеди были ранее официально опубликованы.)

Однако при более внимательном изучении можно обнаружить, что публикации и задачи «Маяка» были далеко не столь скромны, как декларировалось. Во-первых, налицо была стратегия вербовки. Редколлегия «Маяка» «сердечно поощряла» подписчиков покупать не только журнал, но и недорогие издания проповедей о. Иоанна «для распространения и продажи среди населения» (курсив мой. – Н.К. ). Кроме того, хотя издатели «Маяка» и заявляли, что на их книжном складе имеются «все труды отца Иоанна Кронштадтского и других духовных писателей , отвечающие духовным запросам русского народа», на самом деле там было гораздо больше собраний посвященных ему сомнительных духовных стихов, нежели его работ. Журнал хвалился преимущественно церковным составом авторов, а на поверку выходило, что предлагаемые книги написаны или составлены явными мирянами Василием Пустошкиным или Николаем Большаковым и назывались так: «XX век – отчего разрушались царства», «Лето красное прошло, а в саду ничего нет» и «Как нужно жить, чтобы богатому быть и чисто ходить». Однако если внимательный читатель может усмотреть в журнале неоднозначность трактовок, граничащую с ересью (а именно такова и была точка зрения духовенства), то для менее искушенной аудитории, как, например, для большинства полицейских чинов, изображения о. Иоанна на обложках «Маяка» и использование таких известных фольклорно-религиозных жанров, как духовные стихи, свидетельствовали, что иоанниты были всего лишь чрезмерно ревностными, может быть, слегка «помешанными» почитателями о. Иоанна. Несмотря на растущий поток писем к пастырю, в которых выражалось беспокойство по поводу использования его имени иоаннитами, а также по поводу распада семей, разъединения детей и родителей, иоаннитами по-прежнему интересовались только Церковь и государственные органы власти. Объектом всеобщего внимания они стали только после скандала с приютами.

Приюты и связанный с ними скандал

А начиналось все вполне невинно. Лейтмотивом встреч иоаннитов с крестьянами был призыв «продать имение свое и следовать за ними». Женщины и дети особенно легко поддавались уговорам поселиться в Кронштадте в иоаннитских общинах. Принимая во внимание, что несовершеннолетние и зачастую женщины могли жить вдали от семьи только с разрешения родителей, может показаться странным, что столь многие родители соглашались отпускать куда-то с чужими людьми своих дочерей и сыновей. Однако набожность родителей, уверения иоаннитов, что дети получат православное воспитание, наконец, слава самого о. Иоанна и его Дома Трудолюбия – все это было крайне убедительно. Многие крестьяне искренне полагали, что переезд в Кронштадт с представителями о. Иоанна окажется для их лишних ртов переменой к лучшему, они получат возможность посмотреть мир и обрести опыт духовного взросления рядом с праведником. В тогдашних условиях, когда детей нередко отдавали родственникам (а то и вовсе оставляли у дверей сиротских приютов), предложение иоаннитов выглядело разумным, а иногда оказывалось и вовсе ниспосланной свыше возможностью.

Так казалось на первый взгляд. А затем, осенью 1907 г., газеты одна за другой начали публиковать сенсационные разоблачительные материалы об условиях жизни в иоаннитских приютах. Детей держали в голоде, эксплуатировали, перегружали работой и заставляли соблюдать такой молитвенный режим, которого не выдержали бы даже монахи. В некоторых статьях присутствовали и неясные намеки на то, что девочки подвергались сексуальным домогательствам. После яростной кампании, проведенной в прессе, в приютах были проведены полицейские проверки, и в 1909 г. их ликвидировали.

Однако все было не так просто. Раздавались голоса, что на самом деле дети жили в чистоте и сытости и были довольны; что они были помещены в иоаннитские приюты с согласия родителей, что их травмировал насильственный и внезапный переезд оттуда и что теперь над их религиозными убеждениями насмехаются в «еврейских» детских домах, в которые их перевезли силой. В пылу борьбы многие газеты, от «Биржевых ведомостей» до «Копейки», упивались смакованием того, что они называли «чудовищными подробностями» и «неприкрытой правдой». Другие газеты называли такие публикации ложью и даже клеветой. В возникшей неразберихе начались ожесточенные споры о православных традициях и нормах питания, о свободе вероисповедания, свободе собраний и правах родителей и государства на детей. Полемика приняла особую остроту, поскольку скандал с приютами иоаннитов представлял удобную возможность как для выражения общественного недовольства, так и для нападок на религиозность.

Первоначальными стимулами для создания приютов послужили как благочестивость о. Иоанна, так и успехи Дома Трудолюбия, постояльцы которого приобретали полезные навыки в различных ремеслах. Поэтому неудивительно, что предприимчивые люди захотели воспроизвести эту модель и извлечь выгоду из обеих ее составляющих. И хотя Православная церковь, возможно, предпочла бы, чтобы они поддерживали сам Дом Трудолюбия, подобные инициативы также приветствовались как положительные примеры «активного» православия730.

Иоанниты выехали на гребне славы о. Иоанна, но пошли другим путем. У них имелись две стратегии вербовки. Одна, как мы видели, заключалась в убеждении взрослых последовать за иоаннитами в Кронштадт, чтобы вести богобоязненную жизнь в преддверии конца света. Члены иоаннитской общины жили вместе, не вступали в браки (а если и вступали, то жили раздельно с супругами) и вербовали новых членов. Более молодые и привлекательные иоанниты становились торговцами-проповедниками, которые колесили по России с мешками религиозной литературы, фотографиями о. Иоанна и венками для украшения икон и могил, призывая народ поехать с ними в Кронштадт.

Вторая стратегия была нацелена на родителей, обеспокоенных материальным и духовным будущим своих детей. Их уговаривали отправить своих детей в Кронштадт для обучения ремеслам, что позволит детям самостоятельно зарабатывать себе на жизнь, противостоять пагубному влиянию современного города и укрепиться духовно. Однако многие из детей, уехавших с иоаннитами, не справлялись с тяжелой сельскохозяйственной работой, то ли из-за возраста, то ли из-за физической слабости. Иногда обе стратегии объединялись, как в случаях с молодыми вдовами, которым надо было растить детей. Приехав в общину, младшие дети определялись на изготовление венков и украшение фотографий, которые затем продавали старшие. Таким образом, эти общины являлись полностью самоокупаемыми, предлагая «душеспасительные» работу и образ жизни. Регулярные (еженедельные или ежемесячные) посещения собора св. Андрея в Кронштадте, где служил о. Иоанн, составляли часть расписания731.

В приюты детей нередко отправляли с некоторым количеством одежды и средств, в зависимости от благосостояния родителей. Однако вскоре многие родители начинали получать письма с просьбой прислать еще денег – на конвертах были имена их детей, но почерк был чужой. Когда родители заподозрили неладное и решили проверить, в чем дело, выяснилось, что письма были мошеннической уловкой и что их детей обобрали дочиста732. Они с возмущением обратились к властям, и это возымело результат.

Некоторых детей вернули домой к родителям733. О. Иоанн опубликовал открытое письмо в «Русском паломнике», где отрицал всякую связь между вербовщиками и его любимым монастырем в Санкт-Петербурге, опороченным в результате скандала с приютами. Он отрицал, что позволял кому-либо торговать его сочинениями; он призывал полицию провести расследование в этих «притонах». Это письмо-отречение было отпечатано тысячными тиражами и направлено священникам для распространения в приходах, а Департамент полиции Санкт-Петербурга приступил к всестороннему расследованию734.

