Слово в день восшествия на престол и совершившегося двадцатипятилетия царствования Благочестивейшего Государя Императора Александра Николаевича. (19 февраля 1880 г.)

Помянух дни древния и поучихся (Пс. 142:5).

Достославный сегодня день у нас, православные соотечественники. Празднуем мы ныне совершившееся двадцатипятилетие царствования нашего богохранимого царя, Александра Николаевича. Не велик конечно этот период в общем течении времени и в целостном объеме нашей русской истории, но как он обилен наиважнейшими событиями, и как богат замечательнейшими реформами по всем, можно сказать, отраслям жизни государственной и общественной! В этот период мы замечаем повсюдное укрепление и возмужание нашего отечества, расширение его пределов, разумное и гуманное переустройство его внутри, величие и славу его совне, естественно радующую наше национальное чувство и раздражающую одних только завистников и недругов России. Всякий истинно русский и искренно религиозный человек, повторяя в памяти своей знаменательную историю царствования императора Александра 2-го, не может не усматривать благодетельной и премудрой десницы верховного царя царей, таинственно ведущей от славы в славу православное русское царство. А сколько всего пришлось пережить и перечувствовать царственному отцу нашего отечества в двадцатипятилетие его славного, но не легкого и не безмятежного царствования! По естественной связи нашей и нравственной и верноподданической с верховным и венценосным представителем нашей славянской национальности, естественно и наше глубокое сочувствие ему, особенно в нынешний день. Если и всякому государственному мужу, много трудившемуся на пользу родной страны, даже и всякому человеку, долго и честно жившему и много видевшему на своем веку, мы, по долгу совести и чести, естественно склоняемся к теплым заявлениям сочувствия и благожелания в нарочитые дни их семейных или служебных торжеств; то можно ли удержаться от этих сердечных движений и самых искренних заявлений сочувствия в юбилейный день нашего возлюбленного Государя, с честию и славою стоявшего целую четверть столетия на страже нашей великой и родной страны русской? Этот день есть общий наш народный и всероссийский праздничный день.

Среди прискорбных событий судил Господь вступить на престол нашему Государю. Тяжелая и изнурительная война Крымская была в самом разгаре. С некоторыми неизбежными уступками врагам, ополчившимся против нас в крепком и сильном союзе, нужно было положить конец этой войне. Парижский мир, давший возможность нашему отечеству устремить главное внимание на внутреннее свое благоустройство, после открывшихся на войне и сознанных нами недостатков по различным частям нашей общественной жизни, был началом кроткого и мудрого царствования Александра 2-го. Россия быстро пошла по пути всестороннего своего развития. Господь, как бы в вознаграждение за претерпенное тяжелое испытание при начале царствования нашего Государя возвеселил сердце его расширением пределов его царства, и громкою славою русского оружия. Окончательное усмирение и покорение мятежного Кавказа, занятие Туркестанской области, приобретение при-Амурского края, взятие Хивы, и наконец последняя восточная война, даровавшая свободу нашим угнетенным славянским собратиям и возвратившая нам отторженную часть наших южных владений и покрывшая неувядаемою славою российское оружие, – все эти события составляют блестящие моменты царствования нашего Государя. Но есть и тяжкие воспоминания для сегодняшнего юбилейного дня. Польский мятеж обнаружил злую крамолу, давно тлевшую и раздутую тайными и явными врагами православной веры и русской национальности. Тяжело конечно отозвалось это событие в сердце нашего Государя, только что возвестившего своему народу свободу от крепостной зависимости по всем пределам империи, не исключая и польских пределов. Но мятеж был подавлен; ослепленные и введенные в заблуждение своими вожаками мятежные толпы скоро образумились и успокоились, хотя не мало пролилось крови в борьбе с виновниками мятежа. За тем стало открываться, что враги и зложелатели наши, пораженные в открытом поле, принялись сеять крамолы и всяческие недовольства на правительство различными тайными и скрытными путями – то через подпольную печать, то разными изветами и развращением простого народа под видом его образования, и наконец святотатственно стали поднимать руку на особу самого Государя нашего к ужасу и всеобщему негодованию верных сынов России и всех честных и здравомыслящих людей. Пять раз грозила смертная опасность кротчайшему из современных царей и пять раз ангел-хранитель отстранял от него эту опасность. Тяжело было переживать