№73, преосвященного Никодима, епископа Приамурского и Благовещенского, от 17 ноября 1905 года

Деление России на церковные округа и введение в них особого, подчиненного Всероссийскому Синоду, управления церковного, с митрополитами во главе, составляет в настоящее время насущнейшую и неотложную потребность церковной жизни в нашем православном отечестве. Потребность эта прежде всего, конечно, зависит от той широты и разнообразия этой жизни в нашем отечестве, при которых Святейшему Синоду, как главному и притом исключительному органу управления Церковью, нет никакой, даже просто физической, возможности рассматривать и решать, как должно, многие тысячи дел, поступающих на его рассмотрение. Члены Синода, весьма притом ограниченные в своем числе, имея в своем рассмотрении такое великое множество дел, что их часто на одно двух–трехчасовое заседание приходится до 30–50, естественно не могут ни прочитать всей переписки по каждому делу, ни надлежаще вникнуть в доводы и причины, приводимые представившим его епархиальным начальством или другим каким учреждением, в пользу своего ходатайства. Посему они дела сии, в силу необходимости, должны выслушивать в извлечениях, в том виде, в каком они докладываются подлежащим секретарем или обер-секретарем, которые, в свою очередь, не всегда и не во всей полноте сами делают эти общие извлечения из дел. Словом, дело может решаться часто так, как посмотрит и оттенит сущность и детали его канцелярия, далеко недостаточно знакомая с нуждами и обстоятельствами и запросами церковной жизни той или иной епархии. Не говорю уже здесь о чисто формальных иногда препятствиях, поставляемых канцелярией к удовлетворению того или иного ходатайства. Вследствие сего весьма часто дело или тянется в течение нескольких лет – и благоприятные обстоятельства к его осуществлению исчезают, или решается не так, как требует того жизнь епархии и неотложная нужда, или же, вопреки неотложнейшей нужде, оно и совершенно отклоняется, повергая епархиальные начальства часто в недоумение, часто в скорбь, а нередко и в необходимость делать всевозможные ухищрения к обходу состоявшегося, не удовлетворяющего назревшей и неотложной потребности, определения Святейшего Синода, с риском подвергнуться ответственности за такой, с формальной стороны неблаговидный, образ действий. В отношении же проектов об улучшении и развитии церковной жизни в епархии вообще, или в епархиальных учреждениях в частности, бывает нередко и еще того хуже: они прямо откладываются – за недостатком времени для их рассмотрения или вследствие несоответствия их в некоторых частях с установившимся порядком в управлении, для изменения которого потребовались бы более или менее сложные действия. Затем, и сами члены Святейшего Синода, в целой своей половине являющиеся людьми временными и часто случайными, несмотря на глубокий опыт в управлении Церковью старейших и постоянных членов – митрополитов, не могут надлежащим образом и в необходимой для решения подробности знать все условия церковной жизни отдаленных от их местопребывания епархий, а посему естественно являются склонными решать возникающие дела по урегулированию и улучшению жизни и состояния таковой епархии сообразно со сложившимися у них воззрениями по условиям жизни своей епархии. Отсюда также весьма нередко возникают и неудовлетворение ходатайств, несмотря на неотложную нужду дела, и решение, неприменимое во всей точности к жизни епархии. Между тем, при развивающемся сектантстве и свободомыслии, при пробуждающемся религиозном сознании сельской паствы, с стремлением к улучшению и вообще реформированию своей жизни, и при страшной путанице отношений и мнений, вызванных законом о так называемой веротерпимости, грозящей Церкви неисчислимыми трудностями и осложнениями, современное состояние церковной жизни требует не только большей быстроты в решении церковных вопросов и дел, но и – главным образом – тщательной приноровленности этих решений к требованиям данного момента и условиям местной жизни, чтобы, с одной стороны, своевременным удовлетворением назревшей потребности и нужды установить известный необходимый порядок и предупредить раздраженность и шатания в сторону, а с другой – быстро и надлежаще использовать имеющиеся в наличии благоприятные условия к осуществлению предпринятого дела, во избежание того, что, при замедлении, они могут исчезнуть и вновь не повториться. По состоянию современной церковной жизни иногда требовалось бы, может быть, быстро открыть приход там, где его доселе не было, для целей миссии и благотворительности организовать иноческую общину, открыть скит, временно увеличить или сократить причт, сделать заем денег из епархиального попечительства на необходимое учреждение в епархии, прибавить временно одного члена консистории, заместить секретаря другим способным лицом из местных деятелей, обратить часть причтовой земли в известном приходе в оброчную статью и т. п. и т. п.; и однако все это, по настоящему положению, сделать скоро нельзя, потому что требует возбуждения ходатайства пред Святейшим Синодом и, осложняясь нередко продолжительною перепискою о доставлении должных и разъяснительных сведений, часто задерживается решением на более или менее продолжительное время, или же решается односторонне и притом со всевозможными ограничениями, вызванными часто простою только формальностью и взглядами издалека, но однако крайне вредными для означенного дела.

Все эти неудобства и неблагоприятные обстоятельства в развитии и усовершенствовании церковно-епархиальной жизни единственно и могут быть устранены только предположенною определением Святейшего Синода, от 18–22 марта, децентрализацией власти Святейшего Синода в управлении нашей православно-российской Церковью, посредством разделения православной России на церковные округа. Из изложенных причин, выясняющих такое деление на округа, как необходимую и неотложную потребность в управлении Церковью, само собой уж открывается, что таковое не должно быть ограничено только выделением в особые округа Западного края, Кавказа и Сибири, как местностей, нуждающихся в том по своим специальным историческим и религиозно-бытовым условиям, но должно простираться на все местности православной России, так как и сии последние не менее, если даже не более, вследствие полноты и разнообразия церковной жизни, нуждаются в ближайшем органе церковного управления, для быстрого или даже только для своевременного удовлетворения ходатайств и для осуществления возникших дел по устроению, улучшению и ограждению от неблагоприятных условий и враждебных действий иноверцев порядков церковной жизни. Таким делением на церковные округа именно всей России, кроме непосредственной пользы и удобства иметь в каждой сравнительно ограниченной местности ближайший и компетентный орган высшего церковного управления, едва ли не вполне устранится высказанное в предложении г. синодального обер-прокурора опасение относительно того, не будут ли дарованные Западному краю и Кавказу церковные автономии способствовать возрождению там идей о культурной и политической обособленности сих наших окраин. Когда вся Россия будет разделена на такие же церковные округа, какие будут и в Западном крае, и на Кавказе, тогда сим последним уже не будет ни мотивов, ни твердых оснований стремиться к политической обособленности – именно в силу того, что они имеют до известной степени автономное церковное управление, так как и все округа будут иметь нечто таковое же. Впрочем, по разделении России на округа, в самой организации управления этими округами должна быть твердо и ярко проведена идея, что этот округ не есть что-либо автономное в церковном отношении, даже с точки зрения управления им и решения в нем дел, чтобы тем самым прочно и всегда ограждалось единство церковной власти в нашем политически едином и твердо сплоченном отечестве.

Переходя к этой стороне в вопросе о разделении России на округа – именно к организации управления или чрез, или – точнее – в лице митрополитов, я с своей стороны полагаю совершенно необходимым постановить твердым и ненарушимым принципом, чтобы митрополит округа не был начальником в собственном смысле всех епископов епархий, входящих в состав его округа. В противном случае, это противоречило бы принципу соборности, к возрождению которого, видимо, стремится и Святейший Синод и вообще следует стремиться, последуя историческим примерам строения Церкви и управления ею; а главное, это было бы несогласно с церковными канонами, утверждающимися на прямом учении Евангелия, так как одному епископу, хотя бы и облеченному преимуществом чести, усвояло бы власть над другими епископами и уничижало бы сих последних. Конечно, при установлении такового принципа, сами особою возникают вопросы: в чем же именно должно выразиться управление митрополитом округа, если он будет лишен права единоличного распоряжения по отношению к епископам его округа, и как именно должно быть устроено таковое управление, чтобы оно во всей полноте, или хотя бы в значительной степени, отвечало принципу соборности и ненарушимости прав входящих в состав округа, самостоятельных епископов, когда по основному принципу не может быть допущено, чтобы одни только епископы – викарии митрополита соучаствовали с ним, во имя принципа соборности, в рассмотрении и решении дел, когда известно, что для сего не могут быть назначены также и епископы, свободные от управления епархиями? В разрешение сих вопросов, со своей стороны я полагал бы возможным провести в жизнь Церкви следующую организацию управления церковными делами по церковным округам под руководством и управлением митрополитов. Каждый округ церковный должен непременно заключать в себе не менее десяти (и только в крайнем случае – семи) епархий, с епархиею митрополита включительно. Такое количество епархий в церковном округе необходимо для того, чтобы митрополит имел возможность вызывать к себе, для решения возникших и поступивших в известное время дел из подчиненных епархий, каждый раз не менее трех епископов, а в округе из семи епархий – не менее двух. Большее количество епархий в округе, будучи – может быть – удобно в отношении большего количества призываемых для решения дел епископов или более редкой очереди для них, было бы неполезно и неудобно в отношении большей раскинутости района округа, а через то – меньшей однородности условий церковно-приходской жизни и быта между епархиями округа, а также и в отношении большей отдаленности для поездок епископов к митрополиту на решение дел, с чем необходимо серьезно ведаться. При таком составе округа все дела, выходящие из области компетенции епархиального епископа и подлежащие решению высшего органа церковного управления, направляются к митрополиту округа, который не решает их сам единолично, а только подготовляет к решению, делая предварительные распоряжения по изучению и обследованию вопроса, если то потребуется. Для решения же их им вызываются трое из девяти епископов его округа, которые вместе с ним и рассматривают дела и постановляют решения. Чтобы вызовы эти не были произвольными со стороны митрополита и не касались одних епископов чаще, а других реже, должно быть установлено за правило, чтобы каждые три епископа при этих вызовах были в определенном порядке чередуемы, так чтобы все епископы округа без исключения, в известное определенное время для каждой очереди, непременно участвовали в рассмотрении и решении возникающих дел. Чтобы таковые очередные поездки епископов округа к своему митрополиту для решения дел не были соединены с продолжительной отлучкой из своей епархии и чрез то не устраняли их от личного управления делами епархии на более или менее продолжительное время – с передачей дел консистории или викарию, могло бы быть установлено, чтобы очередные епископы собирались к митрополиту для решения дел не на определенное и значительное количество времени в году, а только по мере накопления дел в продолжение примерно одного–двух месяцев, и на столько времени, сколько такового потребуется на решение имеющихся на рассмотрении за это время дел. Поставленные так поездки не могут быть часты, а равно и не могут вызывать продолжительных отлучек из епархий. Самое большее, каждому епископу привелось бы съездить к своему митрополиту для решения дел два-три раза в год и каждый раз провести у него для сего времени 10–15 дней, если не того еще менее, имея в виду сравнительно небольшое количество могущих возникать дел в 7–10 епархиях округа, при предстоящем расширении компетенции власти епархиального епископа в решении второстепенных дел церковной жизни. Не могут быть также и обременительны эти поездки, если принять во внимание все удобства нынешних передвижений. Не препятствуя епископам в управлении собственной епархией и не будучи обременительны, эти поездки и постоянное участие во время их в рассмотрении и решении дел, возникающих в соседних епархиях, были бы в то же время весьма полезны для всех епископов округа как в отношении расширении знания ими церковной жизни, так и в приобретении такта в решении дел и в управлении епархией, обогащая их опытом от других своих собратий; а вообще, для всей православной российской Церкви – были бы необыкновенно драгоценны в том отношении, что сплачивали бы высших церковных деятелей воедино, приучая их к единомыслию во взглядах на церковную жизнь и порядки и к единодушию в мероприятиях по устроению епархий и, наконец, воодушевляя к единодушной, энергичной и неустанной борьбе с враждебным Церкви направлением. Такая деятельность епископов была бы, так сказать, постоянной практической школой в усовершении их епископской деятельности. Конечно, при таком порядке рассмотрения дел в митрополичьем округе значение митрополита будет сводиться к званию простого председателя в совете собирающихся к нему для решения дел епископов, и собственно значения управляющего округом он в данном случае как бы не будет иметь. Но устроить что-либо иное, без нарушения существенных, установленных канонами, прав епархиальных епископов, входящих в состав округа, едва ли возможно и едва ли полезно для дела. Притом в действительности конечно будет несколько иначе. Как постоянный руководитель в решении всех дел по округу, митрополит конечно будет, по сравнению с другими епископами, обладать обширным знакомством как с самой церковной жизнью округа, так и со всеми законоположениями и способами решения, почему и будет всегдашним полномочным и до известной степени властным советником и нравственным судьей своих собратий – епископов своего округа. В особенности же будет высоко его значение и влияние, как главы окружного собора епископов. Здесь он будет главным инициатором направления деятельности собора и полномочным, важным исполнителем его определений, касающихся как целого округа, так и – в частности – каждой епархии и каждого епархиального епископа. Правда, собор будет и органом церковным, ограничивающим и его самого, и его власть, но это так и должно быть по идее и правде евангельской. Во всяком же случае, как глава собора, он будет иметь право и власть требовать от каждого епархиального епископа исполнения предоставленных ему собором полномочий, увещевать братски впавшего в ошибки и превышение власти в своей деятельности епископа и требовать суда соборного над неисправимым, строптивым и не желающим подчиниться установленному собором порядку. Словом, митрополиту, как главе окружного собора, должен принадлежать братский надзор над собратиями-епископами, входящими в состав его округа, и право братского увещания. К нему же, как постоянному главе собора, епископы обращаются за разъяснениями разных непредвиденных или не точно определенных собором недоумений и представляют свои предположения по разным вопросам к очередному окружному собору. В каждом митрополичьем округе должен быть ежегодно и неуклонно собираем общий окружной собор епископов, на котором и должны быть решаемы дела и вопросы, возникшие в течение года. Кроме ежегодных окружных соборов, могут быть собираемы митрополитом соборы и экстренные по особо важным, не терпящим никакого отлагательства делам. К каждому собору митрополит рассылает, за несколько времени, всем епископам округа список подлежащих обсуждению и решению вопросов, для предварительного ознакомления и возможной, в случае надобности, подготовки. Решения собора приводятся в исполнение митрополитом.

