О. Г. Волков. Соловки времени Д.С. Лихачева (1928–1931)

Период 1928–1931 гг. в истории Соловецкого лагеря характеризуется постоянными изменениями в его структуре и административном подчинении, составе и количестве заключенных. В это время Соловецкие острова входили в качестве отделения в более крупные лагерные структуры: 4-е отделение Соловецкого лагеря (СЛАГ ОГПУ) было реорганизовано в 1929 г. в Лаготделение Соловецких и Карело-Мурманских исправительнотрудовых лагерей (СИКМИТЛ ОГПУ), которое, в свою очередь, трансформировалось в 11-е отделение Беломорско-Балтийского лагеря (ББЛАГ ОГПУ с 16 ноября 1931 г.).

Соловецкий лагерь постепенно разрастался, перешел на материк с Управлением в г. Кеми (с 1929 г.), численность заключенных с учетом материковых командировок к 1930 г. достигла 56 000 чел., при этом собственно на Соловецких островах содержалось около 15 000 чел.

«Год великого перелома» (1929 г.) принес существенные изменения в положение заключенных Соловецкого лагеря и был ознаменован усилением лагерного режима. К этому времени лагерное производство в основном уже было сосредоточено на материке. В 1930 г. лагеря впервые были включены в пятилетние планы страны, в связи с чем большая часть предприятий Соловецкого архипелага была признана нерентабельными. Производство лагеря на материке давало более дешевую продукцию и не требовало затрат на транспортировку материалов и готовой продукции, к тому же материк обладал неисчерпаемым богатством природных ресурсов, а Соловки к началу 1930-х гг. практически выработали все свои запасы.

Сосредоточенные в Соловецком лагере культурные, интеллектуальные силы стали использоваться в изыскательских, геологоразведочных, геодезических экспедициях, в строительстве и налаживании работы северных рудников и шахт. Известно несколько больших этапов соловецких заключенных, направленных в 1930–1932 гг. для работы на строительство Беломорско-Балтийского канала, в Ухтинской и Вайгачской экспедициях ОГПУ. Производственная деятельность на Соловках в это время практически сошла на нет, основными работами стали: сельхоз (Муксалма, Исаково, Кремль), Иодпром (Анзер, М. Муксалма, Б. Соловецкий остров), заготовка дров (в основном плавника), дорожно-строительные и ремонтные работы.

В целом этот период в истории Соловецкого лагеря характеризуется:

• постоянной перестройкой структуры лагеря;

• частой сменой начальства;

• изменением состава заключенных по социальному признаку, по роду преступлений;

• массовым вывозом рабочей силы с Соловков и, наоборот, приемом инвалидов и штрафников с материковых объектов;

• массовыми репрессиями по отношению к заключенным, особенно в отношении осужденных по контрреволюционным статьям.

В 1930 г. вступило в силу решение Политбюро ЦК ВКП(б) «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации», а также постановление СНК РСФСР от 18 августа 1930 г. «О мероприятиях по проведению спецколонизации в Северном и Сибирских краях».

Северный край, призванный стать «валютным цехом страны», должен был максимально мобилизовать лесопромышленный комплекс и сопутствующие предприятия для работы на экспорт. Своей рабочей силы и финансов для выполнения этой грандиозной задачи на Севере было недостаточно. Кроме того, крестьяне-единоличники и колхозники не были материально заинтересованы в работе на заготовке и сплаве леса, самых малооплачиваемых работах на предприятиях лесопромышленного комплекса.

18 февраля 1930 г. Верховный суд РСФСР постановлением «Об усилении репрессий за преступления, связанные с лесозаготовками и сплавом» обязал суды привлекать к ответственности за агитацию против лесозаготовок и выхода на сплав по статье 58 УК РСФСР, предусматривавшей лишение свободы на срок от 3 до 5 лет и поражение в правах. Эта статья считалась «политической» – получивший ее вполне мог оказаться в одном из лагерей ГУЛАГа.

Проблема мест заключения в советском государстве всегда стояла остро, однако во второе десятилетие своего существования оно вступило с тюрьмами, переполненными сверх всякой меры. К началу 1929г. в местах заключения, подведомственных НКВД, находилось 76500 арестантов, или вдвое больше, чем они могли вместить, что вызывало необходимость их частых «разгрузок» по амнистиям. Переход к политике «раскулачивания» также не предвещал сокращения притока арестантов. Между тем содержание одного заключенного обходилось в среднем в 250 руб. в год, и бюджет страны с большим трудом выдерживал эти нагрузки. В 1928–1929 гг. вопросы реформирования пенитенциарной системы привлекали пристальное внимание правительства, прокуратуры Российской Федерации и даже Политбюро, члены которого, по словам председателя ОГПУ В.Р. Менжинского, «высказывали резкое осуждение порядкам и системе, существующим в местах заключения НКВД»¹. То, что при этом имелись в виду отнюдь не гуманные соображения, свидетельствуют слова, сказанные прокурором РСФСР Н. В. Крыленко на заседании комиссии Политбюро в мае 1929г.: «Стоит задача коренного изменения режима в наших исправтруддомах, реального сохранения сроков лишения свободы, определенных судебным приговором, и рационального использования труда заключенных»².

Несмотря на сопротивление НКВД, упорно не желавшего расставаться со своим многотысячным «спецконтингентом», выход был найден в том, чтобы осужденные к лишению свободы на срок от трех лет и выше передавались в концлагеря ОГПУ, которые впредь следовало именовать «исправительно-трудовыми». Постановление Политбюро на этот счет было принято 27 июня 1929 г., а спустя две недели, 11 июля, оно было продублировано союзным правительством. В этом решении был важен не только организационно-финансовый, но и политический аспект, на который указал заместитель Менжинского Г.Г. Ягода на заседании комиссии, готовившей постановление Политбюро: «Совершенно очевидно, что политика советской власти и строительство новых тюрем несовместимы. На новые тюрьмы никто денег не даст. Другое дело постройка больших лагерей с рационально поставленным использованием труда в них», – и добавил: «Опыт Соловков показывает, как много можно сделать в этом направлении (дороги, осушение болот, добыча рыбы заключенными, устройство питомников)»³. Тогда же Политбюро санкционировало организацию новых ИТЛ под эгидой ОГПУ по типу Соловецкого, первым из которых стал Ухтпечлаг. К весне 1930 г. в СССР уже было семь групп лагерей, подведомственных ОГПУ. В них содержалось 150 195 заключенных, из которых в УСЛОНе – 59 799, или почти 40% от общего числа лишенных свободы людей.

В конце 1920-х гг. советское правительство приняло ряд документов, которые в корне изменили положение заключенных в лагерях ОГПУ. Первым в их ряду стало совместное постановление ВЦИК и СНК РСФСР от 26 марта 1928 г. «О карательной политике и состоянии мест заключения»⁴. Этим документом была четко проведена классовая черта между преступниками. Отныне они делились на «социально чуждых» и «социально близких». Для классовых врагов и контрреволюционеров возможность досрочного освобождения сводилась на нет, так же как и сокращение срока заключения путем зачета рабочих дней. Зато для трудящихся, совершивших преступление в «силу нужды или при тяжелом стечении обстоятельств», предлагалось применять вместо лишения свободы другие меры наказания, в том числе принудительные работы. Субъекты преступлений теперь не были равны. Их судьба зависела от классовой принадлежности, происхождения, политических взглядов, убеждений, отношения к советской власти.

Эта установка была конкретизирована в «Положении об исправительно-трудовых лагерях» (утверждено СНК СССР 7 апреля 1930 г.)⁵. Согласно этому положению, все лица, осужденные на срок три года и выше, а также осужденные особым постановлением ОГПУ, направлялись в исправительно-трудовые лагеря ОГПУ. Заключенные лагерей делились на три категории, «в зависимости от их социального положения и характера совершенного преступления»:

• 1 категория: трудящиеся (рабочие, крестьяне и служащие), пользовавшиеся до вынесения приговора избирательными правами, осужденные впервые на сроки не выше 5 лет и не за контрреволюционные преступления;

• 2 категория: те же заключенные, но осужденные на срок выше 5 лет;

• 3 категория: все нетрудовые элементы и лица, осужденные за контрреволюционные преступления.

В зависимости от категории, каждому заключенному назначался режим содержания. Их тоже было три: первоначальный, облегченный и льготный. Заключенные, подвергавшиеся первоначальному режиму, должны были использоваться на общих работах, проживать в пределах лагеря в специальных помещениях (т.е. бараках), не имели права свободного выхода из этих помещений и направлялись на работу по общему списку. Заключенные, подвергавшиеся облегченному режиму, использовались для постоянной работы в учреждениях, предприятиях и на промыслах, проживали в общежитиях, прикрепленных к предприятиям, имели право отлучаться, направляться на работы по рабочим книжкам и могли быть премированы. Они также имели право на выход за пределы лагеря и замещение административно-хозяйственных должностей в управлении лагерем и по производству работ. Особо отмечалось, что нетрудовые элементы и лица, осужденные за контрреволюционные преступления, не могли занимать административно-хозяйственные должности.

