Слово в день тезоименитства Благочестивейшего Государя Императора Александра Николаевича. (30 августа 1876 г.)

Сегодня мы празднуем память св. благ. и велик. князя Александра Невского. Светлая и высокая личность его, просиявшая столько же подвигами религиозными, сколько и доблестями гражданскими, невольно уносит мысль нашу к тем временам нашего прошедшего, когда все сословия русские, все до единого, начиная от бедного простолюдина до князя, окруженного блеском и обилием благ земных, умели как-то соединять обязанности гражданские с религиозными и строго выдерживали, как в домашней, так и общественной своей жизни, православно-религиозный характер. Этот характер обнимал всю жизнь древнего русского человека, и полагал некоторую общую родственную и связующую печать на все классы общественные. Если государство называют иногда семьей и сравнивают с организмом; то оба эти сравнения всего более идут к древней православно-религиозной Руси. Религиозное одушевление, так крепко объединявшее национальные силы народа русского, всегда было самою могущественною его опорою в годины искушений, и оно то, как открывает нам история, приготовило нашему отечеству теперешнюю его силу, могущество и славу. Чем более это верно, тем труднее удержаться от сожаления, что многим современным русским людям и недостает именно того, чего так много было у наших предков и что всегда составляло и составляет красу нашей внутренней жизни. На случай, если бы кому-нибудь показалось, что мы в старине ищем идеалов для современной жизни, и вместо движения вперед рекомендуем возвратиться назад, ко временам св. князя Александра Невского, – спешим оговориться, что нет и нет. Успехи современной общественной жизни так велики, и благодетельное влияние их так хорошо чувствуется каждым последним членом великой русской семьи, что не отрицать их и не унижать мы намерены, а скорее выразить теперь, в день памяти благ. кн. Александра Невского, глубокую скорбь о том, как горька и тяжела была гражданская жизнь его современников, как много бед и скорбей должен был выносить на себе русский народ от недостатка тех усовершенствований общественной жизни, которыми пользоваться имеем счастие мы. Но при всем том станем ли отрицать и то, что мы религиозны менее своих предков, что нашим общественным деятелям, иногда с несомненными талантами и заслугами, недостает весьма часто ни особенно крепких религиозных убеждений, ни особенно чистого нравственного характера деятельности и что нередко у нас чувствуется какое-то разъединение и разобщение между службой государю и обществу и между служением Богу, и вообще между интересами гражданскими и национальными и интересами религиозными, и что это, как и всякое неестественное разъединение, не хорошо во всяком случае? Поз вольте же остановиться на этом предмете несколько долее.

Но, может быть, есть еще сомнение насчет необходимой связи между религиозностью и служебно-практическою деятельностию? Т. е. может быть, некоторым все еще кажется, что и плохой христианин может быть очень хорошим общественным деятелем, и что вообще религия и государственно-политическая жизнь суть две совершенно отдельные, области, могущие существовать и развиваться сами по себе и без взаимного влияния? Люди, любящие подобными соображениями оправдывать свою нерелигиозность и успокоивать себя насчет своего неведения и несочувствия религии, приводят обыкновенно в пример и доказательство своих соображений быстрое и успешное движение вперед гражданственности и цивилизации без помощи будто бы религии, ибо не она де подсказала те великие и удивительные открытия, которые так сильно и заметно возвысили благосостояние гражданских обществ.

Но все эти соображения значительно слабеют, если мы примем во внимание, как незначительно все-таки в общей сложности и медленно растет внутреннее народное благо, несмотря на высокое состояние современных наук и искусств. Отрадным и утешительным фактам и примерам можно противопоставить тысячи других примеров и фактов весьма неутешительных и могущих возбуждать раздумье и сомнение в самых горячих и искренних оптимистах. Делаются напр. открытия в науке естествознания, а национальная вражда и ненависть современных цивилизованных народов прилагает эти открытия к истреблению человеческого рода. Давно ли на западе, во время войны между самыми образованными, можно сказать, и цивилизованными европейскими народами, погибали от этой цивилизации десятки тысяч подобных нам собратий, созданных, конечно, дал и законного наслаждения жизнию и мечтавших о счастии в жизни. А теперь что делается? Нельзя без отвращения и ужаса читать газетных известий, как единоплеменные нам славянские братья гибнут от турецких варваров, вооруженных страшными орудиями смерти, изобретенными цивилизованной наукой.