эти скорбные случаи всем нам, и в особенности нашему Государю. Но теперь, и особенно в нынешний день не неуместно, даже весьма прилично и назидательно вспомнить и эти случаи, ибо они нагляднее всего всем недругам нашим и крамольникам должны обнаружить богохранимость нашего царя и богопротивную гнусность затеянной ими крамолы. И за что, за что поднялись эти слепотствующие люди против нашего кроткого и мудрого царя? Пусть не все у нас так хорошо, как бы этого желалось нетерпеливым мечтателям о всеобщем благе и каком то идеальном благоденствии всех до единого членов, великой русской земли; но кому же более видеть и знать то, что именно нужно для счастия и славы России и для исцеления ее национальных и исторически сложившихся недугов, как не державному отцу нашего отечества и кто больше и горячее может скорбеть и болеть об этих недугах, как не он же? Но где, скажите, в какой стране и в каком обществе и даже в отдельной семье нет своих особенных недостатков и неустройств, и можно ли устранить их внезапною и спешною ломкою всего прежнего бытового строя народного, как этого хотелось бы горячим и, может быть, даже искренним, но незрелым радетелям о народном благе, и не призванным нашим реформаторам? Напротив, все мы с величайшею благодарностию должны вспомнить те великие и благодетельные реформы, которые поистине обессмертить должны нашего царя – Александра 2-го, а для нашего отечества открыли верный и прямой путь к самому прочному благоденствию и всестороннему самоусовершенствованию. Сюда относятся: уничтожение крепостного права, отмена телесных наказаний даже и для низших сословий, открытие земских учреждений, установление нового судопроизводства, преобразование школ и многие другие правительственные распоряжения. О, прими же Благочестивейший Государь, хотя заочную и отдаленную, но и самую искреннюю благодарность за все то добро, которое мы видели от тебя в твое царствование, и самое верноподданическое приветствие в сей достославный день твоего юбилея от нас, молящихся сию минуту в храме Господнем о твоем здравии и благоденствии! Да услышит тебя Господь в день печали, да защитит тебя имя Бога Иаковлева. Да пошлет тебе помощь из святилища, и с Сиона да подкрепит тебя. Да даст тебе Господь по сердцу твоему; и все намерения твоя да исполнит. Мы возрадуемся о спасении твоем, и во имя Бога нашего поднимем знамя (Пс. 19:2, 3, 5, 6).

Воспомянувши прошедшее в жизни нашего Государя и нашего отечества, как того естественно требовало значение и самый смысл настоящего национального торжества нашего, – мы по тем же самым побуждениям и основаниям склоняемся остановиться несколько вниманием своим и на настоящем положении вещей в нашем отечестве, чтобы запастись некоторыми соображениями и извлечь некоторые правила и для будущего, как и псалмопевец учит: помянух дни древния, и поучихся! Воздерживаясь от всяких критических обсуждений нынешних общественных движений и стремлений, от всяких готовых и преднамеренных похвал, а равно и порицаний различным примечаемым направлениям в этих общественных наших движениях, мы не можем однако же не отметить того наикрупнейшего, и у всех кажется на глазах совершающегося и всеми нами сознаваемого факта, что общественная жизнь наша достигла в переживаемое нами время необыкновенного какого-то напряжении. Не смотря на обилие и важность реформ, только что происшедших в нашей народной жизни и можно сказать на наших глазах переустроивших ее к лучшему, жажда улучшения и обновления и притом скорейшего, всестороннего, сказывается в наших мыслящих кругах с особенною силою. Никогда, кажется, с такою горечью, с таким страстным самобичеванием литература наша не старалась доводить до общего сознания различных нравственных, хозяйственных, умственно-образовательных, и всяких других неустройств, примечаемых в нашем обществе, как в настоящее время. Как будто никогда мы так худы и убоги во всех отношениях небыли, как теперь; как будто все, что у нас было прежде, даже дурное наше, не было так дурно, но особенно дурным стало именно теперь; как будто столько научного света и внезапного откровения откуда то вдруг пролилось в наше общественное сознание, что осветились все наши темные уголки, где с поличным найдены, так сказать, и с точностию определены все виды и сорты нравственных неряшеств во всех наших общественных слоях, и как будто уже несомненно доказано и открыто, что именно требуется, чтобы поставить наше общество на желаемую нравственную высоту и сообщить ему несокрушимую силу, неисчерпаемое богатство, и неколеблющееся благоденствие. В этой горячке толков и рассуждений замечаются у нас три партии людей. Некоторые думают только о ломке и