[Некролог.] Альберт Лаппаран [A. de Lapparent]

(1839–1908)

В ночь на 5 мая (22 апреля) скончался профессор католического института в Париже, член французской академии наук, постоянный секретарь ее по отделу физических наук (преемник на этой должности Бертело) А. Лаппаран (A. de Lapparent). Покойный был геологом и дело специальных учреждений и изданий оценить его изумительно плодотворную деятельность в этой отрасли. Но покойный был геологом-христианином, натуралистом-апологетом. Выяснив в своем обширном, полагаем, лучших из существующих курсов геологии, что задачею геологии должно быть установление законов распределения неорганических масс и органических останков на земном шаре, он писал: «если теперь мы пожелаем резюмировать в точной формуле то, что только что было сказано о значении геологии, мы найдем эту формулу, введя идею порядка, которая управляет наукой, когда последняя желает быть достойна своего высокого назначения, и в факте существования такового порядка каждый непредвзятый ум должен признать очевидное обнаружение Высшего Разума, управляющего распределением всех вещей»¹. Назад тому три года в мае-июне 1905 г. он прочитал в католическом институте небольшой, но глубоко содержательный и своеобразный курс «наука и апологетика» (Science et Apologétique). В массе его статей, по-видимому, чисто геологического и вообще естественнонаучного содержания заключаются ценные доводы против антирелигиозных учений, пытающихся утвердиться на естественнонаучном базисе.

В Московской духовной академии, где некогда преподавалась естественнонаучная апологетика и где она не преподается более, покойный профессор этой науки Д.Ф. Голубинский говорил, что изучение природы должно вестись в духе веры. Лаппаран был один из талантливейших людей, посвятивших всю свою жизнь исследованию природы в духе мира. Для всех, кому дороги интересы религии и науки, кого занимает вопрос о соотношении этих двух сфер, поучительно познакомиться с этим замечательным ученым и его работами и поразмыслить о них.

Лаппаран² родился в 1839г. в г. Бурже (главном городе департамента Шер). В 1858г. он первым поступил в политехническую школу и спустя два года кончил ее первым, получив премию Лапласа от академии наук. Потом он поступил в школу мин (École des mines) и вышел оттуда первым в 1864 г. В школе мин на него имел преимущественное влияние Эли де Бомон (de Beaumont). Знаменитый геолог, обративший внимание на талантливого ученика, привлек Лаппарана к составлению геологической карты Франции. Было предложено издать карту в 0,000002 действительного размера. Для Парижа был намечен еще больший масштаб – 0,0000125, и на парижской выставке 1867г. уже была представлена выполненною в этом масштабе одна географическая минута Парижа. Кроме Эли де Бемона в школе мин на Лаппарана имел влияние Делесс, который пригласил Лаппарана помогать ему в редактировании Revue de géologie – геологического обозрения. Лаппаран принял на себя часть стратиграфическую. Им было здесь собрано и издано очень много документов чрезвычайной важности.

В семидесятых годах Лаппаран принял энергичное участие в изучении дна пролива Па-де-Кале. Он был секретарем и докладчиком комиссии, которой было поручено изучение проекта подводного туннеля между Францией и Англией. Дело представлялось возможным при условии проведения галереи в сеноманском (cénomanian) этаже серого мела, достаточно мягкого для того, чтобы его можно было резать, и достаточно плотного для того, чтобы быть непроницаемым для воды. Возникло сомнение в том, что это важное отложение имеет постоянное и правильное направление. Лаппаран рассеял это сомнение. Он прибег к методу, изменяя его по обстоятельствам, который уже был употреблен им при изучении Пэи де Брэй. Метод состоял в том, чтобы представить кривыми уровня строение поверхности данного отложения. Здесь возникли специальные затруднения. Нужно было сначала составить географическую карту дна пролива. Зонд, опущенный более 7000 раз, дал возможность определить топографию дна моря. С другой стороны зонд в половине случаев доставил образчики почвы, находящейся под морем. Ла Манш неглубок, вследствие этого волны препятствуют образованию отложений на его дне. Поэтому оказалось возможным определить с большей точностью соприкосновение под морем гольтского (Gault) и сеноманского отложений. Эти соприкосновения – следы пересечения разделяющих поверхностей последовательных отложений с поверхностью морского дна. Когда при помощи зондажей дно было вполне определено, геометрия дала возможность непосредственно определить направления отложений. Так была установлена правильность в направлении серого мела и, следовательно, возможность предприятия. Все последующие проекты туннеля между Францией и Англией опирались на это изучение.

В 1875г. Лаппаран занял кафедру геологии и минералогии в Парижском католическом институте. До 1880г. он продолжал оставаться и в инженерном ведомстве, но с этого времени он остался лишь в институте. Кроме геологии и минералогии он читал еще физическую географию. В течение тридцати трех лет он был профессором института, и его биограф говорит о нем: «Назад тому едва два месяца я видел его еще в маленькой зале католического института, объяснявшего своей аудитории строение юрских отложений с тем же пылом и увлечением, как и в первый день».

В 1880 г. Лаппаран был избран президентом французского геологического общества, в 1882 г. он был избран главою французского минералогического общества. Географическое общество в 1895 г. избрало его президентом центральной комиссии. В 1897г. он был избран членом французской академии наук (по минералогии). В 1900 г. он был президентом на международном геологическом конгрессе в Париже. В 1907 г. академия наук избрала его на место умершего Бертело постоянным секретарем по отделению физических наук. В 1908 г. его не стало.