В настоящее время в каждой епархии, рядом с епископом – полномочным представителем церковной власти, стоит консистория, как второй, низший орган епархиального управления и суда. По идее строения епархии, как частной Церкви Божией, консистория должна бы быть советом пресвитеров при епископе, соразделяющим с ним бремя церковного управления и суда и находящимся с ним в постоянном единомыслии в постановке жизни епархии и решении дел. В действительности же дело стоит далеко не так – и юридически и фактически. Юридически консистория поставлена так, что она является учреждением как бы до некоторой степени самостоятельным, с правами независимого и самостоятельного суждения и решения в отдельности от епископа, который только рассматривает ее решения и соглашается или не соглашается с ее решениями, или «утверждает» ее определения, или же полагает взамен ее определений свои решения. Фактически же дело обстоит чаще всего еще хуже и неудовлетворительнее. Консистория рассматривает дело и вырабатывает свои решения всегда на основании рассмотрения самых документов дела, имея пред своими глазами даже самомельчайшие его частности и всевозможные справки даже из прежнего времени; имеет она пред глазами своими во время этого рассмотрения и все разнообразные законоположения, к делу относящиеся, с бесчисленными их разъяснениями и дополнениями и сепаратными указами. Следовательно, она и в суждениях, и в решениях является во всеоружии знания существа и частностей дела, законов и способов их применения, а посему может полагать и построить протоколы и журналы решений, как ей угодно и удобно. Между тем епископ, читающий в большинстве только протоколы изложения и решения дел, ходит, – в отношении существа дела и правильности применения всей совокупности законоположений, относящихся к делу, – в положительных потемках, не зная точно, по всей ли справедливости и вполне ли беспристрастно решено дело. Правда, по местам ему предоставляются, вместе с протоколами, и самые дела, но это не может улучшить дела, так как одному епископу нет никакой возможности прочитывать все то, что в консистории прочитывается по частям тремя членами. Может он, конечно, требовать точного изложения дел в протоколах; но требования часто остаются требованиями, а дело излагается опять и всегда так, как это желательно тем, которые заведуют этим изложением. При таком положении дела епископу, несмотря иногда даже на внутреннее убеждение, что дело решено не надлежаще справедливо и беспристрастно, ничего более не остается, как быть послушным утвердителем воли консистории и писать бесконечно: «утверждается», «исполнить», «согласен». Делавшиеся и делаемые нередко некоторыми архиереями попытки выйти из такого строго запечатленного круга формальных резолюций и решать дела более или менее сознательно, с позволением себе давать иные, или вполне, или отчасти несогласные с определениями консистории, резолюции, преследуются последнею со всей энергией и часто беспощадностью, выражаясь в последующем течении дел подачей таких умело и лукаво составленных определений, с прописанием в основу оных означенной самостоятельной резолюции самого же преосвященного по аналогическому делу, что ему самому же приходится или краснеть за свое предыдущее решение, или же полагать новую даже противоречивую резолюцию, иногда даже не вполне согласную с какою-либо частностью в законоположении. Истинными бичами епископов в этом случае являются в особенности секретари, считающие себя «оком» обер-прокурора Святейшего Синода и, следовательно, стоящими выше епископа в решении дел. Допустив епископа, в его стремлении к самостоятельности, сделать два-три незначительных отступления от каких-либо частностей в законе, вследствие искусно составленных решений в протоколе, секретарь делается уже постоянным страшилищем для епископа, забрасывая его всегда подходящими и неподходящими статьями и угрожая перенести дело «во имя правды и закона» на воззрение г. обер-прокурора. И склоняется беспомощно епископ, чувствуя свою виновность, и утверждает дела без малейшего изменения так, как изложила их в протоколе и решила консистория или – точнее – секретарь. Только епископы, предшествующей жизнью и деятельностью подготовившиеся к решению бумажных дел и посему часто читающие между строк изложенного в протоколах и журналах, а в особенности приобретшие навык понимать общий дух закона и на основании его определять существование частных его положений, намеренно или ненамеренно пропущенных в протоколе, могут отвоевывать и действительно отвоевывают себе иногда некоторую самостоятельность и сознательность в решениях дел – при существующем строе церковного управления и взаимных деловых отношениях епископа и консистории с ее секретарем. Но и в этих случаях пользы для церковного дела бывает мало, так как силы и энергия расходуются, главным образом, на борьбу, которая в свою очередь вызывает в духовенстве и пастве шатания то в ту, то в другую сторону и, следовательно, порождает едва ли не еще большие нестроения в церковно-епархиальной жизни, чем при послушном и всегдашнем согласии епископа с определениями консистории.

Чтобы уничтожить таковой, долее не терпимый, порядок в управлении епархиею, необходимо, чтобы консистория, в соответствие началам церковной жизни во времена апостольские и последующие первые века христианской Церкви, была советом иереев (пресвитеров) при епископе, совместно с ним принимала участие в рассмотрении церковных дел и в решении их всегда была в ненарушимом единомыслии с ним. Члены этого совета при епископе должны сами непосредственно знакомиться с каждым порученным им делом, а не из докладов столоначальников и секретаря, как это установлено в настоящее время. Для сего они обязываются следить за его ходом, устранять медлительность в собрании необходимых для решения сведений; по поступлении сих последних, оные рассматривать, группировать и включать в особую ведомую по делу записку, а по окончании собрания всех сведений, эту записку в законченном виде, вместе со всей перепиской, вносить на прочтение всем советом, а затем на обсуждение и решение в том же совете под непосредственным председательством и руководством епископа. Веденная по делу членов записка, как исторически последовательное изложение всех обстоятельств дела, с присовокуплением на полях личных воззрений ведшего ее члена на значение фактов по отношению их к общей сущности дела, их соответствие или несоответствие с выступающей из всего дела правдой и т. п., служит и протоколом этого дела, на котором и полагается самое решение, устраняя совершенно излишнюю в настоящее время переписку по изготовлению особых протоколов и журналов. При решении таким способом дел, епископ выслушивает чтение, веденной членом записки, справляется о возникающих сомнениях в самой переписке по делу, выслушивает мнения других членов по разным вопросам и частностям сего дела, противоречивые мнения старается привести к единомыслию, выслушивает перечень статей закона, относящихся к делу, вникает в их значение по их совокупности, формулирует и ставит вопросы для обсуждения и решения и, по отобрании мнений членов относительно решения, высказывает, применительно к таковым, собственное решение, которое, по занесении в записку по делу, и подписывается всеми. В этом виде оно и должно являться окончательным решением. Такой способ решения дел, в так организованном совете в личном присутствии епископа, несомненно, обеспечивает и всесторонность рассмотрения, и беспристрастие и справедливость, и быстроту в решениях, а главное – осуществляет до известной степени основной принцип церковного управления – соборность решений. Само собой понятно, что, при такой организации, в решении дел по церковному управлению уже не может быть места для секретаря, как особого блюстителя законности постановляемых в совете решений, так как епископ и члены совета уже своей совестью и своим служебным положением достаточно ручаются за таковую законность, потому что ответствуют за нее и пред Богом, и пред Церковью, и пред гражданским законом. Вместо секретаря, на определенное по штатам для оного жалованье, полезнее для дела прибавить к существующим трем членам консистории еще одного члена, ввиду усложнения обязанностей членов по ведению дел в совете сравнительно с теперешними их обязанностями и ввиду необходимости для них, при новой организации и по упразднении секретаря, ведавшего извлечение справок из законоположений, более тщательно знакомиться с законоположениями, относящимися к церковному управлению. Было бы, может быть, полезно и весьма уместно, для усиления элемента соборности в проектируемом совете, вызывать в оный по очереди двух-трех благочинных епархии, в особенности при решении более важных, касающихся общего порядка церковной жизни епархии, или в известном районе ее, церковных дел, каковые благочинные, со своим близким знакомством с сельскими пастырями и паствой и приобретенною в администрировании опытностью, были бы в совете весьма полезными советниками. Но это, конечно, едва ли осуществимо, так как на это потребовались бы немалые денежные средства, а таковые и без того придется изыскивать, и притом в значительной степени, на удовлетворение жалованьем членов консистории (или совета), так как должно быть установлено за неизменное правило, что оные члены не будут не только приходскими священниками в городе, но и не будут занимать каких-либо других посторонних должностей – ввиду серьезности и трудности служения в должности члена совета при епископе.

Нет и не может быть оснований опасаться, что, при такой организации церковного управления в епархии, личность епископа и его значение в деле управления умалится и будет низведена до значения простого председателя в епархиальном совете по управлению епархиею. Прежде всего, и при такой организации часть дел по управлению останется, как и теперь состоит, в единоличном его ведении и распоряжении, не завися совершенно от рассмотрения в совете. Затем, руководительство его в решении дел в совете не низводится и не может быть низведено всецело до председательского только значения, определяемого правом на полтора или два голоса при счете голосов в постановке решения; но за ним, по самой высоте его положения в Церкви, как преемника апостольской власти, всегда должно оставаться право власти решающей, независимо от количества голосов, стоящих за известное решение, так что им, и при проектируемой организации, как и в настоящее время, может быть всегда утверждено своим голосом решение меньшинства, а иногда даже положено и свое собственное решение, хотя бы все члены совета и склонялись к иному решению, в особенности когда им будет усмотрено, что сие последнее несогласно со справедливостью и беспристрастием, или противоречит началам христианского милосердия, снисхождения и любвеобильности. В сем случае, для ограничения беспричинного произвола епископа, можно потребовать только разве того, чтобы его собственное решение, совершенно отвергающее решение членов совета, было непременно точно и подробно мотивировано. Но несомненно, что такие случаи будут необыкновенно редки, потому что трудно допустить, чтобы иереи – члены совета позволили себе часто и притом в присутствии епископа быть пристрастными, несправедливыми и легкомысленными, а равно и епископ мог проявлять в присутствии своих ближайших сотрудников в строении Церкви Божией те же, ему еще менее свойственные и приличные, неодобрительные качества. Так как в церковной жизни вообще, и в системе епархиального управления – в частности, не все дела одинаковы по своей важности и значению в течении и благоустроении церковной жизни епархии, и одна – притом весьма значительная – часть их в своем происхождении имеет характер чисто формальный, свидетельствуя часто только о том, что дело подлежит ведению епископа, а решение его не может быть иное, кроме определенного законом или общим строем и укладом церковной жизни, а другая – и также очень значительная – касается проверки и выдачи разных церковных по приходу книг и разрешения мелкого ремонта по церкви и церковным домам, или же собрания сведений по текущим делам и т. п., то посему было бы несообразно с высотой и великими задачами служения епископа привлекать его к участию в рассмотрении и решении всех без исключения дел, производящихся и возникающих в совете, заваливая его мелкой работой и через то отвлекая его от великой напряженной работы в области изыскания лучших мер и способов к устроению церковной жизни епархии через знакомство с литературой по церковным вопросам, через личное общение и беседы со своими сопастырями во время их посещений его, а равно и через личное их руководствование в устроении церковноприходской жизни на месте, во время обозрения приходов и церквей и присутствования в это же время на благочиннических собраниях духовенства, что должно бы составлять наисущественнейшую его обязанность. Ввиду этого при организации рассмотрения и решения дел в совете пресвитеров при епископе все дела должны быть точно распределены на три группы: важные и существенные, второстепенные и маловажные или – точнее – дела, имеющие формальный характер. Первые из сих дел должны быть рассматриваемы и решаемы в совете непременно в личном присутствии епископа и под его непосредственным руководством и утверждаемы в окончательном постановлении по ним его личною подписью. Дела второстепенные должны быть рассматриваемы и решаемы в присутствии и под непосредственным руководством епископа-викария, должность какового должна быть учреждена непременно и обязательно в каждой епархии. Дела третьего рода могут быть рассматриваемы и решаемы самим советом, без участия епископов, под личной ответственностью за правильность и законность решений членов совета. А так как, при таком положении дела, большинство дел и решения по ним естественно не будут известны епархиальному епископу, что будет несомненно вредно в том отношении, что он не будет иметь общего, целостного представления о течении и состоянии церковной жизни в управляемой им епархии и через то лишится возможности правильно вырабатывать и систематизировать общие административные меры к благоустроению епархии, посему, для устранения сего, может и должно быть поставлено за правило, чтобы обо всех делах, решенных советом не в его присутствии, ему была подаваема ежемесячно краткая перечневая ведомость, с показанием в ней самых кратких изложений существа дела и состоявшегося по оному решения. Этим для епископа будет обеспечено не только общее знакомство с течением и характером дел, возникающих в епархии, но и некоторый контроль, насколько правильно и сообразно с общей его системой управления епархией решаются дела в совете.