Открываются все новые источники народных богатств а тысячи голодных, оборванных и тупых людей ходят по улицам на глазах цивилизованных богачей и вымаливают милостыню, если только при удобных случаях не восхищают ее насильно. В центрах цивилизации, в столицах европейских, как слышно, всего более этой бедности и нищеты. Там она, говорят, самого возмутительного характера. Науки развиваются по всем своим отраслям, а миллионы людей, – это не преувеличение, а действительно миллионы людей, – по-прежнему не умеют читать грамоты, и мыслят по-прежнему как дети обо всем, что выходит из тесного и убогого кружка их собственного опыта. Как думать насчет всего этого? Очевидно, что что-то сильно мешает человечеству идти вперед, и злобно смеется над его самоуверенными порываниями к прогрессу. Оказывается, что это скрытное злое начало, мешающее обществам человеческим беспрепятственно усовершать себя, есть не что иное, как страсти людские, и в особенности главная из них, от которой, как от злого корня, вырастает бесчисленное множество гнусных отпрысков, – это эгоизм или самолюбие. Доколе не будет вырвано с корнем это зло в людях, дотоле будет у них рядом с образованием, довольством и свободой, – и застой, и рабство, и нищета, и невежество, и слезы, и стоны. Откуду брани и свары в вас, говорит Ап. Иаков; не отсюду ли, от сластей ваших воюющих во удех ваших! (Иак. 4:1). А между тем к ослаблению и уничтожению этого зла не знает средств ни одна наука, ни искусство. Вот почему стоит, в особенности в нынешнее прогрессивное время, пожалеть, что главные вожди и передовые двигатели цивилизации весьма часто не хотят и не думают обращаться за этими средствами туда, где их так много, – именно к религии Христовой, основное начало которой есть самоотверженная любовь к Богу и ближнему, а главный характер – господство над страстями для беспрепятственного и самого широкого исполнения закона о любви. Да что и говорить много об этом? Можно ли указать хоть один пример или случай, чтобы человек с истинно-христианским направлением, человек пламенеющий любовию к Богу и усердно трудящийся над исполнением евангельских правил в своей жизни, чтобы такой человек как-нибудь и где-нибудь оказался бесполезным или вредным членом общества в отведенном ему круге обязанностей гражданских? Этого конечно и не было и быть не может. Надлежало бы по-настоящему взвешивать и ценить этот несомненный факт. Между тем обратных примеров, т. е. что люди без твердых религиозных убеждений и без христианских правил деятельности суть в тоже время ненадежные члены общества гражданского, – этих примеров, к сожалению, неисчислимое множество. Да этому и быть иначе нельзя, если глубже несколько вдуматься в дело.