разрушении всех прежних и старинных порядков, – как будто новое и лучшее должно явиться после этого само собою! Все еще модные научные, хотя уже колеблющиеся теории социализма и коммунизма сильно поддерживают, и даже родят нам многих новых такого рода мыслителей и общественных реформаторов. Но кажется мы не погрешим, если скажем, что общественное мнение и преобладающее большинство, большинство строго научных русских людей не на стороне этих реформаторов. Даже люди однородные с ними по основным началам философским и социальным и из одного с ним источника – черпающие свой знания, сторонятся от них, чуя в речах и взглядах их крайность и увлечение; тем более, что пути и средства, которые они выбирают для осуществления своих идей на деле, сами по себе имеют жесткий, совершенно не гуманный и отталкивающий характер. Но есть у нас люди и другой партии. Эти другие предлагают с своей стороны новые, будто бы наукою и опытом выработанные средства все улучшить, все исцелить в нашем обществе, т. е. предлагают свои готовые реформы. Например если бы, по их мнению, наше школьное образование с классической почвы свести на какую либо другую, то оно тотчас сильно поднялось бы, и принесло бы обильнейшие и благие плоды и т. д. Люди этой партии мнят себя и любят называть благородно-либеральными, истинно научными, истинными патриотами, людьми прогресса и сильными двигателями народной жизни к обновлению и усовершенствованию ее по всем отраслям. Наконец есть у нас третьего сорта люди. Эти находят пока более надежным и основательным ждать улучшений и обновлений нашего общества на почве уже существующих и произведенных от правительства реформ, лишь бы только глубже была сознана обществом, сочувственно принята и единодушно всеми доводилась до конца преднамеренная цель этих правительственных реформ. Эти последние люди охранительного характера, равно как и их литературные органы, навлекают на себя, как известно, самые многочисленные упреки в отсталости и косности, и даже в тупости, неблагонамеренности и фарисействе. Таковым представляется нам современное положение нашего общества.

Кто же тут прав и виноват, чего нам в самом деле ждать и желать в будущем для нашего отечества? Здесь настает очередь сказать нам и наше посильное слово, и к нему то, собственно, сводится вся цель настоящей церковной беседы нашей. Может быть вы интересуетесь прежде всего знать, к которой стороне, или партии принадлежим мы духовные люди, и куда собственно склоняется голос церкви и ее пастырей в поставленном вопросе и исследуемом деле, и может быть и уже заранее отводите нам место среди отсталых, коснеющих и неподвижных. Признаться, эту репутацию слышать нам – не новость; ее навязывают нам, в виде не подлежащей сомнению истины, чуть ли не с тех пор, как существует на земле Христова церковь. Ошибка здесь собственно в том, что когда рассуждают о политических реформах и гражданском прогрессе народов, то стараются большею частию держаться как можно дальше от религиозной области и совершенно независимо от ее вопросов и нас желали бы притянуть к своим рассуждениям, и слышать наше слово хотели бы тоже помимо нашего специального религиозного служения, т. е. желают всегда поставить на такую точку, с которой искреннему и цельному человеку нет возможности сказать решительно одобрительного слова ни об одной общественной реформе, как бы она хороша и умна ни казалась. Мы настаиваем искони веков, твердим и вечно повторять будем всем народам и племенам земным со слов божественного учителя человеков, что там, где не посеяно святых семян религии, где нет им правильного роста, где не устремлено главное внимание общества на нравственно-религиозное свое обновление; там никогда нельзя ждать истинного блага народного, там всегда можно опасаться даже разложения и политической смерти народа, как бы рьяно и быстро себя он ни реформировал в области гражданской и политической. Самая эта рьяность и торопливость может послужить ему во вред и устроить его полнейшее расстройство. Не отрицаем мы конечно доброго и облегчающего значения зрелых и целесообразных реформ общественных и для самой нравственности народной, равно как и того не отрицаем, что эту нравственность могут ослаблять и пригнетать дурные, неумелые и неразумные порядки общественные но думаем все-таки, что главная цивилизующая и обновляющая сила должна и идти и направляться извнутри народного духа, из святилищ религии и нравственности ко внешним реформам его общественной жизни, а не наоборот. Без светоча религии, без нравственной энергии и окрыления духа народного высокими и святыми идеями добра и правды, все эти реформы, на сочинение которых истрачено в истории