При такой организации управления церковною жизнью епархии, когда сам епархиальный епископ участвует в рассмотрении и решении дел, непосредственно сам руководя сим делом рассмотрения, естественно сам собой устраняется вопрос об изъятии суда над духовенством из ведения совета при епископе и об организации особого судебного органа, отдельно от совета, как то проектировано было 30 лет назад во время разработки плана известной духовно-судебной реформы. Епископ, по званию преемника апостольской власти в Церкви, имеет преимущественное право суда над пресвитерами и клириками, а посему, если он сам непосредственно руководит в совете при нем делами управления паствы, то и дела суда уже ни в каком случае не могут быть изъяты из его непосредственного ведения, так как они всецело самой жизнью Церкви включаются в сферу управления Церковью. Впрочем, об этом едва ли и нужно говорить, потому что даже самые ярые сторонники отделения власти судебной от административной едва ли будут утверждать, что епископ, как главный представитель административной власти в Церкви, в силу этого только одного должен быть освобожден от власти судебной, если только они не будут стоять вне церковных начал жизни. Если же епископ остается и останется всегда с неотъемлемым от него правом суда и через то будет совместителем в себе и судебной и административной власти, то формирование, помимо административного совета, еще нового судебного совета, в котором рассмотрением и решением дел естественно будет руководить один и тот же епископ, будет уже полной бессмыслицей. В Церкви Божией, каковой является епархия, между административной и судебной властями не может и не должно быть ни борьбы, ни противоречия, так как и та и другая стремятся к одной цели – созданию благочестия чад Церкви. Несомненно, конечно, и опытом двух столетий неопровержимо установлено, что рассмотрение и решение судных дел в консисториях отличались и отличаются страшною медлительностью, бумажным формализмом, отсутствием гласности, формальностью доказательств, отдаленностью и заглазностью производства дела от обвиняемого, отсутствием защиты и тому подобными несовершенствами. Но несовершенства эти вовсе не зависели от того, что суд производился именно в консистории и что она, по положению, совмещает в себе функции и административной и судебной власти; но всецело – от неудовлетворительности, устарелости и несоответствия с жизнью самой организации суда. Пусть будет отдано дело суда с такими формами каким угодно лицам и каким угодно корпорациям, вроде даже наших современных, не в меру прославляемых, светских судов, – и результаты получатся одни и те же, что и от суда консистории. Если судная волокита часто обусловливалась и обусловливается еще иногда и взяточничеством, то и этому причиною – с одной стороны – те же опять мертвые формы суда, а с другой – ужасная нищета консисторских чиновников. Но отсюда с неотразимой необходимостью вытекает только то, что должны быть изменены формы и условия суда и уничтожены все причины, производящие волокиту и неудовлетворительность его, а вовсе не отделение судебной власти от административной, совмещение которых во всей этой неудовлетворительности совершенно неповинно. Во всяком случае, проектируемое здесь непосредственное участие и руководство в рассмотрении и решении судебных дел в совете самого епископа будет в состоянии устранить всяческие опасения за правильность и беспристрастие суда даже и в тех людях, которые, вопреки правде и беспристрастию, были бы упорно и бесповоротно убеждены, что всякий иерей, облеченный административной властью, есть непременно недобросовестный судья и добросовестным быть не может. Если же по этой причине считать неспособным к добросовестному суду и епископа, как главного администратора в епархии, то тогда в Церкви Божьей уж и верить никому нельзя и не будет гарантии, что и иерей, облеченный только судебной властью, будет непременно добросовестным судьей. Таким образом, все дело в отношении улучшения духовного суда должно заключаться в том, чтобы из него устранены были: бумажный формализм, отсутствие обвиняемого при разбирательстве и исключительная сила формальных доказательств, а также обеспечена возможность иметь защитника на суде и во время следствия. Все это и может быть до известной степени достигнуто соответствующей организацией суда, без ненужного отделения судебной власти от административной. Сообразно с вышеупомянутыми требованиями, организация судебных инстанций и судебного производства и разбирательства может быть такова. Высшей и главной инстанцией епархиального суда должен быть и оставаться всегда совет пресвитеров при епископе в епархиальном городе, руководимый и возглавляемый в делах судебных, как и в административных, самим епархиальным епископом. Второй, низшей судебной инстанцией в епархиальном суде должен быть – по отношению к каждому уезду – уездный духовносудебный совет, учрежденный в каждом городе и составляемый из лучших священников города. Этими двумя инстанциями можно бы и ограничиться, так как их вполне достаточно, при не особенной многочисленности судебных дел в епархии и при возможности апеллировать суду епископов при митрополите. Но в жизни бывают случаи, когда обиженные или тяжущиеся по делам материальным не желали бы формально-судебного производства, а хотели бы кончить дело без шума и огласки, более или менее миролюбиво и исключительно по совести, а не на основании существующих правовых норм и законоположений. Для таковых дел и должен быть учрежден суд совести из избранных трех иереев ближайшего района – совет при благочинном, под его председательством и руководством. Лица, пожелавшие судиться в этом суде, должны быть предупреждаемы, что решения сего суда апелляции не подлежат, приговор этого суда по делу считается окончательным и судившиеся лишаются права апеллировать. В сих трех инстанциях и должен сосредоточиваться весь епархиальный суд, причем должно быть точно установлено, какие именно – по роду и характеру – дела должны входить в область ведения каждой из них. В общем же, в этом отношении следует принять за правило, что первая, высшая инстанция суда – совет при епископе – рассматривает и решает дела важнейшие: в отношении духовенства такие, по которым полагаются высшие меры наказания – епитимии и подначалие при монастырях и церквах, отрешение от места, запрещение в священнослужении, низведение на низшие служебные должности и лишение сана, а в отношении мирян – расторжение брака, предание епитимии, отлучение от причащения и временное отлучение от Церкви (с утверждения высшего церковного суда). Вторая, низшая инстанция – уездный духовно-судебный совет – ведает и решает дела, по которым наказания полагаются следующие: порицание, замечание, отдача под надзор и усугубление его, выговор без внесения в послужной список и выговор с внесением, денежный штраф и т. п. Суд совести – совет при благочинном – рассматривает и решает дела, кончающиеся удовлетворением потерпевшего нравственным (т. е. извинением) и материальным (т. е. уплатой убытка, задержанного дохода или долга и т. п.). В случаях подачи прошений в неподлежащую инстанцию, согласно установленного разделения между ними дел, прошение пересылается в инстанцию подлежащую. Вообще же, в отношении направления прошений и дел должен быть установлен следующий порядок: все прошения, не подлежащие решению в суде совести при благочинном, направляются в уездный духовно-судебный совет, который, если по ним не потребуется исследования на месте, вызывает тяжущихся и, в присутствии их, рассматривает и решает дело, основываясь на их взаимных прениях и показаниях приглашенных ими самими свидетелей. Если же дело требует исследования на месте, тогда судебный совет поручает по оному производство судебного следствия избранным для сего в каждом благочинническом округе следователю и его товарищу, причем последний обязывается при следствии быть всецело защитником подсудимого, со всем тщанием направляя свои усилия к изысканию обстоятельств, оправдывающих обвиняемого, для чего ему должно быть предоставлено право, с согласия следователя, предлагать вопросы свидетелям сообразно с его специальной целью и назначением, требовать специальных осмотров документов и места происшествия, просить о допросе других свидетелей или о передопросе уже спрошенных, и вообще чинить все, что в пределах установленного законом может клониться к пользе, оправданию или смягчению вины обвиняемого. При таком значении товарища следователя, главной задачей следователя при следствии уже должно быть по преимуществу изыскание и открытие обстоятельств, обвиняющих ответчика. Таким образом, уже в самом производстве следствия будет положена гарантия всестороннего исследования дела, с энергичной защитой интересов обвиняемого. Это и будет до известной степени заменять в нашем суде существующее в светских судах публичное судебное следствие, установление которого в нашем суде едва ли возможно, вследствие полной невозможности вызывать в судебное заседание весьма большое иногда количество свидетелей и крайней убыточности такового вызова для самого же обвиняемого, обязанного по закону платить сим свидетелям путевые и продовольственные деньги в случае обвинения. Для обеспечения большего беспристрастия в изыскании обстоятельств, обвиняющих подсудимого, следователь должен быть назначаем из соседнего или ближайшего благочиннического округа, чтобы он ни на одну минуту не чувствовал своей зависимости от обвиняемого, являющегося в своем округе выборщиком на должность следователя; а для большего усердия в деле оправдания или защиты следователь-защитник должен быть, наоборот, назначаем непременно из избранных следователей округа обвиняемого, чтобы он каждую минуту чувствовал свою нравственную обязанность к сему последнему, своим избранием его в следователи вверившему ему и свою честь, и свое служебное положение, и спокойствие своей семьи. С этой точки зрения, избранные духовенством в каждом благочинническом округе следователь и товарищ его, по отношению к судебным делам своего округа, должны всегда и непременно быть защитниками, а по отношению к делам судебным соседнего округа – следователями, с обязанностью обвинения. По производстве таким образом следствия, следователь составляет из данных следствия обвинительную записку и представляет вместе с делом в судный уездный совет, а защитник составляет записку защитительную, для произнесения защиты в совете, когда будет назначено разбирательство дела. Совет, получив дело, рассматривает дело и решает вопрос о его подсудности. Если по обстоятельствам дела оное будет подлежать всецело его разбирательству и решению, тогда он вызывает обвиняемого и защитника и в присутствии их, по выслушании обвиняемого, обвинителя (которым может быть один из членов совета) и защитника, постановляет свое решение, которое тотчас и объявляется, чтобы обвиняемый или его защитник могли сделать заявление о подаче апелляции, если останутся недовольны решением. Если же совет найдет дело себе неподсудным, то препровождает оное в совет при епископе, где оно и рассматривается и решается тем же порядком, с выслушанием обвинения и защиты, как и в уездном судном совете. В том и другом случае обвиняемому может быть предоставлено право лично и не присутствовать, если он найдет возможным ограничиться представительством за себя при разборе дела одного защитника. Конечно, здесь возникает вопрос о материальных средствах на содержание следователей-защитников по благочинническим округам и возмещение их расходов по поездкам для защиты; но это – уже другой вопрос. Во всяком случае, такая организация нашего суда будет гораздо дешевле организации судов светских, а между тем оный в такой форме едва ли многим будет хуже последних.

Что касается, наконец, возбужденного предложением г. синодального обер-прокурора вопроса об организации такого действенного органа епископской власти, который объединял бы в своем ведении всю область епархиального управления и приводил в стройную систему и единство действия и задачи различных епархиальных учреждений – советов и правлений по делам епархиально-училищным, миссионерским, братским, епархиальных съездов, свечных заводов и др., то вопрос этот, по моему мнению, может быть решен довольно просто и притом довольно удовлетворительно для тех целей, которых предназначен достигать проектируемый орган епископской власти. Для сего стоит только учредить особый совет при епископе из представителей всех существующих в епархии духовных учреждений, под личным председательством и руководством епископа. Совет этот может быть или постоянным, или же временно, в строго определенные сроки, собирающимся. В совет этот и должны поступать через епископа ходатайства от каждого епархиального учреждения о его нуждах и сообщения о его предприятиях и действиях – на предмет как удовлетворения этих нужд, так и для обсуждения степени согласованности их действий и предположений с интересами всех других учреждений и вообще с интересами всей епархии. Никаких особых расходов на содержание такового совета, само собою понятно, не потребуется, кроме разве небольшой суммы на содержание одного писца и на приобретение канцелярских принадлежностей. Практическая полезность такового учреждения доказана уже отчасти опытом, так как в последнее время некоторые из епархиальных епископов уже пользовались и пользуются такими общими собраниями представителей всех существующих в епархии епархиальных учреждений.

Главными и существеннейшими недостатками означенных духовных школ, которые делают их в настоящее время совершенно не отвечающими своему назначению – приготовлению пастырей и служителей Церкви и требуют немедленного своего устранения, являются следующие:

1) Семинарии и училища, имеющие по идее своего существования своей главной и основной задачей – приготовлять для Церкви пастырей и служителей, самым учебным курсом своим и составом изучаемых предметов перестали служить этой своей главной цели и сделались, вместо сего, заведениями с общеобразовательным курсом, имеющим главной целью – давать образование детям духовенства и приготовлять их к жизненному положению, независимо от того, какой род служения обществу будет ими избран. Следствием этого – в учениках с самых первых лет зарождается и возрастает убеждение, что с их достаточным для разных других жизненных поприщ образованием нет и не может быть нужды останавливаться в выборе жизненного положения исключительно на служении Церкви в звании священноцерковнослужителей, а напротив, есть полная возможность желать и искать положения, внешне – гораздо лучшего и более обеспеченного, чем положение его родителя, а главное – не столь ответственного и стеснительного в отношении самого служения и удовольствий жизни. Отсюда – неудержимое бегство из семинарии не только способных, но даже часто и заурядных учеников.

2) Семинарии и училища, усвоив себе эту цель главным образом, по необходимости в организации своего учебного курса должны были ввести у себя многопредметность и широкие программы изучаемых предметов, так как требовалось для сей цели, независимо от предметов церковно-богословского курса, изучить и из общеобразовательных предметов все то и в таком объеме, что и в каком нужно было для полного сравнения общего образования, даваемого в семинарии, с таковыми же, даваемым гимназиями. Следствием этого получилось то, что учебный материал своей массой окончательно подавляет учеников, и они, как опытом многих лет уже дознано, совершенно не успевают даже приготовлять к каждому дню все даваемые им уроки, а посему, приготовляя их только часть, всю силу своих способностей направляют только на то, чтобы не попасться учителю с своим незнанием в известный день, для чего часто убегают из класса, уходят в больницу и т. п. А отсюда в свою очередь происходит то, что ученики получают обрывки знаний, не имеют ни умственной возможности, ни времени осмыслить эти свои жалкие познания и отличить в них существенное от несущественного, что, в связи с сознанием физической невозможности изучать надлежаще все преподаваемое, порождает в них апатию к делу, а в большинстве – и полное отвращение, с глухим внутренним раздражением на неудовлетворительность постановки образования. Отсюда также – и постепенно растущая в более чутких и живых натурах в течение всего курса ненависть к духовной школе, переносимая ими почти всегда и главным образом на богословскую науку, как такую в их представлении, в которой все жалко, все не досказано, все неопределенно и туманно, причем, вследствие указанной обрывочности своих в ней познаний, они, бедные, конечно и не подозревают, что все эти эпитеты относятся исключительно только к их собственной голове, а не к богословской науке. Следствием этой же многопредметности, рассчитанной на всесторонность общего образования и в то же время не сообразованной с достаточным временем для изучения, является и то, что ученики не имеют возможности с большей тщательностью и вниманием отдаться изучению предметов, необходимых для пастырского служения, в особенности ввиду того, что все предметы – и богословские и общеобразовательные, до языков включительно, в своем значении при переходе из класса в класс совершенно сравнены. Печальным же последствием сего последнего обстоятельства часто бывает то, что ученик, способный к прохождению церковно-богословских предметов, вынужден бывает оставлять семинарию до окончания курса по недостатку природной способности к прохождению, например, алгебры, геометрии и древних языков. Таким образом, из-за незнания алгебры и языков, в которых нет особой нужды пастырю, Церковь теряет часто способного, убежденного и ревностного кандидата на пастырское служение, бросая его на распутия жизни и нередко разрушая все его жизненное положение.

3) Главные начальствующие лица духовных школ – в семинарии ректор и инспектор, а в училище смотритель и его помощник – находятся в постоянной, почти беспрерывной и часто ожесточенной борьбе между собой. Инспектор почти постоянно мечтает со временем сделаться ректором, а помощник – смотрителем. Отсюда – постоянное скрытое взаимное недоброжелательство, а иногда и открытая борьба во всех делах по управлению заведением, часто переходящая в борьбу партий, так как и те и другие начинают неизбежно искать себе поддержки в преподавателях, всеми возможными способами вербуя себе сторонников в проведении известных мер и решений дел по управлению заведением. А отсюда – потворство слабостям и неисправностям преподавателей, вредные для дела компромиссы во взглядах, искание у преподавателей и даже у учеников дешевой популярности и похвал и тому подобные, разлагающие здоровую жизнь заведения, явления. По семинариям и училищам явление это – почти повсеместное. Многочисленные факты несомненно запечатлены даже и в отчетах ревизоров Учебного Комитета, несмотря на то, что под их взор таких фактов попадала и попадает едва ли одна двадцатая часть. Все богатство этих фактов хранят в себе, конечно, местные преосвященные; но они, конечно, не трубят о них, а только скорбно вздыхают, сознавая свою полную беспомощность и бессилие в устранении их, так как они – эти факты – лежат в самом характере взаимных служебных отношений сих начальствующих лиц, установленных уставом. В училищах помощник смотрителя до некоторой степени еще поставлен в подчиненное положение смотрителю по уставу, так как без смотрителя по воспитательной части, которой он главным образом заведует, он не может делать каких-либо самостоятельных распоряжений, а если бы позволил сделать, то всегда может быть обвинен и уличен в превышении своих прав, хотя это и не удерживает его от интриг, борьбы и составления партий против смотрителя. Инспектор же семинарии, наоборот, по самому духу устава есть как бы начальник отдельной части в заведении и, если чувствует некоторую подчиненность свою, то более пред правлением, чем пред ректором, откуда получается уже полная свобода борьбы, с составлением партий. Частые же или – точнее – почти постоянные примеры назначения инспекторов ректорами и помощников смотрителя смотрителями в те же заведения даже в тех случаях, когда ректор и смотритель перемещаются и устраняются от должности или по причине, или при существовании борьбы между ними и инспектором и помощником, еще более развили наклонность в сих последних к таковой борьбе. Такое положение дела весьма печально и деморализующе отражается на настроении учеников и часто приучает их принимать участие в этой возмутительной борьбе, перебегая в своих сношениях и просьбах от ректора к инспектору и наоборот. Мне лично известен даже такой случай, что ученики, по наущению инспектора, готовились устроить в семинарии бунт, чтобы удалить строгого ректора и расчистить тем дорогу к ректорству мягко, ради противоположности, обращающемуся с ними инспектору. А угрозы ректора ученику сказать о его поступке инспектору, а со стороны инспектора – сказать о таковом поступке ректору, это – такие постоянные явления, которые известны всякому ученику в любой семинарии.