Ко всем заключенным по поступлении в лагерь применялся первоначальный режим в течение следующих сроков: к заключенным первой категории – не менее полугода, к заключенным второй категории – не менее года и к заключенным третьей категории – не менее двух лет. Заключенные, которые проявляли признаки исправления усердным трудом и хорошим поведением, могли премироваться денежным вознаграждением, выдачей усиленного продовольственного пайка, ускоренным переводом на облегченный или льготный режим, досрочным освобождением с поселением или без поселения. Однако премироваться могли только заключенные, находящиеся на облегченном или льготном режиме, поэтому к каэрам это условие не могло применяться. Досрочному освобождению подлежали только те заключенные, которые пользовались до вынесения приговора избирательными правами, а, следовательно, «нетрудовые элементы» (дворяне, купечество, чиновники и т.д.) исключались из их числа. Культурновоспитательная работа в лагерях должна была быть переориентирована на обслуживание заключенных, происходящих из рабочего класса и крестьянства и, прежде всего, направлена на ликвидацию неграмотности. Отлучка заключенного без разрешения с места работы, а также неявка в роту по истечении шести часов после вечерней проверки рассматривались как побег.

Эти установки советской власти были конкретизированы в Постановлении СНК СССР от 11 июля 1929 г. «Об использовании труда уголовно-заключенных»⁶. Вот его основные положения:

Осужденных судебными органами Союза и союзных республик к лишению свободы на сроки на три года и выше... передавать впредь для отбытия лишения свободы в исправительно-трудовые лагеря, организуемые ОГПУ.

ОГПУ для приема новых заключенных расширить существующие и организовать новые исправительно-трудовые лагеря (на территории Ухты и других отдаленных районов) в целях колонизации этих районов и эксплуатации их природных богатств путем применения труда лишенных свободы.

Для постепенной колонизации районов, в которых будут организованы исправительно-трудовые лагеря, предложить ОГПУ вместе с НКЮ РСФСР и другими заинтересованными ведомствами в срочном порядке разработать ряд мероприятий, положив в основу их следующие принципы:

а) досрочный перевод на вольное поселение в этом же районе заключенных, заслуживающих своим поведением или отличившихся на работе, хотя и не отбывших назначенного им срока лишения свободы, с оказанием необходимой помощи;

б) оставление на поселении в данном районе с наделением землей заключенных, отбывших положенный им срок лишения свободы, но лишенных судом права свободного выбора местожительства и

в) заселение теми заключенными, которые отбыли срок лишения свободы, но добровольно пожелают остаться на поселении в данном районе.

В это время в СССР началась коллективизация, которая преследовала несколько целей. С одной стороны, она должна была покончить с последним (и самым многочисленным) классом, который еще был относительно свободен от регламентирующих действий советских органов в силу специфики своей жизнедеятельности, – с крестьянами-единоличниками. В то же время «раскулачивание» должно было дать необходимое количество рабочих рук для осуществления чисто экономической задачи – освоения огромных по площади, но практически ненаселенных к тому времени районов Крайнего Севера. Часть раскулаченных крестьян направлялась непосредственно в лагеря ОГПУ. Их семьи, а также остальная масса раскулаченных выселялись в отдаленные и малообжитые районы страны на «спецпоселение» или «трудопоселение» (иначе – в «кулацкую ссылку» или «трудссылку»)⁷.

В постановлении СНК РСФСР от 18 августа 1930 г. «О мероприятиях по проведению спецколонизации в Северном и Сибирских краях и Уральской области» особо подчеркивалась необходимость «максимально использовать рабочую силу спецпереселенцев на лесоразработках, на рыбных и иных промыслах в отдаленных, остронуждающихся в рабочей силе районах»⁸. Стоит также отметить, что спецпоселенцы отбывали принудительные работы и в соответствии с постановлением ВЦИК и СНК РСФСР «Об изменении главы IV отдела первого Исправительно-трудового кодекса РСФСР 1924 года» («Принудительные работы без содержания под стражей и их организация»), принятым в мае 1928 г., их труд не оплачивался. Начиная с июля 1931 г. административное управление, хозяйственное устройство и использование спецпереселенцев были поручены ОГПУ.

Коллективизация и индустриализация, а также уничтожение остатков НЭПа предоставили в руки карательных органов сотни тысяч новых заключенных. Для этой огромной массы требовалось организовать десятки новых лагерей. К началу 1930-х гг. в СССР было два лагеря ОГПУ (которые к тому времени уже превратились в лагерные управления, объединявшие десятки лагерей, разбросанных на огромной территории): Соловецкий лагерь ОГПУ и группа лагерей особого назначения с центром в Усть-Сысольске (ныне Сыктывкар), где содержалось примерно 100 ООО заключенных. Для осуществления общего руководства исправительно-трудовыми лагерями в 1930 г. было создано Управление лагерями (УЛАГ) ОГПУ, реорганизованное в 1931 г. в Главное управление лагерями (ГУЛАГ). Символично, что первым руководителем ГУЛАГа стал бывший начальник Соловецкого лагеря – Федор Эйхманс.

Большой потенциал человеческих ресурсов в лице заключенных, которым располагало НКВД, сделал это ведомство главным подрядчиком государства в решении хозяйственных задач. В конце 1930-х гг. интересы пенитенциарной системы все более сводились к экономическим. Правительство использовало труд заключенных для решения масштабных хозяйственных задач. Именно в эти годы построены, причем в рекордные сроки, Беломорканал (1932г.), Балхашский медеплавильный комбинат (1934–1935гг.), Волгоканал (1936 г.), автотрасса Москва-Минск (1937–1938 гг.) и сотни других объектов.

С 1923 г. в Соловецком лагере – своеобразном «полигоне» ОГПУ – отрабатывались методы использования принудительного труда больших масс заключенных, нашедшие в 1930-х гг. широкое применение в системе Главного управления лагерей (ГУЛАГ). Организация всех последующих лагерей производилась не только с учетом соловецкого опыта, но и частично с использованием кадровых сотрудников Управления Соловецкого лагеря, а также технического и инженерного персонала из заключенных.

До 1929 г. структура Соловецкого лагеря особого назначения (СЛОН) была относительно стабильна. Лагерь делился на шесть отделений, пять из которых находились на Соловецком архипелаге, а еще одно, V отделение, располагалось на Конд-острове в южной части Онежского залива, незадолго до революции переданном Соловецкому монастырю в аренду для заготовки строевого леса и строительного камня⁹.

С момента организации СЛОНа в его структуру также входил Кемский распределительный пункт (Кемперпункт, КПП), который первоначально служил для накопления заключенных и их отправки на Соловки, но постепенно все более разрастался территориально и количественно. К 1929 г. он, по сути, превратился в самостоятельное отделение, численность заключенных в котором была сопоставима с количеством заключенных на Соловецком архипелаге. Физически здоровые заключенные в КПП распределялись по командировкам, разбросанным по территории северной Карелии (лесозаготовки, строительство Кемь-Ухтинского тракта), а также использовались на госпредприятиях в Кеми и на погрузочно-разгрузочных работах на Пристани на острове Революции (в настоящее время пос. Рабочеостровск).

Уже в то время Соловецкие острова рассматривались ОГПУ как своеобразное штрафное отделение, в котором были собраны заключенные, внушающие опасение в смысле побегов, организованных выступлений и нелегальных сношений с внешним миром; осужденные на длительные сроки, имеющие контрреволюционные статьи УК; шпионы; лица, находящихся под особым надзором или запретом; пойманные беглецы, а также нерабочий элемент – инвалиды и женщины-матери с детьми.

На Соловках I (Кремлевское) Отделение было заполнено заключенными, имеющими большие сроки, серьезные контрреволюционные статьи и особые (запретные) указания Центра об их размещении.

II Отделение (Савватьевское), объединявшее все работы по лесозаготовкам, было заполнено физически здоровыми заключенными, преимущественно уголовниками.

В 1927 г. III (Муксальмовское) Отделение было переформировано в командировку I Отделения, и в нем были сосредоточены в основном заключенные, потерявшие на тяжелых физических работах свою первоначальную трудовую категорию и нуждавшиеся в отдыхе.

IV Отделение находилось на Секирной горе, в зданиях Свято-Вознесенского скита. Это был мужской штрафной изолятор, в который ссылались на срок до 1 года заключенные, серьезно нарушившие лагерный режим. Прежде всего, туда отправляли за побеги и уклонение от тяжелых физических работ. На Секирной горе также приводились в исполнение расстрельные приговоры.

V Отделение (Конд-остров) использовалось исключительно для содержания заключенных, больных заразными венерическими заболеваниями, а также для не поддававшегося трудовому использованию элемента лагеря. Там осуществлялись работы по самообслуживанию.

VI Отделение (о. Анзер), как имеющее более благоприятные климатические условия, использовалось для содержания инвалидов и нетрудового элемента. Отчасти там проводились промысловые работы.

Кроме перечисленных отделений, имелся женский штрафизолятор на Заяцких островах, приданный как командировка к I Отделению СЛОНа, где велись работы по самообслуживанию.