Общеизвестная и достоверная истина, что чем цельнее всякая сила, и чем менее раздроблена по разносторонним направлениям, тем больше и богаче полезными результатами бывают проявления этой силы. Этот закон, столь известный в области неодушевленной природы, с такою же неизменностию проявляется в области разумно-свободной деятельности человека. Эту деятельность можно представлять совокупностию или результатом различных сил, которыми наделил Господь человеческую душу. Силы эти, хотя общи и однородны в каждом человеке, но разнятся по степени своего богатства или по обширности своей в каждой отдельной личности. Но чем богаче, в человеке его духовные силы, тем более, можно сказать оне нуждаются в единстве своего направления, – в том, что сообщает человеку крепость и определенность его личности. В противном случае – при богатстве сил – деятельность человека принимает порывистый, кипучий, страстный и следовательно ненадежный и даже опасный характер, а при посредственности и ограниченности сил, человек делается тростью, ветром колеблемой по всем возможным направлениям а деятельность его похожа бывает на недозрелый и безвкусный плод. Между тем и слабые силы человека, скрепленные некоторым общим, объединяющим и связующим началом, получают значительную энергию и производят весьма заметные дела. Это связующее начало в человеке, кладущее определенную и явственную печать на всей его деятельности, и есть религия, и заменить ее в том отношении ничто не может в человеке. Религия живет в самой сокровенной и внутренней стороне человеческого духа, слагается из живых и глубочайших сердечных убеждений, и проявляется во всех, решительно во всех, самых мельчайших движениях воли человеческой, и следовательно она владеет безраздельно всей душой человека. Можно представить, какую непоколебимую и несокрушимую силу носит в себе человек истинно и вполне религиозный. В недостатке этой-то силы конечно и кроется тайна, почему иногда не удаются у нас самые благие начинания, почему люди способные и образованные не приносят ожидаемой от них пользы, почему так много бродит в нашем обществе разнородных и взаимно ослабляющих себя начал, и почему вследствие всего этого такой медленный, нерешительный и колеблющийся у нас прогресс к лучшему, – и не только впрочем у нас, но и у всех обществ, хоть и хвалятся они своею прогрессивностью. Да! если бы человечество, хоть и медленно, но все-таки прямо шло все к лучшему и к лучшему; то давно бы должен настать на земле рай, – а его все нет и нет, и далеко еще не предвидится. И все это конечно от того, что общества людские действуют разрозненными силами; а эта разрозненность – от внутреннего разлада в отдельных личностях, который зависит от недостатка религии в людях. Какая-нибудь смелая и оригинальная мысль, хотя и неверная в основании своем, влечет не редко за собою целые толпы людей к ошибкам. Какая-нибудь ученая и авторитетная книга, хотя бы и пагубная, приводит в восторг читающую публику. Или, – спускаясь в область практическую и служебную, – холодность и равнодушие людей убивают самых усердных служебных деятелей. Недостаток внимания и забывчивость начальства выводит из терпения самую бескорыстную честность. Утрата каких-нибудь ожидаемых выгод, доставшихся сопернику, заносит злобу и зависть в самые, по-видимому, миролюбивые души. Прямое и резонное указание ошибок и промахов вызывает на упорство и мстительность самые, кажется, миролюбивые и смиренные личности. Если мы от личностей обратимся к целым государствам, хотя бы к самым цивилизованным и развитым, то еще нагляднее увидим, к какому странному и постыдному раздвоению между убеждением и делом приводит их отсутствие или слабость религиозного начала. Современные политические события невольно приводят к мысли об этом. Разве это не стыд и срам в самом деле для цивилизованной и гуманной Европы, что на глазах и в соседстве с нею томятся и гибнут в самом унизительном турецком рабстве ее братья по вере, христианские славяне? А между тем одного единодушного и настойчивого слова западноевропейских держав было бы достаточно, чтобы невежественные и безнравственные фанатики мусульманские не только прекратили избиение своих подданных славян, но и вовсе удалились бы из Европы. Что же мешает западным христианским державам оказать это слово, или по крайней мере выразить открыто и торжественно свое соболезнование невинным славянским страдальцам и сочувствие их геройским подвигам в борьбе с своими мучителями? Очевидно, что взаимное соперничество, недоверие и тайное недоброжелательство, – иди что тоже – слабость религиозных начал, вследствие которой христианские интересы ставятся позади всех остальных, например племенных, меркантильных и всяких других. А будь люди религиознее, будь у них чище и искреннее любовь к Богу и ближнему, – не было бы в них этой нравственной изменчивости, и не подвергалась бы таким многочисленным случайностям их добродетель. Но не довольно ли доказывать то, что кажется достаточно уже выяснено, т. е. что религия есть необходимое и неустранимое условие всякого истинного прогресса как в отдельных личностях, так и в обществах человеческих? Так, верно, слово Писания: благочестие на все полезно есть, обетование имеюще живота нынешняго и грядущаго (1Тим. 4:8).

Из всего этого выходит, что людям следует быть религиознее. Обращаясь к нашему родному русскому и православному обществу, хотелось бы с удвоенною силою предложить этот совет, – и именно в настоящее тревожное время, когда православная вера Христова, по неисповедимым судьбам Промысла Божия, подвергается, можно сказать, огненному искушению и очищению в борьбе с разными враждебными ей силами. Надобно правду сказать, что гром оружия и страшная гроза военная, разразившаяся над нашими южными единоверными братиями, заставили воспрянуть и наше русское общество, отрезвили многих от их обычного материального и эгоистического сна, и вообще вызвали на серьезные думы о судьбах славянства и неразрывного с ним православия. Но это однако же не может заставить нас забыть, как много кроется на дне нашей общественной жизни шатких и антирелигиозных начал, группирующих около себя дурную и незрелую половину нашего общества, и готовых обнаружить свою злую силу при всяком удобном поводе. Не для того ли Господь время от времени и посылает грозы гнева своего на христианский мир, дабы рассеять накопляющиеся в нем миазмы порока и неверия, и воззвать людей к религии. Поспешим же на призыв Божий. Вонмем предлагаемым для нас урокам, т. е. позаботимся об очищении своей нравственности и об усвоении здравых религиозных начал.

