Глава одиннадцатая. Крестовый поход Англии и Франции

Брожение умов и волнение народа и в Англии, и во Франции начались почти одновременно с другими государствам; и там эта возбужденность давно уже готова была вылиться через край и вырваться, как из омута, на простор, в далекий неведомый путь, к далекому, отвлеченному идеалу, который создали народу религия, с одной стороны, с другой – насилие, обиды и притеснение народа. Крестовый поход нужен был им как частичка чистого свежего воздуха, потому что под гнетом закованного в латы барства было уже невозможно дышать свободно. «Святая Земля» влекла людей к себе по религиозным воспоминаниям и по возможности легче вздохнуть вдали от тех мест, где с детства приходилось терпеть одну нужду, страх за свою жизнь, угрозы гордого баронства и беспощадные налоги.

Но вырваться на волю народу было нельзя. Правители откладывали это дело, так как они без конца ссорились и друг с другом, и со своими подданными-вассалами, на что уходили почти все силы и средства.

Каждая крупная неудача в Палестине не разочаровывала в дальнейших походах, а, наоборот, воодушевляла всех.

И главная победа Саладина над крестоносными ополчениями тотчас вызвала всеобщее одушевление, но оно не скоро было приведено в исполнение.

В декабре 1187 года дошла весть об ужасном сражении при Гаттине (Хаттине). Старший сын английского короля Генриха II, Ричард, и граф Пуату после первого же известия дали обет принять участие в крестовом походе. А когда узнали о падении христианского Иерусалима, сам Генрих II и французский король Филипп II выразили желание принять на себя знамение креста.

До тех пор эти короли находились в глубокой непрерывной вражде между собою, но теперь они протянули друг другу руки, обнялись и приняли на себя крест. Это случилось 21-го января 1188 года.

Пример королей сразу увлек все сословия; жены убеждали мужей,

матери – детей зачисляться в крестоносное ополчение, а старые люди отдавали последние свои сбережения на нужды крестового ополчения. Вновь раздался голос папы, обещавшего отпущение грехов, прощение долгов и повинностей принимающим на себя крест. Для покрытия расходов по составлению этого ополчения был объявлен особый налог       – «Саладинова десятина», сбор десятой части доходов и имущества.

Но так горячо и деятельно начатое дело очень скоро омрачилось новой междоусобной враждой.

«Саладинова десятина» произвела первый глухой ропот, так как сбор ее сопровождался притеснениями и насилием со стороны сборщиков. Затем поднялось недовольство евреев, над которыми производили настоящие мучительства, вымогая от них огромные суммы. В конце концов, вновь вспыхнула старая вражда королей Англии и Франции, и снова половина Франции была объята пламенем раздора, и снова на землю ее полилась христианская кровь. Тщетно некоторые французские вассалы старались примирить враждующих королей; тщетно папа усовещевал их и грозил им карой церкви, – вражда не утихала. Короля Генриха II очернили перед сыном его, Ричардом, в измене, и тогда Ричард соединился с Филиппом II и пошел против старика-отца. Целый год войны кончился поражением Англии, и Генрих II должен был заключить позорный мир; в том же году он умер, проклиная сына.

Благодаря этим событиям, Ричард, вступив на престол Англии, как бы примирил обе страны, сам находясь в дружеских отношениях с Филиппом II. Оба короля начали спешно, ревностно собираться в поход. Ричард, человек вспыльчивый, горячий, страстный, прямо рвался в битву; спешно продавал он замки, поместья, епископские престолы, собирая деньги для похода.

Весной 1190 года английские крестоносцы собрались для следования на Восток с Ричардом. Часть ополчения отправилась во Францию, чтобы примкнуть к французским войскам, а другая часть отплыла на огромном флоте.

Строгая дисциплина была введена Ричардом во флоте; за малейший проступок назначались тяжелые наказания.

В начале июля в городе Везелау, в Бургундии, английские войска соединились с французскими и двинулись в Мессину, откуда решено было отплыть в Сирию. Морским путем решили отправиться потому, что ни для кого не был тайной союз византийцев с Саладином.

