Семья – малая Церковь. Записки православной матери и бабушки

Выражение «семья – малая церковь» дошло до нас с ранних веков христианства. Апостол Павел в своих посланиях упоминает особенно близких ему христиан, супругов Акилу и Прискиллу, и приветствует их и домашнюю их церковь... (Рим.16:4).

В православном богословии есть область, о которой мало говорится, а значение данной области и трудности, с нею связанные, очень велики. Это область семейной жизни. Семей­ная жизнь, как и монашество, – это тоже хри­стианский труд, тоже «путь спасения души», но не легко найти учителей на этом пути.

Семейная жизнь благословляется целым ря­дом церковных таинств и молитв. В «Требни­ке», богослужебной книге, которой пользует­ся каждый православный священник, кроме порядка таинств брака и крещения, есть осо­бые молитвы над только что родившей мате­рью и ее младенцем, молитва наречения име­ни новорожденному, молитва перед началом обучения ребенка, порядок освящения дома и особая молитва на новоселье, таинство собо­рования больных и молитвы над умирающим.

Есть, следовательно, забота Церкви почти обо всех главных моментах семейной жизни, но большинство этих молитв теперь читается очень редко в писаниях святых и отцов Церк­ви придается большое значение христианской семейной жизни. Но трудно найти в них пря­мые, конкретные советы и указания, приложимые к семейной жизни и к воспитанию детей в наше время.

Меня очень поразил рассказ из жития одно­го древнего святого пустынника, который го­рячо молился Богу, чтобы показал ему Гос­подь настоящую святость, настоящего правед­ника. Было ему видение, и услышал он голос, сказавший ему пойти в такой-то город, на такую-то улицу, в такой-то дом, и там увидит он настоящую святость. Радостно отправился пустынник в путь и, дойдя до указанного ме­ста, нашел живущих там двух женщин-прачек, жен двух братьев. Пустынник стал расспраши­вать женщин, как они спасаются. Жены очень удивились и сказали, что живут просто, друж­но, в любви, не ссорятся, молятся Богу, тру­дятся... И было это поучением пустыннику.

Духовное руководство жизнью людей в миру, в семейной жизни, «старчество» стало частью нашей церковной жизни. Несмотря ни на какие трудности, к таким старцам и стари­цам тянулись и тянутся тысячи людей и со своими обычными будничными заботами, и со своим горем.

Были и есть проповедники, умеющие осо­бенно доходчиво говорить о духовных нуж­дах современных семей. Одним из таких был покойный Владыка Сергий Пражский в эми­грации, а после войны – епископ Казанский. «В чем духовный смысл жизни в семье? – го­ворил Владыка Сергий. – В несемейной жиз­ни человек живет лицевой своей стороной – не внутренней. В семейной жизни каждый день надо реагировать на то, что в семье совершается, и это заставляет человека как бы обнажаться. Семья – это среда, заставляющая не прятать чувства внутри. И хорошее, и пло­хое выходит наружу. Это дает нам ежеднев­ное развитие нравственного чувства! Сама среда семьи является как бы нас спасающей. Всякая победа над грехом внутри себя дает радость, утверждает силу, ослабляет зло...» Мудрые это слова. Думается мне, что в наши дни создать христианскую семью труднее, чем когда-либо. Разрушительные силы действуют на семью со всех сторон, и особенно сильно их влияние на душевную жизнь детей. Задача духовного «окормления» семьи советами, лю­бовью, указаниями, вниманием, сочувствием и пониманием современных нужд – самая главная задача церковного труда в наше вре­мя. Помочь христианской семье действитель­но стать «малой церковью» – такая же вели­кая задача, какой в свое время было создание монашества.

Мне хочется поделиться с другими родите­лями мыслями о том, что хорошее и важное можно дать нашим детям, как правильно их воспитать.

Как верующие христиане, мы стараемся на­учить наших детей христианскому вероучению и законам церкви. Учим их молиться и хо­дить в церковь. Многое из того, что мы го­ворим и чему учим, забудется позднее, уте­чет, как вода. Возможно, другие влияния, другие впечатления вытеснят из их сознания то, чему их учили в детстве.

Но есть основа, трудно определяемая сло­вами, на которой строится жизнь каждой се­мьи, некая атмосфера, которой дышит семей­ная жизнь. И вот эта атмосфера очень сильно влияет на формирование «душевного образа» ребенка, определяет развитие детских чувств и детского мышления. Эту общую, трудно оп­ределяемую словами атмосферу можно назвать «миросозерцанием семьи». Мне кажет­ся, что как бы ни сложились судьбы людей, выросших в одной семье, у них всегда остает­ся что-то общее в их отношении к жизни, к людям, к самому себе, к радости и к горю.

Не могут родители создать личность свое­го ребенка, определить его таланты, вкусы, вложить в его характер желательные им чер­ты. Мы не «творим» наших детей. Но наши­ми усилиями, нашей собственной жизнью и тем, что мы сами восприняли от наших роди­телей, создается определенное миросозерцание и отношение к жизни, под влиянием которых будет расти и развиваться по-своему личность каждого из наших детей. Выросший в опреде­ленной семейной атмосфере, станет он взрослым, семьянином и, наконец, стариком, всю жизнь неся на себе ее отпечаток.

Какие же главные черты этого семейного миросозерцания?

Думается мне, что самое существенное – это то, что можно назвать «иерархией ценностей», то есть ясное и искреннее сознание того, что более важно и что менее важно, например за­работок или призвание.

Искренняя, незапуганная правдивость – одно из самых драгоценных качеств, которые даются семейной атмосферой. Неправдивость детей иногда вызывается у них страхом нака­зания, страхом последствий какого-нибудь проступка, но очень часто у добродетельных, развитых родителей дети неискренни в выражении своих чувств, потому что боятся не со­ответствовать высоким родительским требо­ваниям. Большая ошибка родителей – требо­вать от детей, чтобы они чувствовали так, как родителям хочется. Требовать можно соблюдения внешних правил порядка, исполнения обязанностей, но нельзя требовать, чтобы ре­бенок считал трогательным то, что ему ка­жется смешным, восторгался тем, что ему неинтересно, чтобы любил тех, кого любят ро­дители.

Мне кажется, что в семейном миросозерца­нии очень важна его открытость к окружаю­щему миру, интерес ко всему. Некоторые сча­стливые семьи так замкнуты в себе, что окру­жающий мир – мир науки, искусства, челове­ческих отношений – им как бы неинтересен, для них не существует. А молодые члены се­мьи, выходя в мир, невольно чувствуют, что те ценности, которые были частью их семей­ного миросозерцания, не имеют никакого от­ношения к внешнему миру.

Очень значительным элементом семейного миросозерцания является, мне кажется, пони­мание смысла послушания. Часто взрослые жалуются на непослушание детей, но в их жа­лобах бывает непонимание самого смысла послушания. Ведь послушания бывают разные. Есть послушание, которое мы должны вну­шить младенцу ради его безопасности: «Не трогай, горячо!», «Не лезь, упадешь!» Но для восьми-девятилетнего уже важно иное послу­шание – не сделать чего-нибудь плохого, ко­гда тебя никто не видит. А еще большая зрелость начинает проявляться, когда ребенок сам чувствует, что хорошо и что плохо, и сознательно удерживается.

Помню, как меня поразила семилетняя девочка, которую я взяла с другими детьми в церковь на длинную службу чтения 12-ти Евангелий. Когда я предложила ей посидеть, она серьезно посмотрела на меня и сказала: «Не всегда нужно делать то, что хочется».

Цель дисциплины – научить человека вла­деть собой, быть послушным тому, что он считает высшим, поступать так, как он счита­ет правильным, а не так, как ему хочется. Этим духом внутренней дисциплины должна быть проникнута вся семейная жизнь, родите­лей еще больше, чем детей, и счастливы те дети, которые растут в сознании, что их ро­дители послушны правилам, которые они исповедуют, послушны своим убеждениям.

Еще одна черта имеет большое значение в общей семейной жизни. По учению святых православной церкви, самая главная доброде­тель – смирение. Без смирения любая другая добродетель может «испортиться», как портят­ся продукты без соли. А что такое смирение? Это способность не придавать слишком боль­шого значения самому себе, тому, что ты го­воришь и делаешь. Эта способность видеть самого себя таким, как ты есть, несовершен­ным, иногда даже смешным, способность иной раз посмеяться над собой, имеет много обще­го с тем, что мы называем чувством юмора. И думается мне, что в семейном мировоззрении играет очень большую и благодатную роль именно такое, легко воспринимаемое «смирение».

Перед нами, родителями, стоит трудный, часто мучительный вопрос: как передать на­шим детям нашу веру? Как воспитать в них веру в Бога? Как говорить с нашими детьми о Боге?

В окружающей нас жизни столько влияний, которые отводят детей от веры, отрицают ее, высмеивают. И главная трудность состоит в том, что наша вера в Бога не просто сокро­вище или богатство, или некий капитал, ко­торый мы можем передать нашим детям, как можно передать сумму денег. Вера – это путь к Богу, вера – это дорога, по которой идет человек. Замечательно пишет об этом православный епископ Каллист (Уэр), англичанин, в своей книге «Православный путь»:

«Христианство – не просто теория о жизни вселенной, не просто учение, а путь, которым мы идем. Это, в самом полном смысле слова, путь жизни. Узнать истинный смысл христи­анской веры мы можем, только вступив на этот путь, только полностью отдавшись это­му, и тогда мы сами увидим его».

Задача христианского воспитания – пока­зать детям этот путь, поставить их на эту до­рогу и научить не сбиваться с нее.