4) Преподаватели семинарии почти все без исключения слишком холодно и совершенно механически относятся к преподаванию. В погоне за развлечениями и побочными занятиями, они в большинстве бывают заняты до того, что не имеют решительно времени приготовляться к своим ежедневным урокам, и дело доходит почти всегда до того, что урок учителя бывает не чем иным, как простым перефразированием учебника. Ученики, видя, что урок преподавателя есть простое пересказывание учебника, перестают не только интересоваться его преподаванием, но и просто даже слушать его, предпочитая или дремать, или – в лучшем случае – читать какой-либо роман, справедливо полагая, что они от сего ничего не потеряют и могут с большим удобством прочитать урок по учебнику, если только наступила очередь быть спрошенными. Отсюда – мертвенность настроения на уроках, тоска, а в более живых и впечатлительных натурах – отвращение к классу, глухое раздражение и даже ненависть. Само собой понятно, что, при таком преподавании, учители никакого умственного влияния на учеников не оказывают, и последние, проучившись в семинарии или училище целый курс, выходят из за

ведения тем, чем создало их самостоятельное прочитывание учебников к предстоящему ответу и к экзамену, т. е. с отрывочными и крайне смутными познаниям, при полном неумении разобраться в них, критически осмыслить в нужную минуту и применить в практической своей деятельности. Прежняя дореформенная школа тем и отличалась от нынешней, что на учениках отпечатлевалась личность преподавателя со всем его умственным складом и приемами в мысли и суждениях. Этого в современной школе и в помине нет, да и не может быть при таком всеобщем индифферентном отношении со стороны преподавателей к делу. В большинстве случаев нынешнего преподавателя с удобством могли бы заменить фонограф-преподаватель и балло-отметочная машина, если бы таковые были изобретены. Причиной такого печального отношения преподавателей к своему делу является предоставленная им уставом полная неответственность за качество преподавания, за успехи и умственное развитие учеников. Как бы дурно, неумело и небрежно ни преподавал нынешний преподаватель, он спокойно сидит на своем месте, получает свое жалованье и знать никого не хочет, будучи совершенно искренно убежден, что он ни мало не ответствен за дурные успехи учеников. Ни ректор, ни смотритель в этом случае никакого импонирующего влияния на него иметь не могут, потому что ничего более осязательного, кроме простого увещания, сделать ему не имеют права, за каковое, однако, он не преминет отплатить им оппозицией или интригой в противной партии. Могут, пожалуй, они доложить о его дурном преподавании правлению; но сие последнее состоит из тех же преподавателей, а ныне даже превращено опять в учебный парламент, который сам себя судить, конечно, мог бы, но не будет, когда почти все преподаватели к делу преподавания крайне индифферентны. Могут, конечно, донести затем преосвященному; но и он не властен сделать сему преподавателю ничего, кроме внушения, предупреждения, поставления на вид и прочих невинных, жалких мероприятий, от которых и разложилась наша духовная школа. Допустимо, что преосвященный донес бы о таком преподавателе Учебному Комитету; но для этого, во-первых, нужно иметь слишком много официальных данных, иначе можно быть обвиненным в пристрастии, в нападках по наушничеству, в личной неприязни и т. п., а затем, в самом худшем для преподавателя случае, его переведут в другое место, где он будет преподавать немногим лучше, а жалованье будет получать такое же. Это преподаватели отлично сознают и потому остаются и будут оставаться такими же, занимаясь только постановкой двоек и единиц, пока, для побуждения их к лучшей деятельности, не будет отыскано средство, чувствительно касающееся их преподавательской чести и материального благосостояния.

5) Преподаватели духовных школ совершенно устранили себя от нравственного воспитания учеников, как от такого дела, которое для них, как учителей известных порученных им предметов, совершенно постороннее. О том, что они при преподавании предметов могли бы, в целях хотя бы отдыха мысли и оживления в классе, обращать мысль учеников от некоторых сообщаемых на уроке сведений к степени применимости их в области нравственной деятельности в жизни, к способам воспитания в себе тех или иных нравственных навыков, к степени ценности их в жизненной деятельности и т. п., – об этом преподаватели как будто даже и представления не имеют. Изучать психический склад каждого ученика, сообразно с оным влиять на него в сторону нравственного воспитания и настроенности – представляется для преподавателей делом совершенно посторонним, не входящим в состав их обязанностей. Еще того менее они считают для себя обязательным и удобным делать обозрения пред учениками совершающихся общественных явлений, оценивать их значение с нравственно-христианской точки зрения и определять и уяснять способы пастырского действования при наличии таковых явлений и в соответствии с тем или иным складом общества. Установилось даже так, что преподаватель, например, математики не только будто бы не должен, но и не может ничем помогать воспитанию, за отсутствием материала для сего в самом преподаваемом им предмете. Так же смотрят и на преподавателей языков и других не богословских предметов. Отсюда воспитание учеников мыслится всецело и исключительно обязанностью ректора, инспекции и отчасти преподавателей богословских предметов. Что касается воспитания личным примером, то его не только совершенно нет со стороны преподавателей, но, наоборот, своим личным примером некоторые преподаватели скорее развращают, чем воспитывают. Непосещение богослужений, холодное, с барскими замашками и выражением лица, стояние в храме, открытое несоблюдение постов и даже бесцеремонная везде и всюду либеральная критика церковных установлений, открытая страсть к развлечениям, участие иногда в любительских публичных спектаклях и концертах, а иногда даже всем известное незаконное сожитие с женщинами – самым разлагающим образом влияют на нравственность воспитанников, подавая гибельные примеры и подрывая всякое уважение к личности и слову преподавателей. Причиной такого нравственного состояния большинства самих преподавателей, в особенности неженатых, является полное отсутствие контроля над их частной жизнью, а также и главным образом отсутствие в уставе не только каких-либо мер к ограничению их таковой полной свободы в частной жизни, но даже и малейшей идеи возможности какого-либо действования на них в сем случае со стороны не только ректора, но даже и архиерея. Частная жизнь и поведение преподавателя считаются совершенно не подлежащими ведению начальства, и, каковы бы они ни были, они не влияют на его служебное положение и на пребывание в семинарии в качестве учителя.

6) Восстановленное ныне право участия всех преподавателей в составе правления в качестве его членов, с решающим голосом, превратив правления в парламенты в истинном смысле, всецело убило власть ректора, сделало его совершенно бессильным и беспомощным в направлении жизни заведения и из начальника превратило в подчиненного, которого в собраниях преподаватели судят и травят за все непорядки и неприглядные стороны в жизни и поведении учеников. Результат – приниженность ректора и смотрение сквозь пальцы на опущение учителями уроков, на сидение в учительской 30–35 минут, когда нужно идти в класс на урок, на их неблаговидную частную жизнь и т. п.

В устранении всех сих и им подобных недостатков и должно заключаться, по моему мнению, усовершение духовных школ и приведение их в полное соответствие с их задачами – воспитывать священнослужителей Церкви Божией – и с незыблемыми основами церковной дисциплины. Посему необходимо:

1) Создать из них специальные церковные заведения с таким курсом, который прямо и исключительно был бы рассчитан на приготовление пастырей Церкви, так чтобы всякий поступающий в них наперед знал, что его образование в сем заведении дает ему возможность быть надлежаще приготовленным только к пастырскому служению, а для других профессий, если бы он пожелал избрать иной путь по выходе из заведения, это его образование приспособлено крайне мало и не дает ему возможности поступать в другие учебные заведения. Такой характер сих церковных заведений, конечно, опять вызовет возражения, не сходящие со страниц наших либеральных духовных журналов:

а) куда же должны быть помещаемы дети духовенства тех родителей, которые не пожелали бы вести своих детей по пути пастырского служения в жизни? и

б) каким образом предрешать заранее службу детей в жизненном поприще, когда в них самих не пробудились еще способности и призвание к тому или иному образу деятельности? Возражения эти решаются легко и просто. Те родители, которые не пожелали бы отдавать своих детей в церковно-пастырские заведения, могут свободно, как это делают и теперь, помещать их в светские гимназии и другие заведения со специальным характером. У кого есть средства, тому пусть будет в эти заведения открыта широкая дорога. Церковь не желает никого привлекать насильственно к пастырскому служению, а в особенности детей от таких родителей, которые, очевидно, и сами не любят своего сана и служения, тяготятся создаваемым ими общественным положением и тяжелыми условиями и несомненно, хотя невольно, и в детях залагают и воспитывают эту нелюбовь и отвращение к пастырскому служению. Потеря таких детей для церковно-пастырских заведений – не потеря, а приобретение, не печаль, а радость (от добровольного удаления таких питомцев из духовной школы). Родители же бедные, сознающие по своей бедности невозможность дать своим детям иное направление в жизненном служении, уже в силу этого должны настойчиво воспитывать в своих детях любовь к пастырскому служению, спокойное отношение к тяготам его и не развивать в них беспочвенного тяготения к лучшим материальным жизненным карьерам, твердо помня, что Церковь не обязана тешить их чадолюбивые вожделения. Не очень давно еще миновало то время, когда скромное, трудящееся духовенство России высшим вожделением своим имело – увидеть сына на своем месте, и верхом милости и благости Божией – когда сын делался священником; а между тем тогда священникам жилось хуже, и они были гораздо приниженнее и в служебном и общественном положении. Значит, скромность, трудолюбие и нужда создавали и обычаи и вожделения. Пусть у бедных родителей из духовенства будет и теперь действовать тот же принцип в деле воспитания в своих детях воззрений на жизнь. Нет средств у родителей и принимай от Господа тот жребий, который Он приуготовил их детям жизнью и положением их родителей. Утрата этого-то принципа духовенством и создала в нем и его детях болезненную погоню за высокими жизненными карьерами. Если же бы сын бедных родителей, окончив учение в церковно-пастырском заведении, вдруг, вопреки настойчивым воспитательным действиям родителей, возмечтал о какой-либо светской карьере, то ему в этом никто не может воспрепятствовать, и он пусть идет, неся сам все последствия сего, при недостаточности своего образования для других карьер. Если ему будет это трудно, скорбно и проч., то нужно помнить, что Церковь не может же создавать своих заведений применительно ко вкусам и вожделениям мечтателей, в ущерб и попрание своих жизненных интересов. Что касается, затем, мнения о невозможности предрешения жизненного служения детей до развития в них особого «призвания», то таковое мнение есть или простое недоразумение, или ложный аргумент либеральных иереев, желающих на средства Церкви воспитывать своих детей для светской жизненной карьеры. Ведь факт налицо: прежнее духовенство предрешало же участь своих детей, отдавая их исключительно в духовные школы, – и однако выходили пастыри хотя не очень образованные, но любящие свой сан, свое дело, свою паству. Предрешают же жизненное направление детей и другие сословия, отдавая своих детей в разные отдельные и профессиональные заведения, – и однако никто не настаивает на введение в сии заведения полного общеобразовательного курса. Обычно в сем случае говорят, что пастырское служение – особое, и для его прохождения нужно «особое призвание». И опять, если не заблуждение, то – тенденциозное преувеличение. От истинного пастыря не требуется более того, что требуется от истинного, ревностного христианина, с присоединением ревностного исполнения своего долга, что требуется даже от всякого служащего гражданина. Неужели же быть добрым, честным, кротким, ревностным и исполнительным по службе, т. е. что требуется от пастыря, – не всякий христианин обязан развивать в себе, и будто для сего требуется иметь «особое призвание»? Если будет сказано, что здесь – особые способы служения и особые условия, то ведь для этого и существует духовная школа, заранее знакомящая, хотя бы только теоретически, со всем сим и таким образом подготовляющая к служению и облегчающая тяготу его. Впрочем, и здесь можно сказать опять то же, что сказано о детях бедных родителей, желающих идти на светскую службу: не воспитавшие в себе «особого призвания» могут свободно отказаться от поступления на пастырскую службу; никто препятствовать им не будет. Нельзя думать, чтобы таких «не имеющих призвания» в специально духовных школах было много, если воспитание учеников в духе церковном будет поставлено правильно и строго. Наконец, призвание есть результат настроения, а настроение воспитывается; против сего никто спорить не будет. Следует только принять меры, чтобы в жены священников не попадали девицы с улицы и нерелигиозных домов, что в настоящее время наблюдается почти постоянно. Итак, ничто не препятствует сделать духовную школу специальной или – точнее – профессиональной. Сообразно с таким ее характером должен быть организован и учебный курс ее. Из общеобразовательного курса нынешней школы поэтому может быть оставлено только то, что необходимо для всякого хоть сколько-нибудь образованного человека, и исключено все то, в чем не представляется никакой нужды для прохождения пастырского служения во всю жизнь и что не необходимо при прохождении курса богословских наук. Так, с полным удобством и за полной ненужностью могут быть исключены из училищ и семинарий латинский и греческий языки, причем последний может быть оставлен разве в качестве необязательного только в семинарии, по 2 урока в течение двух лет, в целях дать возможность ознакомиться с ним поступающим в академию. Затем, в семинарии должны быть исключены алгебра и геометрия, как совершенно ненужные для пастыря. Впрочем, инструментальная геометрия может существовать в семинарии, как занятие внеклассное и для всех не обязательное. Всеобщая история должна быть значительно сокращена в объеме курса, так что древняя и средняя история должны быть проходимы в общем кратком изложении, энциклопедически. Разумное сокращение истории литературы, полагаю, весьма возможно без ущерба в познаниях, необходимых для изучения богословского курса. Какие сокращения можно сделать в изучении некоторых других предметов, не исключая даже и богословских, – это уже дело специальных для сего комиссий; но что эти сокращения возможны, – в этом, думаю, нельзя сомневаться. Взамен исключаемых из теперешнего курса духовных школ и сокращаемых в объеме для изучения предметов должно быть усилено до самой высшей степени и возможности прежде всего изучение Священного Писания. По моему мнению, изучение это должно быть начато с самых низших классов даже училища. В этих классах оно могло бы выразиться в твердом заучивании подлинного текста Евангелия и, если успеется в установленный училищный курс, то частью и посланий апостольских. Если сотню лет признавалось возможным заставлять маленьких детей заучивать массу слов и речений непонятных им классических языков и действительно достигать значительных в этом отношении результатов, то тем более оснований – привлечь детей, по освобождении их от изучения этих языков, к изучению из слова в слово Божественного слова и надеяться достигнуть в этом блестящих результатов. Само собой разумеется, что заучивание это не должно быть чисто механическим, но непременно должно сопровождаться кратким изъяснением смысла выученного. Такое изучение священного текста Нового Завета сразу введет учеников в сферу мыслей и языка Священного Писания и будет неотразимо и могущественно влиять на весь духовный склад их природы, создавать образы, стремления, чувства и уклад жизни по Писанию. Это же изучение текста слова Божия даст им величайшее облегчение в прохождении священной истории Нового Завета; но в особенности оно будет драгоценно при изучении катехизиса, потому что тогда явится полная возможность не навязывать только механически, как теперь, уму и памяти детей различные положения и определения учебника катехизиса, а извлекать истины веры из богатого запаса собственных познаний в слове Божием самих учеников, умело помогая только им самим осмысленно отыскивать необходимые данные для формулирования этих истин из имеющихся у них знаний слова Божия. Переходя с таким богатым знанием священного текста в семинарию, и притом со знанием довольно осмысленным, ученики сразу окажутся в своей привычной им сфере мыслей и идей при изучении всех богословских предметов; а посему изучение их не будет для них тем тяжелым бременем, каким оно является в настоящее время, как покоящееся на изучении только изложенного в учебниках, но будет самостоятельным и дальнейшим, при помощи учителей, развитием тех знаний, которые они приобрели и несколько уже осмыслили ранее в училище. В семинарии же, когда это знание священного текста у них еще более увеличится через продолжение его изучения и будет подробно уяснено и освещено правильным экзегезисом, они получат уже полную возможность легко, живо и до известной степени совершенно самостоятельно богословски мыслить о предметах веры и христианской нравственности, при развитии каковой способности изучение богословских предметов будет для них соединяться непременно уже с внутренним психическим наслаждением, так как будет сопровождаться собственным творчеством в области богословской мысли, черпающей свою силу и содержание из богатого знания священного текста, освещенного экзегезисом и научными данными психологии, философии и истории. Говоря это, пишу не фантазии. Мое личное трехгодичное знакомство с сектантами показывает мне, что обширное знание сектантами священного текста, осмысленное только простым их неразвитым разумом, при полном отсутствии у них всякого, даже малейшего научного образования, дает им, однако, возможность упорно состязаться с нашими православными священниками, как известно – почти совершенно не знающими священного текста. Мой личный также опыт трехгодичного состязания с ними ярко убедил меня, насколько быстро могут возрастать богословские познания даже у простого малограмотного человека, имеющего обширное знание текста Священного Писания. Отсюда – мое искреннее убеждение, что в наших духовных школах изучение на память священного текста и тщательное, умелое изъяснение его должно быть главным, центральным учебным предметом, на котором должна покоиться вся учебная часть сих заведений; ему должны служить все прочие предметы курса, а богословские – почерпать из него всецело свое содержание, при преподавании посредством извлечения выводов и положений непосредственно из самого текста. Только при строгом и неуклонном проведении этого принципа в новой организации нашей духовной школы она будет школою богословско-пастырскою в истинном смысле и будет истинным питомником христиански просвещенных и благочестно и ревностно настроенных пастырей. Вторым предметом, который следует поставить на место упраздненных классических языков, должно быть тщательное изучение святоотеческой литературы, совершенно оставленное в теперешних наших семинариях или замененное отрывочными фразами при изучении богословий. В училищах же, по моему мнению, следовало бы, наряду с изучением наизусть текста священного Евангелия, ввести обязательно ознакомление учеников с житиями святых. Такое чтение богато питало бы впечатлительную детскую душу образами христианской жизни, давая им полное удостоверение, что изучаемое ими слово Христово не есть только простое собрание трудно применимых к жизни правил о том, как нужно жить хорошо и благочестно, но что оно в лучших благочестных людях некогда глубоко проникало в их душу, воплощалось в самую жизнь их, служило для них светом и радостью и подвигало их на великие подвиги. Такое чтение, запечатлев с детства образы благочестивой христианской жизни в памяти детей, впоследствии, когда они сделались бы пастырями, давало бы им богатый и глубоко любимый простым народом (как вполне ему доступный по своей живой образности) материал для назиданий и поучений своей паствы, какового материала в настоящее время у современных пастырей, к глубочайшему прискорбию и ко вреду пастырского дела, совершенно нет. Бояться нареканий светского общества за введение в образование в духовных школах такого, по мнению этого общества, монастырского оттенка – значило бы приносить в жертву мнению людей «века сего» дело церковного пастырства, нуждающегося в таких пастырях, которые хорошо и твердо знали бы христианскую жизнь в ее высших, светлых образцах, явленных Духом Божиим во святой Христовой Церкви.