Для прессы наступило настоящее раздолье. Статьи приобретали все более сенсационный характер: в них описывалось, как детей похищали члены религиозной секты, как жестоко с ними обращались, избивали их, плохо кормили, одевали в лохмотья, заставляли спать на полу, непосильно работать и участвовать в сомнительных ритуалах735. В статьях, озаглавленных «УЖАСНЫЕ ИСТЯЗАНИЯ ДЕТЕЙ – ДЕТИ В ЛАПАХ ИОАННИТОВ – МАЛОЛЕТНИЕ МУЧЕНИКИ», подчеркивалось, что дети выглядят бледными, покрыты язвами и производят удручающее впечатление736. Врачи из Общества защиты детей свидетельствовали, что обнаружили детей в ужасном физическом состоянии737. Апокалиптические высказывания иоаннитов описывались как «лживые слухи о близком конце света»738. Чтобы усилить возмущение публики судьбой несчастных детей, приводились слова одной иоаннитки о том, что телесное здоровье детей не имеет значения, главное, чтобы была здорова душа739. Некоторые журналисты призывали немедленно закрыть приюты. Другие допускали, что, какое бы омерзительное зрелище ни являли собой иоанниты, они имели право на существование – но только до тех пор, пока дело не касалось детей, их физического и психического здоровья. И здесь общество имеет право вмешаться740.

Однако больше всего начальника полиции обеспокоила статья, напрямую бросавшая вызов его ведомству. Она появилась в «Санкт-Петербургских ведомостях» 29 сентября 1907 года. Заголовок, набранный прописными буквами и жирным шрифтом, гласил: «ПРИЮТЫ. – БЕСПРИЗОРНИКИ. – ОСВЯЩЕННЫЕ ВЕНКИ. – ПОЕЗДКА “НА ПОКЛОН”. – ПРОПАЖА ДВУХ ЕВРЕЕК». Статья начиналась сообщением о том, что похищение двух еврейских девочек, которое взбудоражило весь Ораниенбаум, имеет отношение к приютам иоаннитов. Однако позднее выяснилось, что никакой связи между иоаннитами и двумя пропавшими девочками нет. Тем не менее автор статьи обрушивался на полицию за то, что она не знала, что приюты были организациями «такого рода». Злополучный полицейский чин, отвечавший автору, попытался объяснить, что поскольку управляющие приютами выполняли все официальные требования и вели себя в рамках закона, то полиция полагала, что тамошние дети являлись просто петербургскими беспризорниками.

Однако главной мишенью автора статьи в «Санкт-Петербургских ведомостях» была не столько полиция, сколько сам о. Иоанн и связь между ним и приютами, которую он настойчиво стремился провести. Насколько было известно полиции, о. Иоанн никогда не посещал эти приюты, но родители живущих там детей нередко совмещали свой визит к ним с поездкой в Кронштадт. Журналист ухватился за это, спросив, действительно ли в этих приютах находились только дети иоаннитов или почитателей о. Иоанна.

Знак равенства между «иоаннитами» и «почитателями отца Иоанна» был поставлен столь молниеносно, что это прошло почти незамеченным. Пропасть между поклонением о. Иоанну и «иоаннитством» практически исчезла. Автор статьи развивает мысль об этой предполагаемой связи. Например, упоминая о том, что высокие цены на изготавливаемые иоаннитами венки якобы благословил сам о. Иоанн, журналист писал, что в глазах фанатиков эта «религиозная санкция» делает венки особенно ценными. Им приписывается чудодейственная сила – нужно только возложить такой венок на голову, и на человека низойдет частичка небесной благодати о. Иоанна. Таким образом, прикрывшись праведным гневом в адрес «фанатичных сектантов», автор сумел дискредитировать общий принцип почитания вещественных предметов, связанный со святым, – будь то одеяния, мощи или любой благословленный им предмет. Для тех, кто искал удобного случая подшутить над основами православного благочестия, иоанниты представляли золотую жилу: высмеивая «сектантские злоупотребления», противники православия имели возможность пройтись и по православным обычаям.

Именно эта сторона скандала с иоаннитами стала камнем преткновения. Если критики немного «перебарщивали» со своими разоблачениями, то многие православные начинали сочувствовать именно «сектантам», которых им хотелось бы обвинить и в шарлатанстве, и в притеснении детей. Более того, если автор разоблачения не был православным, то возникало большое искушение усомниться и спросить себя, не является ли развернутая в прессе кампания против иоаннитов предлогом, чтобы подорвать устои и обычаи самой Православной церкви. «Черные вороны» Протопова стали первой подобной попыткой. Однако в некоторых случаях приравнивание иоаннитов к о. Иоанну и каноническому православию было не просто оскорбительным, но и кощунственным. Так, Александр Амфитеатров сочинил пародию на песнопение вечернего богослужения для исполнения «на радениях иоаннитов и тому подобных празднествах российской юродивости, преимущественно же – во сретение преподобного отца протоиерея Иоанна Ильича Сергиева, от черных сотен суща, бабия пророка, блаженномздоимца, всих плутов и казеннотатей молитвенника и дреймадерного чудотворца»741:

«Плуте тихий

Хмельныя славы!

Близ тебя, священного,

Близ тебя, блаженного,

Жулик на мазурике

И вор на плуте!

Выведше тебе из тьмы на солнце,

Видевше свет газетный.

Ждем до конца

Еще немного,

Чтобы твои плутни прокурор накрыл!»742

В то время как стихи Амфитеатрова, будучи пародией на одно из самых чтимых церковных песнопений, были особенно оскорбительны для чувств православных верующих, другие параллели между о. Иоанном, иоаннитами и православием были почти столь же вульгарны743.

В период с 1907 по 1909 г. едва ли было возможно найти хотя бы одно периодическое издание в Санкт-Петербурге, где бы не упоминались «скандалы с приютами». Еще более поразительно, что полиция проверяла фактически каждое упоминание о них. Не успевает выйти статья, сулящая «новые ужасающие откровения», как буквально на следующий день из-под пера начальника полиции выходит меморандум, к которому прикреплена вырезанная статья; адрес предполагаемого приюта обведен, а сверху – лаконичная приписка: «Разобраться как можно скорее». Полицейские отчеты этого периода примечательны своей детальностью. Так, работники второго полицейского участка Санкт-Петербурга писали о приютах на Теряевской, д. 13–14, и Ординарной, д. 8:

«У первой 13 девочек возр. 6–9 лет и 45 женщин возр. 18–30, и у второй 14 мальчиков в возрасте от 4–8 л. и 10 женщин в том же возрасте, как и у первой. Дети одеты в обыкновенное платье, а взрослые в все черное; размещаются дети на нарах, на матрацах, а взрослые на полу. Квартиры содержатся в образцовой чистоте, что проверено чинов. особ. поруч. Гр. Ланским. Питаются постным, но хорошим и здоровым продовольствием. Занятия как детей так и взрослых проходят в плетении венчиков и изготовлении цветов, продаваемых в провинции, под видом освященных о. Иоанном Кронштадтским, а также в рел. песнопениях, беседах и чтениях и в посещении церковных служб в Иоанновском женском монастыре, расположенном в той же местности на набережной р. Карповки под № 45»744.

Другие полицейские отчеты были более негативными и содержали описания бедственного положения детей, которое следователи объясняли плохим питанием и нехваткой свежего воздуха, поскольку дети фактически все время проводили в помещении745. Поражает различие между одинаково ужасающими описаниями приютов в прессе и богатым разнообразием в оценках тамошних условий в полицейских отчетах. Даже если сделать скидку на различие в целях и точках зрения их авторов, все равно несоответствие впечатляет. Самое удивительное: при том, что некоторые дети действительно проявляли признаки истощения, другие имели «бодрый и здоровый вид», говорили следователям, что никто не принуждает их работать и молиться, что они ложатся спать в полночь, встают в 5 утра и имеют «тихий час» днем. Они считали, что кормят их хорошо и достаточно746.

Данные свидетельства позволяют предположить, что оценка условий содержания в иоаннитских приютах во многом зависела от уровня ожиданий и предшествующего опыта самого очевидца.