В православной семье появляется ребенок. Мне кажется, что первые шаги на пути откры­тия веры в Бога в жизни младенца связаны с его восприятием жизни органами чувств – зре­нием, слухом, вкусом, обонянием, осязанием. Если младенец видит, как родители молятся, крестятся, крестят его, сльпшгг слова «Бог», «Господь», «Христос с тобой», принимает Свя­тое Причастие, ощущает капли святой воды, трогает и целует икону, крестик, в его созна­ние понемногу входит понятие, что «Бог есть». В младенце нет ни веры, ни неверия. Но у верующих родителей он растет, воспри­нимая всем своим существом реальность их веры, так же как ему понемногу делается по­нятным, что огонь жжется, что вода – мок­рая, а пол – твердый. Младенец мало что понимает о Боге умом. Но из того, что он видит и слышит от окружающих, он узнает, что Бог есть, и принимает это.

В следующий период детства детям можно и нужно рассказывать о Боге. Легче всего говорить детям об Иисусе Христе: о Рожде­стве, об евангельских повествованиях о дет­стве Христовом; о поклонении волхвов, о встрече Младенца старцем Симеоном, о бег­стве в Египет, о Его чудесах, об исцелении больных, о благословении детей. Если нет у родителей картин и иллюстраций по Священ­ной истории, хорошо поощрять детей самих рисовать такие иллюстрации; и это поможет им более реально воспринимать рассказы. А в семь, восемь, девять лет начинается тот процесс, который продолжится долгие годы: желание разобраться в том, что они видят и слышат, попытки отделить «сказочное» от «настоящего», понять: «Почему это так?», «Зачем это?» Детские вопросы и ответы иные, чем у взрослых, и часто нас озадачи­вают. Вопросы детей просты, и они ждут таких же простых и ясных ответов. До сих пор помню, что когда мне было лет восемь, я спросила батюшку на уроке Закона Божия, как понимать, что свет был создан в первый день, а солнце – в четвертый? Откуда же был свет? И батюшка вместо того, чтобы объяс­нить мне, что энергия света не ограничена одним светилом, ответил: «Разве ты не ви­дишь, что, когда солнце заходит, кругом все еще светло?» И помню, что мне этот ответ показался неудовлетворительным.

Детская вера основана на доверии детей к любому человеку. Ребенок верит в Бога, по­тому что верит его мама или папа, или ба­бушка, или дедушка. На этом доверии разви­вается собственная вера ребенка, и на основа­нии этой веры начинается его собственная ду­ховная жизнь, без которой не может быть веры. Ребенок становится способным любить, жалеть, сочувствовать; ребенок может созна­тельно сделать что-нибудь, что он считает плохим, и испытать чувство раскаяния, он может обратиться к Богу с просьбой, с бла­годарностью. И наконец, ребенок становится способным задумываться об окружающем мире, о природе и ее законах. В этом процес­се ему необходима помощь взрослых.

Когда ребенок начинает интересоваться школьными уроками о природе, на которых говорится о возникновении мира и его эво­люции и т. д., хорошо дополнить эти знания повествованием о сотворении мира, которое изложено в первых строках Библии. После­довательность создания мира в Библии и современные представления об этом очень близки. Начало всего – взрыв энергии (the big bang) – библейские слова Да будет свет! и потом постепенно следующие периоды: создание водной стихии, образование плот­ных масс («тверди»), появление морей и суши. А потом словом Божиим дается при­роде задание: ...да произрастит земля зелень... да произведет вода пресмыкающихся... да произведет земля... зверей и скотов... И заверше­ние процесса – создание человека... И все это делается Божьим словом, по воле Творца.

Ребенок растет, у него появляются вопро­сы и сомнения. Вера ребенка укрепляется тоже через вопросы и сомнения. Вера в Бога – это не просто вера, «что есть Бог», это не следствие теоретических аксиом, а это наше отношение к Богу. Наше отношение к Богу и наша вера в Него несовершенны и должны постоянно развиваться. У нас неизбежно бу­дут возникать вопросы, неуверенность и со­мнения. Сомнения неотделимы от веры. Как отец больного мальчика, просившего Иисуса исцелить его сына, мы, вероятно, до конца жизни будем говорить: Верую, Господи! по­моги моему неверию... Господь услышал слова отца и исцелил его сына. Будем надеять­ся, услышит и всех нас, молящихся Ему ма­ловеров.

Ответственность за воспитание в детях веры в Бога всегда лежала на семье, на родителях, на дедушках и бабушках больше, чем на школьных преподавателях Закона Божия. А богослужебный язык и проповеди в церкви обычно детям непонятны.

Детская религиозная жизнь нуждается в окормлении ее, взращивании, а мы, родители, к этому мало подготовлены и просто не зна­ем, как за это взяться.

Мне кажется, что нам надо, во-первых, по­нять отличительную особенность детского мышления, детской духовной жизни: дети не живут отвлеченным мышлением. Может быть, в этом реалистическом характере их мышле­ния и заключается одно из тех свойств дет­ства, о котором сказал Христос, что таковых есть Царство Небесное. Детям легко вообра­зить себе, представить очень реалистически то, о чем мы говорим отвлеченно, – силу добра и силу зла. Они с особой яркостью и полно­той воспринимают всякие ощущения, напри­мер – вкус еды, удовольствие от интенсивно­го движения, физическое ощущение капелек дождя на лице, теплого песка под босыми ногами... На всю жизнь запоминаются неко­торые впечатления раннего детства, и реален для детей именно опыт ощущения, а не рас­суждения о нем... Для нас, верующих роди­телей, главный вопрос – как передать на таком языке ощущений, на языке конкретно­сти, мысли о Боге, о вере в Него. Как дать детям почувствовать по-детски реальность Бога? Как дать им опыт ощущения Бога в нашей жизни?

Я уже говорила, как мы вводим понятие о Боге обычными жизненными выражениями – «Слава Богу!», «Не дай, Боже!», «Храни тебя Господь!», «Господи, помилуй!» Но имеет очень большое значение то, как мы их гово­рим, выражаем ли мы ими действительное чувство, действительно ли переживаем их зна­чение. Ребенок видит вокруг себя иконы, кре­стики: трогает их, целует. Первое, очень про­стое понятие о Боге заключается в этом со­знании, что Бог есть, как есть тепло и холод, ощущение голода или сытости.

Первая сознательная мысль о Боге прихо­дит, когда ребенок способен понять, что зна­чит сделать что-нибудь – сложить, слепить, построить, склеить, нарисовать... За каждым предметом есть кто-то, этот предмет сделав­ший, и ребенку довольно рано делается до­ступным понятие о Боге как о Творце. Вот в это время, мне кажется, возможны первые разговоры о Боге. Можно обращать внима­ние ребенка на окружающий его мир – бука­шек, цветы, животных, снежинки, маленького братца или сестрицу – и возбуждать в нем чувство чудесности Божьего творения. А сле­дующая тема о Боге, которая делается доступной детям, – это участие Бога в нашей жизни. Четырех-пятилетние дети любят слу­шать рассказы, доступные их реалистическо­му воображению, и таких рассказов много в Священном Писании.

Новозаветные рассказы о чудесах произво­дят впечатление на маленьких детей не своей чудесностью – дети мало отличают чудо от не-чуда, – а радостным сочувствием: «Вот че­ловек не видел, ничего не видел, никогда не видел. Ты закрой глаза и вообрази, что ты ничего, ничего не видишь. А Иисус Христос подошел, дотронулся до его глаз, и он вдруг стал видеть... Как ты думаешь, что он уви­дел? Как это ему показалось?» «А вот плыли люди с Иисусом Христом на лодке, и пошел дождь, поднялся ветер, буря... Было так страшно! А Иисус Христос запретил ветру и волнению воды, и стало вдруг так тихо...»

Можно рассказать, как люди, собравшиеся слушать Иисуса Христа, были голодны, и ничего нельзя было купить, и только один ма­ленький мальчик помог Ему. А вот рассказ о том, как ученики Иисуса Христа не допуска­ли маленьких детей к Спасителю, потому что они шумели, а Иисус Христос вознегодовал и велел пустить к Нему маленьких детей. И, обняв... благословил их...

Таких рассказов очень много. Можно их рассказывать в определенное время, например перед сном, или показывать иллюстрацию, или просто «когда к слову придется». Конеч­но, для этого нужно, чтобы в семье был чело­век, знакомый по крайней мере с главнейши­ми евангельскими рассказами. Может быть, хорошо молодым родителям самим перечи­тать Евангелие, выискивая в нем такие рассказы, которые будут понятны и интересны маленьким детям.

К восьми-девяти годам дети уже готовы воспринимать какое-то примитивное богосло­вие, даже сами его создают, придумывая убе­дительные для них самих объяснения того, что они наблюдают. Они уже знают что-то об ок­ружающем их мире, видят в нем не только доброе и радостное, но и плохое и грустное. Они хотят найти какую-то понятную для них причинность в жизни, справедливость, награ­ду за добро и наказание за зло. Постепенно в них развивается способность понимать сим­волическое значение притч, например, притчи о блудном сыне или о милосердном самари­тянине. Их начинает интересовать вопрос о происхождении всего мира, хотя и в очень примитивной форме.

Очень важно предупредить тот конфликт, который часто возникает у детей несколько позднее, – конфликт между «наукой» и «рели­гией» в детском понимании этих слов. Очень важно, чтобы им было понятно различие меж­ду объяснением того, как произошло собы­тие, и о том, какой смысл этого события.

Помню, как мне пришлось объяснять девяти-десятилетним внукам смысл покаяния, и я предложила им представить в лицах диалог между Евой и змием, Адамом и Евой, когда они нарушили Божье запрещение есть плоды с дерева познания добра и зла. А потом они представили в лицах притчу о блудном сыне. Как точно отметила девочка разницу между «сваливанием вины друг на друга» и раская­нием блудного сына!