В сентябре месяце в Сицилии, в Мессине, крестоносцы снова сошлись вместе; туда же одновременно прибыл и флот, высланный Ричардом. Крестоносцы могли бы осенью того же года перебраться в Сирию, но они задержались в Сицилии неожиданными государственными переворотами. Кроме того, в обоих молодых королях уснувшая, было, родовая вражда мало-помалу начала разгораться снова. Англия в то время владела землями западной Франции, от Нормандии до Аквитании; оне, так сказать, мозолили глаза французам и легко приводили их во враждебное настроение. Прочный мир между ними был невозможен, пока земли эти не были еще присоединены к Франции.

Помимо этого, оба короля совершенно не походили друг на друга характерами и взглядами. Филипп II был умный, честолюбивый человек, у которого, однако, на первом плане стояли интересы родины. Ричард, воинственный, сильный человек, жаждал личной славы, громких, честолюбивых подвигов. Уже одна эта разница во взглядах давала повод к частым спорам, ссорам и вражде.

Между тем в середине ноября в Сирии умер король Вильгельм II из нормандского рода и престол его был захвачен графом Танкредом, который взял в плен вдову-королеву, Иоанну, сестру Ричарда.

Ричард стал требовать восстановить ее права, освободить из плена и достиг этого. Мало-помалу начались частые ссоры между англичанами и сицилийцами, которые разрешились тем, что Ричард осадил Мессину, разбил их войско и стал творить над побежденными жестокий суд и расправу. Ричард за свою удаль и небывалую отвагу здесь получил прозвище «Лев» и «Львиное сердце». Танкред должен был заключить мир с Ричардом, выдав королеве Иоанне все, что следовало ей по завещанию короля Вильгельма II.

Сначала Филипп II держался в стороне от этих распрей, хотя он все время относился враждебно к англичанам. Но когда Мессина сдалась, он стал требовать части завоеванной добычи. Раздор уладили новым договором, которым оба короля снова дали слово поддерживать друг друга. Прошло немного времени, и вдруг Танкред представил Ричарду письмо, будто бы написанное Филиппом. А в письме том Филипп якобы предлагал помочь ему против англичан.

Ричард вышел из себя, и хотя Филипп отвергал подлинность этого письма, Ричард не хотел верить ему. Он даже отказался от данного слова сестре Филиппа, Алисе, не желая родниться с ним, и это явилось новым оскорблением для французов. Около того времени прибыли в Мессину мать Ричарда, королева Элеонора, и новая невеста Ричарда, Беренгария Наваррская.

В этих мелочных, чисто личных неприятностях и проходило время. А между тем средства крестоносцев иссякли, и среди них уже начинался недовольный ропот.

Надо было всячески успокоить народ, и на первое время оба короля принуждены были щедрыми подарками заставить стихнуть ропот.

Наконец, король Филипп, видя, насколько осложняются их отношения с Ричардом, в глубоком раздражении против последнего отплыл морем в Аккон 30-го марта 1191 года.

Вскоре после этого отплыл к сирийским берегам и английский флот, с которым следовали также королева Иоанна, принцесса Беренгария и сам Ричард.

Сильная буря разбила несколько кораблей у берегов о. Кипра, но большая часть судов благополучно пристала к берегу в гавани Лимиссоль.

Кипром в то время управлял принц Исаак Комнен, союзник Саладина, человек грубый и жестокий. По его приказанию потерпевшие крушение англичане были ограблены; он даже едва не захватил хитростью в плен невесту и сестру Ричарда. К счастью, на выручку вскоре подоспел Ричард и, узнав о жестокости и коварстве Исаака, высадился на берег, напал на его войска и в короткое время сломил их, после чего Лимиссол достался Ричарду. Император бежал внутрь острова.

Ричард и его люди отдыхали здесь несколько времени, когда к ним явились три корабля, на которых приехали король Гвидо Иерусалимский и его приближенные из Сирии; этим они хотели расположить Ричарда к себе.

А между тем император Исаак уже понял свою ошибку в отношении к такому воинственному рыцарю, как Ричард, и начал мирные переговоры, которые были уже кончены, когда Исаак неожиданно скрылся; говорят, он бежал, спасаясь от вероломства, о чем его будто бы предупредили раньше.