Капитальными трудами Лаппарана являются Traité de Géologie, Cours de Minéralogie и Leçons de Géographie physique, т.е. руководство геологии, курс минералогии и лекции по физической географии. В первый раз руководство геологии было издано в 1881–82 годах. У автора настоящего очерка под руками четвертое издание 1900 г. Оно представляет собой три тома большого формата и мелкого шрифта и заключает в себе около 2000 страниц (XVI+1912). Каждое издание Лаппаран тщательно перерабатывал сообразно с новыми изысканиями и данными. После четвертого он выпустил еще пятое издание, в котором совершенно переработана глава об орогенических явлениях и внесены другие изменения. Его курс минералогии выдержал четыре издания, последнее явилось в начале 1908 года. Еще в 1899 г. этот курс переведен на русский язык под заглавием «Минералогия». Перевод сделан со второго издания по указанию и с предисловием Вырубова. Вот что пишет Вырубов: «Когда Н.И. Мамонтов обратился ко мне с вопросом, какой лучше всего перевести учебник минералогии, я без всякого колебания указал ему на учебник Лаппарана не только потому, что он самый лучший из ныне существующих, но и потому что он единственный, представляющий минералогию в ее современном состоянии³. Должно заметить. что Вырубов по своим убеждениям позитивист, вместе с Литтре он начал издавать в 1867 году журнал philosophie positive, просуществовавший до 1884 г. и Вырубов – крупный специалист минералогии, им издан Manuel pratique de cristallographie 1889 и напечатано более 50 мемуаров по кристаллографической химии. Поэтому его отзыв о труде Лаппарана мог быть продиктован только научной компетентностью и беспристрастием, а не духовной близостью к автору. Лекции по физической географии имели у Лаппарана такой же успех, как геология и минералогия. Они выдержали с 1896 г. три издания. Это первый труд, где дан генезис географических форм, «первая попытка, направленная к тому, чтобы распространить на весь земной шар анализ географических форм, основанный на истории их развития».

Кроме обширных курсов Лаппараном издавались и краткие руководства по геологии и минералогии. Под заглавием «Общедоступная геология» одна такая его книжка издана на русском языке в переводе г. Предтеченского. Перевесть хорошую книгу – значит сделать хорошее дело, но русский переводчик наметил себе более широкую задачу, чем просто перевод: он хотел восполнить и некоторым образом поправить автора. Он дал прибавление: краткий обзор геологических времен, где древность человека у него определяется minimum в сто тысяч лет⁴. Г. Предтеченский получает эту цифру очень просто. «Исторические времена человечества не обнимают более 10 тысяч лет», но, по-видимому, обнимают время приблизительно около этого периода, а доисторическая древность человечества должна заключать не меньше десятка таких периодов, как исторический. Получается собственно 110 тысяч лет, но великодушный г. Предтеченский сбрасывает один период. По всей вероятности переводчик и не догадывался, что его соображения стоят в решительном противоречии со взглядами Лаппарана, с точки зрения которого в жизни человечества не существовало доисторического периода.

Лаппаран был блестящим лектором. Он мог говорить по-латыни, по-немецки и по-английски, не говоря о французском. Он обладал изумительной памятью и трактовал на лекциях в течение часов самые специальные вопросы, не обращаясь к конспектам и заметкам. Он был плодовитым писателем. Он сотрудничал в изданиях – Géographie, Correspondant, Nature, L’Annuaire du club alpin, Revue des Questions scientifiques (журнал католических ученых, Лаппаран поместил здесь целую серию капитальных статей, одно время вел здесь геологические бюллетени), приходилось встречать его статьи и в других изданиях, наприм., в Revue scientifique. Он дебютировал в науке мемуаром о географическом строении южного Тироля (Mémoire sur la constitution géologique du Tyrol meridional. 1865) Здесь он развил личный взгляд на происхождение доломитов, сообщающих Тиролю своеобразную физиономию. Затем он дал классическую топографию о Пэи де Брэй (в Нормандии). Располагая самыми скромными средствами и орудиями, он сумел внести много поправок в представление о геологии этой местности. Плодом продолжительного изучения явилась его работа La Géologie en chemin de fer, он установил в ней теснейшую связь, которая существует между рельефом, формами почвы, физическим видом страны, вообще пейзажем и геологическим строением почвы. Много работ Лаппаран посвятил геологии парижского бассейна и других местностей Франции. В последние годы он опубликовал ряд заметок по исторической геологии Африки. Раньше существовало представление, что континентальный массив Африки поднялся из моря в отдаленнейшие геологические времена. Лаппаран установил, что море покрывало с различными отступлениями весь центр Африки в эпохи верхнемеловую, эоценовую и миоценовую, т.е. значит, в конце вторичного и в течение первой половины третичного периода Лаппаран отверг теории неизменяемости африканского массива.

Лаппаран изумительно знал землю, лик земли в ее настоящем, ее состав, ее прошлое, поскольку это прошлое более или менее проблематично выяснено теперь. Но посвятив всю свою жизнь изучению земли, он не приник к земле. Земля говорила ему о небе, тварь – о Творце. И прямо и косвенно в своих работах он шел против атеистической науки и против эволюционно-материалистического миропонимания. К рассмотрению этих его трудов, в которых научные задачи связаны с апологетическими, мы теперь и обратимся.

