О том же

H. Комарова

Апостольский собор, поставивший своею задачей – дать норму отношения христианства к иудейству и примирить и соединить обе половины Церкви в одно целое, должен был отнестись с возможной терпимостью к иудейству, а следовательно, и к иудейской обрядности; крутое и решительное отменение ее могло раздражить иудеев и заградить им вход в христианскую Церковь. С другой стороны – и полное пренебрежение со стороны христиан из язычников к иудейскому обряду, явное нарушение его могло также еще больше усиливать и без того уже существовавший между ними антагонизм и весьма затруднять желаемый мир и единство Церкви. Таким образом историческое положение вещей требовало, чтобы иудейскому закону и обряду оказано было внимание, и собор апостольский вполне признал это; задача его в этом отношении состояла, следовательно, только в том, чтобы, из множества иудейских предписаний – выбрать более нужное и целесообразное, и собор в этом отношении выполнил свою задачу, как нельзя лучше.

Первая заповедь, возложенная на христиан из язычников – воздержание от оскверненного идолами или идоложертвенного (από των άλισγημάτων των είδΰλων είδωλοθύτων– Деян. 15, 20, 29; 21, 45; ср. 1Кор. 8, 1), – т.е. от пищи (по большей части мяса), которая составляет остаток идольской жертвы. – Иудеи за то именно и презирали язычников и отказывались от всякого общения с ними, что они были идолопоклонники, – служили своим богам, а не единому живому Богу; главный же обряд, символ религии, в котором яснее всего выражалось служение Богу – по понятию как иудеев, так и язычников – было жертвоприношение. Жертва служила для иудеев знаком их общения с Иеговою (Исх. 29, 28), – поэтому и на участие в идольской жертве они естественно смотрели, как на общение с идолами; потому и ап. Павел идоложертвенное называет оскверненным идолами. Закон Моисеев весьма строго судил за подобное участие и виновных в нем наказывал смертью (Втор. 17, 2–13). В свою очередь и язычники всегда непременно требовали, чтобы иудеи отступление от своего Бога и закона, – когда это случалось, – свидетельствовали принесением идольской жертвы (напр. 1Мак. 1, 41–48; 2, 23–26 и много подобных примеров в той же книге). – Отсюда хорошо понятно, какое омерзение внушала иудею идольская жертва и какой великий соблазн для них было свободное отношение христиан из язычников к идольским жертвам: оно напоминало им ненавистное язычество, от которого так грозно предостерегал их богодарованный закон, и участники идольской жертвы были в их глазах почти те же язычники. Потому, в видах примирения и единения Церкви, весьма важно и необходимо было заповедать христианам из язычников более осторожное и благоразумное отношение к идоложертвенному, особенно там, где были соблазнявшиеся им иудеи, – пока последние не достигли полного сознания и ясного понимания христианской свободы. С другой стороны, и для самих новообращенных христиан из язычников, еще недостаточно утвердившихся в вере Христовой, идоложертвенное представляло немало опасностей, – потому что и они легко могли принять участие в невоздержании всякого рода, которым непременно и даже обязательно сопровождались все почти идольские жертвоприношения и праздники. Таким образом иерусалимский собор имел полное основание – и именно историческое – заповедать христианам из язычников воздерживаться от употребления идоложертвенного.

Далее собор предписывает воздержание от крови и удавленины (πνικτοϋ και αΓματος (15, 29), – т.е. от употребления в пишу крови животного, в каком бы ни было виде, а равно и мяса животного, убитого через удавление, в котором осталась кровь животного, – следовательно, основание обоих предписаний одинаково, и в сущности оба они запрещают употребление крови (Лев. 17, 10–14). Запрещение употреблять в пищу кровь относится к самой глубокой древности и потом очень определенно и не один раз повторено в законе Моисеевом с сильными угрозами (Быт. 9, 4; Лев. 3, 17, 7, 26, 17, 10–14; Втор. 12, 16, 23 и след. 15, 23). Здесь же указаны и основания этого запрещения: кровь есть основной элемент животной природы, носитель жизни животного – душа всякия плоти кровь его есть; поэтому кровь животного, как сама существенная часть его, – составляет собственно и сущность животной жертвы, приносимой Богу и Аз дах ю (кровь) вам у алтаря умоляти о душах ваших, кровь бо его вместо души умолит (Лев. 17, 11); поэтому кровь жертвенных животных и имеет такое важное значение в иудейской религии (кропление, помазание кровью и т. п. Евр. 9, 22). Таким образом – кровь была священным предметом для иудея, к которому он относился с величайшим благоговением и ни в каком случае не мог употреблять ее в пищу, -того, что собственно приносилось Богу, еврей не смел есть. Если употребление и вообще нечистой пищи казалось соблазнительным для иудея, – то можно себе представить – как возмутительно было для него видеть нарушение самого существенного в этом отношении закона! В безразличном употреблении в пищу крови христианами из язычников иудеи могли видеть мало того, что нарушение весьма важного законного постановления, – но оскорбление всей своей религии, неуважение к самому великому и важнейшему ее обряду, – можно сказать – даже ветхозаветному таинству, жертве (Евр. 9, 22). Наконец, пренебрежение и нарушение столь существенной заповеди, прямо касающейся истинной жертвы, могло напоминать иудеям о прежнем идолослужении христиан из язычников, – о их ложных, омерзительных идольских жертвах. Таким образом и для этого постановления были у собора прямые и вполне достаточные исторические основания.