Ричард объявил императора клятвопреступником, нарушителем мира, оставил свой флот у берегов Кипра; а сам спешно направился внутрь страны, разбил Исаака, захватил сильные крепости и замки кипрские, после чего Исаак сдался на милость победителя, был закован в серебряные цепи и заключен в одном из сирийских замков, где и умер.

Совершенно неожиданно, благодаря случайностям, христиане приобрели на Востоке новую прекрасную колонию. Ричард быстро устроил здесь дела, поручил остров ведению и защите рыцарства, оставил в нескольких городах гарнизоны и 5-го июня отплыл в Сирию; дорогой он истребил неприятельский корабль с войском и провиантом и прибыл 8-го июня в стан крестоносцев под Акконом, когда имя его, как грозного победителя, гремело уже на Востоке.

Вы видите, насколько постепенно изменялись взгляды, а основную цель крестовых походов у главарей их. Европа теперь поднималась на это дело горячее, увереннее и единодушнее, чем прежде; но чистого, идейного взгляда на это, – взгляда Готфрида Бульонского, Фридриха Барбароссы, – их преданности этому делу не было и в помине; не было и объединяющей силы, и вскоре после единодушного выступления крестоносное ополчение разбивалось на части и в таком виде прибывало в святую Землю, где оно скорее умирало по частям, нежели наносило серьезные удары могуществу мусульман на Востоке.

В конце концов, уже дорогой начавшие вековые раздоры Ричард и Филипп внесли смуту свою под Акконом и в ряды своих единоверцев, которые и сами то находились в обостренных отношения друг к другу. Тысячи людей приносили в жертву героически и самоотверженно свою силу, свою жизнь, и все это должно было гибнуть от ничтожности душевных качеств их руководителей, которые были самыми обыкновенными мелочными людьми. А для такой ответственной роли необходимы были люди особенные, люди, стоящие намного выше уровня обыкновенного человека.

Вы помните, что король Гвидо, освобожденный Саладином, собрал остатки своего войска и хотел соединиться с Конрадом Монферратским в Тире, но тот сурово отстранил его.

Тогда Гвидо направился к Аккону и 27-го августа 1189 года обложил его и несколько раз штурмовал крепость.

Саладин поспешил на выручку Аккону, и горсть христиан была бы неминуемо раздавлена, если бы в это время как раз не подоспела им на помощь значительные флотилии европейцев с тысячами крестоносцев из Дании, Фландрии, Англии, Франции и Италии.

Нужно ли было именно теперь браться за такое трудное дело, как осада Аккона? Историки утверждают, что важнее всего в то время было подорвать силу Саладина на открытом месте, потому что случись это, крепости и города не могли бы сопротивляться более и сами бы сдались без бою. Кроме того, у христиан были в Сирии важные пункты, как Антиохия, Триполис, Тир, и Аккон пока не мог иметь большого значения для крестоносцев. Некоторые приписывают это просто капризу и взбалмошности короля Гвидо. Дело в том, что Тир являлся последним остатком Иерусалимского королевства; но он был в руках Карла Монфераттского, враждебно настроенного против Гвидо. Эти обстоятельства будто бы и побудили Гвидо во что бы то ни стало занять Аккон, чтобы иметь свой пункт, который не уступал бы Тиру.

С давних пор Аккон был многолюдным, крепким городом; Саладин еще больше укрепил его и оставил в нем сильный гарнизон под командой эмира Богаэддин-Каракуш.

В начале сентября кольцом обложили весь город. С великим трудом, после долгого боя магометане прорвали это живое кольцо и пробрались в город. Но христиане не дрогнули и ущерба от того не испытали никакого, так как силы их время от времени все увеличивались. Прибыли новые полчища крестоносцев, прибыл ландграф Людвиг Тюрингенский, а с ним – Конрад Монферратский, убежденный первым к перемирию с королем Гвидо.

Вскоре после этого крестоносцы сделали попытку сразиться на открытом месте с Саладином, и сначала счастье как бы покровительствовало им. Но, в конце концов, они отступили к Аккону с большими потерями. Здесь они укрепились новыми валами, бастионами, предполагая надолго осаждать крепость и оказывать отчаянное сопротивление натискам Саладина. Но и гарнизон в то время получил подкрепление, готовясь к долгой «отсидке» за стенами крепости.