В этом же возрасте детей начинают инте­ресовать такие вопросы, как учение о Святой Троице, жизнь после смерти или почему надо было так страшно пострадать Иисусу Христу. Пытаясь отвечать на вопросы, очень важно помнить, что детям свойственно «схватывать» по-своему смысл иллюстрации, примера, рас­сказа, а не нашего объяснения, абстрактного хода мысли.

Подрастая, годам к одиннадцати-двенадцати, почти все дети испытывают трудности при переходе от детской веры в Бога к более зре­лому, одухотворенному мышлению. Только простых и занимательных рассказов из Свя­щенного Писания теперь недостаточно. От ро­дителей, от дедушек и бабушек требуется спо­собность услышать тот вопрос, ту мысль, то сомнение, которое родилось в голове мальчи­ка или девочки. Но в то же время не надо навязывать им вопросов или объяснений, ко­торые им еще не нужны, до которых они не доросли. Каждый ребенок, каждый подросток развивается в своем темпе и по-своему.

Мне кажется, что в «богословское созна­ние» десяти-одиннадцатилетнего ребенка дол­жно входить понятие о видимом и невидимом мире, о Боге как о Творце мира и жизни, о том, что есть добро и зло, что Бог любит нас и хочет, чтобы мы были добрыми, что если мы сделали что-нибудь плохое, то мы можем пожалеть об этом, раскаяться, попросить про­щения, исправить беду. И очень важно, что­бы образ Господа Иисуса Христа был знаком и любим детьми.

Навсегда запомнила я один урок, данный мне детьми-богословами. Их было трое: вось­ми, десяти и одиннадцати лет, и я должна была объяснить им Молитву Господню – «От­че наш». Говорили мы о том, что значат сло­ва Иже ecu на небесех. Те небеса, куда летят космонавты? Видят ли они Бога? Что такое мир духовный – небеса? Поговорили мы обо всем этом, посудили, и я предложила каждо­му написать одну фразу, в которой объясня­лось бы, что такое «небеса». Один мальчик, у которого недавно умерла бабушка, написал: «Небеса – это куда мы попадаем, когда ум­рем...», девочка написала: «Небеса – это та­кой мир, который мы не можем ни тронуть, ни видеть, но он очень настоящий...», а са­мый младший неуклюжими буквами вывел: «Небеса – это доброта...»

Особенно важно нам понять, почувство­вать и проникнуть во внутренний мир под­ростка, в его интересы, его миросозерцание. Только установив такое сочувственное пони­мание, я бы сказала, уважение к их мышле­нию, можно стараться показать им, что хри­стианское восприятие жизни, отношений с людьми, любви, творчества придает всему этому новое измерение. Опасность для под­растающего поколения состоит в их ощуще­нии, что духовная жизнь, душевная вера в Бога, церковь, религия – нечто иное, не ка­сается «настоящей жизни». Самое лучшее, что мы можем дать подросткам, молодежи – и только если нас с ней связывает искренняя дружба, – это помочь им задуматься, поощ­рять их искать смысл и причину всего, что в их жизни случается. И самые хорошие, самые полезные разговоры о Боге, о смысле жизни возникают у нас с нашими детьми не по плану, не по чувству долга, а случайно, неожиданно. И мы, родители, должны быть к этому готовы.

Наряду с понятиями, с мыслями о Боге, о вере развивается в детях и их нравственное сознание.

Многие младенческие ощущения, хотя они и не являются нравственными переживания­ми в буквальном смысле этого слова, слу­жат как бы «кирпичиками», из которых по­том строится нравственная жизнь. Младенец чувствует похвалы и радость родителей, ко­гда он пытается делать первый шаг, когда выговаривает что-то похожее на первое сло­во, когда сам держит ложку; и это одобре­ние взрослых делается важным элементом его жизни. Существенно для развития нрав­ственного сознания ребенка и чувство, ощу­щение, что о нем заботятся. Он испытывает удовольствие и чувство безопасности в ро­дительском уходе за ним: ощущение холода сменяется теплом, голод утоляется, боль ус­покаивается – и все это связано со знако­мым, любящим его взрослым лицом. И мла­денческое «открытие» окружающего мира тоже играет большую роль в нравственном развитии: все надо тронуть, все пробовать... И тут же младенец начинает на опыте со­знавать, что воля его ограничена, что нельзя до всего дотянуться.

О начале подлинной нравственной жизни можно говорить, когда у ребенка пробужда­ется сознание о самом себе, сознание, что «вот – я», а «вот – не я» и что «я» хочу, делаю, умею, чувствую то или другое По от­ношению к тому, что «не я». Маленькие дети до четырех-пяти лет эгоцентричны и очень сильно ощущают только свои чувства, свои желания, свой гнев. То, что чувствуют другие, им неинтересно и непонятно. Они склон­ны чувствовать себя причиной всего, что происходит вокруг, виновниками всякой беды, и взрослым надо ограждать маленьких детей от такой травмы.

Мне кажется, что нравственное воспитание детей в раннем детстве заключается в разви­тии и поощрении в них способности сочув­ствовать, то есть способности представить себе, что и как чувствуют другие, «не я». По­лезны для этого многие хорошие сказки, вы­зывающие сочувствие; и очень важны для де­тей заботы о любимых животных, приготов­ление подарков для других членов семьи, за­бота о больном... Помню, как меня поразила одна молодая мать: когда между ее малень­кими детьми возникали драки, она не брани­ла их, не сердилась на обидчика, а начинала утешать обиженного, ласкать его, пока обид­чику самому не становилось неловко.

Понятие о «добре» и «зле» мы закладыва­ем в детях очень рано. Как осторожно надо говорить: «ты плохой» – «ты хороший»... Ма­ленькие дети еще не рассуждают логически, они могут легко заразиться понятием – «я плохой», и как далеко это от христианской нравственности.

Зло и добро маленькими детьми отожде­ствляется обычно с материальным ущербом: сломать большую вещь хуже, чем сломать что-то маленькое. А нравственное воспитание как раз в том и заключается, чтобы дать де­тям почувствовать значение побуждения. Сло­мать что-нибудь, потому что ты старался помочь, – не зло; а если ты сломал, потому что хотел сделать больно, огорчить, – это плохо, это зло. Своим отношением к детским проступкам взрослые постепенно воспитыва­ют в детях понимание добра и зла, учат их правдивости.

Следующим этапом детского нравственно­го развития является их способность к друж­бе, к личным отношениям с другими детьми. Способность понимать, что чувствует твой друг, сочувствовать ему, простить ему его вину, уступить ему, радоваться его радости, уметь мириться после ссоры, – все это связа­но с самой сутью нравственного развития. Родителям надо заботиться, чтобы у детей были друзья, товарищи, чтобы развивались их дружеские отношения с другими детьми.

К девяти-десяти годам дети уже хорошо по­нимают, что есть правила поведения, законы семейные и школьные, которые они должны соблюдать и которые они иногда сознательно нарушают. Понимают они и смысл справедливых наказаний за нарушение правил и до­вольно легко их переносят, но должно быть ясное сознание справедливости. Помню, одна старенькая няня говорила мне про семьи, в которых она работала: «У них было почти все «можно», но если уж «нельзя», так нельзя. А у тех все было «нельзя», а на деле все было «можно"».

Но христианское понимание того, что та­кое покаяние, раскаяние, способность искрен­не каяться, дается не сразу. Мы знаем, что в личных отношениях с людьми каяться – зна­чит искренне огорчаться тем, что ты причи­нил боль, ранил чувство другого человека, и если нет такого искреннего огорчения, то не стоит и прощения просить – это будет фаль­шью. А для христианина покаяние означает боль за то, что ты огорчил Бога, был неверен Богу, неверен тому образу, который Бог вло­жил в тебя.

Мы не хотим воспитывать наших детей в духе законничества, то есть соблюдения бук­вы закона или правила. Мы хотим воспиты­вать в них желание быть хорошими, быть вер­ными тому образу доброты, правдивости, ис­кренности, который является частью нашей веры в Бога. И наши дети, и мы, взрослые, совершаем проступки, грешим. Грех, зло на­рушают нашу, близость с Богом, наше обще­ние с Ним, а покаяние открывает дорогу Бо­жьему прощению; и это прощение исцеляет зло, уничтожает всякий грех.

К двенадцати-тринадцати годам дети до­стигают того, что можно назвать самосозна­нием. Они способны размышлять над собой, над своими мыслями и настроениями, на­сколько справедливо относятся к ним взрос­лые. Они осознанно чувствуют себя несчаст­ными или счастливыми. Можно сказать, что к этому времени родители вложили в воспи­тание своих детей все, что они могли в него вложить. Теперь подростки будут сравнивать полученное ими нравственное и духовное на­следие с окружающей их средой, с мировоз­зрением сверстников. Если подростки научи­лись думать и нам удалось воспитать в них чувство добра, покаяния, можно сказать, что мы заложили в них верные основы для нравственного развития, которое продолжается всю жизнь.

Конечно, мы знаем из многочисленных со­временных примеров, что люди, ничего не знавшие о вере в детстве, приходят к ней взрослыми, иногда после долгих и мучитель­ных исканий. Но верующим родителям, лю­бящим своих детей, хочется внести в их жизнь с самого младенчества благодатную, все ожив­ляющую силу любви к Богу, силу веры в Него, ощущение близости к Нему. Мы знаем и верим, что детская любовь и близость к Богу возможны и реальны.