Описывая коралловые острова, находящиеся в Тихом океане под тропиками при самых благоприятных географических и климатических условиях⁵, Лаппаран приходит к заключению, что эти острова представляют собой один из самых могущественных аргументов против теории эволюции. Если когда-нибудь, говорит он, почва была благоприятна для эволюционного развития, то именно здесь, в этом мире атоллов. Вот – рельеф, совершенно изолированный посредине океана и исчезающий под водами его при каждом приливе, волны (прибой их содействует быстрейшему образованию кораллов, вероятно, это имел ввиду Лаппаран) сделали из него кусок суши. Каким образом населится она? Без сомнения, углерод, водород и кислород, заимствованные из воздуха и воды, сейчас соединятся, образуют клеточки, произведут водоросли, лишаи, более совершенные тайно-брачные растения, между тем как какая-нибудь протоплазма, проходя путем губок и форамицифер, подготовит будущее животного царства. Вместо всего этого что видим мы? Атолл все получает отвне: растения его суть виды высшего порядка, происшедшие, несомненно, из зерен принесенных морем и ветрами, птицы перелетели сюда через океан, а за ними и дикарь, который населяет эти острова. Здесь нет ступеней, нет типов посредствующих, совершенно отсутствуют четвероногие, не только человекообразные обезьяны. Самые решительные эволюционисты принуждены сознаться, что человек явился сюда только путем эмиграции. Но этот человек имел Отечество, предания, индустрию. От всего этого не осталось никакого следа. Толкнутый страстью к приключениям в мир неизвестный, успокоенный сначала легкостью добывания пищи и убежища, которые предлагала ему девственная земля. Он прервал общение со всем остальным миром. Но вот он увидел, что жизнь для него становится более и более трудною и стеснительною. Постепенно от поколения к поколению островитянин терял понятие о всем, что было вне окружающей его действительности. Его жизнь, не имеющая неожиданностей и лишенная всякой поэзии, не наполняется никакой заботой кроме забот об удовлетворении насущных нужд. И когда наступит такой момент, что возрастание населения возбудит опасности голода, чувство strugal for life (борьбы за жизнь, за существование), – этот могущественный рычаг прогресса у эволюционистов совершит ли какое-нибудь чудо? Нет, дикарь будет искать избавления от окружающего зла в детоубийстве.

Вот до чего дошел человек вследствие того, что отделившись от места своего происхождения, он порвал связь с оживлявшим его центром. Вместо того, чтобы совершенствоваться, он опускался все ни же и ниже. Чтобы поднять его, так глубоко павшего, нужно установить новые связи между ним и теми, которые, находясь в лучших условиях, никогда не разрывали цепи, связывавшей их с прошедшим.

Это естественно вызывает мысль, нет ли аналогии между состоянием племен, населяющих атоллы, и состоянием племен, которые оставили нам о себе память только в оббитых камнях, в костях, лежащих в аллювиальных наносах или в пещерах? Сравним сначала их взаимное положение. Первые занимают край обитаемого мира в Тихом океане, потому что атоллы за островами в собственном смысле образуют цепь, за которою не простирается ничего кроме неизмеримых глубин океана. Это – крайние посты, которые занял человек. Точно также, где обычно мы находим следы каменного века? Не там, где предания согласно указывают колыбель человечества и театр развития первых цивилизаций. Следы эти оказываются в Европе и особенно в ее западных и северных частях. Чем беднее страна историческими документами, тем богаче она оказывается остатками каменного века. Следы палеолитического века (употребления исключительно оббитого камня находятся во Франции, Испании, Италии, Швейцарии, Германии, Бельгии и Англии, но в Малой Азии и даже в Греции этих следов не оказывается. Так можно сказать, что области, которые знали век оббитого камня, образовали вокруг тех мест, где развивалась цивилизация, внешнюю зону, вид ореола, если только позволительно к этому печальному состоянию приложить такое слово. Эта зона отступала к северу по мере того, как цивилизация распространялась все на большей и большей территориальной площади, и по мере того, как северные области, освобождаясь от льдов (по мере ослабления ледниковой эпохи), становились способными для обитания. Так, – Скандинавия, где нет следов палеолитической эпохи, представляет нам много следов века неолитического (употребления полированных каменных орудий), и век бронзы царствовал там еще в первые столетия нашей эры. Вследствие этого, не более ли законно видеть в племенах каменного века не автономные трибы, медленно и постепенно поднимающиеся по ступеням цивилизации, а поток искателей приключений, которых стремление к независимости, любовь к охоте и жажда неизвестного откинула за пределы обитаемого мира? В обширных лесах, наполненных дикими животными, которые задерживали до нового порядка движение культуры, эти смелые авантюристы, предшественники американских траперов, теряли мало-помалу обычаи цивилизации, ярмо которой прежде носили. Поселившиеся, прервав сообщение с их первоначальною родиною, они должны были начинать жизнь новую без других вспомогательных средств, кроме тех, которые представляла им окружающая среда. Двойная забота 1) искать средств пропитания охотою и рыбною ловлею и 2) защищать свою жизнь от нападения диких зверей привели их к состоянию дикости. Таким образом. борьба за существование торжествует над человеком и становится для него причиною деградации, освободиться от которой он не может без постороннего вмешательства. Мы не видим в Европе последовательного перехода от века палеолитического к неолитическому, последний приносится отвне. Век бронзы является опять иностранным внесением мануфактурных продуктов, переход от этого века к веку железа неоспоримо совершался под воздействием постороннего вмешательства, вызванного расширением и усилением торговых сношений. Итак в той зоне варварства, которая окружает цивилизованный мир, никакая из последовательных стадий прогресса не родилась непосредственно из предшествующей, и для того чтобы племена Бретани и Корнваллиса научились добывать и обрабатывать олово и медь, нужно было, чтобы обработке и употреблению этих металлов они были научены извне. Мы уже сказали выше, что действительность каменного века, предшествовавшего употреблению металлов, доказана только для части Европы и некоторых диких и варварских стран, оставшихся вне движения цивилизации древнего мира.