Наступала зима, с нею – холод, сырость, дожди, слякоть. Лагерь христиан представлял из себя какое-то грязное болото; к этому примешивалась нужда в съестных припасах, и, наконец, все разрешилось повальной болезнью – моровой язвой, от которой погибла не одна тысяча людей. Саладин отослал часть войска на зимние квартиры, а сам с другой частью отступил вглубь страны. Христиан поддерживала надежда на весну и тепло и на помощь императора Фридриха Барбароссы, который в то время находился еще в пути, как они слышали.

Мрачные думы одолевали могущественного султана за последнее время все больше и больше. С тревогой и боязнью пытливо вглядывался он в будущее и не находил там ничего отрадного, успокоительного для себя и народа.

Правда у крестоносцев нет главы, руководителя, но это восполнялось тем, что Европа непрерывно посылала им на подмогу все свежие и свежие силы. Кроме того, крестоносцы были, каждый порознь, предприимчивы, неутомимы и при толковом управлении могли совершать чудеса храбрости.

А у него? Вся сила, вся защита лежала на нем одном. Лучшие части его войска открыто негодовали на продолжительность войны, и он, султан, с трудом уже сдерживал их. А сколько у него врагов среди мелких владетелей Ирана, Аравии, Марокко, Багдадского халифата!.. Он обращается к ним за помощью, – они в ответ с улыбкой льстиво восхваляют его героизм, – и только, а призыв его оставался неуслышанным. Мелочная зависть и злоба против его гения выжидательно смотрели на него, и только. Они все забывали общее дело во имя личного мелочного чувства.

Наступила весна, и крестоносцы деятельно стали готовиться к разрушению Аккона. Из Италии доставили леса и быстро построили огромные осадные башни, выше стен Аккона.

Саладин снова собрал свои силы и начал без устали делать одно нападение за другим на лагерь крестоносцев. Жестокий бой шел изо дня в день с переменным счастьем. Неприятелю удалось сжечь башни и тем обречь крестоносцев на временную бездеятельность. Но зато когда Саладин через некоторое время снова ударил на них, отчаяние осаждающих дошло до крайности, так что даже Саладин отступил с большим уроном.

В конце июля к крестоносцам подошло новое подкрепление – из Франции и Англии. Главным лицом этих ополчений являлся граф Генрих Шампанский. Силы прибыли, но внутренние раздоры все росли и росли. Они происходили от старинной вражды Гвидо с Конрадом и, кроме того, от племенной вражды французов, англичан, итальянцев к немцам, которым не везло на Востоке с давних пор.

И вдруг в довершение всего приходит весть о гибели Фридриха Барбароссы и раздроблении немецкой армии. Весть эта поразила всех страшно и еще более обострила общие отношения к немцам.

Миновал еще год, а дело с осадой Аккона не подвигалось вперед, хотя уже стоило больших жертв со стороны крестоносцев.

Зима 1190–1191 года была особенно тяжела для христиан. Нужда, голод в лагере достигла последнего предела. Падаль считалась лакомством, отнимали кости у собак и обгладывали; от голодовки начались страшные болезни, и нередко из-за хлеба воины переходили на сторону неприятеля и отрекались от христианства…

Лучшие благочестивые люди того времени пришли на помощь страдания несчастных. Вытащили на берег корабль и устроили там лазарет, где больным и слабым оказывали хороший уход и внимание. Это учреждение, вроде Иоаннитского ордена в Иерусалиме, явилось началом немецкого рыцарского ордена.

Осенью 1190 года умерла жена короля Гвидо, и маркграф Конрад заявил свое притязание на иерусалимский престол, который, как он смело и открыто уверял, был потерян Гвидо, благодаря его неумелости. Понятно, это дало повод к новым ссорам и неприятностям, и только сознание близости Саладина еще мало-мальски сдерживало врагов, чтобы не начать междоусобную войну открыто.

Кое-как перебились зиму, зато весна принесла крестоносцам громадную помощь.