Сирота из бедной крестьянской семьи воспримет жизнь в приюте совершенно иначе, нежели дети образованной вдовы, городские журналисты или председатель Общества попечения за бедными и больными детьми747. Условия жизни городского бедняка в любом случае были лучше, чем у ребенка из бедной крестьянской семьи. Например, когда одну девочку с Урала ее приходской священник спросил, как ей живется в приюте, она ответила, что на первых порах скучала по родителям, но потом ей показалось, что в приюте очень весело: их катали на машине (на самом деле, как уточнил священник, на трамвае), а еще Кронштадт и Петербург ей понравились больше, чем Пермь748. С последней оценкой трудно не согласиться. Итак, при анализе противоречивых и противоречащих друг другу данных в полицейских отчетах, не следует забывать о вышеупомянутой разноголосице.

Закрытие приютов

В июле 1909 г., после почти двухлетней кампании, власти Санкт-Петербурга наконец закрыли злополучные приюты, отправив их подопечных либо к опекунам, либо в приюты при уважаемых благотворительных обществах749. В итоге для закрытия приютов полиции пришлось использовать такой повод, как организационные нарушения. Поскольку в иоаннитских приютах детей обучали ремеслам, их надлежало рассматривать как торгово-ремесленные школы или профессионально-технические училища, на содержание которых у иоаннитов не было разрешения750.

Однако история на этом не завершилась. Многие дети умоляли, чтобы их не забирали из приютов. После насильственного переезда они возмущались тем, что у них отбирали Евангелие и взамен давали читать романы. Их родители подавали заявления, что власти, забрав детей из приютов без их согласия, покусились на их свободу. Один отец, упоминая о гинекологическом обследовании, которому подверглась его дочь, особенно настаивал, что над ней было совершено «насилие». Родители проявили удивительную организованность и напористость: не ограничившись петицией в Министерство юстиции, они обратились практически ко всем организациям и высокопоставленным чиновникам, включая П. А. Столыпина751. С негодованием заявляя, что их детей против воли лишили православного присмотра и передали людям, которые высмеивали их религиозные убеждения и соблюдение постов, они бросали обвинение: свобода вероисповедания православных христиан под угрозой752. Они утверждали, что якобы плохие условия содержания в иоаннитских приютах – вымысел и клевета «еврейской» прессы, стремясь таким образом создать впечатление, что иоанниты были сугубо русским явлением, а их оппоненты – или иностранцами (например, обрусевшими немцами), или неправославными (лютеранами, католиками и иудеями). Иными словами, иоанниты пытались свести ликвидацию приютов и все «преследования» в свой адрес к конфликту между русским и чужеродным, между традиционным и новым753.

Успеху кампании особенно способствовало то, что руководящую роль взял на себя Николай Николаевич Жеденов, дворянин и член «Союза русского народа». Его кампания по рассылке писем в защиту иоаннитов была столь масштабной, что затронула почти каждого губернатора и министра754. Жеденов утверждал, что отстаивает право родителей помещать своих детей, куда им заблагорассудится, и право православных христиан жить в соответствии со своими убеждениями, а не нормами, которые самовольно навязывают иностранная бюрократия и враждебная пресса. Он проводил различие между тремя разновидностями так называемых «иоаннитов»: «хулиганы», угрожающие о. Иоанну беспорядками во время богослужения; те, кто познал на себе его чудотворный дар и теперь превозносит его до небес (он сравнивал их с оперной и балетной «клакой»), и трудолюбивые, честные русские, предпочитающие жить общиной по экономическим соображениям. К каждой группе необходим особый подход. Он утверждал, что иоанниты были не сектой, а православными христианами, и преследовались не Церковью, а светскими властями, которые сами по себе были далеки от православия755. Наконец, он замечал, что производство иоаннитами венков называют «никчемной, паразитической» деятельностью, однако если исходить из такого представления, то пора пресечь и многие другие центры русского народного творчества, например закрыть Суздальскую школу иконографии756.

Кампания, полностью игнорировавшая роль, которую сыграл в преследовании иоаннитов догматически настроенный Синод, имела определенный успех. В ответ последовал всплеск национализма. Такие издания, как «Земщина», играли на ненависти к бюрократии, особо подчеркивая, что детей увезли из приютов силой потому, что у них были не в порядке документы757. Умеренные «Санкт-Петербургские ведомости» комментируют: «Давайте назовем иоаннитов фанатиками, давайте признаем их еретиками, но давайте смотреть правде в глаза: дети не хотят покидать их – они плачут и отбиваются… Вспомним Достоевского: стоят ли все добрые намерения одной слезы ребенка?» «Ведомости» язвительно подмечали также, что на свете много голодающих детей, которым могло бы помогать Общество по предотвращению жестокости, а не хватать иоаннитских детей, которые не хотели уезжать из приютов, где их хорошо кормили и содержали в хороших условиях. В статье утверждалось, что свидетельства о растлении девочек и избиении детей сфабрикованы: тщательный медицинский осмотр показал, что все дети были здоровы, а все девочки оставались девственницами. Сравнивая травлю иоаннитов с преследованием революционеров, автор резюмировал, что, быть может, с иоаннитами и следует бороться, но не такими «средневековыми» приемами758. Даже такое «левое» издание, как «Новый голос», называвшее сообщения о «чудесах» о. Иоанна фантазиями, раздутыми прессой, высказалось против любой формы официального преследования иоаннитов. По мнению сотрудников издания, русскому обществу пора вырасти из коротких штанишек и не доверять никаким государственным структурам право говорить от его имени; иоанниты же не заслуживают ничего, кроме простого презрения759.

Реакция иоаннитов

Скандал с приютами, травля в прессе, все более усиливавшаяся враждебность православного духовенства, теперь почти единым фронтом выступавшего за официальное синодальное осуждение иоаннитов как еретиков, – все это создавало у иоаннитов ощущение, что воистину весь мир ополчился против них. Теперь они знали своих врагов. Более того, сложившаяся ситуация помогла им лучше понять, кто они такие и чем они отличаются от «канонических» православных христиан. Идея скорого конца света стала еще сильнее.

Все сильнее осознавая себя единым коллективом, иоанниты в течение 1908 г. поменяли свою стратегию. Они уже приобрели опыт общения с различными организациями и с государственной машиной и теперь начали использовать это себе во благо. Тон их публикаций и дискуссий с представителями властей сменился с оправдательного на наступательный. Однако именно успешное декларирование собственной позиции в конечном счете обернулось против них: иоанниты продемонстрировали, насколько далеко отошли они от того, что большинство людей понимают под православием.

Так, ряд выпадов иоаннитских лидеров в адрес православных иерархов касался духовенства, травившего иоаннитов, как «волки овец»; иоанниты представали в своих печатных выступлениях новыми апостолами и истинными христианами, которые могут и обязаны разъяснить, кто истинный пастырь, а кто ложный. Как только мирянин присваивает себе право судить обо всем самостоятельно, как это сделали иоанниты после 1907 г., подрываются самые основы православной иерархии. Например, публикация иоаннитов от 1908 г. «Церковь Христова в опасности» – одна сплошная обличительная речь против православного духовенства в форме цитат из Библии вкупе с параллелями из современной реальности. Авторы призывали истинных верующих сторониться «знатных», которые, как предостерегал Иеремия, хотя и «знают путь Господень, закон Бога своего», но «сокрушили ярмо, расторгли узы» (Иеремия 5:5). Также для них характерна опора на Писание при полном отсутствии цитат из Отцов Церкви (что вполне объяснимо, если учесть, что Отцы Церкви, как правило, уделяли особое внимание установленной Церковью субординации).

