Священник Вл. Тенищев

Вот и еще вновь прозябшая ветка из Дивеевского виноградника, возделанного преподобным Серафимом, Саровским чудотворцем!

Этот молодой побег, искусно пересаженный рукою опытного вертоградаря на новое место, скоро освоился с местной почвой, распустился пышно и оделся густой зеленой листвой. Это – Мелявинская женская община.

Храм юной общины устроен в честь иконы Божией Матери, называемой «Умиление». Пред этой самой иконой скончался преподобный Серафим.

Знаменательно то, что торжество освящения этого храма, в присутствии дивеевских сестер и других инокинь, совершено было 13 февраля 1903 года, т. е. как раз в то время, когда вся православная Россия начала уже готовиться к великому и всенародному торжеству прославления благостнейшего пестуна и печальника Дивеевской обители. Так благому Провидению Божию угодно было предварить всенародное торжество прославления угодника Своего созданием еще другой, новой отрасли из его наследия, которое он при жизни своей так заботливо и со всею любовию возращал, лелеял и оберегал.

Появление этой новой женской обители интересует и привлекает внимание многих вследствие своего родства с славной Серафимовской обителью, а главным образом – благодаря в Бозе почившей первоосновательнице, старице своей, пользовавшейся при жизни вполне заслуженным авторитетом.

В свое время мы лично знали эту многочтимую старицу и высоко ценим ее духовную жизнь. И теперь нравственно побуждаемся почтить ее память несколькими сочувственно-признательными строками и с отрадным чувством отметить появление на свет Божий ее обители.

Еще очень недавно, а именно 9 февраля 1900 года мирно отошла ко Господу эта хорошо известная посетителям женских обителей старица девица Наталия, с 1848 года проживавшая в Серафимо-Дивеевском монастыре. Всю жизнь свою она служила особым избранным путем, – путем «блаженных», а потому и именовалась всеми знавшими ее не иначе, как «блаженной Наталией» или «блаженной Наташей» Этот весьма трудный и далеко не для всех понятный род служения и угождения Богу приняла старица Наталия еще в молодых годах по благословению одного киевского старца. Некоторыми странностями старицы нередко смущались люди светские, не имеющие надлежащего понятия о блаженных. Дивеевское монастырское начальство еще в самом начале поступления Наталии в монастырь решило было совсем удалить ее из монастыря, благодаря упомянутым странностям; но накануне назначенного дня удаления благочинная монастыря, некто Татиана Бучумова, увидела во сне другую, чтимую уже тогда, блаженную – Пелагею Ивановну Серебреникову. Серебреникова показала благочинной бумагу, где было крупными буквами написано: «Не трогайте Наталию: ей назначено здесь жить». Это видение навсегда решило участь блаженной: ее, действительно, не решались уже больше беспокоить, и она провела всю жизнь в Дивеевской обители.

В последние три-четыре десятилетия образ жизни старицы во многом изменился. Особых, выдающихся странностей ее не стало уже заметно. Но взамен этого началась и постепенно усиливалась ее подвижническая жизнь. Заключалась она в бденных, изо дня в день, сидениях, сначала в притворах храмов, а затем в легких тесовых загородях-шалашниках, под открытым небом, во всякую непогоду, не исключая зимних вьюг и морозов. Весьма благоуспешно и с особой силою развился у блаженной и благодатный дар старчествования, благодаря которому она начала вести открытые и для каждого простеца доступные духовно-нравственные назидательные беседы, давать душеспасительные наставления и разного рода духовные советы и ответы на разные жизненные запросы и исключительные обстоятельства.

Любовь и расположение простого народа к старице росла все более и более, желание видеть ее и беседовать с нею увеличивалось в народных массах все в больших и больших размерах. Ее постоянно осаждали толпы народа, жаждущего ее духовных бесед и наставлений, среди которых нередко можно было видеть и достаточное число интеллигентных лиц. Лицам, совсем ничего не слышавшим о старице и в первый раз видевшим ее, на первый взгляд казалось непонятным: чем и как могла расположить к себе народные сердца эта ветхая, согбенная и удрученная летами старица? Но это недоумение скоро сменялось чувством глубокого уважения, когда эти лица узнавали от других и сами лично убеждались, что старица Наталия выделяется своими многолетними продолжительными молитвенными бдениями, подвигами, постоянным чтением священных и духовно-нравственных книг, постом и молитвою. В ней обитал, – если не во всей полноте, то все же в большей мере, – дух старца Серафима и оптинского старца Амвросия: иначе она не могла бы с таким успехом подвизаться на поприще старчествования, которое не без основания считается лучшим и отборным цветом монашества в мужских обителях, а в женских – прямо можно назвать таковое лишь редким исключением.