Весной 1191 года высадились на Сирийском побережье Филипп II, а следом за ним Ричард. Кроме того, подоспело небольшое немецкое войско герцога Леопольда Австрийского. Но они вместе с живою силой внесли сюда и новую вражду. Как образчик ее, приведем вот какой случай.

Филипп II и Леопольд стояли на стороне Конрада; но вы помните, что Ричарда на о. Кипре предупредительно встретил король Гвидо и тем как бы завербовал на свою сторону. Таким образом, христианский лагерь разбился на две сильные партии.

Ричард стал предлагать воинам присоединиться к нему, давая по 4 червонца, тогда как Филипп давал всего 3. Раздраженный этим, Филипп напомнил Ричарду о договоре между ними перед началом крестового похода, чтобы все завоевания делить поровну, и потребовал половину о. Кипра. Хорошо, – сказал Ричард, но тогда Филипп должен предоставить ему половину имущества только что умершего графа Фландрского, Филиппа.

Вот какими ссорами занимались предводители тысяч крестоносцев, да еще в виду такого опасного соседа-врага, каким был султан Саладин. И, конечно, все эти пререкания страшно вредили делу осады Аккона, а следовательно, – и дальнейшим делам. И, тем не менее, значит, велика была сила крестоносных ополчений, если, несмотря на все это, они мало-помалу делали значительные успехи.

Между тем, Саладин всеми силами поддерживал Аккон и звал на помощь других владетелей, указывая на то, что за христианами море, которое беспрерывно приносит все новые и новые силы, и полчища христиан растут день ото дня; указывал опасности в будущем, если христиане окрепнут и утвердятся в Святой Земле. Но все призывы были тщетны.

С июня 1191 года уже начались переговоры между начальниками крепости Аккона и крестоносцами о сдаче крепости со всеми ее запасами и снарядами, о выдаче святого креста и об освобождении христианских рыцарей и латников из плена. Гарнизон мог вернуться к Саладину, который был обязан за то уплатить 200.000 червонцев, в обеспечение чего было оставлено большое число заложников.

Переговоры эти были вскоре закончены, так как гарнизон отчаялся в возможности сдержать силу крестоносцев, и последние с восторгом заняли Аккон, и на стенах и башнях поднялись христианские знамена.

С горечью подписал Саладин это перемирие и удалился вглубь страны собирать новые силы для дальнейших битв и защиты Иерусалима.

Целый ряд неудач, сопровождаемых гибелью людей, нуждой, унижением, все-таки не могли образумить главных предводителей крестоносных ополчений. И после этой победы вражда не только не угасла, а, напротив, разрасталась все шире и шире, разливаясь огнем по всему лагерю.

И только вражда Конрада с Гвидо, наконец, окончилась условием, что после смерти короля Гвидо ему наследует Конрад; пока же последний должен был получить Тир, Бейрут и Сидон, а брат Гвидо, Готфрид Лузинский, – Иоппе (Яффа).

Вскоре после того Филипп стал собираться уезжать домой, ссылаясь на болезнь; но говорили, будто он опасался за свою жизнь, так как якобы был составлен против него заговор между Ричардом и Саладином.

Проще же всего было предполагать, что Филипп торопился предъявить свои права на наследство умершего недавно графа Фландрского, Филиппа.

Ричард Львиное Сердце был крайне возмущен этим. Во-первых, борьба с Саладином только еще начиналась, а во-вторых, как бы в отсутствие его Филипп не напал на английские владения, и во избежание этого потребовал от Филиппа клятвы, что он не тронет английских владений.

Французское войско разделилось на две части; одна осталась в Сирии под командованием герцога Бургундского Гуго и Генриха Шампанского, а другая отплыла с королем во Францию.

Саладин не мог уплатить 200.000 червонцев сразу, и тогда Ричард позволил себе отвратительный поступок: избил 2000 ни в чем неповинных заложников. Этим он лишил крестоносцев денег и, кроме того, побудил и Саладина устроить страшную резню христианских пленников.

