Глава I

Попутные наблюдения памятников христианского искусства в Константинополе, Афинах и Смирне. Путешествие из Бейрута в Баальбек. Сассанидский рельеф в Ферзуле. Вопрос о времени и стиле построек Баальбека и значение его декоративной архитектуры. Дамаск. Общий характер мечети Оммиадов и ее архитектурных деталей

Предлагаемый читателю очерк археологического обозрения памятников христианской древности и искусства в Иерусалиме, Заиорданье и Гауране основан на путевых заметках, сделанных автором еще в 1891–92 годах, во время его путешествия из Бейрута, через Дамаск и Гауран, по Заиорданью и до Иерусалима, в составе ученой экспедиции⁵³, отправленной Имп. Православным Палестинским Обществом.

Путешествие, в силу тревожного состояния многих частей Сирии и появившейся в конце 1891 года холеры, ограничилось Гаураном, Заиорданьем до Мертвого моря и Иерусалимом с его окрестностями, по преимуществу на Восток, до Иерихона. Понятно, что, не закончив задачи таким же наглядным изучением памятников верхней и средней Сирии, нельзя было построить какого бы то ни было общего теоретического рассуждения о ходе развития христианского искусства в Сирии. Тем не менее, по числу обозренных местностей, и по количеству и интересу осмотренных памятников древности, и это путешествие заслуживает иметь место в русской археологической литературе, хотя бы в виде отчета и в главных своих результатах. Правда, со времени путешествия, прошло более десяти лет, а в наш век и Восток принужден жить скорее, и некоторые результаты поездки стали уже достоянием других ученых, или утратили характер свежей новости. Однако, собственная наука движется далеко медленнее практической жизни и в стороне от нее, а многочисленные разъезды западных ученых, английских картографов и испытателей природы, французских миссионеров и русских паломников не дали за это десятилетие нового (после Вогюэ и др.) научного исследования христианских древностей Палестины или их общего обозрения, хотя и представили ряд крупных научных работ. Правда, археологическая литература Святой Земли началась на высшем уровне сравнительно с тем, как она продолжается, став в последнее время, по преимуществу, литературою смеси, хроники и любительских путевых заметок. Правда, этому положению литературы отвечают и обстоятельства нашего новейшего ознакомления с христианским Востоком: это ознакомление также отрывочно, и принуждено пока пользоваться тем, что можно увидать ныне на поверхности земли, что можно снять фотографическим аппаратом и что можно издать хотя бы в отделе смеси в археологических современных обозрениях.

Несколько капителей из ранних времен Константинополя⁵⁴, IV–VIII столетий, свалены на дворах Ст. Сераля, вокруг Нового Музея (Чипили-Киоск), находятся еще в портике в Студийском монастыре; любопытные капители еще видны на месте в «Золотых воротах» и т. д., но все это еще не стало предметом сколько-нибудь систематического обследования⁵⁵. Мы узнаем, что в первых христианских базиликах формы архитектуры были античные, в капителях чередовались ордена коринфский и композитный, и что только в V веке появляются новые типы аканфа (ac. spinosus), с прямоугольными, зубчатыми, тернистыми лапами, восточного характера, отличного от ac.mollis, римского, специфически-западного. Затем, узнаем, что существует известное родство или близость в рисунке орнаментальных лиственных форм капителей, фризов между византийскими и сирийскими, по этим наблюдениям современное понимание отношений восточной архитектуры к римской или западной в период IV–VIII столетий заканчивается. Стало быть, и для этого периода положение археологической науки пока тоже, что для последующего – VIII–X столетий, когда «лангобардская» архитектура представит вновь явное и, тем не менее, малопонятное родство с сирийским Востоком.

Но сумрак будет окутывать соотношения архитектурных и орнаментальных форм византийского искусства до тех пор, пока анализ его памятников не будет выполнен по современным научным требованиям. Мы знаем формы арок, колонн, капителей, инкрустаций и облицовок Св. Софии и открываем эти формы в различных современных и последующего времени памятниках, но, очевидно, находимся доселе в совершенном неведении по всем вопросам самого образования этих форм. Различить исторически архитектуру ц. Свв. Сергия и Вакха от ц. Св. Софии мы можем только по общим и исключительно конструктивным данным, как напр., по устройству купола, свода абсиды и пр., но не по деталям архитектурной декораций, стенной облицовки, украшений и орнамента капителей. Смесь форм ставит нас в затруднение. Мы находим напр. в ц. Свв. Сергия и Вакха «почти» римский антаблемент в среднем нефе и архивольты чисто-византийского типа в боковых нефах и на хорах, и тогда как профилевка первого близко напоминает (насколько можно разобрать под турецкою штукатуркою и окраскою) формы Баальбека и фасад Студийского монастыря, Золотые ворота в Иерусалиме, напротив того, арочные формы декоративных ниш на хорах Сергия и Вакха мало чем разнятся от Св. Софии. Остаются не исследованными доселе источники орнаментальных разводов и узоров, покрывающих инкрустациями поля нижних арок в церкви Св. Софии и по цветному полю в золотых мозаических наборах в баптистерии Равенны. А голые указания на повторение здесь элементов, общих греко-римскому антику, в роде разводов аканфа, ровно ничего не объясняют нам в вопросе о всем орнаментальном целом, чрезвычайно оригинальном, как и сплошные ссылки на Восток, где следует искать источники этого «восточно-римского» стиля, не могут удовлетворять современным научным требованиям. Очевидно, наука находится еще на первой ступени своего развития и принимает напр. церковь Св. Софии, как цельное произведение Юстинианова века, тогда как она есть сложный исторический тип, девять десятых которого относится к предыдущему периоду.