Мы живем в такое время и в таких услови­ях, что нельзя говорить о посещении детьми церкви как об общепринятой традиции. Не­которые православные семьи, и на родине и за рубежом, живут в местах, где православ­ной церкви нет и дети попадают в церковь очень, очень редко. В храме им все странно, чуждо, иногда даже страшно. А там, где цер­ковь есть и ничто не препятствует всей семье посещать богослужения, другая трудность: дети томятся длинными службами, язык бого­служений им непонятен, стоять неподвижно утомительно и скучно. Совсем маленьких де­тей развлекает внешняя сторона службы: яр­кие краски, толпа людей, пение, необычные одежды священников, каждение, торжествен­ный выход духовенства. Маленькие дети обычно причащаются за каждой Литургией и любят это. Взрослые снисходительно относят­ся к их возне и их непосредственности. А дети немного постарше уже привыкли ко всему, что они видят в храме, это их не развлекает. Смысла богослужения они понимать не могут, даже язык славянский им мало понятен, а от них требуют, чтобы они стояли спокой­но, чинно... Полтора-два часа неподвижности им трудны и скучны. Правда, дети могут часами сидеть перед телевизором, но тогда они следят за увлекающей их и понятной им программой. А что им делать, о чем им ду­мать в церкви?

И все же многие родители понимают, что несмотря на все эти трудности, для духовно­го развития детей очень важно посещать цер­ковь, ощутить себя частью церкви, частью церковного, молящегося народа. Мы сами понимаем, какое сильное впечатление на нас производили в детстве некоторые богослуже­ния, связанные с праздниками Рождества Христова, Пасхи и Страстной Недели. Постараюсь поделиться с молодыми родителя­ми моим собственным опытом матери и ба­бушки.

Очень важно постараться создавать празд­ничную, радостную атмосферу вокруг посеще­ния церкви: приготовить еще с вечера празд­ничную одежду, вычищенные туфли, особен­но тщательно умыться, убрать комнату по-праздничному, заранее приготовить обед, за который сядут, вернувшись из церкви. Все это вместе создает праздничное настроение, кото­рое так любят дети. Пусть и у детей будут свои маленькие задания для этих приготовле­ний – другие, чем в будничные дни. Конечно, приходится тут родителям изощрять свою фантазию и приспосабливаться к положению. Помню, как одна мать, муж которой в цер­ковь не ходил, заходила по дороге из церкви домой со своим маленьким сыном в кафе и они пили там кофе со вкусными булочками...

Что можем мы, родители, сделать, чтобы «осмыслить» пребывание наших детей в церк­ви? Во-первых, надо искать больше поводов детям делать что-нибудь самим: дети семи-восьми лет могут сами приготовить записки «о здравии» или «о упокоении», вписывая туда имена близких им умерших или живых, о которых они хотят помолиться. Дети могут сами подать эту записочку; им можно объяс­нить, что с «их» просфорой будет делать ба­тюшка: вынет частицу в память тех, имена которых они записали, а после того, как все причастятся, он эти частицы положит в Чашу, и, таким образом, все те люди, которых мы записали, как бы причастятся.

Хорошо дать детям самим купить и поста­вить свечку (или свечи), самим решить, перед какой иконой они хотят ее поставить, дать им приложиться к иконе. Хорошо детям как можно чаще причащаться, обучить, как это надо делать, как складывать руки, называть свое имя. А если они и не причащаются, надо их научить, как подходить к кресту и полу­чать кусочек просфоры.

Особенно полезно приводить детей хотя бы на часть богослужения в те праздники, когда в церкви совершается особый обряд: на освя­щение воды, в праздник Крещения, пригото­вив заранее чистый сосуд для святой воды, ко всенощной на Вербное Воскресенье, когда в церкви стоят со свечами и вербами, на осо­бенно торжественные службы Страстной не­дели – чтение 12-ти Евангелий, Вынос Пла­щаницы в Великую Субботу, хотя бы на ту часть службы, когда меняют все облачения в храме. Ночное пасхальное богослужение производит незабываемое впечатление на детей. А как любят они возможность «кричать» в церкви «Воистину Воскресе!» Хорошо, если дети могут попадать в церковь на свадьбы, на крестины, да и на похороны. Помню, как моя трехлетняя дочь после отпевания в церк­ви моей матери видела ее во сне – радост­ную, сказавшую ей, как ей приятно было, что ее внучка так хорошо стояла в церкви.

Как перебороть скуку детей, привыкших хо­дить в церковь? Можно постараться заинте­ресовать ребенка, предлагая ему разные темы для наблюдения, доступные ему: «Посмотри вокруг, сколько ты найдешь в нашей церкви икон Богородицы, Матери Иисуса Христа?», «А сколько икон Иисуса Христа?», «А вон там на иконах изображены разные праздники.

Какие из них ты знаешь?», «Сколько дверей ты видишь в передней части храма?», «Поста­райся заметить, как устроен храм, а когда мы вернемся, ты нарисуешь план храма», «Обра­ти внимание на то, как одет батюшка, а как диакон, а как мальчики-прислужники; какие ты видишь различия?» и т. д. и т. п. Потом, дома, можно давать объяснения того, что они заметили и запомнили; и по мере того, как дети растут, им можно давать более полные объяснения.

В современной жизни почти всегда насту­пает момент, когда дети-подростки начинают бунтовать против правил поведения, которые им стараются внушить родители. Часто это относится и к посещению церкви, особенно если это высмеивается товарищами. Застав­лять ходить в церковь подростков, по-моему, не имеет никакого смысла. Привычка ходить в церковь не сохранит в наших детях веру.

И все же опыт церковной молитвы и уча­стия в богослужении, заложенный с детства, не исчезает. Отец Сергий Булгаков, замеча­тельный православный священник, богослов и проповедник, родился в семье бедного про­винциального священника. Детство его про­шло в атмосфере церковного благочестия и богослужений, вносивших красоту и радость в тусклый быт. Юношей отец Сергий потерял веру, оставался неверующим лет до тридцати, увлекался марксизмом, стал профессором по­литической экономии, а потом... вернулся к вере и стал священником. В своих воспомина­ниях он пишет:

«В сущности я всегда, даже будучи маркси­стом, религиозно тосковал. Сначала я верил в земной рай, а потом, вернувшись к вере в личного Бога, вместо безличного прогресса я поверил во Христа, Которого я в детстве воз­любил и носил в сердце. Властно и неудержи­мо повлекло меня в родную церковь. Словно хоровод небесных светил, зажглись когда-то в моей детской душе звезды впечатлений от великопостных богослужений, и они не погас­ли даже во тьме моего безбожия...»

И дай нам Бог заложить в наших детях та­кие неугасимые огоньки любви и веры в Бога.

Рождение ребенка всегда не только физи­ческое, но их духовное событие в жизни ро­дителей... Когда ощущаешь родившееся от тебя крохотное человеческое существо, «плоть от плоти твоей», такое совершенное и одно­временно такое беспомощное, перед которым открывается бесконечно длинная дорога в жизнь, со всеми ее радостями, страданиями, опасностями и свершениями, – сердце сжима­ется любовью, горит желанием оградить твое дитя, укрепить, дать ему все необходимое... Думается мне, что это естественное чувство несебялюбивой любви. Желание привлечь все доброе к твоему младенцу очень близко к молитвенному порыву. Дай Бог каждому мла­денцу быть окруженным таким молитвенным отношением в начале жизни.

Для верующих родителей очень важно не только молиться о младенце, не только при­зывать помощь Божию, чтобы защитить его от всякого зла. Мы знаем, как трудно бывает в жизни, сколько опасностей, и внешних, и внутренних, придется преодолевать новорож­денному существу. И самое верное – это на­учить его молиться, воспитывать в нем спо­собность находить помощь и силу, большую, чем можно найти в самом себе, в обращении к Богу.

Молитва, способность молиться, привычка молиться, как всякая другая человеческая спо­собность, не рождается сразу, сама собой. Так же как ребенок учится ходить, говорить, по­нимать, читать, он учится и молиться. В про­цессе обучения молитве необходимо учиты­вать уровень душевного развития ребенка. Ведь и в процессе развития речи нельзя учить наизусть стихи, когда ребенок может выгово­рить только «папа» и «мама».

Самая первая молитва, которую младенец бессознательно воспринимает, как питание, которое он получает от матери, – это молит­ва матери или отца над ним. Ребенка крестят, укладывая спать; молятся над ним. Еще до того, как он начинает говорить, он подража­ет матери, стараясь перекреститься или поце­ловать икону либо крестик над кроваткой. Не будем смущаться, что это для него «святая игрушка». Креститься, становиться на колени – в каком-то смысле для него тоже игра, но это жизнь, потому что для младенца нет разницы между игрой и жизнью.

С первыми словами начинается и первая словесная молитва. «Господи, помилуй...» или «Спаси и сохрани...», – говорит мать, крес­тясь и называя имена близких. Постепенно ре­бенок начинает сам перечислять всех, кого знает и любит; и в этом перечислении имен ему надо предоставить большую свободу. С этих простых слов начинается его опыт об­щения с Богом. Помню, как двухлетний внук мой, кончив перечисление имен в вечерней мо­литве, высунулся в окно, помахал рукой и ска­зал в небо: «Спокойной ночи, Боженька!»

Ребенок растет, развивается, больше дума­ет, лучше понимает, лучше говорит... Как от­крыть ему богатство молитвенной жизни, со­храняющееся в церковных молитвах? Такие молитвы, как Молитва Господня «Отче наш...», остаются с нами на всю жизнь, учат нас пра­вильному отношению к Богу, к самому себе, к жизни. Мы, взрослые, продолжаем «учиться» по этим молитвам до самой нашей смерти. А как сделать эту молитву понятной для ребен­ка, как вложить в сознание и память ребенка слова этих молитв?

Вот, как мне кажется, можно научить Мо­литве Господней ребенка четырех-пяти лет.