Через несколько дней после того Ричард вывел войско из Аккона. Задача предстояла впереди тяжелая. Необходимо было сломить силу Саладина и вернуть Иерусалим, как главу владычества христианства на Востоке. Но вместо этой прямой цели главное войско решило почему-то тратить свои силы на побочные дела. Теперь представилась мысль взять Аскалон, уклоняясь от прямого пути. Передвигаться пришлось по берегу на юг, и передвижение это было сопряжено с большими трудностями, так как почва и климат не благоприятствовали этому, и попутные города и местечки были заранее намеренно разрушены Саладином.

По пути, под городом Арзуфом, султан попытался, было, остановить христиан, но Ричард разбил его и двинулся дальше, к разрушенному уже Иоппе, где и остановился на отдых перед приступом к Аскалону.

Не хотелось султану разорять Аскалона – этой «Сирийской невесты», которая служила как бы соединительным звеном между Сирией и Египтом. Но у него в войске шли нелады, и крестоносцы были еще очень сильны. С болью в сердце отдал он распоряжение подкопать и разрушить стены Аскалона.

Идти на Аскалон было теперь поздно, и решили лучше восстановить Иоппе и начать отсюда войну с Иерусалимом.

Но Ричард, несмотря на свою удивительную отвагу и пренебрежение к смерти, не годился в военачальники и не обладал достаточной выдержкой, чтобы довести до конца большое предприятие. Он разменивался больше на мелкие стычки с неприятелем, на рискованные наезды и единоборства.

Часть войска была оставлена для возведения Иоппе, другая часть отправилась вглубь страны, восстановила несколько замков и остановилась, наконец, в развалинах Рамлы и Лидды.

Дело велось, что называется, спустя рукава, и это отразилось на войске и пилигримах, которые стали вести веселую, разгульную жизнь, уклонялись от работы, переходили к неприятелю. С трудом короли Гвидо и Ричард восстановляли порядок и возвращали беглецов. Но хуже было то, что

Конрад Тирский, отчаявшись, что таким путем можно сломить Саладина, начал вести мирные переговоры с последним. Да и Ричард, напуганный вестями с родины, будто бы ему угрожают его брат, Иоанн, и король Филипп, тоже начал подобные переговоры с Саладином, – и мир был заключен тотчас же, если бы христиане удовлетворились скромными требованиями – оставить им местности, где они теперь находились, и получить Иерусалим. Но Ричард был неустойчив, – давал слово и нарушал его, и, наконец, неожиданно двинулся в поход против Иерусалима. Уже на полпути Ричард стал сомневаться в успехе этого предприятия, составил военный совет, чтобы обсудить, предпринимать ли осаду Иерусалима, который был, конечно, сильно укреплен Саладином. Советчики сознались, что город едва ли можно взять силой, и советовали не идти; большинство же, с которым и не советовались, рвалось к Иерусалиму, желая хотя бы подорвать силу Саладина. Но Ричарду первое предположение было более необходимо, и он остановил поход на Иерусалим и отдал приказ идти на Аскалон.

Была буря, лил дождь, когда дошел до раздраженных, измученных крестоносцев приказ Ричарда. С бранью, проклятиями и слезами на глазах направились они к Аскалону, вернее – к развалинам города; но там работа закипела живо. Словно по волшебству, выростали дома, поднимались стены, выпучивались валы.

Однако, дружную работу внезапно прервала кровавая распря под Акконом среди крестоносцев – итальянцев, пизанцев и генуэзцев. Первые перешли на сторону англичан и короля Гвидо, а вторые – к маркграфу Конраду. И последний пошел уже приступом на Аккон, на своих же, и только подоспевший Ричард остановил вовремя эту междоусобицу.

Это было в 1192 году. Ричард начал, было, резкий спор с Конрадом, осуждая его в этом беспорядке; но в это время дошли до него новые слухи, что в Англии его престолу грозит неминуемая беда, и Ричард объявил, что он должен покинуть Сирию. Теперь надо было только поскорее уладить все разраставшийся спор за Иерусалимское королевство, назначить, наконец, законного короля. Большинством голосов выбран был Конрад, как единственный храбрый, распорядительный и дальновидный военачальник того времени, который один еще мог, хотя и с трудом, поддержать иерусалимский престол.