Место бесед старицы Наталии состояло, как мы, упомянули уже выше, из тонкой открытой тесовой загороди, рядом с келией. Внутри этой загороди или открытых сенок, кругом обложенная массивными книгами в кожаных, переплетах, покрытая ветхими рубищами, сидела блаженная старица, часто безмолвно, глубоко погруженная в богомыслие и молитву. Во все время открытых сидений старица проводила день и ночь на одном месте: здесь она, в свободные часы от бесед со странниками, молилась, читала, писала; тут же, сидя на лавке, низко согнувшись, она засыпала на краткое время (как обыкновенно располагаются на ночь – так она никогда не ложилась). При ней находилось достаточное число послушниц. Но самую большую часть времени проводила со старицей ее главная и любимая послушница Е. К-на, по указанию Вышенского затворника епископа Феофана ревностно служившая ей в продолжение 10 лет, вплоть до ее кончины. Открытые сидения у старицы начинались обыкновенно с весны и лета, а затягивались, случалось, до глубокой зимы, несмотря на трескучие морозы. Когда же старица перебиралась в свою келию, беседы ее с кем бы то ни было уже прекращались: в келии у себя она никого не принимала, кроме самых близких лиц. Уступая лишь усиленному желанию и просьбе некоторых, старица переговаривалась с ними чрез вставленные двойные рамы в окне.

Свои беседы и наставления Наталия обосновывала главным образом на избранных текстах Св. Писания, изречениях св. отцов и примерах из житий святых; недаром около нее, во время ее открытых сидений, всегда находились: Библия, Добротолюбие, Четьи-Минеи и патерики. В беседах с блаженной сразу замечались ее разносторонняя духовная начитанность, острая память, хороший навык извлекать нужное из прочитанного и уменье практически применять к делу приобретенные в разное время сведения и познания из Св. Писания и святоотеческой литературы.

Наружный вид блаженной всегда был одинаков. Верхнее одеяние ее постоянно было светлое, но крайне ветхое и запыленное. Положение тела согбенное. Лицо полузакрытое и всегда с поникшим взором. Пища ее была чрезвычайно скудная и в малом количестве; по средам и пятницам она и совсем ничего не вкушала, кроме антидора и теплоты с просфорой, каждодневно приносимых послушницами из церкви. Нижнюю одежду, по словам послушниц, она сменяла всего один раз в год, перед Пасхой или Благовещением. Строгое воздержание в пище и самоумерщвление плоти в разных видах делали старицу неподражаемой в обители.

И вот эта самая блаженная Наталия, незадолго до своей кончины, а именно 26 июня 1899 года, положила основание новой женской обители, в 3 верстах от села Теплова, Ардатовского уезда, Нижегородской губернии. Место было приобретено старицей Наталией почти всецело на собственные средства. В селе Теплове оно известно под названием «Мелявы», т. е. мелкой речки, когда-то протекавшей по этой лесной равнине, но затем в конец обмелевшей и оставившей следы лишь в виде небольшого овражка. С этим местом связывались воспоминания об одном преступлении, история которого заслуживает полного внимания читателей.

В 80-х годах проживал в селе Теплове один благочестивый человек из крестьян, некто Иван Терентьевич Яшин. Он известен был как великий молитвенник, девственник и добрый наставник в духовной жизни, к которому многие крестьяне обращались за духовными-советами.

На том самом месте, где теперь застроилась обитель блаженной Наталии, убили одного тепловского крестьянина, по имени Андрея Губанихина. Народная молва негласно хотя и называла преступника, но судебные власти почему-то не раскрыли ничего.

И вот, старшая сноха убитого, Наталья Губанихина, здравствующая и по сию пору, в то время женщина еще молодая, бойкая и энергичная, глубоко почитавшая И. Т. Яшина, отправилась к нему спросить его: продолжать ли розыски убийцы или оставить?

– Я пришла спросить тебя об одном деле, – проговорила Губанихина, входя в его избу.

– Хорошо, хорошо, – проговорил ласково, обычной скороговоркой Иван Терентьевич, – а вот я тебе расскажу сон-то свой. А ты вот сядь-ка сюда, – указывая на лавку, пригласил он посетительницу.

И когда та прошла по келии и села на переднюю лавку, он продолжал:

– Прихожу это я на Меляву – знаешь Меляву-то? – Ну, и своим глазам не верю: такой неописуемой красоты златоглавый собор видел я там посреди других церквей, что просто чудо! А кругом раскинулась какая-то богатая иноческая обитель!.. Да ведь как явственно, явственно-то видел, Наташа, – диво! – воодушевленно и с восхищением рассказывал Иван Терентьевич.