В 1929 г. структура Соловецкого лагеря претерпела кардинальное изменение, которое явилось констатацией на бумаге того, что уже происходило фактически в течение продолжительного времени. Эта структура была подробно представлена в отчете комиссии А. М. Шанина: «Управление Соловецкого лагеря состояло: из самого Управления, находящегося в г. Кеми, 5 Лагерей, именуемых отделениями, и отдельного Кемского пункта. Вышеуказанные 5 отделений расположены в следующих районах:

1-е Отделение расположено на острове Революции (бывш. Попов остров); имеет в своем составе 16 667 заключенных, находящихся как на самом острове, так на работах в районах, охватываемых данным Отделением, т.е.: а) Кемь-Ухтинский тракт по месту нахождения лесных разработок (Панозерская – Юшкозерская дистанция), б) Лесоэкспортная дистанция бассейна рек: Летняя, Поньгома, Воньга, Кузема; в) Разнавалокский пункт – Сорокский рыбный район; г) отдельные погрузочные и другие мелкие работы на ж/д станциях в означенных районах и д) Конд-остров, на каковом содержится нерабочая часть УСЛОНа.

2-е Отделение – центр отделения ст. Май-губа, имеет в своем составе 10074 человека заключенных, занятых на лесозаготовительных, лесоразделочных и лесопогрузочных работах вдоль линии ж/д от ст. Кяппесельга до ст. Олимпий и лесные разработки и дорожные работы по линии Парандово-Ругозерского тракта.

3-е Отделение – центр ст. Кандалакша, имеет заключенных 9700 человек, находящихся: а) на лесоразработках Колвицкой, Бабинской лесных дач (Колвицкая и Бабинская дистанция), б) на лесозаготовительных, лесоразделочных и лесопогрузочных работах вдоль линии ж/д к северу от ст. Эньг-Озеро до Мурманска включительно, г) на земляных работах в Мурманске, д) на рыбных промыслах в Кандалакшской губе и е) рыбная фактория в селении Териберка на океанском берегу Кольского полуострова.

4-е Отделение – центр остров Соловки, имело заключенных 15 834 человека, занятых на различных предприятиях – 9209 человек и 6625 ничего не делающих.

ПРИМЕЧАНИЕ: 5-м Отделением была названа Байкальская экспедиция, ныне вошедшая в состав Сибирских лагерей.

6-е Отделение – центр: разъезд «Белый» (Мурманской ж/д), имеет в своем составе 2340 заключенных, занятых на постройке ж/д ветки к апатитовым разработкам.

Кемский Отдельный Пункт – обслуживающий главным образом Управление Соловецкими лагерями и отдельные базы и предприятия в г. Кеми, имея в своем составе 2710 заключенных»¹⁰.

На 1 октября 1926 г.: на Соловках было 6753 чел. / 70% (5703 мужчин / 1050 женщин), на материке – 3077 чел. / 30% (2962 / 115); всего – 9830 (8665 / 1165). На 1 октября 1927 г.: на Соловках 7445 чел. / 57% (6529 / 916), на материке – 5451 чел./ 43% (5171 / 280); всего – 12 896 (И 700 / 1196). На Соловках мужчин – 87,7%, женщин – 12,3%; КПП с материком – мужчин 94,1%, женщин – 5,9%. В общем, женщины составляли около 10%. Инвалидов в лагере было на 1927 г. в среднем около 3500 человек. Они концентрировались в основном на Муксалме и Анзере, где их использовали на внутренних работах.

Число заключенных 11-го (Соловецкого) Отделения: на 1 апреля 1931 г. – 13 264 заключенных, на 1 октября 1931 г. – 5632 заключенных. По категориям трудоспособности (на 1 октября 1931 г.): 1 категория – 1415 чел., 2 категория – 3847 чел., 3 категория – 77 чел., б/кат. – 125 чел. Из них на производстве было занято 48%, в хозобслуге – 17%, в адм. хоз. аппарате – 4%, в Санчасти (+ КВЧ, СОК, ВОХР) – 8,5%, неработающих было 20% (из них 25%, т. е. 5% общего числа заключенных, в ШИЗО и СИЗО), весной 1931 г. неработающих было уже 31%; на 1 декабря 1931 г. – 5156 чел.; на 1 июня 1932 г. – 4134 чел., в ноябре 1932 г. на архипелаге оставалось 3920 чел., из них более 700 подростков.

В середине 1920-х гг. в Соловецком лагере существовало 10 основных производственных отраслей: паровое хозяйство, электротехнические и электромонтажные работы, механические установки, строительные работы, пути сообщений, лесоустройство, землемерные, гидротехнические и мелиоративные работы, обработка металлов, дерева, снабжение пищевым и вещевым довольствием. Больше всего (25%) заключенных в 1927 г. было занято на лесозаготовках и сплаве, 15% – в сельхозе, 6% – в водном транспорте, 8% – на железных дорогах, 5% – на торфоразработках, 7% – в Рыбзверпроме и салотопне, 7% – в пошивочном цехе, по 6% – в электропредприятиях, кирпичном, кожевенном и мехзаводе. Руководство Эксплуатационно-производственного отдела и предприятий лишь на 25–30% состояло из квалифицированных работников¹¹.

До 1930 г. важнейшими (и самыми массовыми) работами в Соловецком лагере были лесозаготовки. Они решали две задачи: продажа заготовленного леса являлась основным источником прибыли (в том числе валютной) для администрации лагеря, и в то же время заготовленные в лесу дрова были основным видом топлива для соловецких предприятий и для обогрева жилых помещений. Лес вырубался для заготовки дров, бревен, телефонных столбов, кокор (необходимых в изготовлении рыболовецких судов), древесного угля.

В 1927 г. в лесу ежедневно работали в среднем 500 заключенных, которые заготовили 11 200 бревен и 2115 телефонных столбов. Но уже тогда масштаб лесозаготовок на Соловках не мог идти в сравнение с материком. В 1927 г. на материке лесозаготовки велись Соловецким лагерем только в районе Панозерского лесничества, где заключенные заготовили и вывезли 120 000 бревен. В области лесозаготовок на материке администрация СЛОНа ставила задачу перейти от случайных работ к системе генеральных договоров и занятию прочных позиций на рабочем рынке путем расширения районов работ, их объектов и круга обслуживаемых организаций.

В результате хищнической вырубки леса на Соловках лесное хозяйство оказалось сильно расстроенным. Ежегодно вырубалось 15 000 куб. м строевого леса и 65 000 куб. м дров. За пять лет ведения массовых лесозаготовок (1926–1929 гг.) было отпущено строевого леса 105 000 бревен при величине ежегодной вырубки в 6000 бревен, т.е. использована лесосека по 1945 г. включительно, причем по крупным деревьям лесосека вырубалась за несколько лет вперед, а по мелкому деловому лесу ежегодно не дорубалась. Дров из растущего леса за 5 лет было отпущено 87 100 куб. м при величине нормальной годичной лесосеки в 5440 куб. м.

В 1930 г. на архипелаге рубка растущего леса была приостановлена и назначена ревизия лесоустройства, что дало возможность подойти к плановой вырубке леса, не превышающей норм годового прироста. В отношении дров была поставлена задача использовать мертвый лес, сухостой, валежник, пни и порубочные остатки¹².

В 1931 г. лесоматериалы в последний раз были вывезены с Соловков на материк: около 9000 куб. м дров и 3000 бревен. После этого соловецкое лесничество занималось разделкой пней, гонкой смолы и скипидара, пережиганием угля¹³.

Уже в 1927 г. специально организованное в лагере лесничество приступило к закладке и устройству питомников ценных хвойных пород, которыми планировалось заменить вырубленный лес. В районе Зеленых озер был заложен дендропитомник для акклиматизации привезенных из Ленинграда деревьев, большинство из которых принялись и дали удовлетворительный прирост. В лесничестве на полевых работах летом было занято до 70 заключенных, зимой – 28–30 чел. при девяти технических работниках.