Пьеса «Черные вороны» предоставила иоаннитам еще одну возможность для нападок на официальную Церковь. Не менее представителей Синода они были удручены издевательством над православием, присутствовавшим в пьесе. Однако тот факт, что пьеса была написана православным миссионером, а также сам принцип продвижения своих идей на театральной сцене они использовали, чтобы критиковать тенденции к осовремениванию Церкви. Наихудшие примеры – автор пьесы Протопов, бывший миссионер, и церковные журналы «Колокол» и «Миссионерское обозрение»760.

Наибольший интерес представляют претензии иоаннитов на роль маяка истинного православия в неспокойную революционную пору. Законы и политические институты, порожденные революцией 1905 г., были преданы иоаннитами анафеме: «ни один истинный христианин, который любит веру, царя и отечество, не войдет в Государственную Думу»; священники, входящие в партии левого толка, – это «иуды-предатели, сознательные убийцы, предавшиеся Сатане»761. Они толковали Книгу Иезекииля в свете современной политики: в главе 39, которая начинается со слов «Ты же, сын человеческий, изреки пророчество на Гога» (Иезекииль 39:1), «сына человеческого» они сравнивали с о. Иоанном, а «Гога» – с Думой762. Представления о свободе совести и равенстве религий, заложенные в законе 1905 г., играли ключевую роль для иоаннитов, которые воспринимали себя реликтами истинной веры: в то время как официальная Церковь (по их мнению) не могла высказывать свою позицию, будучи скована своей связью с государством, они могли это себе позволить. Они утверждали, что из-за нового законодательства паства свободно перекочевывала из православия в католицизм, причем это массовое обращение проходило с одобрения «лжепастырей». В конце концов, иоанниты договорились до того, что либеральная пресса сознательно готовила почву для вооруженного бунта против Иисуса Христа, Церкви и царя-самодержца, помазанника Божьего763.

На самом деле почти что все из тех, кто перешел в католицизм, были униатами, ранее насильственно обращенными в православие. Более того, многие христиане, включая православное духовенство и самого о. Иоанна, хотя бы допускали, что Дума может представлять христианскую точку зрения764. Однако для Пустошкина, Большакова и других иоаннитов любое отклонение от «истины» было осквернено духом светскости; они абсолютно не видели тонкостей, не признавали сложности и многообразия Церкви. Различие между претензией на обладание единственной истиной, с одной стороны, и более широким пониманием всеобщности и многообразия единой Церкви – с другой, несомненно, является одним из базовых различий между сектантским и церковным сознанием. В этом смысле характерны апокалиптические, хилиастические убеждения, которые иоанниты разделяли, к примеру, со старообрядцами. Пустошкин и Большаков – как и те, от имени которых они дерзали говорить, – были наделены этими качествами в изобилии765.

Официальный приговор

Иоаннитам все же удалось запутать власти. 23 августа 1909 г. даже Департамент духовных дел иностранных исповеданий при МВД был вынужден обратиться в Канцелярию обер-прокурора Синода с вопросом, считаются ли иоанниты истинными членами Святой Церкви или же это религиозное течение, решительно отмежевавшееся от православия766. На Всероссийском миссионерском съезде в Киеве Православная церковь решила раз и навсегда разобраться с неопределенностью в этом вопросе. На съезде большинством голосов (112 против 14) было решено считать иоаннитов сектой (самое мягкое из возможных определений – «религиозно-мистическая тенденция»)767.

Однако дискуссия, сопутствовавшая голосованию, показывает, что отношение духовенства к иоаннитам было более сложным и неоднозначным, чем это можно заключить по окончательному результату. Например, петербургский миссионер-проповедник Дмитрий Боголюбов считал, что по-прежнему неясно, действительно ли «иоаннитство» является сектой. Он усматривал в этом движении своеобычную форму православия, которая в чем-то сродни ультраправым патриотическим организациям в политике, и полагал, что Православная церковь должна бы не клеймить «иоаннитство», а опекать и направлять его. Боголюбов предостерегал, что если на соборе иоаннитов объявят сектой, то это может подтолкнуть их к превращению из доселе мнимой в по-настоящему опасную секту. Он призывал коллег вместо осуждения иоаннитов вступить с ними в дискуссию в надежде, что в диалоге присущие им крайности сами собой отпадут, и эти «преимущественно добрые и наивные» люди смогут тогда послужить на благо Церкви; епископ Мамадышский Андрей выражал сходные мысли768.

Однако победила другая точка зрения. Голосование завершилось, и иоаннитов большинством голосов признали сектой, аналогичной хлыстам769. Это постановление, вскоре утвержденное Синодом, стало отправной точкой для всех дальнейших решений относительно иоаннитов770.

Всех православных христиан теперь предостерегали против сотрудничества с «Кронштадтским маяком». Духовенству наказали проявлять бдительность по отношению к тем, кто сочувствовал иоаннитам, и прежде чем совершать над ними какие-либо таинства, требовать от них отречения от главных заблуждений. Духовенство должно было также предостерегать прихожан от поездок в Кронштадт, где они могли бы столкнуться с иоаннитами. Те миряне, которые продолжали упорствовать в иоаннитстве после наставлений духовенства, отлучались от церкви771. Совет министров, возглавляемый П. А. Столыпиным, также считал, что так называемая секта иоаннитов на самом деле являлась бандитской группировкой и должна преследоваться по закону. Совет министров связался с Синодом, чтобы получить инструкции и выработать дальнейшую линию поведения касательно иоаннитов772.

Иоанниты и «Союз русского народа»

Столкнувшись с растущим потоком осуждений в свой адрес, иоанниты вынуждены были искать опору в организациях, которым не угрожало закрытие. Это оказалось не так трудно. Политические воззрения иоаннитов сделали их боевыми соратниками «Союза русского народа» (СРН). Очевидное сходство задач обеих групп (в каждом номере «Кронштадтскою маяка» утверждалось, что «направление журнала религиозно-моральное, в духе Православной церкви и русской народности»), сходные типажи лидеров (Николай Жеденов, например, активно участвовал в обеих организациях) и одобрение СРН о. Иоанном – все это заставляло членов обеих групп стремиться к сближению.

Однако идея объединения вскоре потерпела крах. Камнем преткновения стало постоянное осуждение иоаннитов о. Иоанном, а также тот факт, что Православная церковь признала их сектой. При всем сочувствии лидеров СРН к идейным соратникам им нужно было заботиться о своей репутации. Если они хотели сохранить статус уважаемого православного органа, приходилось «держать марку». Итак, решающей для позиции СРН стала проблема православности иоаннитов.

23 июля 1908 г. Ярославское отделение СРН предприняло первую попытку определить, какова связь между иоаннитами и о. Иоанном. Представители «Союза» встретились с пастырем в Вауловском Успенском скиту, который он построил в Ярославской губернии. По их словам, как только они подняли тему иоаннитов, о. Иоанн с возмущением произнес: «Я уже не раз прежде предавал их анафеме и теперь, при свидетелях, снова проклинаю их». Он отрицал, что как-либо сотрудничает с «Кронштадтским маяком», и благословил СРН на борьбу с иоаннитами – однако, будучи, по-видимому, осведомлен об обвинениях членов «Союза» в чрезмерной жестокости, он призвал их бороться только законными средствами773.

Несмотря на отчет Ярославского отделения СРН и обвинительный вердикт Киевского съезда миссионеров, проблема иоаннитов вызвала временный раскол среди членов «Союза». Руководство СРН отказалось поддержать иоаннитов и исключило их лидеров из своих рядов. С сожалением констатируя, что отдельные члены «Союза» втайне сочувствуют иоаннитству, СРН «официально и категорично» провозгласил, что не имеет ничего общего с «иоаннитскими фанатиками» и что объявлять кого-либо святым – исключительная прерогатива Православной церкви774. В газете «Колокол», проводившей наиболее последовательную критику иоаннитов с консервативной, православной точки зрения, появилась заметка с резкими высказываниями в адрес иоаннитов775. Однако отделение «Союза» в Санкт-Петербурге приветствовало иоаннитов и стало главным их защитником.