Можно рассказать ребенку, как следовали за Христом Его ученики, как Он учил их. И вот один раз ученики попросили Его научить их молиться Богу. Иисус Христос дал им «Отче наш...», и Молитва Господня стала пер­вой нашей молитвой. Сначала слова молитвы должен говорить взрослый – мать, отец, бабушка или дедушка. И объяснять надо каж­дый раз только одно прошение, одно выра­жение, делая это очень просто. «Отче наш» – это значит «Отец наш». Иисус Христос на­учил нас называть Бога Отцом, потому что Бог любит нас как самый хороший на свете отец. Он слушает нас и хочет, чтобы мы лю­били Его, как мы любим папу и маму. В дру­гой раз можно рассказать, что слова Иже ecu на небесех подразумевают духовное невидимое небо и означают, что мы не можем видеть Бога, не можем тронуть Его; как мы не мо­жем коснуться своей радости, когда нам хо­рошо, мы только чувствуем радость. А слова «да святится Имя Твое» можно объяснить так: когда мы хорошие, добрые, мы «славим», «святим Бога» и мы хотим, чтобы Он стал царем в нашем сердце и в сердцах всех лю­дей. Мы говорим Богу: «Пусть будет не так, как я хочу, а как Ты хочешь!» И мы не будем жадничать, а просим Бога дать нам то, что нам правда сегодня нужно (это легко ил­люстрировать примерами). Мы просим Бога: «Прости нам все плохое, что мы делаем, и мы сами будем прощать всем. И сохрани нас от всего плохого».

Постепенно дети научатся повторять за взрослым слова молитвы, простые и понятные по смыслу. Постепенно начнут возникать у них вопросы. Надо уметь «слышать» эти вопросы и отвечать на них, углубляя – в меру детского понимания – толкование смысла слов.

Если позволяет семейная обстановка, мож­но таким же способом выучить и другие мо­литвы: Богородице Дево, радуйся.., показывая детям икону или картину Благовещения, Царю Небесный... – молитву Святому Духу, Которо­го Бог послал нам, когда Иисус Христос вер­нулся на небо. Можно сказать маленькому ре­бенку, что Дух Святой – это дыхание Бога. Конечно, не сразу, не в один день, не в один месяц или год надо вводить новые молитвы, но мне кажется, что сначала надо объяснить общий смысл, общую тему данной молитвы, а потом понемногу объяснять отдельные сло­ва. И самое главное, чтобы эти молитвы были бы настоящим обращением к Богу того, кто читает их с детьми.

Трудно сказать, когда наступает тот мо­мент детской жизни, когда дети начинают мо­литься сами, самостоятельно, без участия ро­дителей. Если у детей еще не прочно укоре­нилась привычка молиться, ложась спать или вставая утром, то хорошо первое время напо­минать им об этом и позаботиться, чтобы была возможность для такой молитвы. В кон­це концов ежедневная молитва станет личной ответственностью подрастающего ребенка. Нам, родителям, не дано знать, как сложится духовная жизнь наших детей, но если они войдут в жизнь, имея за собой реальный опыт ежедневного обращения к Богу, это останется в них ни с чем не сравнимой ценностью, что бы с ними ни случилось.

Очень важно, чтобы дети, подрастая, ощу­щали реальность молитвы в жизни родителей, реальность обращения к Богу в различные мо­менты семейной жизни: перекрестить отъез­жающего, сказать «Слава Богу!» при хорошем известии или «Христос с тобой!» – все это мо­жет быть краткой и очень горячей молитвой.

Мне кажется, что в наших попытках стро­ить христианскую семейную жизнь есть все­гда какой-то элемент «борьбы за радость».

Жизнь родителей нелегка. Она часто связа­на с утомительным трудом, с беспокойством за детей и за других членов семьи, с болезня­ми, материальными трудностями, конфликта­ми внутри семьи... И освещают нашу жизнь, дают нам возможность увидать ее в ее насто­ящем, светлом образе, моменты особой радости, особо сильной любви. Эти моменты «бла­гого вдохновения» – как бы вершины холмов на дороге нашей жизни, такой трудной и под­час непонятной. Это как бы вершины, с кото­рых мы вдруг лучше и яснее видим, куда идем, сколько уже прошли и что нас окружа­ет. Эти моменты – праздники нашей жизни, и без таких праздников было бы очень трудно жить, хотя мы знаем, что за праздниками опять наступят будни. Такими праздниками бывают радостная встреча, радостное собы­тие в семье, какой-нибудь семейный юбилей.

Но также из года в год живут с нами и по­вторяются всегда церковные праздники.

Церковь – не здание, не учреждение, не партия, а жизнь – наша жизнь со Христом. Жизнь эта связана и с трудом, и с жертвами, и со страданием, но в ней есть и праздники, которые освещают ее смысл и вдохновляют нас. Трудно представить себе жизнь право­славного христианина без светлого, радостно­го пасхального торжества, без умилительной радости Рождества Христова.

Было время, когда народная жизнь была связана с христианскими праздниками, когда ими определялся календарь земледельческого труда, освящались плоды этого труда. С хри­стианскими праздниками сплетались древние, еще дохристианские праздничные обычаи, и церковь благословляла их, хотя и старалась очистить эти обычаи от языческих элементов суеверия. Но в наше время праздновать цер­ковные праздники трудно. Наша жизнь в этом смысле опустела, и из нее ушла церковная праздничность. Слава Богу, праздники сохранились в нашем церковном богослужении, и Церковь подготавливает к ним молящихся и соблюдает память о праздниках несколько дней. Многие благочестивые, не связанные работой взрослые в дни праздников идут в церковь.

Но вносим ли мы праздничный дух в нашу семейную жизнь? Умеем ли мы передать праз­дничное настроение нашим детям? Могут ли стать для них живым опытом церковные праздники?

Помню замечательный урок, который мне преподала моя двенадцатилетняя дочь. Фран­ция. Мы только что пережили годы немецкой оккупации, пережили их в большой нужде и даже опасности. И вот, возвращаясь из шко­лы, моя Ольга говорит мне: «Ты знаешь, мам, мне кажется, у нас в семье больше «духовной жизни», чем у моих подруг!» «Что за недет­ское выражение?» – подумала я. Да я, кажет­ся, никогда не говорила с детьми такими сло­вами. «Что ты хочешь сказать?» – спросила я. «Да вот, я знаю, как тебе трудно было до­ставать еду, как часто всего не хватало, а все-таки каждый раз на именины, на Пасху ты всегда умудрялась испечь нам крендель или кулич, сделать пасху... Как долго ты для та­ких дней копила и берегла продукты...» Ну, подумала я, не даром старалась. Вот как до­ходит Господь до детских душ!

Дай Бог, чтобы наши дети имели возмож­ность посещать богослужения в дни праздни­ков. Но мы, родители, отлично понимаем, что детская радость, праздничность даются детям не словами часто непонятных им молитв, а радостными обычаями, яркими впечатления­ми, подарками, весельем. В христианской се­мье необходимо в дни праздников создавать это праздничное настроение.

Всю свою материнскую жизнь я прожила за границей, и всегда у меня были затрудне­ния с празднованием Рождества Христова. Французы празднуют Рождество по новому ка­лендарю, а русская православная Церковь – по старому. И вот празднуется Рождество и в школах и в учреждениях, где работают родители, устраиваются елки с Дедом Морозом, разукрашиваются магазины, или празднуется Новый Год еще до нашего церковного Рож­дества. Ну, а на наше Рождество идут в цер­ковь. Что же будет для детей настоящим праздником, которого они ждут, о котором мечтают? Не хотела я оставлять своих детей как бы обездоленными, когда все их фран­цузские товарищи получают рождественские подарки, но и хотелось мне, чтобы главная радость у них была бы связана с церковным празднованием Рождества Христова. И вот «на французское Рождество» мы соблюдали французские обычаи: делали торт, называе­мый «рождественским поленом», вешали на кроватку детям чулки, которые ночью напол­няли мелкими подарочками, зажигали элект­рические фонарики в саду. На Новый Год ус­траивали встречу Нового Года с шуточными гаданиями и играми: лили воск, пускали по воде орешек со свечкой, поджигавшей запис­ки с «судьбой». Все это было очень весело и ощущалось как игра.

Но наша домашняя елка зажигалась на пра­вославное Рождество, после праздничной все­нощной и под елку клались настоящие, «боль­шие» подарки от родителей. В этот день со­биралась вся семья, родственники и друзья к праздничному обеду или чаепитию. В этот день ставился Рождественский спектакль, к которому мы так долго готовились, так тща­тельно разучивали роли, делали костюмы и декорации. Знаю, что мои давно уже взрос­лые внуки не забыли радости и волнения этих «бабушкиных представлений».

Каждый церковный праздник можно как-то отметить в домашней жизни обычаями, благочестивыми по существу, но переводящи­ми на язык детской впечатлительности смысл праздника. На Крещение можно принести из церкви бутылочку со «святой водой», дать детям выпить святой воды, освятить водой комнату. Можно заранее приготовить особую бутылочку, вырезать и наклеить на нее крест. На Сретение, 15-го февраля, когда вспоми­нается, как Младенца Иисуса Христа, прине­сенного в храм, узнали только древний старец Симеон и старица Анна, можно почтить бабушку или дедушку, или другого пожило­го друга семьи – почтить старость. На Бла­говещение, 7 апреля, когда в старину был обычай в память благой вести, принесенной Деве Марии Архангелом, выпускать на волю птичку, можно детям хотя бы рассказать об этом и испечь булочки «жаворонки» в фор­ме птички в память об этом обычае. На Верб­ное Воскресенье можно принести детям из церкви освященную веточку вербы, прикре­пить ее над кроваткой, рассказать, как дети встречали Христа с возгласами радости, раз­махивая ветками. Как много значило для де­тей принести «святой огонек» домой от 12-ти Евангелий, зажечь лампадку, следить, чтобы она не потухла до Пасхи. Помню, как огор­чился мой пятилетний внук, оттого что у него погасла лампадка, а когда отец хотел ее опять зажечь спичкой, он возмущенно про­тестовал: «Разве ты не понимаешь, папа, ведь это святой огонек...» Слава Богу, у бабушки лампадка не потухла, и внук утешился, полу­чив снова «святой огонек». Пасхальных же обычаев так много, так много вкусностей связано с праздником, что и перечислять не стоит. Память о «катании яиц» все еще жива. Раскрашивать яички, прятать в саду пасхаль­ные яйца или подарочки и давать их искать...