Хищническая вырубка леса и вывоз его на материк со всей остротой поставили перед администрацией Соловецкого лагеря вопрос об альтернативных источниках топлива. Собственно, от решения этого вопроса зависели перспективы островной экономики. Планировалось, что таким источником дешевого топлива на Соловках должен стать торф (болотами на архипелаге занято 13% территории, особенно на Б. Соловецком и Анзерском островах), а его основным потребителем – электростанции и железная дорога. К разработке торфа приступили в середине 1920-х гг., первоначально в районе Кирпичного завода и по дороге на Березовую тоню. Стоимость торфа составляла 25 руб. за 1 куб. сажень – это была чрезвычайно высокая цена по сравнению с дровами, что делало производство нерентабельным. Эту цену необходимо было снизить вдвое. Качество торфа было низким из-за большого содержания в нем влаги, а степень влажности высушенного торфа зависела от времени его выработки. До середины июля процесс сушки шел более-менее нормально, но после 10–15 июля начинали сказываться особенности местного климата с его повышенной влажностью. В это время продолжительность сушки резко возрастала (до 45–50 дней), и торф не досыхал. Кроме того, на разрабатываемых первоначально участках запасы торфа были небольшими, и встал вопрос о переходе на Филимоново болото, расположенное на северо-востоке Б. Соловецкого острова. Его разработка началась в 1929 г., до этого были проведены работы по его осушке и прокладке к нему узкоколейной железной дороги от Кремля. Эта ветка железной дороги стала самой протяженной на Соловках. В районе Филимонова озера возникла большая командировка «Торфогородок», преобразованная в 1930 г. в одно из основных отделений Соловецкого лагеря. Однако уже в конце 1930 г. в докладе руководителя лагерной парторганизации было заявлено, что «научные изыскания показали, что ставка и затрата средств на Филимоновское болото, ввиду небольшого наличия торфа и дорогостоящей его обработки, вызывают сомнения. Себестоимость 1 куб. торфа (учитывая стоимость рабсилы) составляла 6 руб. 20 коп., тогда как себестоимость 1 куб. дров – 10 руб. 25 коп. и даже ниже. Таким образом, вопрос о развитии торфоразработок без введения более совершенных технических приспособлений был неоправдан»¹⁴. Торфозаготовки продолжались и после этого, однако вместо более совершенных технических приспособлений на них во все большем масштабе применялся ручной труд. В 1931 г. впервые был применен способ ручной резки торфа, а также добыча торфа кадками, причем кадки в работе себя не оправдали, и от них отказались. Торфа было добыто 27 700 куб. м, из них около 30% осталось лежать незаштабелеванными из-за ненастной погоды в сентябре.

Главным вопросом топливной политики СЛОНа с этого времени стал вопрос максимальной экономии топлива, перевод электростанции на дизельное топливо, полное использование валежника, сухостоя, пней и т.п.

В 1927 г. на Соловках действовало 16 предприятий (самые крупные – Механический завод, Кирпичный завод, Гончарный завод, Известковоалебастровый завод, Кожевенный завод, Лесопильный завод, Смолокуренный завод), в основном унаследованные от Соловецкого монастыря¹⁵. Некоторые из них были модернизированы. На Кирпичном заводе в 1927 г. была введена частичная механизация при формовке кирпича (вертикальный пресс производительностью до 6000 кирпичей за смену), построена кольцевая, непрерывно действующая печь для обжига кирпича системы «Бокка», частично было механизировано гончарно-керамическое производство, однако в основном СЛОН продолжал эксплуатировать монастырское наследство. Производственные планы по предприятиям хронически не выполнялись (в 1927 г. планы выпуска продукции на Кожзаводе были выполнены на 36%, на Кирпзаводе – на 73%). На рынок работали только Кожзавод и Кирпзавод, остальные предприятия – исключительно на внутренние нужды.

К 1926 г. действовало три электростанции: Кремлевская (унаследованная от Соловецкого монастыря гидроэлектростанция, расширенная при лагере), Савватьевская и Муксальмская. На них в основном стояли паровые турбины, топливом для которых служили дрова и торф. Все оборудование на электростанциях было сильно изношенным и нуждалось в модернизации. В 1930 г. электростанции выработали 294 000 кВт электроэнергии, что было совершенно недостаточно для обширного лагерного хозяйства.

Администрация лагеря уже в 1930 г. была вынуждена констатировать, что в числе работавших на Соловках предприятий были такие, существование которых было ничем не объяснимо, например, Известково-алебастровый завод, сырье для которого завозилось с материка. С этого времени производство Соловков должно было быть подчинено самообслуживанию, и предприятия, не нужные Соловкам, планировалось ликвидировать. Жизнеспособные предприятия, способные дать товарную продукцию, должны были быть вывезены на материк¹⁶. Эта установка последовательно воплощалась в жизнь в последующие годы.

Главной причиной сворачивания деятельности промышленных предприятий на Соловках был топливный кризис, поэтому в первую очередь ликвидировались энергопотребляющие предприятия и начали развиваться производства, требовавшие применения большого количества рабочей силы и минимальной механизации, например, Кустпром и Иодпром.

Кирпичный завод в 1927 году выпустил 1270 000 шт. кирпича, из них 450 000 шт. впервые были отправлены на материк – в Кемь – для строительства универмага УСЛОН. В 1930 г. планы производства кирпича были ограничены, т. к. запасы глины к этому времени уже исчерпались. Окончательно Кирпзавод перестал действовать на Соловках в 1933 г., а его оборудование было вывезено на материк.

Главными заказчиками для Мехзавода были водный транспорт, торфоразработки, строительный отдел, санчасть, кирпзавод, железная дорога. В 1930 г. была поставлена задача ограничить работы мехзавода нуждами Соловков и судоремонта (последнее в том случае, если не будут построены судоремонтные мастерские на материке).

На Лесопильном заводе использовалось монастырское оборудование – одна пилорама, которая выпускала доски и брусья. Даже в разгар лесозаготовок, в 1927 г., при плане загрузки завода в три смены он был загружен лишь на 56% в связи с постоянным ремонтом оборудования и неподачей тока. Реализация продукции производилась ниже себестоимости кубометра продукции, т.е. завод работал с убытками. В начале 1930-х гг., в связи с прекращением рубки строевого леса на Соловках, лесозавод работал в одну смену, и его работа сводилась к распиловке бревен из мертвого леса и случайным разделкам.

Продукция Известково-алебастрового завода в 1920-х гг. широко использовалась в строительстве и на Кожзаводе. В 1931 г. он был присоединен к Кирпзаводу и вместе с ним впоследствии ликвидирован.

Гончарный завод, оборудование которого в середине 1920-х гг. состояло из трех деревянных гончарных столов, изношенных до последней степени, корыта для замочки глины, выпарной печи, лежанки для сушки изделий, примитивного горна для обжига и одной пары гранитных камней для растирания глазури, был модернизирован в 1927 г.: на нем появились токарно-гончарный станок, шпековая машина, глазурная мельница с ручным приводом, построен большой горн для обжига изделий, батарея сушильных стеллажей и маленькая выпарная печь, служившая для демонстрации новых приемов процессов производства. Тем не менее себестоимость продукции гончарного завода была в два раза выше отпускной цены, а план выполнялся на 20% – в основном за счет производства примитивных роликов и изоляторов для электросетей. Уже в 1931 г. гончарный завод был закрыт.

Кожзавод в 1931 г. был переведен на материк со всеми цехами (пошивочный, кожевенный, шорный, утилизационный).

В 1931 г. также были ликвидированы канатная и карбасная (изготавливавшая промысловые рыболовецкие суда) мастерские, а столярная и бондарная мастерские были присоединены к Кустпрому, который в начале 1930-х гг. стал основным производством на Соловках.

Роль Кустпрома до начала 1930-х гг. была невелика. В 1927 г., например, в нем было занято 437 заключенных. К концу 1930 г. Кустпром стал расширяться, и численность занятых в нем заключенных в 1931 г. достигла 1000 человек. Кустарные мастерские выпускали лыжи, шахматные доски, пеналы, фанерные автомобили, автобусы и трамваи. В составе Кустпрома действовала кукольная мастерская. Вся эта продукция реализовывалась на материке.

К началу 1930-х гг. запасы невозобновляемых природных ресурсов (например, глины и торфа), а также леса на Соловках были практически исчерпаны вследствие хищнической хозяйственной политики лагеря. Тем более значимым становилось использование возобновляемых ресурсов в сельском хозяйстве, животноводстве, рыбной промышленности. На эти отрасли попыталась сделать ставку лагерная администрация.

В это время на архипелаге появилось новое производство: добыча и переработка морских водорослей с целью получения йода. Запасы водорослей в прибрежной зоне архипелага оценивались в 300 000 т. Ежегодные штормовые выбросы могли дать до 15 000 т. Обследование, проведенное зимой 1931 г., показало, что при ручном драгировании можно было добывать 10 000 т в год. В сумме с выбросами это могло дать 1250 т золы, что соответствовало 2500 кг кристаллического йода.

1 июня 1930 г. Архангельский Союз Производственных и Кооперативных Артелей заключил с администрацией УСЛОН договор на заготовку и пережог водорослей в количестве 1000 кг золы. В августе 1930 г. при IV Отделении была организована постоянная научно-техническая Комиссия по развитию и рационализации йодного дела на Соловках. Было решено создать при Рыбпромеопытное йодное производство, которому поручили выполнение дальнейших работ при техническом руководстве представителя Северойода. Было намечено построить четыре водорослесжигательных печи и наладить исследовательскую работу. Несмотря на отсутствие помощи со стороны Архангельска, в 1930 г. удалось выполнить 45% плана – собрать 9000 т водорослей из 20 000 т запланированных. Из собранных водорослей 4000 т были пережжены в золу, частично в кучах на берегу, частично в двух построенных печах. Было получено 206 т золы. Были организованы Курсы йодных десятников. Разработанный Йодным Бюро календарный план на 1931 г. предполагал организацию 12 производственных участков и использование на них от 100 до 350 заключенных в месяц. По новому договору с Северойодом предполагалось на Соловках в сезон 1931 г. заготовить 20 000 т водорослей (из них 15 000 т штормовых и 5000 т ручным драгированием), построить 3 печи и 3 барака на 30 чел. каждый, конюшню и др. подсобные постройки. Весь стройматериал, дрова для отопления и производства, спецобмундирование и рабочий инвентарь должен был поставить Северойод, который не выполнил своих обязательств. Несмотря на это, Соловецкий лагерь заключил в 1932 г. новый договор с Северойодом.