В саду Константинопольского Музея (Чипили-Киоск), по стенам и краям террас сваливаются и расставляются собираемые ныне со всего Стамбула мраморы: здесь в ряд лежат и барабаны колонн и карнизы, и капители, и посреди двора известная мраморная купель (фот. альбома №43), перенесенная от бывшей ц. Иоанна и Марка. Среди капителей большинство относятся к IV – V столетиям, реже позднейшие, но также интересные для истории различных переходных эпох. При этом, достоинство резьбы и отделка оказывается довольно разнообразным и даже, на первый взгляд, заставляет различать капители, которые по рисунку, при ближайшем рассмотрении, оказываются одинаковыми; так напр. Снятые на фотографиях нашего альбома №№ 39 и 41 могут быть даже одного времени. Заслуживает внимания и капитель VI–VII стол. с орлами, сидящими на верхушках промежуточных аканфов, среди угловых волют (а не вместо волют, под углами верхнего абака, как в капителях Золотых ворот); нижний пояс этих капителей украшен рядом поднимающихся листьев садового (не тернистого, но мягко-лиственного) аканфа, которого лопасти слегка обозначены множеством мелких углублений и проверченных дырочек, уподобляющих эту резьбу филиграневым обнизям; поверхность листа остается при этом совершенно гладкою; лист имеет семь пышных зубчатых лопастей, мало выгнут и толст. Должно заметить, что эта, несколько вычурная, как бы «филиграневая» резьба аканфов, притом вовсе не «тернистого», но мягкого рисунка, наблюдается и в капителях «Золотых ворот» Константинополя.

Рис. 1. Афины. Акрополь Капитель V–VII в.

Прибыв в Афины, мы осмотрели богатый материал мраморных капителей, плит и кусков, сваленных на Акрополе, среди антиков, остаток бывших там древних христианских базилик. На эти остатки, после покойного архимандрита Антонина, в недавнее время обратил свое внимание проф. Стрыговский⁵⁶. Для нас особенно любопытна была одна капитель (рис. 1), очевидно, происходящая из тех же мастерских, что и многие капители Херсонеса Таврического⁵⁷.

Афины равным образом, сохраняют множество важнейших памятников церковной архитектуры VIII–XII столетий (фот. 54–65 и 67–71), хотя давно ставших известными, благодаря славе древнего города, но еще весьма мало изученных. В одной из таких церквей (Свв. Апостолов) своды, поддерживающее купол, опущены на древние колонны с прекрасными капителями, частью античными, частью из древних базилик. Так, напр., одна композитная капитель, окруженная двумя поясами толстых, как будто не развившихся еще, аканфов, особенно любопытна по сравнению с подобными в Сирии. Далее, при бедности византийскими рельефами, приходится придавать значение и тем немногим резным плитам, которые украшают стены древнего (малого) Афинского собора⁵⁸.

Из мраморных орнаментальных плит христианского происхождения, находящихся на акрополе, в массе битого мрамора, там сложенного, мы заметили несколько весьма любопытных у подножия Парфенона. Плиты похожи продолговатою формою на надгробные стэлы, но не имеют надписей. На одной изображены пара грифов, бьющихся ли друг с другом, или хватающих лапами неизвестный, по причине сбитого рельефа, предмет; худое, но энергично напряженное тело, архаическое оперение и орнаментальная кайма вокруг указывают на раннее время VII–VIII столетия. Другая плита покрыта сложными плетениями и мелкими разводами в ромбических и квадратных полях, на подобие арабесок. С другой стороны акрополя мы встретили, напротив того, характерную, но грубой орнаментации кружками и розетками, плиту IX–X столетий. Обломок карниза с чудным поясом подымающихся остролистных аканфов должен относиться к очень раннему времени и даже мог бы быть зачислен среди антиков, если бы не вырезанный в конце византийский крест IV – V стол.

Главный интерес в Афинах представили, однако, открытые в тетрагоне, выходящем на улицу Эола, остатки большой базилики во имя «Великой Панагии» на месте предполагаемой бывшей гимнасии Адриана (фот.77–88) или «стои Адриана» (см. план Н.А. Околовича в собр. Прав. Палестинского Общ.). Базилика эта была устроена, по византийскому приему, из грубого материала, в виде полукружных экседр, окружавших средний или внутренний неф, сохранившийся от римского здания (один ряд стоящих колонн) неизвестного назначения⁵⁹, и некогда роскошно устроенный из мрамора и превосходного тесаного камня. Стены больших экседр развалились и были разобраны, вероятно, очень рано, еще в византийскую эпоху, когда крохотный городок, уцелевший на месте Афин, уже не нуждался в таких обширных церквах, как эта, и тогда же, вероятно, пропала и вся облицовка экседр, бывшая, по-видимому, из мрамора, а сохранился в них по местам великолепный мозаический пол (рисунки г. Околовича, там же) и лишь отчасти античные мраморы, употребленные на ее постройку⁶⁰. Здание церкви не могло быть построено ранее Юстиниана, при котором впервые, стали разбирать в Греции языческие храмы; любопытная форма церкви соединяет в себе собственно базиличный план с так называемою «центральною» конструкциею; устройство экседр вокруг христианского здания мотивировано античным центром, который был также окружен декоративными полукруглыми портиками с колоннами и низкими балюстрадами в промежутках. Вместо четвертой экседры строитель христианской церкви (грубо и небрежно) свел двумя полукругами к выступу абсиды, и на западной стороне устроил прямоугольный лицевой фасад. Вся эта конструкция получает некоторое значение и для истории архитектурных композиций и планов в Византии VI века. Там, где думали видеть открытые разом схемы, на самом деле был длинный путь исканий и происходил сложный исторически процесс. Получилась довольно пышная церковь: ее средний неф был устроен из античного здания, мощеного мрамором, а боковые нефы, обходящие кругом эту средину, в виде коридора, были вымощены мозаикою, представляющею геометрические рисунки и гирлянды. Все это было, видимо, под легкими стропилами и черепичною крышею, но от иконостаса еще уцелели тоненькие колонны, а на смазанных из булыжника и извести стенах были некогда фрески, сохранившиеся на одном пилястре внизу, с правой стороны абсиды.