Столько соединенных доказательств являются достаточными, чтобы вывести из них заключение. История каменного и бронзового веков, согласно с историей атоллов, учит нас, что état de nature для человека не есть исходный пункт отправления и движения к состоянию более и более совершенному, напротив, оно есть признак деградации и доказательство того, что между племенами и начальным центром (из которого они вышли) произошел разрыв. Этому начальному центру, обитатели которого соединились сначала в общество под воздействием высшего Авторитета. Провидение дало исключительное преимущество – способность к быстрому и постоянному развитию. Человек теряет это преимущество, отделяясь от благоустроенного социального тела и попадает в естественные условия мира материального, где наперекор учению трансформистов, можно сказать, слово «прогресс» совершенно не встречает себе приложения. Часто мы встречаемся с вырождением и ниспадением животного или растительного типа, никогда мы не были свидетелями их усовершения. Человек не ускользает от этого закона, он может подниматься только под воздействием свыше, поднимающем создание выше его самого и возгревающем в его сердце и разуме пламя, которое требует постоянного оживления.

Из изложенного можно видеть, что с точки зрения Лаппарана, не существовало доисторического человека и доисторического периода. Был и есть внеисторический человек – тот, который порывает связь с исторической ареной человечества. При таком взгляде понятно, что для Лаппарана не существовало вопроса, во сколько исторический период был длиннее пережитого исторического. Древность человека с его точки зрения определялась, с одной стороны, историческими документами, с другой – геологическими данными, но на решение вопроса не имело никакого влияния соображение, что человечеству для того, чтобы подняться из дикого состояния до культуры Гудиа, Гаммураби или Нарамзина нужно столько-то сотен тысячелетий.

Лаппаран был противником теории эволюции. Теория эта предполагает за прошлым земли безмерное количество веков, и Ляйель и Дарвин должны были потребовать неограниченных кредитов у времени для того, чтобы их геологические и биологические теории могли осуществиться в прошедшем. Когда в половине шестидесятых годов Лаппаран выступил с первыми самостоятельными работами по геологии, в этой науке хронологическою единицею обыкновенно поставлялись миллионы лет. Вот, напр., как около этого времени трактовал Гексли вопрос о происхождении каменноугольного бассейна, в котором совокупность всех слоев угля, лежащих друг над другом, имеет 50–60 футов толщины (толщина отдельных слоев угля обыкновенно колеблется между несколькими сантиметрами и метром или даже 1,2 метра). Гексли пришел к заключению, что в данном случае minimum требуемого времени равен шести миллионам годам. К этому вычислению он прибавил следующую оговорку: «Такие вычисления впрочем не имеют никакого значения для положительного и точного определения времени. Они могут иметь значение только для того, чтобы обратить внимание на возможно меньшую продолжительность времени, потребовавшегося для образования известной части земной коры. Вопрос о том, во сколько именно выстроился Рим всякого поставит в тупик, но каждый может смело утверждать, что он выстроен не в один день. Наши геологические исчисления имеют в настоящее время почти такое же значение»⁶. Таким образом, с точки зрения Гексли шесть миллионов лет играли в образовании каменного угля такую же роль, как один день в построении Рима. Должно при этом прибавить, что здесь речь идет об одном каменноугольном бассейне, но что вся каменноугольная эпоха в истории земли занимает несравненно меньшее место, чем эпоха крестовых походов в человеческой истории.

Для эволюционной геологии и тем более для эволюционной теории происхождения животного и растительного мира требуются миллиарды и биллионы лет. Лаппаран пошел против этих цифр, он пошел против них осторожно, он не выступил радикальным противником модных теорий, он выдвигал против них точные расчеты и документальные данные.

В 1891г. на международном конгрессе католических ученых в Париже Лаппаран прочитал реферат La Destinée de la terre ferme et la durée des temps géologiques – участь твердой земли и продолжительность геологических эпох⁷. Он выступил с утверждением, что древность земли в прошедшем, предполагая лишь минимальное действие геологических факторов, не может обнимать собою более 75–80 миллионов лет. В будущем земля не будет существовать более четырех миллионов лет. Над нею исполнятся слова Писания: «Всякий дол да наполнится, и всякая гора и холм да понизятся, кривизны выпрямятся и неровные пути сделаются гладкими» (Лк.3:5; Ис.11:4). Это значит, рельеф земли будет постепенно разрушаться, мало этого, и сама земля постепенно будет исчезать под водою и, наконец, под волнами океана исчезнет вся земная жизнь.

Как и от чего это произойдет? Есть на земле агент, который стремится все подвести под один уровень, агент, унижающий все возвышающееся. Этот агент – вода, вода дождей, рек и моря. Вода с более высоких мест несет твердые частицы в низкие места и, возвышая последние, унижает первые. Эта ее нивелирующая деятельность достаточно изучена в настоящее время. По закону тяготения всякое тело, частицы которого отличаются удобоподвижностью и на которое не действует притяжение совне, стремится принять форму шара. Земля не есть один сплошной агрегат, но частицы ее далеко и неудобоподвижны, вследствие этого ее горы, ее выступы не могут исчезнуть сразу, но их постепенно размывает и разрушает вода и в своих потоках уносит в океан. Согласно прежним вычислениям А. Гумбольдта полагали, что, в общем, средняя высота земли над океаном равняется 300 метрам. Крюммель в 1880г. на основании новых вычислений принял ее равною 440 метрам. Лаппаран в первом издании своего руководства по геологии принял, что она более 500 метров и вероятно близка к 600. Имея однако ввиду, что некоторые горные области еще не исследованы и не измерены, Лаппаран ввиду новых открытий в центральной Африке допустил, что цифра, означающая среднюю высоту земли, может дойти даже и до 700 метров. В своих дальнейших расчислениях он и принял эту последнюю цифру. По вычислениям Джона Муррея, вся поверхность континентов на земле равняется 145 миллионам квадратных километров. Умножив эту цифру на 700 метров (0,7 километра), мы получим, что над поверхностью океана возвышается 101.500.000 кубических километров земли. Вот это то громадное количество земли вода и должна размыть в будущем и снести в океан. Gutta cavat lapidem non vi… Во сколько же времени вода может совершить это грандиозное дело?