А когда-то, в старые времена, разрешалось мальчикам в Светлое Пасхальное Воскресе­нье весь день звонить в колокола. Может быть, это восстановимо. А на Троицын День, через 50 дней после Пасхи, когда Дух Свя­той сошел на Апостолов, Дух Божий, Кото­рый все животворит, можно по старому рус­скому обычаю украсить комнаты зеленью или по крайней мере хоть букет цветов поставить. В августе месяце, на Преображение, принято приносить в дом фрукты, плоды, ос­вященные в церкви.

Все это, конечно, мелочи, наш домашний быт. Но эти мелочи и этот быт имеют смысл, если родители сами понимают и радостно пе­реживают смысл праздника. Так мы можем пе­редать детям на доступном им языке смысл праздника, который мы воспринимаем по-взрослому, и детская радость праздника так же велика, так же «настояща», как наша радость.

Не могу не упомянуть еще одного случая из нашей семейной жизни. Было это в Амери­ке, в день праздника Рождества Пресвятой Бо­городицы. День был будний, моя дочь и зять были на работе, внуки шести и восьми лет – в школе. Мы, бабушка и дедушка, пошли в церковь к обедне. Возвращаясь, я думала: «Господи, как же мне сделать, чтобы дети по­чувствовали, что сегодня праздник, чтобы дошла до них радость этого дня?» И вот, по дороге домой, купила я маленький торт – такой, как в Америке делают ко дню рожде­ния, вставляя в него свечи по числу лет. По­ставила я торт на кухне на столике перед ико­нами и повесила икону Божией Матери. К приходу детей, а они всегда входили в дом через кухню, вставила в торт зажженную све­чу. «Чье рождение?» – закричали они, входя. «Вот Ее день рождения!» – ответила я, пока­зывая на икону. И, представьте себе, на сле­дующий год внучка напомнила мне, что надо испечь пирог для Божией Матери, а через два года испекла его сама, да и ко всенощной пошла со мной.

А как (!) говорил о радости один из самых жизнерадостных людей, которых я знала, по­койный Владыка Сергий (в эмиграции – Пражский, а потом – Казанский):

«...Каждый день нам дан для извлечения хотя бы минимума того блага, той радости, которая в сущности и есть вечность и кото­рая пойдет с нами в будущую жизнь... Если я свое внутреннее око буду направлять на свет, то я его и увижу. Борись, усиливайся, нудь себя на нахождение света, и увидишь его...»

Никто не станет оспаривать, что любовь – это самое главное в семейной жизни. Тема ма­теринской любви, любви ребенка к матери и отцу, любовь братьев и сестер друг к другу, как и тема нарушения этой любви, часто вдох­новляла писателей и художников. Но и каж­дый из нас, родителей, сам и по-своему испытывает любовь в семейной жизни и задумы­вается над тем, что такое любовь и как вос­питывать в наших детях способность к люб­ви. И любовь эту мы должны осуществлять практически в нашей семейной жизни, в кон­кретных отношениях с теми людьми, взрос­лыми и детьми, с которыми мы в нашей се­мье связаны.

Любовь между людьми – это способность сочувствовать, сорадоваться, сострадать дру­гому. Любовь – это привязанность, дружба, взаимное доверие. Любовь способна вдохно­вить человека на самопожертвование, на под­виг. Перед родителями стоит задача создать такую семейную жизнь, в которой дети окружены любовью и в которой развивается их способность к любви.

Не сразу, не «сами собой» научаются дети любить, так же как не сразу научаются они говорить, общаться с людьми, понимать их. Конечно, в каждом из нас заложена потреб­ность общения с другими людьми. Но необ­ходимо воспитание, чтобы эта потребность превратилась в сознательную и ответственную любовь к другим. Такая любовь развивается в человеке постепенно, в течение многих лет.

Как рано начинается нравственное разви­тие ребенка? В 30-х годах нашего столетия швейцарский психолог Жан Пиаже составил целую схему интеллектуального развития че­ловека, связанную с приспособлением челове­ка к окружающей среде, с его постепенно раз­вивающимся пониманием причинности собы­тий и их логической связи, с развитием в че­ловеке способности анализировать конкретные ситуации. Пиаже пришел к выводу, что в большинстве случаев педагоги и родители навязывают детям нравственные понятия, ко­торые дети еще абсолютно неспособны вос­принимать, которых они просто не понимают. Конечно, в этом есть известная правда: дети часто называют что-нибудь «плохим» или «хорошим» только на основании того, что так говорят взрослые, а не потому, что они сами это понимают. Но мне кажется, что есть простые нравственные понятия, которые ребенок воспринимает очень рано: «меня лю­бят», «я люблю», «я рад», «мне страшно», «мне хорошо», и воспринимает их ребенок не как какие-то моральные категории, а просто как ощущение. Так же, как он воспринимает ощущение «мне холодно», «мне тепло». Но именно из этих ощущений и понятий посте­пенно развивается нравственная жизнь.

Недавно я прочитала с интересом статью в американском научном журнале о первом про­явлении эмоций, чувств в младенцах. Иссле­дования на эту тему были проведены в лабо­раториях Национального института умствен­ного здоровья (National Institute of Mental Health). Их авторы пришли к заключению, что младенец способен эмоционально сочув­ствовать ощущениям, чувствам другого с са­мых ранних лет жизни. Младенец реагирует, когда кто-нибудь плачет от боли или огор­чения, реагирует, когда другие ссорятся или дерутся.

Мне вспоминается случай из моего обще­ния с детьми. Трехлетний мальчик, играя в доме, засунул голову между балясинами пе­рил на лестнице и повернул ее так, что не мог вытащить. Испугавшись, мальчик начал громко кричать, но взрослые не сразу услы­шали его. Когда, наконец, подбежала бабуш­ка и освободила голову мальчика, она нашла там его двухлетнюю сестричку: девочка сиде­ла около брата, громко плакала и гладила его по спине. Она сочувствовала: ничего другого сделать она не могла. Разве не было это про­явлением настоящей любви? И какую боль­шую роль играет потом в жизни братская и сестринская любовь.

Воспитание способности любить заключа­ется в развитии у детей способности со-чувствовать, со-страдать, да и радоваться вместе с другими. В первую очередь это воспитыва­ется примером окружающих взрослых. Дети видят, когда взрослые замечают усталость друг друга, головную боль, плохое самочув­ствие, старческую немощь и как стараются помочь. Дети бессознательно впитывают эти примеры сочувствия и подражают им. В этом развитии способности сочувствовать очень полезна забота о домашних животных: соба­ке, кошке, птице, рыбке. Все это приучает детей внимательно относится к нуждам дру­гого существа, к заботе о других, к чувству ответственности. Полезна в этом развитии и семейная традиция подарков: не только полу­чение подарков к праздникам, но и приготов­ление подарков, которые дети дарят другим членам семьи

В процессе воспитания любви так важна семейная обстановка, потому что в этом мире живут несколько человек разного возраста, на разных этапах развития, разных характе­ров, в разных отношениях друг с другом, с разной ответственностью друг за друга. В хорошей семье создаются добрые отношения между людьми, и в этой атмосфере благоже­лательности приходят в действие еще не рас­крытые душевные силы человека. Упомяну­тый мной раньше Владыка Сергий говорил, что от одиночества человек почти всегда становится беден, он как бы отрезан от об­щей жизни целого организма и в этой «са­мости» засыхает...

К несчастью, в семейной жизни бывает и искажение любви. Родительская любовь пре­вращается иногда в желание обладать деть­ми. Они любят детей и хотят, чтобы дети были «ихними», принадлежали им, а ведь вся­кий рост, всякое развитие есть всегда посте­пенное освобождение, искание своего пути. С момента выхода из материнской утробы раз­витие ребенка всегда заключается в процессе выхода из состояния зависимости и перехода шаг за шагом в большую самостоятельность. Подрастая, ребенок начинает дружить с дру­гими детьми, выходит из замкнутого круга семьи, начинает думать и рассуждать по-сво­ему... А конечный этап его развития есть уход от родителей и создание своей собственной, независимой семьи. Счастливы те семьи, в ко­торых любовь, связывающая всех ее членов, делается зрелой, ответственной, неэгоистич­ной. А есть родители, которые переживают растущую самостоятельность детей как нару­шение любви. Пока дети маленькие, они пре­увеличенно заботятся о них, ограждают ре­бенка от всяких и реальных, и мнимых опас­ностей, боятся всяких влияний со стороны, а когда дети взрослеют и начинают искать ту любовь, которая приведет их к созданию сво­ей семьи, такие родители тяжело переживают это как некую измену им.

Семейная жизнь – школа любви и для де­тей, и для супругов, и для родителей. Лю­бовь – это труд, и за умение любить надо бо­роться. В нашей семейной жизни мы должны каждый день реагировать так или иначе на все, что происходит, и мы открываемся друг другу такими, как мы есть, а не только такими, как мы показываем себя. В семейной жизни выяв­ляются наши грехи, все наши недостатки, и это помогает нам бороться с ними.