В текущем 1902 году близ Эчмиадзина были открыты развалины большой церкви, которой большие капители, лежавшие ранее в саду Духовной Академии Эчмиадзина, были изданы ранее проф. И. Стрыговским и оказались, по монограммам Нарзеса III Кафоликоса (640–661г.) «Строителя», относящимися к зданию VII века. Ныне это здание открыто под землею усердием одного местного духовного лица и, вероятно, скоро будет опубликовано, со всеми, говорят, очень богатыми находками, в нем сделанными. Пока же мы можем сказать, что это здание по плану весьма близко к храму Адриановой стои.

В Бейруте на поверхности земли не сохранилось никаких древностей, и даже самой старины очень немного. Город, построенный в новейшем левантинском виде, который составляет помесь итальянской гражданской архитектуры и восточных планов дома, с внутренними двориками, не представляет ничего любопытного, даже на базаре, тогда как соседний Триполи не даром известен колоссальным базаром, многими постройками времен крестоносцев и восточным характером многих кварталов. Бесхарактерный тип новоевропейского квартала в Бейруте напоминает собою наиболее Смирну, а затем и новые кварталы всех приморских городов по берегам Средиземного моря, от Сирии до Испании включительно.

Мы вышли из Бейрута с караваном в начале сентября 1891 г., направляясь через Штору на Баальбек, руинами которого интересовались, как оригиналом декоративных построек Гаурана и Заиорданья и всего греко-римского периода Палестины вообще. Превосходная шоссированная дорога, обставленная загородными виллами, плантациями тутовых дерев, виноградниками, смоковницами, часто на искусственно образованных террасах, подымается на Ливан, где и прекращается, уступая место полнейшему бездорожью. Местечко Алей служит для Бейрута летним горным пунктом, для нас часовым отдыхом, а местом нашей остановки на ночлег Аин-Софар на высоте прибрежного Ливанского кряжа, деревня, с обильным колодцем. Спустившись вниз, среди чудных, далеких видов на Анти-Ливан и его глубокие долины, приходим в Штору, живое местечко, с европейскими плантациями, садами, шумным горным потоком, и оттуда через какой-либо час в Муаллах, большую деревню, с монастырем Иезуитов, с многочисленными виноградниками по склонам гор, производящими лучшее вино в Сирии. Это место вековой культуры, в плодороднейшей долине у подножия красноватых холмов, с красивыми ущельями, отовсюду сбегающими вниз, покрыто руинами, древними и позднейшими, которые было бы интересно расследовать путем настоящих раскопок. Здесь и доселе масса полей пшеницы, ячменя, маиса, плантации всяких овощей и фруктов, и богатство привлекало сюда постоянную смену различных завоевателей и владетелей. В 10 мин. по дороге к Баальбеку показывают так называемую гробницу Ноя, – поздняя мечеть с пристройкою на древнем, быть может, еще помнящем римлян, основании, позднейшего тюрбе, длиною, пожалуй, до 7–8 саж.⁶¹

Отсюда мы сделали любопытную поездку, свернув с дороги, ведущей в Баальбек, налево, в горное ущелье, в местечки Ферзоль и Ниха.

Деревушка Ферзоль лежит в двух часах езды от большой дороги, в одном из ущелий, на склоне Ливана, занимая седловину холма, окруженного речкою и садами; деревушка, хотя и крохотная, имеет и здесь вид городка, с множеством уличек и переулочков, в которых часто нельзя различить улицы от крыши, так как путь лежит иногда и по крыше, с необычайною скученностью домиков, которую, не знаем, чему приписать: восточной ли привычке, или средневековому обычаю жаться с жильем на горной площадке, которую можно укрепить на случай нападения. На северо-западной стороне открывается глубокое ущелье, по которому бежит ручей; ущелье оканчивается у подножия высокой отвесной горы, которой стены у подошвы, против ущелья, изрыты пещерами – местность называемая Уади ель Габис (долина отшельника). Немногие пещеры имеют греко-римские фронтоны, в одной высечен бэтил (вефиль) (фот.183–184)⁶².

Поднявшись на восток по крутым склонам, достигаешь стен, гладко обтесанных внизу, которые, вероятно, служили в древности каменоломнями, а потом были, по-видимому, приспособлены как таблицы, назначаемые для монументальных надписей, напр., персидских. В конце этих стен есть особливо стоящий высеченный из скалы четырехсторонний блок, напоминающий монолитные гробницы Авессалома и Захарии, и на гладко обсеченной стене влево от блока небольшая ниша с замечательным рельефом (выш. 1,25 м.). Рельеф этот был однажды описан под именем финикийской стэлы с символическими изображениями сирийских культов⁶³. Нам этот рельеф показался историческим памятником (фот. 178–180, по Каталогу (изд. Палест. Общества: Палестина и Синай, I, 3:1894) выставки фотографических снимков, планов и акварельных рисунков экспедиции № 24 a, b) сассанидского происхождения, а именно (таб. I), он представляет фигуру (персидского царя?) верхом, в развевающемся плаще, с венком в поднятой торжественно правой руке; на голове всадника большая лучистая корона и вокруг головы нимб; перед лошадью и впереди пальмы – эмблемы Сирии – стоит нагой мужчина, держащий в правой руке виноградную гроздь, а в левой – спущенную с локтя верхнюю одежду, скорее всего, олицетворение горы Ливана – ὄρος Λιβὰνος. Возможно, что здесь изображен в виде всадника бог Мен, которого почти повсеместное почитание в Малой Азии, вплоть до Сирии, засвидетельствовано разнообразными памятниками⁶⁴. При таком толковании рельеф мог бы относиться к II–IV в. по Р. X. Если же видеть изображение сасcанидского царя, на которого всадник более всего походит, то стиль памятника, хотя и тяжеловатый, не позволяет идти далее начала V века, настолько в нем сохранен античный характер. Многие из персидских царей могли бы в подобном рельефе увековечить торжество своего завоевания Сирии. Но если видеть здесь Хозроя II (611–614 гг.), то это был бы памятник, возникший накануне окончательного завоевания Сирии Арабами.

Рис. 2. Ниха. Идол в стене частного дома.