По исследованиям Гумфрея и Аббо, среднее количество твердых частиц, уносимых водами Миссисипи ежегодно в океан, равняется 1/1500 веса этих вод, т.е. 1500 килограммов воды в Миссисипи содержат в себе всегда 1 килограмм посторонних частиц. Средний удельный вес этих частиц равен 1,9. Зная это, мы можем вычислить, что воды Миссисипи ежегодно уносят в океан посторонних частиц в размере 1/2900 части своего объема. Миссисипи изливает в океан (в Мексиканский залив) ежегодно 550 кубических километров воды, следовательно, вместе с тем она отдает 190 миллионов кубических метров твердой земли. К этому нужно прибавить еще громадное количество гравия, которое постоянно переносится в океан по дну реки и которое инженеры определяют в 16 миллионов кубических метров в год. 16+190=206. Эта цифра, сопоставленная с прежде полученными, дает нам возможность вычислить, что Миссисипи вместе со 100000 частей воды отдает океану 37,5 частей твердого вещества. Дунай уносит в море посторонних веществ втрое меньше, именно 12 частей из 100000 частей воды. По, напротив, отдает морю 73 части из 100000 частей воды, Ганг – 95 на 100000, наименьшее число посторонних частиц содержат в себе воды Нила. Это различие в пропорциях объясняется различием в орографическом строении бассейнов этих рек.

Для важнейших девятнадцати рек земного шара Джон Муррей вычислил, что они в среднем количестве уносят в океан 38 частей отложений на 100000 частей воды. Лаппаран находит возможным распространить эти вычисления на все реки земного шара. Все реки изливают ежегодно в океан 23000 кубических километров воды, вместе с этим, следовательно, они отдают океану 10,43 кубических километров твердых частиц. Эта цифра относится ко всему объему континентов, как 1:9730000. Значит, в 9730000 лет вода рек может снести всю землю континентов в океан.

Но воды рек и дождей – не единственные разрушительницы суши, волны морей тоже постепенно и так же неумолимо разрушают берега. Количество разрушаемых твердых частиц, которые они ежедневно хоронят на своем дне, Лаппаран исчисляет в 1 кубический километр с лишним. Прилагая эту цифру к 10,43, он получает 12. Но если под водою ежегодно будет погребаемо 12 кубических километров, то вся земля должна скрыться под водой в течение 8 миллионов лет. По мнению Лаппарана. Вода сделает это гораздо скорее. Вода не есть только механический агент, она есть энергичный химический деятель, вода не только несет морю сушу в виде твердых частиц, она отдает морю эту сушу в виде растворов. По вычислениям Джона Муррея, в 1 кубическом километре речной воды содержится 182 тонны различных веществ в растворе (100 тонн углекислой извести, 18 тонн кремня, 20 тонн сульфатов… тонна=61 или 62 пудам). Всего в растворах реки отдают морю в течение года около 5 кубических километров. 12+5=17. Новая полученная цифра приводит к тому результату, что погибель земли нельзя отсрочивать более, чем на 6 миллионов лет от нашего времени. Но Лаппаран не остановился и на этой цифре. Дело вот в чем. В то время, как суша будет постепенно опускаться, вода морей должна становится все выше и выше, потому что дно их от оседающих на нем отложений будет подниматься. Вследствие этого процесс потопления материков должен происходить быстрее. Легко вычислить насколько. Обозначим через s величину поверхности всех континентов, через h высоту, которую эти континенты в общем теряют ежегодно. Произведение s, h будет равно 17 кубическим километрам. S, как мы знаем, равна 145 миллионам квадратных километров, отсюда h равно 17/145000000. Если с другой стороны мы обозначим через s’ всю поверхность морей, а через h’толщину, образуемую на всей этой поверхности в общем ежегодными отложениями, то получим уравнение s.h=s’.h’. Поверхность морского дна или s’ равна 365000000 километров. Зная, чему равны s, h и s’, мы легко вычисли величину h’;h’= 0,39717/145000000. Земля в общем должна понижаться ежегодно на h+h’. Но чтобы вполне точно определить h и h’, нужно еще принять в расчет, что морям отдают сушу не одни только воды, а еще и вулканы. Может показаться, что деятельность последних в этом отношении очень незначительна. Лаппаран приводит примеры, опровергающие это предположение. В 1835 г. Козегина (Coseguina – вулкан в Никарагуа, республике в центральной Америке, высота 1158м.), выбросил в море на расстояние радиуса немного менее 1800 километров громадный дождь камней и пепла. В 1855 г. в Мауона-Лоа выбросил в море по вычислению компетентных наблюдателей, около 100 кубических километров камней, земли, пепла. Часть выброшенного образовала на море плавающий слой, проезжать по которому моряки находили крайне опасным и трудным. В 1883г. Кракатау выбросил в соседние моря (в Зондском заливе) 18 кубических километров маленьких камней и пепла и образовал пучину в 300 метров глубины там, где прежде возвышался остров, увенчанный вулканом. В 1886 г. в Новой Зеландии извержение уничтожило целый прелестный округ гейзеров. Таким образом, в течение менее, чем 100 лет, вулканы похоронили под водою моря более 100 кубических километров твердой земли. Если допустить, что и в каждое столетие они приносят такой дар океану (а допустить это можно, потому что цифра взята менее надлежащей) и ввести эту новую цифру в наши прежние расчисления, то мы получим окончательный вывод Лаппарана, что под действием только естественных причин менее, чем в 4 миллиона лет вся твердая земля должна будет исчезнуть под водою. Вот, что ждет землю в будущем – всемирный потоп, и в волнах этого потопа погибнем мы и вся наша цивилизация.