2) Чтобы угасить и навсегда совершенно прекратить существующую почти во всех семинариях борьбу инспекторов с ректорами, вытекающую, как выше сказано, из желания первых занять место ректоров или из желания совершенно равноправного соуправления семинарией, необходимо во главе семинарии поставить более авторитетное лицо и притом такое, положение которого не было бы доступно всякому инспектору. С этой целью ректором семинарии, всего лучше и даже всего соответственнее делу воспитания пастырей, может быть епископ, второй викарий епархиального епископа. Как епископ, он будет пользоваться и большим уважением со стороны всей корпорации, и будет вне всякой конкуренции в отношении искательств в занятии его места со стороны кого-либо из этой корпорации, и будет, наконец, иметь более влияния на учеников в деле воспитания и приготовления их к пастырскому служению. Ректор-епископ всецело должен быть освобожден от обязательного преподавания какого-либо предмета, и его делом исключительно и всецело должно быть руководствование всех преподавателей в исполнении ими начертанного уставом преподавания и воспитания учеников, а равно личные непрестанные беседы с учениками, во время постоянных посещений классов, по вопросам веры, науки и жизни. Это скорее и более должен быть отец пастырского питомника, любовно назирающий за умственно-нравственным ростом своих детей и с любовью же и отечески исправляющий и восполняющий советами и назиданием все замеченные недостатки и нестроения в этом отношении, чем начальник, следящий за строем заведения и строго наказывающий неисправных и нарушителей установленного порядка. В помощь ректору-епископу должны быть учреждены два помощника ректора из лучших преподавателей, из которых один тщательно следит за административно-хозяйственной частью семинарии, а другой – за воспитательно-дисциплинарной, причем тот и другой получают указания в деятельности, независимо от составленных инструкций, от преосвященного-ректора и ему же дают отчет в исполнении своих обязанностей и поручений. Эти помощники ректора избираются, по приглашению и добровольному соглашению, преосвященным-ректором на определенное количество лет и утверждаются епархиальным епископом. Конечно, как обязанности преосвященного-ректора, так и его помощников, а равно и их взаимные отношения должны быть строго и подробно регламентированы. При такой организации состава начальствующих лиц семинарии, само собою понятно, уже немыслимы будут ни совершающаяся теперь почти повсеместно борьба между начальствующими, ни происходящие отсюда намеренные разделения во взглядах на мероприятия в постановке учебно-воспитательного дела, так как самый главный и жгучий мотив к таковым раздорам и разделениям – вожделение инспекторов относительно ректорства и полноправного соправительства – будет совершенно упразднен как высоким саном ректора, так и зависимостью от него в избрании на должность его помощников.

В училище во главе заведения должен быть поставлен смотритель непременно протоиерей или инок в сане игумена или архимандрита. Он так же, как и ректор семинарии, должен быть освобожден от преподавания какого-либо предмета, и деятельность его по училищу должна быть точной копией деятельности ректора семинарии, с той только разницей в положении, что ему помощник полагаться должен только один, но непременно и избираемый и утверждаемый таким же порядком, как и помощники ректора. В устранение же того, чтобы и таким способом избираемый помощник не возымел намерения бороться со смотрителем с целью занять его место, должно быть поставлено за правило, чтобы вступивший в таковую борьбу, в случае устранения смотрителя, ни в каком случае не был назначаем на его место.

3) Чтобы преподаватели относились к делу преподавания со всем усердием и ревностью, а не механически и халатно, как в настоящее время,–необходимо установить точно задачу преподавания, а затем полную ответственность преподавателей за качество преподавания, с известными последствиями в служебно-материальном отношении. С этой целью должно быть установлено, чтобы преподаватель не преподавал только посредством простого пересказа материала, потребного к изучению, но и тщательно заботился о развитии учеников, так чтобы последние могли отвечать не на вопросы только учебного руководства, но и на вопросы посторонние, могущие быть выведенными из изученного. Обучение должно быть направлено каждым преподавателем в преподаваемой науке так, чтобы ученик мог всегда до известной степени отстоять известное усвоенное научное положение даже против мнения противоположного, если бы таковое было высказано. Затем должно быть постановлено за правило, чтобы за большое количество неудовлетворительно учащихся учеников считался ответственным и преподаватель, если по исследовании не окажется, что это печальное явление зависит от случайного сочетания в сем классе большого количества малоспособных учеников. В отношении мер к ограничению и совершенному прекращению индифферентизма, механичности и небрежности в преподавании, должно быть твердо установлено, что преподаватель, замеченный в сем, в случае недействительности мер увещания, подвергается последовательно или денежному штрафу, или перемещению из высшего учебного заведения в низшее, или понижению оклада жалованья, или отметке в формуляре о неисправности по службе, или, наконец, увольнению от службы. Само собою понятно, что меры эти должны быть применяемы со всей осмотрительностью и по надлежащем строгом и гласном исследовании дела, причем, обвиняемому преподавателю должны быть предоставлены в самой широкой степени все способы защиты от обвинения. В соответствии с сим лучшие и ревностнейшие преподаватели должны быть поощряемы и награждаемы за свое отличное преподавание и отметками в формуляре, и чинами, и денежными наградами, и повышением оклада жалованья, и орденскими знаками. Для надлежащего контроля за ведением преподавателями дела преподавания, кроме постоянных наблюдений в семинарии преосвященного-реактора, обязанного ежедневно бывать у кого-либо из преподавателей на уроке (а в училище – смотрителя), а также ежедневных и третных отметок, должны быть установлены в конце каждой трети года краткие репетиции учеников того или иного класса или же и всех, с целью определения, насколько деятельно ведется преподавателем дело развития учеников. Само собой понятно, что экзамены будут и должны быть также показателем усердия или небрежности преподавателя в деле преподавания. Большое количество переэкзаменовок должно служить ясным признаком, что преподаватель далеко не усердно вел свое дело в течение года, что в настоящее время, к изумлению, вовсе не влияет на репутацию преподавателя, почему некоторые из них даже любительски занимаются увеличением количества таковых переэкзаменовок, а иногда даже употребляют их как бич за какую-либо сделанную против преподавателя вину.

4) Чтобы совершенно прекратить устранение себя преподавателями от дела воспитания учеников и заставить их деятельно и энергично относиться к сему дорогому для духовной школы делу, недостаточно одного только регламентирования этой их обязанности в уставе, и притом в виде скорее простого пожелания, как это видим теперь, но требуется возложить на них это, как непременную обязанность, как служебный долг, с тою или иною, более или менее строгой и притом обязательно ощутимой ответственностью. Для сего следует, разделив преподавателей на группы, возложить на них обязанность быть воспитателями и руководителями учеников в нравственно-религиозной жизни известного класса, постановив за правило, что дурное настроение и поведение известного класса даже в единичных незначительных случаях непременно должно бросать тень на степень успешности и усердия в деле воспитания и той группы преподавателей, которая назначена для воспитательного действования в этом классе. В случаях же, когда будет замечено положительное в этом отношении небрежение со стороны преподавателей, имевшее своим последствием более глубокое разложение нравственного настроения и поведения учеников известного класса, то воспитывающие преподаватели должны быть привлекаемы уже к более серьезной служебной ответственности, не исключая даже и отстранения от должности. Ничего несправедливого и особо тяжелого в таких репрессалиях по отношению к преподавателям усматривать нельзя, так как таковым репрессалиям издавна подвергались и доныне подвергаются за неудовлетворительную постановку воспитательного дела ректоры и инспекторы, и притом всегда они одни исключительно, хотя по уставу и преподаватели призваны заниматься делом воспитания и хотя иногда преподаватели-то главным образом и виноваты в разложении нравственного поведения учеников, дурно и вредно влияя на них и умственно, и примером. Воспитывать учеников преподаватели должны прежде всего умственно, пользуясь всеми поводами в преподаваемом учебном материале, чтобы обращать мысль и чувство учеников к нравственной жизни и деятельности, построяя свою речь в данном случае с самой сильной и точной аргументацией и с опровержением существующих в светском обществе по этому предмету ложных мнений и возражений. За сего рода воспитательною их деятельностью тщательно следит преосвященный-ректор во время частых посещений им преподавательских уроков, поощряя всевозможными способами особо ревностных в сем отношении и указывая нерадивым их опущения, промахи и небрежность. Но главным образом преподаватели должны воспитывать учеников нравственно собственным примером. Для сего они обязываются вести трезвую, нравственную жизнь, исполнять неуклонно все правила Церкви: о молитве, посте, посещении богослужения, благоговейном и степенном стоянии в церкви, говение, а равно и избегать всячески участия в устройстве публичных увеселений характера театрального. Замеченные в соблазнительно-развратной жизни должны быть немедленно увольняемы со службы. Конечно, всего этого в личном поведении преподавателей в настоящее время, при расшатанном их нравственном поведении и увлечении светской разгульной жизнью, достигнуть трудно, а поэтому лучше бы было, чтобы преподаватели были по возможности все в священном сане; но это пока надолго, может быть, останется благим только пожеланием.

5) Наконец, необходимо снова и совершенно уничтожить восстановленное право всех преподавателей быть членами правления с правом решающего голоса, превратившее правление в парламент, где ректор или инспектор являются теперь почти везде в положении жалких подсудимых. Пусть лучше будет дано право преподавателям выбирать из своей среды известное количество членов в состав правления. По моему мнению, в составе правления должны быть: ректор-преосвященный, два его помощника и три лучших преподавателя, из которых один избирается преосвященным-ректором, а двое – корпорацией преподавателей, каковые члены и утверждаются епархиальным епископом. Таким образом будет соблюдена и равномерность голосов и удовлетворены права преподавателей на участие в делах правления.

В строе жизни современного церковного прихода можно указать два общих недостатка, коими главным образом и вызывается необходимость реорганизации церковных общин. Это: крайняя ограниченность сферы их действия и влияния и разобщенность, или – даже более того – почти полное отрешение от общеприходской жизни членов прихода.