Из Ферзоля мы перевалили через три ущелья, спускающиеся от Ливана, в деревушку Ниха, расположенную как и Ферзоль, по склону холма над речкою. Стены деревушки сохраняют несколько надписей, римских надгробных рельефов (на берегу ручья лежащий перевернутый алтарь с посвятительною надписью), орнаментальных плит, а в конце деревни, над рекою, находятся развалины храма, кажущегося колоссальным по пропорциям своих пилястров, карнизов, и величине отдельных блоков, из которых сложены стены. На самом деле, впечатление этой колоссальности достигается намеренною утрировкою пропорции в псевдоегипетском пошибе времен императора Андриана, с декоративными полуколоннами внутри здания, грузными и неуклюже-короткими листьями аканфа на капителях, сухою и мелочною резьбою и пр. (см. фот.186 и план под №№ 27 а, 28:29).

В убогой деревенской церкви, под столбом, поддерживающим свод, мы нашли грубо высеченный в известняке идол сирийского мужеского божества, с модиусом на голове, копьем в левой и нерунами в правой руке; по сторонам бога у подножия трона представлены два быка; внизу под троном видна в двери стоящая фигура женского божества (рис. 2, фот.№ 30).

Развалины Баальбека доставили нам много материала (фот.№№ 189 – 209, по каталогу выставки №№ 34–40, 42–45, 51, 53:54) в разных отношениях: прежде всего, по вопросу о времени монументальных стен и субструкций баальбекского акрополя; во-вторых, по планам различных декоративных атриумов: прямоугольного, шестистороннего, пропилеев, монументальной лестницы акрополя, круглого храмика в городе и т. д., которые послужили образцами для пышных построек времени Константина; затем, по архитектурным деталям зданий эпохи Антонинов⁶⁵, и наконец, по остаткам христианской базилики⁶⁶. Христианская базилика явилась для нас первым образчиком загадочного исчезновения некоторых, нередко колоссальных развалин древнехристианских храмов Сирии и Палестины.

Мы коснемся лишь в немногих словах указанных четырех пунктов: все это должно служить лишь материалом для сравнения и определения архитектурных типов в христианских памятниках Сирии.

На первом месте стоит, конечно, вопрос о времени построения стен и самых субструкций баальбекского акрополя или, вернее, гелиополитанского святилища. Всем известно, что со времен Сольси его монументальные стены и особенно подземные коридоры колоссальных субструкций были относимы многими ко временам древней Финикии⁶⁷ и всякий раз с ударением поминались, когда речь шла (правильно или нет) о древнееврейских постройках. Именно, Сольси, признавая римское происхождение этого акрополя, отличил, однакоже, в нем во-первых, так называемый у греческих писателей τρίλιϑον – три чудовищных камня (20 метр, длиною при 4 метр. вышины, подняты были на высоту до 7 метр.), которые он считал «финикийскою стеною» (почему-то даже называл циклопическою) и во-вторых, известные части сводов в подземных корридорах Баальбека, которые, по словам Сольси, и «цветом камня и выгибом сводов» отличаются от остальной римской кладки. Никакой, однако же, действительно, внимательный осмотр памятника не дает подтверждения соображениям Сольси, ныне не даром пользующегося дурною славою, так как он постоянно злоупотреблял фактическими данными, извращал надписи, сочинял небылицы и преувеличивал значение виденного. Подземные корридоры Баальбека, правда, весьма внушительны по своей внешности, и отличаются от близко сходных с ними подземелий Палатина именно расчетом на монументальный эффект. Но, на всем своем протяжении, эти корридоры, сложенные из больших массивов в основаниях свода, с превосходною притескою камней в самых сводах, везде совершенно тождественны по конструкции и по кладке и нигде никаких особых отличий не представляют, за исключением тех зал неизвестного назначения, которые имеются на уровне этих корридоров, но разделаны снизу до верху, как жилые или храмовые помещения. Стало быть, или надо считать, что от финикийского времени уцелели все стены подземелий до сводов или вся постройка римская, но, по позднему времени и господствовавшему при Антонинах вкусу и сообразно с значением акрополя, и главное, по желанию римского архитектора подражать древним, выполненная в древне-финикийском пошибе. Вот почему напр. местами пята сводов выступает ребром, которое осталось не стесанным, или нижний пояс (или слой) стены представляет скошенный выступ, а камни обделаны в рустику, как вообще принято было, под римским влиянием в Сирии в постройках I и II стол. по Р. X. (так называемая «еврейская» кладка с выпусками). Весьма возможно, конечно, что между массивными камнями есть иные еще финикийской вытески, и римский архитектор их вновь погнал в работу, но узнать их также здесь трудно, как в стенах Иерусалимского храма различить камни Соломоновы от Иродовой постройки. Если же, однако, это доселе делается и притом многими, и с искренним убеждением в пользе этого занятия, то, в утешение, можно припомнить, что в центре науки классической археологии, в самом Риме, сравнительно недавно процветала еще ветвь археологии из ученых, «беседовавших с немыми камнями».

Тяжелая монументальность геополитанских субструкций отвечает грузному, неуклюжему, казарменно-скучному и монотонному стилю римских декоративных построек Баальбека. Кто бы ни был архитектор, но мы, очевидно, имеем здесь дело с римским, академическим подражанием афинскому акрополю, которого монументальные пропилеи с высокою лестницею и зданиями по бокам, и два храма воспроизведены здесь в современных эпохе формах. Подражание неудачное, потому, что местность совершенно не отвечает этому плану, так как вместо скалы акрополя, имелся лишь холмик, чтобы поставить на нем храм⁶⁸, и потому лестница представляла, вероятно (она разобрана арабами при обращении акрополя в цитадель) вид только широкого крыльца, которое играло излишнюю роль в укрепленном акрополе. Как бы то ни было, очень жаль, однако, что этого крыльца более нет, ибо мы бы имели в нем ближайший образец лестницы, ведшей к пропилеям базилики Константина на месте Воскресения, ныне открытым. Самая базилика была также своего рода академическим шаблоном, схемою, выполненною без всякого отношения к местности, но именно пропилеи базилики были, видимо, счастливым исключением, в этом отношении, и не даром Евсевий (см. ниже) ими восхищался, очевидно, вслед за всеми.