Не по душе было Ричарду это избрание, но он спешил отплыть на родину и согласился на все.

Объявление Конрада королем во многих городах встретили охотно; особенно ликовал Тир, тем более, что в это самое время пришло согласие Саладина заключить союз с Конрадом, причем султан оставлял в руках христиан все, чем они владели, кроме Аскалона и некоторых частей Палестины и Святого Города.

Все было прекрасно, но внезапно 28-го апреля 1192 года в Тире Конрад был убит, кем – неизвестно, и все дело приняло неблагоприятный для крестоносцев сразу оборот.

Теперь снова внутреннему и внешнему миру Иерусалима стала грозить жестокая опасность. Но раздумывать да горевать долго было некогда. Время было для того слишком опасное. Короля Гвидо никто не желал, и выбор пал на французского вельможу, графа Генриха Шампанского, который приобрел любовь и уважение всего Тира и даже своего дяди, Ричарда Львиное Сердце. Граф Шампанский взял за себя замуж вдову Конрада Монферратского и тем наследовал последнему иерусалимский престол. Король Гвидо был назначен Ричардом правителем о. Кипра.

И все-таки, хотя дела теперь были уже улажены, Ричард не поехал в Англию, а направился на соседнюю с Аскалоном крепость Дарум. А в это время печальные известия и Англии все усиливались. Ричард, было, снова заявил о своем отъезде, но этим только раздражил все войско. Пусть едет, – говорили досадливо все, они и без него отважатся напасть на Иерусалим. Испугался гордый Ричард этого решения, долго ломал голову, как поступить ему, и решил, наконец, остаться в Сирии еще на год – лето и зиму, – какие бы известия ни приходили с его родины.

Да, неудачи преследовали христиан снова. А между тем виды на успехи были немалые. Лето стояло сухое, благоприятное. Сила войск у Саладина была намного меньше, так как он еще не собрал отпущенных им зимой значительных войск, не рассчитывая на стойкость христиан. Кроме того, немногие стояли за то, чтобы защищать Иерусалим; большинство предлагало разбить сначала крестоносцев в открытом поле.

Ясно видел Саладин, какое настроение царит в его армии, которая не хочет вторично выносить тяжелую, утомительную осаду за стенами Иерусалима. И этот сильный человек, непобедимый до того вождь, в тишине ночей проливал горькие слезы, чувствуя свое полное одиночество и ясно видя, как гибнет мало-помалу, гибнет бесповоротно так успешно начатое им дело…

Но Ричард не был страшен для Саладина, благодаря его горячности, взбалмошности и неспособности с выдержкой вести все дело. Дойдя до одного пункта перед Иерусалимом, Ричард остановился и здесь с увлечением занимался стычками с мелкими отрядами, ограблением караванов, а сам жаловался на то, что стены Иерусалима неодолимы и взять город невозможно.

Под впечатлением этого у него даже возникла мысль, что лучше идти на Египет, на Дамаск. И его рыцари охотно соглашались с этим, но французы с

сердцем издевались над непостоянством короля. Весь лагерь был охвачен открытой ядовитой враждой, а из этого могло выйти в дальнейшем очень мало толку.

XIX. Защита Иоппе

Тогда Ричард возобновил переговоры о мире с Саладином, но последний держал себя крайне сдержанно, потому что видел, насколько его положение лучше положения крестоносцев; он даже перешел, наконец, в наступление, двинулся к Иоппе и захватил его ворота и цитадель.

Положение христиан было особенно тяжелое, тем более, что значительное число пилигримов разошлись, скорбя об общем положении дела и разочаровавшись в военном таланте Ричарда, который выказывал свое неумение справиться с общим делом борьбы с Саладином. Англичане открыто восставали против французов, и вождь последних, Гуго Бургундский, даже отказался от союза с Ричардом и удалился в Тир.

Ричард был в Акконе, когда до него дошла печальная весть о нападении мусульман на Иоппе. С быстротой молнии собрал он свою армию, отплыл к Иоппе и 1-го августа 1192 года напал на мусульман, отбил ворота, ворвался в город и выгнал неприятеля из цитадели.