Область церковного действия и влияния в приходах весьма сужена. Церкви, как общине, возглавляемой пастырем, предоставлено почти исключительно то, что касается в собственном смысле религиозного служения Богу: пастырю– богослужение, проповедание слова Божия и совершение таинств и треб, а пасомым – участие в молитве, принятие таинств и слушание пастырских поучений. Прочие же многоразличные стороны жизни ведению Церкви мало или вовсе не подлежат. Например: блюстителем нравственного правопорядка в приходе в лучшем случае является только пастырь, но не вся община церковная, которая часто или почти всегда совершенно не ведает, что творится в приходе, а если и ведает, то не может подавать своего голоса, как не призванная к тому. Только в резких, выдающихся случаях она подает свой голос, но и то уже как только мирской сход. То же самое наблюдается и в области благотворительности. Если нужно помочь бездомным сиротам, вдовам, старцам, больным и нищим, то это является личным делом отдельных добрых людей, или, как редко бывает, мирского схода, но не церкви, как собрания всех членов данной церковной общины. Если голод в деревне, – борется с ним сельское, но не церковное общество. Злонамеренные люди распространяют в приходе вредные для Церкви и государства мысли, – пресекать это зло – дело полиции, но сама церковная община не старается доступными ей средствами искоренить зло в своей среде, потому что считает себя не вправе. Таким образом, в делах земных, где Церковь особенно и более всего нужна со своим благотворным и морализирующим влиянием, она оттеснена и безмолвствует, обязанная действовать уже только на самом краю – там, где земля уже соприкасается с небом. Из такового положения, когда многие стороны жизни стоят вне влияния и ведения данной церковной общины, уже естественно и неизбежно является полная разобщенность членов приходской общины. Приход соединен общностью интересов лишь в делах чисто религиозных: в общей молитве и таинствах и отчасти в заботах о храме и духовенстве. Но так как жизнь выдвигает и другие необходимые и вполне законные требования, а церковный союз сторонится их, то, понятно, члены оного решают задачи жизни или самолично, или составляют внецерковные союзы. При этом одни справляются с этими задачами довольно удовлетворительно, а другие падают и страдают под тяжкою жизненною ношей. Всякий в отдельности строит свое благополучие теми способами и средствами, кои он лично признает наиболее верными, причем нередко даже самое понятие о благе у него может быть своеобразное; но он в этом случае не считает нужным сообразоваться с общественными интересами и понятиями, и никому до сего никакого дела нет. Таким образом, в приходской общине мы видим отдельных лиц и целые их группы, которые чувствуют себя настолько самостоятельными, что для них общества как бы и не существует; они часто попирают его идеалы и честь, и над ними нет никакого суда. Так, например, пьяница живет своей отдельной, хотя и пьяной, жизнью; и все о нем говорят: «Это – не наше, а его дело». Или вот развратник тоже живет своей отдельной, хотя и возмутительной, жизнью, и спокойно оправдывает себя: «Никому до этого дела нет; это – мое дело!» Подобным образом бывает «не наше, а его дело» и в прочих добрых и худых явлениях приходской жизни. Такой строй и порядок церковно-приходской жизни в высшей степени ненормален и противоречит основному духу христианской общины, как малой Церкви. Прежде всего, нельзя заключать земную воинствующую Церковь (хотя бы то и маленькую, в пределах данного прихода) исключительно в области того, что касается в собственном смысле религиозного служения Богу, ибо в таком случае все прочие, не подлежащие Церкви, но влияющие на ее жизнь, дела христианского общества будут лишены надежного нравственного контроля и могут уклоняться и решаться в дурном направлении. А многие и слабосильные члены общества на различные требования жизни в состоянии будут отвечать лишь воплями страданий; и многие будут сторониться церковного союза, как не отвечающего запросам их земного существования. Все это, сколь нежелательно для общества, как гражданского учреждения, столь же не отвечает и прямым задачам Церкви. А потому последняя, как бы то ни было, должна проливать свет и на все даже малейшие и, по-видимому, даже далекие от нее области жизни. Она сообщит им строго нравственный отпечаток, а это и послужит для христианина залогом блага не только здешнего, а – в прямых интересах Церкви – и блага вышнего. Таким образом, область церковного ведения и влияния в приходе должна быть расширена настолько, чтобы по возможности все стороны и явления приходской жизни, раз они хотя бы то косвенно задевают духовные интересы христианина, находили освящение и направление со стороны Церкви, как нравственного союза всех членов данной общины. Сюда должны войти: забота об охранении прихода от заноса ложных религиозных учений, попечение о просвещении, о нравственности, о благотворительности, суде общественной совести, улучшении материального быта не только церковных лиц и учреждений, но по возможности и нуждающихся мирян – членов общины. Как бы ни далеким казалось известное дело от прямых задач Церкви, тем не менее оно не должно быть ей чуждо, ибо в сущности нравственно-безразличных для нее дел быть не может; все они по характеру своему распадаются только на две группы: одни из них – церковные, другие – противоцерковные; и те, и другие должны быть предметом внимания церковного: первая – для поощрения, а последняя – для противодействия и борьбы с ними. А в отношении так называемых мирских дел нужно здесь заметить следующее. Не обязана ли в самом деле приходская община заняться, например, улучшением материального положения тех из членов своих, которые под гнетом нужды готовы перейти в сектантство или пуститься на страшные преступления и таким образом быть потерянными и для самой Церкви? Возьмем и еще одно из самых, что называется, «мирских» дел в селе – раздел земли между членами общества. Здесь часто бывают всякие злоупотребления, жертвою коих падают наиболее забитые нуждою люди. Не должна ли церковная община и здесь употреблять все свое освещенное божественною правдою влияние, чтобы уничтожить злоупотребления и обиды, не устраняя конечно действия в сем случае законных сельских властей, а только мощно им содействуя своим указанием и компетентным свидетельством. Словом, всякая церковная община должна заботиться не только о духовных, в широком понимании сего слова, но и житейских нуждах своих членов, конечно так, чтобы конец всему было небо. И мы видим, что апостольская Церковь поставляла себе в обязанность заботиться и о ежедневном раздаянии потребностей, находила к тому средства, так что никто не нуждался, а все имели возможность ежедневно пребывать в молитве, не воздыхая о своих телесных нуждах. Столь же вредно отражается на благоустройстве прихода и разрозненность всех наличных сил его, слабое сознание и охранение начал «общественности». Всякое общество, а тем более нравственно-благодатный союз церковных людей, должно бы, например, ревниво оберегать свои, указанные его назначением, идеалы. Каждый член обязан бы сообразоваться с ними, действовать так, чтобы не страдала честь всего общества. А между тем это элементарное для всякого общежития условие не нашло себе применения в союзе церковных людей. Здесь каждый волен действовать по-своему, часто попирая интересы всех, – и церковная община остается к этому безучастной, за что и платится ценой больших жертв. Например, над пьяницами и блудниками нет хотя бы то суда общественной совести, и за то они дарят обществу целые поколения алкоголиков и полуразрушающихся организмов. Действуя в розницу, члены приходской общины, далее, лишаются в духовной и обыденной жизни того знания, опыта, наблюдения и воздействия, кои они могли бы передать друг другу при взаимообщении. Не говорю уже о том, что, не располагая, вследствие полной своей разобщенности, общественным капиталом, приход лишен возможности основательно поставить дело образования народного, призрения нищих, больных, вдов, сирот, бедных рожениц, детей и проч., за что опять-таки часто и весьма дорого сам же платится: случается, летом целые села выгорают потому, что негде приютить детей, родители коих уходят на работу; оставленные одинокими, дети шутят с огнем, пока не подожгут своей хижины, а оттуда огонь идет и дальше. Случается также, что роженицы гибнут в цвете лет, не имея по крайней бедности удобных и теплых помещений на время родов. Итак, ради своего и общего блага – временного, а через то и вечного, члены прихода должны быть сплочены и должны сообща и дружно служить делу Божию, помня, что в единении – сила. Как в обыкновенном теле нет разделения, а все члены заботятся друг о друге, так и в теле Церкви, страдает ли один член, страдают с ним и все члены; славится ли один член, с ним радуются и все члены. Лишь таким образом, нося тяготы друг друга, христиане исполняют закон Христов, а в том найдут и свое благополучие земное. Если служение Церкви в каждом отдельном приходе будет обнимать собою многообразные и многоразличные стороны жизни, то, можно надеяться, этим самым уже будет положено начало к единению и совместной работе всех наличных сил приходской общины, ибо все члены оной будут соединены общностью интересов не только религиозных, но и прочих, о коих сказано выше. – По всем сим основаниям, реорганизация церковной общины, или прихода, сознается в настоящее время неотразимо необходимой решительно всеми мыслящими христианами – как пастырями, так и пасомыми. И чем больше будет дано прихожанам право участия в церковных делах, тем более можно будет ожидать для Церкви плодотворных результатов. Ныне существующие правила об участии прихожан в делах церковных – устав о приходских попечительствах и инструкция церковным старостам, изданная в 1890 году, – не могут осуществлять целей возрождения и тесного единения прихода. Они страдают настолько большими для сего недостатками, что одно устранение оных не сделает этих правил жизненными. Так, они отличаются крайне узкой формальностью и не дают простора самодеятельности приходской общине в церковно-правовой, просветительной и благотворительной областях, а равно права вразумления или заблуждающихся или порочных своих членов, ограничиваясь в большинстве случаев чисто денежной, материальной стороной дела – построением церквей, причтовых домов, уплатой вознаграждения священноцерковнослужителям за исполнение треб. Несомненно, и это дело – первостепенной важности, и оно ни в каком случае не должно быть поколеблено; но им менее всего должно все исчерпываться. Необходимо, как уже выше сказано, расширить сферу действия прихода и сплотить всех членов его во единое действование на пользу общую. А для сего необходимо предоставить приходской общине, чтобы поднять ее интерес как к делам веры, так и к явлениям в области христианской нравственности, право надзора за заносом в приход вредных учений – раскольнических и сектантских всех родов и видов и применения разных средств борьбы с ними, не прибегая, конечно, ни к каким формам насилия (что не только неполезно, но даже вредно), а также и с людьми порочными, производящими своим поведением соблазн и, таким образом, дурно влияющими на общественные нравы. В видах же большего укрепления в общине начал веры и нравственного оздоровления, предоставить ей в самых широких размерах все способы воздействия на членов общины, одобряемые Церковью и Правительством.

При настоящем состоянии церковно-приходской жизни самым больным местом в приходах являлось отсутствие истинно христианской общественной благотворительности, что повергало многих нетвердых духом в отчаяние и способствовало их отпадению от Церкви в различные враждебные ей по религиозным убеждениям общества, в которых в большей степени практиковалась общая благотворительность. Надлежит этот недостаток устранить во что бы то ни стало, возложив на обязанность приходской общины иметь особое любовно-братское попечение о бедных прихода, не только моральное, но и главным образом материальное. Когда не будет вопиющей нищеты, тогда уменьшатся и соблазны и поводы слабосильным отпадать по этой именно причине от святой веры.

Но все перечисленные меры к поднятию и возвышению в прихожанах интереса к делам веры и нравственности суть только меры, которые будут, конечно, приносить свои плоды; но, несомненно, в каждой общине, много ли, мало ли, но найдутся всегда такие люди, которые или будут противиться означенным мерам, или не поддаваться их влиянию. Приходская община должна обладать поэтому и юридическою силою, т. е. правом суда над теми и другими отрицательными элементами. В противном случае все проектируемые меры не приведут к достижению намеченной практической цели.

Рассмотрев присланный мне к руководству проект Высочайшего постановления о церковно-приходском собрании и церковном совете православных приходов в Финляндии, я признаю со своей стороны возможным оставить его во всей целости и для устройства и урегулирования церковно-приходской жизни всех приходов империи. Достоинство этого проекта, помимо стройности организации церковной общины во всех ее сторонах, не оставляющей желать лучшего, по моему мнению, заключается в том, что его предположено издать как государственный закон, с известными обязанностями для всех членов церковной общины. Только в качестве такового он может иметь жизненное значение и в состоянии будет положить начало новой плодотворной жизни народа в религиозно-нравственном отношении. Иначе он останется мертворожденным, как остались мертворожденными правила о церковно-приходских попечительствах, когда в них положено было, как основное начало, только добровольное участие в делах прихода каждого его члена. Наш народ, в течение целых столетий отторгнутый от деятельного участия в церковных делах, в целом <роде> поколений усвоил себе идею непричастности к церковным делам, а потому трудно подвинется на принятие этого участия, в особенности, когда это будет соединено с ежегодными и притом обязательными немалыми расходами из его тощего кошелька. Можно быть уверенным заранее, что, даже и как государственный закон, он, по этой причине, многими и во многих приходах будет встречен далеко не дружелюбно и часто и долго будет вызывать различные возражения и даже нарушения. Тем не менее как государственный закон, неуклонно настаивающий на исполнении, он возьмет свое и прочно со временем войдет в жизнь, в особенности при развитии религиозного просвещения. Что касается частностей этого проекта, то я со своей стороны полагал бы нужным дополнить таковой, сообразно высказанной мной точке зрения об устройстве православных приходов вообще, некоторыми положениями, расширяющими права и полномочия приходской общины. Так, в главе 2 (о церковно-приходском собрании) § 23 п. 2 упомянутого проекта изложить следующим образом: «...разрешать (собранию) сборы и постановлять решения о займах на удовлетворение общих потребностей прихода, а равно и руки духовенству, доставление натурою или подрядным способом отопления для церквей и причтовых домов в мере действительной надобности, также установлять необходимые правила касательно раскладки и взимания приходских сборов». П. 6 того же параграфа под лит. «в» дополнить предоставлением права приходскому собранию открывать и содержать детские церковноприходские школы по программам, одобренным Св. Синодом, до двухклассных школ включительно. Кроме того, § 23 дополнить следующими пунктами: п. 9 – «церковно-приходскому собранию надлежит принимать меры борьбы с заносом в приходе вредных православию религиозных учений – раскольнических, сектантских и иных и относительно господствующих в приходе пороков»; п. 10 – «учредить в случае надобности миссионерские кружки для активной борьбы с существующими уже и вновь заносимыми вредными святой вере учениями и общества трезвости»; п. 11 –«устроять приходские библиотеки, с читальнями при оных, и организовывать религиозно-нравственные чтения для прихожан»; п. 12 – «устроять детские приюты (ясли), приемные покои для ухода за тяжко больными, страдающими заразными болезнями, и бедными роженицами»; п. 13 – «образовывать специальные фонды для оказания помощи бедным прихода и погребения странных»; п. 14 – «лишать членов общины упорно-порочных права голоса на собрании».