В конце 1934 г. научно-исследовательские работы по добыче йода и агар- агара из водорослей в Соловецком лагере возглавил о. Павел Флоренский, который, находясь в заключении, запатентовал более 10 научных открытий.

Пожалуй, самыми перспективными для СЛОНа были сельхозработы. Лагерь принял на архипелаге большие площади сельхозугодий, возделываемых на протяжении столетий Соловецким монастырем, пусть и порядком запущенные совхозом. Эти территории были заняты под огородное хозяйство и луговодство. Кроме того, на Б. Муксалме, Анзере и Б. Соловецком острове (рядом с монастырем) находились скотные дворы, приспособленные для содержания молочного стада и для коневодства.

Что касается рыболовства и зверобойного промысла, лагерь унаследовал от монастыря систему промысловых участков – тонь, на которых стояли промысловые избы, причалы, приспособления для установки и вытаскивания на берег неводов, а также находились промысловые суда – карбасы. В наследство лагерю достались и мастерские по производству и ремонту промысловых судов и их оснастки, а также салотопенный завод для переработки продукции зверобойного промысла. Не менее важным было то, что при лагере оставались насельники Соловецкого монастыря, которые могли руководить и обучать заключенных работе в этих отраслях хозяйства. Наконец, в распоряжении лагерной администрации был практически неограниченный (в масштабах островного хозяйства) источник дешевой рабочей силы в лице заключенных, многие из которых были крестьянами (со временем их становилось все больше), привычными к сельскому труду. Неудивительно, что планы по сельхозработам из года в год выполнялись и лагерный сельхоз постоянно расширялся. Его главными задачами были: снабжение лошадиной силой в качестве гужевого транспорта, удовлетворение потребностей лагеря в молоке и мясных продуктах; луговодство и землепашество.

Посевная площадь на пашнях с интенсивным севооборотом в 1931 г. распределялась таким образом: картофель – 14 га; турнепс – 11 га; репа – 6 га; овес – 76 га; вика-овес – 50 га; свекла – 4 га; рожь – 39,4 га; брюква – 3 га; огородные культуры – 8,6 га. В том году в Сельхозе было собрано: картофеля – 129 т, турнепса – 112 т, брюквы – 36 т, репы – 42 т, свеклы – 11 т, капусты – 10 т, моркови – 4 т, а всего овощей и корнеплодов – 345 т (в 1930 г. – 135 т). Поголовье скота составило в 1931 г.: крупного рогатого скота – 253, свиней – 426, лошадей – 290 голов (из них 134 самые трудоспособные лошади были летом отправлены на строительство Беломорско-Балтийского канала). Удои молока составили 182 т при среднем удое на одну корову 4580 кг в год (в совхозах на материке корова в среднем давала 3000 кг).¹⁷

Количества овощей, мяса и молока, производимых Сельхозом, явно не хватало для питания заключенных и охраны лагеря в конце 1920-х гг., когда число заключенных на Соловках превысило 15 000, недостаточно его было и в 1931–1932 гг., когда это число сократилось до 3500–4000, но это уже не был голод, свирепствовавший на Соловках в середине 1920-х гг. М.М. Розанов пишет об этом времени: «На лагерные боны и на «расчетные квитанции» (выдаваемые со счета личных денег или как «премиальное вознаграждение» за работу) в соловецких ларьках, особенно в сельхозовском, за кремлем, в 1931 и 1932 годах часто свободно продавались по терпимым ценам худшие сорта свежей рыбы своего улова, разные овощи, тюлений жир, кости, колбаса, начиненная всякой съестной дрянью, и кое-когда молоко. Лагерные рыбпром и сельхоз отпускали ларькам эту свою продукцию, но без прямого ведома Лубянки. Кому не хватало пайка, но были боны, мог купить картофель, капусту, свеклу, морковь, лук и полкило «мослов» и сварганить борщ или поджарить картофель на тюленьем жиру. Нужда и смекалка научили очищать его от противного запаха и вкуса»¹⁸.

Однако в стране свирепствовал голод, вызванный коллективизацией и продразверсткой, ГУЛАГ затеял новые «великие стройки», и скоро всю продукцию Соловецкого сельхоза стали отправлять на строительство Беломорско-Балтийского канала: «С лета 1932 года повеяло другим ветром. Все многолетние запасы продуктов и все овощи были забраны для Беломорканала. Предельную норму хлеба с 1300 граммов снизили до 1000. Пошли в ход молодые листья брюквы, репы и крапивы. Вскоре стали исчезать чайки. Шпана охотилась за ними, невзирая на приказ: «За убитую чайку от 6 месяцев ареста на Секирной до 3 лет нового срока». Не стало старого ручного Мишки-оленя, постоянного жителя кремлевского двора и общего любимца и баловня. Кто-то увел в лес Мишку и там зарезал его»¹⁹.

Лагерный Рыбзверпром вел промысел на бывших монастырских тонях. Рыболовными пунктами Соловков были: Центральный (сельдяной) – п. Кремль, Березовский – п. Кремль, Н. Сосновый – п. Савватьево, Овсяниковский – п. Савватьево, Озера – п. Савватьево, Реболдовский – п. Филимоново, Глубокая губа – п. Филимоново, Б. Муксоломский – п. Муксалма, М. Муксоломский – п. Муксалма, Кирилловский – п. Анзер, Троицкий – п. Анзер, Ново- Городовский – п. Анзер, Могильницкий – п. Анзер, Колгуйский – п. Анзер, Кузовецкий – Кузовские острова. Рыбзверпром добывал на Соловках сельдь, семгу, разную озерную и морскую рыбу, морского зверя (нерпу, белуху, морского зайца). Орудия лова были те же, что и при монастыре: тягловые, ставные, семужьи, озерные неводы, сети-сельдяники, мережи, звероловные крюки. Промысел велся на неводных, сельдяных, звероловных и озерных карбасах, которых в 1931 г. было 58 шт. В Рыбзверпроме было занято до 400 заключенных. План, спускаемый Рыбзверпрому администрацией лагеря, хронически не выполнялся. Например, в 1930 г. сельди планировалось добыть 124,5 тонны, а поймано было 33,2 т, план по семге был 1 т, поймано 0,74 т. Морского зверя при плане 1310 голов была добыта 1081 голова. Тем не менее в 1931 г. планировалось довести добычу рыбы до 215 т (фактически было поймано только 85 т), и для этого развивать глубинный лов, перейти к лову в течение всего года, пополнить орудия лова. Все это, в конечном итоге, не было сделано, и деятельность Рыбзверпрома в 1930-е гг. постепенно сворачивалась.

Новым направлением хозяйственной деятельности Соловецкого лагеря, по сравнению с монастырским периодом, была организация на островах пушного хозяйства. Пушносовхоз (или Пушхоз) был организован в середине 1920-х гг. В нем разводили черно-бурых (иногда в документах лагеря они называются серебристо-черными) лисиц, соболей, песцов (на Азере – на воле), кроликов и ондатр (в естественных условиях в озерах). Продукция Пушхоза шла на экспорт и приносила валютную выручку советскому государству. Например, В 1931 г. выручка от реализации пушных зверей принесла лагерю: по лисам – 59 300 руб., по песцам – 4850 руб., по кроликам – 14950 руб., по ондатре – 8100 руб. На Соловках был получен приплод соболей в неволе, что являлось исключительным случаем в звероводстве. Ондатры на Б. Соловецком острове к 1932 г. было 3000 шт., что дало возможность отказаться от ее закупок за границей и снабдить племенным материалом северный край и Урал. Тем не менее в 1933 г. Пушхоз с Соловков был переведен на материк. Возможно, форсирование этого перевода было связано с эпидемией эпизотерии, которая в 1932 г. уничтожила более 70% кроликов.

С конца 1920-х гг. культурно-воспитательная работа в лагере была подчинена интересам хозяйственной деятельности. Основными направлениями этой работы стали ликвидация неграмотности среди заключенных и организация профкурсов, на которых люди могли овладеть востребованными в лагере профессиями.

Школы ликбеза действовали во всех отделениях лагеря, причем их количество возрастало с каждым годом. Если в 1930 г. в лагере было семь таких школ, которые окончили 60 заключенных, то к концу 1931 г. школ ликбеза на Соловках стало уже 53 с числом учащихся 1061 чел. К ним нужно прибавить шесть школ малограмотности с 340 учащихся.