человечества и поднесь тратится столько напряженнейших усилий гениальнейшими политическими умами, представляются нам малоценною сутолкой вещей и событий, переодеванием по капризам моды, переменою декораций, и в сущности стоянием на одном месте, при кажущемся прогрессе человечества. Не считаем мы прямым своим делом вдаваться в критику, в порицания и вообще в специальные суждения о делах, относящихся ко внешнему и гражданскому устройству общества, а тем более не считаем себя в праве измышлять с своей стороны и предлагать обществу различные формы гражданственности: в каждом государстве есть люди нарочито для сего назначенные и уполномоченные. И Христос Спаситель сказал, что царство его не от мира сего и мы, как служители его и продолжатели дела его на земле, то есть дела нравственно-религиозного созидания человечества, не призываемся ко вмешательству в дела гражданские; но за то мы призваны стоять на страже того великого и святого начала религиозного, которое единственно и обусловливает истинный и всесторонний прогресс человечества. Поэтому ни порицать все новое в общественном устройстве нашем, ни стоять только за старое, либо хвалить все чужестранное и уничижать свое, мы отнюдь не имеем в виду, – это представляется нам делом односторонним и не зрелым. Повторяем: одно только у нас на уме, и одно только считаем мы своим священным долгом и правом, – это разъяснять и ставить на вид всем ревнителям о благе народном и всем носящим в душе своей так называемую гражданскую скорбь, что поднять народный дух и принести с собою всестороннее и прочное благоденствие России может только всесословное улучшение наше в нравственно-религиозном отношении. Что это, косность ли наша и равнодушие к политическим судьбам отечества, или нечто другое? Раззудите сами. Вот если бы где-нибудь открыли и показали нам страну, в которой внешний и общественный строй, например форма правления, судоустройство, финансовая система, школьное дело и проч… так устроены и улажены, что из всего этого выходило бы, как прямое следствие, полное счастие народа и благоденствие всех граждан, или по крайней мере замечалось бы неуклонное движение, непрерывное и наглядное приближение к этому счастию и благоденствию; тогда бы конечно без всяких споров следовало взять целиком из этой страны все формы ее общественной и гражданской жизни и пересадить на нашу русскую почву. А между тем в действительности оказывается, что в самых цивилизованных, сильных и богатых странах мира рядом с богатством, блеском и роскошью существует масса бедных, изнуренных трудом и голодающих страдальцев; рядом с ученостию и образованием – масса темных, невежественных и суеверных людей, рядом с удобствами и всяческим комфортом жизни одних классов и сословий тяжесть воинской повинности, тяжесть налогов и податей, и всякие другие тяжести, ложащиеся на другие классы и сословия; рядом с храмами правосудия – масса преступлений, рядом с храмами науки – остроги и тюрьмы и разные исправительные заведения; значит все совершенно также, как у нас. Не много больше, или не много меньше разницы в этом, – существа дела не изменяет. И притом это явление повторяется на всем протяжении всемирной истории человечества. Не ясно ли отсюда всякому мыслящему человеку, что не на существенную сторону дела налегают все радетели народного блага, когда горячатся и спорят только о внешних и гражданских реформах жизни общественной? Обратимся снова к нашему отечеству. Набежавшая у нас волна некоторого недовольства и сетований на разные стороны нашего национального быта, собственно говоря, весьма замечательный и поучительный факт, не лишенный, быть может, доброго значения для всех и каждого. Не разбудит ли она в обществе благородное и трезвое сознание необходимости того высокого и святого элемента, о котором мы говорили выше, и который один только может обеспечить надлежащий и здравый прогресс нашей народной жизни? Возьмем для примера и наглядного доказательства два-три опыта реформ происшедших в текущее царствование, в благодетельном знамении которых, кажется, убеждены все. Одна из самых замечательных реформ такого рода – это уничтожение крепостного права. Что же, принесла ли она счастие и благоденствие простому и народу в той степени, какая была желательна? Усиленные вопли о бедственном положении крестьян и сделавшееся модным соболезнование о их нуждах и потребностях, соболезнование порождающее у нас, как известно, и целые толпы не прошенных и зачастую недозрелых печальников народа, при всей своей односторонности (как будто в самом деле беда и погибель какая угрожает народу, и как будто другие сословия у нас совершенно благоденствуют!), показывают однако