Наконец, последняя заповедь собора – воздержание от блуда (πορνεία, Деян. 15, 29). Эта заповедь возбуждает больше всего недоумений и разногласий между толкователями св. Писания. Причина этого главным образом заключается в самом характере этой заповеди, которым она отличается от других, предыдущих: она одна из всех них имеет положительно нравственное значение, потому что запрещает такой проступок, который никогда и ни в каком случае не может быть терпим в христианине, тогда как предыдущие сами по себе безразличны, касаются больше обряда, зависят от временных условий, а потому имеют и временное значение. Отсюда существует много объяснений πορνεία, употребленного в соборном акте, – и справедливость требует сказать, что в числе их объяснение Баура, который видит здесь запрещение второго брака, принадлежит к числу самых неосновательных и искусственно-натянутых. Единственно правильное понимание этого слова, конечно, то, которое основывается на буквальном смысле текста и подтверждается историей того времени. В соборном определении поставлено слово πορνεία без всякого дополнения и объяснения, следовательно, и понимать его нужно в том общем значении и смысле, как оно обыкновенно везде употребляется; – очевидно, всякие прибавки к нему, ограничения его будут произвольны и ни на чем не основаны. Тем больше, что здесь, как и вообще во всяком законодательном акте, предназначавшемся для точного исполнения и практического применения, должна быть соблюдена точность в выражениях и определениях, – иначе неизбежны недоумения и перетолкования; притом различные и несобственные значения, которые стараются придать πορνεία (напр., образное запрещение идолопоклонства и идольских жертв, потому что в Ветхом Завете блуд служит их образом, – публичного разврата (проституции) и т.п.) , очевидно не могли быть понятны и доступны христианам из язычников, для которых собственно и назначалось соборное послание. Словно πορνεία в Новом Завете везде употребляется в смысле блуда вообще, всякого непозволительного и незаконного удовлетворения половых влечений, всякого нарушения 7 заповеди, за исключением разве Апокалипсиса, где блуд служит образом идолослужения (14, 8; 17, 2, 4; 18, 3; 19, 2), но здесь, при общем характере символической речи, это само собою очевидно (Римл. 1, 29; 1Кор. 5, 1, 6, 13, 18; 7, 2 и мн. др.) ; в том же смысле оно употреблено и здесь. Блуд, конечно, такой порок, который прямо и положительно запрещается христианством, и христиане из язычников, без сомнения, знали это и без соборного определения, но были особые причины, по которым собор нашел нужным снова и торжественно напомнить им о воздержании от блуда. Едва ли нужно говорить о том невероятном разврате, который господствовал повсюду в языческом мире в эпоху явления и первоначального распространения христианства; этим пороком едва ли не лучше и ярче всего характеризуется состояние тогдашнего язычества, и – недаром ап. Павел всюду в своих посланиях блуд считает самым характеристическим и распространенным пороком языческим и всюду в своих посланиях настоятельно предостерегает от него христиан (Напр. Римл. 1, 24, 26–29; 1Кор. 5, 1, 13–20 и многие другие места). Писатели того времени, и христианские и языческие, оставили нам яркое описание тогдашнего разврата, которого нельзя читать без содрогания и омерзения: это была какая-то безумная и исступленная оргия сладострастия, в которой было забыто все – и религия, и человеческое достоинство, и самая природа человеческая, и естественные чувства, и узы самого близкого родства; и мало того, что все делалось публично, открыто, без всякого стыда, -разврат освящен был языческой религией, составлял часто часть, необходимую принадлежность языческого богослужения и обряда. Таким образом разврат господствовал во всей наготе, не имея даже внешнего прикрытия, хотя бы даже только для благопристойности и приличия, – в глазах язычников он не считался чем-нибудь особенно позорным и непозволительным, – напротив, к нему относились не только терпимо и равнодушно, но даже и благо склонно. Нет ничего удивительного, если язычники, и по обращении в христианство, смотрели на этот порок легко, по крайней мере, не с христианской строгостью и сами не соблюдали в жизни той чистоты, какая свойственна христианам; – в послании ап. Павла к Коринфянам есть поразительный факт, вполне подтверждающий это предположение (1Кор. 5, 1–2): один христианин впал в такое блужение, яково же ни во языцех именуется – он открыто жил со своею мачехою (Златоуст, Орр. T. X., р. 125), и прочие христиане смотрели на это равнодушно. Ввиду таких обстоятельств собор апостольский имел настоятельную нужду напомнить христианам из язычников об их непременной обязанности – воздерживаться от блуда, избегать всяких поводов к этому греху и вообще относиться к нему строже. – В заключение собор апостольский заповедует христианам из язычников – не делать другим того, чего они не хотят себе, т.е. в своих отношениях к христианам из иудеев руководиться всегда чувством правды, любви и терпимости христианской. Таким образом и происхождение заповеди о воздержании от блуда исторически объясняется также легко и естественно (Прав. Обозр. 1872 г. т. 2, стр. 274).