Любопытны, затем, два двора или атриума: шестисторонний и четырехугольный, этот последний вдоль стен украшенный четырьмя полукруглыми нишами и столькими же прямоугольными. В самом деле, атриумы великолепных базилик Константинова времени (не римские базилики, который имеют, кажется, почти всегда прямоугольные дворы) на Востоке были именно украшаемы, с особою прихотью, вычурными, изогнутыми по кривой линии круга, овала, или наискось идущими (ромбоидальными) портиками: об этом свидетельствуют еще подражательные постройки Равенны. Евсевий в похвальной речи Паулину епископу Тирскому⁶⁹ (как мы уже говорили) упоминает, что великолепная Тирская базилика, им построенная, имела обширный двор, украшенный со всех сторон четырьмя наискось идущими портиками, и имевший вид четырехугольника, поддерживаемого везде колоннами. Иллюстрацию к этому описанию представляет как раз шестиугольный двор Баальбека с косыми портиками.

Римский вкус или, точнее, римское безвкусие выразилось столько же в тяжелых, громоздких стенах Гелиополиса, неуклюже массивных, грузных и тесных колоннадах, сколько и в художественных формах и деталях его храмов и богатой пластической орнаментике. Под давлением Рима, Сирия и без того лишенная истинного художественного вкуса, благодаря племенному ее составу, и предпочитавшая всегда вкус сильного соседа, Египта, Ассирии и пр. изящному стилю слабого, окончательно отделилась от малоазиатской архитектуры и усвоила себе тот шаблон, который распространяли римляне при Адриане по всему миру.

Для Баальбека выгодно, что его храмы представляют руины: будь они целыми, давно бы туристы подметили неприятное впечатление, какое должна производить тяжелая, массивная архитектура, с ее рассчитанными на грубый вкус эффектами, мелочною и сухою резьбой тонких поясков и гзымзов на подавляющих грузностью массивах. Прежняя деликатная резьба греческой орнаментики, столь изящная на мраморных храмиках Греции, примененная здесь к громадным пространствам, кажется здесь чудовищною утонченностью, заставляет жалеть о работе, потраченной на пышные карнизы и покрытые сетью орнаментальной резьбы колоссальные плафоны с гигантскими кассетами, монструозными бюстами и грузными свешивающимися розетками, так как эта работа в местном, хотя и крепком, известняке, очень недолго оставалась свежею. Правда, разрушение ослабило резкость и ремесленную сухость. Для нас любопытны были особенно капители и орнаментация антаблеманов. Храмы Баальбека резко разнятся по стилю: в большом и древнейшем храме (времен Антонина) (Солнца?) листва капителей, с широкою сердцевиною, сочною выпуклостью листа, широкими его лопастями и узкою верхушкою, напоминает еще лучшие образцы Адриановых построек Афинах. Капители малого и позднейшего храма (Зевса Гелиополитанского?) (издаваемого нами в снимке со стороны входа, табл. II) уже много небрежнее в отделе: аканфовый лист узок, сух, почти не суживается к верхушке, мало выпукл, весь как будто стянут и изрезан; но если он лишился жизненности и эластичности, то стал энергичнее, резче и характернее. Глядя на эти новые типы листвы, понимаешь, что нежный аканф с пышною листвою более приличен мрамору, тогда как остролистный с оттопыренными концами и иголками, лучше в больших капителях из известняка, которые производят особый эффект своими густыми, почти черными тенями. Не по этой ли простой причине, работая с IV стол. Почти исключительно в разных родах известняка, резчики все укорачивали лист аканфа и делали его суше, тернистее? Для нас, в частности, важно родство орнаментальных форм этого храма с константиновскими постройками.

Но, кроме того, мы должны отметить два важных обстоятельства. Первое относится к указанному нами подражанию римского архитектора воспроизвести древний (сиро-вавилонский?) тип акрополя с подземными субструкциями: часть этих коридоров засыпана, и надо ожидать фундаментальных раскопок, чтобы постичь их план, по нельзя не сопоставить, напр., с подземными сооружениями Соломонова храма. Второе относится к общему плану крыльца, пропилей, шестиугольного двора и двух храмов, окруженных двором. По всей вероятности, если большой храм, субструкции и частью стены были сооружены около времен Антонина Пия, то весь план был выполнен уже в III веке по Р. X. Во всяком случае уже, Фраубергер обратил внимание на близкое сродство этого плана (см. приложенную в конце книги реставрацию) с христианским храмом и считает «верным, что эта планировка Баальбека должна была иметь большое значение для основной формы христианского храма и может быть рассматриваема, как прямой его образец».

Мы настолько согласны с этим, что уже во в ведении намеренно поместили описание базилики в Тире, которая была возведена, явно, по образцу в роде Гелиополитанского акрополя, а затем укажем в своем месте и соотношение храма Гроба Господня.

Грандиозная христианская базилика Гелиополя была сооружена при Константине Великом, по-видимому, исключительно из материалов (или руин?) большого храма.

Евсевий в «Жизни Константина III», гл. 58 передает с достаточною точностью, что именно Константин обратил внимание на безнравственное служение Венере в финикийском Гелиополе и, воспретив этот культ, написал увещание жителям, а к добрым словам приложил и благое дело: «соорудив там молитвенный дом (и) – громадную церковь».

В тексте, по-видимому, испорченный риторский оборот: οἶκον εύκτήριον έκκλησίας τε μέγιστον, где частица τε или вставлена копиистом, или, из особой щеголеватости ритора, прибавлена для усиления противоположения храму Венеры дома молитвы и собрания верующих. Поправка, предлагаемая в изд. Migne: νεών τε μέγιστον – произвольна. Книга одного греческого географа, писанная в Александрии или Антиохии между 350 и 353 г. (изд. В Geographi Graeci minores II, стр. 302, повторяет старину об языческом служении Венере в Гелиополе и еще будто бы там действующих оракулах. Моисей Хоренский (пер. Эмина, III, 3) сообщает, что именно Феодосий (младший) обратил в церковь языческий храм в городе Гелиоса, «великий и пресловутый храм Ливана – Τρίλιϑον – по всей вероятности, известие, относящееся к храму Юпитера.