же, что не пришло вполне то, что – казалось – должна была принести с собою крестьянам дарованная им от монарха нашего свобода. Где причина? Отвечают обыкновенно: в не устраненных неблагоприятных экономических условиях крестьянского и вообще рабочего класса. Изменяйте их быт как угодно, а если не искоренено, или по крайней мере не ослаблено будет в низших классах пьянство пополам с развращенностию и происходящая отсюда целая вереница народных пороков, разъедающих его благосостояние, т. е. если не поднят будет нравственный уровень в народе, то желаемое для него счастие и благоденствие не придет к нему ни откуда. Вот еще земские учреждения. Чтобы кажется лучше и благотворнее этой реформы могло быть для народной экономии и для устройства внутреннего материального быта и хозяйства русских граждан? Однако же, не умаляя заслуг некоторых избранных земских деятелей русских, нельзя не сказать здесь к слову, что вообще земству русскому до сих пор приходится выслушивать и от печати и от частных обывателей, и кажется от своих же многих членов, упреки все в тех же недостатках, промахах, недосмотрах, которые в былую пору так удобно было и просто сваливать на правительство и администрацию. Вот на выдержку несколько новейших и последних слов нашей литературы о русском земстве: «Тот, кто надеялся, благодаря земским учреждениям, увидеть Россию покрытою хорошими дорогами, школами, больницами и т. д., конечно разочаровался в своих ожиданиях. Самая бездеятельность земств и городских установлений (за немногими исключениями) давно сделалась общим местом. Нет почти ни одной частной корреспонденции, которая не заключала бы в себе горьких жалоб на то, что такая-то управа заснула, а такое-то земство всегда спало, а такую-то думу не разбудить никакими увещаниями. Если кое-где иная дума или иное земское собрание соберутся с духом и соорудят школу или больницу, корреспонденты восклицают: «наконец-то такая-то дума или такое-то земское собрание проснулись и заговорили, но надолго ли?»⁴. Что же нужно сделать, – спросим мы уже от себя, – чтобы земство было истинным радетелем народа? Надо, чтобы представители и члены его все до единого, или по крайней мере преобладающее большинство земских членов были честные, благородные, самоотверженные и чуждые эгоизма люди, чтобы на уме у них и впереди стояли не собственные оклады жалованья, не комфорт и разнообразные удобства и приволье своей собственной домашней жизни, а прежде всего благо народное и польза общественная, то есть надо, чтобы они были крепко нравственными и благочестивыми людьми; а без этого условия никогда ничего плодотворного и основательного не выйдет из всех наших реформ. Точно также и суды наши. Суд нам дан правый, скорый и для всех беспристрастный; но что из него, собственно, вышло для общественной безопасности и для блага народного? Масса преступлений и злодеяний, по-видимому, нисколько не уменьшилась и не уменьшается. Залы наших судов сделались местом непрерывных зрелищ, где в лицах и драматических подробностях проходят перед публикой всяческие непотребные деяния самых разнообразных членов нынешнего цивилизованного нашего общества, деяния то отвратительные, то свирепые, то изощренно-мошеннические. Согласитесь сами, что обществу, внутри себя носящему такую опасную и распространяющуюся гангрену нравственную, никакие реформы не могут пойти в надлежащий и желанный прок. Об исцелении от этой-то гангрены и нужно теперь прежде всего подумать и побеспокоиться людям, мечтающим о разных реформах для нашего общества в будущем. Вот еще несколько энергических и новейших слов нашей литературы о неприглядном нравственном состоянии современного русского общества: «Вместо ожидаемых плодов реформ вот что вышло. В русском обществе оказались черты страшно неприглядные, свидетельствующие о крайне низком нравственном его уровне. Растраты и прямые расхищения общественных сумм, разгул многих диких инстинктов, потрясающие семейные драмы, картины мотовства, вялая деятельность общественных учреждений, – все это факты, над которыми и с грустью задумывается современный русский человек»⁵. Таким образом и по сознанию лучших и мыслящих наших русских людей оказывается, что без поднятия нравственного уровня в народной массе и вообще без усиления религиозных начал в нашем обществе русском ни к чему существенному и плодотворному не приведут никакие реформы, как бы ни были оне высоки по идее и гуманны по цели своей. Это до сих пор и доказывал нам давнишний опыт, как собственный, так и чужеземный. Вот к какому заключительному взгляду на будущие судьбы нашего отечества пришли мы в настоящей беседе с вами, православные и благочестивые слушатели!