А когда Губанихина поведала о деле своего посещения, то он опять с тою же живостью продолжал:

– А вот теперь я и понял, зачем мне это чудный сон был! Понял, понял, истинно говорю тебе, Наташа!.. Оставьте искать душегубца! Не надо искать его! Совсем никакой пользы от того не будет ни вам, ни вашему покойничку. А вот на Меляве, поверь мне, будет со временем место святое, и вашему покойничку будет от этого хорошо!

Семья Губанихиных послушалась данного Иваном Терентьевичем совета: оставила розыски преступника и успокоилась, хотя рассказанный им сон долго оставался неразгаданным и несбывшимся. Но когда чрез 20 лет, сверх всякого ожидания и подготовки, вдруг началась постройка общины и храма на Меляве, тогда с редким удивлением стали вспоминать этот сон не только в семье Губанихиных, но и все те местные крестьяне, которые слышали в свое время об этом загадочном сне Ивана Терентьевича от Губанихиных.

Когда и каким образом явилась мысль и намерение у старицы Наталии основать свою, отдельную от Дивеевской, обитель, – с точностью определить нельзя. Года за четыре до кончины старица Наталия приобрела пять десятин земли около села Нучарова, Ардатовского уезда, где затем, по ее указанию, был выстроен большой дом. При виде этой постройки, многие были уверены, что тут блаженная хочет положить начало обители. Но старица Наталия, услыхавши об этих толках и гаданиях, сама поспешила разрешить этот интересовавший многих вопрос, заявив, что не на этом месте будет ее главная обитель, а на другом, – и то будет окружено лесом. В 1899 году почитателями старицы Наталии приобретено было по случаю и по сходной цене 200 десятин залежной, с мелкой порослью, земли, вблизи села Теплова, которая, согласно предсказанию блаженной, действительно была окружена со всех сторон сосновым строевым лесом. Деньги были уплачены частию самой старицей из собранных сбережений на этот предмет, частию ее благотворителями.

С великой заботою, неусыпною бдительностию и редким духовным проникновением следила старица за первыми моментами созидания обители, этого столь трудного и ответственно-великого взятого на себя дела. Не выходя из стен Дивеевской обители, старица Наталия, тем не менее, делала много разных заочных распоряжений и указаний по устройству и распланировке построек в своей заведенной обители, так же, как саровский старец Серафим – в устроении Дивеевской.

Все сестры для новой обители избирались по усмотрению и благословению самой старицы, и такой порядок продолжался вплоть до ее кончины. Нередко при выборе сестер с большей очевидностию выражался дар духовной прозорливости блаженной. Раз приходит к старице издалека одна молодая девица для духовной беседы. Та охотно и с любовию приняла ее, долго беседовала с ней, а напоследок и совсем уговорила ее остаться у нее в качестве послушницы. Но дивеевское монастырское начальство, и без того сильно тяготившееся в последнее время ее наличными послушницами, распорядилось немедленно выслать послушницу, не предварив о том старицу. Последняя, лишь только узнала об этом, начала выражать свое недовольство, скорбь и сожаление такими, неслыханными дотоле, воплями и стенаниями, что бывшие ее послушницы совсем растерялись и потеряли головы, не зная, что делать и как пособить горю. Успокоившись несколько, блаженная, не обращая внимания на распоряжение благочинной, властно приказала отыскать и воротить ей новую молодую послушницу. Это твердое и властное приказание старицы было исполнено: девицу разыскали и привели, хотя для этого и пришлось наводить справки на расстоянии не одного десятка верст. Водворенную таким необычайным порядком и с такою необычною душевною тревогою старицы, юную послушницу после этого больше уже не тревожило монастырское начальство; и она, перешедши после кончины старицы в ее новую обитель, в настоящее время вполне оправдывает надежды старицы.

Чтобы успешнее объединить будущую общинную жизнь своих сестер, старица Наталия преподала им, в разное время, много всякого рода правил, наставлений и завещаний.

Когда старица Наталия начала заводить свою обитель, ей было лет 70, но силы ее, несмотря на многотрудную, исполненную всяких лишений жизнь, не казались особенно слабыми. Но разные скорби и огорчения, постигшие ее вскоре после этого, сильно повлияли на ее здоровье. Некоторые из влиятельных дивеевских сестер начали выражать сильное неудовольствие к ее начинаниям, усматривая в этом некоторое своеволие и нарушение монастырских правил и объясняя созревшие планы в голове старицы особым влиянием на нее старшей послушницы. Монастырская администрация вскоре сочла нужным распорядиться поставить нескольких караульных сестер со строгим приказанием, чтобы последние ни под каким видом не допускали посторонних лиц и всякого рода посетителей к блаженной Наталии.