Хронография Иоанна Малалы (lib. XIII, ed. Bonn. pag. 344–345) сообщает это сведение в следующих положительных словах: τοὺς δὲ ναοὺς πάντας τῶν 'Ελλήνων κατέστρεψεν ἔως ἐδάφους ὁ ἀυτὸς Θεοδόσιος βασιλεύς; κατέλυσε δὲκαί τόίερόν Ηλίου πόλεως τό μέγα καὶ περιβόητον τό λεγόμενον Τρίλιϑον καίἐποιήσεν αύτὸἐκκλησίαν χριοτιανοῖς. Историк Созомен VII, 15 упоминает о храме по поводу известий об упорных язычниках, защищавших свои храмы (в конце IV в.): ἐισέτι δέ κατά πόλεις τινάς προϑύμως, и вряд ли это только фраза, так как упомянутые рядом храмы Газы, Петры и пр., действительно, долго сохраняли культ. Пасхальная Хроника (p. 501 ed. Bonn.) повторяет известие почти в тех же самых выражениях.

В настоящее время базилика едва обозначается на поверхности земли стенами не выше 1–1½ арш., полукругом, абсиды на западе и четырьмя громадными столбами в средине, быть может, назначавшимися для покрытия сводом хотя бы боковых нефов, если не среднего, который имеет около 20 метр. ширины. Указанные столбы могли, впрочем, и не поддерживать сводов, так как их верхняя, выдвинутая гуськом на высоте немного более человеческого роста, плита мола быть взята лишь в качестве готового и удобного материала для столба из храмовых субструкций. Правда, своды гауранских и заиорданских зданий, а также базилика Константина в Риме поражают своею отчаянною смелостью и широтою, а, при отсутствии дерева, громадное здание и не могло быть покрыто иначе, чем сводом.

Таким образом, эта колоссальная руина представляет пока единственный, предполагаемый образец крытой сводом базилики Константинова времени, мало вознаграждающей исчезновение памятников его архитектуры. Без раскопок, однако, нельзя решить, как глубоко погребен под мусором и руинами уровень пола базилики. Но можно быть уверенным, что и после раскопок останется вопросом, загадкою: куда девались стены, своды, где колоннады, где вся масса камней, долженствующая образовывать горы мусора? Вопрос этот представляется потому, что языческие здания уцелели, сравнительно, гораздо лучше: единственное объяснение, приходящее на ум, заключается отчасти в самом характере большинства христианских базилик Сирии, которых постройка обыкновенно отличается поспешностью, вместе с тем, небрежностью и крайней бедностью украшений. Их строили уже обедневшие городские общины, но, по приказу императоров и правителей, под давлением фанатических монахов, наскоро и из готового материала, как привелось, без притески; землетрясения быстро разваливали эти наскоро сложенные стены базилик, а арабы легко разбирали руины, подчиняясь отчасти фанатизму, отчасти нужде, так как не могли управиться с римскою кладкою языческих зданий. Так христианские эмблемы – кресты и монограммы оказываются стесанными на дверных косяках этой базилики, тогда как в храме Юпитера, под базою полуколонны на южной стороне, на пьедестале, недавно отрытом из-под руин, сохранился высеченный крест, показывающий, что этот храм, как уцелевший, был позднее (при Феодосии Младшем?) обращен в церковь, тогда как большой храм уже при Константине был руиною.

Мы выехали из Баальбека на юг к Якфуфу, держась все время желобов с кристальною струею вод, источник которых бьет в Баальбеке. Половина дороги идет по обнаженным каменистым холмам, на которых бродят стада, все спускаясь. В ущелье, у горной речки стоит деревушка Якфуфа. От нее, по горным кручам, спустились в долину дер. Сургайя, лежащую на высоте 4500 фут., узкую, тесную, но бесконечно длинную. В этой теснине днем было жарко и душно, при нас 38° Р., а ночью температура упала до 7°.

Из Сургайи мы пошли прямо на юг по той же узкой котловине, вдоль ручья и пояса садов, теснящихся к воде. На высоте 4800 фут. достигаем перевала и водораздела; наверху каменисто и прохладно. Слева показывается полоска зелени, по новой речке, текущей на юг в Бараду и провожающей нас до Зебедани, деревни, среди роскошных плодовых садов, состоящей из двух расселившихся по сторонам реки населений: христианского и мусульманского. Отчаянная дорога, насыпанная сплошь голышами, сваливаемыми на дорогу из всех садов, ведет через деревню версты четыре. Далее ручей становится уже горным потоком, и соединившись с Барадою, мощными струями несущейся из-под гор, образует реку, шумную, пенистую и веселую. Котловина раскрывается, и повернув налево, мы идем по восхитительным местам, столь же плодородным, сколько красивым; здесь и водопады, и быстрины кристальных вод, меняющих цвета синьки и бирюзы, и бешеная скачка воды, по порожистым местам, напоминающая Терек. Поток переносится через гряды скал, им до гола обнаженных в ущельях, но непроницаемые гущи тополей и тростника, полосою в три, четыре сажени, скрывает густым мраком несущуюся внизу реку. Дорога, вернее – тропинка, вьется по россыпям камней, и меловая почва так разбита здесь даже верховою ездою, что путь каравана обозначается тучей пыли, долго и густо носящейся после его прохода. Невольно, смотря на эти благодатные места, вспоминаешь, как высоко стояла здесь культура в древности и как давно уже эти места ожидают ее воскресения.