Иоанновское братство

8 сентября 1909 г. начала свою работу новая организация – «Иоанновское братство». Ее создатели ставили себе целью увековечение памяти о. Иоанна, в первую очередь составление его жития и учреждение благотворительных организаций, названных его именем. Как и ранее иоанниты, «Братство» не поддерживало ни одно из учреждений, открытых самим о. Иоанном, будь то Дом Трудолюбия или монастыри. Связь «Братства» с ультраправыми политическими организациями очевидна. Так, статья 4 Устава организации гласила: «В составе Братства могут пребывать Православные русские люди, свято блюдущие присягу на верность Помазаннику Божию Императору и Самодержцу Всероссийскому и отвергающие лжеучения материалистов, социалистов, революционеров и масонов»776. Именно потому, что МВД решило считать «Братство» прежде всего организацией политического и консервативного толка (как и «Союз Михаила Архангела»), а о. Иоанна – скорее филантропом, нежели религиозной фигурой, оно одобрило тот факт, что «Братство» зиждется на светских основаниях777. Однако стоило Николаю Большакову и другим известным иоаннитам вступить в ряды «Братства», как и Синод, и полиция стали следить за деятельностью организации более пристально.

На поверку обнаружилось, что «Братство», вопреки требованиям Устава, не учреждает ни одной образовательной или благотворительной организации, а преследует главным образом религиозные цели. Согласно данным полицейского расследования, в период с 20 сентября по 1 октября в «Братстве» должны были читаться еженедельные лекции с такими названиями: «О Суде Божьем», «О соблазне и переходе в другую веру» и тому подобные. Более того, во время собраний «Братства» регулярно читались антисектантские проповеди, в которых обличались баптисты, пашковцы и Фредерик Уильям Фаррар, английский религиозный писатель тех лет, однако защищались иоанниты. Как только петербургским властям, отвечающим за функционирование обществ, стало известно об этом «отклонении от первоначально заявленной цели организации», они приказали закрыть «Братство»778.

Сумерки иоаннитов

Кроме того что в 1908 г. на миссионерском съезде в Киеве иоаннитов объявили сектой, а в 1909 г. закрыли «Братство», их постигли и другие неудачи. 2 января 1910 г. скоропостижно скончался Николай Большаков. Было создано Общество памяти отца Иоанна с недвусмысленной целью – охранить его «светлое имя и деяния» от злодеяний иоаннитов. Полиция продолжала караулить любое проявление активности со стороны иоаннитов, утверждая, в частности, что следы их деятельности обнаружены в Санкт-Петербургском гарнизоне. Создавалось ощущение, что движение иоаннитов выдыхается779.

Однако дело обстояло иначе. В 1909–1913 гг. поток людей, распродававших свое имущество и уходивших жить в иоаннитские общины, возглавляемые местными «пророками», не иссякал780. Поступали сведения, что иоаннитские проповедники обнаруживались в таких далеко отстоящих друг от друга регионах, как Вологда, Владимир, Пятигорск, Кисловодск, Самара, Саратов и Минск781. Теперь, после смерти о. Иоанна, их проповеди стали как никогда разнородными. Одни предсказывали, что Николая II скоро убьют и что вместо него воцарится Антихрист в обличье Льва Толстого (или Сергея Витте)782. Другие настаивали на публичных дебатах с Толстым; третьи проповедовали запрет на брак и мясную пищу, но при этом выступали за свободную любовь783. Крестьянин Федор Лободин при помощи книги под названием «Толкование Евангелия», которую, по его словам, благословил о. Иоанн, исцелял и изгонял нечистую силу из воронежских крестьян784. Вместо о. Иоанна появились новые «иисусы» – Чурсиков в Петрограде, Колосков в Москве, Стефан Подгорный на Украине785. Было создано общество трезвости, члены которого назвались «Ивановскими братцами»786. Деятельность иоаннитов была столь разнообразна, что некоторые газеты выдвинули следующую гипотезу: ивановские братцы, иоанниты, баптисты и адвентисты стремились сформировать антиправославный фронт, направленный главным образом против православных миссионеров787.

Власти по-прежнему пребывали в замешательстве. Когда местные чиновники запросили центральные органы, какие меры следует предпринимать в отношении иоаннитов, то получили удивительное количество противоречивых указаний. К примеру, в записке от 28 марта 1910 г. чиновники Департамента духовных дел и иностранных исповеданий, отвечая на запрос губернатора Томской губернии, как действовать в отношении недавно обнаруженных иоаннитов, порекомендовали ему:

«Т. н. иоанниты, поскольку таковые до настоящего времени изучены, не сформировались до сего времени в какую либо секту с отличным от Православной Церкви догматическим или каноническим вероучением… [они] являются, насколько удалось выяснить, лишь своего рода благочестивою организацией, преследующей цели нравственного самоусовершенствования и вдающейся отчасти в экзальтацию. Поэтому к данному явлению на местах надлежит относиться не с религиозной, но исключительно с общегражданской точки зрения»788.

В 1911 г. в аналогичной ситуации гофмейстер двора ответил Тобольскому губернатору не менее изворотливо, указывая, что иоанниты – не секта, а благочестивая группа людей, единственная цель которых – прославление о. Иоанна. Он добавлял, что после принятия нового закона в 1906 г. прежний закон о цензуре считается аннулированным и что издания иоаннитов нельзя преследовать на этом основании789.

Возможно ли, чтобы мнения представителей МВД и Императорского двора настолько отличались от точки зрения, выраженной Синодом и постановлением 1908 г.? Очевидно, того факта, что Синод одобрил решение Всероссийского миссионерского съезда, прошедшего в Киеве в 1908 г., оказалось недостаточно. 12 апреля 1912 г. собралось специальное заседание Синода, посвященное исключительно проблеме иоаннитов. Теперь иоаннитство официально признали сектой, подобной хлыстам; Киселева, Пустошкин, Назарий и Жеденов были призваны к ответу; для православных были подготовлены специальные разъяснительные заявления790. Однако иоаннитам удалось оставить по себе столь сильное впечатление, что даже их православные недоброжелатели отчасти переняли их риторику. Так, в опубликованном в 1912 г. памфлете сказано: «Эти проклятые о. Иоанном и, чрез него (курсив мой. – Н.К.), Самим Богом еретики иоанниты…»791

И хотя после 1990 г. начинается молчаливая реабилитация иоаннитов (путем включения их литературы в общий религиозный дискурс эпохи), на закате Российской империи они однозначно воспринимались как угроза и для о. Иоанна, и для православия в целом.

В итоге можно заключить, что иоанниты – одно из многочисленных и популярных религиозных движений, стремившихся вернуть «истинную» веру и пробудить людей перед лицом неминуемого конца света792. В контексте России конца XIX – начала XX в. они представляли собой часть более широкой националистической, ультраправой реакции на модернизацию и секуляризацию. Характерным их отличием от других сект, которые также ожидали наступления тысячелетнего царства Христа, было то внимание, которое уделяло им общество, поскольку иоанниты претендовали на роль «истинных» последователей о. Иоанна. Действия иоаннитов, таким образом, неизбежно отражались не только на самом пастыре, но и на всем православии, что в итоге внесло свою лепту в общий кризис идентичности Православной церкви самодержавной России.

* * *

669

Особенно четкие формулировки см. в кн.: Пустошкин В. Ф. Церковь Христова в опасности. Отповедь Преосв. епископу Филарету, главе Вятской епархии. СПб., 1908; Большаков Н. Я. Ложная защитница православия и «Черные Вороны» // Кронштадтский маяк. СПб., 1908. № 3, прил.