В 1927 г. в лагере были только сельскохозяйственные курсы, которые выпустили 22 человека. В 1931 г. действовало уже 15 курсов профтехобразования с 284 слушателями (из них 222 чел. были к осени 1931 г. вывезены с Соловков на строительство ББК). В это время в лагере действовали курсы: электромонтеров (25 чел.), звероводов (23 чел.), медтехников (55 чел.), санитаров (50 чел.), трактористов (13 чел.), мотористов (9 чел.), счетоводов (22 чел.), десятников-мелиораторов (18 чел.), рыбопромышленников (16 чел.), судоремонтников (4 чел.), матросов (17 чел.), киномехаников (8 чел.), мельничных (1 чел.), радистов (1 чел.), полеводов (1 чел.), токарей (15 чел.).

«Положение об исправительно-трудовых лагерях ОГПУ», принятое в 1930 г., требовало, чтобы заключенные, осужденные по контрреволюционным статьям, были отстранены в лагерях от культурно-воспитательной работы. Администрация Соловецкого лагеря, особенно после работы комиссии А. М. Шанина, пыталась следовать этому правилу и рапортовала в 1930 г. как о своем успехе о том, что «в отношении качественного состава воспитателей КВЧ достигнуты значительные успехи за счет снятия каэров и подбора новых работников из числа осужденных за бытовые и должностные преступления»²⁰, т.е. из уголовников и бытовиков. Эта политика, однако, привела только к острой нехватке грамотных и квалифицированных воспитателей. Уже в 1931 г. администрация докладывала, что «вместо 50 воспитателей, положенных по штату, было 17, причем большинство из них слабограмотные. Работа по ликбезу среди нацмен была поставлена плохо по той причине, что для них, особенно для кавказских племен, очень трудно подобрать учителей»²¹.

С началом Первого пятилетнего плана (1928–1932 гг.) одним из главных направлений культурно-воспитательной работы в лагере стала организация движения ударников труда и соцсоревнования, которое в лагерях называли «трудовым соревнованием». В 1930 г. на Соловках было организовано 30 ударных бригад, в которых работал 641 заключенный. Основными показателями ударных бригад считались предложения по рационализации, отсутствие прогулов, поднятие производительности труда. В апреле 1932 г. на островах уже было 130 ударных бригад с 2142 ударниками. Были проведены слеты ударников водного транспорта, рабочих селькоров. В это время уже все заключенные, занятые на производстве, были охвачены соревнованием, а 54% из них считались ударниками. Политработа, трудсоревнование и ударничество, организация социально близких заключенных (читай – уголовников) в трудколлективы считались главными направлениями культурно-воспитательной работы.

1931 г. стал последним годом деятельности Соловецкого общества краеведения (СОК), в котором в 1920-е гг. находили себе убежище и простор для творческой, интеллектуальной, научной деятельности многие представители интеллигенции и дворянства. В 1930–1931 гг. СОК состоял из ряда отделов.

Йодно-промысловая разведка обследовала прилегающие к островам воды на предмет запасов водорослей.

Химлаборатория проводила анализ водорослей на йод, бром, танговую кислоту и т.д. Велись опыты по задержанию летучего йода.

Болотная комиссия изучала торфяные болота для топлива и сельского хозяйства. Впервые в СССР были составлены карты кислотности болот.

Озерная партия изучила 100 озер – обнаружены залежи сапропел-диатомового ила (горючее и строительный материал).

Рыбно-промысловая разведка дала 2 новые тони.

Станция по борьбе с вредителями занималась изучением биологии вредителей и выработкой мер по борьбе с ними.

Энтомологический кабинет проводил сбор насекомых, изучал полезные и вредные виды, особенно короедов и моли клевера.

Зоологический кабинет изучал преимущественно промысловых и вредных птиц, вел наблюдения за оленями и ондатрой.

Аэрологическая станция вела шарополетные наблюдения, обслуживала воздушную линию, освещала общий режим ветров на больших высотах.

Агрометеорологическая станция проводила ежедневные наблюдения по атмосферному воздуху, по почвам, сельскохозяйственным растениям и по обороту энергии. Были выведены и успешно росли ячмень, овес, гречиха, яровые и озимые пшеница и рожь.

Гидрометрический пункт наблюдал колебания температуры и уровня озер с точки зрения общей физики озер.

Дендрометрический питомник занимался акклиматизацией растений. Отделы: хвойные породы, лиственные, ягодные, кустарники, технические растения, медицинские, декоративные – всего испытывалось свыше 300 видов.

Гагачья комиссия изучала районы гнездования гаги.

Археологическая комиссия вела подготовку к раскопкам текущего лета доисторических сооружений. Раскопки должна была вести специальная экспедиция от Исторического Музея (Москва) и Комакадемии под руководством ученого Секретаря СОК.

За шесть месяцев через музей прошло 7000 посетителей, всем давались объяснения.

Библиотека достигла 7000 названий, исключительно путем обмена.

Ученый архив содержал копии важных исторических документов. Выходил машинописный журнал «У Полярного круга» – шесть номеров, свыше 100 статей. Был начат печатный выпуск. Подготовлено к печати 12 работ сотрудников СОК²².

Даже из этого перечня видно, что в деятельности СОК интересы лагерного хозяйства стали приоритетными.

В 1930-х гг. отошли в прошлое эпические постановки лагерного театра, с таким блеском описанные Б. Н. Ширяевым в «Неугасимой лампаде». Театральные коллективы в отделениях и в Кремле продолжали действовать, но в основном ставили агитационные постановки на злобу дня – были развернуты т. н. «малые формы» театрального действия в виде организованных по всем лагпунктам живых газет. Из 155 представлений, проведенных в 1930 г. в Кремле, драматических постановок было всего 17, зато с каждым годом увеличивалось количество киносеансов: в 1930 г. их было проведено 43, а в 1931 г. – уже 186. Администрация лагеря неуклонно воплощала в жизнь установку В. И. Ленина о том, что из всех видов искусств для большевиков главным должно было стать кино.

Одним из направлений деятельности Культурно-воспитательной части в 1929–1931 гг. была работа Криминологического кабинета. Непосредственное участие в этой работе принимал Д.С. Лихачев, поэтому стоит остановиться на ней подробнее. Криминологический кабинет был организован для изучения жизни уголовников. В соответствии с новой политикой советской власти в отношении уголовников, они были признаны «социально близкими», поскольку были выходцами из семей рабочих и крестьян, а значит, в отличие от каэров и «нетрудовых элементов» (дворян, купечества), подлежали исправлению и возвращению в тесную семью строителей социализма. Кримкаб занимался социологическими исследованиями состава заключенных, вопросами практической помощи отдельным группам заключенных, например, молодежи. В конце 1920– х гг. Криминологическим кабинетом заведовал заключенный Александр Александрович Бедряга. Сотрудниками были Александр Николаевич Колосов – бывший царский прокурор, Юлия Николаевна Данзас, профессор Гавриил Осипович Гордон, Александр Александрович Мейер и др.

Практическое применение работа Криминологического кабинета нашла в создании Центральной трудовой колонии для молодежи (до 18 лет). Криминологическому кабинету Соловецкого общества краеведения (СОК) было поручено обследование всех отделений и командировок лагеря с целью выявления и регистрации малолетних преступников.

Из Протокола заседания Бюро коллектива ВКП(б) УСЛОН ОГПУ от 31 декабря 1928 г.: «Исключительное внимание обращено в данное время на молодежь, и особенно подростков до 18-летнего возраста (включительно – О.В.). Их учтено по Соловкам 335, из коих около 60 человек находятся на штатных должностях и вовлечены в профученичество, а остальные 275 числятся на общих работах, фактически не выходя на них по разным причинам, а главным образом по раздетости. Подростков можно подразделить по возрастному составу: 14 лет – 3 (возраст написан со слов), 15 лет – 5 (возраст написан со слов), 16 лет – 42, 17 лет – 112, 18 лет – 113. Всего: 275 человек.

По социальному происхождению учесть подростков было трудно, потому что многие из них не знали ни отца, ни матери и воспитывались у чужих людей. Высшим показателем является то, что эти люди имеют максимальный возраст – 18 лет, жили при Советской власти 11 лет (...)

По окончании карантина часть подростков, занятых на производствах, необходимо поселить в специальный барак Рабочего городка, а состоящих на общих работах – всех одеть, разбить на артели, поручить им исполнение различных общественно-полезных работ, с подчеркиванием их значимости и поместить в отдельную роту.

Предварительно разбивки нужно провести тщательное криминологическое и медицинское освидетельствование (...) К подросткам должны быть назначены специальные воспитатели с задачами умелого сочетания физического труда с умственными упражнениями, внешкольных занятий с разумными и полезными развлечениями»²³.