В главе 3 (о церковном совете) § 46 дополнить такого рода рубриками: «Церковному совету принадлежит право наблюдать за религиозно-нравственным состоянием прихожан и заносом в приход лжеучений. Людей порочных, как-то: пьяниц, блудников, расточителей и других – увещаватъ в случае недостаточности сей меры, высказывать им порицания и делать выговоры, а относительно упорных докладывать церковно-приходскому собранию. Церковному совету принадлежит право избирать и назначать из своего состава в каждой деревне особых блюстителей религиозно-нравственной жизни, на обязанность которых возложить сообщение о всех производящих своим поведением соблазн или заносящих лжеучения. Церковный совет избирает кандидатов и кандидаток на должности заведующих приходской библиотекой и соединенной с ней читальней, детскими приютами (яслями) и приемными покоями для больных и бедных рожениц, каковые утверждаются в своих должностях общим собранием прихожан; имеет наблюдение за религиозно-нравственными чтениями, устрояемыми в читальнях, если таковые совершаются лицами, хотя и по поручению общего собрания прихожан, но не принадлежащими к составу церковного совета, с правом, в случае их вредного направления, делать им к обязательному исполнению соответствующие указания, или немедленно прекращать таковые чтения. Наконец церковному совету предоставляется суд совести по всем делам, касающимся семейных нестроений, взаимных обид, бесспорных долгов, нарушения общественных приличий и т. п.».

Самым тяжелым и беспокойным вопросом при новой организации прихода на новых началах будет, несомненно, вопрос о заведовании церковными суммами. Означенный проект заведование церковными суммами совершенно изымет из ведения прихода. Это будет постоянным источником препирательств церковных общин с епархиальным начальством, так как трудно и почти невозможно будет вложить в сознание прихожан, что приобретаемые в их церкви, чрез торговлю свечами и чрез пожертвования от них самих, денежные средства не могут быть в их ведении и распоряжении, а тем более могут быть расходуемы без их согласия на дела, для них совершенно невидимые и к их приходу мало, по их мнению, относящиеся. И теперь церковные старосты и уполномоченные от прихожан по местам часто враждуют из-за сего с церковными причтами, и сии последние едва-едва отстаивают существующий порядок. Тогда же пред церковными причтами и епархиальным начальством будет в каждом отдельном случае целый приход во всеоружии своей сплоченности и силы. Поэтому этот вопрос нужно решить при самой организации прихода более практически основательно, не ограничиваясь одной статьей правил об отнятии у прихода права заведовать церковными доходами, против которой у прихожан будет всегда ропот и домогательство к уничтожению, чего, при настойчивости всех российских приходских общин, они несомненно и достигнут, судя по нынешним опытам народной настойчивости. Чтобы выйти из этого трудного положения и не лишить духовно-учебные заведения содержания от церковных доходов, по моему мнению, не следует налагать впредь на церковь какого-либо взноса – именно как взноса на учебные заведения, но следует предписать всем епархиальным съездам ежегодно установлять цену каждого пуда свеч не по стоимости только его производства с известною прибылью, но и с присоединением к сему той суммы, какая причтется на каждый пуд по раскладке всех взносов на содержание духовно-учебных заведений, и продавать, например, пуд свеч с завода не по 30–32 руб., как теперь, а по 50–52 руб. При такой системе приходу будут казаться свечи дорогими, но и только. Придется только роптать на предоставленную епархиальной Церкви вообще монополию продажи свеч, а не на «обирание церквей», как ныне грубо и резко выражаются и многие старосты, и газетные глашатаи, в непонимании того, что епархиальная Церковь должна же воспитывать и образовывать себе пастырей и несомненно имеет поэтому право употреблять на сие поступающие от служения в частных приходских церквах средства. По установлении такого порядка, полагаю, совершенно безопасно можно ввести в число прав приходской общины и заведование церковными суммами, но без нарушения прав епископа и вообще епархиального управления в распоряжении сими суммами, присвоенных им каноническими правилами. Это удовлетворит приход, прекратит общее недовольство и пререкания и, в свою очередь, несомненно усилит приток средств в церковную казну.

В порядке приобретения церковной собственности в настоящее время, как известно, существующими гражданскими законоположениями постановлены значительные стеснения. На каждое приобретение таковой собственности посредством ли дара, завещания или покупки, требуется всякий раз ходатайство пред Св. Синодом об испрошении Высочайшего соизволения. Хотя в предложении г. синодального обер-прокурора Св. Синоду по этому поводу и говорится, что на протяжении многих лет нельзя припомнить случая, когда бы вышеупомянутое требование являлось препятствием к совершению актов на приобретаемое имущество, тем не менее, однако оно в сотнях случаев бывало причиной того, что духовенство не имело возможности приобрести нужных ему и весьма выгодных и полезных для дела имуществ. Главным препятствием в этом случае являлась продолжительность переписки, с требованием дополнительных сведений, продолжительное лежание дела в канцеляриях епархиальной и синодальной, а главное – отсутствие полной уверенности, что ходатайство будет непременно удовлетворено. Поэтому всякий желающий продать, например, имущество, при одном заявлении ему, что это дело может тянуться целый год или даже более, а в худшем случае – и не состояться, прекращает всякие переговоры с духовенством о продаже и ищет себе иных покупателей, так как ему нужно скорее продать, – и духовенство таким образом лишается необходимой и выгодной покупки. Если бы на всем протяжении существования этого ограничительного закона о покупке сосчитать, сколько вследствие оного упущено церковным ведомством случаев выгодной покупки, и представить себе, если бы все это упущенное в свое время было куплено этим ведомством, то нет никакого сомнения, что количество имений, земель и разного рода угодий у него было бы в настоящее время весьма большое. А это в настоящее время, когда наше отечество в укладе своей жизни перестраивается и когда православная Церковь из господствующей превращается в одну из многих в государстве, с риском, может быть – в весьма непродолжительном времени, лишиться даже всяких привилегий в наделении землями и угодиями и во всем прочем, а равно и денежных субсидий от казны, было бы в высшей степени драгоценно для Церкви и ее многочисленных учреждений, не только существующих, но и имеющих возникнуть, вследствие предстоящей острой борьбы с враждебными силами и элементами в современном русском обществе, посягающем на ее целость и благосостояние. Ввиду этих-то именно уже наступивших и грядущих тяжелых обстоятельств в жизни православной Церкви не только желательно, но даже необходимо энергически добиваться отмены со стороны гражданского правительства, означенного ограничительного закона относительно приобретения церковными учреждениями земель, угодий и имуществ разного рода. Со стороны же церковного управления, как высшего, так и епархиального, не только должно быть разрешено всем церквам, причтам и разным епархиальным учреждениям беспрепятственное приобретение всеми дозволенными законом способами разного рода выгодных и полезных для дела имений, но даже особенно рекомендовано заботиться об этом, взамен практикуемого в настоящее время превращения свободных капиталов в вечные вклады, дающие ничтожные проценты. В особенности такое усиленное и настойчивое приобретение недвижимого имущества и всевозможного рода выгодных оброчных статей необходимо ввиду предстоящего возрождения прихода, с имеющими явиться в жизни последнего разными просветительными и благотворительными учреждениями, без которых немыслимо как самое возрождение прихода, так и его совершенствование. На эти заведения потребуются немалые средства и, конечно, тех жалких на первое время сборов и ничтожных процентов на вложенный в кредитные учреждения свободный, обыкновенно небольшой у каждой церкви, капитал, на их прочную постановку и безбедное содержание будет совершенно недостаточно, а посему эти учреждения будут умирать едва ли не в день своего зарождения. Совершенно иное может быть по приобретении оброчных статей, угодий и имений. При умелом ведении хозяйства и эксплуатации сих оброчных статей они могут давать 10–20%, а по местам и более; главное же, они будут непрестанным всегдашним источником средств, если умело и разумно будет предусмотрена, при покупке их, всегдашняя доходность. Точно определить таковую доходность их, а с тем вместе и выгодность покупки, естественно могут только местные деятели, имеющие возможность на месте видеть все качества продаваемой оброчной статьи и имения и сообразить условия ее эксплуатации с местными условиями оплаты труда, потребности и сбыта их произведений и т. п. Поэтому, естественно, и самая покупка в собственность Церкви того или иного имущества должна быть предоставлена этим местным деятелям: причту, церковному старосте и приходскому попечительству, если таковые будут объединены в деле заведования церковным хозяйством, под их личной нравственной и, пожалуй, даже юридической ответственностью за качество, целесообразность и неубыточность покупки. Вводить в этот процесс покупки имущества предварительное рассмотрение условий выгодности предположенной покупки, как это установлено было доселе, в церковно-хозяйственном органе епархиальной власти – было бы крайне неполезно для существа дела и было бы только излишним тормозом в этом деле, могущим весьма часто даже расстраивать подобные сделки о покупке. Прежде всего, этот церковно-хозяйственный орган епархиальной власти лишен даже возможности лично быть компетентным в суждении о выгодности условий покупки, так как все сведения свои черпает и может черпать только из бумажных донесений самого же причта и благочинного, который нередко сам опирается на свидетельство и заключение того же причта. Значит, все дело в данном случае будет сводиться только к обозрению тех условий, которые описаны на бумаге. А эти условия и рассматривать нечего, потому что они зависят от тех, кто покупает. Естественнее поэтому, с этой точки зрения, и решающее действие предоставить лицам покупающим. С другой стороны, это предварительное рассмотрение дела в церковно-хозяйственном епархиальном управлении как совершающееся лицами, существенно в этом не заинтересованными или заинтересованными только с формально-служебной стороны, естественно не будет иметь необходимой быстроты, а отсутствие таковой, как уже и сказано, может расстраивать предположенные сделки о покупке, нанося вред церквам, и в епархиальном управлении накопляя бесплодную переписку. Единственное, что следует установить за правило, в интересах контроля за правильностью и выгодностью таких покупок со стороны причтов и церковных старост, – это личный осмотр покупаемого на месте благочинным и составление акта за подписью его и всех участвующих в совершении покупки о неубыточности и полезности для церкви этой предположенной покупки, с точным прописанием всех условий выгоды и пользы, каковой акт и должен быть представляем в церковно-хозяйственное епархиальное управление с копией купчей крепости. Необходимость такого непременно личного контроля подобного рода покупок со стороны благочинного обусловливается еще и тем, чтобы покупки не совершались в долг или же в крайний ущерб благолепию церковному, или – наконец – в совершенное ослабление ресурсов церкви по уплате установленных взносов на содержание духовно-учебных заведений, приготовляющих для церкви священнослужителей. Только в тех случаях, когда покупаемое имущество оценивается в большую сумму – в несколько тысяч рублей, должно быть непременно установлено предварительное обозрение выгодности покупки епархиальным органом церковно-хозяйственного управления. В таких случаях, как исключительных, сие последнее несомненно не будет затягивать дело решением. Право приобретения имуществ должно быть предоставлено всем церковным учреждениям, не исключая и епархиального духовенства, как корпорации, на деле давно уже превратившегося в юридическую личность и только по закону, формально, не пользующегося этим правом. Право это должно быть непременно исходатайствовано.