670

Типичный образчик подобного подхода в кн.: Буткевич Т. И. Обзор русских сект и их толков. Харьков, 1910. С. 156–162. Близкие к Церкви издания также последовательно проводили различие. См.: Колокол. 1909. № 1054. [16 сентября]. С. 1.

671

См., например: Санкт-Петербургские ведомости. 1909. 20 сентября. С. 2.

672

См., в качестве наиболее характерного примера, в кн.: Стихотворная сатира первой русской революции (1905–1907) / Сост. А. Нинов. Л., 1985. С. 122–125.

673

О влиянии цензуры на религиозные издания см.: Лялина Г. С. Цензурная политика церкви в XIX – начале XX века // Русское православие: Вехи истории. М., 1989. С. 463–500.

674

Первоисточники об иоаннитах сохранились в трех основных архивах: ГАРФ. Ф. 102 (Департамента полиции). 3-е делопр. Д. 3069; 4-е делопр. 1907. Д. 154 («Об иоаннитах»); РГИА. Ф. 821. Оп. 133. Ед. хр. 206 (ранее Департамент духовных дел. Д. 155) («Иоанниты»); ЦГИА СПб. Ф. 569. Оп. 20. Д. 344, связка 334 («Иоанниты»),

675

Большинство подобных писем находится в ЦГИА СПб. Ф. 2219. Оп. 1. Д. 38 (Переписка об иоаннитах, 2 ноября 1895 г. – 16 сентября 1905 г.).

676

Характеристику позиции Церкви см. в заявлении священника Николая Подосенова: ЦГИА СПб. Ф. 569. Оп. 20. Д. 344, связка 334. Л. 238 об.; о заявлениях прессы см.: О существовании секты «иоаннитов» // Волжско-Камская речь. Казань. 16 октября 1907 г. С. 5.

677

Письмо от 2 ноября 1895 г. от священника Алексия Солнцева в: ЦГИА СПб. Ф. 2219. Оп. 1. Д. 37. Л. 1; Письмо от 21 ноября 1897 г. от священника Виктора Ставрова, Астраханская губ. Там же. Д. 7 г. Л. 1.

678

Большаков Н. Я. Правда о секте иоаннитов. СПб., 1906. С. 64.

679

Пустошкин В. Ф. Церковь Христова. С. 16, 17. Несмотря на то что эти высказывания были опубликованы значительно позже, сходные заявления были зафиксированы при расследовании.

680

Иоаннит Прохор Скоробогатенков, например, нередко брал просфору и потир с вином, подносил их к портрету о. Иоанна и просил, обращаясь к нему как к Богу, чтобы он превратил хлеб в Тело Христово, а вино в Кровь Христову. В конце концов, опасаясь подобного неправильного использования предметов, на которых изображен о. Иоанн, Синод в 1895 г. объявил изготовление эмалированных кружек с изображением пастыря незаконным; несмотря на это, нарушения по-прежнему имели место. О решении Синода см.: РГИА. Ф. 796. Оп. 176. Ед. хр. 3498. Л. 1. Дополнительные подтверждения того, что кружки с изображением о. Иоанна использовались в ритуалах «причащения», см.: Письмо градоначальнику от священника Николая Подосенова, датированное 24 апреля 1908 г. (ЦГИА СПб. Ф. 569. Оп. 334. Д. 20. Л. 237).

681

Нехватка средств выдвигалась некоторыми иоаннитами в качестве аргумента в ответ на запросы полиции. См. данные расследования от 18 октября 1907 г. в: ЦГИА СПб. Ф. 569. Оп. 20. Д. 344, связка 344. Л. 93.

682

Об отношении между подчинением старшему и иерархам см.: Смирнов С. И. Духовный отец в древней Восточной Церкви. История духовничества на Востоке. Сергиев Посад, 1906. С. 52–64.

683

Опубликованные антиклерикальные заявления см.: Пустошкин В. Ф. Церковь Христова. С. 19, 25; свидетельства очевидцев см.: ГАРФ. Ф. 102 (Департамент полиции). III отд. Д. 1366 (О маловишерском мещанине Петре Трофимове, стремящемся образовать секту религиозного характера в Любанской волости). Л. 5–5 об.

684

Письмо священника Павла Васильева от 6 марта 1904 г. в: ЦГИА СПб. Ф. 2219. Оп. 1. Д. 37. Л. 6; выдержку из «Окраины» за 9 апреля 1908 г. см.: ГАРФ. Ф. 102. 4 делопр. Д. 154 (I). Л. 8.

685

См., например, препятствия, с которыми столкнулась Анастасия Логачева, в кн.: Meehan В. Holy Women of Russia: The Lives of Five Orthodox Women Offer Spiritual Guidance for Today. Crestwood, N.Y., 1997. Особенно с. 42–50. Однако эта модель не была универсальной: Екатерину Васильевну Малкову, замужнюю мирянку, уважали за ее миссионерскую деятельность и приводили в пример супругам священников. См.: Женщина-миссионерка и миссионерский приют // Санкт-Петербургский духовный вестник. 10 октября 1897 г. № 41. С. 806–809.

686

Упоминается в письме Елизаветы Земборской: ЦГИА СПб. Ф. 2219. Оп. 1. Д. 37. Л. 31.

687

См.: Новое лжеучение // Странник. 1895. Т. 36, № 3. С. 629.

688

Именно так произошло с Кондратовым и с Иваном Пономаревым. См.: Нужное вразумление // Костромские епархиальные ведомости. 1902. № 12. С. 321–322, 549–553.

689

Письмо от Златоустова от 3 марта 1900 г., в: ЦГИА СПб. Ф. 2219. Оп. 1. Д. 7а. Л. 1–2.

690

Письма от священника Сергия Дремятского, 7 марта 1904 г.: Там же. Д. 37. Л. 8; и от священника Леонида Томеша. Д. 37. Л. 14.

691

Письмо без даты. Там же. Д. 38. Л. 22.

692

Ср. случай с крестьянкой, которая хотела открыть религиозную общину, утверждая, что о. Иоанн дал ей на это свое благословение. Российский государственный исторический архив г. Москвы (в дальнейшем РГИА г. Москвы). Ф. 203. Оп. 392. Д. 3. Л. 1, 5 об.

693

Davis R. H. 19th-century Russian Religious-Theological Journals: Structure and Access // St. Vladimir’s Theological Quarterly. 1989. Vol. 33, № 3. P. 235–259.

694

Пример подобной информативной статьи, написанной в ожидании отклика от других представителей духовенства, см.: Овсянников Е. Новые обожатели о. Иоанна Кронштадтского в Донской области // Православный путеводитель. 1903 (апрель). С. 489–494.

695

О подобных аргументах см.: Clay E. J. Orthodox Missionaries and «Orthodox Heretics» in Russia, 1866–1917 // Of Religion and Empire: Missions, Conversion, and Tolerance in Russia/ Ed. by Khodarkovsky M., Geraci R. Ithaca, 2001. P. 34.

696

Письмо от 12 марта 1895 г., в: РГИА. Ф. 796. Оп. 175. Ед. хр. 2017, 2 ст. 3 отд. Л. 5–6.

697

Письмо от 1905 г., в: ЦГИА СПб. Ф. 2219. Оп. 1. Д. 37. Л. 7.

698

Одним из первых попросил подобных разъяснений Николай Волочучин в 1899 г. Там же. Д. 37. Л. 29–30.

699

Об акафисте как народной форме поклонения и его строгих канонах см. мнение настоятельницы Таисии в кн.: Abbess Thaisia of Leushino: The Autobiography of a Spiritual Daughter of St. John of Kronstadt. Platina, Calif., 1989. P. 161–166. Об акафисте, сочиненном до канонизации о. Иоанна, см.: Сурский И. К. Отец Иоанн Кронштадтский. Т. 2. С. 332–344.