Эта и другие подобные строгие и незаслуженные меры сильно огорчали блаженную. Старица несколько раз собиралась переехать на Меляву, в свой родной, ею самой заботливо приготовленный, укромный уголок (собственный ее корпус, в котором помещались ее замечательные массивные иконы), где давно с нетерпением и распростертыми объятиями жаждали встретить ее родные, близкие лица. Было одно время, что и готовые лошади стояли уже у крыльца ее кельи, но решиться оставить обитель, духовно окормлявшую ее много лет, она не могла без согласия и благословения местной начальницы; а этого-то последнего условия именно и недоставало ей теперь. Пишущему эти строки всего за месяц до кончины старицы пришлось беседовать с нею в ее келии по некоторым вопросам новоустрояемой обители. И вот, между прочим, когда зашла речь о том: соберется ли старица переехать на Меляву или нет, – на это она ответила так: «Утешь всех моих мелявских и скажи им, что телом я хотя и в Дивееве, но духом – постоянно у них на Меляве...»

Незаметно наступил последний день жизни блаженной старицы – 9-е февраля 1900 года.

В наружности старицы перед ее кончиной особых резких перемен не замечалось, кроме общей слабости и утомления. Первой заботой ее в этот день было – приобщиться Св. Таин, что она и исполнила с подобающим благоговением, а затем распоряжения по хозяйственной части покидаемой общины. К вечеру она сделалась заметно тревожной.

– Ах, мама, как мне что-то трудно! – не раз говорила она, обращаясь к своей любимой послушнице, которую, по своей особой к ней расположенности, называла всегда мамой.

А спустя некоторое время, вдруг неожиданно и взволнованно заговорила о своей обители:

– Мама, собирайся, поедем завтра на Меляву!

– Ах, матушка, сколько раз ты уже собираешься, а потом все раздумываешь и оставляешь! – с некоторым недоверием ответила старшая послушница, нисколько не подозревая настоящего смысла этих загадочных слов.

– Нет, мама, пора, пора уже: завтра поедем! – в том же загадочно-таинственном духе продолжала настаивать старица.

Затем она велела читать молодой послушнице акафист Воскресению Христову. После чтения акафиста, вполне успокоенная молитвой, старица Наталия объявила своим послушницам, чтобы они больше не беспокоили ее никакими разговорами и, по обыкновению, осенила их крестным знамением на сон грядущий; сама же приготовилась, как и всегда, проводить ночь сидя. Старшая послушница расположилась рядом со старицей, другая – в ногах у нее, прочие вышли в другую комнату.

Едва успела только задремать старшая послушница, как сердце ее вдруг дрогнуло и болезненно сжалось; разбуженная щемящим предчувствием, она быстро взглянула на сидящую старицу, но последняя, как бы нарочно избрав эти таинственные минуты полной тишины и безмолвия, тихо и мирно отошла уже к Господу... Это было в половине 12-го часа ночи. Блаженная встретила смерть, как воин на страже: в том самом положении, в каком привыкла она в продолжение многих лет проводить свой подвиг духовного бодрствования, – именно, сидя.

Кончина блаженной, несмотря на то, что ее можно было заранее предвидеть, как громовым ударом поразила ее послушниц, доселе живших за старицей, как бы за каменной, твердой стеной. Теперь они сразу почувствовали себя беззащитными сиротами. Им позволено было оставаться в монастыре только до погребения старицы.

Погребение блаженной Наталии назначено было на 11 февраля. Тело блаженной, при теснившихся толпах народа, погребено было на почетном месте, – против алтарной стены Троицкого собора, рядом с местночтимой блаженной Пелагеей. Послушницы блаженной тотчас же после погребения своей дорогой старицы оставили Дивеевскую обитель и со скорбию на сердце отправились к сестрам на Меляву.

С этого времени для насельниц Мелявской обители началась новая, сиротливо-непривычная и трудная жизнь, – жизнь, полная всевозможных скорбей, огорчений и материальных лишений. Но с Божией помощью и по молитвам преподобного Серафима и своей старицы блаженной Наталии самая трудная пора теперь миновала. Община достаточно застроилась и украсилась храмом, в котором чуть не каждодневно совершается служба заштатным старичком-священником, при достаточно стройном пении местных сестер, которых насчитывается в обители до 60. Началось уже ходатайство о формальном открытии общины. Будем верить, что ходатайство это будет удовлетворено и что дело старицы Наталии, как дело во славу Божию, принесет обильные плоды...