Велики эти цифры – 80 миллионов лет, 4 миллиона лет, о которых говорит Лаппаран. Но при суждении о них должно иметь ввиду следующее. Лаппаран не утверждает решительно, что так было и будет, как он представляет. По вопросу о гибели земли он в своем руководстве геологии указывает и другие возможные ее причины. Смысл хронологических расчетов Лаппарана таков: 1) Земля имеет начало и конец, это – временное жилище; 2) Если все геологические и географические изменения земли объяснять действием исключительно медленно и в сущности не энергично действующих факторов, т.е. если всецело объяснять дело по принципам геологии Ляйэля и Дарвина, то и тогда для древности земли мы получим цифру, несовместимую с теориею Дарвина. Нас легко поймут, если мы скажем, что согласно теории Дарвина по подсчету Фриза⁸, для истории органического мира требуется два с половиной миллиарда лет. Но если наш мир существует 80 миллионов лет, то значит дарвиновская теория в нем осуществиться не могла. Цифры Лаппарана в противоположность цифрам Гексли говорят только: не более, вполне допуская значительно или даже неизмеримо менее.

Мы намерено упомянули выше о хронологическом масштабе Гексли. О Лаппаране должно сказать, что он по вопросу и каменном угле миллионы лет Гексли обратил почти в нуль. В конце восьмидесятых и начале девяностых годов де-Фойэль предложил новую теорию происхождения каменного угля. Лаппаран развил, разработал теорию Фойэля, устранил возражения против нее и выступил с публичным рефератом в Брюсселе; сущность его доклада заключалась в следующем⁹:

Путем микрохимических манипуляций, а иногда и путем более простых исследований можно убедиться, что в каменном угле находятся растительные останки, по строению которых можно узнать семейства, к которым они принадлежали. Но относительно незначительное количество таких останков и их беспорядочное расположение в среде совершенно аморфной указывают, что прежде чем они были погребены в различного рода песках, они подвергались сильным и энергичным трениям. Кроме того исследование открывает, что все эти растения принадлежали к наземным, каковы, например, папоротники, каламиты, каламодендроны, сигилларии, кордаиты и т.д.¹⁰ Там, где это можно было исследовать, оказалось, что растения в каменноугольном слое расположены обыкновенно в горизонтальном положении именно так, как они были бы расположены, если бы были принесены водой на место их теперешнего нахождения. Следы взаимного трения, замечаемые на них, показывают, что их несла вода и что место их погребения не есть место их рождения. Спрашивается, как образовались они и как попали туда, где находятся теперь?

Выросли они в девственных каменноугольных лесах, о величии, характере и растительности которых современные тропические леса могут дать некоторое отдаленное понятие. В этих лесах жизнь и разрушение идут рука об руку. У подножия роскошных деревьев находятся груды разлагающихся растений. Если подобные разлагающиеся груды можно наблюдать в лесах теплых стран нашего времени, то тем более они должны были быть в каменноугольную эпоху, когда у деревьев не было крепких стволов, когда у большей части растений были мягкие внутренности, когда было царство древовидных папоротников и сигилларий. Останки их без разбора слагались в беспросветной тени на влажной почве. Образовалось множество смолистых продуктов. Редко падавшие стволы растений оставались совершенно целыми: иногда они пучились и вскрывались, иногда в них сначала выгнивала мягкая внутренность, в которой поселялись различные гады и пресмыкающиеся, которые и доканчивали разрушение внутренности. В этой гнившей растительности происходили сложные химические процессы, результатом которых являлось вещество, по своему химическому составу тождественное с каменным углем. Так каменный уголь образовывался из растений там, где росли растения.

Но он там не оставался. Фойэль для объяснения его дальнейшей судьбы предложил теорию каменноугольных дельт. Он развил ее в приложении к Франции. В каменноугольную эпоху рельеф Франции отличался большими неровностями, вследствие чего потоки вод перемещались под большими уклонами, на небольшом пространстве могли производить весьма сильное механическое действие. Бассейнами, принимавшими в себя воды отдельных рек и ручьев, являлись озера, имевшие часто очень значительную глубину. В каждое половодье потоки, впадавшие в озеро, приносили с собой все то, что поднимали на своих берегах: камни, пески, глину, целые растения и слой растительных останков, находившийся на лесной почве. Когда все это приносилось в озеро, то камни и голыши, конечно, падали на дно первыми, затем оседали пески, затем глина и наконец, растительные вещества. Если бы растения надолго были предоставлены самим себе, то они могли бы, в конце концов, подняться на поверхность, но прежде чем они успевали делать это, принесенные новые аллювиальные слои покрывали их и навсегда погребали под собою на дне озера. Если при отложении на дне озера растительные останки были резко обособлены от минеральных веществ, то образовывался слой чистого каменного угля; если минеральные и растительные останки вследствие каких-либо обстоятельств были перемещены, то образовывался или так называемый смолистый слой или слой нечистого угля. Толщина образовавшихся таким образом слоев каменного угля зависела, во-первых, от силы разлива, во-вторых, от обилия растительного материала, который мог быть захвачен разливом.