700

См.: Зубарев Е. Иоанниты прокляты о. Иоанном Кронштадтским. 2-е изд. Кострома, 1912. С. 1–2.

701

См.: Нужное вразумление. С. 321–322.

702

Такое утверждение сделал прот. Борис Николаев. См.: Архив устной истории РГГУ. Ф. Псковской экспедиции, интервью от 17 июля 1989 г. Л. 2.

703

Терлецкий В. Н. Секта «иоаннитов». Полтава, 1910. С. 14.

704

Странное приключение // Россия. 1901. № 852 (9 сентября). С. 3.

705

Там же.

706

ГАРФ. Ф. 102 (Департамент полиции). Д. 1366, III отд. (О маловишерском мещанине Петре Трофимове, стремящемся образовать секту религиозного характера в Любанской волости). Л. 5–5 об.

707

Духовные стихи как народный жанр и их восприятие рассматриваются в кн.: Федотов Г. П. Стихи духовные. Русская народная вера по духовным стихам. М., 1991.

708

ГАРФ. Ф. 102 (Департамент полиции). Д. 1366, III отд. Л. 5–5 об. 6 октября 1901 г., № 1115.

709

Справка от 15 октября 1901 г., в: ГАРФ. Ф. 102. Д. 1366, III отд. Л. 5 об.–7.

710

Подробный анализ расследования финансовых правонарушений иоаннитов см.: Дело канцел. Санкт-Петербургского генерал-губернатора; общие распоряжения по несению полицейской службы / 9 апреля 1905 г. ЦГИА СПб. Ф. 2075. Оп. 1. Д. 15. Л. 4.

711

Дебаты того времени о последствиях этих законов см.: Hourwich I. Religious Sects in Russia // The Case of Russia: A Composite View. N.Y., 1905. P. 341–387. См. также: Blane A. Protestant Sects in Late Imperial Russia // The Religious World of Russian Culture, Russia and Orthodoxy. Vol. 2: Essays in Honor of Georges Florovsky. The Hague/Paris, 1975. P. 267–278.

712

Иными словами, хотя Святейший Синод формально являлся правительственным учреждением и православная вера по-прежнему оставалась официальной религией Российской империи, Синод не мог самостоятельно выдвинуть обвинение против религиозной группы, вызывавшей подозрения: сначала он должен был довести это до сведения соответствующих лиц и организаций.

713

О специфике продажи книг из рук в руки см.: Rossabi M. J. Peasants, Peddlers, and Popular Prints in Nineteenth-century Russia // Bulletin of Research in the Humanities. 1986–1987. Vol. 87, № 4. P. 418–430.

714

ГАРФ. Ф. 102, 3 делопр. 1069. Л. 5–5 об.

715

См.: ЦГИА СПб. Ф. 2219. Оп. 1. Д. 31. Л. 73.

716

ГАРФ. Ф. 102, 3 делопр. 1069. Л. 5 об.

717

Там же. Л. 6, 9. Объяснения о. Иоанна по поводу его отношений с Киселевой см. в кн.: Алексеев И. А. Разгром иоаннитов. СПб., 1909. С. 30.

718

Переписка между Министерством внутренних дел (стол 3, 4) и Санкт-Петербургским генерал-губернатором, 9 апреля – 7 июня 1905 г., в: ЦГИА СПб. Ф. 2075. Оп. 1. Д. 15. Л. 4–12.

719

Большаков Н. Я. Правда о секте иоаннитов. С. 32, 35, 44, 47.

720

Цит. по кн.: Терлецкий В. Н. Секта «иоаннитов». С. 7.

721

ЦГИА СПб. Ф. 2219. Оп. 1. Д. 40. Л. 40.

722

Терлецкий В. Н. Секта «иоаннитов». С. 7.

723

Серебров А. Время и люди: воспоминания, 1898–1905. М., 1960. С. 39.0 том, как создавалась визуальная типология проституток, см. в кн.: Engelstein L. The Keys to Happiness: Sex and the Search for Modernity in Fin-de-Siècle Russia. Ithaca, 1994. P. 130–152.

724

ЦГИА СПб. Ф. 2219. Оп. 1. Д. 40. Л. 8.

725

Там же. Д. 40. Л. 41; Д. 65. Л. 5 и далее.

726

Письмо от 10 октября 1897 года от Фердинанда де Бека Александре Ивановне. Там же. Д. 37. Л. 3; 6 марта 1904 года от Павла Васильева. Там же. Д. 37. Л. 6.

727

Письмо от Якова Далматова и И. Александрова. 27 марта 1905 г. Там же. Д. 37. Л. 35.

728

Протонов В. В. Черные вороны. Пьеса в пяти действиях. СПб., 1908.

729

См.: Из периодической печати. «Черные Вороны» // Богословский вестник. 1907. Декабрь. С. 866.

730

См.: Новые мероприятия в области борьбы с нищенством в Санкт-Петербурге; Благотворительное общество для помощи приходским бедным при Владимирской церкви // Санкт-Петербургский духовный вестник. 1897. № 24. С. 459–465.

731

Новое время. 11 марта 1908 г., в: ГАРФ. Ф. 102. Делопр. 4. Д. 154 (1). Л. 7.

732

См., например, переписку между Павлом Ильяновым и его отцом, в: ЦГИА СПб. Ф. 569. Оп. 20. Д. 344, св. 334. Л. 26–31 об.

733

Например, Ал. Ив. Бряузова (5 сентября 1907 г., в: ЦГИА СПб. Ф. 569. Оп. 20. Д. 344, св. 344. Л. 34).

734

Циркуляр в: ЦГИА СПб. Ф. 2219. Оп. 1. Д. 37. Л. 28; Русский паломник. 1907. № 33. С. 526; ГАРФ. Ф. 102, 4 делопр., 1907. Д. 154. Л. 2–3, 58, письмо от 29 сентября 1907 г. из Управления канцелярии Санкт-Петербургского градоначальника в 3-й Спасский и 4-й Петербургский округа.

735

См., например: Санитары в иоаннитских общежитиях/трущобах. ГАРФ. Ф. 102, 4 делопр. Д. 154. Л. 162–163. В то время как в статье утверждалось, что было примерно «девяносто маленьких девочек», согласно данным полицейского расследования, насчитывалось тринадцать девочек в возрасте от 4 до 13 лет и семьдесят один человек всего.

736

Петербургская газета. 17 мая 1909 г., в: ЦГИА СПб. Д. 569. Оп. 334. Ед. хр. 20. Л. 230.

737

Там же.

738

Иоанниты // Сегодня. Самара, 23 ноября 1907 г. С. 1.

739

РГИА. Ф. 821. Оп. 133. Ед. хр. 206. Л. 7.

740

Слово. № 31 (5 апреля 1909 г.). С. 2.

741

Амфитеатров использовал слово «сретение », чтобы провести параллель с праздником Сретения Господнего.

742

Стихотворная сатира. С. 122–123.

743

См., например: Борьба с иоаннитами // Современное слово. 15 октября 1909 г. С. 3; Иоаннитская агитация // Биржевые ведомости. № 10113 (22 сентября 1907 г.). С. 1.

744

Полицейский отчет от 18 октября 1907 г., в: ЦГИА СПб. Ф. 569. Оп. 20. Д. 344, св. 344. Л. 92–93.

745

Там же. Л. 153–154.

746

Отчет от 8 ноября 1907 г. градоначальнику от пристава 2-го участка Петербургской части, в: ЦГИА СПб. Там же. Л. 168–169.

747

25 октября 1907 г. Там же. Л.150.

748

Отчет от 11 августа 1907 г. Пермской духовной консистории от священника Александра Меркурова, в: ЦГИА СПб. Там же. Л. 178–179.