12 марта 1929 г. на Соловках была организована Центральная трудовая колония для молодежи. Подростков поселили в двух бараках Рабочего городка, перевели на 4-часовой рабочий день, одели в специально сшитую для них форму, назначили усиленное питание. В дополнение к обычному пайку им стали выдавать молоко и мясо. За год через колонию (вместе с отделениями на Анзере и Муксалме) прошло 157 человек – в среднем 18-летнего возраста. 75% колонистов принадлежали к категории «соцвредных» и попали на Соловки за мелкие уголовные преступления. Остальные 25% были осуждены за бандитизм, убийство, нанесение тяжелых телесных повреждений, разбой, изнасилование. «Соцвредные» имели в среднем по 3 судимости, максимум – И. Половина из них страдала расстройством нервной системы. В журнале совещания при Начальнике УСЛОН от 2.01.29 г. содержалось требование «исключить из режима колонии все признаки тюрьмы». Собранным по ротам подросткам был установлен такой распорядок дня: 6:00 – подъем; до 8:30 – уборка, гимнастика, умыванье, чай; до 12:00 – работа на производстве; 12:00–14:00 – обед и отдых (мертвый час); 14:00–16:00 – школа; 16:00–17:00 – свободный час; 17:00–19:00 – внешкольные, кружковые работы; 19:00–20:00 – ужин, 20:00 – вечерняя поверка и отдых; 21:00 – сон. Колонисты поначалу с недоверием отнеслись к этому начинанию – им это предприятие казалось липой и туфтой. Сюда присоединялось еще одно обстоятельство: переход в колонию был прямой изменой блатному миру. У многих колонистов на этой почве создавался тяжелый внутренний конфликт. Однако постепенно блатные установки стали сменяться гражданскими. У многих колонистов появилась установка на работу. Они стали все чаще задаваться вопросом: а что будет, когда они окажутся на воле? Дадут ли им нормально жить или придется возвращаться к прошлому? Поэтому в среде колонистов с радостью была воспринята новость, что на Соловки приезжает комиссия, которая будет вести среди них отбор в Болшевскую трудкоммуну под Москвой, где они будут жить на правах вольных людей²⁴.

В 1930 г. начался новый набор в Трудколонию, встал вопрос об отведении барака для колонисток-женщин. Но, видимо, со сменой начальства лагеря этот вопрос как-то сам собой отпал, хотя подростки на Соловках появлялись постоянно – в 1932 г., например, на острова прибыло до 700 подростков.

Одними из самых страшных событий лагерной жизни середины 1920 – начала 1930-х гг. были эпидемии тифа, унесшие жизни тысяч заключенных. Об этих эпидемиях пишут в своих воспоминаниях все заключенные, находившиеся в то время на Соловках. «Самая опасная вещь в Соловках – это заболевание. Доктора – подневольные арестанты, нужных и ценных лекарств почти нет. Вши, клопы, при всей на вид героической, а по существу смехотворной борьбе с ними, заедают заключенных. При скученности, при отсутствии хороших бань для «шпаны» (их в Соловецком лагере до 90%), при краткости времени для мытья, при ужасающем просторе для заразных болезней: сифилиса, тифа и т.д. Но тиф – это настоящий бич Соловков при наличии привходящих подробностей»²⁵.

Эпидемия тифа в Соловецком лагере началась в 1926 г. – первоначально в Кемперпункте, и оттуда перекинулась на Соловки, приняв к осени 1926 г. угрожающий характер. По СЛОНу был издан спецприказ №199, вводивший в структуру Санчасти новый институт санитарного врача, на которого было возложено проведение массовых дезинфекций во всех отделениях и командировках лагеря. В штате Центрального лазарета на тот момент состояло 146 чел. (вместо положенных 219). Для борьбы с тифом был выделен врач и четыре дезинфектора, кроме того, была создана специальная дезостанция при I Отделении. Для очагов тифа было введено карантинное положение, в силу которого ни один заключенный не мог быть переведен в другое отделение без согласия Санчасти. Необходимо было продезинфицировать все жилые помещения, все вещи – как носильные, так и постельные, постричь всех заключенных. С открытием навигации все вновь прибывшие заключенные подвергались двухнедельному строгому карантину. Емкость Центрального лазарета была увеличена до 300 коек. По официальным данным, из 715 больных тифом в 1927 г. умерло 53 чел.²⁶

Гораздо более угрожающие масштабы тиф принял осенью 1928 г., о чем вспоминает архимандрит Феодосий (Алмазов): «Работая в хозчасти шестого отделения (Анзер), я знал отрицательные данные о количестве жертв больничных беспорядков и преступлений на Голгофе. Мы ведали учетом и распределением пайков и продуктов по всему шестому отделению, посему нам утром ежедневно к десяти часам давали с Голгофы сведения о числе умерших. По официальным данным, из тысячи человек шестого отделения с октября по май погибло в зиму 1928–1929 г. от тифа до 500 человек»²⁷.

В конце 1929 г. на острове вспыхнула новая эпидемия тифа. Для тифозных больных был организован госпиталь на горе Голгофе, на острове Анзер, в зданиях Распятского скита. Преступления, которые совершала там администрация анзерского Отделения, а также лечащие врачи, были столь многочисленны и очевидны, что комиссия А. М. Шанина, прибывшая на Соловки в 1930 г., выделила их расследование в особое дело. Вот что рассказывали на следствии находившиеся во время эпидемии на Голгофе охранники: «Тифозные больные лежали на общих нарах, вплотную друг к другу, часто не имея возможности лечь на спину (...) В палате №6 для поносников, нормально могущей вместить 5 человек, находилось 30 чел. Белья им не выдавалось. Пол, стены и нары в этой палате были сплошь залиты и запачканы испражнениями. Больные также были грязные, наибольшая смертность была в этой палате. Трупы лежали на живых, живые – на трупах. Благодаря этому происходили путаницы: фактически живых на бумаге хоронили, умершие же числились живыми»²⁸.

Члены комиссии по-чекистски бесстрастно констатировали в представленном руководству ОГПУ отчете: «Из рук вон плохо медицинское обслуживание населения. На 57 000 человек населения лагерей имеется всего лишь 28 врачей, сосредоточенных почти исключительно при стационарах отделений СЛОНа. Квалификация лекпомов (180), несущих совершенно самостоятельную работу, недостаточно проверена. Большинство лекпомов не имеет медицинского образования. Кроме того, все они, как заключенные, целиком зависят от администрации командировок, вследствие чего даже при наличии желания не в состоянии должным образом реагировать на жестокость режима, направление на работы заведомо нетрудоспособных и проч. В значительной степени как следствие жестокого режима и сурового быта заключенных приходится рассматривать чрезвычайно высокую заболеваемость и смертность последних. За два квартала 1929/30 г. переболело в стационарах 25 552 человека, т.е. 44,6% населения. Амбулаторных посещений за этот же период было 425 426, или 743,8% по отношению к населению. Умерло за те же полгода 3583 человека, т. е. 6,8 % населения, или 14% стационарных больных; из этого числа 1004 человека, или 26%, умерло от сыпного тифа и 396, или 11%, – от истощения и малокровия. К этой статистике нужно прибавить уже упоминавшиеся в разделе о рабсиле данные об изнашиваемости заключенных: за 10 месяцев 1929/30 года отсеяно как непригодных к работе 25% полноценной рабочей силы»²⁹.

Эпидемии тифа были вызваны, прежде всего, чрезвычайной скученностью заключенных в местах их содержания, полным отсутствием возможностей для личной гигиены на общих работах, а также пренебрежением элементарными правилами санитарии со стороны лагерной администрации. Характерно, что эпидемии прекратились только осенью 1931 г., когда большая часть узников была отправлена с Соловков на строительство Беломорканала, несмотря на то, что вместе с ними в материковые отделения были переведены почти все врачи и лек- помы – в Санчасти Соловецкого отделения состояло на 1 июня 1932 г.: врачей 5, лекпомов 6, медтехников 17, ИТОГО 28 чел.

В 1929 г. Соловецкий лагерь посетили два гостя: немецкий коммунист Карл Иванович Альбрехт, который в составе группы иностранных лесных специалистов изучал организацию лесного хозяйства на Севере по заданию Центральной контрольной комиссии и Рабоче-крестьянской инспекции, и писатель Максим Горький.

Результатом посещения Альбрехта стали две книги – «Реконструкция и рационализация лесного хозяйства», изданная в 1930 г. и многократно переиздававшаяся в 1939–1944 гг., и «Преданный социализм».

М. Горький приехал на Соловки из Кеми 20 июня 1929 г. Согласно официальной биографии уже 21 числа он выехал в Мурманск, куда прибыл вечером 23 июня. Из очерка Горького, увидевшего свет в майском выпуске журнала «Наши достижения» за 1930 г., видно, сколь плотной была программа его двухдневного пребывания на Соловках. Он осмотрел кирпичный, кожевенный и конский заводы, сельскохозяйственную опытную станцию, кустарные мастерские, молочное хозяйство (удои до 7000 литров в год), побывал на Секирной горе...

Очерк, ставший результатом этой поездки, заставил заключенных потерять веру в скорейшее освобождение. «Вывод ясен: такие лагеря, как Соловки, нам нужны», – подытожил свой труд Максим Горький.