Мы приходим в место называемое Сук-уади-Барада, в древности Абиль (Abila), доныне славящееся своим плодородием. Здесь еще сохранился римский мост, устроенный в ущелье, напоминающем по дикой красоте стен наш Дарьял. Теснина расходится, отходит влево, и в стене видно много пещер, иногда поясами или этажами, иные украшенные архитектурною разделкою, даже рельефами, уже неузнаваемыми; уцелевший водопровод поныне струит кристальные воды горного источника. По обе стороны стены желтых и серых скал, местами покрытых мхом, иззубренных водами, разделаны гладкими плоскостями и унизаны поясами пещер. Арабский мост ведет еще на гору, где в скале высечена глубокая канава водопровода и широкою траншеею шла римская дорога, здесь на высоте гордо обозначенная двумя пышными надписями в честь Антонина и Вера, строителя дороги⁷⁰. Возле самой надписи внезапный обрыв дороги и всей скалы в бездну, – не достает бывшего здесь гигантского римского моста. Мы посетили пещеры, где было возможно, видели один барельеф сидящей фигуры, изуродованной до полной неразличимости.

Из Абиля три часа пути по пыльным тропам известковых холмов до Аин-Фидже (фот. и план Нимфея №№ 60–62), знаменитого местечка, где, среди густых зарослей дерев и тростника, вырывается из-под земли, с большим шумом, могучий источник. У самого жерла кипящей воды, столь обильной, что уже отсюда она течет горным потоком, была во времена римлян сооружена декоративная ниша (вернее, четырехугольная экседра) Нимфеона, на половину разобранного для деревенских нужд. Когда вновь эти места станут целью горных экскурсий, чего они вполне заслуживают, то конечно, Аин-Фидже будет служить привалом, и легкое швейцарское chalet поставится рядом с монументальною кладкою римлян.

Дорога из Аин-Фидже в Дамаск идет по обнаженным безводным горам, в стороне от Барады, которую мы вновь встречаем уже в Думмаре, в виде тихо и полно текущей реки. Весь дальнейший путь, на три часа времени, идет среди скалистых ущелий, постепенно спускающихся к Дамаску. На последних 8 верстах эти скалы образуют чудные и причудливые виды по берегам реки. С высот скал бегут ручьи, каплют источники и воды, проведенные в верхние сады удаляющихся сюда на лето богачей Дамаска.

Самый Дамаск производит на путешественника чарующее впечатление богатством садов, красотою своих крытых громадных базаров, причудливыми двориками мусульманских домов, небывалою оживленностью городской жизни и средневековым, своеобразным бытом города, еще заключенного в пределах стен. Однако, от древнего города сохранилось крайне мало: стены, направление главных улиц, особенно «срединной» – через весь город, но памятники еще погребены под мусором и мусульманским городом. Главными пунктами археологических занятий, если не считать патриархии, где списали несколько надписей, перевезенных сюда из Эзры или там скопированных, оказывались знаменитая мечеть Оммиадов, доселе главная мечеть Дамаска и мечеть Эль-Дагир. Занятия первою сопровождались рядом больших и мелких детальных фотографических снимков, которые ныне, после страшного пожара, разрушившего значительную часть мечети спустя нисколько лет после нашего посещения, получили значение своего рода документальное.

Мечеть Оммиадов, или «большая мечеть» существует на месте прежней христианской базилики, освященной во имя Иоанна Крестителя при имп. Феодосии Великом и Аркадии, и в свою очередь, превращенной в церковь из большого языческого храма, неизвестного времени происхождения. По свидетельству Аркульфа, около 670 г. базилика еще принадлежала христианам, и мечеть Сарацынов помещалась в другом месте. В эпоху завоевания арабами базилика была сначала поделена между христианами и мусульманами, по скоро перешла в руки последних, как рассказывает Евтихий (II, 374:380)⁷¹. Валид ибн Мелек, ставший халифом в 705 г., отнял церковь у христиан и, употребив громадные средства, построил колоссальную мечеть и с большою пышностью отделал ее мраморами, мозаиками, бронзовыми дверями и пр. Таковы немногосложные известия о памятнике, играющем роль в исламе столь же видную, как и храм Св. Петра в Риме! К несчастью, известия наши о древнехристианской базилике еще более скудны, и потому мы должны ограничиваться исключительно собственными наблюдениями.

По этим наблюдениям оказывается, что все мечты⁷² открыть в мечети план древней христианской постройки напрасны. Мечеть Оммиадов со всеми тремя нефами молитвенного дома, со всем двором, колоннадами вокруг двора, всеми воротами или монументальными входами, стенами вокруг, купольною постройкой над главою И. Предтечи, будто бы там сохраняемою, и т. д. есть совершенно цельное мусульманское здание, которого строители только воспользовались прежними материалами, но построили все вновь, по новому плану. Этот новый план по существу мусульманский (французские археологи считают всю мечеть, подобно мечети Эль-Акса, очевидною церковью, в которой изменено только направление)⁷³ и повторен, начиная с мечети Омара в старом Каире, во всех главных мечетях в собственном смысле слова. Очевидно, в старину колоннады этой мечети были совершенно открыты во двор и только в новейшее время забраны деревянными перегородками. Особенность этой мечети заключается лишь в порталах: входном посреди и двух боковых (таб. IV и V), а также в своеобразном поперечном нефе, ведущем к михрабу. Характерная смелость арок, опущенных на колонны, широко расставленные, отвечает времени, но лишена изящества Омаровой мечети. Затем, пробивка стен главного нефа широкими арочными отверстиями – окнами, также мало красит здание и мало отвечает крохотным окнам в наружных стенах (см. таб. III). Мечеть обширна, громоздка, но не имеет никаких архитектурных достоинств и уродлива в пропорциях: уже судя по плану, это не христианская базилика, а наскоро собранная мечеть. Но, конечно, архитектурные формы и украшения принадлежат не арабскому, но сирийскому, т. е. все-таки христианскому и в основе – греко-восточному искусству: таковы арки, купол, облицовка стен внизу пестрыми мраморами и вверху мозаиками, хотя эти данные не имеют никакого отношения к самой древней базилике.