749

РГИА. Ф. 821. Оп. 133. Ед. хр. 206. Л. 1 (О закрытии приютов, открытых иоаннитами в СПб., и о возвращении взятых в приюты детей их родителям или родственникам). Поступая таким образом, они выразили пожелание, чтобы решение стало законным для всей империи.

750

Там же. Ед. хр. 206. Л. 2–3. Градоначальник ссылался на статью 387, т. XI, часть II ПСЗ.

751

ЦГИА СПб. Ф. 569. Оп. 334. Д. 20. Л. 230, 376; ГАРФ. Ф. 102, 3 делопр. Д. 3069. Л. 108. О письмах к Столыпину см. в; ЦГИА СПб. Ф. 569. Оп. 334. Д. 20. Л. 272–273, 282.

752

Письмо Жеденова тайному советнику и сенатору С. Е. Крыжановскому. РГИА. Ф. 821. Оп. 133. Ед. хр. 206. Л. 15.

753

Там же. Л. 29.

754

Там же. Л. 50–51 об. Более длинная версия его письма появилась в приложении к «Кронштадтскому маяку» под заглавием «Ужасная месть». Там же. Л. 29–30.

755

ГАРФ. Ф. 102, 4 делопр., 1907. Д. 154. Л. 127.

756

Там же. 3 делопр. Д. 3069. Л. 116; перепечатано в «Санкт-Петербургских ведомостях», 1 октября 1909 г.

757

Земщина. 19 сентября 1909 г.; Там же. 4 делопр. Д. 154 (I). Л. 107.

758

Санкт-Петербургские ведомости. 20 сентября 1909 г. С. 2.

759

Новый голос. 13 декабря 1908 г., вырезка в: ГАРФ. Ф. 102, 4 делопр. Д. 154 (I). Л. 65.

760

Большаков Н. Я. Ложная защитница православия. С. 3; Протонов В. В. Черные Вороны. C. ii.

761

Пустошкин В. Ф. Церковь Христова. С. 7.

762

Цит. в: Русское Слово. 7 мая 1909 г. (ГАРФ. Ф. 102, 4 делопр. Д. 154 [I]. Л. 63).

763

Большаков Н. Я. Ложная защитница православия. С. 2.

764

Современные аргументы в поддержку совмещения либеральной демократии с православием см.: Voinov V. The Western Idea of Democracy Through the Prism of the Russian Religious Mind. Неопубликованный доклад, представленный на конференции AAASS, прошедшей в Олбани, Нью-Йорк, в марте 1997 г. О проповеди о. Иоанна по поводу открытия Думы (27 апреля 1906 г.) см.: Сергиев И. И. Проповеди отца Иоанна Кронштадтского о царском самодержавии. СПб., 1914. С. 12–13.

765

Troeltsch Е. Sect-type and Church-type contrasted // Troeltsch E. The Social Teaching of the Christian Churches. Vol. 1. N.Y., 1960. P. 331–349; Флоровский Г. В. Пути русского богословия. Париж, 1937. С. 68–69.

766

Письмо от 23 августа 1909 г. № 5360, в: РГИА. Ф. 821. Оп. 133. Ед. хр. 206. Л. 5.

767

Всероссийский миссионерский съезд. Прибавления к Церковным ведомостям. 1908. № 30. С. 1407.

768

Там же. С. 1408.

769

Согласно верованиям хлыстов, Бог воплотился не только один раз – в своем Сыне; Он продолжает воплощаться в некоторых людях, чтобы полнее раскрыть истину и показать народу путь к спасению. Эти избранные праведники становятся живыми Богами, к которым неприменимы обычные законы. См.: Хлысты // Брокгауз Ф. А., Эфрон А. Я. Энциклопедический словарь. СПб., 1903. Т. 73. С. 402–409.

770

Письмо из канцелярии Синода от 15 сентября 1909 г., в: РГИА. Ф. 821. Оп. 133. Ед. хр. 206. Л. 54.

771

Об этом сообщается в «Новом времени» за 12 декабря 1908 г. ГАРФ. Ф. 102, 4 делопр. Д. 154 (I). Л. 63.

772

Заседание совета от 10 декабря 1908 г. Там же. Д. 154 (I). Л. 64.

773

Русское слово. № 176. 30 июля 1908 г. С. 4. Различные версии встречи пересказывались в «Русском народе» 1 и 10 августа 1908 г, № 360, 369; а также в «Голосе Москвы» 30 июля 1908 г. См.: ГАРФ. Ф. 102, 4 делопр. Д. 154 (I). Л. 29, 37–38.

774

Об этом сообщается в «Вече» 23 августа 1909 г. С. 2; ГАРФ. Ф. 102, 4 делопр. Д. 154 (1). Л. 96.

775

Там же. 4 делопр. 1907. Л. 177.

776

Иоанновское братство. Устав. РГИА. Ф. 821. Оп. 133. Ед. хр. 206 (раньше Департамент духовных дел иностранных исповеданий. Д. 155). Л. 52.

777

Письмо от 15 сентября 1909 г. из Департамента духовных дел иностранных исповеданий санкт-петербургскому градоначальнику. Там же. Ед. хр. 206. Л. 53.

778

Они поступали так на основании раздела I, ст. 4 и 33 Закона о союзах и обществах от 4 марта 1906 г. См.: РГИА. Ф. 821. Оп. 133. Ед. хр. 206. Л. 110, 132, 137.

779

Письмо от 9 октября 1909 г. из МВД градоначальнику. Там же. Ед. хр. 206. Л. 108. Об образовании общества см.: РГИА СПб. Ф. 2216. Оп. 1. Д. 1. Л. 17 об.

780

См., например, случаи в декабре 1909 г. в Ново-Воронцовке и Херсонском уезде: РГИА. Ф. 821. Оп. 133. Ед. хр. 206. Л. 139, 149.

781

См., например: Поход иоаннитов на Кавказ // Тифлисский листок. № 243. 25 октября 1909 г., в: РГИА. Ф. 821. Оп. 133. Ед. хр. 206. Л. 119, 152, 154, 174, 175, 226; ГАРФ. Ф. 102, 4 делопр., 1907. Д. 154. Л. 121–193.

782

Отчет херсонской полиции, № 9305, 2 октября 1909 г. ГАРФ. Ф. 102,4 делопр., 1907. Д. 154. Л. 130,135.

783

Там же. Д. 154. Л. 161–164.

784

Там же. Д. 154. Л. 195.

785

Antonii (Khrapovitskii), metropolitan. Confession. P. 44–45.

786

Телеграмма от 30 декабря 1909 г. РГИА. Ф. 821. Оп. 133. Ед. хр. 206. Л. 143.

787

См. заявление, сделанное в «Колоколе» 8 апреля 1910 г. «пермским жителем». На полицейском допросе автор заявил, что баптисты, в частности, распространяли социалистические и революционные идеи (РГИА. Ф. 821. Оп. 133. Ед. хр. 206. Л. 229).

788

Там же. Ед. хр. 206. Л. 166; курсив мой.

789

ГАРФ. Ф. 102, 4 делопр. 1907. Д. 154. Л. 189.

790

Там же. Д. 154. Л. 193; также об этом сообщается в «Речи» за 14 апреля 1912 г.

791

Зубарев Е. Иоанниты прокляты. С. 5.

792

О подобных движениях в России см.: Клибанов А. Я. История религиозного сектантства в России (60-е годы XIX в. – 1917 г.). М., 1965; Он же. Народная социальная утопия в России, XIX век. М., 1978.


Источник: Святой нашего времени: отец Иоанн Кронштадтский и русский народ / Надежда Киценко. - Москва : Новое литературное обозрение, 2006. - 390 с., [4] л. фот. - (Historia Rossica).

Комментарии для сайта Cackle