Чтобы научить наших детей любви, мы должны сами научиться любить по-настояще­му. Удивительно глубокое описание настоя­щей любви дает Апостол Павел в своем По­слании к коринфянам:

Если я говорю языками человеческими и ан­гельскими, а любви не имею, то я – медь звеня­щая... Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею люб­ви, – то я ничто...

Апостол Павел говорит о свойствах люб­ви, о том что такое любовь:

Любовь долготерпит, милосердствует, лю­бовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется не­правде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит...

Думается мне, что наша главная задача – это трудиться над тем, чтобы прилагать эти определения, эти свойства любви к каждой мелочи нашей будничной семейной жизни, к тому, как мы учим, как воспитываем, наказы­ваем, прощаем наших детей и как мы отно­симся друг ко другу.

Как часто в разговорах о воспитании де­тей слышим мы слово «послушание». Люди старого поколения часто говорят, что наши дети непослушны, что они дурно воспитаны, потому что они не слушаются, что нужны на­казания за непослушание, что послушание – это основа всякого воспитания.

А в то же время мы по опыту знаем, что способности и таланты развиваются не послу­шанием, что всякий рост, и душевный, и фи­зический, связан с известной свободой, с воз­можностью пробовать свои силы, исследовать неизвестное, искать свои пути. И самые заме­чательные и хорошие люди выходят совсем не из самых послушных детей.

Как ни труден этот вопрос, родителям при­ходится его решать, приходится определять меру послушания и свободы в воспитании сво­их детей. Недаром говорится, что человеку не дано не решать. Что бы мы ни делали, как бы мы ни поступали, это всегда есть решение в ту или в другую сторону.

Думается мне, для того, чтобы разобраться в вопросе послушания и свободы в воспита­нии детей, надо самому продумать, в чем смысл послушания, в чем цель его, чему оно служит, в какой области оно применимо. И также надо понять, что значит свобода в раз­витии человеческого существа.

Послушание в раннем детстве есть, во-пер­вых, мера безопасности. Необходимо, чтобы маленький ребенок научился слушаться, ко­гда ему говорят «Не тронь!» или «Остано­вись!», и всякая мать, не задумываясь, будет принуждать маленького ребенка к такому по­слушанию, чтобы избежать беды. Человек учится ограничению своей воли с самого ран­него детства. Сидит, например, младенец в своем высоком креслице и роняет ложку на пол. Как весело! Какой шум! Мать или ба­бушка поднимает ложку. Младенец скорей бросает ее опять. Это его творческий акт: он произвел этот чудный шум! И всякий разум­ный взрослый поймет эту радость творчества и даст ему уронить ложку еще и еще раз. Но наступит момент, когда взрослому надоест поднимать ее, и он уберет, отнимет этот объект младенческого творчества. Крик! Рев! Но на этом и на сотнях аналогичных случа­ев младенец постигает, что его воля ограничена волей других, что он не всемогущ. И это очень важно.

Послушание необходимо. Без послушания известным правилам невозможна ни мирная семейная жизнь, ни любая социальная струк­тура, ни государственная, ни церковная жизнь. Но в послушании должна быть определенная иерархия, постепенность: кого надо слушать­ся, чей авторитет выше. Нравственное воспитание заключается именно в том, чтобы раз­вить в ребенке способность сознательно под­чинять себя – не насилию, а свободно при­знанному авторитету, в конце концов, своей вере, своим убеждениям. Способность призна­ния высшего авторитета дается только воспи­танием, направленным к свободе, то есть воспитанием свободы выбора, воспитанием спо­собности самому решить: «Это хорошо!», а «Это плохо!» и «Я сделаю так потому, что так будет хорошо!»

Помню, как поразил меня случай с маль­чиком лет четырех-пяти. Родители его ждали гостей, и в столовой был накрыт стол с уго­щением. Через приоткрытую дверь я видела, как мальчик, стоя один в комнате, несколько раз протягивал руку, чтобы взять что-то вкус­ное со стола, и каждый раз отдергивал ее. Никого из взрослых там не было. Зная его родителей, я была уверена, что никакое нака­зание ему не грозило, если бы он что-нибудь взял, но ему казалось, что брать не надо, и он так и не взял.

Нам, родителям, нужно трудиться, чтобы научить детей слушаться известных правил. Но еще более нам надо трудиться над тем, чтобы развить в детях способность разби­раться – какие правила самые важные, кого и чего надо слушаться. А этому дети учатся всего лучше на примере родителей. Слушать­ся ты должен не потому, что «Я так хочу!», а потому, что «Так нужно!», и обязатель­ность таких правил признается родителями и для самих себя. Они сами поступают так или иначе: «Потому что так нужно», «Пото­му что так Бог велел!», «Потому что это мой долг!»

Сфера, определяемая послушанием и нака­заниями за непослушание, очень ограничена. Это сфера внешних действий: не положить что-нибудь на место, взять запрещенную вещь, начать смотреть телевизор, когда не приго­товлены уроки и т. д. И наказание должно быть последствием нарушения правил – непосредственное, быстрое и, конечно, справед­ливое. Но послушание не приложимо ко вку­сам и чувствам детей. Нельзя требовать, что­бы детям нравилась та книга или та програм­ма, которая нравится родителям, чтобы они радовались или огорчались по желанию ро­дителей, нельзя сердиться на детей, когда то, что родителям кажется трогательным, им ка­жется смешным.

Как же воспитывать этот нравственный вкус детей? Думается мне, что это дается толь­ко примером, только опытом жизни в семье, образом и поведением любимых людей, окру­жающих ребёнка. Помню, как сын мой, тогда здоровый тринадцатилетний мальчик, помог как-то старушке-американке, нашей соседке, втащить на верхний этаж тяжелый чемодан. В благодарность за это она хотела дать ему доллар и потом со смехом рассказывала мне, как серьезно он отказался принять деньги, го­воря: «У нас, русских, это не принято!» Ох, как впитывают дети и хорошее, и плохое, что в семье «не принято».

Меня каждый раз поражает рассказ еванге­листа Луки о двенадцатилетнем отроке Иису­се (Лк.2:42–52). Родители Его пошли с Ним в Иерусалим на праздник. По окончании праздника они возвращались домой, не заме­тив, что Иисус Христос остался в Иерусали­ме, – думали, что Он идет с другими. Три дня искали они Его и, наконец, нашли в хра­ме беседующего с учителями. Матерь Его ска­зала Ему: Чадо! что Ты сделал с нами? Вот, отец Твой и Я с великою скорбью искали Тебя. А Иисус Христос ответил: Или вы не знали, что Мне должно быть в том, что принадле­жит Отцу Моему?

Послушание Отцу Небесному было выше послушания земным родителям. А добавлени­ем к этому служат слова, непосредственно сле­дующие за этим в Евангелии: Он пошел с ними и пришел в Назарет; и был в повиновении у них... и преуспевал в премудрости и возрасте и в любви у Бога и человеков.

В этих нескольких словах заключен самый глубокий смысл воспитания человека.

Как часто говорят в наше время о кризисе, который переживает семья в современном об­ществе. Все мы жалуемся на развал семьи, на падение авторитета родителей. Родители жа­луются на непослушание детей, на их неува­жение к старшим. По правде говоря, такие же жалобы и разговоры были во все века, во всех странах... И святой Иоанн Златоуст, ве­ликий проповедник IV века, повторяет такие же мысли в своих проповедях.

Мне кажется, что в наше время к этой из­вечной проблеме прибавилось еще одно обсто­ятельство, особенно затрагивающее религиоз­ных родителей. Это конфликт между автори­тетом верующих родителей и авторитетом шко­лы, государства, общества. В западном мире мы видим конфликт между нравственными, мо­ральными убеждениями религиозных родителей и безрелигиозным, я бы сказала, утилитарным отношением к нравственной жизни, которое господствует в школе и в современном обще­стве. Очень силен и конфликт между авторите­том родителей и влиянием среды сверстников, так называемой молодежной культуры.

В условиях жизни в бывшем Советском Со­юзе конфликт между авторитетом верующих родителей и авторитетом школы и государ­ства носил еще более острый характер. С са­мых первых лет жизни ребенку – в яслях, в детском саду, в школе – внушались слова, по­нятия, чувства, образы, отрицающие самые ос­новы религиозного понимания жизни. Эти антирелигиозные понятия и образы были тес­но сплетены с процессом школьного обуче­ния, с доверием и уважением к преподавате­лям, с желанием родителей, чтобы их дети хорошо учились, с желанием детей добивать­ся успехов в школе. Помню, как поразила меня одна история. Маленькая девочка рас­сказала в детском саду, что была с бабушкой в церкви. Услыхав это, воспитательница со­брала всех детей и стала объяснять им, как глупо и стыдно советской девочке ходить в церковь. Воспитательница предложила детям высказать свое осуждение подруге. Девочка слушала, слушала и, наконец, сказала: «Глу­пенькие, да ведь я не в церкви была, а в ЦИРКЕ!»

На самом деле девочка была с бабушкой в церкви; и до какой же изощренной хитрости довел пятилетнего ребенка конфликт между авторитетом семьи и авторитетом школы.

И перед родителями часто встает страшный вопрос: не лучше ли отказаться от своего ав­торитета, не лучше ли не отягощать сознание детей таким конфликтом? Мне кажется, нам, родителям, надо глубоко продумать вопрос: «В чем самая суть родительского авторитета?»