Так в образовании угля должно различать два момента. Первый момент – образование из растений вещества, по своим химическим свойствам тождественного с каменным углем. Этот процесс происходит на месте роста растений и состоит в том, что растение беднеет водородом и обогащается углеродом и его производными. Второй момент состоит в том, что вещество, химически тождественное с каменным углем, но не имеющее его физических свойств, перенесенное водою на дно озера и подвергающееся давлению все увеличивающихся и увеличивающихся отложений, приобретает физические свойства каменного угля, его плотность и строение.

Лаппаран исследовал отношение изложенной теории к фактам действительности, главным образом к каменноугольным бассейнам Франции. Он пришел к выводу, что теория дает возможность объяснить и все встречающиеся различия в качестве каменного угля и различие в его расположении, и что теория не имеет ни одного факта, который стоял бы в противоречии с нею или, по крайней мере, не мог быть ею объяснен.

Старая теория предполагала образование угля на месте. Сообразно с этой теорией на каком-либо месте рос лес, затем это место становилось водным дном, лес покрывался минеральными отложениями, затем водное дно опять становилось сушей, вырастал новый лес, его постигала судьба первого, так образовывались один за другим слои каменного угля при медленных поднятиях и опусканиях суши. Ясно, этой теорией предполагаются бесчисленные геологические метаморфозы и неисчислимое количество лет. Теория, предложенная Фойэлем и развитая Лаппараном, не нуждается в предположении фантастических метаморфоз и фантастических цифр. Для образования известного числа слоев ею требуется только количество половодий, равное числу слоев. Для образования минеральных отложений между слоями совсем не требуется особого времени: отложения каждого половодья, по теории, представляло два слоя – нижний (более тяжелый) и верхний (более легкий), растительный. Различие частных условий обуславливало частные особенности того или другого слоя и различие в их взаимных отношениях. Эта теория, согласно которой уголь есть растительный аллювий, в своем принципе представляет возвращение к взглядам натуралистов XVIII века – Жюссье и Буффона.

Геология имеет много догматов и очень много цифр. Эти догматы и цифры имеют не только научное значение, за ними скрываются определенные философские и религиозные идеи, вернее – антирелигиозные. Лаппаран не восставал прямо против этих идей, но он во имя научного знания разбивал догматы, из которых вытекали эти идеи. Пишущий эти строки в течение последних двадцати лет следил за деятельностью Лаппарана и должен признать, что Лаппаран посвятил много сил для борьбы с антирелигиозной догматикой науки.

Геология установила последовательность, создала историю земли. От начертанной ею схемы последовательности отложений, по-видимому, являются возможными только два отступления: во-1) не везде (вернее – нигде) не имеются на лицо все отложения. Существуют пропуски. В этом отношении особенно замечательна Финляндия. В ней за первобытным гранитом и кое-где обнаруживающимися следами силурийской и девонской формаций прямо следует новейшая эпоха, т.е. ее миновала почти вся геология. Во-2) в некоторых местах вследствие геологических катастроф происходили перемещения отложений. Принимая то и другое во внимание, геологи установили последовательность эпох в истории земли и противопоставили свою историю библейским дням творения, как научную истину народной легенде. Здесь вопрос не только в том, как понимать дни творения, но и в том, как смотреть на последовательность и смысл всего процесса образования земли. Геологи и биологи похитили идею развития из Библии, но они лишили ее нравственного и теологического смысла. Созданную ими историю они самоуверенно выдают за истину. Лаппаран осторожно и на основании тщательно изученных фактов раскрывал, что в этой истории не все благополучно. В статье «Сюрпризы стратиграфии»¹¹ он отметил много отступлений от того, что установлено исторической геологией. Так напр., в западных Альпах нашли белемнитов, а над ними каменноугольный песчаник. Белемниты принадлежат к двужаберным головоногим моллюскам, у них десять ног, имеется чернильный мешок, воронка не расщеплена, раковина внутренняя, раздельнополы. В России останки белемнитов (Rostrum) носят название чертова пальца или громовых стрел. Белемниты жили в юрскую и меловую эпохи, особенно они считаются характерными для низших юрских отложений, называемых лиасом. Но каменноугольная эпоха гораздо древнее юрской, между ними еще лежат пермская и триасовая эпохи. Значит, каменный уголь должен лежать значительно ниже области белемнитов, и, однако, нашлись местности, где отношение оказалось обратным. В области Па-де-Кале над углем оказались девонские отложения, но девонская эпоха предшествует каменноугольной, а не следует за нею. Должно заметить, что сообщения о подобных фактах на первых порах очень нередко встречали со стороны ученых короткий, но решительный отпор: этого не может быть. Но перед фактами приходилось сдаваться. Последняя статья, которую Лаппаран поместил в Revue des Questions scientifiques, носит заглавие «Хронология ледниковых эпох и древность человека»¹². Он говорит здесь о работах Гюго Обермайера по вопросу об альпийских ледниках. Часть своих работ Обермайер тогда уже опубликовал, часть доставил Лаппарану раньше опубликования. Обермайер рассчитывает для альпийской области четыре эпохи обледенения. Человек, по его расчету, явился здесь во вторую межледниковую эпоху перед третьей ледниковой. Исследованиями Обермайера фактически сокрушается теория глубокой древности европейского человека, развитая Мортилье и еще расширенная досужими умами. Лаппаран останавливает внимание читателей на этом значении трудов Обермайера.

