А.А. Головкова. Воспоминания «эсера»

Официально, Соловецкий лагерь принудительных работ особого назначения начал функционировать в 1923 г., после выхода соответствующего постановления, подписанного тогдашним председателем Совнаркома А. И. Рыковым и управделами Совнаркома Η. П. Горбуновым. «…Все угодья, здания, живой и мертвый инвентарь, ранее принадлежавшие бывшему Соловецкому монастырю, а, равно, Пертоминскому лагерю и Архангельскому пересыльно-распределительному пункту, передать безвозмездно ОГПУ...», – гласил, не подлежавший опубликованию документ⁸⁸.

Но заключенные начали поступать на Соловки еще в 1920 г., сразу после закрытия монастыря. Их этапировали из Пертоминского и Холмогорского концлагерей, куда с 1918 г. свозили арестованных со всей страны. Это были белые офицеры, участники Кронштадтского восстания, члены социалистических партий – народ, в основном, молодой. Рассказывали, что расстрелы совершались там ежедневно, было погублено множество народа, почему Пертоминск с Холмогорами прозвали «могильщиками русской молодежи».

Не может быть, чтобы участникам «Соловецкой трагедии», рассказанной неким эсером, не было известно о беззакониях и жестокости, творимых Советской властью в северных концлагерях. И все же, они попытались противостоять нарождающемуся монстру таким наивным и ненадежным способом. Противостояние анархистов, эсеров, меньшевиков власти, как ни горько это говорить, напоминало непослушание школьников. И вот, шесть человек поплатились жизнью в неравной борьбе за сомнительную свободу: гуляние в пределах лагеря в любое время дня и ночи, и наличие электрического света в течение суток. Так понимали обитатели бывшего Савватьевского скита «свое человеческое достоинство». Невольно вспоминаются другие узники, отстаивавшие иную свободу – свободу духа, которая непобедима ни в узах, ни в любых других внешних утеснениях.

Преподобноисповедник Георгий (Лавров), вспоминая годы, проведенные в тюрьме, говорил: «Вот где я желал бы провести всю свою жизнь. Там так много скорбящих, болящих, заброшенных жизнью людей... Вот где я нужен!..»

Такие же слова могли бы принадлежать священноисповеднику Максиму (Жижиленко), тюремному доктору, впоследствии епископу, добровольно делившему с узниками все невзгоды тюремной жизни.

Те шестеро убитых заключенных были первыми, поименно названными, жертвами Соловков. Но теперь мы знаем многое, о чем не догадывались узники лагеря 1920-х гг., например, что осенью и зимой 1937–1938 гг. были расстреляны в несколько приемов 1820 человек (три соловецких этапа), а по всей стране, в те же годы, было казнено свыше 700 тыс. человек.

Мы знаем и то, что, почти все мучители соловецких узников также погибли в огне Большого террора. Первый начальник Соловецкого лагеря, бывший балтийский матрос А. П. Ногтев в 1938 г. был осужден на 15 лет, в 1947 г. освобожден, по амнистии, и вскоре умер, не успев даже прописаться в Москве. Куратор Соловков, начальник Ногтева Г. И. Бокий, чье имя носил пароход, перевозивший заключенных из Кеми в Соловки, расстрелян в 1937 г. Ф. И. Эйхманс, помощник Ногтева, заверявший заключенных Савватьевского скита, что не давал приказа стрелять (врал, конечно!), расстрелян в 1938 г. Были расстреляны своими же чекистами первый и второй начальники Соловецкой тюрьмы и многие другие мучители соловецких узников. Все они казнены в Москве или Ленинграде, их останки лежат в земле спецзон НКВД: в Москве – на территории бывшей дачи наркома госбезопасности Г. Г. Ягоды под названием «Коммунарка», на Бутовском полигоне, Донском кладбище; в Ленинграде – на Левашовском кладбище или Ржевском полигоне⁸⁹.

Были расстреляны и те, кто подписал в 1923 г. постановление об организации Соловецкого лагеря особого назначения – А. И. Рыков и Η. П. Горбунов; их останки также были привезены и сброшены в общие ямы на территории спецобъекта НКВД «Коммунарка»⁹⁰.

Немногим был доступен в те годы смысл принесенных жертв. Их понимали лишь те, кто жил не сиюминутным, земным, а высшим – небесным. Даже простые неграмотные монахини нередко говорили своим мучителям на допросах: «Что хотите с нами делайте, мы от Бога не отречемся». Или же: «Будем счастливы пострадать за Христа, даже до крови». Многих из них РПЦ прославила в лике святых.

«Для нас настало настоящее христианское время, – писал свщмч. Фаддей (Успенский) о тех годах, – не печаль, а радость должна наполнять наши души. Сейчас наши души должны открыться для подвига и жертв. Не унывайте, Христос ведь с нами». *