Несколько дней спустя Саладин снова думал смять небольшой отряд короля. Но Ричард не сдался, не отступил и все время отражал нападения противников настолько смело, богатырски и стойко, что не только удержал за собой все позиции, но нанес значительные потери мусульманам…

Около этого времени от чрезмерных трудов и волнений в течение целого ряда лет здоровье Саладина пошатнулось, и он слег. Неудачи привели ратное дело к миру; впрочем, Ричард и тут не сумел воспользоваться своими победами. Ему было теперь не до того; он рвался домой, в Англию, и, чтобы ускорить вопрос о мире, пошел на значительные уступки и еще более ухудшил общее положение христиан на Востоке позорным заключением даже не мира, а перемирия на три года. По этому договору Иерусалим остался за мусульманами, Святой Крест не был выдан; пленные христиане были оставлены на произвол судьбы в их тяжелом положении; Аскалон подлежал полному уничтожению.

У христиан оставался только берег от Иоппе до Тира да остатки северо-сирийских владений. Пилигримам позволено посещать Иерусалим для поклонения Гробу Господню и молитв, но безоружным.

Горе, досада, ярость охватили крестоносцев при известии о подобном мире. И это после тех неимоверных трудов и жертв, которые принесли они и павшие их товарищи!.. Даже пленные, которые ранее сражались наряду со всеми, не могли вздохнуть, наконец, свободно после тяжелых испытаний и должны были по-прежнему томиться в сырых тюрьмах, окованные ржавыми цепями!..

Не удовлетворяло это перемирие и Саладина. Дело его было совершено наполовину, – много замков и крепостей еще находилось в руках у крестоносцев, и дух Готфрида Бульонского не покидал последних. Если возникали ссоры и распри, то благодаря алчности, самолюбию и неумению предводителей, которые своими промахами унижали достоинство и национальную гордость своего народа. Бывали и отдельные случаи, когда пилигримы внезапно унижали свое святое, великое дело необузданными злодеяниями и невоздержанностью. Но, в общем, старое стремление освободить Святой Гроб и распространить господство христиан над Востоком оставалось в прежней силе.

Третий Крестовый поход завершился такими крупными, безотрадными результатами, благодаря гениальности и редкой силе воли Саладина с одной стороны и ничтожества предводителей крестоносцев, особенно же благодаря взбалмошности, непостоянству и узости взглядов короля Ричарда. Историки прямо утверждают, что он почти способствовал тому, чтобы Иерусалим не был снова завоеван, хотя и отличался своею неудержимой отвагой и редкой физической силой…

9-го октября Ричард отплыл из Сирии. Но путь его в Англию был преисполнен неудач и затруднений. Его наместник в Англии, епископ Эли, нажил за время отсутствия короля множество врагов, во главе которых стоял брат Ричарда, Иоанн Безземельный. Свергнув Эли, последний добивался овладеть английским престолом, и ему помогал в этом французский король Филипп, который лично ненавидел Ричарда Львиное Сердце. Германия тоже была сердита на Ричарда, который способствовал унижению в Сирии немецких крестоносцев, особенно герцог Леопольд, оскорбленный в Акконе Ричардом, и сын Фридриха I, Генрих VI.

Ричард все-таки решил тайком пробраться по враждебным землям, но под Веной герцог Леопольд схватил его и заточил в замке, на берегу Дуная.

Император Генрих, обрадованный тем, что страшный противник его очутился в заточении, выкупил его у Леопольда за 50.000 марок и стал требовать с короля более крупную сумму за выкуп и, кроме того, военной помощи и признания Ричарда себя вассалом Генриха VI. И король Филипп, и Иоанн были против Ричарда; но уже тогда весь английский народ поднялся на защиту своего короля Ричарда, узнав об его нежданной-негаданной беде; вступился за Ричарда и папа Целестин III.

Все это принудило Генриха VI отпустить короля на свободу за 150.000 марок серебра и за ленную присягу Ричарда.

С восторгом принял народ Ричарда, но король оказал ему мало помощи. Он покорил Иоанна, вступил в продолжительные войны с королем Филиппом и всем этим только утомлял народ все больше и больше. Он умер 6-го апреля 1199 года, в одном из незначительных сражений.