Древняя колоссальная арка⁷⁴, видная над стенами базара, с западной стороны мечети, в расстоянии от нее около 60 фут., считается принадлежащею языческому храму, но служила пропилеями базилики, вместе с колоннадою, и поныне (колонны можно находить уже внутри лавок и нередко заложенными уже на половину) идущею от этой арки к мечети. Равно и колонны мечети принято относить к тому же языческому храму, как и южную стену мечети, прекрасной римской кладки, с арочными окнами, считать того же происхождения. Напротив того, доселе очень мало указано остатков христианской базилики: часть стены с западной стороны мечети (фот.217), косяк с греческою надписью о Царстве Христовом. Восточные бронзовые двери (обшитые медью) мечети, хотя имеют изображение чаши, чисто арабского происхождения, и чаша эта не имеет ничего общего с потиром.

Конечно, все определения состава мечети Оммиадов пока представляют только более или менее вероятные догадки; отрицать можно лишь догадку их путешественников, которые принимали арку за триумфальную арку времен первых императоров, – что, пожалуй, безусловно ошибочно⁷⁵. Дело в том, что свидетельство Иоанна Малалы (кн. 13, стр. 344 и 345) о построении Феодосием церквей на месте языческих храмов Баальбека и Дамаска легко может быть обобщением, далеко не точным. Дамаск развился особенно со времен Филиппа Аравитянина, который сделал его римскою колонией, но до Константина не был еще особенно большим городом и только в IV веке заступил место Пальмиры. Итак, если, действительно, здесь есть остатки языческого храма, то времен Филиппа (244–249 гг.).

Затем, всякий, кто осмотрит самую мечеть (таб. III) или теперь даст себе труд пересмотреть фотографии, снятые экспедицией (217–222, 226–231), тот убедится, что все колонны мечети Оммиадов, за исключением двух, трех, принадлежащих мусульманскому (позднейшему) типу (поставленных возле кувуклия с главою И. Предтечи), как в колоннадах самой мечети, так двора, всех порталов, до так называемой библиотеки (или сокровищницы – круглой, крытой куполом, наглухо закрытой – будто бы никогда не открывавшейся камеры, поставленной на колоннах) включительно, – все тождественной работы, из одного мрамора, с одинаковыми капителями и базами. Только колонны двора сделаны из гранита, но имеют совершенно те же капители, и следовательно могут происходить из атриума базилики. Таким образом, по нашему мнению, вся мечеть составлена из материалов древнехристианской базилики, от колонн, их канителей до самого камня, употребленного на кладку, но, при этом все, кроме древней арки (которую мы считаем пропилеями базилики), переложено и переставлено по плану мечети. И потому все рассказы о том, что халиф строитель приказал собирать со всей Сирии и свозить колонны для этой мечети, только обычное сочинение. Число колонн вполне идет к большой базилике с обширным атриумом, но слишком велико даже для колоссального языческого храма, в котором, сообразно с эпохою, уже трудно было бы предположить двойную колоннаду вокруг святилища, и, главное, трудно было бы поместить серии колонн из гранита.

Капители колонн коринфского стиля весьма близки к формам, господствующим в постройках II–III веков в Заиорданье (Гераса и пр.), но уже значительно отошли от Баальбека. А именно: капитель здесь опоясана уже как бы в три ряда аканфовыми листьями, благодаря тому, что усики волют представляют собою пышный аканфовый, хотя не развитый вполне лист, и таким образом, эти два полулиста, приходясь на одном уровне с угловым листом под волютою, составляют третий пояс. Тоже самое, но в окончательном типе мы найдем в капителях вифлеемской базилики, и потому мы должны принять, что все капители (а стало быть, и главная масса монолитных колонн) Оммиадовой мечети хотя происходят из христианской базилики, однако сами ранее времени Константина, когда была построена эта базилика, но близки к этому времени, а потому, скорее всего, относятся к постройкам Филиппа⁷⁶. А так как мы указали уже причины, почему нельзя думать, чтобы колоссальное здание, разобранное для базилики, было храмом (о котором, к тому же, вовсе не говорят историки), то гораздо естественнее принять, что материал этот происходит из разных городских построек, но одного времени происхождения. Окончательное доказательство языческого происхождения всех крупных материалов мечети представляет так называемая триумфальная арка пропилеев, которой капители тождественны со всеми остальными в мечети, а фронтон украшен пышным резным карнизом ясного римского типа⁷⁷.

Рис. 3. Дамаск. Гробница Малек Дагера. Северная сторона.

Нарисованные длинным венечным фризом по верхнему карнизу внутренних стен мечети орнаменты представляют виды городов, предметы природы и растительности, и следовательно должны напоминать те восточные подзоры, которые заменяли собою прежние окна и назначены были некогда украшать собою ставни или жалюзи, прикрывавшие излишний свет. Вся декорация смешивает восточные декорации с римскими эмблемами, александрийскими ландшафтами и пр. Изображены напр. оливковое дерево и кипарис, а между ними разводы должны напоминать посадки винограда между дерев в садах. Замок или вилла в горном пейзаже с куполами и шарами. Широколиственное дерево с плодами в искусственной обрезке, с причудливыми формами. Финиковая пальма. Смоковница, которой ветви сплетены между собою (вероятно, для лучшего вызревания плодов) и пр., в таких формах, которые дают наилучшее понятие о садоводстве Персов, Греков, Византийцев и Сирийцев. В углах декоративные консоли с подпорками в виде рогов изобилия. Местами фриз представляет чаши с плодами и кактусовыми ветками. Такие же чаши с цветами виднеются на колоннах, окружающих виллы. Или же поле занято разводами аканфов, как в церкви Св. Виталия в Равенне.

Рис. 4. Монастырь св. Фомы близ Сейдная.

Из прочих памятников Дамаска нас всего более заинтересовала маленькая тюрбе (табл. IV и рис. 3) Мелек`ед Дагер Бибарс (1279 г.), своим внутренним убранством: облицовкой до сводов из пестрых мраморов, хотя уже в чисто арабском по́шибе, и перламутра, и поясом мозаик с растениями, разводами и декоративными предметами и видами по золотому полю⁷⁸.

Здесь уже самые типы орнаментации явно подчинены позднейшему арабо-персидскому вкусу, и многие формы мы встречаем уже в Гренаде.

Я.И. Смирнов посетил и исследовал, со стороны памятников древности, монастырь Св. Фомы близ Сейдная (Сейданая, рис. 4).