Осенью 1929 г. трагически завершилось самое известное дело из истории побегов с Соловков – т. н. «Дело о Кремлевском заговоре». О нем упоминают многие соловчане, правда, их свидетельства носят противоречивый и расплывчатый характер. Из материалов «Дела», хранящемся в архиве ФСБ г. Архангельска³⁰, следует, что в июне 1929 г. в Информационно-следственный отдел лагеря поступили сведения о том, что в лагере существует организация заключенных, которая ставит себе целью разоружение охраны, захват оружия, связи и плавучих средств, затем – массовый побег на материк и далее – в Финляндию. Начались аресты. По «Делу» в качестве активных участников был привлечен 51 чел. Это были совершенно разные люди как по национальности, так и по происхождению и образованию. Сохранились подробные показания обвиняемых, из которых видно, с каким мужеством держались арестованные. Следственное дело №747/1 было представлено на рассмотрение Коллегии ОГПУ для вынесения приговора во внесудебном порядке. 24 октября 1929 г. КОГПУ вынесла решение: 36 обвиняемых, которые «состояли членами организации вооруженного восстания и массового побега заключенных за границу», приговорить к высшей мере наказания – расстрелу; 15 обвиняемых, которые «будучи осведомлены о существовании в лагере организации вооруженного восстания и массового побега заключенных за границу, не донесли об указанной организации», приговорить к высшей мере наказания с заменой заключением в концлагерь сроком на 10 лет. 29 октября 1929 г. приговор в отношении 36 приговоренных к расстрелу приведен в исполнение. Осужденных расстреляли на расстоянии прямой видимости от Кремля, так что многие заключенные (особенно женщины, которые содержались в Архангельской гостинице, в нескольких десятках метров от места расстрела) видели вспышки и слышали хлопки от револьверных выстрелов. Братское захоронение расстрелянных заключенных было обнаружено в середине 1970-х гг., при строительстве жилого дома. В 1989 г. по протесту прокурора Дело о Кремлевском заговоре было пересмотрено судом и прекращено за отсутствием в действиях заключенных состава преступления³¹.

3 апреля 1930 г. Коллегия ОГПУ приняла решение образовать специальную комиссию «для всестороннего обследования деятельности существующих лагерей с обязательным выездом для ознакомления с постановкой работы в Соловецкие лагеря, предоставив комиссии право принять окончательное решение и меры для упорядочения работы на месте»³². Председателем комиссии был назначен А. М. Шанин, многолетний (с 1922 г.) секретарь Коллегии ОГПУ и по совместительству заместитель начальника Административно-организационного управления ОГПУ. В состав комиссии были привлечены молодые, но быстро делавшие карьеру сотрудники ключевых подразделений ОГПУ. 13 апреля 1930 г. комиссия выехала в Кемь.

Оснований для посылки столь представительной и полномочной комиссии было более чем достаточно. Во-первых, сам курс на создание системы ИТЛ, санкционированный Политбюро весной-летом 1929 г., требовал изучить состояние дел в СЛОНе – фактически единственном на тот момент учреждении подобного рода в СССР. Во-вторых, в постановлении Политбюро от 27 июня 1929 г. перед межведомственной комиссией по проблемам организации новых лагерей была поставлена задача обследовать состояние «дисциплины и режима» в существующих местах заключения и принудительных работ. Наконец, ближайшей причиной явилось то, что весной 1930 г. в Москве интенсивно прорабатывался вопрос о строительстве руками заключенных Северного (т.е. Беломорско-Балтийского) канала (решение Политбюро на это счет состоялось в начале мая), что опять-таки было невозможно без привлечения трудовых и иных ресурсов СЛОНа.

Проработав на Соловках две недели, А. М. Шанин 28 апреля выехал в Москву. 6 мая 1930 г. комиссия представила Коллегии ОГПУ обширный (более чем в 100 машинописных страниц) итоговый доклад, который сразу был засекречен и опубликован только в 1989 г. Документ ценен прежде всего тем, что слова, прозвучавшие перед членами Коллегии ОГПУ из уст одного из высокопоставленных чекистов, полностью подтверждают практически все то, что писалось о произволе и жестокости лагерной администрации и охранников в воспоминаниях соловецких узников. Предоставим слово самому А. М. Шанину: «Допросами ряда лиц из надзора и заключенных выявлена установившаяся в УСЛОНе система произвола и полного разложения. В широких размерах развито взяточничество и вымогательство с заключенных, а также расхищение вещевого и продовольственного пайка, предназначенного для заключенных. Тенденция личного обогащения за счет заключенных развилась на базе легализованного в УСЛОНе издевательства и терроризирования заключенных. Формирование надзора производится из наиболее деклассированных, а подчас и к.-р. элементов, которым предоставляется полная свобода действий. Способы терроризирования заключенных применяются следующие: 1. Избиение палками, прикладами, шомполами, плеткой и т.п.; 2. Зимой постановка заключенных в так называемые «на камни» в одном белье в положении «смирно» на срок до 3–4 часов; 3. Летом постановка заключенных так назыв. «на комары», т. е. раздетого в положении «смирно»; 4. Заключение в так назыв. «кибитки», т. е. карцера, представляющие из себя холодны[е] небольшие дощатые пристройки, в которых заключенные в зимнее время в одном белье выдерживались по несколько часов. Есть случаи смерти от замерзания; 5. Посадка на так назыв. «жердочки», т. е. узкие скамьи, на которые заключенных усаживали на корточки и, абсолютно запрещая шевелиться и разговаривать, выдерживали в таком положении с раннего утра до позднего вечера; 6. Убийства под видом побега; 7. Изнасилование женщин и принуждение к сожительству заключенных женщин с надзором; 8. Так назыв. «чайки», т. е. заключенного зимой в одном белье выводили к устроенному шесту возле пристани, на котором сделана деревянная чайка, и заставляли считать: «чайка раз, чайка два» – до 2 тыс. раз, т. е. фактически до состояния полного изнеможения; 9. Заставляли заключенных переливать руками воду из проруби в прорубь; 10. Посадка заключенных в одном белье в карцер, представляющий собой яму высотой не более метра, потолок и пол которой выстланы колючими сучьями. Заключенный выдерживал не более 3 дней и умирал; И. Так назыв. «дельфины», т. е. при проходе заключенных через мост лица из надзора, указывая на того или иного заключенного, кричали «дельфин». Заключенный обязан был бросаться в воду, за неисполнение подвергался избиению и сбрасыванию в воду и т.п. виды истязаний и издевательств над заключенными»³³.

Описав эту систему неприкрытого террора по отношению к заключенным, А. М. Шанин не мог, конечно, сделать вывод, что она проистекала из самого существа лагерной системы, а, как тогда было принято, обвинил во всем контрреволюционеров, пробравшихся на ключевые посты в администрации и охране Соловецкого лагеря: «этот факт не остался не использованным к.-р. элементами, которые, как видно из материалов следствия, использовали создавшееся положение в своих целях. Установка к.-р. элементов в данном вопросе заключается в том, чтобы, пользуясь занятием хозяйственных, технических и командных должностей, вырабатывали и назначали непосильные работы рядовым заключенным. Выполнением таких уроков внешне укрепляли свое положение, давая картину большой производительности от их хозяйственного руководства, действительный же эффект получался тот, что создавалось озлобление против соввласти, укреплялись к.-р. настроения и увеличивалось число заключенных со значительной потерей трудоспособности. Указанное также характеризует понижение продуктивности работ, производимых УСЛОНом, т. к. рабсила последнего, будучи изнурена непосильной работой, не давала того эффекта, который можно было бы достичь»³⁴.

Предложения Шанина в связи с произведенным обследованием были утверждены Коллегией ОГПУ 11 мая. В целях ускорения рассмотрения следственных дел по Управлению Соловецких лагерей Коллегия распорядилась командировать на место внесудебную «тройку»; тогда же было принято решение об отставке А. Ногтева и замене его на А. А. Иванченко, председателя Карельской ГПУ. 12 мая Шанин ознакомил Ягоду с результатами работы своей следственной группы в Кеми, проделанной с момента отъезда комиссии, на что зампред ОГПУ отреагировал следующей резолюцией: «Со всей этой бандой расправиться жестко. Аресты производить осторожно, чтобы не разложить лагерь. Наказать надо крепко, но это не значит, что дисциплина заключенных должна ослабнуть, а наоборот, дисциплина должна быть крепкая, но без той подлости и мерзости, которая была в лагере»³⁵. Это и предопределило судьбу подопечных Григановича и Трофимова – 13 из 38 подследственных, сотрудников администрации УСАОНа (в большинстве – заключенных), были тогда же расстреляны.

Деятельность комиссии А. М. Шанина ничего, в сущности, не изменила в лагерных порядках. Уже в начале 1933 г. новый руководитель ГУЛАГа М. Д. Берман, прибыв на Соловки, убедился в «полном разложении Соловецкого отделения СААГ ОГПУ и его аппарата», которое, как выяснило следствие, началось уже с осени 1931 г. Приказом от 17 марта 1933 г. Берман уведомлял, что по его представлению Коллегия ОГПУ приговорила 35 сотрудников лагерной администрации к расстрелу, а несколько десятков – к длительным срокам лагерей³⁶. Основную массу казненных вновь составили заключенные.