Епархиальным съездам, при их возникновении и учреждении, усвоена была деятельность главным образом по вопросам материального обеспечения епархиальных учебных заведений, а с течением времени съезды эту свою деятельность по материальным вопросам расширили и в круг ведения своего включили и всю церковно-хозяйственную часть епархии. С этой задачей, как показывают результаты деятельности съездов за все истекшее время, они справились прекрасно, хотя, может быть, по местам и не без ошибок. По справедливости, можно сказать, что без этой деятельности съездов епархиальная жизнь в нашем отечестве была бы теперь мертвой пустыней, если бы в деле ее материального устроения при епископе действовали только одни консистории с их хозяйственными столами. Этой своей деятельностью епархиальные съезды весьма ярко засвидетельствовали, что они, как сотрудники епископа в устроении церковной жизни, – весьма ценные, энергичные и никем незаменимые, и притом такие, которым в желании работать далеко мало того дела, которое им отведено и поручено для делания. Это последнее сказалось в их деятельности почти с самого начала, и они от вопросов материальной жизни быстро начали переходить и к рассмотрению и решению вопросов общецерковной жизни. К сожалению, скоро оказалось, что, при своей большой энергии и рвении по устроению церковной жизни, они не сумели соблюсти меру и границы своей компетенции. Им показалось, что они, как некий собор, могут даже управлять всеми делами епархии, влиять импонирующе даже на самого епископа и ограничивать его деятельность. Это-то направление и сгубило в самом начале их возможную плодотворную деятельность во всех областях церковной жизни епархии. Они были ограничены и втиснуты в указанные им рамки материальных вопросов. Но правоспособность к деятельности в этом отношении, конечно, не уменьшилась и, очевидно, имела и могла иметь большую ценность для благоустроения церковной жизни епархии, так как многие епископы не переставали и не перестают пользоваться их работами и в этой области, и по настоящее время, предоставляя на их обсуждение и решение некоторые вопросы церковной жизни и нематериального характера. И это весьма естественно, так как они в лице депутатов, как лучших представителей епархиального духовенства, обладают всем богатством знания фактической живой церковной жизни епархии, которое в такой полноте недоступно ни епископу, ни консистории. Если же так, то, само собой понятно, они не только могут, но и должны быть привлечены к деятельности в области устроения религиозно-церковной жизни епархиальной паствы. Зная силу и ее способность, нельзя оставлять ее в бездеятельности, когда в этом настоит нужда. А нужда эта настоит, и в особенности в настоящее, тяжелое и тревожное для Церкви время. Изданный закон о так называемой свободе совести и веротерпимости в умах православного простого народа, привыкшего мыслить свою святую Церковь господствующей и видеть ее всегда защищаемой со стороны всякого начальства, произвел и производит страшное смущение. Малопросвещенный народ не может понять, как это для Царя и начальства все веры стали равны и всякому свободно дозволяется выходить из православной Церкви и выбирать любую веру, которая для него удобнее, и, не понимая, полагает, что, должно быть, новые времена настали, когда все возможно и все позволяется; а отсюда, для слабых и темных, уже один шаг до отпадения, в особенности при расширившейся, вследствие этого закона, свободе пропаганды со стороны всяческих сектантов и лжеучителей. Сельская паства, таким образом, выбита из спокойной колеи привычной церковной жизни и мятется, требуя от церковной власти самых энергичных мер и неусыпной бдительности к охранению ее от увлечений, волнений и отпадений. По всей вероятности, такую же разрушительную и губительную силу на строй религиозно-церковной жизни сельской паствы будет иметь и открытие манифестом 17 октября свободного входа в нее нашим революционерам, устремляющимся теперь в села для развития в простом народе новых политических идей. Очевидно, Церкви православной отныне предстоит или долгая, или нескончаемая борьба. Никакие административные меры со стороны епископа, как бы они прекрасны ни были, и никакие начальственные распоряжения не помогут ему одолеть эти темные силы и охранить паству, без энергичной, неустанной деятельности местных сельских пастырей. Но и они, разбросанные по приходам и разъединенные между собой и, вследствие сего, смущенные и смятенные непривычным состоянием паствы и отсутствием опыта в выработке способов борьбы с этими темными силами, будут бессильны в предстоящей борьбе. Нужны сплоченность, единомыслие, единодушие и взаимная поддержка; нужно общее напряжение и творчество в выработке способов борьбы и устройстве учреждений, могущих парализовать враждебные силы и охранять паству от увлечений. Для всего этого необходимы в епархиях прежде всего, конечно, частые съезды благочиннические, и затем – и в особенности – съезд епархиальный, как объединительный орган всех пастырских сил епархии, вырабатывающий общие способы пастырского действования и способы борьбы, с устройством для сих целей различных просветительных и благотворительных учреждений, под руководством своего епархиального епископа. В особенности же драгоценны будут услуги и деятельность съездов епархиальных в предстоящем возрождении прихода, как церковной общины. Епископу и состоящему при нем органу епархиального управления – совету священников (или консистории) – одним ни под каким видом не справиться с этим громадным, по своему значению для жизни Церкви, и в то же время в высшей степени сложным и трудным для осуществления делом. Приход, как церковная община, призванная к самостоятельной работе в созидании своей церковной жизни, должен быть поставлен в этой своей деятельности прежде всего, конечно, на одни твердые и определенные начала, одинаково применимые ко всем селениям и местностям епархии. Это установить, конечно, не так еще было бы трудно и для одной административной власти, пользуясь общими нормами или общим укладом жизни селений, или – по крайней мере, – до известной степени возможно, без значительных ошибок. Но сообразовать эти начала, в их применении к жизни, со всеми разнообразнейшими условиями многочисленных селений епархии, приводить эти последние в систему и утилизировать с целью поступательного развития церковной жизни во всех приодах – это, несомненно, доступно и возможно только самому духовенству, и притом не отдельным его личностям по каждому приходу, а целой группе лучших представителей его, энергичных, способных к систематической работе и творчеству в разработке и развитии условий для процветания церковноприходской жизни. Таковыми и могут быть только избранные самим духовенством депутаты епархиального съезда, в их общей единодушной работе. Так организованный епархиальный съезд даст епископу всю полноту знания всех условий приходской жизни епархии и все разнообразие тех мер, приемов и способов, которые употребляются пастырями на месте и в борьбе с противными силами, и в устранении всех неблагоприятных условий, и в использовании наличных материальных средств и источников, и в изыскании лучших условий к строению церковной жизни, сообразно с намеченными целями. Словом, епархиальный съезд явится для епископа самым лучшим, деятельным и в высокой степени компетентным органом в устроении религиозно-церковной жизни епархии и широком удовлетворении религиозно-нравственных нужд паствы. Нужно только, чтобы эти епархиальные съезды в их работе и вспомоществовании епископу по устроению церковной жизни епархии были, по самому положению об их деятельности и ее пределах, в самом же начале твердо и определенно поставлены в такие условия, чтобы они не повторили исторической ошибки своей в начале учреждения их (от 65 до 80 г.), когда они, вместо плодотворной, зиждительной деятельности в области строения Церкви, вступили в борьбу с епископами, добиваясь, чтобы епископы обязаны были безмолвно и послушно утверждать постановления их, даже и такие, которые касались управления епархии (что канонически принадлежит только епископу) и даже ограничения власти епископа до самой последней степени, возводя самих себя в какие-то полномочные и неограниченные советы пресвитеров, с неограниченной в епархии властью, которой безмолвно и послушно должен подчиняться и епископ. От такого рода деятельности съездов да избавит Господь Бог нашу православную Церковь! Для устранения такого направления в деятельности, должны быть точно определены те вопросы, по которым съезды могут делать обязательные постановления для епархиального духовенства, не нарушая прав епископа, как предстоятеля епархиальной Церкви. Впрочем, лучше всего было бы, чтобы съезды в принципе признаны были исключительно только совещательным органом епископа, при устроении им церковной жизни.

Для более правильной и, по возможности, всесторонней деятельности съездов по устроению церковной жизни епархии и для того, чтобы голос съезда был в действительности голосом духовенства всей епархии, должно быть установлено за правило, чтобы вопросы, обсуждаемые на епархиальном съезде, были рассмотрены каждый по возможности предварительно на благо- чиннических съездах, где по оным мог бы высказаться каждый священник и даже каждый член причта, так чтобы заключение благочиннического съезда было обязательно представляемо на просмотр, прочтение и обсуждение епархиального съезда. Чтобы во всех возбуждаемых и обсуждаемых на благочиннических съездах вопросах установить систематическую группировку, столь необходимую для облегчения работ собирающегося сравнительно на короткое время епархиального съезда, должна быть учреждена в епархиальном городе особая по делам епархиальных съездов комиссия, в которую и должны быть присылаемы работы по означенным вопросам благочиннических съездов месяца за три, по крайней мере, до открытия съезда. В эту же комиссию могут присылать свои заявления и возникающие вопросы и недоумения по устроению церковно-приходской жизни и частные лица из членов причта того или иного прихода, в особенности, когда их мнения и заявления не были в свое время приняты во внимание при обсуждении на благочинническом съезде. Комиссия, получив означенные работы благочиннических съездов и заявления и записки частных лиц из епархиального клира, систематизирует изложенные в них вопросы, составляет по ним программу вопросов для обсуждения епархиального съезда и печатает оную в «Епархиальных Ведомостях» во всеобщее сведение, с краткою отметкою предложенных благочинническим съездом решений, чтобы духовенство, а в особенности депутаты съезда могли заблаговременно, на месте и на свободе, продумать все подлежащее обсуждению на съезде, заручиться соответствующими полномочиями и запастись необходимыми фактами и аргументацией. При таком же способе все епархиальное духовенство будет сознательно относиться к обсуждению и решению общеепархиальных дел, а равно и епархиальный епископ будет иметь возможность знать во всей полноте, что будет обсуждаться на съезде, и со своей стороны запастись теми или иными данными для правильного суждения о предстоящих работах и решениях.

Чтобы дать тот или иной, более или менее правильный, отзыв по сему вопросу, по моему мнению, следует бросить хотя бы беглый взгляд в прошедшую историю религиозно-церковной жизни нашего православного народа. По этой справке с историей церковно-общественной жизни народа и деятельности в ее области православного духовенства, оказывается, что пастыри Церкви– приходские священники – всегда жили с народом нераздельной жизнью, были среди него всегда и во всех без исключения делах полноправными членами, принимали деятельное участие даже в общественно-экономических делах, а иногда, смотря по степени влияния и особенной способности, некоторые были мощными вершителями мирских дел в приходе, в кот. совершали свое служение. Это последнее зависело гл. образом от того, что жизнь рус. народа слагалась всецело под влиянием религиозных начал, и эти начала глубоко и, так сказать, насквозь проникали всю его жизнь, а посему, естественно, пастыри являлись и в ее строении, и в происходивших нестроениях самыми компетентными, властными и решающими личностями. Посему-то масса дел даже из общественно-семейной жизни подлежала суду духовному, суду пастырей церковных, которые сим самым еще более выдвигались и становились в положение передовых деятелей во многих делах общественных. Такое положение до того срослось с убеждением и взглядами народа, что трогательный обычай обращения к суду священника оставался даже еще каких-нибудь сорок лет назад, – и это несмотря на то, что духовенство юридически давно уже, более двух столетий, не имело этого права, будучи отодвинуто в этом отношении от народа и его общественных дел водворенным на Руси крепостным правом, отдавшим все дела народа во власть помещиков и их бурмистров, и бюрократическим петровским строем государственной жизни, сковавшим духовенство в его даже духовной деятельности, не говоря уже о совершенном упразднении его значения и влияния в общественно-народной жизни. Таким образом, в исторической жизни нашего православного народа есть глубокие корни и основания к тому, чтобы священнослужителям предоставлено было полное участие в общественных учреждениях. Но несравненно сильнее и рельефнее этих исторических оснований из далекого прошлого доказывает не только возможность, но даже и положительную необходимость этого тот глубоко печальный результат, который получился от продолжительного устранения приходских пастырей от участия в общественных делах своего прихода. Известно, что пока строгий помещичий режим держал народную жизнь в своих суровых руках и, ради собственных своих владельческих и материальных интересов, заставлял ее следовать нужным ему некоторым общественным установлениям и соблюдать традиционный порядок, кое-какая правда, система и порядочность еще сохранялись в общественной жизни народа. Но, когда народ был освобожден от этого властного режима, получил полную свободу в своих общественных делах, а во главе его стали безграмотный старшина и вечно полупьяный писарь, а суд вручен был волостным судьям, руководимым тем же полупьяным писарем из вольно практикующих крючкотворов, картина жизни народной сразу изменилась. Вековые традиции строгого уважения и подчинения старшим в семье и на сходах рухнули, заменившись – на сходах – влиянием ораторов из общественной голытьбы, а также быстро развившимся влиянием мироедов из богатых людей, а в семье – более бойкими из членов семьи. В волостных правлениях властным сделался, при неграмотном и неразвитом старшине, писарь, решавший дела сообразно с мерою данной взятки или предложенного угощения; в волостных судах мерилом справедливости и количества, отпускаемых розгою ударов, сделалось также угощение. Неудовлетворение жалоб родителей на непокорных детей, широкая свобода разделов, с явной иногда обидой в разделе одной стороны, злоупотребления при распоряжениях общественными землями и угодьями на сходах и т. п. сделались заурядными явлениями. И все это – потому, что во всех общественных учреждениях голос пастыря духовного отсутствовал. Можно с уверенностью сказать, что целой половины тех безобразий и несправедливостей в общественных делах и того разложения в сельской общине, какое видится теперь, не было бы, если бы священник во всех общественных учреждениях, ведающих теперь народную жизнь и хозяйство, был непременным членом, с правом решающего голоса наряду с прочими, а именно: на общественных сходах селений своего прихода, в административном совете волостного правления (которые должны бы быть учреждены повсюду) и в волостных судах по делам своих прихожан, а также и в земских собраниях по особо установленному порядку избрания. Современное положение общественной жизни, с народившимися и вновь нарождающимися особыми условиями, еще более и настойчивее выдвигает необходимость предоставления священнослужителям участия в общественных учреждениях. Все более и более пробуждающееся народное самосознание, с безотчетным исканием новых форм и порядков для переустройства своей устаревшей в формах жизни, тлетворный дух современной цивилизации, настойчиво проторгающийся в народную жизнь и побуждающий критически, и даже как бы брезгливо, относиться к существующему укладу жизни, и, наконец, широко теперь открытые Правительством двери для хождения в народ зловредным пропагандистам разрушительных идей, которые не преминут, под видом разных предпринимателей и торговцев и даже, пожалуй, земледельцев, проникнуть в сельскую общину и забрать власть над ней в сельских учреждениях, – непременно требуют присутствия в сих последних сильного и авторитетного голоса духовного пастыря, который всегда был бы ревностным борцом за Божию и народную правду и тем самым наклонял бы решение сообразно религиозно-церковным началам и, если не всегда достигал бы согласия со своим мнением, то и не давал бы всегда торжествовать неблагонадежным и ненравственным личностям, представляя из себя всегда живую нравственную оппозицию, с которою необходимо сильно ведаться. Такое участие пастырей церковных в общественных учреждениях особенно необходимо в городах, где неверие, безнравственность и разрушительные начала скоро, кажется, завладеют всеми умами, а истинно верующих и нравственно настроенных, любящих Церковь и строй ее людей останется небольшая горсточка, из которой даже едва ли кто и войдет в состав общественных учреждений, так что сии последние по местам даже во всем своем составе могут оказаться враждебно настроенными против Церкви и проведения в жизнь ее начал. Борьба с таким направлением в общественной жизни народа и в особенности в деятельности общественных учреждений со стороны пастырей церковных одним призыванием всех к общей молитве, одной церковной проповедью и частными беседами в домах во время посещения их для треб – едва ли даст много пользы и благоприятных результатов даже и в селах, так как в храм на общую молитву и для слушания церковной проповеди являются далеко не все и притом только усердные и горячо верующие; а домашние беседы и не часты, и не всегда могут быть обращены к тем лицам, которые участвуют в общественных учреждениях, за отсутствием или намеренным уклонением их из дома во время посещения священника. В городе же этот способ борьбы может быть еще менее действителен, так как там общественные деятели, как мнящие себя высокообразованными, считают ниже своего достоинства бывать за богослужением, кроме дней торжественных, а тем более выслушивать поучительное или обличительное церковное слово пастыря; а для частных бесед пастыря на дому они, вследствие строго установленного городского этикета, уже совершенно недоступны, кроме разве самых исключительных случаев или же в час их смертный. Только в составе лиц, входящих в известное общественное учреждение, пастырь может свободно и со всей силой проводить религиозно-нравственные начала в сознание городских деятелей, парировать их либеральные воззрения и мероприятия и ставить на общественный суд их несостоятельность и вредные последствия при проведении в жизнь. Сторонники мнения из числа представителей церковного управления и богословской науки об устранении пастырей от деятельности в мирских общественных учреждениях, как совершенно, по их мнению, несогласной с прямыми и вечными началами пастырского служения, очевидно, увлекшись высоким идеалом служения пастырей, упустили из виду, что в жизни Церкви могут быть такие моменты и целые периоды времени, когда борьба с темными силами ада посредством одного только крайне медлительного воспитания всех отдельных личностей в христианских началах может наносить гибельный вред Церкви именно этою медлительностью, когда противные Церкви силы выставляют на борьбу тесно сплоченные учреждения, ими крепко опутывают душу и жизнь народа и властно дают ей вредное Церкви направление чрез воспитание молодых поколений. В этих случаях борьба должна быть грудь с грудью пламенным мечом слова Божия и науки и на аренах общественных. Пусть эти общественные арены будут для пастырей теми форумами и амфитеатрами, где некогда мученики Христовы, пламенно и восторженно исповедуя свою веру во Христа, мужественно, мощно и победоносно поражали врагов вечных и спасительных начал Христовых.

Вопрос о порядке возбуждения на предстоящем Соборе суждений о предметах веры, по моему мнению, должен быть оставлен открытым до времени созвания Собора. Только по вступлении епископов в личное общение на Соборе и по всестороннем обмене мыслей и сведений, можно с безопасностью и безошибочностью касаться предметов веры. На Соборе, когда выяснится необходимость обсудить и решить какой-либо вопрос веры, отцы Собора могут отдать оный на предварительное рассмотрение ученых богословов-специалистов, а также и сами у себя в епархиях на свободе и вне соборного времени тщательно заняться его рассмотрением. Только после такового предварительного обсуждения и рассмотрения их такие вопросы могут быть представлены к обсуждению на следующем Поместном Соборе.