Что такое авторитет? Словарь дает опреде­ление: «общепризнанное мнение», но мне ка­жется, что смысл этого понятия гораздо глуб­же. Авторитет – это источник нравственной силы, к которому обращаешься в случаях не­уверенности, колебаний, когда не знаешь, ка­кое решение принять.

Авторитет – это человек, автор, книга, тра­диция, это как бы свидетельство или доказа­тельство истины. Мы верим чему-нибудь по­тому, что мы доверяем тому, кто нам это го­ворит. Не зная, как пройти куда-нибудь, мы просим указаний у человека, который знает дорогу и которому мы в этом отношении до­веряем. Присутствие в жизни ребенка такого облеченного его доверием человека необходи­мо для нормального детского развития. Роди­тельский авторитет проводит ребенка сквозь весь кажущийся беспорядок, всю непонятность окружающего его нового мира. Распорядок дня, когда вставать, когда ложиться спать, как умываться, одеваться, сидеть за столом, как здороваться, прощаться, как просить чего-ни­будь, как поблагодарить – все это определя­ется и поддерживается авторитетом родителей, все это создает тот устойчивый мир, в кото­ром может спокойно расти и развиваться ма­ленький человек. Когда в ребенке развивается его нравственное сознание, авторитет родите­лей устанавливает границы между тем, что «плохо», и тем, что «хорошо», между беспо­рядочными порывами, случайным «А я хочу!» и трезвым «Сейчас нельзя!» или «Так надо!»

Для счастливого и здорового развития ре­бенка в семейной обстановке нужно, чтобы было место для свободы, для творчества, но ребенку необходим и опыт разумного огра­ничения этой свободы.

Ребенок растет, нравственно развивается, и понятие авторитета тоже принимает более полный и глубокий смысл. Авторитет родите­лей останется действенным для подростков только, если они чувствуют, что и в жизни родителей существует незыблемый авторитет – их верований, убеждений, их нравственных пра­вил. Если ребенок чувствует и видит, что родители честны, ответственны, действитель­но верны правде, долгу, любви в их повсе­дневной жизни, он сохранит доверие и уваже­ние к родительскому авторитету, даже если этот авторитет будет в конфликте с авторите­том окружающей среды. Пример своего ис­креннего послушания признаваемому им Выс­шему Авторитету, то есть их вера, – это са­мое главное, что родители могут дать детям.

А конфликт авторитетов всегда был и все­гда будет. Во дни земной жизни Иисуса Хри­ста, когда еврейский народ с такой горечью переживал свое подчинение римской власти, Иисуса Христа как-то спросили, позволи­тельно ли платить подати кесарю, то есть римскому императору? Он сказал: Что искушаете Меня? принесите Мне динарий, чтобы Мне видеть его. Они принесли. Тогда говорит им: чье это изображение и надпись? Они ска­зали Ему: кесаревы. Иисус сказал им в от­вет: отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу (Мк.12:15–17).

Этот ответ Иисуса Христа остается вечным и действительным указанием того, как мы должны определять границы между нашими обязанностями по отношению к обществу, в котором мы живем, и нашим долгом по от­ношению к Богу. Необходимо нам, родителям, всегда помнить о другой стороне родительского авторитета – о дружбе с детьми. Мы можем влиять на на­ших детей, только если у нас существует жи­вое общение с ними, живая связь, то есть друж­ба. Дружба – это способность понимать друга, способность видеть ребенка таким, как он есть, способность сочувствовать, сострадать, разде­лять и радость, и горе. Как часто грешат ро­дители тем, что видят своего ребенка не та­ким, как он есть, а таким, как им хочется, чтобы он был. Дружба с детьми начинается с самого раннего их детства, и без такой друж­бы родительский авторитет остается поверхно­стным, без корней, остается только «властью». Мы знаем примеры глубоко верующих, очень выдающихся людей, дети которых никогда не «вошли в веру родителей» именно потому, что ни отец, ни мать не сумели установить искрен­ней дружбы с детьми.

Не можем мы навязывать, пользуясь нашим родительским авторитетом, «чувства» нашим детям.

На нас, родителей, возложена Богом от­ветственность быть воспитателем наших де­тей. Мы не имеем права отказываться от этой ответственности, отказываться нести бремя родительского авторитета. В эту от­ветственность входит и умение видеть и лю­бить наших детей такими, как они есть, по­нимать те условия, в которых они живут, уметь отличать то, что «кесарево», от того, что «Божье», дать им на опыте познать доб­рый порядок в семейной жизни и значение правил. Главное – это быть самим верными Высшему Авторитету в нашей жизни, веру в Которого мы исповедуем.

Обыкновенно, когда дело идет о воспита­нии наших детей, мы всего больше заботимся о том, как научить их быть послушными. По­слушный ребенок – хороший, непослушный ребенок – плохой. Конечно, эта забота до­вольно обоснована. Послушание ограждает наших детей от многих опасностей. Ребенок не знает жизни, не понимает многого, что во­круг нас происходит, не может сам обдумать и разумно решить, что можно делать, чего нельзя. Для его собственной безопасности не­обходима известная тренировка.

По мере того как дети растут, простое тре­бование послушания заменяется более созна­тельным, более самостоятельным послушани­ем авторитету родителей, воспитателей, стар­ших товарищей.

Нравственное воспитание детей заключает­ся именно в таком постепенном развитии или, вернее, перерождении.

Схематически этот процесс можно себе представить так: сначала маленький ребенок на опыте учится, что значит слушаться, что значит «можно» и что значит «нельзя». По­этому у ребенка начинают возникать вопро­сы: кого надо слушаться, а кого не надо слу­шаться? И, наконец, ребенок сам начинает разбираться в том, что плохо и что хорошо, и чему он будет послушен.

Все мы, родители, должны и стараемся ог­радить наших детей от реально существую­щих в нашем обществе опасностей. Ребенок должен знать, что нельзя всегда слушаться не­известных ему взрослых людей, принимать от них угощение, уходить с ними. Мы его этому учим и таким образом сами возлагаем на него ответственность за самостоятельное решение – кого он должен слушаться, а кого нет. С го­дами конфликт авторитетов делается все силь­нее. Кого слушаться – товарищей, которые учат курить и пить, или родителей, которые это запрещают, а сами и курят, и пьют? Кого слушать – верующих родителей или уважае­мую детьми учительницу, которая говорит, что Бога нет, что в церковь ходят только се­рые, отсталые люди? А разве мы не слышим иногда и о противоположном конфликте ав­торитетов, когда дети убежденных коммуни­стов, воспитанные в атеизме, подрастая, сталкиваются с проявлениями религиозной веры и их начинает неудержимо тянуть к еще не­известному им духовному миру?

Как можно на практике осуществить пере­ход от «слепого» послушания к послушанию самостоятельно признанному авторитету?

Мне кажется, что с самого раннего детства надо различать две сферы в жизни ребенка. Одна – это сфера обязательных правил пове­дения, не зависящих от желаний или настро­ений ребенка: надо чистить зубы, принять ле­карство, сказать «спасибо» или «пожалуйста». Другая сфера – это все то, в чем ребенок мо­жет проявлять свои вкусы, свои желания, свое творчество. И родители должны заботиться, чтобы этой сфере было отведено достаточно свободы и внимания. Если ребенок рисует, раскрашивает, пусть он дает полную волю своей фантазии и не надо предписывать ему, «что синих зайцев не бывает», как гениально вспоминает Лев Толстой в «Детстве и отроче­стве». Надо всячески поощрять развитие дет­ской фантазии в их играх, предоставлять им возможность осуществлять свои затеи и про­екты, не всегда удачные с взрослой точки зрения. Надо поощрять их способность выбо­ра между несколькими решениями, прислуши­ваться к их мнениям, обсуждать их, а не про­сто игнорировать. И вкусы их надо стараться понимать. Ох, как нелегко бывает матери ми­риться с неожиданными фантазиями, когда дело идет о прическе, одежде или даже косметике дочери-подростка. Но мы должны по­мнить, что это первые попытки девочки най­ти себя, «найти свой образ», свой стиль и нельзя не сочувствовать этому стремлению «расправить свои крылышки».

Мы хотим, чтобы наши дети выросли доб­рыми, отзывчивыми, но ни доброта, ни от­зывчивость не развиваются по приказу. Мож­но стараться вызвать способность сочувствия, привлекая детей к заботе о животных, к при­готовлению подарков, к помощи больному или старому члену семьи. И это будет искрен­не, только если мы будем предоставлять де­тям большую самостоятельность, если мы да­дим им самим обдумать, самим решить, что они хотят сделать. Надо, чтобы они видели вокруг себя пример заботы о других, сочув­ствия другим, и в то же время нужно вовле­кать детей в обдумывание и обсуждение того, что они хотят сделать. Вот почему нам надо уделять и время, и внимание разговорам с детьми, всегда помня, что разговор – это ди­алог, а не монолог. Надо уметь слушать на­ших детей, а не просто читать им нотации. Надо вызывать их на мысль, на «суждение»: «А как ты думаешь?», «Да, но ведь можно тоже сказать...», «А может быть, это не совсем так?»

Особенно важны такие разговоры в облас­ти нашей веры. Недавно я прочитала в одной книге очень понравившееся мне изречение: «Вера дается только опытом веры». А ведь опыт это и есть твое личное, непосредствен­ное, самостоятельное переживание. Развитие такой настоящей самостоятельности духовной жизни и есть цель христианского воспитания. Может быть, цель недостижимая? Никто из нас, родителей, не может быть уверенным, что мы сумеем дать такое воспитание. Меня все­гда поддерживали ободряюще слова замеча­тельного стихотворения Николая Гумилева:

Есть Бог, есть мир, они живут вовек,

А жизнь людей – мгновенно и убога.

Но все в себе вмещает человек,

Который любит мир и верит в Бога.