В 1905 г. Лаппаран прочитал в католическом институте курс «Наука и апологетика», который затем был им издан и в течение времени менее одного года выдержал четыре издания¹³. Мы имеем ввиду дать эту книгу в русском переводе или, по крайней мере, ознакомить с ней по возможности подробнее. Теперь ограничимся относительно нее немногими замечаниями. Лаппаран начал свой курс так: «Из всех аргументов, которыми в настоящее время пытаются поколебать религиозные верования, никакие не имеют высшего кредита в мнении большой публики, как утверждения, провозглашаемые во имя науки. Достаточно произнести это магическое слово, чтобы возбудить почтение, доходящее почти до суеверия особенно у тех, которые сами не ведаются с областью науки, и это почтение становится безграничным, когда к слову наука присоединяют эпитет “математическая”. Сказать, что какое-либо положение, доказанное математически, значит сообщить ему в глазах массы достоверность, превосходящую всякий опыт. Если представляемые возражения употребляют эту сакраментальную форму или, по крайней мере, делают вид, как будто она в них употреблена, большая част людей склонна рассматривать их как неоспоримые, так как математические законы являются для них выражением необходимости. По их мысли, эти законы с одинаковою силою действуют и на творческое Всемогущество, и на самого ничтожного из смертных. Отсюда до того, чтобы рассматривать это Всемогущество как бесполезное, остается один только шаг, и многие не колеблются сделать этот шаг».¹⁴

В дальнейшем изложении Лаппаран выясняет, какую степень достоверности на самом деле имеют различные отрасли знания и что открытые в науках законы на самом деле утверждают бытие высшего Разума и Провидения. В своем курсе он трактует о понятиях геометрии, понятии протяжения, о происхождении геометрических аксиом, о неевклидовых геометриях. Он говорит о науке чисел и механике, о науках, имеющих методом наблюдение, о порядке в творении, о принципе наименьшего действия, о понятиях начала и конца, о целесообразности в мире, об эволюции научных доктрин, о правах и обязанностях апологета в области науки. Говоря о принципе наименьшего действия, Лаппаран останавливает внимание своих слушателей на том, что вследствие создания природы высочайшим Разумом результаты в ней достигаются с наименьшею затратою сил. Тело, двигающееся по какой-либо поверхности под влиянием какой-нибудь силы, всегда идет по геодезической, т.е. по кратчайшей линии – на шаре, наприм., по дуге большого круга, таким образом, оно достигает конечного пункта кратчайшим путем. Тот же закон наименьшего действия открывается в явлениях отражения и преломления света. Рассуждая о целесообразности, он говорит о строении кристаллов, о свойствах воды, обуславливающих сохранение и развитие органической жизни, о целесообразности в организмах. В заключении своего курса он предотвращает упрек, который ему могут бросить, что он не опроверг всех возражений во имя науки против религии и что его аргументы не имеют неотразимой силы убедительности. По поводу последнего он говорит, что они и не должны иметь характера неотразимой убедительности. Вера – это заслуга душ с доброю волей, и апологетика не должна иметь своей задачею уничтожение веры. Задача апологетики – представить мотивы для rationabile obsequium, на котором должна утверждаться добродетель веры. Наука бессильна проникнуть в сущность вещей, объяснить и разрешить высшие вопросы. Это – территория веры. В последних строках курса Лаппаран вспоминает о Кеплере, Паскале, Ньютоне, Ампере, Коши, Гермите, Пастере, которые никогда не думали, чтобы их открытия могли поколебать те глубокие убеждения, которыми они были одушевлены. «Чем более расширялись их знания, тем более они охватывались двойным чувством: с одной стороны, чувством удивления, соединенным с благодарностью, пред красотой творения, детали которого открывались им, с другой стороны, чувством возрастающей скромности, вызываемым слишком очевидным несоответствием действительно приобретенного знания с неизмеримостью тех проблем, которые неизбежно вызываются каждым новым открытием»¹⁵,

В последние годы наука потеряла многих ученых, которые с обширным знанием соединяли глубокую христианскую веру. Таков был Гермит (математик), Корню (физик), антропологи – Арслен и маркиз Надаяк. Русская печать не остановила на них своего внимание. Будут ли что писать о Лаппаране? Не знаем, но, во всяком случае, можно предсказать, что наиболее популярные органы, если и будут писать о нем, то или с порицанием его христианских взглядов или с благоразумным умолчанием об оных. А если его начнут переводить, то весьма вероятно, его дополнят и исправят, как уже это сделал по отношению к нему г. Предтеченский и как это раньше было сделано русскими переводчиками по отношению к Анджело Секки и Альфреду Росселю Уоллесу.

Конечно, и на западе среди масс имеет гораздо более успеха сомнительная эрудиция Бюхнеров и Геккелей, чем строго дисциплинированная ученость Секки и Лаппаранов. Но на западе имеются круги, общества, периодические издания, ученые учреждения и высшие школы, где соединяются люди во имя религии и науки, где люди знания не стыдятся исповедовать послушную веру. У нас невидно ничего подобного. У нас от религии требуют, чтобы она была научно доказанной истиной (или чтобы не была совсем), а в науку верят с «суеверием грубым и безмерным». У нас среди нашей интеллигенции, ограничивая этот эластичный термин исключительно людьми, получившими высшее образование, едва ли найдется два на сто, которые сумели бы объяснить связь годового движения земли с переменами времен года, и едва ли найдется один на тысячу, который усомнился бы в обезьяне. Ясно, что и религиозное неверие и материалистическая вера имеют у нас для себя не религиозную и не научную основу. Различные факторы породили их и многообразными средствами с ними должно бороться. Но в ряду этих средств одним из могущественных является строгая и чистая наука, наука, которая умеет отличать узнанное ею от того, что ей еще не известно, которая дисциплинирует мысль, а вместе с ней и чувство, и волю, наука, которая великих людей всегда вела к исповеданию веры, наука, которая, как и душа, всегда по существу христианка.

Будет ли у нас когда-нибудь развиваться эта христианская наука?

3 июня 1908 года

С. Глаголев

Е. Ф.