Нельзя теперь уклониться нам, пастырям церкви, от вопроса, который естественно можем мы услышать от вас, после нашей беседы с вами: «кто же должен радеть и хлопотать больше всего о нравственности и религии народной»? О – да, – конечно мы, духовные люди, обязаны это делать больше всего и прежде всего; к этому призываемся мы самым званием и служением нашим пред Богом и государем. За это дело призваны мы будем к строгому расчету и ответственности на суде Христовом, когда со всею точностию взвешена и исчислена будет степень нашего нравственного влияния на народ, наше учительство, наша собственная жизнь, наша верность евангельскому учению и наши сокровенные внутренние убеждения. Сознаем важность нашего долга и тяжесть нашей ответственности, сознаем и немощи наши и потому ничего с такою горечью и болью сердечною не можем мы видеть в нашем обществе, как проявления слабости и колебания нравственно-религиозных начал. В этих проявлениях – наш укор, наш позор и бесславие, и самое больное наше место. Но посодействуйте же нам и вы в этом деле, имеющем общую и равную важность как для вас, так и для нас. О, какое это сложное и мудреное дело направлять совесть и врачевать нравственные болезни людей, и вообще влиять на душу человеческую и быть блюстителем религиозной святыни! Нам кажется, что нет более трудного и мудреного дела, как это дело. От всякого другого делателя, кроме пастыря церкви и духовного отца, можно требовать только знания своего дела и немного доброй воли и усердия, – и дело его пойдет не бесследно и с успехом. В нашем же деле требуется множество других благоприятных условий, которые от нас могут совершенно не зависеть. Что, например, прикажете делать с массой юношей и всякого звания и состояния людей, если они возрастают в семьях, где вопросы веры и религии будут становиться на самый задний план, если они учатся в школах, где важность нравственно-религиозного воспитания будет признаваться лишь на бумаге и в официальных инструкциях и где с самых учебных кафедр стало бы раздаваться недружелюбное к религии и растлевающее молодые умы слово? Какого плода ждать от нашей деятельности, когда в обществе гуляет и ходит по рукам масса книг иноземного и своего изделия с прямо враждебным к религии направлением и содержанием? Остается нам учить людей и вразумлять в церкви, и с своей стороны составлять и издавать для обращения в читающей публике книги иного, зрело-научного и нравственно-доброго направления. Но храмы наши разве наполняются так же охотно и обычно, как храмы развлечений и удовольствий? Разве пойдут к нам в храмы на богослужение и молитву люди, которые всем строем своей жизни хотят доказать и доказывают, что у них никакого до нас и дела не имеется. Где же и когда их учить? Духовных наших книг и журналов, не смотря на современное богатство их содержания и научную серьезность, читать тоже люди не хотят под разными неосновательными предлогами, в сущности же потому, что уже вкуса к ним и тяготения к ним нет. Ученая кичливость и слепотствующее упорство нынешних людей, хвалящихся своей наукой и умственным развитием, так велики, что односторонности своих взглядов и направления они и сознать не хотят, и потому почти поголовно нарушают у них же ходячую пословицу, что и должна быть выслушана и другая, несогласная с их мнениями сторона. Что же остается нам делать? Плакать и молиться за людей, а также и просить усерднейше всех родителей, благонамеренных и мыслящих воспитателей и начальников, помочь и нам в нашем деле своим сильным домашним и семейным влиянием на домочадцев и подчиненных своих. Да будут заключительными словами сегодняшней церковной беседы нашей слова самого государя императора: «я обращаюсь к вам, – говорил он московскому обществу по поводу события 19-го ноября прошедшего года, – и ко всем благомыслящим людям и для уничтожения зла, пустившего корни. Я обращаюсь к родителям детей: ведите их по пути истины и добра, чтоб приготовить из них не злодеев, а полезных деятелей, истинных граждан России».

Боже правый и милосердый! Исполни во благих это желание благочестивейшего государя нашего! Спаси Россию от внешних и внутренних врагов ее, вразуми и отрезви заблудших и слепотствующих сынов ее, и помилуй всех нас по великой твоей милости Аминь.

***