Но может быть уже не поздно ли для многих об этом думать, ибо пришлось бы может быть перестраивать себя на новый лад, на многое изменить взгляд, создавать новые убеждения, наживать новые привычки, – что сопряжено, по-видимому, с чрезвычайными трудностями? Но если б даже это и было так как кажется, то и тогда нужно ли было бы опускать руки перед делом такой чрезвычайной важности, с которым связана в некотором отношении и наша временная, но главным образом вечная наша судьба? А между тем дело это гораздо проще и доступнее, чем представляет его для нас наша пагубная привычка жить как живется, наша привязанность к удовольствиям и утехам временной жизни, убивающая в нас всякую охоту заниматься какими-нибудь вопросами, касающимися нашей души и ее вечного назначения.

Святые истины Христовой религии несмотря на свою возвышенность и таинственность, весьма сродны всякому не совсем испорченному уму, а святые правила веры Христовой достолюбезны и привлекательны для всякого человеческого сердца. По мудрому изречению одного древнего христианского учителя – душа человеческая по природе христианка. Много бывает только на этой душе чуждого ей и пришлого; много привычек и предрассудков наживается неправильным воспитанием; много наконец бывает случайных увлечений, – а между тем эти то последние иногда и не дают человеку сделать первого возвратного шага от мирской суеты к религии, от себя и своих страстей к Богу. Конечно, нельзя вдруг сделаться религиозным и благочестивым тому, кто может быть десятки лет дышал иными вовсе не благодатными началами. Но чудодейственная благодать Христова и ни из одного незаметного святого семени может произрасти в душе нашей прекрасное и величественное дерево добродетелей и совершенств христианских, только бы мы решились отдаться ее водительству. Позвольте на сей раз предложить один совет: не пренебрегайте так называемыми мелочами христианской практики. Из этих мелочей слагается целый строй нашей ежедневной жизни, и он-то по своей легкости и сподручности, может быть скорее всего привлекут нас к Богу, и возвратят нас нашей матери – церкви.

Зовет вас, например, церковь на молитву, – вы и идите, и не отзывайтесь тем, что самая важная молитва умственная, и что везде в мире храм Божий. Велит вам церковь кланяться пред иконами и предлагает готовые образцы для ваших молитв, – вы и кланяйтесь, и усвояйте эти образцы, не отрекаясь тем, что поклоны и произнесение готовых молитв – одна механика. Учит вас церковь различать дни и не всегда и не все вкушать, чего хочет желудок, – попробуйте и вы делать так, не притворяясь философами, понимающими, что у Бога все дни равны и что Богу нет нужды, чем человек питается. Дело действительно не в пище, не в поклонах, не в различении дней; но, однако же практикой создает он направление в целой душе и чрез нее лежит дорога к высшему совершенству. Вспомним опять наших русских князей, наших православных бояр, – как искренно и свято чтили они все уставы церкви, как верно и прямо дошли по сему пути до изумительной для наших дней святости и чистоты нравственной. Подобными примерами наполнена можно сказать история нашей отечественной церкви.

Дадим же святой обет неотложно начать дело своего преобразования душевного по испытанным уже тысящелетним образцам и по святым уставам церкви, и призовем в помощь ныне празднуемого благоверного князя Александра Невского, бывшего некогда светилом земли русской, а теперь ее молитвенника и ходатая пред престолом царя небесного. Помолимся пред ним о нашем тезоименитом ему государе, да защитит его – со всем царствующим домом и со всем народом русским от всякого злого обстояния, да спасет от всех, как своих домашних, так и иноплеменных недругов и завистников. Аминь.